Контрольное вторжение

Глава 1. Призрак Готлиба

Резкий запах блевотины грубо царапнул мои нежные обонятельные рецепторы. От неожиданности я дернулся, звонко стукнулся головой об стену и попытался распахнуть глаза навстречу неприветливому миру. Не получилось. Веки склеились и не подчинились руководящим импульсам мозга.

Пришлось разлеплять их вручную. Лицо было залито странной субстанцией, липкой на ощупь и сладкой на вкус. На кровь не похоже. Скорее всего, сироп или варенье. С огромным трудом мне удалось расклеить один за другим оба глаза. Радужные переливы кафеля медленно проступили сквозь слезливую муть, и я с беспредельной радостью узрел стены родного туалета. А ведь мне уже мерещились белые нары КПЗ и небритые рожи случайных сокамерников. Ну, или, в лучшем случае, стерильная чистота образцово-показательного вытрезвителя с вышколенным персоналом и наградными вымпелами на стенах. Обошлось. Не будет доносов по месту новой работы. Не будет долгих нудных разборок с очень ответственными лицами. Не будет понижения коэффициента общественного участия. И товарищеского суда тоже не будет. Жизнь прекрасна! Мою задницу греет родной, приобретенный по каталогу, стульчак с газоанализатором. Перед носом болтается рулон мягчайшей туалетной бумаги с коллекцией лучших афоризмов древности, а на стенке моргает красным индикатором автоматический освежитель воздуха, который, пока я спал, полностью исчерпал запас всех своих патентованных ароматизаторов, но так и не смог одолеть запах, исходящий от омерзительной бурой лужи на полу.

Кстати, почему она не убрана? Свойственная всем хомо сапиенсам тяга к совершенствованию окружающего мира проснулась во мне сразу же после осознания своей полной безнаказанности. Сколь мало нужно человеку. Достаточно не посадить его в тюрьму, как он сразу же озаботится чистотой своего туалета. Так в чем же дело? Почему грязно? Опять сломался робот? Я быстренько просканировал доступную моему взгляду кубатуру и убедился, что робот-уборщик действительно сломан. Его расплющенные обломки живописно валялись вокруг унитаза. Припомнилось, как с криком «Мочи лунатиков!» я колотил сковородкой что-то движущееся и блестящее. Мне стало немного стыдно. Это был мой единственный робот-уборщик. Жалко. Хорошая модель. Иногда с ним можно было о чем-нибудь поговорить. Он умел не к месту цитировать Пушкина и прекрасно обсуждал погоду. «Погода – дерьмо», – бывало, говорил я ему. «Да, хозяин», – отвечал он мне.

«И жизнь – дерьмо», – продолжал я. «Вы абсолютно правы, хозяин». В его программное обеспечение была заложена редкая для людей способность соглашаться со всем, что бы ему ни говорили. На моих глазах выступили слезы, которые я, впрочем, быстро унял, пообещав устроить домашнему любимцу похороны по высшему разряду. То есть не просто выкинуть обломки в мусоропровод, а предварительно их упаковать и украсить ярким бантиком. Впрочем, сейчас о подобных мелочах вообще не следовало думать. У меня была куча дел, помимо придания железного праха огненной стихии Вторчермета. Необходимо срочно восстановить порядок в ареале своего обитания и выяснить, какие неприятные последствия может огрести наша озорная компания после милой вечеринки.

Дверь туалета долго не хотела открываться. Дверной демон почему-то отказывался признавать, что внутри помещения находится кто-то живой, и намертво заблокировал замок. Версию о том, что, возможно, я уже умер и больше не фиксируюсь датчиками тепла и движения, пришлось опровергнуть, выбив хлипкую пластиковую панель мощным ударом пятки. «Три трудодня, – с тоскливым сожалением подумал я, оценивая стоимость грядущего ремонта. – И еще четыре за убитого робота. Всего семь». Я прикинул сумму своих обычных ежемесячных расходов, вычел их из зыбкой и пока не до конца определенной суммы доходов на новом месте и пришел к выводу, что ближайший месяц мне придется обходиться «без сладкого». Не в буквальном смысле, конечно. На фрукты и конфеты по-любому хватит, а вот от купания в теплом море и встреч с гаитянской девушкой Джаной придется воздержаться.

К моему глубочайшему сожалению, на числе «семь трудодней, блин» подсчет материального ущерба не закончился. Треснутое окно на кухне – два трудодня, большая вмятина на холодильнике – ерунда, сам выправлю. Разбитая люстра – полтрудодня. Два квадрата теплого полового покрытия разбиты вдрызг. Кто-то колотил по ним молотком, а потом топтал осколки ногами.

Плевать. Если переставить в этот угол тумбочку из прихожей, то никто ничего не заметит. Производить осмотр комнаты не хотелось. Кухни было вполне достаточно, чтобы снизить мне настроение до уровня трех метров ниже плинтуса. А ведь, кроме комнаты, есть еще и прихожая, и, страшно подумать, ванная. Какие только сюрпризы не обнаруживаются в ванной комнате после добротно проведенного веселья. Интересно, почему я должен отдуваться один? Друзья просто обязаны разделить со мной тяготы расходов на ремонт и уборку. Куда все подевались? Ведь компания была довольно большая, а сейчас почему-то никого не видно. В милицию их, что ли, забрали? Тогда почему меня оставили? Потому что я грамотно спрятался в сортире и меня не нашли? Вполне вероятный вариант. Скорей всего, даже не пытались найти. Если в распоряжении ментов внезапно оказалось целое стадо пьяных гоблинов, то они просто не захотели искать себе на радость новые приключения. Опять повезло. И все-таки для восстановления целостной картины ушедшего праздника осмотр комнаты был просто необходим. Но начать следственные мероприятия я решил с холодильника. Если там найдутся неопустошенные емкости со спиртным, то дело – дрянь, сегодня же вечером я увижу портреты своих друзей на стендах «Им должно быть стыдно».

«Надеюсь, в холодильнике нет трупа?» – вспомнив позавчерашний фильм, подумал я и потянул дверцу.

Трупа не было. Емкостей с горячительным тоже. Следовательно, гости покинули мою квартиру добровольно, а не под конвоем. Картина начала проясняться. Они выжрали все, что смогли найти, и ушли в ночь, позабыв про хлебосольного и водкообильного хозяина дома. Неблагодарные скоты, вот кто они после этого. Холодильник начал деловито отчитываться о заказанных недавно продуктах. Его будничное бормотание я привычно игнорировал.

Еще один подробный осмотр прохладных белых внутренностей окончательно подтвердил отсутствие трупа и водки. Зато была обнаружена большая лоханка с черной икрой. Уж лучше бы труп! На поверхности зернистого деликатеса ясно отпечаталось чье-то лицо. При желании можно было попытаться определить, кому принадлежит портретное изображение. Какая сволочь заказала икру с пульта моего холодильника? Давно следовало установить пароль, но уж очень хотелось выглядеть перед знакомыми девушками гостеприимным и щедрым.

Фраза: «Закажи, что тебе хочется, мой цветочек», оказывается, может довольно дорого стоить. Гораздо дороже, чем порция клубники с взбитыми сливками и бокал имбирного коктейля «Пот парижанки». Вот и расплачивайся теперь! Сколько же стоила эта икра? Лучше не думать об этом.

Я тяжело вздохнул, взял с полки пачку сока и жадно ее высосал. Нет, так пить нельзя! Впрочем, у меня был повод. Особенный. Не такой, как у всех. Мои приятели отмечали окончание своих институтов и кичливо размахивали новообретенными корочками. А я свой диплом так никому и не показал. Он был надежно заперт в водонепроницаемом и огнеупорном кармане куртки. Обложка коричневого или «калового», как ее иногда называют, цвета, это не та вещь, которой стоит хвастаться перед друзьями. Два заваленных экзамена по идеологии мега-коллективизма не прошли даром, и начальник курса все-таки подложил мне свинью при выпуске. Но я не в обиде. Он честно предупреждал меня о неприятностях, если не подтянусь, но мои руки как-то так и не дошли до объемных и смертельно скучных учебников Каси-Муры и Санского. Впрочем, зачем я вру самому себе? И руки дошли, и времени я себе выделил достаточно. Просто после первого же тезиса о том, что «Мы – Человечество, посредством гармоничного развития каждой личности гарантируем успех всего общества», у меня каждый раз отключался мозг. Не понимаю, зачем нужна вся эта абракадабра простому разведчику?

Оказывается, нужна. Нужна, хотя бы для того, чтобы нормально распределиться и не попасть туда, куда попал я – на лунную помойку трассировщиком маршрутов утилизационных роботов. «Не всем же быть первопроходцами, Ломакин, – вспомнились мне утешительные слова начальника курса. – На Луне ты тоже сможешь принести много пользы людям». Да пошел он…

Вторую пачку сока я культурно перелил в последний чистый стакан и, неторопливо отхлебнув из него, опустился на стул. Вспомнился громоздкий прикол авторитетного юмориста: «У меня в квартире так грязно, что я жду, когда там заведутся альтернативные формы жизни и выселят меня на улицу». Мертворожденная шутка показалась мне сейчас не такой уж и тупой. Может быть, даже немного философской. Чувствовалось, что до появления альтернативных форм жизни в моей квартире ждать осталось недолго. Идти на разведку в комнату расхотелось совсем.

Я дотронулся пальцем до виска, совершая телефонный вызов. Несущая появилась мгновенно, что довольно странно, если учесть не лучшее состояние моей нервной системы.

— Бюро добрых услуг, – подумал я, не особенно рассчитывая на успех.

С похмелья мыслетелефоны и вообще вся мыслеуправляемая техника подчиняется мне весьма неохотно.

— «Невские зори». Здравствуйте. Готов принять ваш заказ, – мгновенно ответил робот.

— Уборщика мне пришли, – попросил я.

— Какова планируемая площадь уборки? Каков тип убираемого ландшафта? – деловито осведомился диспетчер.

— Общая площадь квартиры – тридцать девять квадратных метров. – Я поднял глаза на обои, заляпанные чем-то вязким и красным. – Плюс стены и потолок. Возможно, потребуется мелкий ремонт замков, дверей и прочей хрени. Оконное стекло пусть захватит. На стандартный пакет 508-й серии. Самое обычное стекло. Стеклянное. Никаких изумрудных фильтров. Знаю я ваши фокусы.

— Ноль семьдесят пять трудодня, не считая расходных материалов, – бодро и без задержки отбарабанил робот. – Возможно незначительное изменение цены, как в сторону увеличения, так и в сторону уменьшения.

— Почему так дорого?

На дурацкий вопрос я получил, как водится, дурацкий ответ:

— Цены регулируются центральным плановым комитетом. У вас есть право воспользоваться услугами любой конкурирующей фирмы. Переключить вас на «Московские окна»? Там дешевле.

— Нет, спасибо.

У андроидов из «Московских окон» была плохая репутация. Злые языки утверждали, что они халтурят на каждом шагу, тырят электричество из розеток и нагло обсчитывают заказчиков. Я не очень верил в эти байки, но предпочитал не рисковать.

— Можно считать заказ принятым? – потребовал подтверждения диспетчер, сообразивший, что подлые конкуренты в очередной раз посрамлены.

— Да, – я снова коснулся виска, заканчивая сеанс.

Почему же я ничего не помню? Со мной никогда не случалось ничего подобного. Неужели дело дошло до этой новомодной дряни? Не может быть! Я бы без малейших сомнений пристрелил того гада, который попытался приблизиться ко мне с подобной мерзостью. Внезапно в моей душе стало холодно и пусто. Пристрелил бы! Ведь вместе с «каловым» дипломом я получил личное боевое оружие.

Весь вчерашний день мгновенно воскрес в моей памяти. Я жалобно заскулил, отмахиваясь рукой от чего-то невидимого и страшного. Но кошмар не пропал. Это случилось на самом деле, и это случилось со мной. Мне захотелось умереть, а еще лучше никогда не рождаться.

Еще вчера утром я так беспечно вышагивал по проспекту Стачек в направлении ближайшего телепортационного пойнта. Безумно гордый собой, я сам себе казался великаном. На самом деле природа не наделила меня богатырским ростом, и при любых построениях я всегда оказывался на левом фланге, но в тот день я казался себе правофланговым. Временами мне чудилось, что прохожие оглядываются, чтобы получше разглядеть мою форменную темно-синюю куртку косморазведчика. Каюсь, тогда я был уверен, что все окружающие завидуют моим нашивкам, блестящим пуговицам и значку выпускника училища имени Леонова.

Я полной грудью вдыхал влажный морской воздух и любовался зеленью каштанов. Кривая усмешка незнакомого адмирала и брошенные на стол «каловые» корочки будут позже, а тогда я еще мечтал. Мне казалось, что очень скоро моя жизнь самым чудесным образом переменится, что буквально завтра мне предстоит шагать по однообразным стальным коридорам орбитальных станций. Если в распределении будет написано «ШГЮ-203», то я увижу огромное Солнце. Перед моим внутренним взором представало исследовательское судно «Ярило-НГТ», больше похожее на заводскую свалку, чем на сознательное творение разумных существ. Зеленая листва и призрачное ленинградское небо заслонялись сумбурным нагромождением промышленных модулей и причудливо выступающими из-под обшивки пакетами ракетных ускорителей. Корабль шел сквозь хромосферу по границе с короной. Были отчетливо видны огромные солнечные пятна, величаво плывущие по бушующей плазме, хищные щупальца протуберанцев нежно ласкали силовые экраны станции. А где же среди всего этого великолепия я? Ага, вот он я. Ну-ка, ну-ка. Каплей? Нет – кап-раз! А что это там у меня на груди поблескивает? Герой Системы? Не может быть! Наверное, это за то, что первым высадился на какую-нибудь планету. Интересно, где она прячется, эта планета? В исследованной вдоль и поперек Солнечной Системе уже нет неоткрытых планет. А может, есть, и я найду ее? Или отправлюсь в первый пилотируемый полет к иным звездам? Все-таки я выбрал самую лучшую специальность на свете! Странно, что не все люди хотят стать разведчиками. Конечно, рискуешь, когда первым прокладываешь путь в неизведанное, но как приятно осознавать, что по протоптанной тобой дорожке двинутся геологи, строители, биологи. Вокруг оставленных тобой следов возникнут шахты, заводы, бескрайние поля космодромов и зыбкие, как мыльные пузыри, купола городов.

Прекрасные вчерашние мечты были прерваны веселыми переливами звонка. За мной. Никогда не слышал о том, чтобы жандармы звонили в дверь.

— Войдите, – тихо сказал я, давая ненужный приказ демону входной двери.

Жандармы не нуждаются в хозяйских дозволениях.

У них всегда и везде полный доступ.

— Бюро добрых услуг «Невские зори» приветствует вас, – с невообразимой торжественностью провозгласило зеленое человекообразное существо, внезапно появившееся на пороге кухни.

Я немного расслабился. Это всего лишь явился по моему вызову безобидный робот-уборщик. Дизайнера, проектировавшего его корпус, следовало отчислить с первого курса художественного училища, а еще лучше поставить к стенке и торжественно расстрелять за глумление над образом и подобием человеческим.

— Новая модель, что ли? – проворчал я.

— Самая последняя. Вам повезло, товарищ Ломакин. Я оснащен улучшенной системой распознавания грязи и стерилизационным излучателем повышенной мощности. Мой локальный позывной – Горней.

Робот был низкорослый или, точнее сказать, компактный, с короткими ножками и ребристым цилиндрическим туловищем, увенчанным маленькой подвижной головкой, на которой с трудом поместились большие оптические детекторы и крошечная имитация лица, способная выражать лишь две эмоции: радость и недоумение. Для уборщика и этого было слишком много.

— Можно приступать? – с кибернетическим энтузиазмом поинтересовался Горней, и его составная шея с двумя шарнирами просительно изогнулась.

— Да, – рассеянно кивнул я, вставая на ноги. – Прибери здесь. Потом получишь дополнительные инструкции.

Уродец победно пискнул и начал сгребать в кучу обертки от продуктов, пустые бутылки и консервные банки, живописно разбросанные вокруг дырки утилизатора. Я же медленно двинулся в комнату. Судьба даровала мне небольшую передышку, чтобы обдумать такие вопросы, как «Зачем? Как такое случилось? Как я мог пасть столь низко?». Ответов не было. Наваждение какое-то. Порой я и в самом деле любил «воткнуться» и иногда даже участвовал в нелегальных виртуальных боях, но никогда до сегодняшнего дня не путал реальность с киберстимуляцией. Перед моими глазами снова предстала ужасающая картина: перепуганная девушка на мушке моего лучемета. Страх сковал бледностью ее перекошенное лицо. Губы слегка подрагивали, и глаза смотрели так пронзительно, словно хотели искрошить мое клокочущее ненавистью сердце. Я надавил на курок, и лишенное жизни тело упало на мой любимый надувной матрасик в углу комнаты.

От воспоминаний меня затошнило. Свело живот. Чтобы не завыть от отвращения к себе и не убежать с места преступления, я ускорил шаг и бегом ворвался в комнату. Краешком сознания я все еще верил, что найду там обычный беспорядок, несколько пустых бутылок, коллекцию немытых чашек, ну и, может быть, утомленную парочку на коврике перед медиаэкраном. Я все еще рассчитывал на то, что кошмарная сцена убийства – это всего лишь воткнутая в мой мозг виртуальность. Может быть, по пьяни я вогнал в телепатическую обучающую систему запрещенный диск и поимел вот такой вот шикарный глюк?

Подобно тому, как объявление диспетчера превращает все еще опаздывающий для встречающих рейс во взорванный аэробус, а живых людей в истерзанные трупы, реальность безжалостно обрушилась на меня, сметая жалкие препоны спасительных фантазий. Мертвая девушка недвижно лежала на моем спальном матрасике. Ее руки были раскинуты в стороны, а волосы расплескались по залитой кровью подушке.

— Ноль-два, – пробормотал я, стуча себя косточкой указательного пальца по виску. – Совершено преступление. Светозар Ломакин убил человека.

— Вызов принят, товарищ Ломакин, – отзывчиво проворковал приятный женский голос. – Участковый инспектор прибудет в течение трех минут. Желаете пригласить адвоката прямо сейчас?

«Они все знают, – с благоговейным ужасом подумал я. – Они знают даже то, что им не нужно спешить. Они не собираются посылать сюда жандармов с индивидуальными ранцевыми телепортами. Черные чудовища с оскаленными черепами на рукавах не материализуются из воздуха и не размажут меня по стене. Вместо них прибудут добрые волшебники с железными браслетами. Они отведут меня к другим волшебникам с деревянными молоточками, и те лет на пятьдесят превратят меня в придаток какого-нибудь полезного механизма.

Отбойного молотка, например. Или экскаватора. И буду я до морковкиного заговенья реставрировать марсианские каналы. Но почему? Зачем я это сделал? Ведь я даже не знаю эту девушку! Может быть, я сошел с ума? Бред! У меня крепкая, проверенная множеством комиссий, психика. Тогда как получилось, что…»

— Нет, – я мотнул головой. – Мне не нужен адвокат.

— Зря отказываетесь, товарищ Ломакин, – сказал кто-то рядом со мной.

Я повернул голову. Все-таки они воспользовались направленным телепортом. За моим плечом стоял милиционер с нашивками участкового. Почему-то он был один, хотя, как я помнил по фильмам, убийство – это такое увлекательное событие, на которое собирается целая стая ответственных товарищей.

— Что вы сказали? – растерянно пробормотал я.

— Зря, говорю, от адвоката отказываетесь, – проворчал участковый, неотрывно вглядываясь в обнаженное тело. – Вам все равно, а он бы лишний трудодень заработал за вызов. Что у вас произошло?

— Я убил человека. – Мне, наконец, удалось обрести некоторую уверенность в себе, и мой голос зазвучал даже слишком твердо для будущего узника оберонских рудников.

— Говорите конкретнее. Какого человека вы убили, каким образом и какие мотивы у вас были? – равнодушно отбарабанил милиционер и сделал шаг по направлению к мертвому телу.

— Этого самого, – я махнул рукой, указывая на труп, – или вы полагаете, что женщина – это не человек?

— Ничего такого я, конечно же, не полагаю. – Милиционер вел себя, на мой взгляд, как-то слишком спокойно, словно каждый день имел дело с жертвами убийств. – Может быть, я сам в чем-то немного женщина, – он улыбнулся какому-то старому неизвестному мне анекдоту. – В любом случае, я очень сильно ценю и уважаю женскую разновидность человека разумного. Однако с чего вы взяли, что Наталья Петровна Корф оставила наш лучший из миров? Она всего лишь спит, товарищ Ломакин. Крепко спит. Отдыхает. Понимаете? А вам я хочу напомнить, что применение наркоидентичных систем запрещено законом и недопустимо для вас, как космического разведчика. Даже для двоечника, которому дальше казахского космодрома дорога закрыта.

— У меня распределение на Луну! – вспылил я. – И откуда вы знаете, что она спит? Там кровь на подушке! Вы же даже пульс не пощупали! Вы – разгильдяй!

Он впервые с момента нашей встречи посмотрел на меня, и его неприязненный взгляд мне очень не понравился.

— У нее телеметрия лучше, чем у тебя, разведчик. – Глазки участкового сузились, превратив заурядного европеоида с большой примесью кавказской крови в стопроцентного азиата. – Ты сегодня втыкался, что ли?

— Втыкался? Я вообще не знаю такого слова. – Вялая попытка выкрутиться потерпела ожидаемое фиаско, служитель закона грозовой тучей надвинулся на меня, и я почувствовал, как холодные щупальца телепатического сканера коснулись моего мозга. – Ни к чему такому не подключался, ничего такого не принимал, – перестав корчить из себя дурачка, залепетал я. – Уже очень давно не баловался.

Это была чистейшая правда, и он мне поверил. Не как человек человеку, конечно же, а как милиционер лицу, подозреваемому в нарушении общественного порядка.

Ведь сейчас он не просто смотрел на меня. Он собирал из разных источников информацию, которая позволяла ему почти со стопроцентной вероятностью определить, лгу я или нет, и, кроме того, он загружал в свой мозг все данные о рабе божьем Светозаре, трепетно хранимые множеством «синих баз». Как я мог забыть, что милиционеру достаточно взглянуть на человека, чтобы сразу узнать не только его имя и место работы, но и то, какие передачи он вчера смотрел по телевизору, с кем провел ночь, с кем дружит и кого терпеть не может. А если проверяемый к тому же еще является счастливым обладателем пониженного социального статуса, то любой мент запросто выяснит, как именно он ублажает своих подружек и какие разговоры ведет с друзьями за кружечкой «Жигулевского». Не болтает ли лишнего и испытывает ли должный пиетет к нашему лучшему за всю историю Человечества государственному строю.

— Очень давно – это сколько? – с расстановкой спросил он.

Я понял, что ему лень слишком подробно ковыряться в моих извилинах, но в длинных паузах между словами мне отчетливо слышался бесстрастный голос, зачитывающий приговор: «Введение в заблуждение лица, находящегося при исполнении служебных обязанностей, наказывается лишением свободы…»

— Вчера не подключался. – Я уже и так нарвался как минимум на каскадное детектирование, так что попасться на примитивной лжи представителю власти мне совсем не хотелось.

— Хорошо. Дальше копать пока не будем, – смилостивился участковый. – Расскажи лучше, с чего ты взял, что убил девчонку? Ты бы у нее хотя бы сердце послушал, перед тем как панику поднимать.

— Я прекрасно помню, как стрелял в нее. Я помню, как попал в нее, и как она упала. Вон, смотрите, вся подушка в крови. После таких ран не выживают. Проверьте, ваша телеметрия, скорей всего, неисправна.

В его глазах я безо всякого телепатического сканера прочитал: «Как ты мне надоел, Ломакин. Откуда ты такой взялся? Сейчас закатаю тебя на пятнадцать суток мусорные бачки красить, будешь знать, как хороших людей ерундой беспокоить». Но вместо прочувствованного монолога я услышал:

— Лучемет Громова 13443171 модель пэ-ха, – он безошибочно назвал тип и номер моего личного оружия. – Тащи сюда. И запомни, Ломакин, на будущее, при поражении из «Громова» кровотечений не бывает. Очень чистоплотное оружие.

— Мальчики, вы тут? – вопросило внезапно очнувшееся тело. – Наконец-то! Идите ко мне. Согрейте меня. Мне холодно.

Голая девушка уселась на матрасе в позе «лотоса» и гостеприимно распахнула нам свои объятия. Она прекрасно себя чувствовала, и лучшего подарка для человека, который за последние полчаса мысленно побывал во всех исправительных учреждениях Солнечной Системы, быть не могло.

— На твоей совести пока только ложный вызов, – хладнокровно констатировал участковый, предварительно запротоколировав взглядом роскошную сцену. – Может, я пойду, Ломакин? – неожиданно предложил он. – Я и так уже обязан сделать отметку в твоем личном деле. Боюсь, если задержусь еще на десять минут, ссылка на ледники превратится для тебя из далекой радужной перспективы в унылые будни. Давай гляну «пушку» и пойду.

— Какую отметку вы должны сделать? – Я торопливо открыл стенной шкаф и вынул из висящей на крючке кобуры лучемет имени товарища Громова образца столетней давности.

— Ты пять минут назад признался в применении наркоидентичных систем. Забыл уже? А говоришь, что не втыканюга.

— Но вы же не хотите испортить светлое будущее молодого специалиста? – Замявшись на секунду, я протянул ему оружие рукояткой вперед.

За то время, пока я держал лучемет за ствол, на лице участкового отразилась целая гамма довольно сложных чувств от легкого испуга до отчаянной решимости и готовности к бою.

— Конечно, хочу испортить, – со злостью выпалил он и с излишней резкостью выхватил у меня оружие. – Не имею права не испортить. Вдруг ты и в самом деле завтра кого-нибудь грохнешь. Поднимут показания с видеодатчиков, прогонят тебя и меня через каскадный детектор, выяснят укрывательство, и в ближайшие сто лет работать мне вахтером на марсианских приисках. Пятьдесят трудодней в месяц без премий и надбавок. – Милиционер повертел оружие в руках, случайно задел стопор, и три гибких жгутика звучно хлестнули его по лицу.

Он поморщился.

— На фига тебе снайперская оснастка?

— Разведчикам – положено, – отрезал я, хотя, честно говоря, и сам не понимал, зачем «громычей» снаряжают приспособлениями для сверхточной стрельбы.

Участковый проверил логический блок, неумело намотал опорные жгутики на рукоятку и вернул мне оружие.

— Тебе повезло. Несанкционированного применения не отмечено. Сам логи посмотреть не мог? Мозги отключились? Мне думается, у тебя будут серьезные проблемы, Ломакин. На Луну можешь не рассчитывать. По-дружески советую хорошенько все обдумать и сегодня же вечером сдать лучемет. С такими глюками, как у тебя, и до статьи недалеко.

— Какими глюками? – заинтересованно спросила девушка, но на нее никто не обратил внимания.

Кажется, мне все-таки удалось добиться снижения социального статуса, и лунные помойки становятся для меня недостижимыми.

— Я обещаю, что в ближайшее время будет поставлен вопрос о лишении тебя права на ношение оружия. До скорой встречи, Ломакин. – Он козырнул и совсем уж официально добавил: – На вашем месте я бы сократил употребление алкогольных напитков и полностью прекратил применение наркоидентичных систем. Считайте это предупреждением. Оно тоже будет занесено в вашу личную карточку.

Милиционер ушел, а я остался стоять, изображая надгробный памятник самому себе. Все-таки правы были мои учителя, когда говорили, что я импульсивный, чрезмерно эмоциональный субъект с невысокими интеллектуальными показателями. Очень тактичная формулировка, заменяющая грубоватое, но более точное определение – дурак. Сегодня к их нелестным характеристикам добавилась еще одна – субъект с нестабильной психикой, склонный к галлюцинациям и применению нелегальных наркосистем. То есть в переводе на общегражданскую лексику – втыкан и псих ненормальный. Как только запись об этом появится в моем личном деле, я могу совершенно спокойно полить болгарским кетчупом свой «каловый» диплом и сожрать его. Больше он мне не пригодится, потому что даже на орбиту, даже туристом меня уже никогда не выпустят.

А в том, что такая запись непременно появится, можно было не сомневаться. Участковый отчитается о проделанной работе сразу же, как только доберется до своей конторы. Я, правда, могу оспорить любую запись в установленном порядке. Но как? Нужны факты. Для того чтобы доказать, что мне не привиделось убийство, я должен буду привести факты о том, что на самом деле убил эту девчонку. Бред.

— Неприятности? Да? – девушка накинула на ноги край одеяла, лишив меня весьма привлекательного зрелища.

— Вроде того, – кивнул я. – Ты как здесь оказалась? С кем пришла?

Наталья Петровна Корф задумчиво посмотрела на потолок, пожевала губами.

— Ты будешь смеяться, – на ее лице отразилось некоторое смущение и растерянность, – но я не помню. – Спустя секунду она с нескрываемым удивлением уставилась на меня. – Ты не подумай, я не такая. Я всегда знаю, когда и с кем. Я даже записываю всех в наладонник. – Девушка вытянула вперед руку и растопырила пальцы, словно думала, что ее любимый наладонник сейчас материализуется из воздуха. – И вообще, обычно, когда рубит с водки, то помнишь, по крайней мере, начало пьянки. И сны потом снятся поганые, но не настолько. Прикинь, мне привиделось, будто я мост взрываю. А по нему как раз поезд идет. Вагоны горят, падают в воду, и из них вываливаются такие маленькие человечки в пылающей одежде… Если тут были наркотики, то я пойду писать заявление. Мне неприятности ни к чему. Мент и так меня пофиксил.

«Ничего не помнит. Какая-то эпидемия амнезии, – слегка повеселев, подумал я. – Похоже, кто-то притащил неконтактную наркосистему и скрытно включил ее. Есть шанс отмазаться от отметки в деле. Если удастся вычислить, кто это сделал, и сдать его, то я буду чист перед милицией и Человечеством. Тогда лунные помойки снова ждут меня!» Как мне хотелось поскорее оказаться на Луне и заняться хоть и непрестижной, хоть и малооплачиваемой, но такой нужной всем людям работой. То, что для достижения сей эпохальной цели придется кого-то засадить на несколько лет, меня нисколько не смущало. Такие подставы должны жестоко караться. Я не собираюсь отдуваться ни за чьи шалости. Каждый должен думать своей головой. В эту минуту я поклялся самому себе в том, что если пронесет и на этот раз, то я выучу наизусть самый толстый учебник по мегаколлективизму, пересдам все заваленные экзамены и, может быть, даже вступлю в Союз Активной Молодежи и стану самым правоверным самцом в Системе.

Появившийся шанс выкрутиться обнадежил меня, но в животе, где-то под желудком, внутренности по-прежнему холодились осколком ледяного страха. Чужая криминальная наркосистема – это, конечно, славная отмазка, ну а вдруг зацепило? То, что я раньше подключал к своему мозгу, всегда проверялось лично мною, и там абсолютно точно не было никаких закладок. А как сейчас? Вдруг искусственная виртуальность внедрилась в мой мозг настолько глубоко, что сможет существовать автономно и самопроизвольно запускаться? Такое не часто случается, но если самопрограммирование произошло, то я буду регулярно стрелять по ни в чем не повинным девушкам и не смогу отличить, на самом ли деле это произошло или нет. Именно из-за таких зацепов и запрещены, в общем-то, безвредные электронные наркотики. И ладно бы заложилось что-нибудь безобидное вроде чтения бумажных книг на ночь или нюханья ромашек. Так нет, этот урод запрограммировал наркостимулятор на убийство. Кому подобное могло прийти в голову? В своих друзьях я был уверен. Никто из них не увлекается виртуальными реальностями, а тем более не станет скрытно применять многопользовательскую систему в большой компании. И если бы все-таки с какого-нибудь чудовищного подрыва кто-нибудь из них и замутил нечто в этом роде, то максимум, на что хватило бы фантазии у любого из моих добрых друзей, так это на серию плоских шуток эротического или туалетного характера. Чтобы было над чем поржать и никому не было слишком обидно. Нет, это не они. Они бы прошили девчонок на гиперсексуальность или заставили бы Пыжика публично и под аплодисменты нагадить на столе. Убийство просто не придет никому из моих друзей в голову.

Значит, остаются случайные гости. Вроде моей несостоявшейся жертвы.

— Икры хочешь? – спросил я у девушки. – Черной. Много.

— Я черную не очень люблю, – с неподражаемой жеманностью ответила она.

— Ты не слишком наглей, красавица. Можно подумать, тебе каждый день предлагают икру столовой ложкой потрескать.

— Столовой? Ты выиграл в лотерею? – Она изумленно захлопала глазами и от этого стала еще симпатичнее. – Ну-ка, выйди. Я при тебе стесняюсь одеваться.

Хо-хо, стесняется она. Было бы что прятать, – я гаденько хихикнул, отомстив ей за позу «лотоса».

Девушка в ответ очень мило покраснела и подобно вскипающему чайнику весьма очаровательно зашипела. Можно было продолжить шутку и плавно довести ее до легкого романтического приключения, но в моей голове и мышцах еще царил похмельный сумбур, и я предпочел пожать плечами и отправиться на кухню. Горней уже навел здесь порядок и теперь шумно возился в ванной комнате. Оттуда раздавались громкие вздохи, хрип и бульканье. Можно было подумать, что в моем душе поселился простуженный дельфин. Не обращая внимания на необычные звуки, я выставил на стол все съедобное, что удалось обнаружить в холодильнике, включая остатки торта, затерявшиеся между прокисшим молоком и заплесневевшими сосисками. Мысленно я уже приготовил коварные вопросы для допроса подозреваемой, но в мою светлую голову пришла неожиданно светлая мысль. Все-таки недаром я стал разведчиком. Я чертовски сообразителен! К чему расспросы, если существует великая и ужасная система тотального контроля? Даром, что ли, Большой Брат днем и ночью неотрывно смотрит на нас? Пускай пользу приносит! Ведь в каждом помещении моей квартиры установлено минимум по четыре опломбированных видеодатчика, и единственный, кто имеет к ним доступ без прокурорской санкции, – это я сам. Ответственный, так сказать, квартиросъемщик. Если бы я и в самом деле совершил убийство, то участковый первым делом связался с прокуратурой и получил бы разрешение на подключение к датчикам.

После чего либо уличил меня на месте, либо доказал мое алиби. Ему, наверное, из простого человеческого любопытства очень хотелось взглянуть, что творилось здесь в течение последних суток, но трупа в наличии не оказалось, а временное помешательство хозяина жилища не является достаточным основанием для снятия приватной информации. Во всяком случае, в отношении полноценных граждан, к коим я до сих пор и отношусь.

Права, блин, человека – величайшее достижение всего стремящегося в светлое будущее Человечества. Аминь.

— Локальная станция, – потребовал я, слегка повысив голос.

Призрачный экран терминала заискрился прямо над обеденным столом. Легким касанием пальца я повернул его под нужным углом и зафиксировал кодовой мыслью. Пустое рабочее поле с парой любимых ярлыков быстро налилось красками и расцвело навязчивыми напоминалками о несделанных делах. Я раздраженно махнул рукой, сметая в отстойник полдюжины неотвеченных писем, пару не поздравленных с днями рождения приятелей и несчетное количество несостоявшихся знакомств. Одно особо живучее послание не пожелало сразу уходить в небытие. Оно настойчиво сигнализировало о своей офигенной важности и срочности. Однако я по инерции повторной директивой удалил и его. Когда нужно спасать свою репутацию, нет времени на ерунду, а послание можно будет восстановить, если я о нем когда-нибудь вспомню.

— Информация с видеодатчиков в жилой комнате. – Я не слишком задумывался над запросом и, естественно, получил то, что заказал.

Компьютер быстренько проверил мои полномочия и послушно вывел трансляцию сразу со всех датчиков, разбив экран на четыре сектора. На всех в разных ракурсах предстала моя гостья Наталья Петровна в обнаженном виде и в соблазнительно полусогнутой позе.

Очевидно, она отчаялась найти свою собственную одежду и сейчас рылась в моем стенном шкафу в поисках чего-нибудь подходящего.

— То же. Вчера, пятнадцать часов ровно, – конкретизировал я, не отказав себе в удовольствии ненадолго задержать взгляд на симпатичной попке.

Вчера в пятнадцать часов в комнате было пусто.

— Пятнадцать пятнадцать.

Опять никого. Куда все делись?

— Пятнадцать тридцать.

На одном из датчиков промелькнула чья-то спина.

Я промотал запись обратно. Все равно не разобрать, кто это был. Видно только, что мужской силуэт проследовал из полутемной прихожей на кухню.

— Прихожая пятнадцать тридцать. Масштаб времени два к одному.

Отвратительное изображение. Не разобрать даже узор на рубашке гостя.

— Кухня пятнадцать тридцать.

Ага, понятно. Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались. Сверху моя малогабаритная кухня выглядела, как загон для крупных обезьян в сухумском питомнике. Полдюжины гуманоидов что-то жевали, пили, махали конечностями и кричали друг на друга. Друзья. Все тута. И все вне подозрений. Нет ни одной незнакомой рожи. Процесс нарезания колбасы и дегустации первой бутылки эликсира радости был в самом разгаре. Разговор шел о сгоревшем в солнечной короне меркурианском танкере «Брежнев». Спор вспомнился мне во всех подробностях. Я тогда сцепился с Пыжовым, доказывая, что штурман не мог ошибиться и сменил курс умышленно. Таська в это время строила глазки Нао и зачем-то хватала меня холодными пальцами за ухо.

Прокрутив запись вперед, я понял, почему она так делала. На мою возмущенно-недоумевающую рожу невозможно было смотреть без смеха. Такое вот странное у меня строение лица. Хочется достойно выразить уничижающие собеседника эмоции, а на самом деле оказываешься в глазах окружающих потешным клоуном.

Я раздраженно промотал запись еще дальше. Ничего особенно нового мне пока не открылось. Стоило экрану показать очередное событие прошлого вечера, как оно немедленно воскресало у меня в голове. Вот слегка захмелевшая компания вполне прогнозируемо переместилась в комнату, оставив на тесной кухне возбужденную агрессивную Таську и ее привычную сексуальную жертву – Пыжова.

Я не стал смотреть, чем все закончилось, хотя всегда испытывал нездоровый интерес к тому, чем же все-таки занимаются уединившиеся Таська и Пыжик. Невозможно поверить, что они совершают банальные половые акты. Уж очень это была контрастная парочка.

Она – смуглая мускулистая и крикливая, он – бледный, хилый и косноязычный. Она выросла на вольных островах Океании и, по ее словам, с трех лет не ночевала под крышей и до шестнадцати не носила никакой одежды. Даже бус и обязательных в ее племени браслетов. Он все детство провел на севере Канады, практически не покидал купол и не выходил на свежий воздух.

Пыжик всегда одевался и устраивал истерику, если в гостях ему не доставалось шлепанцев и нужно было ходить по квартире в носках. Таська смеялась над ним, как, впрочем, и над всеми представителями сильной половины Человечества. Он уважительно звал ее дикаркой и возмущался, когда при нем про нее говорили скабрезности. Если когда-нибудь Таська и Пыж договорятся о чем-нибудь серьезном, очень интересная мутация человека может получиться.

Просмотр шоу продолжился в еще более ускоренном темпе. Вот я и Нао побежали за добавкой, ибо по какому-то замшелому еще советскому закону спиртное на дом не доставляется. Наше возвращение встретили восторженными криками и рукоплесканиями. И хотя класс потребляемых напитков здорово снизился, веселье разгорелось еще жарче. Привычные сетования о том, что водка до сих пор не включена в список бесплатных продуктов, быстро затмились дуэлью между Графом и Пыжиком. В чем там было дело, я помню смутно. То ли Пыжов сказал, что Орлов не в состоянии удержать в голове десяти двухзначных чисел, то ли Орлов заявил, что мужское достоинство Пыжова в боевом состоянии не превышает шести сантиметров. Не помню. Помню, что проказливый Нао в последний момент ухитрился подменить математические опыты и научные измерения романтическим поединком в средневековом стиле.

Дуэлянтам было выдано по два пирожных со сливочным кремом. Потом их развели в разные углы комнаты.

Граф подтвердил свое аристократическое прозвище и оба раза попал Пыжику точно в лицо. Пыжов два раза промахнулся, размазав свои метательные снаряды по дверце шкафа, и теперь должен был, как проигравший, раздеться до трусов и пять минут кукарекать на балконе. Мстительный Орлов потирал руки и требовал линейку, Пыж заикался и вяло протестовал. Публика ревела от восторга.

Пыжова спасла верная Таська. После того как она красиво разделась, только у Графа хватило наглости настаивать на наказании проигравшего. В ответ на это наглое требование Нао посоветовал ему утопиться в унитазе. На что Орлов довольно правдоподобно изобразил бешенство и, требуя сатисфакции, принялся поливать из сифона голую Таську и ее подругу Макки. Не обделил он сладким лимонадом и всю остальную компанию, включая меня. Я раздраженно крутанул запись вперед, сразу же оказавшись в районе трех часов ночи, где наткнулся на сексуальный дуэт, без вдохновения исполнявший обязательную программу парного катания.

К моему удивлению, в главной роли выступал я сам. Господи, как я тривиален. А кто же моя партнерша? Перед кем мне должно быть стыдно? Юное дарование – Наталья Петровна Корф, планета Земля!

— Хоть убей, не помню, чтобы мы с тобой э-э-э… Целовались, – смущенно пробормотал кто-то у меня за спиной.

Я обернулся. Моя несостоявшаяся жертва, облаченная в старый спортивный костюм, из которого я давно вырос, стояла рядом и заглядывала мне через плечо. По ее лицу ползали живописные красные и белые пятна.

Она и в самом деле была смущена.

— А я зато помню, как стрелял в тебя, – мой печальный вздох на секунду заглушил мое же павианье рычание с экрана. – Иногда бывает не так уж плохо, когда реальность не совпадает с виртуальностью.

— Виртуальность? Ты думаешь, мы все воткнулись?

Я почувствовал, что мурашки, бегавшие по моей спине, перепрыгнули на мою близкую, хотя и малознакомую подругу.

— Когда? – почти простонала она. – Я вообще не помню, как здесь оказалась, и хотела бы знать, кто это такой? Кто этот урод? Почему он на нас смотрит?

— Какой урод? Где? – растерялся я.

Компьютер озадаченно замигал сообщением: «Ваш запрос не принят. Переформулируйте». Я погасил надпись и приказал выделить все живые объекты в комнате. Кроме совокупляющейся парочки, трех мух на люстре и полудохлого комара на окне, в комнате присутствовал еще один живой объект. Пространство рядом со шкафом было густо заполнено некоей таинственной человекообразной тенью. Компьютер очертил подозрительную область тоненькой рубиновой линией.

Я потребовал сменить несколько фильтров, но так и не смог разобрать лицо незнакомца. Нужен был хороший ретушер или даже милицейский эксперт, чтобы выдрать из этих серо-черных клякс хоть что-нибудь вразумительное.

— Это тот тип, который поливал нас газировкой, – убежденно заявила Наталья.

— Граф? Орлов? Не может быть…

Пьяный Орлов способен абсолютно на все, но только не подглядывать. Это совершенно не соответствует его сложной душевной организации или, если вы не верите в существование души, то не совмещается с его генетическим кодом. Он просто не может спокойно смотреть на что-либо, ему обязательно нужно участвовать. Хотя бы советом. Я вернул запись назад в пьяный разнузданный вечер.

— Это не Граф! – громкий, почти бабий возглас вырвался у меня помимо моей воли.

Человек, поливавший нас из сифона, ни капельки не походил на Графа. Это был сутулый мужчина около сорока биологических лет с пепельно-серой кожей и худым неулыбчивым лицом. Надо сказать, что эта личность выглядела очень зловеще на фоне нашей беспечно веселящейся компании. Словно ржавый гвоздь, вбитый в розовую задницу. Но как я мог перепутать?

Минуту назад я был уверен, что вчера у меня в гостях был Орлов, но сейчас я вспомнил, что он умотал в Пояс Астероидов и просил не дергать его по пустякам. Но моя жизнь – не пустяк, и я пробормотал формулу вызова.

— Привет, Свет, – раздалось почти сразу.

— Ты как? – формально поинтересовался я.

Связь шла через телепортационный колодец, и задержек почти не было. Слабый шорох, перемешанный с легким эхом, можно было считать законной данью чудовищным межпланетным расстояниям.

— Нормально. Еще две пещеры осталось и на Марс. Прилетай в отпуск. Гульнем. Половину билетов я тебе оплачу. Баблята есть.

Граф уже год работал дипломированным спелеологом и перемещения между Землей и Марсом не считал слишком дорогостоящим мероприятием.

— Боюсь, что не получится, – торопливо отказался я и спешно перешел к интересующему меня делу. – Ты вчера у меня был?

— Ты дурак? Отсюда не меньше недели добираться!

— Спасибо. До связи.

Резкое прекращение разговора не очень вежливо выглядит, зато порой избавляет от необходимости лишний раз врать. Я оперативно произвел инвентаризацию всех остальных персон, присутствовавших в комнате в тот вечер. Нао, Пыжик, Таська – самые настоящие. Подделка незаметна при самом подробном рассмотрении, хотя ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Геннод, Терентия и я – тоже вполне подлинные личности. Хоть пробу ставь и в музее вешай. Тонти и Денис к эпизоду с сифоном уже покинули нас, предпочтя нашему достойному, но слишком буйному обществу тишину нежного уединения. А вот Макки была фальшивая. Как я мог перепутать тощую, как швабра, Корф и пышную Макки?

— Как я к тебе попала? – Наталья ткнула пальцем в свое изображение.

— Дверь открылась, ты вошла, – усмехнулся я.

Разве бывает как-нибудь иначе?

— Не об этом речь. С кем я пришла? Я не могла прийти одна. Люди, находящиеся в беспамятстве, не могут ходить самостоятельно. Ими управляют, как куклами. Как марионетками. За ниточки кто-то должен дергать.

— Железная логика.

Я включил на компьютере режим слежения и обратную перемотку. Наталья, потешно взбрыкивая длинными ногами, забегала по квартире спиной вперед. Она восемь раз злоупотребила крепким алкоголем, три раза побывала в туалете и один раз была зажата в углу моим другом Нао, который при этом получил смачный шлепок по морде, но не утратил доброго расположения духа. Судя по улыбкам, инцидент доставил обоим немало удовольствия, и пощечина была не более чем формальностью. Я слегка притормозил просмотр.

— Не помню, – потрясенно прошептала девушка. – Ничегошеньки не помню.

Ласково расправившись с Нао, виртуальная Наталья продолжила пятиться в прошлое и, наконец, добралась до входной двери.

— Он. – Ее наманикюренный пальчик погрузился в сферографический силуэт незнакомца, которого я опять принял за Графа. – Я пришла вместе с ним. У тебя дверной демон жив?

Девушка продолжала поражать меня нечеловеческой рассудительностью. После ее вопроса я понял, что с моей стороны было довольно глупо запускать терминал и рыться в записях видеодатчиков. Почему я сразу не проверил лог дверного демона? Там же наверняка зафиксированы все, кто переступал порог моей квартиры за последние десять лет. Я перебросил канал локальной станции на входную дверь, добавил мысленный фильтр, и на экран выполз список моих вчерашних гостей.

Взгляд сразу зацепился за незнакомое имя. Борей Готлиб. Строка автоматически развернулась во второй экран. Это, безусловно, был мой вчерашний незваный гость, хотя на фотографии в общедоступной анкете он выглядел гораздо лучше, чем на записи комнатных видеодатчиков. А ведь должен был выглядеть гораздо хуже, во всяком случае, печальнее, ибо портрет его был аккуратно перечеркнут черной траурной полоской с надписью «Скончался».

— Ошибка в базе, – предположила Наталья.

— Ага, я тоже так подумал, – мой голос звучал как-то очень тоненько и слегка подрагивал. – А могилка – это тоже ошибка в базе?

Я развернул одну из прилагаемых фотографий. На ней был изображен весьма благообразный надгробный холмик. Надпись на серой табличке, прикрученной к временному фанерному обелиску, гласила: «Готлиб Борей, 1968–2392». 1968 год? Я сверился с анкетой. Все верно. Трудно представить подобное, однако ничего невероятного в этом нет. Первые успешные опыты по омоложению проводились где-то в начале XXI века, и некоторые подопытные везунчики вполне могли случайно дожить до наших дней.

— Может быть, база ошибочно сопоставила могилу другого Готлиба с нашим.

— Много ли ты встречала в жизни людей, у которых было бы имя Борей, а фамилия Готлиб. А возраст? Ему больше четырехсот лет было! Думаешь, много таких ветхих Бореев Готлибов в Солнечной Системе? Небось, каждый на учете. – Мне стало весело.

Трагедия с пьяным убийством невинной… М-м-м… ни в чем не повинной, или точнее будет сказать, просто хорошей девушки. Да. Трагедия с убийством превращалась в дешевый фарс с ожившим покойником. И я из оттухшего втыкана, у которого надо срочно отнять оружие и половину гражданских прав, словно по мановению волшебной палочки оборачивался невинным…

М-м-мля… Просто хорошим парнем – жертвой дебильного розыгрыша.

— Вообще-то ни одного Готлиба я никогда не встречала. Борея одного знавала. Так звали кота моей подружки. Но ведь где-нибудь должны водиться Бореи Готлибы, – убежденно заявила Наташа и тронула пальцем виртуальный экран.

Бореев на Земле и в космосе обитало несчитанное количество. Даже странно, что я ни разу не встречался ни с одним из них.

— Ладно, – сдался я. – Допустим, что в мире есть два полных тезки с такими вот чудовищными именами и один из них умер. – Она снова потянулась к экрану, чтобы проверить мое допущение, но я хлопнул ее по руке. – Меня интересует, почему человек, в деле которого стоит метка «Скончался», спокойно ходит по городу, фиксируется сторожевыми демонами и его не хватает милиция? Разве это нормально?

— Базы ЗАГСа и милицейские базы не синхронизированы, – гордо объяснила она. – Я это знаю, потому что управление базами данных – моя будущая специальность. Я думаю, милиция хватает на улицах только тех, у кого в досье есть отметка «Разыскивается», а покойникам с отметкой «Скончался» бродить по городу не возбраняется. Нет такого закона, покойников ловить, вот и не контролирует никто.

