Координатор

Глава 1

Восточный ветер был пронзительно холодным. Он ревел над проливом, превращая Наб-Тауэр в остров посреди бушующего моря. Он гнал буруны на безлюдные форты ничейной земли и побережье Хорс-Сэнд, с яростью обрушиваясь на укрытый с моря Солент. На Райд-Пир было холоднее, чем в ленинградских доках. Кайзерит поднял воротник плаща, в очередной раз подумав о том, что английская одежда не подходит для февральской погоды.

Кайзерит был невысокого роста, аккуратный, в плотной фигуре угадывалась сила сжатой пружины. Ему всегда жилось неплохо. Даже в самые худшие дни его профессия позволяла ему держаться на плаву, перебираясь из одной столицы в другую, останавливаясь в самых дорогих отелях. Любил он вкусную еду, наслаждался дорогими винами. У него было круглое лицо и теплый взгляд, выражавший спокойное удовлетворение. Кайзерит выглядел так, словно жизнь казалась ему забавной шуткой, достойной скорее смешка, чем хохота, но от этого не менее занимательной и приятной. Мало кто знал, сколько ненависти может скрываться за этой добродушной внешностью и какая злоба таится в его карих глазах.

Он стоял, засунув руки в карманы плаща и переминаясь с ноги на ногу. Был только девятый час утра; небо имело настолько безнадежно серый вид, при котором не допускался даже легкий намек на проблеск солнца. Эта мрачная погода наводила его на мысли о собственном положении. Еще недавно Кайзерит даже не мог себе представить, что когда-нибудь судьба занесет его в Англию. Однако он находился здесь уже неделю и спокойно мог стоять всего в двадцати шагах от полисмена — факт, который казался ему столь же удивительным, сколь и забавным. Это подтверждало презрение, которое он всегда питал к британской службе безопасности. Его миссия уже близилась к концу.

Он смотрел, как паром из Портсмута подошел к причалу; изношенные доски пристани задрожали под его ногами. В человеке, стоявшем на корме, он узнал Роклина. В это пасмурное утро другие пассажиры предпочли не подниматься на палубу, к тому же Роклина всегда было легко узнать. Долговязый, с костлявым телом, он как вкопанный стоял на месте, а потом вдруг начинал двигаться быстрыми, судорожными рывками. У Роклина вечно был переутомленный и издерганный вид, как у людей, страдающих от язвы; что касается характера, то человеком он был открытым и вспыльчивым. Кайзериту он не нравился. Несмотря на это, он не хотел просить вместо него кого-нибудь другого. Это задание требовало именно такой личности — дотошной и склонной к педантизму.

Он встретил его у трапа и протянул руку в знак приветствия. Роклин спускался вниз осторожно, коротенькими шажками. На нем был темно-серый костюм, такой же плащ, подобранный в тон галстук и замшевые перчатки. В левой руке он нес чемодан с вещами, в правой — зонтик. Его острый пронырливый нос венчали толстые очки в роговой оправе. И вообще весь он смахивал на банковского инспектора, который решил нанести неожиданный визит в одно из отделений на острове Уайт.

— Мой дорогой друг, как я рад вас видеть. — Кайзерит взял у него чемодан. — Надеюсь, путешествие было приятным?

Роклин энергично потер ладони:

— Этот чертов климат с каждым годом становится все хуже.

У него был глубокий голос, мало подходивший к его щуплой внешности.

Кайзерит улыбнулся:

— Вы становитесь все более англизированным.

Они были уже не одни. Из кают парома повалили люди; они толпились у трапа, сдавали билеты стоявшему внизу контролеру и торопливо устремлялись на пристань — еще сонные, с наполовину закрытыми глазами и опухшими лицами, в плащах и юбках, развевавшихся на ветру. Кайзерит и Роклин без труда затерялись в толпе людей, которых ожидал скучный продолжительный день в офисе. Никто не обратил на них никакого внимания.

Кайзерит взял напрокат «хиллман-минкс». Он двинулся вверх по холму, в сторону Бембриджа и Сент-Хелин. Роклин закурил сигарету. Несмотря на холод, руки у него не дрожали, и он только один раз щелкнул зажигалкой.

— Мне сказали, это срочно.

Дорогу накрыла пелена дождя. Кайзерит включил «дворники» на ветровом стекле.

— Нам понадобилось четыре месяца, чтобы найти этого человека. Но четыре месяца — слишком долгий срок, трудно надеяться, что он продолжает сидеть на одном и том же месте.

Роклин снял очки и протер их шелковым носовым платком.

— Значит, это нужно сделать сегодня.

— После обеда я верну машину в гараж в Ярмуте. Потом я сяду на паром в Лаймингтон и отправлюсь на поезде в Лондон. Вечером я должен вылететь из аэропорта Хитроу в Копенгаген. У меня там дела. Следовательно, нам подходит любое время после обеда. — Он улыбнулся. — Я с удовольствием проедусь через Лаймингтон. Мне эта кажется очень забавным.

На лице Роклина не было ничего похожего на улыбку. Он опустил свое окно и выбросил сигарету. Дождь перестал, но Кайзерит оставил работать «дворники», мягко ездившие по ветровому стеклу. Вместо него их выключил Роклин.

— Почему?

— В Лаймингтоне у этого человека есть свой бизнес для прикрытия.

— На другом конце Солента? И вам понадобилось четыре месяца, чтобы его найти?

— Я смог приехать в Англию только на прошлой неделе. А другим не пришло в голову поискать его здесь. Как только я взял операцию под свой контроль, мне стало ясно, что он должен быть где-то на острове Уайт.

— У вас есть сведения, которые я должен знать?

— Его зовут Уайлд.

Роклин положил руки на колени. У него были очень маленькие кисти, безупречно чистые и с отличным маникюром.

— Джонас Уайлд упоминался в вашем отчете?

— Под кодовым именем Ликвидатор.

— Никогда не разделял пристрастие англо-американцев к кодовым именам и экзотическим названиям, — сказал Роклин. — Этот Уайлд — член Британского ликвидационного отдела?

— Уайлд и есть Британский ликвидационный отдел.

Кайзерит притормозил на дороге, спускавшейся с холма вниз, от Сент-Хелин к Брэйдингской гавани. Старая платная дорога поворачивала вдоль узкого залива, вдававшегося в берег. Сейчас было время отлива, и красные причальные бочки лежали на обнажившемся мокром дне, словно занесенные’ откуда-то ветром воздушные шары. На берегу торчали завернутые в парусину яхты, похожие на трупы кораблей, которые остались после битвы и теперь ожидали погребения. На другой стороне гавани стоял город Бембридж. Над полосой пляжа возвышалась башня гостиницы, дома лепились к склону соседнего холма. Рассыпанные вдоль побережья лодочные сараи были пусты и заперты на замок. Кайзерит вытащил из бардачка бинокль и принялся рассматривать ряды севших на мель плавучих барж, перевернутые патрульные лодки и кузова паровых судов, лежавших в грязи на том конце гавани.

— Лоцманский катер.

Роклин поднес к глазам бинокль:

— Джонас Уайлд. Вы притащили меня сюда из Ялты, чтобы убрать обыкновенного убийцу. — Он опустил бинокль. — Надеюсь, вы не воображаете, дорогой мой Кайзерит, что, если британцы используют всего одного исполнителя, у них не найдется кем его заменить?

— Дорогой мой Роклин, — передразнил его Кайзерит, — британцы используют одного исполнителя не потому, что у них нет других, а потому, что другие им просто не понадобятся. Уайлд отлично справляется со своей работой. Я не знаю никого, кто бы делал ее лучше него. — Он бросил взгляд на Роклина и повторил: — Никого.

Роклин пожал плечами.

— Но все-таки его могут заменить. Ни одно правительство не может обходиться без таких людей, как Уайлд или я. Вы должны знать об этом лучше других, товарищ. Допустим, сегодня я ликвидирую Уайлда. Но завтра появится новый Уайлд, и нам снова придется его искать. Лучше уж оставить в живых этого.

— Есть и другие причины, — сказал Кайзерит.

— Разумеется. Я не дурак. Но операция на Гернси была слишком амбициозна. Я всегда так думал. И я об этом говорил. Вот почему они послали вместо меня Матсиса.

— Я хочу, чтобы вы продолжали присматривать за судном, — сказал Кайзерит. — Уайлд встает около девяти и выходит на палубу за молоком. Потом он отправится в Бембридж, где в гараже стоит его машина. Это красный «мини-купер». Ему нравится ездить на машине. Он вообще не любит сидеть на месте. Кроме того, он не дурак выпить, но я не советую вам на это рассчитывать. Он никогда не пьянеет. Потом он поедет пообедать в какой-нибудь бар в Сандауне, Райде или здесь, в Бембридже. Если после десяти утра его машина не припаркована возле лодки, можете не сомневаться, что Уайлда на борту нет и вернется он не раньше часа. Значит, у вас будет три часа. Что касается операции на Гернси, то она могла бы сработать, но только не с Уайлдом.

Роклин снова посмотрел в бинокль:

— Он готов отсечь часть собственного тела, если почувствует, что может потерять над ней контроль. Мне это нравится. Этот человек не знает жалости. Я бы с удовольствием с ним встретился, хотя бы на минуту. Но для вас он больше не представляет опасности, Кайзерит. Сдается мне, тут есть что-то личное. Все дело в женщине.

— Она уже умерла, — мягко напомнил Кайзерит.

— Она была очаровательной девушкой. Очень красивой. Человек, который использует в таком деле собственную дочь, не заслуживает того, чтобы ее иметь. Какое счастье, что я не шпион! Вы очень скользкий человек, Кайзерит. У вас искаженный взгляд на вещи. Вам пора в отставку.

— А что вы думаете об убийцах, Роклин?

Роклин вновь вдумчиво протер стекла своих очков.

— По сравнению со шпионажем убийство — чистая профессия, — уверенно заявил он. — Вот он вышел на палубу. Вид у него не слишком внушительный.

— У вас тоже.

— Он живет на этой посудине один?

— С одной женщиной. Где Уайлд, там и она. Но сейчас ее нет на судне.

— Как называется его дезодорант и лосьон после бритья?

— «Принц Гурьелли».

— Их можно купить где-нибудь поблизости?

— В любой аптеке, — сказал Кайзерит.

— Хорошо. У ликвидаторов всегда острое чутье на запахи. Какое у него оружие?

— Руки. Только руки.

Роклин опустил бинокль. Его губы задрожали. Кайзериту показалось, что сейчас он увидит то, что никогда не видел на его лице, — улыбку.

Глава 2

Было десять минут второго. Уайлд выключил зажигание и позволил «мини-куперу» по инерции подкатиться к рядам плавучих домов. Сидя в машине, он закурил сигару «Бельфлер» и смотрел, как дождевой шквал несется над фортом Сент-Хелин, чтобы обрушиться на гавань. Все тонуло в проливном дожде. Мокро блестело полотно дороги. Бембридж оцепенел от холода. Но положение менялось к лучшему: прилив уже поднимался среди мелей и втекал в залив, как молоко, заливающее блюдо с овсянкой. Через час море достигнет плавучих домов в дальнем конце бухты. Настроение у Уайлда поднималось вместе с приливом.

Дождевое облако переместилась дальше, преодолело возвышенность на той стороне гавани и понесло свою промозглую сырость в Брэйдинг и Сандаун. Уайлд накинул капюшон шерстяного плаща и потянулся за сумкой с продуктами на заднем сиденье. Открыв дверцу, он прислонился к мокрой машине и спрятал пакет под мышку. Это был крупный широкоплечий мужчина, шесть футов и два дюйма ростом, а сейчас он казался еще внушительней из-за толстого плаща, накинутого поверх шерстяной фуфайки. Лицо у него было длинным и худощавым. Темно-каштановые волосы лежали косой челкой, высокие скулы торчали вверх, как гранитные камни из бурого прибрежного песка. Подбородок выступал вперед. Глаза были светло-голубыми, обманчиво мягкими. С таким усталым лицом, в выцветших джинсах и поношенных парусиновых туфлях, он выглядел именно тем, кем хотел казаться: профессиональным яхтсменом, знававшим свои лучшие деньки. Уайлд предпочитал проживать свои роли по-настоящему.

Не отрываясь от машины, он окинул взглядом свою лоцманскую лодку, отмечая каждую ее деталь, от потрепанной оснастки до подгнившего корпуса. Ее звали «Зимородок» — возможно, когда-то, в прежние дни, когда ей была знакома каждая мель в Бристольском проливе, она оправдывала свое название [1]. Ее последний владелец довел ее до Бембриджа и оставил умирать в жидкой грязи, но, будучи хорошим бизнесменом, позаботился о том, чтобы она обеспечила собственные похороны. Пускай ее древесина размокла до того, что превратилась в пористую губку, однако в ней еще имелись две каюты, каждая в шесть футов высотой, керамическая газовая плитка, новенькая печь, растапливаемая углем, сияющие полировкой переборки и чистое днище, а в дополнительное оснащение входили три объемистых бака для воды, душевая кабинка и две удобные койки. В рекламе о ней говорилось как об идеальном гнездышке для романтического летнего отдыха; впрочем, в стоимость входила плата за зимнюю аренду.

К сожалению, были у нее и свои недостатки. Во время прилива она качалась на волнах, а когда уходила вода, по самую ватерлинию погружалась в ил. Но даже в этом положении ее устойчивость была очень относительной: лежа на мягком, оголенном отливом грунте, лодка отзывалась на малейшее изменение веса, происходившего на палубе. И сейчас, едва глянув на нее, Уайлд почувствовал, как у него мгновенно напряглись ноги и по спине пробежал нервный холодок. На минуту он закрыл глаза, потом снова открыл, продолжая неподвижно стоять возле машины. Нет, он не ошибся. Когда он покинул судно, оно слегка кренилось на левый борт, а теперь давало явный крен на правый. Случайная перемена положения была исключена: ветер с самого утра поддувал в правый борт, и днем его порывы стали только сильнее, превратившись в настоящий шторм.

Уайлд вернул сумку на заднее сиденье. Отбросив недокуренную сигару, он сел на водительское место, положив руки на руль. У него были сильные руки с длинными гибкими пальцами, но последние четыре месяца им приходилось иметь дело только с наполненным бокалом. Он смотрел, как прилив поднимает взбаламученный ил. Сейчас он подумал о том, что прилив может сыграть ему на руку, и прикинул еще кое-какие шансы, которые ему, возможно, удастся обратить себе на пользу. Но они появятся не раньше чем через час. Он завел мотор и поехал вдоль берега гавани, а потом вверх по холму, направляясь в Бембридж. Его беспокоило, что случившееся застало его врасплох. Может быть, подумал он, все дело в том, что он испугался. Ему и раньше приходилось испытывать страх, и он хорошо знал его силу. Страх может наделить человека сверхчеловеческой мощью, но он же заставляет порой торопиться, а спешка приводит к опрометчивым поступкам. Его первой задачей было избавиться от страха.

Он остановился возле «Квотердека». Это был небольшой паб, прятавшийся в глухом переулке, где его довольно трудно было найти. Несмотря на это, он пользовался популярностью у туристов, которым нравилась его атмосфера. Уайлд никогда не заглядывал сюда летом. Зато зимой, когда здесь было малолюдно и в камине громко трещали дрова, в баре было очень уютно.

Сейчас, в будний февральский день, после обеда, в половине второго дня, он оказался совсем пустым. Эван, его хозяин, постарался, чтобы интерьер бара выглядел насквозь морским. Дощатый настил на полу был сделан из неполированной древесины, начищенный пемзой до ослепительной белизны. Стойка бара представляла собой цельный кусок дуба, оставшийся, как утверждал Эван, от одного из старых боевых судов, которые некогда садились на мель на Бембриджской косе. Потолок был низкий, с изъеденными досками. Вместо ламп висели корабельные фонари. В дальнем углу блестел медный колокол, в который Эван бил, когда наступало обеденное время. Уайлд поднял крышку и зашел за стойку. Он взял бутылку бакарди, отмерил унцию в смеситель для коктейлей, добавил еще одну унцию сухого вермута и три большие порции горькой настойки, бросил лежавший на подносе лед и все смешал. На краю стойки он нашел подходящий бокал и нацедил выпивку. Отхлебнув один глоток, он удовлетворенно кивнул. На грифельной доске, висевшей пониже колокола, он написал: «Уайлд — один „Пальметто“».

Захватив бокал, он отправился к своему любимому столику у окна, где Эван оставил свежий номер «Таймс». Он развернул газету и стал читать колонку «Персоналии». Сзади подошел Эван. Это был высокий мужчина с красными щеками и лиловым носом. Он не курил, предпочитая вместо этого жевать зубочистку. К Уайлду он относился с добродушной терпимостью: в его баре приветствовался всякий, кто заказывал более или менее дорогие напитки. Привычку Уайлда каждый день просматривать колонку в «Таймс» он считал свидетельством того, что тот ищет себе работу. Он вытер грифельную доску.

— Это обойдется вам в шесть шиллингов, мистер Уайлд. Ну как, нашли что-нибудь подходящее?

— Пока нет.

Голос Уайлда звучал сдержанно, немного глухо. Он протянул Эвану банкнот в десять шиллингов, закурил свежую сигару и выпустил под потолок тонкую струйку благовонного дыма. Да, сегодня он действительно не ожидал найти ничего подходящего. Он никогда не встречался с Моккой, но даже новый человек вряд ли стал бы менять систему, предварительно не уведомив его об этом. Следовательно, кто бы ни ждал его на борту лодки, он явился не из Уайтхолла.

Эван вытер столик.

— Видел сегодня утром Мэри, — заговорил он с обычной словоохотливостью. — Вы ее знаете, мистер Уайлд? Она служит у миссис Карри. Так вот, она говорит, будто ее хозяйка сказала, что уже настало время открывать сезон.

Он взглянул на Уайлда. В феврале бывает мало слухов, а «ланцию» Кэролайн Карри и впрямь уже не раз видели на берегу возле плавучих домиков.

Уайлд допил коктейль. На часах было четверть третьего. Прилив уже в разгаре, вода достигла плавучих домиков, чтобы еще раз дать им почувствовать себя настоящими кораблями, пока Они снова не погрузятся в грязь. Лебеди поднялись в воздух и скользили над заливом, выискивая добычу между доками и пристанью. Пора идти.

— А что, было бы неплохо, — сказал Эван. — Приятно, когда здесь появляются симпатичные лица.

— Верно.

Уайлд накинул шерстяной плащ и вышел на улицу. Он подумал, что это можно считать плохой новостью. В Бембридж он приехал, чтобы забыть о том, что произошло в прошлом октябре, и чтобы разобраться со своими мыслями и симпатиями. Ему не нужна была женщина. С Кэролайн Карри случилось то, что случилось, и она оказалась приятной компаньонкой для долгой зимы. Но теперь зима кончилась, по крайней мере для него. Житье на этой посудине имело хотя бы то преимущество, что Кэролайн осталась в Лондоне.

Он перешел через улицу. На лоснящейся мостовой стояла телефонная будка, похожая на часового в красной форме. Он набрал междугородный номер, улыбнувшись себе в зеркало. Раньше он никогда не пользовался этим номером. Обычно связь поддерживалась только через «Таймс», и если Уайлд сам искал контакта, это означало, что у него проблемы. Впрочем, сказал себе он, даже Мокка согласится с тем, что эту ситуацию можно считать чрезвычайной.

Ему ответил женский голос:

— Анджела.

— Анджела, дорогая, — сказал Уайлд. — Я подумал, тебе будет приятно узнать, что я нашел кое-что для Питера. Ему наверняка это понравится.

— О, счастливчик Питер. Конечно, он обрадуется, — отозвалась Анджела.

Ее голос ничуть не изменился. Уайлд подумал, знает ли она о том, каким делом занимается, или для нее это что-то вроде непонятной игры.

— Я постараюсь придержать сделку до завтрашнего утра, дорогая, — сказал он и повесил трубку.

Он вернулся к «мини-куперу» и окинул его хмурым взглядом. Его заставили взять эту машину в прошлом октябре. Уайтхолл решил, что «остин-хили» не подходит к тому персонажу, который он должен был изображать. Ему такой обмен не понравился. У автомобиля был мощный мотор, и он идеально подходил для того, чтобы таскаться по острову Уайт, но внутри салона было тесновато. Небольшая площадь опоры.

Уайлд медленно поехал назад к гавани. Он подумал о Бал-вере, Стерне и Рэйвенспуре. Его охватил гнев. В сущности, ярость была частью его работы, но он считал, что такое состояние трудно поддерживать. Гнев прошлого октября растаял за несколько праздных месяцев. А теперь его следовало возродить, причем в течение нескольких секунд, и довести до смертельного бешенства. Он видел в этом свой главный недостаток и в то же время что-то вроде мрачной шутки, которую сыграла с ним жизнь, наделенная, наверное, самым черным юмором.

Люди, которые его знали, считали его хладнокровным исполнителем. Но он не мог убивать на холодную голову. Не исключено, что все дело в его южноамериканской крови, подумал Уайлд. И улыбнулся. Расслабляясь, его лицо становилось почти красивым. Он подумал, что уже готов.

Глава 3

Он оставил продукты в машине и поднялся по трапу, нарочито грузно наваливаясь всей тяжестью своего тела на палубу. Он почувствовал, как лодка ходит под его ногами. Войдя в рулевую рубку, он вдохнул застарелый запах сигарного дыма, древесной смолы, лекарств, подгоревшего сала и «Принца Гурьелли». Он снял шерстяной плащ и сел на транец рядом со штурвалом. Посмотрел на сходной трап, ведущий к каютам. Тепло от горячей печки поднималось через люк, прогревая воздух. Он пошевелил пальцами, чтобы придать им больше гибкости.

Завывал ветер, и это был единственный звук на судне, не считая шороха и звяканья его оснастки. Брэйдингская гавань был пуста, в этот ветреный февральский день от нее нельзя было ожидать ничего другого. Вода была уже в нескольких ярдах, она колыхалась от ветра и подкатывала к плавучим домам. Лодке нужно не меньше двух футов под килем, прежде чем она начнет подниматься, да и то неохотно, завалившись сначала на левый борт, а потом с той же силой выпрямившись на правый. Уайлд закурил сигару и взглянул на часы. Они показывали двадцать девять минут третьего.

Ожидание было полезно. Собственно, вся его работа состояла в том, чтобы ждать, — когда убьет он или когда убьют его. Ожидание успокаивало. Пальцы не дрожали, пульс нормальный. Плечи слегка вспотели, но это тоже было нормально. Кроме того, ожидание несло в себе полезную информацию. В каюте сидел профессионал, любитель давно бы уже вылез наверх — посмотреть, почему Уайлд так долго остается в рубке. Профессионал знал, что он ездил в паб, и теперь раздумывал, что бы это значило. Будь тот человек в каюте к тому же еще и моряком, что позволило бы ему избежать ошибки с креном лодки, сейчас он бы уже выполнил свое задание и ушел на берег. Эта тонкая грань между успехом и провалом, между жизнью и смертью, воплотившаяся на этот раз всего лишь в легком шестидюймовом смещении безлюдной на вид лодки, не переставала восхищать и очаровывать Уайлда.

Первая волна плеснула о борт судна. Уайлд погасил сигару в пепельнице, стоявшей у штурвала: он выкурил ее только наполовину. Лодка заскребла днищем по дну. Когда она завалилась на левый борт, Уайлд ухватился за люк и съехал вниз по трапу, почти не касаясь ступенек.

— Выходи! — крикнул он.

Из-за шторы, закрывавшей вход на форпик, показался ствол с глушителем. «Зимородок» повернулся на правый борт. Пистолет выстрелил, но толчок судна отбросил его влево, а Уайлд уже нырнул вперед, скользнул вдоль левой койки и ударил кулаком по стволу, всем телом обрушившись на занавеску. Толстая ткань затрещала, сорвалась с колец и накрыла руку Роклина. Уайлд схватил его за галстук и рванул к себе. Роклин развернулся и одновременно выстрелил еще раз. Но Уайлд был уже над ним и позади него. Его правая рука описала широкую дугу. Ребро ладони, твердое и крепкое, как стальная труба, опустилось Роклину на основание черепа. Роклин рухнул на колени, потом упал лицом вниз. Его очки слетели и покатились по каюте, Уайлд наклонился к Роклину и пощупал у него пульс. Удовлетворенный результатом, он вытащил пистолет из его безжизненных пальцев. Это был девятимиллиметровый «люгер»! Уайлд отвинтил глушитель и засунул его в брючный карман Роклина; пистолет он убрал обратно в кобуру, висевшую у Роклина под мышкой. Он прислонил труп к переборке каюты и обыскал его, медленно и методично, не рассчитывая найти ничего особенного. На одежде Роклина стояла метка Бирмингемского универмага; в бумажнике лежали документы на имя Джозефа Брауна. Судя по бумагам, он числился коммивояжером от текстильной фирмы.

Уайлд положил бумажник на место, сел на койку и стал разглядывать свою жертву. А ведь все могло бы быть наоборот. Он вздохнул. Когда-нибудь он окажется на полу, а кто-то другой будет сидеть рядом. И возможно, этот «другой» будет коллегой, даже другом того, кто сейчас лежит в его каюте. Таковы правила профессии. Уайлд подумал, что это честные правила.

Было без четырех три. Стемнеет не раньше чем через два часа. Уайлд подумал, что лодки, особенно когда они стоят на приколе, предоставляют слишком мало возможностей для сокрытия улик. Он открыл стоявший позади рундук и вытащил длинный канат из манильской пеньки. Завязав на нем узел, он накинул петлю на голову и плечи Роклина, потом затянул ее покрепче и перетащил его в душевую кабинку. Здесь он прислонил тело к стене и перекинул канат через хромированную трубу. Крепко держа его левой рукой, он стал поднимать Роклина правой. Пот ручьями струился у него по шее и смачивал воротник свитера. Он как можно плотней прижал труп к стене, со всей силы затянул канат и основательно закрепил. Роклин обмяк, подвешенный под мышки и едва касаясь носками ботинок резинового коврика. Его голова неестественно свесилась вниз, но в остальном он выглядел довольно сносно. Отверстие душевой трубки торчало рядом с его ухом, капли воды текли сначала по щеке, потом струились по подбородку и расплывались на рубашке. Уайлд подобрал отлетевшие очки, положил их в нагрудный карман Роклина и задернул шторку душевой. Это было не слишком аккуратно, но он сделал все, что мог.

Внимательно осмотревшись, он до конца оборвал свисавшую занавеску перед каютой и запихал ее в рундук. Принюхавшись, взял флакон с лосьоном и плеснул его на печь; жидкость зашипела и затрещала на раскаленной поверхности, воздух наполнил густой аромат «Принца Гурьелли», забивавший все другие запахи. После этого достал метелку и совок и убрал все осколки стекла, потом протер шваброй растекавшуюся жидкость; благоухание в воздухе осталось.

Он еще раз окинул взглядом каюту, чувствуя что-то похожее на сожаление. Конечно, эту тесную конуру нельзя было назвать настоящим домом, но все-таки он постарался устроиться здесь как можно уютней. В кожаном чехле на штурманском столе хранился набор магнитных шахмат, рядом лежала книга, посвященная нью-йоркскому турниру 1924 года: он был достаточно старомоден, чтобы считать Алехина величайшим из игроков. На небольшой полочке по правому борту стояли «Взлет и падение Третьего рейха» Ширера, «Обзор истории» Уэллса и две книги Торна Смита — «Ночная жизнь богов» и «Поворот»; в эту зиму Уайлд чувствовал себя законченным нигилистом. А теперь кораблишко со всей его обстановкой придется покинуть и забыть. Он поднялся по трапу в рулевую рубку и взял из пепельницы сигару. Она догорела на две трети.

Он надел свой плащ и спустился на берег. Теперь, когда начался прилив, стало намного холоднее. Плавучие дома качались на воде, привязанные к причалу тросами, дно совсем исчезло; при желании можно было вообразить, что вместо ила его покрывает чистый песок. Он перелез на заднее сиденье и взял пакет с продуктами. Выпрямившись, он взглянул на дорогу, уводившую к Сент-Хелин, и увидел, как вниз по холму скользит двухместная «ланция»-купе. Он подумал, что следующие несколько часов могут оказаться для него очень трудными, и, вздохнув, понес продукты на борт.

Машина остановилась с визгом тормозов. Кэролайн хлопнула дверцей и стремительно взлетела по трапу, взмахивая дамской сумочкой и рискуя свалиться в воду на своих высоких каблуках. У нее были очень длинные, прямые, стройные ноги. Ему редко приходилось видеть ноги лучше, чем у нее. На ней был плащ нараспашку, под ним бледно-зеленый костюм-двойка и темно-зеленый джемпер. Для женщины ее возраста — а ей перевалило уже за тридцать — и матери одиннадцатилетнего сына у нее был на удивление неразвитый торс; как ни странно, маленькая грудь и щуплые плечи, дополнявшие столь восхитительные ноги, только увеличивали ее привлекательность. У нее было округлое лицо, прямой нос, зеленые глаза, нетерпеливый взгляд. Она шла с непокрытой головой, рассыпав на ветру роскошные темно-рыжие волосы, не слишком подходившие к ее фигуре. Уайлд подумал, что она стареет незаметно, в равной степени сдавая позиции по всему телу — от безупречных лодыжек до крашеной макушки. Она была женщиной, созданной для наслаждения, а не для восхищения. Он обнял ее и поцеловал в губы, почувствовав, как ее нетерпение обдало его теплой и влажной волной. Женщин он квалифицировал по цветам; Кэролайн Карри имела цвет герани.

— О, милый, — сказала она, с трудом переводя дыхание.

Он оторвал ее от пола и понес в рубку. Она прильнула к нему, как взволнованный щенок, потом высвободилась из его рук и принюхалась; сходство с любопытным сеттером стало еще сильнее.

— У тебя на борту была женщина.

— Не говори глупостей, Кэролайн. Просто я уронил свой лосьон.

Она взбежала вверх по трапу.

— Тебе не следовало бы так много пить, Джонас.

— Это все из-за одиночества, моя радость. — Он помог ей снять плащ. — Как насчет рюмочки чего-нибудь крепкого?

— Лучше стакан чаю.

Он наполнил металлический чайник, глядя, как она снимает жакет, небрежно швыряет его поверх плаща, расстегивает «молнию» на юбке. Она всегда испытывала сексуальный голод, но сегодня это чувство было особенно острым. Чтобы добраться к нему, она проехала сто двадцать миль. И теперь она не позволит себя остановить. Он зажег газовую горелку и повернулся к ней. Она взялась за поясок с подвязками. Он обнял ее, спрашивая себя, не пользуется ли она льдом, чтобы делать более твердыми свои соски.

— Почему ты так рано вернулась?

Ее глаза блеснули. У нее был какой-то секрет.

— Просто не было причин сидеть дома, — ответила она беззаботно. — И я хотела сделать тебе сюрприз.

— Тебе это удалось.

Он сел на койку, усадил ее к себе на колени и наклонился, чтобы поцеловать в шею.

— Джонас! — Она уперлась руками ему в грудь. — У меня есть совершенно невероятные новости.

Уайлд слегка отодвинулся от нее, чтобы дополнить лежавшую у другого борта кучу собственной одеждой.

Кэролайн Карри вытянулась на койке, закинув руки за голову.

— Ты не хочешь их услышать? — спросила она.

Уайлд расстегнул ее поясок.

— Позже, — сказал он.

Глава 4

Он удивился собственному нетерпению. До сих пор это никогда не происходило столь стремительно. Он подумал, что так получилось ничуть не хуже. Ее голова билась об изголовье койки, но она этого не замечала. Ветер гнал море на корпус судна, и оно ходило ходуном на своих швартовых; в такт его движениям скрипела стойка душа.

Она куснула его за мочку уха:

— Чайник кипит.

Он вытянул ногу поперек каюты и выключил плиту большим пальцем ступни.

— Поразительная ловкость, — похвалила она. — Послушай, Джонас, у тебя завелись жучки?

Он поднял голову и увидел в перегородке отверстие от пули.

— Я собирался повесить картину, — объяснил он. — Но у меня сорвалось сверло.

— Ты наверняка был пьян. — Она взяла в руку медальон со святым Христофором, висевший у него на шее. — Почему ты его носишь?

— Мне приходилось много путешествовать.

— Ты всегда так говоришь. Но ты не суеверен. Наверно, тебе дала его какая-нибудь женщина.

— Она было неотразима.

— Ты меня любишь?

— Глупый вопрос.

Он поцеловал ее в шею и почувствовал аромат ее духов.

— Я в это не верила — до сегодняшнего дня. А теперь начала верить. Смотри-ка, ты вспотел.

— Мне жарко.

Он прикурил две сигареты и сунул одну из них ей в губы. Он смотрел, как качается стойка душа; тело Роклина угрожало обрушиться на нее всем весом и сорвать с колец. Он слегка отодвинул занавеску и смочил махровую мочалку. Труп Роклина раскачивался вместе с кораблем; Уайлд уперся ему в грудь ладонью, чтобы остановить это надоедливое движение. Он задернул занавеску и протянул ей увлажненную мочалку и полотенце. Потом снова зажег газ.

Она приподнялась и оперлась на локоть.

— Фрэнк не станет возражать.

Уайлд нагрел кастрюлю.

— Разве ты не понимаешь, что это значит, милый? Через один или два месяца я буду свободна. И поскольку он не станет подавать встречный иск, я получу опеку над Джилем. Тебе ведь нравится Джиль, Джонас?

Он протянул ей чашку чаю и присел рядом.

— Вопрос скорей в том, нравлюсь ли я Джилю.

Она состроила недовольную гримасу:

— Ты же знаешь, мальчики всегда такие, особенно в его возрасте. Он все понимает, но ничего не хочет понимать. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Тысячи людей на моем месте ничего бы не поняли.

Она поставила чашку на штурманский стол и обвила руками его шею:

— Ты меня любишь, Джонас. Теперь я знаю это. Потому что сегодня все было как в первый раз. Я хочу сказать — в самый первый. Для меня и для тебя. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Уайлд подумал, как часто Женщины умудряются говорить так много, ничего при этом не сказав по существу. Охваченная желанием Кэролайн напоминала ему Хильду Хартман. Но он предпочитал не вспоминать о Хильде и не представлять себе, как она сейчас сидит на своей барбадосской веранде в черном сплошном купальнике и ждет возвращения отца, и тем более не вызывать из памяти того человека, о котором она говорила, что его любит. Он подумал, что люди, с которыми он сталкивается, потом будут вспоминаться ему до самой смерти. Не те, кого он убил, а те, кого он использовал. Женщины, которые начинали испытывать к нему какие-то чувства. Как Кэролайн Карри, например.

— Надеюсь, ты не будешь слишком переживать по этому по поводу, Джонас? Я думаю, с нас обоих уже хватит. И с Джиля тоже.

Он поцеловал ее в кончик носа.

— Это ты больше всех переживаешь. В этом отношении мы вполне подходим друг другу. И, по-моему, тебе нет никакого смысла взваливать на себя лишний груз в виде очередного бездельника средних лет.

— Жаль, что ты никогда не был замужем за Фрэнком, иначе ты бы понял мою точку зрения, — сказала она. — К тому же тебя нельзя назвать человеком средних лет. Тебе всего тридцать семь. И ты совсем не бездельник. Ты просто приходишь в себя после несчастного случая. Я очень много знаю про тебя, Джонас Уайлд. Я наводила справки.

— Похоже, так оно и есть, — спокойно ответил Уайлд. — Расскажи-ка мне про мой несчастный случай.

— Твоя яхта затонула в проливе в прошлом октябре. Где-то возле Чэннел-Айлендс. При этом кто-то утонул. Я думаю, что это был твой друг.

— Да, это был мой друг, — сказал Уайлд.

— Я прочла об этом в «Яхтсмене». Мне очень жаль, что с тобой все это случилось, Джонас. Наверно, теперь ты винишь себя в том, что произошло. Мне хотелось тебе чем-нибудь помочь. Всем, чем могу.

— Что ж, ты была великолепна, милая.

— Свинья. — Она взяла его руку и укусила ее. Потом нахмурилась. — Господи, обо что ты так ударился?

— Свалился с койки сегодня утром. Ничего страшного, просто синяк.

Он бросил полотенце на соседнюю кровать.

— Разумеется, ты был пьян, как обычно. Ладно, Джонас. Давай поговорим о нас.

— Знаешь что, утро вечера мудренее. Особенно когда спишь один. В любом случае сегодня вечером мне надо съездить в город. Это деловая поездка. Возможно, я получу работу.

— Значит, ты хочешь от меня сбежать? Джонас! Нельзя же всю жизнь провести в бегах. Я больше никогда не упомяну об этом несчастном случае, если тебя это так раздражает.

— Я же сказал, речь идет о работе, дорогая. Я буду чувствовать себя гораздо счастливее, если устроюсь на работу. Думаю, вернусь через пару дней.

— Джонас Уайлд, я тебя ненавижу! — Она встала на колени рядом с ним. — Ты меня любишь, Джонас? Ну хоть совсем, совсем немножко?

— Совсем немножко.

— Я не верю, что ты меня любишь. Я не верю, что ты вообще способен любить. Признайся, ты кого-нибудь когда-нибудь любил, Джонас? Я хочу сказать, по-настоящему.

— Скажем так — однажды я был увлечен одной молодой женщиной.

— Наверно, она тебя разочаровала.

— Что ж, это подходящая формулировка, — ответил Уайлд. — Мы не сошлись во взглядах на жизнь.

— И что ты сделал?

Уайлд очень мягко приподнял ее левую грудь и поцеловал в нежную плоть пониже соска.

— Я ее застрелил.

— Не думаю, что в этом есть что-то забавное.

— Ты права, — согласился он. — Брак стал бы для меня одной длинной невеселой шуткой.

Она уехала в шесть. К этому времени уже стемнело, снова начался отлив и «Зимородок» погрузился в мокрый ил. Уайлд смешал себе крепкий бакарди с содовой; немного было дней, которые казались ему такими длинными. Он прикинул, что может успеть на последний паром из Вуттона.

Он надел рубашку в кораллово-белую полоску, черный галстук, темно-серую двойку с ворсом и черные ботинки. Костюм дополнили пальто и мягкая шляпа. Он решил больше не брать никакой одежды и засунул в карман пальто зубную щетку и электрическую бритву. Отвязав трос, он втащил Роклина вверх по трапу в рулевую рубку и оставил его там, а сам отправился на берег, чтобы осмотреть гавань и дорогу.

Облака низко нависали над землей, снова начинало моросить. Огоньки Бембриджа казались разбухшими от воды и мерцали, как звездочки, в насыщенной влагой атмосфере. Нигде не было видно ни души, и вероятность, что кто-нибудь появится здесь в такое время, была близка к нулю, но Уайлд привык считать, что любой дополнительный риск — это ненужный риск. Он закинул руку Роклина вокруг своей шеи, подхватил его под мышкой и потащил вниз по сходням. Человек, увидевший их со стороны, решил бы, что бредут двое пьяных. Он посадил Роклина на переднее сиденье и пристегнул его ремнем безопасности. Миновав Сент-Хелин, он свернул к Брэйдингу и ехал до тех пор, пока не нашел подходящее место. Он остановился на изгибе шоссе, где в каждую сторону до поворота было не меньше полумили и дорога тонула во мраке и дожде. Вытащив Роклина с переднего сиденья, он стал засовывать его в багажник. Как он и ожидал, там оказалось тесновато; подушка заднего сиденья заметно вздулась. Но так, по крайней мере, труп не будет перекатываться. Он захлопнул багажник и поехал в Вуттон.

Он пообедал в Портсмуте, выбрав тихий ресторанчик, откуда мог приглядывать за припаркованной машиной. Авокадо он предпочел «лобстеру по-американски» и запил его приличной дозой легкого вина. Когда он покинул город, часы показывали половину десятого, а на дороге лепил мокрый снег. Шоссе было пустым, но он ехал медленно: даже мелкая авария в его ситуации могла бы обернуться черт-те какими последствиями.

Он закурил сигару. Город Бембридж, вязкий ил и Кэролайн Карри навсегда остались позади. Жизнь за счет смерти, а значит, и за счет ненависти — такая жизнь была равносильна затяжной болезни, подспудному и коварному недугу, который рано или поздно проглотит тебя целиком. Он больше не старался себя обмануть и честно признавал, что только во время выполнения задания может жить в полную силу, ясно сознавая самого себя и окружающий его мир. А в промежутке, в период ожидания, всегда бывают только Бембридж и морская тина. И женщины вроде Кэролайн Карри. Уайтхолл снова возродил его к жизни, призвав к выполнению своих смертельных обязанностей и вырвав из того спокойного и безопасного мирка, который в действительности никогда не существовал, — мирка, где Уайлд играл роль стареющего плейбоя и бездельника, который слишком легко привлекал внимание женщин и слишком много пил.

Поначалу это было легко. Он занялся своим ремеслом, когда был бравым юнцом, бесстрашным «коммандос», с удивлением узнавшим, что есть совсем другие способы вести войну, чем отдавать честь командирам и рыть окопы. Жизнь внезапно стала очень ясной и простой. Как сказал ему Кэннинг в тот первый раз: «Ты остался тем, кем был, — солдатом на передовой, только тебе не придется носить форму. И постарайся не думать о сделанной работе — так будет умнее». Но Уайлд, видимо, оказался недостаточно умным. Он вел свой счет. Так продолжалось до прошлого октября в Барбадосе, когда ему пришлось соблазнить Хильду Хартман, чтобы проникнуть в ее дом и убить ее отца, и тут его список вдруг показался ему слишком длинным. Десять лет на любой работе — слишком долгий срок; а на самой грязной из работ он выглядит еще длиннее. Хартман должен был стать его последним делом.

Но после Барбадоса разразилась катастрофа на Гернси, и его отвращение к самому себе сразу утонуло в гневе. Желание уйти на покой сменилось яростью. Поэтому его отправили на «зимнюю спячку» в Бембридж — отойти от того, что случилось, и подготовиться к новому заданию, которое придумает для него Уайтхолл. Но и в этом зимнем логове, как оказалось, счет продолжал расти. Человек в багажнике стал Номером двадцать семь. До этого были двадцать шесть мужчин и одна женщина. Непомерно длинный список людей, которых он отправил на тот свет. Ликвидировал, говоря официальным языком. И это число неизбежно будет расти, пока в один прекрасный день он не упустит из виду, что судно на шесть дюймов отклонилось не в ту сторону, и тогда уже сам отправится в свое последнее путешествие в багажнике маленькой машины.

Глава 5

Уайлд провел ночь в гостинице неподалеку от Эпсома. Он прибыл в двенадцать минут двенадцатого и оставил «мини-купер» на парковочной стоянке.

— Не советую вам это делать, — пробормотал сонный дежурный. — С юга идет снежная буря.

— Я обожаю снежные бури, — ответил Уайлд. — Завтрак мне нужен без четверти восемь. Приготовьте, пожалуйста, яичницу, слабо поджаренный бекон, грибы, тост и апельсиновый мармелад. А также побольше кофе, чтобы хватило на четыре чашки. И свежий номер «Таймс».

Он спал крепко и не видел снов. К утру тонкое полотно снега покрыло соседние холмы, и «мини-купер» превратился в большой сугроб. Уайлд подумал, что, если ему повезет, машина может простоять так целый день. В конце второй колонки «Персоналий» он нашел объявление, которое искал: «Если вам нужны портреты больших размеров, обращайтесь в фотоателье „Пять звезд“, Хэймаркет».

Он допил кофе и принял ванну.

— Похоже, при такой погодке далеко вы не уедете, — сказал дежурный.

— Пойду разведаю, что и как, — ответил Уайлд. — Можно пока оставить у вас ключи? В крайнем случае, потом я пришлю шофера, чтобы он отогнал машину.

Он успел на девять двадцать в Ватерлоо и в двадцать минут одиннадцатого вышел из метро на Пикадилли. Снег уже начал таять, и неправдоподобная чистота сменилась столь же неправдоподобной грязью. Уличная слякоть шлепками отлетала от колес машин и приземлялась на его ботинки. Он был рад, что вернулся. Со времени своей последней поездки в Корею он еще ни разу не проводил вне Лондона больше четырех месяцев и теперь с тревогой присматривался, не изменилось ли что-нибудь за время его отсутствия. Но прохожие выглядели так же, как всегда. Он подумал, что лондонцы — совсем особенный народ, самые жесткие и циничные люди в мире, и в то же время самые оптимистичные. Он не считал себя одним из них, хотя прожил в этой среде большую часть своей жизни.

Фотоателье «Пять звезд» помещалось за стеклянными дверьми на боковой улочке неподалеку от Хэймаркет. Стулья в холле сделаны из стальных трубок, у девушки за приемной стойкой привлекали внимание стройные лодыжки. Это была высокая миловидная брюнетка в классическом стиле, и он подумал, что она хорошо бы смотрелась в тоге. Впрочем, в своем бледно-голубом костюмчике от «Куртель» она тоже выглядела совсем неплохо. Прямая каштановая челка закрывала ей один глаз. Она покачивала карандашиком между большим и указательным пальцем и смотрела на него с самым безразличным видом. Женщины с такой манерой поведения всегда сильно действовали на его либидо. Он чувствовал, как они источают скрытый яд.

— Меня зовут Уайлд, — представился он. — Мне порекомендовал вас мой друг по имени Питер, он всегда делает у вас свои фото.

Глаза у нее были карие, в тон волосам, с задумчивым выражением.

— Мистер Уайлд, — сказала она. — На конце «д»?

Она сделала запись в блокноте.

— Мы постараемся выполнить ваш заказ, мистер Уайлд, тем более если вас рекомендовал Питер. А Питер как-никак один из наших лучших клиентов. — Она улыбнулась. Ее взгляд потеплел. — У вас есть какая-нибудь конкретная причина, чтобы заказать портрет? Свадьба? Рекламный снимок? Или просто паспорт?

Уайлд присел на край ее стола, глядя, как она набирает номер телефона с помощью карандаша.

— Мне нужна фотография для некролога.

— В таком случае мы возьмем с вас предоплату. Алло? Это Питер? К вам пришел мистер Уайлд, он хочет знать, когда его смогут принять. Через пять минут? Большое спасибо. — Она положила трубку. — Присядьте, пожалуйста, мистер Уайлд. Здесь полно стульев.

— Ваше имя, случайно, не Анджела?

— Джулия.

— Что ж, Джулия — это даже лучше. Я думаю, мы могли бы сегодня пообедать вместе. Боюсь, завтра меня уже не будет в городе.

— Ценю вашу любезность, мистер Уайлд. Я просто в восторге. Могу я захватить своего мужа?

— Я уверен, что на самом деле вас зовут Анджела, — сказал Уайлд.

Стены в коридоре были увешаны фотографиями озабоченных молодых людей, напряженных девушек и смущенных пар любого возраста. На лестнице он встретил юношу с черными кудрявыми волосами, свисавшими до плеч.

— Мистер Уайлд? Питер ждет вас в студии.

Уайлд открыл дверь и огляделся. В комнате было темно, не считая одной яркой лампы, которая светила ему в лицо. Он подавил желание отпрянуть назад и захлопнуть дверь: если уж он попал в ловушку, нет смысла продлевать свою жизнь на лишние пять минут.

— Входите. — Голос из глубины комнаты был невыразительным и тусклым. Его владельца он не видел. — И закройте, пожалуйста, дверь.

Уайлд шагнул вправо. Свет падал на диван, стоявший посредине студии.

— Будьте добры, снимите пальто и присядьте, мистер Уайлд. Тогда мы начнем.

Уайлд повиновался. Его тело осталось напряженным, но он перестал думать и строить догадки. Он просто ждал — как тогда, в рубке «Зимородка», когда надо было выбрать удобное время, чтобы действовать.

— Джулия сказала мне, что вас прислал Питер, — произнес голос. — Кстати, меня тоже так зовут.

— Но голос у вас совсем не такой, как у моего Питера, — ответил Уайлд. — Тот Питер совсем другой.

В голосе говорившего чувствовалась улыбка.

— Насколько я понимаю, вы хотите сделать свой портрет. Однако сейчас вы выглядите слишком напряженно. Обычно мне удается расслабить своих клиентов, задавая им вопросы. Вы не возражаете?

— Нисколько.

— Вот и хорошо. Не волнуйтесь, я буду задавать очень простые вопросы. Дайте-ка подумать. Имя вашей матери?

— Синтия.

— Это очень просто, не правда ли? Подождите, я прибавлю побольше света.

Впереди шевельнулась тень, и в темноте вспыхнули две новые лампы.

— Так-то лучше, — произнес голос. — Не двигайтесь, мистер Уайлд. Не надо менять позу, вы сидите именно так, как надо. Где родилась ваша мать?

— В городе Манчестер, штат Нью-Гэмпшир.

— Очень хорошо. Замрите. Вот так. — Послышался щелчок. — Ну что ж, начало есть. Нью-Гэмпшир. Один из лучших штатов в Америке, насколько я могу судить. Полагаю, то, что вы наполовину американец, определенным образом сказалось на некоторых ваших качествах.

— Не сомневаюсь, что это так.

— И она вышла замуж за англичанина?

— Вы угадали. Его звали Гарри Уайлд, и он работал в банке.

— Я сменю камеру для следующего снимка, если вы не против. А где сейчас живут ваши родители?

— Они оба погибли в авиакатастрофе в 1953 году.

— Какое несчастье. Но с тех пор прошло уже немало лет, не так ли? Знаете, мистер Уайлд, все это кажется мне чрезвычайно интересным, поскольку я являюсь в некотором смысле исследователем человеческих душ. Ваше англо-американское происхождение, трагическая смерть ваших родителей — все это создает вполне определенную картину. Но не менее важно и место вашего рождения.

— Сантьяго, Чили.

— Очевидно, в этом месте работал ваш отец. Ваш знак зодиака?

Уайлд вздохнул:

— Я родился в 1929-м, одиннадцатого декабря.

— Стрелец. Наверно, Стрельцов лучше всего можно определить так: это романтики, которые всегда добиваются того, чего хотят. Или, по крайней мере, прилагают к этому все усилия. Добавим сюда южноамериканскую родину и ваши новоанглийские корни — картина получается довольно ясная, как вы считаете? Назовем все это словом «неуравновешенность». А теперь смотрите прямо на мою руку, хорошо? Вот так, замечательно.

Снова послышался щелчок.

— Снимок выйдет просто превосходным, мистер Уайлд. Я в этом уверен. Какое образование вы получили?

— Я окончил среднюю школу. После службы в армии пару лет проработал в офисе, а потом снова поступил в армию и служил в Корее.

— Это характеризует вас как человека мужественного и настоящего солдата, — заметил голос. — Получили офицерское звание?

— Я три раза был сержантом, — ответил Уайлд. — Но служебная лестница оказалась для меня слишком скользкой.

— Догадываюсь почему. Бакарди и брюнетки, не так ли? А что произошло после Кореи?

— Я так и не дождался конца кампании. Уволился раньше срока.

— Несомненно, вы предпочитаете работать в одиночку. Где вы сейчас живете?

— До прошлого вечера я снимал плавучий дом в Брэйдингской гавани. Можно я закурю?

— Курите. Сигареты?

— Предпочитаю сигары. У меня есть свои.

— Что ж, мне это нравится. Пожалуй, мы можем сделать один снимок с сигарой. Брэйдингская гавань, вы сказали? Ну да, конечно, это Бембридж. Очень приятное местечко, я полагаю. Но при этом весьма привилегированное.

— Видимо, зимой бывают исключения, — сказал Уайлд. — Во всяком случае, меня туда пустили.

— Замрите. Вот так. Ну что ж, мне кажется, мы сняли вас во всех ракурсах, и при этом весьма неплохо. Расскажите мне, что заставило вас приехать в Лондон. Постойте, замрите в этой позе. Вот так, с сигарой, торчащей в сторону. Отлично. Прекрасно. Просто замечательно. Итак, мистер Уайлд?

— Вчера после обеда в моей уборной появился человек с заряженным пистолетом, — объяснил Уайлд.

— Это придает Бембриджу совершенно несвойственную ему увлекательность. Обязательно отправлю туда на лето жену и детей. И где теперь находится этот человек?

— В багажнике красного «мини-купера», припаркованного у гостиницы «Гринсливз» в Эпсоме, под несколькими дюймами снега.

— Ключи у вас?

— Я оставил их у портье.

— Не опасаетесь, что он туда заглянет?

— Я сказал ему, что машину заберут.

— Вот как. Полагаю, нам не стоит его искушать. Прошу меня извинить, я на минутку.

Кресло скрипнуло, и послышался слабый звонок телефона.

— Анджела? Нельзя ли кого-нибудь отправить в Эпсом? Гостиница «Гринсливз». Да. Надо взять ключи у портье в гостинице и перегнать красный «мини-купер» в город. Возможно, придется покопаться с мотором. И вот еще что, Анджела, будьте добры, передайте шоферу, чтобы он не открывал багажник, пока не заедет в гараж, а потом пусть предоставит мне подробный список всего, что там обнаружит. Большое спасибо.

Он повесил трубку:

— Вы знали этого джентльмена, мистер Уайлд?

— К сожалению, нет. Но я уверен, что он был профессионалом и знал обо мне все. Включая мой лосьон после бритья. Может быть, пора убрать эти лампы?

