Соколов Михаил Контракт со смертью
Соколов Михаил
КОНТРАКТ СО СМЕРТЬЮ
Какой прекрасный город Москва! Не знаю города, который может сравниться с Москвой. Нет, право же, как много в этом слове!.. Да что там говорить, стоит лишь выглянуть в окно, если ты москвич, или, накопив на билет, если ты простой россиянин и не имеешь лишних денег, оставшихся от покупки хлеба насущного, приехать на любой вокзал столицы, тут уж дух перехватит, до чего все отлично, непередаваемо, непохоже!.. Взять, хотя бы, площадь трех вокзалов, сразу оглушающую приезжего человека громом литавр, то бишь музыкой из праздничных киосков, площадь, поражающую чудными летними магазинчиками, с приятными и крепкими молодыми продавцами, улыбчивыми, хоть и не первой свежести девушками у входа в метро, строгими милиционерами с автоматами и без оных, бдительно следящими за упорядочиванием того мира, который лишь неподготовленныму взгляду кажется калейдоскопом хаоса.
А впрочем, что там какие-то вокзалы. В Москве столько прекрасных мест, что о вокзалах просто говорить неприлично. Есть же знаменитое бульварное кольцо, где сконцентрировались вся блестящая мощь и красота, некогда искусственно распыленные по необъятной и пустынной Советской империи, источившейся от всего этого до глиняной рыхлости. И сколько же здесь сахарно-стеклянных банков, сколько министерств и ведомств, фирм и офисов! Чудо! Просто чудо! И за всем этим великолепием наблюдает покинувший свою забытую северную столицу Великий Петр, грузинским гением вознесенный под облака.
А Кремль! Десятилетиями прозябал Кремль в чиновнической сухости - ни наш, ни ваш - а тут расцвел, обновился, засверкал жемчужиной, нет, бриллиантом, обрамленный всеми уже упомянутыми более мелкими драгоценными финансовыми самоцветами. И как же хорошо, как вольготно стало жить людям на Руси, впервые осознавшими себя не просто "совками", а людьми свободными, с большой буквы, Хомо Сапиенсами.
О последних стоит тоже сказать, потому что столько замечательных людей и сразу, в одном месте, давно уже не наблюдалось. Во-первых, необычно много стало талантливых банкиров, и с ними их жен, и талантливых секретарш банкиров, и талантливых юных помощников этих банкиров, не часто, впрочем, появляющихся в офисах, но зарплату получаюших регулярно. Это, конечно, объясняется юными дарованиями, чем же еще. Во-вторых, ранее бледное сенаторское стадо вдруг обновилось личностями яркими, заискрившимися с экранов телевизоров, словно уральские самоцветы, за последнее время, почему-то, исчезнувшие из недр, подобно царственному малахиту. О наши сенаторы! Опять же не знаю, есть ли в других странах у власти люди столь талантливые, чтобы казаться совершенно разными при кулуарном единстве, основанном на общности государственных интересов. Нет, в других странах нет таких талантливых людей. В третьих, журналисты... О них умолчу... и тем все будет и так сказано. И наконец, наш прекрасных пол, с легкой руки первого реформатора, перехвативший бразды правления... всего. Да, всего. Всё и всем управляется нашим чудесным, хрупким, изысканный полом. Часто даже не прямо, часто опосредовательно. Зачем, спрашивается, олигарху его олигархия? Конечно, чтобы жена была довольна. А если нет жены, то подруга, или подруги. На худой конец, другой слабый пассивный пол (что тут скрывать, не скроешь). А министру зачем так рьяно администрировать, как не ради беспрерывного восхищения знакомых приятельниц или телевизионного электората.
Впрочем, как всегда увлекаюсь одной стороной и забываю о той невидимой ауре, которую привносит всякая должность на Руси. Это лучше всего знал Аркадий Григорьевич Сосницкий, известный московский адвокат - аура благородства и величия, аура выдающихся достоинств и прочих личных качеств. Боже мой! Какие есть прекрасные должности! Как они приличны, как облагораживают! Уже ради одного этого стоит служить с особым рвением и эффективностью, отдавая все силы во благо!.. Опять же, каждый чиновный человек знает, во благо чего он трудится. Конечно, во благо всех россиянский граждан, во имя чего же еще?
И все же, не этот праздничный фасад ласкает сердце. О! он поражает, вызывает уважение, даже трепет. Он заставляет невольно понять твою собственную, не очень большую цену. Но и только. А вот что по настоящему возвышает и услаждает душу, так это московская ночь. Да, да, раньше ценились подмосковные вечера, но как же давно это было! Нет, прошлое оставим прошлому. Московская ночь - вот истинный рай, эдем, если привлекать этимологию, вот что поистине является бесспорным достижением десятилетия перестройки!
И вслед за классиком я могу спросить: Знаете ли вы московскую ночь? О, вы не знаете московскую ночь! Всмотритесь в нее. Едва лишь сумерки падут с небес, как электронные реле - сначала едва заметно, медленно, потом все явственнее - заливают улицы столицы теплым заграничным светом купленных где-то на Западе ламп, случайно подошедших для наших отечественных фонарей. А следом загорается свет в окнах домов, в стеклянных сплошных стенах гигантских офисных зданий, в витринах, в цветных неоновых вывесках, в аккуратных фонариках элитных баров и ресторанов. Словно брызгают чистой электрической струей, и она, капельками, будто звездочки южных светлячков, оседает в миллионах мест. И все сливается, сливается... чем темнее становится, тем ярче, пока не соединяется в единое яркое карнавальное предчувствие. Как хорошо!
И это, так сказать, внешнее лицезрение. Что же говорить о внутреннем содержании! Да. Какие же в Москве магазины! Иной раз зайдешь в магазин и чувствуешь, что нигде такого магазина нет. А какие продавцы! Роскошные продавцы! Все в белых сорочках, в галстуках, блестящих туфлях. А продавщицы вообще прелесть: тоненькие, узенькие, благоухающие. Не продавщицы, а фотомодели. Им не товары заграничные продавать, а на подиумах ножки длинные переставлять.
Однако, уже закрываются магазины и салоны, и выставки-продажи, и рынки товаров и услуг. Ночь опускается на город, огни сияют все ярче, и на улицах скользят - туда-сюда - лакированные и тоже строго заграничные машины, где сидят гладко выбритые господа и господа в трехдневной щетине на изможденных ликах. Первые господа более серьезные, может быть даже банкиры или бандиты, а вторые пониже рангом - богема, скорее всего. Демократических бородок здесь встретишь редко, на них уже как-то за десятилетие реформ прошла мода, а впрочем, все бывает. В общем, под сенью мягких сумерек, таинственно и волнующе, уже совсем по другому, чем днем, начинает оживать и шевелиться город. Настрой совсем другой, более дружелюбный, что-ли. Вот, чем ближе к центру столицы, тем все чаще встречаешь в лиловом полумраке группки юных улыбчивых нимф. Можно даже остановиться, побеседовать. Тебя обласкают взорами, покажут себя во всей красе - и все для того, чтобы тебе было приятно. В более светлых местах, у гостиниц, например, где больше огней и иностранцев, уже не просто девушки - королевы! В душе они тоже очень милы, но с тобой уже говорят их секретари, таким сложным курьерским способом передавая их благорасположение к тебе.
А сколько света, лазерных брызг или интимного полумрака внутри тех великолепных заведений, куда стремятся отдохнуть уставшие за напряженный рабочий день сливки общества! Какой блеск кругом, как все мягко, пластично, пушисто! Как все продумано дипломированными дизайнерами и стилистами новой жизни. Так бы и зашел в какой-нибудь ресторанчик, где в глубине зала в настоящем очаге, на настоящем вертеле жарится, томится и брызгается натуральным мясным соком тоже настоящий дикий кабан, а за грубыми, но полированными столами и лавками сидят знакомые по экрану телевизора лица; зашел и не ушел бы уже никогда. Так бы и остался жить-поживать. Вот как хорошо! А казино! - это гнездилище благородства и сказочных наслаждений! Я не говорю уже о самой рулетке, или по старинному крытых зеленым сукном игорных столах, где можно встретить тоже очень умных и известных людей, славящихся чувством собственного достоинства. Боже мой! И не только этих мудрых людей встретишь. Здесь собираются тысячи характеров и явлений. Как ночной фонарик мотыльков, клубы и казино привлекают людей более достойных, нежели простой народ. Эти люди даже одеваются совсем иначе, чем простые смертные. Вот, скажем, костюмчик на этом обаятельном сдобном мужчине глаза чудесные, печальные, томные, а волосы - бархатные; такой костюмчик, если потолкаться в определенных людных местах можно купить, скажем, долларов за сорок, но этому господину он обошелся в полторы тысячи. Долларов, конечно. Потому что ежели бы он не купил его в известном всем магазине, да при свидетелях, а свернул на рынок, да об этом узнали... У-у-у! Его бы и не пустили никуда, двери благородных заведений закрылись бы навсегда.
Жить надо по средствам, а не хитрить там!
Да, остракизм был бы ужасен ещё и потому, что кроме людей умных, достойных, уважаемых, но, согласитесь, несколько скучных, здесь можно встретить множество ярких и веселых людей. Общаться с ними - одно наслаждение, награда за каждодневную рабочую рутину. Ведь и звезды эстрады, кино, телевидения заглядывают сюда попеть в свое удовольствие, или изобразить эстрадный номер, или станцевать - кому что лучше удается. Кроме того, при ближайшем общении, оказывается, что люди они открытые, простые, в общем, в таких местах наши звезды достаточно доступны.
Очень хорошие места! И независимо от того, прекрасное у вас настроение или плохое, вы можете засидеться здесь до белого утра, уже рабочий люд что-то там уже строит-ремонтирует, гремит механизмами, а вы только-только выходите. Так и Аркадий Григорьевич Сосницкий, известный московский адвокат вышел под молодой сентябрьский дождик уже где-то в восьмом часу утра и, сощурившись, подставил лицо небесным каплям.
Вот и ночь прошла.
Но именно из-за бессонной ночи Аркадий Григорьевич был в этот день особенно не в себе. И даже не потому, что устал, а поспать удалось всего два часа, нет. Просто нравственный озноб, причиной которого была долгая ночь и незаживающая душевная рана (может все вместе) помогли Сосницкому решиться.
Но к делу.
ГЛАВА 1
ТЯЖЕЛОЕ РЕШЕНИЕ
Аркадий Григорьевич Сосницкий, не зная ещё ничего о том, какие ужасные вещи ожидаются в ближайшие дни, приехал в офис во второй половине дня, и хотя рабочий день уже, можно сказать, подходил к концу, его встретило привычное, раньше так радовавшее его деловое оживление, говорившее, прежде всего, о незаурядном предпринимательском таланте, действительно способного, а многие говорили и гениального адвоката. Судя по гонорарам, которые в свои пятьдесят с лишним лет стал получать Аркадий Григорьевич, так оно и было, тем более, что в юриспруденции, а главное, в адвокатской практике, талант заключался не столько в знании законов - это естесственно, этим может похвастаться каждый пятый выпускник юрфака - нет, не в специальных знаниях, вернее, не столько в них, сколько в связях, в авторитете, в том аромате личности, который так ощущают люди всех сословий нашего уже капиталистического общества (и чем от Бога был наделен Сосницкий), в этом были истоки его успехов.
Все утро, находясь в свите мэра города, он провел на судоремонтном заводе, где по случаю спуска на воду теплохода, названного в честь исторического московского владыки просто - "Юрий Великий", состоялся митинг. На трибуне, в которую была наскоро превращена вторая палуба, выступали служащие мэрии, известные певцы и даже посол республики "Берег Слоновой Кости". Все хвалили теплоход, Москву и косвенно мэра, благодаря которому и могло состояться нынешнее торжественное событие. Аркадию Григорьевичу тоже пришлось выступить. Он, говоря как всегда легко, убедительно и строго логично, несколькими умелыми штрихами дорисовал, уже готовую в голове каждого картину неуклонного прогресса и дальнейшего развития Москвы в русле нынешней политики нынешнего мэра. Яркие блики от воды слепили ему глаза. В какой-то момент на уровне его лица зависла чайка и все, конечно продолжая слушать, смотрели на нее, пока кто-то из телохранителей высокого начальства не догадался пугнуть её взмахом руки. Чайка истерично заорала, несколько скомкав гладкую речь Аркадия Григорьевича, и улетела.
Были и другие ораторы, и мэр зашел в рубку посмотреть на приборы управления и погудеть в сирену. После чего отбыл. Разъехались и приглашенные, в том числе и Аркадий Григорьевич на своем черном "Мерседесе", траурным видом так гармонировавшим с его нынешним настроением. На Арбате, где находился его офис, в здании, приютившем много разных министерств, контор и конторок, он оставил машину на платной стоянке и привычным бодрым шагом вывернутых ног, так легко носивших его полное тело, поднялся к себе на пятый этаж.
Он прошел через большой зал, заставленный столами, за которыми работали молодые и не очень молодые люди. Все они были подающими надежды юристами (найти и отобрать их - в этом тоже была заслуга Аркадия Григорьевича), которые сдержанно поприветствовали своего шефа, зная, что после недавней смерти жены он никак не мог забыться, а потому и они чутко соблюдали некий условный траур.
В кабинете Аркадий Григорьевич сел в пружинно просевшее под его полным, выхоленным телом кресло и, словно пользуясь тем, что в комнате он один, застыл, уставившись в дверь и погрузившись в свои безрадостные мысли. Он не расслышал деликатный стук в эту дверь, хотя той частью сознания, что все эти дни после смерти супруги безошибочно руководила им, отреагировал и даже ответил что-то.
Вошел его помощник, Игорь Семенович Кудрявцев, которого все называли просто Игорь, и он не возражал. Игорь был высокого роста плакатный красавец лет тридцати, подавал большие надежды и был известен во всех элитарных кругах Москвы, от политиков до богемы. Везде он был принят за своего, и везде его любили и уважали. Конечно, за его плечами незримо витал призрак Сосницкого, но и личные способности Игоря выделяли его среди множества молодых людей, отчаянно стремившихся сделать карьеру в этом новом великолепном мире, в котором уже десяток лет пребывала столица великого государства. Главное качество Игоря состояло в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной на знании человеческих недостатков и полном внутреннем неуважении к ним, что и делало его речи в судах такими убедительно-гладкими, а ещё - в совершенном равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.
Аркадий Григорьевич поднял глаза на вошедшего Игоря, сделав над собой усилие и приготовился слушать доклад.
- Что нового? - спросил он.
- Есть несколько новых клиентов, - сообщил Игорь и стал обстоятельно рассказывать о ключевых моментах поступивших дел.
