Константинополь в VI веке. Восстание Ника

Занимая пост префекта претория, Иоанн Каппадокийский за короткий срок стал настолько богат, что, будучи сосланным в Кизик, мог жить в роскоши и считать свое положение счастливым [35, т. I, А, I, 25, 34-35]. Весьма своеобразно наживал свое богатство племянник Юстиниана - патрикий Герман. Как сообщает Иоанн Малала, Герман, назначенный стратилатом Востока в 540 г., накануне захвата Антиохии Хосровом, практически занимался лишь тем, что скупал у жителей серебро - по 2 или 3 номисмы за 1 либру [26, с. 480] 23.

При рассмотрении сенаторского сословия в Константинополе возникает еще один немаловажный вопрос; насколько устойчивым было положение знати в VI в. Г.-Г. Бек полагает, что с каждой переменой на троне потрясалась вся социальная структура города [136, с. 16]. Он пишет, что "выскочки приводили нередко орду родственников, сторонников и прихлебателей и возводили их в высокие и высочайшие звания государства, а вместе с тем и в "общество" столицы. Поэтому многие, кто до этого имел ранг и имя, удалялись, вынужденные спускаться по социальной лестнице" [136, с. 16].

Действительно, нестабильность в положении сенаторской аристократии Константинополя являлась одной из характерных ее особенностей. Само звание сенатора не было наследственным, а в ряде случаев даже не было пожизненным. Именно этим, пожалуй, можно объяснить обесценение одних титулов и появление других. В середине V в. потеряли прежнее значение титулы клариссима и спектабиля; отныне лишь титул иллюстрия давал право заседать в сенате. В начале правления Юстиниана количество иллюстриев увеличилось за счет illustres honorarii [301, с. 429]. Но уже приблизительно в 536 г. Юстиниан лишил их права заседать в сенате, который в результате стал сравнительно небольшим собранием, объединявшим лишь самых высших должностных лиц - gloriosi [301, с. 432].

И все же неустойчивость в среде константинопольской сенаторской знати не следует преувеличивать и представлять себе дело так, словно с каждой переменой на троне происходили резкие изменения в ее составе. Так, с приходом к власти Юстина не наблюдается никаких изменений социальной структуры Константинополя. Ипатий, Помпей и Пров, например, выдвинувшиеся при Анастасии, с переменой трона продолжают играть в государстве большую роль вплоть до 532 г. В частности, Ипатий, несмотря на то, что еще в правление Анастасия дважды неудачно возглавлял византийское войско и в результате отстранялся от должности, при Юстине вновь становится стратилатом Востока [26, с. 423]. Он оказался и среди ромейских послов, отправленных Юстином к персам [35, т. I, А, I, 11, 24]. Прова Юстин посылает с большими деньгами на Черноморское побережье с целью склонить гуннов оказать помощь иверам [313, с. 70-711. Юстиниан, в свою очередь, прощает Прову нанесенное ему оскорбление [26, с. 438-439].

Таким было отношение не только к родственникам предшествующего императора, хотя именно на них прежде всего должна была сказаться неустойчивость положения знати. Марин Сириец, игравший при Анастасии крупную роль в управлении государством, исполнял при Юстине должность префекта претория (519 г.), несмотря на то, что оказался замешанным в заговоре против императора [314, с. 103-104].

С переменой династии не наблюдается никаких массовых репрессий по отношению к знати; напротив, некоторые патрикий, сосланные Анастасием, были возвращены при Юстине и назначены на высокие посты [26, с. 411].

Не происходит резких изменений в положении сенаторской аристократии и в течение всего правления Юстина и Юстиниана (см. гл. VIII).

Вместе с тем в источниках упоминаются случаи, когда некоторые лица действительно теряли высокое положение и подвергались репрессиям. Так, с приходом к власти Юстина I были казнены Амантий и три его сторонника, готовившие заговор против нового императора [26, с. 410-411]. Причина опалы, впрочем, здесь достаточно ясна, а гнев императора коснулся весьма узкого круга лиц.

В 523 г. Юстин сместил и сослал в Иерусалим префекта Константинополя Феодота, без его ведома предавшего казни иллюстрия Феодосия Стикку [26, с. 416]. По словам Прокопия, истинной причиной ссылки явилось недоброжелательное отношение к префекту со стороны племянника императора - Юстиниана [35, т. III, IX, 39].

В 529 г. в связи с гонением на язычников было конфисковано имущество и ряда представителей сенаторской знати. Среди пострадавших источники называют бывшего референдария Македония, бывшего эпарха Асклепиодота, патрикия Фоку, сына Кратера, и квестора Фому [26, с. 449; 41, с. 180] 24. В том же году жертвой гнева императрицы стал бывший консул Приск: имущество его было конфисковано, а сам он отправлен в изгнание в город Кизик [26, с. 449].

Еще об одном случае, когда "за клевету" был конфискован дом бывшего эпарха Евгения, упомянуто в "Хронографии" Феофана [41, с. 235].

Подобные факты, однако, были единичными и вовсе не означали больших перемен и потрясения всей социальной структуры города. Представляется возможным, по-видимому, говорить лишь о таком социальном изменении, которое, если употребить сказанное по другому поводу выражение Г.-Г. Бека, пронзая горизонтальные слои, "сами эти слои оставляет нетронутыми".

Но, как бы то ни было, все эти примеры, несомненно, свидетельствуют о том, что положение сенаторов не отличалось достаточной стабильностью и часто зависело от прихоти императора или императрицы. Действительно, звание сенатора отнюдь не являлось гарантией независимого, прочного положения, избавлявшего от неожиданных немилостей и капризов царственных особ. Так, прославленный полководец, почетный консул Буза, тоже пострадавший от гнева Феодоры, был заточен ею без всякого суда в ее собственную тюрьму, и никто не знал, где он находился [35, т. III, IV, 8-13].

Несколько раз испытывал на себе гнев императора и императрицы Велисарий, и лишь по прихоти Феодоры ему было возвращено прежнее положение [35, т. III, IV, 13-32]. Характерным представляется и пример патрикия Фоки. В 529 г. он был обвинен в язычестве, и имущество его конфисковано. В 532 г. он вновь появляется на исторической арене, сменив на несколько месяцев Иоанна Каппадокийского на посту префекта претория [35, т. I, А, I, 24, 18; 16, с. 621]. В 545-546 гг. Фоку опять обвиняют в язычестве, и он вынужден покончить с собой [301, с. 371].

Нестабильность положения аристократии проявлялась также в том, что дети и родственники сенаторов далеко не всегда наследовали не только общественное положение, но и их имущество. Так, Юстиниан присвоил имущество бывшего консула Евдемона, хотя тот имел немалую родню [35, т. III, XXIX, 12]. Подобным же образом он поступил с имуществом препозита Евфрата, имевшего наследника в лице своего племянника [35, т. III, XXIX, 13]. Кроме того, император, попирая всякую законность, сделал себя наследником сенаторов Зинона, Татиана, Демосфена и Гилара [35, т. III, XII, 3-5]. Таким образом, даже не прибегая к массовым репрессиям, Юстиниан тем не менее давал сенаторам повод к беспокойству за свое положение, имущество и судьбу близких.

Юридически сенаторская аристократия Константинополя являлась высшим социальным слоем империи. Соответствовала ли ее политическая значимость этому юридическому статусу? По мнению Г.Т. Бека, константинопольский сенат играл весьма важную роль в политической жизни ранней Византии. В статье "Сенат и народ Константинополя" исследователь, в частности, пишет, что если до середины V в. империя была солдатской и решающую роль в ней играла армия [137, с. 5], то с этого времени положение коренным образом меняется: сенат становится важным конституционным фактором, ему принадлежит решающая роль в избрании императора [137, с. 10 и сл.] 25. Классическим случаем подобного избрания Г.-Г. Бек считает избрание императором Юстина в 518 г. [137, с. 13].

К своим выводам автор пришел на основании изучения сочинения Константина Багрянородного "О церемониях". В свою очередь, Ш. Диль, хотя и исходивший, как Г.-Г. Бек, при анализе избрания Юстина из того же памятника, все же более осторожно характеризовал роль сената, полагая, что ему принадлежало последнее слово лишь в соответствии с конституционной теорией. Армия, пишет историк, всегда называлась рядом с сенатом, и ее значение было по крайней мере столь же велико, сколь и сената [174, с. 206]. Весьма важную роль армии подчеркивают Б. Рубин [290, с. 57, 377] и И. Караяннопулос [240, с. 469], говорит о ней и А. А. Васильев [314, с. 75] 26. Точка зрения этих ученых подтверждается данными источников. Иоанн Малала, а вслед за ним и автор "Пасхальной хроники" рассказывают, как перед избранием императора евнух Амантий дал деньги комиту экскувитов Юстину, с тем чтобы войско высказалось в пользу Феокрита, куратора Амантия. Тем не менее войско и народ провозгласили императором Юстина [26, с. 410- 411; 16, с. 610-611]. Примечательно, что при этом о сенате Иоанн Малала вовсе не упоминает.

О влиянии армии в этот период свидетельствует и тот факт, что Юстиниан взял с Велисария слово никогда не действовать против него [35, т. II, II, 29, 20]. Прославленный полководец, как уже отмечалось, по своему богатству и политическому весу был опасен не только для подчиненных, но и для стоящих у власти. Войско, по всей видимости, сознавало свою силу, и, когда во время чумы 542 г. распространился слух о смерти императора, некоторые военачальники, находясь с войском на Востоке, стали говорить, что они никогда не допустят, чтобы в Константинополе избрали нового императора без участия армии [35, т. III, IV, 2].

Таким образом, хотя отрицать участие сената в избрании императора невозможно, едва ли следует рассматривать это как решающий фактор.

Другие важнейшие вопросы государственной жизни - начало войны и заключение мира, издание законов и т. п. - находились вне сферы деятельности сената.

Итак, очевидно, что заметной политической роли в стране сенат не играл. Отдельные сенаторы принимали активное участие в государственной жизни империи, вели дипломатические переговоры, возглавляли войско [26, с. 423, 432, 442, 445, 447-448, 449, 452 и т.д.; 35, т. ?, ?, I, 11, 24; 13,11; 22, 1-19 и т.д.], выполняли разные поручения императора [16, с. 610-611], но все это было делом отдельных сенаторов, а не сената в целом. 62-я новелла Юстиниана также свидетельствует о том, что лишь часть сенаторов занималась политической деятельностью, тогда как остальные пребывали в бездействии [33, нов. 62, гл. I]. Правда, по временам деятельность сената несколько активизируется. Так, при Юстине сенат приглашался для решения религиозных проблем 1314, с. 175-177]; в другой раз в сенате рассматривался вопрос об усыновлении императором Хосрова [41, с. 168; 137, с. 53], хотя и в том и в другом случае дело фактически ограничилось простым присутствием синклита.

В первые годы правления Юстиниана известия о сенате практически исчезают со страниц источников. По всей видимости, в этот период сенат не имел никаких прав и был лишен возможности проявлять какую бы то ни было политическую активность. Это и послужило, вероятно, одной из причин, побудивших сенаторов принять участие в восстании Ника.

Торгово-ремесленное население Константинополя

В развитом центре ремесла и торговли, каким являлась столица империи, ремесленники и торговцы составляли весьма значительную часть ее населения. Трудовой люд Константинополя - одна из основных фигур исторических сочинений и хроник того времени. Каменщики, плотники, башмачники, кузнецы, ювелиры, хлебопеки, мясники и т. д. постоянно упоминаются в памятниках самых различных жанров. Особое место в законодательных и нарративных источниках отводится крупным торговцам, ростовщикам, навикуляриям, но наибольшим значением и влиянием наделяются в них аргиропраты. На этой весьма заметной группе торгово-ремесленного населения столицы мы и остановимся прежде всего.

Термин "аргиропрат" исследователями понимается по-разному. Одни считают, что это были ювелиры, менялы и ростовщики [86, с. 150-153; 168, с. 31; 235, т. II, с. 863-864; 53, с. 190; 64, с. 107-108, 146], другие относят понятие "аргиропрат" лишь к менялам и ростовщикам [209, с. 65; 112, с. 27, примеч. 98]. Спорность трактовки термина, на наш взгляд, объясняется тем, что источники зачастую либо не раскрывают его значения, либо говорят лишь об одной из сторон деятельности аргиропратов. И все же мы склонны присоединиться к первой точке зрения, поскольку законодательный материал и нарративные источники допускают возможность более широкого толкования термина "аргиропрат", нежели только ростовщик и меняла. Так, в гл. III 136-й новеллы Юстиниана говорится, что у аргиропратов часто бывают украшения и серебро, которое они дают в долг или продают ("?????? ???????? ? ??????? ??? ??? ???????? ????????? ? ?????????????") 27.

О том же свидетельствует, на наш взгляд, и спорное место из жития Иоанна Милостивого, где рассказывается, как некий серебряных дел мастер (???????????), живший в Иерусалиме, пригласил к себе на утреннюю трапезу аргиропратов, приехавших в этот город из Африки [30, с. 44-45]. Логичнее всего предполагать, что речь в данном случае идет о людях близкой профессии.

Вполне определенно высказывается по этому поводу Иоанн Мосх, который описывает, как однажды некий бедняк, нашедший ценный камень, принес его трапезиту, являвшемуся одновременно и аргиропратом ("...??? ??? ??????????. ????? ?? ?? ??? ????????????") [27, кол. 3061].

Таким образом, сводить деятельность аргиропратов лишь к ростовщичеству и обмену денег было бы, нам кажется, ошибкой, хотя именно об этой стороне их занятий сохранилось больше сведений и именно эта (финансово-ростовщическая) деятельность выдвигала их на первый план в экономической жизни византийского города VI в.