— Ясно, – кивнул я. – Значит, на живых мертвецов всем наплевать? Ты меня успокоила. А если допустить…

— Никто не будет грузить систему слежением за событиями, которые в принципе не могут произойти, – перебила она меня.

— А если предположить…

— Никогда. – Наталья покачала головой и с напускным равнодушием спросила: – Ты веришь в призраков?

— Уже не знаю, – неуверенно ответил я.

— Значит, звоним ментам, – сделала она неожиданный вывод. – Здесь явно какая-то афера или даже антиправительственный заговор. Очень не хочется вляпаться.

Второй раз за день вызывать милицию мне не очень-то хотелось. Повторение сегодняшнего неудачного опыта было чревато теплой беседой с бригадой психиатров и продолжительным отдыхом в дурдоме. А что еще прикажете делать с человеком, который сначала грезит убийством, а потом заявляет, что обнаружил в своей квартире ходячего покойника? В дурку, однозначно.

— Мы уже вляпались, – осторожно сказал я. – У нас только один выход. Нужно связаться с Комитетом.

— С Комитетом Безопасности Земли? С КБЗ? – Наташа произнесла это словосочетание с уважительным придыханием.

— А с кем же еще? Ты видела участкового? Ему гопников по подворотням гонять, а не призраков ловить. Посмотри сюда, – я щелкнул пальцем по ссылке с официальной биографией Готлиба. – Разыскивался в связи с обвинением в убийстве, уничтожен при задержании.

— Обалдеть, – потрясенно закивала головой Наталья. – Он очень опасен. Даже мертвый.

Я пощелкал по ссылкам, скрывающим прочие подробности жизни Борея Готлиба, но они были неактивны.

— Не открывается, – посетовал я. – Зато обстоятельства смерти посмотреть можно. Оказал сопротивление, покалечил жандарма.

— И еще вот это посмотри, – ее рука оттолкнула мою, а пальчик полез в раздел управления дверным демоном. – Вчера был его пятый визит в твою квартиру.

— Не может быть! – Надо признаться, что я опешил от такого сюрприза.

Столбик из пяти пугающих дат светился красным в середине экрана. Последняя – вчера. С ней все ясно, но остальные? Две на прошлой неделе и две в начале прошлого месяца. Я попытался вспомнить, чем занимался в эти дни. Ничего особенного в последнее время со мной не происходило. Ну, кроме всяческих экзаменов и защиты диплома, конечно. Но поскольку почти всю сознательную жизнь я посвятил учебе, подобные вещи стали для меня вполне обыденными. Следовательно, никаких ориентиров в указанном промежутке времени у меня не было.

— Можно я в туалет схожу? – Наталья дернула меня за рукав, не дав нажать на ссылку.

— А почему ты спрашиваешь? Намекаешь, чтобы я помог тебе снять трусики?

— Там у тебя кто-то живет. Мне страшно, – призналась она.

Я прислушался. В туалете действительно кто-то шумно возился.

— Это Горней, – сообразил я. – Гони его оттуда. Пусть этот бездельник в комнате приберется.

— Хорошо.

Девушка величественно удалилась, а я ткнул дату первого посещения Готлибом моей холостяцкой пещеры.

Мысленно я уже сочинял заявление в прокуратуру. Неприкосновенность жилища еще никто не отменял, и никакая сволочь не смеет проникать в мою квартиру без моего разрешения. Готлиб вошел через дверь. Впрочем, в то время он официально был еще жив и не имел никаких оснований ходить через стены или летать по воздуху без специальных приспособлений. Он банально вошел через дверь, и мой верный демон пропустил его.

Потом тайный гость на цыпочках прокрался в комнату.

Я сменил ракурс изображения и увидел себя, мирно почивающего на любимом матрасике. Хотелось бы приврать, что лежал я в обнимку со стройной брюнеткой из аспирантуры, но буду честен даже в мелочах. В ту ночь я спал один. Часы показывали три двадцать две ночи. Рядом с матрасом мерцал непогашенный экран локальной станции, на нем я разглядел финальные титры какого-то французского фильма. Готлиб подошел к экрану и погрузил в него свои ручонки. На его лице появилась глумливая улыбочка. Какая скотина! Похоже, он ковырялся в моих личных файлах, и хилая бесплатная защита никак не препятствовала ему. Я раздраженно промотал запись вперед, но ничего интересного больше не произошло. Он повозился с моим компьютером и ушел, аккуратно закрыв за собой дверь. Я сразу же создал файл заявления в прокуратуру и в соответствии с шаблоном внес туда факт незаконного проникновения в жилище, дополнив информацию записями видеодатчиков и отчетом дверного демона.

Дрожа от ненависти и нетерпения, я переключился на предпоследний визит Готлиба, который состоялся за четыре дня до вчерашней вечеринки. По уму, следовало бы просмотреть записи в хронологическом порядке, но я торопился. Мне не терпелось узнать как можно больше об этом подонке, подло проникшем в мой дом. Я жаждал скорейшего возмездия. Все записи сегодня же будут переданы в компетентные органы. Пусть там знают, что я не сумасшедший. Я – жертва преступления. Правда, пока еще не совсем понятно, какого рода это преступление. Кто его совершил, в общем-то, ясно, но зачем он это сделал и в чем оно состояло, еще предстоит выяснить. Не для дискредитации же Светозара Ломакина в глазах участкового милиционера затеяна столь хитроумная игра. Запись грузилась несколько секунд, и мне уже захотелось перезапустить просмотр, когда окошко, наконец, стабилизировалось, и я увидел себя сидящим на собственной кухне и мирно беседующим с Бореем Готлибом.

— Борей, дружище, – сказал я так, будто не одну сотню лет знал этого мерзавца. – Мне потребуется некоторое время, чтобы найти подтверждение твоим словам. Я был уверен, что Сашка Титов умер три года назад. Я скорбел и исправно носил тюльпаны на его могилку. Кстати, мы с тобой вместе это делали.

— Можешь мне не верить. – Готлиб брезгливо поморщился, будто я сказал какую-то несусветную непристойность, – Но попробуй хотя бы на этот раз воспользоваться своим мозгом. Принудительная смена тела и твое нынешнее положение втыканутого студента с ампутированной памятью ни о чем тебе не говорят?

— Ровным счетом ни о чем, – голос, неотличимый от моего, звучал легко и уверенно. – У меня всегда было много жестких оппонентов. Если бы ты знал, сколько врагов мегаколлективизма я помножил на ноль, ты бы не удивлялся моему положению. Многие бы хотели отделить мою шкуру от мяса с помощью зубочистки и медленно поджарить то, что осталось на спичках, однако сейчас речь не об этом. Ты обвиняешь нашего общего друга в узурпации власти. – Я увидел, как мои губы на мгновение сжались, будто я пытался удержать во рту рвущееся на свободу змеиное жало. – Ты говоришь, что он положил болт на волю Человечества, за счастье которого всю жизнь сражался, – слова произносились с некоторой задержкой, словно их по очереди заряжали в тугой магазин. – Я в это не верю.

— Не нужно верить. Нужно захотеть понять и не тупить, – пренебрежительно процедил Готлиб.

— Какие у тебя есть доказательства того, что он пересадил свой мозг в тело Золина? Ты пользуешься непроверенной информацией. Я могу убить Золина, как ты просишь, но я не убийца. – Мой двойник сжал руки в кулаки. – Я не убиваю просто так! Даже если все, что ты говоришь, чистейшая правда, при устранении Верховного неминуемо погибнут ни в чем не повинные люди. Мне хватило пятнистого. Клянусь, что больше подобное не повторится. – Мое изображение на экране с неожиданной задумчивостью заглянуло в мои глаза.

Мне показалось, что он увидел, как я наблюдаю за ним из будущего, и я в испуге отшатнулся, поспешно отключил экран и оглянулся, убеждаясь, что никто не слышал моих слов, сказанных на этой самой кухне четыре дня назад. О вызове комитетчиков не могло быть и речи.

Покушение на Верховного Правителя всея Солнечной Системы товарища Теренца Золина – это вам не пригрезившееся в пьяном бреду убийство Наташи Корф. За такое и башку не постесняются оторвать. Если кто-нибудь увидит эту запись, у меня будут столь серьезные проблемы, что мои теперешние трудности покажутся незатейливыми детсадовскими неожиданностями. Невозможно доказать, что я в этом щекотливом деле ни ухом, ни рылом. Никто не будет меня слушать, пока существует подобная запись, а избавиться от нее не в моих силах. Она хранится на государственном сервере и будет оставаться там не менее пяти лет. Мое счастье, что записи с частных датчиков никто никогда не смотрит, если не случилось какое-нибудь преступление. Но как получилось, что я нес весь этот бред про покушение на Золина? Я сошел с ума? У меня раздвоение личности? Может быть, мне следует обратиться к врачу?

За моей спиной послышался шорох. Я торопливо обернулся и чуть не вскрикнул от неожиданности. На пороге кухни в странной полусогнутой позе стоял Готлиб. В натуральном виде он был не таким отвратительным, как на видеозаписях. Немного угнетала надменность во взоре и бледная, как у изголодавшегося вампира, кожа.

— Какого хрена? – задал я самый животрепещущий в данный момент вопрос.

— Извини, что все так сложно, Петр, но из-за Большого Брата очень трудно заметать следы, – прошипел Готлиб, обращаясь явно не ко мне. – Очень жаль, что ты оказался сопливым чистоплюем. Впрочем, ты всегда им был. Если бы не твои заскоки, Золина бы уже не было, а Верховный Совет уже назначил бы срок новых выборов. Из-за тебя все катастрофически усложнилось.

Я увидел направленный на меня ствол лучемета и инстинктивно бросился вперед. Глупо. Очень глупо. Ведь ни одного вида рукопашного боя я так толком и не изучил. В ранней юности пытался приобщиться к космосамбо. Не ради результатов, а исключительно из-за того, что два раза в неделю занятия проходили на орбитальной станции. Для обучения этому виду борьбы просто необходимо состояние невесомости. Отчислили меня тогда из-за двойки по биологии. Об этой несчастной двойке мне сейчас предстояло крепко пожалеть.

Готлиб почему-то не выстрелил, хотя имел великолепную возможность сделать во мне пару сквозных дырок.

Он лишь ударил меня рукояткой лучемета по лицу и хорошенько пнул ногой в живот. Я упал. Уж чему-чему, а падениям меня научили. Кидали и с маленькой высоты, и с большой, и в тяжелом скафандре с небоскреба, и головой вниз с пятого этажа. На тесной кухне спиной об батарею отопления еще не кидали, но мои навыки позволили мне изящно сымпровизировать. Я очень грамотно затормозил пяткой о подоконник и метко метнул во врага подвернувшейся табуреткой. Подбитый неприятель жалобно вскрикнул и спешно покинул поле боя.

Я бросился в погоню и настиг Готлиба в комнате.

В моей голове родился план спасения. Если удастся скрутить эту прыткую нежить, то общаться с ребятами из КБЗ будет гораздо проще. Имея свидетеля и обвиняемого в одном лице, я сумею доказать свою непричастность к антиправительственному заговору. Я бросился к стенному шкафу. У Готлиба был миллион возможностей изрешетить мою беззащитную спину. Пару раз он действительно нажал на курок, и один раз я почувствовал затылком тепло близкого промаха. Каждую секунду ожидая испепеляющего касания лазерного луча, я распахнул дверцы, выдернул из кобуры лучемет и повернулся лицом к врагу. Враг был жалок. Его руки дрожали, не давая ему прицелиться.

— Мордой в пол! – торжествующе взвизгнул я.

К моему удивлению, трус с трясущимися руками проявил отчаянную смелость и не подчинился. Он забился в угол, держа лучемет двумя руками и нагло целясь в мою переносицу. Ствол больше не дрожал. Зрачок Готлиба, мушка и мой драгоценный мозжечок надежно зафиксировались на одной линии. Сейчас он снесет мне голову, и никакая реанимация не спасет мою юную жизнь. Во рту стало кисло, в боках закололо. Надпочечники выгружали в кровь дополнительные порции бесполезного адреналина.

— Брось оружие, – в моем голосе прозвучали просительные нотки.

— Предатель должен сдохнуть, – процедил Готлиб, и я увидел, как его указательный палец начал очень медленно сгибаться, легко сдвигая курок по направлению к точке моей смерти.

Непропорционально длинная фаланга с заусеницами у основания желтоватого ногтя перемещалась в пространстве со скоростью уставшей улитки, и казалось, что пока силовой контур лучемета замкнется, я успею сделать множество дел. Кинуться вперед и сокрушить врага или, наоборот рвануться в сторону и выпрыгнуть в окно. Даже если бы я разбился после падения с 31 этажа, врачи легко воскресили бы меня, но я не сделал ничего. Моя кровь превратилась в вязкий кисель, и каждое движение давалось с неимоверным трудом. Преодолевая сопротивление перенапряженных мышц, мне едва удалось слегка сдвинуть голову. Раскаленный луч опалил скулу и превратил половину уха в удушливый смрад.

Медленно, как во сне, я низвергся на пол. Я стрелял наобум, не целясь и не намереваясь поразить противника.

Единственным моим желанием было заставить его отпрянуть назад и не дать ему сделать еще один, точный и окончательный выстрел.

На мгновение в глазах потемнело. Яркая вспышка пронзила комнату, разделив свет и тьму. Я увидел безумные глаза Натальи Корф. Бесплотный кошмар бесповоротно извалялся в граните реальности. Никакого Готлиба больше не было. Он исчез. Его место необъяснимым образом заняла несчастная, ни в чем не повинная девушка, которая и упала на матрас с прожженным черепом.

Несколько секунд я продолжал целиться в труп, решительно не понимая, где закончилась реальность, и начался бред. Может быть, один бред наслоился на другой, а мое сознание больше не в состоянии различать явь и наваждение? Я автоматически потрогал раненое ухо.

Оно было в полном порядке. Самое тщательное ощупывание не обнаружило никаких повреждений. Я оглянулся. На стене рядом со шкафом должны были присутствовать отметины от неудачных выстрелов Готлиба. Ничего такого там не было. Кстати, обои давно нужно переклеить. Какие обои? О чем я думаю?! Я снова повернулся к матрасу – труп с дыркой в голове наличествовал на прежнем месте, невзирая на мое страстное желание его там не видеть. Бытие не желало определяться сознанием. Я опустил глаза – в руке лучемет, в памяти которого записано время выстрела и изображение точки прицеливания, поднял глаза – четыре видеодатчика по углам комнаты, бросился на кухню, на ходу тараторя:

— Записи с видеодатчиков минуту назад.

Я сильно рассчитывал на объективность электроники. Мой рассудок хватался за любую соломинку, прекрасно осознавая, что в его распоряжении нет ничего, кроме бессовестно врущих органов чувств. Как, в общем-то, и ожидалось, экран продемонстрировал мне загнанную в угол девушку и меня самого, неспешно ковыряющегося в шкафу, достающего лучемет и хладнокровно жмущего на курок. Безжалостный луч прошил плоть так, будто это было не живое тело, а всего лишь его жалкая тень. Никогда прежде я не видел, как взаправду умирают люди, а тем более, никогда не убивал сам. Почему это случилось со мной? Чья злая воля превратила меня в убийцу? Будущее Светозара Ломакина нарисовалось в моем воображении с потрясающей четкостью. Сознание в автоматическом режиме просчитало наиболее вероятные варианты развития событий и способы хоть как-то повлиять на свою судьбу. Перспектива провести лет пятьдесят на рудниках, а потом до конца дней жить с клеймом убийцы меня не прельстила нисколько. Возможность застрелиться на собственной кухне тоже не сильно воодушевила. Почему-то мне показалось, что лучше всего будет достойно погибнуть в честном бою с милицейскими роботами. Пусть все считают меня борцом с системой, а не заурядным идиотом с воткнутыми мозгами, коим я на самом деле и являюсь.

В прихожей меня ждала куртка разведчика с вшитыми в синтетическую кожу защитными элементами.

Невзирая на совершенно чудовищный вес в 18 килограммов, я с удовольствием носил ее, когда нужно было покрасоваться перед друзьями и особенно перед подругами. На сегодняшнем бенефисе мне полагалось выглядеть безупречно, а ничего безупречнее форменной куртки придумать невозможно. Моим предсмертным желанием стало во всей красе предстать в вечерних новостях, в которых меня, вне всяких сомнений, покажут.

Где-нибудь между сообщениями о неожиданных заморозках в северной Бразилии и вечно актуальными происками калифорнийских террористов вставят кадр с очерченным мелом «мокрым местом». Начальник училища потрясет перед объективами простреленным «каловым» дипломом и скажет прочувствованную речь о моем пренебрежении основами мегаколлективизма.

А может, и не скажет. О чем ему говорить? После такого инцидента его наверняка снимут с должности.

Размечтаться я не успел. Точнее, мне не дали. Дверь распахнулась. Демон дверного замка безропотно разблокировался перед пришедшими. В прямоугольном проеме нарисовались две угловатые фигуры в белых комбинезонах. Угрюмые озабоченные лица выдавали в этих существах натуральных людей, а не андроидов.

Я автоматически поднял руки. Война с живыми представителями органов не входила в мои планы. Уж лучше пятьдесят лет каторги. Я согласен на все, лишь бы никто больше не пострадал.

— Где больная? – рявкнула та фигура, что была крупнее.

«Реаниматоры, – дошло до меня. – Мыслетелефон автоматически связался со „Скорой“ и сообщил о внезапной смерти абонента, если уцелел, конечно».

— Она там, – махнул я рукой в сторону комнаты и вышел на лестничную площадку.

Лифт еще не успел захлопнуть двери после доставки врачей. Я поспешно заскочил в кабину и мысленно приказал: «Первый. Очень быстро». Автоматика безупречно отработала простое задание, и, испытав мимолетное состояние невесомости, я очутился на улице.

Простор огромного голубого неба над головой подействовал ошеломляюще после тесной однокомнатной квартирки. Как же все-таки прекрасен этот мир и как не хочется с ним расставаться. «Из-за тебя другой человек никогда больше не увидит этого неба. Ты должен понести наказание», – безапелляционно сказал я себе, возвращаясь в реальность, где небо может быть только клетчатым.

Ближайший пойнт телепортационной системы находился прямо во дворе моего дома, рядом со стоянкой антигравов. Всего десять шагов от подъезда, и в моем распоряжении вся Земля с ближайшими окрестностями.

Трудодней можно не жалеть, больше они мне не понадобятся. Как назло, рядом с пойнтом выстроилась длинная очередь из школьников, одетых в теплые зимние куртки. Две учительницы, обильно упакованные в меха, поочередно переправляли пионеров куда-то в Гренландию или в Антарктиду. Они ставили своих подопечных на пойнт строго по одному, тщательно проверяли код пункта назначения, а после отправления несколько секунд ждали подтверждения доставки с другой стороны канала. Прервать сей сверхсложный процесс не было никакой возможности, и я рванул за угол, к универсаму. На площади перед ним недавно оборудовали сразу десять четырехканальных пойнтов. В это время дня там обычно не бывает очередей.

Расчет оказался верным, и я без заминок переместился на свою любимую точку в Андах, вдохнул обжигающе холодный горный воздух и, не сходя с места, метнулся в центральный универмаг Красноярска. Потом через Абакан и Дели вернулся в родной Ленинград почти туда же, откуда стартовал. Таким образом, я рассчитывал хотя бы ненадолго ввести в заблуждение систему глобального контроля. Дескать, пока громоздкие вычислительные центры будут отслеживать мои перебежки, у меня, может быть, получится выгадать пять минут на чашечку кофе. Глупо. Сразу же после объявления Светозара Ломакина в розыск первый же пойнт, на который я встану, отправит меня в тюрьму.

Местом для своего ареста я выбрал проспект маршала Казакова. Вполне достойное место, чтобы прожить последние минуты вольной жизни. Стрелять себе в голову или биться насмерть с милицейскими роботами я уже передумал. Безумно хотелось жить. Можно принять любые унижения ради того, чтобы еще раз увидеть Анды, у меня даже возникло искушение выбросить в урну лучемет, чтобы не провоцировать группу захвата, но я побоялся, что оружие может попасть в чьи-нибудь недостойные руки. Зря. Руки, которые были бы недостойнее моих, еще поискать нужно.

Я, не спеша, шел по тротуару, мысленно репетируя свою сдачу властям. Впереди виднелась чугунная ограда Приморского парка. Сквозь решетки можно было разглядеть прилизанные аллеи и мамаш, мирно толкающих перед собой детские колясочки. Вдалеке над густой зеленью громоздились циклопические кубы Института Времени. Солнце играло на зеркальных гранях корпусов, и, казалось, здание само является гигантской машиной времени, пронзившей несколько веков и случайно очутившейся в старинном квартале. Забавно, что за всей этой древнеегипетской грандиозностью крылась такая малость, как перемещение кубического микрона свинца на две микросекунды в прошлое. Я перешел дорогу и свернул на улицу Котина. Небольшое кафе сверкало стеклянными витринами рядом с перекрестком.

Внутри я разглядел всего три фигуры. Для завтрака было поздновато, а для обеда рановато, поэтому заведение почти пустовало. Парадная дверь празднично заискрилась и растворилась в воздухе, едва подошва моего ботинка коснулась первой ступеньки. Не успев войти, я сразу же услышал обрывок чужого разговора:

— Думаю лететь на следующей неделе. Хотелось отгулять положенный месяц, но, боюсь, место займут.

Трое парней моего возраста сидели за угловым столиком неподалеку от неработающего фонтана. Похоже, они, как и я вчера, отмечали завершение обучения и получение дипломов. Везунчики.

— А я в среду на Плутон, – похвастался худощавый сутулый юноша с эмблемой Четвертой партии на стоячем воротничке.

Непонятно, что этот «ботан» забыл на холодной каменюке, затерянной во вселенской тьме? Плутон – это ведь даже не совсем планета. Кусок твердой материи с ненормальной орбитой и населением в три тысячи одичавших астрономов. Там наверняка нет универсамов и бассейнов, без которых такие субтильные существа обходиться неспособны. Уж не знаю, с чего я взял, что «ботан» не сможет выжить без универсамов и бассейнов. Наверное, партийный значок натолкнул меня на мысль о папике с высшим социальным статусом.

— Как ты и хотел, – удовлетворенно кивнул коренастый крепыш в спортивном костюме. – Не понимаю я вас, ребята. Что вы там потеряли? То ли дело я! Пять трудодней за смену, в выходные – на Луну или на Карибы за счет завода, квартира, льготы, статус через десять лет, а у вас там даже в кино не сходить, да и с девушками тяжеловато, наверное.

— С девушками все будет нормально, – убежденно заверил партийный «ботаник». – И трудодней у меня накапает побольше, чем у тебя.

«Нисколько в тебе не сомневаюсь», – со злостью подумал я, усаживаясь за свободный столик. Чернокожий юноша появился почти сразу. Поначалу я принял его за андроида и подивился расточительности второразрядного пункта общепита. Спустя секунду выяснилось, что официант живой, и этот факт окончательно сбил меня с толку. Как разумное существо может браться за работу, с которой легко справится железный ящик на колесиках?

— Вилли, – представился официант.

Под его пиджаком, украшенным эмблемой системы сервисного обслуживания, виднелась мятая футболка с похабной надписью на убундийском. Из-за пояса обрезанных по колено брюк торчал дешевый планшет. Вилли был похож на студента-недоучку, зарабатывающего трудодни для покупки игрового процессора. Непонятно, правда, почему этот паренек пошел в малооплачиваемые «халдеи». На погрузочных работах в порту или в каком-нибудь другом, не менее интересном месте, можно заработать гораздо больше и быстрее. Практичный Нао, например, отпахав всего один сезон на марсианских раскопках, все последующие летние каникулы провел на морских пляжах, соря трудоднями и десятками покоряя женские сердца.

— Чего изволите? – с незнакомым мне акцентом спросил Вилли.

— Холодный борщ или рассольник, жареная курятина, рис с овощами, черный чай с лимоном и сахаром, два хлеба, – автоматически отбарабанил я свой всегдашний заказ, состоящий исключительно из бесплатных блюд.

Опомнился я только тогда, когда Вилли закончил стучать пальцем по панельке наладонника и собрался удалиться.

— Отменяется, – сказал я таким тоном, будто имел дело с роботом. – Новый заказ. Кофе натуральный. Кенийская арабика урожая прошлого года. Или нет! Лучше робуста.

— По буквам, пожалуйста.

— Ро-бу-ста.

— Сложный специальный заказ от полутора трудодней, – предупредил Вилли.

— Сахар желтый и сливки отдельно, – по-королевски распорядился я. – И выпить. Коньяк трудодней за 150. Грамм 600. Сорт на твой выбор. Еще бастурму. Не синтетическую. Нормальную. Человеческую.

Вилли удалился, что-то невнятно бормоча себе под нос. Где-то вдалеке прогрохотал гром. Странно. Грозу назначили на среду, а сегодня только понедельник. По метеоплану предполагалась ясная солнечная погода с небольшими кратковременными осадками. Дождик нужен был исключительно для того, чтобы прибить пыль и не гонять зря поливальные машины. Опять метеорологи что-то напутали. Плевать. Уж что-что, а погода должна волновать меня в самую последнюю очередь. Я погрузился в размышления о том, что прибудет раньше, группа захвата или мой сложный специальный заказ. За окном текла обыденная жизнь большого города. Она будет точно так же течь и тогда, когда я окажусь в каталажке, и тогда, когда лет через сто с меня снимут судимость, и я точно так же буду сидеть в этом кафе и ждать заказ.

Что-то было не так, и я на некоторое время отвлекся от грустных мыслей. По Ленинскому проспекту на непривычно низкой скорости в четыре слоя, вместо трех, предусмотренных на данном участке, шли легковые антигравы. Большегрузов здесь не было, ибо они в центр не допускаются. На развязке с проспектом Жукова плотность машин превысила любые разумные пределы.

Там поток встал. Антигравы буквально лезли друг другу на крыши. Казалось, сейчас они заревут, отрастят клыки с рогами и начнут драться за место под солнцем. Некоторым водителям удавалось выбраться из превратившихся в ловушку силовых коридоров, и тогда их машины мухами разлетались в разные стороны в поисках нормально работающих дорог.

Затор в середине рабочего дня мог означать только одно – где-то случилась авария или того хуже – террористический акт. Плохо, если это так. Хотя мне это должно быть безразлично. Я сам сейчас нахожусь вне закона, как какая-нибудь ультраправая «Либеральная Армада». Чем я лучше террориста? Тем, что убил человека не из-за идеи, а из-за воткнутых мозгов? Но ведь я не хотел… Это было чудовищное стечение обстоятельств… Я же не виноват!

По тротуару мимо кафе прошла высокая девушка в коротенькой юбочке, обнажавшей умопомрачительно красивые ноги. Я невольно проводил их глазами. Спустя мгновение на месте, где только что прошествовало неземное создание, распустился ослепительно яркий цветок взрыва. Огромное витринное стекло, отделявшее меня от улицы, в один миг превратилось в пар. Поток испепеляющего света сжег стойку. Сутулый «ботаник» повалился на пылающий пол, закрывая руками выжженные глаза. Его более удачливые друзья с криками бросились прочь. Их настигла и сбила с ног взрывная волна. По стенам и перевернутым столам застучали поражающие элементы, в форме оперенных дециметровых дротиков. Встретив препятствие, они ввинчивались в него и взрывались. За какие-то доли секунды адские приспособления изорвали на куски всех и всё. От трех друзей осталась лишь быстро обуглившаяся кровавая кашица.

Судьба словно в насмешку уничтожила перспективных молодых специалистов и оставила коптить небо мерзкого втыкана и убийцу. Целый и почти невредимый, я распластался на полу. Форменная куртка успешно справилась с тяжелейшим испытанием. В момент взрыва ткань затвердела, и я не получил ни одной царапины, если не считать изодранных в кровь и местами обожженных кистей рук.

Обычно террористы не ограничиваются одной бомбой, и в ближайшие секунды следовало ожидать продолжения кровавого фейерверка. Отпихнув в сторону изрешеченный и опрокинутый холодильник с напитками, я оторвал живот от обугленных половиц, вскочил на ноги и пробежал четыре шага. Мне хорошо запомнился каждый сантиметр этого неблизкого пути. Вот только момент, когда я укрылся за единственной уцелевшей стеной, не сохранился в моей памяти. Возможно, я потерял сознание и очнулся только оттого, что стих свист второй волны взрывающихся дротиков. Прямо рядом со мной мертвая повариха страстно обнимала покореженную плиту. На месте ее головы зияла пугающая пустота.

Толстое тело не желало расставаться с жизнью и все еще трепетало в предсмертной агонии. Я отвел глаза.

Официант Вилли лежал в углу. Из-за неестественно вывернутых конечностей я опять перепутал его с роботом.

Из разорванного горла Вилли толчками выплескивалась кровь, из сломанной груди торчали острые осколки ребер. В глубокой ране темно-красными виноградными гроздьями надувались и лопались кровавые пузыри.

Я бросился к официанту и большим пальцем зажал разорванную артерию. У этого парня еще был шанс выжить.

«Скорая», – подумал я и услышал унылый голос автоответчика: «Сеть недоступна, сеть недоступна, сеть…», быстро заглушённый короткими гудками. Невероятно.

С тех пор как я во втором классе средней школы установил в свой череп лучшую, по тогдашнему моему мнению, модель мыслетелефона, не случилось еще ни одного сбоя. Сейчас же сверхнадежная система не работала, и это казалось самым страшным из всего, что могло произойти. Я смотрел на свои окровавленные руки, умирающего официанта и слушал гудки разрушенной телефонной сети.

Вилли умер у меня на руках, так и не дождавшись помощи.

Я вытер липкие пальцы об обмякшую куртку. Когда Вилли сделал последний судорожный вдох и затих, все мои переживания превратились в хрупкий сухой лед.

Стали мелкими и неинтересными все неразрешимые проблемы. Одна мысль неустанно сверлила мозг: найти того, кто это сделал. Найти и уничтожить. Я был холоден и бесстрастен, словно робот, исполняющий безусловную программу. Я шел по улице и не вжимал голову в плечи при звуках взрывов. Я старался увидеть и запомнить все. Перевернутые и искореженные машины были похожи на трупы больших домашних животных. Их было жалко почти так же, как искалеченных людей, лежащих рядом. Между воющими от боли окровавленными человеческими существами метались, потеряв разум, те, кому повезло остаться невредимыми. Не в силах что-либо сделать они орали друг на друга и каждую минуту безуспешно пытались связаться с кем-нибудь по телефонам. Чем-то они напоминали верующих, чьи боги забыли про них и уже не отвечали им на их мольбы.

Кое-где к раненым пикировали автоматические медицинские модули. Эти роботы не пользуются телефонной сетью. Они постоянно дежурят в стратосфере и распознают человеческую боль за много километров.

К сожалению, их слишком мало и они слишком слабы, чтобы спасти всех, ведь создавались они исключительно для помощи детям, у которых еще нет мыслетелефонов.

Глыба Института Времени празднично переливалась всеми цветами радуги. Кто-то умело манипулировал защитными полями, виртуозно отражая атаки трудноразличимых с большого расстояния летательных аппаратов. Происходящее не было похоже на террористический акт. Скорее напоминало хорошо спланированное военное нападение. Кто-то нанес по городу массированный бомбовый удар. Но кто? На Земле уже больше ста лет не велись крупные боевые действия. В Солнечной Системе у Человечества вообще нет врагов, если не считать Калифорнийской Конфедерации, но даже с поддержкой пиратствующих сепаратистов из Пояса Астероидов они не могли совершить ничего столь масштабного. Подобное выступление было бы самоубийством для этого карликового буржуазного государства, чьи часы и так уже сочтены. Тогда кто? Пришельцы из глубин космоса? Ерунда. Звездные войны так не начинаются. Хотя откуда я могу знать? Может быть, именно так они и начинаются: взрывы, бомбы, дротики. От мысли о дротиках я покрылся холодным потом, и гипотеза об инопланетных нелюдях перестала казаться мне такой уж невероятной.

Спасательные службы наконец-то очнулись от шока.

Большой грузопассажирский антиграв с громким скрежетом опустился рядом с руинами одного из домов.

Оранжевые фигурки людей и синие силуэты андроидов разбежались по всем направлениям в поисках тех, кому еще можно было помочь. Из того же антиграва выползли три огромных кибернетических паука. Несмотря на чудовищные размеры, механизмы были легкими и мощными. Своими многочисленными захватами они принялись бойко раскидывать завалы, изредка испаряя аннигиляторами особо крупные обломки. Между членистыми лапами чудовищ роились летучие медицинские роботы, которые благодаря крошечным размерам легко протискивались в любую щель и на месте оказывали первую помощь пострадавшим. В совсем уж безвыходном положении эти роботы, скооперировавшись, могли отчекрыжить застрявшему человеку голову, чтобы спасти хотя бы мозг.

Новый бомбовый удар превратил спасателей в визжащие от боли куски рваного мяса и тихие трупы. Меня сбило с ног взрывной волной и швырнуло на тротуар.

Невыносимый грохот отвердел неодолимой тишиной, и прошло несколько минут прежде, чем я снова осознал себя живым. Голова раскалывалась на части. К счастью, не в прямом, а всего лишь в переносном смысле. Я подивился обилию своей крови на поребрике, отер тыльной стороной ладони лицо и попробовал встать. Мир качнулся, но устоял. На перекрестке очень страшно и тоскливо надрывалась сирена горящего пожарного антиграва. Антиграв исторгал из своего разодранного чрева шипящую пену и контуженых пожарников. Сквозь вой и ругань иногда прорывался истошный женский крик и чьи-то стоны.

Десант спасателей полег в полном составе. В строю осталось четыре покалеченных медицинских робота, но они ничего не могли сделать. Раненых и недавно убитых было слишком много, а криоконтейнеров слишком мало. Ампутированные головы некуда было складывать.

К счастью, подкрепление не заставило себя ждать. Над деревьями, выбирая место для посадки, уже барражировали еще два антиграва «Компакт-РАФ» с красными крестами на бортах и днищах. Один из пилотов решительно направил свою машину на газон рядом с галантерейным магазином, и близкий взрыв смачно впечатал пятитонный аппарат в фасад древней многоэтажки.

Второй антиграв, слегка качнувшись на взрывной волне, мягко шлепнулся на иссеченную дротиками клумбу.

Из него никто не вышел. Сквозь продырявленную во многих местах обшивку я увидел, как пилот, разжав окровавленные пальцы, отпустил штурвал и откинулся на спинку кресла.

На Ленинском проспекте выросли серые поганки новых взрывов. Застрявшие в пробке легковушки, кувыркаясь, полетели в разные стороны. Они падали на газоны и тротуары, добивая выживших прохожих. Пропитанный железными осколками и вибрирующий смертью грохот буквально парализовал меня. Только через несколько секунд я вышел из ступора и нашел в себе силы распластаться на асфальте. Что-то больно царапнуло меня по лбу. В асфальте рядом с моей рукой образовались сразу три глубокие выбоины. Мелкое крошево больно оцарапало кожу. С трудом отжавшись от спасительной плоскости тротуара, я бросился вдоль улицы.

Как мужчина, как гражданин, да и просто как вооруженный человек, на глазах которого совершается преступление, я должен был как можно скорее вступить в бой. Я ведь так и хотел поступить, но никак не мог найти, с кем драться. Кто противник? Неизвестно. Откуда наносятся удары? Непонятно. Какая цель у нападающих?

Неведомо. Может быть, и нет никаких пришельцев со звезд? Просто наши яйцеголовые опять перепутали плюс с минусом и выпустили очередного джинна из очередной бутылки. А люди уже начали свято верить, что ничего страшнее самовзрывающихся термоядерных электростанций и нейроинформационных вирусов они выдумать не смогут. А вдруг смогли? Пробили дырку в проклятое прошлое или в светлое будущее и благодарные потомки, объединившись с полоумными предками, решили с нами разобраться? Нет, это фантастика. Скорей всего, дела обстоят не так плохо и это самые банальные пришельцы из космоса решили покорить нашу мирную трудолюбивую планету. Они мечтают похитить наши бессмертные души и выпить весь наш желудочный сок.

Взрывов не было слышно уже сорок шесть секунд, но в небесах нарастал грозный, рвущий барабанные перепонки гул. Долг разведчика требовал от меня выяснить суть опасности, нависшей над Человечеством. Ведь не просто так я выбирал специальность. Совет по профориентации очень настоятельно рекомендовал мне учиться на экономиста, утверждая, что именно на этой стезе я принесу максимальную пользу людям, а для себя нарублю достаточное количество жирных трудодней.

Но тогда, как, впрочем, и всегда, я пошел наперекор доводам разума. Вот и сейчас вместо того, чтобы прыгнуть на дно очень глубокой и безопасной канавы, я резко сменил курс и с максимальной скоростью ворвался в подъезд ближайшей уцелевшей высотки.

Ступени под ногами вздрогнули синхронно с новыми бомбовыми ударами. Вместе со всем зданием затрепетали листья здоровенных фикусов, украшавших лестничные площадки. Перед глазами короткой очередью пронеслись номера этажей. Словно в древнем, мельтешащем кадрами фильме, сквозь пустые рамы промелькнул адский пейзаж подвергшегося штурму города. Дымные столбы подпирали помрачневшие небеса. Сквозь разрывы в облаках виднелись лоскуты голубого неба, напоминающие о совсем недавнем, но уже недостижимом беззаботном прошлом.

Дверь на крышу оказалась распахнутой и висела на одной петле. Я подбежал к ограждению. Гул доносился со стороны Большого Ботанического сада, над которым метались вражеские летательные аппараты. Каждый раз, когда какая-нибудь из черных точек снижалась и вновь взмывала ввысь, на теле города оставалась огненная дымящаяся рана. То пылающая улица, то распластавшееся на земле здание. На нас напали дикари. Цивилизованные люди в первую очередь уничтожают военную технику, а уже потом убеждают безоружных граждан в своей правоте. У меня почти не осталось сомнений: ученые из Института Времени что-то напортачили в своих расчетах и вызвали из небытия наших психически неуравновешенных предков. Страшно представить себе, что начнется, если эти воскресшие из могил питекантропы начнут метать в нас ржавыми атомными бомбами и травить ипритом.

Я завертелся на месте, стараясь одним взглядом охватить все вокруг. В душе смешались веселая злость, охотничий азарт и страх, ритмично сжимающий опустошенные надпочечники холодными костлявыми пальцами.

На время были забыты ненависть и жажда мести. Забыт грядущий приговор, клеймо убийцы и общественное презрение. Забыто все! Так надо. Слезы потом. Сейчас моей планете нужен солдат и победитель.

С башни Госплана небо рассек яркий луч. Он вцепился в одну из хищных мошек и не отпускал ее, повторяя все безумные маневры летательного аппарата. Я автоматически посчитал время. Луч горел ровно пять секунд. В тот момент, когда он погас, вражеский антиграв дернул носом, будто налетел на невидимую воздушную кочку, и устремился к земле, оставляя за собой дымный след грязно-землистого цвета. Агрессоры оказались беспросветно тупыми существами. Пятисекундная очередь – это минимальный стандарт для земного оружия нашего времени. Если они собирались победить нас, то их защита в любом случае должна была выдерживать такой выстрел.

Я достал лучемет. Холодная уверенная тяжесть приятно оттянула руку к земле. По легкому движению пальца из рукоятки выскочила панель прицеливания, которую я немедленно прилепил себе на левую бровь. Черная мягкая бляшка с громким чмоком присосалась к глазу и позволила мне увидеть себя самого через обзорную планку лучемета. Не самое приятное зрелище. Избитый окровавленный гуманоид с испуганными до безумия глазами целенаправленно излучал ненависть и страх во все стороны света. Еще одно касание кончиком мизинца, и у лучемета выросли три мгновенно затвердевших жгутика. Снайперская оснастка работала великолепно, хотя никто никогда не интересовался ее исправностью.

Словно боясь поранить или напугать зверушку, я осторожно посадил лучемет на ограждение крыши. Почуяв опору, он немного потоптался на месте, нахохлился, жгутики слегка искривились, напружинились и надежно закрепились на шершавом бетоне. Все готово. Я отбежал на десяток шагов в сторону и лег лицом вниз, натянув воротник как можно выше на шею, словно ожидал порывов очень холодного ветра. Мыслеуправляемый прицел начал прямую трансляцию изображения из ствола «Громова» прямо в мою глазную нашлепку. Мне осталось только выбрать подходящую цель, и можно считать, что жизнь прожита недаром. Не успел я об этом подумать, как в перекрестие прицела попал черный силуэт вражеского антиграва. Дважды моргнув глазом, я приказал уничтожить цель. Выстрела не последовало.

Директива не прошла. Я продублировал приказ формализованной мыслью. Никакого эффекта. Похоже, слетел блок дистанционного управления. Пришлось, не теряя времени, вернуться к оружию.

Чуя близкую поживу, лучемет стал похож на маленького голодного хищника. Он нетерпеливо перебирал лапками и не сводил твердого хоботка с будущей жертвы. Раньше я не думал ни о чем подобном, но сейчас, когда нужно было дергать ожившее оружие за курок, мне показалось, что есть в этом действии какое-то извращение. Стараясь не сбить прицел, я указательным пальцем нежно надавил на спусковой крючок и одновременно большим пальцем опустил фиксатор. Картинка в дистанционном прицеле пропала. Лучемет изрыгнул толстую струю разъяренных фотонов. Я отполз на полтора метра назад. Лазерный луч уносился вдаль, замысловато рыская по небосклону. Очевидно, цель пыталась уйти из-под обстрела, но интеллектуальный блок «Громова» не позволял ей этого сделать. Батарея лучемета иссякла раньше, чем через пять секунд. Сказалась безумная перестрелка в моей квартире. В прицеле опять появилось изображение антиграва. Вражеская боевая машина ничуть не пострадала. Она качнула крыльями и изменила курс. Клюв черной птицы теперь был направлен строго на меня. Мне почудилось, что я увидел злые глаза пилота сквозь непрозрачные бронестекла кабины. Инстинкт самосохранения опередил мысль. Перепрыгнув через ограждение, я бросился прочь с крыши. Далеко внизу тошнотворно медленно поползла земля. На том месте, где только что находились мои ноги, неспешно расправлялись лепестки взрыва, разлетались во все стороны куски древних бетонных плит, гнулись обнажившиеся железные прутья и рушились межэтажные перекрытия.

Я всей душой стремился вниз, к спасительному газону, но не успел. Раскаленные когти осколков вонзились в мою спину и погасили мир.

Глава 2. Старые друзья

Сознание вернулось внезапно и резко. Будто кто-то включил свет в пустой комнате, и черное звонкое небытие вмиг раскололось стерильной белизной больничной палаты, шорохом простыней и густой лиственной зеленью за огромным окном. «Наверное, мне все приснилось», – неторопливо подумал я и поверил в свою выдумку. На душе сразу стало хорошо и спокойно. Страшные воспоминания, словно детали детской головоломки, соединились между собой и образовали яркую смешную картинку. «Возможно, что в пьяном виде мне довелось свалиться с унитаза, – радостно предположил я. – Падение оказалось тяжелым и без травм не обошлось. Из-за удара головой о кафель мне прибредились два убийства одной и той же девушки, кошмарная бомбардировка города и кровавый фарш на тротуарах. Конечно же, это все не может быть ничем иным, кроме пьяного бреда!»

С каким наслаждением я предстану теперь перед товарищеским судом и понесу заслуженное наказание в пятнадцать суток принудительных работ. Ведь с пьянством и в самом деле надо бороться, пресекать, так сказать, в зародыше. Мне представилось, как славно я буду рассекать по аллеям какого-нибудь парка на маленькой уборочной машинке, собирать мусор, чинить качели и рыхлить землю на клумбах. И так целых две недели.

Красота! А может, выбросить этот свой «каловый» диплом и пойти в вольные дворники? Несложная высокооплачиваемая работа. Никакого риска. И плевать, что непрестижно и неперспективно, зато проживу долго и счастливо.

Я бросил влюбленный взгляд на стены, покрытые снежно-белым кафелем, на светящийся фиолетовый потолок, на дежурного робота внимательно всматривающегося в меня тарелкообразными телеметрическими датчиками. Стоило мне сделать движение и машина, похожая на гигантское насекомое, приветливо заморгала индикаторами. Почти сразу в палату вошла медсестра. Какая красотка! Интересно, их специально одевают в короткие халатики, чтобы пробуждать в пациентах интерес к жизни? Или это личная инициатива благородных служительниц змеи и чаши? Я бы на месте руководства выдавал таким изобретательным сестричкам специальные премии в размере прямо пропорциональном длине обнаженных ног. Надо будет подать рационализаторское предложение. Вдруг трудодней на халяву нарублю?

В руках медсестра держала проволочные «плечики» с помятым бесплатным костюмом очень старого покроя.

— Товарищ Ломакин, ваша одежда пришла в полную негодность. – Медсестра строго оскалилась, показав длинный ряд ровных мелких зубов. – Мы были вынуждены утилизировать ее.

— И куртку? – простонал я.

— Да. И куртку. Вы остались без верхней одежды. Распределители сейчас закрыты и не выполняют заказы. Некоторое время вам придется пользоваться одним из наших дежурных костюмов. Мы будем очень благодарны, если вы его вернете, когда в нем отпадет необходимость. – Чувствовалось, что этот текст она произносит далеко не в первый раз и даже уже не очень понимает, что говорит.

— Вернуть? Этот замечательный костюм? А то вам не в чем будет хоронить мертвых бродяг? – зло пошутил я, намекая на низкое качество одежонки. – Обязательно верну. Пол вашей тряпкой помою и верну.

Только после того, как эти слова выскочили из меня, я сообразил, что распределители обычно закрывают по очень веским причинам. Всмотревшись в небрежно подкрашенное лицо медсестры, я без труда нашел на нем следы бессонной ночи и тень огромной непонятной ненависти. До меня дошло, что мне ничего не пригрезилось, бомбежка была на самом деле, и мое высказывание о мертвецах прозвучало просто отвратительно. От испепеляющего взгляда женщины мне сразу стало очень неуютно. Я замолчал и отвернулся.

Было слышно, как она повесила костюм в стенной шкаф и, тяжело прошагав по палате, остановилась рядом с медицинским роботом. Робот жалобно пискнул, словно она дернула его за особо чувствительный рецептор. Медсестра теперь уже не казалась мне стремительной и грациозной. Очень некрасивая громоздкая женщина, которой давно следовало подумать о пластическом хирурге или даже о замене всего тела. Как тошнотворно смотрятся ее обнаженные коленки. Какое у нее сердитое лицо. Настоящее чудовище. Как она могла показаться мне симпатичной? Наверное, когда в первую секунду осознаешь, что каким-то чудом остался жив, все вокруг кажется привлекательным.

— С вами все в порядке, – громогласно объявило чудовище, пощелкав кнопками на пульте управления роботом. – Мы заменили вам селезенку, оба легких, удалили восемнадцать осколков, срастили семь сломанных ребер и установили протез вместо раздробленного позвонка. – Выражение лица медсестры несколько смягчилось.

По-видимому, список выполненных работ согрел ее профессиональное сердце.

— По нормам мирного времени, вы еще не готовы к выписке, но сейчас у нас большой дефицит мест. Вам придется продолжить лечение амбулаторно. Соответствующие рекомендации и медикаменты вам будут выданы.

Вот и прозвучало страшное: «по нормам мирного времени». Кровь на тротуарах мне не приснилась.

— Сколько я здесь провалялся?

Она задумчиво посмотрела в потолок и, очевидно, получив справку из регистратуры, бодро отрапортовала.

— Двадцать два часа десять минут. Объективного времени, конечно.

— Темпокамера? – со знанием дела поинтересовался я.

— Безусловно. Человечеству нужны солдаты, и вас не стали откладывать в долгий ящик. Мы поместили вас в темпокамеру сразу после того, как провели все необходимые процедуры. Для вашего тела прошло полгода субъективного времени. Полностью завершить лечение не удалось из-за недостатка темпокамер.

У меня возникло ощущение, что она дословно пересказывает мне все, что диктует ей робот из регистратуры. Только сленговый оборотец «долгий ящик» придал ее монотонному монологу некоторый налет человечности. «Долгим ящиком» в медицинских учреждениях называли анабиоз, в который погружали тяжелораненых или недавно убитых, когда не могли оказать им немедленную помощь.

— Есть хочется, – пожаловался я, переварив полученную информацию.

— Ваш организм обеспечен всеми необходимыми питательными веществами, – отрезала она и снова защелкала какими-то кнопками. – Следующий прием пищи – за пределами стационара. Документы для вашей выписки оформлены и зарегистрированы. Мы вас не задерживаем.

Намек был более чем прозрачен, но я ждал, когда эта дамочка выйдет, чтобы спокойно облачиться в «дежурный костюм». Не в моем стиле – бегать голышом в присутствии малознакомой женщины. Однако медсестра безжалостно игнорировала мои мучения. Даже закончив работу, она так и торчала рядом с притихшим роботом. Наверное, ей нужно было подготовить палату для следующего пациента и она, в свою очередь, ждала, когда я оденусь. Вздохнув, я скинул одеяло прямо на пол и встал. Колени слегка дрожали. Шесть месяцев в темпокамере не прошли даром, и первое время меня будет покачивать из стороны в сторону. Но все же это лучше, чем полная замена тела, когда целую неделю попадаешь ложкой в ухо вместо рта, а ковыряние в носу превращается в опасную для зрения процедуру.

— Я хотела предупредить вас, товарищ Ломакин, – сказала медсестра у меня за спиной.

Ее голос и до этого не отличался нежностью, однако сейчас в нем лязгнуло самое настоящее железо.

— Предупредить? О чем? – Я старался не очень поспешно натягивать бесплатные черные трусы, дабы она не решила, будто я смущен или стесняюсь.

— Полчаса назад прибыли агенты КБЗ. Они ждут вас, – громким свистящим шепотом сообщила она.

— Ка-Бэ-Зэ, – потрясенно повторил я.

Как много в этом слове… У меня внутри стало холодно. За рядовыми втыканами «кабздецы» не приходят.

