Рюрик Ивнев

«Я – человек. Мои живые руки…»

Я – человек. Мои живые руки

Гниют в земле, горят в огне.

Нечеловеческие муки

За что Ты посылаешь мне?

Мой позвонок они ведь не исправят

И язвы крови не сожгут.

Лишь истяющий меня, томящий кнут

Они сильней желанием отравят.

Так человек, сознанье сохранив,

Гниет – и видит черной раны стержень

И черных лепестков крутой извив,

И знает, что для ада он труслив,

И что от Бога он отвержен.

«Руки ломай. Не поможет…»

Руки ломай. Не поможет.

И на душе – темнота.

Изъязвленным белком слепого

Смотрит ночь на меня.

Этот белок, будто стены

Липкой и мокрой тюрьмы,

Что же мне делать над трупом

Шумно зеленой реки?

Руки ломай. Не поможет

Хруст отгоревших костей.

Вечер. Широкое небо.

Люди. Луна. Паруса.

«В моей душе не громоздятся горы…»

В моей душе не громоздятся горы,

Но в тишине ее равнин –

Неистовства безумной Феодоры

И чернота чумных годин.

Она сильна, как радуги крутые

На дереве кладбищенских крестов

Она страшна, как темная Россия,

Россия изуверов и хлыстов.

Зачем же я в своей тоске двуликой

Любуюсь на ее красу?

Зачем же я с такой любовью дикой,

Так бережно ее несу?

«Волосиков костяной блеск…»

Волосиков костяной блеск;

Шум механизма.

Вот она, черная призма

Углем тканных небес.

Где же твоя душа?

В шуме воды протечной,

В этой ли мгле бесконечной,

Где атомы ада шуршат?

Червь твоего механизма

В атоме ада шуршит.

Вот она, черная призма

Углем тканной души.

Загрузка...