Аргиропраты существовали во многих городах империи: Антиохии, Александрии, Иерусалиме, Нисибисе и др. [86, с. 151-152; 53, с. 190-191], но наиболее благоприятным местом для их деятельности являлась столица. Иоанн Мосх упоминает о том, что два брата-аргиропрата родом из Сирии жили в Константинополе "по причине своего ремесла" [27, кол. 3065]. Столичные аргиропраты были, по всей видимости, более многочисленны и пользовались бoльшим влиянием, нежели их собратья из других городов. В посвященных аргиропратам законах - 136-й новелле и IX эдикте - Юстиниан прямо говорит о том, что его постановления изданы по просьбе аргиропратов Константинополя. "Члены корпорации аргиропратов этого счастливого города,- говорится в новелле,- приходят к нам и просят оказать им помощь" [33, нов. 136, предисл.].

С такой же примерно фразы начинается и IX эдикт, где к тому же упоминается обо всех щедротах, которые оказал столичным аргиропратам Юстиниан [33, эдикт IX, предисл.]. Таким образом, 136-я новелла и эдикты Юстиниана имеют в виду прежде всего аргиропратов Константинополя. Примечательно, что IX эдикт, так же как и, по всей вероятности, VII эдикт, тоже посвященный аргиропратам 28, адресован не префекту претория или комиту священных щедрот, а префекту города.

Об исключительности положения, которое занимали среди аргиропратов империи столичные аргиропраты, свидетельствует и еще одно немаловажное обстоятельство. Только они имели право нести государственную службу, что явствует из постановления Юстиниана: "Впредь запрещаем нести государственную службу (militare) тем, которые состоят при каком-либо эргастиририи этого благословенного города или провинции, исключая менял (argenti distractoribus), ведущих дела в этом благословенном городе" [17, XII, 35]. Закон, следовательно, не распространялся на аргиропратов других городов.

Аргиропраты выполняли весьма важные функции в государстве, и это неоднократно подчеркивает Юстиниан в своих постановлениях. Как заявлялось в VII эдикте, они принимали участие в сделках, совершавшихся почти во всей империи, причем самые важные контракты заключались именно с их помощью [33, эдикт VII, гл. IV, VIII]. В чем же состояла эта помощь? Главным образом в посредничестве и поручительстве. Сделки могли быть самыми разнообразными и касаться как предметов, которые можно измерять и взвешивать, так и всякого другого имущества, движимого и недвижимого, включая дома, землю и даже людей [17, IV, 18, 2] 29.

Посредничество также носило различные формы. Нередко аргиропраты покупали для других имущество и как посредники отдавали в залог золото и другие ценности [33, эдикт IX, предисл.]. Им поручалась и распродажа имущества с торгов. В данном случае речь могла идти о конфискованном имуществе (как это, вероятно, было при продаже одежд императора Зинона, о чем упоминает Иоанн Антиохийский [22, с. 142]), имуществе умершего без завещания, вынужденной распродаже в результате разорения, наконец, обычной продаже, например, урожая [20, XLVI, 3,88; XVII, 1, 1; 281, с. 21 и сл.]. Кроме того, аргиропраты выступали и как оценщики имущества [281, с. 21; 112, с. 17].

В VI в. были широко распространены различные виды поручительства аргиропратов. В VII эдикте Юстиниана говорится, что при ведении судебных дел не следует требовать от аргиропратов поручительства другого лица, поскольку они сами обычно являются поручителями и дают клятвы за других ("?? ? ?????? ??? ???? ?????? ?????? ?????????") [33, эдикт VII, гл. V]. Как поручители аргиропраты гарантировали выплату денег или отдачу каких-либо других ценностей, включая движимое или недвижимое имущество [17, IV, 18, 2; 281, с. 46 и сл.]. Нередко гарантировали они уплату долга, срок которого уже истек [33, эдикт IX, предисл.].

Но этим не исчерпывается деятельность аргиропратов, которых источники довольно часто изображают как крупных кредиторов, банкиров средневекового типа, ссужавших крупные суммы под залог золота, серебра, драгоценностей, с высоким процентом [33, нов. 136, гл. III; эдикт VII, предисл.; эдикт IX, гл. IV]. На деньги, полученные от аргиропратов, их должники приобретали как движимое, так и недвижимое имущество, а также покупали государственные должности. Обо всем этом неоднократно упоминается в законодательстве [33, нов. 136, гл. III; эдикт VII, гл. VII] и подтверждается данными нарративных источников [43, с. 61-62].

Константинопольские аргиропраты имели широкие связи. В папирусе 541 г. из Афродито рассказывается, как жители этого селения - священник Флавий Виктор и его спутник - во время пребывания в Константинополе заняли 20 номисм у аргиропрата Флавия Анастасия. Выплата долга должна была произойти в Александрии, где Анастасий имел контору со своим человеком по имени Фома [34, с. 2-6]. В папирусе сказано, что Флавий Анастасий одолжил деньги на четыре месяца при условии выплаты 8% размера долга. Между тем согласно закону Юстиниана от 528 г. 8% были максимальными годовыми процентами, взимаемыми ремесленниками и торговцами [17, IV, 32, 26, 2] 30. То, что превышающие норму проценты имели на практике известное распространение, вытекает и из текста IX эдикта [33, эдикт IX, гл. V].

Все операции аргиропраты фиксировали в ежедневных записях [33, эдикт VII, гл. I; эдикт IX, предисл.], поскольку им предписывалось вести тщательный учет дел [20, II, 13, 10, I]. При заключении контрактов составлялись счета (????????) [33, нов. IX, гл. II], в которые заносились приход и расход и которые при возбуждении судебного процесса должны были представляться в суд [33, эдикт IX, гл. II]. Подписанные сторонами счета признавались недействительными лишь в том случае, если была допущена ошибка в счете или при вычислении процентов [33, эдикт IX, гл. II].

Аргиропраты выполняли также общественные функции [20, II, 13, 10, 1] пробировали деньги и пускали их в оборот, привлекались к расчетам государственного казначейства [6, с. 128]. Во время праздников, для того чтобы придать красоту городу, они по приказу императора выставляли свой товар для всеобщего обозрения [26, с. 492] 31.

Среди торговцев и ремесленников константинопольские аргиропраты занимали особое место. Как уже упоминалось, только они имели право поступать на государственную службу, за исключением службы в войске [17, XII, 35; 33, нов. 136, гл. II; эдикт IX, гл. VI] 32. Упомянутый выше Флавий Анастасий был castrensianus sacrae mensae [34, с. 3]. Аргиропраты могли быть и духовными лицами. Так, сохранился моливдовул VI-VII вв., принадлежавший аргиропрату Павлу Диакону [292, с. 440]. В VI в. аргиропраты носили титул ??????????? (clarissimus), причем, как справедливо считает Р. Гийан, речь идет об официальном титуле, а не об эпитете вежливости [50, с. 48].

Аргиропраты имели связи с императорским окружением и играли немалую роль в жизни столицы. Иоанн Малала, а вслед за ним и Феофан рассказывают о заговоре против императора в 562 г., участниками которого были Авлавий, сын Мельтиада, аргиропрат Маркелл и племянник куратора Эферия Сергий. Авлавий, получив от Маркелла 50 либр золота за свое участие, донес о заговоре, и аргиропрат Маркелл был схвачен в тот самый вечер, когда он, собираясь осуществить покушение на императора, входил во дворец с кинжалом под одеждой. В связи с этим заговором источники упоминают также аргиропратов Евсевия, Вита и Исакия, который был каким-то образом связан с Велисарием (???? ??????????) [26, с. 493-495; 41, с. 237; 22, с. 173-175]. Именно у этого Исакия Маркелл одолжил упомянутые 50 либр [22, с. 175]. Итак, аргиропраты субсидируют заговор (что лишний раз свидетельствует об их состоятельности), имеют связи с первыми лицами двора и имеют к ним непосредственный доступ.

Деятельность аргиропратов приносила им богатство, положение и влияние в обществе, но она имела и свои теневые стороны. Это в первую очередь относилось к их сделкам с представителями знати. Контракты подобного рода оформлялись довольно просто и часто имели лишь никем не заверенную подпись знатного лица. Случалось, что вообще не составлялось никакого договора, т. е. сделка не была письменно зафиксирована. Поэтому займы, которые предоставляли аргиропраты знатным лицам, таили в себе немало опасностей. Наследники могли не признать заключенные устно контракты, а также сделки, не оформленные специальными чиновниками [33, эдикт VII, предисл.]. Возвращение денег в подобных случаях было связано с большими трудностями и бесконечными тяжбами. То же самое можно сказать и относительно залога, который аргиропраты как посредники вносили за своих клиентов-аристократов, не получив с них при этом расписок [33, эдикт IX, предисл.].

Бывали случаи, когда должники признавали долг, но не возвращали его под предлогом некредитоспособности или когда они, приобретя на деньги аргиропратов недвижимое имущество (?????? ????????), записывали его на имя жены или родственника [33, эдикт VII, гл. VII]. Нередко, заняв у аргиропратов деньги, аристократы, в свою очередь, отдавали их в долг, а затем, получив его, оформляли возврат на имя жены или родственника. Естественно, аргиропратам подчас было просто невозможно получить обратно свои деньги. Это, несомненно, осложняло отношения между аристократией и торгово-ростовщической верхушкой города и служило одной из причин существовавших между ними конфликтов. Ситуация усугублялась запретом Юстиниана взимать более 8% годовых [17, IV, 32, 26, 2]. Хотя, как мы видели, на практике этот закон не всегда соблюдался, он все же сдерживал ростовщическую деятельность аргиропратов, вызывая к тому же частые споры кредиторов с клиентами [33, эдикт IX, гл. VI]. Нередко знатные должники отказывались платить аргиропратам даже оговоренные 8%, ссылаясь на то, что они занимали государственные должности, а в этом случае полагалось выплачивать не более 6% в год [33, нов. 136, гл. IV, V; эдикт IX, гл. VI]. Естественно, все это служило источником резкого недовольства среди аргиропратов.

Наряду с аргиропратами состоятельную прослойку торгово-ремесленного населения города представляли судовладельцы (навикулярии). В законодательных актах столичные навикулярии не отделены от навикуляриев других городов. Относящиеся к ним рескрипты адресованы то префекту города [17, XI, 1,3, 5], то префекту анноны [17, XI, 2, I], то проконсулу Африки [17, XI, 2, 2], но главным образом префекту претория [17, XI, 1, 4, 6, 7; XI, 2, 3 и т.д.]. По всей видимости, навикуляриев различных городов рассматривали как единую корпорацию вследствие важной роли, которую они призваны были играть в доставке хлеба в столицу.

Действительно, для перевозки хлеба в Константинополь требовалось очень много судов. При Юстиниане в город поступало 27 млн. модиев хлеба (8 млн. египетских артаб 32а) [33, эдикт XIII, гл. VIII], которые необходимо было перевезти в столицу в сжатые сроки. Но путь из Африки до Босфора отнимал не менее двух месяцев, и поэтому бoльшая часть кораблей постоянно находилась в море. Грузоподъемность кораблей колебалась от 2 тыс. модиев (около 15 т) до 35 тыс. (около 230 т), а иногда и больше 33. Но и судно вместимостью 35 тыс. модиев считалось по тем временам очень большим. Иоанн Мосх рассказывает, как в гавани возле Апамеи один навикулярий построил корабль вместимостью 35 тыс. модиев. Когда понадобилось спускать корабль на воду, 300 рабочих трудились две недели, но так и не смогли хотя бы сдвинуть его с места [27, кол. 2940]. Судя по этому отрывку, подобные корабли были в то время редкостью. Грузоподъемность кораблей, доставлявших хлеб, достигала в среднем 10 тыс. модиев [235, т. II, с. 843]. Для перевозки 27 млн. модиев хлеба даже кораблей вместимостью 35 тыс. модиев требовалось более 700. Реальное же число судов, необходимых для бесперебойного снабжения столицы хлебом, было гораздо больше, достигая, по всей видимости, 2 тыс. Вполне естественно поэтому, что для выполнения этой функции навикуляриев одного, даже крупного города, каким являлся Константинополь, было недостаточно.

Навикулярии также владели землями. Считалось, что землевладение навикуляриев непосредственно связано с выполнением их повинности (navicularia functio). Не только сами они, но и их наследники были навсегда прикреплены к корпорации судовладельцев [17, XI, 2, 1-3] 34.

Поскольку государство стремилось всячески обеспечить бесперебойность доставки хлеба в столицу, оно издало ряд законов в интересах навикуляриев. К судовладельцам, перевозившим species annonarias, нельзя было применять никаких насилий (nullam vim), подвергать их вынужденному сбору денег или чинить им какие-либо препятствия. За нарушение закона полагался штраф в 10 либр золота [17, XI, 2 (1), 1 (3)]. Преследовался и морской разбой. Пират, если он будет пойман и уличен, обязан был уплатить штраф, в четыре раза превышающий захваченное [17, XI, 2 (1), 3 (5)]. За доставку хлеба в столицу навикулярии освобождались от всякого рода повинностей [17, XI, 4 (3)], исключая equorum collatio [239, с. 117]. Кроме того, за транспортировку хлеба государство платило навикуляриям по одному солиду за тысячу модиев и отдавало им 4% привезенного хлеба [17, XII, 2; 125, с. 93, примеч. 2].

Навикулярии с выгодой использовали свое особое положение и подчас продавали хлеб, предназначенный для передачи государству. В связи с этим в 396 г. императорами Аркадием и Гонорием был издан воспроизведенный в Кодексе Юстиниана закон, согласно которому навикулярии обязаны были в течение года перевозить хлеб, а затем в течение второго года возвращать расписки с точным указанием срока доставки тем, у кого они получили свой товар [17, XI, 2 (1), 2 (4)]. Навикуляриям категорически запрещалось причаливать в местах, которые не были пунктами их назначения. За нарушение запрета полагалась смертная казнь [17, XI, 2 (1), 5 (7)].