Значит, они обнаружили запись моей беседы с Готлибом. Все правильно: нашли труп Корф и подняли всю документацию. Странно, что мне дали прийти в себя, а не отправили сразу из темпокамеры в тюрьму. Надежда на то, что все будет хорошо, развеялась, как дым от сожженного в микроволновке диска с запрещенным фильмом. Все плохо! Все очень плохо! И самое плохое то, что я ни в чем не виноват. Гораздо легче подниматься на эшафот, если сзади волочится пыльный шлейф грехов. А когда безгрешен практически как ангел, любое наказание можно смело умножать на десять, и элементарная пощечина способна убить, если она незаслуженная. Кажется, я начинал понимать Христа. Вот кому было реально туго.

Я неторопливо оделся, чувствуя себя Коперником, которому вот-вот предстоит предстать перед судом разъяренных инквизиторов. С беспредельным величием я застегнул пиджак на единственную пуговицу и помахал рукой медсестре. Она недвижно застыла рядом с роботом. Я так и не понял, сочувствовала она мне или нет.

Если не сочувствовала, то зачем рассказала про агентов? Хотела увидеть, как я испугаюсь? Автоматическая дверь палаты хищно распахнулась, едва я сделал к ней шаг. Наверное, дверь тоже считала, что я отпряну назад, забьюсь в угол и начну хныкать от страха. Не дождетесь!

В коридоре, справа и слева от дверного проема, двумя могучими атлантами высились массивные фигуры жандармов. Фосфоресцирующие черепа на их рукавах заставили меня на мгновение остановиться. Я почувствовал, как уменьшаюсь в росте, как моя спина изгибается, а лицо приобретает плаксивое выражение. Все еще не верилось, что они пришли именно за мной. «Отряд по подавлению мятежей», – прочитал я на нашивке одного из жандармов и похолодел. Мои еще не совсем окрепшие ноги стали совсем ватными. Я из последних сил изобразил неубедительное подобие улыбки и вышел в коридор, ожидая, что прямо сейчас на мои плечи опустятся тяжелые длани псов закона.

Жандармы даже не посмотрели на меня. Арестантский ошейник не защелкнулся у меня на шее. Не за мной, что ли? Я начал неуверенное перемещение вперед. Шел нарочито неспешно, чтобы эти двое не подумали, будто я хочу от них сбежать. Они и не думали. Похоже, они вообще никогда не думали. Они просто двинулись следом. Услышав за спиной тяжелую поступь, я свернул к окну и остановился. Жандармы замерли у лестницы. Уходить они явно не собирались, но и не приближались, словно наивно полагали, что я не замечу их присутствия. Странное поведение страшных людей. Не очень похоже на то, что меня взяли под стражу. Скорее напоминает почетный караул. С какого втыка мне эскорт? Да еще такой, что врачи шарахаются.

Мимо окна промчался дымящийся антиграв с эмблемой 26-го медкомплекса Ленинграда. Он вильнул скособоченным стабилизатором и с грохотом рухнул на посадочную площадку. Там, вокруг приемных порталов госпиталя, образовалась пробка из карет «Скорой помощи». Среди застывших в жестком клинче машин метался одинокий гаишник, пытающийся хоть как-то разрулить ситуацию. У него под ногами путался младший медперсонал, норовивший чуть ли не по крышам антигравов доставить раненых внутрь здания. Некоторые сообразительные водители поднимали машины в воздух и разгружались прямо в окна второго и третьего этажей.

Медсестры и медбратья при этих операциях проявляли воистину акробатическую сноровку и самоубийственную отвагу.

Оглянувшись на свой жандармский эскорт, я помахал ему рукой и спустился вниз по лестнице. Тяжелые подошвы жандармов угрожающе грохотали вслед за мной.

Я остановился. Грохот стих. Что все это значит, в конце концов? Кто-нибудь объяснит мне, в чем дело? Может быть, просто поговорить с этими ребятами? Я уже развернулся к жандармам, чтобы потребовать объяснений, в этот момент мне на плечо легла чья-то рука.

— Товарищ Ломакин?

— Да. Это я. – Оборачиваться не хотелось.

Наоборот, появилось непреодолимое желание максимально оттянуть окончательное прояснение ситуации.

Стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, я повернул голову. Рядом со мной стоял взмыленный толстый и совершенно лысый негр. По моим ноздрям резанул запах пота, перемешанного с сомнительным ароматом очень сильного дезодоранта. Невероятное амбре!

Живой человек не может так пахнуть. Мой нос наполнился соплями, а на глазах выступили слезы. Неужели у меня аллергия на негров? К счастью, платок с эмблемой госпиталя оказался на своем стандартном месте, в нагрудном кармане пиджака. Всякой ерундой, вроде раскладки платков, обычно занимаются роботы, а они никогда ничего не забывают.

— Товарищ Ломакин, – негр был слегка озадачен моими гримасами и оглушительным чиханием. – С вами все в порядке?

— Да. Простите. Все хорошо, – почти членораздельно произнес я и снова чихнул. – Немного не долечился. Извините, пожалуйста.

— Я – Сис Лавилья, агент КБЗ. – Он сунул мне под нос жетон, хорошо знакомый мне по фильмам.

Щит, меч и красная пятиконечная звезда с серпом и молотом в центре. Личный номер как будто случайно прикрыт большим черным пальцем со щербатым розовым ногтем.

— Извините за конвой, – Сис мотнул головой в сторону жандармов за моей спиной. – Но вы теперь человек со степенью «А», то есть очень важная персона.

Степень «А»? Неслабо. За какие заслуги мне такой королевский почет? Они все с ума посходили, пока я сращивал кости в темпоральной камере? Или это такая хитроумная технология ареста?

— Вы, очевидно, ошиблись. – Я сделал шаг назад. – Вы перепутали меня с кем-то. Я не тот, кого вы ждали.

— Пройдемте, товарищ Ломакин. – Сис Лавилья учтиво показал мне на дверь госпиталя. – Я здесь по поручению члена Правительства Солнечной Системы, имя которого не могу вам назвать. Я должен немедленно доставить вас в безопасное место. У меня есть приказ не настаивать, если вы твердо откажетесь следовать за мной, но в то же время я должен постараться быть максимально убедительным.

Мою фамилию он называл правильно, следовательно, если кто и ошибся, то не Сис Лавилья, а его начальник. С ним и придется решать все вопросы.

— Вы согласны последовать за мной? – Он с заметным интересом ожидал ответ.

— Да. – Мой кивок послужил сигналом к появлению сразу двух десятков жандармов, которые заботливо обступили нас со всех сторон.

Увидев мое озадаченное лицо, Сис успокаивающе заулыбался и очень выразительно показал жестами, что ему непременно отрежут голову, если со мной что-нибудь случится. Забавный негр. Он начинал мне нравиться. Агент галантно взял меня под локоток и препроводил к выходу. Старинные стеклянные двери были заблокированы в открытом положении двумя кирпичами и жалобно позвякивали, когда мимо них проезжали каталки с новыми пациентами. В вестибюле суетились люди.

Все они были грязными и озлобленными. Отовсюду слышались короткие приказы, слегка усиленные усталым матом. Санитары в замаранных кровью балахонах с большими красными крестами на спинах и пожарники в потемневших от копоти скафандрах угрюмо перетаскивали раненых. Мускулистый хирург прямо на полу деловито отрезал голову милиционеру с пробитой навылет грудью. Рядом скулила от ужаса юная практикантка.

Она держала в руках анабиозный бак, из-под крышки которого вырывались густые клубы испаряющегося азота.

Мощные, закованные в броню и экзоскелеты, жандармы образовали живой коридор от ступеней госпиталя до гостеприимно распахнутой дверцы правительственной «Чайки». Подгоняемый Сисом, я не успел опомниться, как очутился в кожаном чреве бронированного лимузина. Рядом со мной плюхнулся на сиденье агент КБЗ. Едва слышно клацнула захлопнувшаяся дверь. Машина сорвалась с места. Меня отшвырнуло на мягкую, как облако, спинку кресла.

— За что такое счастье? – спросил я, ошалело оглядываясь назад.

За «Чайкой», окруженной эскортом одноместных антигравов, следовал патрульный космоплан дальнего охранения. Он не был предназначен для полетов на низких высотах, да еще и в плотных слоях атмосферы.

Обычно эти аппараты сопровождали пассажирские лайнеры на рейсах между марсианскими космопортами и планетами системы Юпитера. Если это чудовище приволокли сюда, значит, кому-то очень сильно понадобилась невероятная мощь его орудий.

— Выпьешь? – Сис откинул роскошную медийную панель, скрывавшую замаскированный бар.

Все-таки у этого негра, несмотря на место работы, хорошие манеры. Пожалуй, я был к нему несправедлив.

Не исключено, что в обычные дни и запах от него исходит вполне обыденный. Может быть, он даже благоухает, как утренняя роза, но сегодня день очень плохой. Пожалуй, если бы можно было извиниться за оскорбительные мысли, я бы сейчас так и сделал.

— «Дюшес-СТК» есть? – нахально спросил я.

— Дерьма-с не держим-с. У нас не подпольный свингклуб, чтобы стимуляторами баловаться. – Он протянул мне холодную банку клюквенного морса. – Пожалуй, тебе и этого хватит для бодрости.

Гад! Африканское животное! Подумать только, за пять минут я два раза ошибся в одном и том же человеке. Удивительно. Всегда считал, что умею разбираться в людях.

— Куда движемся? – поинтересовался я, принимая угощение.

Сис не стал замысловато выкручиваться или нагло врать. Но не сказал и правды. Просто промолчал. Скорчил таинственную рожу, выпучил глаза и развел руками, показывая, как сильно он хотел бы все мне рассказать, но некие высшие интересы Человечества заставляют его держать язык за зубами. Почему эти чернокожие так любят кривляться?

Космоплан ревел где-то над крышей несущегося на минимальной высоте лимузина. За окном промелькнула Лиговка, дом Перцова и свежие руины Московского вокзала. Низко парящая над дорожным полотном «Чайка» разбрызгала огромную лужу пожарной пены. У длинного ряда продолговатых блестящих свертков, разложенных на тротуаре, кортеж почтительно притормозил. Некоторые свертки были открыты, и спасатели упаковывали в них обугленные куски человеческих тел.

— Кто на нас напал? – тихо спросил я, когда мы миновали унылую вереницу мертвецов.

— Точно неизвестно, – быстро ответил Сис. – Люди.

— Люди? Какие люди?

— Генетически неотличимые от нас.

— Откуда у них столько оружия?

— Неизвестно. Не считая детей, они убили пятнадцать тысяч восемьсот сорок шесть человек. – Сис горестно покачал головой. – И продолжают убивать. Сейчас бомбят Дальний Восток и Новую Зеландию. Пятнадцать тысяч восемьсот сорок шесть человек уже мертвы.

Похоже, что страшное число не выходило у него из головы и беспрестанно сверлило мозг.

— Откуда такая точность? Многих ведь еще не откопали.

— Мыслетелефоны. – Агент КБЗ постучал себя по виску.

Действительно. Демоны телефонных станций мгновенно подсчитали количество внезапно отключившихся абонентов. Многие мобильники успели передать сообщения о тяжелых ранениях, многие доложили о смерти владельцев. Где-то в этой какофонии смерти затерялся сигнал, посланный телефоном Корф. Вражеская бомбежка на некоторое время скрыла мое преступление.

Надолго ли? Скорей всего, нет. Ведь с каждым покойником будут разбираться отдельно. Поднимут все доступные материалы и просмотрят все видеозаписи. Каждый личный файл должен быть закрыт по всем правилам.

«Чайка», не успев разогнаться, притормозила и прижалась к обочине, уступая дорогу ревущей и сверкающей спецсигналами веренице машин «Скорой помощи». Негр достал носовой платок и начал шумно сморкаться, украдкой смахивая слезы. Я отвернулся. Страшно видеть здорового мужика плачущим от бессилия.

Свернули. Проехали Александро-Невскую лавру и корпуса семинарии. Они уцелели. Наверное, Бог сохранил.

Миновав набережную Обводного канала, лимузин нырнул в тоннель. Рев космоплана стих позади. Эскорт тоже отстал. За окном полыхнуло радужное зарево силового поля, реактор под капотом «Чайки» облегченно вздохнул, и скорость резко увеличилась. Машину принял под свое покровительство демон тоннеля.

— Куда мы едем? – снова спросил я, не надеясь получить ответ.

— В главный корпус Института Времени, – равнодушно сказал Сис.

— А разве он не в другой стороне?

— На Казакова пустышка. – Сис принялся тщательно полировать платком свою потную блестящую лысину. – Мы давно забыли, что такое война, но что такое секретность, мы еще помним. – В его словах сквозила нескрываемая гордость.

— Если мы предприняли меры предосторожности, значит, мы ждали врагов? – предположил я.

— Врагов, как и друзей, следует ждать каждый день.

«Чайка» миновала три телепортационных колодца и через несколько минут остановилась у массивных ворот, слабо освещенных тусклым светом, еле сочащимся из желтых плафонов на потолке. Было слышно, как неустанно двигаются челюсти шофера, жующего жевательную резинку, как стучит мое сердце, как потрескивает металл остывающего реактора. Прошла целая вечность, прежде чем тяжелые створки неторопливо разъехались в стороны. «Чайка» скользнула вперед и помчалась над обычным трехуровневым шоссе, нагло заняв четвертый спецэшелон. Вокруг расстилались бескрайние поля. Ближе к горизонту безупречная зеленая плоскость сминалась невысокими холмами, окруженными полупрозрачными рощицами. Машина жадно поглощала километры, неумолимо приближаясь к циклопическому сооружению Института Времени, точной копии здания, до недавнего времени украшавшего проспект маршала Казакова. Было довольно странно видеть знакомое с детства строение на фоне чужого пейзажа.

«Какая крутая секретность, – с насмешкой подумал я. – Надежно спрятанный от врагов институт можно запросто разглядеть с Луны в любительский телескоп».

«Чайка» затормозила у главного входа. По ступеням навстречу машине спустился высокий худощавый старик в строгом костюме. Едва моя нога коснулась дорожного покрытия, как его морщинистое лицо исказилось от отвращения, подбородок задрожал, а всклокоченные седые волосы зашевелились на голове подобно лапкам психически неуравновешенного паука. Ошибки быть не могло. Он ненавидел меня. Мне захотелось вернуться в уютную кожаную полость лимузина, но Сис уже тянул на себя ручку, чтобы захлопнуть дверь.

— Ты? – прошипел старик, и его тонкие пальцы сжались в кулаки.

— Не-а. Не я, – миролюбиво улыбнувшись, сказал я, хотя надо признать, грозный вид встречающего сильно меня смутил.

— Васнецов? – Его брови удивленно изогнулись.

Так и знал, что меня с кем-то перепутали. Степень «А» предназначалась вовсе не мне, а некоему Васнецову.

Сис Лавилья – идиот. Он все перепутал! Сегодняшний вечер я встречу в тюрьме. В одиночной камере для убийц.

— Вы ошиблись, меня зовут Светозар Ломакин, – тихо поправил я старика и беспомощно оглянулся на агента КБЗ, который, так и не захлопнув дверь, высунулся из «Чайки» и озадаченно воззрился на моего собеседника.

— Сиська, ты кого привез? – Взбалмошный старикан сменил предназначенную для уничтожения цель и угрожающе двинулся на негра. – Тебе что было приказано? Я сейчас всю шкуру с твоей задницы спущу, бибизяна смердючая. По пальмам будешь прыгать вместе с родственниками.

— Товарищ Брыгсин, я попросил бы вас обойтись без пещерного расизма. – Сис выскочил из машины и встал рядом со мной.

Он упруго подпрыгивал на полусогнутых ногах, будто готовился к боксерскому поединку. Старик мне тоже не понравился, но не настолько, чтобы его бить. Однако теперь на моей стороне, кроме морального преимущества, был численный перевес, и если дело дойдет до драки, то я помогу агенту аккуратно скрутить ополоумевшего товарища Брыгсина. По напрягшейся шее негра и по его бычьему взгляду я понял, что старик рискует недешево расплатиться и за бибизяну, и за «родственников». Как бы не пришлось защищать его от Сиса.

Ситуация разрешилась сама собой. Без моего участия.

— Извини, Сис, – старик резко сбавил обороты, но это не выглядело как трусость, скорее как проявление мудрости. – Я очень нервничаю. Ты же понимаешь, на кону миллионы жизней. Ты уверен, что не ошибся?

— Доставка произведена в соответствии с заказом товарища Первого. В заявке был указан Светозар Ломакин, степень «А». ДНК и личный идентификационный код полностью совпали. – Негр обиженно запыхтел. – Вы сомневаетесь в моем профессионализме?

— Я думал… – Старик яростно куснул себя за нижнюю губу и сморщился от боли. – Извини, товарищ Лавилья. Очевидно, меня не полностью проинформировали. С меня коньяк. – Он протянул Сису морщинистую руку.

Тот помялся и, умильно оскалившись, пожал ее.

— Разопьем его вместе, но только после победы, товарищ Брыгсин.

Сис поспешно вернулся в «Чайку». Дверь хлопнула, машина приподнялась над дорогой и, быстро набрав скорость, умчалась прочь. Я проводил ее взглядом.

— Значит, тебя зовут Светозар. – Старик ласково обнял меня за плечи и подтолкнул к широкой парадной лестнице. – Прошу прощения за безобразную сцену. Нервы.

— Ну что вы… Конечно же… Не стоит извиняться… – любезно залепетал я.

— И все же, прошу простить меня, товарищ Ломакин, – голос Брыгсина снова стал жестким и злым.

Я почел за лучшее заткнуться и кивнуть, принимая извинения.

Мы быстро преодолели несколько десятков ступенек и выбрались на посадочную площадку перед главным входом. Вместо мирных антигравов на стоянке замерли пять приземистых модулей противометеоритной обороны. Судя по опознавательным знакам, их недавно притащили с Луны. Брыгсин быстрым шагом прошел миом модулей и вбежал в вестибюль, увлекая меня за собой.

Длинный ряд пойнтов с номерами заменял сотрудникам института лифты и эскалаторы. После мгновенного перемещения через телепорт, помеченный числом «11», мы очутились в тесной низкой комнатке. Сквозь легкую муть мощного силового поля на нас взирал мрачный охранник, закованный в тяжелый меркурианский панцирь. Через прозрачное забрало шлема было видно, как по его лицу ручьями стекает пот. Другие два охранника, укрывшихся в нишах, выглядели посвежее и пободрее своего коллеги, но ни формы, ни боевых экзоскелетов на них не наблюдалось. Скорей всего, это были наспех вооруженные сотрудники института. Дилетанты! Один из них держал в руках «Скорпион», а ведь почти все нормальные люди знают, что применять «Скорпион» без защитного скафандра нельзя. Испаришься сам после первого же нажатия на курок.

— Имя-фамилия, – как из ведра прогудел закованный в панцирь охранник.

— Владимир Брыгсин, – быстро и привычно сказал мой спутник. – Привет, Олег.

— Привет. Допуск есть, – шлем утвердительно мотнулся вперед.

— Светозар Ломакин, – не дожидаясь вопроса, представился я.

На этот раз охранник довольно долго пялился на монитор.

— На личное дело давно фотографировались? – наконец спросил он, с легкой угрозой в голосе.

— Собирался зайти на следующей неделе, – я смущенно пожал плечами. – Какая разница? Ведь существуют другие способы идентификации.

— Товарищ Брыгсин, подтвердите, пожалуйста, личность, посетителя.

Старик замялся. Чувствовалось, что в его голове составляется длинная цепочка доводов и аргументов, объясняющих, почему меня надо пропустить, хотя он сам подтвердить мою личность не может, потому что пять минут назад впервые увидел мое лицо, приняв меня при этом за совсем другого человека.

— Подтверждаю, – старик решительно кивнул головой. – Этот молодой человек прибыл по приказу товарища Первого. У него степень «А».

— Под вашу ответственность, товарищ Брыгсин. Проходите.

Силовое поле погасло. Охранник сделал шаг в сторону, пропуская нас к крошечной дверце, таившейся у него за спиной. Брыгсин, оттерев меня плечом, нырнул под низенькую арку и засеменил по коридору. Боясь отстать от шустрого старика и заблудиться, я поспешил за ним. Мы миновали несколько плохо освещенных развилок, два раза повернули направо и три раза налево. После каждого поворота нас куда-то телепортировало, но всякий раз мы оказывались в низком узком коридоре, неотличимом от того, из которого мы только что переместились. В конце концов, старик остановился рядом со старинной железной дверью. Усыпанная заклепками и коричневая от ржавчины поверхность внушала глубокое, почти атавистическое, почтение. Блестящая золотистая табличка, закрепленная на уровне глаз, гласила: «Бункер максимальной защиты». Несколько минут мы стояли молча. Я уважительно погладил шероховатый древний металл. Дверь была теплой и слегка вибрировала, словно живая.

— Значит, так, товарищ Ломакин. Тебя ждет… М-м-м, – Брыгсин пожевал губами. – Назовем это комиссией. Тебя ждет комиссия, которая должна санкционировать одно очень рискованное мероприятие. Работа предстоит сложная, но она не выходит за рамки стандартного призывного контракта. Ты военнообязанный?

— Дурацкий вопрос, – я возмущенно насупился.

— Служил? – тон вроде бы немного смягчился. – Спасатель, пожарник, милиционер, медбрат?

— Я на разведчика учился. У нас срочная входит в курс. – Очень странно, что этот человек так мало знает обо мне.

— Отлично, – мрачно кивнул Брыгсин. – Задание почти полностью соответствует специальности разведчика, хотя лучше бы ты был милиционером. Другое дело, что молодой специалист без опыта нам на хрен не нужен. – Он с неожиданным отвращением измерил меня взглядом. – Я вообще не понимаю, почему пригласили именно тебя. Здесь должен стоять совсем другой человек. Человек, который не один раз прошел через ад, которому сам черт не брат. Он, конечно, подонок и мерзавец, но я бы предпочел, чтобы это дело поручили именно ему. Петру Васнецову!

— Если я не ошибаюсь, товарищ Первый приказал прибыть мне, – торопливо перебил я. – Так что простите, но послужить Человечеству на этот раз придется Светозару Ломакину. Петр Васнецов пусть постоит в сторонке.

— Подумай. Как только ты войдешь туда, ты не сможешь отказаться от того, что тебе предложат.

По его голосу чувствовалось, что ему проще убить меня, чем пустить за ржавую дверь.

— Открывайте! – потребовал я.

Старик толкнул дверь кулаком. Створка не поддалась.

Он налег на нее всем телом. Мне пришлось помочь ему, так как его хлипкая мускулатура явно не справлялась с примитивной механикой. Заскрипели ржавые петли. Лязгнули автоматические засовы. Средневековье какое-то. Не хватает только скелета, прикованного цепью к стене. За дверью таилась маленькая квадратная комнатенка с выгнутым в виде купола потолком. В центре помещения стояли три близко сдвинутых друг к другу кресла. При виде этих кресел мне стало тоскливо и страшно. Заныл затылок. Дверь со скрежетом закрылась за моей спиной. Старик остался снаружи.

Кроме меня, в помещении находился только один человек, но и этого одного было вполне достаточно, чтобы замереть в почтительной позе и изобразить на лице высшую степень обожания. Впрочем, я никогда не страдал излишней впечатлительностью, хотя, надо признать, был сильно ошарашен, оказавшись без предварительных церемоний пред ликом Верховного Правителя Солнечной Системы. Теренц Золин совсем недавно сменил старца Ким Чен Ли, и его внешность еще не вызывала священного трепета или какого-то сверхглубокого уважения, но все же это был лидер Человечества.

Увидев меня, Верховный проворно выскочил из кресла, сделал шаг вперед и демократично протянул мне руку. Его маленькие, широко расставленные глазки тщательно ощупали меня с ног до головы. Мне показалось, что из глубины его зрачков за мной внимательно наблюдает какое-то умное, расчетливое и не совсем живое существо. Нет, не робот, а нечто такое, что трудно объяснить и что страшно представить.

— Золин, – представился правитель. – Теренц Золин.

— Я знаю.

— Совсем неудивительно то, что вы знаете про меня. Про меня любая собака знает. – Его лицо застыло, словно замерзшее желе, сквозь холодную равнодушную маску снова проступило что-то мертвенное. – А вот все ли вы знаете про себя? – Он бросил на меня быстрый взгляд и сразу отвел глаза, будто боялся, что я увижу в них что-то мне не предназначенное.

— Конечно. – Я хотел ответить более резко, но должность собеседника требовала некоторого пиетета.

— Я бы на вашем месте не был столь категоричен, – Верховный нахмурился. – Простите, забыл вашу фамилию, товарищ.

— Ломакин, – подсказал я.

На моей физиономии, очевидно, отразилось безмерное удивление. Он не помнил мою фамилию, хотя сам приказал доставить сюда именно меня, да еще и присвоил мне степень «А»!

— Товарищ Ломакин, прошу вас сесть здесь, – он указал на одно из кресел. – Это ваше место. Оно было, есть и будет вашим всегда.

Я присел на самый краешек, соображая, за что мне такая честь? Ни с того ни с сего стал владельцем столь авторитетного кресла. Почти что трона. Золин еще раз внимательно посмотрел на меня и усмехнулся.

— Хм. Ну, разговаривать нам пока не о чем, поэтому перейду сразу к делу. Кстати, предупреждаю на будущее – я защищен индивидуальным силовым полем. Оно сработает, если дистанция между нами сократится до пятнадцати сантиметров.

— Чего? – переспросил я и подумал, что по какой-то загадочной причине не понимаю, о чем он говорит.

— Ничего, Ломакин. Я это вообще не вам сказал. Не напрягайтесь.

— А кому? – я оглянулся. – Нас подслушивают?

— Хватит ломать комедию. Смотри мне в глаза, – переход с демократичного «вы» к волюнтаристскому «ты» оказался очень резким и чувствительно резанул по ушам.

Я уже хотел брякнуть что-нибудь насчет совместного выпаса свиней и невыпитого брудершафта, но он наклонился вперед и вперился мне в зрачки своим жутковатым полумертвым взглядом. У меня сразу пересохло в горле. Я попытался отвернуться, дернулся назад и застыл, сжатый обездвиживающим силовым коконом.

— Вспоминай, Петя, вспоминай, – беззвучно бормотал Золин, тыкая мне в лицо крошечным блестящим цилиндриком.

Губы правителя застыли в холодной акульей ухмылке и не шевелились. Голос раздавался прямо у меня в голове, будто он звонил мне по мыслетелефону, но я почему-то не мог сбросить входящий сигнал. Меня затошнило.

Лицо Золина начало расплываться и покрываться пупырышками, все больше напоминая большой хорошо прожаренный блин, который неожиданно пророс острыми белыми шипами, вонзившимися мне в лицо. Я заорал и не услышал своего крика.

— Готово! – очень четко произнес Золин, и в голове у меня прояснилось.

Я ощутил себя сидящим в кресле, но не на краешке, как пять минут назад, а в свободной позе, слегка развалившись на мягкой спинке. Нога была закинута на ногу.

Руки сложены на груди.

— С возвращением, Васнецов, – мрачно пробурчал Золин.

Мне показалось, что он испуган. Сцепленные на округлом животике пальцы побелели от напряжения, губы слегка подрагивали, глаза бегали из стороны в сторону.

Я опустил веки. Мне нужно было время, чтобы привыкнуть к произошедшим со мной переменам. Оказывается, меня действительно звали вовсе не Светозар Ломакин, и я был значительно старше, чем думал раньше.

С каждой секундой сознание Светозара скукоживалось, растворяясь в глубинах мощной и древней личности Петра Васнецова.

— Значит, ты жив и все, что говорил про тебя Борей, – правда, – горько усмехнулся я.

Теренц Золин, он же Александр Титов, мрачно кивнул.

— Быстро соображаешь. Не ожидал, – буркнул он себе под нос. – Готлиб поработал?

— Он, похоже, частично сломал твой блок. Но зачем тебе все это понадобилось? Почему ты официально не сменил тело? Почему не посоветовался с нами? К чему эти фокусы с цветами на могилке? Зачем ты вообще захватил власть? Мы же уже отошли от дел.

— Слишком много вопросов, дружище, – глухо огрызнулся Титов. – Поверь мне, что не ради себя я все это делаю. Так надо.

— Почему ты меня не убил, а только стер память? Я ведь очень опасен для тебя.

Золин дернулся, будто от удара, коротко вздохнул, прокашлялся и своим обычным уверенным голосом ответил:

— Берёг. На случай, если понадобишься.

— Понадобился?

— Да.

Я встал и подошел к встроенному в стену холодильнику. Комната для тайных совещаний не предназначалась для принятия пищи, но некоторое количество еды и выпивки здесь все же имелось. В холодильнике нашелся благородно заплесневевший кусок сыра, пол-литра молока в «вечном» пакете и грустная засохшая селедка, распластавшаяся на овальной тарелочке. Не богато. Я вернулся на свое место, прихватив пакет молока. Теренц неотрывно следил за мной. Явно настраивал мыслеуправляемое силовое поле в ожидании, когда я на него брошусь. Заметив, что его взгляд пойман, он демонстративно посмотрел в сторону. Старый клоун.

— Не дергайся, дурак, – мягко сказал я. – Захочу убить – убью. Сейчас не хочу. Не время. Твои мерзкие манипуляции с телами претендентов на выборах мы обсудим после войны, а сейчас меня интересует одно: кто они?

— Они, – односложно выдохнул Золин-Титов. – Они!

— Не говори загадками, – потребовал я. – Кто на нас напал?

— Когда мы перемещались в прошлое, кто-то из нас троих остался жив, – промычал Сашка.

— Ты издеваешься?

— Нет. Мы все должны были умереть. Готлиб специально прожаривал нам мозги микроволновым излучением, хотя это было не очень нужно. Дополнительную гарантию давали фрезы, а третьим пунктом шла взрывчатка. Мы должны были исчезнуть, чтобы разорвать все логические связи парадокса времени, и тогда тот мир был бы полностью уничтожен. Остались бы только мы и наш нынешний мир. Мы с Бореем так рассчитывали.

— А что получилось? – Я нервно рванул край пакета, и молоко пролилось мне на штанину.

— Кто-то из нас выжил, и тот мир продолжил свое развитие. Они пришли сюда, как когда-то пришли в Союз, потом в Федерацию, а потом и в Директорию. – Он протянул мне платок, и я взял его, отметив, что Сашка перестал меня бояться и выключил силовое поле. – После твоего меткого выстрела, как ты помнишь, был кризис, крах перестройки, развал США и расцвет освобожденного Человечества. Мы думали, что тот мир, где восторжествовали жадные ничтожества, где деньги стали главнее людей, сгинул, как нереализованная реальность, но мы ошиблись. Он уцелел. Все эти столетия он существовал рядом с нами. И не только существовал, но и беспрестанно наблюдал за нами. Готовился к войне. Они знали про нас, а мы про них нет.

— Никто не мог выжить. Тебя и Готлиба я лично пристрелил. Все умерли!

Я в ярости швырнул пакет молока на пол. Белые брызги раскрасили стены и пол в веселенькую крапинку. Титов отпрянул и выпучил глаза, пытаясь активировать силовое поле, однако было уже поздно. Я крепко сжал его горло. Он понял, что если и сумеет отшвырнуть меня, то только вместе со своим выдранным кадыком, и обмяк. Смирился.

— Тебе было мало власти над одним миром. Тебе понадобился второй! – злобно рявкнул я.

— Я не виноват, – прохрипел Сашка. – Ты не знаешь всего. Мне и этот пост не нужен, но у нас нет выхода.

В его горле забулькало, и я разжал пальцы. История мне не простит, если я оставлю Человечество без опытного лидера в начале тяжелой войны. А вождь из Сашки просто отличный. Можно не сомневаться, что он справится лучше всех.

Отличный вождь обиженно хрюкнул.

— Ты ничего не понимаешь, Петр. Ничего не понимаешь, – прошептал он.

— Значит, ты плохо объясняешь, – сказал я и вздохнул.

Переполнявшая мое сердце ожесточенность куда-то исчезла. Я почувствовал слабость во всем теле и опустился в свое кресло. Точно такое, как и то, в доме Перцова. Мы всегда держали наготове нашу машину времени, на случай, если что-нибудь надо будет подправить в прошлом. До сегодняшнего дня такой необходимости ни разу не возникло.

Титов поднял руку и щелкнул пальцами. Я слегка напрягся. Этим незамысловатым жестом он мог запросто инициировать защитную систему, чтобы оторвать мне голову, но чистоплотный Сашка всего лишь вызвал уборочного робота. Паукообразная машинка выползла из стены и с тихим стрекотом расправилась с распластавшимся на железном полу молочным пакетом. После чего занялась истреблением мелких белых лужиц. И я, и Титов с неземной печалью взирали за полезной деятельностью неразумного механизма.

— Петр, я не виноват, – тихо повторил Сашка. – И в то же время виноват, – добавил он, противореча сам себе.

— Как это? – не понял я.

На стене ожил большой мыслеуправляемый экран. На нем беспорядочно замелькали цветные пятна. Через секунду картинка стабилизировалась. Размытое мужское лицо расплылось на половину экрана и исчезло. Кто-то что-то говорил, размахивая руками и поминутно оглядываясь через плечо. На заднем плане виднелись мрачные параллелепипеды горящих небоскребов. Спустя мгновение один из них рухнул.

— Попробую тебе объяснить. Мы очень мало знаем о том мире, где мы когда-то жили, – сказал Сашка, поворачиваясь к экрану.

— Ну почему же? – возразил я. – Все-таки мы оттуда родом.

— Ты не прав. Мы ничего про них не знаем. Триста пятьдесят шесть лет они развивались без нашего участия. Помнишь, когда мы ушли, на большей части планеты была преисподняя. Голод в Африке, Китае и Индии. Тотальное истребление мексиканцев и вьетнамцев, геноцид поляками украинцев, а немцами поляков, резня турок в Греции, оккупация Грузинского королевства Чеченским каганатом, война Московского царства и Казанского ханства. Атомная, между прочим, война. В общем, всемирная чистка и снижение человеческой нагрузки на окружающую среду. Я лично не могу вообразить, чем все кончилось и что там сейчас. Ты тоже не можешь. Никто не может.

Монитор неторопливо показал морское побережье, одинокую пальму с красными листьями. В голубое тропическое небо черным пятном вклинивались корпуса огромного завода, изрыгающего дым из двух десятков труб.

— Эти кадры получены с большим трудом, – пояснил Сашка. – Вообще, любая информация оттуда дается нам очень нелегко. Забросить в тот мир материальный объект, например автоматический зонд, не удалось ни разу. Есть только один путь – заменить объект, находящийся в том мире, на аналогичный, который имеется в нашем мире. Как ты понимаешь, эта операция не имела бы никакого смысла, если бы замена не предполагала возможности некоторых отличий. Минимальных отличий на молекулярном уровне. То есть…

— Как они узнали про нас? – перебил я, возвращая заболтавшегося Верховного к самому интересному для меня вопросу.

— Сейчас покажу. Смотри, – он ткнул пальцем в сторону экрана.

Картинка моргнула. Знакомую серую глыбу Дома Перцова огибала светящаяся транспортная эстакада. Над ней мчались антигравы необычной конструкции.

На заднем фоне виднелись все те же тошнотворные небоскребы. На этот раз они не горели.

— Ингерманландия, – мрачно прокомментировал Сашка. – Один из субъектов Соединенных штатов Земли. Столица Петербург.

— Мина не взорвалась, – догадался я.

— Ага, – мрачно кивнул он, взирая на монитор с ненавистью и сожалением, как на раздавленную кошку под колесом автомобиля. – Они получили все наши секреты. Тот из нас, кто выжил, не мог рассказать им об успехе или неуспехе нашего предприятия, ибо сам не знал, чем все кончилось, но каким-то образом, они поняли, что эксперимент завершился удачно. Возможно, разделение реальности на два параллельных пространства порождает некие неизвестные нам артефакты. В любом случае теперь наши враги могут перемещаться во времени и создавать новые миры. Они способны вернуться в прошлое и убить нас в детстве, но, так как мы уже здесь, этот мир уцелеет.

— Не понимаю, какая связь?

— Мы и есть эта связь. Они начали военное вторжение, чтобы убить нас, а потом стереть эту реальность. Полностью стереть. Не будет никакого мегаколлективизма, не будет гармоничного общества, сгинут миллиарды счастливых сытых людей. Доходит до тебя? Мы – виртуальны. Нас можно просто выключить.

— Не-а, – честно ответил я. – Мы точно так же можем выключить их. Похоже, что именно для этого я здесь. Правильно? Другой причины быть не может. Я же тебе не дам на высших постах крысятничать. Как только война закончится, стащу тебя с Олимпа и горло перережу.

— Ты не представляешь, с каким удовольствием я сам бы сейчас ушел в армию рядовым, – тяжело вздохнул Титов. – И учти, я тебя не убивал. Я тебя прятал. От них.

— Пусть будет так. Будем считать, ты спас меня.

— На войне каждый боец ценен, – с явной издевкой сказал он.

— Что ты задумал?

— У меня есть план, который я не могу доверить никому, кроме тебя.

— Короче!

— Тебе опять выпала большая честь, товарищ Васнецов. Тебе предстоит спасти наш мир, защитить наш образ жизни. Преодолеть…

— Попробуешь меня запрограммировать – я с тебя скальп зубами сдеру.

— Не надо. Больше не буду. – Сашка посмотрел на меня с собачьей печалью. – У нас серьезные проблемы, Петр. Нам нечего противопоставить врагу. Мы не можем попасть в их пространство. Наши космопланы не имеют возможности пробиться к их базам. Наши орбитальные крепости едва сумели отбить элементарный авианалет. Ни одна защитная схема не сработала. Такое ощущение, что они знали про все наши планы. Полагаю, что наш мир нашпигован их агентами и у нас нет шансов на победу. – После этих слов Верховный смолк, забился поглубже в кресло и выжидательно уставился на меня жалобными глазами.

Мне стало не по себе.

— А может быть, вступить с ними в переговоры? – предложил я. – Плохой мир лучше доброй войны. В худшем случае будем платить им дань.

— Я не отбрасываю и такой вариант. – Сашка сжал руки в кулаки. – Я пытался. Нашим специалистам удалось установить с ними связь. Это было сделано месяц назад. После того, как их самолет-разведчик пролетел над Салехардом. Мы получили их код и законнектились к их спутнику на нашей орбите.

— К их спутнику?

— Ага.

— Плохо дело. С кем удалось переговорить?

— С заместителем министра обороны Соединенных штатов Земли Джонатаном Копперфилдом, – с готовностью доложил Сашка.

— И каковы успехи твоей межпространственной дипломатии?

— Нулевые, – горестно вздохнул он. – Единственная тема, на которую они хотят вести диалог, – это наша безоговорочная капитуляция.

— Ты разговаривал с вояками, которые не умеют по-другому. Надо попробовать связаться с дипломатами, с политиками. Скажи им, что мы готовы на уступки. Что им нужно?

— Им нужно всё. Ты разве забыл, что если не дать им вовремя по башке, то они с легкостью пожирают целые народы? Сейчас, наверное, уже всех своих доели, и им стало мало их мира. До нас добрались.

— Столько лет прошло. Есть шанс, что они изменились, – без капли надежды в голосе предположил я.

— Нет ни одного шанса, что они изменились, – решительно отрезал Титов. – Ты отправишься в тот мир, Петр. – Его взгляд кинжальными лезвиями полоснул меня по лицу. – Ты найдешь там того из нас, кто остался жив, и уничтожишь его.

— Это ничего не изменит. Прошло много лет. Даже если тогда из дома Перцова кто-то спасся, он уже наверняка умер по естественным причинам.

— Ты не понимаешь простых вещей, Петр Григорьевич. Существование параллельных миров нарушает элементарные законы физики. Оба наших мира нестабильны и вероятностны. Первым рухнет тот мир, в котором исчезнет стержень, его породивший. Именно поэтому я спрятал тебя в Ломакине. Их агенты не должны были тебя найти, но сейчас я боюсь, они будут убивать всех, чтобы рано или поздно добраться до каждого из нас троих.

— Мне кажется, что у тебя паранойя, – я постучал себя кулаком по лбу.

— Не исключено, но результатов решения уравнения данный факт не отменяет. Мы должны победить их. Работа предстоит сложная, и главная трудность в том, что ты должен отправиться в параллельный мир в своем физическом теле.

— Но ты же только что сказал, что мы не умеем…

— Я сказал, что перемещать не умеем, – согласился Сашка. – Замещать можем. Когда я решил спрятать тебя от вражеских агентов, то не только стер тебе память и записал фальшивые воспоминания, но и пересадил твой мозг в тело, эквивалент которого имеется в том мире.

— У твоих мозголомов не очень хорошо получилось настроить мою новую личность, – пожаловался я. – У меня были серьезные проблемы. Сегодня я убил девушку.

— Знаю. – Титов поморщился. – Но это не из-за меня. Готлиб сломал защиту, и тебя заглючило. Все нормально. Пройдет. Уже прошло.

— Что стало с мозгом бывшего владельца тела? – я ткнул себя в грудь.

— Тебе интересно это знать? – Титов неприятно ощерился.

— Да.

— Забудь о нем. Это очень неаппетитная история.

— А мальчики кровавые не мучают, Сашка? Ведь ты же заурядный убийца.

— Ну, во-первых, не убийца. Во-вторых, не такой уж заурядный. А в-третьих, мучают, Петь, мучают, – Титов горестно хмыкнул. – Только если я все брошу на самотек, эти мальчики меня вообще загрызут. Короче, у тебя есть двойник там. У вас с ним одинаковые родители, и бабушки с дедушками, и вообще все предки вплоть до Адама и Евы. Мы сможем поменять вас местами, и ты, товарищ Васнецов, окажешься в параллельном мире.

— Один, без оружия и абсолютно голый, – буркнул я.

— Да. Как Терминатор.

— Мне нужно будет найти и уничтожить неизвестно кого и неизвестно где.

— Да! Все великие герои древности позавидуют твоей миссии.

— Никаких шансов. Все-таки я не Арнольд, от меня пули не отскакивают.

— Все не так плохо. Кое-какие подробности ты узнаешь позже. – Титов задорно сощурился.

— А можно без сюрпризов? – Мне захотелось ударить его, чтобы сбить дурацкую ухмылку с его пухлых губок.

— Нет, нельзя, – он помотал головой. – Это часть плана.

— Ты думаешь, я могу доверять тебе?

— Конечно. Ты же знаешь, что этот мир мне дорог не меньше, чем тебе. Поэтому даже если я замыслил тебя убить, то исключительно ради блага Солнечной Системы. Брыгсин тебя проводит. Ни о чем не беспокойся. В нужное время ты все узнаешь. Удачи. Даст Бог, свидимся.

У меня имелось еще множество вопросов, но Сашка не был склонен продолжать беседу. Я пожал сильную ладонь Верховного Правителя и покинул комнату тайных совещаний. Брыгсин ждал снаружи. Он не сказал мне ни слова. Только посмотрел как-то особенно тоскливо. Мы снова долго шли по узким неустроенным коридорам. Всю дорогу старик молчал, хотя меня так и подмывало сообщить ему, что если он имеет какие-нибудь счета к Петру Васнецову, то самое время их предъявить. Странно, но, даже обладая полным комплектом воспоминаний, я не помнил Брыгсина. А может быть, комплект был не таким уж и полным? При первой же возможности задам этот вопрос Сашке, и пусть только попробует соврать мне.

Там, куда привел меня старик, нас уже ждали. Довольно необычное место для Института Времени. У меня сразу сложилось впечатление, что в этом помещении шли съемки исторического фильма. Стены были затянуты средневековыми гобеленами с живописными изображениями мертвых фазанов и куропаток. Дальний угол занимал стол с муляжами больших сочных кусков жареного мяса. От них резко пахло стеарином и акварельными красками. Для полноты картины у нарисованного камина грелись две абсолютно натуральные борзые. Они вертели длинными мордами, наблюдая за перемещениями очень тучного, но очень подвижного человека с маленькой аккуратной плешью на макушке.

Толстяк, аки лев, метался из угла в угол, и если бы у него, как у льва, был хвост, то он, наверное, исхлестал бы себе бока в кровь. Чем-то он напоминал старого обанкротившегося короля, все королевство которого не стоит и пары приличных коней, а ему срочно нужно устроить роскошный бал-маскарад с устрицами, икрой и массовым стриптизом. Кроме борзых, «короля», Брыгсина и меня, в комнате находились еще трое парней в рабочих комбинезонах. У дверей я заметил бойца из отряда по подавлению мятежей, но из-за скрытого непрозрачным щитком лица воспринял его не как личность, а как часть интерьера, вроде пустых рыцарских доспехов, что стояли в углу напротив.

Заметив меня, толстяк прекратил свое броуновское движение, внимательно посмотрел мне в глаза и швырнул в меня прямоугольной коробкой, которую я автоматически поймал. Ко мне сразу же подскочил Брыгсин.

Он вырвал из моих рук коробку, достал из нее какой-то прибор и начал нажимать на нем кнопки. При этом он притопывал ногой от возбуждения и злобно поглядывал на толстяка. Тот в ответ лишь прикрывал глаза и делал вид, что полностью отстранился от действительности.

Закончив манипуляции с прибором, Брыгсин сунул его обратно мне и радостно оскалился.

— Готово! – провозгласил он.

— Скорее! Поехали! – неестественно бодро поддакнул толстяк. – Он уже вернулся домой.

Что готово? Куда поехали? Кто вернулся домой? Парни в рабочих комбинезонах синхронно исчезли, будто кто-то отключил стереотрансляцию. Я даже икнул от неожиданности. Брыгсин потрепал меня по плечу и сам нажал нужную кнопку на моем приборе. Окружающая обстановка мгновенно сменилась. Будто я очутился внутри компьютерной программы по подбору домашней обстановки. Вот только в компьютерных программах уши не закладывает от перемены давления и воздух всегда один и тот же.

Все стены новой комнаты скрывались за мятыми мягкими экранами. На них не было видно ничего вразумительного. Ползли какие-то цифры, и время от времени проскакивали помехи. Пол был усеян толстым слоем перепутанных проводов, кабелей и шлангов. Некоторые из них шевелились и подергивались, словно принадлежали недобитым морским моллюскам. В комнате было очень тесно. Слишком много людей работало на слишком маленькой площади. Наверное, имелся некий смысл в том, чтобы в столь микроскопический объем втиснуть столько умной электроники вперемешку с мыслящей органикой.

У электрического щитка колдовала миловидная девушка с большой надписью «ЛЕНЭНЕРГО» на спине. Ее синий комбинезон потемнел от пота, на лице выступили большие капли влаги, которые она время от времени стряхивала тыльной стороной ладони. Девушка непрерывно что-то бормотала себе под нос. Из щитка сыпались искры. Удушающе воняло сгоревшей изоляцией.

Четверо широкоплечих дядек, стоя на стремянках, прилаживали к потолку пучки кабелей, которые не поместились на полу. Крепежные крючья вываливались из перекрытий вместе с кусками штукатурки. Дядьки махали руками и матерились, рискуя свалиться на головы программистам, которые зависли на портативных антигравах над серыми от перегрузки системными блоками.

Программисты пытались что-то наладить. Их стеклянные глаза говорили о том, что они полностью ушли в виртуальную реальность и в ближайшее время возвращаться оттуда не собираются. Еще три инженера возились с непонятным агрегатом, занимавшим почти половину комнаты. Округлая плоскость размером с двуспальную кровать с множеством ремешков и зажимов покачивалась в гравизахватах в тридцати сантиметрах от пола. Инженеры тщательно выравнивали ее с помощью лазерных уровней, корабельных гироскопов и модулей системы глобального позиционирования. Они непрестанно с кем-то консультировались по мобильной связи и так же непрестанно ругались между собой.

— Кого вы привезли?! – заорал кто-то за моей спиной. – Я спрашиваю, кого вы привезли? Это саботаж! Вы под суд пойдете!

— А в чем дело, товарищ Данилюк? – возмутился внезапно появившийся из воздуха Брыгсин. В его голосе сквозили истерически-скандальные нотки, таким тоном обычно произносится фраза: «Гражданин, вас здесь не стояло». – Что вас не устраивает? Это точная генетическая копия объекта.

— Да хоть трижды копия хоть четырех объектов! Он же килограмм на десять тяжелее оригинала! – Высокий усач подскочил ко мне. – Посмотрите на эти бицепсы! – он бесцеремонно схватил меня за руки. – Вы хоть представляете, что мы получим на выходе? Кровавый брикет из человечины! С него же срежет пару сантиметров мяса по всему телу. А это что? – он сжал мне щеки пальцами. – Взгляните на его зубы!

Ужас как не люблю, когда кто-то трогает мое лицо. Залезая ко мне в рот, усач рисковал расстаться с парочкой своих собственных зубов. Я едва сдержался.

— Отличные зубы. – Брыгсин тактично оттер усатого. – Этими зубами можно гвозди грызть.

— Вот именно! Вы слышали, что сказал этот человек? Отличные зубы! – заверещал Данилюк. – А у тамошнего козла во рту одни гнилушки да пара железных протезов. Аналоги можно увидеть исключительно в музее стоматологии. В том разделе, куда беременных женщин не пускают.

— Даю связь! – громко сказал кто-то, и мониторы на стенах ожили.

На всех экранах началась трансляция изображения одного и того же унылого помещения. Все присутствующие, кроме программистов, с большим интересом воззрились на убогую грязноватую комнату с обвисшими обоями на стенах, на старую потертую мебель, стол, заваленный немытой посудой и мятыми упаковками из-под еды. Слегка оживлял безрадостную картину немолодой усталый мужчина с небритым лицом, который меланхолично помешивал ложечкой в чашке с дымящимся кофе и глубокомысленно пялился в окно. Один из инженеров слегка отдернул экран в углу, и я неожиданно обнаружил, что в загроможденной аппаратурой и людьми комнате тоже есть окно и расположено оно точно так же, как то окно, куда смотрел мужчина. Похоже, что не только мое тело должно было точно соответствовать телу моего двойника из иного мира, но и географическое положение, и высота над уровнем моря, и многое-многое другое. Чтобы исключить любые случайности и ошибки, проще всего найти в двух мирах идентичные квартиры, что и было сделано.

