Одиннадцать месяцев назад.
Виталий Тисарев, молодой предприниматель, который по общепринятым поверхностным стандартам уже имел право называться крайне успешным бизнесменом, застегивал манжеты сорочки и смотрел на догорающий августовский закат с широкой лоджии дорого, но неуютно обставленного временного пристанища, ожидая, когда ему сообщат, что машина подана и охрана готова.
Он был прекрасно осведомлен, что ему не стоит покидать пределы конспиративной квартиры, однако, его вымотала полная изоляция больше месяца заточения в ней. Вымотала, даже несмотря на то, что все необходимое для почти привычного ритма и образа жизни у него было, как говорится, под рукой, или, хотя бы, на расстоянии одного телефонного звонка, что, вроде бы, должно было значить проведение внепланового отпуска на достойном уровне. Но не сбылось.
Небольшую квартиру в свежей новостройке он все чаще стал покидать вместе с внушительной и тренированной охраной для всего лишь пары-тройки часов в проверенных увеселительных заведениях, чтобы немного расслабиться и с тоской понаблюдать за яркой, суетливой столичной ночной жизнью, неотъемлемой частью которой он был совсем недавно, а сейчас вынужден был лишь созерцать ее. Да и то не так часто и долго, как хотелось бы.
Виталя, уже после первой недели покрывающийся плесенью от удручающей рутинности бытия в четырех стенах, изъявил о желании покинуть хотя бы ненадолго свою ультра-люкс темницу, но это совсем не пришлось по вкусу его временным покровителям и тем, кому за это покровительство заплатили. Все они, будто бы воистину искренне беспокоясь о сохранности здоровья и жизни Витали, наложили на подобные его желания строжайшее вето.
Когда Тисарев осознал, что чувство унижения от того, что он, словно бы маленький мальчик должен позвонить и отпроситься у старших товарищей, сильно уступает чувству отвращения к затяжному дню сурка в пределах квартиры, он все же связался со своим, так сказать, попечительским советом, и, используя природный дар убеждения и апеллируя фактами в выгодном ему свете, получил-таки дозволение покинуть ненадолго пределы опостылевшей ему квартиры.
Следует отметить к чести тех, что вынуждены были находиться на позиции приемных родителей, которых доконал их дошлый сынок, помимо двух постоянных охранников они ему выделили еще и машину сопровождения с четырьмя не менее крепкими и натренированными на все случаи жизни и ее выпадов мужчинами, которые внимательно отслеживали настроение социума, тусующегося близ плесневелого объекта. Виталя с трудом подавлял неразумное желание нанести своей охране тяжкие телесные, когда безапелляционно пресекалась любая попытка пойти на контакт с обществом, и тут было совершенно неважно от кого инициатива исходила: от самого Витали или очередной приглянувшейся ему симпатичной девушки, не выдержавшей натиска гормонов и меркантильного расчета при виде респектабельного молодого мужчины от которого так и фонило заоблачными перспективами, стоит лишь пронырливому и не совсем глупому существу женского пола правильно себя повести согласно бытию и философским взглядам (которые надо еще выяснить! Работы валом!) сего господина. Однако, к солидарному сожалению господина и ушлых привлекательных не только внешне кандидаток, претендующих на массивный кошель Тисарева, любые попытки контакта с ним, включая даже поверхностные, для удовлетворения, так сказать, элементарных потребностей, стоящих где-то на нижайших ступенях (но от того не менее важных! Однако, всем было, к сожалению, плевать) в пирамиде великого Маслоу, пресекались суровой охранной респектабельного и все более раздражающегося с каждым днем молодого господина.
Впрочем, из этого выход нашелся: люди существа весьма порочные и тяга потакать своим грехам неистребима, пусть у каждого это выражено в разнокалиберной степени, но неизменно одно – это есть, и, главное, отыскать грамотный подход. Виталя в том, что ему было необходимо получить в краткие сроки, был непревзойдённым специалистом, потому и отыскал.