В эпоху Римской империи навикулярии были лишь собственниками кораблей и сами далеко не всегда отправлялись в плавание [235, т. II, с. 830]. Постепенно, используя благоприятную ситуацию, в первую очередь освобождение их от уплаты налогов, они начинают заниматься торговлей. Трудно сказать, как именно это началось, возможно, даже со злоупотреблений - с продажи предназначенного для перевозки груза, о чем свидетельствует упомянутый выше закон 396 г. [17, XI, 2 (1), 2 (4)]. Как бы то ни было, занятие торговлей становится для судовладельцев все более постоянным делом, что приводит в V первой половине VI в. к сращиванию функций навикуляриев и торговцев. Слова "навикулярий" и "морской торговец" становятся синонимами ("?? ??????? ?????????? ???? ???????? ???????? ???????") [33, нов. 106, предисл.].

Начинают создаваться своего рода компании, в которые входят навикулярии и оптовые торговцы [125, с. 241], выступавшие в качестве посредников между навикуляриями и массой мелких покупателей [35, т. III, XXV, 10]. Появляется практика морских ссуд, начинает разрабатываться система взимания процентов на ссуды, которые выдавались навикуляриям. Когда в 30-е годы VI в. стали возникать споры по поводу займов навикуляриям, префект претория Иоанн Каппадокийский по приказу императора собрал их и спросил, каков у них порядок уплаты процентов. По словам навикуляриев, этот порядок был различен. Иногда по желанию кредитора навикулярии перевозил на своем корабле по одному модию хлеба и ячменя за каждую взятую номисму денег, уплачивая при этом за кредитора таможенные сборы. Кроме того, кредитор получал еще 10% одолженной суммы, разумеется если дорога считалась опасной. В остальных случаях в качестве процентов взималась восьмая часть (октава) за каждую номисму, т. е. 12,5%. Сроком возврата ссуды считался не какой-то определенный отрезок времени (скажем, год), а момент возвращения корабля. Судно могло пробыть в пути больше года, но это не отражалось на размере процентов [33, нов. 106, предисл.] 35. На обратном пути навикулярии могли в счет уплаты долга привезти какой-либо груз. По возвращении из плавания им давался срок в 20 дней для покрытия долга, причем проценты не взимались до тех пор, пока не был продан привезенный товар. Если же после продажи груза сумма долга оставалась непокрытой, то процент снижался до 8 [33, нов. 106, предисл.].

Морская торговля в V-V? вв. имела большой размах, занятие ею являлось делом чрезвычайно выгодным и приносило немалые прибыли. В одном из житий этого времени рассказывается о константинопольском купце-судовладельце Феодоре, который вел торговлю по всему Средиземноморью, продавая и покупая в разных местах смолу, олово, медь, пшеницу, вино. Дважды он терпел кораблекрушение, но тем не менее не бросал своего занятия, приносившего по временам весьма крупный доход. Однажды, заняв у своего друга Авраама 1 тыс. либр, Феодор совершил настолько выгодное плавание, что легко смог отдать Аврааму 4 тыс. либр [86, с. 157- 159].

Как мы уже отмечали, Юстиниан решил поставить морскую торговлю Константинополя под строгий государственный контроль, не забыв при этом извлечь выгоду для казны. С этой целью он обложил пошлиной (октавой) ввозимые в столицу товары (см. выше, с. 27). {Здесь стр. 16; Ю. Шардыкин} Сириец Аддай, ведавший таможнями Константинополя, заставлял навикуляриев платить еще более высокие таможенные сборы, в противном случае предлагая им везти товары в Ливию или Италию ("...???? ?????????? ? ???? ????????? ??????? ???? ???????? ? ????????? ?? ?? ?????? ??? ??????? ????????") [35, т. III, XXV, 8-91 36. Тогда, по словам Прокопия, некоторые из навикуляриев, не желая терпеть убытки, сжигали свои корабли, а другие, вынужденные согласиться с требованиями Аддая, запрашивали с торговцев тройную плату за перевоз товаров. Те, в свою очередь, поднимали цены на товары, перекладывая бремя расходов на покупателей [35, т. III, XXV, 10].

Из рассказа Прокопия очевидно, что при резком ухудшении положения навикуляриев в начальный период правления Юстиниана больше всего от повышения пошлин пострадали именно мелкие покупатели, на которых отыгрывались как навикулярии, так и крупные торговцы. Роль последних (так же как и аргиропратов и навикуляриев) в социально-экономической и политической жизни города явно возрастает. Они диктуют цены на рынке (см. выше), являются, как и аргиропраты, посредниками при сделках [17, IV, 18, 2, 2], достигают получения государственных должностей [17, XII, 35], нередко, возможно, лишь почетных, но вместе с тем придающих им определенный вес и влияние в обществе и обеспечивающих известную свободу действий. Законодательство отразило возросшее значение этой прослойки торгово-ремесленного населения города, выделив ее из общей массы плебеев и поместив ее в социальной иерархии сразу же после куриалов [69, с. 120-121, 124-125].

После прихода к власти Юстиниан признал за крупными торговцами некоторые преимущества в области товарно-денежных отношений, в частности их право быть поручителями при совершении сделок [17, IV, 18, 2, 2], но в то же время запретил им занимать государственные должности, предлагая в противном случае оставить торговлю [17, XII, 35]. Юстиниан, по всей видимости, намеревался, с одной стороны, поднять престиж государственного аппарата, а с другой (что не менее важно) - усилить контроль государства над ремеслом и торговлей. Более ощутимым ударом для крупных торговцев явились ограничения в получении прибыли (см. выше, с. 28) {Здесь стр. 17; Ю. Шардыкин}и запрещение заключать соглашения относительно минимальных цен на продукты питания и предметы ремесленного производства. Все эти меры, вне всяких сомнений, служили источником их глубокого недовольства.

Помимо торгово-ростовщической верхушки в Константинополе VI в., как мы видели, было множество мелких ремесленников и торговцев, положение которых отличалось от положения крупных купцов и состоятельных аргиропратов. Выше (гл. I) уже была отмечена нелегкая ситуация, в которой оказались в тот период ремесленники государственных мастерских и их семьи. Но в не менее сложном положении, как свидетельствует сам Юстиниан, находились мелкие самостоятельные производители - основная масса ремесленного населения. Многими мастерскими владели синклитики, архонты, кувикулярии, церкви, монастыри, странноприимные дома, Все они старались освободить свои эргастирии от налогов, перекладывая налоговое бремя на плечи мелких ремесленников. К тому же, как уже говорилось, 1100 эргастириев, приписанных к собору св. Софии, были освобождены от налогообложения [33, нов. 43, предисл.]; не платили налогов и 563 коллегиата, которые несли пожарную охрану города [17, IV, 63, 5]. Общая же сумма налогов не менялась, поэтому основной массе ремесленников приходилось платить налог в три-четыре и даже десять раз больше обычного [33, нов. 43, предисл.].

Помимо уплаты налогов ремесленники выполняли различные повинности (munera) [239, с. 179-181]. Так, эргастирии, располагавшиеся в портиках бань Зевксиппа, должны были обеспечивать их освещение и ремонт [17, VIII, 12, 19].

Большинство ремесленников и торговцев арендовали для своих лавок и мастерских помещения в портиках улиц и зданий, принадлежавших государству или частным лицами. Арендная плата, добавляясь к сумме налогов и повинностей, усугубляла и без того тяжелое положение мелких ремесленников и торговцев. Даже для таких богачей, как аргиропраты, арендная плата, насколько это явствует из IX эдикта, являлась ощутимой статьей расхода: им приходилось и "жизнь устраивать, и платить проценты, и отдавать арендную плату" [33, эдикт IX, гл. II]. Нередко трудовое население арендовало и жилища (????????), о чем упоминается в предисловии к 159-й новелле Юстиниана.

Эргастирии были небольшими, о чем свидетельствует хотя бы само их количество в Константинополе. Ремесленники могли нанимать помощников и даже держать рабов (107, с. 9-II] 37; при этом, как правило, они работали и сами. В 43-й новелле Юстиниан так говорит о них: "Есть ли что более неуместное, чем то, что люди, работающие собственными руками и кормящие таким образом своих жен и детей и ведущие остальные расходы, отягощались большей податью?"

В "Чудесах св. Артемия" весьма образно описан один из трудовых моментов жизни кузнеца Феодора. Посланник св. Артемия явился к нему как раз в то время, когда тот переделывал одно из своих изделий. "Горн его горел, мехи дружно работали, а он, положив молот на наковальню, стоял и ждал, пока расплавится железо неудавшегося изделия" [43, с. 38].

Довольно часто помогали ремесленникам члены их семей. В тех же "Чудесах св. Артемия" рассказывается, как девятилетнего мальчика по имени Георгий обучали ремеслу его родители, разбогатевшие от операций обмена и ростовщичества [43, с. 61-62].

Ремесленники работали на продажу [33, нов. 136, гл. III] и на заказ [27, кол. 3088]. Многие из них нанимались в другие мастерские. В частности, их нанимали отдельные аргиропраты, хлебопеки и др. (?????? ????????? ??????? ?...????????) [33, нов. 80, гл. V]. Весьма интенсивно применялся труд наемных рабочих в строительстве [95, с. 34 и сл.]. О наемных работниках шелкоткацких мастерских рассказывается в "житии св. Авксентия" [45, кол. 1384]. Условия найма бывали различны. Ремесленники могли получать оплату за выполнение работы в целом, за выполнение отдельных частей работы и повременную оплату за каждый день [90, с. 139]. Ткачи из "жития св. Авксентия", например, являлись поденщиками. Сам Авксентий нанимался поденщиком в шелкоткацкую мастерскую, получая, как и другие, за день только три обола и хозяйские харчи [45, кол. 1384]. Нанятые работали loco servorum, считались членами семьи хозяина, и за них отвечал pater familias. Поэтому они не имели права выступать с показаниями в суде против него. Вместе с тем хозяин, который мог продать раба, не имел права продавать наемного работника (за нарушение полагалась смертная казнь) [90, с. 140].

Наряду со строительством и ремеслами наемный труд широко использовался на работах в порту и на судостроительной верфи. Мы уже отмечали, что в гавани близ Апамеи на спуске на воду корабля трудилось 300 рабочих [27, кол. 2940]. Можно представить себе, сколько таких рабочих было в константинопольском порту. Об одном из них, грузчике по имени Мина, рассказывается в "Чудесах св. Артемия". Александриец по происхождению, он жил по ту сторону Золотого Рога, в Аргирополе [43, с. 45-47]. Немало здесь было и кораблестроителей. Тот же источник повествует, как некий корабельных дел мастер, постоянно проводя некоторое время в храме св. Артемия, выполнял там плотницкие работы [43, с. 39].

Жизнь ремесленников была нелегка. Прокопий, описывая осаду Рима готами, говорит, что большая часть простого народа страдала от недостатка съестных припасов. Далее следует такая ремарка: "Ведь люди рабочие и ремесленники имеют запасов всего лишь на один день" [35, т. II, III. 20]. Это замечание Прокопия в значительной степени носит общий характер и, по всей вероятности, может быть применимо не только к ремесленникам Рима. Так, в "Тайной истории" он ставит простых ремесленников наравне с бедняками и людьми, переживающими крайнюю степень унижения [35, т. III, XXV, 25; XXVI, 20]. О тяжелой жизни ткачей, изготавливающих низшие сорта шелковых тканей, рассказывается в "житии св. Авксентия" [45, кол. 1384]. Довольно часто ремесленники начинали трудиться с самого детства. Упомянутый выше кузнец Феодор еще мальчиком был отдан обучаться "злосчастному кузнечному мастерству" (?? ?????? ??? ??????? ??? ??? ?????? ?????? ??????? ??? ??????? ????????) [43, с. 37].

Обеднение основной массы торгово-ремесленного населения, вызванное притоком в Константинополь в V в. ремесленников из других городов [60, с. 16-17], по-видимому, и обусловило тот факт, что в источниках этого времени, по существу, стираются различия между терминами ????? и ?????. В качестве примера приведем пассаж из "Пасхальной хроники": ...??? ?????? ?????????? ??????? ??? ? ????? ??? ???????? ?? ??????? ?? ??? ????? [16, С. 623].

Тяжесть положения делала этот слой населения наиболее социально активным. Он является непременным участником постоянных волнений, происходивших в столице. Нельзя не согласиться с Г. Л. Курбатовым, который именно в трудовом населении, а не в люмпен-пролетариате видит основную силу народных мятежей. В качестве доказательства исследователь говорит о многочисленных антиналоговых выступлениях, а участниками их, бесспорно, были те, кто больше всего страдал от налоговой политики императоров,- торговые и ремесленные слои [64, с. 144].

Лица свободных профессий

К лицам свободных профессий можно отнести преподавателей, врачей, юристов, архитекторов и инженеров.

Высшее образование, как справедливо считает А. Джонс, могли получать только представители зажиточных слоев, начиная примерно с куриалов и выше, так как только обеспеченные родители могли позволить взрослым детям не работать и плюс к этому платить за обучение в четыре-пять раз больше, чем за начальное образование [235. т. II, с. 997].

Более того, сами врачи, адвокаты, преподаватели и т. п. были обеспеченными людьми и жили в отдельных домах. По рассказам Агафия, знаменитый архитектор Анфимий из Тралл и его сосед, ритор Зинон, дома которых были слишком близко расположены друг к другу, часто ссорились между собой и Анфимий, не имея возможности победить своего противника словесно, устроил в доме Зинона "искусственное землетрясение" [13, V, 6-7]. В другом месте Агафий пишет, как Ураний, отправляясь к Хосрову, надел достойнейшую одежду, какую носят ученые и учителя наук 38. Характерно, что сам Агафий смог оказать благодеяние родному городу Мирине, очистив его от грязи и построив в нем красивое здание [5, с. 176].

Данные Агафия подтверждаются сообщениями Прокопия, который говорит, что адвокаты до того, как Юстиниан отнял у них гонорар, получали средства, достаточные для роскошной жизни и внешнего блеска [35, т. III, XXVI, 2].

