Консервативный вызов русской культуры - Красный лик

Н. Г. В прошлом году был принят закон о поддержке отечественной кинематографии. Он был принят в трех чтениях, очень быстро. Практически единогласно. Большинство было ошеломляющее, мы как бы заранее преодолевали вето президента. Правительство, как мне кажется, в лице Черномырдина сознавало те обязательства, которые накладывались на него. Но сейчас Виктор Степанович идет на поводу у Чубайса. Чего стоит один секвестр... Мне Анатолий Борисович кажется умным, очень расчетливым и очень нерусским человеком. Человеком, преследующим интересы западных стран. Ельцин, конечно, всегда на его стороне. Черномырдина держат, как клапан, выпускающий ностальгические пары воспоминаний о великом прошлом...

Так вот, мы приняли закон о поддержке отечественного кино. Правительство дало нам согласие, а в результате закон совершенно не действует. Закон попран, он оставлен правительством в забвении. Киностудия "Мосфильм", когда-то крупнейшая в Европе, с пятью тысячами опытнейших профессионалов кино пошла "под нож".

Беда в том, что, принимая законы, мы не властны воздействовать на исполнительную власть. Такова конституция.

В. Б. Тот же закон о культурных ценностях, который принят и вами, и Советом Федерации, Ельцин, нарушая даже свою Конституцию, не подписал. Что нужно для того, чтобы этот закон заработал? Смещение Ельцина?

Н. Г. Все-таки похоже, депутаты Думы - не более, чем куклы. Да и в самой Думе тенденция соглашательства доминирует. Говорю как свидетель...

Что касается закона о культурных ценностях, то могу сказать, что должен был сделать президент. Дума и Совет Федерации преодолели его вето, он обязан был подать в Конституционный суд. Он этого не сделал, поступил вопреки Конституции. Так же, как и четыре года назад стрельнул в Парламент, убил сотни русских людей, какая разница! В Чечне убил сотни тысяч, ну и что? Главное - он у власти. Президент, к несчастью, на примере этого закона о культурных ценностях продемонстрировал абсолютно антирусскую, пронемецкую позицию. Он пошел против народа. Против его памяти. Он просто сплясал чечетку на гробах двадцати семи миллионов погибших соотечественников. Такого бы не позволил себе ни один президент в демократической стране. Германия по закону обязана была компенсировать наши потери. Германия эту компенсацию признала. Признала меры по изъятию имущества "необратимыми". Это записано в международных договорах.

Президент попрал международное законодательство, а заодно и память тех, на гробах которых он так лихо дирижировал при уходе советских войск из Германии. Это последовательная политика президента.

В. Б. Но вместе с Ельциным ее проводит и его "культурное окружение". Ельцина поддерживал покойный Окуджава, за него - Виктор Астафьев. Почему крупные мастера искусств - вместе с разрушителем? А, скажем, былые антисоветчики нынче вновь в оппозиции к нынешнему режиму. Такими были покойные Синявский, Максимов, Авторханов, такими остаются здравствующие Солженицын, Зиновьев, Буковский...

Н. Г. Знаешь, когда-то я уважал Любимова, мне очень нравился "Матренин двор" Солженицына. Я считал, что нюансировка Ростроповича в семидесятые годы была непосильна никому другому из виолончелистов. Все эти выдающиеся по тем временам литераторы, музыканты, режиссеры, помимо профессии, зарабатывали еще и на инакомыслии, противостоянии Советской власти. Нет, они не стремились к власти, но они хотели, чтобы им платили по совместительству. Сейчас инакомыслие неоплачиваемо. Какой смысл? Нет сверхдержавы. Она уничтожена. Нынешняя российская власть весьма удобна нашим противникам, поскольку властвует под диктовку. Стоит ли противнику нести расходы на противостояние такой власти?

Сейчас, будь в оппозиции Гегель, Монтень, Сенека и Талейран, вместе взятые, они были бы невостребованы, нет былого колосса. Нет Советского Союза. Дело сделано.

Разумеется, есть нюансы. Отец того же, скажем, Окуджавы, был расстрелян, мать отсидела 19 лет. Мой отец ушел на фронт добровольцем 23 июня 1941 года, имея пять душ детей, и погиб. У каждого из нас свои корни, каждый действует соответственно своей жизненной ретроспективе...

В. Б. Теперь вернемся к твоему театру. Каковы планы?

Н. Г. Я бы хотел в нем просто работать. Просто работать над спектаклями. Для меня главное - реализация замысла. Хочу поставить Виктора Гюго. После этого - "Ревизора" Гоголя. Потом - спектакль о Пушкине. О большем я и не думаю. Поэтому о какой-то системе или о каком-то направлении в театре я и говорить, и думать не хочу.

Главное, чтобы люди хорошо реализовали себя в профессии. Желательно талантливые люди. Но у меня нет финансов для реализации замыслов. Хожу с шапкой по кругу: "Дайте двести миллионов, и я сделаю спектакль по роману Гюго". Я даже не рискую обратиться к Зюганову, хотя этот спектакль мог бы быть в копилке компартии.

В. Б. Я уже слышал от разных людей, что, мол, у компартии денег просить не будем. Почему? Компартии разных стран, не скрывая того, выделяют деньги на те или иные книги, газеты, спектакли, пропагандирующие их позицию. Что зазорного в том, чтобы, скажем, поставить яркую "красную" пьесу с привлечением денег от КПРФ? Почему надо ставить такие пьесы, униженно прося денег в разных банках?

У компартии есть определенные деньги, и ей необходимо иметь свое художественное издательство, свои газеты, свою программу на телевидении, свои спектакли... Почему же Александр Проханов ни разу не брал деньги у компартии, ни вы на свои постановки, ни Николай Бурляев на свой славянский фестиваль? Если партия защищает интересы народа, почему бы часть средств, имеющихся у нее, не выделять на отечественную культуру?

Н. Г. Думаю, у партии тоже нет денег. Я чувствую в ней духовную, моральную крепость, но материально ее ресурсы невелики.

В. Б. Очевидно, надо опираться и на те силы, которые заинтересованы в укреплении России, каких бы взглядов они ни придерживались, откуда бы ни пришли. Возможно, необходимо искать компромисс с тем же Лужковым, с которым мы не раз судились, с какими-то структурами, не нужными западному "цивилизованному" миру и потому опирающимися на национальное развитие самой России?

Н. Г. Юрий Лужков - опытнейший хозяин, он мудро правит Москвой, дотирует пенсионное обеспечение, помогает многим театрам. Но не нашему. Если же такое случится, это, считаю, будет говорить и о его политической мудрости.

В. Б. А что вообще сегодня происходит в культуре, в театре? Видишь ли ты новые имена, явления? Или нет времени ни на что?

Н. Г. Вот пример. В нашем театре поставил спектакль "Дурь" молодой режиссер Кирюшенко. Интереснейший спектакль, но о нем же - нигде ни слова...

Во всем я ценю - профессию. Слесарь-инструментальщик приходит к себе на завод. У него должны быть прекрасные инструменты. Посредством своего дарования, чутья, улавливающего доли микрона, он с помощью инструментов реализует замысел конструктора.

Для реализации, скажем, того же "Иванова" необходимо спокойное душевное состояние. Нужен режиссер-постановщик, который приходит в хорошем расположении духа, зная, что артисты (а это основной инструмент) у него в порядке, сыты и довольны, что они не подрабатывают по ночам в ларьках, что не подметают офисы. Они приходят, настроенные на творчество. Так вот, всего этого сегодня нет. Артист нищ, издерган, замучен бытом.

В. Б. Николай, ты собираешься играть Иванова в своем спектакле. Как ты оцениваешь Иванова? Что это за русский характер?

Н. Г. Одно из определяющих свойств русского характера - способность брать на себя чужую вину. Сегодня многие просвещенные, совестливые люди, настоящие интеллигенты, добровольно уходят из жизни. Начиная с академика Нечая и кончая офицерством: за год покончили жизнь самоубийством более пятисот офицеров. Они не могли больше жить среди негодяйства, творящегося в стране. Они ничего не могли изменить к лучшему и винили себя во всем происходящем. Иванов сродни таким людям. Он ушел из жизни, не желая прозябать в условиях подозрительности, предательства, обвинений, всей этой грязи. Пьеса кажется мне не просто современной, но и своевременной.

В. Б. Классика, наверное, всегда своевременна. Мы вместе много говорим о советской цивилизации. Когда ты был министром культуры СССР, как ты понимал именно советскую культуру? В чем ее цель?

Н. Г. В том, чтобы сохранить традиционную общность народов и национальностей, живущих в нашем государстве. В том, чтобы люди были людьми. Нынешнее глумление над нашей историей в СМИ и лицемерные призывы к согласию заставляют меня сказать вот что:

каждый гражданин должен отдавать себе отчет, что 25 октября 1917 года было, было 22 июня 1941 года, было и 9 мая 1945 года, был Парад Победы, когда фашистские знамена пали к подножию Мавзолея Ленина. Ленина, чье появление в истории Государства Российского было естественным и необходимым явлением народного развития. Ленина, который силою своего гения помог народу совершить тяжелый переход, сопряженный с опасностями.

Победа в Великой Отечественной - величайшая Победа, которой может и не случиться в будущем России. И это была Победа народа во главе с коммунистической партией под руководством Сталина. Человек, который хочет видеть правду, чувствовать ее, может и должен углубиться в советскую эпоху, посмотреть, как Россия продолжала жить новою жизнью после смерти Ленина, как преобразовывалась без помощи его гения, как обрела со Сталиным положение сверхдержавы, при всех светлых и темных сторонах, ибо в жизни человека и в жизни народов нет возраста, в котором бы не было и тех, и других сторон.

Александр Проханов

Проханов Александр Андреевич, прозаик, родился 26 февраля 1938 года в Тбилиси. Выходец из старинного рода молокан и русских баптистов, которых еще Екатерина Великая сослала в Закавказье. В 1960 году окончил Московский авиационный институт имени Орджоникидзе. Несколько лет работал инженером-ракетчиком. Еще в институте начал писать стихи, а потом и прозу. В середине шестидесятых резко сменил образ жизни и уехал работать лесником сначала в Карелии, а потом в Подмосковье. Член Союза писателей СССР с 1972 года. С конца 60-х годов - корреспондент "Литературной газеты". Ездил по всем горячим точкам планеты, начиная с острова Даманский. Подолгу находился в Афганистане в период проведения военной операции нашим ограниченным контингентом. С 1985 года - секретарь правления Союза писателей РСФСР. В 1989-1990 годах был главным редактором журнала "Советская литература". С декабря 1990 года - главный редактор газеты "День", а после ее запрещения ельцинским режимом и разгромом редакции в октябре 1993 года основал новую газету "Завтра". Автор "Слова к народу", который считается манифестом сторонников ГКЧП в августе 1991 года. В КПСС никогда не состоял. Награжден орденами Трудового Красного Знамени, "Знак Почета" и Красной Звезды. Увлекается рисованием, коллекционирует бабочек. Убежденный сторонник сильного государства. Автор более тридцати книг. Лауреат премии "Национальный бестселлер". Живет в Москве. Женат. Имеет троих детей.

Они - первопечатники,

Взрывчатники, свинчатники,

Они - первопрестольники,

Тринитротолуольники.

Девочка в гробу,

Божьему рабу

Дай гранатомет,

Сладок, как мед.

Один ваххабит

Убит.

Другой ваххабит

Побрит.

Третий ваххабит

Поехал в Ирбит.

В глазах рябит.

У меня дружок был Гена,

Выпил рюмку гексогена.

Если ночью не взорвусь,

Утром Сашей назовусь.

Девочка в гробу,

Дай мне вербу.

Посажу в Печатниках,

Полью из чайника.

В Чечню полечу,

Мои раны залечу.

Полевые командиры,

Пулевые командиры.

Пули высверлили дыры

В бородатых головах.

Не спасли ни капониры,

Ни Аллах.

Не помню ни званий, ни лиц, ни имен.

Попал в окруженье ОМОН.

Парень из Липецка.

Рана липкая.

Парень из Вологды,

Рана колотая.

Парень из Ельни,

Рана стреляная.

Пошли в рукопашную.

Огня не мешало бы.

Нету Степашина,

Нет и Рушайло.

Давно не видели в отряде этих бар.

Опять звучит во тьме "Аллах акбар".

Штык-ножом пронзил я ваххабита,

Разорвал я до ушей чеченцу рот,

Было мне за Родину обидно,

Было мне обидно за народ.

Оттого в руке моей кровавой

Яркий и прекрасный, как топаз,

Вырванный из костяной оправы,

Стекленел чеченский мертвый глаз.

Оттого моей невесте милой

Приказал я долго не тужить,

На мою солдатскую могилу

Аленький цветочек положить.

Играет Березовский в казино,

Танцует с кастаньетами Гусинский,

Потеет Ходорковский в бане финской,

Все русское добро в Манхэттен свезено.

Стоит Россия в продранной рубахе,

И держит русский голову на плахе.

Блистает в воздухе чеченская секира,

Блестит алмаз еврейского банкира.

С тех пор, как у меня на сердце лед,

Мне другом стал один гранатомет.

Лети, лети печальная граната,

За Терек, за Дунай

до штаб-квартиры НАТО.

Благослови меня, владыко Иоанн,

Чтобы накрыл меня спасительный туман

И я проник к Басаеву на базу,

Что сразу возле дома "ЛогоВАЗа".

И пусть враги услышат чутким ухом,

Как я пускаю преданную "муху".

Жужжи, жужжи, веселая шалунья,

Пусть враг не доживет до новолунья.

Пусть разлетится, как гнилая ваза,

Лепной дворец приемов "ЛогоВАЗа".

И я исчезну, грозный аноним.

Так мы Москву от взрывов сохраним.

Пусть Березовского коснется "муха",

И сразу у него пройдет желтуха.

Боже правый, сладчайший Христос,

Я тебе автомат мой принес.

Серафим шестикрылый, пернатый,

Положу пред тобою гранаты.