Одного из охранников Тисарева весьма печалил факт того, что девяносто восемь процентов общего объема запрещенных веществ производится на территории родной сверхдержавы, а оставшиеся два процента это импорт вещества из далекой и зеленой Колумбии. Точнее печалило его не совсем это, а то, что это импорт вынужденный, ибо на бескрайних просторах родины нет района, соответствующего должному росту и качеству сырья из которого в конечном итоге производят его любимый продукт, к коему питают нежность на территории двух столиц, и чуть менее выраженный интерес на перифериях, но прелесть для распространителей была в том, что основную часть импортируемого продукта при получении почти сразу безбожно бодяжили и отпускали по цене как за качественный товар, а на периферии уходило даже по завышенной цене и это с учетом еще более разбавленного состава. И этот самый постоянный Виталин надзиратель имел робкую надежду однажды отведать белый мелкодисперсный порошок оригинального производства, со сведенным к минимуму постыдству в виде примесей, химических добавок и прочих извращений, рожденных у распространителей недостатком их совести и избытком желания эффективности в реализации. А Виталя прекрасно знал людей, которые могли бы насытить качественным товаром сей порок своего стража. Таким образом, Тисарев получил дозволение на уединение с одной очаровательной старлеткой в туалетной кабинке клуба. Не бог весть что, конечно, но хоть какое-то разнообразие в сексуальной жизни, ставшей весьма одинокой и однообразной за последний месяц.
Порок его второго охранника был до скучного банален – деньги. И Виталя со второй попытки назвал нужную сумму, предварительно убедившись, что добрые знакомые в очередной раз щедро одарили его первого стража, уже весьма лояльно настроенного к его желаниям и оттого горячо поддержавшего своего коллегу, сердце которого грела котлета нала во внутреннем кармане пиджака. Направляя автомобиль к очередному пафосному ночному клубу, тот высказывал фальшивое соболезнование вынужденному образу жизни Тисарева, зевающего на заднем сидении. Виталя, пропустив почти всю фальшивую речь мимо ушей, оглянувшись на машину сопровождения, повелел не ломать никому не нужную комедию и тут же потребовал дать ему возможность контактировать с социумом и не сворачивать лавочку через три часа пребывания в развлекательном заведении, а еще, в идеале, чтобы они, купленные с потрохами надзиратели, не препятствовали желанию Тисарева совокупиться с избранной им дамой в нормальных условиях. Посовещавшись, охранники коллективно решили, что необходимо пойти навстречу Тисареву, насмешливо фыркнувшему и не осознающему, что собственные бдительность и осторожность под гнетом изнасилованного само- и свободолюбия неоправданно рано сошли до критически низкого уровня.
День, когда я познакомилась со своей чокнутой и моя почти восстановленная жизнь снова весело и задорно покатилась под откос, не задался с самого утра.
Я проспала и, торопливо собираясь, случайно разбила кружку Артура, моего парня, через неделю уже супруга. Испоганила любимый кремовый свитшот выплеснувшимся кофе, благо остывшим и, стремясь наверстать время, затраченное на второй марш-бросок в душ и переодевания, торопливо гнала машину в сторону здания уголовно-исполнительной инспекции, опасаясь опоздать к назначенному времени.
Однако двери УИИ были заперты и стоя под ними, я уже почти в истерике перечитывала вчерашнее смс от своего инспектора с его просьбой на день позже явиться к нему с документами для ходатайства на снятие моей судимости.
Не сразу сообразила, что день позже на языке инспектора, скупого на объяснения, означает следующий рабочий день. Будний. То есть грядущий понедельник, а не нынешнюю субботу.
В салоне автомобиля, обмахиваясь папкой с документами, уверяла себя, что Цыбин, мой инспектор, все же хороший человек, несмотря на мою невнимательность, что вкупе с его вечно куцыми объяснениями работали просто на убой для моей психики. Вот все равно хороший! Ведь во многом именно благодаря ему с меня досрочно снимут судимость, а значит, не стоит подаваться душевному порыву высказаться майору за его неточности с датами явки. Убеждая себя в этом, поехала домой.
Но мне внезапно позвонил Денис, сказал, что нам нужно поговорить и попросил заехать в наш излюбленный бар. Развернула машину, примерно догадываясь, о чем именно хочет поговорить Денис, вот уже три месяца скучающий в стране и, мысленно перекрестившись, покатила в бар.