Вместе с тем образование часто являлось для интеллигенции единственным источником дохода. Так, тот же Агафий, родители которого были вполне состоятельны, чтобы позволить ему учиться не только в Константинополе, но и в Александрии [13, II, 15, 16], жалуется, что юриспруденция является для него единственным источником дохода: "Я же... просиживаю у императорского портика с раннего утра до захода солнца, изучаю и объясняю документы, связанные с судебными делами и процессами. Я чрезвычайно страдаю, когда меня беспокоят ими, и в то же время скорблю, когда не беспокоят, так как без труда и беспокойства мне невозможно обеспечить себя достаточно необходимым для жизни" [13,111, 1] (цит. по [5, с. 69]).

Тот же вывод можно сделать и на основании "Тайной истории" Прокопия, где автор, говоря о роскошной жизни и внешнем блеске адвокатов, отмечает, что источником их богатства является гонорар, который они получают, выступая с защитительными речами [35, т. III, XXVI, 2].

Вместе с тем материальное положение различных групп интеллигенции было далеко не всегда одинаковым. Преподаватели начальных школ, например, должны были иметь большой класс, чтобы жить на том же, весьма скромном уровне, что каменщик или плотник. Никакой поддержки от государства они не получали [235, т. II, с. 997]. Напротив, преподаватели более высоких ступеней обучения, для которых государство создавало кафедры, не только получали от него жалованье, но и имели ряд привилегий, в частности были освобождены от разного рода повинностей, например несения военной службы и постоя солдат [235, т. II, с. 998]. Наряду с ними существовало немало частных преподавателей, которые открывали свои школы и заводили кружки, успешно конкурировавшие с государственными школами.

В Константинополе обучение второй и третьей ступеней было сосредоточено в созданной в 425 г. Феодосием II императорской школе на Капитолии. Здесь были учреждены: для преподавания латинской словесности - три должности ритора и десять грамматиков, а для обучения греческой словесности - пять софистов и тоже десять грамматиков. Кроме того, в школе имелись одна должность профессора философии и две - права 39.

Возможно, что обучение второй и третьей ступеней велось не только на Капитолии, но и в других местах, в том числе в частных школах и кружках 40.

После двадцати лет беспорочной службы преподаватели императорской школы награждались титулом comes primi ordinis, который открывал доступ в ряды аристократии [235, т. II, с. 528].

По всей вероятности, то же самое можно сказать и о представителях других свободных профессий. Среди юристов выделяются придворные адвокаты, в корпорацию которых вступают дети знатных родителей [98, с. 26-27]. Самыми влиятельными среди них были юристы, входившие в императорский совет и служившие в императорской канцелярии. "Они являлись подлинными авторами императорских законов и составителями кодификаций" [98, с. 27]. Все юристы члены комиссии, подготовившей первое издание Кодекса Юстиниана, - Леонтий, Иоанн, Фока, Василид, Фома, Трибониан, Константин, Феофил, Диоскор и Презентин - принадлежали к высшей сановной знати [73, с. 32].

Именно из среды юристов нередко выходили видные государственные деятели. Так, Трибониан из Памфилии, занимавший должности магистра оффиций и квестора и обладавший консульским званием, начал свою карьеру вполне обыкновенно адвокатом префектуры претория [215, с. 44]. Прекрасным толкователем законов (?????...?????? ????????) являлся комит священных щедрот Кратин, принимавший участие в составлении Дигест [20, с. 17]. Лучшими знатоками законов в недалеком прошлом были, по заявлению Юстиниана, бывший квестор Патрикий и бывший префект и консул Леонтий [20, с. 17], который, будучи сыном видного" юриста Евдоксия [73, с. 32], сам получил прекрасное юридическое образование и до того, как между 502 и 505 гг. занял высокий пост префекта претория Востока [301, с. 782], преподавал право в известной Бейрутской юридической школе [73, с.32] 41. Во времена императора Анастасия префектуру претория Востока возглавляли почти исключительно юристы [301, с. 194].

Таким образом, среди константинопольских адвокатов были такие, которые занимали весьма видное положение, становились обладателями высоких административных постов и, следовательно, попадали в ряды аристократии. Вместе с тем в столице было немало и более скромных юристов, которые, как Агафий, сидя в своих конторах, расположенных в портиках, занимались разбором частных дел и давали консультации [35, т. IV, I, 11, 12].

Довольно много было в Константинополе врачей. Особое положение среди них занимали придворные врачи. О них упоминают жития [262, с. 129] и другие источники. Евагрий, например, рассказывает о том, как императрица София предлагала Хосрову послать ему своих придворных врачей [21, V, 12]. Обычно эти врачи носили титул комита первой или второй степени и нередко получали административные должности [235, т. II, с. 1012]. В "Пасхальной хронике" упоминается о враче императора Юстиниана Фоме, являвшемся a secretis [16, с. 625]. Придворные врачи являлись высокопривилегированной группой, освобожденной от всех обычных налогов, включая gleba senatoria [235, т. II, с. 1012].

Наряду с ними в Константинополе существовало немало обыкновенных врачей, которые имелись в каждом из регионов столицы. Не однажды упоминаются они в "Чудесах св. Артемия" [43, с. 2, 30, 31]. Так же как и врачи Рима, они, по-видимому, получали жалованье от государства [235, т. II, с. 708], но нередко и сами клиенты платили им за услуги [262, с. 131-132]. Немало, видимо, было и частных докторов, которые жили исключительно на те средства, которые получали от больных.

Неодинаковым было и положение инженеров и архитекторов, некоторые из которых поднимались очень высоко по социальной лестнице. К числу их можно отнести одного из зодчих св. Софии - Исидора из Милета, удостоенного титула magnificentissimus et illustris.

Итак, положение врачей, юристов, инженеров и т. д., которые по большей части являлись достаточно состоятельными людьми, было неодинаковым, и между скромным преподавателем начальной школы и профессором с титулом comes primi ordinis существовала пропасть.

При рассмотрении вопроса о лицах свободных профессий возникает еще один немаловажный вопрос: насколько многочисленна была эта группа. А. Джонс сделал интересное наблюдение, сравнив количество отдельных домов в Риме и Константинополе в V в.: в Риме было 1797 домов, в Константинополе - 4388, т. е. почти в 2,5 раза больше. Исследователь предполагает, что подобное различие вызвано тем, что "в восточной столице, видимо, был значительно более многочисленным средний класс, состоявший из чиновников, юристов и представителей других профессий", которые жили в собственных домах [235, т. II, с. 689] (иначе: [170, с. 526- 527]). Если вспомнить упомянутое выше свидетельство Агафия, с этим трудно не согласиться.

Вместе с тем, несмотря на свою многочисленность, этот слой не был социально активен. В источниках нет упоминаний об участии их в волнениях или в борьбе различных группировок, которая наполняла жизнь Константинополя. Напротив, многие из них, например Прокопий, отрицательно относились к мятежам и борьбе партий. Характеризуя с положительной стороны племянника Юстиниана Германа, Прокопий с похвалой отмечает его непричастность к борьбе партий, захватившей многих знатных людей [35, т. II, III, 40, 9]. Неодобрительно отзывается об этой борьбе Менандр [31а, фрагмент 1], с возмущением пишет об уличных спорах Агафий [13, II, 29; 102, с. 162]. Тем не менее интеллигенция не была и верным стражем закона и иногда открыто выступала против знати как определенной социальной категории. Так, Агафий вполне открыто порицает разбогатевшую знать [102, с. 161], а особый интерес Прокопия к народным движениям отражает оппозиционные взгляды историка по отношению к правительству [105, с. 16, примеч. 8].

Таким образом, не принимая непосредственного участия в уличных столкновениях, этот слой населения включал в себя большое количество людей, оппозиционно настроенных, чьи критические воззрения могли косвенным образом влиять на сознание других слоев.

Духовенство

Весьма значительное число людей относилось к духовенству и его обслуживанию. В Константинополе VI в. было множество церквей, монастырей, странноприимных домов. Только причт храма св. Софии, хотя он, безусловно, являлся самой крупной церковью города, составлял 525 человек: 60 священников, 100 диаконов 40 диаконис, 90 иподиаконов, 110 чтецов, 25 певчих и 100 привратников [33, нов. 3, гл. I]. При церквах помимо священнослужителей были хранители архивов (хартофилаки), нотариусы [171, с. 19-28], а хозяйственными делами в них ведали экономы [171, с. 16-17] и скевофилаки [171, с. 14, 314-318]. Кроме того, при крупных соборах (обычно кафедральных) имелись еще экдики, назначение которых было охранять юридические интересы собора и следить за порядками в среде причта [171, с. 12, 16].

Бесплатные похороны осуществляли так называемые деканы, которых поставляли 800 эргастириев. 300 других эргастириев давали деньги на похороны или людей на их проведение. Все эти 1100 эргастириев были подчинены храму св. Софии [33, нов. 59, гл. II]. Помимо доходов от такого значительного числа эргастириев св. София, да и другие церкви, а также монастыри и странноприимные дома обладали немалыми богатствами. В 7-й новелле Юстиниан перечисляет следующие виды церковных владений: недвижимое имущество, земли или дома, колоны, сельские рабы (?????? ????????, ?????? ????? ? ?????, ? ??????? ? ????????? ???????). Кроме того, у церкви св. Софии были ????????? ???????? (civiles annonas) [33, нов. 7, предисл.], означавшие норму продовольствия, выдаваемого населению бесплатно государством.

В столице и ее окрестностях у церкви было немало проастиев, которые сдавались ею в долгосрочную аренду [33, нов. 7, гл. III, VI].

В ведении церкви находился и расположенный на азиатском берегу Босфора лепрозорий Аргироний, реконструированный Юстинианом [96, с. 62].

Значительные пожалования церкви сделал Юстиниан. Он дарил ей земли, конфискованные у частных лиц, а также, по всей вероятности, и имущество арианских церквей, у которых было немало драгоценной утвари (золота, серебра, драгоценных камней), домов, земель [35, т. III, XIII, 4-6]. (Об арианских церквах см. [35, т. III, XI, 18].)

Юстиниан тщательно оберегал церковное имущество. Он запретил дарить или продавать владения церквей, монастырей, странноприимных домов [33, нов. 7]. В случае нарушения закона разрешалось возбуждать процесс не только против самих экономов, но и против их наследников. Причем экономы несли одинаковую ответственность, не только когда отчуждали церковное имущество сами, но и в случае, если это делал кто-либо из духовенства [33, нов. 7, предисл.]. Символограф, оформивший незаконную сделку, подлежал вечному изгнанию [33, нов. 7, предисл.].

В среде самого духовенства, однако, не все были в равной степени состоятельны. Существовало большое различие в положении низшего клира, патриарха и епископов [235, т. II, с. 906]. Даже положение низших клириков было не везде одинаково, поскольку оно зависело не только от их сана, но и от ранга церкви, в которой они служили [235, т. II, с. 906-907]. По утверждению Г.-Г. Бека, духовенство по его материальному положению можно было отнести к самым различным слоям населения: "пролетариям" и беднякам, средним слоям (?????), динатам и архонтам [133, с. 23].

Отношение Юстиниана к церкви не было однозначным. С одной стороны, он, как мы только что упоминали, охранял и расширял богатства церкви и стремился поднять ее престиж, придав силу закона постановлениям церковных соборов и расширив административные функции церкви [301, с. 395]. С другой стороны, он потребовал от священнослужителей более высоких нравственных норм поведения [140, с. 351], прямо поставил церковь в зависимое от него положение и вмешивался в ее внутренние дела. Император дополняет и даже изменяет церковные каноны, издает указы на имя патриарха Константинополя, определяет величину причта, определяет условия посвящения в сан епископа и другие духовные звания, регулирует устав церковных учреждений [301, с. 397]. Все это, вероятно, послужило источником недовольства и этого весьма влиятельного слоя населения Константинополя. Причастность духовенства к восстанию Ника, отголосок чего сохранился в сочинении Иоанна Зонары (см. ниже), возможно, находится в непосредственной связи с политикой Юстиниана по отношению к церкви.

Особую группу среди духовенства составляло весьма многочисленное монашество - чисто константинопольский, по мнению Ж. Дагрона, феномен [169, с. 253-255]. Рост монашества в городе был тесно связан с теми демографическими изменениями, которыми сопровождалось превращение небольшого городка Византия в столицу империи. Как обедневшее население других городов стекалось в Константинополь в поисках заработка и куска хлеба, так и монахи и монахини из провинции устремлялись в открытую новым влияниям столицу на берегу Босфора в надежде обрести здесь "новый Иерусалим" [169 с. 276]. По предположению Ж. Дагрона уже в середине V в. монахи в Константинополе составляли примерно 10-15 тыс. человек [169, с. 255], а VI век отмечен подлинным расцветом столичных монастырей.

Константинопольское монашество образовывало важную социальную группу общества, которая, хотя и отличалась от других слоев населения, вместе с тем самым непосредственным] образом вписывалась в жизнь города. Ни монашеское звание, ни монастырский образ жизни не отгораживали их от всего, что происходило в столице.

До Халкидонского собора (451 г.) монахи редко жили в монастырях, да и самих монастырей было в Константинополе немного. В "Notitia dignitatum" (вторая четверть V в.), где обозначено 14 церквей, расположенных в различных регионах столицы, не зафиксировано ни одного монастыря. Естественно, что монастыри не только не охватывали всей массы монахов, но они не включали даже большинства их. Многие монахи жили в одиночестве; весьма распространенным явлением были небольшие общества монахов, обитавших поблизости от какого-либо храма или "святых мест"; некоторые монахи объединялись с целью охраны мартириев или в благотворительных целях. Нередко подобные монашеские общества создавались на короткое время и быстро распадались. Между всеми этими видами монашества не было существенных различий, и монахи могли переходить из одного вида в другой [169, с. 255-256].

После Халкидонского собора, одной из задач которого было подчинить церкви этот весьма беспокойный слой населения, активно противопоставлявший себя и церковным и гражданским властям, и ограничить круг его интересов лишь внутримонастырскими проблемами [12, с. 34-35], монастыри стали главным местом пребывания монахов. Но, по всей видимости, еще продолжали оставаться вне стен монастыря отдельные монахи или небольшие их группы. Пребывание монахов на улицах города вопреки всем попыткам Халкидонского собора запретить их "бродяжничество" было самым заурядным, обычным явлением.