Чудотворец Никола, прости,

Я забыл пистолет принести.

Пройдет зима, наступит лето

И ты услышишь песню пистолета.

Артиллеристы, Сталин дал приказ.

За Тереком с чеченцами "КамАЗ".

Осталась от него лишь струйка дыма.

Горит в сердцах у нас любовь

к земле родимой.

Идут за Сунжею чеченские "тойоты".

"Сто третий", подымите вертолеты!

Осталась от "тойот" чеченских вонь.

За нашу Родину - огонь, огонь!

Хочу, чтоб убивать и грабить перестали,

Чтоб пулеметы их дома хлестали,

Чтоб им ночами снова снился Сталин.

А там глядишь, из Грозного да в Таллин.

Не говорите нам, что мы фашисты.

У нас в Рязани яблоки душистые.

У нас в полку слагают песни вольные

Орудья нарезные, гладкоствольные.

Пусть певица Танечка Петрова

Мне поет до самого Покрова.

А потом поет до Рождества.

Дуб зеленый, где твоя листва?

Александр Проханов

С БЕРЕЗОВСКИМ Я ВСТРЕЧАЛСЯ НА ПОДЛОДКЕ...

Злые вопросы автору нашумевшего

романа "Господин Гексоген"

После публикации романа Александра Проханова "Господин Гексоген" еще в конце прошлого года в газетном варианте, как совместный выпуск "Советской России" и "Завтра", очень быстро в нашем слегка закиснувшем от отсутствия ярких произведений культурном пространстве поползли слухи, один нелепее и грандиознее другого. И чем ошеломительнее был успех у нового романа, тем неожиданнее слухи. Как оказалось, все наше общество свято верит в теорию заговоров, оно уверено, что успех романа подготовлен заранее, в таинственных кабинетах. Никто из идеологов нового порядка оказался не в состоянии просто поверить, что читателям, журналистам, издателям, критикам надоела десятилетняя скучнейшая либерально-буржуазная жвачка букеровских лауреатов, всем захотелось живой злободневной художественной литературы, и первым камнем, здоровенным булыжником, брошенным в витрину либерального литературного бомонда, оказался вовремя подоспевший роман Проханова. А вот издатели-эстеты из "Ад Маргинем" Александр Иванов и Михаил Котомин поверили, издали роман уже в книжном варианте с обложкой работы модного книжного художника Андрея Бондаренко - и победили... Каждую неделю печатаются новые тиражи, за месяц общая цифра экземпляров "Господина Гексогена" приблизилась к ста тысячам. Обложка с нарисованным черепом Ленина при галстуке вызвала новую волну слухов. А тут еще феноменальный прорыв в шорт-лист самой популярной литературной премии "Национальный бестселлер" с невиданным отрывом в 9 баллов от ближайшего конкурента. И опять слухи: мол, что-то здесь не так... Я решил собрать эти страшные слухи вместе и порасспросить моего друга Александра Проханова об их достоверности. Слухов никаких мы не боимся, поэтому без страха и сомнения, даже с некоторым любопытством решили развеять страхи друзей и удовлетворить любопытство обывателя.

Владимир Бондаренко. Во многих газетах утверждается, что успех вашего романа "Господин Гексоген" напрямую связан с поддержкой этого проекта Борисом Березовским, что именно на его деньги и издан роман, и закуплены десятки лучших либеральных перьев, и проводится мощная раскрутка романа по всем каналам ТВ и во всех влиятельных газетах. Так ли это? Говорят, вы даже встречались где-то или с самим Березовским или с его представителем?

Александр Проханов. Теперь, когда раскрутка уже состоялась, я понимаю, что шила в мешке не утаишь. Должен признаться, что встреча с Борисом Абрамовичем Березовским у меня состоялась. Она была обставлена чрезвычайно конспиративно, для меня было не просто и рискованно встретиться с ним. Встреча состоялась на борту американской подводной лодки класса "Огайо" в Тирренском море. После огромной паузы в общении, когда мы долгое время не имели реальной возможности видеться друг с другом, я увидел, что изгнанник печален, исполнен нежности к нашей Родине. Мы, обнявшись, долгое время бродили по подводной лодке, иногда поднимались на верхнюю палубу. Действительно, он расспрашивал меня о романе. Многие образы его, особенно тот, в котором угадывался он сам, показались ему обольстительно прекрасными. Он нашел массу совпадений, массу тонких, угаданных мною черт его характера. Благодарил за этот прекрасный, любовно и нежно выписанный образ.

Борис Абрамович не мог долго оставаться на подлодке. За ним прилетел американский вертолет и унес его с подводной лодки в неизвестном направлении. Перед тем как улететь, он спросил у меня реквизиты, чтобы оказать финансовую помощь. Я как-то засуетился и отдал ему все реквизиты, но когда вертолет улетел, я обнаружил, что это были реквизиты фонда в поддержку жертв Холокоста. Я понимаю, почему такая активность сейчас развита этим фондом. Видимо, деньги, которые предназначались мне и моему "Господину Гексогену", пошли на реконструкцию музея в Майданеке и Треблинке.

В. Б. А на самом деле, мог бы Борису Березовскому пригодиться роман "Господин Гексоген"?

А. П. Я думаю, что Березовский такой человек, которому все могло бы пригодиться. Вся Россия целиком или разрезанная на восемьдесят кусков. Ему пригодились Доренко и Невзоров... Березовскому годится все, что плохо лежит.

В. Б. Почему "Независимая газета" то ругает роман, то хвалит? Сначала была опубликована отрицательная рецензия Игоря Зотова "Сермяжное барокко", затем он же выдвинул этот роман на премию "Национальный бестселлер" правда, после того, как его же выдвинул еще один номинатор, Олег Пащенко из Красноярска. Сейчас Игорь Зотов оправдывается в своих передовых, уверяя, что и роман не так уж хорош, и вы отнюдь не его любимец...

А. П. Когда я увидел первую рецензию Игоря Зотова на роман под названием "Сермяжное барокко", она показалась мне достаточно язвительной и негативной. Я отдал ее своим новым издателям, возмущаясь: мол, что же тут понаписали?! Александр Иванов и Миша Котомин объяснили мне, что это блестящая рецензия. Так сегодняшние критики обрабатывают любую приглянувшуюся им книгу. Некая ирония, некий скептицизм. Определенная доля черных чернил. Критики стали как каракатицы: прежде чем тебя облобызать, обязательно плюнут тебе в лицо этим черным настоем яда. Что же касается самого Игоря Зотова, с которым я, к сожалению, не знаком, то отдаю ему должное: он создал блестящую рубрику в "Экслибрис НГ", где творит новые репутации и крушит старые. Это целая магическая лаборатория по созданию виртуального литературного процесса. Я не могу объяснять тексты Игоря Зотова рационально. Зотов - человек загадочный, таинственный, он неисчерпаем, как электрон. Он скорее объект для фундаментальной физики, чем для моего лирического взгляда.

В. Б. Почему ваш роман "Господин Гексоген" так дружно поддержали многие молодые критики и издатели леволиберального радикального толка? Видите ли вы возможность смычки леворадикальной эстетики с левыми политическими силами?

А. П. Народилось новое поколение интеллектуалов, которым сейчас 25-27-30 лет, это молодые люди, которые начинали как яростные демократы, наполненные антисоветским, антикоммунистическим пафосом. Они в свое время приветствовали либеральную революцию, разрушившую страну, партию и общество. Прошли годы, все деградировало, все оказалось продажным. Молодые либералы повзрослели, начитались книг, у них появились связи с такими же, как они, интеллектуалами на Западе. И они резко полевели, радикализировались. Первая попытка связать красную политику с радикальной культурой была сделана Эдуардом Лимоновым, когда он только что вернулся в Россию из идеализированного обществом Запада. Лимоновская партия зарождалась как некий интеллектуальный клуб, куда первыми пришли вовсе не боевики и не гранатометчики, а рокеры, художники, музыканты, поэты, философы с новым стилем, с новым дизайном. Курехин, Летов, Витухновская... И сам Лимонов был такой. Из этой небольшой, радикальной и энергоемкой культуры создалась такая же энергоемкая партия, и все их акции политические - это такие перфомансы, которые, правда, стоят их отчаянным авторам и свободы, а иногда даже жизни. Что может быть зрелищнее и прекраснее, чем отхлестать сытую физиономию британского принца Чарльза красными гвоздиками? Такой художественный акт ничем не хуже акта молодогвардейца Сергея Тюленева в годы Великой Отечественной войны. Это героизм, которого нам так не достает. Это все равно, что поднять красный флаг над фашистской комендатурой. Такая очень важная для нас смычка происходит. Она будет втягивать все больше и больше молодежи в радикальную политику. Я в своей политической практике, в своих дискуссиях, которые веду постоянно в среде коммунистов, все время упрекаю их в старомодности, в некоторой отсталости, в изнурительной тавтологичности. Я мечтаю о вторжении авангардной интеллектуальной молодежи в наши ряды. Молодежи, которая готова рисковать, готова ошеломлять, эпатировать сытых буржуа. Революция - это всегда эпатаж, всегда взрыв и всегда авангард.

В. Б. И как ты думаешь, готовы ли сегодня лидеры КПРФ, тот же Геннадий Зюганов, пойти на смычку с молодыми авангардными радикалами?

А. П. Я думаю, что все на все способны. Все зависит от того, что будет предложено и кем. Какая форма давления будет оказана. Найдутся ли в недрах красного истеблишмента несколько активных посредников, объединителей, любящих и ценящих авангард. В той степени, в которой от меня это зависит, я делаю все для такого сближения. Я даже рассматриваю нынешний ошеломительный бум от моего романа, эффект от него, как результат такого взаимодействия.

В. Б. Но в этом расширении эстетических зон взаимодействия есть ли какие-то табу, какие-то границы, которые нельзя перешагивать? Тебя не напугало сотрудничество с такими "аморальными" изданиями, как эротический "Плейбой"?

А. П. Я думаю, что самыми аморальными изданиями на сегодняшний день являются такие газеты, как "Известия", которая глумится над своим народом, поддерживая самые губительные для народа либеральные реформы, которая продолжает дуть в дудку, способствующую вымиранию миллиона русских людей в год. И на костях погибших преуспевают близкие "Известиям" олигархи. Вот это аморально и отвратительно. Такая газета даже страшнее какой-нибудь порнушной газеты, рекламирующей скотоложество. А в самом "Плейбое", в котором вышло мое огромное интервью, я ничего страшного и возмутительного не заметил. Красивая обнаженная натура, прелестная женская грудь, но такие же груди гроздьями висят на рекламных щитах по всей Москве. Сексуальная революция, которая прокатилась по миру, а потом пересекла всю Россию туда и обратно, сняла табу с обнаженного женского тела. И этот, достаточно наивный по нынешним временам, дизайн "Плейбоя" меня никак не смущает...

В. Б. Не считаешь ли ты, что издательство "Ад Маргинем", выпустившее роман, осознанно, провокационно подставило тебя, поместив на обложку ужасающий череп Ленина? Согласовывался ли с тобой проект обложки? Почему ты дал добро? Как ты сейчас относишься к Ленину?

А. П. Мои отношения с этим издательством были таковы. Я изначально продал им все права на рукопись. Это не баснословные деньги. На эти деньги нельзя построить авианосец. На эти деньги даже нельзя подарить галстук-бабочку Борису Березовскому. Это очень маленькие деньги. Но я почувствовал в этих адских магах, как я их называю, силу, умение и какой-то новый взгляд на издательскую культуру. Поэтому я отдал им все на откуп. И редактуру текста, которую они произвели, и дизайн обложки, который они создали, я не контролировал. Я увидел только готовую книгу. Смущает ли это меня? Нет. Когда я увидел книгу, увидел обложку - мне ли возмущаться и падать в обморок после того, что я видел, как из танковых пушек вырываются снаряды и гвоздят по Дому Советов в 1993 году или как эти танки размолачивают кишлак Мусакалы, когда я видел море народной крови и груды трупов, когда я видел вблизи все крушение родного мне государства, - мне ли пугаться черепа Ленина? Ленин - великий человек, великий революционер, человек, который поднял на дыбы весь мир, это и есть Господин Гексоген. Ленин взорвал планету, взорвал буржуазный мир, он, по сути, всю планету сделал красной. Такие люди не могут выглядеть прилизанными, с нежно зачесанными косицами. У таких людей могут быть три головы, может быть шестьдесят крыльев, это мистические люди. Он может быть с голым черепом, а потом превратиться в восхитительную женщину, может быть каким-то птеродактилем или же с апостольским ликом. Это стомерное явление. Святоши, которые хотят видеть Ленина уютно лежащим в Мавзолее, или Ленина в детстве с кудрявой головой, или когда он в валенках ходил по снежной мостовой, эти святоши проповедуют ханжество и пустоту. Ленин - всякий. В том числе и такой. Он может быть еще и страшнее. Для белой гвардии. А для красной гвардии он может быть восхитительным божеством. Меня это не смущает.

В. Б. Потерял ли ты сам доверие к красному проекту?

А. П. Потерял ли я доверие к красному проекту? Я - художник, а не проектант, не конструктор, не демиург. Красный проект, как его сформулировали большевики, прошел весь путь от Первой Конной армии до первой гвардейской танковой дивизии и далее. От Луначарского к Суслову, потом к Горбачеву и к ГКЧП - это все взлет и угасание красного проекта в том виде, в котором был сконструирован. Я в этом проекте родился, жил, я сам - часть этого проекта. Как я могу потерять интерес к красному проекту, если я - часть его? Как я могу потерять интерес к своим глазницам, к своему сердцу, к своим болячкам, к своей первой любви? Другое дело, что если я сейчас буду маршировать и победно бить в барабаны - это будет выглядеть наивно. Красная идея, красный смысл, все то, о чем мы с тобой говорим, это не лаборатория, не результат сговора трех или четырех талантливых людей. Он был заложен еще при рождении Земли, в первичном взрыве Вселенной. В этих спектрах Вселенной уже была заложена красная идея, и пока будет жива Вселенная, красная идея будет вспыхивать где угодно и когда угодно: в антиглобализме, в Венесуэле, на юге, на востоке. И никакие олигархи не справятся с этим красным космизмом. И я вижу себя вписанным в эту красную схему. И взрыв моего "Господина Гексогена" - это тоже красный смысл.