Дела были, в общем-то, банальными и требовалось только распределить их среди помошников. Так, сын одного из вице-президентов банка "Столичный кредит" насмерть задавил какую-то древнюю, ещё из эпохи развитого социализма супружескую чету. Старички от удара летели кеглями и так быстро, что, не успев приземлиться, попали прямохонько на небеса и теперь требовалось доказать, что данный сын известного человека ни то что не был в тот раз за рулем, но и вообще никогда не водил машину. Очень простой случай. Еще одно малолетнее убийство. Двенадцатилетний мальчуган из хорошей семьи (из плохих семей по причине отсутствия необходимых средств не обращались к адвокату Сосницкому) тринадцатилетнего своего братца утопил в семейном бассейне, потому что папа накануне пообещал сделать будущую жертву своим единственным наследником. Теперь уже всем ясно, что папа не выполнит свою угрозу, и наследником будет младший братишка. А наследников надо беречь. Здесь тоже все ясно, мальчику надо будет подлечить нервы где-нибудь на французской ривьере: теплый умеренный климат, приветливые люди, пляжный песочек...
Аркадий Григорьевич равнодушно комментировал смысл излагаемых Кудрявцевым дел, криво улыбался на осторожное хихиканье помощника и ждал окончания рабочего дня. С того момента, как три недели назад в теплый сентябрьский день его жена не справилась с управлением своей новенькой "Ауди", мир для Сосницкого сразу отшумел, отошел, и даже то, что в сгоревшей машине исчез и её прелестный образ, оставив криминалистам лишь костный остов, уже не волновало. Ему казалось, что случай, лишив его мучительного обряда опознания и прочих обязательных и глупых вещей, позаботился о сохранении чистого облика, который - надо только сделать усилие, обессмертив его, - заменит её навсегда.
Кудрявцев осторожно положил перед ним последнюю папку, и Сосницкий раскрыл обложку белой пухлой рукой. Вчитываясь в первые фразы, ещё не поняв их смысла, был уже словно бы тронут электрической струей, переливающейся по проводам в стекла... Перед ним лежало дело о смерти его жены и, осознав это, он тут же понял, что ему следует делать дальше: да, в мельчайших деталях повторить её короткое двухдневное путешествие к родителям в Ростов, которое она, опытная автомобилистка, затеяла совершить уже через месяц после их свадьбы. Сосницкий понял, что совершив за ней, нет, вместе с ней это путешествие, набрав как можно больше мелочей, которые были свидетелями её пути, он, тем самым, обретет невидимую связь с ней, и тогда исчезнет этот мучительный гнет, делавший его рассеянным, равнодушным и неживым.
Само дело состояло из посторонних справок, анкет, протоколов; интересующий же Аркадия Григорьевича материал занимал одну страничку. Это был её подробный маршрут с упоминанием всех мест, где она проезжала и задерживалась: одна придорожная закусочная, две гостиницы, десяток обследованных магазинов и ещё озерный пляж, где она зачем-то вздумала выкупаться.
Он поднял глаза на гибко склоненного Кудрявцева, и тот сразу пояснил.
- Оригинал я не стал брать, следователю излишние сложности. Снял ксерокс. Но если вам...
- Нет, ксерокса достаточно, - сказал Сосницкий. И добавил. - Ты можешь быть свободен на сегодня. Эту папку я возьму с собой.
Вечером он позвонил Игорю Кудрявцеву домой и предупредил, что его несколько дней не будет в Москве, и что все запланированное с его участием надо отменить. Он не сказал, куда намерен направится, а Кудрявцев не спросил, тем более, что догадаться не составило труда.
ГЛАВА 2
АРКАДИЙ ГРИГОРЬЕВИЧ ОБРЕТАЕТ ПОКОЙ
Выехал Аркадий Григорьевич рано утром, поменяв лишь машину: черный "Мерседес" оставил в городе, а сам пересел в такой же черный "Джип".
Первую остановку он сделал в Туле, куда прибыл через несколько часов. Оставив машину на попечение сторожа огороженной платной стоянки, он принялся бродить по улицам, отыскивая по пути все то, что она могла бы отметить вниманием; особенный очерк старинного дома, усатого регулировщика при сломанном светофоре, небольшую церквушку, во дворе которой, возле огромной березы на лавочке сидели благообразные старички и в черных платочках старушки, и то, что было, пожалуй, роковым напоминанием огненную пляску большого костра над собранными мальчишками древесными обломками. Она и впрямь сопровождала его: весело ступали её молодые ножки, всего два месяца назад замершие в церкви рядом с его ногами во время венчания - прыгали, танцевали, возносили легко порхающую, невесомую, мучительно живую... Было ей всего двадцать один год, и то, что она смогла полюбить его, мужчину не первой молодости, было чудом, божественной лаской, тогда наградой всей его жизни. Сидя за столиком ресторана, куда она заглянула раньше его, он видел её маленькое румяное личико, короткий носик, синие, прекрасные глаза.... и не мог понять, как можно было ему, опытному человеку и, главное, знающему оборотную сторону жизни юристу, как можно было отпускать её одну в это глупое путешествие?! Это было безумие! Надо было настоять, убедить... но как можно было ей препятствовать, милой... милому, очаровательному существу, зыбкое присутствие которой сейчас, рядом с ним становилось от этих мыслей невыносимым.
Он доехал до Мценска, переночевал вместе с ней в гостинице... И это тоже было невыносимо. Он взял ту же самую комнату, об этом говорили документы и сами служащие, так что её мнимое присутствие стало вдруг страшным, - он почти не спал эту ночь, и когда приехал в Орел, был хмельным от усталости.
Был разгар дня и сухие порывы ветра бросали на стекло сорванные пожелтевшие листья. Небольшие сизые тучки мрачно висели в сером небе. Тяжело и на душе и в воздухе, казалось, вот-вот грянет дождь, сразу отлакирующий серый пыльный асфальт. Он неторопливо ехал по улицам в своем "Джипе", специально замедляя ход машины, чтобы оттянуть момент последнего свидания с женой, оттянуть последнюю ночь, после которой все навечно останется в прошлом, а то, что силой собственной магии он унсет с собой, потеряет милую, взъерошенную непокорность, когда-то мимолетно раздражавшую его, а теперь, самим воспоминанием, заставлявшую ныть сердце.
Аркадий Григорьевич остановился у троутара и, перегнувшись к противоположной дверце, опустил стекло. Он обратился к остановленной его громким вопросом средних лет женщине, как проехать к гостинице "Восход". Женщина устало опустила тяжелую сумку на асфальт и оглянулась, словно бы могла сверить возникшую в голове схему пути с реальной дорогой. Посмотрев сквозь дома, она стала подробно объяснять увиденное, а Аркадий Григорьевич, слушая, впрочем, внимательно, не мог отвести взгляда от небольшого родимого пятна на левой стороне её лба, чем-то странно напоминавшем крест, а может быть - размытыми и загнутыми в одну сторону лучами - свастику. Женщина стала сбиваться, он отвел упорно невежливый взгляд, поблагодарил и поехал дальше.
С собой в дорогу Аркадий Григорьевич не брал дорожных вещей, справедливо полагая, что в наше время не стоит обременять себя ничем, кроме денег. Все необходимое можно было купить где угодно и когда угодно. Конечно, если не забираться в какую-нибудь Тьмутаракань, куда пути его жена, разумеется, знать не могла.
Гостиница "Восход" помещалась недалеко от городского цирка, как раз напротив, немного наискосок от его круглого, бетонного купола, куда сейчас, видимо на дневное представление, со всех сторон стекались пестрые ручейки детей и взрослых; площадь перед цирком бурлила, звенела голосами и направляла уже широкую зрительскую реку в широко распахнутый высокий главный вход. Заехав во двор гостиницы через высокую арку, Аркадий Григорьевич поставил машину рядом с "Волгой" и старым "БМВ" бледно-голубого цвета. Здесь же оказался и вход в гостиницу, а тот, что красовался с фасада, служил, как оказалось, декорацией, наглухо забитой изнутри. Войдя в реальную дверь и пройдя облупленный, в географических пятнах свежей подкраски коридор, Аркадий Григорьевич очутился в холе, потом перед стойкой администратора, оказавшимся женщиной. Два человека сидели в креслах напротив окон, а один очень длинный и худой силуэт возвышался прямо на фоне цирка, все ещё продолжавшего заглатывать детские души. Стоявший человек повернул голову к тому, что сидел в ближайшем кресле, резко обозначив длинный с горбинкой нос. "Наверное, грузин", - отстраненно подумал Аркадий Григорьевич, отворачиваясь к администраторше, в этот момент поднявшей к нему строгое пуленепробиваемое лицо в ореоле бледно-сиреневых пятидесятилетних волос. Женщина оббежала профессиональным взглядом холеное полное лицо Аркадия Григорьевича, налитые его плечи под дорогим пиджаком то, что было доступно её снизу стойки нацеленному взору - и, правильно оценив имущественный и социальный статус посетителя, снизошла.
- В наличие только "Люкс", - вместо приветствия сказала она. - Все номера заняты.
Аркадий Григорьевич нахмурился. В его планы не входило ждать. Тем более, нужен был конкретный номер, тот, где останавливалась она.
- Добрый день, - сказал он. - Мне нужен номер тридцать семь. Если он занят, я хотел бы поговрить с теми, кто сейчас его занимает. Я уверен, они осободят.
- Вряд ли, - улыбнулась администраторша. - Дело в том...
- Мне очень нужен именно этот номер, - перебил её Аркадий Григорьевич. - Если дело в деньгах... - он вытащил пачку долларов из кармана, и это тоже было отмечено женщиной, сразу продолжившей.
- Дело в том, что номер тридцать семь и есть свободный "люкс". Будете брать?
Обрадованный исчезновению иллюзорно расстаявшего препятствия, Аркадий Григорьевич предъявил паспорт, заплатил, действительно, большую сумму, отчего прояснилась причина незанятости аппартаментов, и получил ключ. Высокий, гибкий парень в джинсах и зеленой военной рубашке, поминутно оглядывавшийся на Сосницкого веселым и жульническим взором, провел клиента по лестнице на третий этаж (лифт не работал), потом по застеленному ещё новой ковровой дорожкой коридору, и когда Аркадий Григорьевич вошел в номер, то сразу понял - по наитию, протокольному документу в кармане рубашки и той, забавлявшей жену атмосфере административно-мещанского уюта, над которым она потешалась в свадебном путешествии в гостиницах иного мира, - что это именно тот номер, где она могла провести последнюю ночь. Все здесь здесь было так похоже... где? в каком месте?... кажется в Греции. Ее все веселило тогда: и кресло у торшера, намекавшее на уютно проводимый вечер, и синтетический ковер бледно-розового цвета, в некоторых местах буро темневший, видимо, от чьей-то пролитой блевотины, но пуще всего её смешило то, что и заграницей они находили, пытавшийся скрыться под "люксовый" выверт, все тот же усредненно-ширпотребный сервис, так ненавидимый ею на родине. Она вообще мечтала уехать в Америку, о чем призналась немедленно после знакомства на некой шумной презентации в большом старинном особняке в самом центре Москвы, где они и познакомились.
Зажигаются огни люстр и ярко освещают большой зал, заполненный приглашенными; веселый раскрасневшийся хозяин (бывший клиент Сосницкого) звонит в валдайский колокольчик, на подносе поднесенном ему слугой, и торопится начать речь, а Аркадий Григорьевич чувствует чью-то руку на своем локте и, оглядываясь, видит очаровательную, улыбающуюся смешным предвкушением девушку, невзначай взявшую его под руку... "Что?... Что он говорит?" - спрашивает она о хозяине, а Аркадий Григорьевич, отвечая, уже охвачен хмельным порывом увлекающим его в счастливые дали.
- Там спальня, - указал парень и, ухмыльнувшись, добавил. - Кровать на двоих, если желаете...
Фраза повисла в воздухе, её наглый смысл, конечно, дошел до сознания Аркадия Григорьевича, мыслями бывшего в этот момент в таких невообразимо чистых высотах, что возвращение к гнусной действительности заставило сжаться сердце. Сосницкий вытащил пять долларов, сунул в цепкую узкую ладонь коридорного, и жестом отправил его. Тот вышел, прикрыв за собой дверь.
Сосницкий прошел в спальню и сел на кровать, стараясь не смотреть на близко прилегшую тень жены. Аркадий Григорьевич к моменту встречи с будущей женой уже давно холостяк, прочно вступил в возраст, когда любовь, флирт, вообще женщины как-то незаметно заменяются бизнесом, причем не в нашем, новорусском понимании, а в исконном смысле, словом, профессиональная деятельность была для него уже всем, но в тот момент, от доверчивой ладони новой знакомой на сгибе локтя, он внезапно помолодел, разрезвился, дал понять, как очарован, а в ответ - просто и естесственно, - был награжден чудным участием, веселым, добрым вниманием и так щедро, словно бы её любовь была родниковым источником, из которого она охотно, после церковного венчания и напоила его.
Теперь его жена, встав с кровати, очутилась у двери, где, прежде чем выйти, остановилась вполоборота к Аркадию Григорьтевичу, - и, несмотря на свой чисто умозрительный состав, ах, как она была сейчас плотнее всего находящегося в спальне! На стене висел ненатуральный пейзажик в грошовой рамке под старину, обои пытались выдать бумагу за шелк, тумбочки у кровати с прессованными опилками внутри стенок пыжились выглядеть сделанными из дерева, - но она, его жена, была совершенно настоящей и живой, и только чувство самосохранения мешало вглядеться в её черты.
Надо было идти за ней, а потому что остаток дня был занят посещением магазина, ресторана и только к двенадцати часам ночи, в сопровождении добровольной охраны из трех новых знакомых (милиции не удалось установить личности, да это представлялось и неважным) она вернулась к себе.
