Консервный ряд

ГЛАВА XXI

В дальней комнате Западной биологической белые крысы бегали и пищали в своих клетках. В углу, в отдельной клетке лежала крысиная матка со своим пометом — слепыми, голыми, сосущими ее крысятами, и смотрела кругом нервно и даже свирепо.

В другой клетке гремучие змеи лежали, свернувшись кольцами, и уткнувшись в кольцо нижней челюстью, смотрели прямо перед собой злобными, туманными черными глазками. Рядом ящерица ядозуб, как будто расшитая крупным бисером, медленно поднимала вверх голову и лениво царапала тяжелыми когтями прутья клетки. Актинии в аквариуме выпустили алые и зеленые щупальца-лепестки, выставив на обозрение бледно-зеленые желудки. Маленький насос, накачивающий морскую воду, мягко жужжал, тонкие струи воды с шипеньем вливались в резервуары, и путь их отмечался цепочкой пузырьков.

Наступил час жемчужного света. Ли Чонг вынес на кромку тротуара баки с мусором. На пороге «Медвежьего стяга» стоял привратник и чесал живот. Сэм Мэллоу выполз из своего котла, сел на деревянный чурбан и стал любоваться светлеющим востоком. На скалах у станции Хопкинса лаяли на одной ноте морские львы. Старик-китаец вышел из моря со своей мокрой насквозь корзиной и зашагал, хлопая подошвой, в сторону холма.

На улицу Консервного Ряда свернула машина, это Док, наконец, вернулся из путешествия. Глаза у него были красные от усталости, движения замедленные. Подъехав к лаборатории. Док посидел немного за рулем, дал нервам успокоиться после дорожной тряски. Вот он вылез из машины, зашагал по ступеням. Услыхав его, гремучие змеи высунули раздвоенные язычки и стали покачивать ими. Крысы заметались в клетках как бешеные. Док поднялся по лестнице. Посмотрел с удивлением на болтающуюся дверь и выбитые окна. Усталость как рукой сняло. Он быстро вошел внутрь. Обошел комнаты, стараясь не наступить на осколки стекла. Резко нагнулся, поднял разбитую пластинку, прочитал название.

В кухне на полу белел застывший жир. Глаза Дока вспыхнули гневом. Он сел на кровать, втянул голову в плечи, поежился. Вскочил с кровати и включил свой знаменитый проигрыватель. Поставил пластинку, опустил звукосниматель. Из динамика вырвалось только шипение. Он поднял звукосниматель, остановил диск и снова сел на кровать. На ступеньках послышались неверные, заплетающиеся шаги, и в дверь вошел Мак. Лицо его было красно.

Он в нерешительности остановился посреди комнаты.

— Док… — начал он, — мы с ребятами…

Какой-то миг казалось, что Док не видит его. Но вот он вскочил на ноги. Мак попятился.

— Это вы сделали?

— Да… мы с ребятами…

Маленький, крепкий кулак Дока описал дугу и ударил Мака в зубы. Глаза Дока горели красным от животной ярости. Мак тяжело сел на пол. Кулак Дока был крепкий, секущий. Губы у Мака разбились, а один зуб загнулся внутрь.

— Вставай! — приказал Док.

Мак, шатаясь, поднялся на ноги. Руки были опущены по швам. Док опять ударил его, ударил холодно, расчетливо, карающе. На губах Мака выступила кровь и потекла по подбородку. Он пытался облизнуть разбитые губы.

— Подними руки, защищайся, сукин сын, — кричал Док, ударил еще раз и услыхал, как хрустнули зубы.

Голова Мака мотнулась в сторону, но он уже напряг всю свою волю и устоял на ногах. Руки его были опущены.

— Бей, Док, — прохрипел он сквозь распухшие губы. — Я за этим пришел.

Плечи у Дока поникли — он потерпел поражение.

— Сукин сын, — проговорил он с горечью. — Чертов сукин сын.

Опустился на кровать и посмотрел на костяшки пальцев. Кожа на них лопнула.

Мак сел в кресло и посмотрел на Дока. Глаза его расширились от боли. Он даже не вытер кровь, струившуюся по подбородку. В голове у Дока зазвучало монотонное вступление к «Тогда сказали небо и земля» Монтеверди [Итальянский композитор (1567-1643), новатор в области оперной музыки и контрапункта], бесконечно печальный плач по Лауре смирившегося Петрарки. Док видел разбитые губы Мака сквозь музыку, звучавшую в голове и разлитую в воздухе. Мак сидел тихо-тихо, точно и он ее слушал. Док глянул на то место, где стоял альбом с Монтеверди и вспомнил, что проигрыватель сломан.