Законами 529 и 530 гг., а также новеллами, вышедшими уже после восстания Ника, Юстиниан ввел более строгую дисциплину для монахов, требуя от них соблюдения истинно монашеского образа жизни [17, I, 3, 43, 46, 51, 52; 33 нов. 5, 76, 123, гл. 27]. Тогда же развернулось и грандиозное строительство монастырей, число которых в его правление перевалило за 70 [228, с. 3].

По своему образу жизни, да чаще всего и по происхождению монахи были близки к народным массам столицы [169, с. 275]. Можно с очевидностью предположить, что и переход людей из мирского состояния в монашеское совершался не только из религиозных побуждений, но и в результате обеднения значительного количества населения (в первую очередь ремесленников и крестьян) [65а, с. 49, 70], столь характерного для ранневизантийского времени. В этом смысле наличие множества монашествующих в столице, несомненно, свидетельствовало об обострении социальной ситуации во всей империи и в Константинополе в частности.

С середины IV до середины V в. стекавшиеся в столицу аскеты и монахи нередко являлись главным источником возникавших в городе беспорядков [169, с. 261-276]. Весьма активно вело себя монашество и в правление Анастасия I, тяготевшего к монофиситству. Для оказания поддержки столичному монашеству в Константинополь стекались монахи из провинций. Столица империи в то время оказалась буквально наводненной монахами различных направлений. Ортодоксальные монахи столицы открыто противопоставили себя императору и патриарху, отказавшись от всякого общения с ними. На помощь им в большом числе явились православные монахи из Палестины, а незадолго до этого прибыла депутация монахов-монофиситов из Сирии в количестве 200 человек [41, с. 152]. И те и другие вели агитацию среди населения Константинополя. Атмосфера в городе была тревожной.

Присутствие монахов остро ощущалось в Константинополе и в 531-532 гг., в период подготовки и проведения переговоров с монофиситами. Их деятельность, приводившая по временам к весьма бурным манифестациям, оставила весьма ощутимый след в источниках того времени [16, с. 629; 52, с. 59].

Люмпен-пролетариат

Константинопольский люмпен-пролетариат значительно отличался от римской паразитической толпы, существовавшей исключительно за счет государства и презиравшей, как все свободные римляне, физический труд. Люмпен-пролетариат Константинополя все более приближался по своему положению к беднейшему трудовому населению города [64, с. 137-138] и был представлен по преимуществу людьми, кормившимися случайными заработками, нищенством, воровством, подачками богачей и церкви. Зимой им часто негде было пристроиться, но летом многие из них работали грузчиками в порту, чернорабочими на стройках, а также нанимались на обработку садов и огородов. Число чисто люмпен-пролетарских элементов постоянно сокращалось за счет приобщения их к труду [64, с 137-138; 69, с. 121-122].

Весьма распространено было в Константинополе нищенство. Эти вконец опустившиеся люди старались вызвать как можно больше сострадания прохожих своим жалким видом и получить таким образом какую-нибудь подачку [43, с. 13].

К люмпенам, очевидно, следует отнести и странствующих софистов. Пример такого софиста дает Агафий в образе Урания, который, приходя в дома богачей, частенько подвергался насмешкам и, случалось, бывал бит по щекам [13, II, 29].

Прокопий, упоминая обо всех этих бедняках, называет их людьми неимущими, находящимися в крайней нужде и унижении [35, т. III, XXVI, 18]. Они по большей части не имели жилья, ютились в портиках и на папертях церквей, постоянно видя перед собой призрак голода. Вполне естественно, что они отличались крайней возбудимостью и остро реагировали на все происходившее в столице. Это были непременные участники всех народных волнений и мятежей.

Ряды константинопольского люмпен-пролетариата постоянно пополнялись пришельцами из провинции. По большей части это были земледельцы (???????). "Известно нам,- говорил Юстиниан, - что провинции постепенно лишаются собственных жителей, великий же этот наш город постоянно осаждается различными людьми, прежде всего земледельцами, покинувшими свои города и бросившими земледелие" [33, нов. 80, предисл.]. Среди них были как свободные (?? ?? ?????????), так и зависимые люди (??? ??????????) [33, нов. 80, гл. II-IV]. Одни приходили по делам, чаще всего судебным [33, нов. 80, гл. II-III], Другие вообще не имели определенной цели (?? ?? ???? ???????? ????? ? ????? ?????? ??? ??????? ??? ?????? ???? ??? ???????? ??????) [33, нов. 80, гл. IV]. Эти люди, которых в Константинополь привела нужда, вызванная, в частности, общим оскудением деревни (коснувшимся как свободных крестьян, так и колонов, поскольку прогрессивная фаза в развитии колоната к середине V в. завершилась) [60, с. 12], также становились непременными участниками возникающих в столице народных волнений. Ухудшение положения деревни сказывалось, таким образом, и в обострении ситуации в Константинополе.

Рабы

На самой нижней ступеньке социальной лестницы находились рабы, которые могли быть собственностью как государства, так и частных лиц. Как уже упоминалось, были свои рабы (преимущественно сельские) и у церкви. Труд рабов сохранял свое значение и в сельском хозяйстве, и в ремесле, а также на общественных работах [107, с. 9; 69, с. 47-67]. Об использовании рабов в ремесле свидетельствуют неоднократные упоминания в законодательных актах о рабах, владеющих ремеслом. В судебных казусах, рассмотренных Дигестами, особо учитывается, знает раб ремесло или нет |20, XVIII, 1,43; VI, 1, 29; 107, с. II]. Рабы-ремесленники, естественно, ценились дороже. Согласно закону Юстиниана, адресованному префекту претория Демосфену (531 г.), раб-ремесленник стоил 30 номисм, в то время как необученный раб - 20 номисм. Раб-евнух, владеющий каким-либо ремеслом, ценился в 70 номисм [17, VI, 43, 3].

Рабов-ремесленников можно было не только продавать, но и отдавать внаем. В Дигестах упоминается об отдаче внаем рабов штукатуров и каменщиков [20, XIII, 6, 5, 7]. В другом постановлении говорится об использовании наемных рабов в лавках (in taberna) [20, XIX, 2, 45].

Довольно широко применялся труд рабов-ремесленников в государственных мастерских. Характерно, что в Кодексе Юстиниана они иначе называются рабскими мастерскими (Si qui publicorum servorum fabricis), хотя, как было уже отмечено, там работали и свободные люди (liberi) [17, VI, 1, 8]. Занятые в них рабы навсегда прикреплялись к своим мастерским. Если такой раб каким-то образом переходил к частному владельцу и женился у него на рабыне, то его, как и его жену, следовало немедленно вернуть на прежнее место [17, VI, 1,8].

В свободном ремесле труд рабов использовался довольно редко: в VI в. преобладало мелкое ремесленное производство. Источники упоминают лишь о рабах аргиропратов [34, с. 2-4].

Значительно чаще, по-видимому, применялся в ремесле труд рабов, получивших мастерскую в качестве пекулия [107, с. 17-20; 69, с. 57].

В VI в. по-прежнему было много рабов, прислуживавших в домах - поварами, стольниками, спальниками, поставщиками продуктов. Большое количество слуг-рабов наполняло императорский дворец и дома знатных вельмож [107, с. 13]. О многочисленных рабах Велисария, например, сообщает Прокопий [35, т. III, 1,27].

Положение рабов в VI в. несколько улучшилось 42, но все еще оставалось достаточно тяжелым. От того же Прокопия известно, как жестоко обходилась со своими рабами жена Велисария Антонина [35, т. III, I, 27]. Вместе с тем источники не упоминают о рабах при описании восстаний и мятежей, происходивших в Константинополе. По всей вероятности, это объясняется тем, что в городах преобладала социальная борьба других слоев населения 43.

***

Итак, мы попытались выявить основные общественные группы, входившие в состав населения Константинополя в начале VI в., и постарались охарактеризовать их социальное лицо. Подведем некоторые итоги.

Состав населения Константинополя отличался значительной сложностью и был представлен следующими слоями: аристократией, торговцами и ремесленниками, интеллигенцией, духовенством, люмпен-пролетариатом и рабами. При этом каждый из слоев не был совершенно однородным.

Столичная аристократия состояла из представителей родовитой римской знати и потомков тех сенаторов, которые поднялись в этот слой в IV-V вв. Вместе с тем она включала в себя и немало "новых людей" - выскочек, проникавших в ее среду благодаря родству с императором или способностям, проявленным на государственной службе. В последнем случае сенаторами нередко становились и варвары - талантливые военачальники и дипломаты Столичную аристократию этой эпохи нельзя отождествлять с имперской земельной аристократией в целом, хотя нет оснований и для резкого противопоставления константинопольской знати провинциальной.

Основу богатства столичных сенаторов составляли доходы с имений (чаще всего городских и пригородных), а также со сдачи в аренду мастерских и доходных домов. Значительную прибыль приносило им занятие государственных должностей и участие во всякого рода коммерческих сделках.

Несмотря на то, что говорить об отчетливо выраженной социальной мобильности столичного общества VI в. нет никаких оснований, нельзя не признать тем не менее, что положение константинопольской аристократии не отличалось достаточной стабильностью и часто зависело от воли императора.

Сложным по составу было и торгово-ремесленное население столицы. С одной стороны, оно было представлено все более выдвигавшейся торгово-ростовщической верхушкой - аргиропратами, навикуляриями, торговцами-оптовиками. В известном смысле они (прежде всего аргиропраты) противостояли сенаторской аристократии города, регулярно участвуя в коммерческих сделках с представителями самых разных слоев населения и располагая обширными связями в различных общественных сферах, в том числе и при дворе. Многие аристократы были их постоянными клиентами и должниками. Основную и, по всей видимости, наиболее многочисленную группу жителей столицы составляли мелкие ремесленники и торговцы. На плечи этой наименее состоятельной части торгово-ремесленного населения падала главная тяжесть бремени государственных налогов. Многие ремесленники не имели собственных мастерских и были вынуждены работать по найму.

Интеллигенция и духовенство также включали в свою среду людей самых различных по своему богатству и положению в обществе.

Люмпен-пролетариат столицы существенно отличался от римского люмпен-пролетариата, все более приближаясь по своему положению к беднейшему трудовому населению города - поденщикам, сезонным рабочим, людям, кормившимся случайными заработками. Ряды люмпен-пролетариата постоянно пополнялись пришельцами из провинции, прежде всего разорившимися крестьянами (свободными и колонами). Обеднение деревни существенным образом сказывалось на обострении социальной и демографической ситуации в столице.

По-прежнему наиболее бесправной, хотя в данное время уже не столь многочисленной группой городского населения были рабы.

Значительная часть жителей столицы так или иначе имела основания для недовольства своим положением, хотя для каждой социальной группы эти основания были различными. Так, аристократов не устраивало чрезмерное, с их точки зрения, укрепление государственной власти, проявлявшееся и в усилении контроля императора над государственным аппаратом, и в ограничении их собственной коммерческой деятельности, и в отсутствии возможности проявлять реальную политическую активность.

Контроль государства над ценами, устанавливаемыми торговцами, и процентами, взимаемыми ими при заключении сделок, сильно задел интересы торгово-ростовщической верхушки. На отношении к государственной власти навикуляриев существенным образом сказалось введение и увеличение в столице таможенных сборов.

Что касается основной массы трудового населения Константинополя, бедневшей, в частности, в результате сильного притока конкурентов-ремесленников из других городов и еле-еле сводившей концы с концами, то ее недовольство и возмущение было наиболее глубоким.

Все это обусловило высокую социальную активность жителей Константинополя, их участие в бурных событиях, происходивших в городе. Не оставалось пассивным даже духовенство столицы, имевшее нередко самое непосредственное отношение к возникавшим здесь волнениям. На ход социально-политической борьбы в городе оказывала влияние (хотя и косвенное) и интеллигенция, чьи доходы также были значительно урезаны Юстинианом.

Глава III

СОЦИАЛЬНЫЕ СВЯЗИ. ПАРТИИ ИППОДРОМА

Как мы уже видели, к началу VI в. социальная структура Константинополя, как и других городов империи, прежде всего крупных заметно усложнилась. Изменились и социальные связи в городе. Новой и основной их формой стали партии ипподрома, так называемые димы (факции) венетов (голубых) и прасинов (зеленых).

К сожалению, сведения источников о партиях ипподрома далеко не полны и не всегда определенны. Византийские авторы, воспринимавшие димы как явление в высшей степени обыденное и привычное, не оставили ясного и полного описания их состава, деятельности и т. д. Недомолвки, а порой и просто неясности отдельных пассажей, касающихся партий ипподрома, допускают различное, а иной раз и совершенно противоположное толкование. Этим и объясняется существование, различных концепций и горячих споров, возникающих в связи с этой проблемой, которая привлекала внимание многих видных ученых, достаточно назвать такие имена, как А. Рамбо, Ф. И. Успенский, Г. Манойлович, А. П. Дьяконов, М. В. Левченко, М. Я. Сюзюмов, Н. В. Пигулевская, Г. Л. Курбатов [284; 285; 111; 264; 51; 70; 93; 78, с. 129-164; 65, с. 1-11].

В недавнее время попытка дать принципиально новое освещение этого вопроса была сделана А. Камероном. Заявив в преамбуле своей монографии, что существующие относительно цирковых партий концепции - миф, основанный на непонимании особенностей Поздней Римской империи, А. Камерон решил полностью пересмотреть весь комплекс вопросов, связанных с димами, и создать свою, новую концепцию [156, с. V, 1-3; 44].