Спускаясь по лестнице, он чувствовал, как тяжело устал, а когда оказался на улице, перед молчаливо переваривавшим детские впечатления цирком, голова у него закружилась от свинцовой мути пасмурного сентябрьского неба. Сверяясь с истрепавшимся уже протокольным листком, он посетил несколько магазинов, добросовестно прохаживался между стоек, увешанных плечиками с женскими кофточками, юбками, платьями, заглядывал в витрины наполненные смешной бижютерией и ювелирными украшениями. Затем Аркадий Григорьевич попал в центр города, о чем можно было судить по незаметному простору вокруг, несколько сокращаемому на тротуарах в ряд высаженными кленами, уже начавшими пламенеть, - резкий ветер то и дело срывал листья, которые, вертясь и кружась, летели наискосок через дорогу в стекла пролетавших машин и в отворачивающиеся лица прохожих. Один такой желто-рдеющий лист пролетел мимо, и Аркадий Григорьевич успел машинально поймать его и долго нес в руке, не зная, что с ним делать. Здесь же, на проспекте, тротуары были выложены узорными плитками, часто цветными, все в зависимости от вкусов владельцев магазинов, которые, приобретая само торговое помещение, украшали и прилегающие части тротуаров. Разными были вывески, витрины, однако роднило их, делало однородными общий евроремонтный подход. Впрочем, продавать старались везде разное: одежду, автомобили (огромный "Ленд-ровер", набычившись, разглядывал глазами фар безденежную толпу за стеклом), рыболовно-охотничьи принадлежности, мебель. Жизнь, в общем-то, кипела, люди входили и выходили, увлекая за собой Аркадия Григорьевича, потому что документ в кармане мог и упустить какой-нибудь магазин, а она (имя жены он так и не решался произнести даже про себя), со своей веселой, шаловливой развязностью, могла забежать даже в охотничий магазин, даром что сама зверей любила. Он входил в одни двери, выходил в другие, его обступали ряды костюмов и ряды плащей, потом пошли колготки, косметика... Боже мой! как же он ненавидел сейчас все это - магазины, манекены, вещи за стеклом, тупое лицо товара и в особенности живые лица этих баб, живущих тогда, когда её уже нет, смеющих обмениваться приторными любезностями, хмелеющих от вина взаимных услуг и возможности просто нахамить кому-нибудь.
Он шел дальше и все виденное - потому ли, что доставляло мучительную и словно бы сладостную боль, или потому, что встряхивало мнимой близостью к ней, - вдруг освободило в нем то ужасное, что уже несколько дней держалось в темном закутке каждой его мысли, овладевая сознанием при малейшем толчке: её больше нет; и когда он, как и сейчас, ни с того ни с сего сам умирал, то есть вспоминал ясно представленное в миг ужасного известия: пылающий факел машины с зажатым в металлической утробе нежным телом! Он в один миг мысленно пробегал всю их недолгую совместную жизнь, все то волшебство, которое не могло просуществовать дольше, потому что Сатана не мог позволить такому счатью длиться, - картинки воспоминаний проносились, как листья клена, крутясь в стремительном смерче, - и в этом смерче, и мелькании, и отдельно возникшем воспоминании её губ, подсохших от палящего каирского солнца, когда она, в пляжной истоме шепнула ему - "Милый..." - все это вместе с безнадежным пониманием невозвратно ушедшего, сливалось в ощущение горя исключительной силы... "Что я собственно делаю!" - вдруг подумал он, ибо сто долларов, извлеченные из кармана, бросил только что на стеклянный прилавок, сквозь который снизу просвечивался подводный шелк женских трусиков, между тем как снисходительная к его причуде смешливая продавщица с любопытством разглядывала эту рассеянную руку, платившую за предмет, не только лично ему не нужный, но ещё даже не названный.
- Здесь продается?.. - он остановился в затруднении, потому что все было глупо и даже инстинктивная попытка купленный вещью удержать уже ставшее призрачным, было бесполезно.
- Извините, я ошибся, - сказал Аркадий Григорьевич, забирая банкноту.
- Ничего, заходите еще, - сдерживаясь, сказала девица и, все же, прыснула ему в спину.
Пришло время идти в ресторан. Ему объяснили, как пройти; оказалось близко. Он шел и думал, что, может быть, следовало сразу пойти в гостиницу, одолеть последнюю ночь, отмучиться, укрываясь мраком своего отчаяния, а наутро спастись, уехать в бурлящую Москву, к делам, судам, банкетам...
Вот и ресторан. Огромное витринное стекло сейчас белопенно залито с внутренней стороны шелком французских волнистых штор. Сквозь просвечивающую материю мелькали смутные тени: быстрые - вероятно, официантов, медленные солидно отдыхающих людей. И все так сияло, что Аркадий Григорьевич невольно посмотрел на часы, предварительно далеко и дугообразно выбросив руку, дабы отодвинуть манжет рубашки. Уже восьмой час. Серый день незаметно темнел. Он ещё немного постоял у входа с левой стороны двери, потому что с правой стоял, важно куря сигару, большой и вальяжный метрдотель. Было людно, безостановочно шли люди, наверное с работы, у каждого в руке или на плече сумки, пакеты, а в глазах - мутная тошнота. Без конца мелькали их усталые и злые лица, слышалась привычная брань. Прошел ротвелер без намордника, прогуливающий высокую худую женщину в желтом плаще, какой-то бомж с окурком между большим и указательным пальцами... И ещё другие.
Метрдотель важно и густо выдувая дым, поглядывал на Сосницкого. Хорошего клиента видно сразу и наметанный на разную публику глаз служивого человека вмиг определил, что посетитель (если это посетитель) мужчина состоятельный и, значит, достойный уважения. Вот только продозрительно блестели глаза и вот что.. как-будто даже не брился.
Аркадий Григорьевич отметил внимание к себе и, чтобы что-то сказать, обратился к нему:
- Послушай, братец, как тут... свободные столы имеются?
Конечно, они имелись. Метрдотель получил зеленую бумажку в карман, притушил свою сигару, сунул её в карман казенного сюртука, открыл дверь, на ходу осведомился, какой нужен столик и нужны ли соседи. Может быть, приятного полу?..
Посадил.
Зал был полон. Хотя и оставались свободные столики. Аркадий Григорьевич рассеянно оглядывал пьющих, едящих, веселящихся... Оркестр, наяривающий что-то... несколько танцующих пар. Взгляд его наткнулся на знакомое лицо невдалеке, и пришлось напрячь память, прежде чем узнал худощавого человека, вместе с двумя другими приятелями занимавшего столик на четверых. Ну конечно, он их видел в холле гостиницы. Еще отметил грузинский нос худого. Он оглядел всех троих; лет по тридцать, только представитель кавказской национальности чуть побольше, может тридцать пять. А впрочем, южанин выглядит старше своих лет.
Аркадий Григорьевич что-то заказал направленному к нему властной рукой метрдотеля официанту. Что-то из птицы - курицу? утку? - сразу забыл. Принесли заказанные сто пятьдесят граммов коньяка, оказавшимся подкрашенным самогоном. Все равно. На эстраде появилась раскрашенная девица молотящая под Лолу из кабаре-дуэта "Академии", запела какую-то сомнительную дрянь. "Как всё!.." Он поймал взгляд кавказца, и ему показалось, тот подмигнул. Сосницкий осторожно кивнул в ответ и отвернулся.
И все же, все же... несмотря на отчуждение от всего этого внешнего веселья, Аркадий Григорьевич медленно проникался сознанием, что эти его два дня путешествия делают свое дело. Эта его трехдневная разлука, сделавшая его и жену чужими, заканчивалась. Все последние часы, смотря вокруг её глазами, видел все по-другому, по-новому, однако был уверен, что скоро пройдет холод этой таинственной анестезии, заставивший забывать её живое тепло, и облик жены снова оживет, потеплеет, займет нужное место и снова станет таким знакомым, что уже никаким усилием воли не вернешь временного чувства чуждости. И Сосницкий вспомнил, как неделю назад, ночью, лежа в постели, он вдруг понял, что сам смертен. Тогда в его душе произошло то же самое, что однажды в метро, давно, когда в часы пик внезапно потух свет, и в налетевшей тьме слышен был только звук многотысячного дыхания, - кто-то резко вскрикнул, затем вскрикнули несколько человек сразу, слепая буря, темный панический шум нарастал... - и вдруг свет вспыхнул снова, и масса тут же беспечно продолжила движение. В темноте же одинокой спальни он, широко открыв глаза, старался побороть страх, осмыслить смерть ушедшей жену, тем самым погасившей и его волю к жизни. Он пытался думать о чем-то хорошем, живом, теплом, о милых земных мелочах, но понимал, что все это последнее время относилось к ней и только к ней, и её уход сразу подкосил опору, на которой последнее время держалась и его, Сосницкого, жизнь. Именно тогда, несколько дней назад, зародилось в нем иррациональное желание вернуть её к жизни. Да, мелочами сцементировать её облик, вдохнуть в него жизнь и вобрать в себя, чтобы вернуть эту опору, свою личную связь с жизнью... Так просто! Он залпом допил коньяк и оглядел зал, полный потусторонних людей. Даже знакомого кавказца не было, никого...
Сосницкий расплатился и поспешил покинуть ресторан. Всплеснувшийся страх терзал его. Темное небо без единого просвета, мелкая пыль ситника, раскрашенные девицы под козырьком полутемных заведений, мутные фары проносящихся машин - внезапно он увидел мир таким, каков он есть на самом дле. Его ясное мировозрение, которое путем максимального упрощения сумело вычленить из хаоса лестницу к вершинам... - сли не власти, то карьеры... внезапно замутилось. Звезды, бесконечность, планеты, этот город, дома, деревья - все утратили для него привычный смысл, потому что оказались вне его представления. И главное, смерть её была вне его представления. Он всю жизнь знал, что воля и разум могут всё, и доказывал это блестящим восхождением к успеху. Была у него и первая жена. Они разошлись, когда через годы жена оказалась в прошлом, а та стареющая женщина рядом с ним уже не напоминала красавицу однокурсницу. Они перезванивались до сих пор, потому что так и остались добрыми приятелями. Хорошие отношения были и с сыном. Все так просто... И вдруг связь с миром порвалась, он стал сам по себе, а мир - сам по себе; и в этом мире смысла уже не было.
Сосницкий заторопился, потому что тянуть было больше нельзя: надвигавшаяся ночь должна была всё разрешить - либо вернуть человеческую простоту и ясность его жизни, либо ужен не кончится. Он глядел на машины, проносящиеся в ночи, и они утратили для него привычный смысл; все то, о чем можно думать, глядя на машину... цивилизация... механизм... прогресс... удобный или неудобный салон... подушка безопасности... индивидуальная сборка... - все это сползало прочь, и оставался только бессмысленный облик. И с деревьями было тоже самое, и с домами, и с людьми. Ее смерть обнажила старшную наготу, страшную бессмыслицу. Он мучительно пытался вспомнить, зачем он здесь - в ночи, в этом городе? Ужас его достиг высшей точки.
Каким-то образом он оказался во дворце гостиницы. Тут же стоял его "Джип". Он сомнамбулически вошел в холл. Почему-то не ушедшая до сих пор администраторша кивнула ему и повернулась к доске с ключами.
- Вот ваш ключ, - сказала она.
И зажимая в руке холодный металлический предмет, мгновенно ставший просто ключем, он вдруг всё понял. И сразу ужас его прошел, он мгновенно забыл о нем, все стало обыкновенным и незаметным: гостиница, потертые кресла, сейчас занятые какими-то женщинами, наглый посыльный в армейской рубашке, мимо него как раз двинувшийся к лестнице. Он стоял посредил холла. Женщины с интересом разглядывали его. Среди них была интересная блондинка, чем-то похожая на актрису Мирошниченко. Он чувствовал удивление и большую, невыносимую, но совсем естесственную, совсем человеческую боль. Он вспомнил, зачем он здесь. Он должен вновь оживить её образ, сделать его совершенно идеальным и безжизненным, чтобы заняв в его душе подобающее место, она больше не тревожила, не убивала, а оставалась, пусть и ярким, но прошлым.
Сосницкий Аркадий Григорьевич, сорвавшись с места, почти побежал, сопровождаемый взглядами оставшихся в холле женщин. Он кинулся вверх по лестнице через две-три ступени, торопясь, открыл номер, быстро прошле ярко освещенную гостинную и, сделав шаг в спальню, остановился.
На постели, кроме него никому невидимая, улыбалаясь, сидела Марина, а рядом с кроватью стоял и приветливо кивал ему давешний длинноносый кавказец.
- Заходи, дорогой, гостем будешь.
И кивая головой, восхищенно цокал языком.
- Хозяин у нас голова! Я бы никогда не усек, зачем тебе понадобилось дело о смерти твоей сучки, а он все предвидел. А жаль, что она погибла, хорошая была телка. Мы с ней накануне так умучились, а ей хоть бы что. Мы, значит, трое джигитов подустали, а она ручкой помахала и свеженькая унеслась. Если бы не последняя доза, пожалуй бы в живых осталась. Ты, козел, конечно, не знал, что твой телка с дества колется. Ты ей на руки не смотрел. Ты ей в другие места заглядывал. А ты знал, что она была... как это?.. нимфоманка? А ты знал, что на свадьбе она успела переспать с твоим Игорьком Кудрявцевым? И не только с ним. Не знал, козел!..
Никто не прерывал ёрнический монолог кавказца: ни Сосницкий, ни двое мордоворотов, застывших по обеим сторонам двери. Кавказец в презрительной насмешке кривил тонкие губы, мужики бледно усмехались, а Аркадий Григорьевич просто не понимал, что ему тут говорят. Нет, что-то понимал, что-то доходило, но... Он хотел спросить, почему здесь, в его спальне?.. что-то о Марине?.. о ней, нежной, мягкой, податливой... Не замечая, что делает, он, вытянув руки со скрюченными сужорогой пальцами, шел к горлу кавказца... Как можно?! Как можно?!
Дождавшись, когда ополоумевший адвокат приблизится, мужчина вынул из кармана складную бритву и холодно раскрыл полированное лезвие. И конечно, Сосницкий не дотянулся; далеко вынырнувшая из манжета рука плавно, метко скользнула в замахе сверху вниз и тут же отпрянула, чтобы хлынувшая из горла кровь не запачкала костюма. А подскочившие сзади мужики уже раз за разом втыкали - в почки, печень, легкие, сердце! - длинные холодные ножи.
Большое полное тело Сосницкого Аркадия Григорьевича умерло уже стоя, но не желая так быстро расставаться с, вообщем-то комфортной жизнью, ещё подергалось на полу. За этим внимательно наблюдали трое убийц, а также тень Марины, все ещё сидевшая на кровати. И наконец-то освободившаяся душа Аркадия Григорьевича, хоть и с внешней помощью, но все же обрекла покой.
Смерть наступила окончательно.
Кавказец наклонился к кровати и вытер окровавленное лезвие бритвы о покрывало, отчего Марине пришлось пододвинуться. Один из двух помощников, крупный, выпирающий из костюма мужик с перебитым носом и бесформенными ушами, стал осторожно обыскивать труп. Пачка долларов оживила всех. Потом южанин подошел к окну и стал смотреть на ярко блиставший напротив цирк. В сером дождливом мраке ночи цирк казался огромной елочной игрушкой, увеличенным стеклянным шаром, бережно уложенным на асфальт на радость смеющимся людям. Там, внизу, на полукруглых, прожекторами освещенных ступенях кишели, вытекая из яркой проймы дверей, мелкие темные силуэты и расходились веером в ночь, мимо подъезжающих за клиентами такси. И только когда поток расходившихся зрителей стал редеть, а огни на куполе стали гаснуть, предводитель бандитов отверулся и, скомандовав все ещё шарящим в единственной сумке Сосницкого напарникам, пошел к выходу, не забыв выключить за собой свет.