В. Б. Почему так резко изменен в книжном варианте финал романа? Вместо православного Крещенского финала, дающего надежду на будущее, - беспомощный и раздавленный герой, потерявший веру во все? Исчезающий или растворяющийся в радуге президент лишь дополняет апокалиптичность видения. Нет ли у тебя желания в будущем восстановить первоначальный финал?

А. П. Я уже сказал, что полностью доверил своим издателям судьбу книги, и я не ошибся. Если бы я доверил эту судьбу прежним, то и судьба ее была бы той же самой, что у всех предыдущих романов, которыми я дорожу не меньше, а может быть, больше, чем этим. "Чеченский блюз", "Идущие в ночи", которые я писал на полях сражений, не получили такого резонанса, как "Господин Гексоген". Не прозвучал, как требовалось, и роман "Красно-коричневый", посвященный октябрьским событиям 1993 года и всей нашей патриотике. Нет, я считаю, ребята из "Ад Маргинем" сделали все, что нужно, я им очень благодарен, восхищен их работой, не до конца даже понимаю виртуозность ее. Что же касается моего финала, то я за него спокоен. Роман написан так, как он написан. Я его переиздам. Этот роман является частью мегаромана, состоящего из шести книг с одним и тем же героем. Это одиссея моего героя, который прошел по последним советским войнам, региональным и геополитическим: афганская, кампучийская, никарагуанская, африканская. Позже мой герой становится участником трех катастроф в России конца ХХ века: ГКЧП, расстрел Дома Советов и гексогенные взрывы в Москве.

В. Б. А веришь ли ты в причастность спецслужб к взрывам домов?

А. П. Читайте роман, там все сказано. Когда найдется издатель всех шести романов, конечно, я восстановлю прежний текст финала. Взрыв продолжается.

В. Б. Все видели, как Геннадий Зюганов по телевидению резко осудил обложку романа. Иные коммунисты отказываются покупать роман из-за обложки. Не испортились ли твои отношения с левыми друзьями? Что они говорили тебе?

А. П. Я думаю, что Геннадий Зюганов все-таки прежде всего очень резко осудил "Закон о земле", очень резко осудил вторжение американцев в Среднюю Азию, очень резко осудил все путинские реформы смерти. Думаю, что его пафос прежде всего направлен против чубайсовского управления величайшей советской монополией света. На фоне этих резких осуждений легкое, вскользь сказанное раздражение по поводу обложки моего романа я не считаю принципиальным. Мимоходное замечание, не более. Когда мы идем по улице, нас может на миг раздражить любой пустяк, облако или даже собственная стопа. Но это тут же и забывается. Я думаю, на самом деле, Геннадия Зюганова слегка покоробила эта двойная экспозиция, и он высказал свое мнение. Что же касается коммунистов, то пока я не замечаю тысяч людей, осаждающих газету "Завтра", где я работаю, забрасывающих меня камнями и кольями, требующих моего распятия, я не вижу людей, бросающих мои книги мне в окно, как когда-то бросали в окно Кнуту Гамсуну и Эзре Паунду. Ничего этого нету. Наоборот, масса людей за автографами приходит каждый день. Видел такой момент: к нашему киоску в Союзе писателей, где лежит моя книга с ленинской головой, подошел пожилой убежденный коммунист, спросил продавца, есть ли у них "Господин Гексоген", ему дали в руки книгу, он возмутился: "Какой ужас!" - и добавил: "Ну, дайте три экземпляра..."

В. Б. Во многих либеральных изданиях была высказана мысль, что ты решил порвать со старым литературным истеблишментом советского периода и вписаться новым романом в новую литературную среду, в круг Владимира Сорокина и Виктора Пелевина. Так ли это? Как ты относишься к их прозе? Близки ли они тебе? Ты - реалист или постмодернист, играющий словами и сюжетами?

А. П. Вопрос поставлен так, как будто у меня был заранее продуман проект. Будто бы насидевшись в старой патриотической среде и будучи недоволен ее обветшанием и одряхлением, я решил забыть своих старых литературных друзей и ворвался куда-то в другой мир. Может, я прорыл туннель, прорвал линию Мажино и завоевал нового читателя... У меня не было таких задач. Я настолько изнурен своей газетной работой, своими писаниями, что таких стратегических решений я не принимал. Это был косвенный результат от написанного. Что касается нового читателя, то слава Богу, что он у меня появился. Любой писатель будет рад новому читателю. Но я и старых читателей не потерял. Я очень горжусь тем, что меня стала читать молодая интеллектуальная студенческая среда, которой показалась интересной моя стилистика, мои постулаты и моя эстетика. В патриотической политической среде я, конечно, не находил отклика и отзыва на свои художественные произведения. Когда мы встречаемся с моим другом Альбертом Макашовым, мы, конечно, не говорим о метафорах или эстетике моих романов. У нас с ним другие темы для разговоров, не подумайте, что мы с ним только "о жидах" говорим - нет. Военные темы, политические темы, исторические темы. И поэтому мне, конечно, интересно сейчас видеть эстетическую реакцию на свои художественные работы. Меня это ошеломляет и восхищает. Все эти споры, дискуссии вокруг романа и его героев. Что касается таких модных писателей, как Владимир Сорокин и Виктор Пелевин, и их возможной встречи со мной... Боже мой, встреча с Сорокиным или Пелевиным трактуется как какой-то мистический олимпийский шаг. Да с кем я в своей жизни только не встречался?! С белыми, с красными, с зелеными, с серыми, с черными... Я даже с Горбачевым встречался. Как бы это противно ни было. Руку пожимал, и у меня после этого только четыре пальца отсохло, а пятый шевелится, могу еще им на курок нажимать. С Путиным встречался. С цэрэушниками, с моссадовцами, с неграми, с китайцами... Что же удивительного будет, если я встречусь с тем же Сорокиным? Я читал и Пелевина, и Сорокина, и считаю, что на фоне тухлого, потного, гнусного и конформистского движения "Идущие вместе" они просто интересные живые личности. Нет ничего более ужасного этого посткомсомольского союза "Идущие вместе". Огромное количество таких маленьких райковых в сюртучках и галстучках, которые демонстрируют новый контроль над идеологией общества. На них только и можно реагировать этой блестящей прозой Сорокина и Пелевина, эпатируя серое ничтожество. Это форма литературного сражения с бездарностью, с конформизмом, с повторением задов, с эпигонством и подражательством прошлому. Это протестные вещи. Я читал сорокинское "Голубое сало", читал "Сердца четырех", сейчас я читаю его новый роман "Лед". У Пелевина читал "Чапаев и Пустота". Если Пелевин устанет работать в своем жанре, я бы мог вместо него парочку таких же романов написать. А могу написать массу сорокинских романов, штук двести , не меньше, если сам Владимир Сорокин утомится и скажет: "Слушай, Проханов, дай мне передохнуть. Сочини за меня парочку-другую романов". Я скажу: "Конечно, с удовольствием, Владимир, вы блестяще пародируете стиль Набокова, Толстого и Пастернака, а я могу пародировать и ваш стиль тоже. Я сейчас всю весну провел в деревне. Много с навозом общался. Изучил все подробности животных фекалий. Могу изобразить. Методику вашу считайте, что освоил".

В. Б. Ты - член редколлегии известного журнала "Наш современник". Почему твой роман "Господин Гексоген" отказался печатать этот журнал? Все предыдущие романы ты печатал только там. Чем мотивировали редакторы журнала свой отказ? Означает ли это конец твоего сотрудничества с "Нашим современником"?

А. П. Мой давний товарищ, главный редактор журнала Станислав Куняев, прочитав роман, сказал: "Знаешь, Саша, время толстых романов прошло. Журнал не такой толстый для твоего романа. Печатать большие произведения - это значит на весь сезон закупорить наш журнал и не дать возможность печататься другим". Что же, я его понимаю. Конечно, такие романы, как "Раскол" моего друга Владимира Личутина, или мой "Красно-коричневый" были тяжелым бременем для журнала, когда они печатались в "Нашем современнике". Куняев повторил: "Время толстых романов прошло". Конечно, мне было несколько обидно и больно, я не нашел ничего лучшего, как ответить: "Ты знаешь, Стасик, время толстых журналов тоже ушло". Но если толстые журналы не в состоянии печатать мировоззренческие романы, осмысливающие наше время, нашу эпоху, вести интеллектуальную дискуссию со своими оппонентами и исполнять ту же роль, какую всегда на Руси исполняли толстые журналы, то значит, несомненно, и время толстых журналов прошло. Журналы без позиционных, осмысливающих время произведений на самом деле никому не нужны. Очень скоро они станут такими раритетными изданиями, камушками на ладони, а должны быть булыжниками для боя. Будущее покажет. Но пока я остаюсь членом редколлегии этого замечательного журнала. И все, что от меня зависит, как от члена редколлегии, для популярности этого издания я буду делать.

В. Б. Вашему бывшему союзнику и постоянному автору газеты "Завтра" Сергею Кургиняну кажется, что своим романом вы совершили диверсию против красной идеи. И что ваш роман - окончательный демонтаж советской власти. Как вы относитесь к обвинениям Кургиняна, что вы - певец тления, певец гниения былого державного величия?

А. П. Может быть, Сергей Ервандович отчасти и прав в своем упоении красной идеей. Я бы хотел стать таким, как он. Стать собственником пяти или шести роскошных зданий, которыми владеет Сергей Ервандович Кургинян в центре Москвы, и перенести свою редакцию газеты "Завтра", которая совсем по-капиталистически ютится в трех маленьких комнатках, в его роскошные апартаменты, которые домовладелец Кургинян, считающий себя ужасно красным политологом, заполучил еще от советской власти. Еще я страшно завидую Кургиняну, что он, оставаясь таким красным провозвестником, вошел в тесные братские отношения с Гусинским и с братьями Черными, обслуживая их своими текстами, своими аналитическими выкладками. Конечно, если считать братьев Черных святыми для красной России людьми, тогда можно уверовать и в собственную безгрешность. Может быть, именно удаленность от братьев Черных мешает мне чувствовать себя полноценным красным идеологом?.. Сергей Ервандович Кургинян, на самом деле, талантливый, яркий человек, абсолютно театральный человек, который уже два десятка лет танцует на досках в своем театрике политической буффонады. От него исходит очень много экстравагантных идей. Какими-то его идеями я сам пользовался в своих романах. Это романные, фантасмагорические идеи, они абсолютно не годятся для реальной политики, для политической практики, и беда тому политику, кто станет следовать рекомендациям Кургиняна, но слава тому художнику, который, слушая его великолепные бреды, перенесет их на полотно, на бумагу, даже на музыку. Великолепное впадание в транс с каким-то клекотом, с вырывающимся пламенем из его уст. С этой желтой пенкой, которая вскипает на губах. Он уверяет, что я сжег в своем сердце красный смысл. Я, как Данко, сначала вырвал из груди свое красное огненное сердце, а затем вместе того, чтобы вести людей за собой, погасил свое сердце, затоптал как окурок. На самом деле ничего этого нет. Мой герой Белосельцев - это не Проханов. Есть эволюция художника и есть эволюция героя, но дальше следуют новые его превращения, новые герои. Художник, пока он творит, никогда не стоит на месте. Как может мой роман извратить красный смысл, демонтировать советскую идею? Неужели, прочитав его, все побежали выносить Ленина из Мавзолея? Неужели исчез выстрел "Авроры", исчезла сама Октябрьская революция? Исчезло все левое движение на планете? Бред, смехота. Даже если бы я этого пожелал, я был бы не в силах никаким романом изменить ход истории.

В. Б. И все-таки не опасаешься ли ты, что часть читателей, кто с радостью, кто с печалью, воспримут твой новый роман как пасквиль, а тебя как нового Невзорова? Нашего бывшего друга, автора пламенных "шестисот секунд", цинично отказавшегося от всего, что он делал для сопротивления, загубившего свою репутацию и как человека, и как художника, и как журналиста? Не пугает тебя такая параллель? Ты извлек из нового романа максимум энергии, но не горит ли твой былой иконостас со смоляными старыми досками?

А. П. Что касается параллелей с Александром Невзоровым. Невзоров сегодня конюх на конюшне у Березовского. Он стал жертвой. Была какая-то греческая богиня, которая, прикасаясь к мужчине, превращала его в свинью. Борис Абрамович Березовский похож на ту античную богиню. К чему он ни прикоснется, все начинает хрюкать. Невзоров и Доренко - два тому примера. Он превратил этих двух талантливых людей с помощью своей кормушки в нечто низменное. Испепелил их талант. Невзоров как журналист сегодня не больше, чем заплатка на протертых джинсах Михаила Леонтьева. И он смирился с этой ролью. Погубил свою репутацию. А я остаюсь в своей честной кампании. Я иду с народом на первомайской демонстрации, стараюсь задеть за живое своими выступлениями на трибунах, своими передовицами в газете. Меня бьют кастетами по башке. Я запечатлел красную империю и в ее расцвете, и в ее борьбе. Кто еще сегодня передал так полно красный смысл в своих художественных текстах? Может, Кургинян, который уже второе десятилетие репетирует "Пикник на обочине"? Поэтому никакой аналогии с Невзоровым я не вижу. И моя репутация, даже если Сергей Кургинян будет обливать ее серной кислотой, никак не пострадает. Это же катастрофа, трагедия для художника, если ты сам кидаешь в огонь свою репутацию, а потом греешь у огромного ее пламени свои синюшные ладошки.