По дороге к нему моя начальница по смс сообщила мне, что она перепутала сроки и мне именно сегодня нужно посмотреть данные недавно поступивших на склад новых шмоток, а потом провести ценовую разведку конкурентных интернет-магазинов, чтобы выставить поступление по наиболее привлекательной цене. На мой резонный вопрос откуда возникло понятие о сроках и почему у нас их раньше не было, она, поменьжевавшись, все же ответила, что владелица магазина внезапно (действительно внезапно, я в этой организации полгода работала, но в офисе ее не видела ни разу, да и все сотрудники говорили, что ей похер на свой бизнес, но платит хорошо, поэтому все работают, спустя рукава, конечно, но, тем не менее) заинтересовалась делами своей фирмы и, обнаружив, что поступление было неделю назад и только вчера отфоткали моделей в новом шмотье, а на сайте его еще нет, вставила пиздюлей моей начальнице, тут же совравшей ей, что она просто перепутала сроки. И теперь Ленка экстренно собирает сотрудников, чтобы мы сделали то, что должны были сделать семь дней назад. Так что этот субботний день тоже рабочий и нужно явиться в офис как можно быстрее. Послав Ленку по известному адресу вслух и вежливо сообщив по смс, что я приеду так быстро, как смогу, остановилась у магазина и разглядывая ворон по дороге, неторопливо пошла за сигаретами. Так же не спеша вернулась, покурила у машины, флегматично наблюдая за неторопливой жизнью центра города в это не очень теплое июльское утро. Убедительно соврала паникующей по телефону Ленке, что я делаю все, что в моих силах, чтобы как можно быстрее приехать из пригорода, где, якобы, живет моя бабушка, к которой я отправилась погостить на вы-ход-ные (это слово я действительно едва не по слогам сказала. Сроки она перепутала. А я тогда дорогу, блять) и поехала к своему другу.
С Денисом Киселевым я была знакома с универа.
Поначалу, как и все остальные, считала его классическим представителем золотой молодежи. Он появлялся в ВУЗе раз в столетие, но оперативно решал проблемы со своими громадными пропусками посредством традиционно неистребимого российского метода – коррупции. Официально, разумеется, была другая версия – ну, болел человек, что тут поделать. Здоровье слабое, он в этом не виноват, и, естественно, преподавательский состав без выпендрежей шел ему навстречу в ликвидации накопившихся задолженностей.
Неплохой, явно не местный загар, не успевающий сходить между его пропусками по «болезням», брендовая одежда, разные машины представительского и спортивного класса, на которых он появлялся; все это едва ли не открытым текстом говорило о том, что «болезненный» Киселев закончит универ еще лучше меня и таких как я, со страстью грызущих гранит науки.
Как и всегда в подобных ситуациях, у него было стайка завистников (мужской коллектив не сильно отличается от женского) и много обожателей, но Денис категорически не хотел ни с кем заводить дружбу и ему было абсолютно плевать на завистников и слухи.
Я относилась к числу наблюдающих издалека и думающих о печальной участи страны (да, в восемнадцать лет у меня были некоторые очень постыдные ярлыки в мышлении вкупе с тоской по вселенской справедливости), коей руководить будут подобные люди. Я крепко сомневалась, что Киселев станет программистом и для меня было загадкой для чего он поступил на прикладную информатику и мается на кафедре информационных систем и автоматизаций.
То, что Денис вовсе не был сыном богатых родителей, я поняла случайно.
Когда он все же появлялся, то просто отсиживался и почти всегда никак не проявлял себя, но однажды, на одной из лекций, когда аудитория прогрессивно погружалась в анабиоз, он просто встал и, взяв свои вещи, пошел на выход.
Чем разрезал сонный морок аудитории и привлек мое внимание, до сего знаменательного момента всецело поглощенное страстной перепиской с Артуром, моим парнем.
Преподаватель, средних лет мужчина, безразлично считывающий текст со слайда, явно подвис, не ожидая проявления активности от аудитории, что на его лекциях привычно находилась в режиме скрытой жизни. Он нахмурено наблюдал, как сквозь тесный ряд с невозмутимым лицом направляется на выход Киселев.
- Молодой человек, вы куда так торопитесь? – подал голос преподаватель, когда Денис уже прошел ряд с краю которого, у прохода на выход, сидела я.
Артур со смены пришел утром. Я, с гудящей головой, спешно умчалась, так как мозговой таран начался фактически с порога.