Я выглянул на улицу и был приятно удивлен, что снова оказался в Ленинграде. Цилиндрическое Здание Управления Морского Транспорта невозможно не узнать даже после бомбежки. Здесь проходила практику одна хорошая знакомая Светозара Ломакина, и мне, а точнее ему, приходилось несколько раз посещать это солидное учреждение. В руинах соседнего жилого дома вяло ковырялись спасатели. В ином мире точно такой же дом был цел и невредим, в нем светились окна, и текла, судя по всему, обыденная жизнь. Там улица была чистой и пустой. Здесь – суета, грязь, смерть и разрушение.

Там – покой. Здесь – вечный покой. Только белая ночь и здесь и там одинаково укрывала город тихим покровом. Вот только здесь он больше напоминал мертвенно-свинцовый саван, а там романтическую голубую пелену.

— Старый квартал. Построен еще до точки бифуркации, – как бы про себя отметил Брыгсин. – Поэтому дома одинаковые, и у нас не было проблем с определением координат. Повезло.

— Вы знаете про точку бифуркации? – вполголоса удивился я. – Кто вам рассказал?

— Не важно. Этот человек уже умер.

— Вы уверены, что он действительно умер?

— Я видел его мертвым, – уклончиво ответил старик и, не желая продолжать излишне откровенный обмен репликами, сменил тему. – Квартиру мы выбрали точно, но двойник никуда не годится. Данилюк ведет себя как истеричная баба, но в его словах много правды. Вы совсем не похожи. – Брыгсин жадно облизал губы.

Вдруг до меня дошло, что человек на мониторах – это я. Точнее не совсем я, конечно. Мое подлинное тело сейчас гниет в забытой всеми могиле. В ином измерении обитало нечто, напоминающее Светозара Ломакина.

Нечто якобы тождественное мне теперешнему. Сходство, насколько я мог судить, было весьма отдаленным. То есть настолько отдаленным, что, встретившись с ним на улице, я бы никак не выделил его из толпы. Думаю, что и мои знакомые тоже не приняли бы нас даже за родственников, а между тем человек, который меланхолично прихлебывал на экранах кофе, был больше чем мой брат-близнец. Он был больше чем моя точнейшая генетическая копия. Он был моим отражением в другом мире, то есть, попросту говоря, мною.

Припомнив свое утреннее отражение в банальном зеркале, я попробовал разобраться, в чем же состоит столь разительное отличие между нами. Во-первых, двойник выглядел старше. Гораздо старше. У него были серые мешки под глазами, серая потертая, как старая замша, кожа и очень плохие зубы. Все его тело будто слепили из пластилина, а потом забыли на жарком солнце. Из обвислых плеч росли безвольные слабые руки с хлипкой, политой жирком, мускулатурой. Под рубашкой пузырился невзрачный, но хорошо заметный животик. Пальцы, державшие чашку, выглядели слишком длинными, тонкими и желтоватыми. Но самым страшным в этом существе были его глаза. Пустые, как у программиста, ушедшего в виртуальность. Но программисты видят вовсе не глазами. Даже сдохший рядом с системным блоком программер живее всех живых, ибо душа его навечно осталась в его творениях. А куда подевалась душа этого человека? Была ли она у него?

— Срочно найдите косметолога, – послышался чей то приказ из соседней комнаты. – Диверсанту нужно похудеть. Срочно!

— Чем он будет худеть? Носом? Ушами? У него же кругом сплошные мышцы, – сварливо ответил кто-то возрастом постарше, но должностью пониже.

— Не знаю, – отрезал первый голос. – Должен похудеть. Головой отвечаешь!

— Прошу, молодой человек, – Брыгсин потянул меня за рукав. – До тех пор, пока не прозвучит команда отбой, будем действовать по плану. Занимайте свое место. Скоро этот парень ляжет спать. Тогда можно будет рассчитать коррекцию и принять необходимые меры.

— А на кроликах проверяли? – неуверенно осведомился я. – Работает?

— Не вибрируй, товарищ, – усмехнулся Брыгсин. – Конечно, проверили. Прекрасно все работает. Вот только если уши у кроля длиннее, чем нужно, то их срезает начисто. Ты когда-нибудь видел, как у кроликов уши аннигилируют?

— Нет, – буркнул я и покорно улегся на хитро сконструированное ложе.

Усатый человек, чья фамилия, как я понял, была Данилюк, помотал головой и жестом приказал мне повернуться. Я повернулся на левый бок. Он согласно кивнул и опять же жестом велел мне лечь виском на сгиб левой руки. Я выполнил и это распоряжение. Данилюк недовольно поморщился и зашевелил губами, что-то нервно обсуждая по мыслетелефону. Брыгсин заботливо застегнул лямки, фиксирующие мои руки и ноги. Потом проверил надежность креплений. Мой двойник между тем закончил пить кофе и теперь меланхолично курил сигарету.

— Товарищ Брыгсин, мне хотелось бы узнать у вас одну вещь. – Я попытался поймать взгляд старика, но тот упрямо отводил глаза.

— Мне – это кому? – Брыгсин напрягся. – Светозару Ломакину?

— Петру Васнецову интересно, почему вы считаете его подонком и мерзавцем?

Старик прерывисто вздохнул и посмотрел на меня исподлобья.

— Можно подумать, не знаешь, – проскрипел он.

— Нет, – с детской искренностью сказал я. – Не знаю. Я час назад заново родился. Титов отнял у меня память и вернул ее только сегодня. У меня есть подозрение, что вернул не полностью.

— На твоей совести чудовищное преступление, товарищ Васнецов, – прохрипел Брыгсин. – Когда-нибудь я заставлю тебя вспомнить про Мехико.

— Мехико? Атомная бомбардировка была вполне оправданна, и вам это известно.

— Нет! – прохрипел старик. – Ты лично несешь ответственность за гибель миллионов людей.

— Ложь! – крикнул я и попытался вскочить, но надежный крепеж не дал мне даже пошевелиться.

— Косметолог доставлен! – Данилюк оттеснил плечом Брыгсина и подвел к моей лежанке женщину.

Разговор пришлось прервать. Все мое внимание обратилось на косметолога. В ее облике присутствовало что-то нечеловеческое. Что-то искусственное, будто ожила восковая фигура или скульптура, в которой была очень точно отражена форма, но полностью отсутствовало содержание.

— Объект готовится ко сну, – голос из динамиков прозвучал с тошнотворным спокойствием и бесстрастностью.

— Какова моя задача? – коротко спросила женщина, и фривольная татуировка на ее щеке начала переливаться всеми цветами радуги.

С косметологом явно что-то было не в порядке. Какая-то ошибка не позволяла воспринимать ее как индивидуальность. Казалось, что ее собрали из неподходящих друг к другу кусков и, отчаявшись подогнать их, оставили все как есть. Возможно, ее профессия мало соответствовала четкому вопросу: «какова моя задача?» А может, весь ее облик не гармонировал с военной выправкой? Я предпочитаю иметь дело с цельными натурами.

То есть, если рисуешь на своей роже знак любительницы анального секса и пишешь по-французски «Возьми меня сзади без спросу», то и ведешь себя соответственно, а тут: «какова моя задача».

— Он очень тяжелый, нужно срочно снизить его вес. – Данилюк скользнул взглядом по татуировке и неодобрительно поморщился.

— На сколько? – деловито осведомилась косметолог. – И за какой срок?

— Килограммов на десять за полчаса.

— На десять килограммов за полчаса? – спокойно переспросила она и внимательно посмотрела на Данилюка, не шутит ли. – Это невозможно!

— Ну не за полчаса, – смягчил тот свои требования. – Пусть за два. В самом крайнем случае, можем дать вам часа четыре.

— О чем вы говорите? – женщина нахмурилась. – У него совсем нет жировой прослойки. Что я буду сжигать? Вы посмотрите на этого красавчика. Сплошные мускулы. Вы хотите, чтобы я применила интенсивное истощение?

— Да. – Данилюк отрешенно посмотрел сквозь нее. – Именно так.

— Я отказываюсь. Это убийство. Я напишу на вас докладную в Комитет по нравственности. – Дама оказалась не только поклонницей экзотического секса, но и любительницей поскандалить.

— Если вы откажетесь, то пойдете под суд за предательство интересов Человечества. – Данилюк запальчиво топнул ногой. – Я не шучу! Пожизненное клеймо врага человеческой расы вам гарантировано.

— Арестовывайте! Судите! Клеймите! – Женщина встряхнула волосами и, кажется, стала немного моложе и выше ростом.

— Вы не можете игнорировать указ Верховного, – вмешался в спор Брыгсин.

Он дрожал от злости. Этакий шипящий, брызжущий слюной стручок. Еще одно слово, и взорвется, забрызгав окружающих омерзительно воняющими кишками.

— Свяжитесь с ним, и он подтвердит наши полномочия! – скворчал старик. – Свяжитесь немедленно! У меня есть желание и возможность противодействовать любым проявлениям неповиновения! Я прикажу вас арестовать!

— Арестовывайте. – Женщина расправила плечи с таким видом, будто ее уже поставили к стенке. – Интенсивное истощение приведет к смерти этого человека. Нет таких законов, которые вынудили бы меня сделать подобное. А если есть, то лучше убейте меня сразу. Я не хочу жить в обществе, где законом разрешено убивать.

«А ведь старушка еще Детройт штурмовала, – неожиданно подумал я. – Возможно, моя ровесница».

— Объект ложится спать, – сообщил из динамика все тот же голос, лишенный эмоций.

— Не препираться! – взвизгнул Данилюк. – Если мы сегодня не справимся с поставленной задачей, нас никто не осудит. Как вы это не понимаете? Мы все просто погибнем! И общество, где законом запрещено убивать, и вы вместе со своими дебильными заскоками, и…

— Не кричите на меня! – взвилась косметолог. – Унижать меня вы не имеете права. Мы живем в цивилизованном мире.

— Немедленно звоните Золину, – рявкнул Брыгсин. – Или я вызову его сюда.

— Он…

— Звоните, я сказал! Я организовал вам необходимый допуск. Он ждет вашего звонка.

— Он не отвечает! – Железная мадам, судя по голосу, дала слабину, еще немного, и она развалится на звонкие чугунные осколки. – Я отказываюсь разговаривать с вами в таком тоне. Хам!

— Товарищ Данилюк, – громко прошептал Брыгсин. – Заставьте ее. Я беру всю ответственность на себя.

— Я ухожу. Вы оба сошли с ума. – Косметолог повернулась к двери, но Брыгсин преградил ей дорогу.

— Я вызываю милицию! – Женщина дотронулась пальцем до виска. – Вы не имеет права!

— Товарищ Данилюк, – укоризненно произнес Брыгсин.

— Товарищ Захарова, – высокий усач неожиданно успокоился, – еще одна минута промедления и я гарантирую вам серьезные проблемы.

Косметолог застыла на месте. Ее губы начали шевелиться. Похоже, она принимала телефонный звонок.

Спустя минуту на ее лице появились сосредоточенность и хладнокровная решимость. Она отпихнула в сторону Брыгсина и сделала шаг ко мне.

— Ты готов, солдат? – строго спросила она.

— Кажется, готов, – неуверенно ответил я.

Она открыла чемоданчик, услужливо поданный ей Брыгсиным, извлекла оттуда моток разноцветных проводов и, сжав их в кулак, поднесла к моему носу.

— Значит, так, солдат. Интенсивное истощение – это очень болезненная и опасная для здоровья операция. Ты можешь от нее отказаться. Никто и ничто не посмеет заставить тебя. Если ты воспротивишься, я смогу преодолеть прямой приказ Золина. Ну?

— Делайте свою работу, мадам, и не беспокойтесь обо мне, – я ободряюще улыбнулся. – Мне срочно нужно похудеть.

— Я подам на твои мышцы специальный закодированный сигнал, который нарушит взаимодействие нервных и мышечных тканей. Метаболизм ацетилхолина даст сбой. Ты понимаешь, чем это для тебя чревато?

— Прекратите подрывную агитацию, – возмутился Брыгсин. – Товарищ Данилюк, что происходит? Вы же получили приказ.

— Идите на хрен, юноша, – коротко ответила косметолог, и старик покраснел как рак. – Ты еще у папки в яйцах сидел, когда я американские танки жгла под Детройтом.

— Делайте свою работу, мадам, – твердо повторил я. – Человечество превыше всего.

— Дефицит нейромедиатора вызовет мышечную дистрофию, – зашипела она. – Если воздействие произвести в короткие сроки, у тебя есть шанс сдохнуть в страшных муках. Ничто тебя не спасет.

— Человечество превыше всего.

— Слава Человечеству, – сдалась она. – Готовься. Сейчас я настрою технику, и у тебя мясо вместе с дерьмом прямо через поры полезет.

— Ситуация изменилась. Остановитесь! – Все еще красный Брыгсин с рычанием вырвал провода из рук косметолога и швырнул их на пол. – Товарищ Захарова, вы свободны, – прохрипел он, отталкивая женщину в сторону. – Мы пока не нуждаемся в ваших услугах. Позднее я позвоню вам. Комитет по нравственности, с которым вы тайно связались, признал ваше поведение правильным. Вы будете поощрены. Я, как ответственный за данную операцию, буду наказан. Благодарю за службу. – Последняя фраза прозвучала как плевок.

— Служу Человечеству, – оскалилась Захарова и вполголоса добавила: – Старый козел.

Брыгсин обиженно поджал губы и сделал вид, что не расслышал оскорбления. Я же не успел поблагодарить ее, так быстро она покинула комнату. Своим ослиным упрямством эта женщина избавила меня от нескольких весьма неприятных минут. Такое не забывается. Если наш мир уцелеет, то я обязательно найду косметолога Захарову, чтобы сказать ей запоздалое «спасибо».

Брыгсин махнул рукой двум программистам, и они с похвальной для обитателей виртуального мира шустростью распутали мои конечности.

— Что случилось? – спросил я, слезая с ложа и растирая затекшие лодыжки.

К своему стыду, признаюсь, что, почувствовав под подошвами привычный мир, я испытал облегчение, недостойное спасителя Человечества.

— В черепе объекта обнаружено постороннее включение, – вздохнул Брыгсин. – Вот такенное, – он раздвинул в стороны руки, будто показывал пойманную на рыбалке щуку. – В случае межпространственного обмена вероятность летального исхода для тебя – 94 процента.

— Многовато. – Я поежился. – Обычно я начинаю нервничать после сорока.

— А я после пяти пишу заявление об уходе по собственному желанию, – признался Брыгсин.

Он взял меня за локоть и проводил в небольшой зимний садик, оборудованный в соседнем помещении. Чахлые пальмы с пыльными листьями печально тянули ветви к неработающим люминесцентным панелям. На серых стенах томились блеклые стереопейзажи, пахло тленом и разрушением. Брыгсин опустился в потертое казенное кресло и показал рукой на соседнее. Я послушно сел.

— Понимаешь, Светозар… – Голос Брыгсина зазвучал тихо и вкрадчиво, не подумаешь, что именно этот человек только что орал на женщину, а двумя минутами раньше обвинял меня в убийстве миллионов людей. – Не возражаешь, если я буду называть тебя Светозаром? – учтиво осведомился он. – Мне так проще.

— Называйте, как хотите, – кивнул я. – И все же объясните мне…

— Понимаешь, Светозар, – оборвал он меня. – Межпространственная телепортация требует исключительной точности. Если в том объеме пространства, куда мы переместим тебя, случайно окажется, например, одеяло или пижама, то твое тело и посторонняя ткань объединятся на молекулярном уровне. Сольются в единое вещество, которое уже не будет твоим телом. Пораженную область придется удалять хирургически. Избежать этого неприятного эффекта мы собирались при помощи точнейшего позиционирования. То есть мы планировали изящно вложить тебя внутрь чужой пижамы. Понимаешь, подобная задача вполне решаема, но возможны некоторые трудности. Мы допускали, что у твоего двойника могут иметься вживленные искусственные зубы или, наоборот, гнилые зубы с металлическими накладками. Тогда после обмена твой зубной нерв вполне мог оказаться внутри, допустим, металлического штыря. Понимаешь, Светозар…

«Если он еще хоть раз повторит свое тупое „понимаешь“, я его стукну», – подумал я и насупился.

— Это больно. – Брыгсин покаянно потряс головой. – Очень больно, но не смертельно и не помешало бы тебе выполнить работу. Человечество ведь превыше всего, не так ли? Однако на предстартовом сканировании объекта наши специалисты столкнулись с непреодолимым препятствием. – Он помолчал, внимательно глядя на свои сжатые в «замок» пальцы. – Они обнаружили в затылочной части твоего двойника штифт в палец толщиной. Он уходит в глубь позвоночного столба и там распадается на множество киберорганических проводников. Подробностей я пока не знаю, но думаю, что скопировать этот штифт нам не удастся. Произвести обмен в текущих условиях означает гарантированно убить тебя.

— С вероятностью 94 процента, – бодро напомнил я. – Шесть процентов – это мой шанс.

— Шесть процентов – это твой шанс остаться идиотом. Живым, визжащим от дикой боли, идиотом. Вероятность сохранения разума, а, следовательно, и выполнения поставленной перед тобой задачи равна нулю. Но у Верховного есть план «Б», который ты с этой минуты будешь воплощать в жизнь.

— В чем он состоит? Почему я про него ничего не знаю?

План «Б», очевидно, был настолько плох и глуп, что Сашка предпочел мне о нем не рассказывать.

— План прост. Под личиной Светозара Ломакина ты сдаешься в плен и таким образом проникаешь в стан противника.

— Титов не мог отдать такой приказ, не посоветовавшись со мной. – Я вскочил и стукнул себя указательным пальцем по виску, вызывая Верховного.

— Титов умер, – твердо сказал Брыгсин. – Сейчас у власти Золин.

Я не успел выбить из его рук крошечный блестящий цилиндрик, и яркая вспышка полоснула меня по глазам.

На мгновение я зажмурился, а когда открыл глаза, старик по-прежнему стоял рядом.

— Петр Васнецов? – с некоторым сомнением спросил он.

— Вы ошибаетесь. Моя фамилия Ломакин. – Я похлопал глазами и повертел головой в поисках агента КБЗ Сиса Лавильи.

Его нигде не было. Да и находился я вовсе не в лимузине, а в какой-то захламленной комнате.

— Где я?

— Не важно. Вам было сделано секретное предложение, вы отказались сотрудничать, – строго сказал незнакомый старик. – Вследствие чего часть вашей памяти была стерта. Вас ждет призывной пункт и новое задание. Несекретное. Желаю удачи.

— Как отказ может повлиять на мою дальнейшую карьеру? – поспешно спросил я.

— Вам больше не будут делать секретные предложения. Прошу вас больше не задавать никаких вопросов.

— Служу Человечеству!

— Да здравствует разум, – снисходительно кивнул старик.

Глава 3. Тумана

Тяжело дыша, я спрыгнул с пойнта в совершенно незнакомом месте. Бесплатный больничный пиджак промок от пота и прилип к спине. Барабанные перепонки еще трепетали от грохота взрывов. В последние сутки на Земле стало слишком интересно, и заурядное путешествие из Ленинграда в Тулу превратилось в увлекательное приключение. Обычно я попадаю в этот город через универсам на Октябрьской. Там готовят отличные бесплатные беляши, а я никогда не упускаю возможность воспользоваться преимуществами мегаколлективизма.

Но на этот раз беляши обломались. Из-за неполадок в сети меня выбросило в Новомосковске, где я попал под настоящую бомбежку. Пришлось под свист взрывающихся дротиков в спешке и наугад набирать код первого попавшегося телепорта в Туле. Мне повезло. Горьковский парк располагался совсем недалеко от нужной мне улицы, и остаток пути можно было пройти пешком.

С загадочным стариком, стершим кусок моей памяти, я распрощался каких-то полчаса назад и уже почти забыл о нем. Слишком много событий сконцентрировалось в эти тридцать минут. Первым делом я навел справки о судьбе убитой мною Натальи Петровны Корф.

К моему изумлению, выяснилось, что несчастная девушка погибла не в результате преступления, а от вражеских бомб. Незадолго до смерти она по неизвестной причине потеряла сознание. Ей на помощь прибыли медики, но они ничего не успели сделать, потому что дом, где они все находились, был разрушен точным бомбовым ударом. Не спасся никто. Несколько часов назад из-под обломков извлекли изувеченное тело Натальи Корф. Среди десятка файлов, посвященных ее смерти, мне попалось приглашение на панихиду, составленное на мое имя. Очевидно, меня посчитали ее другом. Я отказался от личного присутствия, но оставил прочувствованное соболезнование, сопровождаемое лицемерным обещанием жестоко отомстить убийцам. Обвинений против меня никто не выдвинул. За бесчисленными жертвами военного вторжения не заметили криминального убийства.

Судьба, или некие люди, трусливо укрывшиеся в провале моей памяти, решила помиловать меня. Светозар Ломакин теперь чист перед законом. Но что это меняет?

Абсолютно ничего, ибо мне предстоит самому наказать себя. С этого момента моя жизнь должна коренным образом измениться. Никаких виртуальных боев, никаких втычек и вообще никаких глупостей. Завтра же я отправлюсь на призывной пункт и постараюсь попасть в самое опасное место. С квалификацией разведчика меня возьмут куда угодно. Там, на войне, я кровью искуплю все свои ошибки и с чистой совестью вернусь к мирной жизни. Но это будет потом. Завтра. А сегодняшний вечер я хочу прожить как обычный человек. Простой обитатель нашего лучшего из миров. Пускай пока кто-нибудь другой спасает Землю, а я буду дышать упоительно чистым воздухом и постараюсь не думать о судьбе мироздания, а равно и о своей вине перед ним.

Если я зачем-нибудь понадоблюсь Человечеству, то достаточно одного звонка на мобильник, и я немедленно помчусь туда, куда скажут. А пока не позвали, имею полное право потратить одну ночь на себя. У меня есть очень-очень важное дело, и я не хочу отправляться на свидание со смертью, не покончив с ним.

В воздухе стоял запах остывающего камня и зелени, истомленной дневной жарой. Группа подростков оккупировала пару садовых скамеек и беспечно наслаждалась пивом. Время от времени окрестности оглашались неприлично громким смехом. Судя по всему, ребятам удалось обмануть бдительный торговый автомат и получить гораздо более крепкий алкоголь, чем им положен по возрасту. Теперь ненасытные юные хомо сапиенсы будут резвиться до тех пор, пока не упьются до состояния плохо стоящих на ногах хомо эректусов. Я оставил за спиной катящийся вниз по эволюционной лестнице молодняк и двинулся по темной аллее, петляя между небольшими едва журчащими фонтанами и смущая своим появлением немногочисленных влюбленных.

Беспорядочные и невнятные мысли вяло шевелились в недрах моего черепа. Судьба помиловала меня, а значит, я должен… Нет, я просто обязан… Кому обязан?

Я должен сказать… А ей это нужно? Чем больше я погружался в путаные размышления, тем короче становились мои шаги, тем медленнее я переставлял ноги. Зачем я иду к ней? Глупо испытывать какие-либо чувства к человеку, которому ты абсолютно безразличен. Пока не поздно, я должен забыть ее имя. Ее прекрасное имя. Тумана Сентябрь. Нет. Невозможно забыть. Уже больше года я был безнадежно влюблен, но, признавая свои нулевые шансы, держал себя в руках и ничем не выдавал свои чувства. Я твердо знал, что она станет моей. Потом. В будущем.

Я все хорошо рассчитал. Ожидаемая продолжительность жизни для меня и моих сверстников еще неделю назад прогнозировалась приблизительно в четыреста двадцать лет, а мне сейчас было чуть больше двадцати.

Так вот, я был уверен, что добьюсь ее, но не сейчас и даже не в ближайшие годы, а через пару-тройку веков.

Ведь хорошо известно, что самые крепкие пары не могут оставаться вместе дольше восьмидесяти лет, а средний срок одного супружества вообще не превышает и тридцати. В кого бы ни была влюблена Тумана сейчас, рано или поздно она станет моей. Исходя из этих соображений, я за ней не ухаживал. Просто старался почаще оказываться в одной компании с Туманой, радовался ее обществу, запоминал, что она говорила, на кого и как смотрела, собирал любую информацию в ожидании того счастливого часа, который обязательно когда-нибудь наступит. Сейчас я был не в ее вкусе, но вкусы со временем меняются. Я был готов ждать.

Но за последние сутки все очень сильно изменилось.

Впереди больше не было вечности, и в некоторые моменты мне казалось, что я уже не один раз умер. Бомбы разрушили не только дома и убили не только людей.

Они уничтожили наше бездумное счастье. Даже если завтра мы сметем врага и втопчем в землю его пепел, Человечество уже никогда не сможет быть таким же беззаботным, как прежде. Редкий оптимист рискнет распланировать свою жизнь на сотню лет вперед, когда столько напастей угрожает нашему хрупкому миру.

Космос чреват инопланетными вторжениями и вирусами, летящими сквозь пустоту на кометных хвостах.

В глубинах океанов, вероятно, прячутся морские чудовища, готовые выбраться на сушу и с аппетитом схарчить наши мозги, а под землей, несомненно, таятся страшные земляные червяки. Проклятье! Почему все так плохо, если еще вчера все было хорошо?

Улица Октябрьская сверкала огнями. Реклама, невзирая ни на что, вовсю двигала торговлю. Дело шло к полуночи. Вечный лимонадный праздник имени «Буратино» и «Тархуна», назойливое морализаторство шоколадок «Хрум» и идиотские шутки изготовителей мороженого «Льдинка», покинули рекламные экраны и стенды. Вместо жевательных резинок с бесконечно долгим вкусом, собачьего зубного крема и полезных для желудка быстрых завтраков с витаминами и настоящим синтетическим мясом начали появляться типично ночные логотипы. Пиво «Бизон», коктейль «Гвоздодер», бодрящий напиток «Втроем», ну и, конечно, одурманивающие сигареты «Полет», «Веник» и «Бамбук». Еще через пару часов на пустые улицы обрушится вал завуалированных предложений приобрести недорогие половые стимуляторы, посетить кибернетические публичные дома и даже поучаствовать в охоте на человекообразных биороботов. Что-нибудь вроде «мы гарантируем полное сходство с вашим начальником, вы сможете отрезать ему уши, вырвать сердце и надругаться над трупом. Из отрубленной головы вашей жертвы мы совершенно бесплатно изготовим уникальный сувенир для каминной полки». Порой наш мир выглядит не очень добродушно и способен даже вызывать отвращение, но я люблю его таким, какой он есть. Люблю за возможность быть тем, чем хочется, и не мешать при этом всем остальным.

Уличные кафе были заполнены посетителями. Испуганные горожане не могли оставаться дома наедине со своими страхами. Они искали и находили поддержку среди своих соседей по дому, по городу, по планете. Бросалось в глаза обилие примитивного ручного оружия.

На пластмассовых столах, между пивными кружками, поблескивали гранями охладителей автоматические лучеметы, ручные плазмометы архаичных моделей и даже древние пороховые пистолеты. Интересно, откуда столько барахла? В некоторых семьях в память о боевых заслугах предков иногда хранят что-нибудь смертоносное, но я никогда не думал, что этого оружия так много.

В одном месте к стене дома аккуратным рядком были прислонены два десятка труб портативных антигрозовых комплексов. Их даже оружием назвать сложно.

Хотя если бабахнуть из такой базуки по низколетящему спортивному планеру, то эффект может получиться достаточно разрушительный. Мужчины с эмблемами метеорологов бросали настороженные взгляды в небо и, соблюдая боевую дисциплину, пили исключительно лимонад «Колокольчик». Детский сад. Много ли смогут навоевать инженеры, врачи, учителя, рабочие, сантехники, водители автобусов и дворники? Люди весьма мирные, добрые, а зачастую и недалекие?

Я почесал свой коротко стриженный затылок и окинул придирчивым взглядом будущих соратников. Братьев, так сказать, по оружию. Так много ли они смогут навоевать? Это с какой стороны посмотреть. Население планеты находится в великолепной физической форме.

Стариков очень мало, а сейчас станет еще меньше. Многие носили «благородные седины» ради повышения авторитета. Некоторые стеснялись занимать солидные должности, обладая мальчишеской внешностью, и до последнего предела оттягивали процедуру омоложения или замены тела. Из-за войны в ближайшее время омолодятся все. В общем и целом, люди готовы к серьезным физическим испытаниям. На Земле очень популярен спорт, много экстремальных клубов. Итак, что мы имеем. Качественное пушечное мясо – это раз. Офицерский состав? Уж командиров-то у нас до дури, только вот умеющих воевать нет совсем. Это минус. Сколько у нас оружия? Мало. Планета очень давно не воевала всерьез. И все же сколько? Можно прикинуть. Позабыв о любовном томлении, я присел за свободный столик под зонтиком с надписью «Абжорка!». Ко мне немедленно подкатился робот-официант. Очень старый, с потускневшим корпусом и разнотипными видеодатчиками на пластиковом лице, покрытом мелкими трещинами.

— Здравствуйте. Закусочная «Абжорка» лучшая в нашем квартале. У нас две почетные грамоты за вежливое обслуживание и переходящее трудовое красное знамя всего микрорайона. Что пожелаете? – пророкотал он и сунул мне под нос меню в основательной кожаной обложке с золотистыми застежками.

Список платных блюд нагло красовался на первой странице. Чтобы узнать, какую бесплатную снедь преподносят в этом уважаемом заведении, пришлось бы распотрошить папку и, может быть, даже расклеить «случайно» слипшиеся листочки. Я оттолкнул меню высокомерным жестом меркурианского шахтера, чей личный счет ломится от длиннющих, как лунная ночь, трудодней.

— Сыр «Российский», растворимый «Нескафе» и бутерброд с «Докторской» колбасой, – с легким злорадством заказал я.

— Что-нибудь еще? – голос робота прозвучал обиженно, ведь я взял только бесплатное.

— Ладно, – смилостивился я. – Кофе заварной холодный. «Бристоль» или «Сухум», если сможешь. И добавь коньяка побольше. Лучше французского.

— Будет исполнено, – радостно проворковала глупая железяка и поспешила заняться претворением в жизнь моих скромных пожеланий, а я невольно восхитился мастерством программистов: они сумели запихать в простейший речевой синтезатор целое море эмоций.

Что ж, каждый зарабатывает трудодни как умеет. Кто-то добывает руду в преисподних Венеры, кто-то программирует роботов-официантов и добивается от них повышенной выручки. Если для увеличения прибылей потребуется, чтобы официанты лизали ботинки клиентам, – это будет сделано.

Из динамиков послышалась музыкальная заставка последних известий. На рекламных панно синхронно появилась тройка резво скачущих лошадей. Дробный перестук нарисованных электроникой копыт странно прозвучал на притихшей ночной улице. По закону после двадцати часов у всех рекламных экранов в обязательном порядке отключали звук. Дети ложатся спать, и их сон ничто не должно беспокоить. Очевидно, это был закон мирного времени. Дай Бог, чтобы в будущем детей будил только этот перестук, а не вой сирен и разрывы бомб. Дай Бог… Черт! Я же не верю в Бога, но ради спокойного детского сна я готов стать мучеником любой религии. Да что мучеником! Это каждый может! Я готов тысячами и миллионами сжигать ведьм, колдунов и прочих врагов Человечества, лишь бы дети нашего мира, посмотрев «Спокойной ночи, малыши», укладывались в кроватки и в самом кошмарном сне не могли себе вообразить, что кто-то злой может разрушить их дом и убить их маму.

— Опять что-то случилось, – проворчал мрачный мужской голос у меня за спиной. – Экстренный выпуск.

Посетители кафе побросали на столы вилки и отодвинули от себя тарелки с недоеденными бифштексами.

Я напрягся и приготовился услышать сообщение о новом налете. Обычно веселая и искрящаяся задором ведущая вечерних новостей Алена Глазунова выглядела подавленно, говорила отрывисто и сухо, будто била короткими очередями из пулемета. Вместо привычного «добрый вечер, друзья» она выстрелила лаконичным и жестким «здравствуйте, товарищи». Похоже, что с учетом сложившейся обстановки «добрый вечер» стало звучать слишком оптимистично.

— Продолжаются разборы завалов в жилых кварталах Ленинграда…

Ее голос не дрогнул. «Молодец, девчонка, – подумал я. – Она выдержит. Также твердо и спокойно она расскажет о многомиллионных потерях, о сгоревших городах и неудержимом наступлении врага, а потом без запинки прочитает последнее постановление Верховного Совета Земли об уничтожении планеты, ради спасения Солнечной Системы. Прочтет и вместе с последними защитниками нашего мира споет „Врагу не сдается наш гордый „Варяг““.»

— Наиболее сильно от бомбардировки пострадала Юго-Западная часть города. В настоящее время данные о жертвах засекречены. Распространение панических слухов будет караться административными арестами. Спасатели сообщают, что обеспечили прохождение техники по проспекту Ветеранов, Ленинскому проспекту и проспекту Стачек.

Я прекрасно знал все перечисляемые Аленой улицы.

Более того, большая часть моей жизни прошла в окрестностях проспекта Стачек, но среди гор ломаных бетонных плит глаза не различили ничего знакомого. Будто на экране демонстрировался пейзаж незнакомой планеты.

— Спасателям приходится применять тяжелую технику, чтобы организовать доставку воды и продуктов питания в пострадавшие районы.

Ревущие бульдозеры безжалостно перемалывали гусеницами оставшийся от домов мусор и человеческие останки.

— Эвакуация раненых затруднена многочисленными пожарами. Десятки людей, уцелевших после бомбардировки, задохнулись в каменных ловушках под завалами, – голос диктора все-таки дрогнул. – Госпитали и больницы Ленинграда переполнены. Ситуацию осложняет то, что в лечебных учреждениях не работает водопровод и отсутствует электричество. Применение портативных генераторов ограничено военным командованием. Раненые в спешном порядке телепортируются в крупнейшие лечебные центры планеты. В районе Комсомольской площади удалось оборудовать посадочную площадку спасательных космолетов, что в ближайшее время позволит организовать переброску беженцев в Минск, Таллинн, Хельсинки и на орбитальную станцию «Асклепий-6».

— Жаль, что не используют анабиозные камеры, – посетовал мужчина за соседним столиком. – Они могли бы замораживать тяжелых раненых и даже свежие трупы, а потом спокойно хранить их, пока не появится возможность оказать нормальную помощь.

— Почему вы думаете, что не используют? – спросил я.

Меня всегда бесили «специалисты», которые позволяют себе критиковать профессионалов, обладая при этом минимумом знаний и необходимой информации.

— Применение анабиозных камер в настоящее время невозможно. Применив неизвестную технологию, пришельцы подавили работу наших гипергенераторов, – сообщила Алена, и я заткнулся. – Человечество несет огромные потери. Сейчас будет прямое включение с места событий.

Стереокартинка на всех экранах стала плоской и какой-то ненастоящей. Появившийся на ней серый и зыбкий журналист внимательно посмотрел в объектив камеры и быстро затараторил:

— Да, Алена, мы в эфире. Работы по разбору завалов не прерываются ни на минуту. Три раза в час вся техника останавливается, и объявляются так называемые «минуты тишины»…

«Которые больше всего напоминают минуты молчания», – добавил я про себя. Ненавижу журналистские штампы. При репортаже из мест стихийных бедствий и техногенных катастроф обязательно нужно рассказать про «минуты тишины», показать усталое лицо спасателя и трогательную детскую игрушку, лежащую на груде битых кирпичей. Информации – ноль, зато эмоции плещут через край. «Даже видавшие виды ветераны служб спасения были потрясены…» Тьфу! Кажется, я сам мог бы без труда переквалифицироваться в плохого журналиста.

Репортаж из Ленинграда закончился, и на экранах замелькали кадры с набившего оскомину процесса по делу китайских людоедов. Даже в условиях начавшейся войны редакторы новостных лент не смогли оставить в покое этот сильно потрепанный сюжетец. Сейчас опять будут показывать маленького злобного повара, умеющего виртуозно готовить человечину, и гурманов, с удовольствием эту самую человечину пожиравших. В цепких пальцах журналистов трагедия уже давно превратилась в фарс, и зрители жаждали скорейшего смертного приговора, дабы не видеть больше мерзкие рожи каннибалов. К счастью, сидящий на пульте сотрудник оборвал новостной выпуск видеоклипом, превозносящим новый сорт пива «Фараон». В ролике утверждалось, что «Фараон» воссоздан по органическим остаткам, найденным в желудках египетских мумий. Генным инженерам удалось вырастить настоящий фараонский ячмень, настоящий фараонский солод и полностью восстановить утраченную фараонскую рецептуру.

— Следующим будет кофе «Ленин», – проворчал мужчина за соседним столиком.

Невозмутимый робот-официант принес мой заказ и замер в ожидании оплаты.

— Атака на Горький, – устало сообщила Алена Глазунова, прерывая рекламу пива. – Есть жертвы. Заместитель председателя мобилизационной комиссии Земли предупредил о запрете на отключение индивидуальных средств связи. В любой момент любой гражданин планеты может быть мобилизован для выполнения боевых и иных задач. Призывной возраст снижен до 16 биологических лет. Президиум Верховного Совета Солнечной Системы объявил об эвакуации с планеты Земля всех детей в возрасте до 13 лет включительно. Об эвакуации детей старшего возраста будет объявлено дополнительно. В расчет принимается только реальный календарный возраст. Лица, прошедшие глубокое омоложение, детьми не считаются. Подтвердились предположения о том, что агрессоры вторглись в наш мир через мощные телепортационные колодцы. Место их первоначального базирования до сих пор не выяснено. Это может быть любая из планет Солнечной Системы или, по наиболее смелым предположениям, неизвестный нам параллельный мир. Последнее утверждение решительно опровергается физиками.

Дальше я слушать не стал. Расплатился с роботом по мыслетелефону, опрокинул в рот чашечку прохладного кофе с коньяком и покинул гостеприимную «Абжорку».

В двух кварталах от кафе на чудом сохранившейся старинной улочке в блочном девятиэтажном доме жила Тумана Сентябрь. Я шаркал подошвами по узкому тротуару, заглушая невнятный гул ночного города. Тула спала беспокойным предвоенным сном. То и дело с широких проспектов доносился рокот последних выпусков новостей. За темными окнами мелькали отблески экранов, и город вздрагивал от далеких бомбовых ударов и чувствовал боль умирающих на другом конце планеты людей.

Город хмурился и готовился к битве.

С благоговением я переступил порог ее подъезда. Автомат зажег тусклый желтый свет, осветив выщербленные ступени и темно-синие стены с облупившейся краской. Торжественный и неспешный подъем на второй этаж занял у меня не меньше минуты. Мне вдруг стало тоскливо и одиноко. О чем говорить? Что обсуждать?

Между нами никогда ничего не было. Мы даже по душам ни разу не говорили. Я всегда держал свои чувства при себе, и она о них не догадывалась. Неважно, какие воздушные замки построило мое воображение, я для нее чужой малознакомый человек.

Демон ее двери приглашающе щелкнул замком. Ничего удивительного. Ведь я бывал у нее в гостях и вполне мог остаться в памяти домашнего компьютера. Я робко постучал и, не дождавшись ответа, вошел внутрь, на секунду раньше, чем решился убежать прочь. Будто прыгнул в открытый люк самолета. Шагнуть назад означало опозорить себя навсегда в своих собственных глазах.

Странно. Никто и никогда не узнал бы о моей слабости, но до конца дней своих я остался бы опозоренным.

Освещение в прихожей почему-то не включилось, и я, ориентируясь по памяти, двинулся в сторону гостиной. Здесь мало что изменилось после моего последнего посещения. Только справа от входа добавилось нечто угловатое и деревянное, высотой чуть пониже колена. Что это было, я так и не выяснил, но синяк после встречи с этой штуковиной остался знатный. Пока я брел по коридору, мне в голову пришла мысль о том, что Тумана может быть не одна, и я уже почти повернул назад, но снова передумал. Другой возможности поговорить у нас, вероятно, уже не будет. Плевать, что мой приход сюда мотивирован исключительно моими фантазиями. Плевать! Я должен поговорить с ней, иначе не будет мне покоя ни на этом свете, ни на том. А если у нее сейчас кто-то есть, то я спущу его с лестницы! Война все спишет. Время вежливости и всеобщей терпимости закончилось после падения первой бомбы.

В гостиной мерцал робкий свет свечи. На ковре и стенах шевелились щупальца зыбких потусторонних теней. Они то скрывали нарисованные на обоях цветы, то заставляли их вновь распуститься. Пахло горячим воском и жжеными спичками. Из окна тянуло нежным ароматом уснувших тополей. Вторгнувшись в чужой романтический вечер, я почувствовал себя глупцом и невежей. Я даже сделал шаг назад, мечтая незамеченным раствориться в темноте.

— Ты очень долго шел, Светозар, – тихо сказала Тумана.

Она сидела в кресле с высокой спинкой, поджав под себя голые ноги. Ее саму почти не было видно, только крошечное пламя многократно отражалось в глубине широко распахнутых глаз.

— Садись, – она показала рукой на пустое кресло.

— Там открыто, – я сделал движение в направлении прихожей.

— Никто не войдет. Садись, – ее голос звучал тепло и уютно, ему невозможно было противиться.

Я сел. По ковру прошуршал мягкими лапками домашний робот. Он проворно откупорил бутылку вина, поставил на стол бокалы и корзинку с фруктами. В моей голове было пусто, как в шлеме древнего космического скафандра. Глупо как-то все получилось. Надо было хотя бы цветы купить, что ли. И торт. Ага, может, еще и в аптеку следовало зайти? Тьфу! Не за этим я здесь. Тумана – это же неземное существо. Что-то такое светлое, безвоздушное и безгрешное. Ее нельзя лапать руками, кормить тортами и… И вообще! Почему это другим можно, а мне нельзя? Все-таки свечи придумали очень умные и гуманные люди. В их теплых бликах легко прятать смущение и идиотски сосредоточенное выражение лица. Я почти чувствовал, как по моим щекам ползают красные пятна, а в мозгу шевелятся одинокие мысли.

Если бы кто-нибудь их прочитал, я бы, наверное, умер от стыда.

— Я думала, что у нас впереди много времени. – Тумана взяла в руки бокал, и тонкие пальцы обхватили искристую бордовую полусферу вина, заключенного в невидимом стекле. – А его нет совсем. Боюсь, нашей планете осталось совсем недолго. Мы ведь не умеем воевать. Слишком много лет мирной жизни. Наши предки выдержали бы, а мы… – Она замолчала.

Я тоже взял со стола бокал. Красная нежно пахнущая жидкость притягивала взгляд. Была в ней какая-то магия. Доброе солнечное волшебство. Сгущенный солнечный свет. Вино чем-то похоже на кровь. А блестки – это разлагающиеся защитные термовирусы! От идиотской ассоциации меня затошнило.

— Послушай, Свет, я ведь даже не человек, – тихо сказала она.

— Не говори ерунды! Небольшие изменения на генетическом уровне. – Я поставил бокал с вином обратно на стол.

— Меня родила машина, Свет. Мой зародыш рос в родильном автомате. У меня даже фамилия по месяцу производства, а имя по погоде в час рождения. Я не знаю, кто мои родители, и не уверена, есть ли они у меня. Зато у меня точно есть серийный номер и гарантийный сертификат.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Меня, как робота, изготовили для решения определенной задачи. – Она сделала маленький глоток и зажмурилась то ли от удовольствия, то ли желая отгородиться от моего внимательного взгляда.

— Ерунда. Крошечное вмешательство, чтобы дать ребенку выдающиеся способности в какой-либо области. Ты должна была стать гениальным высокооплачиваемым агрономом.

Тумана кивнула.

— А стала палеонтологом, – усмехнулся я. – Ты полностью свободна и не выполняешь никаких заранее заложенных в тебя программ. Ты даже элементарной логике не подчиняешься. Ты – человек.

— Отсутствие программ главный критерий свободного человека? – вскинулась она.

— Да. – Я снова взял в руки бокал.

На этот раз, чтобы ускользнуть от ее цепких глаз.

— Ты пришел сюда, потому что не мог не прийти. Это и есть программа, Свет. Мы все запрограммированы.

— Мне больше нравится слово судьба. – Я глотнул вина и поморщился.

Мне рассказывали, что Тумана любит бесплатные французские сорта, но я никак не ожидал, что это будет такая омерзительная кислятина.

С улицы через открытое окно донесся далекий треск стрельбы и унылое бормотание диктора. Налетевший порыв ветра мгновенно заглушил и то и другое.

— Опять бомбят, – тихо сказала Тумана. – Теперь Белград.

— Я тебя люблю, – слова выскочили из меня сами собой, будто только и ждали этого не самого подходящего момента.

В прежние времена я много раз пытался выдавить из себя эту фразу. Хотел сказать ее другим девушкам и при других обстоятельствах. По словам друзей, признание в любви ни к чему не обязывало, зато здорово сокращало путь к физической близости. Но всегда эти три слова застревали у меня в глотке, превращаясь в нейтрально-пошлые «ты мне нравишься» и «какая ты красивая сегодня». А сейчас вот сказал…

— Я тебя люблю, – повторил я тверже и громче, чем в первый раз.

— Я знаю, – ее голос потеплел. – Мы должны были соединиться через сто пятьдесят лет, – мечтательно сказала она. – Ты бы к тому времени возмужал, заматерел. Думаю, что облик чуть-чуть седеющего мужчины среднего возраста подошел бы тебе больше всего. Твое лицо стало бы жестким и непроницаемым. Настолько непроницаемым, что при первой встрече люди считали бы тебя тупым солдафоном. Этаким холодным и несокрушимым айсбергом. Я бы тебе родила троих детей. Нет, даже четверых, и мы бы вместе их воспитали. Из тебя бы получился хороший отец. Умный, в меру строгий и очень-очень заботливый. Мы бы построили дом в тайге. На берегу реки. Большой просторный дом на берегу большой просторной реки. И чтобы зимой все вокруг заваливало снегом.

— Никакой тайги. Детям надо ходить в школу, – возразил я.

— Ничего. Поставим персональный телепорт. К тому времени ты будешь хорошо зарабатывать. Прекрасно будут мотаться в Тулу.

— В Ленинград, – не согласился я. – Учиться они будут только в Ленинграде.

— Жаль, что ничему не суждено сбыться. – По ее щеке пробежала ярко блеснувшая слеза.

— Все сбудется, – убежденно сказал я и, отставив недопитый бокал, встал из кресла.

Она поднялась мне навстречу.

— Странно, я все еще вижу тебя седым стосемидесятилетним космическим волкодавом. – Она внимательно смотрела на меня снизу вверх.

— С выпяченным боксерским подбородком и огромными плечами?

— Ага.

Совсем незаметно и абсолютно естественно она оказалась в моих объятиях. Будто ручеек, пробивающий подтаявший снег, вырвался наконец-то на простор. Ничего не изменилось, и в то же время изменилось все. Талая вода разлилась по черной земле и, отразив голубизну неба, перемешанную с белизной облаков, превратилась в бездонный океан. Чувства сошли с ума и перепутались. Звуки стали ярче, а запахи громче. Свет теперь пах воском, вином и тополиными листьями. Запах ее кожи и волос оглушал и не давал разглядеть, что шептали ее губы. Тонкое платьице Туманы ничего не скрывало и казалось всего лишь нематериальным свечением, окружающим ее крепкое тело. Я притянул девушку к себе, зажмурился, ослепленный стуком ее сердца, и поцеловал ее прямо в нежно вибрирующие губы. Она задрожала, но не отпрянула, а только крепче обхватила меня, вонзив мне в спину острые ноготки.

Зазвенело стекло. Это перевернулся столик, когда мы опускались на ковер. Прошуршал лапками робот, убирая перевернутый подсвечник. Шелест листвы стал громче, и откуда-то издалека донеслась приятная переливчатая музыка. Кто-то пел на шотландском языке с сильным ирландским акцентом о любви моряка и дочери дровосека. Очень хорошо пел и играл на гитаре. Я не знаю шотландского языка и не представляю, как звучит ирландский акцент, но я уверен, что не ошибся. Когда человеческие сердца покоряются настоящей любви, люди становятся всезнающими и всемогущими. Музыка длилась вечно, и казалось, счастье тоже будет бесконечным. Я запомнил каждое мгновение этих волшебных часов. В самые черные времена лучик воспоминания об этой ночи воскрешал меня к жизни или утешал перед неминуемой смертью. Оказывается, умирать гораздо легче, если знаешь, что главное событие в твоей жизни уже произошло.

Утро я встретил за маленьким круглым столиком в автоматической кормушке на набережной. Передо мной остывала тарелка бесплатной овсянки. Граненый стакан источал бодрящий запах какао. На десять ноль-ноль мы с Туманой назначили встречу у дверей юридической конторы. Оформление документов вещь не самая срочная, но в эту ночь две наши личные жизни стали одной общей, и, оглушенные открытием друг друга, еще плохо соображающие, мы не придумали ничего лучше, чем подать заявление о регистрации брака. Странный порыв, особенно если учесть, что зачинать детей в ближайшее время мы не собирались. И все же наше поведение может выглядеть непонятным только с точки зрения человека, живущего в мирное время. Когда вокруг тебя все рушится и жизнь твоя может окончиться в любое мгновение, возникает желание любой ценой зафиксировать текущий миг. Не знаю, как это объяснить, и прошу поверить мне на слово.

Сразу же после решения оформить брак Тумана отправилась в поликлинику, чтобы получить генную карту. Я проводил ее и остался ждать в кафе. На душе у меня было спокойно и радостно. Война и гибель мира стали какими-то мелкими и незначительными событиями на фоне охвативших меня чувств.

— Светозар Егорович Ломакин? – Чья-то рука легла мне на плечо.

Легко преодолев желание сломать эту самую руку и дать в морду ее владельцу, я с беспредельным миролюбием ответствовал:

— Чем могу помочь, сударь?

— На вас разнарядка из военного комиссариата с ночи висит, уважаемый, а ваш телефон не отвечает.

Я повернул голову и посмотрел на человека в белом милицейском мундире. Его лицо выражало глубочайшее сочувствие. Я растерянно вызвал справочную. Нет ответа. Телефон действительно не работал. То ли отключился сам, то ли я отключил его, чтобы никто не мешал, и забыл об этом. Лейтенант без приглашения присел за мой столик и щелкнул пальцами. Робот-официант со скрипом выехал из-за стойки.

— Военный комиссариат внес вас в реестр без вести пропавших, но пять минут назад в центральную базу данных передали запрос на генетическую совместимость с вами, – продолжил милиционер. – Мы связались с вашей невестой и выяснили ваше местоположение.