— Еще один вопрос. Каким образом вам удалось… э-э… уговорить вашего посетителя, чтобы он перебрался в багажник вашей машины?

— Я его ударил.

— Если можно, представьте более подробное клиническое описание.

— Я с размаху стукнул его в основание черепа ребром ладони в направлении сверху вниз, сместив и одновременно перебив хрящи спинного позвоночника с содержимым костного мозга.

Не в первый раз Уайлд спросил себя, каково это — умереть внезапной насильственной смертью, и ему пришло в голову, что есть что-то не совсем честное в том, что он является экспертом в своем деле и в то же время ничего не знает о его конечном результате.

— Происходящие при этом процессы, — продолжал он, — идентичны тем, что сопровождают повешение, за исключением того, что в первом варианте сила удара заменяет силу падения. Смерть наступает мгновенно — разумеется, только в том случае, если удар нанесен с нужной силой, в соответствующее место и под правильным углом.

— В этом вы, несомненно, преуспели. Да, звучит довольно тошнотворно. Но вы правы. Пора отбросить все эти уловки.

Снова послышался щелчок, и лампы погасли. В стене открылась задняя дверь.

— Соблаговолите войти, мистер Уайлд. Капитан Мокка ждет вас.

Глава 6

Задняя комната оказалась маленькой и без окон. Ощущение клаустрофобии подчеркивала узкая полоса электрического света, пересекавшая из конца в конец весь потолок. Но обстановка была подобрана со вкусом: письменный стол из красного дерева, кресла, обитые черной кожей; только одинокий шкафчик с ящиками и два служебных телефона вносили в нее дух официоза. Уайлд подумал, действительно ли его новому начальнику нравятся красно-желтые обои, или у него просто не было времени их переклеить, а потом он про них забыл, — но в этот момент из-за стола стремительно поднялся сам хозяин комнаты. Капитан Мокка отличался огромным ростом. У него была худая фигура, тонкие черты лица и самый широкий рот, который когда-либо приходилось видеть Уайлду, — это придавало внешности его нового начальника какую-то гротескную привлекательность. Глаза у него были серые, но их цвет почти терялся из-за огромных зрачков. Руки длинные, с тонкими пальцами, движения точны и изящны. Уайлд был ценителем человеческих рук, и его порадовало, что эта недурная пара оказалась на его стороне. Что его по-настоящему задело, так это молодость капитана. Уайлд обнаружил, что впервые в жизни он будет работать на человека моложе себя. От этой мысли ему стало не по себе.

— Садитесь, — пригласил молодой человек.

Уайлд сел.

Мокка молча обошел вокруг стола и встал над ним, скрестив руки и постукивая одним из длинных пальцев по нижней губе.

— Мне говорили, вы любите выпить. Хотите шерри?

— Предпочитаю «Московского мула».

— Вот как? Тогда я попытаюсь вам его устроить. Если, конечно, получится.

Нижняя часть шкафчика оказалась маленьким холодильником.

— Я люблю этот напиток за его простоту, — сказал Уайлд. — Просто добавьте в пиво две унции водки и пару кубиков льда. А подавать можно в пивной кружке.

— И правда, очень просто.

— Цвет должен получиться как у лимонного сока. Впрочем, это зависит от сорта пива.

Мокка протянул ему кружку и налил себе сухого шерри.

— Вам не кажется, что все эти коктейли уже давно устарели?

Уайлд отпил глоток.

— Я вообще довольно старомодный человек.

— В самом деле? А у меня сложилось впечатление, что люди вроде вас, напротив, всегда стараются быть в курсе последних новинок, особенно в области электронного оборудования. Или я просто слишком много смотрю шпионских фильмов?

— Электронное оборудование может быть полезно, если только вы уверены, что оно всегда сработает, как надо. И если вас не смущает, что при каждом шаге вы будете позвякивать, словно мешок, набитый железным ломом.

— Разумеется, лучшее оружие — это уверенность в себе. Из того, что вы рассказали Питеру, я заключил, что вы прекрасно владеете каратэ.

— Неужели? Никогда этим не занимался.

Мокка обошел вокруг стола. Он сел, сложив перед собой руки.

— Знаете, Уайлд, какую бы неприязнь вы ко мне ни испытывали, она не больше той, что я испытываю к вам. К сожалению, нам предстоит работать вместе. Скажите, как вы сами себя называете? Шпионом? Агентом? Или контрагентом?

— Я стараюсь вообще никак себя не называть.

— Потому что в своей работе вы никогда не получали и не находили ничего, что могло бы представлять интерес для вашей страны, не так ли? Я знаю, что вы предпочитаете ломать людям шеи, а не тренироваться на досках. Вы относитесь к определенному типу, Уайлд, — таких, как вы, обычно называют убийцами.

Широкий рот начальника превратился в тонкую струну.

Уайлд закурил новую сигару.

— Не хотите мне что-нибудь возразить?

— Я никогда не любил вписывать себя в определенный тип.

Мокка поднялся из-за стола, пододвинул стул поближе к Уайлду и сел на него верхом, сложив руки на спинке.

— Меня предупреждали, что вы парень с сюрпризами. Но мы все когда-нибудь совершаем ошибки, Уайлд. Чем больше вы за собой следите, тем серьезней может оказаться ваш промах. Какое качество вы считаете самым главным для вашей профессии?

— Терпение.

— Наверно, с психологической точки зрения вы правы. Но если рассуждать профессионально, самое главное — это умение действовать по обстоятельствам, даже пожертвовать собой, если это необходимо. В прошлом октябре вы стали участником самого большого провала за всю историю британской разведывательной службы. Дело дошло до обсуждения в парламенте. Нашему правительству плевать, если пресса начнет муссировать слухи о Ликвидационном отделе в КГБ, или будет рассуждать о просчетах, допущенных парижским Бюро X, или станет расписывать моральную нечистоплотность ЦРУ, которое использует вашего друга Люсинду и весь его Специальный отдел, состоящий из одних только убийц. Однако если общественность когда-нибудь узнает, что служба МИ-6 числит в своих рядах человека, столь метко названного Ликвидатором, то, уверяю вас, в стране разразится первосортный политический скандал. Позволив напасть на свой след русским и американцам, вы совершили грубейшую ошибку.

— Хочу напомнить, что если бы не Люсинда и не один из его «убийц» из Специального отдела, я не сидел бы сейчас перед вами, — сказал Уайлд.

— Если учесть, что большую часть октября вы провели, работая на американцев, неудивительно, что он оказал вам такую услугу. Но это возвращает меня к самому неприятному аспекту во всей истории с Гернси. Мы платим вам немалые деньги, чтобы вы работали на нас. Вашингтон и так имеет в своем распоряжении Специальный отдел, битком набитый лучшими в мире профессиональными киллерами под руководством самого Кулиджа Люсинды. Ссужать ему в пользование своих людей, да еще без нашего ведома, — по-моему, это значит понимать Атлантический союз слишком широко. У Люсинды мертвая хватка, и теперь нам будет трудно от него отделаться. Кстати, я хочу услышать, что вы о нем думаете.

Уайлд пустил в потолок кольцо дыма.

— Как вы правильно заметили, капитан, он держит под началом массу отъявленных мерзавцев, и каждый из этих парней ничем не лучше меня. Я бы сказал, что он единственный человек в мире, который способен управлять Специальным отделом.

— Я вижу, он вам нравится.

— Ценить хороших людей — один из моих пороков.

— Учитывая, в каком положении вы оказались, это очень честное признание. Хорошо, теперь я хочу поговорить о том человеке в багажнике машины. Интуиция мне подсказывает, что он тоже как-то связан с Гернси. С какой стороны занавеса, по-вашему, он прибыл — с той или с этой?

— С той.

— Вы так уверены?

— Я знаю наших людей. И различаю кое-какие национальные особенности.

— Понятно. Объясните мне только одно — почему вы решили, что вам обязательно надо его убить?

— Потому что он нацелил на меня пистолет и нажал на спусковой крючок.

— Но ведь он вас не убил, не так ли? Очевидно, вы предугадали его нападение и рассматривали разные варианты своих действий. Однако вы решили его убить, независимо от того, как повернется дело. Так?

— Совершенно верно.

— Почему?

— Скажем так — мне показалось, что мы никогда не станем друзьями.

— И у вас не было ни малейшего интереса, почему, собственно, русские пошли на подобные издержки, чтобы добраться до человека, который сам по себе не представляет для них особого интереса?

— Если вы намекаете на то, что мне следовало связать его галстуком и притащить к вам на допрос, то я вам отвечу — вы действительно слишком много смотрите шпионских фильмов, капитан. Допустим, мне действительно удалось бы его связать и доставить к вам живым, при этом продержав двадцать четыре часа в багажнике. Но кого бы я вам привез? Человека моей профессии, обыкновенного убийцу, как вы выражаетесь. А такие люди знают очень мало и не склонны к разговорам, даже если им задают очень убедительные вопросы. — Уайлд стряхнул пепел на ковер. — Кроме того, я и так могу вам рассказать, кто его сюда прислал и зачем.

— Вы говорите о Кайзерите.

— Да, если так его зовут на самом деле. Я знал его под другим именем.

— Может быть, тогда вы знаете и о том, что, хотя его октябрьская операция оказалась не вполне успешной, ему удалось произвести хорошее впечатление на свое начальство? Кайзерит теперь возглавляет советскую контрразведку, работающую против НАТО. И вы хотите, чтобы я всерьез поверил, будто такой важный человек может впутывать в дело свои личные интересы?

— В данном случае — да, — сказал Уайлд. — Единственным нашим достижением в прошлом октябре была ликвидация лучшего агента Кайзерита. И этим агентом была его собственная дочь. Увы, даже в Москву проникли гнусные метастазы непотизма.

— Похоже, вы гордитесь своей победой?

Уайлд поднял голову. Минуту собеседники молча смотрели друг на друга.

— Она была самая красивой и самой очаровательной женщиной из всех, которых мне когда-либо доводилось знать, — сказал он наконец. — Но ее нужно было устранить.

— Завидую, что теперь у вас есть столь замечательный и безупречный образец для сравнений. Во всяком случае, тот факт, что русские могут вас идентифицировать, делает вашу полезность для нас несколько сомнительной.

— Я всегда могу вернуться в Бембридж и перерезать себе горло.

— С данной минуты, Уайлд, вы не будете делать абсолютно ничего, пока не получите от меня соответствующего приказа. Вообще, один из самых неприятных моментов в вашем послужном списке — это слишком широкая и безответственная свобода в принятии решений, которой вы, похоже, наслаждались в прошлом. Отныне можете об этом забыть. Естественно, Ликвидационный отдел в том виде, в котором он был создан после войны, когда вы стали на него работать, по необходимости являлся вполне обособленным учреждением. Но теперь разведывательная служба считает подобную концепцию несовместимой с современными тенденциями, требующими централизации и взаимозависимости всех составляющих ее единиц, включая и вашу. Я не говорю уже о том, что такой изолированный отдел рано или поздно может быть попросту дезактивирован, как это и случилось в данном случае, не правда ли?

Уайлд пропустил вопрос мимо ушей, невозмутимо попыхивая сигарой.

— Таким образом, на сегодняшний день моя задача заключается в том, чтобы убедиться, насколько безопасно и эффективно вы сможете работать в новой системе. Не стану скрывать, что сама эта идея представляется мне довольно отвратительной. Честно говоря, меня просто ужасает мысль, что правительство, которому я служу, считает необходимым иметь для своих нужд личного палача. О, разумеется, мне все объяснили. Подробно и во всех деталях. Вы являетесь, так сказать, неизбежным следствием «холодной войны». Люди могут совершать ошибки, менять свои симпатии, терять веру в себя, и кто-то должен решать все эти проблемы. Короче говоря, вас рассматривают как высококвалифицированный персонал по уборке мусора.

— Вам когда-нибудь приходилось убивать, капитан?

Мокка встал:

— Я всегда считал, что моя работа заключается в том, чтобы предупреждать удары, а не наносить их. Можете презирать меня, если хотите. Я уважаю мастерство, которого вы достигли в выбранной вами профессии. Я уважаю вашу смелость. Думаю, даже такому человеку, как вы, требуется смелость, чтобы убивать людей. И поскольку мне поручили курировать деятельность вашего отдела, я постараюсь найти для вас какую-нибудь работу.

— Я не против обсудить это поподробней, — сказал Уайлд. — Например, мне хотелось бы услышать что-нибудь про Кайзерита.

— Не сомневаюсь, что это пришлось бы вам по вкусу. Убийство стало настолько неотъемлемой частью вашей жизни, что и о самой жизни вы способны думать только в терминах смерти. Полагаю, вам бы очень понравилось, если бы вы могли вести нечто вроде личной вендетты и пользоваться ресурсами британского правительства, чтобы добраться до этого человека. У меня есть подозрение, что в своем несколько романтизированном воображении вы представляетесь себе чем-то вроде хорошего парня, тогда как Кайзерит, очевидно, играет роль плохого.

— О, конечно, — пробормотал Уайлд, как бы машинально стряхивая на ковер очередную порцию пепла. — Правда, тут есть еще одно обстоятельство. Дело в том, что Кайзерит очень много знает о моих привычках и моей технике. Тогда как для его помощников я всего лишь лицо и имя. И только. А это большая разница.

— У каждого свои проблемы, Уайлд. Я хочу лишь напомнить, что наша работа относится к национальной безопасности.

Пафос в его голосе заставил Уайлда непроизвольно дернуть головой. Ему показалось, что он снова оказался на парадном плацу. Он подумал, что капитан может сказать что-нибудь еще более хлесткое, — например, что ни один враг не проникнет безнаказанно через границы государства.

— В ближайшее время вам лучше побыть где-нибудь за пределами Англии. Поэтому я посылаю вас в Копенгаген.

— Прекрасно, это один из моих любимых городов. Хотя не могу сказать, что меня приводит в восторг идея отправиться туда в феврале.

— Похоже, эта зима вообще выдалась суровой. Возможно, пролив Каттегат замерз уже настолько, что его можно пересечь по льду. Поразмыслите над этой информацией. Хотя, мне думается, заниматься зимними видами спорта вам не придется. Вы когда-нибудь слышали о Шведском Соколе?

— Довольно давно. Его расцвет пришелся на Гражданскую войну в Испании, если я не ошибаюсь.

— Не ошибаетесь. Его настоящее имя Гуннар Моель. Он уже много лет как бросил летать и теперь владеет сетью магазинов одежды по всей Скандинавии. Дизайн большинства своих моделей он разрабатывает сам. Будем надеяться, что он захочет обсудить с вами некоторые свои идеи. Мне говорили, что они чрезвычайно современны.

Уайлд ждал. Мокка неторопливо перебирал бумаги на своем столе.

— Вы будете путешествовать под именем Майкла Иста, в качестве закупщика от «Хассон и Вемисс». Ваша цель — купальные костюмы. В феврале каждого года герр Моель устраивает в Копенгагене показы пляжных мод. Вы говорите по — Датски?

— Знаю пару-тройку слов. Но разговорный достаточно хорошо понимаю.

— Сойдет. С прикрытием у вас проблемы не будет, «Хассон и Вемисс» уже помогали нам раньше, в случае необходимости они подтвердят вашу личность. Вот ваш паспорт, чековая книжка, несколько писем и квитанций, карточка члена Автомобильной ассоциации и сертификат Национальной страховой компании. А это фотография женщины, с которой вы состоите в переписке.

Уайлд убрал фотографию в бумажник:

— Обычно я не имею дела с шатенками.

— Очень жаль, вы многое теряете. В конверте лежат ваши проездные документы. О них мы поговорим позже. Я хочу, чтобы после нашего разговора вы пригласили Джулию на обед. Она даст вам кое-какие советы насчет того, как должен одеваться закупщик, работающий в сфере прет-а-порте. Кроме того, она сообщит вам некоторые ценные детали, которые помогут вам создать образ тонкого ценителя купальников. Хотя, насколько я понимаю, вы и без того большой дока в таких делах.

— Я скорей противник купальников, — сказал Уайлд. — Но мне кажется, что утро начинает немного проясняться.

Он встал:

— Все просто замечательно, капитан. Остальное можно опустить. Не сомневаюсь, что, оказавшись в Дании, я должен установить контакт со Скандинавским отделением разведки и стать ее временным сотрудником. Полагаю, это что-то вроде почетной ссылки.

На широких губах Мокки появилось нечто похожее на полуулыбку, хотя его глаза остались совершенно бесстрастными.

— Вы меня неверно поняли, Уайлд. Моя задача в том, чтобы использовать вас в работе, а не накладывать дисциплинарные взыскания. Я посылаю вас для того, чтобы вы убили господина Моеля.

Глава 7

Уайлд закурил новую сигару и сел обратно:

— Вы правы, капитан, я вас неверно понял.

— Я хочу, чтобы вы выслушали меня очень внимательно, — продолжал Мокка. — Как я уже сказал, наверху приняли решение, что для нас всех будет лучше и удобней, если мы станем более четко контролировать ваши действия и передвижения. Иными словами, вам придется точно и детально выполнять все мои инструкции, как если бы речь шла о военных действиях.

Он достал из правого ящика стола картонную папку и положил ее перед собой, сдвинув в сторону кипы бумаг.

— Начнем с самого Гуннара Моеля. Как вы помните, он сделал себя имя, когда был летчиком и воевал на стороне коммунистов во время Гражданской войны в Испании. Не думаю, что он сам был коммунистом, скорее, убежденным антифашистом. И в качестве такового он очень пригодился нам в войне с Гитлером. Под «нами» я имею в виду войска союзников, как их тогда называли. В 1946 году герр Моель отошел от дел и стал торговать одеждой, причем весьма успешно. Сейчас у него есть магазины в Хельсинки, Осло, Тронхейме, Готенберге и Копенгагене, не говоря уже о его штаб-квартире в Стокгольме. Фирма называется «Моель и компания».

Мокка вздохнул:

— А сегодня по некоторым причинам, которые, я уверен, вас мало интересуют, для него настало время умереть.

Он допил шерри и взглянул на бокал с таким видом, словно тот был наполнен ядом цикуты.

— Моель ждет встречи с Майклом Истом. Как я уже сказал, каждый февраль он показывает пляжные моды в Копенгагене, демонстрации начнутся на следующей неделе. Однако для вас будет устроен специальный предварительный просмотр, поэтому вы должны быть в Копенгагене завтра вечером. «Хассон и Вемисс» являются его лучшими заказчиками. Просмотр состоится во вторник. Я надеюсь, что работа будет сделана в понедельник ночью.

— Я не работаю по расписанию, господин директор. И никогда этим не занимался.

— На этот раз придется. У вас есть целое воскресенье, чтобы оценить обстановку, однако убийство должно произойти не раньше понедельника.

— Могу я узнать почему?

— Потому что я не смогу вытащить вас оттуда раньше. Датская полиция так же ненавидит убийства, как и всякая другая, и они могу действовать очень эффективно, если захотят. Гуннар Моель — весьма популярная фигура. Поэтому я запросил помощи Скандинавского отдела, чтобы они обеспечили вам отходной маневр. На сегодняшний вечер для вас заказан билет на паром из Харвича в Эсбьерг, который отправится в шестом часу вечера и прибудет на место завтра в одиннадцать утра. Раньше вам когда-нибудь приходилось путешествовать в Данию на пароме?

— Да, и я наслаждался каждой минутой путешествия.

— Значит, вам должен быть знаком бар для пассажиров первого класса. Не сомневаюсь, что это действительно первоклассное заведение. Будьте там сегодня в девять часов вечера. Вы любите бакарди; перейдите на замороженный «Дайкири». Этот напиток нечасто заказывают в море, по крайней мере в феврале. Если при этом вы еще станете курить «Балканское собрание» или «Блэк рашн», ошибка будет исключена. Вы установите контакт с миссис Морган-Браун. Она назовет кодовое слово «Вальтер».

— Вальтер? — переспросил Уайлд. — Сдается мне, вы уже пришли к мнению насчет того, Кто я — шпион или убийца. Еще немного, и вы попросите меня носить гвоздику в петлице.

— Сосредоточьтесь, Уайлд, и слушайте внимательно. Миссис Морган-Браун устроит ваше возвращение, но произойдет это, как я уже сказал, только в понедельник ночью. И еще один момент. Миссис Морган-Браун и ее муж — самая лучшая оперативная пара, которую мы имеем. Поэтому, если они сочтут нужным сделать какие-то дополнительные распоряжения, я хочу, чтобы вы прислушались к их мнению. Собственно говоря, выполнив свое задание, вы должны стать подчиненным миссис Морган-Браун вплоть до вашего возвращения в Лондон. Разумеется, она ничего не знает о вашей миссии, но ее поставили в известность, что ваше возвращение из Дании может потребовать больше усилий, чем обычно.

— Я уже чувствую себя как муж под каблуком, — пробормотал Уайлд. — Похоже, единственное, чего вы не предусмотрели, — это каким образом должен умереть Моель.

— Мне сообщили, что вы сами достаточно компетентны в этих делах. — Мокка постучал по папке карандашом. — Кажется, мы все обсудили.

— А мои действия в Копенгагене?

— Вы остановитесь у Моеля. Заграничные закупщики обычно так и поступают. Он живет в пентхаусе на крыше собственного магазина в Копенгагене. Его шофер встретит вас у поезда.

Кстати, Уайлд, вы должны знать, что Гуннар Моель был очень молодым человеком, когда воевал за испанское правительство. А это значит, что и сегодня он не так уж стар.

— Хорошо, капитан, я это учту.

— Полагаю, мне не следует вам напоминать, что, если что-нибудь пойдет не так, британское правительство не захочет иметь ничего общего с этим инцидентом. К счастью, в Дании не вешают преступников.

— Значит, волноваться мне не о чем, верно?

— Рад, что вы настроены так оптимистично, Уайлд. — Мокка сложил лежавшие на столе бумаги и убрал их обратно в ящик. — Думаю, на этом обсуждение дел закончено. Возможно, оно кажется вам очень простым по сравнению с тем, что вам приходилось делать раньше. Если я выражаю некоторые признаки озабоченности, можете отнести это на счет моей собственной неопытности.

— Очень любезно с вашей стороны высказывать подобные предположения, — поблагодарил Уайлд. — Но вы были бы еще более любезны, если бы ответили на пару-другую моих вопросов.

— Мне говорили, что одним из ваших достоинств является нелюбовь к лишним вопросам.

— Боюсь, что в данном случае некоторые просто неизбежны. Насколько я понял, вы предпочитаете забыть о моем вчерашнем посетителе?

— Это дело тщательно расследуют.

— Тогда я хочу, чтобы меня посвятили в результаты вашего расследования. Мой второй вопрос гораздо важнее. Я установил с вами контакт только вчера днем, после того, как четыре месяца проторчал без дела в Брэйдингской гавани. И вот, едва я появился, неожиданно оказалось, что для меня уже есть задание, сделаны все документы, готовы цель и средства и даже где-то на подхвате ждет озабоченная дамочка, чтобы вытащить меня обратно.

Мокка откинулся на спинку кресла и улыбнулся; его широкий рот превратился в пасть.

— Дело было очень срочное.

Уайлд встал и погасил сигару:

— Я не люблю совпадений, капитан.

— Тогда выбросьте их из головы. Мне сказали, что вы умный парень. Используйте свой ум. Гуннар Моель должен быть ликвидирован. Я обеспечу вашу доставку туда и ваше возвращение оттуда. Это все, что в моих силах. Сделайте то, что нужно, и свяжитесь со мной, когда вернетесь в Лондон.

— Непременно так и поступлю, — пообещал Уайлд. — Хотя бы для того, чтобы выставить вам счет. Я не люблю говорить про все эти скучные финансовые дела, но моя ставка — пятнадцать сотен сейчас и пятнадцать сотен после дела.

— Не думал, что вас все еще интересуют деньги, — сказал Мокка. — Судя по моим записям, на вашем счете уже есть кругленькая сумма, вложенная в несколько разных фирм, торгующих недвижимостью. Что совсем неудивительно, если учесть, что вы выполнили двадцать четыре задания по три тысячи за каждое.

Он бросил на стол тяжелый конверт.

Уайлд вытащил из него три толстые пачки пятифунтовых банкнотов.

— Коплю на черный день.

— Не хотите их пересчитать?

Уайлд убрал деньги во внутренний карман пиджака:

— Нет, пока я вам доверяю.

— Как угодно. Надеюсь, вы не забудете пригласить Джулию?

Уайлд застегнул пальто:

— Я займусь этим немедленно. Хотя вряд ли детали, которые она мне сообщит, смогут мне чем-нибудь помочь.

Глава 8

На Джулии были черные туфли и кожаный черный плащ.

— Предлагаю Карнаби-стрит.

— Чуть позже, — сказал Уайлд. — Сначала мне нужно уладить кое-какие дела.

Они добрались на метро до Куинси. Это было все равно что ехать домой. Прожив семь лет в Бэйсуотере, Уайлд приобрел склонность к странновато-тихим улочкам с их бесчисленными индийскими ресторанами. Он заглянул в Мидлэнд-бэнк, положил на счет двенадцать сотен, а часть остатка поменял на датские кроны. Потом он повез ее к Батчеру. В пятницу утром гимнастический зал был открыт для публики. Батчер провел их в отдельную комнату в задней части зала. Джулия курила сигарету, пока Уайлд полчаса работал с мячом, прежде чем попробовать свой левый свинг ребром на деревянном манекене высотой в человеческий рост, который стоял здесь специально для него. Батчер снял набивку с шеи и плеч манекена и осмотрел изгиб дерева: от места удара разбегалась маленькая паутина трещин.

— Это ваша работа? — спросила Джулия, невольно потрогав свою шею.

— Раньше у него получалось гораздо лучше, — заметил Батчер. — Как рука?

— Саднит.

— Понятное дело. Ну-ка, встань на весы. — Он передвинул гирьки и нахмурился. — Тринадцать и семь.

— Напомни мне, чтобы я купил себе более грузоподъемную машину.

Джулия подошла к ним и посмотрела на весы:

— До боли знакомая картина.

Батчер хлопнул его по животу:

— С такой покрышкой тебе понадобится четырехосный грузовик. Будь поосторожней, Джонас. Семь фунтов лишку — это слишком много.

— Пора бросать вызов чемпиону, — сказал Уайлд и отправился в душ.

— Вам часто приходится это делать? — спросила Джулия, взяв его под руку, когда они возвращались обратно по подмерзшей мостовой.

— Иногда. Если долго сижу без дела.

— Я так и думала. А что потом — старая добрая белковая диета?

— Боюсь, что так. Снова мой утренний бакарди с содовой.

Он повел ее в «Эмбиенс».

Они сидели наверху и смотрели вниз, на спешащих по улице прохожих.

— Никогда здесь не бывала, — сказала Джулия. — У меня каморка в Челси, и я не люблю бродить по городу.

— Советую включить это заведение в свой список, хотя бы ради здешнего стил-бэнда [2]. Когда приходишь сюда летом, кажется, что попал на Фредерик-стрит.

— Это где?

— В одном испанском порту.

Джулия заказала себе авокадо.

— Похоже, вы провели много времени в Вест-Индии, мистер Уайлд?

— Давай лучше поболтаем о нашем капитане, мистере Мокке.

При ближайшем рассмотрении он пришел к выводу, что ее волосы нравятся ему не меньше, чем ее глаза. Ее цвет он определил приблизительно как китайский желтый.

— Не думаю, что я должна обсуждать своего начальника.

— Дорогая, он ведь и мой начальник. Объясни мне, каким образом английский морской офицер мог обзавестись такой фамилией?

— Его отец был польским дипломатом, который оказался в 1939 году в Лондоне и решил там остаться. Наш капитан учился в военно-морской школе в Дартмуте. Насколько я знаю, весьма успешно. У него есть один из этих маленьких забавных кортиков, которые дают лучшим ученикам в классе.

— А Уайтхолл, следуя своей обычной гениальной интуиции, решил, что морской курсант с хорошими отметками и восточноевропейским прошлым как нельзя лучше подходит для службы безопасности. Ну и как, тебе нравится на него работать?

Она пожала плечами:

— Не хуже, чем на мистера Кэннинга.

— Иначе говоря, ты едва его выносишь. Я с большим интересом почитаю твои мемуары. Но сейчас мы, кажется, должны поговорить о купальных костюмах.

— Если я правильно поняла, моя задача — помочь вам в покупке правильной одежды. «Хассон и Вемисс» очень щепетильны в своем выборе, а вкусы их закупщиков должны быть несколько консервативны. На самом деле я не так уж много могу рассказать о купальниках. Самый последний писк — это тюлевая сетка. Идея заключается в том, чтобы показать как можно больше, ничего при этом не открыв. Мистер Моель придерживается более продвинутых взглядов: он предпочитает топ-лесс.

— А что предпочитаешь ты — средняя английская домохозяйка?

— Тюль для Корнуолльской Ривьеры и топлесс — для Франции. У меня есть и то и другое.

— Разговор становится все интересней. Давай поговорим о твоем муже.

Она улыбнулась:

— Мы в разводе, мистер Уайлд. Собственно, никакого брака по-настоящему и не было, мы почти не жили вместе. Но сейчас мы с ним по-прежнему хорошие друзья, и в небольших количествах он бывает очень забавен. В прошлом году я провела с ним неделю в Корнуолле.

— Стало быть, тогда ты была в тюле. Никогда не слышал столь трагической истории.

— Почему?

— В основном потому, что я должен успеть на поезд, отходит в три часа. Но пока у нас еще есть время, почему бы тебе не называть меня по имени? Мне почему-то кажется, что это у нас не последняя встреча. Вопрос только в том, стоит ли нам торопиться?

Они купили дородный чемодан в «Уитли», доехали на метро до Оксфордской площади и прошлись пешком по Карнаби-стрит. Даже сейчас, в холодный февральский день, на углу Гэнтон-стрит толпились подростки, а их мотоциклы, застывшие вдоль улицы правильными рядами, напоминали коней кавалерийского полка, ожидающих, когда их оседлают всадники.

— Пожалуй, вот здесь, — решила Джулия и открыла дверь. — Мы сделаем вид, что моему мужу понадобились новые вещи.

Молодой человек за прилавком оглядел Уайлда с ног до головы и вытащил из-за уха карандаш. Тушь на его бровях была немного смазана.

— Ваши размеры?

— Сорок два в груди, тридцать два в талии, тридцать один в ногах.

— Не возражаете, если я проверю ваши мерки?

Он достал рулетку и опоясал талию Уайлда мерной лентой.

— Боже мой, боже мой. Когда вы в последний раз были у портного? — Он нахмурил брови. — Я рекомендую вам синий цвет. Французский рубчатый плис на один тон темнее цвета ваших глаз. Восемь пуговиц на двубортном пиджаке удачно скроют склонность к полноте.

— Милый, будь с ним помягче, — пробормотала Джулия.

— По-моему, вы меня просто дурачите, — сказал Уайлд. — Хотите сделать из меня клоуна? Я ни за что не напялю на себя эти тряпки.

— Уверяю вас, сейчас это самый модный крой, — заверил молодой человек. — Новая линия костюмов. Теперь насчет брюк. Полагаю, вы носите в обтяжку? К таким брюкам подойдут замшевые туфли. И конечно, меховая кепка.

— Ну вот, теперь мне совершенно ясно, что вы шутите.

— В Скандинавии сейчас все ходят в кепках с мехом, — прошептала Джулия. — Вы не должны отличаться от местных жителей. Кстати, кепки носят с опущенными ушами.

— Так, на шею наденем велюровый шарф. Между прочим, его очень удобно гладить. Вам я тоже рекомендую, мадам.

— Ладно, пусть будет велюровый шарф, — согласился Уайлд.

— Женщины будут к тебе липнуть, как пчелы к улью, — сказала Джулия. — У нас остался час до поезда, Джонас. Почему бы тебе не переодеться прямо здесь?

— Ты уверена, что меня не арестуют за непристойное поведение? Единственное место, где я буду чувствовать себя естественно в таком костюме, — это сцена «Ковент-Гарден».

— Ничего, под пальто все равно никто не заметит. А пока ты переодеваешься, я подберу второй костюм.

— Несомненно, это будет мелкая клетка, мадам, — уверенно заявил молодой человек. — Табачный цвет отлично подойдет к его смуглой коже. Добавим горчичную рубашку и белый воротник. Да, и еще галстук, мадам. Галстук — очень важная деталь.

Уайлд выглянул из-за шторки и улыбнулся:

— Я всегда ношу черный, дорогая. На тот случай, если вдруг кто-нибудь умрет. Это случается в самые неожиданные моменты.

— Что вам действительно нужно, так это парик, — глубокомысленно заметил молодой человек. — Ваша короткая стрижка, увы, давно вышла из моды. К тому же она не идет к вашей комплекции.

— Мне кажется, черный не очень сочетается с клетчатым рисунком, — сказала Джулия. — Но если ты думаешь, что так будет лучше… Нам нужна еще пара туфель.

— У меня как раз есть отличные коричневые ботинки с тупыми носами. Девять с половиной, не так ли? Как насчет нижнего белья?

— Узкое, в обтяжку, — сказала Джулия. — Осталась только пижама.

— Никогда их не носил.

Уайлд застегнул двубортный пиджак и оглядел себя в зеркало.

— Если до Эсбьерга меня не изнасилуют, я буду считать, что мне очень повезло.

Молодой человек упаковал клетчатый костюм:

— Что мне делать с вашей старой одеждой?

— Можете взять себе и носить дома, — предложил Уайлд.

— Уже половина третьего, Джонас. Нам надо торопиться.

Они взяли такси до Ливерпуль-стрит. Он поцеловал ее на прощание и почувствовал ее ответный поцелуй. Потом ее щеки порозовели, она отвернулась и отвела от себя его руки.

— Удачи, — прошептала она.

— Я не верю в удачу, дорогая. И знаешь что, оставь свободным вечер вторника. Я хочу пригласить тебя на ужин.

Глава 9

Уайлд всегда любил Северное море, даже в его самых худших ипостасях. Затаенная сила, прорывавшаяся в его мелких и крутых волнах, чем-то напоминала ему его собственный характер. В этот вечер море было абсолютно спокойным, пожалуй, таким он никогда его не видел. Ночь выдалась на редкость теплой, особенно для февраля, в небе не было ни облачка, и луна светила ярко и чисто, словно в тропиках. Сидя в застекленной галерее с послеобеденной сигаретой, он представлял, что плывет куда-нибудь в Кейптаун или в Нассау. Он подумал, что ему совсем не мешало бы расслабиться. Раньше, оставаясь наедине с самим собой — и с Северным морем, — он никогда не чувствовал себя таким напряженным. Он прислушивался к рокоту работающих где-то внизу машин, чувствуя, как мощь корабельных двигателей пронизывает своей вибрацией все судно. Он решил, что овладевшее им беспокойное чувство не имеет никакого отношения к заказанной ему работе. Подобные совпадения бывали и раньше; к тому же он вряд ли поймет, что происходит, если будет предаваться бессмысленной тревоге. В самом по себе задании тоже не было ничего такого, что могло бы вызывать беспокойство. По крайней мере, на первый взгляд ликвидация Гуннара Моеля казалась не более чем легкой прогулкой. Он не мог позволить себе роскошь углубляться в скрытые мотивы, которые стояли за этой миссией. Он должен был верить, что Шведский Сокол сам поставил себя в положение, которое представляет угрозу для Великобритании, и что, ступив на скользкую тропу, он прекрасно понимал, к чему может привести такой поступок.

Личность Моеля являлась для него загадкой, которую ему удастся решить только после приезда в Копенгаген. И все-таки что-то продолжало его тревожить. Ему уже случалось испытывать это чувство раньше, иногда он даже спрашивал себя, не сдают ли у него нервы. Например, вчера утром на какое-то мгновение он просто испугался, но потом без труда расправился с убийцей Кайзерита, проявив свое прежнее мастерство и хватку. Ему пришло в голову, что, может быть, он просто-напросто не любит перемен. В течение последних десяти лет он привык работать по-своему, не придерживаясь жесткого графика, как он работал с Балвером, Стерном и Рэйвенспуром. Ему давали место, имя, и больше ничего. Время и способ действия он выбирал сам; его секретным оружием было неистощимое терпение при разработке плана и стремительность в его реализации. Для отхода он использовал испытанные пути и полагался на группу поддержки. Других альтернатив у него никогда не было. Но теперь власть в отделе сменилась, и Мокка считал, что именно он, а не исполнитель должен принимать решения.

Уайлд придавил сигарету каблуком. Для него не было секретом, с какой неприязнью к нему относились те, кто его нанимал. Он знал, что вся эта компания военных из Уайтхолла смотрит на него так же, как на атомную бомбу, — как на что-то полезное для безопасности страны, но само по себе совершенно отвратительное. Он отвечал им взаимностью, с презрением глядя на их высокие зарплаты, пенсии по выслуге лет и страховые полисы. Но старая гвардия, по крайней мере, не понаслышке знала о той войне, которую они старались не допустить в будущем, Мокка же был слишком молод даже для того, чтобы участвовать в Суэцком конфликте. Он представлял собой тот тип кабинетного идеалиста, который Уайлд презирал больше всего. Однако сейчас и это чувство задевало его не слишком глубоко. Он думал о нем почти равнодушно. Какое бы отвращение Мокка ни питал к убийству как к орудию шпионажа, план по ликвидации Гуннара Моеля он разработал с профессиональной точностью.

Было уже девять вечера. Уайлд прошелся по верхней палубе, вынул из кармана вельветовую кепку, подарил ей прощальный поцелуй и выбросил за борт. Он спустился по лестнице вниз и сразу потерял чувство, что находится на корабле. Ничего морского не было в стенах кают, отделанных панелями из бука, ярких лампах, хорошеньких стюардессах и бокалах с ликерами, которые, не шевелясь, стояли на полированных столах. Он всегда думал, что датские паромы, курсировавшие через пролив, соответствовали понятию «плавучего отеля» еще в большей степени, чем «Куинс». Он взобрался на стул перед стойкой бара и заказал охлажденный «Дайкири». Достав сигарету, он посмотрел на нее с брезгливостью. Вообще-то «Балканское собрание» он считал одними из лучших сигарет на свете, но «Блэк рашн» не приводили его в восторг.

Рядом с ним сел человек:

— Меня зовут Льюис. Я торгую книгами.

Уайлд пожал ему руку. Льюис был почти такого же роста, как он, но на несколько лет старше и очень худощавый. У него были впалые щеки и редкие волосы. Глаза смотрели с грустью. Скорее всего, этого человека стоило запомнить, хотя бы потому, что он заговорил первым.

— А я Ист. Купальные костюмы.

— Одежда не по сезону. Как и ваш напиток, хотя выглядит он заманчиво.

— Еще две порции, — сказал Уайлд бармену. — А заодно попробуйте одну из этих сигарет.

Он всегда с трудом контролировал свое чувство юмора.

Льюис один раз затянулся, потом вынул сигарету изо рта и взглянул на нее.

— Не помню, когда я курил такие в последний раз. Очевидно, купальники — неплохой бизнес. У вас большой ассортимент?

— Я закупаю товар.

— В Копенгагене? Звучит как сказка. Но ведь вы не продадите модели Моеля в Великобритании. На юге Франции — может быть. Но в Борнмуте? Похоже, вы лет на десять опередили время.

— Всего на десять? — спросил Уайлд. — В ваших глазах будущее выглядит куда светлее.

Льюис улыбнулся:

— На самом деле я пессимист. Шлюзы уже открыты. Что вы думаете о «Морали обезьяны»?

Уайлд сморщился, словно откусил лимон.

— Боюсь, я никогда о такой не слышал.

— Это название книги, — мрачно сказал Льюис. — Значит, вы о ней ничего не знаете? А фирма считает, что это просто золотая жила. В прошлом году суд запретил ее за непристойное содержание. Это автобиографическая книга.

— Тогда это должно стать бестселлером, — сказал Уайлд. — Напечатано без купюр?

Льюис допил свой бокал:

— Вы схватываете на лету, Ист. Девушка, которая ее написала, утверждает, что в своей жизни она следует морали обезьяны. Как я уже сказал, книгу запретили в Англии. Но мы надеемся продать миллион экземпляров на континенте.

— Тогда следующую выпивку покупаете вы. И я не понимаю, почему вы еще не празднуете успех.

— Продавая такую муру? Скажите, вам нравится поэзия?

— Огден Нэш.

Льюис надкусил еще один лимон.

— Плохо продается. Я хочу сказать — серьезная поэзия. — Он вздохнул. — Значит, эта штука называется «Дайкири»?

— Охлажденный «Дайкири», — уточнил Уайлд. — А это очень большая разница.

— Два охлажденных «Дайкири», — сказал Льюис стюарду. Он взглянул через плечо Уайлда. — Сюда идет некая особа, которая наверняка вызовет ваш профессиональный интерес. Думаю, она будет отлично смотреться в купальнике топлесс от Моеля.

Уайлд оглянулся, потом встал. Он уже заметил эту женщину за обедом и пожалел о том, что едет на задание, а не возвращается обратно. Мысль, что она может быть частью приготовленной для него дороги к отступлению — что требовало для агента абсолютной незаметности, — даже не пришла ему в голову. Миссис Морган-Браун обладала настолько красивым и утонченным лицом, что оно казалось почти нереальным, особенно в обрамлении длинных пепельных волос, которые спускались из-под ее белого тюрбана и волнами ложились на плечи, укутанные белоснежной норкой. Ее платье было из белой шерсти, туфли и сумочка — из белой кожи, чулки — из белого нейлона. Этому костюму соответствовали бледные щеки и губы, похожие на замороженный коралл. У нее были серые глаза, опушенные черными ресницами по кайме набеленных век. Увидев ее холодный взгляд, он без колебаний выбрал для нее льдисто-синий цвет. К сожалению, подумал он. Она была невысока ростом, но ее фигура под открытой норкой, несомненно, великолепно смотрелась бы в узком бикини.

— Прошу прощения, джентльмены, — сказала она и, слегка нахмурившись, перевела взгляд с Уайлда на Льюиса. — Я ищу мистера Иста.

У нее оказался высокий голос, и, хотя в ее речи не было ни малейшего акцента, она не была англичанкой.

— Ист — это я, — сказал Уайлд.

Она сняла перчатки.

— Меня зовут Ингер Морган-Браун, мистер Ист. Мой кузен Вальтер попросил меня вас разыскать. Ведь вы с ним друзья, не так ли?

Ее взгляд скользнул по двубортному пиджаку Уайлда, и она нахмурилась еще больше.

Уайлд пожал ее маленькую сухую руку:

— Ах да, конечно, Вальтер. Мы с ним как-то вместе путешествовали. Это мистер Льюис. Он торгует книгами.

— Мы пьем «Дайкири», — сказал Льюис. — Можно вас угостить?

— Буду вам очень признательна. Мой муж предпочитает шерри. — Она кивнула двум стюардам, стоявшим у выхода на прогулочную палубу. — Хотя по вечерам мы обычно гуляем, а не пьем.

Уайлд и Льюис переглянулись, увидев приближавшуюся к ним кресло-коляску. Кристофер Морган-Браун на вид был по меньшей мере вдвое старше своей жены, с плохо причесанными седыми волосами и длинной бородой; он сидел глубоко в кресле, укрытый тремя пледами, несмотря на то, что в баре было тепло. Борода с трудом позволяла разглядеть его лицо с сильным загаром и резкими чертами, но его зеленые глаза поражали своей живостью.

— Достаточно, благодарю вас, — сказала Ингер Морган-Браун стюардам.

Она наклонилась, чтобы откинуть в коляске тормоз.

— Кристофер, это мистер Ист, друг Вальтера. А это мистер Льюис. Они приглашают нас выпить вместе с ними.

— Ты уверена, что это будет удобно, дорогая? — Голос Моргана-Брауна был хриплым и чуть слышнее шепота.

— У моего мужа сильнейший артрит, — объяснила Ингер Морган-Браун. — Он может передвигаться только в коляске.

— Какое несчастье.

Уайлд помог ей освободиться от норки; его ноздри наполнил запах духов «Диорама».

— Я справлюсь, мистер Ист. Я отлично сам справлюсь, — запротестовал Морган-Браун.

— Он терпеть не может, когда приходится беспокоить других людей, — объяснила его жена. — Поэтому обычно он предпочитает есть в своей каюте.

— Ты хотела сказать — когда другим людям приходится беспокоить меня? Они и сами помочь себе не могут, эти бедные дурачки. Кого мне жаль, так это мою Ингер. Она столько времени проводит со всеми этими перевозками и маневрами.

— Ты же знаешь, мне это нравится, мой милый. — Она села рядом с Льюисом. — А какие книги вы продаете, мистер Льюис?

Морган-Браун отхлебнул свой шерри.

— С другой стороны, это придает ее жизни определенную целенаправленность, не правда ли, мистер Ист? Вот чего не хватает современному поколению. У них нет цели в жизни.

— Это ваша первая поездка в Данию? — спросил Уайлд.

— О, совсем нет. Моя мать была датчанкой. У меня есть там бизнес, так же, как и в Гамбурге, в Хельсинки и в Стокгольме. Может быть, на вид я старая перечница, но голова у меня еще работает.

— Вы когда-нибудь читали стихи? — спросил Льюис у миссис Морган-Браун.

Она улыбнулась:

— Кто знает много, тот подобен Богу, мистер Льюис. Но у меня есть и другие любимые поэты, кроме Китса.

— Мне кажется, миссис Морган-Браун была бы не против, если бы вы ей подарили один экземпляр «Морали обезьяны», — сказал Уайлд. — А сейчас вы совершаете деловую поездку, мистер Морган-Браун?

Кристофер Морган-Браун пожал плечами, — этот жест казался более свойствен молодому субъекту, нежели человеку его возраста.

— Не совсем. На самом деле я вполне бы мог управлять своими делами и из Лондона, но мне нравится путешествовать. Правда заключается в том, что Скандинавия в феврале стимулирует мои силы, тогда как Лондон кажется мне просто унылым. Так что уик-энд в Копенгагене — это хорошее средство укоротить зиму. Мы вернемся назад во вторник.

— А что такое «Мораль обезьяны», мистер Льюис? — спросила Ингер Морган-Браун.

— Боюсь, мистер Ист просто отпускает шутки на мой счет, — ответил Льюис. — Я бы предпочел поговорить о Китсе.

— А я бы предпочла еще один «Дайкири», мистер Льюис.

— Вы когда-нибудь летали самолетом? — спросил Уайлд у мистера Моргана-Брауна.

— Нет, ненавижу летать.

— А где вы собираетесь остановиться в Копенгагене? Простите, если я излишне любопытен.

Морган-Браун улыбнулся:

— Вы действительно слишком любопытны, молодой человек. Но я не вижу в этом ничего плохого. Обычно мы останавливаемся в гостинице «Фредерик Христиан». Загляните к нам как-нибудь в воскресенье вечером, и мы угостим вас выпивкой. Ты ведь не будешь против, Ингер?

— Разумеется нет, мой милый. И вы тоже приходите, мистер Льюис.

— Вы очень любезны, — сказал Льюис.

— Так вы придете? — спросил Морган-Браун. — О, это замечательно. Мы будем ждать этой встречи. Всегда приятно пообщаться с англичанином, когда находишься в чужой стране.

— Спасибо, но я не думаю, что моему мужу следует пить еще шерри, мистер Льюис, — сказала Ингер Морган-Браун. — Сегодня прекрасная ночь, не правда ли? Но все почему-то считают, что в этом году выдалась ужасная зима.

— Вся Балтика промерзла до костей, — мрачно заметил Льюис. — А мне еще предстоит ехать в Хельсинки.

— Вас совсем не беспокоит холод, мистер Морган-Браун? — спросил Уайлд. — Мне кажется, если корабли начнут замерзать во льдах, а поезда будут повсеместно задерживаться, это может иметь очень серьезные последствия. По крайней мере, меня это выведет из себя. Впрочем, я всегда тороплюсь.

Кристофер Морган-Браун изобразил одну из своих натянутых улыбок.

— Меня это нисколько не беспокоит, мистер Ист. Я бывалый путешественник. Кроме того, я в очень хороших руках. Ингер заботится обо всем. Правда, Ингер?

— Разумеется, милый. Но мне кажется, с тебя уже довольно впечатлений на этот вечер. Стюард! Вы не поможете мне с коляской?

— Позвольте мне, — оживленно вскинулся Льюис.

— Мы справимся, не беспокойтесь.

Ингер Морган-Браун перекинула норку через руку.

— Еще совсем рано, — сказал Уайлд. — Может быть, вы позволите вашей жене присоединиться к нам чуть позже, чтобы пропустить стаканчик на ночь?

— С удовольствием, мистер Ист, — отозвалась, не скрывая радости, Ингер. — Как только уложу своего мужа.

Глава 10

— Очаровательная девушка, — сказал Льюис. — Не помню, когда я в последний раз встречал женщину, которая могла бы процитировать Китса.

— Вы считаете это большим достоинством? — спросил Уайлд. — Тогда, может быть, позволите и мне сегодня вечером немного повысить свой культурный уровень?

— Если для вас это так важно. — Льюис допил свой бокал. — Хотя вообще-то она замужем.

— О, я уверен, мистер Морган-Браун придерживается широких взглядов. Я советую вам предпринять что-нибудь в отношении нее, когда мы прибудем в Копенгаген. Например, сводить ее в оперу.

— Надеюсь, я не прерываю деловой беседы?

Ингер Морган-Браун оставила внизу накидку и головной убор, но по-прежнему была с сумочкой.

Они встали.

— К сожалению, мистер Льюис собирается нас покинуть.

— Вы уходите, мистер Льюис? Как жаль.

— Завтра утром в Эсбьерге у меня будут дела, поэтому мне надо как следует выспаться. Но я задержусь в городе и постараюсь воспользоваться вашим любезным приглашением.

— Буду очень рада. Кстати, может быть, вы оставите мне один экземпляр этой книги… «Мораль обезьяны», если не ошибаюсь?

Она села рядом с Уайлдом:

— Вы не говорили, чем вы занимаетесь, истер Ист…

— Пляжные костюмы, — ответил он и испытующе взглянул на Ингер.

— Значит, вы едете на зимний показ Гуннара Моеля? Это очень интересно. Он создает чрезвычайно оригинальные модели.

— Только не говорите, что вы носите один из его купальников…

— Разумеется, ношу. Правда, мне редко представляется возможность его надеть.

— Вы должны быть щедрее к нам, недостойным мужчинам. Кофе «Кирш» вам подойдет?

— Кажется, я никогда его не пробовала. — Она пригубила из чашки и кивнула. — Что ж, неплохо. Вы на редкость гостеприимны.

— К вашим услугам. Скажите, вы датчанка или шведка?

— Я должна вас разочаровать, мистер Ист. Я родилась в Дрездене.

— Никогда бы не подумал.

— Я не единственный человек, которому это удалось, уверяю вас.

— Я имею в виду ваш английский. Вы прекрасно говорите.

— В этом нет ничего удивительного. Кроме того, я говорю на всех скандинавских языках, а также на французском, итальянском, русском и венгерском, не говоря уже о своем родном немецком, причем делаю это с равной легкостью. Начиная с четырех лет.

— Как Фрэнсис Галтон?

— Надеюсь, что лучше, чем Фрэнсис Галтон. В детстве его успехи были действительно впечатляющими, однако свой главный труд о способностях разума он написал, когда ему было уже за сорок. Моя же работа почти уже закончена, хотя мне всего тридцать два.

На ее лице не было заметно ни капли юмора. Уайлд спросил себя, смеялась ли она вообще хоть раз в своей жизни. Единственное, чем она его одарила, — это легкой улыбкой, как снисходительная мать, беседующая со слаборазвитым ребенком.

— Обычно таких людей, как я, называют гениями.

— Звучит просто ужасно. И давно вы это поняли?

— Вы думаете, что я… как это говорят по-английски? Что я приукрашиваю? Между тем я использую слово «гений» просто для сравнения, поскольку оно соответствует моему коэффициенту интеллектуального развития, который составляет сто восемьдесят три балла. А сколько у вас?

Уайлд кивнул стюарду:

— Я думаю, нам надо пропустить еще по стаканчику. Честно говоря, я понятия не имею, какой у меня коэффициент интеллекта, миссис Морган-Браун. Думаю, он оставляет примерно половину от вашего. Пусть будет, скажем, семьдесят пять.

— Это означает, что вы умственно отсталый.

— Ах, так вот, значит, в чем проблема? А я всю жизнь не мог понять, что со мной не так. Но если уж мы начали обсуждать столь интимные проблемы, может быть, пора покончить с «мистером» и «миссис»?

— Меня зовут Ингер.

— Майкл.

— Иудейское имя, означающее «тот, кто любит Бога». Для друга Вальтера это звучит весьма парадоксально. Ну что ж, Майкл, чем бы вы хотели заняться в этот вечер?

— Я как раз рассчитывал, что вы меня об этом спросите, — сказал Уайлд. — Но здесь очень уж многолюдно, а на верхней палубе, пожалуй, слишком холодно. В каюте у меня есть бутылочка отличного вина.

— Салон скоро опустеет. Вы играете в шахматы?

— Это моя любимая игра.

— Прекрасный способ провести время. У меня в сумочке лежит карманный набор. Мы можем сесть вон за тем столиком. Там будет спокойно.

Они пересели, и Уайлд перенес напитки. Ингер поставила на столик маленькую доску:

— Хотите играть белыми?