ГЛАВА 3
БОЛЬШОЙ ПРИЕМ
Среди площадей, каменнных прямоугольников домов, сейчас за пеленой дождя смутно, хотя и вымыто выстраивающихся по собственному субординационному ранжиру, возникают улицы. Вот - мусороуборочные машины марки "Мерседес", убирают мусор; они, тяжело ревя, несутся во всю прыть, разнося зловоние, даром что их не останавливают работники ГИБДД, чтобы спросить пропуск-разрешение на проезд в зону садового кольца - убирать дрянь надо. Вот - сигналя, психуя и вопя проносятся машина реанимации, с головокружительной скоростью убегая от спешащей следом чьей-то смертью. Вот - важный государственный человек, может быть даже министр, спрятавшись за тонированным "Кадиллаком", тоже электронным воплем надрывая соответствующие звуковые механизмы, пробирается сквозь густеющий к вечеру поток машин, а постовой-милиционер отдает ему честь. Вот - час пик; все больше и больше людей, отвоевав за годы реформ свои личные импортные два метра (не деревянные - это еще, дай Бог, не скоро, а металлические, соответствующие размеру комфортабельного салона любимой машины), теперь теснятся, жмутся, гудят и сигналят фарами сквозь пелену дождя: службу уже оставили за капотом, а домой никак не могут доехать!..
Игорь Семенович Кудрявцев ловко свернул в переулок, вырвался из тесного четырехколесного потока и дал газ - свободен.
Вместе с мокрым запахом дождя кажется вливается в приоткрытое окно заполнившая улицы радость. Повод для этого имеется, даже несколько причин радоваться, о них приходится сейчас умалчивать, но то, что он спешит, а, главное, куда спешит - заставляет безудержно улыбаться. Он подрезает справа промелькнувшую "девятку"; водитель которой, высунув в окошко голову, что-то приветливо кричит ему вслед. Еще поворот, еще... добрался.
Ах, Лиза! Дождь оплакивает разлуку с тобой - где-то ты прячешься за толстыми стенами! День поскучнел, не видя тебя, ночной совушки; неудержимая улыбка растягивает румяные губы Кудрявцева, сейчас лихо втиснувшего свою "Вольво" в только что опустевшее место в длинном ряду иномарок, приткувшихся носами к пешеходному тротуару, словно поросята к бесконечному брюху свиньи. В данном случае, весь этот высотный дом (где в снятой по контракту большой пятикомнатной квартире живет и она, Лиза), выступает аналогом этой самой свиньи, на ходу с усмешкой думает Кудрявцев и щурясь, разглядывает шикарный подъезд этой полугостиницы-полудоходного дома, темнеющий в туманной сырости ненастного дня. Однако, светятся два, стилизованных под железокованные, наружных фонаря, фотоэллементы которых среагировали на рано опустившиеся сумерки; матово, нерезко расплывался желтый свет, и это тоже было прекрасно, с улыбкой соглашается Кудрявцев.
Он вышел из машины, щелкнул зонтиком, немедленно, большой птицей, взметнувшимся над ним, и с улыбкой огляделся окрест: сдвоенные корпуса гигантских, недавно отстроненных доходных башен блестели красноватой плиточной глазурью. Одна из этих башен, силой стратегического гения создателей, была превращены в соты офисов и по слухам, приносила колоссальный доход. Помещения второго корпуса сдавались под жилье, причем, часто тем же самым предпринимателям, что снимали и офисы. А внизу, как водится, поселились: салон-парикмахерская, прачечная, лавка автозапчастей и, продовольственный магазин и - в соседнем подъезде - ресторан.
С довольной улыбкой обозрев все это великолепие, Кудрявцев вдруг нырнул внутрь своей машины, перегнулся к заднему сиденью, изо всех сил оттягивая наружу зонтик, словно бы боялся, как бы дождик не подмочил его зад и, наконец, выпростался наружу, держа в свободной руке великолепный букет красных роз.
Окончательно запер машину и, держа розы вне сухого зонтичного уюта, чтобы небесные капли внесли в цветочную прелесть дополнительную свежесть, он прошел к бетонному козырьку подъезда.
Охранник, высунувшийся ему навстречу, знал Кудрявцева давно, при встречах уже перебрасывался доброжелательными, информации не несущими, но привносящими удовлетворение обоим словечками: один ощущал свою близость к кругу пока недоступному, второй верил, что, по сути, все ещё плоть от плоти народной, - и оба ошибались, разумеется.
- Ну как? - спросил один.
- Да так же, дерьмово. А ты как?
- Ничуть не лучше.
Обычно на этом, к обоюдному удовлетворению, общение и заканчивалось. Кудрявцев уже собрался пройти к лифту, но тут Юра (так звали охранника) его остановил.
- Подожди, Игорь. Тут вашему Семенову посылка. Мы не стали подниматься. Его, как обычно, дома нет, а Лиза просила до вечера не тревожить. Не мог бы ты занести коробку.
И тут же, видя построжавшее лицо гостя, поспешил успокоить.
- Нет, нет, мы слегка прослушали-проверили, там вроде никакой электроники нет. Так что не бомба. Да и Алексея Марковича так просто бомбой не возьмешь.
- А посылка откуда?
- Завез двоюродный брат. Сказал из деревни родственники мясо прислали. Он получил по почте на свое имя и, вот, завез. На черном "Джипе" подъехал, сказал, что Семенов будет рад. Продукты, по случаю, - в подарок и в знак уважения. Это он так сказал.
- На "Джипе"? Что-то подозрительно, - Кудрявцев задумчиво переминался. Видно было, ему все это очень не нравится. Но и отказываться причин не было.
- Ладно, Юра, давай занесу.
Юра зашел за стекло своего наблюдательного поста, где были: два кресла, стол, три телефона, компьютер с двумя звуковыми колонками, весь день не смолкавшими и напольный железный ящик, может быть для хранения денег или оружия. Он нагнулся, поднял что-то и вышел, неся перевязанный крепкой бечовкой картонный ящик, довольно большой, сантиметров пятьдесят по граням, и тяжелый, оценил Кудрявцев, принимая груз.
- А внутрь ты не заглядывал? - на всякий случай поинтерересовался он.
- Нет, конечно. Видишь, он заклеен, прямо с почты. и сургучные печати целы. Не вскрывать же, сам понимаешь?
- Конечно, - согласился Игорь, - кому нужны скандалы.
- Так я позвоню Лизе, предупрежу, - сказал Юра.
И, кивнув, ушел в аквариум, где тут же стал набирать номер.
Подошел лифт. Кудрявцев зашел внутрь, нажал отогнутым от букета указательным пальцем кнопку седьмого этажа; лифт закрыл дверцы, поехали.
Вышел на плащадку этажа и, по ковровой дорожке пошел в левое крыло. Шестьдесят седьмая квартира. Так же точно, как и в лифте отогнув палец, позвонил в дверь. Пение дверного звонка перешло в сухое щелканье замочного механизма, вход распахнулся и на пороге - Лиза: тонкая, высокая, в прямом, черно-маслянистом плаще, в блестящих колечках крупных завитков у висков, держа в руке маленькую красную сумочку, она зло смотрела на торопливо шагнувшего к ней гостя страшными, великолепными черными очами.
- Лизик! В пробку попал. Спешил изо всех сил, милая! - тут же выкрикнул он и, словно щитом прикрываясь цветами, приблизился вплотную.
- Не называй меня Лизик! - сердито сказала девушка, не обращая внимания на его поцелуй, но и не отстраняясь.
- Я из-за тебя торчу здесь уже минут десять. В плаще. Ты позвонил и сказал быть готовой. Я, как дура, жду, а ты по пробкам прохлаждаешься. Если не можешь быть точным, не приглашай меня больше!..
- Ну милая!
- И сколько раз тебе повторять, что я не милая. Во всяком случае, не твоя милая, да и не собираюсь в ближайшем будущем быть твоей.
Кудрявцев мигом поймал её на слове и, отдавая букет, вновь склонялся в поцелуе:
- В ближайшем? А не в ближайшем?
- Ни в ближайшем, ни в дальнем будущем. И хватит об этом, сколько тебе ещё говорить!
- Молчу, молчу, - сказал Кудрявцев, чувствуя, как млеет и томительно стонет все внутри него из-за этой пленительной, жестокой, необузданной и прекрасной двадцатилетней женщины.
Лиза между тем прошла в гостиную, взяла высокую хрустальную вазу, вышла в ванную. Через минуту, уже с водой и розами внутри, внесла обратно. Остановилась, раздумывая, куда поставить вазу. Зарылась лицом в букете, заметно смягчилась.
Кудрявцев, чутко наблюдавший за ней, тут же ухмыльнулся.
- И почему это вы, женщины, так любите цветы? Ведь если подумать, это же просто половые органы растений. Откуда у вас такая любовь к этим штукам?
- И поэтому тоже, - сказала Лиза, не отрывая лица от роз.
- Что "поэтому"? - не понял Кудрявцев.
- Из-за этих твоих дурацкий замечаний я тоже не буду твоей, - сверкнув глазами, сказала она.
Поставила вазу на столик.
- Что это у тебя за ящик? Мы с ним поедем?
- Ах да!.. - спохватился Кудрявцев. - Это твоему благоверному привезли. Охрана приняла, а тебя тревожить не стала, как обычно. Они все там к тебе пылают почтительным восхищением.
- Поучился бы.
- Учусь, учусь, - торопливо заверил Кудрявцев. - Только никто не ценит мои старания.
- Ну не стой. Пойди поставь свой ящик в спальню. На стол или на табурет. Надеюсь, это не взрывное устройство?
- Юрка внизу говорит, что проверил на предмет тиканья и прочей механизации. Да и мясом тянет. Давно отослали, наверное. Запашок уже. А ты что же, за Семенова боишься? Не бойся. Кто-кто, а уж он-то не попадется. А жаль, - добавил он и пошел в спальню, где на мягкий табурет с гнутыми венскими ножками, стоявший рядом с кованой жележной кроватью под розовым балдахином с цветочками, и взгромоздил тяжелую ношу.
- Надеюсь, там не кирпичи, - заметил он, выходя.
Лиза нетерпеливо ждала его у двери.
- Долго ещё копаться будешь?
Они вышли и захлопнули за собой дверь.
Внизу охранник Юра вышел из стекла, дабы лично засвидетельствовать Лизе свое почтение. Впрочем, она нравилась всем мужчинам, конечно, в зависимости от ориентации, мельком подумал Кудрявцев. Молодой, очень высокий и ещё не успевший пополнеть от спокойной жизни, Юра, далеко вытянув над головой Лизы длинную руку, открыл и придержал тугую дверь.
А дождь все так же мирно сыпал, и отдельные капли, сбитые порывами ветра с прямолинейного пути, залетали и под козырек подъезда. Лиза взяла Кудрявцева под руку и с усталым, злым терпением дожидалась, пока он раскроет зонтик, чтобы довести её к машине.
- Как у тебя все долго получается, - сказала она.
Кудрявцев усмехнулся, зонтик с шумом взмахнул крылами:
- Ты меня ругаешь, словно давняя супруга. Этак я скоро начну всерьез надеяться...
Он довел её до машины, открыл дверцу и, усаживая на переднее сиденье рядом с креслом водителя, уже склонялся к ней.
- Мне надеяться?
- Из-за тебя я вся вымокла. Закрой дверь! - приказала она и, дождавшись, пока он оббежит машину и сядет за руль, продолжила. - Если ты меня и дальше так намерен развлекать, то пеняй на себя.
- Все, все, - сказал Кудрявцев, продолжая шалеть от её близости (она это отчетливо ощущала).
Лиза раскрыла сумочку и вынула длинную кофейную сигарету. Кудрявцев немедленно извек из кармана зажигалку и поднес трепещущий огонек к её лицу, осветив и руку, голубовато-бледную, изысканно-худую, с длинными острыми ногтями.
- Смотри на дорогу. Еще не хватало угробиться тут с тобой, - скосила она все ещё сердитый, сверкающий глаз.
- Так куда ты меня везешь? - спросила она. - Ты обещал, что будет весело.
- Можешь не сомневаться, золотко, - весело сказал он, вновь гибко изверувшись к ней.
Она утомленно приспустила веки с длинными чудными ресницами.
- Неужели трудно уяснить, что меня зовут Лиза и тоолько Лиза. А золотко, милая, любимая и прочая, прочая - только для одного человека.
- Когда ты его бросишь? - спросил Кудрявцев и тут же замахал рукой. Молчу, молчу.
За серым окном расплывчато и ярко проносились фары встречных машин, на мгновение слепя ветровое стекло. Уличные фонари, неоновая реклама, подсветки рекламных полотен над дорогой и вдоль дороги - из-за дождя и ранних дневных сумерек включенные раньше времени - празднично и изысканно сверкали, переливались. Машина ровно, легко плыла в густом потоке автомобилей, и в душе его продолжало гореть, грозящее в любой момент взорваться безмерным ликованием, предвкушение торжества, которое вот-вот... Боясь мыслями спугнуть грядущее счастье, он отвлекался.
- Мой шеф окончательно сбрендил. Достал маршрут, по которому Марина отправилась к родственникам и двинул по её следам. Захотел приобщиться, хохотнул он.
Лиза медленно выдохнула дым.
- А мне его немного жаль.
- Вот именно, немного.
Они свернули с проспекта, проехали немного по улице, ещё раз повернули и, как это тут и там происходит в центре Москы, очутились на улочке старинных особняков. Здесь, как и везде, впрочем, исправно горели фонари. Они проехали небольшое посольство, ещё одно. Стали попадаться машины, приткнувшиеся к тротуару, гуще, гуще. И уже не постовые возле посольств, а совсем иного назначения милиционеры прохаживались вдоль иномарок. Охраняли машины, конечно.
- Так куда мы едем? - спросила Лиза.
- В особняк моего шефа. Сегодня большой прием. По случаю отпуска, объяснил Кудрявцев.
Он назвал имя очень известного в стране политика, в настоящее время посла, который свой отпуск решил провести в Москве и теперь был нарасхват во всех приличных столичных домах. Сегодня его ждали как раз в особняке Сосницкого, куда Кудрявцев вез Лизу. Пока он объяснял цель праздника, у Лизы медленно, в равнодушном удивлении поднимались брови.
- А меня ты зачем сюда тащишь? Ничего не понимаю, ведь Сосницкий уехал, ты сам сказал. Кто же организует всё? - с недоумением спросила она.
Он торопливо стал объяснять, что хотя Сосницкого и нет в Москве, это ничего не меняет, прием организован для посла, запланирован давно и, кроме того, на самом деле ничего официального не будет. Обычно бывает очень весело, весь московский бомонд съезжается, такое можно увидеть - блеск!