Какой позор! Я с ужасом подумал о том, что едва не превратился в дезертира, и одновременно возблагодарил судьбу за отключенный так вовремя телефон. Ведь неурочный звонок мог запросто испортить лучшую ночь в моей жизни.

— Спасибо, лейтенант, – сказал я, вставая. – Вы спасли мою честь.

— Одно дело делаем, – вежливо улыбнулся он и, полностью утратив ко мне интерес, ткнул пальцем в кнопку на жестяном пузике робота.

Тот радостно заурчал и помчался за стандартным завтраком номер восемь, а я поспешил к площадке телепорта, чтобы как можно быстрее оказаться в распоряжении военного комиссара. Бракосочетание откладывалось до Далекого и нереального «после войны», но медлить я не мог.

Мое появление на пойнте военкомата вызвало нездоровый ажиотаж. Какие-то подонки в коричневых комбинезонах накинулись на меня только на том основании, что моя персона не идентифицировалась автоматическим опознавателем. Мне пришлось пережить несколько весьма неприятных минут, когда меня поставили на колени и сразу три здоровенных придурка начали тыкать мне в затылок стволами ручных лучеметов.

При этом они беспрестанно выкрикивали ругательства и пинали меня в бока. Попытки объяснить им, что я вовсе не диверсант, ни к чему хорошему не привели. Меня начали бить всерьез. Чем бы закончилось это безобразие, неизвестно, но меня спасла некая непонятная особь неопределенного пола и возраста. У особи имелись лейтенантские нашивки и планшет глубинной идентификации. Разогнав моих обидчиков, лейтенант поскреб мне лоб специальным датчиком. Мой генетический код был в спешном порядке проверен, а моя учетная карточка найдена. В «награду» за временное исчезновение из поля зрения государства я получил не только последнюю модель мобильного телефона, которую сразу же инсталлировали в мой череп, но и гадкую отметку в личном деле. Если бы не война, то эта запись сильно осложнила бы мне карьеру, а сейчас я даже не сильно огорчился. Любовь и война странным образом смещают приоритеты.

Как быстро все меняется. Еще два часа назад я обнимал Туману, час назад глотал овсянку и строил планы на будущее, а сейчас уже стою в строю с каменным выражением на лице и преданно пожираю глазами начальство. Правда, это совершенно не мешает мне мило беседовать с моей невестой по новому телефону. Судя по непроницаемым физиономиям моих соседей справа и слева, они, так же как и я, мысленно находились далеко от военкоматовского дворика.

— Любимая. Ты как? – спросил я, не разжимая губ.

— Меня мобилизовали.

— О чем ты говоришь? Это меня мобилизовали. Ты сдала анализы?

— Я сейчас в орбитальном лифте. Еду на баржу. Я не смогу с тобой встретиться, – печально сообщила Тумана.

— Каком лифте? Какую баржу?

— Я еду на большую транспортную баржу. Мы будем готовить ее к перевозке детей на Марс, – терпеливо объяснила она. – Не знаю, чем им может помочь палеонтолог, но врач, как только приняла мои данные, сразу же выдала мобилизационное распоряжение. Я ничего не понимаю, Свет. Ты где?

— В армии.

Я наконец-то сообразил, про какую баржу говорила Тумана. Гигантские герметичные ящики давно и регулярно курсировали по маршруту Земля – Марс – Земля. Обладая посредственными скоростными характеристиками, они имели поистине чудовищную грузоподъемность и использовались для перевозки мяса, овощей, древесины и воды с Земли на Марс и продукции тамошних заводов, включая сжиженное электричество и диетические бактерии, в обратном направлении. В условиях военного времени баржи, похоже, решили использовать для спасения беженцев. Женщин же мобилизуют для обслуживания больных, раненых и детей. Детишки нуждаются в большом количестве обслуживающего персонала, а полет предстоит неблизкий.

— Я хотела бы остаться на Земле, – посетовала Тумана.

— Земля сейчас самое опасное место в Солнечной Системе, – возразил я. – Хорошо, что ты улетаешь. Мне будет спокойнее.

— Равняйсь, Ыыырнооо! – рявкнул правофланговый, и в мое поле зрения вплыл поджарый космофлотец с майорскими погонами на плечах.

Настоящий военный – это что-то вроде вымершей и воскрешенной птицы додо. Все про нее слышали, но мало кто видел. Мне офицер сразу не понравился. Было в его глазах нечто похожее на оптическую систему боевой машины, и двигался он как старый списанный робот. Явный поклонник чистого разума. Такие всех окружающих, а равно и самих себя сводят к упрощенным математическим моделями и обращаются соответственно не по-людски.

— Здравствуйте, товарищи, – сказал майор очень тихо, но его услышали все, кто стоял на плацу перед зданием военкомата. – Мне не нужно говорить вам о том, что Земля в опасности. Сейчас в Ленинграде идет бой. Настоящий бой. Я бы даже сказал – битва. Срочно требуется подкрепление. Дорога каждая минута, но я считаю необходимым задержать вас, чтобы напомнить некоторые простые вещи, которые из-за их обыденной очевидности порой напрочь забываются.

— Кажется, меня отправят в Ленинград, – сообщил я Тумане.

— Расчищать завалы?

— Думаю, наоборот. Похоже, там ожидается кое-что поинтереснее, – вместо того, чтобы успокоить невесту, я зачем-то начал рисоваться перед ней. Поняв это, я поспешил исправиться и бодро соврал: – Будем строить укрепления и размещать в них роботов. Только что сказали.

— Вы все изучали теорию мегаколлективизма, – вкрадчиво поведал майор, – но не представляете, насколько это учение ценно для каждого из вас. Не представляете просто потому, что никогда не жили вне поля реального мегаколлективизма. Вы все думаете, что понимаете значение Человечества для вас, но на самом деле вы не можете этого осознавать в полной мере, потому что никогда не оказывались вне Человечества. Никто не сомневается, что и без мегаколлективизма, и без Человечества каждый отдельный индивидуум способен выжить, но будет ли он при этом счастлив? Будут ли счастливы его дети и близкие? Сегодня впервые у вас появится возможность выбрать. Вы вступите в бой с врагами Человечества, и я верю, что вы останетесь на правильной стороне и вашим наставникам не придется краснеть за вас.

Оратор говорил не по-военному сложными фразами, и я быстро потерял нить его рассуждений. Он определенно нес какую-то чушь. Какой может быть выбор, когда враг у ворот?

— Будь осторожен, Свет, у нашего ребенка должен быть отец, – пропищал в голове голос Туманы.

— И мать тоже, – усмехнулся я. – Как только закончится эта дурацкая война…

— Не тогда, когда закончится, – перебила она меня. – Ты уже почти отец. Все еще очень зыбко, но врач на обследовании сказал, что я беременна уже почти два часа. Как в анекдоте. К счастью, у тебя оказалась генная карточка первого класса, поэтому мы допущены к браку. Осталось получить твою подпись.

В первый момент я ей не поверил. «Я – отец» звучало, как «я – скрипач». Совершенно несовместимые понятия.

— Ты не шутишь? Разве подобное возможно?

— Чудеса иногда случаются, – убежденно сказала она. – С вероятностью 84 процента ты через девять месяцев станешь папой.

— Боюсь, что у вас нет ни одного шанса выжить. Поэтому в бой пойдут только добровольцы. – Взгляд майора рентгеновскими лучами прошил каменные лица призывников, мне даже показалось, что он перехватил мой разговор с Туманой. – Желающим отказаться приказываю немедленно покинуть строй. Мы отправим вас на разбор завалов в Пензу.

— Мальчик или девочка? – спросил я.

— Не знаю, не выясняла. Глубокое сканирование может быть опасным. Оно еще очень маленькое.

— Я в вас не ошибся, – губы офицера дрогнули. – Прощайтесь со своими родными, через две минуты ваши индивидуальные коммуникационные системы будут переведены под управление военных компьютеров.

— Я люблю тебя, Тумана.

— Неправильно, Свет, – ее голос звучал глуше, чем прежде, военные компьютеры вступали в свои права, с непонятной вежливостью предупреждая абонентов о скором отключении.

— Я люблю вас!

— Мы тебя тоже, Свет. Возвращайся скорее.

Добрый-добрый военный компьютер подарил мне еще немного мирного времени, и, продолжая ворковать с Туманой, я связался по параллельному каналу с ЗАГСом, отправил туда свою ментальную подпись, но так и не дождался подтверждения получения. Оглушительная тишина безжалостно отрезала меня от моей новорожденной семьи, а равно и от всего остального мира.

В одно мгновение я превратился в крошечный винтик огромной военной машины Человечества.

— Напра-во! Шагом-арш!

Подошвы вразнобой зашаркали по бетонным плитам.

— Диспетчер? – обратился я в странную пустоту в своей голове.

— Слушаю вас, Ломакин, – мгновенно отозвался мужской голос.

— На мое имя должен был поступить брачный запрос. Я его подтверждаю. Хочу быть уверен, что все сошлось.

— Сейчас проверю. Секунду.

Сговорчивость военного диспетчера показалась мне подозрительной. Не по уставу это. Неужели майор не врал и у нас действительно нет ни одного шанса выжить? Я покосился на идущих рядом со мной людей. Все мужчины. Все спокойны, уверены в себе. Не все физически развиты, но в современном бою это не так уж и важно. Да и внешний вид бывает порой очень обманчив.

Облик в наше время выбирают, как одежду. Может быть, вон тот хлюпик и прошел три омоложения, и сто лет провисел над системным блоком в каком-нибудь конструкторском бюро, и вид у него плюгавей не бывает, но все это ровным счетом ничего не значит. Нравится ему казаться хлюпиком, а на самом деле весьма вероятно, что он лет пятьдесят каждое воскресенье палит из бластера на полигоне усложненного уровня, или посещает секцию рукопашного боя, или метает копья в мишень. В общем, совершенствуется в боевых искусствах и запросто оторвет голову любому врагу Человечества.

— Точно. Есть запрос, – сообщил диспетчер. – В связи с военным положением и мобилизацией брачующихся возможно упрощенное оформление. Необходимо еще два ваших подтверждения, и все будет в ажуре.

— Я готов.

— Согласны ли вы вступить в брак с Туманой Осипо…

— Согласен!

— Подтверждаете ли вы принятие на себя обязательств в соответствии с брачным законодательством Солнечной Системы, планеты Земля?

— Подтверждаю! – чуть не выкрикнул я вслух.

— Поздравляю. С этого момента вы состоите в браке. – Мне показалось, что мужчина, чей голос синтезировался мыслетелефоном прямо в моем мозгу, широко улыбнулся.

— Сообщите ей, – весело потребовал я.

— Обязательно. Удачи тебе, Свет. Поздравляю.

— Спасибо.

Бодрым шагом мы поднялись на платформу большегрузного телепорта, который за один раз вместил всех будущих воинов. Громкий гул мощных гиперприводов, резкая смена температуры и освещенности отметили мгновенное изменение географических координат.

Стало холодно, пасмурно и грустно. Ветер швырнул мне в лицо горсть стылой воды и окутал клочьями грязного тумана. Мы шли по какому-то безлюдному поселку, топча подошвами мокрую бурую грязь. Дома вокруг были старые, обветшавшие и, похоже, давно покинутые. Нестройной колонной мы вскарабкались по лестнице с растрескавшимися ступенями и вошли в мрачное серое здание, которое доминировало над одноэтажной улицей. Никогда не думал, что на благополучной Земле можно отыскать уголок, где не ступала нога скучающего Дизайнера. Однако я ошибался. Вот оно – убожество с зарешеченными оконными проемами и корявыми дверями. Уникальное место. Сюда надо водить экскурсии пресыщенных туристов.

— Ну и вонь, – проворчал кто-то за моей спиной. – Так и обоняния можно лишиться.

Пахло гнилью, старыми тряпками и многолетней лежалой пылью, от запаха которой у меня сразу начало ломить затылок. Майор провел нас в огромный зал, размером с лунный ангар для тяжелых транспортных космолетов. Все необозримое скудно освещенное пространство было плотно заставлено стеллажами. На пороге военной сокровищницы нас ждал толстый офицер, чью форму украшали совершенно непонятные мне знаки различия.

— Какие задачи будет решать это подразделение? – донесся до меня вопрос толстяка.

— Держаться зубами за родную землю, – мрачно ответил майор.

— Тогда нам туда, – сказал военный, обозначив направление взмахом руки.

— Бегом-арш, – коротко приказал майор и личным примером задал требуемый темп.

Через пять минут легкой пробежки мы остановились.

Запыхавшийся толстяк предложил нам приступать к экипировке. Майор беспокойно посмотрел на часы.

— У вас есть ровно семь минут, – грозно объявил он. – После чего независимо от того, готовы вы или нет, подразделение отправляется на фронт.

Короткое злое слово «фронт» неприятно резануло слух. Генетический страх подленько шевельнулся где-то внутри грудной клетки. Фронт. Линия, с которой трудно вернуться. Сердце забухало четко и часто. Фронт!

«Страх – это нормально. Не боятся только идиоты», – сказал я себе и подошел к стеллажам. На первый взгляд снаряжения было очень много, однако на самом деле выбор ограничивался уровнем «не хочешь, не бери».

— А где экзоскелеты? – капризно проныл кто-то.

Я не стал оглядываться, чтобы случайно не увидеть лицо говорившего и не составить мнение о человеке по его мерзкому голосу и дурацкому вопросу.

— Экзоскелет ему подавай, – прошипел другой новобранец. – Вагоны разгружать собрался? В нас, между прочим, стрелять будут.

— Запомните, – громыхнул майор. – Что бы вы о себе ни думали – вы плохо обученные новобранцы. Ценой своих жизней вы должны хоть ненадолго связать противника, давая возможность основным силам сосредоточиться для удара. Тем не менее, правительство сочло возможным дать вам лучшее, что у нас есть. Экзоскелеты шикарно смотрятся в кино и на парадах, но в реальных условиях боя я бы не советовал таким амебам, как вы, использовать их. Человеку, не имеющему должных навыков, лучше идти на врага с самой элементарной дубиной в руках, чем в самом лучшем экзоскелете.

Мысленно я согласился с майором. Каркас с искусственной мускулатурой действительно тяжел и громоздок. Для людей непосвященных вещь, конечно, впечатляющая. Кажется, стоит в него влезть, и сразу станешь сказочным чудо-богатырем. Самый заурядный «ботаник», облаченный в экзоскелет, может бегать со скоростью гепарда и легко поднимать железнодорожные вагоны, но, как и для любого другого снаряжения, здесь нужна серьезная подготовка. Куда лучше и спокойней нарядиться в знакомый со школы защитный комбинезон «Кольчуга- 703».

Я вскрыл доставшиеся мне коробки. Содержимое пластиковых упаковок оказалось гораздо привлекательнее, чем ожидалось. Совсем неплохо для военного ведомства, обрюзгшего от длительного мирного времени.

Вполне современная и модная, хотя и не сказать что шикарная «Кольчуга-906». Нам и вправду дали лучшее.

В таком прикиде можно без парашюта или гравикомпенсатора упасть с небоскреба. Синяки будут размером со сковородку, но живым останешься наверняка. Еще в «Кольчуге-906» можно купаться в расплавленном железе. Правда, совсем недолго, но секунд тридцать генераторы вполне вытянут. Само собой можно продержаться пару суток в безвоздушном пространстве. И защита от Радиации по классу «Б» прилагается. То есть по дневной стороне Меркурия во время солнечной бури лучше не гулять, а на околоземной орбите трепыхайся сколько влезет, и ничего тебе не будет. Короче, вещь более чем неплохая. Родина не собиралась экономить на своем «пушечном мясе», и это радовало до слез.

Я скинул одежду, натянул прилагаемое к «Кольчуге» термобелье с телеметрическими датчиками. Потом аккуратно налепил на тело лепестки защитного комплекта, которые мгновенно срослись в единое целое, образовав не сковывающий движений комбинезон. С большим уважением я повертел в руках полититановый шлем с «третьим глазом», дальномером, встроенным лучеметом и прочей дребеденью. Добротно, практично, надежно. Голова уцелеет при любых обстоятельствах, остальное потом пришьют. Оп-па! Я чуть не взвизгнул от удивления. Там еще и локальное силовое поле имелось. Совсем небольшое. Только для того, чтобы надежно прикрыть череп, но, тем не менее, я преисполнился гордостью за родную цивилизацию. Нам действительно давали очень жирный шанс выжить практически в любой ситуации.

Большинство новобранцев прекрасно справились и с «Кольчугой», и со шлемом. Не так быстро, как я, но без посторонней помощи. Иначе и быть не могло. Ведь все люди в детстве ходят в школу, а в юности тянут срочную. Хотя нет. Обладатель неприятного голоса и любитель экзоскелетов в школу, похоже, не ходил и службы под благовидным предлогом избежал. Он умудрился прилепить, лепесток, предназначенный для правого бедра, на спину и теперь никак не мог его оттуда снять.

Подобные проблемы возникают разве что у невнимательных пятиклассников, но никак не у взрослых людей. Не удивлюсь, если выяснится, что его папочка является счастливым обладателем высшего социального статуса и в военкомате его чадо оказалось из-за чьей-то повышенной принципиальности.

— Готовность три минуты. Принять оружие! – рявкнул майор и двинулся на помощь неумехе.

Как я мог забыть про самое главное? Я потянулся к ящику, лежащему на верхней полке. В нем ждали своего часа электромагнитный карабин и два магазина к нему по двадцать четыре заряда в каждом. Немного старомодно, но вполне убедительно. В одном магазине патроны, начиненные антивеществом, чтобы мгновенно расщеплять любого врага на фотоны. В другом – заряды, способные образовывать сгустки высокотемпературной плазмы, дабы надежно испепелять супостата. Вроде бы не густо, но, учитывая очень скромное время жизни бойца в условиях реального боя, вполне нормально.

Даже оптимистически щедро. И не надо будет таскать лишнюю тяжесть, а значит, не придется умирать уставшим. Я пристегнул к плечу расходники для автоматической аптечки, защелкнул в кистевом зажиме лазерный резак, прилепил к поясу десяток гранат и отошел от стеллажа. Можно было еще повесить на спину рюкзак индивидуального антиграва, однако я вспомнил слова майора о том, что нам предстоит «держаться зубами за родную землю», и решил не отягощать себя крыльями.

Возможность полетать вряд ли представится, а весит эта хрень не меньше половины пуда.

— Осталась минута, – скучным голосом сообщил майор. – Стартовать будете прямо отсюда. Конкретную задачу вам поставят на месте. Неисполнение приказа приравнивается к предательству интересов Человечества и карается по законам военного времени. Напоминаю, что военное положение введено двенадцать часов назад решением Верховного Совета и подтверждено указом Золина в ипостаси Верховного Главнокомандующего. Прошу не забывать, что в ваши шлемы встроены персональные телепорты, поэтому о раненых можете не беспокоиться, их головы автоматически будут отправляться в госпиталь, равно как и головы убитых. Попытка покинуть поле боя без приказа приведет к вашей немедленной смерти. В кольчугу и шлем вмонтированы специальные устройства для автоматической ликвидации предателей. Спасать и воскрешать их будут в последнюю очередь.

— По какому праву? Вы нарушаете Конституцию! Вы пойдете под суд! – выкрикнул все тот же порядком всем надоевший любитель экзоскелетов.

«Интересно, по каким законам карается неосторожное убийство на поле боя? – подумал я. – Если меньше пожизненного, то я не удержусь и грохну это пакостное существо».

— Уничтожение предателей предусмотрено законом о военном положении! – проревел подполковник. – Эти законы вы должны были прочитать в том самом соглашении, которое подписывали при получении полного гражданства и первого права голоса на выборах. Там же записано, что отказ от полного гражданства, а вместе с ним и от воинской службы в военное время невозможен. Вернетесь с войны – откажетесь от гражданских прав и никогда больше не будете призваны на военную службу, а сейчас всем надеть шлемы!

Я дисциплинированно сунул голову в полититановый футляр. Мягкие пневмозахваты быстро срастили шлем с основными конструкциями «Кольчуги». Присоска хитроумного устройства, именуемого в просторечии «третьим глазом», приклеилась к моему лбу, и я мгновенно «прозрел», то есть стал видеть не только глазами и не только перед собой, но и то, что происходит позади, сбоку снизу и сверху. Теперь я не только четко позиционировал себя в пространстве, видел, кто друг, а кто враг, но и мог в любой момент связаться и переговорить с кем захочу. Ну, не совсем, с кем захочу. Больше всего мне хотелось бы сейчас вступить в связь с Туманой, но это, к сожалению, было невозможно.

Я попрыгал на месте и потряс головой. Сфера обзора функционировала нормально. Не мерцала, не плыла и четко держала горизонт. Я отключил «третий глаз» и осмотрелся через лицевой щиток, потом включил его обратно, закрыв глаза. Крутанулся вокруг своей оси. Открыл глаза. Две видимые картинки наложились, дополняя одна другую. Теперь у меня под ногами был не просто пол, а железный лист на бетонной плите, под которой находилась труба полуметрового диаметра. И даже не просто труба, а труба чугунная канализационная, соответствующая ГОСТ СССР 6942-98. А стена стала не просто стеной, а стандартизированной и сертифицированной пластиковой панелью, скрывающей пучки сигнальных и силовых проводов, информацию о напряжении и силе тока в которых я при желании мог бы немедленно получить.

— Представьтесь, – попросил нежный женский голос «Кольчуги».

— Пушкин, – скромно сказал я. – Александр Сергеевич. Тот самый. Я помню чудное мгновение, передо мной явилась ты.

Ненавижу дурацкий ритуал знакомства с неодушевленными предметами. Тем более, что проклятая железяка наверняка идентифицировала меня, как только я сунул свою башку в дырку шлема. И не только идентифицировала, но и получила из центральной базы данных все сведения о моем здоровье, группе крови, привычках, физической подготовке, умственных способностях, выяснила наличие подходящих запасных органов в госпиталях и уже зарезервировала их для меня.

— Очень приятно, – проворковал шлем. – Я система «Ангел-хранитель-6». При обращении ко мне используйте код-идентификатор «Ангел».

— А не пошел бы ты, Ангел, к… Точнее, на… Не могу сказать матерное слово женщине, даже кибернетической.

— Куда? – с вежливой наивностью поинтересовался шлем.

Я собрался с силами и кратко, буквально тремя буквами и предлогом, сформулировал направление. И получил в ответ мощный поток отборной, первоклассной, ласкающей слух брани. Давненько я не слышал такого вычурного мата. Пару оборотов я даже запомнил, чтобы как-нибудь при случае блеснуть среди знатоков.

— Сработаемся, – буркнул я, признавая, что программное обеспечение «Кольчуги» значительно улучшилось по сравнению с теми версиями, с которыми мне приходилось работать раньше. «Ангел-хранитель-6» – это все-таки не косноязычный и тормознутый «Джеральд-4Ф» с его вечными «разрешите», «позвольте» и «не понял вас, повторите медленно».

— Входящая информация, – доложил Ангел-хранитель.

На виртуальном экране визуальной сферы появился портрет майора, рядом с которым моргнул синий индикатор низкого уровня важности. «Принять», – милостиво согласился я.

— Удачи вам, воины! – сказал шлем голосом майора.

— Служу Человечеству! – рявкнул я, и мой крик звонким ручейком влился в воинственный ор моих новоиспеченных братьев по оружию.

— Направо! Вперед! – команды высшего приоритета не требовали санкции на получение и транслировались Ангелом без промедления.

Между стеллажами заискрились диски проекционных телепортов. Кости сразу заломило от предвкушения жесткой переброски в пространстве. Мы друг за другом начали запрыгивать в висящие низко над полом бездонные ямы. Было жутко наблюдать, как люди исчезают в белых, будто нарисованных мелом на воздухе кругах. За тонкой мембраной, словно за некоей мистической гранью, нас всех ждала неизвестность. Здесь в этом ангаре мы оставались обычными мирными гражданами. Хоть и одетыми в военную форму, хоть и вооруженными до зубов, но мы все еще были инженерами, строителями, разведчиками, шахтерами, медиками.

А там… Там мы станем солдатами Солнечной Системы.

Превратимся в точки и закорючки военного компьютера Земли, в промежуточные звенья между людьми и покойниками. И самым главным жизненным вопросом для нас будет, какую память мы оставим после себя. Будут ли плевать на наши могилы и стирать наши фотки с семейных дисков или выпьют за нас, не чокаясь, и скажут что-нибудь хорошее. Почему-то в этот момент мне стало важно, что подумает обо мне мой будущий внук. Ведь у меня теперь будут внуки! Эта неожиданная мысль потрясла меня. Внезапно я ощутил себя бессмертным. Мое бессмертие таилось под сердцем Туманы.

За три шага до телепорта потной волной накатил страх. Совершенно бессмысленный. Если бы нас отправляли в самое пекло, то наверняка предупредили бы.

За гранью не было непосредственной опасности, но, тем не менее, сердце гулко забухало о грудину, в горле стало сухо, а во рту кисло. В губы услужливо ткнулась поительная трубочка. Я с благодарностью проглотил порцию апельсинового сока и прыгнул в круг. Перемещение оказалось на удивление мягким. Правда, диски телепортов в точке прибытия располагались на высоте трех метров над поверхностью почвы. Поэтому мне, как и моим предшественникам, пришлось пролететь некоторое время по воздуху.

— Влево! – громыхнуло у меня в голове. – Вперед! Не задерживаться!

Приземлившись, я послушно отпрыгнул влево. На освободившееся место немедленно шлепнулась подернутая маскировочной дымкой туша, которая, в свою очередь, тяжело сиганула вправо. Не успел я сделать и трех шагов, как перед моим внутренним взором вспыхнул красный транспарант: «Командир на связи».

— Капитан Алексей Леоненко, – вежливо представился мой непосредственный начальник.

Под его изображением на виртуальном экране была выведена полная информация об «отличнике боевой и политической подготовки, полевом пехотном офицере седьмого класса и горном стрелке четвертого уровня».

— Рядовой Светозар Ломакин, – доложил я.

— Светозар Ломакин, – медленно повторил капитан, словно пробуя мое имя на вкус. Судя по интонации, вкус ему не очень понравился. – Займите точку и ждите дальнейших распоряжений. Повторение атаки прогнозируется через четыре минуты сорок пять секунд. Постарайтесь за это время окопаться и привыкнуть.

— К чему привыкнуть? – не понял я.

— К земле привыкнуть, – мрачно пошутил он и отключился.

Точка, обозначающая мою позицию, высветилась на трехмерной схеме, проецируемой «третьим глазом» прямо в мозг. Я бодро затопал по маршруту, который был выбран компьютером. Иногда начинает казаться, что кибернетические существа стали умнее и хитрее своих создателей. Они способны быстрее нас принимать решения, и даже я, венец эволюции, рядовой Ломакин, дипломированный разведчик, беспрекословно подчиняюсь компьютерной программе. Но что такое есть эта самая программа? Всего лишь способ спрогнозировать и обдумать заранее лучший вариант действий. Может быть, программист сутками не спал, выпил цистерну кофе и скурил контейнер стимулирующих сигарет, чтобы выдумать, как оптимально прокладывать маршруты по перепаханной взрывами местности, а я всего лишь воспользовался плодами его мучительных размышлений. И при чем здесь, спрашивается, подчинение искусственному интеллекту? Точно так же тот же самый программист мог бы написать длиннющую инструкцию на ту же тему, а я мог бы ее прочитать и научиться ходить коротким путем. Только чтение и заучивание заняло бы уйму времени. А так я, ни о чем не задумываясь, поднялся по какой-то лестнице, прошел через сожженную квартиру, инстинктивно стараясь не запачкаться о прокопченные стены, почтительно обошел лежащий на полу черный скелет и вышел на улицу.

Точнее на то, что осталось от улицы.

От улицы осталось совсем немного. Справа виднелся обрушенный виадук. Двойная цепь каменных холмов обозначала место, где стояли дома. Некоторые из них уцелели. Старые добротные постройки выдержали вражеские удары, новые смело подчистую. Я затребовал у Ангела карту в гражданском формате и сразу же узнал район, где находился. Проспект Стачек рядом со старинной станцией метро «Автово». В прошлой жизни я не раз здесь бывал. Вон в той стороне должен быть парк, детские карусели и цирк-шапито. Сейчас там черная металлически поблескивающая плоскость. И именно там находится точка, в которую меня послал Леоненко. Уж послал, так послал. Голое, прекрасно простреливаемое место. Спасибо дорогому и горячо любимому командованию. Весь свой короткий век буду помнить о таком подарочке.

— Угроза атаки, – угодливо предупредил меня Ангел.

— Где? Откуда? Какого рода угроза? – быстро спросил я и ускорил шаг.

— Нет информации, – мрачно ответствовал Ангел.

Я перешел на бег. До позиции оставалось метров двести, а нужно еще успеть приготовиться. Привыкнуть к земле, как велел командир. Бежать было тяжело. Подошвы глубоко проваливались в рыхлую землю. Мускульные усилители не помогали движениям, а скорее мешали. Такое чувство, что они работали с какой-то задержкой и тормозили каждый шаг. Возможно, это было субъективное ощущение. К любому снаряжению нужно привыкнуть. Если бы я в свое время пробежал пару хороших кроссов в данной модели «Кольчуги», то сейчас она бы сидела на мне как вторая кожа.

— Выход на точку. – Ангел не дремал.

Я остановился, получил из поилки поощрительный глоток сока и осмотрелся. Много ям, много черных закрученных штопором железяк. В ста метрах впереди догорала непонятная конструкция, состоявшая из длинных тонких палок. Немного сзади возвышался воткнутый в грунт фюзеляж тяжелого транспортника с эмблемой спасателей. М-да, невеселый пейзажик.

Справа и слева появились фигурки, которые компьютер Услужливо раскрасил в зеленый цвет. Соседи выходили на свои точки.

— Прогнозируемая атака перенесена на три минуты, доложил Ангел.

— А вот за это спасибо, – сдержанно поблагодарил я и сделал несколько шагов по кругу, выискивая наиболее подходящий участок для окопа. Задача была не так проста, как могло показаться на первый взгляд. Выберешь место пониже, сократишь обзор и сектор стрельбы. Повыше – сам будешь как на ладони.

— Ангел, посоветуй что-нибудь.

Ангел прямо у меня в голове нарисовал прозрачными линиями десятиметровую траншею с глубокой норой-убежищем. Я почему-то всегда считал, что с помощью фортификационных взрывов можно выкопать только тесную щель. Век живи, век учись. По сравнению с моей задумкой вариант Ангела смотрелся комфортабельной трехкомнатной квартирой рядом с ободранной туристической палаткой. Через секунду Ангел рассчитал точки заложения зарядов. Мне осталось только воткнуть управляемые гранаты в указанных местах и отойти.

Вспышка, грохот, и в земле, как по волшебству, появился окоп с затвердевшими до каменного состояния бортами. Несколько движений лазерным резаком довели композицию до полного совершенства.

На второстепенном текстовом экране высветился штабной запрос: «ЦК ЮЗ ЛенУкрР-на: Готовность?» .

Ангел ответил без моего участия: «СЛомакин – 100 %».

За СЛомакина еще одно отдельное спасибо. По экранчику ползло много занятной служебной информации, не обязательной для ознакомления, но вполне пригодной для разгона окопной скуки. Ангел постоянно обменивался данными с военной вычислительной сетью.

Еще даже не активировав оружие, я уже стал вполне работоспособной боевой единицей. Командование получало полную сферическую картинку с моего «третьего глаза», суммировало данные с теми, которые транслировались другими солдатами, зарывшимися в землю на передовой. Все это перерабатывалось, дополнялось и возвращалось ко мне, расширяя мой и без того немаленький кругозор.

В наушниках зазвучал голос капитана Леоненко.

Свой светлый лик он на этот раз демонстрировать не стал.

— Приказ всем, кто меня слышит, а слышат меня только те, кому надо слышать. Приказываю: не допустить прохождения крупноразмерных наземных целей через линию обороны. На воздушные цели не отвлекаться. Уничтожение пехоты является второстепенной задачей. Только крупноразмерные наземные цели. Как поняли?

— Вас понял, – ответил я, не повышая голоса. – Не допущу.

Выполняя приказ, я привел в боевую готовность карабин, включил и выключил лазерный резак, провел рукой по бляшкам ручных гранат на поясе. Гостинцы готовы. Милости просим, гости незваные. Приходите, повеселимся. Кто к нам с мечом, как говорится, тому сюрприз. Ждать пришлось долго. Угроза атаки постоянно откладывалась на пять-десять минут, о чем меня незамедлительно информировал старательный Ангел. Напряженное ожидание постепенно трансформировалось в тупое безразличие. Я уже не следил за сферой, полностью доверившись электронике. Тянулись часы, а вокруг ничего не происходило. Искусственная мускулатура «Кольчуги» заботливо поддерживала меня в вертикальном положении, не давая мышцам устать.

— Рядовой Ломакин, спать, – судя по шрифту текста и тембру голоса, приказ отдал штабной компьютер.

Бездушная кремнийорганическая дрянь. Как, спрашивается, можно спать в такой обстановке? Даже если бы я прямо сейчас оказался в теплой постели в безопасном месте, мне потребовалась бы пара часов и несколько стаканов водки, чтобы забыться. Компьютерам нельзя доверять командование людьми.

Что-то несильно кольнуло меня в плечо. Это Ангел ввел снотворное. Мое дыхание сразу стало ровным и редким, веки тяжело опустились, надежно и герметично скрыв от гаснущего сознания безжизненный пейзаж и цветные квадраты экранов. Мне стало немного стыдно за высший разум планеты. Впрочем, робота программировал другой человек, успокоил я себя, а человек, хоть и опосредованно, выполняющий волю другого человека – это норма. Мир неожиданно засиял сказочно не реальными красками. Я еще не заснул, но мне уже начал сниться сон. Будто иду я по парковой аллее. Рядом Тумана толкает коляску с упитанным улыбающимся всему свету карапузом. На плечах у меня сидит светловолосая девчоночка с голубыми глазками. Она с энтузиазмом трескает мороженое, время от времени, роняя сладкие капли мне на макушку. Карапуз, чье сходство со мной столь сильно, что даже немного обидно за свою индивидуальность, сосет здоровенную конфету и пускает карамельные слюни. Чтобы развеселить всех, я произношу монолог дельфиненка Димы из последнего мультсериала про бронзовых страусов. Дочь одобрительно и в то же время снисходительно хихикает. Жена улыбается, а я пытаюсь, как можно потешнее, слизнуть со своей щеки очередную каплю мороженого. Мне это удается, но я чувствую на языке не предвкушаемую сладость, а солоноватый вкус крови. Я поднимаю глаза и вижу белые ветви деревьев на фоне черного неба. Рядом – никого.

Мир пуст, а я одинок, свободен и мертв.

— К бою, – холодный голос штабного компьютера вернул меня к реальности.

Вокруг царила тьма. В плече остывала боль от укола, который меня разбудил. Сон длился почти девять часов.

Мышцы затекли, и при первом же движении я ощутил мучительную ломоту во всем теле. Пришлось замереть, ожидая, когда станет легче. Новый укол окончательно вернул меня в строй. Я закрыл глаза и полностью доверился «третьему глазу», стараясь пропитать сознание доступным ему пространством. Темнота обрабатывалась сложными фильтрами и предоставлялась мне в кастрированном, беззубом и безопасном виде. Все проверялось, подгонялось и сглаживалось и только потом транслировалось в мозг. Однако эти ухищрения удивительным образом не сужали восприятие, а, наоборот, расширяли его до пределов, недоступных обычным человеческим органам чувств.

Внимательно контролируя мою реакцию, «третий глаз» выбрал наилучший спектр пассивного восприятия. Применять любые сканирующие излучения после команды «к бою» и до команды «огонь» запрещалось, поэтому реальность вокруг меня полностью утратила краски и стала сиреневой, полупрозрачной и какой-то дряблой, словно черничное желе. Автоматически включился засадный режим. Я стал невидимым, неслышимым и совсем ничего не излучал. Как труп! Температура на поверхности скафандра в точности соответствовала температуре воздуха. Коэффициенты поглощения и отражения «Кольчуги» соответствовали таким же коэффициентам грунта. Единственное, что отделяло меня от окружающего праха, – это способность размышлять. «Интересно, откуда появятся „крупные наземные цели“? – думал я. – Телепортируются из параллельного пространства? Скорей всего, нет. Если бы они могли телепортироваться, то материализовались бы за нашими спинами и раскатали бы в лепешку штаб и основные позиции. Если бы враги могли совершать подобное, то они наверняка бы это уже сделали. Отсюда вывод: изменять точки доставки для них достаточно хлопотно. Следовательно, существует не так уж много районов концентрации ударных сил, откуда наползает на нашу планету всякая погань. Тогда почему мы, как дождевые черви, сидим по уши в земле, вместо того чтобы штурмовать опорные точки противника? Что мы ждем?»

Я начал мысленно составлять по этому поводу рапорт со своими соображениями, когда в поле зрения моего «третьего глаза» появился посторонний объект. Объект был малоразмерный и летающий, то есть меня его присутствие никоим образом не касалось. Ангел быстро исследовал цель и окрасил ее в нейтральный серый цвет.

Значит, это всего лишь птица. Наверное, голубь. Странно, я всегда думал, что по ночам голуби спят. Хотя во время войны и люди, и птицы меняют свои привычки.

Может быть, у голубя в парке, который еще вчера зеленел на этом месте, было гнездо с птенцами и сейчас он пытается отыскать свой дом и свою семью? У меня на глаза навернули слезы. С носа закапала соленая влага.

Настроение изменилось так быстро, что я не успел ни толком испугаться, ни оказать должного противодействия никчемным эмоциям. Я отложил карабин, поднял забрало «Кольчуги» и принялся тереть глаза тыльной стороной перчатки. Мне было очень грустно.

— Рядовой Ломакин, немедленно восстановите защиту, – громыхнул в ухе голос Леоненко.

— Там птенчики умерли, – всхлипнул я и, обессилев от горя, опустился на дно окопа.

Моя душа была переполнена жалостью к невинно убиенным живым существам. Я больше не хотел ни в кого стрелять, мне было глубоко противно оружие и любое военное снаряжение. Я ненавидел себя, «Кольчугу», карабин, гранаты и верховное главнокомандование, которое по своей идиотской прихоти заставляло меня убивать. Начальство я ненавидел настолько сильно, что готов был использовать против него «Кольчугу», карабин, гранаты, а также все, что только подвернется под руку.

— Какие птенчики? Вы с ума сошли! – капитан был потрясен до глубины души. – Немедленно прекратить истерику и восстановить защитный контур! Вы демаскируете передовую!

— Замочить на ночь в уксусе с водой пять-шесть голубей, – вклинился в разговор Ангел. – Поджарить и употребить с красным вином.

Краем глаза я заметил, как справа и слева от меня вдоль всей линии обороны поднялись из земли фигурки солдат. Они неуверенно топтались на месте и тянули вверх руки. Мне тоже захотелось присоединиться к ним и сделать все, чтобы эта ужасная бессмысленная война поскорее закончилась. Чтобы больше не гибли маленькие трогательные голубята. Нужно обязательно убедить Леоненко прекратить вооруженную борьбу, ибо все люди – братья.

— Капитан, давайте вместе восстановим чудесный зеленый парк, – предложил я. – Посадим деревья, проложим аллеи, сплетем гнезда и положим туда яйца.

— Что положим?

— Яйца… положим…

Леоненко нечленораздельно выругался, и мое плечо разодрала дикая боль. Я завертелся на месте. Огонь потек по жилам, добрался до сердца и взорвался, на секунду парализовав все мыслительные процессы. В голове прояснилось. Друзья и враги вернулись на свои законные места, однако боль покинула тело не сразу. Она уходила толчками в течение минуты.

— Внимание, противник применил психотронное оружие, – сообщил незнакомый мне голос. – Всем бойцам, которые не закрыты тактическими силовыми полями, немедленно доложить о самочувствии.

— Самочувствие хреновое, – послушно сообщил я и захлопнул лицевой щиток скафандра. – Что это была за инъекция?

— Представьтесь, – потребовал голос.

— Рядовой Ломакин. Солнечная Система.

На экранчике появилась лысая голова с маленькими колючими глазками, посаженными слишком близко к переносице. Как я успел прочитать, это был начальник противодействия. Чему именно он противодействовал, я прочитать не успел. Титул погас раньше, чем я полностью осознал его содержание. Впрочем, и так было понятно, что шишка знатная. Хотелось бы знать, кем он был до войны. Мне почему-то подумалось, что служил он на должности тихой, но авторитетной. Вроде директора зоопарка или заведующего домом культуры в преуспевающем райцентре.

— Антидот будет вводиться каждые пятнадцать минут, – сообщил начальник противодействия. – При первых признаках нервной неустойчивости немедленно информируйте непосредственного командира. Тогда спецсредство будет применено заранее. Система «Ангел» временно отключается, как не выдержавшая психотропную атаку. Кроме того, будьте осторожны со своими соседями. Пока в себя пришли только вы один.

От остальных докладов еще не поступило.

Меня передернуло. Каждые пятнадцать минут испытывать такую боль, которую я почувствовал только что?

Они там все с ума посходили! Ладно – один раз. Пока я не знал, что из себя представляет действие антидота, но сейчас-то я знаю. Пожалуй, лучше стать жалким хнычущим идиотом, чем сохранить рассудок такой ценой.

— Направление ожидаемой атаки изменено. – Лысая голова начальника противодействия затуманилась и завертелась на экране, в его голосе появились визгливые интонации. – Всем развернуться на сто восемьдесят градусов и немедленно открыть огонь!

Я развернулся. Приказ есть приказ, хотя и не понятно, почему его отдает не мой родной капитан Леоненко.

Не по уставу это. Не буду стрелять, пока не поступит подтверждение от капитана. Через телепатическую систему коммуникации я потребовал продублировать приказ об открытии огня по своим позициям. Мне никто не ответил, а между тем зеленые отметины на экране одна за другой меняли цвет, превращаясь в красные точки целеуказания. Слева и справа от меня полыхнули режущие глаз вспышки. Стреляли из карабинов. Били плазменными сгустками по скоплениям красных точек. На моем экране тоже появилось перекрестие прицела, и в мозгу настойчиво замигали пять пугающих букв: «Огонь». Мой карабин продолжал смотреть стволом в землю под ногами. Я не торопился исполнять дурацкий приказ. Пускай меня ждет трибунал или даже расстрел.

Я не хочу по чьей-то ошибке убить своего же товарища.

Перед моими глазами появилось перечисление грозящих мне статей уголовного кодекса и законов военного времени. У меня был неплохой выбор: от пожизненного заключения и принудительного участия в опасных медицинских экспериментах до тридцати лет на кометных рудниках в поясе Койпера. За что я обожаю нашу политическую систему, так это за возможность выбора.

Даже у самого распоследнего преступника всегда есть выбор способа, коим он сможет принести пользу Человечеству. Однако трибунал, расстрел и статьи всех на свете кодексов светили мне в далекой перспективе и не могли быть применены ко мне без участия человека, а вот приказ о болевом воздействии может отдать и штабной компьютер низшего уровня управления. В этой модели «Кольчуги» наверняка предусмотрена система физического воздействия, и сейчас мне будет очень больно. Чтобы не думать о плохом, я решил повнимательнее рассмотреть позиции, по которым мне, в соответствии с приказом, следовало, стрелять. Света от вспышек выстрелов оказалось вполне достаточно, чтобы перенастроить оптику. Я без труда различил суетящиеся фигурки солдат. Еще немного приблизив картинку, я разглядел нарукавные нашивки с цветастыми советскими гербами. Похоже, бойцам достались скафандры из старых запасов. Только кое-где виднелись синие всепланетарные эмблемы, и почти всегда они сочетались с офицерскими нашивками. Тем не менее, невзирая на знаки различия, все эти люди были отнесены «третьим глазом» к врагам.

Мои соседи справа и слева вели плотный огонь, и посланные ими сгустки плазмы расцветали огромными багровыми розами над головами наших солдат. При каждом взрыве защитные поля подергивались радужными переливами. Ответный огонь никто не вел. «Какого черта!» – мысленно выругался я.

Наших компьютерщиков за такую работу следует натянуть на самые большие и ребристые фаллоиммитаторы, какие только существуют в нашем лучшем из миров.

Противник творил в наших сетях все, что хочет! От вскипевшей во мне злости я хотел плюнуть себе под ноги, но вовремя вспомнил о закрытом лицевом щитке скафандра.

«Ладно, встречу какого-нибудь программиста, выскажу ему в лицо все, что думаю, – подумал я. – А лучше без лишних разговоров сразу дам ему в ухо. Пусть несет коллективную ответственность за собратьев по цеху».

Немного успокоившись, я сменил частоту приема сообщений. Вообще-то эту простейшую операцию я должен был сделать сразу после потери связи. Обычно за такими пустяками следит Ангел, но сейчас он отключен.

Неприятное упущение. Если даже специально тренированный разведчик, оставшись без кибернетической поддержки, становится беспомощен, как младенец, то что же будет со всеми остальными?

— …омакин! – голос Леоненко был еле слышен на фоне оглушительного шуршания помех. Откуда, спрашивается, взялись помехи на цифровом шифрованном канале?

— Здесь Ломакин, – радостно гаркнул я, пряча за демонстративной бодростью легкий стыд за свою несообразительность.

— Молодец, Ломакин. Хорошо, что вы живы и не стреляете. Доберитесь до своих соседей, настучите им по голове и прикажите прекратить огонь. У нас фатальный сбой системы, а из-за силовых полей мы не можем контролировать пространство в вашем направлении.

— Есть! – жизнерадостно ответил я и полез из траншеи. – Но до всех добраться не смогу.

— Приведите в чувство хоть одного и пошлите его дальше, по цепочке. Даю вам все полномочия.

Все-таки очень приятно, когда оказываешься прав.

И участие в опасных медицинских экспериментах откладывается на неопределенный срок, и самооценка повышается до небес. Опять же вся ответственность снова ложится на широкие плечи начальства. Никогда не думал, что короткий сеанс связи может сделать меня абсолютно счастливым человеком.

Первым делом я направился к бойцу, окопавшемуся справа от меня. Ни от кого не таясь, я шел в полный рост. Настоящих врагов поблизости не было. Даже те, кто был окрашен компьютером в красный цвет, не собирались в меня стрелять. Когда до соседнего окопа осталось метров десять, сработала система персонального опознавания, и у меня на экране появился портрет молодого человека. Очень молодого. Всего восемнадцать лет. Еще школьник. Фамилия – Смирнов, имя – Андрей. Рядовой.

— Смирнов! – позвал я и спрыгнул в окоп.

Он то ли не услышал, то ли не захотел услышать. Несовпадение диапазонов обмена исключалось, так как при малых расстояниях аппаратура переключается на другие каналы. Чаще всего ультразвуковой или оптический.

— Андрей Смирнов! – крикнул я и сопроводил свое обращение легким пинком по заднице.

Смирнов дернулся, но продолжил стрелять, даже не посмотрев в мою сторону. Я сменил тактику и похлопал солдата по плечу, решив, что если он и сейчас меня проигнорирует, то я отберу у него карабин и надеру паршивцу уши. Смирнов отодвинулся от меня и повысил темп стрельбы. Его карабин работал с сильной перегрузкой. Как бы не пришлось менять ствол. Неожиданно на наших позициях полыхнул мощный взрыв. Моему подопечному удалось пробить силовое поле и положить в разрыв несколько плазменных шаров. Три или четыре красные метки погасли, семь тревожно заморгали, обозначая раненых, нуждающихся в срочной помощи.

Снайпер, блин! Бой с врагом еще не начался, а мы уже понесли потери.

— Убей его, – прошипел Леоненко.

Я поднял свой карабин и нажал на курок. Ничего не произошло. В моей системе опознавания Смирнов все еще был «зеленым», так же как и я в его. Мы не могли стрелять друг в друга.

— Смирнов! Прекратить огонь! – Я снова толкнул солдата.

— Умри, проклятый робот! – Он развернулся и бросился на меня.

В его руке блеснул луч лазерного резака. Очень неприятно ощущать рядом с собой смерть, от которой не может защитить никакая «Кольчуга». Еще неприятнее убивать человека. Мне повезло – я был готов к нападению и оказался на полсекунды быстрее, чем противник.

Смирнов упал на колени. Добивая, я нанес ему еще один удар в область сердца и выключил свое лезвие. По моим расчетам, персональный телепорт должен был сработать сразу. Прямо сейчас нужно переместить голову несчастного Андрея в госпиталь, чтобы полностью сохранить его мозг. Я ведь специально бил в сердце, чтобы потом было легче воскресить этого человека.

— Почему его голова еще здесь? – озадаченно пробормотал я.

— Наши системы персональной телепортации больше не работают, – огорошил меня Леоненко. – Уничтожена центральная коммуникационная станция. Оставайтесь на месте, – приказал он. – Сейчас я решаю вопрос о вашей эвакуации.

Ноги стали ватными. Мне пришлось выползти из окопа и лечь на бруствер. Я не хотел убивать Смирнова.

Я думал, что его непременно спасут, поэтому совершенно спокойно наносил смертельную рану. Проклятая война! Я ведь узнал его голос. Вне всяких сомнений, это он требовал на складе экзоскелет, и именно его я хотел прикончить на поле боя. Кто знал, что именно так и получится, что жизнь беспрекословно исполнит мое шутливое желание?

Я поднял голову. Вокруг ничего не изменилось. Солдат из соседнего окопа продолжал вести огонь по нашим позициям. Ущерба от него не было никакого, поскольку он не использовал «шило», которого нам не выдали, а тупо лупил плазменными шарами по силовым панелям.

С таким же эффектом он мог бы кидаться теннисными мячиками. Правда, стрелял он строго в одну точку, и очень скоро силовое поле перестало мягко переливаться всеми цветами радуги, а посерело, не в силах больше компенсировать мощный поток энергии. Еще несколько выстрелов, и панель придется менять. Это займет секунд десять. Вполне достаточно, чтобы лишить десяток матерей их сыновей. Я вскинул карабин и вхолостую щелкнул курком. Моя система опознавания продолжала считать этого дурака своим, а отключить ее я не мог.

Опять придется резать человека, как свинью. Не хочется. Короткая и не очень яркая вспышка положила конец сомнениям. «Третий глаз» доложил о гибели стрелка.

Какая странная война. Свои стреляют по своим. Навалилась усталость. Хотелось, чтобы все это поскорее закончилось.