— Лучше вы.

— Хорошо, вы можете играть за белых во второй партии.

Она уперлась локтями в колени, наклонилась, сосредоточенно глядя на доску, и на лбу у нее появилась легкая морщинка. Она пошла пешкой от короля. Уайлд предложил сицилийскую защиту и вскоре обнаружил, что против него развернули дебют Эозина. Через пятнадцать ходов, потеряв королевскую пешку и поставив под удар одновременно короля, ферзя и слона, он сдался. На протяжении часа, пока длилась игра, Ингер сидела неподвижно, наклонившись вперед, уперев локти в колени и приподняв плечи, с бесстрастным выражением лица, если не считать слегка нахмуренных бровей, и лишь время от времени протягивала руку, чтобы передвинуть фигуру. Когда он проиграл, она подняла голову:

— Теперь ваша очередь играть белыми.

— А стоит ли? Я чувствую себя как опозорившийся мальчишка.

Сказав это, он почувствовал, что говорит уже без всяких шуток.

Она откинулась на стул и одарила его одной из своих холодных улыбок.

— У вас нет причин расстраиваться. Вы довольно хороший игрок. — Она задумчиво потерла подбородок. — Ваш десятый ход пешкой на Ь5 был лишним, вместо этого следовало разменять слонов. А когда вы отступили конем на e8, это была грубейшая ошибка. Вы могли бы разменять пешки и попытать счастья в центре, хотя белые все равно бы выиграли. Эта игра повторяет партию, сыгранную гроссмейстером Гелларом и гроссмейстером Васюковым на советском чемпионате… кажется, в пятьдесят первом году. Или в пятьдесят втором. Тогда у меня был сложный период, и я не могла уделять шахматам столько времени, сколько сейчас. Однако вы играли не так хорошо, как гроссмейстер Васюков.

— А вы, конечно, играли гораздо лучше, чем гроссмейстер Геллар. По-вашему, я могу улучшить свою игру?

— Конечно можете. Разумеется, только в том случае, если вы готовы уделять этому достаточное время. У вас пробел в теории дебютов, а это требует изучения и практики. К сожалению, у меня не было возможности оценить ваши действия в эндшпиле, но, как правило, в таких случаях все решает опыт. С тактической точки зрения вы сделали только две ошибки, о которых я упомянула. Вообще, мне кажется, ваша главная проблема заключается в психологическом подходе. Шахматная игра — это довольно интересный психологический тест. По-моему, Майкл, вы действуете слишком осторожно, сразу уходите в глухую оборону и не торопитесь атаковать. В шахматах как в жизни, а в жизни как на войне, не правда ли? Если вы хотите преуспеть, вам надо действовать более решительно.

— Вы совершенно правы, — согласился Уайлд. — Не могу вам передать, как меня ободрила ваша оценка. Еще пять минут назад я серьезно сомневался в своем будущем. Скажите мне, что вы знаете о Льюисе?

Она заново расставила фигуры.

— Судя по вашим же словам, он продает книги. Кроме того, любит поэзию.

— Он присосался ко мне, как пиявка.

— Вы довольно заметный человек, Майкл. Даже привлекательный, если свет падает удачно. — Она снова бросила взгляд на его двубортный пиджак. — Все при вас, как говорят англичане. Я никогда не видела мистера Льюиса до сегодняшнего вечера. Несмотря на то, что езжу этим маршрутом уже много лет.

— И это меня тоже беспокоит. Можете считать меня чересчур нервным субъектом, если хотите. Вам, кстати, не кажется, что вы привлекаете к себе слишком много внимания?

— В свое время эту идею использовал Эдгар По в «Похищенном письме». — Она стряхнула пепел. — Никому не придет в голову искать что-то серьезное в такой парочке, как мы с Кристофером.

— Я хотел бы поговорить и о Кристофере.

Она резко смешала фигуры, захлопнула сложенную доску и убрала ее обратно в сумочку.

— Я расскажу вам о Кристофере, Майкл, а вы будет слушать меня очень внимательно. Мне сказали, что на обратном пути из Копенгагена у вас будет мало времени, поэтому чрезвычайно важно,-чтобы вы точно знали, что вам нужно делать. Вы придете к нам в воскресенье вечером. Таким образом, мы убьем сразу двух зайцев: я ознакомлю вас с расположением нашего номера, и вас увидят служащие гостиницы. В понедельник вечером Кристофер и я ляжем спать очень рано, сразу после ужина. Не позже девяти часов. Когда вы выполните свое задание, возвращайтесь в гостиницу, и постарайтесь сделать это как можно незаметней. Это большой отель, и двери в нем никогда не закрываются. Приходите к нам в номер. Если вас кто-нибудь заметит, то, скорей всего, вспомнит, что уже видел вас раньше, и решит, что вы здесь живете. Не входите в номер, если встретите в коридоре людей, но при благоприятных обстоятельствах не теряйте времени зря. Дверь будет открыта. Полагаю, вам уже приходилось делать такие вещи раньше.

— Входить и выходить из женской спальни ночью? Это история всей моей жизни.

Она не улыбнулась.

— Как только вы окажетесь внутри, я вас загримирую, и вы займете место Кристофера в коляске. Как вы знаете, мы уезжаем из Копенгагена во вторник утром. Обратный путь не составит больших проблем. Кристофер почти не выходит из своей каюты, и он редко бывает таким общительным, как сегодня вечером. Команда корабля хорошо знает нас и его привычки. Как, по-вашему, это достаточно исчерпывающая информация?

— Пожалуй, да. А что насчет бедного старины Кристофера?

— Кристофер покинет гостиницу в понедельник вечером. Как только мы ляжем спать.

— Каким образом?

— Разумеется, на своих двоих. Он вовсе не прикован к коляске и совсем не стар. На самом деле он на год моложе меня. Он снимет свою бороду и будет выглядеть совершенно по-другому.

— И кто же он на самом деле?

Она вытянула левую руку. На ее запястье был широкий платиновый браслет.

— Мой муж. Мы изменили только дату рождения в его документах.

— И это действительно работает?

— Это срабатывает уже много лет. Наша легенда тщательно разработана. Мы с Кристофером совершили несколько поездок туда и обратно сразу после его вымышленного артрита, не делая при этом никаких подмен. Потом мы съездили еще несколько раз, забирая вместо Кристофера других людей, не подвергавшихся никакой опасности, чтобы опробовать его возвращение в Англию и надежность моего прикрытия. Никому ни разу даже в голову не пришло в чем-то нас заподозрить. Мы почти совершенны.

— Готов в это поверить. Объясните мне, как такого очаровательного гения, как вы, угораздило заняться столь своеобразным бизнесом?

— Мы сможем поговорить об этом на обратном пути. Вы уверены, что не хотите отыграться?

— Боюсь, что нет. Уверенность в себе является необходимым условием моей профессии, а когда я играю с вами в шахматы, от нее почти ничего не остается.

— Очень здравое рассуждение. — Она встала из-за стола. — Спасибо за приятно проведенный вечер. Да, насчет завтрашнего дня: в поезде мы с Кристофером всегда ездим в отдельном купе. Будет лучше, если во время поездки вы станете держаться от него подальше.

— Если вы на этом настаиваете. Но в таком случае я считаю, что нам просто необходимо распить бутылочку моего вина. Чем больше я вас узнаю, тем больше уверенности испытываю в своем будущем.

На ее губах снова появилась легкая улыбка.

— Насколько я понимаю, вы находите меня сексуально привлекательной.

— Как и всех своих жен — включая тех, кто продержался только пару дней.

— Причина лежит гораздо глубже. Подсознательно вы раздражены тем, что проиграли в шахматы, и теперь хотите утвердить надо мной свое мужское превосходство. Вы производите впечатление сексуально опытного мужчины. Вы уверены, что сможете заставить меня испытать оргазм, и после этого я стану вашей рабой. Самое скверное, что во многих случаях мужчины, занимающие эту позицию, оказываются совершенно правы. Такова слабость моего пола — мы стремимся свести свои чувства и самих себя к одной линии жизни, к одному мужчине. Тем самым мы добровольно сужаем свои возможности и лишаем себя нашего внутреннего интеллектуального превосходства. И что мы получаем взамен? Разве не сказал один известный американский психоаналитик, что удовольствие от секса сравнимо с тем, которое мы испытываем, например, всего-навсего чихнув?

— Мне кажется, вы не совсем правильно его поняли. Кинси говорил, что чихание является единственным физиологическим циклом, сравнимым с сексом. Хотя возможно, что вы являетесь противником и того и другого.

— Думаю, вам надо честно признаться самому себе, что единственное удовольствие, которое вы хотите от меня получить, — это удовлетворение вашего мужского эго. Я оставлю вам свидетельство своей неудержимой страсти.

Она наклонилась над ним так, словно хотела поцеловать его в щеку, но вместо этого опустила голову еще ниже и укусила его в шею. У нее белые острые зубы; он почувствовал сильную боль.

— Вот отметина, которую оставила вам Ингер Морган-Браун. Теперь вы сможете предоставить мистеру Льюису доказательство своей победы.

Глава 11

В Дании всю дорогу мело. Несмотря на это, Ютландия казалась ареной стихийного бедствия: минувшая зима не прикрыла ее достаточным слоем снега, и теперь черная земля выглядела мертвой и бесплодной, а домашние животные были надежно укрыты в своих хлевах. Скандинавские почтовые открытки с заснеженным пейзажем неожиданно стали напоминать Юкон. Уайлд напомнил себе, что теперь он попал в мир замкнутой жизни, где люди и животные неохотно и только в случае необходимости покидают безопасное тепло своих домов. Выходя из поезда на Центральном вокзале в Копенгагене, он вспомнил забытое ощущение зимы, когда вместо воздуха вдыхаешь почти чистый нашатырь и открытые уши пылают на морозе. Он прикинул, что сейчас градусов десять ниже нуля. Ему пришло в голову, что он уже давно не имел дело с настоящим холодом — лет шесть с тех пор, как ему пришлось переходить через чешскую границу. Но шесть лет назад он был и крепче и моложе. Он взглянул на платформу и увидел двух носильщиков, боровшихся с коляской Кристофера Моргана-Брауна, и Ингер, которая давала им указания. Она не смотрела в его сторону.

— Мистер Ист? Меня зовут Стефан, я шофер мистера Моеля. Не возражаете, если я возьму ваш чемодан?

Стефан оказался низенький и толстый, с седой бородкой. У него были пухлые пальцы и неторопливые движения.

Уайлд проследовал за ним по ступенькам лестницы во внутренний двор, где на снегу с похоронной торжественностью стоял черный «мерседес».

— Как вам эта погодка?

— О да, погода совсем неважная, — сказал Стефан. — А в Стокгольме, куда мы ездили на прошлой неделе, было еще хуже. Минус сорок. Сильный мороз. Это плохо для бизнеса. Но нам ехать совсем недалеко.

Вот и хорошо, подумал Уайлд: он намного лучше знал прибрежную зону с ее уютными обшарпанными барами, чем остальную часть города, большая часть которой терялась в неизвестности. Набеги шведов и бомбардировки англичан лишили его явных примет возраста; в обилии красного кирпича у большинства зданий было что-то отдававшее захолустьем и предместьем, неисчислимые церкви подавляли и сбивали с толку своим количеством. Но теперь он приехал сюда по делу, а знание местности всегда полезно. Стефан повернул налево с Банегаарда на Гаммель-Конгвей, потом еще раз налево. Мороз прогнал прохожих с улиц, и ночные огни в одиночестве играли в свой безмолвный калейдоскоп. Уайлд решил, что они недалеко от замка Фредериксберг, когда Стефан свернул с бульвара в боковую улицу. Краем глаза он успел заметить какое-то огромное квадратное здание, возвышавшееся над улицей, и машина въехала в подземный гараж. Стефан прорулил по центральному проходу и притормозил у стальных дверей. Несмотря на поздний час, в гараже было полно машин.

— Магазин еще открыт? — спросил Уайлд.

— Только что закрылся. Но магазин занимает только пять первых этажей, выше находится ресторан и два этажа офисных помещений.

Электронный датчик сработал, открыв стальные двери, и они въехали в меньший по размерам зал, где сейчас стоял только красный «сандерберд». Стефан выключил зажигание, и двери мягко сомкнулись за спиной.

— Апартаменты Гуннара расположены на двух верхних этажах. Лифт доставит вас прямо туда. А я присмотрю за вашими вещами, мистер Ист.

Уайлд нажал на кнопку лифта. Кабинка поднималась с утробным звуком, по сравнению с улицей в ней было почти жарко. Тепло обволакивало его, как невидимое облако. Двери бесшумно отворились, и он вышел в вестибюль. Ковер был темно-синим, стены и потолок — ослепительно белыми. Открытая двойная дверь вела в просторный зал. Ковер здесь был уже красно-коричневым, но стены и потолок остались белыми. В углу стоял большой камин, очевидно, только для украшения. Кресла были сделаны по дизайну Ле Корбюзье: хромированные рамы, обтянутые черный кожей, достаточно комфортные, чтобы на них можно было спать. Холодильник в коктейль-баре был, наверно, самым большим из всех, какие он когда-либо видел; рядом стоял музыкальный автомат. Внешняя стена представляла собой двойное стекло, за которым, не будь сейчас снега, открылся бы прекрасный вид на Копенгаген. Однако даже он вряд ли смог бы затмить висевшие в комнате картины: хотя Уайлд не был знатоком импрессионистов, он узнал двух Модильяни, Боннара и Писсарро. В вазах стояли свежие цветы; их запах наполнял горячий, неподвижный воздух зала и делал его похожим на оранжерею.

Он снял пальто, закурил сигарету и стал рассматривать фигурки из мейсенского фарфора, стоявшие в застекленном шкафу справа от окна. В том, что находился слева, стояли китайские статуэтки эпохи Танг. Он спросил себя, что оплачивается лучше: купальники или шпионаж? Он повернулся, услышав, как открылась внутренняя дверь.

В комнату вошла высокая женщина с большой грудью и узкими бедрами, темноволосая, весьма самоуверенная на вид. Обращали на себя внимание короткая стрижка и чрезвычайно живые глаза, подчеркнутые ярким макияжем. На ней был белый костюм и плетеные сандалии на каблуках.

— Мистер Ист? Простите, что не встретила вас сразу. Честно говоря, из-за этой отвратительной погоды мы понятия не имели, когда придет ваш поезд.

Ее английский был хорош. Она высоко держала плечи; чулки на ее ногах сидели как вторая кожа.

— Меня зовут Хельда Петерсен. Садитесь, пожалуйста. Сухой мартини вам подойдет?

— Я предпочел бы «Бижу».

— Чудесная идея. Я тоже к вам присоединюсь. К сожалению, у нас нет настойки на апельсиновых корках.

— Поскольку все остальное у вас, похоже, есть, я остановлюсь на «ангостуре» [3].

Она рассмеялась, издав низкий горловой звук, и села рядом с ним на канапе. Они чокнулись бокалами.

— За ваш приезд. Надеюсь, нам удастся вам что-нибудь продать.

Она вынула сигарету и наклонилась, чтобы прикурить от его зажигалки. При этом она скорее качнулась, чем двинулась. Он подумал, что ее цвет может быть императорский зеленый.

— Я слышу Гуннара, — сказала она.

Ему показалось, что в ее голосе прозвучало облегчение.

Он встал и повернулся лицом к лифту. Он старался вести себя так, как вел бы себя Майкл Ист, хотя в этой ситуации, наверно, встал бы в любом случае. На вошедшем мужчине был двубортный костюм из синего мохера, по фигуре это был рослый человек, на несколько дюймов выше Уайлда, с узкой талией, прямой как штык спиной и широкими, крепкими плечами. Его лицо уже начало стареть, но кожа выглядела свежей и упругой, а красота юности, казалось, все еще осеняла его высокий лоб, прямой нос, полные губы и твердый подбородок. У него были густые седые волосы. Он носил темные очки, с левой дужки которых свисала цепочка, тянувшаяся к его нагрудному карману. Он смотрел поверх головы Уайлда. От внезапной догадки у Уайлда побежали мурашки по спине. Он взглянул на Хельду, и та подтверждающе кивнула. Гуннар Моель без труда пересек комнату, не задев никаких предметов. Но он был слеп.

— Мистер Ист! — Его голос, звучал раскатисто и гулко; рукопожатие было сухим и сильным. — Рад вас видеть. Я уже начал волноваться, опасаясь, не придется ли вам разбить лагерь где-то по дороге. Если вы не против, я буду звать вас Майклом, а вы меня Гуннаром. Можно я вас ощупаю?

Уайлд снова вопросительно посмотрел на Хельду и получил еще один легкий кивок.

— Конечно, пожалуйста, — сказал он.

Гуннар Моель остановился перед ним, твердыми пальцами потрогал его подбородок, потом перешел выше к носу и ушам, провел ладонью по макушке Уайлда, а потом обеими руками оценил ширину и крепость его плеч.

— Да, — сказал он. — Майкл. А теперь расскажите мне, хорошо ли прошло ваше путешествие? Насколько я понимаю, поезд опоздал. Просто ужасно. Но Стефан вас встретил? Это хорошо.

У него была теплая улыбка.

— Хельда уже предложила вам выпить? Хорошо. Прекрасно. Я думаю, Майкл не откажется от еще одного бокала, Хельда. Что вы пьете?

— «Бижу», — сказал Уайлд.

— Это коктейль, — объяснила Хельда. — Его делают из джина, зеленого шартреза, сладкого вермута и горьких настоек.

— Коктейль, — задумчиво сказал Гуннар и улыбнулся Уайлду. — Давно я не пил коктейлей. В Швеции мы пьем только шнапс и «Приппс». Мы весьма консервативны в своих вкусах. Но сегодня я буду пить «Бижу», Хельда. Мне ужасно жаль, Майкл, но мы уже поужинали. Ранний ужин — еще один варварский обычай шведов. Но я уверен, что Хельда приготовит вам сандвичи.

— Прямо сейчас, Гуннар? — спросила она уже от бара.

— После того, как мы выпьем. Это ваш первый визит в Данию, Майкл?

— Однажды я уже приезжал сюда, но это было давно, лет десять назад. В Копенгагене я был совсем недолго. Проездом по пути в Стокгольм.

— О, Стокгольм. На свете нет другого такого места, как Стокгольм. Это король городов, Майкл. Мой город. Что касается Хельды, то она уже стала копенгагенкой. Цивилизованная красота Малара для нее потеряна, и теперь она считает, что все лучшее, что есть на свете, начинается и заканчивается среди ее церковных шпилей.

Он обошел вокруг канапе и направился к окну. Не успев переварить первый шок, Уайлд испытал второй. Гуннар Моель передвигался по комнате с неестественной прямотой, почти как деревянная фигурка, подвешенная за плечи на ниточках, хотя в его рукопожатии не было никакой подагрической неловкости.

— Снег валит гуще, чем обычно, — сказал он. — Я могу это слышать, Майкл. У меня очень острый слух. Похоже, сегодня разыгралась настоящая метель. Завтра, возможно, небо прояснится. В ясную погоду из этого окна открывается превосходный вид. Но нынешняя зима просто безнадежна. Я уверен, вы уже об этом слышали, потому что все вокруг только и говорят, что о плохой зиме. Действительно, я не припомню такой плохой зимы, несмотря на свой солидный возраст. Я не говорю уже о том, как неблагоприятно это сказывается на розничной торговле. С другой стороны, чем хуже обстоят дела снаружи, тем лучше идет работа внутри.

Он сел рядом с Уайлдом. В этой позе, когда двигались только руки, его скованность была почти не заметна. Но даже теперь, когда он сидел, спина у него была слишком прямой, и в каждом жесте чувствовалась какая-то преувеличенная точность. Уайлд подумал, не носит ли он хирургический корсет. Но хирургические корсеты не поднимаются так высоко, они заканчиваются на спине чуть ниже лопаток.

— За выпивкой мы поговорим о моей работе, Майкл, а потом вы, наверно, захотите пройти к себе, переодеться и принять душ. Но только не ложитесь спать. О нет, нет. Где угодно, но не в Копенгагене. Вы играете в бридж?

— Время от времени.

— Хорошо. Прекрасно. Мы сыграем один роббер после того, как вы перекусите. Я каждый вечер играю в бридж. И при этом болтаю без умолку. Как видите, я с вами откровенен, Майкл, и честно вас предупредил. Почему бы и нет? Это моя жизнь, Майкл. Я считаю себя счастливым человеком. Я люблю женщин. Всех женщин, даже тех, кого природа обделила красотой, хотя я могу ценить красоту не хуже любого другого мужчины. И я трачу свою жизнь на то, чтобы находить все новые способы и средства, благодаря которым женщина может выглядеть красивей, чем она на самом деле. Или, скорее, чтобы помочь им реализовать свою красоту. Это вовсе не банальность, Майкл. По своей натуре я не кутюрье. Кутюрье не видят в женщинах живых людей, для них они всего лишь вешалки, на которые можно напяливать всякие вздорные и нелепые наряды. А я больше всего забочусь о самих женщинах, не правда ли, Хельда?

Женщина уже сидела в кресле напротив, тесно сжав колени, поставив локти на подлокотники и прихлебывая из бокала.

— Да, Гуннар, — послушно ответила она.

Гуннар, довольный, улыбнулся, повернувшись в ее сторону. Когда он улыбался, его лицо вспыхивало таким светом, словно никаких неприятностей на свете уже не существовало. Уайлд подумал, что жизнь полна неприятных сюрпризов. Ему никогда не приходилось убивать только половину человека. Причем половину, которая чувствует себя такой счастливой.

— Хельда — моя топ-модель, — продолжал Гуннар. — В этом бизнесе нет никого лучше нее. Я разрабатываю свою одежду специально под нее, хотя она не является типичным примером моих будущих клиенток. Она слишком хороша. Вы так не находите, Майкл?

— О, разумеется, вы правы, — сказал Уайлд.

Гуннар похлопал его по колену:

— Лучше всего она выглядит обнаженной. Завтра я вам это покажу. Но обожать Хельду — лишняя трата времени. Ее появление на пляже становится общественной угрозой. Однако моя настоящая задача — создавать одежду для самых обыкновенных девушек, которые лежат на пляже рядом с ней. В конечном счете я должен представлять ее всего лишь одной из сотен девушек, среди целой толпы Хельд. Потом я снова сосредоточиваю свое внимание на настоящей Хельде, и все начинается сначала. Это бесконечно решаемая задача, как вопрос о Боге или мироздании. Вот почему она меня так захватывает. Когда-то все начиналось с простого хобби, но теперь это стало моей жизнью. Меня радуют даже те правила и ограничения, внутри которых мне приходится работать. Они существуют, эти правила, тут ничего не поделаешь, — все эти никчемные условности, которые придумывают стыдливые педанты, чтобы успокоить лицемеров и ханжей. Неплохо, верно? Я хорошо говорю по-английски, как вы считаете? Я все стараюсь делать хорошо. Я думаю, вам понравятся мои модели, Майкл.

— Не сомневаюсь, что лично мне они понравятся, — сказал Уайлд. — К сожалению, «Хассон и Вемисс» интересуют только линии прет-а-порте.

— Все мои разработки годятся для массового производства. Боюсь, вы никогда не изучали с достаточным вниманием женскую фигуру. Иначе вы бы поняли, что все данные, которые определяют ее красоту или, наоборот, ее отсутствие, сводятся всего к десятку точно измеряемых показателей. Мы сможем поговорить об этом позже. Но пока вернемся к Хельде. Как я могу подчеркнуть ее красоту, скажем, на завтрашнем показе? К чему мне попусту тратить время? У нее есть норковая шуба и норковая шапка. Пусть она их носит, а вниз надевает какое-нибудь поношенное тряпье. Ничего другого я не могу сделать ни для нее, ни для любой другой женщины. Для того, чтобы ходить по улице зимой, лучшей одежды не существует. Облачите в норку красивую женщину, и она станет богиней. Наденьте норку на привлекательную женщину, и она станет красавицей. А если женщина совсем уж некрасива, в норке она будет по крайней мере привлекательной. Надо издать специальный государственный закон, хотя бы для стран с холодным климатом, чтобы каждая женщина в день своего совершеннолетия получала норковую шубу. Это понравилось бы им гораздо больше, чем пособия по безработице, верно?

Уайлд кивнул, на мгновение забыв, что с ним разговаривает слепой.

— Короче говоря, — продолжал Моель, — если стоит зима и вы выходите на улицу, нет никаких проблем. Но мы с вами говорим о лете, о пляже, а на пляже, как известно, не носят норковые шубы. Тем не менее всегда должен найтись какой-то равноценный способ, чтобы подчеркнуть женскую красоту. И он всегда находится. Если зимой на улице носят норку, если летом в городе короткая юбка открывает при порыве ветра краешек бедра, то на пляже то же самое значение имеет грудь. Мы с вами еще поговорим о пляжах и грудях. Принеси нам еще по одному коктейлю, Хельда.

— Да, Гуннар.

Уайлд смотрел, как она направилась к бару. Она не шла, а скользила.

— И принеси мне мои мелки, — попросил Гуннар. — Мы воспользуемся Хельдой, потому что под рукой больше никого нет. Но, как я уже сказал, разрабатывать одежду под Хельду — пустая трата времени. Чем меньше на ней надето, тем лучше она выглядит. Так что придется представить, что перед нами уже не Хельда. Предположим, что у нее хорошие ноги и красивое лицо, но при этом короткая талия и маленький бюст. Вероятно, вы встречали женщин с такими недостатками.

— Ее звали Кэролайн.

— О, Кэролайн. Красивое имя. Что ж, ради вас мы переименуем Хельду в Кэролайн.

Он взял с подноса свой бокал и коробочку цветных мелков и поставил их на столик рядом. Хельда встала прямо перед ним. Она закинула руки за голову и сомкнула их на затылке. Ей пошло бы позировать фотографу.

— Итак, во-первых, мы должны отметить те части тела, на которые мы никак не можем повлиять.

Пальцы Гуннара быстро и легко взбежали вверх по телу Хельды, ощупав ее бедра и ребра, потом он взял зеленый мел и провел толстую линию вокруг ее талии, дюйма на три пониже пупка. Он добавил две короткие черты там, где бедра сходились с туловищем.

— Здесь будут трусики. Мы можем использовать тюль везде, где это возможно, и, естественно, он должен подходить к общей цветовой гамме купального костюма, но в общем-то это все, что в наших силах.

— Вы всегда делаете наброски на своих моделях?

— Конечно, Майкл. Я вижу своими пальцами и не могу рисовать одежду на бумаге. С Хельдой это делать легче всего, потому что я отлично знаю ее тело. На ней я прикидываю сотни три костюмов в год.

Хельда улыбнулась Уайлду. Она стояла совершенно расслабленно и в то же время неподвижно, почти не дыша.

— А теперь нам надо придумать нечто такое, чем она могла бы привлечь к себе внимание, и не на каком-нибудь захудалом пляже, среди безгрудых матрон, а в Сен-Тропе, где все побережье кишмя кишит смазливыми старлетками, на которых нет ничего, кроме половинки бикини. У нашей же Кэролайн бюст, увы, не больше тридцати двух дюймов. Вы скажете — трудная, даже невыполнимая задача. Разумеется, вы правы; я никогда себя не обманываю. Там, где красота не является самоочевидной, где ее нельзя почувствовать, мое искусство бесполезно. Но к счастью для магов и волшебников, глаза — самый ненадежный орган восприятия. Запахи, вкусы воспринимаются основательней и длятся дольше. Глаза могут остановиться на чем угодно, хотя бы из любопытства. Наша задача в том, чтобы этот взгляд задержался. Прежде всего, мы должны удлинить ее тело.

Он нарисовал на животе Хельды несколько вертикальных линий, протянувшихся от верхнего края трусиков к основанию грудей.

— Обычная процедура. Мы сделаем это и спереди, и сзади, Майкл, хотя сзади можно вполне позволить себе оставить тело немного короче. Но все-таки спина должна быть достаточно высокой, чтобы отвечать нашим главным целям. Груди, как мы решили, невелики и, возможно, немного дряблы. Они должны приподняться кверху и в то же время податься вперед, а главное, нам следует свести их вместе. — Он продемонстрировал. — На Хельде это выглядит, правда, немного по-вагнериански. По сути дела, мы формируем то же самое, что нужно для декольтированного вечернего платья, только в нашем случае грудь полностью открыта.

Он взял другой мелок, синего цвета.

— Разумеется, чашечки имеют очень важное значение. У нас это будут совсем маленькие чашечки, скорее, половинки чашек, которые составляют одно целое с костюмом. Грудь будет лежать на них в нужном положении и нужном ракурсе. Вот так. Следует признать, однако, что это создает проблему при движении. Как только Кэролайн прыгнет за пляжным мячом, ее фигура исчезнет. Поэтому ее грудная клетка должна быть крепко сжата пониже чашечек, как спереди, так и с боков. Видите? Вся верхняя часть купальника должна быть жесткой, и теперь становится понятным, почему нам нужна высокая спина. Этот силуэт возвращает нас ко временам Древнего Крита. На мой взгляд, тогда создавалась самая красивая одежда. Я часто сожалею о том, что она вышла из моды. Но вы скажете, что все это будет не очень практично, если Кэролайн захочет искупаться. Здесь есть свои секреты. Один из них заключается в прочности и силе натяжения скрепляющих купальник проволочных нитей, а другой — в двух добавочных завязках, рассчитанных на быстрое плавание и ныряние в воду. Эти бретельки будут выходить из-под мышек, чтобы поддерживать костюм и в то же время не мешать открытой груди, потом идти между лопаток и скрепляться спереди на горле, вот так.

Он легко и непринужденно показал на девушке — как. Хельда и глазом не моргнула, Уайлд же, поневоле восхищенный искусством мастера, которого ему предстояло ликвидировать, почувствовал себя неуютно.

А Гуннар между тем продолжал свой сеанс волшебного творения.

— Вы обратили, Майкл, внимание на то, что сами по себе эти простенькие завязки тоже должны сделать купальник еще более привлекательным? Нам не нужны все эти тонкие, уродливые и перекрученные шнурки. Мы возьмем полосы ткани шириною в дюйм, с цветом, контрастирующим общей гамме костюма, и, разумеется, без всяких узелков, с крупными застежками. Девушка с такой лентой на шее привлечет к себе дополнительное внимание. Один раз взглянув на этот костюм, вы уже не сможете от него оторваться. И вот молодая женщина с небольшим бюстом, которая из-за царящих в обществе предрассудков и предвзятого мнения мужчин была обречена на скудную и неполноценную жизнь, получает шанс составить конкуренцию даже моей Хельде и может с успехом привлекать внимание представителей другого пола. Как вы понимаете, это всего лишь идеи, которые демонстрируют мои цели и намерения при разработке пляжного костюма. В понедельник утром я покажу вам самые лучшие из моих творений. Не скрою, Майкл, я амбициозный человек. Но все мои амбиции направлены на пользу женщинам.

Уайлд взглянул на купальник, нарисованный синим и зеленым мелом.

— У этой девушки будет очень причудливый загар.

— Позвольте, а какая женщина приходит сегодня на многолюдный пляж, чтобы просто позагорать? Она может загореть и дома, лежа где-нибудь на патио или под солнечной лампой. Для этого ей не нужен модельер. А потом, когда ее тело покроется бронзовым загаром, она наденет свой купальник и отправится на пляж, чтобы наслаждаться восхищением мужчин. Вот с этого момента и начинается мой интерес.

Уайлд допил бокал.

— Могу я теперь воспользоваться сандвичами и душем, которые вы мне обещали?

— Да, конечно. Я плохой хозяин и совсем вас заболтал. Хельда проводит вас в вашу комнату. Как насчет игры в бридж — часа нам хватит?

— Думаю, часа будет вполне достаточно, — сказал Уайлд.

— Хорошо. Прекрасно. — Гуннар медленно и неловко поднялся на ноги. — А за игрой мы выпьем еще несколько этих коктейлей, которые вам так нравятся.

Глава 12

Через дверь, расположенную рядом с баром, Хельда показала Уайлду холл — оттуда на этаж выше вела короткая витая лестница.

— Это самый верхний этаж в здании, — сказала она. — Не считая крыши. Там мы должны забрать кое-какие костюмы, о которых говорил Гуннар.

Она открыла первую дверь справа. На полу лежал желтовато-зеленый ковер, стены и потолок сохраняли прежнюю белизну. Середину комнаты занимала большая двуспальная кровать. У стены напротив стояли бюро и письменный стол. В дальнем углу раздвижная дверь вела в ванную; рядом с ней, в огромном окне, выходившем на запад, мелькали падающие снежинки. Чемодан Уайлда стоял на стойке возле входа. Оглядев комнату, он почувствовал разочарование — это было похоже на номер в любом отеле.

— Вас устраивает? — спросила Хельда.

— Просто превосходно. Гуннар очень любезен, что так обо мне заботится.

Она улыбнулась:

— Он надеется, что вы купите много пляжных костюмов. Итак, что бы вы хотели перекусить?

Уайлд задумался:

— Полагаю, недурной кусок лососины меня бы устроил. Если у вас есть.

— Разумеется. А сверху я залью его яичницей, хорошо? Как насчет порции жареного угря?

— Ну, если вы считаете, что это необходимо… Добавьте сюда еще бокал «Туборга», и я смогу играть в бридж всю ночь напролет. — Уайлд снял пиджак. — Ваш босс — замечательная личность.

— Я тоже так считаю. Он попал в авиакатастрофу.

— Как ему удается так легко передвигаться?

— Он использует принцип акустической навигации. В его очки встроен излучатель звуковых волн, которые в определенном радиусе отражаются от твердых поверхностей и, преломившись, попадают обратно на приемник, расположенный у него за левым ухом. Приемник подключен к усилителю, который он носит в кармане. Это очень сложное техническое устройство.

— Что-то подобное я себе и представлял. Но мне кажется, это не слишком удобно.

— Неудобно для вас и для меня. Между тем звуковые волны меняют свой тон, отражаясь от разных материалов. Кресла покрыты хромом, стены оштукатурены, вы сделаны из плоти и крови, понимаете? Он может различать, среди каких предметов находится. К тому же у него превосходная память.

— А как он передвигается на улице?

Она открыла дверь.

— Звуковые волны работают и там. Разумеется, вне дома ему приходится быть более осторожным. Но он считает, что ни в чем не уступает другим людям, а в некоторых отношениях превосходит большинство из них. В его мире никогда не заходит солнце, представляете? Располагайтесь, через пять минут я принесу вам сандвичи.

Она захлопнула за собой дверь. Уайлд открыл свой чемодан. Ни одна рубашка не была тронута, бритва лежала на месте, никто не копался в его туалетных принадлежностях. Однако Гуннар слишком долго развлекал его беседой. Он спросил себя, догадывается ли этот недюжинный человек, что к нему могут прислать палача. Во всяком случае, он очень мало знает о Майкле Исте. Стефан или любой другой из его людей, порывшись у него в чемодане, не обнаружили бы там ни оружия, ни загадочных механических устройств, ни микрофонов и передатчиков. Уайлду доводилось пару раз пересекать границу Доминиканской Республики и не вызывать никакого интереса даже у тамошних таможенников, с подозрением смотревших на любой прибор сложнее микроскопа.

Он разделся и вошел в душ. Раздвижную дверь оставил приоткрытой. Обильно намылившись, он подставил лицо под струи воды с идеально сбалансированной температурой и позволил им массировать свое тело, стараясь расслабиться и снять накопившееся напряжение. Он решил, что запрет на какие-либо действия в течение ближайших сорока восьми часов только сыграет ему на руку. В доме оставалось еще слишком много неоткрытых дверей. Кроме того, ему требовалось время, чтобы получше познакомиться с Моелем и найти в нем какие-нибудь непривлекательные черты.

Чтобы сконцентрировать силу всех ста восьмидесяти фунтов своих костей и мышц и в решающий момент вложить ее в удар одной ладони, ему нужна была настоящая ненависть; а Гуннар Моель, не считая его физических недостатков, производил впечатление на редкость симпатичного человека.

Дверь в спальню отворилась. Уайлд начал насвистывать.

— Майкл? — спросила Хельда. — Я принесла вам ваши сандвичи. Когда вы спуститесь вниз? Гуннар уже раскладывает карты.

— Не раньше чем через полчаса, — ответил Уайлд. — Я только-только вошел в душ.

Он оставил включенной воду и резко распахнул раздвижную дверь. Хельда обернулась, все еще держа в руках его пиджак. Свой костюм она сменила на желтый пеньюар, под которым больше ничего не было; и пришла она, к его удивлению, босиком.

— Что-нибудь ищете? — непринужденно спросил он.

Хельда бросила пиджак на кровать и направилась к Уайлду.

Она прижалась к нему бедрами и обвила руками шею. Вода капала ей на плечи.

— Я просто хотела тебя заинтересовать. — Она облизала губы; у нее был красный и острый язычок. — Я привыкла действовать напрямик. Если я вижу человека, который мне нравится, я хочу, чтобы он об этом знал.

— Я был в душе. А в комнате прохладно. Ты могла бы ко мне присоединиться.

Она поцеловала его в губы. Уайлд сомкнул руки за ее спиной и сильно надавил на ребра. Ее дыхание прервалось, а голова откинулась назад. Она смотрела ему в глаза.

— Расскажи мне, что ты здесь искала, — сказал он мягко. — Я уверен, Гуннар будет не в восторге, если узнает, что его любимая модель страдает клептоманией.

Он сжал ее еще сильнее, и ее тело выгнулось дугой.

— О Майкл… ты сломаешь мне позвоночник.

— Это не исключено.

Она уронила голову на плечо и опустила веки. Он перенес ее через комнату и бросил на кровать. Она открыла глаза:

— Я хочу заняться с тобой любовью.

Похоже, она действительно этого хотела. Ее глаза блестели, губы увлажнились. Но она была девушкой Гуннара. Он взял ее за плечи и приподнял с кровати, целуя ее в губы.

— Возможно, я это сделаю, — сказал он. — Если ты мне скажешь, зачем ты сюда пришла.

Она снова закрыла глаза. Ее помада была размазана по подбородку.

— Я искала оружие, — сказала она. — Гуннар не любит, когда в доме есть оружие.

— Ваши иностранные закупщики обычно привозят с собой бомбы?

— Я просто делаю то, что мне сказали.

— Тебе сказали, что ты должна со мной переспать?

Ее глаза открылись.

— Способы я выбираю сама.

Он отпустил ее и вернулся в ванную комнату. Взял полотенце, насухо вытерся, стоя в дверях и глядя на нее.

— Можешь уходить, — сказал он.

Он надел горчичную рубашку.

Она села на кровати, откинув волосы со лба.

— Тебе нравится причинять мне боль?

Уайлд застегнул клетчатые брюки.

— Как-нибудь в другой раз, дорогая. Если тебе повезет. Хельда улыбнулась и запахнула пеньюар. Она взяла бутылку пива, сделала большой глоток и поставила ее обратно на поднос. Затем направилась к двери.

— Мне всегда везет, — сказала она.

Глава 13

Уайлд наскоро покончил с ужином и почистил зубы. Надев пиджак, закрыл за собой дверь комнаты и двинулся вдоль по коридору, уходившему от лестницы. Он насчитал еще пять дверей. В конце коридора двойная стеклянная дверь выходила на балкон, нависавший над городом. Он приоткрыл одну из створок, и струя мороза пронзила его, как удар ножа.

Он спустился по лестнице вниз. Дверь в зал была открыта, и оттуда слышались голоса. В дальнем конце холла имелась еще одна дверь; итого шесть. Все их следовало проверить. Он поправил галстук и вошел в зал.

— А, Майкл. — Гуннар сидел в центре за большим столом, застеленным зеленым сукном. — Знакомьтесь, это Ульф Дженнер, мой помощник. Можно сказать, моя правая рука.

Уайлд пожал ему руку. Ульф Дженнер был высокий молодой человек с выступающим подбородком и в роговых очках. На нем были черные брюки и белый смокинг.

— Рад нашему знакомству, Майкл.

— Мы все ждем Хельду, — сказал Гуннар. — Она будет четвертой в нашем первом роббере. Я надеюсь, что позже к нам присоединится один мой друг и примет участие в игре. Не хотите пока выпить? Майкл предпочитает пить коктейли, Ульф. Вы знаете какой-нибудь хороший коктейль на основе бренди?

— Возможно, Майкл мне что-нибудь посоветует, — предположил Ульф.

За стеклами его очков холодно блестели карие глаза.

— Предложите нам что-нибудь экзотическое, Майкл, — сказал Гуннар. — Всем четверым, чтобы мы могли отметить ваш приезд в Копенгаген.

— Можно попробовать «Чикаго», — сказал Майкл. — Если у вас есть какое-нибудь дешевое шампанское.

— Единственное шампанское, какое у нас есть, это «Крюг», — сказал Ульф.

— Не думаю, что «Крюг» подходит для коктейлей.

— Не говоря уже о его отменной выдержке, — заметил Гуннар. — Это будет уже настоящее богохульство. А с другой стороны, немного богохульства полезно иногда для души. Что касается бренди, то мы возьмём «Хайн» двадцать восьмого года. Мы сделаем самый дорогой коктейль в истории. Мы напоим Хельду. Хельда всегда очень забавна, когда напьется. Ну что ж, Майкл приступим к делу. Вытаскивайте карту.

Уайлд вытащил трефовую даму. Он с любопытством ощупал поверхность карты. Она была слегка шероховата.

Гуннару пришел червовый валет.

— Я сам придумал систему меток. Недурно, правда? Наколка настолько мелкая, что на первый взгляд практически незаметна. Что там у вас, Ульф?

Ульф сунул под мышку бутылку бренди.

— У меня двойка пик.

— Я вытяну карту за Хельду, — оживился Гуннар. — Бог ее знает, когда она спустится вниз. У женщин процесс одевания может длиться бесконечно, верно, Майкл? А модели тратят на это вдвое больше времени — я хочу сказать, когда они одеваются для себя. Итак, это трефовая шестерка. Что ж, Майкл, как я и надеялся, мы будем играть вместе. Ставка в одну крону вас устроит?

— Я закупщик, а не банкир.

— Нет никакого смысла играть в карты, если ставки невысоки. Кроме того, я уверен, что вы очень опытный партнер.

Сам я не так уж хорошо играю в карты, но обычно мне везет, к тому же вы помните, что говорил Наполеон. Сегодня мы заложим фундамент нашего партнерства.

Он принялся ловко тасовать карты.

— Какую колоду предпочитаете?

— Оставлю свою.

— А, вы суеверны. Сразу видно настоящего спортсмена. Кстати, я придерживаюсь Блэкпулской конвенции и не признаю всякие новомодные штучки. Я изучал бридж еще до войны с Гитлером и до сих пор думаю, что старая манера игры гораздо лучше. Хельда! Ты выглядишь божественно.

Хельда переоделась в малиновое платье с глубоким декольте. На безымянном пальце ее правой руки сверкал крупный рубин, в тон ему в ушах поблескивали серьги каплевидной формы. На другой руке были наручные часы «Ойстер Леди-дэйт» с платиновым корпусом и браслетом. Уайлд подумал, что на ней висит не меньше двух .тысяч фунтов стерлингов. Он встал:

— Ваше творение, Гуннар?

Гуннар разразился громким смехом:

— Что там такое?

Он протянул руку и ощупал ее бедра.

— О господи, конечно нет. Она нашла его в каком-то стокгольмском магазине. Где ты его купила, Хельда?

Хельда села справа от Уайлда.

— На Ниброгатан.

— Ну да, разумеется. На Ниброгатан есть несколько милых магазинчиков. Но вы не находите, что эта особа — настоящая изменница? К ее услугам были тысячи наших платьев, достаточно было только спуститься вниз. Коктейль «Чикаго» тебя устроит, дорогая?

— Да, конечно, спасибо, Гуннар. Я вижу, вы уже выбрали партнеров.

— Я припас Майкла для себя. Интуиция подсказывает мне, что он эксперт. Сначала мы выпьем по бокалу, Ульф, а когда Хельда сделает тебя «болваном» [4], пропустим по второй. Ставка составляет крону за каждое очко, дорогая.

Он улыбнулся:

— Мы каждый вечер играем с ней в бридж по этим правилам, и, поскольку я всегда выигрываю, мне не приходится заниматься таким скучным делом, как выплата зарплаты. Обычно модели вроде Хельды стоят очень дорого.

Гуннар излучал такое обаяние и силу, что энергия его личности волнами исходила от его кресла и, перетекая через стол, разливалась по всей комнате. Уайлду пришло в голову, что перед ним один из тех редких людей, которые даже в толпе мгновенно приковывают к себе внимание и достигают первенства. Когда он умрет, весь мир наверняка затаит дыхание и скажет, что это был замечательный человек, настоящий Сокол, убитый жалким и ничтожным киллером.

Уайлд сдал карты.

Хельда улыбнулась ему поверх своих карт:

— У вас нет сигареты, Майкл? Я хотела бы попробовать что-нибудь английское.

— Я курю «Блэк рашн».

— О, чудесно. Это мои любимые.

Он протянул ей спичку. Она взяла его за кисть, поджав свои пальцы внутрь ладони. Ее ногти вонзились ему в кожу, и она выдохнула дым ему в лицо.

Он разобрал свою сдачу. У него было пять бубновых карт, включая туза, даму и десятку, три трефовых и три червовых, с тузами в обоих случаях, и две мелких пики.

— Бубны, — сказал он.

Ульф спасовал. Пальцы Гуннара пошуршали по лицевой стороне карт.

— Два пик.

— Гуннар, как всегда, в своем репертуаре, — заметила Хельда. — Боюсь, для меня ты слишком сильный противник. У меня погасла сигарета, Майкл.

Он положил перед ней коробок со спичками. Возможно, у нее были хорошие карты, по крайней мере достаточные для того, чтобы включиться в игру.

— Три червей.

— Вы мне нравитесь, Майкл, — сказал Гуннар. — Вы мне очень нравитесь. Смело бросаетесь в бой, верно? Четыре треф.

Хельда выпустила перед собой струю дыма:

— Нас хотят раздеть до нитки, Ульф. Я пас.

Гуннар говорил, что он придерживается Блэквудской конвенции.

— Четыре без козырей, — сказал Уайлд.

— Пять бубен, — ответил Гуннар, отбросив свой шутливый тон и нахмурив брови.

Хельда скрестила руки на груди. Уайлд задумчиво потер подбородок. Ответ партнера указывал на туз пик, а с учетом первоначально названной Гуннаром игры намекал на сдачу, имевшую не меньше тринадцати очков по старшим козырям, что предположительно могло означать еще одного старшего козыря по пикам, короля треф и дополнительного короля бубновой или червовой масти. Бубновый король гарантировал твердый шлем [5]; игра с червовым королем была более рискованной.

— Шесть бубен.

— Браво! — воскликнул Ульф. — Вечер начинается блестяще.

— Согласен, — кивнул Гуннар.

— Вам меня не запугать, я чувствую, что вы блефуете, — сказала Хельда. — Удваиваю ставку.

Уайлд улыбнулся. Теперь он знал, где скрывались недостающие короли.

— Согласен.

Ульф пожал плечами.

Гуннар рассмеялся:

— Хельда думает, что может с вами потягаться, Майкл. Но я приготовил кое-что для вас обоих. Удваиваю снова.

Хельда улыбнулась:

— Ходите, Ульф.

— Король червей, — сказал Ульф, бросив карту на стол.

Уайлд решил, что Хельда, удвоив ставки, следовала больше женской, чем обычной, логике.

— Если вы последуете его примеру, Майкл, — сказал Гуннар, — и будете называть каждую выбрасываемую карту, я смогу следить за игрой.

Он выложил три бубновые карты с королем и валетом, три трефовые с королем, одну червовую и пять пик с тузом и дамой.

— А я думал, что ваше удваивание ставок было простым блефом, — сказал Уайлд.

— Шведский Сокол никогда не опускается до таких вещей, Майкл, — с едва уловимым оттенком бравады уточнил Гуннар.

— Мы ждем вашей карты, — напомнила Хельда, перестав улыбаться.

Уайлд забрал взятку своим тузом и пошел с мелкой пики, рассчитывая на даму Гуннара. Ответ последовал незамедлительно. Ульф сбросил тройку, а на лице Хельды появилась счастливая улыбка, когда она подрезала ход своим королем.

— За этой женщиной надо присматривать, — бросил шутя Гуннар и закурил сигарету.

Хельда, все еще улыбаясь, пошла с мелких бубен. Уайлд подумал, что она правильно ведет свою игру. Она не собиралась давать ему больше шансов брать взятки козырем, чем это требовалось по раскладу карт. Но, как он и ожидал, у Ульфа не оказалось ничего лучше, чем у Хельды, и взятка ушла к девятке «болвана». Уайлд пошел с пикового туза Гуннара, потом сбросил мелкие пики, чтобы побить их козырем, и сходил с червовой масти, подставив ее под бубновый валет «болвана». Хельда с возмущенным возгласом раздавила недокуренную сигарету в пепельнице.

Уайлд побил еще одни пики козырем «болвана», оставив тринадцатые пики на потом, благо козыри все вышли, и вернул свои последние черви, покрыв их бубновым королем «болвана». За трефовой взяткой, которую он забрал своим тузом, последовало три розыгрыша с козырями, после чего он сбросил мелкие трефы под короля «болвана» и завершил игру оставшимися пиками.

— Отлично сыграно, — подвел итог Гуннар. — Девять игроков из десяти спустили бы козыри в первых же розыгрышах, а потом пошли ко дну. Какой счет, Ульф?

— Четыреста восемьдесят, плюс пять сотен за малый шлем, плюс пятьдесят за удвоенные ставки, итого будет одна тысяча тридцать крон. — Он улыбнулся Уайлду. — Вы положили себе в карман не меньше семидесяти английских фунтов, Майкл. Но ночь только началась. Определим партнеров?

— Подождите, мы забыли про наши замечательные коктейли, — сказал Гуннар. — Давайте выпьем по бокалу, прежде чем начать игру. Мы очень легко относимся к бриджу, Майкл. Кроме того, Хельде понадобится некоторое время, чтобы усмирить свой гнев.

Хельда закурила сигарету:

— Я слышу лифт. Это должен быть Лоран.

— Как раз вовремя, чтобы выпить с нами за компанию, — сказал Гуннар.

Он улыбнулся Уайлду. Уайлд услышал, как за его спиной открылся лифт.

— Майкл Ист, позвольте представить вам Лорана Кайзерита.

Глава 14

Уайлд встал и протянул руку. В этой ситуации ему не оставалось делать ничего другого: он был застигнут врасплох, и его окружали четверо. Кайзерит не спускал с него глаз, и Уайлд почувствовал, как у него участился пульс. Кайзерит тоже не сумел скрыть изумления; обычный добродушный юмор исчез из его глаз и сменился выражением тревоги.

— Мистер Ист?

В его словах прозвучал только легкий оттенок вопроса.

Мысли Уайлда кипели как горный водопад. Похоже, Кайзерит чувствовал себя неуверенно. Так же неуверенно, как он сам.

— Я занимаюсь пляжными костюмами, — сказал он. — «Хассон и Вемисс», Регент-стрит.

Он все еще смотрел на Кайзерита, но его мысли лихорадочно блуждали по всей комнате. Ульф стоял в шести футах справа, возле бара, и смешивал коктейль. Обе его руки были на виду, но под широким смокингом могло скрываться что угодно. Хельда все еще сидела в кресле у стола и смотрела на него. Она уже собрала колоду и не спеша тасовала карты, улыбаясь так же, как улыбалась, когда он увидел ее в первый раз. Ее платье было слишком прозрачно, чтобы спрятать под ним пистолет, а руки лежали на столе. Оставался Гуннар Моель. Уайлд спросил себя, умеет ли он стрелять так же хорошо, как делает все остальное. Гуннар находился позади него, лицом к Кайзериту; судя по шуму отодвигаемого кресла, в эту минуту он поднимался с места.

— Знаете, Лоран тоже закупает пляжные костюмы, — весело сказал Гуннар. — Представьте себе, Майкл, их носят даже в России. Но здесь мы все друзья. Не правда ли, Лоран?

— Как скажете, Гуннар.

Глаза Кайзерита приобрели свой обычный тусклый вид. С нервной системой у него было все в порядке.

— Прошу прощения за то, что прервал вашу игру.

— О, ничего страшного. Надеюсь, вы присоединитесь к нам, когда мы закончим роббер? Ульф, если вам нетрудно, сделайте напиток для Лорана.

— С удовольствием.

Ульф поставил поднос на стол.

— Это называется коктейль «Чикаго», — сказал он. — Рецепт предложил Майкл.

— Коктейль? — Кайзерит поднял свой бокал, по-прежнему не сводя взгляда с Уайлда. — Как это мило. За ваше здоровье, мистер Ист. Кстати, Гуннар, у меня есть к вам разговор. Я хотел бы перекинуться с вами парой слов наедине.

— Конечно, Лоран. Но сначала нам надо закончить игру. Я уверен, Майклу не терпится сыграть следующую партию. Он превосходно играет в бридж.

— Я ничуть в этом не сомневаюсь, — спокойно ответил Кайзерит.

Гуннар улыбнулся:

— Готов поспорить, что вы уже встречались раньше. А тебе так не кажется, Хельда?