- Бомонд? - ещё более удивилась Лиза, отлично, впрочем уже все уяснившая и лишь затягивавшая свое, несколько наигранное, недоумение.
Она ещё не решила, стоит ли идти туда или сразу отказаться.
- Обещаю, будет весело. Это такая кунцкамера - сил нет!. У меня к тому же сегодня здесь назначена встреча, но это так, минутное дело. Надо одному человечку дать инструкции, что ему ещё сегодня делать. Да и полезно, знаешь, потолкаться в таких местах, народ полезный, сама увидишь. Приглашены, в основном, кое-кто из политиков, естесственно, друзья хозяина и почти вся богема, включая эстраду, балет, актеров и актерок. Правда забавно, увидишь, - уговаривал он.
- А кроме того, - добавил Кудрявцев, - если тебя здесь запомнят, то ты приобретаешь массу сильнейших покровителей. Ты представить себе не можешь, как они друг друга вытягивают всюду, настоящая мафия.
- Зачем мне чье-то покровительство? - недоуменно спросила Лиза.
- Это ты зря. Не вечно же тебе надеяться на своего игрока. Сегодня ему везет, завтра - нет.
- Ну,ну, - с улыбкой произнесла она, и тут они прибыли.
ГЛАВА 4
ЗАЧЕМ ТЫ ПРИВЕЗ МЕНЯ В ЭТОТ ВЕРТЕП
Большой трехъэтажный особняк князей Глинских, не так давно числившийся в реестре памятников архитектуры, сейчас, несмотря на ранний час светился бесчисленными огнями. Расположенный в глубине усадьбы дворец, двумя крылами тянулся к чугунной ограде; двор, центр которого занимал небольшой действующий, а сейчас ещё и подсвеченный разноцветными прожекторами фонтан, был заставлен машинами. У ворот, при въезде во двор и у ярко освещенной двойной лестницы, под которой находилась дверь в погреба, стояли до десяти милиционеров и гораздо больше, может быть раза в три, - молодых людей в камуфляжной форме. Во дворе для "Вольвы" Кудрявцева места уже не было, им указали свободное место у тротуара, где они и припарковались. Подъезжали все новые и новые машины. Оттуда выходили мужчины и женщины, быстро, прикрываясь зонтиками, преодолевали моросящее пространство двора, вбегали по ступнькам лестницы и исчезали внутри. Игорь помог Лизе снять плащ, под которым оказалось темно-красное, почти черное в плохом освещении салона машины платье: длинное, облегающее, словно чулок, с большим разрезом на бедре, а сверху - обнажавшее прелестную гибкую шею, на которую туго спускались кольца черных завитков. "Чудо как хороша!" - с невольным, мучительным восхищением думал Игорь, принимая её сухую узкую руку, когда помогал выйти из машины.
Когда поднимались по лестнице, Лиза равнодушно всем весом опиралась на его локоть и от этого тоже было мучительно-жарко. Большая прихожая кипела людьми, гудела голосами; у сплошных зеркал наскоро поправляли прически, атмосфера ожидания, предчувствие музыки, цветов, танцев - невольно захватили и Лизу. По ярко освщенной лестнице они, вслед за другими поднялись на один пролет и вошли в огромный зал. Две ливрейные фигуры важно охраняли вход, в то же время снисходительно кивками то ли приветсвовали гостей, то ли просто приглашали войти. Лиза, проходя мимо зеркал на лестнице, ещё раз бросила взгляд и снова осталась собой довольна. Впрочем, все равно. Вместе с ней отразилась входящая толпа белых, голубых, красных и черных платьев. Мужчины были одеты тоже свободно, смокинги встречались редко. Она чуть не забыла, куда попала и, вспомнив, решила просто присматриваться. Забавное место, решила она, может, будет и нескучно.
При входе в первый зал музыка, равномерный гул голосов, шагов, экзальтированных вскриков, приветствий оглушили ее; свет и блеск ослепили. К ним немедленно подошли. Молодая брюнетка в красном длинном платье, которое, впрочем, служило лишь фоном, на котором блистали и искрились в льющемся отовсюду свете мелкие и крупные бриллианты. А ещё - толстое колье на шее, браслет на руке, замысловато витая нитка мелких бриллиантов в волосах - глаз невольно следовал игре и блеску световых брызг. Впрочем, обладательница сего великолепия тоже была недурна: черненькая, сама искрящаяся радостью и довольством. Она, обнимая за талию, подвела двух истомленных девиц, раскрашенных нарочито вызывающе и неопрятно.
Игорь! - сказала бриллиантовая дева, - Нашел время зайти? А я думала, опять работа не отпустит. Ты же у нас самый занятой, засох от своей юриспруденции.
- Невысокого же ты обо мне мнения, - смеясь, воскликнул Кудрявцев и повернулся было к Лизе, но его тут же окликнула одна из неопрятных девиц короткая и плотная.
- Игорек! Сколько лет, сколько зим?
- Слушай! - продолжала она, в упор разглядывая Лизу. - Познакомь нас с твоей крошкой.
Лиза рассмеялась. Начало показалось забавным. И все же, неприятное ощущение оставалось.
- Да, Ирунчик, давно мы с тобой не виделись. Подожди, в июле, кажется, последний раз, в Каннах, если я не ошибаюсь. А это твоя новая подружка? спросил он, указывая на третью из подошедших - аппатичную, ко всему равнодушную девицу. - Мои поздравления.
Он повернулся к Лизе.
- Познакомься, - Кудрявцев указал на носительницу бриллиантов. Хозяйка приема, организатор, продюссер и распорядительница всего этого великолепия. Кстати, племянница моего шефа. Прошу любить и жаловать: Наташа. А это Ира и...
- Марго, - подсказала плотная Ира.
Кудрявцев представил и Лизу.
- Очень приятно, - согласились все и доброжелательно посмотрели друг на друга.
Подождите, - сказала вдруг Наташа, обращаясь больше к Лизе. - Кажется, я вас уже видела. Ну конечно, вас ещё сопровождал исключительно красивый мужчина. Вы с ним даже чем-то похожи. Это не ваш родственник?
Лиза рассмеялась
- К счастью, нет.
- Почему "к счастью"?
- Родственники, знаете, всегда сами по себе, а вот любимый человек уже вам принадлежит.
- Хотела бы я иметь вашу уверенность, - заметила Наташа.
- Так это ваш муж? - спросила она.
- Это её друг, - вмешался Кудрявцев, и все посмотрели на него.
А кругом продолжало шуметь, колыхаться, сладковато пахнуть сигаретным дымом, ещё какими-то благовониями, в общем, официальная часть (если она и была) начинала потихоньку истончаться, веселье обладевало людьми.
- Где здесь можно выпить? - спросила Лиза. - Что-то жажда замучила.
- Что же ты, Игорек, - заметила коренастая Ирина, - привез девочку сухой? Разве можно надеясться на эти приемы, так их перетак, не в обиду хозяйке, Наташечка. Да и что от вас, мужиков, ожидать, нет в вас совершенства, одна топорная заготовка. Пойдем, крошка, я тебя и напою и накормлю и кайф доставлю, если захочешь. Тебя как звать, киска?
- Лиза.
- Так вот, счастье моё, бросай ты этого Игоря противного, - говорила она, цепко увлекая Лизу за собой, совершенно не обращая внимания на покинутую длинную подружку, которая, впрочем, приняла измену совершенно равнодушно.
Игорь и Наташа, улыбаясь, смотрели им вслед. Лиза оглянулась, он успокаивающе махнул рукой.
- Развлекайся. Я тут покручусь и потом тебя найду.
Вдруг толпа потеснилась, кого-то, видимо, пропуская. Лиза уже многих узнавала. Было удивительно находить вокруг так много знакомых лиц. Иных, правда, она прежде видела только по телевизору, но с некоторой частью присутствующих была знакома накоротке через Семенова, постоянно вращавшегося в определенных, близких нынешнему, кругах. И как везде на неё обращали внимаие, это было тоже привычно, и как всегда приятно.
Игорь, оставив Наташу, вновь подошел к Лизе, стал у неё за спиной и пожал руку, давая понять, что он рядом. Ира называла тех, кого Лиза не знала.
Вот это шведский атташе, видишь, седой, - говорила она, указывая на высокого улыбчивого мужчину, лет тридцати пяти, с мягкими чертами лица, окруженного очень молодыми людьми, которых он чему-то заставлял смеяться.
- А вот она, царица наша, эта здесь от скуки, не может допустить, чтобы в Москве что-то без неё прошло, - говорила Ирина, указывая на всем известную певицу. - Только из Америки, очередное турне себе устроила.
- Это она за своим мужем явилась, - вмешался вдруг стоявший рядом длинноносый, южного типа мужчина.
Все посмотрели на него. Игорь удивленно и надменно нахмурился. Сделал стойку ревности, - мимолетно подумала Лиза и, улыбнувшись, кивнула незнакомцу.
- Георгий, - немедленно представился тот, - можно Гога.
И продолжал, словно бы не замечая хмурой неприязни Кудрявцева.
- Муж вновь на сторону смотрит, молодой еще, не нагулялся, вот ей и не нравится, - южанин вновь улыбнулся одной Лизе, и та подумала, что, возможно, здесь будет веселее, чем казалось вначале.
- Можно уже пройти, - сказал Кудрявцев, но Ирина тут же возразила.
- Не торопись. Сейчас толпа схлынет, мы и пойдем.
И вновь к Лизе:
- Вот как раз вся семейка в сборе: она, муж и его новая любовь. Этого молодого человека он уже неделю с собой таскает. Хорош! Не правда ли? Как тебе?
- Нет, равнодушно бросила Лиза.
Рядом хохотнул длинноносый южанин. Кудрявцев ещё больше нахмурился. Лиза доброжелательно улыбнулась Гоге. Ира продолжала:
- И правда, что хорошего? А ты мне нравишься, милая. Ну что, пойдем? Нет, смотри, это же наш нефте-газовый король! Сегодня будем в шампанском купаться, он любит это дело. Небось уже во дворе цистерну пригнали.
- Как, натурально? - удивилась Лиза.
- Что? А да, буквально наполняют шампанским, я уже раз купалась кайф! Ну пошли.
Игорь озабоченно смотрел на проходившего олигарха, так что не сразу поспел за ними. Лиза оглянувшись, заметила, как он что-то горячо объясняет Георгию. Тот с выражением насмешливого удовольствия на сухом смуглом лице, снисходительно слушал. Лиза пожала плечами и отвернулась. Тут вдруг музыка грянула что-то торжественное, толпа заговорила, передвинулась, и Кудрявцев, отсеченный от Лизы, на время окончательно потерялся. К нему пробился его бывший однокурсник, сейчас работающий в аппарате президента - Сашка Трутов.
- Игорек! Ты что же, братишка, к цивилизации приобщился? Или на экскурсию?
- А ты? Хотя у вас там, я слышал...
- Хочешь к нам работать? Так я могу устроить. Советую поторопиться. Мало ли что будет через год-другой. Пока мы у власти, а там...
- Мы - это кто? - с насмешкой спросил Кудрявцев.
- Как кто? - в тон ему переспросил Трутов. - Конечно, реформаторы.
Они рассмеялись.
- Кого ждем? - спросил Кудрявцев.
Раздались аплодисменты, музыка грянула ещё громче. Трутов зашептал ему в ухо и тут, верно, показался тот, о ком просто так и не выговоришь. А впрочем, можно было бы, подумал Кудрявцев, невелика птица, сегодня он там, а завтра где? Его немного беспокоило, что Лиза ушла с этим барсучком Ириной. Впрочем, баба... то есть не баба... ну, не мужик, в общем. Ирина человек умный, образована, социолог, папашка у неё в этом бизнесе процветает, опросы организовывает, а раньше в КГБ работал, связи и знакомства по всему миру, хорошая семья.
Важное лицо прошло в гостиный зал, толпа хлынула следом, мужики в смокингах вежливо оттесняли всех по сторонам. Там впереди кому-то захотелось танцевать, пробежало волнение, все стали невольно разбиваться по парам, потекли на простор танцевального зала. Трутов взял Кудрявцева под руку. Тот, смеясь, освободился.
- Да пошел ты!.. - Я тут с другой целью.
- Ну, ну, - смеялся и тот, - узнаю посконную, оно же и кондовую... Пошли.
Когда пробились вперед, оказалось, ложная тревога. В середине зала, видимо, по случаю высокого гостя, давалось разовое представление. Здоровенного вида накаченные бугаи в одних плавках, держали на плечах легкую арену, где три голеньких девицы, обмазывали друг друга бисквитным кремом и тут же сладострастно слизывали со всех сладких местечек. Довольно пошлое зрелище, думал Кудрявцев, а невольно заводился и сам. С душным волнением, уже отвлекаясь, вспомнил о Лизе. Что она нашла в своем Семенове? Игрок, сделавший карьеру на своем полукриминальном таланте. Все это очень несерьезно, когда-нибудь все у него лопнет. И более всего странно, что Семенову нравится азарт. Разве можно в этих делах терять голову? Но удивительно то, что, вопреки всему, вопреки своей увлеченности, Семенов всегда выигрывает. Просто мистика. Невозможно, но это есть. А пока у Семенова все хорошо, пока он при деньгах, и Лиза от него не уйдет. Ну ничего, должно, должно и ему, Кудрявцеву, повезти. Он вновь вернулся к скользкому представлению, подходившему, впрочем, к концу. Кое-кто из зрителей - дамы, конечно, - не так смотрели на скользкие извывы девиц на арене, как на атлантов, у которых отовсюду, даже из плавок выступали бугры. Атланты, ловя взгляды, сдержанно улыбались. Более того, Кудрявцев сам поймал два-три улыбчивых личика, многозначительно кивавших и ему. Пытались снять, мимоходом. Но в общем-то публика смотрела сдержанно. Только когда дело на помосте подошло к концу, и все три взаимно облизанные нимфы сплелись в последнем пароксизме эксгибиционистской страсти (здесь могли присутствовать и другие оттенки чувств), важное лицо похлопало в ладоши, все тут же неистово подхватили, зашевелились, хлынули к арене, а некоторые представительницы слабого пола, пользуясь беспомощностью бугаев, дозволяли себе лишнее. Впрочем, таковы были правила, тем более, что плавки забивались валютой, которую потом разделят на всю труппу. Так или иначе, становилось весело.
Немедленно, пользуясь общим расслеблением, в толпе заскользили официанты с подносами. Сначало пошло шампанское, потом коктейли. Кудрявцев выпил один бокал, второй, остался естесственно холоден и трезв и пошел искать Лизу.
