Контракт для двоих

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

— Ты просто дурак, Адам.

Адам ни разу не поднял глаз, пока Эсперанца подавала ему завтрак, сопровождая это своими нелестными комментариями. Он сидел во главе длинного стола из вишневого дерева — один человек за столом для двенадцати.

Совершенный итог всей его жизни.

Кофе давно остыл, но вряд ли стоило просить сварить свежий. Яичница была жидкой — он ненавидел такую, и Эсперанца хорошо знала это. Бекон подгорел с одной стороны и остался сырым с другой. Тосты можно было смело выкидывать.

Впрочем, сегодняшний завтрак не многим отличался от остальных, с тех пор как уехала Джина.

Но жаловаться было бесполезно. Эсперанца слишком давно жила в этом доме. Если женщина шлепала тебя, когда ты еще был ребенком, едва ли можно надеяться приобрести авторитет в ее глазах теперь.

— Спасибо за завтрак, — сказал Адам, ковыряя вилкой яичницу и гадая, сможет ли он съесть хотя бы кусочек с краю.

Черт возьми, он не говорил Джине, чтобы она уезжала, она уехала по свой воле. Но для Эсперанцы этот факт, казалось, не имел никакого значения.

Значило ли это что-нибудь для него самого? В который раз Адам подумал: а что сейчас делает Джина? Сидит за столом вместе с семьей ее брата?

Разговаривает и смеется, наслаждаясь общим весельем? Вспоминает ли она его хоть немного? Или же вовсе о нем не думает?

— Похоже, ты так и собираешься сидеть здесь, ничего не делая, пока мать твоего ребенка пропадает в какой-то глухомани. — Эсперанца стояла у стола, скрестив на груди руки. Ее темные глаза сверкали негодованием, губы почти исчезли в гневной складке рта.

Адам попробовал проглотить кусочек яичницы. Этот разговор продолжался уже три недели. При каждой возможности Эсперанца то горько сокрушалась, то бранила его.

— Колорадо вовсе не глухомань.

— И то верно.

Адам бросил вилку, приговорив себя еще к одному голодному дню. Может, ему съездить позавтракать в город? Но от этой мысли пришлось отказаться. В городе полно людей. Им захочется поговорить с ним. Выразить ему свое сочувствие. Сказать, как они сожалеют о том, что его брак просуществовал так недолго...

— Тебе надо бы привезти ее обратно.

— Эсперанца, Джина уехала, потому что хотела уехать. У нас был договор. Все условия выполнены.

— Договор! — Это слово несло в себе столько неприятия, что казалось, весь воздух наполнился его вибрацией. — У тебя был брак! И будет ребенок. Ребенок, которого ты никогда не увидишь. Это то, что тебе нужно, Адам? Это та жизнь, которую ты хотел для себя?

Нет, подумал Адам, мрачно глядя на стул, где обычно сидела Джина, Он представил себе ее улыбку. Ее смех. Нежное прикосновение пальцев, когда она касалась его руки. Он даже не подозревал, как привык видеть Джину каждый день. Слушать ее. Говорить с ней. Спорить.

Через несколько недель жизнь на ранчо Кингов вернулась к привычному течению. Цыганские лошадки вернулись к Торимо. Тоненький ручеек покупателей, которые приходили посмотреть на них, иссяк. Не было свежих цветов в вазах, потому что некому было их собирать. Вечерняя тишина больше не нарушалась звуками телевизора, и нигде не валялись пакетики попкорна, потому что Джина... ушла от него.

Не было больше жизни на ранчо Кингов.

Его мир снова стал черно-белым, таким, к которому он когда-то привык и который хотел обрести вновь. Только теперь... он ненавидел его. Ненавидел это однообразие. Эту тишину. Эту бесконечную монотонность существования, подобно завтракам Эсперанцы.

Но теперь уже ничего не изменить. Джина ушла. Она решила строить свою жизнь без него. И это было к лучшему. Для нее. Для их ребенка. Для него самого. Он был почти уверен в этом.

— Ее нет уже три недели, — напомнила Эсперанца.

Три недели, пять дней и одиннадцать часов.

— Ты должен поехать за ней. Привезти ее обратно. Ее место здесь.

— Не так-то это просто.

— Настоящие мужчины справились бы с этой задачей, — сказала Эсперанца, убрав со стола почти нетронутый завтрак, и направилась в кухню.

Адам развернулся на стуле и рявкнул ей вслед:

— А я и есть мужчина!

— Но не из самых умных! — прокричала ома в ответ.

— Я тебя уволю, Эсперанца!

-Ха!

Адам откинулся на спинку стула, уронив на грудь голову. Увольнять Эсперанцу было без толку. Ома все равно никуда не уйдет. И будет здесь еще по крайней мере лет двадцать, используя любую возможность, чтобы заставить его чувствовать себя ничтожеством.