Сущность теории А. Камерона сводится к следующему. Византийский термин ????? отнюдь не означает "демы" в античном смысле, когда они являлись территориальными (квартальными) объединениями граждан. В широком контексте он равнозначен термину ????? и означает народ вообще [156, с. 23-35]. Это уже не "демос" в античном значении, но скорее "чернь" [156, с. 30]. Множественное число ?????, употреблявшееся как эквивалент к единственному числу ?????, является следствием развития греческого койне и представляет собой аналогию с такими словами, как ?????, ????, ????? [156, с. 29]. По отношению к цирковым партиям также употреблялся термин ?????, но он отнюдь не означал ни народ вообще, ни сколько-нибудь большие группы населения. Это лишь незначительные по своей численности, говоря современным языком, клубы спортивных болельщиков, охватывающие всего несколько сотен человек [156, с. 75, 80], преимущественно молодежь, которых автор откровенно называет хулиганами, склонными к разного рода неразумным действиям, даже вандализму [156, с. 271]. В связи с этим социальный анализ партий представляется А. Камерону делом совершенно абсурдным. Сама же борьба партий рассматривается им как бессмысленная борьба молодых болельщиков ипподрома, и даже такое крупное движение, как восстание Ника, представляется автору лишь актом вандализма со стороны хулиганов [156, с. 276-277].

В терминологическом плане А. Камерон повторяет наблюдения, сделанные более 30 лет назад М. Я. Сюзюмовым, который отметил и различные значения термина ?????, и его равнозначность в отдельных случаях понятию ????? [93, с. 92]. Однако в отличие от Камерона, по мнению которого ????? являлись всего лишь клубами болельщиков игр, М. Я. Сюзюмов считал, что термин ????? уже в V в. служил обозначением социальных по своей сущности партий цирка [93, с. 92].

И в самом деле, если можно спорить о частных вопросах проблемы (связь партий с религиозными течениями, их распределение по кварталам и т. д.), то невозможно сомневаться в том, что партии ипподрома объединяли самые широкие слои населения и являлись важным фактором социально-политической жизни города.

В "Войне с персами" Прокопий так говорит о партиях цирка: "?? ????? ?? ????? ?????? ?? ?? ???????? ?? ??????? ??? ????????? ????????" [35, т. ?, ?, ?, 24, 2]. А. Камерон вполне резонно понимает эту фразу в том духе, что все население империи делилось на димы венетов и прасинов (у Прокопия, правда, речь идет лишь о населении городов). Однако свое толкование замечания Прокопия А. Камерон сопровождает следующей ремаркой: "Можем ли мы действительно доверять Прокопию?" [156, с. 711. Но кому же доверять, если не автору VI в., тем более что он повторил свою мысль дважды - в "Войне с персами" и в "Тайной истории" [35, т. III, VII, I]. Высказывание Прокопия подтверждается и сходным утверждением Феофилакта Симокатты, который говорит: "??? ??? ??? ???????? ??????? ?? ??? '??????? ??????????? ?????" [42, VIII, 7, II]. Вряд ли это был привычный топос, тем более что далее Феофилакт подчеркивает, что вследствие этого деления народа на две партии "жизнь омрачалась великими бедствиями... и дела ромеев приходили в упадок" [42, VIII, 7, 11].

То, что речь идет не о малочисленных клубах болельщиков, а о больших группах людей, явствует и из иных источников. В изображении Иоанна Малалы венеты и прасины - это весь народ, заполнивший ипподром и разделенный на две группы. Описывая восстание Ника, хронист рассказывает, как венеты и прасины во время игр просили помиловать осужденных - одного венета, другого прасина. Не удостоившись ответа, толпа, единодушно покинула ипподром [26, с. 474]. В другой момент восстания Ника в результате подкупа кувикулярием и спафарием Нарсесом представителей партии венетов единая первоначально толпа, заполнившая ипподром, вновь раскололась надвое (?????????? ?? ?? ??????) [26, с. 476].

Отрицая социальный характер цирковых партий, А. Камерон ссылается, в частности, на эпизод из "Церковной истории" Евагрия, повествующий о событиях в Антиохии в 579 г., когда в городе возникла вражда между епископами Астерием и Григорием. По утверждению А. Камерона, Евагрий в данном отрывке противопоставляет димы другим категориям населения (в том числе высшим классам и ремесленникам) [156, с. 82]. На деле же церковный историк пишет, что в ходе этих событий на сторону Астерия встала городская верхушка, а затем ему удалось привлечь к себе простонародье и ремесленников [21, VI, 7]. О димах пока еще речи нет. Продолжая свой рассказ, Евагрий говорит, что сначала люди бранили Григория поодиночке (???????), и наконец народ (как нечто единое целое) стал проклинать его. Оба дима (????...?? ?????) пришли к согласию и начали произносить оскорбительные речи в его адрес на больших улицах, в общественных местах, в том числе и в театре [21, VI, 7]. Евагрий рисует картину событий в развитии, давая стройное и полное их описание; Камерон же взял из контекста лишь отдельные его части и без всяких к тому оснований противопоставил друг другу. Если же рассматривать пассаж Евагрия так, как он написан самим историком, то он, вне всякого сомнения, не только не противоречит данным других памятников (сочинениям Прокопия, Иоанна Малалы, Феофилакта Симокатты), но и дает им дополнительное подтверждение.

Источники действительно отмечают существование узких групп спортивных болельщиков. Но это вовсе не ?????, а ?????????, ???????? (juvenes). Они образовывали военно-спортивные общества молодежи, обучавшейся стрельбе из лука или метанию копья под руководством ветерана [93, с. 114]. Подобные общества известны по Дигестам, но их происхождение, вероятно, связано с Малой Азией, где они были издавна широко распространены в той же степени, как, например, и общества старцев [74, с. 299-300]. А. Камерон весьма своеобразно подошел к вопросу об упомянутых стасиотах - juvenes. С одной стороны, он утверждает, что истинные приверженцы голубых и зеленых - это молодежь, которая во взаимных стычках выплескивала свою энергию. В качестве доказательства он приводит использованные в источниках термины ???????, ???????? [156, с. 75-79]. Однако, разбирая надписи на скамьях одеона Афродисии, А. Камерон неожиданно противопоставляет зеленых и голубых тем же ????????. Речь идет о следующих из сохранившихся надписей: "??????(?), ????? ???????(?), ????? ??????" [156, с. 79]. По мнению А. Камерона, эти надписи являются убедительным доказательством того, что на ипподроме (как и в театре) собирались не только болельщики голубых и зеленых, но и иные, нейтральные группы. "Голубые, - пишет он, имели в Афродисии свои места, но то же можно сказать о евреях, teenagers и, вне всякого сомнения, о многих других" [156, с. 79] 1. Отметим, что при этом наш автор, которому, казалось бы, весьма присуща приверженность к употреблению специальных терминов, предпочитает в данном случае пользоваться не термином ????????, который фигурирует в надписи, а английским словом teenagers. И эти teenagers оказались у него не связанными ни с голубыми, ни с зелеными, но попали в нейтральную группу. Однако надпись содержит именно слово ????????, а оно, как и ???????, означает стасиотов (например, ???????? ???????? в "Пасхальной хронике" и у Феофана) [16, с. 623; 41, с. 185]. Это и есть та молодежь, которая, по словам Прокопия [35, т. I, А, II, 8, 11], устраивала постоянные потасовки на ипподроме.

В "Тайной истории" еще более четко показано, что голубые и зеленые представляли собой две крупные партии, на которые делилось население городов, а наиболее беспокойной частью партий являлись юноши - ?????????. "Как я рассказывал в прежних книгах,- пишет Прокопий,- народ издавна делился на две части. Приблизив к себе одну из них, партию венетов, которые и раньше ему во многом содействовали, Юстиниан умудрился все разрушить и привести в беспорядок. Однако не все венеты были готовы следовать за ним и исполнять его желания, но только те, которые являлись стасиотами... Стасиоты прасинов также не оставались безучастными" [35, т. III, VII, 1-4]. Ниже Прокопий прямо говорит, что именно молодежь являлась стасиотами: "Постепенно и многие другие юноши стали стекаться в эти товарищества" [35, т. III, VII, 23].

Конечно, А. Камерону известны эти выдержки из "Тайной истории" Прокопия. Комментируя их, он утверждает, что стасиоты являлись истинными приверженцами партий; те же, кого историк VI в. именует голубыми и зелеными, были, по мнению Камерона, случайными болельщиками то наездников в голубом, то в зеленом [156, с. 75]. Таким образом, А. Камерон так интерпретирует Прокопия, что стасиоты у него оказываются истинными приверженцами какого-либо цвета, когда же автор говорит о надписях одеона Афродисии, то в число сторонников голубых и зеленых не попадают именно стасиоты.

Итак, теория А. Камерона, которая, в сущности, возрождает забытую точку зрения А. Рамбо, представляется нам недоказанной и противоречащей данным источников.

А. Камерон, на наш взгляд, прав лишь в том, что димы не имели генетической связи с античными демами, но это отнюдь не значит, что они являлись исключительно спортивными объединениями.

Причиной возникновения крупных партий цирка была не столько страсть византийцев к бегам, сколько изменения в социально-экономическом развитии империи, кризис полиса, усложнение социальной структуры города.

Если до IV в. основу социальной структуры городов греческого Востока составляли довольно однородные по своему положению и состоянию куриалы и плебс, то уже в IV в. и сословие куриалов, и ordo plebeiorum начинают утрачивать свое единство. В среде куриалов выделяется группа principales, которая к концу IV - началу V в. оформляется как особый социальный слой, значительно отличающийся от остальной массы обедневших куриалов [64, с. 151-153]. Дифференциация происходит и среди плебса, где выделяется торгово-ростовщическая верхушка: богатые купцы и торговцы, аргиропраты и навикулярии.

Кроме того, весьма существенным образом на изменении социальной структуры городов сказалось появление в них выдвинувшихся на государственной и военной службе крупных земельных собственников, не связанных ранее с городом [64, с. 154-155].

Количество сословий в городах увеличивалось. Иной становилась и социально-политическая ситуация. До IV в. в городах безраздельно господствовала муниципальная аристократия, державшая в повиновении плебейское население города, с IV в. постепенно все более значительную часть населения начинает контролировать военно-чиновная знать [93, с. 104-105], которая приобретает и земли, и дома (в том числе и доходные), и мастерские.

Источники дают основания предполагать, что существовали своего рода дома аристократов-сенаторов, объединявших под своим главенством людей самых разных социальных кругов. Мы уже говорили о том, что резиденции аристократов все больше и больше превращались в коммерческие учреждения - ?????, ??????, которые занимали обычно целые кварталы, носившие их имена и, естественно, находившиеся под их полным контролем. Одним из подобных домов в столице являлся дом Апионов, крупнейших земельных собственников империи [26, с. 491].

Все более заметную роль в городах ранней Византии начинала играть торгово-ростовщическая верхушка. Константинопольские аргиропраты, например, обладали весьма разветвленными связями, пользовались влиянием при дворе и имели к нему непосредственный доступ. В 562 г. они оказались в самом центре заговора против Юстиниана.

Верхние слои населения начинают делить город на свои сферы влияния. Взаимоотношения внутри этих сфер влияния и борьба между контролирующими их группами и послужили основой для возникновения партий ипподрома, партий венетов и прасинов - этой новой и, на наш взгляд, наиболее важной формы социальных связей в городах ранней Византии. Ипподром с его делением зрителей на группы прекрасно соответствовал новой ситуации. Здесь различные слои населения объединялись в партии, партии приходили в соприкосновение друг с другом.

Самые ранние упоминания о партиях цирка относятся к первой половине V в. (правление Феодосия II) [26, с. 351], но их формирование началось, по-видимому, еще в IV в. Основой для их возникновения был, по всей вероятности, антагонизм между муниципальной и военно-чиновной аристократией, определявший политическую ситуацию в городе в IV в. В Константинополе генезис партий ипподрома происходил, видимо, несколько иначе, хотя сущность процесса была весьма сходной. Здесь соперничество возникло между военно-чиновной знатью и сенаторской аристократией, формировавшейся из муниципальной знати, наплыв которой в Константинополь во второй половине IV в. был необычайно велик [235, т. II, с. 527]. IV век, на наш взгляд, являлся лишь предысторией складывания факций ипподрома. Партии еще не были оформлены, но начало практике деления населения на группы было положено. В этот период неопределенности народные массы, используя трения внутри господствующего класса, образовывали в театре и цирке собственные группировки по корпорациям [59, с. 2-20].

Судя по тому, сколь часто они начинают упоминаться в источниках конца V в., можно заключить, что к этому времени партии венетов и прасинов уже вполне сложились. Расстановка классовых сил в V в. меняется. Антагонизм между муниципальной и военно-чиновной знатью, характерный для IV в., теряет свою остроту, поскольку служилая знать и родовитая аристократия сливаются в один слой. В V в. на первый план выходят противоречия между аристократией и торгово-ростовщической верхушкой.

Представители знати, и торговцы соперничали в торговле хлебом и продуктами сельского хозяйства [78, с. 145]. Однако гораздо большее значение, на наш взгляд, имело то обстоятельство, что в этот период аристократия, среди доходов которой поступления от ремесленных эргастириев приобретают существенную роль, весьма активно проникает в ремесло и торговлю ремесленными изделиями 2, создавая сложности для владельцев остальных эргастириев. Сенаторы всячески пытались освободить свои мастерские от налогов, перекладывая это тяжелое бремя на остальные эргастирии, владельцам которых приходилось платить налог в 3, 4 и даже в 10 раз больше обычного [33, нов. 43, 59]. Кроме того, их чрезмерная активность в области ростовщичества и склонность к мошенническим аферам при заключении сделок (см. выше) служили дополнительным источником противоречий между сенаторской знатью и торгово-ростовщической верхушкой города.

Эти противоречия и легли в основу деления населения на цирковые партии, которые становятся важным фактором в социально-политической жизни ранневизантийского города. Упоминания о них практически не сходят со страниц хроник и исторических сочинений.

Как показало исследование Дж. Файна, для обозначения партий употреблялись равнозначные и взаимозаменяемые термины ?? ????, ?? ????? [189, с. 29-37].