— Ломакин, – послышался в наушниках вкрадчивый голос Леоненко. – Это вы?

— Я, конечно. Кто же еще?

— Я пока не могу вас эвакуировать. Нам нужны данные с ваших датчиков. Не могли бы вы встать?

— Вас понял.

Я выпрямился и осмотрелся. В окружающем пейзаже появилось кое-что новенькое. На руинах жилого дома в ста метрах от меня проявился призрачный купол мегадеструктора. Он беспрестанно мерцал. То на пару секунд исчезал, то становился полупрозрачным и зыбким, то с невозможной реальностью прочерчивался на фоне черного неба. Похоже, что-то не ладилось с маскировкой. Я скосил глаза на индикатор трафика. Информация с датчиков моего скафандра широким потоком текла в штаб. От созерцания непрерывно меняющихся цифр меня отвлек шорох в наушниках. Поначалу совсем тихий. На грани восприятия. Спустя минуту шорох усилился. Я завертел головой в поисках источника звука.

Что-то случилось. Силовые поля над нашими позициями побелели и покрылись синими извилистыми зигзагами. Раздался резкий электрический треск, и яркий свет залил передовую. Мир стал черно-белым и очень контрастным. Картинка напомнила мне восход Солнца на Луне. Те же длинные шипы угольно-черных теней и клинья ослепительно белого света. «Третий глаз» зафиксировал, что наши войска несут потери, но не смог определить направление, откуда наносится удар. Метки, отмечающие живых людей, гасли одна за другой. С ума сойти! Силовые поля рвались в лохмотья, солдаты падали замертво.

Мегадеструктор бессильно крутился на месте, наводясь то на одну, то на другую точку совершенно пустого небосвода. Системы противовоздушной обороны плели в небе замысловатую сеть из паутины термических лучей и разрывов аннигиляционных ракет, словно точно знали, кого они ловят. Далеко за передовыми укреплениями, где-то в районе Комсомольской площади, неторопливо вспух огромный черный гриб. Померкли и рассыпались последние силовые панели. Люди растерянно застыли на месте. Некоторые подняли оружие, некоторые приготовили гранаты, но никто не знал, что делать.

Заминка длилась не более половины секунды, после чего всех накрыла багровая стена мощного взрыва.

Я ощутил себя лежащим на земле. Все тело разрывалось от непереносимой боли. Скрюченными пальцами я пытался сорвать раскаленную защитную панель с груди, но она не поддавалась. Пахло паленой шерстью и жженой костью. Уже ничего не соображая, я молил «Кольчугу» освободить меня от обжигающих объятий, но мыслеуправление не работало. Внезапно боль ослабела и кровь, мгновение назад переполнявшая мой рот и бурлившая в нос, куда-то пропала. Словно по волшебству наступил день.

Я не знал, сколько времени пролежал без сознания.

Вся электроника «Кольчуги» вышла из строя, и определить, который сейчас час, было невозможно. Когда я очнулся, передо мной моргали желтым и зеленым четыре куска расколотого виртуального экрана. Диагностика выдавала фатальную ошибку, а сквозь дыру над левым глазом в шлем сыпалась тонкая струйка сухой серой земли, больше похожей на пепел, чем на вечно сырую ленинградскую почву. Я попытался встать. Не получилось. Шарниры скафандра заклинило. С огромным трудом мне удалось выбраться из затвердевшей оболочки.

На мне осталось только термобелье, украшенное кружевом телеметрических датчиков. Карабина нигде не было, гранаты намертво вплавились в пояс «Кольчуги».

Я не стал их выковыривать, обоснованно опасаясь, что поврежденные взрыватели могут самопроизвольно активироваться. Разворошив остатки боевого снаряжения, я отыскал лазерный резак. Мне неприятно было держать его в руках. На лазерном лезвии, конечно же, не осталось следов крови, да и моя совесть была кристально чиста, однако никакие рассуждения не отменяли главного – этим оружием мною был убит человек.

Я сунул проклятый резак в карман, который чересчур предусмотрительный модельер разместил на кальсонах.

Нужно идти.

Передо мной расстилался воистину лунный пейзаж. Только пронзительная голубизна неба слегка портила общее впечатление, а в остальном сходство было абсолютным. Даже фасадные стены домов, кое-где чудом уцелевшие, напоминали обвалившиеся границы лунных цирков. Я решил двинуться в сторону взорванного мегадеструктора. Если будет спасательная операция, то спасатели в первую очередь доберутся до крупных ориентиров.

— Руки вверх! – вкрадчиво сказал кто-то рядом со мной.

Я послушно положил ладони на затылок, с интересом озираясь по сторонам. Вокруг по-прежнему никого не было. «Отличная маскировка, – восхитился я. – Ни малейшего мерцания».

— Представьтесь, – приказал все тот же голос.

На этот раз мне показалось, что я различил легкое дрожание воздуха рядом с собой. Оптическая невидимость у ребят на пять баллов. Где они такую достали?

С каких-нибудь старых советских складов? Сейчас такую прелесть уже не делают.

— Рядовой Ломакин.

— Руки за спину, рядовой.

Я снова выполнил приказ. На моих запястьях защелкнулись наручники. Я хотел возмутиться, но быстро передумал. Глупо спорить с человеком, который гораздо лучше меня знает текущую обстановку. Наверняка для тех, кого они собирают на поле боя, существует какой-то карантин. Проверка просто необходима, если применялось психотронное оружие. Ведь совершенно неизвестно, кто свихнулся, а кто нет. Может быть, это только сейчас я вполне правдоподобно изображаю рядового Ломакина, а к вечеру превращусь в боевого зомби и отправлюсь в самый главный штаб нарезать ломтями верховное командование.

— Иди по направлению от солнца, рядовой. Когда спросят, кто тебя взял в плен, то не забудь мое имя. Капрал Лоренц.

Я почувствовал сильный толчок в плечо. Рядом кто-то захохотал. Капрал? На Земле нет ни воинского, ни гражданского звания капрал.

— Шевели ляжками, лузер!

Еще один болезненный пинок под зад. М-да, кажется, теперь на Земле есть такое звание. Все ясно. Как же мало мы про них знаем. Меня сбило с толку его прекрасное произношение. Я почему-то был уверен, что оккупанты не могут говорить по-русски. Во всяком случае, чисто и без акцента.

Глава 4. Автово

Я был ошарашен настолько, что даже не попытался сопротивляться. Да и что я мог сделать против вооруженного до зубов, да еще и невидимого противника?

При мне не было совсем никакого оружия. Впрочем, я не прав. Кое-какое оружие у меня имелось. В кармане ждал новых жертв лазерный резак, уже отнявший жизнь у одного человека. Кажется, капрал Лоренц совершил фатальную ошибку, не обыскав меня. Мне осталось всего лишь выждать удобный момент и убить его.

Только не спешить! Наверняка он тут не один, а со скованными за спиной руками много не навоюешь, но все же шансы рядового Ломакина отнюдь не нулевые.

Скрипнув зубами, я направился туда, куда меня послали. Как будто так было и надо. Никогда прежде, даже в самом кошмарном сне, я не мог вообразить себе, что когда-нибудь попаду в плен. Попаду в плен на родной планете. В родном городе!

— Двигайся, – гавкнул капрал мне в ухо.

Судя по интонациям и тембру голоса, он был негром.

Я легко определил это, потому что несколько месяцев учился по обмену в ангольской школе. Некоторые из моих бывших одноклассников до сих пор шлют мне открытки на Новый год и 23 февраля. Негроидов я по дикции отличаю без труда. Кроме того, судя опять же по голосу, конвоир показался мне физически подготовленным и уверенным в себе солдатом. Следствием уверенности обычно становится самоуверенность, а там и до переоценки собственных возможностей недалеко. Толчок чем-то твердым в бок позволил еще точнее локализовать местоположение противника. Сейчас главное ничем не выдать моей готовности к атаке. Проклятье!

Хоть бы смутный силуэт разглядеть. Куда бить? Какое у него снаряжение? Как достать резак из кармана, чтобы конвоир не успел среагировать? Негр наверняка начеку, а резак вынуть – это тебе не лучемет из кобуры выдернуть. Там каждое движение продумано и предусмотрено еще при разработке, а тут чушка, рассчитанная на толстую перчатку, и к тому же руки скованы за спиной.

Пока я колебался и терзался сомнениями, время было потеряно. Теперь я снова даже приблизительно не знал, где противник.

Удар в спину направил меня в проход между двумя высокими грудами кирпичей. С большим трудом я начал узнавать местность. Справа, там, где сейчас торчит обугленный остов мегадеструктора, раньше сверкал витринами магазин модной одежды и косметики, дальше постоянно хлопала дверьми круглосуточная аптека, слева манил запахами грузинский ресторанчик, а вон та аккуратная круглая куча – это станция метро «Автово».

Именно к ней мы сейчас и направлялись. Конвоир шел в двух шагах сзади. Теперь я четко мог определить это, так как он отключил звуковую маскировку. А может быть, и не отключал, но из-за какого-то счастливого несовершенства его аппаратуры я начал слышать шорох кирпичного крошева у него под ногами. Убить негра стало делом одной секунды. Несколькими неосторожными телодвижениями мне удалось переместить резак таким образом, чтобы кончик рукоятки показался из кармана.

Теперь я смогу вытащить резак, активировать лезвие и рассечь цепь наручников. Возможно, придется пожертвовать мизинцами и безымянными пальцами, но это пустяки. Все эти действия займут крошечную долю секунды. Если перед этим я споткнусь и упаду, то совсем запутаю конвоира, и он не успеет правильно среагировать.

Меня смущало обилие свежих следов на тропинке, по которой мы шли. Некоторые из них появлялись прямо на глазах. Похоже, здесь бродило целое стадо невидимок, и нападение на капрала Лоренца всего лишь поможет мне красиво покончить жизнь самоубийством, но ни в коем случае не спастись. Придется ждать развития ситуации. Тропинка плавно обогнула место, где раньше красовалась старинная станция метрополитена. Предки построили надземный павильон «Автово» в классическом храмовом стиле, и теперь я имел возможность любоваться вполне античными руинами. Моя попытка определить направление и силу использованного оружия по расположению сломанных колонн и разрушенного купола ничего не дала. Колонны беспорядочно упали в разные стороны, купол вообще перевернулся и лежал рядом, словно взрывная волна шла изнутри павильона.

На ободе с внутренней стороны купола уцелела надпись: «Вечная память героям». Это про нас. Точнее про моих товарищей. Сам я еще не удостоился, но и у меня есть возможность отпечатать свою фамилию на памятной доске, которая когда-нибудь будет стоять рядом с отреставрированной станцией метро «Автово».

Несмотря на катастрофические разрушения, спуск под землю уцелел. На этой станции никогда не было восхитительно скрипящих старомодных эскалаторов. Их заменяли широкие гранитные лестницы в изогнутых полукругом галереях. Во время боя пострадали обе галереи, ведущие к платформам, однако одна из них была расчищена от обломков, в то время как вторая так и осталась непроходимой. Грустно смотреть на бесценные интерьеры, безжалостно уничтоженные варварами, реставраторам придется очень хорошо потрудиться, чтобы вернуть к жизни это сокровище подземной архитектуры. Не легко будет восстановить расколотые плиты, обломки которых сейчас нагромождены вдоль стен.

От бесценных фонарей не осталось вообще ничего, а отполированные миллионами ладоней перила скручены в спирали, подобно бивням мамонтов.

Чувствительный шлепок по уху заставил меня направиться к расчищенному проходу. Словно зачарованный странник я спустился по лестнице в подземный зал станции. В моем мозгу отпечатались слова, набранные начищенными медными буквами и прибитые к почерневшей от времени доске: «Выхода нет». Пару раз меня толкали, и один раз я врезался в чью-то твердую спину.

Чьи-то враждебные взгляды беспрестанно ощупывали меня. Мне мерещился издевательский смех и чудились снисходительные улыбки. Проклятые невидимки! Пожалуй, если я выйду живым из этой переделки, меня долго будут преследовать кошмары. Пустая платформа старого метро, заполненная ордами невидимых призраков-убийц, вспомнится мне и в следующей жизни.

Конвоир вел меня в дальний конец станции. Мы шли мимо жалких остатков всемирно известных хрустальных колонн. Шедевра древнего зодчества больше не существовало. Теперь только уродливые железобетонные столбы подпирали свод, напоминая о былом величии.

Чем-то они походили на наш весь мир, с которого безжалостный враг содрал красивую шкурку, обнажив страшное кровоточащее мясо и ржавые металлические прутья. «Автово» из сверкающей жемчужины ленинградского метро превратилось в сырое и грязное подземелье. По стенам стекала вода, под ногами скрипела щебенка. Пахло кирпичной пылью, раскаленным железом и мочой. Большие бронзовые люстры лежали на шпалах. Я пригляделся к мусору на путях, и у меня перехватило дыхание. Я разглядел там множество трупов. По большей части это были изувеченные детские тела. Скорее всего, ученики младших и средних классов. Ворвавшись на платформу, пришельцы первым делом безжалостно расстреляли прятавшихся здесь беженцев.

С трудом сдерживая тошноту, я старательно записал чудовищную картину в памяти. Поворачивая голову из стороны в сторону и не отрывая взгляда от мертвых тел, я запомнил каждую окровавленную детскую конечность, каждую пробитую головку, каждое испуганное личико. Если мне повезет и я выживу, следственные органы получат в свое распоряжение всю мою память. На будущем суде она пригодится. Мы отыщем каждую мразь, посмевшую поднять руку на ребенка. И покараем. Индивидуально и беспощадно.

В конце платформы на фоне красно-золотистого мозаичного панно с надписью «Миру – мир» светилась арка стационарного телепортационного перехода. Раньше там был изображен солдат с мечом в руке и с девочкой на плече. Я никогда не мог понять, почему у солдата меч. Когда строилась станция, мечами уже лет пятьсот никто не воевал. Мне очень не хотелось идти под арку.

Конвоир ткнул меня стволом в затылок, и я, сам того не желая, ускорил шаг. Проклятье! Пора прекращать унижение. Еще мгновение, и я брошусь на врага. Нет, сейчас досчитаю до трех и тогда уж обязательно брошусь. Никак не могу решиться. Я с досадой сплюнул в сторону. Слюна до пола не долетела. Она исчезла где-то в тридцати сантиметрах от меня. Тогда я резко шагнул вправо, а потом сразу же влево. И справа, и слева я натолкнулся на чьи-то плечи. Наш мир переполнен невидимыми убийцами, и я превращусь в труп в ту секунду, когда перестану подчиняться им.

«Погибнуть в бою никогда не поздно», – смалодушничал я и сделал шаг под арку. Спустя мгновение, я оказался в другом измерении. Там, где не бывал еще ни один представитель Человечества. Вот так, под прицелом вражеского оружия, со скованными за спиной руками я получил боевое крещение разведчика и ступил в иной мир. В том, что это именно отвергаемое физиками параллельное пространство, а не перемещение в пределах нашей родной планеты, у меня не было никаких сомнений. Каким-то образом, я почувствовал не только изменившийся состав атмосферы, но и подавляющую ауру миллиардов чужаков. Вы можете мне не поверить, но это именно так. Чужой мир можно почувствовать.

Мои наблюдения ненаучны, но их легко проверить. Достаточно покинуть привычную родную местность и уехать куда-нибудь за море. Только не на курорт или в крупный город, а в то место, где редко бывают туристы.

Вы сразу поймете, что находитесь не у себя дома. Через некоторое время неприятные ощущения обычно исчезают, но при первом контакте появляются почти всегда.

Как только по моим ушам прошуршала пленка гиперсканирования, на барабанные перепонки обрушился шквал звуков. Глаза ослепило обилием световых вспышек. Мгновение назад я слышал только шарканье собственных подошв по мраморной крошке и разглядывал обнаженный ребристый бетон старых стен, а сейчас передо мной раскинулись внутренности циклопического человеческого муравейника. Все-таки нашими врагами были люди. А я до последнего мгновения заставлял себя верить, что люди неспособны на такие преступления.

Ошибся. На много сотен метров вверх и в стороны уходили уровни, эстакады, мосты, переходы и виадуки. На Десятках этажей шевелилась многоголовая человеческая масса вперемежку с неисчислимым количеством механизмов. И вся эта кошмарная смесь стремилась пропихнуться в узкую горловину телепорта. В настоящее время на станцию «Автово» отправляли пехоту. За несколько метров до телепорта солдаты включали невидимость и исчезали. Неподалеку с железнодорожных платформ сползали тяжелые танки. Вот они «крупные наземные цели». Они есть, но мы не смогли их увидеть.

За угрюмыми грозными тушами бронированных машин виднелись аппараты, напоминающие старинные вертолеты со сложенными лопастями. Скоро вся Земля заполнится ползающими, летающими и марширующими монстрами. У сколоченных наспех армий Солнечной Системы будет великолепная возможность продемонстрировать свою преданность Человечеству и погибнуть в полном составе. Погибнуть, но не победить.

Потрясенный отрывшейся передо мной картиной, я застыл на месте, но пинок в зад снова заставил меня идти дальше. После короткой пробежки по узкой дорожке конвоир резким окриком направил меня к ведущей вниз винтовой лестнице. Грохот военной техники остался где-то наверху, а в узком коридоре, куда мы попали, было тихо и холодно, как в могиле. На длинной лавке, стоящей вдоль стены, сидели люди. Судя по пыльным волосам, грязным злым лицам и рваной окровавленной униформе – все они были моими соратниками по борьбе и товарищами по несчастью. Я бросил взгляд на своего конвоира, который, почувствовав себя в безопасности, отключил маскировку. Такого лося даже лазерным резаком нашинковать было бы проблематично.

Помимо чешуйчатых силовых полей, боевой скафандр врага оказался оснащен легким полуполевым экзоскелетом. Не чета нашим металлическим поделкам для грузчиков. Бронирование уязвимых точек выполнено очень аккуратно и, можно даже сказать, изящно, в отличие от наших угловатых «Кольчуг». Кроме того, почти все поверхности прекрасно озеркалены и коэффициент отражения, я думаю, не меньше чем с шестью девятками после запятой.

Солдат пробормотал что-то невнятное и толкнул меня к лавке.

— Не вопрос, – буркнул я, опуская задницу на железную поверхность.

Нормально сесть мне мешали скованные за спиной руки, Какой идиот придумал такие бесчеловечные сиденья? В трех метрах от меня, устало прислонившись к стене, застыла молодая женщина. На вид ей было лет тридцать, но на самом деле, если верить нашивкам, несколько больше. Трудно стать полковником в столь юном возрасте, значит, в реальности ей не меньше сорока. В сорок лет редко делают омоложение. Обычно тянут до пятидесяти-шестидесяти, а потом сбрасывают возраст не до тридцати, а сразу до четырнадцати-пятнадцати, а то и до восьми. Следовательно, если она прошла одну процедуру омоложения, ей сейчас где-то в районе девяноста. Впрочем, какое это имеет значение?

Женщина смотрела в одну точку и покусывала губы.

Мне захотелось наплевать на субординацию и приободрить ее. Я присмотрелся к ее знакам различия и с нарочитой беззаботностью сказал:

— Никогда не думал, что на Земле есть танковые войска.

— Я тоже не думала, – она взглянула на меня с такой злостью, что мне захотелось вскочить и вытянуться по стойке «смирно». – Пока не получила приказ выдвинуться на рубеж и занять оборону.

— Как это? – не понял я.

— Я работаю в оружейном музее в Новгороде, – снисходительно объяснила она. – Уже тридцать лет заведую отделом танковой техники. Тематика военная, поэтому наши вояки дали мне звание и прибавку к жалованью в полтора трудодня на смену. Кто же откажется от лишних трудодней?

— Кажется, начинаю немного соображать, – кивнул я – И как же вы занимали рубежи с музейными экспонатами?

— Последние танки, которые выпускались на Земле, были полностью автоматическими. Мы поддерживали их в работоспособном состоянии. Дети любят покататься и поболтать с настоящими боевыми машинами. Когда поступил приказ, я смогла вывести к энергетическому Центру в Сосновом Бору сто двадцать четыре разнотипных аппарата. Все они были полностью снаряжены и могли держать абсолютный купол над городом в течение трех часов на автономных источниках и неограниченно долго с подпиткой от энергоцентра. Вы знаете, что такое абсолютный купол?

— Имею некоторое представление.

— Ни одно материальное тело и никакое излучение не должны были попасть в защищаемое пространство, – назидательно поведала она.

Все-таки было в ней что-то от настоящего полковника. Чуть-чуть от полковника, чуть-чуть от преподавателя высшей математики, остальное от книжного червя, искренне презирающего любого, кто не читал Тургенева в бумажном издании.

— А на самом деле вы даже не заметили, откуда подкрался враг, – с грустью констатировал я.

— Да, – кивнула она. – Невидимки скрутили меня в моем бункере, и ни один датчик не зафиксировал вражеского присутствия. Ни одно силовое поле их не остановило. А там было несколько слоев разноформатных полей. Охрану и обслугу перебили на месте, а меня зачем-то оставили.

— Там, где я воевал, им все-таки пришлось ломать нашу защиту.

— Это хорошо, – моя собеседница улыбнулась. – Значит, есть надежда. Наверное, мои танки были слишком старыми.

В стене напротив открылась дверь. Странно, что перед этим я не заметил там даже щелки. Из двери выдвинулся огромный детина с такой мощной мускулатурой, что, казалось давление мышечной массы сейчас разорвет его изнутри. Он схватил человека, сидящего справа от меня, и утащил в моментально исчезнувший дверной проем.

— Оттуда никто не возвращается, – сообщила мне женщина. – Очевидно, там есть второй выход или кирпичная стенка и крупнокалиберный пулемет.

— Может быть, это и к лучшему, если нас поставят к стенке, – я натянуто улыбнулся. – Мне уже почему-то совсем неинтересно, чем все закончится.

Не надо паниковать. Звучит банально, но побеждает не тот, у кого тяжелее лом, а тот, у кого дух тверже.

— Против нас они хлипковаты, – уверенно сказала она. – Но в одном вы правы, когда мы победим, наш мир станет другим. Совсем другим, а я слишком давно живу, чтобы увидеть еще и это. Тот, новый мир, будет постоянно держать пистолет под подушкой и каждую минуту будет готов отразить внезапный удар. Наша планета станет совсем не такой, как привычная мечтательная и немного ленивая старушка Земля. Не уверена, что захочу жить, постоянно помня, где находится бомбоубежище.

Я посмотрел в ее молодое лицо. Даже самый искусный косметолог не способен изменить человеку выражение глаз, и если на какой-нибудь забойной вечеринке можно легко ошибиться с реальным возрастом своей новой подруги, то в ситуациях, подобных этой, вековая мудрость определяется безошибочно. Эта женщина была очень стара и умна. С высоты своих лет и опыта она, в отличие от меня, была твердо убеждена в нашей победе. Она говорила не «если победим», а «когда победим». Я, мальчишка, сомневался и не верил, а она знала точно.

Дверь открылась вновь. На этот раз наступила моя очередь. Мускулистый ублюдок поманил меня пальцем.

— Прощайте, – прошептал я женщине. – До встречи в новом мире.

— До встречи, юноша. – Она дотронулась до виска, пытаясь сбросить мне номер своего телефона, но наша сеть здесь не действовала. – Верьте в лучшее, – пожелала она мне.

— Буду верить, – пообещал я.

В небольшом помещении кубической формы за квадратным столом сидел невероятно толстый человек в угловатой военной форме. Погоны на его плечах топорщились подобно рудиментарным крыльям нелетающей Птицы. Каким-то невероятным способом этому сапиенсу удалось превратить себя в кошмарное нагромождение жира. Достигнуть такого впечатляющего результата можно, лишь специально набирая массу по примеру борцов сумо. Возможно, что среди местных варваров большой вес являлся признаком авторитета и положительно выделял толстую особь среди худосочных соплеменников. Помнится, нечто подобное наблюдалось в примитивных племенах. Толстяк плотоядно хмыкнул и гостеприимно указал мне на стоящий перед его столом квадратный табурет. Я бы не очень удивился, если бы он сейчас достал из шкафа глубокую тарелку, вилку и облизнулся, поглядывая на меня.

Несмотря на потрясающую воображение массу тела, враг выглядел вполне здоровым, крепким, у него было хорошее настроение, он непрерывно что-то жевал и улыбался, демонстрируя великолепные ровные зубы.

— Я сержант Эш, – представился толстяк и самодовольно оскалился.

— Очень приятно познакомиться, – сдержанно кивнул я и сел на предложенную табуретку.

— Рад вас видеть, рядовой. – Эш хлопнул пухлой ладонью по столешнице, и за его спиной, там, где только что была гладкая крашеная стена, прямо в воздухе появился простенький двухмерный экран.

Эш горделиво покосился на меня. Неужели он хотел меня удивить? Вероятно, для местных дикарей летающий двухмерный экран является серьезным достижением. На полупрозрачной плоскости появилась моя фотография и какой-то текст. Я присмотрелся к аккуратным прямоугольным абзацам. Родился, поступил, учился, окончил… Невероятно! Это же мое личное дело!

Доступ к нему могу иметь только я, паспортная служба и мое начальство рангом не ниже руководителя предприятия.

— Вы видите, рядовой Ломакин, что мы очень многое знаем о вас, поэтому допрос не имеет никакого смысла. – Эш снисходительно махнул рукой, и экран послушно рассыпался на тысячи серебристых пылинок. – Буду с вами полностью откровенен, солдат, – он говорил по-русски абсолютно чисто, и мне почему-то это было очень неприятно. – У вас есть шанс на хорошую карьеру, но вам придется многое изменить в себе. В новом свободном мире, который мы построим на руинах вашего тоталитарного лагеря, нам будут не нужны сторожевые собаки тиранов. Вы, конечно, еще не собака, вы – щенок, но…

— Что за бред, сержант? – перебил я его. – Какая карьера? Какой свободный мир? Какой тоталитарный лагерь? Какие сторожевые собаки? Вы с кем вообще разговариваете?

Я демонстративно огляделся по сторонам. Кроме меня, толстяка Эша и его мускулистого бугая, который скучал у двери, в комнате никого не было.

— Не горячитесь, солдат. Вам еще многое предстоит узнать. Думаю, что некоторые вещи станут для вас настоящим откровением. Сейчас вас освободят от наручников. – Он сделал знак своему шкафообразному помощнику, и после нескольких неприятных рывков я почувствовал, что мои затекшие руки повисли вдоль тела.

Эти дуралеи так и не догадались меня обыскать. Наверное, понадеялись, что всю грязную работу сделали до них.

— Я понимаю ваше состояние, – сержант Эш сочувственно склонил голову. – Вы находитесь под присягой и имеете понятие о чести. К вам не может быть никаких претензий. Никто не любит предателей. Даже сами предатели себя не любят. И я не тешу себя надеждой, что после первой же беседы вы начнете сотрудничать с новыми властями. Просто своим небольшим предисловием я должен предварить те события, которые произойдут с вами в ближайшие два часа. Сейчас ваше сознание глубоко отравлено коммунистической пропагандой и вы неспособны воспринимать, в общем-то, самую элементарную информацию, которую жители свободного Мира впитывают с молоком матери.

Эш говорил приятным, хорошо поставленным голосом, без малейших признаков какого-либо акцента, но все же я чувствовал, что русский язык для него неродной. Он его выучил. Причем выучил сам, не пользуясь системами прямой загрузки знаний. Каждое слово он произносил с удовольствием, смакуя и пробуя на вкус как немец, недавно освоивший красивое французское произношение.

— Одурманенное тиранами население неспособно оказать сопротивление деструктивной идеологии, насквозь пропитавшей ваше общество. Апатичный и озлобленный народ используется деспотами для сохранения деспотической структуры подавления личности, – Эш неторопливо излагал заранее подготовленные и многократно обкатанные формулировки. – Зомбированных человекоподобных существ вроде вас могут убедить только бомбы. Дрезден, Хиросима, Нагасаки, Рязань, Пекин, Минск, Хабаровск – эти названия вам что-нибудь говорят?

— Хиросима ассоциируется с первой атомной бомбардировкой, – вяло ответил я, мне не хотелось вести осмысленные беседы с дикарем, пусть этим занимаются этнографы.

— А Рязань, Пекин, Минск?

— Очевидно, эти города в вашем мире были уничтожены аналогичным образом.

— Точно. Массовая гибель мирного населения повлекла за собой быструю капитуляцию и соответственно минимизацию жертв. Таким образом, точечное применение тотальных убийств стало благом для освобождаемых народов.

Пожалуй, древние сказочные чудовища, именуемые фашистами, кои, как известно, варили мыло из человеческого жира и делали абажуры из человеческой кожи, побрезговали бы пить из одного писсуара с сержантом Эшем.

— Мы хотим спасти вас, – убежденно поведал Эш.

— От кого? – с абсолютно искренним любопытством спросил я.

— От вашей ужасной идеологии. Вы сами не понимаете, что вы рабы. Миллионы ваших соотечественников гибнут в лагерях смерти, на них ставятся жестокие опыты, их заставляют голыми руками добывать урановую руду. За малейшее несогласие с властями любой из вас может быть расстрелян на месте. Агенты спецслужб убивают вас прямо на улицах. Ваша промышленность неспособна производить ничего хорошего. Вы все бедны и униженны.

— Что за бред? – потрясенно пробормотал я. – Вас обманули. Все, что вы сказали сейчас, – ерунда.

— Может быть, для вас это и ерунда, даже чушь, – легко согласился сержант, слово «чушь» он произнес очень сочно, с любовью. – Ваш мозг травмирован, и вы не можете узреть истину, но следующее поколение, которое родится в вашем мире, будет считать именно так, как я сказал. Мне жаль лично вас. Если вы, подобно последнему динозавру, будете верить, что нет ничего лучше, чем мезозойская эра, то у вас нет будущего. Очнитесь, на дворе четвертичный период. Дует ветер перемен.

Я молчал, размышляя о том, как симпатично будет выглядеть этот сержант с отрезанной головой. Было в этом жестоком мерзавце что-то от несмышленыша, хладнокровно отрывающего крылья у бабочки. Только вот ребенку можно объяснить, что все живое обычно испытывает боль, когда его рвут на куски, и он не будет так делать, а этот кретин обитает внутри замкнутого виртуального мира, где есть место только для его собственной правды. Ему невозможно объяснить, что мир сильно отличается от вбитого в его нейроны ущербного эталона.

— Население вашего мира неспособно сделать правильный выбор. Мы пришли спасти вас, – ласково щебетал сержант. – Ваш разум отравлен. Лично вы, наверное, неплохой человек, потому что не причинили никакого зла своим соотечественникам. Вы не сделали и нам ничего плохого, но, судя по показаниям приборов, вы категорически отвергаете идею присоединения к победителям. Данный факт для меня совершенно непонятен. – Он скорбно скрестил свои удивительно маленькие и пухлые лапки на груди. – Крепость, которую вы продолжаете защищать, пала или падет в ближайшие часы. Нет смысла сопротивляться. Никто не оценит ваш подвиг. Вы должны признать нового сюзерена или погибнуть. Если вы выберете смерть, то это не станет следствием вашей доблести. Вы проявите себя как очень глупый человек, не желающий принять изменившиеся правила игры.

Я почему-то опять тянул с последней самоубийственной атакой. Вроде и руки свободны и рукоять резака отчетливо чувствуется запястьем, но я по-прежнему убеждал себя, что должен дождаться самого-самого подходящего момента для того, чтобы ударить наверняка.

— Вы не хотите слушать меня, но у нас имеется надежный способ быстро добиться понимания, – пообещал Эш.

Помощник сержанта неожиданно обхватил меня за плечи и швырнул на пол. Затылок пронзила ослепляющая боль от удара чем-то твердым. Перед глазами поплыли круги. Второй удар пришелся по уху и частично по зубам. Рот наполнился соленой кровью. Что-то в этом роде я и ждал с того самого момента, когда понял, что попал в плен. Дикари не могут иначе. После третьего удара я отключился. Сознание вернулось ко мне почти сразу, но не целиком, а как-то ступенчато, рывками.

Вначале я увидел амбала. Глаза б мои на него не смотрели! Потом в поле зрения проявился шприц, который он выдергивал из моего бедра. До чего же отсталая у них медицина. Шприц выглядел в точности, как в старых еще плоских фильмах: стеклянная трубка с рисками и металлический поршень. Спустя секунду я различил кровожадную ухмылку Эша и только после этого начал понимать слова.

— Больно?

— Зачем же по голове-то бить? – Я с трудом поднялся с пола и тяжело опустился на табурет.

— Больно, – с сочувствием кивнул Эш, в руках он вертел мой лазерный резак. – Это только начало. Из-за своей тупости вы еще не догадались, что сегодня у вас великий день. Вы всю жизнь были рабом, и только сейчас у вас появился шанс стать свободным человеком, полноценным членом демократического общества. Наш мир милостив и терпим к людям, имеющим мнение, отличное от привычного для нас. Общечеловеческие ценности заставляют нас быть гуманными, даже тогда, когда нам не очень хочется быть гуманными.

Когда он сказал эту фразу, у меня возникло ощущение, что передо мной сидит робот. Причем робот довольно примитивной конструкции с усеченной логикой и собранный на самых медленных процессорах.

Эш сделал величественный жест левой рукой, и на столе перед ним появилось стереоизображение старенького компьютерного монитора.

— Это детектор лжи, – пояснил он.

Я едва не расхохотался. Сдержаться стоило некоторого усилия, но лицо у меня заметно перекривилось. Эш посмотрел на меня с такой брезгливостью, будто я в его присутствии сожрал собственные испражнения.

— Это идеальная, никогда не ошибающаяся модель фирмы «Эпл». Я повторяю, – отчеканил сержант, лицо которого слегка одеревенело от осознания собственной значимости, – у вас есть шанс пойти на сотрудничество с нами и стать полноценным членом нового свободного общества. У вас есть шанс занять высокое положение и под нашим руководством повести ваших заблудших соотечественников к свободе. Вы согласны? Да или нет?

На прямой вопрос следует отвечать прямо и честно.

— Нет, спасибо, – я помотал головой. – Прикипел душой к родной тирании.

— Как хотите. – Эш пожал плечами с таким видом, будто другого ответа от меня и не ждал. – Подождем, пока подействует инъекция.

— Что вы мне вкололи?

— Эликсир. Эликсир любви. Любовь – страшное оружие, которым можно победить любое зло. Вы сейчас все сами поймете. – Эш приблизил запястье к глазам и очень долго смотрел на наручные часы, будто не совсем понимал, что означают цифры на светящемся экранчике.

«А может, убить его?» – подумал я с неожиданной нежностью и окинул дознавателя оценивающим взглядом. Мне представилось, как я слегка сдвинусь влево, выброшу перед собой правую руку. Вот мой указательный палец со сладострастным всхлипом входит в глазницу сержанта. Кровь брызжет во все стороны, по щеке стекает глаз. Эш верещит от боли, а я с хохотом верчу пальцем внутри его головы, ломая тонкие косточки и пытаясь добраться до мозга.

Сержант удивленно приподнял бровь. Я облизал пересохшие губы. Эш отскочил к стенке, и тяжелая ладонь его помощника легла мне на плечо. Похоже, что хваленый эликсир подействовал как-то не так. Может быть, название «эликсир любви» не совсем точно характеризует действие этого препарата? Эш еще раз посмотрел на часы и тихо спросил:

— Вы готовы?

— Смотря к чему, – процедил я сквозь зубы.

— Вы ничего не чувствуете? – Эш озабоченно потер переносицу.

— В смысле? Что я должен почувствовать? – Я почти пожалел своего врага, уж очень несчастным он сейчас выглядел.

Жалость к врагу? Странно. С чего бы это? Может, эликсир все-таки работает?

— Вы ничего не чувствуете по отношению ко мне? – Сержант тяжело задышал, его лицо стало красным, а глаза слегка вылезли из орбит.

— Не понимаю вопроса.

— Элизабет. – Сержант с хрустом щелкнул пальцами.

Буквально через секунду за моей спиной лязгнул дверной фиксатор. Красивым женским именем Элизабет обозначалась заплывшая жиром бочкообразная особь. Мой мозг отказывался причислять ее к земным приматам. Это ходячее недоразумение больше смахивало на сухопутного моллюска с другой планеты, чем на человека. Рядом с ее чудовищной полнотой сержант казался худеньким голодающим подростком.

— Вы удивительно скоро явились, моя быстроногая мисс, – восхитился Эш.

— Я была в соседнем кабинете, – ответила она по-итальянски, – Помогала Смиту. У него были трудности.

— Полагаю, что и вы столкнулись с чем-то похожим.

Элизабет подошла к столу Эша. Я скользнул взглядом по ее надутым щекам, по редким нездоровым волосам, туго стянутым в пучок на затылке, по многоэтажному складчатому подбородку, лоснящемуся от жира, проступающего сквозь большие поры. Если бы ученые умели превращать животных в людей, то приблизительно так выглядела бы очеловеченная свинья.

— Проблемы с эликсиром любви? – проницательно спросила Элизабет, буравя меня крошечными глазками.

— Угу, – мрачно кивнул Эш и добавил тоже на итальянском: – Не знаю, что делать.

— Не волнуйся, – отмахнулась толстуха. – Все достаточно просто. У них нет понятия об однополой любви. Ты его не возбуждаешь.

— Ерунда. Гомосексуальность – врожденное природное свойство каждого нормального человека.

— Сейчас увидишь. Ну-ка, комми, – на этот раз она, похоже, обращалась ко мне. – Да, да, ты, комик. Смотри на меня. Я тебе нравлюсь? Хочешь меня?

Я с трудом сдержал рвотный позыв. Похоже, враги перешли к настоящим пыткам. Животные!

— Понятно. – Элизабет махнула рукой помощнику Эша. – Алекс, еще одну дозу эликсира красавчику.

Сержант протестующе замотал головой и замахал руками, но на женщину его смешные телодвижения не произвели никакого впечатления.

— Все будет хорошо, Эш. У этих коммунистов такой зверский иммунитет, что они любую химию минут за пятнадцать разлагают на глюкозу и аминокислоты.

Я почувствовал укол в шею и дернулся всем телом.

— Ну а теперь, комик, как я тебе? – Элизабет гордо выпятила бугры, которые должны были символизировать женские груди.

Меня снова перекосило от отвращения.

— Полагаешь, сработает? – обиженно вопросил Эш по-итальянски. – Я вообще не уверен, что они способны на любовь. Настоящие роботы. В башке идеология и никаких эмоций. Собираюсь написать рапорт о том, что их бесполезно цивилизовывать. Лучше всего уничтожить поголовно всех. Они злы, тупы и кровожадны.

— Расслабься. И не таких обламывали. Кстати, как зовут твоего робота? – Женщина разглядывала меня с нарастающим интересом, будто не я, а она получила дозу «эликсира любви».

— Светозар, – сержант презрительно скривил губы.

— Серб, что ли? – она грубо и отрывисто хохотнула.

— Он русский. Пятый за сегодня. Тут их очень много.

— Русский? Настоящий? – В ее взгляде мелькнул страх, смешанный с отвращением. – Тот самый ущербный генотип? Выглядит, как человек, но на самом деле ни по интеллектуальным, ни по эмоциональным параметрам человеком не является. Забавно. Он действительно внешне ничем не отличается от нас. Откуда такое чудо? – спросила она очень тихо, будто надеялась, что от этого ее итальянский станет для меня менее понятным.

— Оттуда! Из ада. – Сержант тягостно вздохнул. – Ты что, забыла, куда мы несем свет свободы и демократии на этот раз?

— Зря мы это затеяли.

— Тебя не спросили. Они готовились к тому, чтобы первыми на нас напасть. Если бы мы не спустились в преисподнюю, то преисподняя явилась бы к нам.

— Посмотри на меня, марксист недорезанный, – сказала Элизабет по-русски и снова начала трясти своими телесами.

Я хотел отвернуться, но потом подумал, что не так уж отвратительно выглядит эта женщина. У нее очень пикантные е пухлые губы, глубокие, красиво посаженные глаза, роскошная грудь. Как я мог не заметить сразу ее аккуратные ушки удивительно правильной формы и тонкие нежные волосы. Наверное, их приятно гладить рукой.

— Он сварился. Допрашивай, – Элизабет толкнула Эша в плечо.

Сержант оживился и зашуршал какими-то бумажками. Откуда они взялись? До последнего момента на столе не было никаких бумажных документов. Похоже, я действительно «сварился».

— Скажите, рядовой, – Эш строго посмотрел на меня, – обладаете ли вы информацией, которая могла бы представлять интерес для нас как представителей свободного мира?

— Нет, – решительно ответил я.

— Все правильно. – Эш швырнул какой-то листок на стол. – Что может знать рядовой?

— Тут надо тоньше. Позволь мне, – перебила его Элизабет и обратилась ко мне: – Расскажи, Светозар, все, что может быть интересно мне. Очень тебя прошу. Пожалуйста.

Как я мог соврать этому небесному созданию? Раскрыть ей все тайны мира стало для меня в этот момент главным всепоглощающим желанием. Я должен был быть искренним, и тогда, возможно, она благосклонно посмотрит на меня.

— По неизвестной причине сразу после начала войны мне была присвоена степень «А»!

Это должно заинтересовать ее, с восторгом подумал я и не ошибся.

— Что есть степень «А»? – с любопытством спросила она.

Я задохнулся от счастья. Она смотрела на меня. Она слушала меня. Ничего прекраснее этого и вообразить было невозможно.

— Степень «А» – это степень, присваиваемая только самым важным персонам в Солнечной Системе, – таинственно поведал я. – И еще я хочу сообщить очень важную вещь. У меня частично стерта память. Думаю, что…

Договорить я не успел. Свет перед моими глазами померк, из горла вырвался хрип. Я замолк не в силах говорить дальше. Элизабет и Эш переглянулись. Я собрался с силами и продолжил:

— Очевидно, со мной произошло нечто очень важное и интересное для вас, но я не помню, что именно.

Мои челюстные мышцы свело судорогой. Я застыл, потеряв дар речи. Потом меня начало корчить от каждого удара сердца. Кровь сильно билась о барабанные перепонки, пыталась выбить глазные яблоки из глазниц и звонко колотилась о свод черепа. Мне показалось, что еще мгновение и моя голова лопнет, как расстрелянный разрывными пулями арбуз. Не в силах сохранять вертикальное положение, я сполз на пол и распластался у ног Элизабет.

— Похоже на блок, – глубокомысленно изрек Эш. – Паренек не так прост.

— Как бы не сдох, – с беспокойством сказала Элизабет, брезгливо отступая на шаг. – На твоем месте я бы отправила эту мокрицу вверх по паутине, иначе вместо награды ты рискуешь огрести груду проблем на свою большую волосатую задницу.

— Наверное, я так и сделаю, – вздохнул сержант. – Благодарю тебя за дельный совет.

— Не забудь поделиться премией. – Элизабет похлопала его по плечу. – В ней есть и моя доля.

— Не вопрос, красотка, – ухмыльнулся Эш. – Половина твоя.

Я, не отрываясь, смотрел на прекрасную фигуру Элизабет и впитывал ее божественный образ. А когда весь мир скрылся за серой пеленой, перед моим внутренним взором предстал ее воображаемый лик, которым я продолжал любоваться до тех пор, пока я не осознал себя сидящим в неудобном жестком кресле. Мои конечности были надежно зафиксированы, а голова зажата между двумя ребристыми пластинами.

Где я? Это была не та комната, в которой я изволил лишиться чувств. Там был серый матовый потолок, а здесь потолок белый и густо покрыт неяркими точечными светильниками. Я повертел глазами, но увидел только гладкую стену и края пластин, сжимавших мой череп.

Прислушался. Где-то рядом беседовали трое. Двое, судя по голосам, мужчины и одна, судя по запаху духов, женщина. Ни Эша, ни моей возлюбленной Элизабет, к которой я уже почти охладел, среди них не было. Разговор велся на ломаном австралийском, и я с трудом разобрал, о чем идет речь. Мне помогло то, что беседа шла неторопливо и с большими перерывами. Похоже, говорившие ели и пили, лишь изредка перебрасываясь фразами.

Один из невидимых собеседников с выражением вселенской скорби произнес:

— Господи, сколь примитивны твои творения. Вы знаете, Тэн, что устроили дилетанты из предварительной фильтровки?

Конкретно поставленный вопрос оказался риторическим, поскольку Тэн не знал ответ на него и промолчал.

— Они накачали его «эликсиром любви». Нужно запретить тупоголовым уродам пользоваться такими опасными средствами. Еще немного и они бы погубили уникальный экземпляр. Я прошу вас, господин Тэн, обратить ваше внимание на этот вопиющий случай и принять меры по недопущению подобных инцидентов в будущем.

Господин Тэн тяжело вздохнул, но на этот раз не счел нужным отмалчиваться.

— Не думаю, что будет разумно запрещать им использовать эликсир, господин Гло, – возразил он и, испугавшись своей смелости, уважительно добавил: – Сэр.

— Почему же? – с ласковой угрозой поинтересовался Гло.

— Я хотел бы обратить ваше внимание, что на низшем уровне дознания работают по большей части, как вы правильно заметили, дилетанты и в их распоряжении должен быть простой и надежный инструментарий. Небольшой процент жертв в данной ситуации вполне оправдывается высокой скоростью проведения допросов.

— Я принимаю ваш довод, – пропыхтел Гло, смилостивившись. – Пожалуй, вы правы, и я не буду настаивать на служебном расследовании в отношении Эша Пристли и Элизабет Сакс. Возможно, я даже прикажу освободить их из-под стражи, если они еще живы. Придется учесть, что результат их деятельности оказался не так уж и плох. В серой массе пленных им удалось найти человека, причастного к некоей тайне. Ваше исследование показало, что совсем недавно он имел контакт с самим Золиным, и эта встреча была стерта из его памяти.

— Я хотел бы услышать подробности.

«Мне бы тоже хотелось услышать подробности», – потрясенно подумал я.

— Сэр, – благодарно простонал Тэн. – Вы переоцениваете мои более чем скромные достижения.

— Ничуть. Вы очень талантливы, Тэн. Вы на многое способны.

Когда говорил господин Гло, до меня доходили плотные волны резкого табачного запаха. Кроме этого малоприятного аромата от него явственно несло мертвечиной. Позже я понял, что так воняют гниющие легкие.

— Спасибо, сэр, – из груди осчастливленного Тэна вырвался отчетливо различимый хрип восторга.

— Не думайте, что я вас похвалил. Я имел в виду, что вы чрезвычайно умный пройдоха, – резко отрезал господин Гло, и в горле его собеседника что-то громко заскрежетало.

Я ждал, когда в разговор вступит женщина, но, к моему удивлению, человек, обильно политый духами, заговорил глубоким и, несомненно, мужским баритоном.

Он с гротескной важностью вымолвил:

— Никто не мог предположить, что под личиной солдата, находившегося в самой гуще сражения, может оказаться важная птица, связанная с карточной мастью. Люди такого уровня традиционно укрываются в тылу воюющих армий. Я полагаю, что он попал в наши руки не случайно. Тем более что на кибердопросе им было упомянуто имя Петра Васнецова, который является едва ли не главным тузом в колоде разыскиваемых нами лиц. Считаю необходимым предупредить вас, господин Гло, об опасности, которую, несомненно, представляет этот странный субъект. Полагаю, нужно усилить охрану, и, кроме того, предлагаю, как можно быстрее переместить его в безопасное место, вроде атомного убежища. Сделать это нужно, соблюдая полную секретность.

Мужчина, пахший духами, говорил много, медленно и невнятно. Из его речи я понял не больше половины. После него в разговор снова вступил господин Гло.

— Мы ведем очень странную войну, – веско произнес он. – Войну, в которой возможно все, что угодно. В связи с этим я настоятельно требую от фронтовой контрразведки с предельной внимательностью относиться к каждому пленному. Будь он хоть рядовым, хоть гражданским мойщиком сортиров. Я хочу получить в свое распоряжение близких родственников их лидеров. Учитывая морально-этические нормы противостоящего нам общества, они обязательно должны быть в воюющих подразделениях. Найдите их, Томас. Вы поняли? Это мое личное поручение. Не вздумайте его игнорировать.

— Да, сэр. То есть, нет, сэр. В смысле, все будет сделано, сэр. – Мне показалось, что я услышал, как скрипнули шейные позвонки Томаса, так энергично он закивал головой.

Строптивый Тэн был настроен несколько пессимистичнее:

— Чтобы исполнить ваше требование, нужно задействовать множество низших исполнителей. На это потребуется время, господин Гло. Допускаю, что, когда мы будем готовы к охоте на родственников, война уже закончится, и у нас будут другие проблемы. В частности, мы еще намучаемся с их так называемым мирным населением.

— Так называемое мирное население привыкло жить в комфорте, и оно очень скоро поймет, чью задницу следует вылизывать, чтобы сохранить в тепле свои собственные задницы, – с энтузиазмом провозгласил Томас.

Волна цветочных запахов докатилась до моего носа и заставила поморщиться. Не люблю, когда мужчины пахнут, как женщины.

— Не все так просто, – сдержанно не согласился Гло. – Этот мир строили русские. Государством, вокруг которого произошло объединение, был Советский Союз, а не Соединенные Штаты, как у нас. Вы понимаете, о чем я?

Томас снизил пафосность и ответил достаточно спокойно и рассудительно:

— Нет, сэр. Я не предвижу особенных сложностей. У нас большой опыт усмирения строптивых. Их собратья в нашем мире частично ассимилировались, частично вымерли. Много крови и чуть-чуть сладостей излечивают от любого фанатизма. Думаю, и здесь проблем не будет.

Гло усмехнулся и плеснул в бокальчик весело булькнувшую жидкость.

— Приятно слышать оптимиста, – промурлыкал он. – Ваше здоровье, Томас. Через недельку мы с вами вернемся к этому разговору, и вы будете удивлены своей сегодняшней глупостью. Дело в том, что у них очень много людей живет за пределами Земли. Придурки из Белого Дома еще не поняли, в какую кучу медвежьего навоза они наступили. Они думали взять безоружных комми тепленькими. Не вышло. Мы можем захватить планету, но получим такой ответный удар из космоса, что все, кто останется в живых, будут учить аксиомы мегаколлективизма и радоваться каждому прожитому дню.

Эдгар Тэн сделал шумный глоток и удовлетворенно облизнулся.