Воскресное утро в городе наводило такую тоску, что хотелось застрелиться. Сидя в машине, припаркованной у почти пустынной набережной, допивая уже второй кофе, я являлась свидетелем неистовый битвы бомжей. Ни одного мата, лишь душевная боль в выкриках кому и почему принадлежит бессовестно спящая на скамейке Люся.
Мой фаворит - невысокий бородатый крепыш, неистово убеждающий оппонента, что у него связь с дамой сердца гораздо крепче, так же еще заверял своего соперника, что несмотря на это, им не стоит рушить дружбу и тому следует просто смириться. Второй солдат любовного фронта, долговязый, ужасно худой и покачивающийся на ветру из-за дефицита веса и несколько хмельного состояния, отвечал что-то вроде «любовь прошла, завяли помидоры». Помидоры, хм… Проснулась Люся, обозвала своих душевной жаждою томимых рыцарей нехорошими словами и, покачиваясь исключительно из-за хмельного состояния, удалилась восвояси. Я одобрительно отсалютовала стаканом кофе ей вслед и с соболезнованием посмотрела на братьев по несчастью, тотчас сложивших оружие, бок о бок расположившихся на ложе, нагретом бессердечной Люсей и начавших в десять утра заливать горе горькой, еще не замечая, как из патрульной собачьей будки неподалеку, к ним выдвинулся сторожевой пес, чтобы через несколько секунд шугануть бойцов из общественного места, отобрать у них бутылку и категорически отказать забирать их в кутузку. Оставшись без временного крова, топлива и с сердечными ранами, бойцы пошли в противоположную сторону, и в этот самый момент, когда грустный фильм подходил к концу, мне пришла смска от Артура:
«Можешь возвращаться, почти все вещи собрал. Где моя кружка?»
Все еще находясь под впечатлением от развернувшейся пред очами трагедии и чувствуя солидарность с обманутыми бомжами, высокопарно изрекла печатным текстом:
«Там же, где наше светлое будущее и мое разбитое сердце! В мусорке».
Арчебальд не ответил. Я, допив кофе и вновь пробежавшись в мыслях по плану, вдохнув-выдохнув, пытаясь быть такой же мужественной, как Люся, набрала маме и сообщила, что мы с Артуром расстались. На ее закономерный вопрос, добавив возмущения в интонации, затараторила:
- Да задрал он уже, мам! С меня судимость вот-вот снимут и я хочу уехать отсюда. Мне сколько ждать, пока он там определится? То поеду, то не поеду, а что там мне делать, а как, где и кем я буду работать с образованием своим, да нахрен нам в Европу, чем у них лучше и тому подобное. Что я его, уговаривать буду постоянно, что ли? Сказала, давай окончательно решим на берегу, до свадьбы. Ну, и, собственно, решили.
Повисла пауза. Я прикусила губу, напряженно глядя в консоль. Мама перевела дыхание и преувеличенно бодро сообщила:
- Ты знаешь, а он мне никогда и не нравился. – Я поперхнулась воздухом от удивления, потому что вот такого я совсем не ожидала, и она торопливо добавила, - в смысле человек он хороший, так помог, всегда благодарна буду и двери мои для него открыты, - ага, мам, он очень благородная стерва, - но... нерешительный какой то. По течению все. Что ты ему скажешь, то он и делает. Что мама ему скажет, то и делает. Вот мама его сказала, что вам нужно узаконить отношения, мол, сколько живете, так он предложение тебе сделал только после этого. И так спокойно рассказал про это, как в порядке вещей, я в шоке вообще была. Ну, думаю, тебе с ним хорошо, значит и мне хорошо, значит и не надо лезть со своим монастырем, хоть и бесит иногда... Нет, я ничего не хочу сказать, человек он хороший действительно! Так помочь со всем и...
- Мам, да успокойся. - Хохотнула я, облегченно прикрывая глаза.