Примечательно (и на это обратил внимание еще М. Я. Сюэюмов [93, с. 96]), что термин ?? ????? чаще всего употреблялся именно тогда, когда речь шла не просто о народе как о черни, а о партиях ипподрома. В связи с этим нам кажется уместным высказать предположение, что появление самого термина связано не столько, как это полагает А. Камерон, с эволюцией языка (когда появились аналогичные формы ?? ?????, ?? ?????), а именно с тем историческим фактом, что народ оказался разделенным на две части (?? ????). Как эквивалент к этим ?? ???? стали употреблять более привычное слово о ?????, но уже во множественном числе - ?? ?????. Возможно, что и появление множественного числа ?? ????? и ?? ????? также имеет некоторую связь с усложнением социальной структуры не только высших, но и низших слоев населения.

В официальной иерархии партии ипподрома рассматриваются прежде всего как организации народных масс и противопоставляются сенату (в Константинополе), городской знати (в других городах империи) и торгово-ростовщической верхушке (?? ????????????) [38, VII, 9, 3], ср. [16, с. 712]. Однако, судя по высказываниям ранневизантийских авторов, и сенаторы и ?? ????????????? тоже принимали непосредственное и весьма активное участие в борьбе партий ипподрома [26, с. 416, 488, 491]. Говоря о племяннике Юстиниана Германе, Прокопий ставит ему в особую заслугу то, что он не разделял пристрастия других знатных лиц к соперничеству партий [35, т. II, III, 40, 9]. Прокопий явно рассматривает этот факт не как правило, а как исключение.

Примеры участия аристократии и торгово-ростовщической верхушки в борьбе партий содержатся в "Хронографии" Иоанна Малалы и других сочинениях. Все они собраны в работах Г. Манойловича, А. П. Дьяконова, М. В. Левченко, и в этом плане труды названных исследователей продолжают сохранять свое значение. Несомненно, что и аристократы, и торгово-ростовщические элементы оказывали и косвенное и прямое влияние на партии цирка и стремились проводить через них свои интересы. Поэтому точка зрения А.П. Дьяконова [51, с. 187-195], подкрепленная наблюдениями М. В. Левченко [70, с. 181-183], что аристократия возглавляла партию венетов, а торгово-ростовщическая верхушка - партию прасинов, представляется нам вполне убедительной 3.

Низы партий, по всей видимости, составляли лица, каким-либо образом связанные с верхушками димов и находившиеся в сфере их влияния. Однако, на наш взгляд, было бы ошибкой думать, что в первую партию - венетов - попадали лишь земледельцы, а во вторую - прасинов - только ремесленники. Социальной опорой знати в городах отнюдь не являлись лишь те, кто был связан с обработкой садов и огородов их городских и пригородных поместий (проастиев). Более того, сам по себе факт наличия сколько-нибудь значительного числа находившихся в той или иной зависимости от хозяина поместья земледельцев представляется спорным, поскольку в Константинополе, как мы видели, работами в садах и огородах занималась особая корпорация садовников, нередко находившихся даже в конфликтных отношениях с владельцами проастиев 4. Аристократы в не меньшей степени, чем торгово-ростовщическая верхушка, могли рассчитывать на ремесленников города, так как знатные владельцы зданий и проастиев сплошь и рядом отдавали в аренду мастерские и жилье (см. выше). По данным папирусов известно, что ремесленные корпорации вносили взносы в кассы как венетов, так и прасинов [112, с. 195].

Таким образом, и в партии венетов, и в партии прасинов было немало ремесленников. Вне всякого сомнения, в обеих партиях состояли люмпен-пролетарии, и в этом отношении оба дима также были одинаковы. То же самое можно сказать и о многочисленных пришельцах из других мест, принимавших участие в борьбе на стороне той или другой партии. Большую часть их, по словам Юстиниана, составляли земледельцы [33, нов. 80, предисл.]. Таким образом, в каждую партию могли входить и ремесленники, и земледельцы, и люмпен-пролетарии. Причина того, что эти близкие по своему положению люди участвовали в борьбе на стороне разных партий, на наш взгляд, объясняется особенностью социальных связей в ранней Византии, а также тем, что борьба партий открывала для народных масс наиболее легкий путь для выражения протеста против социального угнетения. Иллюстрацией к этой точке зрения могут служить слова Псевдо-Захарии, который рассказывает, как люди из провинции (а мы только что убедились, это были в основном земледельцы), недовольные политикой Иоанна Каппадокийского, присоединялись к одной из партий и принимали участие в ее борьбе [46, IX, 14].

Близостью социального состава низов партий и объясняется та легкость, с которой борьба между димами переходила в борьбу народных масс против социального угнетения. Ею же можно объяснить ту, если можно так выразиться, топографическую пестроту, которая характерна для расположения кварталов венетов и прасинов. А. П. Дьяконов считал, что голубые Константинополя селились в старом городе, зеленые - в новом [51, с. 187-195]. По мнению же М. Я. Сюзюмова, напротив, старый город находился в сфере влияния торговых элементов, новый - аристократических [93, с. 94]. Исследование Г. Принцинга показало, что кварталы тех и других перемежались как в центральной части столицы, так и на окраинах. В районе центральной улицы Константинополя располагались и кварталы венетов, и кварталы прасинов [283, с. 26-48].

Но как бы то ни было, отрицать размещение венетов и прасинов по разным кварталам, как это делает А.Камерон, невозможно. Пусть оно было иным, нежели его представляли себе исследователи - Г. Манойлович, А. П. Дьяконов, М. Я. Сюзюмов, тем не менее оно существовало и довольно четко прослеживается в различных источниках.

Весьма сложным является вопрос о религиозных взглядах цирковых партий. Дело в том, что на основании данных некоторых источников (сочинение Феодора Чтеца, "Хронография" Феофана) создается впечатление, что в Константинополе, например, основная масса населения была православной. Но, вероятно, не следует забывать, что подобные свидетельства исходят от авторов, которые являлись страстными приверженцами ортодоксального течения. Это в первую очередь можно сказать о Феофане, который, составляя свое сочинение на основании источников V-VI вв., делает от себя добавления в ярко выраженном православном духе [41, с. 150, 154, 155, 157-158, 159, 161 и др.].

Между тем Иоанн Малала, хронист, религиозные взгляды которого не поддаются достаточно четкому определению, сообщает, что в 533 г. толпа, собравшаяся на форуме Константина, требовала предать сожжению акты Халкидонского собора [26, с. 4781. Этот эпизод был включен и в православное сочинение - "Пасхальную хронику" [16, с. 629]. Если же верить Псевдо-Захарии, население Константинополя было сплошь монофиситским, а восстание 512 г. (см. ниже, с. 131) {Здесь стр. 80; Ю. Шардыкин}было подготовлено кучкой монахов [46, VII, 7].

Известно, что у монофиситов были в Константинополе свои церкви и монастыри, свой епископ и что во время гонений на монофиситов на Востоке они нередко обретали приют в столице. Не следует, по-видимому, забывать и о том, что в расчете на больший заработок в Константинополь стекались ремесленники восточных провинций, главного очага монофиситства. Вполне возможно, что, осев в столице, они продолжали сохранять свои религиозные верования.

Особенно большой наплыв монофиситов в Константинополь имел место при Юстиниане, поскольку им покровительствовала Феодора. Целый дворец Гормизды был отдан в их распоряжение [52, с. 55; 55, т. II, с. 234, 237-238]. В Сиках монофиситы имели многолюдный монастырь, где проживал известный монах Зоора, пользовавшийся особым расположением императрицы [55, т. II, с. 237]. Присутствие в столице множества монофиситов так обеспокоило православное духовенство, что в 531 г., когда готовились переговоры между православными и монофиситскими епископами, православные палестинские монахи в большом числе явились в Константинополь [19, с. 171-176]. Поэтому, пожалуй, было бы излишне категоричным считать население Константинополя в массе своей православным. Как столица империи, он в миниатюре отражал и религиозную ситуацию в различных ее областях.

В силу этого отнюдь не представляется надуманной или гипотетичной связь цирковых партий с религиозными течениями, охватывавшими значительные группы населения, которое весьма глубоко волновали вопросы веры.

Проанализировав заново "Акты по поводу Калоподия", П. Карлин-Хейтер, на наш взгляд, убедительно показала, что голубые и зеленые придерживались противоположных религиозных взглядов, причем, если представители партии голубых являлись в основном православными, то партия зеленых не была столь однородной: наряду с монофиситами, составлявшими ее ядро, в нее входили представители и других неортодоксальных течений [241, с. 89-98].

Говоря о социально-политической сущности ранневизантийских димов, нельзя не сказать об их военной функции. Речь идет, по-видимому, не о постоянной городской милиции, а об отрядах, формировавшихся из димов лишь в моменты критических ситуаций [132, с. 17-18]. Основой подобных отрядов, создававшихся для охраны городов, являлись, по-видимому, стасиоты. Возможно, что и инициатива создания их исходила от них самих. В самый разгар восстания Ника на ипподром явилось 250 облаченных в доспехи стасиотов прасинов (???????? ????????) [41, с. 185]. В 540г. стасиоты приняли активное участие в обороне Антиохии [35, т. I, А, I, 8, II]. А для событий 559 г. Феофан как привычный термин употребляет глагол ??????????, имея в виду охрану города димами [41, с. 233]. В правление Маврикия подобные случаи учащаются. Император использует отряды димотов для охраны то Длинных стен Константинополя, то самого города [41, с. 254, 279, 287].

Именно в это время особый смысл приобрело слово ???????, которое стало служить обозначением наиболее активных членов партий ипподрома и было тесно связано с несением функций военного характера. В "De cerimoniis" ?? ??????? четко отделяются от других членов димов венетов и прасинов - ?? ??????? [18, с. 312].

В конце VI в. впервые упоминается должность димарха, что свидетельствует, на наш взгляд, о дальнейшем организационном оформлении партий ипподрома. Именно этот период (конец VI - начало VII в.) является временем их наивысшего подъема. По свидетельству Феофилакта Симокатты, димы отличались тогда необычайной активностью и обладали реальной политической властью [42, VII, 10, 1-2; 9, 13] (ср. [41, с. 289]). Источники, повествующие о событиях этих бурных лет, показывают, как настойчиво император Маврикий пытался заручиться поддержкой димов. В то время, когда в войске начался мятеж, он устраивает в Константинополе частные конные ристания и обращается к димам с призывом сохранять спокойствие [42, VIII, 7, 8] (ср. [41, с. 287]). Родственник императора Герман, решивший использовать ситуацию в своих интересах, посылает доверенных лиц к димарху прасинов, с тем чтобы те помогли ему стать императором (???? ????????????? ???? ??? ??????????), обещая за это чтить прасинов и осыпать их великими почестями (???????? ??????) [41, с. 289] 5. Прасины отказали Герману, отдав свои симпатии другому претенденту - Фоке, и это во многом определило дальнейший ход событий. Прасины открыли ворота и перешли к "узурпатору" [42, VIII, 9, 13], затем, прославляя Фоку, они убедили его явиться в Евдом [42, VIII, 10, I]. Фока, хорошо сознавая, кто его опора, объявил, что хочет быть императором, провозглашенным "димами, патриархом и сенатом" [42, VIII, 10, 2]. Обычно при описании провозглашения императора димы упоминаются после сената. В данном случае нарушение правила, несомненно, было вызвано той огромной ролью, которую сыграли димы в перевороте. Характерно, что и Феофан, который несколько изменил эту фразу, поставив на первое место патриарха, отдал предпочтение димам перед сенатом [41, с. 289].

Но все это относится к рубежу VI-VII вв. В начале же VI в. димы еще не достигли такой силы и организованности. В этот период несомненным и важным политическим фактором являлись не столько разделявшие народ на отдельные группировки партии ипподрома, сколько народные массы в целом, о роли которых следует сказать особо.

Глава IV

РОЛЬ НАРОДНЫХ МАСС В РАННЕЙ ВИЗАНТИИ

В свое время в работе, посвященной димам, А. П. Дьяконов высказал мысль о "конституционной силе" народных масс в ранней Византии, их праве принимать участие в разрешении важнейших политических вопросов не только посредством восстания, но и в конституционных формах - путем "эвфимии", "просьбы", пожелания или порицания [51, с. 171]. Точка зрения А. П. Дьяконова подверглась резкой критике со стороны Н. В. Пигулевской, Г. Зайдлера, С. Винклер [82, с. 221; 297, с. 34, примеч. 1; 330, с. 321- 322]. Между тем идея А. П. Дьяконова, как нам представляется, заслуживает самого пристального внимания и изучения. Исследования Г.-Г. Бека, Ж. Дагрона, Ф. Винкельмана, Ф. Тиннефельда подтверждают его точку зрения, конкретизируя и развивая ее [137, с. 10 и сл.; 170, с. 362; 307, с. 101-119; 311, с. 176-204; 49, с. 27-32]. В своем фундаментальном труде о Константинополе IV- середины V в. Ж. Дагрон показал, что народ представлял собой институт если и не равный сенату, то, во всяком случае, реально существующий наряду с ним. Правда, исследователь видит в этом факте лишь юридическую сторону, расценивая его как некую ступень в процессе наделения жителей Константинополя правами народа имперской столицы и резиденции императора [170, с. 305].

Как полагает Ж. Дагрон, эти права народ получил сверху, от верховной власти. Императоры не только позаботились о том, чтобы построить красивый, величественный город, которому не было бы равных на греческом Востоке, но и создали ряд необходимых для столицы институтов, в том числе сенат, и наделили особыми привилегиями ее народ [170, с. 297-319].