— Вам тоже придется их учить, сэр, – мстительно сообщил он.

— Ошибаетесь, Тэн, – хмыкнул господин Гло. – Мне не придется их учить. Я их уже знаю и нахожу основные идеологические постулаты весьма разумными, а их избирательную систему довольно совершенной. Если они победят в этой войне, то я не пущу себе пулю в лоб, как некоторые. Я буду делать то, что умею делать очень хорошо. Карьеру. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Вы абсолютно серьезно допускаете возможность их победы, сэр? – голос Томаса прозвучал потрясенно.

— Да, Томас, вы не ослышались. Что-либо бессмысленнее нашей последней военной авантюры сложно себе представить. Кстати, можете донести на меня в ФБР и получить почетную запись в личное дело. Я не обижусь. Они прекрасно осведомлены о моем мнении. Я не раз высказывал его этой демократической свинье конгрессмену Райсу.

Снова послышалось журчание скупо разливаемой по емкостям жидкости. До меня донесся тонкий аромат неплохого коньяка.

— Простите, сэр, что задаю вопрос немного не по своему профилю, но, если они улетят в космос, как мы их оттуда достанем? – спросил Тэн.

Господин Гло задумчиво выпустил в воздух несколько густых клубов табачного дыма, от которых я чуть не задохнулся, и неторопливо ответил:

— Вы умнее, чем я думал. Скажу вам по секрету, вы умнее, чем наш президент, который полагает… – Он почмокал губами, хрюкнул и скрипнул зубами. – Впрочем, не важно, что он полагает. – Гло глубоко вздохнул, и воздух снова наполнился табачным зловонием. – Конечно же, все наши враги не улетят в космос. Кто-то умрет, кто-то останется, кто-то станет верно служить нам. Делать прогнозы очень сложно, но, по моим данным, ничего хорошего не предвидится. А то, что предвидится, вам лучше не знать. Легче жить, Эдгар, если не знаешь лишнего. Лучше доложите мне, что интересного вы откопали в мозгах этого Ломакина? В первую очередь меня интересует Золин.

— Конечно, сэр. – Тэн суетливо зазвякал посудой, в его голосе снова появились подобострастные нотки. – Дело – прежде всего. Хотите, я попрошу принести горячий кофе?

— Не откажусь. Ваша ассистентка прекрасно делает кофе и великолепно исполняет кофейную церемонию.

— У вашей ассистентки, Тэн, весьма тесная… – Томас сказал непонятное мне слово и хихикнул. – Никогда не встречал ничего подобного. Как у вас получается нанимать сотрудников с такими замечательными талантами?

— Никаких секретов. Я предпочитаю набирать обслуживающий персонал из русских, – скромно объяснил Тэн. – У меня есть доступ к закрытым базам данных, поэтому я всегда точно знаю национальность кандидата на вакансию. Русские обычно скрывают или даже не догадываются о своем ущербном генетическом наследстве, но мне всегда известна их маленькая тайна. Это очень покорные и жадные существа. За очень небольшую плату они готовы абсолютно на все. По моим наблюдениям, русские покладистый и робкий народец, поэтому я не очень верю в те ужасы, которыми нас пугает многоуважаемый господин Гло.

По комнате поплыл аромат кофе. Послышались непонятные влажные причмокивания. Через три минуты табачный смрад безжалостно уничтожил благоухание благородного напитка.

— Итак, Тэн, мы насладились отличной работой вашей ассистентки. Кофе – превосходен. Сигары тоже, – удовлетворенно пророкотал Гло. – Надеюсь, ваши слова порадуют меня не меньше губок вашей русской красавицы. Я внимаю.

Эдгар Тэн несколько секунд молчал, потом, будто очнувшись от легкого забытья, сказал:

— Да, сэр… Понимаете, сэр… Как бы поточнее выразиться… Предложенный мне для исследования мозг оказался почти стандартным. Без кибернетического штифта и электронных стимуляторов, но с тщательно скрытыми следами пересадки. Никогда не видел ничего подобного. Явно штучная работа. Внутри черепной коробки мною было обнаружено устройство, напоминающее по конструкции мобильный телефон, только очень маленький и с очень сложной системой нейроконтроля. Я не рискнул демонтировать аппарат из-за риска осложнений. В нашем мире он все равно не будет работать.

— Не томите, Тэн. Меня не интересуют железки. Расскажите скорее: что дало вам считывание информации из нервных клеток? Я повторяю, в первую очередь меня интересует Золин.

— Этот солдат действительно имел секретную беседу с Золиным, о которой он не помнит. Вот распечатка того, что удалось добыть.

После этой фразы я затаил дыхание и, кажется, остановил сердце. Я имел беседу с Золиным? Что за чушь?

Простому смертному вроде меня проще поговорить с воскресшим марсианином, чем с Верховным Правителем Системы. Часть моей памяти, возможно, заблокирована, но там не может быть спрятано ничего подобного. Я был уверен в этом на сто десять процентов.

Зашуршала бумага.

— Дерьмо! – выругался Гло. – Что вы мне суете? Здесь же ничего нет. У вас имеется что-нибудь еще, кроме этой подтирки?

— Да, господин Гло. То есть нет. Пока нет, господин Гло, но я очень постараюсь, господин Гло. – Всю ершистость Тэна как ветром сдуло.

— В вашей команде, Тэн, – по-учительски строго сказал Гло, – хорошо работает только ваша ассистентка. От вас же самого исходит одна болтовня и никакой конкретики. Если так будет продолжаться и дальше, вы рискуете поменяться местами с вашей русской сучкой. Я не думаю, что у вас такая же тесная… – господин Гло издал шипящий звук, долженствующий означать сдержанную усмешку, – но мне кажется, что на ее месте от вас будет больше пользы, чем на вашей теперешней должности.

— Я прошу вас не оскорблять меня, – вяло возмутился Тэн.

— Я не оскорбляю вас. Я, как ваш непосредственный начальник, заботливо обрисовываю вам ваши ближайшие перспективы, которые вполне могут стать реальностью, – снова зашуршала бумага. – Мне неинтересно, какого цвета рубашка у Золина. Мне безразличен фасон его обуви, который вы столь подробно описываете. Я должен знать, о чем они говорили. Я должен знать, почему Золин называл нашего пленника Петром Васнецовым, если по всем базам он проходит как Светозар Ломакин. Кроме того, у меня имеется еще много вопросов, которые я не буду задавать, потому что вы все равно не ответите на них. Вы – бездельник, Тэн.

— Мне удалось только частично снять звуковую информацию. Блокировка очень надежная, – залепетал Тэн, – но пятнадцать минут записи аудиосигнала сейчас находятся на дешифровке, и есть небольшой шанс, что удастся…

— Мне нужно больше информации, – перебил его господин Гло. – Лезьте глубже. Мне необходим второй слой. Я должен знать все, что этот человек знает про Петра Васнецова. Мне нужны гарантии, что он не подсадная утка и не дезинформатор. Понятно?

— Даже волшебник не сможет дать вам подобных гарантий, – испуганно огрызнулся Тэн. – Наши враги долго и умело прятали свои секреты. Я не могу развязать все узлы быстрее, чем они их завязали.

— Можете! Вы же узнали про их встречу. Вы даже умудрились получить несколько незначительных фраз из их беседы. – Гло едва сдерживал раздражение. – Почему вы не можете добыть все остальное?

— Большая часть самой ценной информации надежно и преднамеренно заблокирована. Любая попытка насильственного вскрытия блока приведет к разрушению мозга и немедленной смерти объекта.

— Я же говорил, что это ловушка! – возликовал Томас. – Они оставили приманку, а когда мы доберемся до начинки, он наверняка взорвется! Ба-бах!!!

— Абсурд! Мы получим информацию любым способом! Даже через ба-бах.

— Из разрушенных мозговых тканей? Вы смеетесь? – дрожащий Тэн иронизировал на грани изощренной издевки. – Вы думаете, они не учли подобный пустяк? Его мозг разрушится раньше, чем я успею слить информацию.

— Но зачем-то они его сюда послали? – Гло немного снизил напор. – Вы полагаете, что они могли случайно допустить присутствие носителя ценной информации в опасном районе?

— Лично я подобный вариант исключаю, – снова вмешался в разговор благоухающий Томас. – Коммунисты, как слоны, ничего и никогда не забывают. У них башка устроена иначе. Не как у нормальных людей. У них все по плану. Они даже пончиками торгуют по плану. Я думаю, передача Ломакина в наши руки была специально организована.

— Я тоже так думаю, – согласился Гло. – Но тогда должен быть способ вскрыть это проклятый ящик Пандоры. Иначе ловушка не имеет смысла.

— Господин Тэн, неужели вы не можете предложить нам ни одного варианта решения проблемы? – вкрадчиво и с плохо скрываемой угрозой поинтересовался Томас. – У нас ведь есть первоклассные специалисты в области физического, психического и химического воздействия. – Мне показалось, что я слышу, как стучит сердце перепуганного Эдгара Тэна. – Почему вы столь безапелляционно отбрасываете их опыт? Кроме того, вы сами являетесь профессионалом по прямому считыванию информации. Неужели эти коммунисты столь хитры, что нам нечего им противопоставить? Вы рано сдаетесь, Эдгар.

— Я вовсе не сдаюсь, – голос Тэна дрожал, – но и гарантировать успех не могу.

— Не скромничайте! Вы же не тупица, вы просто лентяй, – презрительно изрек господин Гло. – Все люди устроены одинаково. И коммунисты, и демократы, и даже республиканцы. У всех две руки, две ноги, один мозг. Иногда половина мозга. Еще никому не удалось победить примитивные рефлексы. Абсолютно все боятся остро заточенных раскаленных предметов. Все, что вы должны сделать, это не дать ему отключать боль и страх, если он это умеет делать, и через двадцать четыре часа он заговорит, как миленький. Вам известно, что мои сотрудники прозвали вас Владом? Мне ли вас учить? Сотрите ненужные воспоминания, запишите нужные, внушите ему ужас, любовь, покорность. Работа должна быть выполнена. Отговорки не принимаются. У вас есть какие-нибудь вопросы?

— Частичная амнезия приведет к нарушению логических связей и, скорей всего, закончится сумасшествием! Так нельзя! – Тэн был возмущен указаниями дилетанта, и я был с ним полностью солидарен.

Однако господин Гло не унимался. После каждой его рекомендации у меня во рту становилось сухо, а тело, в соответствии с законом сохранения материи, покрывалось холодным потом.

— Вставьте в его мозги ложную память, разберите его мозг на нейроны и соберите в другом, более благонадежном черепе, – шипел он. – Сделайте хоть что-нибудь разумное. Не ставьте меня в идиотское положение.

— Результат имплантации ложной памяти будет таким же, как и при полном уничтожении массивов модифицированной памяти. – Тэн пыхтел и ерзал на своем месте, источая запах пота и страха.

— Слушайте мой приказ, – твердо сказал господин Гло. – Вы достанете из этого комми все, что только можно достать. Если он подохнет – не страшно. Постарайтесь получить от него хоть какую-то информацию, а если не удастся, значит, такова воля богов.

У меня внутри все похолодело, но за меня снова вступился Тэн.

— Мне необходимо письменное разрешение на умерщвление ценного объекта, – еле слышно потребовал он.

— Ого! – восхитился Томас. – Вы умнеете прямо на глазах, Эдгар. Я начинаю уважать вас.

— Спасибо, – сдержанно поблагодарил его Тэн.

Гло молчал почти минуту, а когда заговорил, в его голосе громыхала сталь.

— Письменное уведомление о том, что я не против уничтожения объекта, вы получите по электронной почте. Но, если его смерть не принесет никакой пользы, на успешную карьеру можете не рассчитывать. Вы до пенсии просидите на должности тюремного палача где-нибудь в Магадане. Это всё!

Глава 5. Тьма

Беседа была завершена. Господин Гло и Томас ушли.

Я услышал приближающиеся шаги и закрыл глаза, притворившись спящим. Несколько минут Тэн стоял рядом и неотрывно пялился на меня. Я кожей чувствовал его колючий изучающий взгляд на своем лице. Вдоволь насмотревшись, он деликатно дотронулся до моей щеки холодным пальцем. Мне пришлось «проснуться» и непонимающе захлопать ресницами, изображая изумление очнувшегося в незнакомом месте человека. Тэн уныло взирал на меня бесцветными невыразительными глазами. Некоторое время мы изучали друг друга. При этом у меня возникло устойчивое ощущение осьминожьих щупалец, скользящих по извилинам моего мозга, и я непроизвольно опустил веки, пряча взгляд. Мне стало очень страшно.

Почему-то я сразу возненавидел этого человека. Только что он ратовал за гуманное отношение к моей персоне, но я не то что не испытывал к нему ни грамма благодарности. Наоборот, мне невыносимо хотелось плюнуть в его безрадостную харю, в которой воплотились для меня все мерзости этого потустороннего мира. Если же подходить непредвзято, Тэн выглядел вполне заурядно.

Самый обычный худощавый мужчина средних лет невысокого роста, с крючковатым носом и слегка оттопыренными ушами. Широкий открытый лоб замысловато испещрен мелкими морщинками, голова, на свежий взгляд, казалась великоватой. Чем-то Эдгар Тэн напоминал карикатурного космического пришельца из старой комедии. Именно такие большеголовые твари, по предположениям предков, должны были оккупировать Землю. Вот только цвет не соответствовал. Тех красили синим, а у Тэна кожа была бледно-бежевой с несильным зеленоватым оттенком, что свидетельствовало скорее об усталости и неправильном питании, чем об инопланетном происхождении.

— Вы очнулись, господин Ломакин? Прекрасно-прекрасно, – запричитал Тэн. – Я поздравляю вас. – Движения его губ напоминали ротовые спазмы выброшенной на берег селедки. – Сегодня для вас начнется новая прекрасная жизнь. Вы даже не представляете, как вам повезло.

— Говорите медленнее, – проворчал я, с ненавистью косясь на сжимающие мой череп пластины. – Я плохо понимаю ваш австралийский. Нельзя ли поменять этот редкий язык на что-нибудь более распространенное? Мне трудно правильно воспроизводить слова.

— Я говорю на самом распространенном в мире английском языке, – теперь каждое слово он произносил громко и медленно, будто вел беседу с глухим идиотом. – Вы, кстати, тоже. Если вы не возражаете, то я повторю: вы даже не представляете, как вам повезло.

— Очень мило, – хмыкнул я. – После того, как я попал в плен, уже второй человек утверждает, что мне сказочно повезло, но каждый раз я оказываюсь связанным.

— Извините, господин Ломакин. – Моя просьба неожиданно быстро нашла отклик в сушеном мозге человека-селедки. – Сейчас я все исправлю.

Он засуетился, послышались щелчки переключателей. Устройства, фиксировавшие мою голову, исчезли.

Отключились фиксаторы на конечностях. Я попробовал пошевелить руками и ногами. Они оказались свободными, но слушались плохо. Затекли.

— Меня зовут Тэн. Эдгар Тэн. – Мой освободитель лучезарно улыбнулся.

Лучше бы он этого не делал, потому что от его улыбки мне стало по-настоящему жутко. Если меня в течение двух часов заставят смотреть на эту оскаленную рыбью пасть, я, пожалуй, не выдержу и выдам все военные тайны, которые только знаю. К счастью, мне известно немного. Хотя некоторые вещи, судя по беседе господина Гло, Томаса и моего большого друга Тэна, надежно скрыты от меня в моей собственной черепной коробке.

Я осмотрел помещение. Прямоугольная, не очень большая комната. Вдоль трех стен размещены компьютерные консоли, оснащенные весьма скромно и однообразно. Я насчитал двенадцать двухмерных мониторов.

Возле каждого по два манипулятора и усеченной клавиатуре без нейросмычек. Все рабочие места в комнате выглядели абсолютно одинаково. Трудно сразу сообразить, где у них располагался руководитель группы. По теории мегаколлективизма, лидеру всегда следует выделяться, и он просто обязан обладать несомненными материальными и административными преимуществами.

У него должен быть самый мощный компьютер, самое мягкое кресло, самый длинный отпуск и самый большой оклад в группе, иначе у его подчиненных пропадет интерес к личному совершенствованию. Я тяжело вздохнул.

Вид этой комнаты сразу показал мне, в каком диком мире я очутился.

— Тэн, – еще раз представился Тэн и протянул мне ладонь для рукопожатия. – Я здесь, чтобы сделать вас свободным и счастливым человеком.

— Ломакин. – Я изо всех сил сдавил его костлявую, похожую на рыбий скелет, пятерню. – Я здесь, чтобы убить вас всех.

Мне доставило большое удовольствие видеть, как побледнело его лицо и как расширились зрачки. Наверняка он подумал о том, что совершенно напрасно пренебрег охраной. Только насладившись его страхом, я ослабил хватку.

— Не надо причинять мне боль, – попросил Тэн и с тоской посмотрел на свои помятые пальцы. – Вы – чудовище. Кстати, предупреждаю вас на будущее – я защищен индивидуальным силовым полем и могу поставить вас на место в любой момент.

Не очень давно я уже слышал подобную фразу. Интересно, от кого? И где? Не могу вспомнить.

— Прошу вас, не делайте глупостей. Не усложняйте свое и без того непростое положение, – миролюбиво предложил Эдгар. – Следуйте, пожалуйста, за мной.

Он двинулся к двери. Я с сомнением посмотрел на свое обнаженное туловище. Из одежды на мне были только боевые телеметрические термотрусы из комплекта «Кольчуги». Секунду поразмыслив, я встал и последовал за Тэном. Мы вышли в пустой коридор, и я зашлепал босыми ногами по полосатому кафелю, совершенно не стесняясь своего вида. Пусть будет стыдно тем, кто заставляет меня ходить голым и показывать всем тело, сплошь покрытое грязными потеками проводящего геля и квадратными следами электродов. К чести Тэна надо сказать, что первым местом, куда он отвел меня, оказался душ, а первым предметом, который он торжественно мне вручил, был пакет с одеждой. Впервые после пленения я очутился под упругими горячими струями воды, и мне на мгновение показалось, что я каким-то чудом вернулся домой, в свою уютную квартирку.

Я с наслаждением вытерся тонким бумажным полотенцем, которое расползлось у меня в руках, и распотрошил пакет с одеждой. М-да. Самый тупой разнорабочий, с самым низким окладом, в самом отдаленном и недоразвитом районе Земли мог рассчитывать на нечто более достойное, чем то, что принес мне Тэн. Начнем с того, что я никогда не носил вещей, которые надевал кто-то, кроме меня. Во-вторых, это был не мой размер.

В-третьих, одежда оказалась просто грязной. Куда я попал? Невероятно. Даже если бы в нашем мире кто-то горячо возжелал вручить кому-либо подобную дрянь, то он бы ее просто не нашел.

Я хотел возмутиться, но вовремя вспомнил о своем незавидном статусе и решил не роптать. Пусть глумятся, сколько пожелают. Все равно победа будет на нашей стороне. Морщась от брезгливости, я натянул рабочий комбинезон с протертыми коленями и маслянистыми пятнами на заднице. У рубашки оказались слишком короткие рукава, и от нее плохо пахло, но ничего другого не было. Самым большим шоком для меня стали кеды с толстыми стельками, скрывавшими дыры в рваных подошвах. Так как склизкие от грязи носки уже были отправлены мною в мусорный ящик, я оказался лицом к лицу с перспективой непосредственного контакта с чужой обувью. Мои пятки должны были коснуться пропитанной прогнившим потом ткани. Еще раз напомнив себе, что солдат Солнечной Системы должен быть готов ко всему, я преодолел и это жестокое испытание. В моем мире никому в голову не приходило надевать чужие вещи. Зачем это делать, если всегда можно в любом магазине взять новые нужного тебе размера и фасона?

Бесплатно те, что попроще, за трудодни те, что покрасивее.

Злой, как собака, я вышел из душевой в коридор, где меня терпеливо дожидался Тэн.

— Прекрасно выглядите, – похвалил он меня и торжественно улыбнулся.

Я хотел его ударить, но сдержался и вместо парочки справедливых оплеух бурно высказал ему все, что думаю. И хотя говорил я по-русски, он, похоже, многое понял. Во всяком случае, его тонкие и прозрачные, как сухие березовые листья, уши покраснели до самых кончиков. Убедившись в эффективности родной речи, Я отшлифовал достигнутое на немецком, чем вызвал непонятный восторг этого костлявого, как сама смерть, существа.

— Вы говорите по-немецки! – Он в восхищении сплел тоненькие пальчики перед впалой грудью. – Почему-то наши приборы не зафиксировали этого.

— Выбросите ваши приборы на помойку, – посоветовал я.

— Как я мог забыть, – он звонко хлопнул себя по лбу. – Ведь Карл Маркс с Фридрихом Энгельсом тоже творили на немецком. Наверное, вас заставляли изучать их труды в подлиннике. Верно? – Тэн выглядел абсолютно счастливым и взирал на меня с неподдельной любовью, мне снова захотелось стукнуть его.

— Кто это такие? – спросил я, с отвращением принюхиваясь к своей рубашке.

Тэн ошарашено воззрился на меня.

— В смысле, кто такие эти ваши Маркс и Энгельс? – переспросил я, слегка удивленный его реакцией. – Гениальные романисты? К сожалению, в нашем мире они неизвестны.

— Светозар, вы не знаете, кто такой Маркс? – голос Тэна звучал печально, как будто он спрашивал, на какое число я назначил съедение его любимого хомячка, и выяснил, что это число наступило еще вчера.

Кстати, я бы сейчас не отказался поесть. Пожалуй, я согласился бы даже на жареного хомяка, лишь бы он был пожирнее и не очень волосатый.

— Я не знаю, кто такой Маркс, если вы не имеете в виду того идиота, который ведет «Спой или сдохни». Кажется, его зовут Юрий Маркс.

— Вы не знаете, кто такой Карл Маркс, – потрясенно повторил Тэн.

— Да подавитесь вы своим Карлом Марксом. Поговорим о нем после. У вас существует система общественного питания? Я хотел бы с ней познакомиться. Там мы сможем спокойно поговорить о Карле Марксе.

— Вам, возможно, будет странно узнать, но у нас есть множество конкурирующих систем общественного питания, – Тэн натянуто улыбнулся, – но мы с вами туда не пойдем.

— Ладно. Где у вас кормят арестантов? Давайте пойдем туда. Я буду есть, а вы сможете постоять рядом и расспросить меня про Карла Маркса.

Он погрозил мне пальцем столь длинным, что на секунду показалось, будто в нем на пару суставов больше, чем у обычных людей.

— Перед тем как начать полноценно питаться, вы должны доказать нашему обществу, что принимаете его ценности. Вас же не станут кормить в вашем мире, если вы отвергаете идеи…. Идеи… – Он замялся, извлекая из памяти нечто совершенно ненужное и по этой причине давно позабытое. – Идеи Кастро. Вот!

— А какая связь между идеями какого-то там Кастро и едой? – На моем лице появилось искреннее удивление. – Я, конечно, не настаиваю, чтобы меня кормили. Учитывая мое положение военнопленного в дикарском обществе, я не требую регулярного питания, однако…

— Вы – демагог. – Тэн, наверное, сплюнул бы мне под ноги, если бы не считал себя беспредельно культурным и цивилизованным человеком и не хотел бы сохранить свой драгоценный имидж в своих собственных глазах. – Следуйте за мной.

Он шел и бормотал себе под нос что-то очень злое и поучительное. Я прислушался.

— У вас будет возможность включиться в жизнь нашего общества полноценным гражданином, – быстро говорил он. – Я добьюсь этого. Вы убедитесь в преимуществах свободного мира перед вашим… – он замялся, подбирая слова, не нарушающие возвышенность торопливого монолога, – перед вашим миром ограниченной свободы. Я буду счастлив, если вы окажетесь в состоянии оценить нашу доброту и милосердие. – Он резко свернул направо. – Но учтите, от вас потребуются серьезные доказательства приверженности идеалам свободы и демократии.

— Почему-то я в этом ни капельки не сомневался, – вздохнул я.

— Вы, безусловно, чудовище, но вы в этом не виноваты. Виновато общество, которое вас сформировало. У меня есть возможность исправить эту ошибку.

Мне захотелось рассмеяться. Вот рядом со мной идет человек. Он мне неприятен, но никогда в прежней жизни мне не пришло бы в голову не то что убить его, а даже ненароком задеть словом или обидеть. Я постарался бы изо всех сил, чтобы он не заметил моей неприязни. Сейчас же я готов лично расправиться и с ним, и со всем его потомством. Он часть мира, убивающего меня и моих близких. Без молчаливого попустительства таких, как он, никакая война не была бы возможна.

— Наше справедливое общество всегда предоставляет возможность выбора. – Его подбородок гордо задрался вверх. – Даже если вы враг и не скрываете этого, у вас всегда есть способ изменить свою жизнь.

«Не томи, – со злостью подумал я. – Говори уже, что придумал. Как ты собираешься добраться до секретной шкатулки в моей голове?»

— Мы согласны освободить вас и дать вам абсолютно все гражданские права, если вы поведете себя как полноценный член нашего общества. Защищая ценности нашего, а отныне и вашего мира, вы должны поведать мне о ваших встречах с Теренцем Золиным.

Мои встречи с Теренцем Золиным? Мемуарно звучит. Зачем ему было встречаться со мной? Кто он, а кто я? Какие у нас могут быть общие дела? Коридор сузился так, что мне пришлось сбавить шаг. Теперь я шел позади Тэна, наблюдая его узкую костлявую спину. Разгадка может быть только одна, печально подумал я, в моем мозгу содержится дезинформация, до которой враги обязательно доберутся, но с огромным трудом. Иначе они в нее не поверят. У меня к ней доступа нет, и, значит, она откроется сама собой, когда наступит подходящий момент. Не в моих силах повлиять на этот процесс.

Скорей всего, я сам согласился принять участие в этой операции. Наверняка у меня спрашивали согласие на подвиг, и я не смог отказаться. Дурак.

— Я ничего не знаю о своих встречах с Золиным, господин Тэн, – мой голос вполне натурально дрогнул. – А если бы и знал, то ничего бы вам не рассказал.

— Я вас понимаю, – смилостивилось рыбообразное. – Но разумные люди не должны следовать на поводу эмоций. Члены общества обязаны брать на себя ответственность. – Мы вышли к маленькой площадке перед двумя лифтами, и Тэн нажал кнопку вызова кабины. – В настоящее время вы не представляете для нас никакой ценности. Вы также бесполезны и для своего мира, который давно списал вас на военные потери. Тем не менее, у вас есть возможность изменить ход войны и принести пользу как себе, так и вашим соотечественникам. Вы должны понимать, что самое важное сейчас как можно скорее завершить войну, и сделать это нужно с минимальными жертвами. Ваша помощь может оказаться неоценимой.

Двери лифта открылись, и Тэн любезно пропустил меня первым. Я вошел и встал у дальней стенки. На экранчике над дверью бодро замигали номера уровней. 119, 114, 109… Спускаемся. Я вспомнил пингвиньи силуэты спасателей, медленно бредущих по мертвым Руинам жилого дома. «Минимальные жертвы, говоришь, – мысленно процедил я. – И не надейся. Тот, кто видел окровавленный трупик ребенка, не станет думать о минимизации жертв во вражеских городах. Глаз за глаз, и никакого милосердия».

— Вы не согласны с тем, что я сказал? – Глазки Тэна стали колючими и злыми.

Почему это случилось именно со мной? Почему Золин выбрал меня? Как же хочется врезать этому господину Тэну, чтобы его зубы вылезли наружу через щеки.

Так, чтобы позвоночник сломался сразу в четырех местах и чтоб ни один медик не взялся потом за воскрешение того, что останется от этого ничтожества. Нельзя.

Только он может включить бомбу, заложенную в моей голове. Все остальные убьют меня безо всякой пользы.

— Прошу извинить, господин Тэн. Вы, как ученый, прекрасно понимаете, что мои возможности адаптироваться в новых условиях не безграничны. – Я сложил губы в вежливой улыбке, лицо Эдгара разгладилось и вернулось к стандартному восторженно-идиотскому выражению. – Я вижу, господин Тэн, что вами движут весьма высокие нравственные установки и жизнь каждого человека является для вас высочайшей ценностью, поэтому я обещаю вам, что когда придет ваш час, вы умрете совсем не больно.

Моя улыбка стала широкой и искренней. Мой собеседник побледнел. Если за те минуты, пока мы спускались на лифте, он приобрел устойчивый синдром клаустрофобии, то я могу считать, что жизнь прожита мною не зря.

85, 80, 75… Небоскребы очень легко и приятно разрушать. Нужно всего несколько не очень мощных бомбовых ударов для полного уничтожения инфраструктуры города, а уж психическое состояние горожан после хорошей бомбардировки и представить себе сложно.

Очень-очень скоро господин Тэн будет трепетать от страха, поднимаясь в свою контору на 119 этаже. Достаточно рухнуть одной высотке, чтобы испортить настроение всему этому поганенькому мирку.

— На большее я и не рассчитывал, господин Ломакин, – выдавил из себя Эдгар Тэн. – Тем более в первый день нашего знакомства. Но в любом случае спасибо за искренность.

Кабина лифта остановилась, и внутрь вошли сразу пять человек в строгих черных костюмах, черных очках и черных галстуках-бабочках. Вначале я подумал, что это роботы, настолько они были одинаковы. Но от них пахло пивом, одеколоном и нестираными носками. Пришлось признать в них людей. Они доехали до нулевого уровня и выбрались из лифтового параллелепипеда на вольный воздух. Мы же с Тэном остались внутри и проложили путешествие теперь уже в преисподнюю. Экранчик грозно перебирал отрицательные числа.

— 10, —11, – 12… Уши заложило. По спине пробежал холодок. Что меня ждет? Каменная сырая одиночка, холод и голод?

Минус 24-й уровень. Прибыли. Снова коридор. На этот раз серый и совсем узкий. В такой тесноте легковооруженный карлик запросто остановил бы продвижение железных орд Адольфа Черного. Стало тоскливо и очень страшно.

— Нам сюда, – сказал Тэн и показал на одинокую дверь в стене.

Он долго копался в карманах, извлекая одну за другой связки старинных ключей. Долго выбирал нужный. Наконец замок щелкнул, и мы вошли. Тэн нажал на клавишу выключателя. Тусклая спираль лампы накаливания, с трудом преодолела сопротивление тьмы. Бледно-розовые стены озарились чахлым желтым светом. Мне показалось, что я видел, как неторопливо проползли по полу тени, прежде чем занять свои места в углах. Комната была обставлена с претензией на комфорт. Поверх неровного паркета распластался потертый пыльный ковер с разлохмаченной бахромой на одном краю и треугольной дырой на другом. У стены доживала свои последние Дни ребристая кровать, чем-то похожая на сдохшего от дистрофии бегемота. Стену справа украшала большая картина в тяжелой резной раме. На ней бородатые люди с серьезными лицами что-то обсуждали на фоне злобных полосатых флагов. Я подумал, что за этим полотном непременно должно скрываться что-нибудь безобразное. Например, никогда не высыхающее кровавое пятно. Рядом с картиной шершавый монолит стены был пробит стеклянной дверью, скрывавшей, судя по журчанию воды, душевую комнату и туалет. Стена напротив предполагаемого туалета, наоборот, была идеально гладкой и больше всего напоминала боковину гигантского аквариума или старинный медийный экран.

— Это комната, в которой вам предстоит сделать выбор, станете ли вы свободным или умрете, как и жили, в кабале человеконенавистнических идей. До свидания.

— А пожрать?

Дверь за человеком-рыбой закрылась, и я остался в полном одиночестве. Совсем один в недрах вражеского мира. Даже компания Тэна казалась более желанной, чем страшное одиночество. Я почел за лучшее лечь спать. Усталость должна победить голод, а сон позволит мне набраться сил перед грядущими испытаниями. Еще раз окинув взглядом убогое помещение, я выключил свет, и комната погрузилась в плотную, физически ощутимую тьму, которую не рассеивали уличные фонари или свет из окон соседнего дома. Это была иная тьма.

В такой тьме обитают чудовища, и если капельку напрячь фантазию, то они вполне могут материализоваться. Мне стало не по себе, и я еще раз щелкнул выключателем. Лучше буду спать при свете, как в детстве.

Постельное белье оказалось несвежим, и я сбросил его на пол вместе с одеялом. Голый матрас показался мне предпочтительнее в плане гигиены, чем откровенно грязные простыни. Теперь можно было попробовать заснуть, то есть выключить мозг и на время забыть обо всем. Я лег, оглядел удручающе прямоугольный периметр потолка и зажмурился. Перед глазами поплыли руины станции метро «Автово», толстое лицо Эша, кадры из рекламы стимулирующего напитка «Эгрегор», где милый Буратино, хряпнув стакан, оборачивался кошмарным деревянным чудовищем. Потом из сумятицы образов, рожденных засыпающим разумом, выплыла Тумана. Она была в синем рабочем комбинезоне. С эмблемы 26-й марсианской палеонтологической экспедиции на ее груди весело скалился череп какого-то неведомого страхозавра. Лицо Туманы скрывала дымка, и я не мог разглядеть, хмурится она или улыбается. Я что-то торопливо говорил ей и сам не понимал, что несу. Она кивала, ежилась и смотрела куда-то вниз. Мне почему-то показалось, что она торопится поскорее уйти. Я протянул к ней руки и с ужасом увидел, что рук у меня нет.

Из плеч торчали окровавленные костяные шипы. Я заорал и сразу захлебнулся в соленой теплой жидкости, внезапно переполнившей мой рот. Силуэт Туманы замерцал и рассеялся. Только страхозавр еще некоторое время плавал в воздухе и щелкал кривыми желтыми зубами.

Оказывается, щелчки издавались не во сне, а наяву ключом в замке моей камеры. Спрашивается, какой кошмар кошмарней? На пороге стоял Тэн.

— Гутен морген, – оптимистично провозгласил он с хорошим берлинским выговором.

— Чтоб ты сдох, – пробурчал я, садясь на кровати.

— Вы хорошо подумали о том, о чем я вам говорил? – быстро спросил он, не обратив ни малейшего внимания на мою реплику.

— Вы говорили мне очень много разных слов. Над какими я должен был подумать?

— Я говорил вам о лучшей жизни в цивилизованном обществе. О том, что вы должны помочь себе и своему народу. – Похоже, у Эдгара сегодня было хорошее настроение, во всяком случае, он не использовал ненавистный мне австралийский язык, а говорил на понятном немецком. – Я всю ночь размышлял о вашем уникальном случае, – доверительно поведал он и, выглянув за Дверь, махнул кому-то рукой. – Ваш блок представляет собой интереснейшую головоломку, и разгадать ее дело чести для любого ученого. И, кажется, мне это удалось. Полагаю, у меня есть ключик.

Два дюжих негра в военной форме внесли в камеру кресло с высокой спинкой и мягкими подлокотниками.

Со спинки и подлокотников свисали расстегнутые кожаные ремни. Я обыскал взглядом солдат и, убедившись, что оружия при них нет, молча вышел в крошечную туалетную комнатку. Помочившись в грязный унитаз, изготовленный из желтоватого стекла или какого-то другого стекловидного материала, я открыл кран и умылся. Я старался не касаться раковины, покрытой коричневыми разводами. Странная прихоть делать сантехнические системы не из синтетического золота, а из железа и стекла. Дикий мир. Бокс для бумажных полотенец оказался пуст, тряпка на гвозде неприятно пахла, и я вытерся рукавом своей рубашки, тоже не очень чистой, но к запаху которой я успел привыкнуть.

— Завтрак будет? – деловито осведомился я, вернувшись в камеру.

— В виде исключения, будет. Вам понадобятся силы. – Тэн лучезарно улыбнулся и показал рукой на кресло. – Присаживайтесь. Если позволите, я буду прислуживать вам.

«Началось, – подумал я. – Интересно, что придумал этот мерзавец? Что-нибудь оригинальное или мне предстоит свидание с банальным каленым железом и щипцами для вырывания ногтей? Выдержу ли? А если и не выдержу, то что? Военную тайну я все равно не знаю. Анекдот, блин. Говорил, давай запишем, а ты запомним, запомним».

— Господин Ломакин, вам в любом случае придется сесть в это кресло. Для вас же будет лучше, если вы не будете спорить, – поторопил меня Тэн.

Дабы эта мразь не подумала, что сумела запугать меня, я неспешно устроился на мягком сиденье. Тэн извлек из шкафчика в стене пластиковую тарелку и принес мне. На тарелке высилась горка странной субстанции. При некотором напряжении воображения это было похоже на мелкую лапшу, перемазанную томатной пастой.

— Что это? – опасливо спросил я.

— Ваш завтрак, – уверенно ответил Тэн.

— А ложка?

— Не положено.

— Руками ешь сам.

Цацкаться со мной никто не собирался, и тарелка незамедлительно отправилась обратно в шкафчик.

— Теперь, когда с завтраком покончено, – Тэн ехидно ухмыльнулся, – позвольте мне все-таки довести до вас мысль, которую вы так и не дали мне высказать до конца.

— Я весь внимание.

— Замечательно. – Тэн сложил ручки на впалом животике. – Я понял, что разумными доводами мне не удастся заставить вас отказаться от ваших убеждений. Даже если вы и воспримете их, ваши инстинкты будут сопротивляться. Но все же я надеюсь дать вашему разуму необходимое оправдание для принятия правильных решений, ибо ключ к скрытой в вашем мозгу информации, безусловно, упрятан в вашем сознании. Нарушение логических цепочек может сломать блокировку.

— Вы уверены?

— Вы желаете ознакомиться с методикой моих расчетов? Нет проблем! Как только наши отношения станут дружескими, я предоставлю вам доступ ко всей документации.

Эдгар сделал знак неграм, и буквально через две секунды мое тело оказалось надежно прикрепленным к креслу. Меня охватило ставшее почти привычным ощущение физической несвободы. Я не сопротивлялся. Сопротивляться нужно было раньше, когда меня оставили одного. Тогда нужно было бить унитаз и перепиливать себе глотку острым осколком. Теперь поздно. Если уж решил воевать и дойти до конца – вперед! Последний бой начинается. От ожидания чего-то невероятно страшного в животе похолодело. Я шумно сглотнул.

— У меня есть гипотеза о наличии у вас и подобных вам особей неких устойчивых императивов, в некотором приближении аналогичных нашей морали, – с лекторской убежденностью сообщил Тэн. – Вы, как человек, рожденный в тоталитарном обществе, не привыкли делать выбор, но если все-таки заставить вас его сделать, то возможен интересный эффект, который и приведет к нужному результату. Скажите, пожалуйста, сколько будет два плюс два?

— Восемь, – буркнул я.

— Отлично.

— А если бы я сказал четыре?

— Неважно, что бы вы сказали. Так же неважно, что вы выберете и как себя поведете. Меня устроит любой результат. – Тэн отодвинул в сторонку негра, встал на его место и положил мне на плечо свою сухую костлявую ладонь. – Каждому из нас время от времени приходится менять свои принципы. Только покойники остаются вечно верны своим заблуждениям. А жизнь очень изменчивая штука. Именно этим она отличается от смерти. Жизнь, хоть и бывает, уродлива, беспрестанно развивается и часто на одни и те же вопросы дает разные ответы, а смерть, как бы она ни была совершенна, не может сотворить ничего нового. Любые убеждения – это смерть.

Тэн щелкнул пальцами, и серая скучная плоскость, рубившая пространство моей камеры, отпрыгнула и преобразилась, засияв белоснежным кафелем, медицинской сталью и бактерицидными лампами. Гладкая стена оказалась толстым голубоватым стеклом, за которым скрывалась довольно большая пустая комната.

Единственным предметом мебели там было кресло, совсем не похожее на то, в котором сидел я сам. Вместо потертого кожзаменителя все его части сверкали нержавейкой. Металлическая спинка смахивала на крупную терку из-за покрывавших ее овальных отверстий.

Подлокотники с зажимами выглядели так же, как и мои, только окаймлялись узкими желобками.

«Все-таки изувечат, – решил я. – Скверно. Но почему я здесь, а не там?»

Мои пальцы сами собой сжались в кулаки. Ну, изувечат. Ну и пусть. Не я первый, не я последний. Сколько нас таких на нашей веселой планете страдало в разные времена. Ничего нового в этом нет.

— Через минуту у вас не будет возможности остановить процедуру, – сказал Тэн скучным голосом. – Вам следует прямо сейчас сделать небольшое эмоциональное усилие по преодолению заложенных с детства барьеров.

Ну почему? Почему я выжил в том бою у «Автово»?

Все равно моя смерть – вопрос времени, и только от меня зависит, станет ли она гнусно-пакостной или торжественно-праздничной. Как там в классике? Летят самолеты – салют Мальчишу. Но не будет ничего такого.

Тот фарш, который от меня останется, скинут на какую-нибудь грядку для удобрения местной почвы или просто сожгут и забудут. А что дома? Поставят в файле отметку: «Погиб при выполнении боевого задания» и тоже забудут. Мать вспомнит. Обязательно вспомнит. На то она и мать. Даже такая, как моя. Тумана будет помнить всегда. Всю свою, надеюсь, бесконечную и счастливую жизнь, если нас, конечно, не победят эти безумные «освободители». В общем, не будет никакого салюта Ломакину, и даже я сам очень недолго буду гордиться своим подвигом, ибо меня тоже не будет.

— Время на размышление истекло. Я жду вашего решения, – проскрипел Тэн. – Предупреждаю, у вас нет ни одного шанса выдержать наше воздействие.

— Давайте попробуем.

— Ответ неправильный. Возможно, у вас имеется иной вариант. – Рыбообразное ощетинилось и напряглось.

— Пошел ты, – со скукой в голосе сказал я и назвал конкретный адрес, который не может быть упомянут в общедоступном тексте.

— Каждый человек сам делает свой выбор. Не вините потом никого, кроме себя. – Тэн обиженно выпятил вперед нижнюю челюсть и стал окончательно похож на глубоководную рыбину.

В комнату за стеклом ввели знакомую мне женщину.

У Меня перехватило дыхание. Прежде я видел ее только один раз, но запомнил навсегда. Полковник танковых войск Солнечной Системы. «Железная старуха» с лицом и телом молодой женщины. Двое негров, неотличимых от тех, что стояли рядом со мной, быстро приковали ее к стальному креслу. Она не вырывалась и не протестовала. Она просто смотрела на своих мучителей, и в ее глазах клокочущее море ненависти. Казалось странным, почему враги не умирают от одного этого взгляда.

— Это Татьяна Грозная, – голосом циркового конферансье сказал Тэн. – Она примет мучительную смерть у вас на глазах. Сейчас вы можете отменить пытку. По вашей просьбе возможна также отмена смертного приговора относительно этой женщины. Учтите, что она в настоящий момент видит и слышит нас.

Она действительно заметила и узнала меня. Улыбнулась. Очень светло и радостно. Будто я неожиданно подошел к ней на улице и угостил мороженым. Хоть и была она бледна, и дрожала всем телом, и кусала губы, покрытые кровавыми сгустками, и все-таки она улыбнулась мне. «Эти твари слишком хилы против нас», – вспомнились мне ее слова. К Татьяне приблизился человек в белом комбинезоне. Он был похож на резиновую надувную куклу. Таких часто используют на полигонах для изображения пострадавших. Почему-то до последнего момента я не замечал его и так и не понял, откуда он взялся. Может быть, в соседней комнате имелась какая-то потайная дверь или малозаметная ширма. Очень скоро этот вопрос перестал меня волновать. Через минуту мне уже было совершенно безразлично все, что происходило вне металлического кресла. Весь мир, вся Вселенная сосредоточились на двух квадратных метрах.

Человек в комбинезоне загородил от меня Татьяну Грозную. В его руке блеснуло лезвие скальпеля. Не лазерного, а самого обычного – стального. Такими вскрывают нарывы и чистят стекла от налипшей краски. Я закрыл глаза. Запахло кровью. Послышался тошнотворный треск, сдавленный стон. Мои веки поднялись сами.

Чувство долга не позволяло мне спрятаться или трусливо отвернуться. Я должен был видеть это, и я увидел изуродованное лицо женщины. Я даже не сразу понял, что она. На меня смотрела красная блестящая кровью маска. Ни губ, ни щек, ни век не было. Кошмарный оскал окровавленных зубов растянулся от уха до уха. Лоб был гладкий и красный, и только на затылке топорщились остатки волос. Палач сумел за один раз снять все лицо. Мастер! Сколько же ему пришлось упражняться, чтобы научиться этому страшному искусству? Женщина шумно дышала, выдувая из обезображенного рта большие алые пузыри.

— Подонки! – Я рванулся из кресла, но путы были прочны, и меня отбросило назад, осталось только скалиться и рычать. – Вы все спятили! Вы все пойдете под суд! Для таких преступлений даже срок давности не предусмотрен! Вы сгниете заживо в поясе Койпера, но вам все равно не позволят умереть.

— Суд удел победителей. – На губы Тэна вернулась вежливая улыбка. – Действия, которые вы наблюдаете, ничуть не противоречат общечеловеческим понятиям о гуманности и принципах человеколюбия. Эта женщина не боготворит свободу и является убежденным врагом демократии, следовательно, она человек лишь по форме, а не по сути. А раз она не является человеком по сути…

Палач взял пилу с небольшого столика на колесиках и снова вернулся к Татьяне. На некоторое время у меня отключился слух. Я услышал только глухой стук, с которым на пол упала нога, отрезанная выше колена.

— Зачем? Зачем вы это делаете? – спросил я, безуспешно подавляя дрожь в голосе.

— Не стройте из себя дурачка, господин Ломакин. Мы делаем это для вашего же блага. Сознание этой женщины очень сильно изуродовано тоталитаризмом. Она не смогла бы жить в свободном обществе даже в тюрьме, а у вас есть шанс. Итак, я вас слушаю.

Тэн пытливо заглянул мне в глаза. Человек в белом комбинезоне вопросительно поднял окровавленную пилу.

— Я согласен сотрудничать и сделаю все, что вы скажете, – скрипнув зубами, сказал я. – Остановитесь.

— Хорошо, но недостаточно, господин Ломакин. Ваша психика выдержала испытание, и согласие, данное вами – формальное. Мне нужна искренность. Эта женщина оказалась не вполне удачным экземпляром. В ней мало эмоций, но мои специалисты сумели подобрать для вас один исключительный экземпляр. Как только вы его увидите, вы уже не сможете отвергнуть нашу дружбу. Пока мы всего лишь продемонстрировали вам наши возможности. Познавательно, не правда ли? Главное – впереди.

Опять послышался хруст.

— Прекратите! – не выдержал я. – Буду сотрудничать. Честное слово.

— Мальчишка! – я с трудом узнал голос Татьяны. – Сотрудничать он будет! Ты перед кем собираешься пресмыкаться? Уйди, дай мне сказать, – последние слова относились к человеку в белом комбинезоне.

Как ни странно, он послушался и отошел. Женщина смотрела на меня не моргая. У нее не было век, чтобы моргать.

— Солдат.

— Да, товарищ полковник.

— Слушай, щенок. Каждое твое слово может помочь этим нелюдям. Ты не в силах угадать, что им на пользу, а что нет. – Она замолчала, собираясь с силами.

Было слышно, как она часто сглатывает, как булькает кровь в ее горле. Ни я, ни Тэн не прерывали это жуткое клокочущее молчание. Спустя минуту она продолжила.

— Каждое твое слово принесет смерть тысячам, а может быть, и миллионам. Как только ты подумаешь о том, чтобы помочь им, сразу представь себе тысячу мертвых младенцев. Именно такой будет цена твоей искренности. Они убивают нас, а ты хочешь сотрудничать с нашими палачами. Подумай, кто ты после этого. Очень хорошо подумай, перед тем, как открыть рот.

— Она лжет! – вмешался Тэн, до которого, похоже дошло, что мученица говорит что-то не то. – Мы не трогаем детей. Дети еще не пропитались духом вашей лживой идеологии. Если они гибнут, то только случайно. Они нужны нам живыми. Мы воспитаем из них граждан настоящего свободного общества.

— Это ты врешь, козявка, – прошептала Грозная. – Я знаю, что говорю. Слушай меня, солдат. По каким-то древним нормам здания всех детских садов и многих школ в нашем мире строятся в форме буквы «Н» или «О». По старой номенклатуре это обозначало «госпиталь» или что-то в этом роде, как раз на случай воздушных бомбардировок. Чтобы не бомбили. Эти буквы хорошо видно с высоты. Очень удобно настраивать боевые компьютеры. – Она громко сглотнула. – Эти мрази в первую очередь разбомбили все здания в форме букв «Н» и «О». Я знаю. Я читала сводку.

— Она лжет! Она находится под действием тоталитарной пропаганды! Какая чудовищная дезинформация! – Тэн патетически всплеснул руками. – Заткните фанатичку!

Шумное дыхание полковника прервалось. Звуковую связь отключили.

— В ее словах нет ни слова правды. – Рыбообразное раздраженно сжало кулачки и потрясло ими перед своей мордашкой. – Но вы-то умный человек и должны понимать, что ни одна война не обходится без случайных жертв. Наши солдаты проявляют максимальную осторожность, но враги свободы имеют обыкновение укрепляться в городских кварталах, и их очень трудно оттуда выковырять. Вы должны это понимать.

Даже этому существу с ампутированной совестью было трудно осознавать себя слугой детоубийц.

— Я все понимаю. Я все видел своими глазами. Мне известно, что военные компьютеры ошибаются крайне Редко и то, что роботы никогда не бывают убийцами. Убийцы те, кто их программирует. – Я уперся взглядом в его переносицу, и он отшатнулся. – Объясните мне, Тэн: зачем вы пришли на нашу землю? Вы называете наше правительство тоталитарным. Допустим, что так оно и есть, но это наше правительство. Хотим – терпим, хотим – по столбам развешиваем. Вы-то тут при чем? Мы вас не трогали и нападать на вас не собирались. Зачем вы к нам приперлись? Зачем разрушаете наши города, убиваете наших детей и женщин? Для того чтобы сделать нам хорошо и приятно?

— Мы пришли, потому что вы не в состоянии освободиться самостоятельно. Ваш мозг отравлен. Вы – машины, винтики огромного безжалостного к людям механизма и сами не осознаете своей ужасной участи. Лучше быть мертвым свободным человеком, чем живым рабом, но разговор сейчас не об этом. Вам все равно пока не понять даже самых элементарных вещей.