Но разве он заслуживает лучшего? Он дал уйти Джине, не сказав ни единого слова, потому что не хотел рисковать, взяв на себя заботу о ней. Заботу об их ребенке.

Что делало его, по сути, трусом.

А каждый знает, что трус умирает тысячу раз.

К полудню Адам был уже зол на всех. Он закрылся в своем кабинете, сделал несколько звонков и начал размышлять о своих перспективах. Землю ом получил. Теперь ему нужно сосредоточиться на чем-то другом.

Стук в дверь вывел его из себя.

— Кто там еще?!

Сэл Торимо открыл дверь и смерил его долгим взглядом. Внутри у Адама все похолодело. Он вскочил со стула. Была только одна причина, по которой Сэл мог появиться здесь.

— Что с Джиной? С ней все в порядке?

Сэл закрыл за собой дверь и какое-то время молча смотрел на Адама.

— Я пришел только потому, что у тебя есть право это знать.

Холод начал медленно превращаться в лед, подбираясь к самому сердцу Адама. Он стиснул зубы, пытаясь удержать над собой контроль.

— Только скажи мне одно. Джина. С ней все в порядке?

— Джина в порядке, — сказал Сэл, медленным взглядом обводя комнату.

Облегчение было таким внезапным, что у Адама задрожали колени. Сейчас он чувствовал себя как после часовой пробежки: сердце стучало где-то во рту, легкие боролись за глоток воздуха. Что за чертову начинку приберег для него Сэл?

— Так что же случилось, Сэл? Говори! — почти прокричал Адам. — Или тебе хочется узнать, сможешь ли ты вышибить из меня дух?!

— Да, это была своего рода проверка. — Сэл остановился напротив стола. — Мне хотелось знать, — его темные глаза сузились, — любил ли ты Джину? Теперь я знаю.

Адам взъерошил рукой волосы, провел по лицу ладонью. Любовь. Этого слова он избегал. И когда ночью лежал без сна, попеременно планируя то похитить Джину, то зарыться с головой в работу, он приучил себя даже мысленно никогда не произносить его.

Это не было частью его плана.

Он пробовал любить прежде, но, похоже, у него это не очень-то получалось. Любовь сводит людей с ума. Разрушает жизнь. Приводит к смерти. Ему не хотелось снова испытать все это. Даже если его сердце, которое, как он думал, давно уже превратилось в камень, было все еще живым и болело.

Тем более он не хотел бы признаться в этом Сэлу.

— Извини, но это не так. Естественно, я беспокоюсь о Джине. Но если с ней все в порядке, то я просто не вижу причины для твоего визита. — Адам снова сел за стол, взял ручку и устремил взгляд к бумагам. — Спасибо, конечно, что заглянул.

Но Сэл не уходил. Он наклонился вперед и уперся кулаками в край стола, дожидаясь, пока Адам поднимет глаза.

— У меня есть что сказать тебе, Адам. Думаю, ты имеешь право это знать.

— Говори, и давай покончим с этим, — пробормотал Адам, готовясь к новостям, которые принес ему Сэл. Уж не полюбила ли Джина кого-нибудь еще? Эта мысль ножом пронзила его сердце, хотя вряд ли чувства Джипы могли измениться так быстро. Если ему и казалось, что прошли годы с тех пор как она ушла от него, но самом-то деле это случилось всего лишь несколько недель назад. — Так в чем же дело, Сэл?

— Джина потеряла ребенка.

— Что? — прошептал он. Ручка выпала из его пальцев. — Когда?

— Вчера.

Вчера. Как это могло произойти и почему он ничего не почувствовал? Джина была одна, а он находился здесь. В своем обособленном мире, который сам для себя и создал. Он был нужен ей, а его там не было.

— Джина... как она?

Глупый вопрос. Джина так хотела этого ребенка. Она, должно быть, сейчас совсем подавлена. Опустошена. Разбита.

И мгновением позже Адам понял, что и сам чувствует то же. Ощущение потери потрясло его. Он был не готов к этому. И теперь не знал, что и думать.

— Скоро с ней будет все в порядке, — сказал Сэл. — Она не хотела сообщать тебе об этом, но я подумал, что ты должен знать.

Конечно, он должен знать! Их ребенок мертв. И хотя он не успел сделать ни единого вдоха, Адам ощущал эту потерю так же остро, как и потерю Джереми несколько лет назад. Это была не просто смерть ребенка. Это была смерть мечты. Надежды. Будущего.

— И еще, — добавил Сэл, — тебе следует знать, что Джина останется в Колорадо.

— Джина. Останется. Что?! — Адам тряхнул головой, сквозь боль пытаясь понять, о чем говорит Сэл.

— Она не вернется домой, если только что-нибудь не изменит ее решения.

Адам не заметил, как Сэл ушел. В его сознании друг за другом вспыхивали образы Джины, пока

боль в груди не стала почти невыносимой. Целыми днями он думал только о ней, несмотря на все попытки отгородиться от мира и вернуться к своему одинокому существованию.

Мысли о ней то дразнили его, то мучили. Как она? В каких условиях живет? Что она могла бы рассказать их ребенку о нем?

Теперь уже ребенка нет, и Джине мучительно больно. Гораздо больнее, чем ему, и, несмотря на ее семью, она одинока в своем горе. Так же, как и он сейчас. И неожиданно Адам понял, чего бы ему хотелось больше всего на свете. Ему хотелось обнять ее. Вытереть слезы. Успокоить и утешить.

Он хотел засыпать, держа Джину в своих объятиях, и, просыпаясь, видеть ее глаза.

Адам встал, повернулся, посмотрел на широкое окно позади него, на грунтовую дорогу, ведущую к скоростному шоссе. Вековые дубы шелестели уже пожелтевшей листвой, которая, под порывом ветра оторвавшись от ветвей, вот-вот отправится в свой последний свободный полет. Осень здесь всегда приходила внезапно. Дни становились холодными, а ночи длинными.

Также и его жизнь будет холодной, длинной и пустой без Джипы.

— Эсперанца права, — пробормотал Адам, поворачиваясь к телефону на своем столе. — Наполовину. Я был дураком.

Джина улыбалась, глядя на маленького мальчика, лихо пританцовывающего в своем седле. Он весь светился от радости, изображая бывалого ковбоя.

Ей повезло, что ее брат Ник, хотя и был футбольным тренером в городской школе, держал за городом небольшое ранчо.

Так уж устроена жизнь, размышляла Джина. Пусть парень и уехал с отцовской земли, но тяга к собственному ранчо навсегда осталась в его сердце. И Джина здесь чувствовала себя на своем месте, помогая Нику и его семье. Она проводила время с племянниками и была так занята, что могла думать об Адаме лишь каждую вторую минуту.

Это уже был прогресс.

— Ты опять вспоминаешь о нем.

Она повернулась к брату и, улыбнувшись, пожала плечами.

— Совсем чуть-чуть.

— Я звонил домой вчера вечером, — сказал Ник, облокачиваясь на изгородь рядом с ней, — и, если тебе от этого станет легче, Тони говорит, что Адам выглядит не очень здорово.

— Небольшое утешение, — она повернулась и прислонилась спиной к изгороди, глядя на брата. — Как ты думаешь, в данном случае можно сказать, что я рада это слышать?

— По-моему, можно. — Ник потянул ее за волосы, собранные в длинный хвост. — А еще Тони сказал, что мог бы хорошенько его отделать, стоит тебе только захотеть.

— Вот у вас, у мужчин, всегда так, — рассмеялась Джина. — Привыкли все споры решать кулаками.

Шум приближающегося автомобиля заставил ее обернуться. Джине не был знаком этот желтый пикап, и ее сердце молчало до тех пор, пока водитель открыл дверцу и вышел из машины.

— Кто бы мог подумать, — проворчал Ник.

— Адам, — выдохнула Джина. Адам прямиком направился к ним, и она, уж сделав шаг навстречу, обернулась к брату: — Ник, присмотри за Микки.

— Конечно, — кивнул Ник. — Но ты крикни, если захочешь от него избавиться.

Избавиться от Адама? Нет. Она совсем не хотела от него избавляться. Просто смотреть на него уже было удовольствием. Боже, как он хорош! Даже лучше, чем она представляла его в своем воображении. Кровь застучала у нее в висках, во рту пересохло.

Джина заставила себя замедлить шаг, в то время как ее внутренний голос приказывал ей броситься в его объятия и не дать уйти. Сколько должно пройти времени, чтобы умерла любовь, подумала она? Месяцы? Годы?

— Адам, какими судьбами!

Смутившись, он потер рукой шею.

— Вот, приехал повидать тебя. Сначала самолетом. А потом взял напрокат машину.

— Очень милый цвет.

Он скосил глаза и махнул рукой.

— Другие не лучше.

Джина улыбнулась:

— Но я не спрашивала, как ты сюда добирался. Просто, почему ты здесь?

— Увидеть тебя... сказать тебе...

Его глаза, казалось, были переполнены эмоциями, и Джина лихорадочно думала, что все это могло означать? Искра надежды вспыхнула в ней, но она тут же ее погасила. Нет никакого смысла надувать воздушный шарик, если по нему через секунду хлопнут рукой.

Неожиданно Адам нахмурился и, оглядев ее с головы до ног, спросил:

— С тобой все в порядке? Разве тебе уже можно вставать?

— Что?! — рассмеялась Джипа. — О чем ты говоришь?

— Я привез тебе кое-что. — Он вытащил из бокового кармана сложенный лист бумаги. — Это твое.

Выло достаточно одного взгляда, чтобы она узнала его. Их договор.

Ее плечи удивленно поднялись.

— Я не понимаю.

— Все очень просто. Я расторгаю его. Земля снова будет твоей.

Она перевела взгляд на бумагу, потом снова на Адама.

— С чего это вдруг тебе пришло в голову?

— Твой отец сказал мне.

Брови Джины сошлись на переносице. Что там еще придумал ее беспокойный папаша?

— Мне очень жаль. Джина. Я знаю, слова здесь не помогут, но это все, что я могу тебе дать. — Адам взял в ладони ее лицо, нежно провел пальцами по щекам. — И еще мне жаль, что я не ценил все то, что было между нами.

Ее отец обманул его. И, думая, что она в беде, Адам примчался сюда. В ней снова вспыхнула надежда. Джина втянула в себя воздух. Несмотря на холодный северный ветер, ей стало тепло, впервые с тех пор, как она покинула Калифорнию.

— Адам...

— Подожди. Дай мне закончить. — Он притянул Джину ближе и провел руками по ее спине, как бы пытаясь убедить себя, что она действительно здесь. С ним.

И Джина не делала ничего, чтобы остановить его. Она полностью отдалась чудесному ощущению вновь чувствовать себя в его объятиях. Чувствовать его запах, наполняющий ее. Силу его рук вокруг себя.

Когда он заговорил, ей показалось, что его голос вот-вот сорвется.

— Ты спрашивала, почему в доме нет фотографий Джереми и Моники. — Заметив, как она напряглась, Адам еще крепче прижал ее к себе. — Я не забыл их. Но есть кое-что, чего ты не знаешь. Никто не знает. — Чуть отстранившись, он посмотрел на нее. — Моника тогда хотела уйти от меня. Я был ужасным мужем, да, наверное, таким же и отцом.

Как многое это объясняло.

— О, Адам, ты винишь себя в их...

— Нет, — он покачал головой, — я не виню себя в их смерти. Хотя, если бы я вел себя иначе, возможно, этого не случилось бы. Нет, после их гибели меня терзало лишь сожаление — что я не стал или не мог стать тем, кто им был нужен.

Сердце Джины болело за него, но в глазах Адама она видела не только горечь, но и надежду.

— Я хочу быть тебе мужем, Джина. Хочу, чтобы наш брак был настоящим. Вот почему я отдаю тебе назад этот кусок земли. Он не нужен мне. Владей им, распоряжайся по своему усмотрению. Подари землю нашему следующему ребенку. Только дай мне шанс зачать его вместе с тобой.

— О, Адам... — выдохнула Джина. Это было все, на что она надеялась, о чем мечтала, за что молилась. И теперь, глядя в глаза Адама, она знала, что впереди у них будет долгая и счастливая жизнь.

— Я очень скучал по тебе, — его взгляд лихорадочно метался по ее лицу. — С твоим уходом словно что-то оторвалось от меня. Все перестало иметь для меня значение. Джина, я хочу, чтобы ты вернулась ко мне. Снова была моей женой. Я люблю тебя, Джина. Будешь ли ты со мной? Дашь ли ты мне еще один шанс завести с тобой ребенка?

Джина была так ошеломлена этими словами, любовью, сияющей в его глазах, что могла даже простить отца за его непрошеное вмешательство.

— Я люблю тебя, Адам, — сказала она, легко касаясь ладонью его щеки.

— Слава богу, — прошептал он и, наклонившись, поцеловал ее.

В этом поцелуе было все — и отчаяние, и любовь, и жажда, которую Джина так хорошо помнила. Наконец, когда он отпустил ее, она произнесла:

— Я поеду с тобой, Адам, и у нас будет прекрасная жизнь вместе. Но...

- Но?

— Но о другом ребенке нам еще рано думать. — Она взяла его руку и положила на свой живот. — С нашим первым ребенком все в порядке.

— Что? Ты все еще...

- Да.

— Значит, твой отец...

— Да. — Джина поднялась на цыпочки и обняла его за шею.

— Старый хитрец, — проворчал Адам и, широко улыбнувшись, приподнял ее над землей и закружил вокруг себя. — Напомни мне купить ему бутылку виски, когда мы будем возвращаться домой.

— Договорились.

— Не скрепить ли печатью наш договор? - спросил Адам и, целуя жену, почувствовал, как его мир наконец обрел равновесие.