- И Миша как чувствовал прямо, тоже вчера стал говорить, что в зятьях Артур как-то странно выглядит. Ему с ним и поговорить не о чем и пассивный он очень. Ну, для Мишки все, кто на секунду с ответом на вопрос задерживаются и двигаются не со скоростью реактивного истребителя, однозначно тормоза. Я потяфкала на него для виду, мол, нефиг бочку катить на парня, он много хорошего сделал и нам почти родственник уже. Миша сказал, что это только усугубляет факт того, что Артур инфузория и ты с ним рядом плесенью покроешься или деградируешь. Чуть не поругались, а не поругались потому, что я сделала вид, что якобы не понимаю заговор своих детей, проведенный с целью подготовить наивную и вечно все близко к сердцу принимающую маму, к тому, что там, по ходу замужество отменяется. Да мама бы и не расстроилась, дочь. Стыдно признать, но мама даже обрадовалась.
Я рассмеялась, глядя в зеркало, где в глазах был совсем не смех. Не могла сказать про измены, тем более сообщить о деталях. Не хочу. Это для мамы, живущей по сей день с загадочной установкой «делают они, а стыдно мне» и действительно принимающей все, что касается нас, близко к сердцу, станет если не ударом то пренеприятнейшим открытием, а она и так многое пережила. Гибель моего отца, паралич сына, нашу беспомощность, ебанутость отчима, потом уголовку дочери, которую сейчас так жестко объебал жених. У нее наконец-то начала налаживаться жизнь, здоровый сын, дочь с почти снятым сроком, нравящаяся ей работа и любящий, адекватный мужчина рядом. В ее голосе снова эти интонации, живые, звонкие, переливчатые, в глазах блеск. Не хочу я добавлять токсина ее душе.
Мы поговорили о грядущем снятии судимости, посплетничали о знакомых, поболтали обо всем и не о чем сразу и распрощались.
Домой я поехала в уже приподнятом настроении, а входящий вызов приподнял мне его еще больше, напомнив, что в этом мире еще есть достойные мужчины.
Сакари всегда был невозмутим, сдержан и не любил демонстрировать свои эмоции. Оценивал людей по уму и человеческим качествам. Естественно, у него не было шансов не влюбиться в мою маму, когда он оперировал, а после наблюдал Мишку. С выраженным финским акцентом и типичном бичом для финов, говорящих на русском - периодической путаницей в ударениях, без расшаркиваний, сразу и по делу:
После долгих разговоров по душам, ее слез и этого бессмысленного «нет, ты что, я сама» и всему прочему закономерному и не нужному, я взяла свой телефон, забрала ее мобильный и, оставив их в ванной комнате, рядом с включенным краном, вернулась и закурила у окна. Спустя пару секунд начала задавать самые необходимые для дела вопросы и после первых же ее ответов, изумленно приподняла бровь.
- Шок-контент, - заключила я, стоя у окна и глядя на курящую на кровати Данку, - топ-манагер одного банка хранит бабосы в другом. Это как если бы у директора «билайна» был бы «мегафон». - Распахнув окно пошире, направилась к Данке и, подхватив стул, поставила его у кровати и оседлала, скрестив руки на спинке, задумчиво смотрела в побитое лицо угрюмо усмехнувшейся чокнутой. – Чойта за приколы такие дурные, если он работает в единственном из семи банков, кто в том году тестировался по безопасности и это самое тестирование прошел. Шесть остальных смогли взломать извне и в локальную сеть пройти, этот нихуя. Мудреная защита у него, там, вроде бы, даже по уязвимостям нулевого дня не было провиса. – Недоумение в глазу чокнутой и я, в очередной раз поймав себя на том, что в общении с Данкой я частенько упускаю, что она не из моей темы, вздохнув, пояснила, - уязвимость нулевого дня это недостатки в ПО или вирусы, против которых еще не разработаны защитные механизмы. Я сейчас как раз грузиться начала, как мне отработать счет в банке, который хакнуть маститые спецы не могли… а Дин-Дон хранит бабло в другом банке, да еще и таком посредственном. Это все, конечно, радует, ведь задача чрезвычайно облегчается, но это пиздец как нелогично, Шеме… Дана.