— Неужели?

Голова Татьяны Грозной красным мячиком прокатилась по кафельному полу. Человек в белом комбинезоне сделал шаг назад, и обезглавленное тело в кресле засветилось оранжевым сиянием, потом вспыхнуло и распалось на черные пепельные облачка, быстро осевшие на пол, откуда их шустро смели роботы-уборщики. Вечная тебе память, Татьяна Грозная. Мои глаза наполнились слезами, но я старался сдержать их, чтобы враги не увидели моей слабости.

Тэн щелкнул пальцами, и в комнату снова ввели женщину. И снова знакомую. Меня затошнило, и мышцы мгновенно обмякли. Если бы мое тело не опутывали ремни, то я бы непременно выпал бы из кресла. Тумана!

Как? Почему? Она сейчас должна лететь на Марс или сидеть в барже на орбите Земли. Почему она здесь?

Этого просто не может быть. Мозг отказывался верить глазам.

— Если вы думаете, что это совпадение, то ошибаетесь. – Эдгар Тэн сиял. – Мне удалось получить информацию о Тумане Сентябрь из ваших нервных клеток. Эта область памяти не была заблокирована. Я передал данные своему руководству, и наши бравые маринеры взяли на абордаж баржу, которая не успела покинуть орбиту Земли. Нам повезло. На ее борту мы нашли вашу жену, и нам удалось взять ее живой.

— Убейте меня.

— Ваша просьба лишена смысла. Неужели вы хотите, чтобы столько усилий и даже жертв с нашей стороны пропали даром. Я хочу услышать ваше мнение о сложившейся ситуации.

— Она же беременна… Как вы можете впутывать женщину в мужские игры? – По моему лицу побежали слезы, и я больше не пытался их скрыть. – Отпустите ее.

— Здесь все зависит исключительно от вас. Вы думаете, мне доставляет удовольствие устраивать подобные спектакли?

— Думаю, что да.

— Вы глубоко ошибаетесь. У меня ведь тоже есть жена, и еще я кормлю самку-славянку, которая рожает мне детей. У меня восемь прекрасных детей, Светозар. Как вы можете допустить, что мне доставляет удовольствие мучить женщину?

Туману посадили в кресло и закрепили ремнями руки и ноги. Ее прекрасные руки и божественные ноги стягивали окровавленными ремнями.

— Прикажете начинать? – Тэн артистично изогнулся и заглянул мне в глаза.

«А ведь эта двуногая рыба торжествует, – подумал я. – Не преодолевает внутренние барьеры, не заставляет себя делать то, что надо, хотя этого делать очень не хочется, а именно радуется представившейся возможности повластвовать. Хоть на мгновение стать пупырышком, выпирающим над серой равниной посредственностей».

— Я убью тебя, Тэн, – пообещал я. – И умрешь ты не сразу. Обещаю тебе.

— Ваша любимая женщина сейчас будет страдать. – Градус оптимизма в его голосе несколько снизился, однако он по-прежнему верил в успех. – Одно только слово, господин Ломакин, и кошмар немедленно закончится. Искреннее слово.

— Я всегда мечтал отдать за нее весь мир.

— Так в чем же дело? Вы действительно очень умный человек! Сделайте это немедленно.

Мне вдруг захотелось, чтобы самое страшное началось поскорее. Проклятый блок! Я даже не знаю, зачем мне его поставили. Какую дезинформацию в меня залили. Если бы меня предупредили… Сказали, что я должен делать, а не использовали как известное защитное средство. Сволочи! Ненавижу! Ожидание неизбежного превратилось в кошмарную пытку. Неразрешимая дилемма буквально разрывала меня на две части. Я должен был сделать выбор, зная, что он уже сделан.

— Вы должны быть готовы на все ради своей любимой женщины, – продолжал увещевать Тэн и вдруг запнулся. – Ведь вы ее любите. Как вы можете? – он растерялся.

— Я не могу платить жизнями сотен детей за жизнь даже самого дорогого для меня человека. Просто не могу, – мертвым голосом произнес я.

— Какая патетика, – вздохнул Тэн. – Кто вам сказал, что из-за смены вашей политической ориентации кто-то погибнет? Вы поверили болтовне этой выжившей из ума воительницы? Она обманула вас. Мы делаем все, чтобы дети не пострадали. И учтите, от вашего выбора ровно ничего не зависит. Блок будет сломан в любом случае. Либо через разрушение высокого чувства к женщине, либо через разрушение не менее высокого чувства к Родине. Вы уже проиграли, и ваша Родина почти мертва. Спасите хотя бы женщину. Она вам еще пригодится. Хоть раз сделайте то, что вам действительно хочется.

— Я вам не верю, – тихо, почти мысленно, сказал я. – Можно мне поговорить с Туманой?

— Нет! – Тэн отрицательно дернул подбородком. – Вербальный контакт исключен. Вы будете слышать ее крики и только.

Я вгляделся в лицо Туманы, запоминая каждую черточку, каждый штришок. Я хотел, чтобы она вся отпечаталась во мне. Если бы я мог скопировать ее сознание!

Тогда бы я вынес мою Туману из этого ада и воскресил в новом теле. Но, к сожалению, нам еще далеко до богов.

Я смотрел, слушал, глотал слезы и запоминал. Запоминал все. Уже тогда я знал, что отомщу. Сидя связанным в кресле, я знал, что отплачу этому миру за все. Когда Тумане вспарывали живот, я потерял сознание. Помощники Тэна привели меня в чувство, и палач продолжил с того места, где я отключился. Мне не дали пропустить ни секунды омерзительного зрелища. Мою жену потрошили гораздо дольше, чем полковника. Она кричала и молила меня о спасении. Она знала, что я здесь и слышу ее.

Почему я не сдался? Разве стоит одна слезинка самого любимого человека всей Солнечной Системы? Я не знаю, как объяснить. Те, кто способен понять, поймут и без слов. Остальные понять просто неспособны. Нет у них участка мозга, нужного для понимания подобных вещей.

В какой-то момент во мне что-то сломалось, и даже тэновским профессионалам не удалось меня откачать.

Я пришел в себя ночью, в пустой полутемной камере.

Я по-прежнему сидел в кресле. Стеклянную стену оставили прозрачной и свет не выключили, поэтому, открыв глаза, я пожалел о том, что не ослеп. Картина, представшая передо мной, отпечаталась в моем мозгу навсегда. Я вижу ее во всех подробностях, стоит мне подумать об Эдгаре Тэне и о том мире, который его породил. Большая выскобленная изнутри грудная клетка, горка внутренностей в железной лоханке и туловище без рук и ног. Отсеченные конечности сложены рядом. И лицо…

Ее лицо…

Я вылез из кресла, подошел к шкафчику, из которого Тэн доставал еду, и, едва не сломав крышку, открыл его.

Внутри что-то было. Я ел. Очень трудно себе представить, что человек в моем состоянии способен есть. Однако это было именно так. Я, как робот, поглощал энергию, вводил в организм калории, чтобы сохранить в себе силы для мести. Мысли в голову я старался не допускать. Стоило задуматься, вспомнить, и всё. Конец.

Я просто разорву в клочья первого, кто войдет в камеру.

Убью одного, а остальные останутся жить. Ну, уж нет!

Они все ответят за то, что сотворили с Туманой. Я приду ко всем и каждому. Лично. Персонально. Мне удалось заставить себя лечь в кровать. Уставший мозг подчинился и отключил эмоции. Тело расслабилось. Оно жаждало отдыха. Мои мышцы – мое единственное оружие, и я должен позаботиться о них.

Никто не беспокоил меня несколько дней. Если быть точным, то дверь в мою камеру не открывалась пятьдесят четыре часа. За это время я успел провести курс индивидуальной психотерапии и сумел почти полностью восстановиться. Я много думал и пришел к выводу, что этот мир не имеет права на существование. Я не стану разбираться, кто из его жителей хороший, а кто плохой.

Мне это безразлично. Меня больше не заботит, есть ли здесь приличные люди. Я просто хочу, чтобы их не было.

Когда через пятьдесят четыре часа и тридцать две минуты дверной запор скрипнул, я стоял посреди камеры чисто вымытый, в выстиранной одежде и улыбался испуганному Тэну, который бочком протиснулся внутрь.

За его спиной я разглядел плечистого чернокожего тюремщика. Эдгар меня боялся и не скрывал этого, хорошо понимая, что даже силовое поле не гарантирует ему безопасность. Наверняка думал, что я его загрызу. Правильно думал, и, если бы мне было достаточно только его крови, он бы сейчас уже корчился в предсмертных муках. Моим первым порывом и было оторвать ему голову, но я жаждал гибели всего этого мира и не хотел испортить праздник убийством ничего не значащего ничтожества.

Тэн несколько мгновений колебался, войти ли ему одному или все-таки пропустить вперед охрану. Наконец он решился и прикрыл за собой дверь, оставив тюремщика в коридоре. Честно говоря, я был удивлен его отвагой.

— У меня для вас хорошая новость, господин Ломакин, – с наигранной веселостью сообщил Тэн. – Ваш блок был успешно сломан. Мы знаем, кто вы, и ваша ценность для нас несколько снизилась. В связи с этим комитет по сбору информации решил смягчить ваш режим содержания. Вас переведут в другое место. Возможно, там вы сможете лучше проникнуться духом нашего свободного мира. – Он невольно покосился на стеклянную стену.

— У меня уже была хорошая возможность проникнуться духом вашего свободного мира. – Я демонстративно сел в кресло и уставился на останки за стеклом.

Куски трупа, наверное, уже начали гнить. Странно, что сюда не доходит запах. – Если мне будет позволено, я бы предпочел остаться здесь.

— Честно признаться, я и сам не очень понимаю, зачем понадобился переезд. Миссия, с которой вас послали к нам, оказалась жалкой попыткой не очень умной дезинформации, и разумнее всего было бы уничтожить вас прямо здесь, – разоткровенничался Тэн. – Однако у меня приказ, который я должен выполнить. Если вы будете сопротивляться, то вас поведут силой. Собирайтесь.

Я встал и сложил руки за спиной.

— Я готов.

Тэн поспешно выскочил в коридор. Все-таки не выдержали нервишки у недочеловечишки, и в последнюю секунду он дал волю инстинктивному малодушию. Боится. Не может просчитать и поэтому очень боится.

Я вышел вслед за ним. Кроме Тэна к новому месту заключения меня должны были сопровождать уже знакомые мне охранники, высокие и очень габаритные негры. Один двинулся вперед, второй показал рукой направление и пристроился в хвост процессии. Тэн засеменил у моего левого плеча, время от времени забегая вперед, и что-то лопоча прямо в ухо идущему впереди охраннику. Негр чинно кивал ему и с непередаваемым хладнокровием вытирал белоснежным платком шею, забрызганную слюной Тэна.

Вчетвером мы едва уместились в тесном лифте. Как ни выкручивался Тэн, его прижали ко мне. Я заглянул в лицо своего мучителя и слегка оскалился. Рыбообразная физиономия сморщилась, как будто он пытался втянуть выпирающий, изогнутый, как у попугая, нос внутрь черепа. Понимал, гад, что силовое поле здесь не включишь и если сейчас я решусь напасть, охранники ему помочь не смогут. Понимал и трусил. Лифт поехал наверх и спустя полминуты открыл двери на нулевом уровне. Тяжело дышащий Тэн пулей вылетел наружу, с неожиданной силой вытолкнув своих стражей. Потрясенные мощью его напора, негры открыли рты, а один из них произнес короткое ругательство и озадаченно почесал стриженую макушку.

Холл оказался огромным, почти что беспредельным.

Сверху его накрывал гигантский купол, имитирующий небо. Искусственная полусфера не могла заменить прозрачности настоящего воздуха, однако, несмотря на поддельную иллюзорность пространства, я несколько секунд смотрел наверх. В одной половине фальшивого небосвода расплескались по облакам лучи восходящего, а может быть, и заходящего солнца, во второй сверкали звезды и уплывали в недосягаемую бесконечность спиральные галактики. Небо подпиралось стеклянными колоннами, внутри которых вверх и вниз скользили кабинки лифтов.

Соблюдая прежний строй, мы двинулись сквозь унылую массу строго одетой публики. Впервые я увидел многочисленную толпу мирных обитателей этого странного мира. Было в них что-то от роботов, и я никак не мог понять, что именно. Никаких сомнений в натуральной человечности присутствующих у меня не возникло, но какие-то мелкие черточки роднили их всех с машинами. Может быть, покрой костюмов? Он у всех, даже у женщин, был довольно стандартным, словно они получали их с одной фабрики бесплатной продукции. Но совпадающих расцветок галстуков почти не было. Да и разновидностей ботинок я насчитал не менее пяти. Безусловно, люди, но насколько они примитивны! Среди сотен индивидуумов ни одного индивидуально одетого человека. А, в общем, я, наверное, излишне строг. Подобная простота должна быть характерна для элементарно устроенных сообществ. Набедренная повязка, бусы из зубов акулы, какое еще разнообразие может быть у папуасов. Разве что живописная раскраска на лице или яркая тряпка на шее.

Тэн потянул меня к широкой стойке, где за стеклянным барьером сидели люди с натянутыми, будто приклеенными улыбками. Тэн обратился к одной из женщин, которая за секунду до этого о чем-то беседовала, приложив к щеке трубку старинного телефона. Я видел такие в кино. Симпатичная мордашка девушки осветилась безумной радостью, когда в поле ее зрения попал Тэн, и я, признаться, сперва подумал, что они уже не один год встречаются и, возможно, имеют пару общих детей.

— Это для вас, мистер Тэн, – женщина протянула ему серый бумажный конверт и сразу же вернулась к телефонному разговору, продолжая ненаправленно излучать в пространство фальшивую улыбчивую радость.

Тэн разорвал конверт и извлек оттуда зеленый прямоугольник размером с визитку.

— Держите при себе, – буркнул он, сунув мне карточку. – Это временный паспорт. В ближайшие сорок пять минут вы можете находиться вне охраняемых помещений. Если за это время мы не успеем добраться до места, вы будете задержаны полицией.

Удача сама плыла мне в руки. За три четверти часа можно многое успеть.

— Что это за здание? – спросил я, снова задирая нос к вершине купола.

Подавляющая масштабность местной архитектуры начинала мне нравиться.

— Мы находимся в межпространственном штабе по противодействию коммунизму, – важно изрек Тэн, и его худощавое тело даже немного раздулось от гордости. – Перед вами лишь незначительная часть одной из семи парадных полостей. Если вам доведется увидеть здание целиком, то вы будете потрясены до глубины души. Никакой фантазии не хватит, чтобы описать всю грандиозность замысла архитекторов и строителей. К сожалению, с близкого расстояния разглядеть что-либо сложно, так как постройка огромна. Для полного понимания величия идей антикоммунизма, воплощенных в этой громадине, нужно подняться на вертолете и посмотреть на штаб сверху. – От возбуждения на лице Тэна отразились некоторые простейшие человеческие эмоции, похожие на радость и гордость.

Мы направились к выходу. Справа от десятка посекундно открывающихся и закрывающихся дверей высился огромный мутный параллелепипед с гладкими правильными гранями. Я невольно изменил курс, увлекая за собой всю группу. Меня почему-то не остановили, давая приблизиться к странному объекту. Что это такое? Может быть, произведение местного искусства, абстрактный памятник или система массового зомбирования? По моей коже пробежали едва уловимые уколы, и стало понятно, что гигантские серые грани сгенерированы очень мощными силовыми полями. Недаром плотность толпы была здесь заметно меньше. Люди обходили это место стороной. Что же там внутри? Наверняка что-то страшное и в то же время достойное всеобщего обозрения. Священная бомба? Древний бессмертный демон? Памятник великому подвигу? Я вгляделся в параллелепипед, словно намеревался пронзить его взглядом. Похоже, устройство имело какие-то мыслеуправляемые элементы и на двух ближайших ко мне гранях появились оптически прозрачные пятна. Сквозь них проступили контуры небольшого военного корабля. Не космического, а морского. Или речного. Уж не знаю, как они классифицируются и какие имеют отличия. Корабль был довольно примитивный. Возможно, из тех, что использовали в качестве источника энергии дрова и появились сразу после парусников.

— «Аврора», – сказал Тэн, встав позади меня. – С нее все началось. Ею все и закончится. После крушения последнего коммунистического режима ее переплавят в памятник жертвам коммунизма.

«Аврора», Ленин, большевики, Гражданская война в России. Смутные образы из школьного курса. Жаль, что на уроках истории я предпочитал читать боевую фантастику. Сейчас бы не стоял тут, как дурак, и не хлопал бы глазами, а сказал что-нибудь умное. Ладно, не буду прибедняться. Про «Аврору» я знаю, только я никогда не думал, что этот ветхий крейсер, как-то связанный с историей архаичных мегаколлективистских режимов, является столь мощным символом. Этот мир населен сумасшедшими! Какую угрозу может представлять собой утлое суденышко, уже давным-давно неспособное причинить никому ни малейшего вреда? То ли дело орбитальная крепость «Брест», сожженная Орденом Лунного Храма и воссозданная из мелких обломков и космического мусора. Вот реальное, зримое и мощное воплощение светлых идей мегаколлективизма.

Чему можно научить школьников на примере старой железной калоши? Ничему. Наверное, по этой причине «Аврора» была забыта в нашем мире. Молодые любят все большое и умопомрачительное. Даже если это большое и умопомрачительное весьма и весьма тривиально по конструкции. Никого, кроме ученых, не волнуют похождения одинокой амебы в первобытном океане, хотя важнее, чем она, для возникновения жизни ничего и не было. А вот судьбой тупых безмозглых динозавров проникаются абсолютно все, хотя от них почти никто не произошел, а на возникновение человека разумного эти Древние рептилии вообще никак не повлияли. Именно поэтому Кливлендская операция и Четвертый Оберонский десант – это круто, а другие, менее эффектные события в электронных учебниках убираются за синие ссылки, необязательные для изучения. Въедливые отличники, вероятно, получают удовольствие, разбирая подробности всяческих исторических событий. Я, к сожалению, к подобным «ботаникам» никогда не относился и про «Аврору» знал только потому, что во втором классе побывал на ней во время школьной экскурсии.

До сих пор помню всю глубину постигшего меня разочарования, ибо при словах «боевой крейсер» в моем мозгу складывался совсем иной образ. И сейчас, вспоминая свои детские эмоции, я подумал о том, как я был неправ.

Старый корабль оказался так страшен для наших врагов, что они заковали его безобидный ржавый корпус в самые мощные силовые поля, которые только смогли сгенерировать.

Мы молча прошли между услужливо распахнувшимися стеклянными створками и очутились на оживленной улице. Непривычно узкие тротуары заполняли люди, спешащие по каким-то весьма неотложным делам. Все они шли с одинаковой скоростью, все были одеты в похожую одежду. Даже рост у всех приблизительно один и тот же. По правой стороне тротуара прохожие шли в одну сторону, по левой – в другую, и только на перекрестке в ста метрах от нас людские потоки перемешивались, но не теряли своей нечеловеческой упорядоченности и проходили друг сквозь друга, как зубья колес в хорошо отлаженной зубчатой передаче.

По проезжей части мчались автомобили. А может быть, это были вовсе и не автомобили, а электромобили или газомобили. Просто я тогда посчитал, что в примитивном обществе и транспорт должен быть соответствующим. Машины постоянно перестраивались и беспорядочно обгоняли друг друга. Глядя на эти броуновские перемещения, я затруднился определить, кто или что контролирует транспортный поток. Для людей управление было слишком быстрым и сложным. Для роботов слишком бессистемным. Скорей всего, направляющую роль играли люди, причем весьма безответственные, а ограничивали и упорядочивали хаос компьютеры.

Я поднял голову и убедился, что проезжая часть состоит не меньше чем из дюжины уровней, каждый из которых нависает над предыдущим, и все это пахнущее наэлектризованным железом, трещащее искрами, нарезанное ломтями пространство скрывает не только небо, но и вершины домов.

Мы влились в по-военному строгие колонны туземцев. Мне стало немного не по себе, будто вокруг шагали не живые люди, а роботы со сбитым программным обеспечением. Было непонятно, что они станут делать в следующую секунду: отрывать друг другу конечности или копать ямы для посадки деревьев. Мой взгляд постоянно натыкался на неживые остановившиеся глаза, непроницаемые лица и резиновые улыбки. Казалось, что если закончится завод таинственной пружины, движущей этим примитивным механическим миром, то все куклы остановятся, замрут в нелепых позах и немедленно начнут гнить, превращаясь в кучи дурно пахнущей улыбающейся дряни.

— Здесь очень дорогие места для парковки, – суетливо сообщил Тэн. – Поэтому я оставил машину рядом со сквером. Нам придется немного прогуляться. Вы не возражаете?

Шедший позади меня негр прогудел что-то весьма невразумительное. Мне удалось разобрать одно слово – «идиот». Похоже, он был против прогулки, но сделать ничего не мог. Некоторое время мы двигались в общем потоке. Я смотрел на прямые спины идущих впереди людей, на их одинаково подстриженные затылки.

Женщины носили волосы подлиннее, мужчины – покороче. У женщин – одна модель стрижки, у мужчин – другая, но тоже одна на всех. Тяжелый случай.

Мы свернули на узкую улочку и по пологой лестнице спустились в подземный переход. От открывшейся передо мной картины я замер, и только чувствительный тычок в спину заставил меня шагать дальше. Подземелье отличалось от поверхности так же, как мифический ад отличается от не менее мифического рая. Интересно было бы определить, где на самом деле в этом мире рай, а где ад. Наверху стерильная чистота морга, здесь смердящие кучи саморазлагающихся бутылок и пакетов. Наверху – люди-машины, здесь – люди-животные. Человекообразные чудовища, воняющие, как просроченные упаковки с креветками. Мне бросились в глаза заскорузлые руки и темные обветренные лица обитателей подземного перехода. Самое смешное, что я не смог бы точно ответить, кем бы я предпочел стать в этом мире, если бы у меня, конечно, был выбор: зловонным бедняком с раскрашенными волосами или затянутым в строгий костюм роботом?

— Прошу прощения. – Тэн потупился. – Почему-то их сегодня очень много. Если бы я знал об этом, то мы бы пошли другой дорогой. Но, я надеюсь, вы понимаете, что у каждого общества есть изнанка.

— Изнанка? Вы превращаете людей в отбросы и скромно называете это изнанкой? – в моем голосе сквозили нотки плохо скрытого превосходства.

— Антисоциальные элементы присутствуют в каждом обществе. В том числе и в вашем. Только вам об этом не говорят, а вы сами слишком ленивы, чтобы поинтересоваться самостоятельно, поэтому до сих пор пребываете в плену иллюзий.

Я промолчал, не желая тратить силы на переубеждение такой мрази, как Тэн. Придет время, и он сам, безо всяких понуканий начнет петь хвалебные песни мегаколлективизму, только это его не спасет. Любой суд даже по самым гуманным законам самого мирного времени приговорит его к смерти за гибель двух женщин, одна из которых была беременна. «А ведь могут и оправдать», – с ужасом подумал я. Найдется какой-нибудь адвокат-гуманист, который как дважды два докажет, что людоед, выросший в нормальном людоедском обществе, просто не может не кушать людей, а, следовательно, судить его по нашим законам – недопустимо.

Охраняющие меня негры ускорили шаг. Происходило что-то не совсем понятное. Охранники нервничали и усиленно вертели головами, стараясь проконтролировать каждого обитателя перехода. Я спиной почувствовал многочисленные заинтересованные взгляды, но стоило мне оглянуться, как глаза сразу же отводились в сторону. На секунду у меня появилось ощущение, что я снова, как когда-то, отбился от тренировочной группы и случайно попал под прицелы свихнувшегося боевого киборга. Тогда преподаватели обманули меня, убедив, что киборг чокнулся по-настоящему, но теперь все абсолютно точно было взаправду. Никаких учебных заданий и холостых патронов. Окружающие нас «антисоциальные элементы» были очень опасны. Опасны для людей-роботов. Мне же они давали шанс.

Я бросил взгляд на Тэна. Тот опять отчаянно трусил.

Он смотрел в пол и очень выразительно сутулил плечи, демонстрируя свое миролюбие и отсутствие желания нарываться на конфликт. Возможно, с киборгами или, скажем, с тиграми такая трусливая тактика и сработала бы, но здесь обитали животные иной породы. Покорный вид Тэна только раззадорил подземных монстров.

Их активность резко возросла. Мимо заскользили какие-то невнятные тени, и из темного угла послышались звуки ударов, стоны и ругань. Сторожевые негры напружинились и заняли позиции слева и справа от меня, выпихнув Тэна в боевой авангард.

— Обычно такое здесь бывает только ночью. Днем полиция очищает переход, чтобы добропорядочные граждане… – запричитал Тэн и вдруг резко остановился, затравленно оглядываясь по сторонам.

Мой почетный караул, а вместе с ними и я тоже застыли на месте. Послышался звон бьющих плафонов.

Нас накрыл полумрак. Нечеткие фигуры окружили нашу группу плотным кольцом. Тэн что-то быстро забормотал себе под нос. Я прислушался. Удалось разобрать обрывок фразы на австралийском: «Зачем вам мой адрес?» и «Я на вас в суд подам, срочно высылайте наряд». Похоже, он вызывал милицию, ибо ребятам, которые нас окружили, абсолютно точно был неинтересен адрес Тэна, да и красивый наряд они ему высылать не собирались.

— Русские свиньи! – прошипел Тэн.

— Не думаю, что они русские, – возразил я, всматриваясь в чумазые желто-черно-серые хари. – Вид у них вполне интернациональный. Кстати, в нашем тоталитарном мире за озвучивание подобного словосочетания можно и в тюрьме месяцок отдохнуть. У вас разве не так?

— Они русские, – прошипел Эдгар. – Ущербные гены неистребимы.

По окружившей нас толпе прошел неприятный, холодящий кровь шелест. Будто насекомые внезапно затрещали своими жесткими надкрыльями и сразу же смолкли. Мордатый небритый парень ткнул пальцем в мою сторону и требовательно взвизгнул:

— Кард, перо, кэш давай сюда фастли. Ну!

Герои-охранники отступили назад и встали спиной к спине, оставив меня один на один с толпой. Они были готовы защищать общество от меня, а вот целесообразность защиты меня от общества не была прописана в заключенных ими контрактах. Тэн начал поспешно хлопать себя по одежде и выворачивать карманы, хотя его лично еще никто ни о чем не попросил. Удивительная предупредительность в сложившихся условиях. Ни малейших признаков гордости или недовольства. Еще и заискивающую улыбочку на мордочку повесил. Раб! Настоящий всамделишный раб.

— Они имеют право так поступать? – изобразив детскую наивность, поинтересовался я у Тэна.

Пусть думает, что я никогда не читал исторической и приключенческой литературы, не смотрел старых фильмов и не имею представления о преступности в неуравновешенных примитивных сообществах. В школе я учил, что использование обезличенного золотого и валютного эквивалентов приносило гражданам много неудобств в связи с возможностью несправедливого перераспределения материальных ценностей. Теперь у меня появилась возможность убедиться в этом на практике, действительно, очень неудобно. В нашем мире грабеж невозможен в принципе, ибо для каждого числа на личном счете известен источник, и незаконным он быть по определению не может.

— Нет, они не имеют права так поступать. Они нарушают закон, – хрюкнул Тэн и попытался спрятаться между неграми.

Те плотнее сомкнулись своими могучими корпусами, и ученый садист устремился за мою спину, но враги были повсюду, и нигде он не мог почувствовать себя в безопасности.

— Я те грю, дрын-дрэх, кэш скидай. – Небритый парень демонстративно помахал коротким ножом и даже сделал несколько фальшивых выпадов в мою сторону.

Негры засеменили в сторону. Толпа расступилась, выпуская их из круга. Если бы Тэн был чуточку смелее, то и он мог бы уйти. Нападающих интересовала только моя персона. То, что ограбление ненастоящее, я понял после повторного требования кэша. Только выдающийся глупец мог предположить, что у человека в такой одежде, как у меня, может отыскаться ценный кэш. С гораздо большей вероятностью все это имелось у Тэна, но до него никто не докапывался. Следовательно, грязным обитателям подземелья был нужен я как личность.

В следующую секунду мне вдруг стало ясно, что меня непременно будут бить. Понарошку, но очень больно.

Драться не хотелось. Честно говоря, эти грязные, плохо одетые люди были мне симпатичны. Они казались ближе и понятнее человеко-роботов, с которыми приходилось общаться до сих пор. Эти, по крайней мере, не пытались перекрестить меня в свою веру. Они просто добывали себе кусок хлеба. О методах можно спорить, но право на еду – одно из главных и нерушимых прав человека со времен великого оледенения.

— У меня ничего нет. – Я улыбнулся и развел в стороны руки, демонстрируя пустые ладони.

Парень ударил. Я слегка отклонился, и кулак прошелестел рядом с моим лицом. Ответить пришлось адекватно и строго в рамках уголовного кодекса. Кажется, я сломал ему нос. От боли нападающий издал оглушительный крик. У меня даже в ушах зазвенело. Люди отступили и насупились. Вокруг нас с Тэном образовалось пустое пространство.

— Мы пропали, – запричитал Тэн. – Зачем вы его покалечили? Надо было сделать все, что он скажет!

Толпа напряглась, уплотнилась и вновь двинулась в атаку. Я завертел головой, стараясь отследить все ножи, цепи и кастеты, угрожавшие мне отовсюду. Не отследил. Кто-то повис у меня на плечах. Рядом жалобно пискнул Тэн. Я рванулся, кто-то застонал, кто-то вскрикнул. Я бил навалившиеся на меня тела короткими злыми ударами. Еще несколько сломанных пальцев и выбитых зубов, и я вырвусь на оперативный простор. Победа казалась совсем близкой, но в этот момент мне под нос сунули резко пахнущую тряпку. Я вдруг почувствовал, что не могу двинуть ни рукой, ни ногой. Мир опрокинулся, и перед моим лицом замелькали чьи-то ноги в рваной обуви. Тэн попытался ускользнуть. Его тело окуталось полупрозрачной муаровой пленкой, и люди, державшие его за руки, с воплями прыснули в стороны. Ярко светящееся силовое поле окружило Тэна защитным коконом.

Он, пошатываясь, двинулся к лестнице, ведущей на поверхность, но ему не дали уйти. Чей-то темный хищный силуэт на мгновение скрыл его от моих глаз, и спустя секунду я увидел Эдгара лежащим на грязных каменных плитах. Очень худая, похожая на скелет девушка с нечеловеческой яростью колотила его железной палкой по окровавленному затылку. Он кричал и пытался отползти в сторону.

Меня протащили несколько метров и бросили лицом в глубокую лужу. Дышать водой я никогда не умел, а повернуть голову не мог. К счастью, кто-то заметил пускаемые мною пузыри и выпихнул мою голову из лужи.

В этот же момент девушка-скелет выхватила кривую саблю. Клинок со свистом рассек воздух и аккуратно снес Тэну его рыбообразную голову. Лезвие выбило искры из каменного пола и молниеносно исчезло из моего поля зрения. Гаснущие глаза Тэна осуждающе уставились на меня. Казалось, что он все еще способен видеть, понимать и молить о помощи.

Кто-то поднял крышку канализационного люка в сорока сантиметрах от моего носа, и обезглавленный труп полетел вниз. Грохнуло так, будто Тэн при жизни был не человеком, а авиабомбой. Из люка в потолок подземелья ударил аккуратный цилиндрический столб пламени.

Мою кожу опалило жаром. Завоняло жженой проводкой. Кто-то вычурно выругался по-русски.

Вслед за этим стены ритмично качнулись. Мелькнули, сменяя друг друга, потолок, пол, бегущие люди. Меня куда-то несли, и я все еще был жив. Остался я живым и потом, когда меня долго и неуклюже спускали в какую-то щель, обвязав тросом лодыжки. Помню, что постоянно ударялся о ржавые скобы. Помню, как меня уронили, и в моем плече что-то хрустнуло, но я ничего не почувствовал. Люди, спустившиеся вслед за мной, натянули на лица темные блестящие полумаски. Меня снова понесли. Стало совсем темно, и в течение следующих девяноста минут я не видел ничего. Из всех органов чувств только обоняние и слух продолжали верно служить мне, однако запахи канализации не несли никакой полезной информации, а уши транслировали исключительно шорох подошв и тяжелое дыхание двух десятков человек.

У многих из них были нездоровые легкие. Некоторые похитители были простужены и регулярно закатывались сильным лающим кашлем.

Болтаясь в чьих-то руках и время от времени царапая спину о каменистый пол, ослепший и парализованный, я, тем не менее, пытался размышлять. Кому и зачем понадобилось это похищение? Ясно, что нападение было хорошо спланировано и организовано, но смысл всей операции оставался непонятен.

После короткой остановки число сопровождающих меня лиц сократилось до пяти. Остальные, судя по коротким вскрикам и треску проламываемых черепов, быстро и болезненно скончались. Расправа не задержала группу. Один из оставшихся побежал впереди, остальные четверо понесли меня. Скорость движения возросла. Теперь мою не очень-то легкую тушу волокли абсолютно здоровые и отлично подготовленные парни. Дышали они ровно и глубоко, двигались плавно и свободно.

Прошел еще час. Стало немного светлее. Сквозь тьму начали проступать человеческие силуэты, стены с коричневыми подтеками ржавчины и потолок, затейливо раскрашенный черными пятнами плесени. Миновав лестницу и журчащий сточными водами коллектор, мы вышли к платформе, залитой серебристым светом.

У дальней стены виднелась машина каплевидной формы. Судя по прилизанным выступам и широкому ветровому стеклу, аппарат предназначался для быстрого перемещения в воздушной или водной среде. Мои похитители остановились. Послышалась тихая короткая команда, меня опустили, и, к своей великой радости, я почувствовал спиной холодную шершавую поверхность.

Кружилась голова, тошнило, было тяжело дышать, но я ощущал себя абсолютно счастливым оттого, что к моему телу начала возвращаться чувствительность. Паралич спадал, и я с величайшим трудом сумел слегка повернуть голову и посмотреть на людей, доставивших меня сюда. Они ничуть не походили на существ из подземного перехода. Эти ребята явно не любили ярких расцветок и презирали любое разнообразие в одежде. Все пятеро были облачены в одинаковые черные комбинезоны. У всех было очень похожее телосложение, а схожесть их лиц снова навела меня на мысль о промышленном производстве обитателей этого мира. Похитители дисциплинированно выстроились в одну линию и синхронно переминались с ноги на ногу, будто подавая кому-то сигнал о том, что готовятся к длительному ожиданию. Но заскучать в этот раз не довелось ни им, ни мне.

Из каплевидного аппарата вышел человек, и первым, что я обратил внимание, было то, как он это сделал.

Он появился из твердой на вид оболочки. Из этого несусветного происшествия существовал единственно возможный вывод: машина окружена комплексом силовых полей совершенно невероятного качества. Дело в том, что, когда нужно преодолеть стандартное поле, не отключая его полностью, в нем организуется дыра довольно большого размера, дабы завихрения на краях разрыва случайно не оторвали человеку ухо, нос или какую-нибудь другую выпирающую часть тела. Здесь же грань поля с микронной точностью очертила фигуру мужчины. Мои средненькие познания в современной физике позволили мне весьма приблизительно представить, на сколько порядков скорость их процессоров и мощность их энергетических устройств превышает наши возможности. Число получалось просто убийственное.

Мужчина, в отличие от его машины, выглядел весьма заурядно. Почти буднично. Полноватый лысоватый человек средних лет. Широкое доброе лицо внушало симпатию и даже какую-то непонятную приязнь, однако цепкие жадные глаза, укрытые за прозрачными стеклами античных очков, больше подошли бы голодному пауку, чем представителю хомо сапиенс. Его костюм казался чрезвычайно ярким, хотя в нем присутствовало всего два цвета: черный и белый. Черный фрак с длинными фалдами, похожими на тараканьи надкрылья, и белая рубашка с черным же галстуком-бабочкой. Эта вполне заурядная и в нашем мире «бабочка» вызвала в моей душе труднообъяснимое омерзение. Будто это была не деталь одежды, а настоящее мертвое насекомое.

Человек в бабочке строго посмотрел на команду моих похитителей. Те сразу подтянулись. Один из них, похоже, главный, с размаху коснулся виска двумя пальцами. Отдал честь. Человек в бабочке благосклонно кивнул и перевел взгляд на меня.

— Отлично, господа, – сказал он по-австралийски. – хорошо поработали.

К моему глубокому удивлению, его голос был мне хорошо знаком. На секунду я подумал, что ошибся, но очень характерный запах, исходящий из его рта, не оставил места для сомнений. Это был знаток мегаколлективизма господин Гло.

— Грузите, – Гло ткнул пальцем в мою сторону.

— Хотелось бы вначале получить расчет. – Главный похититель нахмурился и сделал шаг вперед.

По его виду было понятно, что наступил самый важный и самый опасный момент во всей операции. Стоило Гло сделать хоть одно неверное движение или сказать хоть слово с неправильной интонацией, и вся стая сразу же набросится на него. Уголки губ господина Гло слегка вздернулись вверх, он очень медленно сунул руку за пазуху и извлек оттуда невзрачный пакет, крест-накрест перемотанный синей лентой. Главарь приложил к пакету тонкий стерженек размером с авторучку, удовлетворенно хмыкнул и забрал плату. Один из его подельников, не дожидаясь дополнительных распоряжений, забросил меня на плечо и втащил внутрь каплевидного аппарата. Я пошире распахнул глаза, чтобы зафиксировать момент прохождения грани силового поля по зрачку, и действительно сумел заметить проблеск ярко светящейся полосы, но у меня даже ресницы не шелохнулись, настолько точно был очерчен мой контур. Потрясающе.

Внутренняя конфигурация аппарата оказалась вполне стандартной. Можно сказать, классической до примитивизма. Мне приходилось видеть нечто подобное в авиационном музее. Системы управления с множеством экранов, ручек и переключателей широко применялись до изобретения телепатического контроля. А вот пара противоперегрузочных кресел выглядела вполне привычно. Наверное, ничего лучше или хуже придумать просто невозможно.

Мы протиснулись в носовую часть аппарата, и похититель вознамерился сгрузить меня в правое кресло. С сумасшедшей скоростью я просчитал ситуацию и сообразил, что более удобного момента для побега мне не представится никогда. Нежно обняв за шею ничего не подозревающего противника я напряг мышцы, молясь том, чтобы организм, долгое время находившийся в полной неподвижности, выполнил приказ должным обозом. Рука согнулась так, будто я всю жизнь сворачивал шеи врагам Человечества. Позвонки с хрустом сломались. Мужчина молча рухнул в проход между креслами, я быстренько ощупал свеженький труп и без труда отыскал под мышкой нечто, похожее на ручное оружие.

Правда, сразу сообразить, что именно попало мне в руки, было сложно. Вроде лучемет, но слишком легкий.

Смахивает на детскую игрушку, стреляющую резиновыми пульками, краской или еще какой-нибудь чепухой. Не к месту вспомнилось, как в детстве я дал длинную очередь зеленой краской по прохожим, а потом целую неделю ходил отбывать срок в детской комнате милиции. Странные вещи происходят в жизни. Измазать краской несколько человек или разбить лицо мерзавцу – это наказуемое зло, а убить сотню человек на войне – поощряемое добро. Грядущие, более развитые поколения будут сильно удивлены нашей сложной моралью.

Я улыбнулся вошедшему в капсулу человеку с «дохлой» бабочкой на шее. Он вежливо поклонился в ответ.

По моей спине пробежал холодок, губы пересохли, и я облизал их. На лице господина Гло не отразилось никаких чувств, кроме благожелательного любопытства и легкой брезгливой жалости. Он не испугался меня, а значит, мною была допущена серьезная ошибка. Решив играть до конца, я положил палец на курок и прицелился противнику в лоб. Тот лишь усмехнулся. Его желтоватые зубы отчетливо пахли мертвечиной.

— Не делайте глупостей, товарищ, – сказал он на прекрасном русском языке. – Вы не сможете выстрелить. Бластер настроен на биополе владельца или по маске на биополя членов его команды. Опустите орудие. Я не желаю вам зла. Я всего лишь пытаюсь помочь вам найти самого себя. Вы ведь для этого прибыли к нам? Я помогу вам.

— Врешь, – буркнул я и надавил на курок.

Рифленая пластинка курка мягко ушла в рукоятку Выстрела не последовало. Господин Гло сунул руку за пазуху, откуда совсем недавно доставал пакет с платой за мое похищение. Я не стал дожидаться ответного выстрела и прыгнул вперед. Не успел! Парализующая боль колючей волной прокатилась по позвоночнику. Хватая ртом воздух, я рухнул вниз подобно мухе с отсеченными на лету крыльями.

— Как больно, – невольно пожаловался я и подтянул ноги к животу.

— Ощущение, воспринимаемое вами как боль, на самом деле не является болью, – нравоучительно сказал господин Гло и вынул руку из-за пазухи. – Правда, вам от этого факта ничуть не легче.

Его ладонь была пуста. Адская машинка, превратившая меня в червяка и продолжавшая зверски терзать мое тело, осталась там же, где и была, в его внутреннем кармане.

— Это не боль, – повторил господин Гло. – То, что кажется вам болью, на самом деле реакция на миллисекундное смещение во времени. Мы с вами сейчас находимся в разных временных потоках, и вы не можете мне навредить, даже если у вас будет оружие. Поверьте, вашей жизни ничто не угрожает. Если вы пообещаете в ближайший час не делать никаких глупостей, то я, в свою очередь, не стану применять против вас никаких специальных средств.

— Обещаю, – выдавил я.

Выбора у меня все равно не было. Еще несколько минут таких мучений, и я если не свихнусь, то стану трусливой дрожащей и очень сговорчивой тварью, согласной на все.

— Выключите, – униженно попросил я.

Он снова сунул руку во внутренний карман, и боль мгновенно исчезла.

Кроме невыразимого наслаждения от того, что страдание завершилось, я испытал непонятную благодарность к своему мучителю и даже невнятно пробурчал: «Спасибо». Еще трясясь от пережитого кошмара, я устроился в кресле и пожил локти на жесткие подлокотники. Пальцы по-прежнему сжимали добытое в честном бою и совершенно бесполезное оружие. Я посмотрел на бластер, печально вздохнул и бросил его себе под ноги.

Никчемный кусок пластика! Оружие Гло гораздо интереснее. Миллисекундное смещение во времени! Вот бы добыть этот прибор. Да еще и доставить к своим. Каких прекрасных вещей можно наделать с использованием подобной технологии. Спасательное средство, которое срабатывает раньше, чем наступила опасность, оружие, которое включается до того, как появился враг.

Пока Гло вызывал двух человек из похитившей меня команды, пока он объяснялся с ними и пока они забирали своего мертвого товарища, я пробежал взглядом по экранам и не обнаружил никакой доступной для понимания информации. Много чисел, несколько схем с движущимися пиктограммами и ни одной знакомой надписи.

— Скоты, – презрительно буркнул Гло, плюхнувшись в свое кресло. – Они были только рады тому, что их стало меньше. Доля каждого увеличилась. Болваны.

— Почему болваны? – удивился я. – По-моему, они хорошо сделали свою работу и, наверное, получили достойную награду.

— Да. Достойную, – господин Гло бросил на меня быстрый злой взгляд. – В течение часа они все умрут. Умрут также те, кто убьет их. И те, кто убьет их убийц, тоже не выживут.

— К чему такие сложности?

— Ради сохранения тайны.

— Тогда в первую очередь надо было убить меня, – Дельно посоветовал я.

— Вас-то мы и сохраняем. Тайна в вас.

— Во мне?

Гло поджал губы, показывая, что слишком занят и не намерен больше отвечать на мои вопросы. Он быстро надавил пальцем на несколько клавиш. Кресло подо мной завибрировало. На самом большом экране загорелся ярко-красный круг, вокруг которого замигали два быстро меняющихся числа, очерченных мерцающими поясняющими надписями. Очевидно, они несли в себе архиважную предстартовую информацию, которую я не понимал. Одно число ступенчато увеличивалось, второе плавно уменьшалось ровно на одну единицу за одну секунду, отмеряя время до какого-то предстоящего события. Я мог допустить, что так отражается на приборах пуск главной энергетической установки. Бесполезная информация. Бесполезная до тех пор, пока я не узнаю, что это за аппарат, на каких принципах он работает, и куда вообще мы собираемся двигаться из каменного мешка, в котором заперта эта странная машина. Мысль о том, что я нахожусь в элементарном телепортационном лифте, пришлось отбросить. Слишком сложное управление для лифта. Эта система не может быть предназначена для перемещения между телепортами. А для чего тогда она предназначена? Для путешествий под землей? Этакий подземный корабль? Смешно. Хотя что еще можно ожидать от дикарей? Они способны на любую глупость.

В момент, когда одно из больших чисел сравнялось с нулем, сила тяжести уменьшилась. Вначале я не придал этому значения, решив, что включилась искусственная гравитация, которая не всегда работает корректно. Особенно часто погрешности случаются на старых аппаратах с допотопными вычислительными устройствами.

Однако мой попутчик одним движением погасил все мониторы и вылез из кресла, недвусмысленно намекая на то, что путешествие завершено. Я тоже встал на ноги и слегка топнул по полу, примеряясь к новым ощущениям. По силе притяжения очень похоже на Марс. Очевидно, хорошая имитация. Вот только зачем?

— Следуйте за мной, – приказал господин Гло и направился к выходу.

Мы миновали силовую перепонку, выбрались из капсулы и оказались в длинном узком тоннеле, уходящем в бесконечность.

— Это Марс? – осведомился я.

— Угу, – Гло утвердительно кивнул.

У меня внутри все оборвалось. Если они с такой легкостью перемещаются с Земли на Марс, то у Человечества нет ни единого шанса отсидеться во Внеземелье.

— Как мы сюда попали? Что это за аппарат? – торопливо спросил я.

— У вас есть мозг, чтобы понять? Или нет? Полагаю, что есть.

Я не ответил. Гло был абсолютно прав. Действительно, зачем мне знать, как оно называется, если я видел это в действии. Загадочная штуковина способна мгновенно перелетать с планеты на планету, используя совершенно неизвестные мне физические принципы.

Предел наших телепортов – сорок тысяч километров, и сей предел установлен общеизвестными и неоспоримыми законами физики. Может быть, мне померещилось? Может быть, Тэн меня загипнотизировал и все, происходящее со мной, является наведенным извне кошмаром?

— Следуйте за мной, – приказал Гло. – Не отставайте. Нормальное давление в этом секторе поддерживается ограниченное время и регулируется автоматикой. Очень несовершенной автоматикой.

Он с удивительной для его возраста легкостью зарысил по тоннелю. Я поспешил за ним, настороженно втягивая ноздрями разреженный воздух. Было холодно и сыро. Пахло плесенью и мокрым снегом. На стенах лежал иней, а под ногами поскрипывал ледок. Мы ненадолго задержались у герметичных створок, открывшихся весьма неохотно. Потом минут пять скучали в шлюзовой камере. В тесном узком ящике пришлось стоять, прижавшись животами друг к другу, пока где-то за стеной шипели воздуховоды. Господин Гло совершенно меня не боялся, а я не видел смысла в немедленном нападении на него. Впервые, с тех пор как я попал в плен, мне было интересно, что произойдет дальше.

Когда мы покинули шлюз, господин Гло перешел на размеренный неторопливый шаг, и у меня появилась возможность посмотреть по сторонам. Ничего особенного я не увидел. Вполне заурядное подземелье. Только если учесть, что мы на Марсе, то проявятся любопытные детали. Цвет кирпичей, которыми были выложены стены, и некоторые особенности кладки заставили меня вспомнить читанные в детстве книги по марсианской археологии. Перед глазами встали картинки, позволявшие сравнить земную готическую кладку и похожую на нее марсианско-псевдоготическую. Вне всяких сомнений, мы сейчас находились в помещениях, построенных до появления людей на красной планете. Кто и когда обитал здесь в незапамятные времена, так и осталось загадкой. Историки предполагают, что местная цивилизация сумела дорасти до уровня нашего Средневековья, но погибла из-за изменения климата. После нее не осталось ни костных останков, ни скульптурных памятников, ни фресок, ни даже наскальной живописи, поэтому определить, как выглядели марсиане, до сих пор не удалось. Ясно только то, что по размерам они были сопоставимы с людьми. Может быть, самую малость ниже нас ростом.

Мы спустились по узкой спиральной лестнице. Ступеньки были прикреплены к стене огромного, уходящего в недра планеты, цилиндра. Если бы не пониженная тяжесть, то я бы непременно свернул себе шею, так как на всей лестнице не было двух одинаковых по высоте и ширине ступеней. Шли мы долго, и, случись что, падать пришлось бы целую вечность. Однако все рано или поздно кончается. Закончилась и эта лестница. На нижнем уровне лампы ласкали глаза мягким светом, пол сверкал гладким кафелем, а стены были обшиты материалом, похожим на дерево. Вполне земной дизайн грел душу. Впрочем, не только душу. Температура воздуха здесь была гораздо выше, чем наверху. Мы прошли по просторному удобному коридору мимо множества дверей и, никого не встретив, вошли в комнату с номером 203.

Вытянутое помещение без окон было перегружено крупногабаритными вещами и несколько смахивало на сельский промтоварный склад. Вдоль левой стены в ряд стояли одинаковые железные шкафы, выкрашенные в унылый серый цвет. На их дверцах помаргивали красными огоньками большие черные замки. Сверху на шкафах громоздились толстые конторские папки, из которых торчали кипы разлохмаченных распечаток. Всю правую стену занимали стеллажи с настоящими бумажными книгами. В конце комнаты позади сваленных в беспорядке картонных ящиков имелось удобное место для бесед с глазу на глаз. Здесь с потолка свисала большая лампа с абажуром. Рядом с низеньким журнальным столиком приткнулись два старомодных кресла с высокими наклонными спинками. Запах еды и хрустящие под подошвами крошки указывали на то, что в этом уютном тупичке иногда пьют чай с печеньем и что сюда никогда не пускают уборщиц. Даже кибернетических.

Господин Гло жестом предложил мне сесть.

— Я вынужден покинуть вас, – сказал он. – Надеюсь, вы не успеете соскучиться.

— Я подожду. Не спешите, – вежливо произнес я и опустился в кресло.