Нам представляется, однако, что это явление значительно сложнее и имеет не столько правовую, сколько социально-экономическую основу. Особая роль народных масс в городах ранней Византии, на наш взгляд, самым тесным образом связана с эволюцией социально-политической структуры империи и своими корнями уходит в тот бурный и сложный IV век, когда в господствующем классе Византии происходит перегруппировка сил. Родовитая муниципальная аристократия, являвшаяся одновременно и культурной элитой общества, начинает оттесняться на второй план новой военно-чиновной знатью. В ходе борьбы между этими группировками, развертывавшейся по традиции в местах общественных собраний, в частности в театре и на ипподроме, и принимавшей нередко весьма острые формы, каждая из сторон стремилась привлечь на свою сторону, а правильнее сказать, использовать в своих интересах народные массы. Родовитая знать пыталась удержать под своим влиянием некогда послушный ей ?????. Заручиться поддержкой народных масс надеялась и военно-чиновная знать. Делалось это с помощью подкупа или разного рода подачек и обещаний. Использовались театральные клакёры, которые при огромном стечении народа (обычно в театре) начинали выкрикивать те или иные требования политического характера, порицания или восхваления в адрес должностных лиц. Как правило, подобные возгласы готовились заранее и облекались в краткие ритмические фразы, которые легко можно было подхватить и которые народ действительно подхватывал, если он одобрял их [146, с. 16-18]. Организованный таким образом народ мог стать и действительно становился грозной силой [146, с. 16-18].

Отзвуком и реакцией на складывавшуюся ситуацию явился эдикт Константина об аккламациях (331 г.). Ввиду важности этого эдикта процитируем его целиком: "Мы предоставляем всем возможность прославлять в общественных местах наиболее справедливых и усердных правителей, с тем чтобы мы могли соответствующим образом вознаградить их, и, напротив, предоставляем право обвинять несправедливых и негодных правителей путем возглашения жалоб, с тем чтобы сила нашего контроля воздействовала на них, ибо, если эти восклицания действительно отражают истину, а не являются инспирированными возгласами клиентов, мы тщательно будем расследовать их, причем префекты претория и комиты должны доводить таковые до нашего сведения" [17, I, 40, 3]. Весьма примечательным является упоминание в эдикте об "инспирированных возгласах клиентов", которое прямо указывает на лиц, кормившихся возле родовитой муниципальной знати.

Вполне возможно, что представители родовитой аристократии, чувствовавшие себя доселе полноправными хозяевами положения, а ныне терявшие почву под ногами, первыми прибегли к помощи клакёров. Но практика инспирирования властями в своих политических целях возгласов в общественных местах была хорошо известна и в Риме [93, с. 105; 146, с. 16], и Константин, издавая этот эдикт, по всей вероятности, надеялся, что чиновники государственного аппарата, прибегнув к наемным крикунам и клакерам, сами смогут создать соответствующую ситуацию и ослабить таким образом местную знать [93, с. 104-105], тем более что неугодные возгласы всегда можно было истолковать как подстроенные клиентами куриалов.

Так или иначе, согласно закону Константина оценку деятельности правительства давали не местные аристократы, а народные массы.

Эдикт 331 г. не явился откуда-то из небытия, а отражал реальную городскую жизнь того времени, а также стремление императорской власти вмешаться в нее и помочь тем силам, которые являлись опорой этой власти. Но, будучи порожден политическими реалиями эпохи, этот эдикт имел и далеко идущие исторические последствия. Узаконив применительно к своему времени место народных масс в политической жизни города, он тем самым способствовал дальнейшему возрастанию роли народных масс в городах ранней Византии. Народ не только выступает на стороне той или иной группировки господствующего класса, но, как показало исследование Р. Браунинга, уже в IV в. использует ситуацию в собственных интересах [146, с. 18-20]. Закон Константина, по существу, явился признанием известных конституционных прав народных масс, что нашла отражение и в сознании византийцев IV-VI вв., и в реальной жизни того времени. Говоря о Константинополе начала V в., церковный историк Созомен отмечает, что он с полным правом мог именоваться новым Римом, поскольку в нем теперь уже появились сенат, ??????? ??? ????? и чиновники имперской канцелярии [38, VII, 9, 3], т. е. в социальной структуре города историк выделяет имперскую бюрократию, сенат и народ, используя при этом необычное выражение ??????? ??? ????? 1.

Понятие "народ" как институт, противостоящий сенату, но в то же время существующий параллельно с ним, свойственно и историку VI в. Прокопию. Начиная рассказ о восстании Ника, он, в частности, пишет: "В это время в Византии произошел мятеж, который... вылился в большое зло для народа и сената" [35, т. I, А, I, 24, I]. А повествуя о событиях, происходивших на форуме Константина, где собрались восставшие, Прокопий преподносит их читателю не столько как бунт толпы, сколько как народное собрание во главе с сенаторами [35, т. I, А, I, 24, 25].

То же представление о народе встречается и в произведении Феодора Чтеца [40, с. 138-139], и в "Хронографии" Феофана [41, с. 154, 160-161], который при описании событий V-VI вв. компилировал источники того времени.

Это особенно важно отметить, поскольку термин ?????, как мы уже говорили, в эпоху ранней Византии теряет тот смысл, который вкладывали в него античные авторы, приобретая теперь нередко понятия "чернь", "простонародье" и становясь в подобных случаях синонимом слов ????? и ??????.

Но, по-видимому, столь значительна была в ту эпоху роль народа, хотя и не составлявшего уже в социальном отношении единого целого, что его продолжали именовать некогда гордым словом ?????, употребляя его рядом со словом "сенат".

Обычно народ собирался на форуме Константина, иногда в храме св. Софии, чаще же всего на ипподроме, являвшемся главным местом массового скопления людей и игравшем совершенно особую роль в жизни города. Цирк не был лишь местом для игр, он являлся сердцем города, важнейшим общественно-политическим центром. Грозные политические события, вести о которых волновали население Константинополя, служили поводом к шумным всенародным манифестациям в цирке. Здесь как в фокусе отражались все возникавшие в столице противоречия. Ипподром был главным местом борьбы венетов и прасинов, и вместе с тем, когда этого требовали интересы народа в целом, он превращался в истинный форум всего константинопольского населения. На ипподроме устанавливалось непосредственное общение главы государства с народом. Во время восстания Ника, когда Юстиниан решил в критический момент обратиться к толпе восставших, он приходит именно на ипподром, хотя в тот момент вовсе не было игр. И тотчас же в цирк стекается константинопольский люд [26, с. 475]. На ипподроме происходило провозглашение императора, далеко не всегда протекавшее гладко, без коллизий. Именно здесь осуществлялась сакрализация императорской власти. Этому обстоятельству суждено было сыграть роковую роль в судьбе Ипатия, избранного императором в ходе восстания Ника. И Ипатию, и самим жителям города казалось недостаточным то, что новый император был провозглашен на форуме Константина: они устремились на ипподром, где и были перебиты оставшимися в распоряжении Юстиниана воинами (см. ниже, с. 99-100). {Здесь стр. 61-62; Ю. Шардыкин}Всякий раз, когда народ хотел обратиться к императору с жалобой, просьбой или требованием, он использовал для этого игры на ипподроме. Не случайно значительные волнения произошли в Константинополе в 491 г., когда префект города Юлиан запретил сборища горожан на ипподроме: народ увидел в этом узурпацию своих прав [22, с. 141].

Формы активности народных масс бывали различны, и политическая роль их наиболее ощутимо проявлялась в критических ситуациях. Весьма заметным образом сказывалось влияние жителей столицы при избрании нового императора. Правда, порой их участие в избрании василевса было лишь формальным и выражалось главным образом в эвфимиях, но, как показал Г.-Г. Бек, этим эвфимиям отводилась весьма существенная роль в церемониале [137, с. 10 и сл.]. При этом народные массы далеко не всегда соблюдали этикет во время избрания и провозглашения императора, когда им полагалось произносить приличествующие случаю аккламации, прославляющие императора, августу и синклит.

Нередко народ и более активно вмешивался в вопросы престолонаследия. Так, когда Лев I под давлением Аспара хотел закрепить трон за его сыном, из-за вмешательства народа он вынужден был отказаться от этого намерения [272, с. 369]. И позднее, когда Лев пожелал объявить императором своего зятя Зинона, "подданные его на это не согласились" [15, с. 136]. Несомненна роль, которую сыграли народные массы при избрании императором Анастасия [51, с. 172-174; 137, с. 10]. В этой связи нам хотелось бы вспомнить исследование русского византиниста Д. Беляева, который в первую очередь интересовался церемониальной стороной этой коронации. Он обратил внимание на то, что Анастасия вводили в кафисму ипподрома дважды с некоторой разницей в одеянии. В первый раз он был облачен в расшитый золотом стихарь-дивитисий, подпоясан поясом и украшен императорскими кампагиями и тувиями. В этом наряде Анастасия подняли на щит и показали народу и войску.

При этом компидуктор копьеносцев возложил на его голову вместо венца свое ожерелье, так как настоящий венец полагалось надевать только одновременно с хламидой василевса.

Первый показ Анастасия народу был, следовательно, пробной коронацией, попыткой заручиться поддержкой народа. Лишь после того как эта поддержка была получена, патриарх возложил на Анастасия хламиду и венец, и он уже в полном парадном облачении вновь вышел к народу, который приветствовал его возгласами "auguste!" и "???????" [48, с. 329-330]. Окружение Анастасия, по всей видимости, опасалось, как бы народ вместо возгласов одобрения не произнес иную ритмическую фразу: "Другого императора ромеям!" Именно ее пришлось услышать Анастасию позднее, в 512 г. [26, с. 407].

Как показал Г.-Г. Бек, роль народа не ограничивалась лишь участием его в избрании императора, она сказывалась и в своеобразном контроле масс над деятельностью избранного [137, с. 47 и сл.]. И когда тот не реагировал на просьбы народа, последний весьма непочтительно обращался со своим василевсом. Так, Феодосия II в 431 г. забросали камнями [31, с. 78], а в 498 г. той же участи подвергся Анастасий, отказавшийся освободить зачинщиков уличных беспорядков [26, с. 394-395].

Нередко народ высказывал недовольство и отдельными должностными лицами, тем самым побуждая императора к их смещению. В 412 г. народ напал на префекта города [31, с. 70-71], а в 491 г. в результате сильного народного возмущения был смещен префект города Юлиан [22, с. 141; 31, с. 94]. Аналогичные явления имели место в 498 г. [26, с. 395] и в 518 г., когда народ потребовал изгнать "вора эпарха" [22, с. 171].

В сложных ситуациях к народу апеллируют и император, и другие государственные деятели. Так, заключая перемирие с Анастасием, Виталиан потребовал клятвы верности не только от императора и сената, но и от народа [41, с. 160; 160, с. 56]. Когда же Анастасий нарушил клятву, народ открыто порицал его [41, с. 161].

Простой люд Константинополя часто вмешивался и в религиозные дела. В 507 г., когда Анастасий пригласил в столицу ярого монофисита Филоксена, волнения среди населения привели к тому, что император оказался вынужденным тайно выпроводить его из города [41, с. 149-150; 160, с. 31]. В 511 г. восточные монахи начали распевать в церквах монофиситское "трисвятое", а Анастасий дал клятву никогда больше не видеть православного патриарха Македония. В ответ на это поднялся "весь народ", и напуганный император сам пригласил патриарха во дворец, где тот был встречен с большим почетом [40, с. 138; 41, с. 154]. Вскоре, однако, Анастасию удалось одержать верх над Македонием [160, с. 38-41; 301, с. 169-170], но при этом он заставил патриарха выехать из Константинополя ночью, боясь выступлений народных масс [40, с. 139; 41, с. 155]. В 512 г. народ ответил крупным восстанием на открытый переход императора к монофиситству [26, с. 407-408; 21, III, 44], хотя причины выступления, по-видимому, были не только религиозные. А в 533 г., после сильного землетрясения, "весь народ" столицы под влиянием агитации монофиситов собрался на форуме Константина и призывал императора сжечь акты Халкидонского собора [16, с. 629].

В актах собора 536 г. сохранились любопытные документы, в которых зафиксированы события, происходившие в Константинополе 15-16 июля 518 г., когда толпа пыталась оказать нажим на патриарха Иоанна, сменившего ненавистного православному населению патриарха-монофисита Тимофея. Народ требовал, чтобы "вера Севера"-монофиситство - была предана анафеме. При этом народ обращается к патриарху с ритмически построенными восклицаниями 2. Их характер и резкость тона удивительным образом перекликаются с диалогом, имевшим место в январе 532 г. между Юстинианом и прасинами, причем прежде всего с его второй, весьма непочтительной по тону половиной (см. ниже). "Кто не предает анафеме Севера,- кричит толпа,- тот сам манихей. Анафема Северу-манихею! Кто не говорит этого, тот сам манихей 3!" (ср.: "Кто не говорит, что истинно верует владыка, анафема тому, как Иуде!" (см. ниже, с. 89). {Здесь стр. 55; Ю. Шардыкин} Выкрикивая так некоторое время и постоянно побуждая Иоанна признать Халкидонский собор, толпа наконец врывается в сам алтарь и уже там кричит: "Многая лета императору! Многая лета, августе! Я свидетельствую: ты не уйдешь, если не предашь анафеме Севера. Скажи ясно: анафема Северу!.. Ты не сойдешь (с кафедры), если не предашь анафеме. Многая лета патриарху, достойному троицы! Многая лета императору! Многая лета августе! Объяви о прославлении Халкидонского собора! Я не уйду, если не объявишь, мы будем здесь до вечера" [37, кол. 1057- 1066; 55, т. II, с. 6-7; 314, с. 137 и сл.] 4. Далеко не везде и не всегда разговаривал так народ со своим императором или патриархом.

Итак, в Византии VI в. народ был реальной политической силой и проявлял необычайную политическую активность. Это обстоятельство, по-видимому, совершенно не устраивало Юстиниана, стремившегося к единству империи и сильной единоличной власти. В 527 г., лишь только он стал соправителем стареющего Юстина, был издан эдикт, запрещавший борьбу партий ипподрома [26, с. 422]. В Антиохии, где в 529 г. произошли волнения, Юстиниан вообще запретил проводить игры [26, с. 448-449], лишив таким образом население их основного места собраний. И хотя Юстиниан включил в свой Кодекс закон Константина об аккламациях [17, I, 40, 3], это вовсе не означало, что он считал для себя обязательным следовать ему.