Он встал на ноги.

— Пойди, умойся, — сказал он, вышел из комнаты, сбежал по ступенькам, пересек улицу и вошел в лавку Ли Чонга. Доставая из холодильника, набитого льдом, две кварты пива. Ли ни разу не глянул на Дока и, взяв деньги, не промолвил ни слова. Док пошел через улицу к себе.

Мак в туалете вытирал окровавленное лицо мокрыми бумажными полотенцами. Док открыл бутылку, мягким движением налил пиво в стакан и подержал его немного под углом, чтобы не пенилось. Налил второй и понес оба в комнату. Вернулся Мак, похлопывая по губам влажным полотенцем. Док кивнул головой на стакан с пивом. Мак разинул глотку и опрокинул в нее половину стакана. Оглушительно вздохнул и уставился на пиво. Док свой уже выпил. Принес бутылку, опять налил в оба стакана. И сел на кровать.

— Что произошло? — спросил он.

Мак посмотрел на пол, капля крови упала в стакан с пивом. Опять промокнул разбитые губы.

— Мы с ребятами хотели устроить для вас вечеринку. Мы думали, вы вернетесь к вечеру.

— Ясно, — кивнул головой Док.

— А она пошла-поехала не туда, — сказал Мак. — Какой толк говорить, что я сожалею. Я ведь сожалею всю жизнь. Со мной это не первый раз. Всегда все получается по-идиотски, — Мак сделал хороший глоток. — С женой было то же самое. Что ни сделаю, все вверх тормашками. И она не выдержала. Придумаю как нельзя лучше, а выходит как нельзя хуже. Куплю подарок, и обязательно будет какой-то вред. Натерпелась она от меня. Ну и не вынесла. И всегда это так со мной. Вот до чего докатился, стал клоуном. Кто я теперь? Никто, клоун. Смешу ребят.

Док опять кивнул. Музыка все звучала в голове, жалуясь и вместе смиряясь.

— Понимаю, — сказал он.

— Я обрадовался, когда вы ударили, — пpoдoлжaл Мак. — Я сказал себе: «Может, хоть это меня научит. Может, на всю жизнь запомню». Но, черт, не запомню ведь. Так и останусь клоуном. Док! — вдруг крикнул Мак. — Док, ведь я как думал? Всем будет хорошо и весело. Вы будете рады, что вам устроили вечеринку. И мы тоже. Ведь я думал — будет хорошая вечеринка. — Он махнул рукой на пол, усеянный стеклом и книгами. — Вот так и с женой. Думал, как лучше, а вышло… Всегда выходит хуже некуда.

— Я понимаю, — сказал Док. Он открыл вторую кварту пива и наполнил стаканы.

— Док, — сказал Мак. — Мы с ребятами все уберем. И заплатим за все, что испортили. Пусть будем пять лет работать.

Док медленно покачал головой и вытер с усов пену

— Не надо, — сказал он. — Я сам все уберу. Я знаю, куда что ставить.

— Мы за все заплатим, Док.

— Не заплатите. Мак. Вы будете думать об этом и мучиться еще очень долго, но не заплатите. Разбитое стекло — это ведь настоящие музейные экспонаты, стоят, наверное, триста долларов. Даже не говори, что заплатите. Но стыдно вам будет еще долго. Года два или даже три. Вот когда забудется эта история, тогда вам станет опять легко. Но заплатить вы не заплатите.

— Да, Док, вы наверное правы, — сказал Мак. — Черт, я знаю, что вы правы. А что же нам делать?

— Пережить как-то, — сказал Док. — Я уже об этом забыл. Этот мордобой отрезвил меня. И вы забудьте.

Мак допил пиво и встал.

— Пока, Док, — сказал он.

— Пока. Слушай, Мак, а что сталось с твоей женой?

— Не знаю, — ответил Мак. — Ушла и все.

Он неуклюже спустился по ступенькам, пересек улицу, пустырь и по куриной тропе вернулся в Королевскую ночлежку. Док наблюдал за ним из окна. Потом, не пряча усталости, взял метлу из-за титана. Он наводил порядок весь день.