Хельда пригубила коктейля и взглянула на Уайлда поверх бокала:

— Да, у меня возникло точно такое же ощущение, Гуннар. Я подумала об этом, как только Лоран вошел в комнату.

— На самом деле это, разумеется, совершенно исключено, — улыбнулся Гуннар. — Придвиньте кресло для Лорана, Ульф, и начинайте сдавать. Садитесь, Майкл. Вам вытягивать карту. Вас смутило появление Лорана? Вы, англичане, почти такие же нервные, как американцы. Но есть время жить, и есть время умирать, как сказано в одной великой книге. А есть время для того, чтобы заниматься бизнесом. Я запрещаю говорить о делах до понедельника. Этот вечер и весь завтрашний день мы посвятим самим себе. Если вы попали в гнездо Сокола, для вас нет ни коммунистов, ни капиталистов. Так что долой все намеки на противостояние Востока и Запада. В конце концов, мы все здесь занимаемся одним и тем же делом, не правда ли?

Кайзерит опустился в кресло, придвинутое Ульфом, и наклонился к столу:

— Неужели все, Гуннар?

Уайлд сел. Он держал руки так, чтобы их никто не видел, на коленях под крышкой стола, и слегка касался ее костяшками пальцев.

— Конечно, все, — Гуннар сел напротив. — Хельда и Ульф — мои самые близкие помощники. У меня нет секретов от них, а у них нет секретов от меня.

Продолжая улыбаться, он беззвучно постучал одним пальцем по карточному столу. Уайлду показалось, что сзади, куда отправился Ульф, чтобы отнести поднос обратно в бар, послышался какой-то шум.

— Надеюсь, Лоран, что то же самое относится и к вам. Я доверяю и своему другу Майклу. Поэтому с нами вы можете говорить начистоту. Расскажите нам, что вас беспокоит?

Кайзерит бросил взгляд за спину Уайлда.

— В таком случае, мистер Гуннар Моель, я должен со всей откровенностью заметить, что вы либо обманщик, либо болван. Вы пригласили меня, чтобы встретиться с представителем британской фирмы, для ведения торговых переговоров. И вы серьезно думаете, что этот человек прибыл сюда ради торговли? Его зовут Уайлд, а не Ист. Он работает…

Руки Уайлда взлетели вверх, толкнув карточный стол с такой силой, что тот оторвался от пола и, обрушившись на колени Хельды, заставил ее откинуться назад. Ее кресло закачалось на задних ножках, она вскрикнула и через мгновение рухнула на пол вместе с кучей игральных карт, блокнотов для записей и карандашей. Ее бокал разлетелся вдребезги. Сидевший рядом Кайзерит успел отодвинуть свой стул и одновременно вскочить с места, но тоже не удержался на ногах и упал на четвереньки. Уайлд шагнул вперед и выбросил вперед левую руку, чтобы ухватить Гуннара за галстук и, дернув его к себе, нанести свой смертельный удар. Но Ульф был уже сзади, он держался наготове, предупрежденный о возможных неприятностях. Рукоятка пистолета опустилась на шею Уайлда, отшвырнув его в сторону и обрушив вместе со столом на Хельду.

— Остановите его! — закричал Кайзерит, выбираясь из-под обломков. — Пристрелите его. Иначе он нас всех убьет.

Ульф выстрелил; пуля вонзилась в пол рядом с головой Хельды. Она вскрикнула. Уайлд почувствовал, как его захлестнула волна ярости, и резко рванулся вверх. Хельда обеими руками схватила его за шею; он вдавил ладонь в ее плечо, и она, жалобно взвизгнув, отпустила. Он вскочил на ноги. Ему хотелось расправится сначала с Кайзеритом. Но его целью был Гуннар, и он не знал, сколько еще секунд ему осталось жить.

Гуннар тоже был на ногах. Уайлд ударил его левой рукой, с размаху хлестнув кистью по лицу; черные очки Гуннара полетели в другой конец комнаты, он зашатался, стараясь удержать равновесие. Ульф выстрелил снова; пуля ушла в стену. Уайлд был уже за спиной Гуннара и выкручивал ему правую руку. Он рванул ее вперед и верх, заставив шведа согнуться пополам. Гуннар был между Уайлдом и Ульфом, но Ульф с бешеным лицом, похожим на маску ярости, снова поднял свой «смит-и-вессон». Однако было уже слишком поздно. Правая рука Уайлда опустилась на шею Гуннара.

Гуннар беззвучно рухнул вперед. Падая, он увлек с собой Ульфа; тот успел было взмахнуть рукой, но Гуннар навалился на него всей тяжестью и припечатал его к полу. Уайлд мгновенно подскочил к ним и ударил ботинком по кисти Ульфа. Тот взвыл от боли, оружие выпало из его руки и отлетело к бару. Уайлд развернулся к Кайзериту. С невероятным проворством Кайзерит бежал к внутренней двери. Уайлд перемахнул через стол, но Хельда схватила его за лодыжки. Он споткнулся и упал, приземлившись на колени. Со страстью, с истеричным бешенством она набросилась на него, изо всей силы молотя его руками и стараясь добраться ногтями до его лица. Один из ее пальцев полоснул его по подбородку. Он повернулся к ней и сжал кулак. Удар пришелся ей в солнечное сплетение, почти парализовав ее нервную систему. Ненависть мгновенно исчезла с ее лица, словно с него сорвали маску. Ее рот широко раскрылся, глаза помутнели; сила удара отбросила ее назад, и она беззвучно каталась по полу, держась обеими руками за живот и хватая широко раскрытым ртом воздух.

Раздвижная дверь во внутренний холл была закрыта. Уайлд с дребезгом ее распахнул и бросился вперед. Кайзерит уже стремительно спускался по лестнице. Перепрыгивая через четыре ступеньки, Уайлд рванулся следом за ним и попытался в прыжке достать его ноги, но промахнулся. Устилавший коридор ковер ударил его в грудь, как камень, и он увидел, как дверь захлопнулась у него перед носом. Он поднялся на ноги и надавил плечом на створку, но сосновая рама была крепкой, а дверь защелкнулась на замок.

Пуля просвистела у него над ухом и ударилась в стену; он подумал, что лучше было бы потратить лишних десять секунд и завладеть оружием. Ульф стоял на коленях на верхней ступеньке лестницы, обеими руками сжимая пистолет и упершись локтями в пол. Уайлду показалось, что он еще никогда не видел таких длинных и пустых коридоров, как этот. Он отпрянул к другой стене, и следующая пуля пролетела насквозь через весь холл, разбив стеклянную дверь в самом его конце. Уайлд нащупал ручку двери, которая находилась напротив комнаты Кайзерита, и толкнул ее внутрь. Он вошел в темноту, повернул в замке ключ и прислонился к стене. В «смит-и-вессоне» шесть пуль, Ульф выпустил уже четыре. А вот и пятая — она пробила дверь и угодила в туалетный столик, стоявший за кроватью. Уайлд почувствовал запах разбитых духов и решил, что одна пуля в обойме почти уравнивает шансы. Он щелкнул замком, и дверь медленно приоткрылась. В светлом проеме стоял Ульф, выставив вперед свой автоматический пистолет. Уайлд широко растопырил пальцы и прижал их к стене, не сомневаясь, что Ульф попытается нащупать выключатель, прежде чем тратить свой последний патрон. Он увидел, как левая рука Ульфа скользит вниз по двери, и сообразил, что тот угадал его план. Он шевельнулся, и Ульф выстрелил не целясь; пуля попала в потолок. Пальцы Ульфа нащупали ключ, торчавший в двери. Уайлд бросился вперед, но Ульф тяжелым стволом пистолета ударил его по костяшкам пальцев, и дверь тут же захлопнулась. Замок защелкнулся снаружи. Уайлд остался внутри, стоя на коленях перед дверью, в которой уже не было ключа.

Ругаться не имело смысла. Быть может, Ульф действительно был неважным стрелком, однако голова у него работала отлично. Уайлд чувствовал, что у него горят костяшки пальцев и кружится голова; задняя часть плеча, по которой пришелся первый удар Ульфа, превратилась в сплошной очаг боли. Но его ярость утихла, как только закончилась борьба. Кайзерит от него ушел. Да у него и в мыслях не было здесь убирать Кайзерита. Гуннара он тоже не должен был убирать, по крайней мере сейчас, если следовать букве приказа: для этого было назначено другое время. Однако иного решения у него не было: как только Кайзерит развязал язык, Уайлду стало ясно, что больше ему такого шанса не представится. Он чувствовал себя так, словно погрузился в какой-то тихий и темный водоем, глубину которого нельзя измерить, потому что в нем не видно дна. Водоем, в котором он, возможно, в конце концов утонет, хотя сейчас ему совсем не хотелось умирать. Сперва ему хотелось повидаться с Моккой.

Его дыхание постепенно выровнялось. Он выглянул в окно и увидел пасмурное небо, все еще полное снега. Внизу мрачно мигали неоновые огни; шпили церквей торчали вокруг, как железная ограда, за которой маячил тусклый день. Вдалеке смутно проступали очертания какого-то огромного здания, которое как бы плыло ему навстречу, словно океанский лайнер, и в борта ему вместо морской пены хлестали вихри снега. Он даже взглядом ощущал, как холодно на улице.

Он надавил плечом на комод и стал медленно сдвигать его с места, преодолевая боль во всем теле, пока тот не встал поперек двери. Опустившись на колени, он начал рыться в вещах Хельды, перебирая ее нижнее белье, летние джемперы и шарфики. Оружия нигде не было. Он открыл гардероб. Хельда была высокой девушкой, но узкой в плечах, и ее норковая шуба сжала его как тиски. Но зато ему будет тепло. Он выдвинул ящичек с косметикой, достал ножницы для ногтей и разрезал швы под мышками. Теперь одежда была впору. В одном из ящиков он нашел меховые варежки. Они едва налезали ему на руки, но он спрятал их в карман и прислушался к шагам в коридоре.

— Мистер Уайлд, — сказал Ульф, — я перезарядил свой пистолет и собираюсь открыть дверь. Пожалуйста, не заставляйте меня вас убивать.

Уайлд встал над туалетным столиком Хельды, разглядывая расставленные на нем принадлежности, и выбрал расческу с костяной ручкой, решив, что это лучше всего заменит «фомку». Он положил ее в карман и выключил свет. Потом открыл окно. Уличный холод ударил ему в лицо, словно мокрое полотнище, в глаза хлестнул снег, который тут же забился ему за воротник. Он вдохнул полные легкие ледяного воздуха. Выглянув наружу, увидел выступ, тянувшийся по стене чуть ниже подоконника. На вид он был примерно девять дюймов в ширину. Уайлд плотнее запахнул шубу, достал из кармана варежки и натянул их на пальцы.

— Мистер Уайлд, — не унимался Ульф. — Не надо делать глупостей. Я знаю, что в комнате нет оружия. Я уже отпер дверь. Открывайте ее и медленно выходите с поднятыми руками. Если вы этого не сделаете, я войду сам и начну стрелять.

Уайлд сел на подоконник и спустил ноги вниз, пока они не достали до выступа. Снег лежал на нем толщиной в несколько дюймов, и ботинки скользили по неровной поверхности. Зато ветер уже стих, и снежинки медленно и плавно падали в пустоту, плотно окутывая город, заглушая даже звонки трамваев, проезжавших в восьмидесяти футах ниже его ног. Он аккуратно прикрыл окно, распластался вдоль стены и шаг за шагом, шаркая и пятясь вбок, начал свое путешествие по выступу.

Ему без большого труда удавалось держать равновесие, но проблема с морозом с каждой минутой становилась все острее. На нем не было теплой обуви, и его ноги быстро начали деревенеть, а руки и запястья горели так, словно их держали над открытым пламенем. Он двигался слишком медленно, и время работало против него. Его окружало глубокое молчание, но скоро из покинутой им комнаты донесся глухой удар, словно Ульф пытался открыть дверь плечом. Само по себе это было не так уж плохо: больше всего Уайлд боялся, что Ульф бросит свои попытки прорваться через баррикаду и отправится в соседнюю комнату, чтобы посмотреть в окно и проверить, нет ли кого-нибудь на выступе. Во всей этой ситуации его радовало только одно — Ульф не послал за подкреплением, и никто не прибежал на шум выстрелов. Это доказывало, что в здании больше нет людей.

Его пальцы нащупали выступ подоконника в соседней комнате. Пройдя еще немного вдоль стены, он как можно плотнее вжался правым плечом в мерзлый бетон и медленно повернулся лицом к стеклу. Холод проникал уже под меховую шубу, омертвение поднималось все выше к бедрам, превращая ноги в бесполезный и тяжелый груз. Он осторожно достал из кармана костяную расческу, сжал ее как можно крепче и ударил рукояткой в толстое стекло. С таким же успехом он мог бы бить в него рукой. Он попробовал снова, постаравшись на этот раз размахнуться как можно дальше, с риском свалиться вниз, но почувствовал, что ему не удается сконцентрировать в ударе свою обычную силу, потому что большая ее часть требовалась ему в ногах, чтобы удержаться на карнизе. Однако на этот раз стекло треснуло. Уайлд снова взмахнул рукой, расческа от удара дрогнула у него в руке, сильная волна отдачи прошла сверху донизу через его тело, спустившись в ноги, и он поскользнулся. Левый ботинок поехал по утоптанному снегу, он потерял равновесие, сорвался одной ногой с выступа, удержался в последний момент, буквально влип в стену, обливаясь холодным потом; его брюшные мышцы готовы были лопнуть от напряжения. Пальцы разжались, и расческа полетела, кувыркаясь, в ночную темноту. Уайлд обнаружил, что стоит на коленях, приклеившись губами к каменной стене.

Он выправил положение, медленно подтащив к себе левую ногу. У него болели мускулы, а в паху ныло так, словно он провел всю ночь в гареме. Внешнее стекло было разбито, но внутреннее осталось целым. Он вздохнул и начал развязывать шнурки. Ему казалось, что он стоит на выступе уже не меньше часа, хотя на самом деле прошло всего несколько минут. Он снял левый ботинок. Его ступня, казалось, уже окончательно онемела от холода, но когда он поставил ее, босую и обтянутую одним носком, на заснеженный карниз, по телу прошла судорожная дрожь. Он сунул в ботинок правую руку, на которой неловко сидела женская варежка, снова поплотней прижался к стене и ударил уже изо всей силы. Заботиться о безопасности больше не имело смысла: все равно через несколько секунд он окоченеет так, что не сможет удержаться на карнизе, и отправится вниз следом за свой расческой. Ботинок легко высадил стекло, от удара его качнуло назад, и он замахал левой рукой, в отчаянии хватаясь за разбитое окно. Осколки стекла вонзились ему в пальцы, но он не почувствовал боли, потому что они совсем застыли. Судорожно держась за раму одной рукой, он постарался протолкнуть ботинок внутрь, чтобы освободить правую руку. Потом подтянулся к окну, подобрал ноги и ухватился правой рукой за подоконник. Его бесчувственные пальцы нащупали на раме защелку, и через минуту он был уже внутри. Он немного постоял, обняв себя за плечи и трясясь от неудержимого озноба, потом опустился на колени и начал шарить в темноте в поисках ботинка.

Все это время голова у него оставалась ясной. Руки его сейчас практически бессильны, понадобится некоторое время, чтобы вернуть их к жизни. Он не знал, насколько сильно и глубоко порезал пальцы, только чувствовал, как кровь на левой руке капает сквозь меховую варежку. Он сунул ногу в ботинок и как можно тише открыл дверь. Предварительно он заглянул в замочную скважину и убедился, что Ульфу удалось приоткрыть дверь в спальню Хельды.

— Мистер Уайлд, — сказал Ульф. — Я дал вам достаточно времени. Я собираюсь убить вас, мистер Уайлд. Вы слышите, мистер Уайлд?

Уайлд стоял у него за спиной. Он положил правую руку на основание его черепа и толкнул вперед. Ульф вскрикнул и упал на комод. Его пистолет выстрелил. Уайлд бросился вниз по лестнице. Гуннар Моель лежал там, где он его оставил, лицом вниз. Хельда Петерсен сидела, прислонившись к стойке бара, и смотрела на него с искаженным от боли лицом. Уайлд заколебался, но сверху уже слышались шаги очнувшегося Ульфа, а хлопнувшая в коридоре дверь говорила о том, что Кайзерит, скорее всего, решил присоединиться к игре, причем у него наверняка есть оружие. Хельда попыталась закричать, но издала только слабый стон. Уайлд на мгновение задержался возле Гуннара Моеля; его слепые глаза не показывали никаких признаков жизни. Уайлд перепрыгнул через его тело и выскочил в вестибюль в тот момент, когда шаги уже гремели у него за спиной. Через секунду он был в лифте и с огромной скоростью мчался вниз, в подземный гараж.

Глава 15

Уайлд сел в стоявший внизу «сандерберд». Тронувшись с места, он сразу надавил на газ, быстро пролетел через пустой гараж и притормозил только при выезде, на последнем сухом участке пандуса, чтобы плавно вырулить большой автомобиль на заснеженную улицу. Он осторожно ехал по скользкому полотну, пока не нашел парковочное место у музея, и к Банегаарду направился уже пешком. Часы показывали четверть десятого. Навстречу попалась шумная компания подростков, все в кожаных куртках и с бутылками пива в руках; миновав его, они оглянулись и разразились смехом.

Он свернул на боковую улочку, избегая ярких фонарей, и вскоре увидел маленький и тускло освещенный ресторанчик. Поправив галстук, он вошел в зал, спрятав левую руку в карман шубы и сжав в ладони обе варежки, чтобы как-нибудь остановить кровь. Он с трудом дышал, его ноги волочились как две ледяные глыбы, а уши пылали, словно их подожгли. Он надеялся, что выглядит не так плохо, как себя чувствует, но стоявшая за стойкой девушка уставилась на него, широко раскрыв глаза. У нее было некрасивое лицо, полная фигура и коротко подстриженные волосы цвета яркой желтизны.

— God aften, — сказал Уайлд. — Наг de telefon? Motorstop. No snekaeder [6].

Взгляд девушки пробежался по его норковой шубе. Уайлд стоял обняв себя за плечи и дрожа. Девушка кивнула и сочувственно улыбнулась. Она достала телефон с полочки за прилавком и поставила его перед ним.

— Отель «Фредерик Христиан»?

Она дала ему телефонную книгу. Он перелистал страницы и набрал номер.

— Скажите, у вас остановились мистер и миссис Морган-Браун?

— Мистер и миссис Морган-Браун прибыли сегодня вечером, сэр. Они расположились в номере 113.

— Будьте добры, позовите миссис Морган-Браун.

Левый карман его норковой шубы уже был полон крови. Он подумал, что это только вопрос времени и очень скоро она просочится через толстый мех.

— Вы повредили руку? — спросила девушка по-английски.

Уайлд слушал, как что-то пощелкивает в трубке.

— Пытался завести мотор.

— Но вы же сказали, что у вас на колесах не было цепей для гололеда?

— Да, поэтому я съехал на обочину, дорогуша, и у меня заглох мотор.

— А! — Она кивнула и, протянув руку, потрогала его подбородок. — У вас кровь. Вы, наверно, поранились об окно?

— Возможно. Но это пустяки.

— Не хотите умыться? В ресторане есть мужская уборная.

— Да, потом я туда схожу. Но сейчас мне нужно кое-что другое. У вас есть лицензия на продажу спиртных напитков?

Она покачала головой. Ее стриженые золотые кудряшки энергично закачались над ушами.

— Тогда сойдет и пиво. Налейте мне холодного «Дортмундера».

Уайлд постучал пальцем по трубке:

— Эй, вы что, про меня забыли?

— Очевидно, в номере никого нет, сэр. Нет, постойте минутку… Миссис Морган-Браун?

Последовало недолгое молчание.

— Ее здесь нет, — ответил хриплый голос. — Она отправилась в кино.

— Я говорю с мистером Морганом-Брауном?

Снова короткая пауза.

— Да.

Девушка вернулась с пузатой бутылкой и бокалом. Уайлд кивнул, и она поставила их на прилавок.

— Вас просят к телефону, сэр, — услышал Уайлд голос гостиничного клерка. — Вы будете говорить?

— Кристофер, дружище, — сказал Уайлд. — Это Майкл. Мне ужасно неприятно вас беспокоить, но у меня тут небольшие сложности. Я хотел спросить, можно мне заскочить к вам сегодня вечером?

— Как, вы сказали, вас зовут?

— Майкл Ист. Мы познакомились на пароме. Я друг Вальтера, помните?

— А, мистер Ист. Майкл. Мы вас ждем.

— Так я могу заехать?

— Конечно, хоть сейчас. Правда, Ингер пока нет. Тут где-то показывают фильм, который ей хотелось посмотреть, и она сказала, что ни за что его не пропустит. Вы же знаете, какой бывает Ингер, когда речь заходит о кино. Но я буду рад, если вы придете и составите мне компанию.

Уайлд задумался, потершись подбородком о трубку, и кивнул девушке на бутылку. Она наполнила бокал, пиво дало густую пену.

— Я немного задержусь, — сказал он. — Мне надо закончить ужин. Договоримся на одиннадцать. К этому времени Ингер, наверно, уже вернется.

— Хорошо, но мне не хотелось бы, чтобы вас видели вместе, — сказал человек на другом конце провода. — Предлагаю половину одиннадцатого. Так будет лучше. И поднимайтесь прямо в номер, договорились? Дверь будет открыта.

— Я приеду в половине одиннадцатого.

Уайлд повесил трубку и взял бокал:

— За ваше здоровье. Где находится уборная?

— Вон за той аркой. Вы хотите у нас поужинать?

— Я бы с удовольствием, — ответил Уайлд. — Но боюсь, придется отложить до другого времени. Вы не вызовите мне такси?

Она посмотрела на телефон:

— Но ведь вы только что сказали…

— Я встречаюсь с его женой, — пояснил Уайлд. — Вы же не хотите, чтобы бедная женщина всю оставшуюся ночь простояла одна в холодном вестибюле кинотеатра? Так что вызовите мне такси, дорогуша.

В уборной он повесил свою шубу на один из вбитых в стену крючков и тщательно вымыл руки. Его кисти одеревенели; попытка сжать пальцы в кулак вызывала острую боль. Он подумал, что в ранах могли остаться осколки стекла, и, плотно обмотав пальцы носовым платком, решил, что в крайнем случае это может послужить орудием защиты. Потом он причесался и подтянул галстук. Кровь на подбородке уже засохла и могла сойти за порез во время бритья. Костюм выглядел совсем измятым, словно он спал в нем накануне ночью, но с этим он ничего не мог поделать. Выходя из зала, он подмигнул девушке.

— Вы забыли свою норковую шубу, — сказала она.

— Я заберу ее завтра утром. Здесь с ней будет все в порядке, верно?

— О да, конечно. Я скажу мальчикам, чтобы они за ней приглядели. — Она улыбнулась. — Такси ждет вас снаружи.

Он подумал, что в других обстоятельствах мог бы пригласить ее на ужин.

Уайлд остановил такси в одном квартале от гостиницы и остаток пути прошел пешком. Холодный воздух легко проникал под пиджак, но через несколько секунд он был уже в теплом холле и шагал мимо портье, небрежно засунув руки в карманы, в направлении гостиничного лифта. Он доехал до верхнего этажа, потом спустился на второй. По дороге он вдыхал запах поджаренных свиных отбивных и слышал звуки пианино, доносившиеся из столовой. Затем он снова погнал лифт вверх, опять спустился вниз и, наконец, в последний раз нажал на верхнюю кнопку. Теперь он чувствовал себя теплым, как свежеподжаренный тост, с живыми и расслабленными мускулами. Он бесшумно прошел по пустому коридору. Остановившись перед номером 113, глянул на часы. Время было без двадцати десять. Он постучал в дверь и сжал правый кулак.

Дверь открыл Стефан. На его лице мелькнуло удивление, и он быстро сунул руку в карман. Уайлд ударил его в лицо. Стефан покачнулся и отступил из маленькой прихожей в комнату гостиничного номера. Уайлд последовал за ним, беззвучно ругаясь и раздосадованный тем, что так и не смог восстановить до конца координацию своих движений. Он ногой захлопнул за собой дверь. Стефан поднял автоматический кольт с навинченным на него глушителем. Уайлд ударил его снова, на этот раз в подбородок, вложив в удар всю тяжесть своего тела. Стефан не издал ни звука; изумленное выражение на его лице исчезло, и он рухнул на спину, растянувшись на полу. Уайлд наклонился и вытащил пистолет из бесчувственных пальцев. Переложив оружие в собственный карман, он взял Стефана за плечи и перетащил его обвисшее тело в кресло, стоявшее возле окна. Он использовал вместо веревок галстук и ремень Стефана, обмотал его руки и ноги, засунул в рот носовой платок и закрепил путы собственным галстуком.

В комнате стояла тишина. Уайлд открыл дверь спальни. Кристофер Морган-Браун лежал на спине в своей постели. Теперь на его ногах уже не было пледа, и молодой человек, занимавший всю длину кровати, выглядел молодым и крепко сложенным, несмотря на то, что на нем все еще была надета седая борода.

Он был мертв. Его убили выстрелом в голову.

Глава 16

Время было без четверти десять. Уайлд наклонился над Кристофером Морганом-Брауном и полистал страницы журнала, который тот все еще сжимал в мертвой руке. Похоже, Стефан не стал тратить времени на лишние разговоры и просто пальнул ему прямо в лоб. Подушка и простыня были залиты кровью. Уайлд подумал, что решение Ингер сходить в кино было удачной идеей. Может быть, даже слишком удачной.

Он решил пока не приводить Стефана в чувство. Для беседы у них была еще целая ночь, и ему совсем не хотелось, чтобы Ингер, вернувшись, застала его в разгаре дела. Он закрыл дверь в спальню, выключил свет в гостиной и сел на диван. Вытащив из кармана пистолет, он положил его перед собой на кофейный столик. Он рассматривал стоявшее напротив кресло, где слабый свет, падавший из окна, ложился на неподвижную фигуру со свесившейся головой. Уайлд наблюдал за тем, как Стефан начинает приходить в себя. Его веки задрожали, и он нахмурил брови. Руки у него напряглись, но тут же ослабли, как только он почувствовал, что связан. Он поднял голову и стал вертеть шеей, пытаясь разглядеть что-нибудь в темной комнате. Через какое-то время он понял, что тень, сидевшая в углу, была Уайлдом, и застыл на месте.

— Позже мы немного побеседуем, — пообещал Уайлд. — А пока что я дождусь возвращения миссис Морган-Браун.

Он попытался сомкнуть в кулак пальцы левой руки, но передумал. Во всей кисти болезненно пульсировала кровь, и ему показалось, что она распухла.

Он откинулся назад, вытянув ноги и расслабив мышцы. Широко зевнул. Путешествие по обледеневшему карнизу вымотало его сильней, чем он думал. Он смотрел на Стефана, а Стефан наблюдал за ним. Они ждали. Ему очень хотелось узнать, как все случилось, почему шофер Гуннара Моеля оказался в номере людей, которые должны были переправить его назад в Британию по тщательно разработанной схеме, известной только Скандинавскому отделу, и что теперь будет дальше. Еще ему хотелось пораскинуть мозгами по поводу того, каким образом Кайзерит попал в апартаменты Моеля и что могло означать его присутствие. Но он подумал, что сейчас ему вряд ли удастся сразу получить на все правильные ответы. Оставалось только набраться терпения и ждать.

Было уже без двадцати одиннадцать, когда в двери повернулся ключ. Уайлд взял пистолет на изготовку. В комнату поплыл знакомый запах «Диорамы», а вместе с ним мелодия песенки из старого кинофильма. Ингер Морган-Браун мурлыкала себе под нос. Она задержалась в дверях, сунув в рот сигарету, и достала из сумочки зажигалку. Зажав сумочку под мышкой, она щелкнула зажигалкой и при свете пламени, взлетевшего высоким языком, увидела Стефана. Она сменила свое белое шерстяное платье на черное шифоновое, белые чулки на черные «паутинки», а белые туфли — на черные «лодочки»; ее дамская сумочка была из черной кожи. После белой норки эффект был просто потрясающим. Волос было не видно под черной шелковой сеткой, но через несколько секунд она ее сняла, продолжая по-прежнему разглядывать человека в кресле. На ее лице почти не было косметики, не считая бледно-коралловой помады. Она медленно поднесла к губам зажигалку, полыхнула пламенем и вдохнула дым. Потом она вынула сигарету изо рта.

— Кристофер! — позвала она резким голосом.

— Он в спальне, — сказал Уайлд.

Она повернулась к нему и вынула сумочку из-под локтя.

— Что случилось? — спросила она. — Почему вы здесь?

— Я ждал, когда вы вернетесь, — ответил он. — А насчет того, что случилось, я хотел бы узнать у вас.

Она бросила взгляд на пистолет, лежавший у него на коленях:

— Где Кристофер?

— Я уже сказал. — Уайлд встал, пистолет болтался у него на кончиках пальцев. — Он там.

Она положила сумочку и шарф на кофейный столик, потом подошла и открыла дверь в спальню. Уайлд стоял у нее за плечом.

— Вы его убили? — прошептала она.

— А что, разве похоже? Я отобрал этот пистолет у нашего приятеля, который сидит в том кресле.

Она посмотрела на Стефана. Ее лицо осталось бесстрастным, но глаза как-то похолодели и словно глубже ушли в глазницы. Она бросила сигарету на ковер и придавила ее ногой. В голове Уайлда промелькнули сторожевые псы, хлысты с металлическими наконечниками и пыточные камеры.

— Я думал, для начала вы захотите оплакать свою потерю, — заметил он. — Ведь Кристофер действительно был вашим мужем.

Она вошла в спальню и встала возле кровати. Она погладила Кристофера Моргана-Брауна по щеке костяшками пальцев.

— Мы были деловыми партнерами.

— И только?

Она подняла голову:

— Мы спали вместе. Каждую ночь. И почти каждую ночь он занимался со мной любовью. Таковы все мужчины, Майкл. Им трудно удержаться, когда они видят красивую женщину.

— Желания мужчин стремятся вниз, — процитировал Уайлд. Он закрыл дверь в спальню. — Похоже, нам надо кое о чем побеседовать, как вы считаете?

— Вы собираетесь меня допрашивать?

Он сел у туалетного столика, прислонившись спиной к зеркалу и глядя на нее.

— Я в затруднительном положении. Вам не кажется, что я должен вас обыскать?

Она подошла к нему, встала прямо перед ним и закинула руки за голову.

— Если это вас немного успокоит. Но я не ношу оружие.

Ее платье натянулось на бедрах и груди.

— Одна дама, которую я знал, предпочитала носить пистолет, привязывая его у себя в паху. Это выглядело очень забавно. Подходило в самый раз.

Ингер Морган-Браун расстегнула «молнию» и переступила через упавшее платье. Она стянула через голову комбинацию и бросила ее на кресло. На ней было абсолютно прозрачное черное белье, такие же чулки и поддерживающий поясок.

— Мне продолжать, мистер Ист?

— Пока достаточно. Снимите туфли.

Он сбросила обувь ему под ноги.

— Я вижу, вам приходилось встречаться с довольно странными женщинами, мистер Ист.

Она пошевелила пальцами ног, обтянутыми черными чулками. Уайлд подумал, что это самое человечное движение, которое он когда-нибудь видел у нее.

— А теперь вы должны рассказать мне, почему оставили Кристофера одного сегодня вечером.

— У вас найдется сигарета?

Он бросил ей пачку «Блэк рашн» и коробку спичек. Она только сейчас заметила его левую руку.

— Вы ранены?

— Давайте поговорим о вас, Ингер.

Ингер закурила сигарету и глубоко затянулась дымом. Она сидела на свободной кровати, перекинув ногу на ногу.

— Я часто оставляла Кристофера одного, мистер Ист. Как я вам уже говорила, он вовсе не был таким уж беспомощным. Кроме того, если он довольно активно вел себя в нашей супружеской спальне, то на этом наши внеслужебные отношения, собственно, и заканчивались. Что касается меня, супружеские спальни наводят на меня скуку. В соседнем кинотеатре показывали старый фильм, музыкальную комедию с замечательной музыкой, которую я ценю не меньше Баха. Во всяком случае, мы не ожидали, что услышим о вас раньше завтрашнего вечера, поэтому я решила, что могу немного расслабиться.

— В котором часу вы вышли из гостиницы?

— В пять минут девятого. Если не верите, можете спросить у портье. Как вы уже заметили, моя одежда не подходит для того, чтобы гулять по улице в мороз. Я попросила вызвать мне такси, портье видел, как я в него села.

— Прекрасно. Тогда, может быть, вы мне объясните, откуда наш приятель узнал, что вы отправились в кино?

Она пожала плечами:

— Наверно, он видел меня внизу, в вестибюле. Я не делала тайны из того, куда еду.

— И когда вы уезжали, Кристофер был жив и здоров?

— Я знаю, мистер Ист, что вы британский агент, а не детектив, но все-таки постарайтесь быть посообразительней. Разумеется, когда я уезжала, он был жив и здоров. Он лежал на том месте, где вы его видели, и читал журнал. А теперь, будьте добры, расскажите мне, что вы здесь делаете. Насколько я знаю, вы не должны были контактировать со мной до тех пор, пока не выполните свое задание.

— Я уже выполнил свое задание, моя милая, и теперь хочу отсюда уехать. Если это возможно. У меня есть пара вещей, которые я хотел бы сказать своему начальству, и пара вопросов, на которые я хотел бы получить ответы.

Она встала и погасила сигарету в пепельнице, стоявшей на туалетном столике. Ее волосы рассыпались по плечам.

— Каким образом вам удалось выполнить задание за один вечер?

— Я быстро делаю свою работу.

— И потом вы явились сюда? Но этот человек не убил вас, как он убил Кристофера.

— Потому что он не застал меня врасплох. Когда я позвонил в номер, мне сказали, чтобы я приехал через полчаса. Однако человек, ответивший мне по телефону, был не Кристофер. Он неплохо подделал голос, но говорил не те слова. Поэтому я приехал сюда пораньше и справился с ним без особого труда. Кристофер, увы, был уже мертв.

— Причем довольно долгое время. Его кровь уже подсохла.

Она все еще стояла рядом с ним.

— Мне кажется, что я схожу с ума. — Она сжала голову обеими руками. — Его зовут Стефан. Впрочем, это вы, наверно, уже знаете. Он шофер Гуннара Моеля. И он убил моего мужа. Происходит что-то очень серьезное. Я должна позвонить Гуннару.

Она взяла телефон:

— Соедините меня с городом, пожалуйста.

Ее пальцы нервно постукивали по столику, прозрачная ткань поднималась и дрожала при каждом вздохе. Она облизала губы кончиком языка. У нее был взволнованный вид, и в то же время она чувствовала полную уверенность, что он не станет ее останавливать. Он и сам удивлялся, почему этого не делает. Возможно, это был его последний шанс. Но он чувствовал, как с каждой минутой все глубже погружается в какой-то запутанный лабиринт, где один коридор ведет к десятку новых. Ему хотелось узнать, что же скрывается в самом центре. Он смотрел, как она набирает номер, продолжая отбивать дробь свободной рукой. Он положил пистолет на туалетный столик, прикурил две сигареты и вставил одну ей в губы.

— Пожалуйста, выбирай слова поосторожней, дорогая.

Она выдохнула дым, нажала на рычаг и набрала другой номер:

— Алло? Это ресторан «Соколиное гнездо»? Скажите, с телефоном мистера Моеля все в порядке? Я звонила ему уже несколько раз, но мне никто не отвечает.

Она стала слушать, посасывая нижнюю губу.

— Когда? — спросила она наконец.

Голос на другом конце линии что-то ответил, и Ингер Морган-Браун положила трубку.

— Ну как?

— Фрекен Петерсен, герр Дженнер и еще несколько других джентльменов около часа назад покинули апартаменты и уехали в аэропорт. Вместе с герром Моелем. Его увезли на носилках. Он внезапно заболел.

Она взглянула на него:

— Я ведь не сошла с ума, правда, Майкл? Вы провели этот вечер с Гуннаром Моелем? И Гуннар устроил вам встречу с Кайзеритом? Скажите мне, все это правда?

Ее голос неожиданно дрогнул и прозвучал совсем по-женски.

Уайлд вздохнул. Он подумал, что, возможно, только что она обрекла себя на смерть.

— Для простого винтика в машине ты слишком много знаешь о том, что здесь происходит, дорогая. На самом деле ты знаешь намного больше, чем я. И ты должна подробно рассказать мне, как это случилось и почему, даже если для этого понадобится вся ночь. До определенного момента ты говорила абсолютную правду. Я действительно провел этот вечер с Гуннаром Моелем. Но я понятия не имел о том, что должен встретиться с Кайзеритом. Мне дали задание убить Гуннара Моеля, и я выполнил свою работу.

Она взглянула на него. Ее ноздри задрожали.

— Ты лжешь, — выдохнула она, незаметно дал себя переходя на «ты». Ее голос был чуть громче шепота. — Господи, ты лжешь!

— По-твоему, в этом есть какой-то смысл? Болезнь, которую прихватил герр Моель, была смертельной. Возможно, они хотят сделать вид, что он умер в Швеции. Скорее всего, для того, чтобы избежать проведения расследования. Хотя…

Он взглянул на часы:

— Сейчас почти полночь. В это время есть какие-нибудь рейсы?

— У Гуннара собственный самолет. Его водит Хельда. Если погода позволила им взлететь, они уже в Швеции.

Ее возбуждение погасло так же быстро, как и появилось. Голос снова стал спокойным и рассудительным.

— Я хочу узнать, — сказал Уайлд, — каким образом сотрудник Скандинавского отдела мог получать приказы от человека, которого британское правительство приговорило к смерти?

Она встала и подошла к окну.

— Снег перестал, — сказала она. — Погода ясная. Значит, они улетели. Я не знаю, почему британское правительство хотело смерти Гуннара, Майкл. Он возглавлял Скандинавский отдел. Собственно говоря, он и есть Скандинавский отдел. Он был краеугольным камнем в контрразведке НАТО. Быть может, он самый крупный и самый лучший секретный агент, который когда-либо был на Западе. А теперь ты приехал и убил его.

Она щелкнула пальцами:

— Вот так.

Глава 17

Уайлд подумал, что либо она говорит правду — или хотя бы верит в это, — либо перед ним самый искусный лжец из всех, кого он когда-либо встречал. Последний вариант был вполне возможен, но ее описание Моеля точно совпадало с оригиналом: он производил впечатление человека, привыкшего к власти. Внезапно он почувствовал, что боль в левой руке стала вдвое сильнее, а плечо, казалось, кто-то безжалостный режет пополам.

— Я видел холодильник в соседней комнате. Может быть, найдется что-нибудь выпить?

— Есть только пара бутылок «Пильзнера». Кристофер… он не особенно много пил. — Она спокойно посмотрела на мужа. — Мне можно что-нибудь надеть?

— Я как раз собирался это предложить. Разговор становится все более трудным. Я подумал, будет неплохо что-нибудь выпить, пока ты осмотришь мою левую руку. А потом мы немного поговорим, без всяких истерик, если ты не возражаешь.

Ингер натянула черные лыжные брюки и черный свитер. Ноги она сунула в мягкие черные шлепанцы. Подойдя к зеркалу, она собрала волосы в пучок и скрепила их на макушке парой длинных шпилек. В таком виде она была похожа на красивую тряпичную куклу. Она прошла в ванную вместе со своей косметичкой и подождала его там. Он присел на унитаз и отхлебнул пива. Она включила горячую воду, свесила его руку над ванной и развязала пропитанный кровью платок.

— Очень сильный порез. Ножевое ранение?

— Кусок стекла.

Она смазала рану ватным тампоном.

— Возможно, задеты сухожилия. Полагаю, без одной руки ты будешь так же годен для работы, как я без своего мужа.

— Давай как следует во всем разберемся, дорогая. Ты только что сообщила мне, что Гуннар Моель возглавляет Скандинавский отдел. Затем ты сказала, что он должен был устроить встречу между мной и Лораном Кайзеритом. Между тем тебе должно быть известно, что Кайзерит работает на КГБ. По-моему, одно с другим не сходится.

Она еще раз сунула его руку под горячую воду, нахмурилась и, нагнувшись, высосала ранку. Уайлд со свистом дышал сквозь стиснутые зубы. Ингер сплюнула в ванну:

— Там сидело маленькое стеклышко. Вот почему тебе было так больно.

Она достала из косметички бутылочку с антисептической жидкостью и вылила ее на рану.

— Я только повторяю то, что сказал мне сам Гуннар.

Палец Уайлда дернулся, когда жидкость попала на порез.

— Потише, милая.

— У тебя очень высокий болевой порог, Майкл. Наверно, это необходимо, когда приходится ломать стекло голыми руками.

Она достала из сумочки свернутый бинт. Ее прикосновения были очень мягкими и легкими.

— Думаю, теперь все отлично заживет. Но я советую как можно меньше пользоваться рукой в ближайшие два дня. — Она вымыла руки. — То, что Гуннар является главой Скандинавского отдела, известно очень узкому кругу лиц. Для всего остального мира он просто Шведский Сокол, человек с хорошей репутацией и множеством контактов по обе стороны «железного занавеса». В этом качестве Гуннара часто приглашали как посредника в переговорах между представителями Запада и Востока. Обычно речь в таких случаях шла об обмене заключенными. Эта его деятельность не имела ничего общего с работой Скандинавского отдела. Две недели назад он получил задание организовать встречу между директором отдела КГБ, действующего против НАТО, и крупным представителем британской разведки. Задание поступило из Лондона, Майкл, и звучало вполне ясно и недвусмысленно. Но Гуннар был встревожен тем, что Уайтхолл, выбрав тебе в качестве прикрытия роль закупщика из «Хассон и Вемисс», подключил нас с Кристофером для того, чтобы доставить тебя обратно. Он знал, что нашу помощь используют только в экстренных случаях. Гуннара это очень беспокоило. Он даже подумывал о том, что в Англию я повезу не тебя, а Кайзерита. К нам и раньше обращались за содействием очень важные русские агенты. Правда, до директора отдела дело еще не доходило, но когда-нибудь должен же быть первый раз.

Она осторожно уложила вещи обратно в косметичку и щелкнула замочком.

Уайлд попытался сжать и разжать свою левую ладонь, но поморщился от боли.

— Все это звучит очень убедительно, за исключением одной детали. Лоран Кайзерит и я уже встречались раньше, и он отлично знал о моей профессиональной ориентации.

Ингер взяла свое пиво и направилась в ванную.

— Значит, кто-то в Лондоне разработал собственную комбинацию, если только этого не сделал ты. Мне представляется более вероятным первый вариант. Средний британский бюрократ имеет довольно изощренный ум, тогда как средний наемный убийца, независимо от его национальности, обычно довольно глуп. Иначе он нашел бы себе какую-нибудь другую работу.

— Спасибо за совет, любовь моя, — сухо сказал Уайлд. — Надеюсь, ты уже решила, что будешь делать дальше?

Ингер закурила сигарету:

— А если нет, ты убьешь и меня?

— Однажды мне уже приходилось убивать красивую женщину, и это было одним из самых неприятных ощущений в моей жизни. Я пообещал себе, что больше никогда не стану этого делать, если только не возникнет крайней необходимости.

Она холодно улыбнулась:

— Тогда как ты собираешься со мной поступить?

— Я надеюсь воспользоваться твоими услугами. Ты много лет работала на Гуннара. Хорошо это или плохо, но Гуннар Моель теперь мертв. Тебе нужен новый работодатель. Твой муж тоже мертв. Если ты не хочешь провести несколько неприятных часов, беседуя с датской полицией, тебе понадобится еще и новый муж. На ближайшие два дня я рассчитываю заполнить обе эти вакансии, как мы, впрочем, и договаривались раньше.

— А потом?

— Я уверен, что Лондон будет счастлив найти новое применение твоим талантам.

Она вздохнула:

— Похоже, большого выбора у меня нет. Хорошо, я отвезу тебя обратно в Англию. Но есть некоторые проблемы.

— Одна из них сидит в соседней комнате.

— Я не думаю, что его можно считать проблемой. Ульф Дженнер прислал его, чтобы остановить тебя. Ульф всегда был предан больше Гуннару, чем Скандинавскому отделу.

— Ты думаешь, Ульф послал сюда Стефана, чтобы он разобрался со мной, а сам вместе с Кайзеритом отправился в Стокгольм?

Это самый разумный вариант. Копенгаген стал для них слишком опасен. Кайзерит обычно путешествует как частное лицо. У него нет дипломатической неприкосновенности. Скорее всего, советское посольство даже не подозревает, что он был в Дании.

— Однако Ульф, насколько я понимаю, получил задание разобраться не только со мной, но и с Кристофером. А заодно и с тобой, судя по всему. Несмотря на то, что вы оба являетесь членами Скандинавского отдела. Было бы куда логичней, если бы он попросту проинформировал вас о ситуации и поручил меня вам.

Ингер Морган-Браун погасила сигарету:

— Мне кажется, прежде всего, нам надо расспросить об этом Стефана, а потом уже решать, что делать дальше. Может быть, ты притащишь его сюда?

Уайлд перешел в гостиную. Стефан смотрел на него. Он явно пытался выбраться из своих пут, но сумел только немного соскользнуть с кресла. Уайлд рывком поднял его с кресла и взвалил себе на плечо. Он перенес его в спальню и положил на кровать рядом с Кристофером Морганом-Брауном. Ингер закурила новую сигарету.

— Спасибо, — сказала она спокойно. — Переверни его на спину. Вот так будет хорошо.

Стефан смотрел на женщину выпученными от страха глазами. Уайлд вполне разделял его чувства.

— Надеюсь, в тебе нет арабской крови?

— Тебе вовсе не обязательно здесь оставаться, — сказала она. — Сегодня ночью у нас будет много дел, если мы хотим беспрепятственно выехать из Копенгагена завтра утром. Ты умеешь взламывать замки?

— Только самые простые.

Она вытащила из косметички кусок твердой проволоки.

— В гостиницах все замки довольно примитивны, Майкл. Теперь слушай внимательно. Все номера на этом этаже пустуют, если не считать одной парочки, которая проводит медовый месяц в комнате 107. Они живут здесь уже неделю и поэтому успели порядком надоесть друг другу. Сегодня вечером они собирались поехать в оперу, а потом посетить ночной клуб. Я говорила с ними перед ужином. Они сказали, что вернутся не раньше трех. К этому времени Кристофер должен исчезнуть из номера. Поэтому я хочу, чтобы ты взломал замок в номере 110. Запомни — 110. Из его двери ты сможешь присматривать за лифтом, а если на этаж кто-нибудь поднимется, у тебя хватит времени, чтобы скрыться в номере. Да, кстати, оставь мне пистолет. Он мне пригодится, когда я буду беседовать со Стефаном.

Уайлд почувствовал, что эта женщина без всяких усилий захватила инициативу и теперь его задание течет так гладко и спокойно, словно ничего не случилось. А командует всем, как и планировал Мокка, Ингер Морган-Браун. Мысль о том, что вообще все с самого начала идет именно так, как планировал Мокка, начинала его сильно беспокоить. Он протянул ей пистолет и спрятал проволоку в карман.

— Прости, старина, — сказал он Стефану. — Похоже, эта женщина к тебе сильно неравнодушна. Ничего не поделаешь, ты сам в этом виноват. Я вернусь так быстро, как только смогу.

Ему потребовалось три с половиной минуты, чтобы открыть дверь в номере 110. Он вошел внутрь, закрыл за собой дверь и задернул шторы. Включив свет, он увидел, что номер был точно таким же, как у Морганов-Браунов. Потом он вернулся в комнату 113, прикрыл за собой дверь и с беспокойством принюхался. Стоя в дверях спальни, он посмотрел на Стефана. Теперь между ним и Кристофером Морганом-Брауном не было никакой разницы. Как только Уайлд вышел из номера, Ингер вытащила у Стефана кляп и, приставив к его уху дуло пистолета, нажала на спусковой крючок.

Глава 18

Ингер, прикусив губу, стояла на коленях у другой кровати и торопливо брила своего мертвого мужа.

— Ты быстро справился.

В ее голосе не было никаких эмоций.

Уайлд почувствовал, что у него пересохло в горле.

— Я думал, ты собиралась его допросить.

Ингер с помощью бумажной салфетки вытерла волосы с лезвия бритвы.

— Как только я вытащила кляп, он стал кричать.

— Дорогая, эти комнаты практически звуконепроницаемы. Кроме того, как ты сама заметила, на этаже сейчас никого нет.

Она взглянула на него:

— Тебя что-то смущает? Разве ты не профессиональный убийца?

— Да, но я не убиваю всех подряд. Я считаю, что ты допустила ошибку.

— Я отвечаю за твой отъезд из Копенгагена, поэтому, будь так добр, позволь мне самой разрабатывать тактику наших действий. Я прекрасно знаю Стефана, мы из него все равно бы ничего не вытянули. Кроме того, мне нужно его тело.

Она встала.

— У Кристофера было очень молодое лицо, не правда ли? — спросила она. — Это так подходит к его характеру. А теперь я пойду в номер «один-десять» и сниму там постельное белье. Ты перетащишь туда этих двоих. Мне понадобятся также и матрацы. И пожалуйста, Майкл, когда понесешь Стефана, заверни его очень аккуратно. Я не хочу, чтобы на ковре остались пятна.

Она закрыла за собой дверь.

Уайлд нашел в холодильнике еще одну бутылку пива. Ему было интересно, как Мокка и Ингер относятся друг к другу. Потом он спросил себя, а как он относится к ней сам. Пожалуй, они с ней были очень похожи — за исключением одной важной детали. Он убивал потому, что ему приказывало руководство, но все равно нуждался в том, чтобы себя чем-нибудь подстегнуть. А она… Очевидно, ее слова о том, что ей просто нужно тело Стефана, были более или менее правдивыми. Уже не в первый раз за последние месяцы ему пришло в голову, что он слишком устарел для своей работы, тем более если приходится конкурировать с такими людьми, как Ингер Морган-Браун. Может быть, его рефлексы были так же хороши, как раньше, но в вопросах этики он явно отстал от времени. Он завернул Кристофера в простыню и понес его в коридор. Ингер уже сняла постельное белье с обеих кроватей, проявив при этом ловкость профессиональной горничной.

— Клади его сюда, — сказала она. — И неси другого.

Через пять минут оба трупа лежали на соседних кроватях.

Ингер стояла между ними, задумчиво склонив голову, словно бы решая запутанную головоломку.

— Майкл, пожалуйста, развяжи Стефана и забери у него свой галстук. Мне кажется, с него надо снять пальто. О, на нем кровь. Придется оставить как есть. Ты не мог бы принести из нашей комнаты пепельницу и бутылки из-под пива?

Уайлд собрал указанные предметы, и Ингер осторожно расставила их в комнате. Потом она вложила в руку Стефана автоматический пистолет и сомкнула его пальцы на рукоятке.

— Правда, они милашки? Поссорившиеся любовники. Знаешь, как все было? Кристофер сказал, что уйдет от него после этой последней ночи, и Стефан его застрелил, а потом себя. Видишь, как ухо обожгло порохом? Трагическая история, но такое иногда случается. Правда, Стефан довольно безобразен. Я никогда не смогла бы иметь дело с женщиной, если бы она была некрасивее меня. Я что-нибудь упустила?

— Две вещи. Любой судебный эксперт сможет определить, что один из них был недавно связан.

Она пожала плечами:

— Они просто резвились. А вторая?

— Непонятно, почему для своей встречи они решили использовать пустующий номер гостиницы и почему ни у одного из них нет документов.

— Несомненно, это загадочный случай, и он вызовет большой скандал. Кое-кому из работников гостиницы придется искать себе новую работу. Но к нам это не имеет никакого отношения. Кристофер не калека и совсем не похож на моего мужа. Кроме того, завтра утром я вместе со своими супругом уеду из гостиницы, как это делают все приличные постояльцы. Возможно, позднее полиция решит, что было бы неплохо задать нам несколько вопросов, но к тому времени мы уже будем в Англии. После того, как ты уничтожил Скандинавский отдел, мистер и миссис Морган-Браун во всяком случае не могут рассчитывать здесь ни на какую работу. Кстати, постарайся избавиться от крови на своем пальто. Это не так уж важно, потому что завтра ты будешь в одежде Кристофера, а твою я положу на дно нашего чемодана. Но может быть, ты снимешь его прямо сейчас? Мы же не хотим оставить пятна на чистых простынях. Ты сможешь перенести все эти матрацы и постельное белье?

Уайлд взвалил их на плечо. Ингер выключила свет и прислушалась к тому, как защелкнулся замочек двери.

— Это еще не все. И все же мы неплохо поработали.

Они вошли в номер 113.

— Мне надо будет тебя загримировать, но лучше сделать это утром перед завтраком. — Она провела по его подбородку тыльной стороной ладони. — Да. Щетина довольно жесткая, и, когда завтра днем у тебя начнут расти волосы, грим может пострадать. Если ты положишь на кровати эти матрацы, мы отдохнем пару часов.

Уайлд сделал, как она сказала.

— Расскажи мне, что будет завтра утром.

Ингер принялась застилать постели:

— Все очень просто. Ночью у тебя произойдет обострение артрита, и нам придется вернуться домой. Мне уже приходилось несколько раз использовать эту тактику.

— А если тела найдут раньше, чем мы уедем?

— Это исключено. Завтра воскресенье, и горничные начнут уборку позже, чем обычно. Кроме того, никаких новых постояльцев на нашем этаже больше не появится, по крайней мере утром. Я специально узнавала у портье. Думаю, у нас все шансы за то, что этот номер откроют не раньше понедельника.

Она провела рукой по лбу, сбросила шлепанцы и легла на кровать.

— Я совсем без сил. Ты можешь раздеться, если хочешь. — Она взглянула на него. — Только веди себя прилично. — Она закурила сигарету и выпустила дым в потолок. — Англичане в этом отношении ведут себя очень странно. На людях они сама чопорность и сдержанность, но стоит им оказаться с женщиной в постели, как они начинают вытворять всякие мерзости.

Уайлд лег рядом:

— Это потому, что они не видели тебя в работе.

Он протянул руку и выключил свет. Кончик ее сигареты рдел в темноте.

— Типично английское замечание. Ты профессиональный убийца, но считаешь, что если убиваю я, то в этом есть что-то неженственное. Просто смешно. В природе чаще всего убивают именно самки.

— Да, наверно, в этом есть какая-то логика.

Уайлд закрыл глаза. Ни одна постель в мире не казалась ему такой мягкой и уютной. В его теле ныл каждый мускул. Он почувствовал, что если не будет очень осторожен, то скоро заснет. При мысли, что он будет спать рядом с бодрствующей Ингер Морган-Браун, волосы у него встали дыбом.

— Может быть, расскажешь, как ты занялась этой профессией?

Ингер погасила сигарету, села и распустила волосы. Они блестели даже в темноте.

— Это длинная, к тому же не очень интересная история. Я родилась в семье, принадлежавшей к среднему классу. Мои родители не питали в отношении меня никаких иллюзий, но к четырем годам я уже прославилась своей необыкновенной памятью. Разумеется, в те годы я была не более чем… как вы это называете? Диковинкой. Я была отличным материалом для нацистской пропаганды. Однажды я сидела на коленях у Геринга, во время публичного приема, и он спросил меня, кто был фараоном в Египте в 1940 году до нашей эры. Я ему ответила, и все зааплодировали. — Она рассмеялась. — Конечно, все было подстроено. Меня предупредили, что он спросит о фараонах, и я выучила всю египетскую историю.

— А кто был фараоном в 1940 году до нашей эры?

— Сезострис Первый. Его имя произносят по-разному.

— И ты не сделала ни одной ошибки?

— Ошибок я не сделала, но были вопросы, на которые я не смогла ответить. — Она вытащила подушку из-под головы и положила ее себе на живот. — В тот же раз он спросил у меня, кто был императором Китая в 1940 году до нашей эры.

— И ты не смогла его вспомнить?

— Конечно, я смогла бы его вспомнить. Но никто точно не знает, кто тогда был императором в Китае. Я ему это объяснила. Китайская история вообще плохо документирована, а двадцатый век до Рождества Христова — один из самых темных периодов. Он приходится как раз между правлениями Хсия и Шанг.

— Я примерно так себе и представлял. А что было после господина Геринга?

— Благодаря мне родители неплохо жили всю войну. К сожалению, она быстро закончилась. Когда в Дрезден вошли русские, мне пришлось пережить очень необычный опыт. Одним из побочных свойств, сопутствующих гениальности, является то, что человек кажется на несколько лет старше, чем он есть на самом деле. Когда мне было восемь, я выглядела не меньше чем на двенадцать. В течение недели я делила дом с тридцатью казаками. — Она вздохнула. — Может быть, поэтому я теперь страдаю некоторым эмоциональным параличом. Я пыталась увлечься разными вещами — вечеринками, путешествиями, совокуплениями, — но без особого успеха. Мне нравится музыка, но она не расслабляет меня по-настоящему. Сейчас ты видишь меня в моей лучшей форме, Майкл. Я счастлива только те дни, когда путешествую по заданию отдела. А дома я или сплю, или работаю над книгой.

— Значит, теперь ты всеми фибрами своей души ненавидишь русских?

— Я никого не ненавижу, Майкл. На ненависть тратится слишком много энергии. Кроме того, изнасилование — одна из самых маловажных вещей, которая может случиться с женщиной. Иногда мне кажется, что я даже благодарна этим людям. За одну неделю я повзрослела с восьми лет… скажем так, до восемнадцати. Это сэкономило мне много времени. Вообще, юность — это очень неприятный опыт, как ты думаешь?

— Просто ужасный, — согласился Уайлд. — И ты воспользовалась первой же возможностью сбежать на Запад?

— Не говори чепухи. Это один из мифов, созданных англичанами и американцами, — будто бы все, кто живет к востоку от Вены, только и мечтают о том, как к вам уехать. К тому же в то время я чувствовала себя немного сбитой с толку. Дело в том, что я внезапно осиротела. Мой отец воевал на Восточном фронте, и я понятия не имею, что с ним там произошло. Мать попыталась защитить мою честь, и ее посадили на штык. А моя младшая сестра совершенно не интересовала моих обожателей. Поэтому они выгнали ее из дому.

— Она вернулась?

— Исчезла. Я стала жить с одной женщиной, у которой убили собственного ребенка. Эти люди были чрезвычайно великодушны, на свой манер. Когда я им надоела, они куда-то убрались и предоставили меня самой себе. Я обратилась к местным властям, и они взяли надо мной опеку. Однако к 1950 году я обнаружила, что они продолжают то, на чем остановился рейхсмаршал, — делают из меня образцовый экспонат, демонстрирующий возможности тоталитарный образовательной системы. И я решила уехать. В четырнадцать лет я выглядела на двадцать. Я нашла человека, который мной заинтересовался, и он переправил меня в Западный Берлин, а оттуда в саму Германию. Мне пришлось жить с ним некоторое время, но, оказавшись в Англии, я стала сама себе хозяйкой. К сожалению, скоро я поняла, что у Англии есть свои недостатки, так же как и у любой другой страны. Один из них заключался в том, что мне приходилось очень много работать, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Я всегда считала, что люди с незаурядными интеллектуальными способностями должны находиться на содержании государства и получать что-то вроде пенсии, чтобы беспрепятственно заниматься своими исследованиями. Из-за работы у меня почти не оставалось времени ни на что другое, а жизнь очень коротка. Британское правительство хотело, чтобы я вернулась к учебе и стала физиком. Но какое удовольствие в том, чтобы делать бомбы, даже самые мощные и сложные? Бомбы убивают людей, а мне больше нравится сохранять людям жизнь.

Уайлд подумал, что самое пугающее в ней — это полное отсутствие чувства юмора. Однако вслух проговорил:

— Никогда бы об этом не догадался.

— Мне нравится их изучать, поскольку я работаю над сравнительным анализом различных типов человеческого интеллекта. Вот почему я согласилась работать на Гуннара. В то время он как раз решил расширить свой отдел за счет специальной команды, обеспечивающей эвакуацию агентов, и я со своим знанием языков и хорошей осведомленностью о жизни Европы, особенно Германии, как нельзя лучше подходила для этой роли. Он придумал выдать меня замуж за Кристофера, чтобы создать условия, максимально подходящие для нашей работы. Меня это вполне устраивало. Я работала всего пять-шесть раз в году, а платили мне достаточно, чтобы я могла вести такую жизнь, какую хочу. Кроме того, эта работа позволяла мне удовлетворять мою страсть к острым ощущениям, которую я никогда не могла в себе искоренить, и давала отличную возможность изучать поведение человеческой личности во время стресса.

— А нельзя ли поконкретнее?

— Изволь. Большая часть моей работы заключалась в том, чтобы вербовать коммунистических агентов, ученых и тому подобное. Все это были очень умные люди, но, проходя через мои руки, вели себя совершенно одинаково. Они боялись. Страх — это великий уравнитель. Почти такой же, как любовь. Ты никогда об этом не думал? Гений и глупец, принц и нищий — в любви все опускаются до одного и того же уровня, и это уровень глупца. Страх тоже одинаково действует на всех людей, но тут есть одна существенная разница — ум остается таким же, как и раньше. Зависимость здесь скорее отрицательная, чем положительная: чем умнее человек, тем он уязвимей; чем лучше он понимает окружающие его опасности, тем больше он боится. Я нахожу это чрезвычайно интересным. Это подтверждает мою теорию, которая объясняет, почему многие человеческие сообщества и многие великие империи, достигнув высочайшего уровня развития, заканчивали быстрым и неожиданным упадком. Быть умным означает бояться, и того, что мы знаем, и того, что мы не знаем. Цивилизация защищает интеллектуалов от всевозможных угроз, пока они сами стоят у руля государства; но рано или поздно наступает момент, когда оказывается, что при всех их замечательных теориях им не хватает элементарной простоты ума, которая совершенно необходима для того, чтобы править. И тогда происходит катастрофа. Ум сменяет грубая сила, и человеческий прогресс отбрасывается назад на две тысячи лет.

— Значит, ты признаешь, что твои интеллектуальные способности ограничивает страх?

Ингер улыбнулась:

— Не надо включать меня в общую массу. Поскольку мне известно об этом недостатке интеллекта, я внимательно слежу за тем, чтобы искоренять в себе ростки страха. Надеюсь, мне удалось сделать из себя абсолютно бесстрашное и безжалостное существо.

— Трудно в это поверить, — пробормотал Уайлд.

— Я говорю совершенно серьезно, Майкл. Мне кажется, у меня есть все данные для того, чтобы властвовать. А теперь, может быть, мы немного поспим? Я очень устала, а завтра будет длинный день.

— Хочу поблагодарить тебя за прекрасно проведенное время, — сказал Уайлд. —-Я бы даже поверил большей части рассказанной тобой истории, если бы ты объяснила мне еще одну вещь. Раз уж ты была так знаменита своими замечательными способностями, почему «красные» не попытались тебя разыскать?

— Думаю, они бы с удовольствием это сделали. Но они не знают, как я выгляжу. В детстве я была довольно уродливым ребенком. И подростком я тоже не стала намного краше. А потом тот человек, который переправил меня в Германию, решил, что моя внешность должна соответствовать моему интеллекту, ради моей собственной безопасности и в качестве выражения его признательности. Это обошлось ему в тысячу с лишним фунтов. Но получилось неплохо, как ты думаешь?

Уайлд оперся на локоть и провел пальцем по ее идеально выточенному носу.

— Для мужчины, который проведет в твоем обществе слишком много времени, все остальные женщины перестанут существовать.

— Но к тебе это не относится, Майкл.

Она закрыла глаза.

Уайлд смотрел, как она засыпает. Его глаза уже привыкли к темноте, и он видел, как расслабился ее рот, а потом услышал ее глубокое дыхание. Он подумал, как странно, что их пути никогда не пересекались раньше. И как жаль, если они больше не пересекутся снова. Хотя после знакомства с ней будущее стало внушать ему тревогу. Он представил, как в ближайшие пятьдесят лет университеты начнут тысячами выпускать таких Ингер Морганов-Браунов и каждая из них отправится к своему пластическому хирургу, словно к парикмахеру, чтобы здесь укоротить свой нос, а там подправить подбородок, и вскоре ни в одной из них не останется ничего не только женственного, но и просто человеческого. У Ингер, по крайней мере, есть то оправдание, что она пострадала в детстве.

Он закрыл глаза и стал думать о ней, хотя в его мыслях, к его собственному удивлению, не было ничего похожего на эротику. Ее лицо склонилось над ним, озаренное холодной улыбкой, а потом что-то случилось, и она стала трогать его тело, возиться с его одеждой, осторожно перекатывая его на живот. Он подумал, что, несмотря на все свои комплексы, она и сама не прочь немного поразвлечься, однако в следующее мгновение окончательно проснулся и протрезвел, почувствовав, как в спину вонзилась холодная игла. Вдохнув запах «Диорамы», он увидел ее черные брюки в дюйме от своего лица. Он приподнял голову и заметил, что она держит в руках медицинский шприц.

Она улыбнулась.

— Прости, Майкл, — сказала она мягко, — но я передумала. Я не буду на тебя работать.

Глава 19

Уайлд ударил ее и вскочил с постели. Ингер выронила шприц и скатилась на пол. Уайлд попытался последовать за ней, но его движения уже стали слишком медленными. Ингер стояла в дверях, держась руками за стену, ее черный свитер обтягивал устремленную вперед фигуру, волосы были беспорядочно рассыпаны, губы слегка приоткрыты и открывали зубы. Уайлд чувствовал, что у него кружится голова, а ноги наливаются свинцом. Он двинулся к ней, как идущий по дну пловец, схватил ее за плечи, но она увернулась. Он тоже нырнул вниз и поймал ее. Или это она поймала его? Ее руки сомкнулись вокруг его талии, левым плечом она ударила его в живот и, оттолкнувшись от стены, опрокинула обоих на кровать. Она тяжело дышала, уткнувшись головой ему в грудь. Он поднял правую руку, но этот жест был совершенно бессмысленным. Ему удалось ударить ее в почки, и она застонала. Одна нога его сорвалась с кровати, он потерял равновесие и упал на пол. Он хотел увлечь ее за собой, но сила покинула его руки; ей удалось соскользнуть вниз и вырваться. Он собрал всю свою волю, чтобы рвануться следом и достать ее в броске. Все, что ему удалось, — это медленно повернуться и подняться на локтях.

Ингер Морган-Браун включила свет. Она одернула свитер и отбросила волосы с лица. Ее дыхание было неровным; положив на его спину руку, она придавила Уайлда к полу. Потом опустилась рядом на колени и с помощью указательного и большого пальца как можно шире раздвинула ему веки правого глаза.

— Я думала, что это уже никогда не сработает, — сказала она. — Наверно, у тебя есть какой-то иммунитет.

Она холодно улыбнулась.

— Я дала тебе «литический коктейль». Слышал о такой штуке? Кажется, ее изобрели французы. Берешь сто грамм петидина, добавляешь пятьдесят грамм прометазина и пятьдесят грамм хлоропромазина. Обычно такая доза сразу сваливает с ног. Скоро у тебя мертвенно побледнеет лицо, ты обнаружишь, что не можешь ни двигаться, ни говорить, даже прилагая огромные усилия. Потом тебя начнет клонить в сон, и ты перестанешь понимать, где находишься.

Уайлд почувствовал, что именно так все и происходит. Он не спускал с нее глаз, но ее лицо словно парило в воздухе, а комната выглядела не совсем реальной. Ему казалось, что он стремительно падает вниз, с каждой секундой все быстрее и быстрее.

— Обычно этот «коктейль» дают пожилым людям вместе с местной анестезией, — продолжила тоном благодушного лектора Ингер, — когда есть опасение, что они не выдержат общего наркоза. Сам по себе он не облегчает боль. Но в моем случае это не важно. Я хочу, чтобы наше путешествие было абсолютно безопасным. Забавно, что если бы я накачала тебя до бессознательного состояния, это только затруднило бы мою задачу, потому что тогда мы стали бы везде привлекать к себе внимание. А так ты будешь почти всю дорогу спать, но если тебе слегка похлопать по щеке, придешь в себя и легко сойдешь за больного человека. Это как раз то, что мне нужно. Есть только одна сложность — эффект препарата длится всего несколько часов. Но если я увеличу дозу так, чтобы она действовала в течение целых суток, это может нанести серьезный ущерб твоему здоровью, а я хочу доставить тебя в хорошей форме. А теперь пора заняться делом. Уже шестой час.

Она закрепила волосы на затылке и достала из косметички опасную бритву и тюбик с пеной для бритья. Выглядело это довольно устрашающе.

— Постарайся как можно меньше двигаться, Майкл. Я шучу, конечно. Но учти, брить тебя буду очень тщательно.

Навалившись на него всем телом и поставив локоть ему на грудь, она намылила его подбородок. Потом уперлась двумя пальцами левой руки ему в висок и правой рукой провела лезвием вниз по щеке. Он почувствовал ее дыхание на своем лице, ее глаза, прищуренные от напряжения, находились всего в дюйме от его ресниц. Она работала, приоткрыв рот и просунув кончик языка между зубов. Тяжесть ее бедер, густой запах духов и накатывающие волны дремоты не давали ему собраться с мыслями. Он закрыл глаза, и его падение в пустоту стало еще стремительней. Он потерял ощущение времени. Потом он почувствовал, как Ингер вытерла с его лица остатки пены, и открыл глаза.

— Теперь закрепим накладные волосы. Это очень деликатная операция.

Она наложила первую прядь, от усердия снова высунув язык.

— Наверно, ты хочешь знать, почему я передумала на тебя работать? Это было слишком опасно для твоего эго. На самом деле я вообще не собиралась возвращаться в Англию. Мне никогда не нравилась эта страна. Там все слишком чопорно и сухо, все по правилам и протоколам. А я хочу работать только на себя, отвечать перед самой собой, полагаться лишь на свои силы. Все последние семь лет я вкалывала на вас только потому, что так хотел Гуннар.

Она тщательно расправила его бачки.

— Как видишь, до сих пор я была с тобой не совсем честной, Майкл. Гуннар Моель был не просто моим работодателем. Он тот самый человек, который вывез меня в Берлин и изменил мою внешность. Это тебя удивляет? Я полагаю, да.

Она откинулась назад и, склонив голову на плечо, внимательно, словно художник, рассмотрела свое творение:

— Ну что ж, вполне прилично. Если не считать волос и глаз, никому и в голову не придет, что это вовсе не лицо Кристофера. Но надо добавить еще несколько штрихов. — Она достала из косметички еще одну коробочку и приподняла на ладони его голову. — Ты должен радоваться, Майкл, что я совсем не темпераментная женщина. Только вообрази себе, что вместо меня здесь сидела бы Хельда Петерсен. А это еще может произойти, если тебе не повезет. Вот уж кто действительно страстен, так это Хельда, к тому же она любит Гуннара. Она бы тут же вонзила в тебя нож. Но я никогда не любила Гуннара. Наверно, я была ему благодарна. Пожалуй, я даже была от него в восторге. Гуннар на самом деле был человеком достойным уважения, им восхищались и мужчины, и женщины. Но в его присутствии меня всегда охватывал страх. Я его боялась, Майкл. Может быть, потому, что он тоже был чрезвычайно страстен. Так что, в каком-то смысле, я тебе даже благодарна. Ты убил единственного человека, рядом с которым я была всего лишь женщиной. Ты меня освободил, но все равно я ненавижу тебя за то, что ты сделал. Мне неприятна сама мысль, что Гуннар Моель погиб в расцвете сил от рук какого-то грязного и ничтожного убийцы. Если бы я доверяла своим чувствам, я бы никогда не стала работать с таким человеком и предпочла бы, чтобы он понес заслуженное наказание. Но у меня есть разум, и он подсказывает мне, что ты еще можешь быть мне полезен.

Она опустила его голову на подушку и стала рыться в чемодане в поисках парика. Его голова снова оказалась у нее в руках.

— Ну вот, — сказал она. — В старости ты выглядел бы очень привлекательно, если бы, конечно, дожил до преклонных лет.

Она опять отпустила его голову. Больше всего во всей этой ситуации его раздражала та небрежность, с которой она с ним обращалась: не было никаких сомнений, что, не ожидай она от него какой-нибудь пользы, он значил бы для нее ничуть не больше, чем Стефан. Ему пришло в голову, что это единственный случай, когда для убийства ему не пришлось бы разжигать в себе ненависть: все, что он сейчас испытывал, был гнев.

Ингер закурила сигарету и села в кресло у кровати, перекинув ноги через подлокотник.

— Я сказала себе, что, раз ты убрал моего работодателя, у меня больше нет никаких обязательств перед вашим правительством, — ни там, ни здесь. Все контакты оборвались со смертью Гуннара — по крайней мере, так считаю я. Следовательно, как ты правильно заметил, мне надо найти себе нового хозяина. Увы, выбор здесь очень ограничен, и ты сам это отлично понимаешь. Короче говоря, я решила связать свою дальнейшую работу с русскими. Мне кажется, что за «железным занавесом» дела пошли лучше, да и сама я тоже изменилась к лучшему. Я теперь не просто чудо-ребенок. Я женщина с исключительными способностями, а русские знают, как использовать талантливых людей.

Исключительная новость, могло показаться, не произвела на него никакого впечатления.

— Разумеется, сейчас Кайзерит понятия не имеет, кто я такая на самом деле, — продолжала откровенничать Ингер, — и, если я ему просто об этом сообщу, вряд ли это прозвучит слишком убедительно. Проведя столько лет в Британии, я вправе ожидать, что он отнесется к моим мотивам очень подозрительно. Поэтому ты будешь для меня чем-то вроде верительной грамоты. Ты сказал, что он тебя знает. Я думаю, это он решил послать сюда Стефана и Стефан получил инструкцию убить тебя любой ценой, даже если сначала придется убрать Кристофера. Конечно, грустно думать о том, на какой тонкой ниточке висит наша жизнь. Если бы я в этот вечер не пошла в кино, ему наверняка пришлось бы убить и меня. Но к счастью, этого не случилось. И теперь, когда Гуннар умер, для меня только к лучшему, что Кристофер тоже мертв. В сложившихся обстоятельствах он стал бы лишней обузой. Важно то, что Кайзерит послал к тебе Стефана и ему не удалось тебя ликвидировать. А вот мне удалось. Я передам тебя Кайзериту, живым и здоровым, и пусть он делает с тобой все, что ему хочется. Все очень просто. Тебе понравится Стокгольм, Майкл.

Уайлд взглянул на нее. Ему показалось, что ее лицо больше не висит в пустоте, а комната перестала вращаться в сушильном барабане. Он сделал огромное усилие, чтобы двинуть правой рукой, но, к его ужасу, ему не удалось пошевелить даже пальцами.

— Надеюсь, теперь препарат подействовал по-настоящему. Но на всякий случай я сделаю маленькую проверку.

Она наклонилась вперед, взяла его руку и погасила об нее сигарету. Как она и говорила, препарат не приглушал боли, а ее жест был таким неожиданным, что он издал невольный возглас; но из горла вырвалось только какое-то бульканье.

— Хорошо, — сказала Ингер. — Не бойся, ожог будет не сильным. — Она смахнула пепел, бросила окурок в пепельницу и взяла телефон.

— Доброе утро. Это номер 113. Сегодня ночью у моего мужа был приступ артрита. Нет, волноваться не о чем, доктор нам не нужен. Но мы не спали всю ночь и совершенно выбились из сил. Я думаю, нам надо вернуться домой. Нет. Менять номер не имеет смысла. Когда у него случается такой приступ, единственное, что можно сделать, это дать ему отдых. Да, мне тоже очень жаль. Мы выпишемся сразу после завтрака. Вы не вызовите нам такси до вокзала? Спасибо. Мне понадобится небольшая помощь, чтобы вывезти мужа. После завтрака. Благодарю вас.

Она положила трубку, закурила сигарету и подошла к окну.

— Снег перестал. Кажется, сегодня будет хорошая погода. Нам понравится наше путешествие. — Она повернулась. — А теперь я хочу, чтобы ты очень внимательно меня выслушал, Майкл. Сейчас ты абсолютно беспомощен и целиком находишься в моей власти. Препарат продержит тебя в этом состоянии в течение нескольких часов, а когда его действие начнет иссякать, я сделаю тебе новую инъекцию. Поэтому, пожалуйста, не усложняй мою задачу. Нет смысла сопротивляться, если у тебя нет для этого никакой возможности. Я советую тебе расслабиться и попытаться заснуть, а когда ты проснешься, мы будем уже в Стокгольме. Сейчас я начну одевать тебя для переезда. Боюсь, для твоих плеч пиджак Кристофера будет немного тесноват.

Отложив сигарету, она подхватила его под мышки и перевела в сидячее положение, потом придержала немного, чтобы подоткнуть сзади подушки. Она натянула ему через голову желтый вязаный свитер из толстой пряжи и просунула руки в рукава.

— Ладно, потом накинем сверху пальто Кристофера, прикроем ноги пледом, и все будет в порядке. А я пока приму ванну. Не хочешь сигарету? Я думаю, ты справишься с этой задачей.

Она открыла ему рот и сунула между зубов костяшки пальцев.

— Прикуси.

Уайлд повиновался. Она вытащила пальцы и взглянула на оставшиеся на них слабые отметины.

— Ну что ж, челюсти у тебя еще работают.

Она наклонила голову и потерлась носом о его нос.

— Вижу, тебе пришлись по вкусу мои пальцы. Хочешь их откусить? Знаешь, мне нравятся твои глаза. Они так выразительны. О нет, не пытайся двигаться. Ты можешь упасть с кровати и что-нибудь себе разбить.

Она прикурила сигарету и вставила ее ему в рот.

Присев на соседнюю кровать, она пошарила по карманам его пиджака. Тщательно изучила паспорт, потом опустошила бумажник. Датские кроны она объединила с пачкой собственных купюр и положила все это в свою косметичку. Некоторое время она разглядывала фотографию рыжеволосой девушки.

— Меня мало волнуют твои вкусы, Майкл. Лет через десять эта малышка растолстеет. Но это уже не твоя проблема, верно?

Она вернула бумажник на место и сложила его пальто в чемодан Кристофера. Сняла свою одежду и бросила ее на кровать. Ее кожа была белой, как молоко; похоже, ей ни разу в жизни не приходилось загорать. Теперь, когда она стояла обнаженной, ее красоту еще больше подчеркивала симметрия груди, талии и бедер. Уайлд подумал, что, наверно, пластический хирург не смог создать лица, соответствующего уму клиентки, и попытался возместить это совершенной формой тела. В ее груди не было даже намека на обвислость, легкая выпуклость живота говорила о подтянутых и крепких мышцах, бедра напоминали живой фарфор, и только едва заметная напряженность мускулов разрушала эту иллюзию. Однако вела она себя вполне по-человечески. Глядя, как она рассматривает себя в зеркало, он подумал, что Нарцисс мог бы у нее кое-чему поучиться. Она вернулась к его кровати и вынула сигарету у него изо рта.

— Позже сможешь выкурить еще одну.

Она надела на голову прозрачную шапочку и вошла в ванную. Раздвижную дверь она оставила открытой и не стала задергивать шторки. Ее голова оставалась ни виду, и каждые несколько секунд она бросала на него внимательный взгляд. Уайлд смотрел на плывущий потолок и думал о своем положении. Постоянное вращение комнаты прекратилось, но он уже не чувствовал, что лежит на кровати: ему казалось, что он парит в нескольких футах над землей, в животе у него было легко, и тянуло к рвоте. Его глаза налились тяжестью, но Уайлд твердо решил не спать. Кипевшая в нем ярость не должна была угаснуть. Он ее недооценил. Он вообще не думал о ней как о возможном противнике. Его перехитрила бесполая ведьма, у которой даже красота была чужая и которая — это он понял только сейчас — много раз говорила ему о том, что презирает мужчин и безразлична к жизни.

Он винил во всем прошлый октябрь, долгие месяцы безделья, легкость, с которой ему удалось убрать человека с «Зимородка», начальство, пославшее его к Гуннару Моелю, и всю эту самоубийственную поездку с непрерывной чередой смертей. К этому еще можно было прибавить удивление, которое он испытал, увидев Кайзерита, его догадку о том, что Мокка знал о присутствии Кайзерита у Гуннара, и тщетные попытки понять, что задумал этот тощий ублюдок. Чем больше он размышлял, тем больше убеждался в том, что все шансы были против него. Ему не стоило рассчитывать на то, что Ингер Морган-Браун допустит какую-нибудь оплошность.

Дверь в номер открылась. Ингер в этот момент погрузилась в ванну, ее голова исчезла, и вместо нее появилась нога, которую она густо намыливала пеной. Уайлд увидел, как в гостиную вошла горничная и поставила поднос на стол. Она была средних лет, полная, невысокого роста, с седеющими волосами и усталым выражением лица. Вид у нее был разумный. Она выпрямилась и посмотрела на дверь спальни. На ее лице появилась улыбка.

— Доброе утро, сэр, — сказала она по-английски. — Я поставила завтрак на стол, хорошо?

Уайлд вдохнул в легкие как можно больше воздуха и попытался шевельнуться. Потом он собрал в комок всю волю и перекатился на край кровати.

Горничная нахмурилась:

— Мистер Морган-Браун? С вами что-то не так?

— Помогите мне, — прошептал Уайлд.

Его слова прошелестели как вода, стекающая по водостоку. Он сделал еще одно мучительное усилие и рванулся вперед. Кровать куда-то исчезла, а пол начал подниматься ему навстречу, как кабинка лифта. Удар получился тяжелым. Горничная вскрикнула.

— Господи, он упал с кровати! — Ингер выбежала из ванной, волоча за собой длинный шлейф пенистой воды. — Помогите мне, что же вы стоите!

— Он пытался мне что-то сказать, — объяснила горничная. — Но я не поняла что.

— Просто у него очередной приступ. Идите сюда. — Ингер перевернула Уайлда на спину. — О мой милый, ты ушиб себе лицо. Тебе не следует так вертеться. Пожалуйста, возьмите его за ноги.

Она подхватила Уайлда под мышки. Вода капала ему на лицо. Обе женщины с трудом подняли его обратно на кровать.

— Положите его в середину, — сказала Ингер. — Так он не сможет скатиться. Он стал очень беспокойным. Всю прошлую ночь ему слышались какие-то голоса.

— Ну, нет, — сказала горничная. — Это невозможно. Вы одни на всем этаже.

Она засмеялась:

— Если не считать той пары, у которой медовый месяц. Но они не причиняют вам много беспокойства, верно?

Ингер принесла из ванной полотенце и обернула его вокруг талии.

— Ах, не напоминайте мне о моем собственном медовом месяце, — сказала она с горечью. — Тогда мой муж был еще нормальным человеком.

— Это ужасно, — сказала горничная. — Просто ужасно. У нас в гостинице все говорят — бедная миссис Морган-Браун, как ей, должно быть, трудно. И вас тоже все очень жалеют, сэр.

— Я совершенно счастлива, — мужественно ответила Ингер. — Я ухаживаю за своим бедным мужем, и больше мне ничего не нужно. Кофе не остыл?

— О нет, мадам. Настоящий кипяток.

— Спасибо.

Ингер проводила горничную в гостиную и закрыла за ней дверь. Она взяла со стола чашку и вернулась к кровати.

— Ты неисправим. — Она села рядом. — Выпей немного кофе.

Он попробовал повернуть голову, но почувствовал, что не может пошевелиться. Жар от чашки дышал ему в лицо. Ингер прижала раскаленный край к его нижней губе и наклонила чашку. Кипящая жидкость обожгла ему язык и потекла по подбородку. Ингер обтерла его уголком полотенца, пока кофе не успело попасть на свитер.

— Думаю, тебе было очень больно, — сказала она спокойно. — Но ты знаешь, что бывает с людьми, которые играют с огнем.

Глава 20

Она надела свое белое шерстяное платье, отороченные белом мехом туфли, белую норковую шубу и белый тюрбан. Единственным цветным пятном в ее костюме были синие очки; еще одну пару очков она приготовила для него.

— Кто-нибудь может вспомнить, что у Кристофера были зеленые глаза, — сказала она.

В гостиной уже ждали двое коридорных, которые подняли Уайлда с кровати и пересадили его в кресло-каталку. Ингер накинула ему на плечи пальто и укрыла ему ноги тремя одеялами и дорожным пледом.

— Я сама его повезу, — сказала она коридорным, с улыбкой обернувшись к ним через плечо. — Он не любит, когда его возит кто-нибудь другой. Но вы мне еще понадобитесь, когда мы будем садиться в такси.

Она покатила его вдоль по коридору. Горничная приступила к уборке номера. Менеджер гостиницы и портье ждали в нижнем холле.

— Мне ужасно жаль, миссис Морган-Браун, что это случилось в первую же ночь после вашего приезда, — сказал менеджер. — Мы поместили вас на самый спокойный этаж. Если мы можем еще что-нибудь сделать…

— К сожалению, есть вещи, которые невозможно предусмотреть, — холодно ответила Ингер. — Мы постараемся вернуться сюда летом и погостить подольше.

— Вы возвращаетесь домой, в Британию? Ближайший паром из Эсбьерга в Англию отправится не раньше вторника.

— Мы поедем поездом в Гамбург, а потом доберемся до Амстердама. Мне кажется, путешествия действуют на него благотворно. В конце концов, больше всего он страдает от своей нервозности. Видите, как он смотрит на вас? Его раздражает все на свете. — Она улыбнулась. — Разумеется, не считая меня.

— Может быть, я могу заказать места по телефону…

— В этом нет необходимости.

Она начала раздавать банкноты по десять крон всем, кто стоял поблизости.

— У нас билеты с открытой датой, и будет лучше, если я подберу места прямо на вокзале.

Она пошла впереди всех в заснеженный дворик. Коридорные толкали за ней кресло.

— Я сяду первой, а вы посадите мистера Моргана-Брауна рядом со мной. — Она улыбнулась Уайлду, когда он оказался в машине. — Ну вот, милый, все в порядке, теперь тебе не о чем беспокоиться.

Она сняла перчатки и провела пальцами по его ладони. Он не почувствовал прикосновения.

— Кресло можно сложить и убрать в багажник, — сказала она носильщикам.

Водитель завел мотор и выехал на улицу.

— Центральный вокзал?

— Сначала я хочу заехать на почту, — сказала она по—датски. — Мне надо отправить телеграмму.

Они остановились возле почты на Фаримагсгаде.

— Позовите меня, если мой муж начнет что-нибудь говорить, — сказала Ингер шоферу. — Он сейчас в очень возбужденном состоянии.

Взгляд Уайлда скользил по деревьям в саду Тиволи. В свой последний приезд в Копенгаген он провел там три безнадежных часа с девушкой по имени Лена и тремя неприятными молодыми людьми. Тогда он был уверен, что больше никогда не окажется в подобной ситуации — ни в Тиволи, ни где-нибудь еще. Но Лена не была гением.

Солнце поднялось уже достаточно высоко, чтобы освещать улицу, и Копенгаген никогда не казался более прекрасным. В городе усердно работали снегоочистители, но мир вокруг по-прежнему выглядел как зимняя сказка; на каждой крыше лежали пухлые пласты снега, время от времени плавно соскальзывавшие вниз. Машины бесшумно мчались на своих противогололедных цепях; даже трамваи скользили, не издавая ни звука. Пешеходы шли, спрятав руки в карманы и опустив уши на теплых шапках. Они шагали с целеустремленным видом, следуя куда-то за клубами собственного дыхания и пылающими носами, не обращая внимания на стоявшие у обочины такси. Уайлд подумал, что слово «целеустремленный» очень точно характеризует любого среднего копенгагенца, не важно, работает ли он или только делает вид, что занят. Его окружал целый океан помощи, и, чтобы привести его в действие, требовалось только вытащить затычку. Водитель смотрел на него в заднее зеркальце, но даже если бы Уайлд смог проартикулировать слова движением губ, его познания в датском были слишком слабыми, чтобы сообщить о положении, в котором он оказался.

— Он хорошо себя вел? — спросила Ингер, садясь в машину. — Вид у него стал поспокойнее.

Она подняла его очки и заглянула ему в глаза:

— Не волнуйся, дорогой, скоро мы будем уже в поезде.

Они поехали в сторону Банегаард. Утренний ветерок, со свистом налетавший со стороны бухты Кристианхавен, кажется, понижал температуру еще на несколько градусов. Ингер с помощью улыбки и щедрого вознаграждения заставила двух дюжих молодых носильщиков перенести Уайлда из машины в кресло-каталку. Она довезла его до буфета и оставила почти на полчаса, заведя разговор с продавцом в билетной кассе и только время от времени бросая на него через плечо небрежный взгляд, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. По обе стороны от него за маленькими столиками сидели люди, которые, медленно двигая окоченевшими на морозе пальцами, подносили к губам чашечки кофе, жевали сандвичи и обменивались односложными замечаниями. Некоторые, вставая, задевали его плечом и, взглянув на него сверху вниз, коротко извинялись. Две маленькие девочки в отороченных мехом анораках [7] и сапожках до колен стояли прямо перед ним, разинув рот, толкая друг друга и пересмеиваясь. Уайлд приоткрыл губы, но не мог издать ни одного осмысленного звука. Эту сцену прервала Ингер, вернувшаяся с двумя билетами и в сопровождении носильщиков.

— Как вам не стыдно издеваться над стариком, — сказала она детям. — Уходите отсюда. С тобой все хорошо, мой милый?

Она снова подняла его очки и заглянула ему в глаза:

— Ничего, еще немного, и мы будем в своем купе.

Она сделала знак носильщикам, и они потащили его кресло-каталку по коридору.

— Только не ставьте рядом с окном, — сказала она. — Он не любит сидеть у окна. Лучше разместите ближе к центру. Вот так, и как следует закрепите кресло.

В купе она села рядом с ним и взяла его за руку:

— Ну все, все, дорогой. Успокойся. Ты опять начал волноваться.

Она вновь провела пальцами по его руке; на этот раз он почувствовал легкое покалывание, и его пальцы непроизвольно дернулись. Ингер нахмурилась:

— Вы не могли бы поскорей принести багаж?

Носильщики закивали, с улыбкой глядя на него и на нее.

Уайлд попытался напрячь плечи, но безуспешно. Однако он чувствовал, что сила и способность к движению постепенно наполняют его руки от кисти до локтя. Ингер посмотрела на него, по-прежнему сдвинув брови и нахмурив лоб. Она сняла шляпу и положила ее на сетчатую полку, потом повесила на крючок норковое манто. Стянув перчатки, она подошла к окну и поправила прическу. Ее пальцы отбивали по деревянной раме мелкую дробь: это был единственный признак волнения, нарушавший ее холодную невозмутимость.

Дверь открылась, и носильщики внесли чемоданы. Ингер дала им еще две бумажки по десять крон.

— Вы не знаете, наш поезд отправится с опозданием?

— О да, мадам. Сами видите, какой снег. Но задержка будет небольшой, скоро поезд тронется.

Она выпроводила их вон, закрыла дверь и опустила шторку, закрывавшую купе со стороны коридора. Подойдя к окну, она стала смотреть, как люди ходят взад и вперед по платформе. Уайлд пошевелил правой рукой, и она увидела это движение, отраженное в оконном стекле. Она задернула шторку:

— Надеюсь, нам никто не помешает.

Она достала из сумочки свою косметичку.

Уайлд согнул пальцы. Но в его плечах все еще не было жизни.

Над ним затрепетало ее белое платье. Ингер прекрасно сознавала грозящую ей опасность. Она положила косметичку на соседнюю полку и, к его удивлению, вынула оттуда пудреницу. Это было изделие из серебра, необычно большое, не меньше шести дюймов в диаметре. Откинув крышку, Ингер посмотрела на себя в зеркальце и положила пудреницу возле косметички, оставив ее открытой. Потом она села рядом с ним, в руке у нее был подкожный шприц.

— Мне придется тебя перевернуть, — сказала она. — Но я могу сделать укол прямо сквозь одежду. Постарайся расслабиться.

Она взялась за его свитер. Уайлд сделал глубокий вдох, сдвинул свою правую руку и сомкнул пальцы на ее левом запястье. Они посмотрели друг на друга.

— Не будь идиотом, Майкл, — сказала она спокойно. — Я скупила все купе, и нет никаких шансов, что сюда кто-нибудь войдет. Отпусти меня.

Уайлд приподнял левую руку. Ингер попыталась встать, одновременно оттолкнув его к подушке и выставив вперед иглу. Уайлд с огромным усилием сдвинул плечи; игла прошла рядом и воткнулась в синюю обивку. Рука Уайлда скользнула за спину Ингер, поднялась по ее спине и вонзилась ей в подмышку; он сжал ее тело, и из ее ноздрей с шумом вырвалось дыхание.

— Ты делаешь мне больно.

Уайлду показалось, что он улыбнулся. По крайней мере, он хотел это сделать. Ингер глубоко втянула воздух, к ее щекам прилила кровь. Она попробовала вырвать свое плечо, но Уайлд усилил хватку. Она взмахнула правой рукой, шприц выскользнул у нее из пальцев и мягко упал на ковер; его зажим парализовал ей руку.

— Отпусти меня, — прошептала она. — Ты больше ничего не сможешь сделать. Отпусти.

Но сила возвращалась к нему. На одну секунду ее взгляд потерял концентрацию и бессмысленно уставился в стену. В купе стояла тишина, слышалось только ее дыхание. Потом она разрыдалась — это был неожиданный и резкий звук. Уайлд чувствовал, как в его пальцах трепещет ее мышца. Он подумал, что еще немного — и он сможет оторвать ее от тела.

Ингер плакала. По ее лицу текли слезы. Она обнажила зубы и попыталась добраться до его носа. Он откинул голову назад, и она собрала всю слюну у себя во рту и плюнула ему в лицо; плевок попал между глаз.

Дверь в купе отворилась, и внутрь заглянул мужчина.

— Простите, здесь нет свободных мест? — начал он на немецком, но потом удивленно замолчал.

— Это частное купе, — выдавила из себя Ингер по-немецки. — Моему мужу очень плохо. Позовите, пожалуйста, проводника.

Мужчина заколебался.

— Проводника! — крикнула Ингер.

Дверь захлопнулась. Уайлд сдавил ее еще сильней. По шее Ингер струился пот. Она попыталась оторваться от него, всем телом откинувшись назад и не спуская глаз со своей пудреницы. Она упала ему на колени, вертясь и извиваясь, но так и не могла вырвать руки.

Проводник распахнул дверь:

— Мадам?

И тут же, не раздумывая, он прыгнул внутрь и схватил Уайлда за плечо.

— Не бейте его! — крикнула Ингер на датском.

— Но, мадам…

— Это мой муж. У него нервный приступ. Припадок. Пожалуйста… закройте дверь и помогите мне.

— Уходите, — сказал проводник людям, толпившимся в коридоре. — Это частное купе.

Он закрыл дверь, и Уайлд понял, что его крохотный шанс упущен и больше он ничего не сможет сделать: прежний укол еще действовал, сковав его позвоночник и плечи словно в гипсе. Он расслабил свои пальцы и попытался заговорить, но его рот был полон слюны.

— Вам нужен доктор, — сказал проводник.

— Нет, пожалуйста. — Ингер потерла свое плечо, потом захлопнула пудреницу и убрала ее обратно в косметичку. — Надо просто сделать ему успокаивающий укол. Помогите мне, пожалуйста.

Они растянули Уайлда на полке. Игла без боли вошла и вышла из его тела.

— Начнет действовать через несколько секунд, — объяснила Ингер.

— Вам опасно оставаться наедине с этим сумасшедшим.

— Вы говорите о моем муже, — ответила она рассерженно.

— Да, мадам, но если он попробует на вас напасть…

— Я могу о нем позаботиться. Поверьте мне. Я очень благодарна вам за помощь, но если вы понадобитесь мне снова, я вас позову.

Проводник почесал в затылке.

— Он только недавно стал таким агрессивным. — Ингер одарила его самой обворожительной улыбкой и протянула ему банкнот в пятьдесят крон. — На самом деле это совсем безобидный человек. И я очень убедительно прошу вас не настаивать на том, чтобы позвать врача. Наверно, он захочет отправить бедного Кристофера в больницу, а у нас есть еще много важных дел в Стокгольме.

Проводник сложил купюру и положил ее в карман:

— Я постараюсь быть рядом, так что вы всегда можете меня позвать.

— Благодарю вас. Сейчас он получил успокоительное, и с ним все будет хорошо. Посмотрите, он почти уже спит.

Она закрыла дверь за проводником. В то же время поезд издал еле слышный вздох и беззвучно тронулся с места. Ингер расстегнула «молнию» и приспустила платье. Отпечаток пальцев Уайлда пурпурными пятнами алел на ее коже. Присев напротив, она принялась озабоченно массировать свое плечо.

— Никогда не думала, что действие «коктейля» может проходить так быстро. Хотя мне следовало догадаться об этом по тому, как долго он не мог свалить тебя в самом начале. У тебя поразительная сила, Майкл. Мне еще ни разу не приходилось чувствовать такую хватку — ты едва не парализовал мне руку. Синяки пройдут не раньше чем через несколько недель. А может быть, и месяцев. — Она поправила платье. — Ты можешь быть очень опасным противником, Майкл Ист. Странно, почему до сих пор я о тебе ничего не слышала.

Она закурила сигарету. Уайлд не сумел удержаться от того, чтобы не бросить взгляд на пламя. Ингер улыбнулась:

— Успокойся, я больше не буду прижигать тебе руку. Одних людей можно заставить бояться боли, а других нет. Я просто постараюсь присматривать за тобой повнимательней.

Она подняла шторку и села у окна напротив, раскрыв перед собой «Мораль обезьяны».

Глава 21

Они пересекли Каттегат, тащась вслед за ледоколом. Паром двигался еле-еле, под шуршание и удары ледяной массы, раздававшиеся ниже ватерлинии, в то время как несколько сильных мужчин с помощью ледорубов боролись с обледенением корпуса. Проводник, который дважды показывался во время их путешествия из Копенгагена в Хельсингор, появился снова, как только начали выносить багаж.

— Вы можете прямо сейчас покинуть поезд, мадам, и перейти на палубу.

— Я останусь со своим мужем, — ответила Ингер. — Он не выносит, когда его оставляют одного.

— Как угодно, мадам. Как только мы окажемся на другой стороне, я передам вас шведскому проводнику и объясню ему вашу ситуацию. Он окажет вам помощь, если она понадобится.

— Большое спасибо. Правда, он очень мил? — обратилась она к Уайлду. — Я всегда считала, что служащие в Скандинавии превосходят всех своей любезностью.

Она сняла с него очки и посмотрела ему в глаза. Ему с трудом удалось сфокусировать взгляд; ее лицо вращалось на фоне купе. Даже когда он закрывал глаза, оно продолжало стоять прямо перед ним. Он подумал, что уже никогда не сможет от него избавиться.

Она улыбнулась:

— Ну вот, надеюсь, теперь ты беспомощен, как новорожденный младенец. Наверно, ты очень голоден и хочешь пить. Но ты сам понимаешь, милый, что пока я ничем не могу тебе помочь. Когда мы прибудем в Стокгольм, я прослежу за тем, чтобы ты пообедал в последний раз.

Как только поезд миновал Хельсборг, она сделала ему еще одну инъекцию и отправилась в вагон-ресторан. Уайлд смотрел в окно на бесконечные снежные поля, где в глубоких сугробах, похожих на прессованную пудру, мелькали поселки и деревни, пролетали мерзлые озера и заиндевевшие леса, опутанные прозрачной белой паутиной. Поезд шел безупречно плавно, однообразная белизна действовала усыпляюще, отдаленный звук тепловозных свистков навевал дрему, даже редкое жилье не нарушало этой монотонности: глядя на них, Уайлд вспомнил, что практически шее сельские дома в Швеции построены из одного и того же красного камня. Он заснул. Лицо Ингер продолжало кружиться в воздухе. Он подумал, что ее преимущество перед ним было даже больше, чем ему казалось раньше. Кроме физического превосходства, достигнутого с помощью наркотика, сама ее женственность играла здесь немалую роль. Он спрашивал себя, не было ли во время их краткого столкновения, случившегося в начале этого кошмарного путешествия, одного момента, когда он не смог сконцентрировать все свои силы, потому что в его прошлом была убитая им женщина, а Ингер во многом напоминала ему ее.

Дверь хлопнула. Она взяла его за подбородок и подняла ему голову:

— Решил поспать? Хорошая идея. Уже четвертый час, а в Стокгольме мы будем только около семи, если повезет. Я неплохо пообедала. Еда так себе, ничего особенного, но они нашли для меня «Дайдесхаммер» пятьдесят третьего года. Это единственная бутылка во всем поезде. Думаю, тебе бы оно тоже понравилось.

Она разбудила его после Никопинга и сделала еще один укол. Было уже темно, и завихрившийся из-под колес снег заволакивал окно, погружая их в белый туман. Он смотрел, как она причесывает волосы. Ее движения были напряженными, и больше она не улыбалась.

В начале одиннадцатого они проехали мост у Содермалм. Стокгольм сиял впереди морем неоновых огней, в ясном небе стояла полная луна, заливая своим светом весь Малар, от берега до берега покрытый льдом. Чайки и лебеди копошились на его поверхности, как разметанные ветром листья, а Стадхузет испускал к небу тихое свечение, словно некая экзотическая пустыня, состоявшая по преимуществу из взбитых сливок. Однако скоро Уайлд заметил, что воздух здесь гораздо мягче и теплей, чем в Копенгагене. Впрочем, после жары, стоявшей в поезде, он все равно казался чересчур холодным. Когда носильщики вынесли из вагона кресло-каталку и подняли его по лестнице во внутренний двор вокзала, Уайлд почувствовал, как его ударил в грудь холодный увесистый кулак мороза, от которого сразу прервалось дыхание и выступили слезы.

— Боже мой! — Ингер притопывала ногами и хлопала в ладоши. — Сколько же сейчас градусов?

Она говорила по-шведски.

— О, сегодня очень холодно, мадам, — ответил носильщик. — Но все-таки не так холодно, как обычно. Совсем не так. Чувствуется, что будет оттепель.

— Трудно в это поверить.

Ингер прошлась взад и вперед по площадке, потирая руки в перчатках и глядя на пассажиров, которые, дрожа, выстроились в очередь к такси.

— Это просто преступление, заставлять людей ждать на таком холоде, — пробормотала она. — Прости, что тебе приходится это выносить, милый. Я не хотела делать нашу поездку более неприятной, чем это было необходимо. Я попросила, чтобы нас встретили.

— Я и приехала вас встретить.

На Хельде Петерсен было кожаное пальто с воротником и манжетами из лисьего меха. Ее меховая шапка была застегнута под подбородком, нос покраснел от холода. Две женщины резко контрастировали друг с другом одеждой и фигурой, но обе были одинаково скованы морозом и чувствовали друг к другу взаимную неприязнь.

— Кристофер, дорогой мой, это Хельда Петерсен, — сказала Ингер. — Я тебе рассказывала о ней. Надеюсь, что ты приехала на машине, Хельда. Если мы пробудем здесь еще немного, то замерзнем до смерти.

— У меня «вольво», — сообщила Хельда. — Нам понадобятся носильщики, чтобы помочь с твоим мужем.

Ингер позвала дюжих помощников, и они поместили Уайлда на заднее сиденье. Хельда повезла их через вокзальную площадь и дальше, по Арсеналсгатен к Ниброплану. Большой автомобиль тихо бежал сквозь снег, останавливаясь у светофоров и слегка скользя при торможении.

— Они вас ждут, — предупредила Хельда. — Надеюсь, Ингер, у тебя были веские причины назначить эту встречу.

— Очень веские. Расскажи мне, что случилось в Копенгагене.

— Мне не поручали чего-либо тебе рассказывать. Мне сказали, чтобы я встретила тебя на вокзале и доставила домой.

— Хорошо, но объясни мне хотя бы, здесь ли еще Кайзерит.

— Как ты и просила, он остался в городе, чтобы встретиться с тобой.

Хельда повернула по Страндвагену к Дьюргарден. Тянувшаяся справа гавань была похожа на лес сверкающих мачт, абсолютно неподвижных и спаянных льдом. Они пересекли трамвайную линию, и Хельда увеличила скорость.

— А Гуннар? — спросила Ингер. — Что вы сделали с Гуннаром?

Хельда взглянула в зеркальце водителя и улыбнулась:

— Хочешь присутствовать на его похоронах?

— Он был нашим шефом.

— И не только шефом, верно? В свое время мы обе делили его расположение, ты и я.

— Однако не похоже, чтобы ты была вне себя от горя, Хельда.

— Но и ты тоже, Ингер. Ты тоже. А вы не хотите что-нибудь сказать, мистер Морган-Браун?

— Он не в себе, — объяснила Ингер. — Я дала ему успокоительное.

— А-а…

Хельда свернула по мосту на остров Дьюргарден. Казалось, что этим поворотом она отбросила все огни и звуки города куда-то далеко назад. Дьюргарден был островом музеев и парков, известный своим огромным сухим доком, где хранился линкор «Ваза», и самыми дорогими особняками, расположенными в самом дорогом городе Европы. Гуннар Моель не стыдился своего богатства. Они проехали мимо Скансен, по заснеженной авеню с шеренгами деревьев, и неожиданно повернули в темный просвет, который был прорезан в сплошном каменном массиве, плавно поднимавшемся за обочиной дороги. Некоторое время Хельда двигалась вслед за светом, отброшенным в темноту фарами машины, потом колеса мягко вкатились на железную платформу. Тяжесть автомобиля привела в действие подъемный механизм, и платформа стала ползти верх, пока не оказалась посреди большого, хорошо освещенного подвала. Хельда выбрала место для парковки. В гараже стояло еще три машины: бледно-голубой «SL-300», красный «спайдер» и серебристый «шэдоу». Высокий молодой человек со сломанным носом и копной светлый волос помог Ингер вытащить Уайлда из машины.

— Я сама его повезу, — сказала Ингер.

— Как хотите. В любом случае надо снять с него эти одеяла и пальто. И ваше тоже.

Хельда протянула свое пальто ожидавшему их дворецкому. Под верхней одеждой на ней были темно-бурый свитер и костюм цвета верблюжьей шерсти, на груди поблескивала сапфировая брошь. Она представляла собой полную противоположность холодной красоте Ингер — оживленная и уверенная в себе, Хельда была точно такой, какой Уайлд увидел ее в первый раз в Копенгагене. Он подумал, что Хельда удивительно быстро оправилась от своей потери: как-никак со времени смерти Гуннара Моеля прошло не больше двадцати четырех часов. Она провела их через гараж к толстой стеклянной двери, откуда они попали в большой коридор с белыми стенами и без ковра. Уайлд инстинктивно отметил, где находится дверной замок, и только потом осознал свои мысли. Несмотря на отчаянность положения, где-то в глубине души он не собирался сдаваться и не терял надежды на спасение. А если ему придется выходить из дома, он должен будет пройти через эту дверь.

Коридор закончился просторным залом, расположенным ниже уровня пола и занимавшим футов тридцать площади в огромных антресолях, висевших между этажами. Вниз от дверей вели широкие ступени, по сторонам от них стояли длинные диваны, обитые лазурной кожей, в центре бил фонтан, изливавшийся над стеклянной статуей Андромеды, которая стояла прикованная к скале, в ожидании, когда появится морское чудовище. Над головой статуи висело множество стеклянных колокольчиков, по ним струилась стекавшая вниз вода, издавая непрерывный звон.

Дворецкий и Ингер взялись за кресло-каталку и подняли Уайлда на верхний уровень зала, представлявший собой огромную U-образную подкову, каждое плечо которой, как и центральный зал, имело не меньше тридцати футов в ширину. Вместе с полом на ту же высоту поднимался и оранжевый потолок, так что в центре помещения он был не выше, чем над подковой. Эта гигантская комната напомнила Уайлду один из королевских залов былых времен. Пол в ней был паркетный, стены белые, свет приглушенный. Левую половину подковы занимало всего три кожаных софы, расположенных ярусом и развернутых лицом к стене, которая вся целиком служила большим телевизионным экраном. Правая часть возвышения предназначалась, судя по всему, для развлечений: здесь стояли в кружок уютные кресла и низкие столики, оправленные стеклом и имевшие изысканную форму. В середине подковы от пола до потолка поднимались книжные полки с большими томами, напечатанными, судя по их размеру, по системе Брайля. Между полками находилась еще одна огромная стеклянная дверь, которая вела в холл и к лестнице. В этот момент в нее входили Ульф Дженнер и Лоран Кайзерит. Оба были в смокингах; так же, как Хельда, после недавних событий они выглядели удивительно спокойно и невозмутимо. Ульф подошел к Ингер, протянул ей руку, и она позволила ему себя обнять и поцеловать в щеку.

— Рад тебя видеть. — Он улыбнулся. — А это Кристофер?

Ульф в некоторой растерянности рассматривал калеку.

— Что с твоим мужем, дорогая? — спросил он, склонившись над креслом.

— Она говорит, что он не в себе, — сказала Хельда. — Она дала ему успокоительное средство.

— А вы, я полагаю, мистер Кайзерит? — непринужденно повернулась к нему Ингер.

— Я очарован. — Кайзерит поцеловал ей руку. — Мне говорили, что вы поразительно красивы, но я думал, что это не более чем слова. Вы уже слышали о нашем несчастье?

— Поэтому мы сюда и приехали, — ответила Ингер. — То, что случилось с Гуннаром, разумеется, непоправимо, но я надеюсь, что смогу предложить вам некоторую компенсацию. Познакомьтесь с моим мужем.

Кайзерит снова поклонился:

— Очень рад, сэр.

Уайлд почувствовал, как напряглись его мускулы. Если кто-нибудь и мог разгадать его маскарад, то это был Кайзерит. Но Кайзерита не интересовал Кристофер Морган-Браун. Он рассеянно улыбался, сосредоточив все свое внимание на Ингер. Уайлд позволил себе расслабить мышцы, потом снова их напряг, чувствуя от этого огромное удовольствие. Он заметил, что стены, как им и положено, твердо стоят на своих местах, а люди больше не плавают по комнате. По какой-то причине четвертая инъекция Ингер не подействовала.

— Наверно, вы знаете, что произошло прошлой ночью в Копенгагене. Стефан пытался нас убить, — сказала Ингер. — Вот почему Кристофер в таком состоянии.

— Стефан был послан, чтобы убрать человека по имени Ист, — нисколько не смутившись, ответил Ульф.

— Но ему это не удалось.

— Что вы имеете в виду? — резко спросил Кайзерит. — Где сейчас Ист?

Ингер улыбнулась:

— Он у меня, мистер Кайзерит.

На минуту наступило молчание.

— Ист… у тебя? — переспросила Хельда.

— Это невозможно. — Кайзерит не сумел скрыть своего изумления.

— Тебе следует объясниться, — заметил Ульф. — Ты хочешь сказать, что ты его убила?

— Мистер Уайлд жив и здоров, — ответила Ингер. — Он у меня, и только я знаю, где его найти. Я приехала сюда, потому что решила, что вы захотите поговорить с убийцей Гуннара.

— Она лжет, — гневно вскинулась Хельда.

— В это трудно поверить, — согласился Кайзерит.

— Вы не против, если я что-нибудь выпью?

Ингер перевезла-Уайлда в правое крыло комнаты, поставила на кресле тормоз и присела на один из диванов, положив рядом косметичку. Скрестив ноги, она закурила сигарету и подождала, когда то же самое сделают другие.

— Сегодня был длинный день.

Она положила руку на кисть Уайлда, сжала ее, посмотрела на него внимательней, слегка нахмурилась и снова отвела взгляд. Ее пальцы стали барабанить по колену.

— Если ты не против, мы подождем с выпивкой до тех пор, пока не покончим с этим делом, — сказал Ульф. — Насколько я понимаю, посылая нам телеграмму с сообщением, что у тебя есть срочные новости, ты имела в виду, что… скажем так, что ты похитила мистера Иста?

— Совершенно верно. Ист появился у нас в номере прошлой ночью, после того как убил Гуннара. Обнаружив там ожидавшего его Стефана, он убил и его. Похоже, это очень опасный человек.

— А потом пришли вы и арестовали его, — ехидно вставил Кайзерит. — Боюсь, мне трудно в это поверить.

— Я вошла к нему в доверие и обманула его. Это было не так уж трудно.

— Если ты говоришь правду, — сказал Ульф, — то зачем тебе понадобилось проделывать весь этот путь в Стокгольм, чтобы рассказать нам такую новость? Ведь Ист признает, что убил Гуннара, верно? Почему ты не убрала его прямо на месте?

— Она придумала какую-то комбинацию, — сказала Хельда.

— Разумеется, я кое-что придумала, — ответила Ингер. — Я хочу заключить соглашение с мистером Кайзеритом.

— Никогда не думал, что тебя интересуют деньги, Ингер, — удивился Ульф.

— Меня интересуют не деньги. Все это время я пыталась работать на Скандинавский отдел. Но теперь я хочу оказаться по другую сторону «железного занавеса».

— Господи, она спятила, — всплеснула руками Хельда.

— Ты в курсе, что мистер Кайзерит — директор Комитета государственной безопасности?

— Как раз на КГБ я и хочу работать.

Ингер встала. Она подошла к столу, взяла из стеклянной коробки сигарету и закурила.

— Вы хотите, чтобы я поверила, будто мистер Кайзерит ничего не знает о Скандинавском отделе. Ведь так, мистер Кайзерит? Но вы, конечно, все о нас знаете. Иначе не было бы никаких причин, по каким эти двое решили бы привести вас сюда, а вы сами — прийти на эту встречу. Они привели вас, чтобы заключить сделку, потому что им кажется, что убийство Гуннара освободило их от обязанностей перед Западом. В конце концов, это личное дело каждого. Но мое будущее принадлежит мне. Я работала на Скандинавский отдел больше семи лет. Все это время я выполняла задания, с которыми справился бы полный идиот, а в напарники мне дали пустоголового английского кретина с чувством юмора, достойным ученика начальной школы. Я сыта по горла такой работой. Меня тошнит от Скандинавского отдела. А от Гуннара Моеля меня тошнило еще больше. Я беспрекословно выполняла его приказы, пожалуй, в каком-то смысле я ему даже благодарна, но я не собираюсь больше ни минуты оставаться в этой организации, тем более в том случае, если ею будут руководить люди вроде Ульфа Дженнера и Хельды Петерсен. Думаю, что моя догадка правильна. Для людей, которые только что потеряли своего верного друга и вождя, у них на редкость довольный вид.

Ульф и Хельда обменялись мимолетными многозначительными взглядами. Ингер, заметно воодушевляясь, продолжала:

— Как бы там ни было, мистер Кайзерит, я хочу предупредить, с кем вам придется иметь дело — с парочкой псевдоинтеллектуалов, которые предадут вас при первом же удобном случае. С этим я ничего поделать не могу, но у меня нет никакого желания на них работать. Я слишком хороша для этой роли. Я сделала то, что не удалось Стефану. Я захватила мистера Иста, человека, который убил Гуннара Моеля, и могу передать его вам в обмен на гарантии безопасности и хорошо оплачиваемой работы. Надеюсь, я выразилась достаточно ясно.

— Весьма эмоциональная речь, — заметил Кайзерит.

Ульф рассмеялся:

— Бедный Гуннар перевернулся бы в гробу, услышав, как ты говоришь о нем и о его отделе. Интересно, а что думает об этой смене союзников твой муж?

Ингер взглянула на Уайлда:

— Он не в счет. Кристофер всего лишь часть моего английского прикрытия. В мое будущее он никак не вписывается.

— Да, это действительно замечательная женщина, — сказал Кайзерит и повернулся к Хельде. — Кажется, вы мне говорили, что по западным стандартам она считается гением? Что ж, очень может быть, что я найду ей место в своей организации.

— Только в том случае, если она говорит правду, — сказала Хельда. — Но вы отлично знаете, что она лжет, мистер Кайзерит.

— Послушай, Ингер, — вмешался Ульф, — тот человек, которого, как ты утверждаешь, тебе удалось захватить с легкостью женщины-полицейского, арестовавшего пьяного на улице, на самом деле не Майкл Ист. Британское правительство пыталось обвести нас вокруг пальца, но, похоже, оно одурачило только тебя. Лоран хорошо его знал.

— Его зовут Уайлд, — сказал Кайзерит. — Возможно, вы уже слышали о нем, миссис Морган-Браун.

Ингер глянула на Уайлда, нахмурилась и снова отвела взгляд.

— Значит, так его зовут, — сказала она задумчиво.

— Его кодовое имя Ликвидатор, — добавил Ульф.

— Джонас Уайлд, — пробормотала Ингер. — Да, Гуннар говорил мне о нем… Но это не может быть он.

Она больше не смотрела в его сторону, боясь себя выдать.

— Вам так кажется, миссис Морган-Браун? — спросил Кайзерит. — Вполне возможно, что Уайлд убил Стефана. Я предупреждал Ульфа, что одного человека может не хватить, даже если учесть эффект неожиданности. У Уайлда не меньше жизней, чем у кошки, и в деле он смертельно опасен. Я уже пытался убрать его в Англии с помощью человека по имени Роклин. Это один из моих лучших людей. Но как видно, Уайлд расправился и с Роклином. Так что, как вы сами теперь видите, абсолютно невероятно, чтобы молодая женщина вроде вас могла захватить такого человека. Если бы вы пришли сюда и сказали, что убили его с помощью яда или каким-нибудь другим хитроумным способом, возможно, мы бы вам и поверили. Но являться сюда с таким смехотворным заявлением — право же, вы считаете нас слишком наивными.

Ингер рассмеялась. Уайлд подумал, что ни один человек в этой комнате никогда еще не слышал, как смеется Ингер. Даже Хельда с удивлением слушала этот мягкий, звонкий, неподдельный смех, звучавший с искренним весельем. Она откинула голову, и на ее шее запульсировали голубые жилки.

— Невероятно, — сказала она. — Невероятно, но я это сделала. Мне все равно, как его зовут и какая у него репутация, но я захватила человека, который убил Гуннара Моеля.

Кайзерит взглянул на Ульфа. Ульф пожал плечами.

— Я ей не верю, — резко отозвалась Хельда. — Она прирожденная лгунья. Гуннар мне часто об этом говорил.

— Рада услышать, что мы оценили друг друга по достоинству, — сказала Ингер. — Тем не менее, будь он сейчас здесь, чтобы дать тебе совет, он бы сразу понял, что я сказала правду, Я действительно взяла Джонаса Уайлда, человека, которого вы считаете лучшим агентом в мире. Итак, мистер Кайзерит, что вы можете мне предложить в обмен на Ликвидатора?

— А знаете, Лоран, мне почему-то кажется, что она не лжет.

Произнесший эти слова веселый голос принадлежал Гуннару Моелю.

Глава 22

Уайлд подумал, что, должно быть, суммарное действие четырех инъекций оказалось слишком сильным для его мозгов. Он оставил Шведского Сокола лежать мертвым на полу в его копенгагенских апартаментах. А теперь Гуннар Моель как ни в чем не бывало благополучно явился в эту комнату. Эффект от его появления был потрясающим. Он увидел, как окаменело лицо Ингер. Она медленно вынула сигарету изо рта и положила ее в пепельницу. Гуннар Моель обошел вокруг дивана. Как и прежде, он двигался медленно, широко расправив плечи и поворачивая на ходу не только шею, но все тело сразу. На нем был черный шелковый халат, наброшенный поверх красно-коричневой пижамы, в ткань которой была вшита золотая нить; во рту у него торчала гаванская сигара.

— Кристофер, дорогой мой друг, — сказал он радушно, — я никак не ожидал, что когда-нибудь буду иметь удовольствие принимать тебя в собственном доме.

Хельда взяла его за руку, чтобы повернуть лицом к креслу-каталке. Его пальцы коснулись его щеки, пробежали по бороде, ощупали нос. Уайлд затаил дыхание. Ингер смотрела на Гуннара так, словно он был змеей, а она кроликом. Гуннар улыбнулся, словно бы мог заметить выражение ее лица.

— Особенно при таких обстоятельствах. Теперь ты видишь, с какой лживой и коварной тварью тебе приходилось иметь дело? Я должен извиниться перед тобой за то, что навязал ее тебе в напарницы. Эрик, эта сигара слишком сырая. Будь добр, дай мне другую.

Дворецкий поспешил к нему, обрезая на ходу сигару. Потом он вернулся, но не на то место, где стоял раньше — у входных дверей, — а занял позицию возле балюстрады, ограждавшей нижнюю часть зала, прямо позади Ингер и Уайлда.

— Вот так лучше. — Гуннар выпустил клуб дыма. — А где сидишь ты, моя дорогая?

— Она на диване, — подсказала Хельда.

Он повернулся, и его пальцы ощупали ее лицо.

— Прекрасна, как всегда. Кто мог подумать, что за таким красивым фасадом скрываются столь дурные чувства?

— Мне сказали, что ты убит, — отозвалась она шепотом. — Тот человек, Уайлд, он сказал мне, что ты убит.

Гуннар сел рядом с ней:

— И ты ему поверила, Ингер. С твоей стороны это было очень глупо. Клаус, подойди сюда. Ты помнишь Клауса, Ингер? Кристофер, я рад представить тебя моему личному врачу, Клаусу Эрнсту.

Доктор кивнул. Это был худощавый человек, очень бледный на вид. У него была кожа альбиноса, почти невидимые на лице усы и светло-пепельные волосы, из-за которых его череп казался совсем лысым. По внешнему виду он мог бы сойти за родного брата Ингер.

— Рад встрече с вами, — пробормотал он и поцеловал ее руку. — Вы отлично выглядите.

Ингер выдернула пальцы, как будто их обожгло огнем.

— Я считаю Клауса одним из величайших хирургов наших дней, Кристофер, — продолжал весело Гуннар. — Его преданность своему делу, его склонность к смелым экспериментам, его неизменное стремление к совершенству снискали ему нерасположение его коллег, поэтому теперь он работает только на меня. И я этому весьма рад. Надеюсь, он и тебе сможет чем-нибудь помочь.

— Я был бы счастлив обследовать мистера Моргана-Брауна, — заметил Эрнст. — Хотя, если его артрит так запущен…

— Ну, попробовать все-таки можно, — сказал Гуннар. — Хельда, мне кажется, нам следует что-нибудь выпить. В леднике осталось немного пунша. Ты поможешь ей, Ульф?

— Да, Гуннар, — ответила Хельда.

Ульф нахмурился, бросил вопросительный взгляд на Эрика, но потом пожал плечами и отправился следом за ней.

— Садитесь, Лоран, — предложил Гуннар. — Ну вот, теперь вы убедились? Я ведь вам говорил, что, если Ингер решила проделать весь этот путь в Стокгольм, значит, она придумала какой-то хитрый ход. На самом деле она всегда была склонна верить в собственные мечты. Наверно, ей уже давно хотелось, чтобы меня убили, вот она и поверила тому, что сказал Уайлд. Ведь так, Ингер? Но Уайлд, судя по всему, не сказал тебе о том, как он убивает людей. Его характерный прием — сильнейший удар ребром ладони в основание черепа, в результате чего происходит перелом позвоночника с одновременным смещением шейных позвонков.

— О господи, — прошептала Ингер.

Она посмотрела на Уайлда. Он подумал, что если она не будет очень осторожной, то может себя выдать.

— Вот именно, моя дорогая. Жаль, что у мистера Уайлда не было возможности опробовать свой удар сначала на тебе, правда? Человек, у которого сломаны и разорваны позвонки, умирает практически мгновенно. Но ты прекрасно знаешь, что человек может выжить, когда у него просто сломана шея. — Он улыбнулся Уайлду. — Ты понимаешь, о чем я говорю, Кристофер? Я сломал себе шею много лет назад. Если бы не Клаус, я давно уже был бы мертв.

Бледный мужчина зарделся. К его щекам мгновенно хлынула кровь, и на лице запылал пунцовый румянец, как у персонажей из мультипликационных фильмов.

— Вы слишком добры ко мне, Гуннар.

Гуннар рассмеялся:

— А ты слишком скромен, Клаус. Кстати, это именно он переделал Ингер, и мало кто из хирургов может похвастаться таким блестящим свидетельством собственных дарований. Что касается моей особы, то меня ему пришлось буквально воскрешать. Как ты, наверно, уже слышал, это была авиационная катастрофа. Не говоря о всяких пустяках, вроде сломанной шеи и сильных ожогов, в голове у меня образовалась дырка от какой-то летящей железяки. Я превратился в живое месиво. Клаус собирал меня по кусочкам. Кое-что восстановить так и не удалось — например, мое зрение. Зато голова теперь работает лучше прежнего.

Он похлопал себя по черепу за ухом.

— После пересадки тканей мне вставили сюда стальную пластину, и она как раз закрывает тот самый «зубовидный» ствол, который, как сказал мне Клаус, был мишенью мистера Уайлда. Это говорит о его замечательной точности — потому что удар пришелся в самый центр пластины. К счастью, даже рука мистера Уайлда не способна пробить металл.

— Но он был уверен, что ты мертв, — сказала Ингер.

— Я и сам думал, что я мертв или, по крайней мере, при смерти. Пластина погасила удар, но все-таки сила удара была достаточно велика, чтобы свалить меня с ног. Даже более того. Я был парализован, почти не мог дышать. Но перед уходом у мистера Уайлда было слишком мало времени, чтобы удостовериться в моей смерти. Его собственная жизнь висела на волоске, я лежал как мертвый, тем более он все сделал так же, как всегда. Даже Лоран подумал, что я умер. Разве не так, Лоран?

Гуннар усмехнулся. Уайлд подумал, что его чувство юмора при данных обстоятельствах просто поразительно. Возможно, пережив страшную катастрофу, Гуннар видел в каждом новом вздохе щедрый подарок судьбы. Люди, которые считают, что всю оставшуюся жизнь живут взаймы, обычно гораздо более опасны. Уайлд относил себя к одним из них.

— И Ульф тоже, — добавил Гуннар. — Но они ничего не понимали. Только Хельда знала про пластину. Верно, Хельда?

— Да, Гуннар.

Хельда вернулась, неся на подносе чистые бокалы. Ульф тащил за ней ведерко со льдом и две бутылки «Шведского пунша».

— Ну что ж, давайте выпьем, чтобы отпраздновать мое возвращение. Твой муж может с нами выпить, Ингер?

Ингер откинулась на диване и закурила новую сигарету:

— Нет. Он принял успокоительное.

Она улыбнулась Уайлду. Ее быстро вернувшееся хладнокровие было не менее замечательно, чем юмор Гуннара. Она все еще считала, что у нее есть в колоде козырь. Уайлд подумал, что все это выглядело бы очень забавно, если бы он сам не являлся главным предметом й^ торгов.

— Очень жаль, — сказал Гуннар. — Но я уверен, что Кристофер, так же, как и я, еще способен испытывать чувства. Чувства, которые ты так больно задела во время своей последней речи. Хельда, подай миссис Морган-Браун стакан пунша.

Хельда поставила поднос на столик. Бокал Ингер звякнул о другие; звон стекла разлетелся по огромной комнате.

— Не могу прийти в себя, — вздохнул Кайзерит. — Грустно видеть, как женщина, обладающая такими достоинствами, такой красотой и таким характером, предает своих друзей.

— Вы совершенно правы, — согласился Гуннар. — К счастью, мой дорогой Кристофер, другие мои помощники более надежны. Хельда видела, как меня ударил Уайлд, и знала, что я могу выжить. — Он улыбнулся. — Расскажи нам о Хельде, Ульф.

— Этот парень, Уайлд, ее тоже стукнул, — сказал Ульф. — Некоторое время она лежала без сознания, по крайней мере пока мы были наверху. Но когда я снова спустился вниз, гонясь за Уайлдом, она уже пришла в себя и сидела на полу рядом с тобой, Гуннар, положив твою голову себе на грудь. Она рыдала. Я еще никогда не видел женщину в такой истерике. Я думал, она тебя задушит.

Хельда отпила глоток пунша.

— Вряд ли это было возможно, — ответил она с достоинством.

— Она спасла мне жизнь, — сказал Гуннар. — В это время Ульф пытался за меня отомстить, послав Стефана к Уайлду, а потом собирался отправить мое тело домой, чтобы Клаус снова попытался воскресить меня из мертвых. Но это решение оказалось немного преждевременным.

Он рассмеялся.

— Мы летели через снежную бурю, которая, кажется, была даже более опасной, чем мистер Уайлд. Все, что мне было нужно, Кристофер, это немного отдыха. А теперь я чувствую себя как новенький, если не считать жуткой головной боли. Спасибо моим верным друзьям. Но это еще больше заставляет меня сожалеть о тебе, Ингер. Я всегда считал тебя своим творением — словно собственными руками вылепил тебя из глины, а потом обжег в печи. Ты была моей Галатеей.

Он снова улыбнулся, на этот раз немного грустно:

— Моей прекрасной леди.

Улыбка исчезла с его лица.

— Но все, что я тебе дал, Ингер, я могу забрать обратно, — завершил он зловеще.

Ингер открыла свою косметичку, достала оттуда пудреницу и посмотрела на себя в зеркальце. Ее рука снова была уверенной и твердой.

— Ты хочешь, чтобы я извинилась за все, что сказала, Гуннар? Хорошо, я это сделаю. Однако и ты должен понять мои чувства. Ты дал мне мою красоту; я всегда буду тебе за это благодарна. Но потом ты взял меня в Скандинавский отдел, ты хотел, чтобы я стала одной из вас. Ты и Ульф — вы шведы. У вас нет обязательств ни перед Западом, ни перед Востоком. Вы делаете то, что считаете нужным, и служите тем, кому хотите. Клаус не более чем твой слуга. Хельда? Наверно, будучи датчанкой, она должна быть привержена ценностям Запада. Но на самом деле она следует только за тобой, и больше ни за кем. Что касается меня, я немка. Или, если говорить точнее, я из Восточной Германии — потому что там я родилась и провела свое детство. Я уже давно осознала, что Москва и Вашингтон очень мало беспокоятся о том, чтобы воссоединить мою родину. Поэтому я просто хочу вернуться домой. Я никогда не предала бы, если бы считала тебя живым, Гуннар. Но когда я подумала, что ты убит, то решила, что мне больше незачем жить в изгнании. И теперь я не изменю своего решения. Мое предложение остается в силе, мистер Кайзерит.

— Предположим, я скажу тебе, что не меньше Лорана заинтересован в том, чтобы наложить руки на этого мистера Уайлда, — сказал Гуннар. — В конце концов, это мою шею он хотел сломать. Какое предложение ты сделаешь мне?

— То же самое, — ответила Ингер. — Я хочу вернуться в Дрезден и жить как человек со средствами. Оказавшись за «железным занавесом», я вряд ли смогу найти себе лучшего спонсора, чем мистер Кайзерит, и лучшую должность, чем сотрудник КГБ. Вот мои условия для передачи Уайлда. А насчет того, кому достанется его тело, можете бросить между собой монетку.

— Мне очень нравится ее бесшабашная откровенность, — заметил Кайзерит. — Моя организация будет счастлива взять на службу столь одаренного и искусного агента, не говоря уже о том, что и Уайлд представляет для меня большую ценность.

— Неужели вы серьезно готовы взять ее к себе после того, что она здесь наговорила? — спросил Гуннар. — Мой дорогой Лоран, преданность женщины — это то же самое, что ее девственность. Ее можно хранить много лет, но если она потеряна, то потеряна навсегда. Я не думаю, что теперь кто-нибудь из нас сможет снова доверять Ингер. Жаль, что так случилось, но это так. Кроме того, есть еще один аспект этого дела, который, как мне кажется, до сих пор не приходил вам в голову. Когда я сказал, что верю утверждению Ингер — вроде бы у нее находится человек по имени Уайлд, то имел в виду совсем не то, что вы подумали: будто бы я доверяю ее истории о том, как она без особого труда захватила опасного агента. Мне кажется, у Ингер нет и не было намерения возвращаться в свое отечество, на самом деле она приняла совсем другое решение — работать на британскую разведку. Все эти ее фокусы и маневры имеют одну-единственную цель — попытаться еще раз внедрить к нам Уайлда. И если бы я действительно был мертв, как она предполагала, ее замысел наверняка увенчался бы успехом. Я не говорил вам об этом раньше, Лоран, но англичане знали, что человек, с которым предстоит встретиться их агенту, — это вы.

Кайзерит дернул головой:

— Вы шутите.

— Я абсолютно серьезен, — сказал Гуннар. — Я был наивным идиотом и думал, что речь идет о легальном бизнесе. Лондон просил о встрече между Майклом Истом и директором КГБ по секции НАТО. Я решил, что это как-то связано с теми трудностями, которые недавно испытывала их организация. Потом они прислали Уайлда под видом Иста, прекрасно зная, что вы тут же его раскроете. Я боюсь, что мы оба были их мишенью. Когда ему не удалось убрать вас в Копенгагене, Уайлд решил попытать счастья еще раз и направился сюда, прибегнув на этот раз к довольно рискованному способу.

— Но тогда нам тем более важно получить этого человека. Разве не так? — спросил Кайзерит.

Гуннар рассмеялся:

— Мы уже получили его, Лоран. Джонас Уайлд сидит не далее как в трех футах от вас. Я не знаю, в каком физическом состоянии вы сейчас находитесь, мистер Уайлд, но у Эрика в руках «смит-и-вессон», и он нацелен прямо вам в затылок. Если вы попытаетесь сдвинуться с места, он вышибет вам мозги.

Глава 23

Кайзерит вскочил с места:

— У вас очень странное чувство юмора, Гуннар.

Хельда схватила Уайлда за фальшивую бороду и потянула ее к себе. Уайлд почувствовал боль от отрываемого клея. Она смахнула с его глаз темные очки, и они полетели на пол. Наклонив к нему голову, Хельда рассмотрела его лицо и залепила ему пощечину, потом еще одну. Ее пальцы ужалили его, как осы.

— Ублюдок, — прошипела она.

Уайлд напряг мышцы, но не двинулся с места. Любое движение было слишком опасным. Проницательный Гуннар тихо рассмеялся:

— Он понимает, что, как только попытается покинуть кресло, Эрик его убьет. Я узнал его, едва прикоснувшись к его лицу. Ты ведь догадалась об этом, не так ли, Ингер?

Ингер пожала плечами:

— Я подумала, что ты наверняка должен его узнать. Но поскольку ты ничего не сказал…

— Он по-прежнему сидит как каменный. Может быть, ты ему скажешь, что ваша маленькая игра окончена?

— Прости, Гуннар, но твоя догадка не верна. Мистер Уайлд не встает с кресла, потому что он не может двигаться. Я дала ему «литический коктейль». Это было совсем нетрудно. Он мне доверял.

— Клаус, ты можешь это подтвердить?

Доктор наклонился на Уайлдом и заглянул ему под веко:

— Он в самом деле находится под действием какого-то наркотика, Гуннар.

— Положение становится все более и более запутанным. Как вы считаете, Лоран?

Кайзерит поставил два кресла между собой и коляской Уайлда.

— Зря вы так пренебрежительно к нему относитесь, Гуннар. Даже под действием наркотика это очень опасный человек. У Эрика есть оружие. Пусть он им воспользуется.

— Вы ведете себя как нервная старушка, Лоран. Никогда бы не подумал, что увижу вас таким. Ладно, Ингер, рано или поздно ты расскажешь нам, что на самом деле стояло за твоими поступками. А сейчас, будь добра, успокой Лорана и скажи ему, когда ты сделала мистеру Уайлду последнюю инъекцию.

— Я дала ему полдозы два часа назад. — Ингер улыбнулась. — На тот случай, если переговоры затянутся. Потому что я действительно хотела обо всем договориться. — Она вздохнула. — Мне очень жаль, что все так получилось, мистер Уайлд. Еще больше я жалею о том, что все это время я не знала, кто вы такой. Но вы сами во всем виноваты. Вы убедили меня в том, что убили Гуннара. Боюсь, что теперь вы не представляете для меня никакой ценности.

Она взяла в руки пудреницу, которая по-прежнему лежала у нее на коленях.

— Я преклоняюсь перед твоим гением, Гуннар. Однако теперь мне стало ясно, что ты больше не собираешься со мной работать. Поэтому я ухожу.

— Разве она не очаровательна, Лоран? — спросил Гуннар. — Чувство юмора в сочетании с умом и красотой.

— Хельда, скажи Гуннару, что я держу сейчас в руках, — сказала Ингер.

Гуннар нахмурился:

— Надеюсь, ты не позволила ей протащить сюда какую-нибудь из ее штучек? Что у нее в руках, Хельда?

— Большая серебряная пудреница, Гуннар. Только и всего.

— Эту вещь мне подарил сам Гуннар, — объяснила Ингер. — Много лет назад. На самом деле это не пудреница. У меня в руках контейнер с хлорным газом, которого хватит, чтобы отравить всех в этой комнате. Когда крышка открыта, механизм выброса срабатывает при ударе. Достаточно просто уронить ее на пол.

— Она действительно может это сделать? — спросил Кайзерит.

— К сожалению, да, — спокойно подтвердил Гуннар. — Увы, у нее совсем нет чувства юмора. Ты совершишь самоубийство, дорогая.

— Я всего лишь выполню твои инструкции, Гуннар. — Ингер встала. — Ты всегда говорил, что надо самому выбирать момент своей смерти, позаботившись о том, чтобы забрать с собой как можно больше врагов. Я не могла бы выбрать лучшей минуты, даже если бы много лет планировала подобную акцию. К счастью для вас, умирать я пока не собираюсь. Моя книга написана только наполовину. Поэтому я позволю вам пожить еще некоторое время — если, конечно, вы не попытаетесь воспрепятствовать моему уходу.

Уайлд надеялся, что никто в этом зале не окажется настолько глупым, чтобы усомниться в ее словах. Он вспомнил, как открытая пудреница подпрыгивала на сиденье поезда, когда они боролись в купе. Он спросил себя, действительно ли она тогда хотела убить их обоих, только бы не сдаться ему, или, получив в руки свое оружие, просто использовала бы его как угрозу, чтобы заставить его отпустить ее.

Гуннар вздохнул:

— Я никогда не встал бы на пути такой замечательной литературной работы, дорогая. И я не хочу, чтобы мы расстались врагами. Тебе понадобится машина. Возьми мою. Хельда, дай ей ключи.

— Да, Гуннар.

Голос у Хельды дрогнул. Она протянула связку ключей.

Ингер холодно улыбнулась:

— Лучше я вызову такси, Гуннар. Я не вчера родилась.

— Ты думаешь, мои машины заминированы? — спросил Гуннар. — Все четыре? Это было бы слишком дорого. К тому же ты сама приехала сюда на «вольво». Все ключи висят на одном кольце. Мы даже не узнаем, на какой машине ты уехала.

— Я возьму ключи, — сказала Ингер. — Но все-таки вызову такси.

— Поступай как хочешь. Дай ей ключи, Хельда.

Пальцы женщин на мгновение соприкоснулись, и от спокойной сдержанности Хельды не осталось и следа. Казалось, какая-то сила ударила из ее ладоней в руки Ингер. Та отпрянула назад и упала на спину. Выскользнувшая из ее рук пудреница завертелась в воздухе.

Кайзерит что-то крикнул по-русски. Уайлд втянул в себя воздух, проклиная свою неподвижность. Но Ульф уже бросился вперед, чтобы подхватить падавшую пудреницу; он приземлился на колени, и серебряные створки с щелчком захлопнулись у него в руках.

Ингер лежала на полу. Хельда опустилась рядом на колени, повернула ее лицом вниз, схватилась ее за пепельные волосы и дернула голову Ингер вверх, превратив ее прекрасное лицо в маску мучительной агонии. Сидевший в оцепенении Уайлд подумал, что только что видел замечательный пример схватки без оружия.

Кайзерит вытер лоб носовым платком:

— Вы слишком сильно рискуете, Гуннар.

Гуннар засмеялся:

— Если здесь кто-нибудь и рисковал, то это Ингер. Неужели вы верите, что у нее имелся хоть один шанс в одиночку справиться со всем Скандинавским отделом? Это невозможно. Уж кому-кому, а ей-то следовало бы это знать.

— Можно я сломаю ей спину, Гуннар? — спокойно спросила Хельда.

— Всему свое время. Сейчас она не в том положении, чтобы диктовать свои условия. Встань, Ингер.

Хельда ее отпустила, и Ингер встала сначала на колени, а потом поднялась на ноги. Она машинально оправила платье и откинула волосы со лба. Ее лицо погасло. У нее был вид испуганного ребенка, растерянного и сбитого с толку.

— Садись, Ингер, — мягко предложил Гуннар. — Вот сюда, на диван, рядом со мной. Клаус, позаботься об этой косметичке и ее мерзком содержимом. Передай ему пудреницу, Ульф. Кажется, перед тем, как приехали наши гости, я просил тебя достать наручники. Будь любезен, надень их на мистера Уайлда.

Он прислушался к щелчку металла.

— Спасибо. Я уверен, волнений на сегодня уже достаточно. А теперь скажите, мистер Уайлд, правду ли сообщила нам Ингер? Насколько я понял, действие вашего наркотика уже близится к концу.

Прошло много времени, прежде чем Уайлд смог открыть рот. Его челюсти словно склеились, а язык чувствовал себя как после заморозки.

— Почти прошло.

Даже голос у него звучал как-то странно. Он медленно поднял руки и посмотрел на свои наручники. Он подумал, что жалеть Гуннара — это то же самое, что жалеть слепую акулу, с которой оказался один на один в маленьком бассейне.

— Рад, что слышу ваш голос, — оживился Гуннар. — Меня все-таки смущает одна вещь. Что вы сделали с Кристофером? Я не могу поверить, что Ингер отправила его обратно в Англию.

— Его убил Стефан. Я не знаю почему.

— Представляется совершенно очевидным, что внедрение к нам Уайлда и его отъезд из Копенгагена планировались не без участия четы Морганов-Браунов, — вмешался Ульф. — Я приказал Стефану убрать обоих.

— Очень мудрое решение, — согласился Гуннар. — И что Стефан?

— Я убила его, — пробормотала Ингер.

— Бедный Стефан, он мне очень нравился. Клаус, ты не мог бы немножко поколдовать над мистером Уайлдом? Надо привести его в приличный вид.

— У меня найдется кое-что в саквояже, — сказал доктор и вышел из комнаты.

— Долго мы еще будем играть в эти шарады? — спросил Кайзерит.

— До тех пор, пока я окончательно не выясню, что происходит, Лоран. Я хочу знать, почему мистер Уайлд был послан в Копенгаген и почему Ингер приехала к вам в Стокгольм. Мне кажется, что эта информация жизненно важна для нашего будущего.

— Но вы ничего не узнаете от Уайлда, — сказал Кайзерит. — Он просто убийца, Гуннар. Я сомневаюсь, что он сумеет ответить на наши вопросы, даже если нам удастся развязать ему язык. Он всего лишь… человеческий компьютер, запрограммированный в Лондоне. Его нельзя ни отклонить от курса, ни развернуть обратно. Его можно только уничтожить.

— Не откажите мне в маленьком одолжении, Лоран, позвольте мне решить этот вопрос самостоятельно. Я считаю, что мистер Уайлд достаточно умен и его нельзя считать просто слепым оружием. По крайней мере, мы можем выслушать его версию. Вы со мной согласны… Джонас, так ведь вас зовут? Я буду звать вас Джонас, а вы можете называть меня Гуннар, как и раньше. Вы не против?

— Почту за честь, — все еще с видимым трудом проговорил Уайлд.

Гуннар рассмеялся:

— Джонас означает «голубь». Должно быть, у ваших родителей было хорошее чувство юмора.

— Они были повстанцами.

Уайлд увидел, как доктор возвращается через большую дверь.

— Это ты, Клаус? Хорошо. Можешь начинать.

Доктор откинул Уайлду голову и стал втирать ему в подбородок какой-то жидкий состав, растворяя им клей и осторожно удаляя с лица фальшивые волосы.

— Я уверен, Джонас, теперь вы не откажетесь что-нибудь выпить, — весело заметил Гуннар. — Ульф, принеси нам еще по бокалу пунша. Может быть, хотите перекусить?

— Последнее, что я ел, были сандвичи Хельды.

— Это случилось больше тридцати часов назад. Наверно, вы умираете от голода, мой друг.

— Я на диете.

— Джонас, я настаиваю на том, чтобы вы поели. Хельда…

— Только не сандвичи, пожалуйста, — попросил Уайлд. — Мне нужно что-нибудь более существенное. Например, пару бифштексов и салат.

— Вы всегда отлично знаете, чего хотите, Джонас. Мне это нравится. Сможешь устроить нам пару бифштексов, Хельда?

— Смогу, Гуннар.

Хельда с ненавистью посмотрела на Уайлда.

— Хорошо. Прекрасно. И для Ингер тоже, если можно.

— Я не голодна, — поспешила заверить Ингер.

— Тебе надо поесть, дорогая. Боюсь, очень скоро тебе понадобятся все твои силы. Ну что, Клаус?

— Я закончил, Гуннар. — Клаус Эрнст вытащил из саквояжа зеркальце. — Посмотрите на себя, мистер Уайлд.

— Можете звать меня Джонад.

Уайлд погладил подбородок и отпил большой глоток пунша. Этот подслащенный напиток всегда напоминал ему пунш из тринидадского рома, в который добавили слишком много сахара.

— Давайте-ка посмотрим, сможете ли вы встать, — сказал Гуннар.

Уайлд с трудом выбрался из кресла; ему показалось, что на это ушло несколько минут. Комната еще слегка покачивалась, но теперь это смахивало скорее на утро после вечеринки, чем в самый ее разгар. Наконец, он почувствовал свои ноги.

— Попробуйте пройтись, — сказал Гуннар. — Только не заходите дальше кресел. Эрик, если мистер Уайлд окажется между последним креслом и этим канапе, тебе придется в него выстрелить. Я не хочу его убивать, просто выведи его из строя.

Эрик кивнул.

— Простите меня за это предупреждение, Джонас, — извинился Гуннар. — Но у меня до сих пор ужасно болит шея.

Уайлд дошел до последнего кресла и вернулся назад. Алкоголь пылал у него в пустом желудке. Кайзерит следил за ним, крепко вцепившись в подлокотники. Ульф стоял напротив, держа в каждой руке вместо оружия по бутылке пунша. Ингер дрожащими пальцами закуривала сигарету. Эрик прислонился к балюстраде, скрестив руки на груди и прижав тяжелый револьвер к левому предплечью. Только Гуннар сохранил полную невозмутимость и спокойно прислушивался к его шагам. Зал наполняло ровное журчание воды.

— А теперь подойдите ко мне и сядьте на диван, — сказал Гуннар. — Только на другом конце, подле Ингер. Ульф, отвези, пожалуйста, его инвалидное кресло. Эрик, ты хорошо видишь мистера Уайлда?

— Я не настроен для агрессивных действий, — пробормотал Уайлд.

Ингер посмотрела на него, погасила окурок и закурила новую сигарету.

— Похоже что так, — согласился Гуннар. — Но ваше настроение может измениться, и только вы будете знать, когда это произойдет. Ингер, если ты будешь так много курить, то испортишь себе легкие. Джонас, надеюсь, вы не будете возражать, если мы немного побеседуем?

— Это зависит от того, о чем мы будем беседовать.

— Говорить буду в основном я, а вам, мой друг, придется меня слушать и время от времени делать небольшие замечания. Клаус?

Доктор открыл саквояж и вытащил из него предмет, похожий на магнето, к которому были подключены провода с большими зажимами на одном конце и металлическим контрольным рычажком на другом. Это устройство неприятно смахивало на ту машинку для ведения допросов, которую Уайлд однажды видел в Южной Африке.

— Это действительно необходимо? — спросил он. — Кайзерит, по-моему, совершенно прав. Я понятия не имею, во что я влип.

Гуннар улыбнулся:

— Кто знает, дорогой мой Джонас, кто знает. Не волнуйтесь, я никогда не занимаюсь такими примитивными вещами, как пытка электрическим током. Я только хочу оценить вашу реакцию на мои слова, и, поскольку я не могу видеть вашего лица, мне придется обратиться к самому точному датчику человеческих эмоций — сердечному пульсу. Мой аппарат — не более чем слегка усовершенствованный детектор лжи. Вы согласны?

— Я ваш гость.

— Вот именно. Клаус?

Доктор закатал Уайлду рукав и надел на его правое запястье зажим, который плотно сомкнулся на руке. Эрнст передал контрольный рычажок Гуннару. Магнето лежало на кофейном столике рядом с Ингер; она смотрела на его, откинувшись на спинку дивана. Ее брови были сдвинуты.

— А теперь, Джонас, — сказал Гуннар, — я хочу узнать, какой приказ вы получили в Лондоне.

— Я его уже выполнил. Насколько это было в моих силах.

— А каковы были мотивы?

— Мне ничего не говорили о мотивах.

— Но это кажется довольно странным, как вы думаете? Кайзерит не мог вас не узнать. Выходит, они посылали вас на верную смерть? Если только вы не получили задания убрать не только меня, но и Кайзерита.

— Нет, это была моя собственная идея.

— Трудно в это поверить. Похоже, кто-то в Уайтхолле затеял очень серьезную игру. И она гораздо серьезней, чем вам кажется, Джонас. Ни я, ни один из членов моей организации никогда не предпринимал никаких действий против НАТО.

Он замолчал, его пальцы на рычажке напряглись, но лицо осталось невозмутимым. Уайлд сам не понял, была у него какая-то реакция или нет.

— Ульф, предложи Джонасу сигару. Вы предпочитаете прокалывать или обрезать?

— Я грубый, невоспитанный моряк, Гуннар. Я просто откусываю.

— Тогда обрежьте одну сигару, Ульф, просто для того, чтобы он почувствовал разницу. Когда я говорю о своем безупречном послужном списке, Джонас, то имею в виду прошлое, а не настоящее. Я не стану скрывать, что сравнительно недавно мое отношение к делу изменилось. Но до сегодняшнего дня речь шла не более чем о намерениях. Я не сделал никаких шагов, чтобы перенести Скандинавский отдел по другую сторону «железного занавеса». Вплоть до этой ночи никто — ни Лоран, ни даже Ульф — не знал, что я принял решение. И все-таки именно в это время Лондон прислал ко мне ликвидатора. По-моему, это замечательное совпадение.

— Мой начальник вообще человек замечательный, — сказал Уайлд.

— Значит, вы продолжаете утверждать, что ничего не знаете о мотивах вашего задания? Или, например, откуда ваше руководство получило информацию? Понятно. Ну что ж, если вы не против, я расскажу вам о том, как все произошло на самом деле. Мы обсудим некоторые аспекты моей карьеры. Как вы знаете, я был агентом союзников во время войны с Гитлером. В 1945-м я вышел в отставку. Однако в 1948-м, во время Берлинского кризиса, со мной связались люди из Вашингтона. Они хотели, чтобы я наладил связи с Москвой. Им были нужны посреднические услуги, чтобы обмениваться пленными и полезной информацией, готовить почву для будущих переговоров, — все это очень существенные моменты в международных отношениях, даже если речь идет о двух враждебных лагерях. Впрочем, вы и сами об этом знаете. Вашингтон обратился ко мне, потому что во время войны я поддерживал весьма активные контакты как за «железным занавесом», так и на Западе. Я согласился, пообещав сделать все, что смогу. Тогда у меня был только один магазин, я мечтал о расширении и нуждался в дополнительном источнике доходов. Мне дали кодовое имя Координатор.

Я потратил некоторое время, восстанавливая свои контакты с Советами. Русские, будучи русскими, отнеслись ко мне с большим подозрением. Но потом, убедившись в моей доброй воле, они, опять же чисто по-русски, стали безоговорочно мне доверять.

Он улыбнулся Кайзериту:

— В этом и сила, и слабость вашей нации, Лоран. В конце концов я пришел к выводу, что смогу заработать еще больше денег, расширив сферу моей деятельности. Разумеется, Джонас, Лоран хорошо знает об этом периоде моей жизни. Это было трудное время для всех шведов, которых волновала политическая ситуация, сложившаяся в мире. Возможно, вы помните, что в первые годы после войны планировалось создание Скандинавского оборонительного блока, который должен был занять компромиссную позицию между двумя враждующими сторонами и благодаря этому обладал бы достаточной силой, чтобы иметь решающий голос в любом международном конфликте. К сожалению, после того, как мое правительство предпочло политику невмешательства, вся эта схема развалилась сама собой. Норвегия и Дания присоединились к Североатлантическому союзу, а Швеция вернулась к своей традиционной роли постороннего. Но я не мог с этим примириться. Сама по себе идеология меня не так уж интересует. Я изучал историю и знаю, что те два века процветания, которые были дарованы Европе в христианскую эру, приходятся на Рим эпохи Антонинов и на вашу Британскую империю в период между Ватерлоо и Монсом. Я знаю, что только в тех случаях, когда на Земле безраздельно царствует одна-единственная власть, человечество может наслаждаться миром и покоем, как бы ужасно это ни звучало для ваших демократов-диалектиков.

— Любопытная точка зрения, — отозвался вежливо Уайлд.

Он осторожно положил ладонь на руку Ингер. Вначале она дернулась, но потом расслабилась. Кожа у нее была липкой.

— Моя личная проблема заключалась в том, чтобы правильно решить, на какую лошадь ставить. Я выбрал Соединенные Штаты. Даже Лоран должен признать, что в то время у меня не было другой альтернативы. Не правда ли, Лоран?

Кайзерит стряхнул пепел и посмотрел на Уайлда.

— Лора хороший коммунист, — продолжал свой монолог Гуннар. — Но тогда было совсем другое время. В 1949 году, когда их страна была разорена войной, у власти стоял безумный диктатор, а Соединенные Штаты являлись единственной страной, владевшей ядерным оружием, другой альтернативы просто не было. По крайней мере, для людей вроде меня. Я снова связался с Вашингтоном. Я знал, что они с удовольствием ухватятся за меня после того, как я стал в Москве «персона грата». Вашингтон редко упускает такие возможности. Они были рады, что я сам проявил инициативу. Так появился Скандинавский отдел. Чтобы создать его, я обратился к моим старым боевым друзьям, большинство которых разделяли мои взгляды. Единственная проблема состояла в том, чтобы четко отделить мою ипостась Координатора от моего второго воплощения в роли руководителя Скандинавского отдела. Но мне уже и раньше приходилось вести двойную игру — сперва в тридцатые годы, когда я служил курьером для законного испанского правительства, и потом в сороковые, во время войны с гитлеровской Германией. Я почувствовал, что смогу это сделать, и оказался прав. Скандинавский отдел безупречно работает с 1955 года. Вы что-нибудь знаете о нас, Джонас?

— Только ваше название и вашу репутацию.

— Этого вполне достаточно. За всю историю шпионажа ни одна дочерняя организация не достигала такого успеха. Я берусь утверждать, что НАТО не могло бы нормально функционировать, да и вообще вряд ли что сумело бы сделать, если бы не помощь Скандинавского отдела. Мы давали западным странам всю информацию по Варшавскому договору, узнавали все их замыслы и планы. Путешествуя в качестве кутюрье или модели, я, Ульф и Хельда бывали во всех странах по ту сторону «занавеса». Однако сбор информации был только частью нашей деятельности. Не менее успешным оказалась организация «дороги к отступлению». Вы помните полковника Хотимирского?

— Конечно, помню.

— Лоран, наверно, никогда меня за это не простит. Решение Хотимирского сбежать к американцам сэкономило им, как минимум, пять лет работы при создании системы противоракетной обороны. Это мы его оттуда вытащили. Точнее говоря, его вытащила Ингер.

Он похлопал ее по колену, и она выдернула руку из-под ладони Уайлда, чтобы одернуть юбку. К его удивлению, потом она вернула руку на место и крепко сжала его пальцы.

Гуннар вздохнул:

— Но все это только детали единого целого, Джонас. Скандинавский отдел безотказно работал в течение двенадцати лет, и за все это время ни один человек за пределами этой комнаты, исключая моего американского связного, даже не догадывался о том, что возглавляет его Шведский Сокол. Так продолжалось до прошлого месяца, когда вновь назначенный директор КГБ по секции НАТО нанес мне неожиданный визит. Первое, что Лоран сделал после назначения, — это перевербовал моего агента в Таллине. Вы знаете, Джонас, что до этого момента Москва даже не была уверена в том, что Скандинавский отдел действует за пределами Стокгольма? Таков был уровень нашей конспирации. И надо же было случиться такому несчастью — мой таллинский агент раскололся. Я в нем ошибся, и это была моя первая неудача в подборе кадров. Увы, как оказалось, не последняя.

Его рука все еще покоилась на колене Ингер, но теперь он его крепко сжал. Уайлд услышал, как она тяжело задышала сквозь ноздри; хватка ее пальцев стала еще сильней. Она больше не курила.

— Тот человек ничего не мог рассказать русским обо мне лично, — уточнил Гуннар. — Он не знал, кто я такой. Но он упомянул Стокгольм, и этого было достаточно, чтобы навести Лорана на мой след. Я прав, Лоран?

Кайзерит закурил новую сигару:

— Если бы вы даже не были главой отдела, Гуннар, то наверняка бы знали, кто этот человек. Так что для меня все было очень просто.

— Вот именно. А теперь я спрошу у вас, Джонас. Попробуйте представить, в какое положение меня поставил визит Лорана. Конечно, я знал его репутацию, но дело было не только в этом. Лоран лишь слегка намекнул мне на то, что ему известно, и сразу ушел. После этого я тщательно взвесил всю ситуацию и принял решение. Я хотел сообщить ему о нем в этот уик-энд, после того как он проведет переговоры с мнимым мистером Истом. Почему я решил так поступить? Я могу это объяснить, Джонас. Я еще не стар, но мне уже пятьдесят два, и я занимаюсь своим бизнесом с тех пор, как мне стукнуло двадцать. Тридцать два года в шпионаже — это огромный срок. Я много рисковал и раза два был на волосок от смерти. Но я выжил. Своим долгожительством, как и своим успехом, я обязан не одной только удаче. Они основаны на правильной оценке обстоятельств. Точно так же я поступил и на этот раз. Визит Лорана я расценил как подтверждение того, что смутное беспокойство, которое преследовало меня с некоторых пор, было вполне оправданно.

— Я всегда верил в инстинкт, — заметил Уайлд.

— Разумеется, ни эмоционально, ни этически у меня не было никаких обязательств перед союзниками, ведь Швеция придерживается политики нейтралитета. Как я уже здесь подчеркнул, в мои планы всегда входило быть на стороне победителей. Однажды, в самом начале своей политической карьеры, я выбрал сторону проигравших, и, поверьте, это был очень неприятный опыт. Тогда я решил, что подобного больше никогда не повторится. Но то, что со мной произошло, никак не повлияло на мою способность к трезвой оценке обстоятельств. Я работал на британцев с 1939 года, в то время, когда вряд ли кому-нибудь могло прийти в голову, за исключением меня и Черчилля, что они станут победителями. А в сорок девятом, когда я согласился работать на американцев, они могли в любой момент уничтожить Советский Союз, стоило им только захотеть. Но они не захотели, и теперь Америка, без всякого сомнения, катится в пропасть, втянувшись в бесконечную цепочку партизанских войн. Сначала Корея, потом Вьетнам — кто следующий? Все это только промежуточные вехи на пути к конфронтации с Китаем, и китайцы быстро двигаются в том же направлении. Конечно, Пекин думает, что в решающую минуту Москва их поддержит. Но Москва не станет этого делать, не правда ли, Лоран?

— Я не определяю внешнюю политику моей страны, Гуннар. Я только помогаю в ее осуществлении.

— Как бы там ни было, таковы мои взгляды, и я их вам изложил. Со времен Ивана Грозного русский медведь всегда и во всем искал собственной выгоды. Русские будут смотреть, как дерутся Китай и Америка. Это значит, что Россия скоро станет доминирующей силой в мире.

— Лучше бы мне уехать в какую-нибудь африканскую страну, — пробормотал Уайлд.

Гуннар нахмурился, недоуменно повернувшись к Уайлду, потом рассмеялся:

— Похоже, я не произвел на вас большого впечатления. Преклоняюсь как перед вашим хладнокровием, так и перед вашей честностью. — Он положил руку на рычажок. — Насколько я понял, за все время, пока я с вами говорил, у вас не было каких-либо заметных всплесков эмоций. Я начинаю думать, что Лоран был прав. Вы всего лишь оружие в чужих руках. Да, бесспорно, опасное оружие, но всего лишь оружие. И как это ни прискорбно, боюсь, я буду вынужден вас уничтожить.

Глава 24

В помещении повисла зловещая тишина, и в этот момент в дверях появилась Хельда.

— Обед готов, — сообщила она.

— Хорошо, — ответил Гуннар. — Сейчас мы перейдем в столовую, Джонас. Я не убиваю людей на пустой желудок. Ингер, ты пойдешь первой. Эрик, не приближайся к ним ближе чем на восемь футов. Мистер Уайлд известен своей способностью очень быстро передвигаться на коротких расстояниях. Если он к тебе повернется, застрели его.

Ингер и Уайлд направились вслед за Хельдой. Не доходя до лестницы, они повернули направо и оказались в еще одном просторном зале. Посреди него стоял большой стеклянный обеденный стол, на котором зеленой краской была изображена сцена смерти короля Густава-Адольфа при Лютцене. С правой стороны висел портрет Карла XII в полный рост, напротив — огромная картина с изображением битвы при Нарве. В центральной части зала возвышалась стеклянная копия «Двух влюбленных» из королевского дворца; на поверхности скульптуры преломлялся свет от множества лампочек, горевших в люстре, и от этого две обнаженные фигуры казались почти живыми.

— Джонас, располагайтесь во главе стола, — распорядился Гуннар. — А Ингер пусть сядет слева от вас.

Уайлд занял указанное место; Эрик не отставал от него ни на шаг. Гуннар сел на другом конце стола, посадив по правую руку Кайзерита. Ульф и Клаус оказались в центре, друг против друга. Хельда ушла в крутящуюся дверь слева от статуи и вернулась, катя перед собой столик с подогревом. Ее рука задела Уайлда за плечо, когда она поставила перед ним серебряную тарелку.

— А теперь предлагаю всем выпить по бокалу «Бисквита», — громко произнес Гуннар. — Не могу вам выразить, Джонас, до чего я расстроен вашей неспособностью рассказать мне о мотивах вашей миссии. Дело в том, что моя ценность для Лорана заключается прежде всего в том, что я по-прежнему остаюсь своим человеком в НАТО и являюсь — по крайней мере, с точки зрения американцев — преданным и достойным доверия руководителем Скандинавского отдела. Впрочем, в этом отношении мне не о чем волноваться. Как я уже сказал, на сегодняшний день единственный человек, который знает обо мне за пределами нашей комнаты, — это один из сотрудников Центрального разведывательного управления, а Вашингтон не любит делиться подобной информацией. Будь вы американским агентом, Джонас, я бы всерьез забеспокоился. Но вы работаете на англичан, и для Уайтхолла я по-прежнему остаюсь не более чем Координатором. Как вам нравится мой обед?

Уайлд выразительно потряс своими кандалами:

— Неплохо, учитывая обстоятельства.

Однако он начал чувствовать себя гораздо лучше.

— Хорошо. Прекрасно. Честно говоря, я все-таки не понимаю, почему англичане так внезапно пошли на этот грубый и односторонний шаг. Как говорится, это не игра в крикет.

— Возможно, вы упустили из виду одно обстоятельство.

— Какое?

— Я думаю, вам стоит внимательней присмотреться к своему новому работодателю.

— Он хватается за соломинку, — поспешил вставить Кайзерит.

Уайлд покончил с обедом, откинулся на стуле и закурил свежую сигару:

— Мне кажется, вы должны рассказать Гуннару, как вы сюда попали, Кайзерит.

— Почему это так важно? — спросил Гуннар.

— Он хочет подчеркнуть то обстоятельство, что я прилетел в Копенгаген из Лондона, — без особой охоты признал Кайзерит.

— Вы мне об этом не говорили.

— Потому что это не ваше дело, — с металлом в голосе ответил Кайзерит. — Я хочу вам напомнить, что это вы работаете на меня, а не я на вас.

— Однако взаимное доверие весьма существенно для наших отношений, — мягко заметил Гуннар. — Тем более сейчас вы у меня дома.

— Надеюсь, вы не собираетесь мне угрожать, — окрысился Кайзерит. — Мой дорогой Гуннар, если завтра я не вернусь в Ленинград живым и здоровым, то мои люди достанут вас, где бы вы ни оказались, даже если это будет стоить нам международного скандала.

Уайлд разглядывал кончик своей сигары.

— Мои люди все о вас знают, Кайзерит, — сказал он. — Несмотря на это, вы беспрепятственно приехали в Англию и так же благополучно выбрались обратно.

— Вы хотите сказать, что Лоран получил в Британии карт-бланш? — спросил Гуннар.

— Я хочу сказать, что британское правительство не стало бы посылать к вам Ликвидатора без очень веских причин. И Кайзерит — единственный человек, который мог сообщить им, что такая причина существует. Вы должны понять, Гуннар, что его главная цель — уничтожить Скандинавский отдел. А ваше предложение перейти на его сторону он считает не более чем отвлекающим маневром.

— Я сильно рисковал; приехав в Англию, — сказал Кайзерит. — При этом я поступился своими профессиональными обязанностями ради личных интересов. Не буду это скрывать. Но у меня была важная причина. Мои агенты четыре месяца безуспешно пытались выследить Уайлда. В конце концов, я решил заняться этим сам. В данном случае риск был оправдан. Я отправился в Англию и нашел Уайлда. Я подослал к нему убийцу. Потом я уехал из Англии и появился здесь. Никто меня не заметил.

— Однако Уайлд жив.

— Роклин меня подвел.

— Впечатление такое, что Уайлд появился здесь вслед за вами. — Гуннар постукивал пальцами по пустому бокалу и слушал, как звякает стекло. — И вас он, судя по всему, убивать не собирался.

— Не будьте наивны, Гуннар, — возразил Кайзерит. — Если он меня и не убил, то, во всяком случае, предпринял очень хорошую попытку.

— Ладно, Лоран, — примирительно заметил Гуннар. — Нам и правда не стоит ссориться. Если мы перестанем доверять друг другу, это только сыграет на руку Джонасу, а рука у него тяжелая. Давайте лучше поговорим о другом аспекте этой ситуации. Я уверен, это будет намного интересней.

Он издал легкий смешок.

— Хельда, наполни бокал Ингер.

Хельда повиновалась. Ингер вздохнула, как будто момент, которого она с тревогой ждала, наконец настал.

— Ингер, объясни нам, зачем ты привезла в Стокгольм Уайлда, — задушевным тоном обратился к ней Гуннар. — Я хочу услышать настоящую причину.

Ингер пригубила из бокала бренди.

— Похоже, удар по шее лишил тебя твоей хваленой рассудительности, Гуннар. Я не работаю на англичан.

— Дорогая, это звучит не очень убедительно.

— В данной ситуации ты выглядишь безнадежно глупым, и в другое время меня бы это даже позабавило, — сказала Ингер. — Я привезла тебе твой приз, а ты не нашел ничего лучшего, как подозревать меня в каких-то трюках. Я одна, без всякой помощи, захватила человека, с которым не справились ни Ульф, ни Лоран, ни Стефан, ни тот убийца в Лондоне. За моими поступками нет никаких задних мыслей. Можешь мне верить, можешь не верить. Своими гестаповскими приемами ты все равно ничего не добьешься. Тебе это хорошо известно, Гуннар.

Гуннар Моель щелкнул пальцами; Ульф обрезал для него сигару, вставил ему в рот и поднес спичку.

— Я знаю, какая ты сильная, Ингер, — с видимым одобрением заговорил Гуннар. — Лоран, перед вами сидит удивительная женщина. Она может выносить боль, как будто ее вообще не существует, а когда вы пытаетесь промыть ей мозги, она просто запирает свою голову на ключик и начинает играть в уме сама с собой в шахматы. Однако, мне кажется, есть один способ, который заставит ее рассказать нам то, что мы хотим услышать. Потому что я знаю ее лучше, чем кто-либо другой. Ты не станешь с этим спорить, Ингер?

Ингер нахмурилась:

— Мне все равно, Гуннар.

— Я часто вспоминаю эти восемнадцать лет, которые прошли со времени нашей первой встречи, — обратился Гуннар ко всем сидящим в комнате. — Ей тогда было всего четырнадцать. Совсем малютка. Но у нее уже была взрослая фигура, и она пользовалась репутацией общепризнанного гения.

Он усмехнулся:

— И я в нее влюбился. Я, Гуннар Моель. Я потерял голову из-за четырнадцатилетней девочки. Вы можете себе это представить, Джонас? Разумеется, я с самого начала знал, что она меня просто использует. Она хотела сбежать на Запад, и если бы я ей помог, то наградой мне стала бы сама Ингер. Ты помнишь, как у нас все начиналось, Ингер?

Ингер не притронулась к обеду. Она закурила сигарету, медленно и задумчиво выпуская дым.

— Ты был очень добр ко мне, Гуннар.

— Теперь я вспоминаю это со стыдом, — с видимой неохотой признал Гуннар. — Потому что в то время я, взрослый мужчина двадцатью годами ее старше, вел себя как влюбленный школьник, а она, школьница по возрасту, терпеливо и с пониманием принимала мою любовь.

Он замолчал.

— Ты помнишь это, Ингер?

В комнате стояла тишина. Ульф откинулся на спинку стула и, скрестив ноги и подперев рукой подбородок, смотрел на Ингер. Кайзерит сидел с полузакрытыми глазами. Доктор глядел на Гуннара. Хельда пила бренди; ее глаза сверкали. Уайлд увидел, как с сигареты Ингер упал пепел. Он не видел, чтобы когда-нибудь раньше она допускала подобную небрежность. Она не смотрела ни на Гуннара, ни на кого-либо другого в комнате.

— Я помню, — произнесла она наконец тихим голосом.

— Она терпела мои ласки, — продолжал Гуннар. — Терпела — это точное слово. Поначалу это меня встревожило. Я думал, что девушка, которая с таким отвращением относится к каждому моему прикосновению, никогда не будет со мной счастлива, а я хотел — поверьте мне, Лоран, я говорю искренне, — я хотел сделать счастливым этого ребенка. Однако со временем я заметил, что ей нравится мое общество. Не хвалясь, могу сказать, что мы подходили друг другу в интеллектуальном смысле, и я провел с ней немало замечательных бесед. Но ей не нравилось, когда я ее трогал. Точнее говоря, те первые минуты, когда я только начинал ее ласкать, самые нежные прикосновения.

Он улыбнулся Уайлду.

— Стоило мне погладить ее ладонь, и она покрывалась — как это у вас говорится? — гусиной кожей.

Ингер погасила сигарету:

— Не сомневаюсь, что все в восторге от твоих признаний, Гуннар. Но не забывай, что это было восемнадцать лет назад. Я больше не ребенок.

— Я еще не закончил своего рассказа, дорогая, — мягко возразил Гуннар. — Как я уже сказал, мне стало ясно, что Ингер питает патологическое отвращение к ласкам. Кроме того, я догадался, что ее отвращение не связано именно со мной, — дело было в ней, а не во мне. Тогда я еще не представлял себе, насколько сильным может быть это чувство. Вскоре нам представилась возможность уехать на Запад вместе. Ты помнишь наше путешествие, дорогая?

Ингер отодвинула свой стул, положив руку на стол, растопырила пальцы и сжала их снова.

— Я этого никогда не забуду.

— Принеси ей еще выпить, Хельда. В то время мы были в Берлине. Стену тогда еще не построили, и для обычного человека с улицы побег на Запад был не более чем прогулкой по нескольким пропускным пунктам, с разрешением на работу в кармане и намерением никогда не возвращаться. Но Ингер была слишком известна, и нам пришлось воспользоваться одним из моих «отходных путей». В какой-то момент мы оказались в подвале заброшенного дома.

Ингер поставила локти на стол и уронила голову на руки.

— Повсюду шныряли солдаты. — Казалось, воспоминания доставляют Гуннару удовольствие. — Исчезновение Ингер обнаружили слишком рано, и ее начали искать. Это был один из тех случаев, когда все идет не так, как надо. Мы так долго просидели в том подвале, что не могли двинуть ни рукой, ни ногой. Мы лежали вместе на грязном каменном полу и ждали.

Гуннар сделал паузу, чтобы стряхнуть с сигары пепел.

— К сожалению, в подвале мы были не одни.

Ингер резко откинулась назад. Ее волосы упали на спину и обнажили шею с пульсирующими венами. Уайлду показалось, что она силится что-то сказать, но Ингер только закусила нижнюю губу и посмотрела на Гуннара. Уайлд вспомнил, что такое же выражение лица у нее было перед тем, как она убила Стефана.

— Там жили крысы. — Гуннар издал короткий смешок. — Большие твари и совсем маленькие, всех размеров и форм. Разумеется, я их не видел. Зато я их чувствовал. Это был маленький подвал, и наше присутствие их очень беспокоило. Они все время бегали по нам взад и вперед. Ничего опасного в этом не было, они боялись нас больше, чем мы их. Или, если точнее, чем я их. Мне не следовало бы вдаваться в подробности, потому что это не совсем деликатно по отношению к Ингер, но одна крыса забежала ей под юбку. В 1950 году юбки носили несколько длиннее, чем сейчас. Ты помнишь того малыша, Ингер?

Ингер закрыла обеими руками лицо и опустила голову. Она съежилась и казалась совсем маленькой на большом стеклянном стуле.

— Конечно, я его убил. Придушил, зажав прямо между, ее ног. Видели бы вы, что тут началось. Вся свора сразу же набросилась на своего мертвого собрата. Эти бедняги были каннибалами. Вам известно, Джонас, что у Ингер бывают истерики? В ту минуту мне показалось, что она вот-вот сойдет с ума.

— Некоторые люди боятся крыс.

— Совершенно верно. Видите ли, Лоран, они, в принципе, совсем безобидные, а их прикосновения, можно сказать, ласкают тело. Мы собирались провести в этом подвале не больше шести часов. Вместо этого мы проторчали там все тридцать. Выйти раньше было слишком опасно, и последний двадцать четыре часа я крепко держал ее в объятиях, зажав ей рот ладонью. Посмотрите, у меня до сих пор остался шрам в том месте, где она кусала мне руку. Ситуация была ужасная и для нее, и для меня. Она боялась крыс, а я боялся за ее разум.

Он улыбнулся в ту сторону, где сидела Ингер.

— Не думаю, что ты могла забыть эти поистине жуткие для тебя часы. И вряд ли тебе удалось с годами оправиться от этого кошмара.

Ингер подняла голову. На ее лбу блестели капли пота.

— Нет, Гуннар, — признала она тихо. — Я до сих пор вижу во сне эту крысу, забравшуюся мне под юбку.

— Не волнуйся, я ее убил, — весело сказал Гуннар. — Этими самыми руками. Знаешь, Ингер, в моем доме тоже есть подвал. А теперь скажи, зачем ты привезла нашего друга Джонаса в Стокгольм?

Глава 25

Ингер посмотрела на Кайзерита.

— Гуннар хочет меня уничтожить, — сказала она спокойно. — Он считает, что мне нельзя больше доверять. Но он сам заслуживает доверия еще меньше, чем кто-либо другой. Подумайте об этом. Он предан только себе и своему детищу — Скандинавскому отделу. Он работал на Запад с 1955 года. А теперь он делает вид, что хочет перейти на вашу сторону. Но он сам признал, что после того, как вы раскрыли его инкогнито, у него не было другой альтернативы. Если же говорить обо мне, то у меня нет таких сомнительных мотивов, я пришла сюда по доброй воле. Я могу стать для вас хорошим работником. Разве то, что я — женщина! — доставила вам Уайлда, мало что для вас значит?

— К сожалению, я не могу вмешиваться в вопросы внутренней дисциплины, — дипломатично ответил Кайзерит.

Гуннар улыбнулся:

— Лоран всегда смотрит в корень проблемы, милая, точно так же, как я и ты. Ты обещаешь ему свою личную преданность, только и всего. Но это всегда было вещью ненадежной. А я предлагаю ему Скандинавский отдел. Что, по-твоему, он должен выбрать? Вижу, вы уже закончили обедать, Джонас. Предложить вам еще что-нибудь, прежде чем мы начнем?

— Сегодня был долгий день, — хмуро отозвался Уайлд. — Интересно, ваша уборная тоже сделана из стекла?

— О, конечно, мой дорогой друг, — улыбнулся Гуннар. — Простите, что я об этом не подумал. Ульф! В том ящичке есть еще один пистолет. Проводи Джонаса вместе с Эриком. Мы подождем вас внизу. Вы пойдете с нами, Лоран?

Кайзерит пожал плечами:

— Я не люблю, когда плохо обращаются с красивой женщиной. Вы уверены, что это необходимо?

— Боюсь, что да, Лоран. Мы ждем тебя, Ингер.

Ингер заколебалась. Потом она резко отодвинула стул и направилась к двери.

— Клаус, захвати, пожалуйста, ее косметичку, — сказал Гуннар. — Я уверен, она нам пригодится. Надеюсь, вы не надолго задержите нас, Джонас? Ну что ж, идемте.

Он с веселым видом повел всех из комнаты, словно группу скаутов, отправлявшихся на воскресную прогулку.

Уборная находилась под лестницей. Размеры у нее тоже были огромные. Ульф и Эрик остались стоять в дверях, в десяти футах от Уайлда, и держали свои пистолеты наготове.

Тщательно, словно хирург перед операцией, он вымыл руки, намылил даже места под наручниками, но все это не имело абсолютно никакого значения. Он просто тянул время.

Втолкнув его в лифт в другом конце холла, они проехали несколько этажей вниз и вышли в ярко освещенный вестибюль. Остальные уже ждали их.

— Мы находимся ниже уровня улицы, — пояснил Гуннар. — Я всегда любил строительство домов, Джонас. Архитектура, пожалуй, едва ли не моя главная страсть; а вообще-то я обожаю что-нибудь конструировать, изобретать, экспериментировать, если хотите. Но то, что я вам покажу сейчас, — это неотъемлемая часть моих планов на будущее. Если вы составите компанию Ингер и пойдете впереди нас, то увидите, что все двери впереди открыты. Кстати, Джонас, если из рыцарских соображений или по какой-нибудь другой причине вы захотите оказать ей помощь, не забывайте о том, что Эрик — очень меткий стрелок. Впрочем, с моей точки зрения, вам следовало бы только радоваться происходящему. Как-никак ей действительно удалось выставить вас в очень глупом виде.

Уайлд встал с ней рядом, прикоснувшись к ней плечом. Наконец она взглянула на него:

— Я думала, что великий Уайлд не уйдет, не прихватив кого-нибудь с собой.

— Она ужасный нигилист, — иронически заметил Гуннар. — Наверно, это потому, что у нее было нацистское детство.

Уайлд толкнул большую стеклянную дверь. За ней открылся еще один больнично-белый коридор, необыкновенно теплый. Пройдя его, они попали в очередной вестибюль. В нем имелось еще три двери, на этот раз из стали.

— Мы, шведы, не любим, когда нас застают врасплох, — пояснил Гуннар. — Когда начнется ядерная война — а рано или поздно это произойдет, — я вместе с наиболее верными членами своей организации спущусь в это убежище, где мы будем защищены и от ударной волны, и от радиоактивных осадков. Каждая из этих дверей весит по двадцать тонн, Джонас, и они так хорошо сбалансированы, что открываются от одного прикосновения пальца. Швеция полна таких укрытий, хотя мы нейтральная страна.

Он рассмеялся, напоминая довольного собой экскурсовода. Остальные молчали.

— Кто знает, Лоран, что ждет нас в будущем? Может быть, Россия тоже рухнет, а потом, когда дым рассеется, Швеция станет главной властью в мире? Ведь так однажды уже было, если вы помните. — Его смех гулко разнесся по коридору. — Знаете, дорогой мой Джонас, Лоран предпочитает не вспоминать, что даже само название России происходит от имени одного шведского князя.

Он указал на дверь с правой стороны:

— Полагаю, во всей стране нет убежища такого масштаба и надежности, которое предназначено для частного лица. Но я ценю свое уединение. За этой дверью находятся мои персональные апартаменты, битком набитые провизией и другими необходимыми запасами. Кислорода хватит, чтобы шесть человек могли прожить в течение месяца. Что хорошо для NORAD [8], то хорошо и для Скандинавского отдела, верно? А вот это центральная дверь ведет в… впрочем, мы поговорим об этом позже. Верно, Клаус?

— Вы хотите сказать, что я смогу использовать Ингер?

На лице Клауса в первый раз появилась улыбка.

— Я думаю, это самая лучшая вещь, которую мы можем с ней сделать. Правда, это зависит от того, что от нее останется, когда ею попользуются голодные крысы. Хельда?

Хельда открыла стальную дверь слева.

— Здесь я планирую создание еще одного убежища, — продолжал свои объяснения Гуннар. — Что поделать, мой отдел все время расширяется. К сожалению, коридор еще в плохом состоянии, потому что мы начали строительство только прошлым летом, а зимой здесь слишком холодно, чтобы продолжать работы. Хельда!

Хельда щелкнула выключателем, и коридор осветили ряды голых лампочек. Футах в шести от стальной двери проход заканчивался стеклянным щитом, за которым строители успели пробить только глубокую дыру в скале. Пол там был шероховатым и неровным, на стенах поблескивали скальные породы, а с потолка свисали сталактиты. Судя по всему, за дверью было очень, холод но.

— Думаю, нам нужна демонстрация, Хельда, — сказал Гуннар.

Хельда улыбнулась. Она сходила в уже законченные апартаменты и вскоре вернулась в кожаном пальто и с каким-то свертком, завернутым в жиронепроницаемую бумагу. Хельда открыла стеклянную дверь и вошла внутрь. Ульф прикрыл ее за ней.

— Не хочу, чтобы эти маленькие твари разбежались по всему дому, — буркнул Гуннар.

Оказавшись внутри, Хельда немного постояла, привыкая к холоду и обняв себя за плечи. Потом она отошла на несколько шагов от двери, все время оставаясь в полосе света, который падал из коридора. Развязав сверток, она вытащила пятифунтовый диск сыра и стала отламывать от него по кусочку и разбрасывать вокруг себя. Самый крупный кусок она оставила у себя в руках. После этого она опустилась на колени, повернулась лицом к двери и улыбнулась.

— Сквозь стекло не проходят никакие звуки, — сказал Гуннар. — Но эти зверьки очень подозрительны. Клаус использует их для своих экспериментов, и появление Хельды им совсем не нравится, потому что раньше оно уже стоило жизни многим из их сородичей. И все-таки они не смогут устоять. Скоро они появятся.

— Они уже появились, — спокойно заметил Клаус.

Темнота зашевелилась, и большая черная крыса вышла на свет. Она остановилась, принюхиваясь к воздуху, с озабоченным и в то же время жадным видом. Ее ноздри шевелились. Потом, махнув хвостом, она стремительно бросилась вперед и вонзила зубы в ближайший кусок сыра. Через мгновение к ней присоединились другие. Крысы бежали из темноты, как армия, штурмующая крепость. Уайлд подумал, уж не привез ли их Гуннар сюда специально из какого-нибудь берлинского подвала. Они были разных оттенков, всевозможных размеров и форм, но ими владело одно и то же чувство — алчность. Точно черно-коричневый прилив, они растекались по полу, пожирая куски сыра, и вскоре уже достигли женщины. Они стали карабкаться по ее ногам, стараясь добраться до большого куска сыра, который она держала в руках. Хельда беззвучно смеялась за стеклом.

Клаус повернул еще один тумблер рядом с дверью, и в коридор даже через двойное стекло донесся шум взрыва, который раздался по другую сторону стекла. Крысы, торопясь и натыкаясь друг на друга, бросились обратно в темноту; Уайлду даже показалось, что он слышит их пронзительный писк. Хельда медленно и неловко поднялась на ноги.

— Это был отпугивающий взрыв, записанный на пленку, — объяснил Гуннар. — Нам приходится использовать эту уловку, потому что, расправившись с последним куском сыра, они вполне могут приняться за саму Хельду. Бедняги все время живут впроголодь.

Он открыл дверь, и Хельда вернулась в коридор. Ее руки были покрыты гусиной кожей. Она стучала зубами.

— Я замерзла, — призналась она.

— Тогда тебе надо принять теплую ванну, — сказал Гуннар. — Но сначала мы покончим с Ингер. Ну что, Ингер?

Уайлд посмотрел на нее. Она стояла в стороне, взявшись обеими руками за горло. Ее бледное лицо окаменело.

— Хельда, ты не принесешь нам еще сыра? — попросил Гуннар. — Теперь, Ингер, ты должна последовать ее примеру. Правда, с некоторыми изменениями. Эрик и Ульф свяжут тебе руки и лодыжки, чтобы ты не смогла, размахивая руками, распугать наших маленьких друзей. По этой же причине нам придется вставить тебе в рот кляп. Потом мы подвесим большой кусок сыра к твоей шее и поместим тебя как раз на то место, где стояла Хельда. Да, и еще одно. Мы снимем с тебя всю одежду. Это позволит тебе лучше почувствовать прикосновение крыс. За холод приношу извинения. После последнего взрыва они не скоро осмелятся к тебе подойти, а там действительно очень холодно. Но все-таки это не совсем мороз. От здания исходит тепло, и температура возле двери не меньше одного градуса выше нуля. Поэтому крысы стараются держаться поближе к коридору.

Ингер отняла руки от горла:

— Ты действительно думаешь, что я доставлю тебе такое удовольствие, Гуннар? Нет никакой разницы между безумием и смертью. По крайней мере, для меня.

Гуннар улыбнулся:

— Разумеется, милая, я совсем не думал, что ты захочешь подвергнуть себя такому суровому испытанию. Только дураки выносят пытки. Значит, теперь ты скажешь, зачем привезла сюда Уайлда?

— Я думала, что это Майкл Ист, — с прежней убежденностью ответила она. — Я хотела продемонстрировать свои способности Кайзериту. Клянусь тебе, Гуннар. Если бы я знала, что это Уайлд, я никогда бы этого не сделала. Я клянусь тебе, Гуннар.

— Эрик, пожалуйста, продолжай держать свой револьвер нацеленным на мистера Уайлда. Ульф и ты, Клаус, помогите миссис Морган-Браун снять одежду.

Ингер попятилась к стене.

— Я клянусь! — крикнула она. — Я не знала, что это Уайлд.

— Мне кажется, она говорит правду, — спокойно заметил Кайзерит. — Было бы глупо убивать ее без всякой пользы.

— Я говорю правду, — сказала Ингер. — Бог мне свидетель.

— У тебя нет Бога, — сурово возразил Гуннар. — Держите ей руки.

Ульф и Клаус, каждый со своей стороны, схватили Ингер за руки и прижали ее к стене. Ингер тяжело дышала. Она посмотрела на Уайлда и тут же отвела взгляд. Потом она закрыла глаза, но рот у нее оставался открытым, как будто ей не хватало воздуха. Ее разметавшиеся волосы нависли надо лбом и закрыли один глаз. Теперь в ней трудно было узнать хладнокровную убийцу Стефана.

Гуннар подошел к ней. Ингер открыла глаза и взглянула на него. Гуннар ощупал ее лицо, скользнул по скулам и задержался на пульсирующей шее.

— Вот здесь мы подвесим сыр, — сказал он, — так, чтобы он свисал на грудь. Крысам придется взбираться по твоему телу, чтобы достать его. Сначала они съедят сыр, а потом примутся за твою плоть. Мне не обязательно тебя убивать физически, Ингер. Я могу остановить операцию в любой момент, для этого достаточно щелкнуть тумблером. Я продержу тебя там столько, сколько понадобится, чтобы потом ты стала стыдиться своего тела. Я уверен, это единственная вещь на свете, которую ты любишь. И знаешь что еще, Ингер? Я не думаю, что ты сойдешь с ума. Ты действительно больше не ребенок. Ты выдержишь. Очень долго. А потом ты уже не сможешь подойти к зеркалу.

Колени Ингер подогнулись. Но она осталась стоять, пригвожденная Ульфом и Клаусом, словно они ее распяли на стене.

— Скажи мне, зачем ты приехала в Стокгольм, Ингер.

Рука Гуннара все еще лежала на ее горле.

Ингер попыталась покачать головой, но не смогла. Гуннар убрал руку. Следы его пальцев красными пятнами проступили на бледной коже.

— Ради себя, Гуннар, — сказала она. — Только ради себя.

— Она говорит правду, Гуннар, — повторил Кайзерит.

— Пожалуй, что вы правы, — согласился Гуннар. — Когда имеешь дело с очень умными людьми, самая забавная вещь — это их богатое воображение. Оно уничтожает их раньше, чем вы успеваете применить свою угрозу. Отпустите ее.

Двое мужчин отпустили ее руки. Ингер сползла по стене и на какое-то мгновение застыла в униженной коленопреклоненной позе. Силы, казалось, оставили ее.

— Теперь вы видите, Джонас? — спросил Гуннар. — В конце концов, она всего лишь женщина.

— Вижу, — кивнул хмуро Уайлд.

Гуннар рассмеялся:

— Я слышу осуждение в вашем голосе. Это потому, что вы, что бы там о вас ни говорили, все-таки всего лишь мужчина. Вставай, Ингер. Тебе будет приятно услышать, что я не стану тебя убивать. В моем сердце всегда сохраняется мягкое местечко, преисполненное жалости к тебе. Как и у Джонаса, правда? Я хочу, чтобы ты состарилась. В нужное время.

Ингер подняла голову. Она взглянула на Гуннара, потом на Уайлда. На ее щеках проступил румянец. Она встала.

— Клаус тебе все объяснит, — тоном добродушного дядюшки сказал Гуннар. — Ты поможешь ему в одном маленьком эксперименте. Он уже посвятил вас в суть дела, Лоран?

— Мы говорили с ним перед обедом, — ответил Кайзерит. — В свое время наши ученые тоже рассматривали такую возможность. Но мне кажется, они никогда не проверяли ее практически. По крайней мере, я об этом ничего не слышал.

— Полагаю, только потому, что они не отважились на полномасштабные опыты из гуманистических соображений, — заметил Клаус. — Я уже испробовал эту методику на крысах и достиг некоторого успеха. Не вижу никаких причин, почему такого же результата не может быть и у людей. Если Гуннар действительно предоставит в мое распоряжение Ингер, я обязательно сумею это доказать. Ради блага всего человечества.

— Мне достаточно моего личного блага, — фыркнул Гуннар. — Я с удовольствием предоставлю тебе Ингер. Надеюсь, она сможет оценить твою работу, ведь она хорошо разбирается в физике. Ульф, будь так любезен, открой нам центральную дверь.

Ульф повернул на петлях тяжелую дверь.

— Включи свет, Хельда, — распорядился Гуннар.

Глава 26

Хельда снова щелкнула выключателем. Лампы осветили еще один небольшой холл, за которым тоже имелась двойная стеклянная дверь. В стену была встроена контрольная панель с переключателями, выше висел большой термостат. Находившаяся за стеклом комната была тускло освещена каким-то источником рассеянного света; с виду она смахивала на морг и была совершенно пуста, если не считать шести каменных столов, которые покоились на прочных основаниях, возвышаясь фута на три над полом. Клаус открыл внутренние двери и подождал других с видом гида, ведущего туристов в королевские апартаменты.

— Как вы понимаете, весь эксперимент должен быть подготовлен очень тщательно. Сейчас температура воздуха в этом помещении составляет двадцать градусов по шкале Цельсия. Я хочу очень быстро и плавно понизить ее примерно до минус семидесяти градусов. Холод стремительно проникнет во все поры тела и заморозит его раньше, чем наступит состояние, которые дилетанты называют «смертью». Это случится практически одновременно с остановкой сердца, иначе в организме и, самое главное, в мозговой системе могут произойти необратимые изменения, которые скажутся после разморозки.

— А как долго вы предполагаете держать замороженным тело? — спросил Кайзерит.

— На первый раз, я думаю, хватит семи дней.

— Вы сошли с ума, — прошептала Ингер.

— В чем дело, Ингер? — спросил Гуннар. — Неужели ты, со своим интеллектуальным опытом, испугаешься, не побоюсь сказать, исторического научного эксперимента?

— Возможно, она хочет сказать, что вы настроены чересчур оптимистично, — заметил Кайзерит. — Не можете же вы всерьез рассчитывать, что вам удастся оживить ее после семи дней заморозки при минус семидесяти градусах по Цельсию.

— Я рассчитываю на большее, — ответил Гуннар. — Если эксперимент пройдет удачно и Клаус гарантирует мне его безопасность, в дальнейшем я испробую его на себе. Когда наступит нужный момент, я спущусь вниз и залягу в спячку, а потом проснусь, скажем, лет через тридцать. Мне составят компанию Хельда и еще несколько избранных гостей. Как видите, здесь целых шесть столов.

— А почему через тридцать? — не удержался от вопроса Уайлд.

— Это приблизительная оценка. Я надеюсь, что к тому времени мир изменится к лучшему. Есть и другая, еще более важная причина: я рассчитываю, что за эти годы медицинская наука достигнет большего прогресса и сможет осуществить даже то, что не удалось нашему великому Клаусу, — восстановить мои оптические нервы. Вы не представляете себе, Лоран, и вы, Джонас, что это значит — никогда не видеть красоты. Я даже не знаю, как выглядит Хельда. Понимаете? А Ингер! О господи! Она говорила мне, что безобразна. Я попросил Клауса сделать ее красивой. Ради меня. Но я не знаю, удалось ему это или нет.

— Она красива, Гуннар, — сказал Клаус.

— Мне приходится верить тебе на слово. Но когда-нибудь я увижу это собственными глазами. Верно, Ингер? И мы будем всего на несколько дней старше, чем сейчас.

— Ты сказал, что оставишь меня в живых.

— Я не только дам тебе жизнь, глупышка, но еще и кое-что сверх этого. Тебе надо только меня послушать. Когда Клаус закончит опыт, ты останешься лежать здесь, в полной целости и сохранности, абсолютно здоровая и невредимая, до того дня, когда я решу вернуть нас обоих к жизни.

— Но почему вы так уверены, что сможете выжить? — спросил Кайзерит. — Предположим, что ваша теория верна и опыт доктора Клауса с этой юной женщиной действительно закончится успешно. Но, как вы сами заметили, за тридцать лет может случиться множество самых разнообразных событий, в том числе, например, и ядерная война.

— За этими дверями она не причинит мне вреда.

— А как насчет всеобщей разрухи, хаоса в обществе и даже вандализма, которые могут начаться после войны? — спросил Уайлд.

— Да, такое вполне может произойти, Джонас. Но я предусмотрел и этот вариант. Во-первых, как вы, наверное, уже заметили, стальные двери запираются изнутри. Когда я окажусь в этой комнате, внешний замок будет взорван, я закрою внутренний, и после этого из подвала можно будет выйти только изнутри. Что касается оживления тела, то я, конечно, не собираюсь пускать это дело на самотек. Под полом находится электросистема, которая будет поддерживать в комнате тот уровень температуры, какой укажет Клаус. Аккумуляторы подпитываются от солнечных батарей, расположенных на крыше дома, и каждое лето заряжаются на полную мощность. Летом у нас в Швеции много солнца. Термостатический контроллер, который вы здесь видите, соединен с таймером, и его можно запрограммировать на любое время на пятьдесят лет вперед.

Я предвосхищу ваше следующее возражение, Джонас. Что будет, если удар большой силы разрушит мой дом, а вместе с ним и солнечную батарею? Тогда в этой комнате немедленно начнется процесс разморозки, и я с удовольствием буду присутствовать при конце первой ядерной войны. Здесь имеется еще несколько уровней защиты, но я не стану докучать вам мелкими подробностями, достаточно того, что вы усвоили общую схему. В моей системе есть только одно жизненно важное устройство, которое должно работать безупречно. Во время оживления тело требует определенной стимуляции и массажа. В обычных обстоятельствах это может сделать доктор, именно так мы оживим Ингер через неделю. Проблема в том, чтобы создать машину, которая сможет выполнить все эти процедуры в его отсутствие и которая автоматически вступит в действие, как только начнется процесс разморозки. С удовлетворением могу заметить, что чертеж такого механизма уже создан.

— У вас ничего не выйдет, Гуннар, — сказал Кайзерит. — Вы просто совершите самоубийство. Даже если вам удастся оживить эту малышку через неделю, тридцать лет — слишком большой срок.

— Как я закончу свою жизнь и буду ли я ее продлевать, это мое личное дело, Лоран. Во всяком случае, я не собираюсь входить в эту комнату до тех пор, пока буду вам полезен. Тем не менее я рад, что вы так скептически отнеслись к моей идее. После этого вы, наверно, не будете возражать, если я помещу в эту камеру и Уайлда.

Уайлд вздрогнул от неожиданности.

— Для чего вам это нужно, Гуннар? — спросил Кайзерит.

— Он мне нравится. Только и всего. Кроме того, мне кажется, что таким способом мы придем к решению, которое удовлетворит нас обоих. Вы хотите, чтобы Уайлда уничтожили. Я думаю, что это было бы ошибкой. Возможно, в своем деле Уайлд талантлив не меньше Ингер, а уничтожать талантливых людей — всегда ошибка. Но я согласен с тем, что мы не можем позволить ему вмешиваться в наши будущие планы. Поэтому я хочу его заморозить вместе с Ингер. Разумеется, мы не станем размораживать его через неделю.

— Не понимаю, чего мы этим достигнем, — пожал плечами Кайзерит.

— Всего сразу, мой дорогой Лоран. С вашей точки зрения, он будет мертв. С моей — он просто заснет и вернется к жизни в тот день, когда я решу, что мы сможем работать вместе. Я, Уайлд, Хельда и Ингер. А по вечерам мы будем играть в бридж. По-моему, здорово придумано, а, Джонас?

— Просто потрясающе.

В голове Уайлда стремительно проносился рой мыслей. Но Эрик все так же твердо держал его на мушке.

— Разумеется, если вы не будете против, Лоран, — учтиво сказал Гуннар.

Кайзерит посмотрел на Уайлда:

— Что вы думаете о теории Гуннара, мистер Уайлд?

Уайлд пожал плечами:

— Спросите меня через тридцать лет.

— Я хочу вам напомнить, дорогой Лоран, что, если бы не замечательный успех Ингер, которая захватила мистера Уайлда и привезла его сюда в качестве пленника, вряд ли вы говорили бы сейчас с позиции силы.

— Буду вечно вам признателен, Гуннар. Но, боюсь, я все-таки должен настоять на своем. Я хочу присутствовать при том моменте, когда Эрик пустит пулю ему в затылок.

— Это совершенно исключено, — ответил Гуннар. — Мне очень жаль, Лоран. Я не хотел больше возвращаться к этой теме, но замечание, которое мистер Уайлд высказал за обедом, кажется мне вполне разумным. Мы с вами оба предпочитаем иметь дело с фактами, а не с эмоциями. Мы собираемся работать вместе: вы — потому что хотите использовать мою организацию, а я — поскольку у меня нет другой альтернативы, разве что вовсе выйти из бизнеса. Согласитесь, я предлагаю честную сделку. Ведь может настать время, когда вам больше не понадобятся мои услуги. И тогда, как вы правильно заметили, при ваших возможностях и ресурсах вам не составит никакого труда раздавить меня, как насекомое. А кого я смогу выставить против вас? Хельду? Ее главное преимущество не в мышцах, а в красивой внешности. Ульфа? Кажется, он раз шесть стрелял в Уайлда в Копенгагене, но ни разу не попал. Эрика? Он отличный стрелок, не спорю, но его не назовешь гением своего дела. Клаус? Прекрасный врач, и не более того. Сам же я слеп. Я хочу быть уверен, что, если в этом появится необходимость, у меня в запасе будет настоящий заряд разрушительной энергии и силы, каким, судя по всему, является наш Джонас.

— Вы мне снова угрожаете? — спокойно спросил Кайзерит.

— Я бы никогда не стал вам угрожать, Лоран. Я прошу вас об одолжении. Я даю вам свою личную гарантию, что до тех пор, пока вы остаетесь моим работодателем, со стороны Уайлда вам ничто не будет угрожать. Я не стану оживлять его без вашего персонального разрешения. Это самое честное предложение, какое я могу сделать. Подумайте, как вам будет приятно спускаться в этот подвал и смотреть на своего поверженного врага. Вы сможете доставлять себе это удовольствие в любое время, когда окажетесь в Стокгольме.

Кайзерит посмотрел на револьвер Эрика, потом на Ульфа:

— Ладно, Гуннар. Если вы считаете, что для вас это так важно. Кроме того, я все равно не верю в вашу теорию.

— Хорошо, — сказал Гуннар. — Прекрасно. Значит, мы остались друзьями. Ингер, дело за тобой.

— Нет, — сказала Ингер. — Ты сумасшедший. С тем же успехом ты мог бы скормить меня крысам.

Гуннар вздохнул:

— Я боялся, что твоя реакция будет именно такой. Иногда ты мыслишь очень ограниченно. На этот случай я попросил Клауса принести твою косметичку. Клаус?

Доктор Эрнст положил сумочку на пол, опустился рядом на колени и набрал полный шприц.

— Видишь, Ингер? — спросил Гуннар. — Твой собственный коктейль.

Ингер минуту смотрела на него, потом перевела взгляд на Клауса. Уайлду показалось, что с ее лицом что-то произошло. Оно немного расслабилось. Совсем чуть-чуть.

— Так будет гораздо легче, — сказала она.

— Конечно, дорогая. Я совсем не хочу причинять тебе боль, по крайней мере не больше, чем это необходимо. Через несколько секунд после инъекции ты не сможешь двигаться. После двух часов пребывания в камере ты потеряешь сознание. Спящая красавица. Боюсь, что сама процедура заморозки будет довольно болезненной. Говоря обычным языком, мы заморозим тебя до смерти. Однако это продлится всего несколько минут. Я советую тебе сосредоточиться на том замечательном мгновении, которое после пробуждения ждет тебя и всех нас в более прекрасном мире. Я на это надеюсь.

— Разденьтесь, пожалуйста, Ингер, — попросил Клаус. — Ничто не должно касаться вашей кожи. Если на вашем теле останется хоть один предмет, после разморозки он оставит неизгладимый отпечаток. Поэтому снимите также наручные часы и обручальное кольцо.

— Значит, мне всю жизнь придется носить на спине следы от вашей дурацкой скамейки?

Клаус улыбнулся:

— Ничего подобного. Эти ложа специально сделаны так, чтобы обеспечивать минимальный контакт, как дно у непригорающей посуды. Вам не о чем беспокоиться. Я позаботился обо всем, учел каждую возможность, исключил всякий риск.

— Всякий риск. — Ингер посмотрела на Уайлда. — Вы понимаете, что нас просто убьют?

— А что, по-вашему, мы можем сделать?

Идти в эту холодную камеру было немыслимо. Но и бросаться с двадцати футов на двух вооруженных людей, которые только и ждали, что он это сделает, было не менее глупо. Всю свою надежду он возлагал на тот момент, когда Клаус подойдет к нему, чтобы сделать инъекцию.

— Действительно, что? — презрительно сказала Ингер.

Она сбросила одежду на пол и положила сверху кольцо и часики. Она невольно вздрогнула, когда игла вошла под кожу.

— А теперь войди, пожалуйста, в камеру. Хельда!

Хельда открыла стеклянную дверь. Ингер помедлила, потом вошла внутрь. Глядя прямо перед собой, она подошла к самому дальнему ложу и легла спиной к стеклянному экрану. Ее плечи дрожали.

— Вы что, их прямо так и оставите? — спросил Кайзерит.

— Нет, конечно. Клаус проведет здесь ночь и убедится, что все в порядке. А теперь, Хельда, снимите с Джонаса наручники. Я совсем не хочу убивать Хельду, Джонас, но я сделаю это, если вы попробуете использовать ее вместо щита. Эрик!

Эрик поднял свой «магнум». Хельда подошла к Уайлду. Она часто дышала, глядя на него. Он протянул ей руки; девушка расстегнула наручники и поспешно отступила на шаг. Уайлд положил свою одежду поверх вещей Ингер и прибавил к ним часы и медальон со святым Христофором.

— А теперь повернитесь спиной, — предложил Гуннар. — И идите к нам, не поворачиваясь. Клаус скажет вам, когда остановиться.

Уайлд прикинул, что он примерно в семи шагах от доктора. Он сделал шесть шагов и остановился.

— Еще один, Джонас, — с едва заметным напряжением в голосе сказал Гуннар.

Уайлд втянул воздух в легкие. Сейчас или никогда. Надо дождаться, когда его нога коснется пола…

Он резко откинулся назад, и тут же его голова разлетелась на тысячи кусков. Гуннар предвосхитил его маневр.

Глава 27

— Уайлд! — Зубы Ингер отбивали дробь. — Уайлд! Очнись, Уайлд!

Сознание медленно возвращалось к Уайлду. Его тело было словно разодрано на части раскаленными клещами, и ему огромным усилием воли приходилось собирать вместе пальцы, ноги, нос, уши, гениталии; все это дрожало и ходило ходуном, голова раскалывалась на части, дыхание с хрипом вырывалось из глотки, будто бы стянутой обручем. Он лежал на одном из столов, рядом на коленях стояла Ингер; ему показалось, что она бьет его по лицу. Он видел, что она дрожит: каждая частичка ее тела отбивала особый ритм, голова тряслась, зубы стучали, когда она пыталась говорить.

— Уайлд, — просила она. — Послушай меня, Уайлд.

Его нос елозил вверх и вниз по ее животу, натыкаясь на левую грудь. Ее тело было холодным. Чуть теплее льда.

— Инъекция, — пробормотал он.

Его челюсти почти не двигались.

— Они считают меня дурой, — сказала, к его удивлению, Ингер, и в ее голосе, несмотря на почти окоченевшее тело, прозвучали насмешка и презрение. — Клаус ввел нам жидкость из флакона, на котором было написано «Литик» — растворитель.

Уайлд с трудом заставил себя сесть, расти пая ладонями грудную клетку:

— Это естественно.

— Но я никогда не держу препараты под правильными надписями, имея в виду именно такой или подобный случай. «Коктейль» находится в бутылочке под названием «Волшебный орех». Клаус воткнул нам безвредный раствор — он был так взволнован тем, что может приступить к своему эксперименту, что даже не потрудился понюхать жидкость. Правда, я не ожидала, что Гуннар распорядится сначала тебя оглушить. И немного запаниковала, не зная, успеешь ли ты достаточно быстро прийти в себя.

Уайлд потрогал голову в том месте, куда нанес предательский удар Ульф, — на затылке застыли сгустки спекшейся крови.

— Значит, ты все-таки гений. Вопрос только в том, что нам все это дает?

Она засунула руки под мышки. Ее дыхание сворачивалось в облако у ее лица.

— Но ведь ты Джонас Уайлд. Я подумала, что ты сможешь пробиться через стеклянную дверь и поднять температуру раньше, чем вернется Клаус.

— А когда он вернется?

— Не знаю. Он сидел здесь и смотрел на нас, пока температура не упала ниже нуля. Потом он вышел. Это было секунд тридцать назад. Может быть, он пошел в уборную.

— Сколько сейчас градусов?

Она пожала плечами; судорога прошла по ее спине от бедра к плечу и вернулась вниз. Она извивалась, как змея.

— Откуда мне знать? Ниже нуля. Я думаю, мы умрем часа через два. Через полчаса мы уже не сможем двигаться. А еще через час потеряем сознание.

Он шлепнул ее по бедру, и на ее коже проступил розовый след.

— Тогда давай двигаться. Будем бегать по комнате. Прыгать. Размахивать руками.

— Я слишком устала. Этот воздух сжигает мне легкие.

Он рывком поднял ее на ноги, резко толкнул вперед, и она побежала по камере — сначала неуверенно, пошатываясь и делая зигзаги, потом все резвее и легче, входя в ритм, четко работая руками, словно какая-то странная фигура, явившаяся из эротического кошмара. Уайлд хлопнул ладонью по двойному стеклу и вспомнил карниз в Копенгагене, холод, чувство ожога, когда начали оттаивать руки. При мысли, что придется пройти через все это снова, ему стало не по себе. Но у него не было выбора. Клаус вот-вот должен был появиться во внешней двери, надо было застать его врасплох, иначе он просто запрет их снаружи и позовет на помощь. И в то же время он предвкушал те сладостные минуты, когда сможет наконец расстаться со своей выдержкой и терпением, выплеснуть наружу весь свой гнев, проложить себе путь из этой могилы и — чем черт не шутит! — возможно, даже вернуться домой. Или умереть.

Ингер, шатаясь, стояла позади него:

— Уайлд! Я больше не могу. Я больше…

— Не останавливайся.

Его зубы стучали так, что он подумал, не сломал ли он себе один из них. Он отошел подальше к столам, напряг мышцы и стремительно бросился на преграду. Выставив вперед левое плечо, он всей массой тела обрушился на дверь. Вспышка боли прошла от плеча к лопатке и погасла где-то в глубине грудной клетки. Он скользнул вниз по толстому стеклу и упал на руки и колени.

Ингер опустилась рядом с ним:

— Ты в порядке, Уайлд?

Она тяжело дышала.

Он оттолкнул ее, встал, закусил губу и стал массировать ушибленное плечо. От удара у него занемела рука, кожа приобрела мертвенно-бледный оттенок. Посмотрев на стекло, он увидел лишь несколько маленьких трещин. Он вернулся назад к столам.

Ингер свернулась на полу, как бегун, едва дотянувший до конца дистанции, и бессильно ударила кулаком по каменному полу:

— Я не могу, Уайлд. Я больше не могу.

Уайлд взял ее под мышки и легко поднял, как ребенка. У нее подгибались ноги. Ее тело уже выжало из себя всю до капли энергию жизни: Он прислонил ее к соседнему столу. Она напоминала ему великолепную восковую куклу, которая беспомощно сидела, выбросив перед собой ноги и свесив голову на плечо. Он понял, что она умирает. Ее надменный и блестящий ум, униженный Гуннаром, утратил веру в себя и больше не мог замкнуться в спасительной изоляции. Он спросил себя: а почему, собственно, его должно это волновать? — и похлопал ее по щеке:

— Послушай меня. Не раскисай. Сосредоточься. Я хочу, чтобы ты… перечислила мне всех римских императоров, до падения Константинополя.

Она в изнеможении закрыла глаза. Ее подбородок свесился к ключицам и, коснувшись груди, рывком поднялся обратно. Посиневшие губы медленно зашевелились.

— Август, Тиберий, Калигула, Клавдий, Нерон…

Уайлд сжал зубы и снова с разбегу бросился на дверь, ударился о стекло и сполз на пол.

— Гальба, — монотонно, словно во сне, говорила Ингер. — Отон, Вителлий, Веспасиан, Тит, Домициан…

Уайлд уже ничего не чувствовал с левой стороны груди. Он медленно встал, ощущая себя неловким и разбитым. Чувство онемения дошло до самых ступней, лодыжки потеряли гибкость. Он заставил себя сделать несколько шагов. Внутреннее стекло треснуло и готово было рассыпаться на тысячи режущих осколков.

— Нерва, — продолжала Ингер. — Траян, Адриан, Антонин Пий, Марк Аврелий…

Уайлд сосредоточил все свое внимание на трещине и дрожащими пальцами принялся вытаскивать из рамы куски стекла. С каждой секундой дрожь колотила его все сильнее.

— Луций Аврелий Вер, — бубнила Ингер, — Коммод, Пертинакс, Дидий Юлиан…

Уайлд продолжал работать со стеклом. Ему понадобилась целая минута, чтобы проделать достаточно большое отверстие, в которое могла пройти его правая рука. Бить надо было в самый центр пролома — если он не сумеет нанести точный удар, то умрет от потери крови раньше, чем от холода. Он понимал, как ему катастрофически не хватает времени, чтобы расширить диаметр дыры.

— Септимий Север, Каракалла, Гета, Макрин, Элагабал, Александр Север, Максимин…

— Ингер, — обратился к ней Уайлд. — Я хочу, чтобы ты двигалась. Подойди сюда. Это стекло вот-вот рассыплется на части.

— Гордиан Первый, Пупиен, Бальбин, Гордиан Третий, Филипп Араб…

Уайлд опустился рядом на колени. Ее глаза были закрыты. Когда он прикоснулся к ее плечу, она никак не отреагировала.

Но продолжала, как заведенная игрушка, говорить:

— Деций, Галл, Эмилиан, Валериан, Галлиен, Клавдий Второй, Аврелиан…

Он взял ее на руки и понес, покачиваясь, как пьяный. Он донес ее до самого дальнего ложа и положил на спину. Ее ноги глухо стукнули, как будто были сделаны из дерева.

— Тацит, Проб, Кар, Диоклетиан, Максимиан, Констанций Первый, Галерий…

Уайлд вернулся к двери, внимательно осмотрел отверстие и вытащил еще несколько осколков; оставшиеся куски торчали острыми концами внутрь. Он сунул правую руку под мышку и попытался извлечь немного тепла из своего тела.

— Флавий Север, Максенций, Лициний, Константин Великий, Константин Второй…

Широко расставив ноги, Уайлд перенес основной вес тела на пальцы правой ступни, размахнулся и ударил рукой точно в центр пролома. Боль мгновенно хлынула от запястья к плечу, и он подумал, что вывихнул себе кисть. Но внешнее стекло треснуло сверху донизу.

— Констант, Юлиан Отступник, Иовиан, Валентиниан, Валент, Грациан…

Ингер говорила тихо, но отчетливо выговаривала каждый слог. Она больше не открывала глаз. Ее тело стало совсем белым и судорожно тряслось. Соски были твердыми, как сосульки.

Уайлд вытащил из плеча кусок стекла; тот оставил красный разрез, но кровь из него не текла.

— Валентиниан Второй, Феодосий Великий, Максим, Евгений…

Уайлд сжал пальцы в кулак, поднес руку к треснувшему стеклу и надавил. Стекло раскололось, и через мгновение он уже отодвинул задвижку и настежь распахнул дверь. В первый момент ему показалось, что его обдало кипятком, но потом гораздо больший объем морозного воздуха, вырвавшийся из камеры, снова окутал его холодом.

— Аркадий, Гонорий, Феодосий Второй, Валентиниан Третий, Маркиан…

Уайлд подошел к контрольной панели и повысил температуру на термостате до тридцати градусов по Цельсию. Он все еще дрожал, на каждое движение уходила вечность. Сейчас он не мог бы справиться с Клаусом, не говоря уже о вооруженных людях в доме.

— Петроний, Авит, Майоран, Лев Первый, Либий Север, Прокопий Антемий…

Он вернулся обратно по осколкам битого стекла и опустился рядом с ней на колени. Подняв ее подбородок, он покачал ее голову из стороны в сторону:

— Ингер?

Она открыла глаза:

— Олибрий, Глицерий, Юлий Непот, Лев Второй, Зинон…

Он похлопал ее по лицу.

— Ромул Августул, — сказала она тихо. — Анастасий, Юстин, Юстиниан Великий…

Он держал ее голову в своих руках и кусал мочку ее уха. Она смотрела на него широко открытыми глазами.

— Юстин Второй, — продолжала она. — Тиберий, Маврикий…

Он поцеловал ее в губы.

— Фока, — пробормотала она.

— Считай это чисто медицинской процедурой, — сказал он. — Я просто пытаюсь тебя согреть.

— Гераклид, — сказала она. — Константин Третий…

Она задышала чаще.

— Гераклион, — выдохнула она и чихнула.

— Ты меня заводишь, — сказал он.

Она улыбнулась:

— Констант Второй.

Он прижал палец к ее губам:

— Ты меня убедила, дорогая. Давай лучше поговорим о нас.

— Я замерзла, Джонас. Я не могу согреться. — Она обвила руками его шею. — Согрей меня.

Ее руки напряглись.

— Ты истекаешь кровью, — прошептала она. — Я вся в твоей крови. Мне это нравится. Еще никто не истекал кровью в моих руках. Джонас, ты взорвал эту дверь, как бомба. Джонас! Я могла бы полюбить такого мужчину, как ты.

— Скажи мне, когда я начну потеть.

— Константин Четвертый, — прошептала она, не спуская с него расширенных глаз. — Юстиниан Второй, Леонтий Второй… Джонас, ты потеешь. Не отпускай меня, Джонас. Не отпускай меня.

Ее платиновые волосы прилипли ко лбу и рассыпались по вискам; намокшие пряди собрались сзади в мелкие кудряшки. Губы распухли, синие жилки на горле пульсировали неоновым светом. Все ее плечи и грудь были залиты кровью. Температура тела у Уайлда вернулась к нормальной, но руки оставались тяжелыми и вялыми, как мясные туши. Он подумал, что ему нужен пистолет, и спросил себя, сможет ли он нажать на спуск. Позади загремел открываемый замок.

Глава 28

Уайлд пересек камеру в три прыжка. Клаус Эрнст распахнул стальную дверь и встретил его грудью. Они вместе покатились на пол. Уайлд сумел вырваться и взмахнул правой рукой; боль от удара отдалась у него в плече. Эрнст упал назад, но все еще продолжал удивленно мотать головой. Уайлд сцепил обе руки и размахнулся ими как дубиной. Костяшки его пальцев пришлись Эрнсту по лицу, из разбитой щеки хлынула кровь. При следующем взмахе он двинул по другой скуле и отбросил Клауса на стену. Голова доктора ударилась об пол, и он затих. Его лицо превратилось в кровавую маску.

Уайлд опустился на колени, схватившись обеими руками за живот и закусив губу от боли. Ингер склонилась над ним, разминая мышцы его плеч.

— Вряд ли он умер, — сказала она с сожалением. — Я бы хотела увидеть, как ты убиваешь человека, Джонас Уайлд.

— Тогда держись поблизости, — посоветовал он. — Эта дверь открыта?

Она распахнула дверь в апартаменты и включила свет. По сравнению с царившей наверху роскошью обстановка здесь выглядела строго утилитарной. Первая комната представляла собой всего лишь контрольный пункт: два оранжевых кожаных кресла стояли по обе стороны от телевизионного экрана и пульта радиосвязи, перед ними светились датчики, показывавшие температуру воздуха на улице, уровень радиоактивности и даже вес, с которым расположенный наверху дом давил на нижние подвалы; все это было связано с компьютером, который мог сообщать оказавшимся внутри людям, насколько безопасно находиться во внешнем мире. Очевидно, Гуннар Моель серьезно верил в возможность ядерной войны и в свою способность ее благополучно пережить. Внутренняя стальная дверь открывалась в белый коридор, который вел к спальням, кухне, ванной комнате и большому хранилищу, набитому всеми необходимыми припасами, включая кислородные баллоны. К сожалению, оружия нигде не было.

— Ты это ищешь?

Ингер стояла в дверях первой спальни, перекинув через плечо его одежду.

— В том числе и это.

— Моя одежда тоже здесь. Гуннар во всем любит порядок.

Она прижалась к нему, обняв его за шею:

— Джонас! Когда я в первый раз увидела тебя на том пароме, всего разряженного и с этими дурацкими манерами, я подумала: господи, до чего же дошел наш бизнес! Субботний вечер ничего не изменил, я осталась при том же мнении. Даже когда ты сказал, что убил Гуннара, я решила, что ты просто застрелил его из пистолета, как самый обыкновенный киллер. И только когда я увидела, как ты борешься с действием наркотика, как ты сопротивляешься мне до последней возможности, до последнего вздоха, я подумала: наверно, в этом человеке что-то есть. Если бы я только знала, что это ты! Неужели ты думаешь, что я могла бы сдать русским такого человека, как Джонас Уайлд? Тогда ничего бы не случилось. Но я не жалею о том, что произошло.

Уайлд, не скрывая удивления, посмотрел на нее.

— Да, да, не задумай я эту комбинацию, я никогда бы не узнала, какой ты на самом деле, Джонас. Я восемнадцать лет смотрела на всех свысока, как на людей низшего сорта, но ты заставил меня почувствовать, что я всего лишь женщина. Послушай меня, Джонас. Ты идешь по пути, который приведет тебя к смерти. Пойми это. Рано или поздно ты встретишь кого-то, кто окажется лучше тебя. И что ты сможешь вспомнить перед тем, как он вышибет из тебя мозги? Жизнь, которую ты потратил на то, чтобы исполнить долг перед своей страной и своим начальством? Перед людьми, которые даже не подозревают о твоем существовании и которые не придут на твою могилу, чтобы отдать тебе последние почести? Перед людьми, которые послали тебя на это задание, прекрасно зная, что оно должно кончиться твоей смертью? Может быть, именно на это они и рассчитывали, Джонас? Такой вариант не приходил тебе в голову?

— Я думал об этом.

— Но и я в том же положении, что и ты. Гений без путеводной звезды. Я не верю ни в нации, ни в государства. Я вообще ни во что не верю. Только в некоторых людей. Когда я услышала, что Гуннар убит, то с отчаяния готова была обратиться к Лорану Кайзериту. Как оказалось, он ничтожный человек. Теперь я могу верить в тебя, Джонас. Вместе мы станем непобедимой силой. В нас будут нуждаться, у наших дверей будут толпиться люди, нас станут просить и умолять. И мы сами сможем решать, кому продавать свои услуги. По высшей цене. По самой высшей. Только это имеет значение. Остальное не важно.

Она поднялась на цыпочки, словно собираясь его поцеловать, и заглянула ему в глаза:

— Я всегда буду прикрывать тебя сзади, защищая твои слабые места. С моим умом и твоей силой — кто сможет нас победить?

— Да, это будет довольно трудно.

Он разнял ее руки и потянулся к своим трусам.

— Неужели ты не понимаешь, милый? Это заложено в самой нашей природе: если мы не станем работать вместе, значит, будем работать друг против друга. Тебе придется уничтожить меня, или я должна буду уничтожить тебя. Джонас, дорогой мой, мы не должны этого допустить.

Уайлд застегнул часы и надел через голову медальон со святым Христофором.

Она вздохнула:

— После всего, что случилось, после всего, что ты узнал, ты по-прежнему считаешь это задание важным?

— После всего, что случилось, и после всего, что я узнал, я считаю это задание еще более важным.

— А Кайзерит?

— Надо попробовать.

Она вошла в хранилище, нашла пачку сигарет, закурила две и вставила одну из них ему в рот. Он подумал, что, похоже, она уже бывала здесь раньше. Сев на кровать, она смотрела, как он заканчивает одеваться. И вдруг задала вопрос, который и его мучил:

— А как насчет причин, по которым Лондон послал тебя в Копенгаген?

— Они меня очень интересуют.

— Но ты по-прежнему выполняешь их приказы. — Она погасила недокуренную сигарету. — Твои руки разбиты и, считай, бесполезны. Ты сам это знаешь.

— Может быть, мне удастся восстановить одну из них.

Он натянул толстый свитер Кристофера Моргана-Брауна.

— Джонас! Я тебе помогу.

Он взял ее за подбородок и поднял голову, чтобы поцеловать в губы:

— Прекрасно, но для начала тебе лучше одеться. Иначе тебе будет трудно сконцентрироваться.

Она удержала его за рукав:

— Но потом мы не вернемся в Лондон. Обещай мне это.

— Сначала надо сделать дело, дорогая.

— Дело. Всегда эти дела!..

Она взяла еще одну сигарету и повернулась к нему спиной. Уайлд вышел в коридор. Клаус Эрнст лежал на полу, кровь стекала по его подбородку. Уайлд пересек весь коридор, напрягая мышцы, но на всем этаже никого больше не было. В лифте он нажал на «подъем» и прислонился к стене кабинки. Вестибюль был пуст, но свет еще горел. Не было слышно никаких звуков, кроме позвякивания стеклянных колокольчиков в передней комнате. Было двадцать минут четвертого.

Уайлд поднялся к столовой, держась плечом у правой стены лестницы, чтобы видеть ноги каждого, кто будет спускаться вниз. Высокий полоток, пустой дом и полированные полы внезапно напомнили ему о детстве в Лиме, где его отец, управляющий местным банком, жил вместе с семьей в старинном дворце, построенном, по преданию, еще конкистадорами. Внутри этого здания все казалось затаившим дыхание, как будто он стоял на дне моря под тысячами футов воды.

Уайлд подумал, что его главная проблема в нынешней миссии была скорее психологической. Предательство в прошлом октябре обострило его всегдашнее чувство изоляции и усилило в нем ту черту характера, которую он всегда считал своей главной слабостью, — склонность доверять людям только потому, что они ему нравились. Разумеется, его решение довериться Ингер в Копенгагене было катастрофой, но катастрофой счастливой, потому что она дала ему еще один шанс выполнить свое задание. Гуннар Моель сам по себе представлял собой проблему. Была у него стальная пластина или нет, но Уайлд не мог отделаться от мысли, что подсознательно он ослабил удар, который должен был уничтожить Шведского Сокола, потому что не хотел убивать слепого человека. На этот раз он не должен повторить свою ошибку. Ему еще не приходилось дважды убивать одну и ту же жертву.

Он остановился у вращающейся двери в кухню и вдохнул слабый запах недавно заваренного кофе. Инстинкт вел его в верном направлении: он не мог оставить кого-нибудь у себя за спиной, прежде чем поднимется наверх. Он настежь распахнул дверь. Эрик в рубашке с коротким рукавом сидел за столом и читал газету.

— Ну как они, в порядке? — спросил он по-шведски и поднял голову.

В следующее мгновение он вскочил на ноги и швырнул в Уайлда чашку с кофе. Уайлд уклонился; чашка ударилась в плиту за его спиной и разбилась вдребезги. Эрик кинулся на него, выставив вперед левую руку и прикрывая подбородок правой. Его поза, сломанный нос и тяжелые плечи выдавали в нем профессионала; он достал Уайлда молниеносным джэбом слева, который пришелся ему в лоб. Глаза Эрика сверкнули, и он сделал взмах правой. Уайлд пропустил и этот удар, и, хотя он попал ему по скуле, а не в подбородок, удар получился чувствительный, все поплыло у него перед глазами, и он опрокинулся на стол. Поняв, что уступает шведу в боксе, Уайлд при следующем выпаде поймал обеими руками его кулак и с огромным усилием отшвырнул противника вправо; Эрик перелетел через стол и упал на пол.

Через мгновение он снова был на ногах, но уверенность в его глазах исчезла — он понял, что противник превосходит его в силе. Он бросился бежать к двери. Уайлд настиг его одним прыжком. Эрику удалось ударами локтей сбросить с себя Уайлда, он пружинисто вскочил на ноги и, метнувшись к тумблеру, включил сигнал тревоги. По дому разнесся пронзительный вой. Уайлд дважды ударил его по шее, но его движения были все еще слишком неуклюжи: Эрик парировал удары и, повернувшись к нему лицом, вскинул руки в защитной стойке. Уайлд пустил в ход колено; Эрик охнул и упал на четвереньки. Уайлд отступил на шаг и взмахнул ногой; носок его ботинка пришелся Эрику прямо в челюсть, и тот без сознания рухнул на пол.

Переступив через тело, Уайлд открыл дверь в столовую и услышал тяжелые шаги наверху лестницы. Он стал ждать.

— Эрик? — позвал Ульф. — Что там случилось? Клаус? У вас все в порядке?

Он осторожно спустился на две ступеньки ниже и замер, когда послышался шум лифта. Уайлд беззвучно выругался. Лифт остановился, двери отворились. У Ингер был такой вид, словно она собралась идти по магазинам, — в левой руке висела дамская сумочка, волосы были собраны к затылку и стянуты в «конский хвост». В правой руке она держала автоматический пистолет «беретта» 25-го калибра; ее белое платье представляло собой отличную мишень. Ульф выстрелил. Пуля ударилась о стенку в шахте лифта и срикошетила по кабинке. Ингер выстрелила в ответ, и в ту же секунду во всем доме с почти ощутимым вздохом погас свет.

Глава 29

Тьма казалась плотной, как стена. Звяканье колокольчиков стихло, и Уайлд услышал собственное дыхание. Воздух заметно сгустился: очевидно, система кондиционирования и воздухообмена отключилась так же, как и подача воды. Он подумал, что через какое-то время они могут задохнуться в герметично закрытом доме.

Он быстро прошел через столовую, считая попадавшиеся по пути стеклянные стулья. Добравшись до конца стола, он вытянул перед собой левую руку и последовал за ней. Внезапная духота и полный мрак затрудняли ориентацию в пространстве. С верхней части лестницы не доносилось ни звука. Где-то рядом находилась Ингер, вооруженная тем самым пистолетом, который, как она прекрасно знала, был ему необходим, чтобы выбраться из дома. Он предпочитал не думать о том, что на этот раз планировал ее холодный ум; во всяком случае, оружие было у нее, и она знала, где найти Уайлда.

Его пальцы коснулись двери, и внезапно темноту пронзил луч света, озаривший лестницу и коридор. Дверь лифта оставалась открыта, но Ингер внутри не было. Луч скользнул до больших дверей в главную комнату и затем погас. Тьма стала еще гуще, чем прежде, но тишина нарушилась слабым доскребывающим звуком, который двигался в его сторону вдоль стены. Он упустил из виду, что сверху в эти помещения мог вести какой-то другой путь.

Луч фонаря снова ударился в стену и метнулся к дверям; на этот раз его сопровождал выстрел из автоматического пистолета. Пуля снова угодила в шахту лифта, но было ясно, что метили в него. Изображать мишень ему хотелось меньше всего; Уайлд набрал побольше воздуха и, когда фонарь погас, в пять прыжков пересек весь холл. Его тяжелые шаги гулко прогрохотали по паркету; свет снова вспыхнул, и несколько пуль просвистели у него над головой, пока он скатывался вниз по лестнице в U-образную подкову и еще по нескольким ступенькам в нижний зал, демонстрируя чудеса стремительности и акробатизма. За спиной вдребезги разбивались стекла, летели осколки, свет плясал по стенам, пытаясь настигнуть его на лестнице, но прыгал только на статуе Андромеды и чуть ниже, в дверях коридора, который спускался к гаражу. Неожиданно он услышал шум мотора.

— Ингер! — крикнул Уайлд. — Брось мне пистолет!

Ответа не последовало. Но ведь она была где-то здесь, совсем рядом.

— Не делай глупостей, Ингер, — повторил он настойчиво. — Дай мне оружие.

— Мистер Уайлд? — послышался громкий голос Гуннара Моеля; он говорил через рупор. — Джонас? Как вам удалось выбраться из камеры?

В большом зале стояли духота и жар; по вискам Уайлда струился пот.

— Впрочем, это не важно, — сказал Гуннар. — После вашей смерти я расспрошу об этом Ингер. Теперь, Джонас, вам придется умереть. Лоран только что наговорил мне всяких резких вещей. Но это тоже не важно. На машине, шум которой вы слышали, уехал Кайзерит. Дело в том, что тут есть один особый лифт, что-то вроде черного хода, который ведет прямо в гараж. Так сказать, на всякий случай. Хельда сейчас везет Кайзерита в Бромму, а потом они улетят на моем самолете в Ленинград. Я мог бы уехать вместе с ними, но решил остаться и разобраться с вами. Собственно говоря, для меня это единственный способ помириться с Лораном. Если выражаться старомодным языком, я «положил голову» за то, что решу эту проблему. И я сделаю это, Джонас, даже если вам, как я предполагаю, удалось убрать Клауса и Эрика. Ведь вы ничего не видите, верно? И Ингер тоже. А у Ульфа есть фонарь. Что касается меня, то я в своей стихии, Джонас. Мне не нужен электрический свет. Я как летучая мышь. И я собираюсь вас убить. Я обязательно застрелю вас, Джонас.

Уайлд начал снова карабкаться вверх по лестнице, очень медленно и не отрывая живота от пола. Луч света танцевал у него над головой. Его беспокоило, что он не может сообразить, где прячется Ингер.

— Все кончено, Джонас. — Гуннар убрал рупор и говорил уже без него, однако его голос все равно гулко разносился в огромном зале. — Я спустился на запасном лифте вместе с Лораном и Хельдой. Сейчас я стою в коридоре, прямо позади вас.

Пуля ударила в пол в дюйме от головы Уайлда. Он встал в полный рост под фонарный луч, перекинулся через балюстраду и нырнул за стеклянный диван. В то же мгновение диван разлетелся на тысячи кусков, прошитый очередью из автоматического пистолета; каждый осколок вспыхнул искрой света и растворился в темноте.

— Не забывай о женщине, Гуннар! — крикнул Ульф. — Она вооружена.

— Разумеется, — ответил Гуннар. — Ты не перестаешь меня удивлять, милая. Как тебе удалось раздобыть оружие?

— Оно всегда со мной. В косметичке есть двойное дно.

Голос Ингер звучал ясно и спокойно. Она была в каких-то двадцати футах от Уайлда.

— Я вновь сморозил глупость, — признал Гуннар. — Но в следующий раз я это учту. Если он, следующий раз, когда-нибудь нам представится.

— Все зависит от тебя, Гуннар, — отозвалась Ингер. — Без моего пистолета даже Джонас Уайлд ничего не сможет добиться в сложившейся ситуации.

— Вот это уже интересно. Вы слышали, что она сказала, Джонас? Ингер снова взялась за свои штучки. Она опять собирается вас сдать. Интересно, а что теперь ты хочешь получить взамен?

— Условия все те же, Гуннар. Я знаю, что Кайзерит будет рад меня увидеть. Прости меня, Джонас, но, если ты не хочешь быть со мной, мне придется от тебя избавиться. Я пыталась тебе это объяснить.

— Значит, он не клюнул на твои заигрывания, Ингер? — спросил Гуннар. — Это ужасно. Вы поступили крайне опрометчиво, Джонас. В Ингер очень редко просыпается женщина, но если это случается, ее трудно остановить. Ульф, теперь он наш. Посвети туда, пожалуйста.

Уайлд подумал, что ему очень мало осталось жить; что после того, как в течение одних суток его дважды обманула одна и та же женщина, он будет застрелен, как загнанный зверь; и что чувство, принятое им за ярость, когда он сидел в инвалидной коляске Кристофера, на самом деле было не более чем следствием плохого пищеварения.

Он пошарил рукой по паркету, нащупывая и отбрасывая куски стекла, пока не нашел подходящий по размеру осколок. Проследив, как луч света медленно ползет по лестнице, тщательно обследуя каждую ступеньку, и постепенно спускается к дверям, он отбросил очень соблазнительную мысль раз и навсегда расправиться с Ингер, даже если при этом ему придется умереть, и обратился к другой идее — попробовать завладеть одним из автоматических пистолетов. Он увидел, как свет приблизился к двери, нерешительно замер, а затем принялся шарить вправо и влево. Сосчитав до трех, он вскочил и швырнул тяжелый кусок стекла. Внезапность его атаки застала их врасплох. Гуннар на какой-то момент потерял его, а Ингер издала тревожный возглас; Ульф же успел выстрелить только раз перед тем, как осколок попал прямо в центр луча. Свет погас, и фонарь глухо упал на пол. Уайлд уже преодолел разделявшее их расстояние. Плечом он сшиб Ульфа с ног и опрокинул его на книжный шкаф. Ульф попытался крикнуть; Уайлд вырвал из его руки пистолет и с размаху ударил рукояткой в челюсть.

— Ульф? — резко спросил Гуннар. — Что случилось?

Уайлд лежал на полу рядом с телом шведа, выставив пистолет вперед.

— Ульф! — крикнул Гуннар и выстрелил.

Пуля попала в кожаные переплеты томов над головой Уайлда. Но теперь Уайлд наконец-то заметил цель. Он сделал один ответный выстрел и прислушался. По залу разнеслось гулкое эхо, и в доме наступила полная тишина. Потом где-то справа послышался звон разбитого стекла.

Он ждал, вглядываясь в темноту. Ингер больше не представляла для него опасности. Чтобы тягаться своей «береттой» с его тяжелым пистолетом, ей надо было подобраться к нему совсем близко, а на ней было белое платье. Он боялся только радарной системы Гуннара.

Снова послышался звон разбитого стекла, но на этот раз он донесся со стороны нижнего зала. Он пополз вдоль книжных полок к двери. Свет вспыхнул так внезапно, что на мгновение он ослеп. Он несколько раз моргнул, чтобы сфокусировать зрение, и услышал раскатистую очередь автоматического пистолета Гуннара. Но теперь он был в руках Ингер. Она стояла рядом с Гуннаром и поливала очередями весь верхний зал. Уайлд метнулся за дверь и открыл ответный огонь, потом прислушался к затихшим звукам и встал. Ульф лежал справа от двери, откатившись к полкам с книгами и все еще сжимая в руке фонарь. Главный зал был похож на стекольную фабрику после землетрясения. Только Андромеда осталась целой и невредимой: почти обсохшая, она стояла, не спуская невидящих глаз с двери. Пока Уайлд на нее смотрел, снова потекла вода, и струйки достали до стеклянных колокольчиков.

На ступеньках внутренней лестницы блестело несколько капель крови.

Выходит, Шведский Сокол ранен? Увы, ни Гуннара, ни Ингер Морган-Браун в зале не было.

Глава 30

Уайлд сбежал по ступенькам в коридор. Стоявшая футах в тридцати стеклянная дверь был закрыта, но сквозь нее хорошо просматривался гараж. Он увидел, как с парковочного места съехал «мерседес» и вкатился на платформу лифта; за рулем сидела Ингер, рядом с ней Гуннар. Вне себя от разочарования и бешенства, Уайлд направил пистолет на дверь и прикрыл глаза ладонью; по коридору просвистели осколки. Он пинком распахнул створки настежь, но платформа лифта уже спустилась до уровня улицы, и он услышал рев шестицилиндрового мотора, когда Ингер выжала полный газ.

Хельда взяла «вольво»; остались только «альфа-ромео» и «роллс-ройс». Уайлд нажал на кнопку подъема, пробежал взглядом по висевшей на вешалке одежде и выбрал пальто Эрика. Он сунул пистолет в боковой карман, надел перчатки и решил выбрать машину меньших размеров. У него не было времени поднимать крышу, но «альфа-ромео» имел большую маневренность. Он выкатил его на платформу и через минуту уже мчался по крытому проезду к улице. Когда он резко, словно на автогонках, повернул на главную дорогу, задние колеса не сцепились с полотном шоссе, машину вынесло на обочину, и она забуксовала в глубоком снегу. В лицо ему ударил холодный воздух, как что-то живое и тяжелое, но все-таки он был теплее, чем он ожидал: похоже, температура поднялась выше нуля. Ущербная луна светила так же ярко, как несколько часов назад, но она стояла к северу от Нассау. Пейзаж по-прежнему был скован льдом, снега стало даже больше, в том числе и на дороге. Он заметил свежие следы шин, указывавшие, что беглецы направились в сторону Скансена, но самого «мерседеса» нигде видно не было.

Перейдя на вторую скорость, он очень медленно сполз с обочины, потом слегка прибавил газу и на самой малой скорости двинулся в сторону Дьюргардесброн. От ледяного ветра, тянувшего со стороны гавани, коченели руки и лицо; посмотрев налево, Уайлд подумал, что хотя бы в одном Мокка был прав: через гавань можно было перейти по льду. Перед ним лежал весь Стокгольм, чуть дальше — аэропорт Бромма. Он почувствовал, как отчаяние поднимается в нем откуда-то снизу, словно симптом какой-то физической болезни. Впрочем, было еще не больше пяти утра; в это время из Броммы нет ни одного рейса, а на частном самолете улетела Хельда. К тому же Гуннар ранен, его определенно задела пуля. Ясное дело, он не станет обращаться в больницу, но ему необходимо место, где была бы возможность обработать рану: какое-нибудь надежное убежище, в котором он чувствовал бы себя в безопасности и в то же время мог рассчитывать на помощь в схватке с человеком, который уже разрушил его дом-крепость, а теперь угрожал и полным уничтожением всего отдела. Уайлд вспомнил, что штаб-квартира Моеля и его компании находилась в центре Старого города, неподалеку от Великой церкви.

Он позволил «альфа-ромео» по инерции докатиться до конца моста и почти остановился, не снимая рук с рулевого колеса. На Страндвагене было пустынно, трамвайные рельсы не дрожали. Уайлд посмотрел налево, в сторону Ниброплана и мостов, перекинутых к Старому городу, и увидел «мерседес» — бледную тень под лунным светом, которая скользила в двухстах ярдах от него. Ингер медленно вела тяжелую машину, стараясь удержать ее на скользкой дороге. Уайлд осторожно повернул за угол, направил свой «альфа-ромео» в ту же сторону и до отказа вдавил в пол педаль акселератора. Теперь у него не было другого выбора. Как только они достигнут широких улиц и ярких огней, где центр города патрулирует полиция, он уже не сможет их достать.

Маленький автомобиль не торопился набрать скорость, но потом рванулся вперед так, словно догадался, что это его последняя гонка. Кругом было тихо, не считая ровного гудения мотора, шины шуршали по ледяной дороге, машина неслась вперед, оставляя позади снежный шлейф и стремительно сокращая расстояние с ничего не подозревавшим «мерседесом».

Уайлд скорчился на своем сиденье; ветер леденил его незащищенную голову и руки, почти примерзшие к рулю. Он со спокойствием обреченного думал о том, что должен сейчас сделать.

Ингер уже миновала несколько автобусных остановок на Ниброплане и повернула налево к Ниброкайену. Она слишком поздно взглянула в заднее зеркальце и не поверила своим глазам, увидев красные огоньки быстро приближавшейся машины. Инстинктивно она нажала на тормоз. У «мерседеса» включились задние огни, и машину повело в сторону. Уайлд резко повернул руль вправо. Передний бампер «альфы» ударился в заднее колесо «мерседеса» и проехался вдоль его бледно-голубого борта. На мгновение он увидел испуганное лицо Ингер, потом оно исчезло, и «альфа», оглушительно выстрелив лопнувшей шиной и полностью потеряв управление, понеслась в сторону площади. По пути она три раза развернулась на месте, подскочила на трамвайной линии, взлетела на тротуар и, перескочив на другую сторону, врезалась в ворота театра. Уайлд неподвижно сидел несколько секунд, пока не понял, что он еще жив. Его «альфа» тоже была цела, и мотор спокойно продолжал работать.

Он услышал крики и вылез из кабины. «Мерседес» пробил ограду над Нибровикеном, но Ингер в последнее мгновение каким-то чудом удалось удержать машину от падения на тонкий лед. Автомобиль стоял у фонаря, окруженный большой толпой, — людей собралось очень много, если учесть, что был понедельник и шестой час утра. Потом Уайлд увидел, как от группы отделился полицейский в синей форме и направился в его сторону, покачивая висевшей на боку дубинкой. Уайлд бросился бежать. Он рванулся вверх по Ниброгатану, с колотящимся сердцем, увязая в снегу и тяжело дыша. Полицейский что-то кричал ему вслед, но все-таки задержался по дороге, чтобы осмотреть его машину.

Уайлд свернул в первую же боковую улочку, забежал в подъезд какого-то магазина и остановился, переводя дыхание. Чувство провала, внезапно нахлынувшее на него в салоне Гуннара Моеля, теперь вернулось с новой силой. И на этот раз психология была ни при чем; когда он в долю секунды принимал решение, то полагал, что они все трое должны были упасть на лед и утонуть в полузамерзшей гавани. А теперь единственной проблемой Гуннара будет объяснить полиции, каким образом его «мерседес» ухитрился столкнуться с его же собственным «альфа-ромео».

Уайлд доверху застегнул пальто, засунул руки глубоко в карманы и вернулся на Ниброплан, идя медленно и уверенно, как обычный утренний прохожий. Рядом с его «альфой» стоял полицейский, еще один торчал у «мерседеса». Крыло большой машины было смято, в одном из окон вылетело стекло. То, что должно было стать самой крупной катастрофой года, превратилось в мелкую аварию. Как видно, Ингер водила машину так же хорошо, как делала все остальное. Слева от Уайлда с утробным ревом завелся снегоочиститель. В кафе на другой стороне улицы сидело много посетителей. Но общее возбуждение уже схлынуло.

Он подошел к трем молодым людям и девушке, которые стояли на тротуаре, с интересом глядя на разбитую машину.

— Здесь была авария? — спросил он по-шведски.

Они пожали плечами:

— Какой-то сумасшедший гнал по скользкому шоссе. Он убежал, но полиция его поймает.

— А эта машина? Кажется, она принадлежит герру Моелю?

— Верно, — ответила девушка. — Именно он там и сидел. Его секретарша сказала, что они ехали в офис.

— Надеюсь, он не пострадал? — с деланым беспокойством спросил Уайлд.

— О нет. К тому же это была не его вина, все это видели.

— Полицейские его узнали и сразу отпустили, — добавила девушка.

— Он взял такси, конечно, — сказал Уайлд.

— Нет, пошел пешком, — возразил один из молодых людей. — Полицейский хотел вызвать ему такси, но он сказал, что слишком торопится, чтобы ждать. Он странный человек, этот герр Моель.

— Это верно, — согласился Уайлд и перешел на другую сторону улицы.

Он подумал, что они ушли недалеко и, возможно, ему еще повезет. Судя по всему, Гуннар был сильно испуган. Уайлд повернул за угол и сразу побежал. Спотыкаясь и поскальзываясь, он в спринтерском темпе добрался до Дома оперы. А когда выскочил на Норрстром, преодолевая сопротивление ледяного ветра, который дул со стороны озера в правое плечо, то увидел впереди мужчину и женщину: они медленно шли по улице, взявшись за руки и направляясь в сторону Стромброн. На женщине была шуба из белой норки.

Уайлд замедлил шаг. Он поднял глаза на огромный фасад нависавшего над ними королевского дворца и на его большой подъезд, обрамленный классическими львами: даже на вид этот резной камень казался ледяным. Однако озеро уже начинало понемногу оттаивать. Справа от него черный поток воды струился через Сталлканален и впадал из озера Малар в гавань, пробивая дорогу сквозь застывший лед.

Гуннар Моель и Ингер дошли до острова и повернули направо. Они не оглядывались, и Уайлд сократил расстояние примерно до шестидесяти футов. У ворот дворца одетый в синий мундир часовой посмотрел на них из-под нависших бровей своего желтого стального шлема. Уайлд подумал, как бы он смог предотвратить убийство, если бы его ружье, как у его английских собратьев, было бы не заряжено. Он ускорил шаг, увидев, как Ингер и Гуннар, осторожно ступая, прошли мимо крутого склона за Сторкиреном. По эту сторону моста, в Старом городе, улочки были тесными и узкими, небо заслоняли высокие дома, и маленькие участки света вокруг ярко-серебристых фонарей разделяли большие области мрака. Здесь стояла тишина и не было видно ни одного прохожего. Однако всего в нескольких футах от ворот находилось помещение дворцовой стражи.

Гуннар Моель продолжал спускаться по Вастерлангу; над головой у него светилась реклама с его собственным именем. Он шел, тяжело дыша и вцепившись в руку Ингер. Она что-то говорила ему на ходу, наклонившись и шепча на ухо: наверно, напоминала, что теперь он обязан ей своей жизнью, подумал Уайлд. Что соответствовало истине. Он поспешил вперед. Ингер услышала его скользящие шаги и обернулась. Сумочка выпала у нее из рук, и она потянулась в правый карман шубы, где лежала ее «беретта» с навинченным глушителем. Но Уайлд был уже совсем близко. В последний момент он сделал вид, что поскользнулся. Его левая нога поехала вперед, он испуганно охнул, упав на мерзлую мостовую, и его тяжелый ботинок врезался Гуннару Моелю под колено. Шведский Сокол вскрикнул от боли и рухнул на спину. Уайлд продолжал скользить под уклон, размахивая руками и делая вид, что не может остановиться. Его правая рука описала хорошо рассчитанный широкий круг, и удар пришелся Моелю прямо в лицо, сбив с переносицы его акустические очки, которые полетели в сточную канаву, в глубокий снег.

Ингер прислонилась к стене, все еще держа руку в кармане. У нее хищно заблестели зубы.

— Помни о дворцовой страже, дорогая, — тихо предупредил Уайлд.

Ингер посмотрела на холм. Часовой не шевельнулся. Ружье спокойно висело у него на плече. Но все же он повернул к ним голову. Он смотрел на трех людей, которые так неудачно столкнулись на скользкой дороге.

— Ингер, — сказал Гуннар, пытаясь подняться на колени. — Я потерял свои очки, Ингер.

Ингер взглянула на Уайлда, и рука в ее кармане шевельнулась. Он подумал, что никогда еще не был так близко к смерти, как сейчас. Дуло «беретты» находилось всего в шести дюймах от его живота; выстрел будет почти беззвучным. Часовой не покинет своего поста, поскольку ему покажется, что Уайлд просто поскользнулся еще раз.

— Ингер! — просящим голосом воззвал к ней Гуннар. — Найди мои очки, Ингер. Что случилось? Кто меня ударил? Ингер!

Ингер медленно обвела губы кончиком языка. Ее серые глаза были холодными, но Уайлд почувствовал, что больше она ему не угрожает. Она была так же одинока, как он; может быть, еще более одинока, если вспомнить о ее эмоциональном параличе. На полу криогенной камеры он вернул ее к жизни, но заодно поймал ее в ту единственную ловушку, которой она боялась с тех пор, как они впервые встретились на пароме. И теперь она не сможет убить Джонаса Уайлда, разве что из ревности.

Она повернулась и медленно направилась прочь, вниз по склону. Ее сапожки беззвучно ступали по снегу. Все еще глядя ей вслед, Уайлд нагнулся и поднял очки Гуннара. Он взял их в обе руки и сломал пополам. Потом он бросил их на землю и раздавил ботинком.

— Ингер, — прошептал Гуннар. — Что это за звук? Ингер, где ты?

Ингер дошла до угла дома, задержалась еще на мгновение и исчезла за стеной. Она вынула руку из кармана.

Уайлд поднял дамскую сумочку и помог Гуннару подняться на ноги:

— Давай поищем спокойное местечко.

— Кто это? — Гуннар вытянул руку, шаря вокруг себя. — Уайлд? Не может быть.

Уайлд взял его за руку и повел вниз по склону. Ветер теперь дул им в лицо, со свистом налетая со стороны озера Малар. В конце улицы проходила железнодорожная линия и начинался мост на Риддархолмен — маленький островок, находившийся в самом сердце города. Здесь не было ни людей, ни огней, возвышалась только статуя Биргера Ярла, основателя Стокгольма, и напротив темнела масса Ридцархолменской церкви, где погребены великие шведские короли. Тихое место. Подходящее место для смерти Шведского Сокола.

Гуннар Моель попытался вырваться.

— Уайлд, — сказал он. — Джонас! Ты не можешь так поступить, Джонас. Ведь мы с тобой друзья. Разве не так? Если я Сокол, то ты должен быть Ястребом. Джонас! Я бы никогда не причинил тебе вреда. Я хотел сохранить тебя для лучшей жизни, Джонас!

Уайлд провел его мимо Риддархузет.

— Джонас, — продолжал Гуннар уже не просящим, а почти деловым тоном, — я могу заключить с тобой сделку. Сколько они тебе заплатили? Я дам тебе вдвое больше, Джонас. Нет, втрое. Никто не станет винить тебя за то, что ты не выполнил задания. Чудо, что ты еще до сих пор жив…

Они остановились на кромке тротуара, пережидая, пока мимо проедет дребезжащий фургон. Гуннар услышал шум мотора и ударил Уайлда в лодыжку. Он вырвал руку и побежал по улице. Фургон загудел и взвизгнул тормозами; колеса заклинило, и машину занесло на тротуар. Водитель опустил окно и что-то зло крикнул, легко догадаться — что, хотя Уайлд, правда, не разобрал слов. Гуннар, к его удивлению, уже оказался на другой стороне. Он споткнулся, но продолжал бежать вперед — дважды ослепший и потерявший голову от страха — по мосту, ведущему на Риддархолмен.

Уайлд последовал за ним. Гуннар остановился на краю пустой площади, нахмурившись и прислушиваясь: он обнаружил, что вокруг нет зданий, и понял, что вышел из Старого города, но не мог сообразить, где сейчас находится. Вид у него был одинокий и потерянный. Его единственное преступление состояло в том, что он преследовал собственные интересы в мире, где не было места для отдельной личности. Он мог стать для него Номером двадцать восьмым, хотя в своей лучше форме стоил пятерых Уайлдов. Или пятерых Мокка. И эта оценка была, скорее всего, занижена.

Гуннар обернулся через плечо, вслушиваясь в шаги Уайлда. Он открыл рот, хватая губами воздух, вся его веселая энергия словно растворилась в страхе; потом он снова повернулся и побежал. Ноги инстинктивно вели его по склону вниз, подальше от статуи и церкви, от моста и догонявших его шагов, к берегу озера.

Уайлд не отставал. Гуннар споткнулся на снегу, спустился в самую ложбину и остановился на режущем лицо ветру, не зная, куда бежать дальше. Перед ним расстилалось озеро Малар. Вастерброн терялся во мраке, но стоявшая на том берегу квадратная башня Стадхузета четко вырисовывалась в ночном небе, подсвеченная сиянием неоновых огней со стороны Стокгольма, и говорила о том, что они находятся не далее чем в сотне миль от цивилизации.

Но зеркало Малара уже не было сковано арктическим холодом. Поверхность озера превратилась в месиво из плавучих льдин, среди которых чернели большие трещины. Вода и лед двигались вместе, медленно смещаясь в сторону Сталлканален и пытаясь пробить себе дорогу к гавани. Уайлд набрал побольше воздуха.

— Гуннар! — крикнул он.

Гуннар вздрогнул и на миг застыл на месте. Как он и рассчитывал, Моель метнулся прочь от его голоса, но сделал всего два шага, споткнулся о бетонный выступ на краю озера и полетел вниз. Его крик растаял в шуме ветра.

Со стороны площади от Врангель-Палас подбежал полицейский и остановился рядом с Уайлдом:

— Я слышал крик.

— Я тоже, — ответил Уайлд. — Но здесь никого нет.

— Наверно, нам показалось, — сказал полицейский.

— Надеюсь, что так.

Уайлд вспомнил быстрый поток, бурливший в узком месте под мостом и исчезавший подо льдом залива. На поверхность он всплывет не раньше, чем окажется в Балтийском море.

— Странное время для прогулок, — заметил полицейский.

— Я задержался на работе дольше, чем рассчитывал, — миролюбиво объяснил Уайлд. — Но теперь я возвращаюсь домой.

Глава 31

Самолет Уайлда приземлился в Хитроу без четверти двенадцать. Он переложил в карман паспорт Майкла Иста и остаток денег, оставив дамскую сумочку под сиденьем. Интересно, что подумают о ее странном содержимом работники БЕАК [9].

Доехав на такси до банка, он обналичил очень крупный чек и отправился на Севилроу. Через час он почувствовал, что готов выйти на лондонские улицы. Он принял ванну и побрился. На нем было пальто от «Барберри» и мягкая шерстяная шляпа. Он пообедал в «Вирасмани», взяв креветки по-мадрасски с приправой карри и два больших бакарди с содовой. Без четверти четыре он подошел к Хэймаркет. Он открыл стеклянную дверь и подошел к приемной стойке. Джулия подняла голову, ее брови поползли вверх, и она взялась за телефон.

Уайлд накрыл ладонью ее руку:

— Не надо.

— Никто мне не говорил, что вы можете прийти сегодня.

— Я знаю. Но дело очень срочное.

— Вы не можете пойти наверх, — заволновалась она. — У капитана посетитель.

— Это будет сюрприз.

В студии не было ни души. Уайлд открыл внутреннюю дверь и наткнулся на ствол девятимиллиметрового «люгера», который держала самая большая рука из всех, какие ему приходилось видеть. Лицо над этой рукой было не менее массивным: огромный нос и подбородок торчали вперед, как два волнолома, обрамляющие небольшую бухту, твердые губы были сурово сжаты. У мужчины были широкие плечи и болтавшийся на шее галстук. Уайлд закрыл за собой дверь.

— Кулидж Люсинда, — сказал он. — Я так и думал, что вы здесь.

Американец убрал пистолет в карман:

— Когда-нибудь вы схватите пулю в живот, и это будет моя пуля. Почему вы так подумали?

— На основании кое-каких слов, которые Гуннар сказал за обедом прошлой ночью.

Капитан Мокка не стал вставать из-за своего стола.

— Мы как раз говорили о герре Моеле. Мне принесли сообщение, что в субботу он отменил показ своей весенней коллекции из-за неожиданной болезни. Эта новость кажется нам очень странной и нуждающейся в объяснениях.

— Гуннар Моель мертв.

Уайлд положил руки на стол и наклонился вперед:

— То, что он умер, — самая большая удача из всех, которые когда-либо случались в нашей организации. Чтобы выполнить это задание, мне пришлось предпринять несколько попыток и даже отправиться в Стокгольм. А причина этому — самый скверный инструктаж, который я когда-либо получал. Вы не сообщили мне о Моеле важных сведений, необходимых для выполнения миссии, включая его физическое состояние. Вы не предупредили меня, что там будет Кайзерит. Вы отправили меня, как свинью на бойню, и ждали, когда из меня сделают отбивную.

Губы Мокки сжались в тонкую линию.

— Вы профессиональный убийца, Уайлд. Как профессионал, вы должны быть готовы к самым трудным ситуациям.

— Все верно, капитан, я профессионал. И за последние десять лет я привык получать профессиональную поддержку. А вместо этого я получил полное дерьмо.

— Кажется, вы забыли, что говорите со своим начальником, — резко сказал Мокка.

— Уже нет. Я ухожу. Мне следовало уйти еще в прошлом октябре. Но Тони Кэннинг попросил меня остаться. Наверно, я всегда был наивным простаком. Но больше мне не хочется впрягаться в эту лямку.

Весь его вид свидетельствовал о том, что решение он принял твердое. Возможно, и бесповоротное.

Мокка взглянул на Люсинду.

— Остыньте, Джонас, — тут же отозвался американец. — Это была моя идея.

— О чем вы и сами могли бы догадаться, — заметил Мокка. — Задание исходило не от нас, а от ЦРУ. Мы передали вас на время, по просьбе мистера Люсинды.

— Для одноразового использования, — саркастически ухмыльнулся Уайлд и сел.

— Я подумал, что если кто-нибудь сможет выбраться из такой передряги, то только вы, — подсластил пилюлю Люсинда. — Но вы были нам нужны и по другой причине.

— Из-за Кайзерита?

— Да, из-за Кайзерита. Черт возьми, Джонас, мы потратили уйму времени и средств на создание Скандинавского отдела. Все думают, что мы легко швыряемся деньгами, но на самом деле мы ценим их не меньше, чем время. Поэтому решили внедрить в систему своего агента, чтобы он присматривал за Гуннаром. Честно говоря, такие люди, как он, у нас всегда под подозрением. Не знаю, может, я не прав, но в подобных типах есть что-то двусмысленное. Мы не забыли, что в сорок втором Моель чуть было не отправился в Берлин, пока Торч не переманил его на свою сторону. Поэтому, когда месяц назад наш агент сообщил, что Кайзерит побывал у Моеля в Стокгольме, нас это здорово встряхнуло. Конечно, в самом визите еще не было ничего особенного. Гуннар ценился нами как раз за свои широкие контакты по обе стороны «занавеса». Проблема заключалась в том, что если бы Кайзерит приехал к Моелю как к Координатору, тот должен был бы сообщить нам о его предложениях; а если бы Кайзерит навестил Моеля как главу Скандинавского отдела, Гуннару следовало бы обратиться к нам за помощью или хотя бы за советом. Но Моель не сделал ни того ни другого. Он вообще не сообщил нам об этой встрече. И это было очень скверно. Поэтому дело сразу перешло ко мне. Первое, что я хотел выяснить, — что на уме у Гуннара.

— Почему вы выбрали меня? — спросил Уайлд.

— Все дело в Кайзерите. Я прилетел сюда на прошлой неделе, чтобы узнать у капитана, нет ли у него каких-нибудь сведений на Моеля, и тут мне сказали, что Кайзерит в Англии. Капитан хотел его взять.

— Это была хорошая идея, — пробормотал Мокка.

— Шпионский процесс века, — без тени улыбки сказал Люсинда. — И все же я его отговорил. Когда я вижу своих врагов, они меня не беспокоят. Гораздо больше меня волновало будущее Скандинавского отдела, и я решил, что Кайзерит — ключ ко всему. Я уже просил капитана, чтобы он организовал через Моеля встречу между Кайзеритом и Майклом Истом. Для этого у нас были свои причины. Но мы решили, что это может подождать, и стали просто присматривать за Кайзеритом. Разумеется, я догадывался, зачем он здесь. Он приехал ради вас. Всегда грустно видеть, как такие старые и опытные бойцы позволяют себе личные эмоции.

Уайлд закурил сигарету.

— Однако вы предоставили ему свободу действий.

Люсинда улыбнулся:

— Если бы вы не сумели справиться с человеком Лорана Кайзерита, Джонас, от вас все равно бы не было никакого проку. А если бы справились, то оказались бы именно тем, кто нам нужен.

— Мистер Люсинда заставил меня переменить мое первоначальное мнение о вас, — сказал Мокка. — Я больше не собирался использовать вас в работе, Уайлд. Но мистер Люсинда убедил меня, что вы существенное звено в его расследовании. Мы договорились, что если вы появитесь здесь до прошлой пятницы, я пошлю вас в Копенгаген вместо Иста. Надо было только заменить паспорт. Идея мистера Люсинды заключалась в том, чтобы столкнуть вас лицом к лицу с Кайзеритом и посмотреть, что будет делать в этой ситуации Моель. Поэтому я дал вам указание не трогать шведа до понедельника. Мистер Люсинда заверил меня, что, если что-нибудь пойдет не так, вы в любом случае сумеете выпутаться.

Уайлд стряхнул пепел на ковер:

— Кое-что он вам все-таки не сказал. Мистер Люсинда знает меня лучше, чем вы, капитан. Он забыл предупредить вас, что, увидев Кайзерита, я постараюсь выполнить свое задание немедленно.

Мокка посмотрел на Люсинду.

Люсинда вздохнул:

— Простите, капитан. Но мы работаем ради будущего. Если Кайзерит взялся за Гуннара, значит, Гуннар для нас бесполезен. Кроме того, он слишком много знал.

— А отдел? — холодно спросил Мокка.

— Он распущен. Решение принято еще месяц назад.

— Понятно. Но мне все-таки кажется, что, грубо говоря, спустив с цепи Уайлда, вы поставили нашего агента в опасное положение.

— Джонаса нельзя застать врасплох, — возразил Люсинда. — Иногда мне кажется, что это его недостаток.

— Я мог бы использовать вашу помощницу, — заметил Уайлд.

— Ей дали указание играть в открытую, не скрывать своей ненависти к вам и постараться заслужить расположение Кайзерита.

— Она так и поступила, — сказал Уайлд. — Сегодня утром она улетела с ним на самолете в Ленинград.

— Вероятно, она там и останется. Умная девочка эта Хельда. Как вы ее раскололи?

— Я знаю, как вы выбираете людей, Люсинда. Кроме того, она допустила один промах. Мы ненавидели друг друга уже в субботу вечером, и я вел себя очень грубо. Судя по тем способностям, которые она проявила прошлой ночью, она вполне могла бы дать мне сдачу. Но она этого не сделала.

Уайлд встал.

— Иногда я думаю, что мы играем в грязные игры, — вздохнул он. — Мне кажется, Гуннар ее любил.

— Люди вроде Гуннара или вас, Джонас, никогда не смешивают бизнес с любовью.

— Об этом можно поспорить. Вы должны мне пятнадцать сотен фунтов, капитан.

Мокка достал конверт из ящика стола.

— Я хочу задать вам еще один вопрос, Уайлд. Вы сказали, что вам пришлось отправиться в Стокгольм. Очевидно, это означает, что вы не использовали для возвращения чету Морганов-Браунов. Полагаю, вы известили их, что больше не нуждаетесь в их услугах?

— Боюсь, что и с этим партнерством теперь покончено, — сказал Уайлд. — Кристофер застрелен.

— О боже! А миссис Морган-Браун?

— Она попросила передать вам, что оставляет дело. Кажется, она хочет написать книгу.

— Вероятно, мы все равно отказались бы от ее услуг, даже если бы не случилось этого несчастья с ее мужем. В данных обстоятельствах мы должны пересмотреть ваше недавнее заявление насчет работы. Продолжайте читать «Таймс», Уайлд. А сейчас, я полагаю, вам нужен отдых. У вас усталый вид.

Уайлд закрыл за собой дверь и спустился по лестнице. Джулия сидела, постукивая по подбородку кончиком карандаша.

— Вы выглядите очень расстроенным, мистер Уайлд.

— Это все из-за последствий бурно проведенной молодости, дорогая. Но я уверен, что меня еще можно спасти, если я найду в Лондоне женщину, которая правильно ответит на один очень важный вопрос.

— Попробуйте спросить меня, мистер Уайлд.

— Я хочу знать, кто был фараоном в Египте в 1940 году до нашей эры.

— О, ну… Я думаю, что Чарлтон Хестон. Или Юл Бриннер.

— Отлично, — улыбнулся Уайлд. — Любой из этих ответов выигрывает главный приз.

Он взял ее за руки и поднял со стула:

— Пойдем.

— Куда, мистер Уайлд?

— В Хитроу. Мы купим два места на первый же рейс… скажем, в Папаете. Главное, чтобы температура там была не ниже тридцати градусов по Цельсию.

— Но капитан…

— У него есть Анджела, дорогая.

— Мне надо хотя бы захватить купальник.

— Он тебе не понадобится, милая, — сказал Уайлд. — Даже топлесс.