Чокнутая довольно долго молчала. Взвешивала, говорить или нет. Потому что если говорить, то значит говорить все. Я, глядя в ее профиль не торопила и терпеливо ждала, тем самым давая понять, что не задала бы вопроса и не требовала бы ответа, если бы существовала вероятность, что я отменю решение. Наконец, когда сквозь сотрясение в разум чокнутой это дошло, она, сглотнув, негромко произнесла:
- Потому что его банк для определенных людей и для определенных целей. – Стряхнула сигарету на салфетку, лежащую на ее ладони и разглядывая пепел, еще тише продолжила, - там есть, конечно, и обычные клиенты, для фана, наверное, но основная масса все же... – Подняла на недоверчивую меня взгляд и очень тихо, но крайне серьезно огорошила, - короче, котловое это, Жень, поэтому личное бабло никто там не хранит, не для них розочка цветет.
- Общак? – неуверенно прыснула я, глядя на чокнутую, выдыхающую дым в сторону окна и все так же серьезно смотрящую на меня. - Ты сейчас меня разыгрываешь? – Поняла, что нет. Присвистнула, доставая сигарету, - и чего, воры в законе, паханы и прочее?
- Да какие воры… - поморщилась она, оглядываясь в поисках того, обо что затушить почти скуренную сигарету. Забрала у нее и снова направилась к окну, слушая ее негромкое, - был такой один. Может, слышала, Вася звали, а кликуха с драгоценным камнем связана. Воровская тема умерла вместе с ним, а перед этим он сказал правильную вещь, что нет воров, все уже давно коммерсы. Это еще когда было, сейчас вообще по-другому все. Нет, ну, есть такие, но только на былом хайпе, в основном… короче, сейчас все по-другому. При нынешней политике, в нынешний век и при нынешней власти, конечно, паханы и положенцы, ага. – Вяло улыбнувшись кивнула чокнутая, глядя на меня, сидящую на подоконнике, затягивающуюся дымом. - Кто у нас сейчас самая богатая прослойка населения?
- Чиновничий общак? Это даже не смешно, чокнутая! - отрицательно покачала я головой.
Она, отпив минералки, с насмешкой смотрела на меня, скептично приподнявшую бровь. Отвела взгляд и с эхом напряжения произнесла:
- А ты думаешь, что вся серая и черная экономика это бесконтрольное предприятие? При текущих условиях существования мира и развива… творящейся политики? Все контролируется. Полностью. Кто-то хочет погреть руки на строительстве заводов-пароходов-мостов-тротуаров, о чем выдвигает заяву, ему выделяется бюджетный донат, который пилят по стандартной схеме. Погрели руки – скидывайте через подставные организации отпиленные куски в коммерческие банки, по типу этого, да и… их немало, на самом деле. Этакие черные кошельки белой госэлиты, распилившей бюджетные донаты на заводах-пароходах-мостах-плитке. В таких банках отстаивается не только ворованное, но и прибыль с нехороших проектов, пирамид, казино, трафиков дури, оборота оружия, центров экстрасенсов, борделей и прочей крышующейся властью дичи, иначе бы этого давно не существовало, а работает все. Некоторое даже в открытую и официально. Зависит от того, какой доход приносят. Эти общаки, чиновничьи и черного бизнеса сращиваются в таких банках, приумножаются путем вкидывания под проценты в новые бесовские проекты, что все равно облагаются налоговыми донатами, оттуда обратно в бюджет и это все кругами постоянными… а нехорошие предприятия, вроде как даже официально запрещенные законом, но при этом все равно функционирующие, это частичная легализация черного кэша, плюс фидбэк, под проценты же вкидываются. Иногда для легализации преступных доходов бабло отмывается путем кредитования заранее проигрышных проектов и через банкротства предприятий уходит куда-нибудь, например в офшоры, трасты и подобную хрень, ну или новые теневые инвестиции и снова все кругами. Это колесо, большое и безостановочное. Такие банки под тотальным контролем, курируют их назначенные госэлитой выдрессированные цепные псы на очень строгих ошейниках и твердо понимающие, в чьей руке поводок. Знающие, что деньжата это особой плеяды, особого порядка и для особых целей, хоть копеечка уйдет оттуда – загрызут сразу и без права на выживание, потому что альтернатива - их расстрел, ну или чего похуже. Никто, кто в таких структурах работает, не хранит свои деньги в подобных банках, не для простых смертных это, да и не для хранения.
- Дан… - нахмурено глядя себе в колени, позвала я, - Динь-Дон топ-манагер. Он управляющий здесь филиалами, ты же не настолько чокнутая, чтобы…