В. Б. Кто ты - враг или союзник президента Путина? Твой роман одни читают как пропутинский, другие - как антипутинский. Какие-то тексты из романа дают подтверждение и тому и другому толкованию. Правда, третьи считают, к ним я и себя отношу, что ты сам менялся по ходу написания романа. Начинал с явных надежд на перемены в обществе и государстве, на возрождение России. Но постепенно терял все надежды. Время в политике двигалось быстрее, чем писался роман. И к его завершению ты пришел к полному недоверию, даже к презрению. Так ли было на самом деле?

А. П. К новому президенту у меня очень скептическое отношение. Конечно, оно не сравнимо с тотальной, религиозной ненавистью, которую я испытываю к Ельцину, это другое чувство. Другая энергетика. Роман рассказывает в метафорической форме, как сфабриковали нового президента. Там показана методика, как через кровь, взрывы, политические диффамации умело синтезировали в лаборатории, одним из начальников которой был Березовский, этого небольшого изящного человечка. Мое отношение к нему таково: он не взял власть, не захватил ее, это не Ле Пен, это не Гитлер, не Сталин, не Ясир Арафат. Ему не пришлось идти на жертвы, чтобы эту власть прибрать к рукам. Его пригласили кукловоды, синтезаторы, дали ему эту власть на время. И он тяготится этой властью. Он в этой власти бессмыслен, пуст. Реальную власть имеют другие люди. Так называемая ельцинская "семья", круг влиятельных олигархов. А Путин политически прикрывает страшный, окончательно умертвляющий нашу Родину, Россию олигархический режим. В каком-то смысле он даже не ответствен за это. Он не пророс сердцем, он эфемерен, легок. Это голографическая картинка, и не более того. Он не имеет плоти, это лишь зайчик света на стене, направляемый зеркальцем, которое находится в руках у мировой закулисы. Я верю, он на самом деле в какой-то момент исчезнет, как исчез у меня в романе из кабины пилот. Был ли Путин? Был ли мальчик? Еще один из вечных русских вопросов.

В. Б. И кто придет взамен. Неужели Чубайс?

А. П. Придет тот, у кого нет ног.

В. Б. А как ты сам объясняешь столь шумный успех нового романа? Его художественные качества несомненны, на этом сошлись, пожалуй, все критики, его политическая острота и злободневность тоже не подлежат сомнению. Но были же другие твои романы, были значимые романы у твоих друзей и недругов, у Личутина, у Маканина, у Крусанова, у Лимонова, но, пожалуй, за десять лет никогда еще не было подобного интереса ни у читателей, ни у прессы. Остается только 31 мая назло всем либералам получить премию "Национальный бестселлер"...

А. П. Я бы хотел, чтобы эту премию получил мой друг Эдуард Лимонов, томящийся уже год в тюрьме, но, к сожалению, он не попал в шорт-лист. Если честно, я не очень верю в премию. Не допустят. Не разрешат ее организаторам и членам жюри. Это же будет плевок во власть. Как бы ни мечтали Татьяна Набатникова и Виктор Топоров создать полностью независимую и некоррумпированную премию, им не позволят... Но для меня премией уже стала вся эта безумная шумиха вокруг романа. Два раза таких премий не дают. Я выплыл на глазах у всех читателей, как какое-то чудовище. В лунные ночи где-нибудь в Индийском океане плывет тихая джонка по лунной воде, и вдруг начинает кипеть океан, и из его берегов выходит страшное, жуткое чудовище, огромный осьминог с выпученными глазами, с щупальцами в пол-океана. Вот так и я возник из красно-коричневого бурного потока, из протестной лавы. Всплыл из неведомых вод и напугал всех... А потом опять уйду на глубину, вода успокоится, океан сомкнется, и опять на этом месте будет плыть нежный цветок, сорванный с побережья, имя которому Сорокин, или зеленая чудная благоухающая ветка, имя которой Пелевин... А я уйду к потонувшим советским галеонам, к потонувшей красной Атлантиде. Там мое место.

Конечно, мой успех сейчас нельзя объяснить ни гипотетическими деньгами Березовского, ни гипотетическими деньгами Путина, есть ведь и такое мнение, что сразу две эти стороны вкачали в меня деньги. Я считаю, что общество, которое до недавнего времени трактовалось согласно устоявшейся схеме: вот красный блок, вот белый, вот православный, вот еврейский, вот либеральный и т.д. - начинает меняться. Представь, валится со стола горшок глиняный. Когда он еще летит со стола на пол, вроде бы он еще сохраняет форму горшка, но еще миг, и остаются одни осколки. Роман ударился о реальность и разлетелся на множество осколков. Для меня иллюзия о старой форме постсоветского общества рассеялась после публикации романа и такой неожиданной реакции на него.

ПРОХАНОВСКИЙ ПРОРЫВ

На литературном пространстве России давно уже воцарилось время Проханова. Пусть он сам об этом не догадывается, пусть это не принимают обиженные бонзы и именитые певцы иных времен, советских, досоветских или даже постмодернистских, перепутанных с альтернативной историей. Это все от страха перед непостижимой действительностью. И на самом деле, кто определял литературный процесс девяностых? Алла Латынина права, перечеркивая все достижения Букера за последнее десятилетие. Не сундучок же Милашевича является способом осмысления мира. Но либеральная критикесса не заглядывает по инерции в наши хоромы. Боится заглянуть... Страшновато. Но и на наших-то пространствах почти никому не под силу заглянуть в глаза действительности. Осмыслить злобу дня. Писатели дожевывают минувшие эпохи. Будто забывают, что "Тихий Дон" написан сразу по следам событий. То же - и "Котлован", и "Мастер и Маргарита". Впрочем, и "Бесы" Достоевского, и "Евгений Онегин" Пушкина - это была тоже злоба дня. А сейчас осмысление действительности ушло в детективы и остросюжетные романы, где тот же Виктор Пронин в "Бандах" дает свою оценку сегодняшней действительности, где Анатолий Афанасьев, как Гойя, передает страшные гримасы общества. Проханов, пожалуй, единственный, который не боится заглянуть в бездну нового времени. Эта бездна его обжигает, уродует. Накладывает на него маску усталости и мистического пессимизма. Посмотришь на него - и задумаешься: а надо ли спокойному литературному обывателю так лезть напролом. Без головы ведь останешься. Есть у нас сегодня живые классики, великие русские писатели, но они же сами посторонились. Отошли от края бездны. Они сами отдали наше время летописать Александру Проханову. Значит, нынче его время...

В новом романе "Господин Гексоген", который еще дымится после своего рождения, дыбится и выламывается из привычных матриц испугавшегося "Нашего современника", Александр Проханов, может быть, с наибольшей решимостью прощается с нашим общим великим прошлым, открывая ворота будущему, какое бы оно ни было. Хоть преисподняя Ада. Значит, заслужили своими деяниями, значит, наказаны Господом. И нечего отворачиваться от содеянного нами же.

Все-таки не дядя Сэм и не хитрый еврейский меняла выдернули из-под нас ковер былого благополучия, а мы сами. Осматриваемся сегодня смелыми глазами - и не видим вокруг себя ничего. Голый человек на голом пространстве. Впору зажмурить глаза, как и делают многие именитые литераторы, блуждая по внутренним пространствам своей души или выстраивая себе разнообразные миражи. Лишь очень смелый человек способен открыть глаза. Ибо он верит в свою новую жизнь, в нескончаемость мира. Недаром герой прохановского романа Белосельцев в самом финале, после крушения всех мифов, погружается в крещенскую воду. Значит, впереди не смерть, все-таки, и не Ад, а новое рождение новой, неизвестно какой еще России.

По первому прочтению новый роман крайне пессимистичен. Это "Красно-коричневый" наоборот: почти те же самые события, но всегда уже с апокалиптическим концом. Первое признание Проханова в тотальном, необратимом крушении советской цивилизации. В завершении красного мифа. Ужасающая мавзолейная сцена - одна из лучших в романе. Хотя и не для слабонервных. Но вместе с красным мифом с неизбежностью, пугающей уже белых патриотов, рушится и государственный миф. Все, что ныне есть, - или имитация, или доживание старого, дожевывание старого. Доживают творческие союзы, доживают партии, движения. Про- или антисоветские - это даже все равно. Как бы Сергей Михалков с сыновьями ни переделывали гимн, он уже звучит в прошлом времени. Не спасет, по Проханову, и последняя хранительница идеологии, официальная церковь во главе с Патриархом. Слишком уж она слилась с исчезающими структурами, чтобы так легко переодеться в белые одежды и стать воссоздательницей государства Российского. Увы для наших оппонентов, но и их либерально-еврейский миф о новой Хазарии тоже неосуществим. И все это нынешнее еврейское финансовое и информационное могущество так же тленно, так же имитационно, почему и держат их умные идеологи все свои капиталы в далеких заморских банках. Не будет никакой новой Хазарии. Нового либерального российского рая.

Александр Проханов - крушитель старых мифов, великих, могущественных, но, как великаны с острова Пасхи, уже никому не нужных, кроме историков и туристов. Этих мифов десятки. И они слетают с Белосельцева один за другим, как одежды. Оставляя его нагишом в чужом и страшном мире. Как жить человеку, если у него потеряна вера в государство, строй, былые идеологии, в окружающее общество? Строить свой индивидуальный рай? Уткнуться в мир семьи, в лоно любимой женщины и ничего вокруг себя не видеть? Так пытались делать еще герои "Белой гвардии" Булгакова, и так же неудачно. Индивидуальный рай вне общества, вне своего народа невозможен. Из прекрасных идиллических псковских воспоминаний Белосельцева вырывает колючая действительность. Последний миф, миф об индивидуальном рае тоже лопнул, подобно всем другим. Связка шаров, этих разноцветных мифов, держала героя на высоте. Шары лопаются один за другим. И вот он, чужой всем, никому не нужный, потерявший веру, летит вниз, в саму бездну...

Может быть, этого и ждали от Проханова, как и от других русских писателей-воителей, духоборцев, демоны зла? Может быть, потому так возрадовались иные либералы этому роману, невнимательно прочитав его финал? И на самом деле, чего не радоваться? Не видит ничего хорошего в будущем Валентин Распутин, подводит печальный итог в "Миледи Ротман" Владимир Личутин, последние лидеры ХХ века прощаются с сегодняшней реальностью, теряя последние надежды. Но, признавая печальные итоги дня сегодняшнего, Александр Проханов уповает в высший замысел человека. Да. Он гол и бос, но он жив, и его ждет новое Крещение. Бездна подождет.

Мистический реалист Александр Проханов становится знаковым художником нашего времени.

Значимость прохановского прорыва на литературном пространстве России осознают гораздо позже. Когда придет понимание русской литературы, как постоянного движителя истории. Когда люди культуры займут надлежащее место в управлении развитием России.

Сейчас в рядах оппозиции еще застыл момент недоумения: что делать, радоваться или печалиться этому прорыву, упрекать ли Проханова в чрезмерной художественной вольности при обращении к святыням или же признать этот прорыв первым из сталинских ударов по врагу, признать ударом, равным победе патриотического кандидата на губернаторских выборах.

Был момент года три назад, когда оппозиция просто обязана была, используя все средства, все свои немалые возможности, признать роман Александра Проханова "Красно-коричневый" как словесное знамя своего движения, как его духовный символ. Как полновесную авангардную дивизию в битве с врагами России. Не сочли нужным, не поняли силы слова. Это тогда еще должен был состояться легендарный прохановский прорыв - в телевизионных выступлениях лидеров движений и партий, в десятках и сотнях статьях и интервью. Не случилось... Многими лидерами патриотов до сих пор не осознается значимость слова, значимость художественного образа. А ведь уже несомненно наступало прохановское время в литературе. Речь я веду не о популярности самого романа и его автора. Не о зримой земной славе Александра Андреевича Проханова. Это все подробности его писательской биографии, не более. Речь я веду о прохановском влиянии на читателя, влиянии на общество, на формирование вектора духовного развития страны. Уже лет десять, на мой взгляд, нет иного русского писателя, способного, подобно Александру Проханову, так метафорически осмыслить нашу действительность и сотворить реальный магический фольклор наших дней. Но сколько же можно, будучи в патриотическом братстве, работая на наше соборное единство, оставаться Александру Проханову тотальным одиночкой в современной литературе, перетаскивающим глыбы осмысленного бытия своего народа и не замечаемого никем на достаточно широком литературном патриотическом пространстве?

То, что прорвалось сегодня через либеральную печать после выхода нового прохановского романа "Господин Гексоген", должны были сотворить все мы сообща еще несколько лет назад. И, повторю еще раз, не ради славы и рейтинга самого Проханова. Он, к счастью, этим не озабочен, звездной болезнью не страдает, да и имя его как политика и журналиста и без того чересчур на слуху у всех. Его художественные слова, его метафоры времени нужны были народу. Они должны были быть прочитаны. Уловлены и поняты теми, кто готов еще жить и бороться за Россию. Без вещих слов Россия неизбежно будет потеряна. Так же, как и всякая другая страна. А вещие слова даются далеко не каждому талантливому писателю и далеко не каждый год. Увы, часто они бывают у нас на Руси и не услышаны, или услышаны чересчур поздно... Жаль, что оппозиция так недоверчива к своим магам и кудесникам слова. Потеряла веру в значимость слова как деяния в то время, как в сознание людей умело вбрасывались мусорные либеральные слоганы. Простые как окурок или стакан дешевого пойла: "Бери от жизни все" или "Ночь твоя, добавь огня"... У наших же лидеров, имеющих постоянный выход на телевидение, лишь пробрасывались где-то в конце выступлений, через запятую, имена давно ими же нечитанных кумиров прошлых советских десятилетий: Бондарев, Белов, Распутин. Не спорю, славные имена, каждый из них в свое время совершал свой прорыв в русскую историю. Побеждая пространство в сознании людей. Закладывая в их душах понятия великой Победы, любовь к родной земле. Важно и то, что их понятия, их магические слова в их время были услышаны миллионами людей...