В соседнем зале он наткнулся на "фуршет", обрадовался обильной снеди, так как с утра почти ничего не ел, потому что уже второй день замещал шефа, и работы было невпроворот. И как всегда в подобном обществе, Кудрявцев отметил всеобщее развязное панибратство в обхождении друг с другом. Впрочем, в пристойных пределах.
Было здесь много знакомых. В принципе, Кудрявцев знал их всех, и знал о них почти всё. От этих, случайных вроде знаний, часто зависел успех очередного дела. Клиентами Сосницкого - а значит и его, Кудрявцева, - были как раз все эти присутствующие здесь, потому что рано или поздно им приходилось обращаться к адвокату, а сумасшедшие гонорары добавляли авторитет не только Аркадию Григорьевичу, но и косвенно возвышали самих клиентов. Все оценивалось количеством нулей в оплачиваемых счетах, чем же еще? Сейчас, правда, Кудрявцева интересовала не работа, и приехал он сюда не закреплять знакомства. Нет, сегодня его интересовала только Лиза. Сейчас, во всяком случае.
Но где же Лиза?
Вежливо лавируя среди знакомых и незнакомых, он протиснулся сквозь толпу и отправился на поиски спутницы.
Нашел он Лизу не скоро.
Прошло минут сорок, как он бродил по залам, зальчиками и будуарчикам, где давно уже в полутемной атмосфере под всхлипами и вздохами ритуальных видаков происходило единение и веселие. Эстрады работали повсюду. Многие звезды, отрабатывая приглашение, сами пели и плясали. Впрочем в охотку.
Ему не хотелось задерживаться допоздна, когда в дело пойдет бассейн с идиотским шампанским, ждущий своего часа в ожидании расслабленных любителей, не хотелось ему оказаться и в полутемных коридорах, когда голые, однозначно ориентированные толпы вконец развеселившихся гостей будут с шумом и гамом нападать на заблудившихся одиночек, к обоюдному, впрочем, веселью сторон и, кроме того, у него было ещё много дел и на сегодня, а особенно, на завтра: необходимо было иметь силы и трезвую голову.
Лиза, подогнув длинные, слегка оголившиеся ножки, лежала на подушках в маленьком уютном будуаре, сплошь застеленном-завешанным коврами в восточном стиле. Даже в углу стоял кальян, правда сейчас не работающий, приглушенно сиял электрический канделябр, дрожащим накалом лампочек точно имитирующий горящие свечи. Вся комната была полна сладковатого дыма. Лиза курила, в другой руке держала стакан с чем-то розовым, безучастно смотрела на Кудрявцева, совершено не замечая руку Ирины, ласкающую её ножку и подбирающууся все выше и выше.
Лиза, однако, видела Кудрявцева. Затягиваясь сигаретой и медленно выпуская дым, повернула к нему тонкое смуглое лицо, озареное блеском зубов и, смотря как бы внутрь себя, с тусклой усталой истомой, сказала:
- Все-таки, ты, Игорь, мерзавец. Зачем ты затащил меня в этот притон? Я же теперь не отмоюсь.
Она повернула голову на длинной точеной шейке к ласкающей её Ирине, рука которой все-таки умудрилась проникнуть куда стремилась, и сказала:
- Ириша! Дай ты и ему сигарету. У тебя травка хорошая. А лучше отсыпь-ка кокаинчику.
- Ты кокаин будешь? - спросила Лиза Кудрявцева и, получив отрицательный ответ, поднялась, не обращая внимания на то, что продолжала делать Ирина.
- Тогда веди меня домой, мерзавец. Сам привез, сам и увози. Сил моих больше нет. Вот пожалуюсь на тебя Семенову, он из тебя пыль выбьет, противный мальчишка.
Кудрявцев стиснув зубы от тяжелого душного желания, мгновенно придавившего его. Помог ей встать, не глядя отбросил жадную лапку Ирины:
- Ты ещё тут будешь!..
Итальянский светильник в углу фонтаном переливающихся нитей-световодов бросал разноцветные блики на Лизину нежную кожу. Опершуись на его локоть, она вонзила коготки ему в кожу.
- Хочу домой, - выдохнула протяжно.
Точно было очень жарко. Ведя её мимо знакомых и незнакомых гостей, группами и парами скрывавшихся по незаметно затемнившимся коридорам и залам, Кудрявцев на ходу остановил официанта с подносом и жадно выпил бокал шампанского. Лиза, отказавшись от вина, ожидала со страдальческой гримаской на лице. Откуда-то доносились визги, хохот и громкие всплески, видно со стороны заработавшего-таки бассейна с шампанским.
Они вышли на крыльцо. Ветер усилился, рвал и трепал деревья, стряхивая с листьев и ветвей крупные капли. А водяная взвесь продолжала сочиться с небес, но после пряной духоты залов особняка, была приятна. Фонари ярко освещали улицы и черными резными тенями осеняла их ветром потревоженная листва кленов.
Кудрявцев раскрыл над Лизой чудом оказавшийся в руке зонтик и, мимо забытых пятнистых охранников и серо-черных милиционеров, охранявших элитных людей, повел спутницу по двору. Порыв ветра мокро залетел под зонт, Лиза страдальчески поморщилась. Громко, сердито каркали потревоженные непогодой вороны.
Его "Вольво" стоял там, где и оставили. Кудрявцев передал Лизе зонтик, открыл дверцу у водительского кресла, и, нырнув в темное нутро машины, приоткрыл дверцу напротив. Выскочил наружу, оббежал машину и усадил Лизу.
ГЛАВА 5
ПЛАНЫ ГОСПОДИНА КУДРЯВЦЕВА
Уже почти стемнело. Серая дождевая взвесь раньше времени затемнила вечер. Уже ярко горели уличные фонари, блестел, смазанный черным маслом асфальт, - зеркально отражал парные фары встречных машин. Доехали. Кудрявцев подрулил к самому подъезду, откуда несколько часов назад забирал Лизу. Охранник Юра придержал тяжелую металлическую дверь с длинными, начищенными ладонями жильцов латунными ручками. Лиза улыбнулась ему, и тот, старательно выпрямляя и так длинное свое тело, говорил, улыбаясь в ответ:
- Да и то, в такую погоду лучше дома сидеть, чем под эту воду выходить.
Лиза, ещё раз улыбнувшись, кивнула.
- Семенов не приезжал? - спросил Кудрявцев охранника.
- Нет, не был.
Вызвали лифт, дверцы распахнулись, впустили их, потом выпустили; они зашли. Поднялись на седьмой этаж, дошли до шестьдесят седьмой квартиры. Лиза постучала и тут же стала доставать ключ. Открыла дверь в темную прихожую и, не оглядываясь, пошла вперед, на ходу везде зажигая свет. Кудрявцев прикрыл за собой дверь и вошел следом.
Лиза сидела в мягком красном кресле у столика, на котором лежала длинная тонкая пачка сигарет. Она полулежала и, медленно поднося длинную коричневую сигарету ко рту, затягивалась, мерцая черным жгучим опахалом своих удивительных ресниц. И вновь Кудрявцев почувствовал, как сильно-гулко забилось сердце. Он подошел и поцеловал её в шею, ощутив на щеке твердый камешек серьги. Лиза не пошевелилась. Кудрявцев крепко поцеловал её в сонные губы, - она была словно с другой планеты: восхитительный райский цветок - мучительный, бесстрастный, молчаливый, сияющий. Когда он выпрямился, она вновь затянулась и медленно улыбнулась.
- А вообщем-то одно было неплохо.
- Ты это о чем? - ухмыльнулся Кудрявцев.
- А ты что подумал? - с легкой насмешкой, задумчиво сказала она, вглядываясь в него.
- Я подумал о том, любовь моя, что пора тебе бросать своего замороженного супермена и уходить ко мне.
- Не называй меня, "любовь моя". Я совсем другая любовь.
- Ты хочешь сказать, другого? На что тебе этот позёр. Когда-нибудь удача отвернется от него, а может быть догадаются, что он всюду передергивает карты.
Лиза немного сползла в кресле, чтобы почти лечь. Вновь затянулась сигаретой и выдыхая дым, следила за ними.
- Он не чета вам всем, чтобы о нем ни говорили. И он никогда не передергивает. Он просто лучше всех. И удачливей всех. И честнее.
- Ну конечно, четный игрок, - саркастически прокоментировал Кудрявцев. - Еще лучше скажи, честный шулер.
Лиза пожала плечами.
- Какое мне дело? Даже если бы он был шулером, - а это не так, - мне все равно. И зря ты себя предлагаешь. К тому же у тебя не настолько много денег, чтобы содержать такую женщину, как я.
- Зря ты так думаешь.
- Ох, только не смеши.
- Нет, правда. Если сейчас денег нет, то скоро будут. И гораздо больше, чем у твоего Семенова.
- Каким образом? - голос у неё низкий, глубокий.
- Возьму у Сосницкого. Я думаю, пару-тройку лимонов он мне подкинет.
- Ты имеешь в виду рублей?
- Обижаешь. Я уже забыл, как они выглядят, наши деревянные.
- Ты богат, - констатировала она.
- Не иронизируй, Лизик. Обещаю тебе, деньги будут.
- Ты ограбишь своего благодетеля?
- Почему? Могу просто попросить. Я кое-что знаю о нем.
- Шантаж, - утомленно вздохнула она. - Тогда выкладывай.
Он ухмыльнулся и поправил тугой завитой волос у неё на щеке.
- Как мне хочется пропитаться запахом твоей кожи, - мечтательно сказал он.
- Ты становшься пошлым.
- Разве признания в любви, Лизик, могут быть пошлыми?
- Не называй меня Лизик. Это тоже пошло. Принеси лучше что-нибудь выпить. Коктейль какой-нибудь смешай.
Кудрявцев вышел в соседнюю комнату, где был настенный бар.
- Тебе крепкий? - выглянул он в дверной проем.
- Нет, игристое что-нибудь.
- Я тебе десертный сделаю.
- Хочу игристый.
- Хорошо, - согласился он и отправился смешивать коктейль.
Отсутствовал он минут пять. Лиза закурила вторую сигарету. Кудрявцев вошел с двумя высокими бокалами. Один передал Лизе. Пододвинул стул к её креслу и сел напротив. Лиза, взяв бокал, посмотрела жидкость на свет.
- На вид приятно. Что ты сюда намешал?
- Коньяк, лимонный сироп, шампанское и лед.
- Коньяку много?
- Один к двум. Одна часть коньяка, две шампанского. Как положено. Да ты попробуй.
Она лениво сделала глоток.
- И правда игристый. Ты мог бы служить барменом.
Кудрявцев наклонился и поцеловал её в висок.
- Ты меня обидеть не можешь, любовь моя.
- Я не твоя любовь, мы уже об этом говорили. Так что там с твоим шефом наклевывается?
- Много чего... Я мог бы потянуть за много ниточек. Например, лет семь назад он помог одному большому человеку из очень важной конторы посадить своего начальника. Начальника - в тюрьму, а клиента моего шефа назначили на место осужденного. Да ещё передали ему все имущество.
- Как это возможно? Он был должен?
- Ничего подобного. Клиенту нравилась личная дача своего начальника, да и повышение давно хотел получить. А Сосницкий - адвокат от Бога, он дьявола может в святые записать, если тот иск в суд пошлет и хорошо заплатит. Тот начальник был даже другом нашего клиента. Но дружба дружбой, а табачок - врозь.
- Ну ладно. У твоего шефа получилось. А дальше?
- А дальше сынок этого сослуживца был изгнан из МГИМО, попался на воровстве, что-то там отсидел, вернулся и, как сейчас водится, стал молодым вором в законе. Может слышала?.. Хотя нет, молчу. Опасная информация, лучше тебе не знать. Сейчас же новая формация воров в законе, беспредельщики. Кстати, они этим себе яму роют: без правил не может существоать ни одно сообщество. Но это так, к слову. Так вот, этот молодой вор в законе сейчас возглавляет крупную группировку в Москве, имеет бизнес в Лондоне, Швейцарии, Америке и по всей необъятной России. Если он узнает, как папа получил свой срок, и кто в этом виноват, мне заранее жаль моего шефа. А клиент уже умер. Не перенес перестройки. Он, как я слышал, ушел из своей Конторы, стал бизнесом заниматься, прогорел, и так далее. Оставил свою семью без средств к существованию.
- Возмездие, значит, - прокоментировала Лиза.
Она подумал и спросила:
- А почему этот молодой вор в законе не спросит своего осужденного папу?
- Я не сказал? - удивился Кудрявцев. - Папа этот сразу от позора и негодования копыта откинул. Он был относительно четным человеком и не снес позора. Так что тайну эту знает мой шеф... и я.
- Загляни в холодильник и принеси мне мне лучше банку джина с тоником, - сказала Лиза.
Когда Кудрявцев вернулся, на ходу переливая содержимое банки в стакан, она закурила ещё одну сигарету. Выдохнув дым и кивком головы благодаря за вино, она спросила:
- Как зовут твоего молодого вора?
Кудрявцев понизил голос и снова наклонился к ней.
- Наверное, я совсем сошел с ума, раз говорю тебе такие вещи. Его зовут Король. Естественно, это его кличка. Я о нем только слышал. Лично не имел удовольствия общаться.
- Я тоже слышала.
Лиза отпила несколько глотков джина из бокала. Насмешливо посмотрела на мужчину.
- Твои шансы уменьшаются, мой милый. У меня нет никакой охоты вместе с тобой влипнуть в историю. Я слышала, Король очень крутой парень. Избави Бог!..
Он легко ухмыльнулся.
ГЛАВА 6
СТРАННАЯ ПОСЫЛКА
В это время в подъезд входил Александр Маркович Семенов. Он придержал за собой тяжелую дверь и посмотрел на сидящего за стеклом Юру. Взгляды их встретились, и Юра слегка кивнул. Семенов (был он красив и коварен, как Сатана) опустил глаза и некоторое время разглядывал свои черные, блестящие от воды туфли, потом цветные узоры напольной плитки, которой был выложен пол подъезда. Открылись дверцы лифта и оттуда, в сопровождении миловидной секретарши, вышел индиец в тюрбане. Проходя мимо, он поздоровался:
- Здравствуйте, господин Семенов.
А секретарша Вера подмигнула из-за плеча работодателя и также кивнула:
- Здравствуйте.
Подождав, пока соседи выйдут (индиец жил в соседней с Семеновым квартире вместе с Верой - так было удобнее вершить бизнес), Семенов зашел в аквариум к Юре.
- Подключаться? - спросил тот.
Семенов кивнул. Он вытащил из кармана лазерный диск и протянул охраннику.
Юра повернулся к работающему монитору, сунул диск в приемник СД-РОМа, привычно застучал одним пальцем по клавиатуре.
- Вам посылку сегодня принесли, - мимоходом сообщил он.