А в самое страшное, испепеляющее время гибельных перемен, когда уже не действовали простые образы и не доходили до души народа простые протестные слова, когда потребовались, как во времена адовы, горестные метафоры зла, брутального зла, чтобы пробиться к сердцу человека, - такие метафоры были даны свыше художнику слова, чей черед наступил стать первым. Его-то и не хотели слышать, свои же не хотели знать как художника. Видели в нем славного бойца, политика, репортера, журналиста, издателя пламенной газеты, но никак не мастера магических слов...

А время уже не слышало простых и назидательных слов. Время требовало метафоричности, ибо само было сплошной метафорой.

Прохановский прорыв состоялся сейчас не с той стороны, откуда ждали. Теперь, дай Бог, самим бы не затоптать, мол, не хотим читать бульварные издания и слушать либеральное телевидение... Мол, что-то тут не так... Мол, издательство не то, художник не тот и журналы не те. И чего это ни одного телеканала не нашлось, где бы не высказались по новому роману Александра Проханова "Господин Гексоген", и чего это все либеральные влиятельнейшие газеты из номера в номер обсуждают, обмусоливают, подробнейше анализируют роман своего заклятого врага?.. И как он докатился до таких скандальных изданий?

И в самом деле. Что-то тут не так. Неладное творится в нашем королевстве литературном. О жизни нашей, о проблемах злющих читатель предпочитает узнавать из бульварной литературы. И герой долгожданный, смелый, положительный, способный на подвиги, тоже приходит из книг наших державных фантастов и детективщиков. От Сергея Алексеева до Виктора Пронина. А вот соединить закрученный детективный сюжет и высокую метафористику, политический памфлет и героическое сказание, дать конспирологию нашего времени и мистическую символику происходящего сумел, пожалуй, только один Александр Проханов. Он, как Суворов или Георгий Жуков, сумел найти слабое место в обороне противника и прорвать фронт совсем в неожиданном месте. Его приход с романом "Господин Гексоген" в издательство "Ад Маргинем" - это неожиданный прорыв красных не напрямую, в лоб, где их ждали, а через гнилой Сиваш, по горло в мутной воде. Его победный прорыв с отрывом в девять баллов в шорт-лист премии "Национальный бестселлер" - это неожиданный бросок Суворова через Альпы. Он заставил читать свой магический ошеломляющий роман всех: администрацию президента, депутатов Госдумы, лидеров правых и левых партий, боевых генералов и утонченных эстетов. Он мощно встряхнул читательские мозги даже у прокисшей интеллигенции.

Думаю, недовольство наших сановных патриотов от этого незапланированного прорыва в массы своего же художника слова будет сдерживаться тем, что первыми набросились на роман и его автора сановные либералы, почуяв опасность прохановского прорыва. Не случайно же газету "Известия" в пяти номерах подряд трясет от его романа, как от прямого попадания бомбы или же от взрыва того самого гексогена, давшего имя произведению. Впрочем, его роман и есть мощный заряд гексогена для притупившегося и сломленного читательского сознания. То Максим Соколов в двух субботних колонках "Известий" никак не может прийти в себя от энергетической мощи прохановского романа, узнавая его стиль даже в анонимных текстах, ибо "Пушкин! Он и в лесах не укроется, лира выдаст его звонким пением". И ведь верно же мыслит Соколов, прохановская стилистика видна за версту. Он легко узнаваем читателями прежде всего своим стилем. Клеймо мастера. Нет талантливого художника без своего стиля, и опять же, как бы ни злобствовали либеральные критики из буржуазной среды, как бы ни клеймили его "сусальным графоманом", только большой мастер слова способен создать свой стиль. Под его языковое влияние попадает и сам Максим Соколов, хотя он и не похож на тех "московских богемных юношей", у которых, согласно "Известиям", "в этом сезоне Проханов чрезвычайно моден, почти как абсент..." Раз уж сравнивает известинский колумнист Проханова в своем первом субботнем фельетоне не только с абсентом, но и с Пушкиным, то в следующем, конечно же, ему приходится в высоком стиле писать о "солнце русской словесности А.А.Проханове". Достал до печенок его прохановский "гений величавый". А дальше уже пришла очередь еще одного рассерженного буржуа, Александра Архангельского, все многолетние труды которого по завоеванию умов наших сограждан пошли насмарку: "Я в ярости: московская литературная тусовка окончательно сошла с ума... Проханов со своим "Господином Гексогеном" получит премию. Признание золотой молодежи он уже получил... Агрессия маргиналитета, дорвавшегося до информационого ресурса, не знает пределов..." Понимает господин Архангельский, что маргиналитет-то у нас в России все растет и растет. Озлобленный, умный и все более национально ориентированный. Прохановские зерна гнева попадают в подготовленную самой жизнью почву. Не уместив свою ярость в одном номере, Архангельский, подобно Соколову, перенес ее еще в один. То ли решив добить этим "великолепного графомана", то ли разозлившись на телевидение, беспрестанно рекламирующее роман, своим особым мнением о "господах гексогенах", наоборот, пожелал добавить известности красно-коричневому писателю и его скандальному творению. Свою лепту к прохановской славе в "Известиях" внесла и Юлия Рахаева, вполне доброжелательно назвав роман фаворитом премии "Национальный бестселлер".

Такая волна проханомании прошла практически по всем видным либеральным газетам. Какое-то зацикливание на "Господине Гексогене", Александр Проханов стал новым властелином колец, дающим господство над сознанием людей. Обнаружилось явно магическое воздействие прохановских заклинаний, подтвердился массовый гипноз журналистов из "Московских новостей", "Коммерсанта", "Трибуны", "Труда", "Комсомольской правды". За последние годы ни об одном из романов писателей любого направления и любой известности не было столько споров. К примеру, возьму еще одну газету, "Время МН". Сначала февральская колонка Аллы Латыниной "Проханов как авангардист", в которой видный критик либерального толка старается чуть ли не защитить Проханова от объятий губительных литературных радикалов. "Чего не отнимешь у романа, так это кричащей, скандальной злободневности. Все персонажи современной светско-политической хроники бродят на его страницах, все знаковые и скандальные события последних лет получают объяснения и толкование в свете проповедуемой Прохановым "теории заговора"..." Вот так бы в рамках острого политического романа-памфлета и готова его расхвалить Латынина, но видит же, не вмещается роман в простую форму политического памфлета, иначе бы и писать о нем не стала, чересчур большой замах у автора, чересчур значима мистическая символика. И значимость эта критику явно чужда и враждебна. Отсюда и желание перечеркнуть значимость, сыграть на понижение, попытаться выдать "взвихренную патетическую стилистику" за "эффектный авангардистский трюк... Последний солдат империи, единственный наследник "большого стиля", Проханов пишет так, что Сорокин с его постмодернистским передразниванием может отдыхать... почему так подставился Александр Проханов... кто втянул его в губительный для репутации пламенного трибуна проект?"

Поразительна забота либеральных литературных идеологов о чистоте репутации наших пламенных трибунов. Их просто бесит уникальное сочетание в прозе Проханова досконального знания реальности жизни, ее низовых глубин и магической метафористики, социального сюрреализма...

Спустя какое-то время в этой же газете "Время МН" один из блестящих молодых критиков новой волны, начинавших с позиций крайнего либерализма и достаточно быстро понявших вред, ложь и позор его на просторах России, Дмитрий Ольшанский, признал роман Проханова главным событием года, а его самого назвал "лучшим русским писателем". Вскоре там же в спор вмешался прозаик Петр Алешковский, увидевший в Проханове некую смесь Жириновского с Глазуновым. Вроде бы вынужден признать, что, по крайней мере, есть хотя бы "куски, написанные хлестко и интонационно ярко. Но никто и не спорит, что Проханов писатель... Да, есть удачные попадания, когда, скажем, мост через Москва-реку похож на кардиограмму...". Но либеральный писатель по-настоящему испугался растущей на глазах значимости романа: "протаскивать Проханова... с его идеологией охотнорядца, рядящегося в маску патриота, недостойно... Меня в этой истории пугает одна вещь: смычка левых эстетов с ультралевой оппозицией..."

А ведь правильно эта смычка пугает жирных либеральных котов с их кастрированной прозой, так и не нашедшей своего читателя. Как правильно и то, что сегодня все левые эстеты "подают Проханова как нечто уникальное, как явление в литературе". И правильно озабочена все в той же газете уже политолог С.Тарощина тем, что "на общем фоне заката коммунизма титаном мысли вдруг предстал коммунист Александр Проханов. Сюжет о его новой книге "Господин Гексоген" миновал редкий канал... Ни одна книга современного автора не вызывала подобной эйфории... сам-то тираноборец свое дело знает и не упустит случая сообщить электорату кардинальное..."

После газет на роман Проханова переключились глянцевые журналы и интернет-издания, начиная с именитого "Русского журнала", появились серьезные статьи радикальных антибуржуазных критиков Льва Данилкина в "Афише", Славы Курицына в "Jalouse". Сергей Пархоменко в своем "Еженедельном журнале" смело предположил, что "похоже, с Прохановым произошло то, что уже случалось с другими титанами слова. Например с Львом Толстым и Гюставом Флобером. Рожденные силой таланта герои отказывались повиноваться воле автора и принимались действовать вопреки первоначальному замыслу, но в соответствии с правдой жизни". С кем только ни сравнивали за эти месяцы, после выхода "Господина Гексогена", его автора - кто с издевкой, кто всерьез, кто с доброй иронией, кто признавая величие. В этом списке Данте с его кругами ада и Достоевский, Маяковский и Гумилев, Набоков и Киплинг, "накокаиненный Фадеев" и Григорий Климов. Его сверстник, писатель Сергей Есин пишет в "Дне литературы" после прочтения "Господина Гексогена", что можно написать прозу под многих классиков, но нельзя стать таким, как Проханов, - энергетики не хватит.

Пересказывать или даже перечислять десятки статей из "Независимой газеты" и "Экслибриса НГ", посвященных феномену Проханова, я уже не берусь. Игорь Зотов, Лев Пирогов, Владимир Березин... Пожалуй, мимо романа "Господин Гексоген" не прошел ни один уважающий себя критик. Интересно, что даже самые лютые недруги Проханова не смогли не найти ничего более резкого, чем обозвать его графоманом, к тому же политическим. Сановные либералы встревожены расколом в своем лагере. Немало самых утонченных стилистов с репутацией высоких эстетов поддержало в печати прохановский роман. Что же случилось? И что это за роман?

Успех его не объяснить умелой раскруткой молодых ребят из "Ад Маргинем". Максимум, они могли бы обеспечить два-три издания, к тому же малотиражных. Совпадением выхода книги с победой в шорт-листе "Национального бестселлера"? Частично да, но откуда такой победный отрыв от соперников в девять баллов? Кое-кто из либеральных критиков объясняет прохановский триумф в самой весомой ныне литературной премии дисциплинированностью "красно-коричневых" членов большого жюри, взявших под козырек при появлении его романа, выпущенного еще в газетном варианте совместно "Советской Россией" и "Завтра". Категорически не согласен. Именно в этом году на премию были номинированы многие достойные единомышленники и соратники Проханова по патриотическому движению, его близкие друзья Владимир Личутин с романом "Миледи Ротман", Анатолий Афанасьев с "Гражданином тьмы", Юрий Козлов с "Реформатором", Борис Екимов с "Пиночетом", Эдуард Лимонов с "Книгой воды". И никто не смог бы заставить патриотически настроенных членов жюри перевести стрелки с Личутина или с Афанасьева на Проханова, если бы они сами не сделали такой выбор. Очень уж точно попал "Господин Гексоген" в цель, став всеобъемлющим мифом нашего времени. По сути, роман Проханова должен стать равным по влиянию на умы людей книгам "Как закалялась сталь" Николая Островского и "Молодая гвардия" Александра Фадеева. Это романтическая мистерия, посвященная жизни отставного разведчика Виктора Андреевича Белосельцева, ушедшего от дел, вернувшегося в осажденную ельцинскими выродками Москву. Он становится, если хотите, нашим Вергилием, нашим путеводителем, нашим гидом по кругам ельцинского ада. Вместе с ним мы застаем в постели с девкой Генерального прокурора, вместе с ним мы организовываем из Москвы басаевское нападение на Дагестан, а затем и сами взрывы в Москве. Мы убиваем бывшего питерского мэра и отстраняем суетливого премьера, доказавшего, что честь офицера в России ничего не стоит. Мы присутствуем на смотринах проекта новой Хазарии вместо России, меняем руководителей телеканалов, мы делаем все, что на самом деле делали, а вернее, в чем соучаствовали как граждане России за это позорное десятилетие. Но, как видите, Россия все еще стоит на месте, и проект Хазарии провалился, и Чечня худо-бедно, но под российским контролем, и этому всему тоже есть объяснение в романе. Если читать второпях, как это сделали в редакции одного из наших патриотических журналов, то можно увидеть в романе чуть ли не апологию новому путинскому режиму. И, главное, все концы с концами сходятся, всем важнейшим событиям последних лет даются конспирологические и очень убедительные объяснения. Только вот Путин-то в финале испаряется самым непосредственным образом, не долетев и до конца своего пути. Может быть, и здесь предвидение будущего? И Александр Проханов - наш современный Нострадамус, в своих сочинениях предсказывающий будущее России? По крайней мере, именно ревностью к более удачливому сопернику, в художественной форме гораздо более точно описывающему всю геополитику и нынешней и будущей России, объясняю я всю истерику полузабытого полурозового политолога Кургиняна, всю его грязную брань в адрес романа и его автора.

Если читать второпях, то можно увидеть и отречение автора от всех мифов прошлого, от красного мифа, от мифа русскости, от православного мифа, от мифа государственности, А кое-кто с гневом увидит и смерть еврейского мифа, и смерть мифа индивидуализма, и гибель новой буржуазии, и реальную гибель всех предателей России, встраивающих свою родину в американский сырьевой проект. От этой спешки, от быстрого и невнимательного чтения, с одной стороны, от романа отказались сотрудники "Нашего современника" - за пропутинскую позицию, с другой стороны, его на первых порах поддержали сотрудники изданий, контролируемых Березовским, - за антипутинскую позицию.