- От кого? - удивился Семенов.
- От дяди. Ваш двоюродный брат привез.
- Он так сказал?
- Да. Приехал на на темном "Джипе". Я номер толком не разглядел. Помню шестерки были. Или одна шестерка?.. А буквы помню. Я ещё подумал, что он связан с милицией.
- Почему?
- Ну как же!.. Две буквы "М". Знаете, как расшифровывается? Московская милиция - "ММ".
- Ладно. А двоюродный брат... Как он выглядел?
- Да как обычно... А что, вы сомневаетесь? Может у вас и брата двоюродного нет? Тогда...
- Нет, все нормально. Хотел сверить внешние данные. Так как он выглядел?
- Да как обычно: квадратный, нос перебит. Спортсмен бывший, наверное. Отдал и уехал. Но я прослушал, не думайте. Нет там ничего такого.
- Где посылка?
- Уже у вас. Я Игоря попросил занести. Может не надо было? озабоченно повернулся он.
- Нет, все нормально, - успокоил его Семенов.
В этот момент монитор мигнул, картинка, изображающая двух сцепившихся в смертельной схватке ниндзя исчезла и немедленно возник интерьер гостиной. В глубине, в кресле, сидела Лиза, курила. На столике рядом - полупустой стакан. Она была очень красива. Охранник Юра вздохнул. Кудрявцев сидел на ручке её кресла и потерянно смотрел на Лизу. Потом улыбнулся.
- Ты меня за дурака держишь. А ведь я юрист со стажем. Меня вон в аппарат Президента приглашают работать, а я не иду. Когда я заработаю миллион-другой долларов, ты ко мне придешь?
- Там посмотрим, малыш. Там посмотрим.
Он приблизил свое лицо вплотную к ней. Заглянул в медленно закрывающиеся бархатные глаза.
- Оставь его. Это он тебя во что-нибудь впутает, а не я.
Она поднесла сигарету к губам, втянула дым и медленно выдохнула ему в лицо. У него мелко задрожали икры. Вынув сигарету из её безвольных пальцев, он сунул её себе в рот, ощутив вкус помады. Сделав затяжку, выдохнул в сторону и поцеловал её в закрывшийся, влажный глаз. Потом во второй. Затем прильнул к губам.
Семенов и охранник внимательно наблюдали за поцелуем. Юра вновь вздохнул и искоса посмотрел на бесстрастное лицо стоявшего рядом красивого, как ангел мужчины: кожа мраморная, волосы золотистые, рот небольшой, твердый, лицо нежное, женское, а глаза мужские, серые, тоже твердые. Он наблюдал за поцелуем и, казалось, думал о своем. Потом протянул руку к клавиатуре и отключил программу.
Диск плавно выплыл из дисковода. Семенов взял его, положил в пластмассовую коробку, сунул в карман.
- Спасибо, Юра.
Он вынул из кармана бумажник, отсчитал три стодолларовые бумажки и протянул охраннику.
- Это тебе за труды.
Юра нахмурился, слово бы необходимость принимать деньги оскорбляла его, но ничего не сказал, просто взял купюры и спрятал.
Семеов кивнул ему, вышел из аквариума и вызвал лифт.
Лифт подошел, раскрыл дверцы. Семенов зашел внутрь, нажал кнопку седьмого этажа. С тихим жужжанием поднялся наверх. Подошел к двери. Не скрываясь, громко щелкнул замком. Так же громко захлопнул за собой дверь. Прошел к гостиной, остановился у входа и внимательно оглядел помещение.
Был он высокий, худой и спокойный.
Кудрявцев выходил из другой комнаты с бутылкой коньяка. Он взмахнул рукой с бутылкой, начиная приветственный жест, но оборвал его и уже ставил коньяк на столик.
Лиза курила и смотрела на вошедшего. Некоторое время и Семенов молча смотрел мимо нее, опершись локтем о дверной косяк и барабаня пальцами по стене. Видимо, придя к какому-то решению, взглянул на них и первым нарушил повисшее после его прихода молчание.
- Привет, ребята! - сказал он мягко и пошел в спальню.
Коробка на табурете привлекла его внимание. Он подошел и, не трогая, внимательно осмотрел её со всех сторон. Стыки были заклеены бумагой, имелись и почтовые реквизиты, а поверх всего было надписано от руки толстым фламастером: Семенову Александру Марковичу. И все было перевязано крепкой бечёвкой.
Он попробовал приподнять коробку. Тяжелая. Он взял со стола нож и разрезал веревку. Потом по стыкам разрезал и бумагу. Несмотря на заверенение охранника, что посылка чиста, приблизил ухо к картонной стенке и некоторое время слушал.
Что-то отвлекло. Он принюхался - странный запах... Осторожно вытащил из-под ящика бечёвку, связал разрезанные концы и, сделав петлю, зацепил ею одну из створок крышки. Отошел как можно дальше, стал за платяной шкаф и потянул веревку.
Ничего.
Он не услышал ни взрыва, ни шипения выходящего газа. Ничего.
Выглянул из-за шкафа, ещё некоторое время рассматривал коробку, потом решительно подошел и открыл её. Какая-то бумага... Он отбросил её в сторону, сразу открыв содержимое.
Только мгновенным усилием воли он сдержал себя и не отшатнулся в ужасе.
Из глубины коробки, в обрамлении детских памперсов на него смотрело женское лицо. И, дабы довести до логического конца бесчеловечный замысел, под подбородком отрубленной головы, крест на крест, по образцу "Веселого Роджера", лежали и отрезанные предплечья.
Сердце ещё продолжало биться в горле, но он уже взял себя в руки. Легкий запах тлена (конечно, тлена, этот запах он и почувствовал раньше) стал ощущаться сильнее.
Он ещё раз наклонился над этим людоедским подарком. Судя по всему, ещё сутки назад голова и руки принадлежали совсем молоденькой девушке, может быть девочке лет четырнадцать-пятнадцать.
Опустив голову, он задумался. Так стоял минуты две. И вдруг встрепенулся.
Теперь он двигался быстро и уверенно. Прежде всего запаковал вновь коробку, на этот раз заклеив стыки скотчем. Обвязал бечовкой. От недавней нерешительности не осталось ни следа. Что толку от сомнений, когда дело решено. Он порылся в шкафу, выбрасывая на постель одежду. Лучше много с собой не брать, зачем обременять себя багажом.
Выбрал пару комплектов нижнего белья, взял запасную рубашку, джинсы, ветровку. Пожалуй хватит. Сам был одет в темно-голубой костюм в тонкую синюю полоску... голубая рубашка, красный гастук, бриллиантовая заколка. Сверху - широкий легкий плащ, который он так и не снял, только расстегнул.
Сложив вещи в небольшой кожаный чемодан, опоясанный толстыми ремнями, закрыл замок, застегнул ремни и вновь застыл, глядя в окно.
Погода пасмурная. Он думал, что все не так уж и плохо. Плохо лишь то, что в Москве чужие глаза и чужие уши. Даже деревья увешаны листьями-ушами и листьями-глазами. Стоит показаться, и эти глаза и уши настораживаются, шевелятся, словно в бурю. Всё поглощают в себе миллионы хрящевых ушей.
Он усмехнулся уголком рта. Современная техника позволяет буквально вырастить вокруг глаза и уши слежения. К этому идет. На Западе вовсю кодируют людей, дают всем личный компьютерный код. Если у нас это сделать, то конец. Все, кто захотят, будут знать обо всех всё, что захотят.
Из окна прекрасно просматривался бетонный козырек над входом в подъезд и его темно-вишневый ягуар "Ягуар" немного в стороне, через улицу, под большим вязом. В тени машина кажется темной, и только проезжавший мимо автомобиль, облив светом фар, зажег красный бок.
Отвернувшись от окна, он быстро снял плащ, пиджак и, заглянув в шкаф, вынул оттуда наплечную кобуру с пистолетом. Застегнув ремнем кобуру, он взял со стола длинным узким нож, убрал лезвие в рукоять и осторожно вложил с специальный кармашек в рукаве пиджака. После этого вновь последовательно одел пиджак и плащ. Поправил уголок красного платочка в нагрудном кармане.
Пожалуй, всё.
Он поднял чемодан, другой рукой - коробку и вернулся в костиную.
Лиза продолжала полулежать в кресле... новая сигарета, чуть-чуть коньяка в рюмке. Кудрявцева не было. При виде чемодана в его руку, её глаза словно проснулись. Она взмахнула ресницами.
- Мы уезжаем?
- Где твой Игорек?
- Ушел.
- Жаль, - он взглянул на часы, скоро восемь. - Вообще-то, я рад, что тебе он нравится.
Он вытащил пачку сигарет, вынул сигарету, прикурил от золотой зажигалки с крупным рубином на боку.
- Жук объявился, - как бы нехотя сообщил он. - Мне дали понять, что он вышел.
- Ему же двенадцать лет дали. Еще больше десяти лет сидеть. Помнишь, кто-то из детей, которых он использовал, умер.
- Я-то помню, - ухмыльнулся Семенов. - Это же я его, фактически, посадил. Не люблю, когда детей превращают в товар, это меня не развлекает, крошка. За такое я всегда готов любого заложить. Даже если это будет угрожать моей жизни.
Она внимательно посмотела на него, перевела взгляд на чемодан, коробку.
- Уходишь?
- Да. Хочу пеменить обстановку. Где-то есть теплые края, здесь становится прохладно.
Она выпрямилась в кресле.
- Куда мы поедем?
- Я не сказал, что мы поедем. Я сказал, что я поеду.
Она молча смотрела ему в лицо. Спокойно взяла рюмку и отпила коньяк.
- Ты меня бросаешь?
Он пожал плечом и вытащил из внутреннего кармана запечатанную пачку долларов.
- Возьми, на первое время хватит.
Он бросил доллары ей на колени. Лиза брезгливо отшвырнула их движением руки.
- Ты мерзавец, Семенов.
- Возможно, возможно. А впрочем, я просто застоялся на одном месте. Хочу к морю. Помнишь, как в прошлом году, кажется в это время, мы подъезжали в Италии к побережью, все было в розах и какой-то заливчик светился, как сплав драгоценных камней.
- Ты не только мерзавец и трус, ты ещё и поэт, Сашенька. Зачем ты меня бросаешь?
- Возможно, ты мне надоела, крошка. В нашей жизни надо порывать со всем при первых признаках скуки, любовь моя.
Она откинула голову и хрипло рассмеялась. Глаза её страшно сверкали. Семенов невозмутимо разглядывал её.
- Ты, крошка, великолепна.
- Я тебя найду, и ты ещё пожалеешь, что не умер раньше. И не называй меня крошкой, подонок.
Семенов тихо засмеялся, поднял чемодан, коробку и вышел.
ГЛАВА 7
СМЕРТЕЛЬНАЯ СХВАТКА
Лиза осталась сидеть, невидяще смотря в стену. Потом вновь закурила и налила ещё рюмку.
Семенов вышел из лифта. В фойе, широко расставив ноги, стоял Юра. Ему было скучно.
- Ты когда заступил? - приостановившись, спросил его Семенов.
- С утра.
- А когда сдаешь смену?
- Утром, утром...
- Ну служи, - думая о своем, сказал Семенов.
Он вышел из дверей подъезда под бетонный козырек. Дверь тяжело и мягко закрылась за ним. Бетон козырька был отлит в виде раковины и снизу покрыт глазуированной плиткой. Семенов подумал, что ни разу не посмотрел на этот козырек сверху: был ли он защищен сеткой, покрыт ли плиткой?
Сквозь мелкий шелестящий дождик мягко, смутно доносились звуки: шаги прохожих, шелест шин проезжающий машин, чирикала стайка девиц под козырьком соседнего подъезда, где располагался бар-ресторан "Ночи Кабирии". Девицы, конечно, ресторанные проститутки, вышли покурить на свежем воздухе, пока не прибыли настоящие клиенты.
Семенов не торопился. Чутьё профессионального игрока не советовало ему торопиться. Запахнув полы плаща от сырого порыва ветра, он закурил. Сигарету пришлось прикуривать, закрывая ладонью от залетавших капель.
Неторопясь докурив, он поднял чемодан и уже торопливо пошел к своей машине. Зонт как раз и забыл. Впрочем, не возвращаться же? Еще издали, сквозь мокрую сетку полюбовался на свою мавшину. Он купил её чуть больше месяца назад и обошлась ему недешево, хотя почти треть стоимости пошла за счет проигрыша продавца. Но все равно пришлось отдать больше семидесяти тысяч долларов.
Он наклонился и открыл дверцу. Из машины вдруг высунулась рука с пистолетом и кто-то сказал:
- Тихо. Руки на машину и не дергайся.
Из задней дверцы тут же вышел здоровый, неуклюжий от мышц мордоворот. Семенов мельком обозрел его, заметил пистолет в руке и перестал обращать на него внимание.
Сидящий в машине больно давил длинным глушителем в ребра.
- Я же сказал, руки на машину, брат, - повторил из полумрака салона темный силуэт, судя по легкому акцентиу, а главное, родственному обращению принадлежащий лицу кавказской национальности.
Сзади дуло стукнуло ему в позвоночник.
- Ты глухой? - спросил за спиной бугай.
Семенов опустил чемодан и коробку прямо в лужу под ноги и положил ладони на мокрый гладкий металл.
- У меня с собой нет денег. Остались в гостинице.
- А ты, значит, уезжаешь без денег, но с чемоданом и посылочкой, засмеялся кавказец. - Ишь ты, всё прихватил.
- Обыщи там его, - приказал он напарнику. - Я тут подстрахую.
Семенов почувствовал, как огромные руки, грубо, но сноровисто стали его обыскивать. Нашли пистолет под мышкой. Голос сзади густо засмеялся.
- Пушку - под мышку.
Заодно вытащил бумажник и отдельно лежащую в кармане пачку долларов.
- Лживая сволочь, - приглушенно прогудел сбоку.
- Давай быстрее, - посоветовал кавказеец. - Не вечно же здесь торчать.
- Все уже, мужик чистый.
- Чистый, так чистый. В машину.
- А Леха?
- Леха на "Джипе". А мы с этим. Да и тачка у него!..
По тротуару прошелся высокий старик под зонтиком и с мокрым пуделем на поводке. Жизненный опыт, накопленный за длинные годы, не дал ему заметить их подозрительную группу. Стариковские туфли, видимо, худые, при каждом шаге густо чмокали от воды, и ртутно поблескивал живой и любознательный пуделевый глаз, косящийся на них.
Семенов почувствовал твердый толчок в спину.
- Заснул, да? Полезай.
Он нагнулся, влез на заднее сиденье под прицелом пистолета жителя гор. Бугай отнес чемодан и коробку в багажник машины, затем втиснул свою тушу рядом с Семеновым, заслонив дрожащий ореол фонаря на противоположной стороне улицы у гостиницы.