Мне кажется, все эти скоротечные мифы, отблески реальных событий, сочно выписанные карикатуры на реальных политиков, - на самом деле всего лишь фон прохановского романа, такой социальный сюрреализм, притягивающий внимание читателя. Уверен, о конкретных событиях, о Собчаке и Гусинском, о Дьяченко и Скуратове, даже о взрывах в Москве в скором времени если не забудут, то отодвинут в даль памяти.

Ведь когда-то и приключения свифтовского Гулливера задумывались и прочитывались как некий политический роман. И кто сейчас помнит реальных прототипов и реальные события, имевшие место быть в старые английские времена?

"Господин Гексоген" - это монументальная живопись, которую виртуозный и пламенный художник посвятил новой России - России, решившей выжить и победить несмотря ни на что. Роман разочарует пессимистов, которым сегодня надобны лишь плачи и стенания, бывших вельмож, ностальгирующих по прошлому своему величию. Но всех тех, кто не бросил Россию в лихую годину, кто боролся за нее и в 1991-м, и в 1993-м, и в 1996-м, кто борется за нее и сейчас, роман вдохновляет жить и побеждать.

Поразительно, но дело даже не в главном герое романа, не в Викторе Андреевиче Белосельцеве, в котором проглядывается и сам автор. После вторичного прочтения "Господина Гексогена", уже в книжном варианте, я осознал некую высшую религиозность его, некую печать тайного знания. Герои будут гибнуть, предатели всех мастей будут стараться делать свои грязненькие делишки, но Россия будет жить. Тайный ли орден КГБ одерживает верх, или же к власти приходит "Русский орден" из офицеров ГРУ. Один миф сменяется и в книге, и в самой жизни другим мифом, но России суждено жить и дальше. Это магическая фреска о жизни. Один карнавал сменяется другим, одни куклы меняют других. Меняются сами кукловоды, а мистерия русской жизни продолжается. Это уже высшее, шекспировское или же античное, понимание истории.

Наверное, мог бы погибнуть и сам Белосельцев, как гибли столько раз прохановские главные герои и в "Красно-коричневом", и в "Чеченском блюзе", и во многих других книгах автора. Он не боится темы смерти, жадно пишет и о смерти, и о любви. Все-таки, на самом деле, из русских самый близкий ему писатель - это Достоевский. Но и замах у Проханова - не ниже. А какая хищная наблюдательность отсюда?! От сверхнаблюдательности - и парад метафор. Он оставляет будущему галерею самых разных политических героев. Как коллекцию своих бабочек, пойманных на месте боев. Хотите где-нибудь в двадцать третьем веке посмотреть на бабочку Хакамаду - пожалуйста. Хотите на хитиновую оболочку Татьяны Дьяченко - открывайте страницу. Как художник, Александр Проханов абсолютно безжалостен. Это не пушкинский, не гармоничный тип творца. И самым диким, самым палаческим образом он расправляется на страницах своей прозы прежде всего с самыми любимыми своими героями. Но эта смерть рождает новую жизнь. Так рождались и развивались сами империи. Он, как и Достоевский, как и Шекспир, представляет собой имперский тип художника. И тяга к его прозе сегодня - это всеобщая наша тяга к империи в любом ее виде.

Эдуард Лимонов

Лимонов (Савенко) Эдуард Вениаминович родился 22 февраля 1943 года в городе Дзержинске Горьковской области. Прозаик, поэт, публицист, основатель Национал-большевистской партии. Отец - офицер НКВД, во время Великой Отечественной войны уполномоченный по выявлению дезертиров в Марийской АССР, затем начальник клуба, начальник конвоя, политрук, увлекался поэзией и музыкой. Лимонов был назван в честь любимого отцом поэта Эдуарда Багрицкого. Рос Эдуард в предместье больших городов, в военных городках с их кочевым люмпенизированным бытом, отсюда и его стихийный демократизм, ненависть к истеблишменту. Юность прошла в Харькове, там стал писать стихи, работал на заводе сталеваром. Там же встретил первую любовь... Его тянуло в среду художников и писателей. Из Харькова Эдуард перебирается в Москву, где быстро входит в общество СМОГов, занимает свое место в культуре андеграунда. Вступает в авангардистскую группу "Конкрет", выпустил в самиздате первую книгу "Кропоткин и другие стихотворения" (1968). В 1971 году пишет поэму "Русское", где задолго до постмодернистов обыгрывает русскую классику, но при этом уже доказывает свою приверженность русскому национализму и консерватизму. Подвержен влиянию Велимира Хлебникова и обериутов. Был назван Юрием Андроповым "убежденным антисоветчиком", что никогда не соответствовало действительности, ибо даже в ранних своих стихах Лимонов высоко оценивал и роль государства, и роль армии. Еще с харьковской юности он привык к борьбе, к конкуренции, к стремлению быть лидером. Не случайно и название его прозаической поэмы "Мы - национальный герой" (1974). Поэтому тема соперничества с великими современниками и предшественниками становится постоянной в его творчестве. С шестидесятниками Евтушенко и Вознесенским, с новомодным тогда Бродским, с покойными символистами... Из Москвы вместе с женой Еленой, будущей главной героиней нашумевшей книги "Это я - Эдичка", уезжает по израильской визе сначала в Австрию, а затем в Америку. В США быстро восстановил против себя почти всю эмиграцию, издеваясь над их лакейством и русофобией. До 1980 года жил в Нью-Йорке, работал официантом, домоправителем, грузчиком, там же произошел трагический, по сути, разрыв с женой Еленой, в результате которого и появился первый прозаический опыт Лимонова "Это я - Эдичка". Роман имел скандальный успех и во Франции, где был издан, и в США. По приглашению своего друга художника Михаила Шемякина в 1983 году переезжает во Францию и в 1987 году получает французское гражданство. Печатается и у Владимира Максимова в "Континенте", и у его врагов Андрея Синявского и Марии Розановой в "Синтаксисе". Вслед за первым романом появляется "Дневник неудачника" (1982), затем харьковская трилогия о детстве и юности "Подросток Савенко", "Молодой негодяй" и "...У нас была великая эпоха". Последняя из харьковских повестей и стала одной из первых публикаций в перестроечной России, в журнале "Знамя", что вскоре радикально-либеральные руководители журнала признали своей неудачей.

Печатал его и Юлиан Семенов в своем еженедельнике. Тогда же, где-то в 1991 году, я связался с Лимоновым по телефону и предложил сотрудничество с газетой "День". Сначала Эдуард присылал нам рассказы, затем, после своих первых приездов в Россию, и публицистические статьи. Вскоре (1991-1993) он стал ведущим публицистом и "Дня", и "Советской России", ездил с бригадой "Дня" в Приднестровье, затем уже сам воевал в Сербии. В 1991 году восстановил российское гражданство. Одно время примыкал к движению Жириновского, входил в его теневой кабинет, затем был среди основателей Фронта национального спасения. В 1994 году создал свою газету "Лимонка" и национал-большевистскую партию, объединяющую тысячи молодых сторонников русского социализма. В 2001 году был посажен в тюрьму за свои радикальные высказывания, сидел в Лефортове больше года, сейчас в Саратовской тюрьме (16 апреля 2003 г. Эдуард Лимонов "за незаконное хранение оружия" получил 4 года.- Ред.). В тюрьме написал уже семь книг: "Книга мертвых", "Книга воды", "Моя политическая биография", "Священные монстры", "В плену у мертвецов" и др.

Яркий представитель самого реакционного авангарда, выразитель русской низовой культуры рабочих окраин.

"Внук и племянник погибших солдат и сын солдата, я воздал должное атрибутам мужественности, несмотря на то, что они не в чести у сегодняшнего гражданина. Мои личные пристрастия я отдаю армии Жукова в битве за Берлин, а не "Шербургским зонтикам". Человека "героического" я активно предпочитаю "пищепереваривающему".

Эдуард Лимонов,

из "Дневника неудачника"

"НАС НЕ ЗАПУГАТЬ!"

Владимир Бондаренко. Прогремел мощный взрыв в штаб-квартире твоей национал-большевистской партии. Ты еще днем был в Санкт-Петербурге, выступал в телепередаче, посвященной очередным поминкам по русской литературе. Ритуально на Волковом кладбище поднимал свой стакан с водкой, поминая русскую литературу у могилы великого русского сатирика Салтыкова-Щедрина. А ночью - может быть, в отместку за эту кладбищенскую забаву - судьбе было угодно не препятствовать взрыву в вашем партийном бункере. Что же на самом деле произошло?

Эдуард Лимонов. Так получилось, что 13 июня мы поминали литературу на "Литераторских мостках" Волковского кладбища Петербурга. В тот же день 13 июня я вечером сел на поезд в Москву. Приехав 14-го в восемь тридцать утра, я нашел на автоответчике испуганный голос Саши Дугина - и было сказано: "Эдуард, нас взорвали..." Что выяснилось? В 4.39 утра раздался взрыв. Взрывное устройство было подложено в нишу нашего полуподвального окна, выходящего в редакционный зал. По предварительным данным экспертов, взявших килограммов двадцать вещественных доказательств, взрыв был силой примерно около трехсот граммов тротила. Дугин видел результаты этой предварительной экспертизы. Это было взрывное безоболочное устройство, якобы с часовым механизмом. Сразу же мы собрали там, в штаб-квартире партии, пресс-конференцию. Что характерно, милиция сама быстро убрала все следы взрыва - все вынесли и даже подмели. Остатки рамы взяли, навели полный порядок. Милиция стала минимизировать событие, преуменьшать все его последствия. Радио "Эхо Москвы" по моей наводке позвонило в милицию, и им уже сказали, что взрыв был силой 150 граммов тротила, а по НТВ уже сказали - о ста граммах тротила. Кому-то крайне невыгодно придавать значение этому взрыву. Милицию можно понять, они не хотят иметь теракт на руках.

Кто это мог сделать? Взрыв был достаточно сильный. Несмотря на то, что, как говорят, это было безоболочное взрывное устройство, на противоположной стороне нашего большого редакционного зала стена вся в глубоких вмятинах. Если бы там стоял человек, он превратился бы в лепешку. Это же, повторяю, большой зал метров сорока. До противоположной стены достаточно далеко. Стекла все вылетели не только у нас, в нашем полуподвале, но и на первом этаже, в паспортном столе отделения милиции. Тут сразу возникла версия, озвученная на НТВ, что, возможно, это было покушение на милицию. Это глупая версия. Над нашими окнами всего-навсего два захудалых окна паспортного стола. Кому они нужны? Тогда бы подложили устройство в окно самой милиции... Я лично это все связываю с предыдущим покушением на меня 18 сентября прошлого года. Помнишь, на меня напали здесь же, недалеко от нашего здания, ударили в затылок, потом били ногами в лицо. В результате, ты знаешь, у меня был многократный перелом носа и уже навсегда слегка поврежден левый глаз. Травма глазного яблока. Боялись, что будет отпадение сетчатки. А перед нападением долгое время за мной шла почти открытая слежка...

Кто это может быть? Существует несколько серьезных версий. Тогда в сентябре, незадолго до нападения, мы опубликовали статью "Черный список народов", где речь шла о чеченах. О народе, не подлежащем исправлению... Тогда же мы опубликовали очень много резко отрицательных материалов о генерале Лебеде. Мы его яростно атаковали, называли предателем... Сейчас в 64-65-м номерах были опубликованы под псевдонимом материалы о незаконных банковских операциях, которые ведут к той же чеченской диаспоре в Москве. Там называются фамилии, конкретный банк "Конти"... Могли быть они, могли быть и какие-то спецслужбы. Русские, казахские... Мы весь май ездили по Казахстану, готовились к вооруженному восстанию русских. Думали, что в Кокчетаве состоится казачий круг, который поставит вопрос об отделении от Казахстана и призовет русских к вооруженному восстанию. Мы своих целей не скрывали. Там нас арестовывали, задерживали, обыскивали. Встречались мы там 9 мая с Коломцом, ныне арестованным казахами. Так что могла быть месть казахских спецслужб. Или узбекских. Мы очень нелестно писали о режиме Каримова. Это настоящее полицейское государство... Могли быть и наши какие-то спецслужбы. Это необязательно непосредственно ФСБ... Мы за последнее время очень проявились как растущая активная партия. И захват крейсера "Аврора" в Петербурге, и поездка в Кокчетав, и многие другие общероссийские акции. Знают и по агентурным данным, что наша партия растет. В то время как все другие русские национальные образования замыкаются в себе и самоликвидируются. Подъем у нас очень большой, масса перспективных идей. И спецслужбы могли устроить этакий превентивный взрыв, как бы напугать, предупредить нас. Личных врагов у меня нет, случайности исключены. Ведем мы себя там очень корректно, никакого шума, никаких хулиганств, так что бытовые причины тоже исключаются. У нас нет крупных денег, а там, где нет денег, никакого криминала быть не может, мы не интересны рэкетирам или иным криминализированным системам. У нас нет магазинов, дискотек, притонов, ночных клубов. Это на сто пятьдесят процентов политическое преступление.

В. Б. Эдуард, в демократической прессе я читал, да и по телевидению слышал, что вы как бы повторили акцию Лысенко, суд над которым идет как раз в эти дни. Мол, и он сам устроил взрыв своего кабинета в Думе, и Эдуард Лимонов сам устроил безопасный взрыв для большей популярности и саморекламы. Что бы ты ответил на эти домыслы?

Э. Л. Это бесстыжие и гнусные домыслы. Они говорят лишь об аморальности всех этих демократов. Мне даже отвратительно слушать о моем якобы самовзрыве. И, кстати, милиция-то никаких претензий не имеет, они сразу определили, откуда ветер дует. Но наше телевидение правда не интересует. Представляю, сколько бы вони было, если бы взорвали редакцию "Литературной газеты" или "Московского комсомольца". Весь мир бы об этом шумел. Но дохлая "Литературка" никому в мире не нужна. А о "Лимонке" стараются не говорить. Не буду приводить самые разные политические и идеологические доводы, почему мы не могли сами себе устроить взрыв. Скажу для простого читателя просто и ясно. Мы с большим трудом, с огромными усилиями получили себе это полуподвальное помещение. Мы бережем его. Нам ни за что нельзя его потерять. В таких условиях рисковать помещением ради какой-то рекламы может только сумасшедший. Мы еле-еле аннулировали огромный долг за помещение. Наше помещение - это наша жизнь. Жизнь всей партии. Подставить под удар штаб-квартиру растущей партии - на это никто бы никогда не решился. Не говоря уже о моральной стороне этого вопроса. Мы - не мелкие провокаторы, и не циничные политические проститутки, и не жирные буржуи. Я не знаю, как было у Николая Лысенко, но если такая же ложь, то можно лишь посочувствовать.

В. Б. Ты прав, Эдуард. И этому поверят даже твои враги. Годами бороться за помещение, получить его с неимоверным трудом на приемлемых условиях и устраивать в нем показательный взрыв - это самая большая клюква. Реклама, конечно, нужна, но потеря помещения для партии в момент ее динамичного роста - это катастрофа. Такая овчинка не стоит выделки. Скорее можно предположить противоположное, что одной из целей провокационного взрыва и являлось стремление добиться выселения вас из помещения. Мол, как можно в жилом доме допускать размещение шумной радикальной газеты, а тем более национал-большевистской партии. Заказчики взрыва, может быть, и надеялись на то, что возмущенные жители заставят выселить вас из вашего подвального бункера. Как отнеслись к взрыву ваши соседи, жильцы дома? Не было протестов? Как отнеслась сама милиция, занимающая первый этаж над вами?

Э. Л. До сих пор у нас отношения с жильцами были очень хорошие. Никто никогда на нас не жаловался. Когда на меня осенью было нападение, люди подходили, сочувствовали. Как нам известно, сочувствуют и сейчас. Подходили разные старушки и говорили: вот бандиты распоясались, куда милиция смотрит? Это же на самом деле наглость невероятная. Кто-то настолько уверен в себе, что не стесняется совершать и нападения, и взрывы прямо рядом с отделением милиции. У нас с этим отделением самые хорошие отношения. Мы служим России, они служат России. Конечно, милиции может не нравиться это лишнее внимание. Эти лишние уголовные дела. Мы в этом смысле получились беспокойными соседями. Но они должны же понимать, что идет волна насилия. Они должны видеть в нас потерпевших. Раньше все-таки не было такого политического насилия. Такие расправы были только в криминальном мире. Идет эскалация насилия. Прямое насилие перемещается в политику. Заметь, Володя, по судьбе вашей газеты. В 1992-93 годах радикальнее вас газеты не было. Но, насколько я знаю, вам еще не устраивали взрывов... Вас закрывали много раз, преследовали по судам, но на вас не нападали, за исключением 4 октября 1993 года, когда к вам ворвались автоматчики и разгромили редакцию. Но и это было политическое нападение. Такого вот криминального насилия, уголовных нападений на Александра Проханова, к счастью, не было. Значит, наступает другое время. Не нападали и на Жириновского, на Зюганова.

В. Б. Мы с тобой склоняемся к самой серьезной версии. Постепенно, даже незаметно для окружающих, растет влияние вашей партии, растет количество ее молодых членов, растет тираж газеты "Лимонка". Растет количество региональных отделений в городах России. Вы - единственная в России партия, которая на 90 процентов состоит из молодежи, вы всерьез работаете с молодежью. Спецслужбы обеспокоены молодежным радикализмом и хотят, пока не поздно, сломать вас, подчинить своему влиянию, запугать, загнать в гетто. Так в свое время плотно взяли под контроль партию Жириновского, так запугали, раскололи, загнали в тупик баркашовцев. Спецслужбы научились маргинализовать националистические русские движения, превращать их в замкнутые малочисленные секты. Вы вырываетесь из этого маргинального сектантского этнического гетто, вы популярны среди студентов и школьников. Вас надо остановить любым путем. Скажи, обоснованны ли их страхи? Насколько растет партия? В каких городах появились новые отделения?

Э. Л. Мы только что прошли перерегистрацию У нас 16 региональных отделений и почти столько же готовятся к открытию. Санкт-Петербург, Екатеринбург, Москва, Северодвинск, Ростов и так далее. Мы уже можем в один день организовать в десятках городов какие-то акции протеста, пикеты, демонстрации, шествия - что угодно. И все это при отсутствии мощных средств. Такой радикальной партии, как наша, нелегко найти деньги. Для властей самое страшное, и тут ты, Володя, прав, что мы - молодежная партия. Потом мы же сумели вырваться из такого националистического гетто. Знаешь, когда одни и те же люди общаются многие годы с друг с другом, приток людей нисколько не увеличивается. Может, это и разумная, и правильная организация, но она не развивается, а мы прорвались в новую среду. К нам поворачивается вполне нормальная молодежь. Те, кто еще недавно и не числил себя среди патриотов. Мы влияем на молодежь часто для начала не сухой политикой, а рок-концертами, тусовками, самыми разными прибамбасами. А потом люди втягиваются в политику, и та же Алина Витухновская надевает на себя майку национал-большевистской партии. Ребята впитывают наши идеи ежедневно с музыкой, стихами, с различным стебом. Это очень опасный для властей феномен. Власти не так боятся малочисленных националистических сект. Пять-восемь человек - ну и что, так они и будут. Нет тенденций к развитию.

У нас движение расширяется, оно на подъеме. Немало интересных талантливых людей тянется к нам. И есть уже достаточно плотный костяк партийных организаторов, солдат партии. Туда трудно даже внедрить кого-нибудь чужого из ФСБ. Молодые не могут еще быть столь двуличными, они раскрываются в деле. Это не то, что у Жирика. Широкой публике наша партийная работа не видна, но мы за последние два года колоссально выросли. Приходила куда-то газета, в какой-нибудь Волжск, ребята организовывали кружок, писали нам - и в результате возникала структура НБП. Вот буквально в эти дни регистрируются еще два отделения: в Петропавловске-Камчатском и во Владимирской области...

В. Б. Очень важно, что вы преодолели маргинальность, вышли, как ты говоришь, из националистического гетто. Но избежите ли вы еще одной ахиллесовой пяты всех молодых партий - постоянных расколов?

Э. Л. Партия всегда состоит из людей. Людей разных. Но мы не давим на них. Мы не изображаем из себя непогрешимых людей, ошибки всегда бывают. Это нормально. Но в партии нет соперничества. Нет амбициозной борьбы. Должен быть командир в любой армии. Командир, который выслушивает все разумные советы и потом сам принимает решение. Практика показала, что любые слишком демократично построенные партии распадаются. Невозможно бесконечно заниматься прениями. Этот союз, мой и Дугина (тьфу-тьфу - чтобы не сглазить), оказался куда более долговременным, чем многие считали. Были ощутимые попытки нас развести, поссорить. Слава богу, этого пока не произошло. Ты совершенно правильно обратил внимание на этот прием разрушения любой партии со стороны спецслужб. Я заметил, как средства массовой информации хотят поссорить нас с Дугиным, стараются не звать нас вместе на передачи телевидения, противопоставляя друг другу. Скажем, приглашать Дугина на пресс-клуб и не приглашать меня. А там его обласкивать и всячески настраивать против Лимонова. К счастью, и я, и он всегда это понимаем и смеемся над дурными усилиями. Многие бы обрадовались, если бы наше творческое и политическое содружество рухнуло. Пока жив - не позволю. (К сожалению, за время, прошедшее после нашей беседы, союз Лимонова и Дугина распался. Эдуард Лимонов уже полтора года сидит в тюрьме по надуманным обвинениям, а Александр Дугин рвется в коридоры власти - это его большая ошибка. - В.Б.)

В. Б. Если сравнивать вашу партию с армией, получается, что ты командир, а Саша Дугин - комиссар?

Э. Л. Наверное, сравнение командира и комиссара подходит. Близко к этому. Дугин - жрец, маг, он должен все объяснять. А мои функции - более практические. Мне приходится быть и бухгалтером, и завхозом. Я раньше никогда не был организатором. Мне это все внове. Я до сих пор учусь.

В. Б. Значит, ты, Эдуард Лимонов, чувствуешь себя вполне комфортно в идеологическом пространстве Александра Дугина? Все твои собственные идеалы, стремления, представления о политике вписываются в жесткую геополитическую концепцию певца "консервативной революции"?

Э. Л. Для меня Александр Дугин шире идеологии. Он летает так высоко, как хочет. Я никогда не цензуровал его статьи в "Лимонке". У нас на самом деле очень большая свобода высказываний. Основное наше качество - ненависть к системе. А выражаться эта ненависть может каким угодно образом. Допускаются любые уклонения от нормы. Я не проверяю по линейке каждый день свои идеологические взгляды. Тем не менее еще до знакомства с Дугиным я написал "Дисциплинарный санаторий", где ясно выражены мои взгляды на систему. Почему мы называем свою газету газетой прямого действия? Мы не пытаемся объяснить людям, что нынешний режим - это зло. Для нас это аксиома, не требующая доказательств. И нас читают те, кто тоже изначально согласен с таким утверждением. Мы требуем от своих читателей не объяснения зла, а конкретной борьбы с этим злом. Требуем конкретных действий. Прямых действий. Мы предлагаем модели поведения человека в системе зла. От моделей "красных бригад" до чегеваризма. У нас счастливо смешалось левое и правое. Романтический фашизм двадцатых годов, антиамериканизм Никарагуа и Сальвадора, мы вбираем в себя все крайности. Мы - последовательные борцы с системой. В том числе и со вписанной в систему так называемой розовой думской оппозицией. Сейчас доказывается правота тех моих позиций, которые я защищал еще в 1994 году, когда начал выступать против конформизма и нерешительности Геннадия Зюганова. Эти люди завели нас в дремучее болото конформизма. Они соучаствуют во власти, делят ответственность за все, что произошло со страной. В 1992-93 годах шла такая волна антиельцинского протеста, что если бы оппозиция мощно поддержала и возглавила эту волну, власть бы смыло обязательно. Режим существует по причине оппортунизма и трусости лидеров нынешней левой оппозиции. Теперь уже формы борьбы другие. Народ потерял веру, впал в безнадежность.

В. Б. Вернемся к началу нашей беседы. Ты, по-моему, подробно объяснил читателю, почему надо было кому-то взрывать вашу штаб-квартиру. Надо было обыскать вас и в русском поезде под Пензой. Надо было задержать в Кокчетаве. Надо было налететь на вас в Минске, устроить побоище в Киеве... Ну и что? Сумеют таким образом остановить тебя и твою национал-большевистскую партию?

Э. Л. Я - русский человек. А настоящий русский человек, если залупается, то навсегда. Нас не запугать!

В. Б. Ты сказал, что вы прорываетесь к молодежи с помощью знаковых имен в рок-музыке. С помощью песен, с помощью современной поэзии, через искусство приближаете ребят и к своим идеям. А кто из известных имен сотрудничает с вами? Кто из поэтов, музыкантов, художников поддерживает ваши идеи? У всех на памяти вступление в национал-большевистскую партию блестящего творца поп-механики, композитора, музыканта Сергея Курехина. Как он пришел к вам?

Э. Л. Мы не искали себе кумиров молодежи, певцов и музыкантов. Мы сами для них были интересны. И они шли к нам. Сергей Курехин пришел к нам сам. Он переживал и творческий и философский кризис. На него повлияло мнение известных западных музыкантов. Он узнал о нас от своих немецких друзей. Он понял, что наши идеи - крайне авангардны. А для него важно было быть в авангарде. Это был первый импульс для него после возвращения из Германии посмотреть на нас пристально. Он приехал к нам, много общался с Дугиным, выступал вместе с нами и в результате оказался обладателем нашего национал-большевистского партийного билета № 418. Мы всегда были тесно связаны с Егором Летовым и его "Гражданской обороной". Да, у нас были осложнения, разногласия, но мы никогда не порывали друг с другом. Я думаю, все разногласия еще из-за того возникают, что он большей частью в Омске живет, а мы здесь. Так бы мы давно обо всем договорились. Дима Ревякин наш друг. 5 апреля я ему вручал членский билет нашей партии. Многие к нам ходят, а еще больше вокруг нас возникает некое тусовочное поле из художников, поэтов, певцов, да кого угодно. Мы работаем на партию. И мы только рады, если ребята говорят, что они идут в нашу партию, потому что у нас Сергей Курехин, или вступают в наши ряды, потому что с нами Егор Летов. Неожиданно с нашими ребятами появилась поэтесса Витухновская. Я даже и не знал об этом. Пока я ездил по Средней Азии, сначала в газете прошла статья о ней, а потом и целая подборка ее текстов. В результате я ее увидел уже в майке национал-большевистской партии. Публиковали мы Бренера. Хотя до этого мы резко выступали против него. Когда мы поняли, что у него революционный дух выше всей этой буржуазной пошлости, мы стали его поддерживать и печатать. Он - явно революционный художник. Я почитал его книгу и был от многих вещей в полном восторге.

В. Б. Публикация Алины Витухновской в "Лимонке" удивила всех еще и потому, что до этого защищали Витухновскую самые цепные псы ельцинского режима. Те самые послушные ельцинскому режиму Битовы и Евтушенко.

Э. Л. Они ее защищали, но это не значит, что она разделяет их взгляды. Меня в свое время во Франции тоже защищали самые разные деятели культуры. Вплоть до Франсуазы Саган. Хотя какое ей дело до моей революционности? У меня с ней нет ничего общего. Филипп Суппо подписал, старый сюрреалист. Даррида - философ, и так далее. Такие киты буржуазности. Но решили защитить - благое дело. Что я - против буду выступать?

Витухновская - скорее представитель такого авангардно-анархистского направления. Пусть ее вытащили из тюрьмы защитники режима, но в тюрьме-то она сидела, в отличие от них. Значит, она куда ближе нам, чем им. Ее поэзия - это смесь наркотиков, какого-то СПИДа, бунта, бреда, зачем она нужна ельцинистам? Она сама это поняла... Или Вадим Степанцов. Он тоже сам к нам пришел. Он выступает с нами на всех наших вечерах. Печатает свои стихи в нашей газете. Так что "Орден куртуазных маньеристов" тоже признает национал-большевистскую партию. На самом деле сегодня мы, национал-большевистская партия, подмяли под себя всю контркультуру. И это, конечно, опасно для правящих кругов. Люди контркультуры смотрят теперь на нас с полным доверием. Рокеры, авангардисты, скинхеды. А это же и есть настоящий цвет нынешней интеллигенции, как к ней ни относись. И Витухновская, и Степанцов, и покойный Курехин. Это самые авангардные течения в искусстве. Сейчас в обслуге у Ельцина никого из настоящих художников нет, кроме престарелых шестидесятников...

В. Б. Не раз писалось и друзьями нашими, и врагами, что "Лимонка" много взяла у раннего "Дня". От авторов полосы "Рок - русское сопротивление", того же Егора Летова или Сергея Троицкого, до рассказов Влада Шурыгина. Да и сами вы, Александр Дугин и Эдуард Лимонов,- активная боевая часть газеты "День". Говорят, что со временем от "Дня" отпочковалось несколько изданий, та же "Дуэль", до этого "Аль-Кодс" и ваша "Лимонка". Согласен ли ты с этой идеей о преемственности? Есть ли влияние идей раннего радикального "Дня" на ваше движение?:

Э. Л. Конечно, Володя, ты же сам сказал, что "День" - это и я тоже, и Дугин тоже. Наш вклад в ранний "День" достаточно заметен. Но "День" сам отказался от своего радикализма, став "Завтра". Вернее, вы совершили ошибку, пойдя за парламентской оппозицией, она слегка приглушила вас своей нерешительностью. Лидеры оппозиции после 93-го года сами ушли от радикализма и утянули вас за собой. Я чувствую, что Проханову там должно быть душно со своей неистовостью. Я ведь не отрицаю, что сама колонка "Лимонка" была задумана у вас, кстати, у тебя на квартире...

В. Б. Я помню, вы с Прохановым сидели на полу в коридоре, был ноябрь 93-го года, ты собирался улетать в Париж, и мы договаривались о регулярном выпуске твоей колонки, окрестив ее "Лимонкой". Так что я горжусь, что твоя "Лимонка" самым конкретным образом родилась у меня на квартире.

Э. Л. Как колонка вашей газеты - да. Но вы быстро колонку перестали печатать, я мыкался с ней по разным изданиям, в "Новом взгляде" печатал. А потом попросту вынужден был издавать свою газету. Потому что негде было печататься. "Советская Россия" меня выставила, вы не печатали, мы решили выступать самостоятельно. Нигде нельзя было высказать свои взгляды. Мы просто вынуждены были создать свое национал-большевистское движение в декабре 93-го года. Не мы стали другими, а другие ушли от политического радикализма. Мы лишь подняли знамя, выпавшее из рук "Дня". В раннем "Дне" все влияли друг на друга. Прекрасное было время. Нельзя сказать, что Проханов влиял на меня или ты на Дугина. "День" возглавлял всю оппозицию в то время. "День" уже стал славной историей. Очень жаль, что историей. Тем не менее возникла необходимость в более радикальном политическом движении и в более радикальном органе печати.

В. Б. Сейчас ты совершил целый ряд поездок. На Украину, в Крым, в Белоруссию, по всем республикам Средней Азии. Я знаю, что пытался поехать в Прибалтику, но тебя не пустили местные антирусские власти. С чем связаны эти поездки? Это новый этап движения? Борьба за Империю? Организация своих филиалов в республиках СНГ?

Э. Л. Мы всегда говорили, что в будущем самые "горячие точки" - это Северный Казахстан и Крым. Мы в этом убеждены и сегодня. Мы всегда приоритетно печатаем материалы и о Крыме, и о Северном Казахстане. Конечно, будучи честными и последовательными людьми, может быть, наивными, что тоже хорошо, мы поверили в наши донесения о том, что в Казахстане назревают события, что на казачьем круге будет провозглашена попытка отделиться от Казахстана всем древним русским казачьим землям, и мы сразу же решили поехать туда. В Кокчетаве должны были объявить казачью республику. Мы не могли остаться от этого в стороне. Я собрал добровольцев из московского отделения. 9 человек вызвались ехать, и мы отправились на борьбу... Никто больше не поехал. Это удивительно, но это характеризует всю нашу националистическую оппозицию. Элдэпээровцы обещали автобус - не дали. Депутат Евгений Логинов должен был приехать - не решился. Беляев из питерской национально-республиканской партии обещал приехать - не приехал. А мы приехали на перрон в Кокчетаве и сразу же были высажены местными ментами. Нас загребли, обыскали, с трудом выпустили. Я горжусь поездкой, и одновременно мне очень грустно. Наши националисты умеют только языками трепать. Это абсолютно московские дурные тусовки людей, не умеющих ничего делать. Болтуны, хоть в Думе, хоть чуть ли не в подполье одни и те же. Смешны все их претензии на самый чистый русский национализм. Это все треп. Московский глупый кухонный амбициозный треп. Никто из сотни организаций, громыхающих своим национализмом, не приехал в Кокчетав. Мы единственные обещали и приехали. Честно прошли через весь этот ад. А потом мы из Казахстана решили пробиваться в 201-ю дивизию в Таджикистане на обычных пассажирских поездах. Мы проехали через всю Среднюю Азию, через Узбекистан, Самарканд в общих вагонах. Мы видели крайне затравленных русских людей повсюду. Если бы наши мерзавцы в Думе, эта сволота, видели, как в Средней Азии сливаются с тенями русские, лишь бы их не заметили, как они боятся глаза поднять, слово сказать, лишь бы их не зарезали, не изнасиловали, думаю, нашим депутатам должно быть стыдно. Бросили миллионы своих соотечественников на унижение. Попробовали бы так поступить американцы или французы. Мы оказались где-то на задах базара. Все-таки нас было до десяти человек, и к нам подошел боязливо один из местных русских, сказал: "Ну вот, тяжело нам... Да, помощи ждать неоткуда". В Ташкенте совсем не видно русских, где они прячутся? И розовая Дума позорно молчит. С гордостью за нас повторю: мы единственные поехали с нескрываемым желанием воевать на стороне русских. Удивительно, что нас в поезде всех обыскивали в первый раз недалеко от Пензы наши спецслужбы. Не казахские и не в Казахстане, а в самой глубинной России. В районе станции Белинская...

В. Б. Вот, небось, критик-то наш знаменитый в гробу переворачивался. Белинский, думаю, был бы на стороне национал-большевиков...

Э. Л. Так вот, наш доблестный ФСБ прямо прошел по вагону, по обычному плацкартному вагону на русской территории и обыскал заодно чуть ли не весь вагон из-за нас... Потом еще раз обыскали на русской территории недалеко от Казахстана. Русские фээсбэшники работают с казахскими спецслужбами против интересов России, против русских в Казахстане. Мы узнали, что с конца апреля были мобилизованы курсанты Академии ФСБ, были поставлены на полуторачасовую готовность с тем, чтобы отбыть в Северный Казахстан. И естественно, чтобы бороться с русскими. С казаками. Власти ельцинской России однозначно на стороне Назарбаева и против русских в Казахстане. Позор для наших спецслужб...

Тот, кто меня готов обвинить в ненависти к другим народам, послушайте. В поездке по Средней Азии в самых раздрызганных вагонах мы видели и слышали, что массы простых людей, казахов, узбеков - буквально воют и скулят и хотят, безусловно, вернуться в Советский Союз. Они хотят, чтобы Россия очнулась, наконец. Туркмены, таджики - не боевики, не чиновники, простые люди, каких 90 процентов в каждой республике, они мечтают о Советском Союзе. Они не только хотят вернуться в прошлое, но даже на нас смотрели с каким-то упреком, мол, что же вы, русские, понаделали? Что же вы нас бросили? Это было для меня даже неожиданностью. Это дает надежду. Простые люди не против России.

В. Б. И это дает тебе уверенность в успехе движения? Ты - оптимист?

Э. Л. Я не оптимист, а суровый реалист. Мы пришли бороться. Мы пришли надолго. Безусловно, будут и результаты. За победу надо много, много работать. Только так. Вкалывать и вкалывать. Мы будем землекопами истории. Перекопать тонны пустой земли, чтобы докопаться до руды национального русского подъема.

В. Б. Это интересно. Национал-большевики - землекопы истории? Ты лидер землекопов. А кто будет писать песню об этих землекопах? Кто воспоет их труд? Ты будешь писать о них? Или ты не считаешь уже себя писателем?

Э. Л. Я уже давно пишу не прозу, а такие книги, как "Убийство часового". Это живое мясо жизни. Живое мясо истории. Скажем, тот же азиатский поход. Описать этих людей, их пот и кровь, их нужду и забитость... Краткий курс Средней Азии. Сейчас кто ездит в таких разбитых плацкартных вагонах? Бедные, и то по крайней нужде. Вот это все и надо описать. Творится жутчайший произвол. Одновременно идет живая жизнь Востока. Десятки тысяч лиц, штурм этих вагонов с выбитыми стеклами, без дверей и туалетов. Гробы в вагонах перевозят, вонь, смрад, стоны. Азиатские краски. Конечно, все это мне было необыкновенно интересно как писателю...

ГРЯЗНЫЙ РЕАЛИЗМ

ЭДУАРДА ЛИМОНОВА

1. ЕЩЕ ОДИН РУССКИЙ

Эдуард Лимонов, на мой взгляд, очень близок Сергею Есенину. Настоящему, подлинному Есенину. Поэту с нежной душой и резкими, грубыми поступками. Поэту из гущи народной и всегда трагически одинокому. Христианскому отроку, книгочею и бесшабашному хулигану. "Пей со мной, паршивая сука" и "Черный человек", "Москва кабацкая" и "Анна Снегина" - как это перекликается с "У нас была великая эпоха", с "Дневником неудачника", со стихами из сборника "Русское", с недозволенной искренностью "Эдички". И тот, и другой молодыми, красивыми, влюбленными вошли в русскую литературу, без приглаженности, с черного хода, не спрашиваясь ни у кого...

В прозе, конечно, Эдуард Лимонов ближе раннему Максиму Горькому, его босяцким рассказам, его ночлежкам, но судьбою, характером - они скорее противостоят друг другу. Горький старательно изживал из себя босячество, перечеркивал и стеснялся своего люмпенства, как чего-то постыдного. Дитя бараков, Эдуард Лимонов - несет свою российскую барачность как знамя, как символ нашей эпохи.

Критики Лимонова чаще других обращаются к Достоевскому в поисках "русского следа" в этом незаконном отпрыске русской литературы. Не любя Лимонова, наши либеральные интеллигенты сближают его с героями великого русского гения. Пишет об "Эдичке" А.Тимофеевский: "Получился замечательный роман, написанный его персонажем, нечто подобное тому, как если б коллизии Достоевского взялся изображать Смердяков. Получилась картина пленительная и отвратная, но от которой русский Нью-Йорк уже неотделим навеки". О.Давыдов в "Независимой" всю статью о прозе Лимонова умудрился написать исходя из фразы героя "Эдички": "Эх, не могу переступить Раскольникова... Эдичка несчастный, сгусток русского духа". По мнению Давыдова, проза Лимонова как бы написана Родионом Раскольниковым.

"Достоевский!" - вот первое, что приходит на ум, когда начинаешь читать роман Лимонова" - согласимся с таким утверждением, но продолжим генеалогию литературного древа Эдуарда Лимонова. Героев Лимонова мы сможем во множестве найти у Василия Шукшина. Все эти "промежуточные", уже не деревенские, но еще и не городские персонажи, заселяющие наши города и стройки, все то, что презрительно истеблишментом советского общества называлось люмпен-народом, но уже и определяло во многом состояние общества,- этот народ требовал своего воплощения в русской культуре. Шукшин, зафиксировав начало его появления, увы, очень рано погиб. У его продолжателей не хватило смелости пойти со своим героем до конца.

Посмотрим на героев прозы Лимонова через призму "прозы сорокалетних". С удивлением обнаружим близость писателя к повестям Руслана Киреева и Владимира Маканина. Найдем место бессмертному Эдичке среди героев "московской школы". Это такой же мятущийся, противоречивый, безыдеальный, но тоскующий по идеалу герой, как и его сверстники, оказавшиеся в поморской деревне (В.Личутин), среди демонов и московских пивнушек (В.Орлов), в уральских бараках (В.Маканин) или в лагерных бараках и диссидентской среде (в произведениях Л.Бородина "Правила игры" и "Возвращение"). Словом, в литературном отношении это был обычный персонаж прозы "сорокалетних", или "московской школы".

Эдичка, герой самого нашумевшего романа Лимонова, - не более автобиографичен, чем другие герои прозы сорокалетних и представляет собой все тот же вариант все того же лживого времени. И еще доказательство ненужности побега за границу (ненужности в психологическом, духовном смысле), ибо от себя не убежишь и другим не станешь. Этот герой, прежде чем броситься в бой с власть имущими, проверяет все варианты спасения. Но и с американской мечтой Эдичку ждет "Разочарование" (так называется скандальная статья Лимонова, опубликованная в "Новом русском слове"). Дальше начинается поиск пути, бесстрашный вызов всему, что мешает жить.

Не знаю, может быть, неожиданно для самого автора и для всей прозы семидесятых годов, но допускаю, что лишь Эдичка и станет тем литературным типом, который уже навсегда будет в глазах читателей характеризовать не Америку, не эмиграцию, а всю нашу эпоху бессудебья. У многих других его талантливых коллег не хватило мужества сказать о себе все.