Кавказец повернулся и получил ключи от машины. Естесственно, от подельника, успевшго выгрести всю собственность Семенова. Почти всю, холодно подумал он. "Ягуар", коротко взревев, рванулся вперед.
- Не гони, - предупредил кавказсца сидящий с Семеновым парень. Теперь можно было его рассмотреть. Толстая морда, перебитый нос, смятые комки ушей, налитая шея, покатые тяжелые плечи - бывший спортсмен, достигший, наконец, своих олимпийских высот в жизни.
- Борец? - спросил его Семенов.
- Чего? - не понял тот. - Сиди.
Но, видимо, несложная логика вопроса дошла до него. И неожиданно, польстила. Людям свойственно гордиться всем тем, что добыто тяжким трудом.
- Вольник, - неожиданно пояснил бугай.
- Я думал, классник, - равнодушно бросил Семенов. И неожиданно, ирония тоже дошла до нетрированных, но, видимо, чутких мозгов спортсмена. Он рассердился.
- Заткни хайло! - крикнул он. - А то зубы выбью.
- Ты тоже помолчи, - бросил кавказец. - Разговорился.
- Слышь, - повернул он голову к Семенову. - Машина у тебя классная. Дашь поводить на время? По дружбе, - хохотнул он.
- Это ограбление? - спросил Семенов.
- А ты как думаешь? - блеснул зубами кавказец.
- Я думаю, похищение.
Они крутились все ещё в пределах Бульварного кольца. Все было очень странно. То, что ему не завязали глаза, говорило о том, что их не беспокоит, запомнит ли он дорогу. Значит, либо его везут на невидимую встречу (по аналогии с "бойцами невидимого фронта"), либо собираются убрать в конце пути. И второе было более вероятно. Это потому, что в таких ситуациях полезнее предполагать худшее.
Семенов повернул голову к сидящему рядом парню, так и не отнявшего всю дорогу ствола от его ребер. Тот широко ухмыльнулся.
- Молодец, держишься. Или по-тихому уже в штаны наложил?
- Вы "шестерки" Жука?
- Водитель дернулся. Машина вильнула. Послышались ругательства.
- Дай му хорошенько, если ещё пасть откроет.
- А я ему авансом, - сказал бывший спортсмен и, не мудрствуя лукаво, резко приложился тыльной стороной свободного кулака в лицо Семенову. Попал по зубам.
Во рту сразу стал чувствоваться солоноватый вкус крови.
- Понравилось? - спросил спортсмен. - Еще хочешь?
- Не хочет, - не дождавшись ответа констатировал сам. - Боится морду испортить.
- Может ты голубой? - не унимался он. - С твоей мордой только голубым быть. Может тебе машину за это дело подарили?
- А ты даром подставляешься? - холодно осведомился Семенов.
- Что? - задохнулся спортсмен.
Он попытался ударить пистолетом. Оружие с костяным стуком скользнуло по виску. Еще раз.
- Да угомонсь ты! - не выдержал водитель. - Не хватало ещё привлечь внимание.
- Я угомонюсь! - пригрозил спортсмен, - я угомонюсь.
Но, действительно, угомонился. Только тяжело сопел рядом.
Вряд ли их, конечно, могли увидеть, подумал Семенов. Стекла тонированы, кавказец выбирал улочки-переулочки потемнее. И только изредка встречные машины внезапно заливали салон мертвым светом.
Вдруг они свернули в открытые ворота стройки. Громада высотного здания мрачно уходила ввысь, сливаясь с чернотой мрачного неба.. Бытовка сторожа, слабо освещенная фонарем. Темный "Джип" рядом. Кто-то подошел к машине. Водитель опустил стекло, высунулся, что-то тихо спросил. Втянул голову внутрь салона и сказал.
- Вот и приехали. Выволакивай его.
Сппортсмен, продолжая сопеть, открыл дверцу, вылез сам.
- Выползай, сука! - рявкнул он.
- Тише ты, - осадил его новый голос из темноты. - Не хватало здесь шума.
- Шум будет, - пообещал спорсмен.
- Лучше не сейчас.
Это уже обнадеживало. Хотя не слишком.
Семенов выпростался из машины. Его "Ягуар" маслянисто отблескивал в свете фонаря у бытовки.
- Давайте быстрее, - сказал новый мужик. - У нас только час в запасе. Потом сторож придет. Надо успеть.
- Успеем, - пообещал спортсмен. - Еще как успеем.
Они молча смотрели на Семенова.
- Глядите, - сказал раз и навсегда заведенный борец. - А чего это он такой спокойный. На любовное свидание собрался? Может у тебя нервы стальные? Может ты нас презираешь? А, красавчик?
- Хватит бузить! - недовольно прикрикнул кавказец. - Пошли.
Они втроем пошли к темным бетонным ступеням подъезда. Строящийся кирпичный дом. Коробка стен зияла пустыми оконными пролетами. Одинокий прожектор по касательной пытался осветить весь цоколь, но этим и ограничивался. Действительно, какой смысл освещать недостроенные верхние этажи?
Подталкиваемый злыми толчками ствола в спину, Семенов шел за кавказцем. Его удивляло, что ему оставили руки свободными. Ничего не стоило связать. Собствено, будущее прояснилось. Его личное будущее стало кристально ясным. Во всяком случае, с точки зрения обоих похитителей. Конечно, ведут его наверх не переговоры переговаривать. Стрелку так глупо не забивают. Хотят, видимо, заставить его полетать. Как птичку.
Как он и предвидел, по мере их продвижения по лестничным пролетам становилось все темнее. В этой недостроенной башне этажей двенадцать, прикинул он. Там, где тень особенно густо накрывала их, он стал осторожно высвобождать нож из рукава пиджака. Сильно не торопился. Вряд ли его будут внезапно кончать. На всякий случай, старался не приближаться к провалам подъездных окон. Борец-вольник больно, с каким-то своим ритмом ударял пистолетом в спину. Попадал в позвоночник и, хуже всего, почти в одно и тоже место.
- Значит, все же шестерите на Жука? - безмятежно спросил Семенов.
Секунду-другую ответом ему было молчание. Потом вдруг борец сильно ударил его сзади по голове. Он упал.
- Идиот! - зашипел впереди кавказец. - Ты его сам хочешь тащить наверх? Сдержаться не можешь? Так я тебе курицу куплю, будешь на ней тренироваться, перья выдергивать.
- Он же нас "шестерками" обозвал!
- А тебе какое дело? Хоть чем обзови, только в рот не бери, - хохотнул он.
- Ну что, будешь подниматься, или как? - спросил он уже Семенова.
Тот поднялся и шествие возобновилось. Голова гудела, спортсмен здорово на этот раз приложил. Ничего. Пока лежал, окончательно вытащил нож. Рукоять лежала в ладони и ожидала нажатия кнопки, чтобы выбросить длинное стилетное жало. И острое, как бритва.
Наконец пришли. Строящийся этаж, стены едва выступают на полметра. Слабенькая лампочка спящего метрах в тридцати башенного крана, опрокинутое черное небо над головой, провал стен метрах в двух, сопящий слева борец и как-то неожиданно по кашачьи подобравшийся кавказец справа.
Не надо было особенного чутья, чтобы догадаться - путь закончен. А у Семенова чутье было. Интуиция, чутье, шестое чувство. - в название ли дело? Вот и сейчас, опережая нападавших, резко, на одной ноге раскрутился влево и, на ходу щелкая лезвием, он не глядя знал, куда попадет нож.
Точно в ложбинку внизу горла. Именно сюда древние поэты любили целовать своих возлюбленных, считая, что здесь обитает душа человека. Но вряд ли сия поэзия имела отношение к борцу вольного стиля. И уж точки не будет иметь.
Звериная сила, живущая в этом умирающем человеке заставила его дернуться (лезвие широко распороло горло, нарушая эстетику смерти), он вырвал нож из руки Семенова и из своего горла, отбросил его, попытался схватить свою несостоявшуюся жертву, неожиданно превратившуюся в убийцу и умер.
Тут вдруг секунды стали секундами, замелькали стремительно, слово бы перед этим не тянулись, подобно пролившемуся пласту меда; кавказец кошкой летел на него, от быстроты своего инстинктивного броска даже не успев выхватить оружие. Он попытался сходу столкнуть Семенова вниз, но тот, нагнувшись, перебросил южанина через голову.
Не совсем. Недавнее сравнение с кошкой было неожиданно верно. У жителя гор словно выросли когти, которыми он зацепился за плащ Семенова, увлекая его за собой.
Непредвиденная стремительность броска, слаженная масса двух быстрых тел, смешало... нарушило равновесие, все завертелось... гладкий бетон, кирпичи, кладка, фонарь крана, оказавшийся где-то под ногами, застывшая горка раствора, хоть как-то замедлившая эту буйную круговерть...
Этажом ниже торчала длинная круглая штанга ещё несобранных лесов. Падая, они ударились о неё и, к счастью, ударились спиной джигита. Перевалившись, рухнули вниз, но пальцы Сменова мертво сомкнулись на шершавой железной трубе. Цепляясь за него, кавказец делал это слабо, сползая ладонями по плащу. Может ему повредило позвоночник трубой?.. Семенов пружинисто встрепенулся, словно рыба, застрявшая в камышах, мгновено стряхивая с себя попутчика, перехватил трубу, еще, бетонный провал окна... тяжело подтянулся, напрягая силы, перевалился, обрел равновесие, встал.
Слегка пошатываясь, он поднялся на этаж выше. Спортсмен спокойно подставлял лицо мелким каплям вновь начавшегося дождя. Шея рвано чернела. Пистолет лежал рядом. Семенов сунул его в кобуру. Потом обыскал труп, нашел свою пачку долларов, бумажник, пистолет с глушителем, две запасные обоймы и шоколадку "Сникерс", которую он машинально стал жевать.
Дождь усилился. Капли были мелкими, но все уже напоминало настоящий дождь, а не мокрую воздушную взвесь. Пахло мокрым бетоном, кирпичем. Он достал сигарету и, пряча её в ладони, прикурил. В носу стало щекотно, и он чихнул. Сигарета все же отсырела и пришлось её выбросить. Стало затекать и за воротник; холодная струйка внезапно поползла по хребту.
Он пошел вниз. Спустившись, огляделся. В рассеянном свете прожектора, едва добивающего сюда, предметы выступали контурами, скрадывая детали. Темный мешок тела кавказца распластался на куче песка, и Семенов подумал, что песок мог смягчить падение: может мужик ещё жив?
Оказалось, нет. Песок высыпали на бетонный блок с торчащими прутьями арматуры, так что джигит не просто разбился, но еще, подобно жуку, попавшему на булавку в колекции энтомолога, нанизался на один из этих витых прутьев, что было, конечно, излишне, судя по желатиновой мягкости поясницы, куда и пришелся удар бетона.
Семенов быстро обыскал труп. Набор был все тот же: пистолет с глушителем, две запасные обоймы, ключ от "Ягура", бумажник, довольно туго набитый, водительское удостоверение и складная бритва. Все это Семенов переложил в свой карман и, держа трофейное оружие наизготовку, хотя и за спиной, пошел к сторожке, возле которой стоял темный "Джип" и его прелестный "Ягуар".
Где-то здесь должен был быть третий подельник. Семенов неторопливо шел к своей машине, нервы были напряжены.
Когда он был метрах в десяти от машины, дверца "Джипа" щелкнула, в салоне зажегся свет и оттуда вылез третий.
- Гога? - негромко позвал он, и Семенов тут же мысленно слил свой контур с контуром усопшего кавказца - оказывается похожи.
- Гога! Ну как, всё о/кей? А где Битюг?
Битюгом звался, конечно, спортсмен, сейчас с порезанной шеей принимающий дождевой душ.
- Гога! - ещё раз позвал мужик и, только тут, видимо, что-то разглядел.
- А ну стоять! - крикнул он и, отпрыгнув в сторону, выхватил из кармана пистолет.
Выстрелить он не успел. В руке Семенова негромко захлопал пистолет. Семенов стрелял, пока не кончились патроны. Когда сухо щелкнул холостой удар бойка, опомнился. Вновь нестерпимо захотелось курить.
Он подошел к третьему неудачнику и тоже обыскал. К паспорту, бумажнику, каким-то ключам, он приложил ещё и записную книжку.
Карман плаща раздулся от трофеев. Подойдя к своей машине, он открыл незапертую дверцу и плюхнулся на водительское кресло. Номер "Джипа" отсвечивал в свете фонаря. М 666 мм. Этот номер что-то ему напомнил... Ну да, охранник Юра запомнил шестерку и две последние буквы "м" в номере "Джипа", привезшего злополучную посылочку. И две буквы "м", расшифровывающиеся в определенных кругах как "московская милиция".
Вынул сигарету, осторожно держась за фильтр все ещё мокрыми пальцами, и закурил. Приоткрыл окно. Мокрый воздух стекал в салон.
Вдруг он вспомнил, что говорил этот третий покойник, когда они ещё только приехали. Сторож должен прийти через час-полтора. Семенов выбросил сигарету, вставил ключ в гнездо зажигания и завел мотор. Подал немного назад, потом резко, почти на месте развернулся, выехал за ворота, приостановился. Ни машин, ни людей. Дав газ, он сорвал машину с места, повернул и, мгновенно набирая скорость, помчался прочь от этого нехорошего места.
Остановился в каком-то темном переулке, освещенным единственным фонарем, матово сияющем сквозь дождь и густую листву деревьев. При этом слабом свете (включать освещение в салоне не стал) бегло просмотрел захваченное у террористов добро. Захваченное оружие тщательно протер, сложил в тряпку, найденную в бардачке. Еще раз просмотрел документы. Кавказец оказался Георгием Карловичем Сванидзе 1968 года рождения, борец Павлом Аверьяновичем Казаковым 1972 года рождения, третий - Владимиром Сергеевичем Симагой 1970 года рождения. Прописаны в Москве. Недавно. На всякий случай запомнил их адреса, думая, что эта информация не понадобится. Теперь записная книжка, реквизированная у третьего подельника. Просматривая ничего не говорящие ему имена и номера телефонов, вдруг едва не вздрогнул, сам удивившись своей реакции. Жирным фломастером было выведено - Жук, а напротив имени - ровные цифры телефонного номера. Уже кое что. Он и так был уверен, что за всеми безобразиями этого вечера стоит Жук, но фактическое подтверждение догадки немного успокоило. Спрятал книжку.
Его деньги и чемодан были целы. Он вновь приоткрыл окошко. Обдумывая события последних часов. Порывы ветра с гулом проносились поверх крон, ветки сгибались, постанывали, пестрый фонарный свет пятнисто прорывался сквозь листву.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги