Глава 2

«Пролетарское здоровье». «Бабы, тихо! Кончай музыку». Мечта следователя Фингера. Наказание Скумбрии

ОДЕССА, 18 марта 1926 года

Парочка белых лебедей плавала на самой середине пруда, грациозно вытянув длинные шеи. Конец марта был необычайно теплым, в воздухе чувствовалась весна. Ослепительное, уже жаркое солнце целый день дарило хорошее настроение всем, кто выходил на улицу, на свежий воздух.

А таких было необычайно много, ведь гулять в Хаджибейском парке, под уютной сенью раскидистых вековых деревьев было настоящим наслаждением. Несмотря на то что был только март, санаторий «Пролетарское здоровье» на Хаджибейском лимане был полон. Теплая весна позволяла совершать длительные прогулки по парку знаменитого курорта, поэтому почти все отдыхающие воспользовались весенним днем и, покинув свои палаты и процедурные, отправились в парк.

Это был удивительно красивый парк! Большой по площади, он и расположен был очень удачно – огибал каменные корпуса грязелечебницы и большого каменного дома с палатами для пациентов, так что, можно сказать, санаторий просто находился в парке. Здесь росли редкие деревья. Самые уникальные виды экзотических растений неожиданно прижились в этих местах и дарили радость всем, кто сюда попадал.

В середине парка был разбит большой пруд, который питали проточные воды небольшой пресной речушки, впадавшей в Хаджибейский лиман. В пруду всегда плавали белые лебеди. Поговаривали, что они обитали в этих краях с древнейших времен, еще с того момента, как на этой земле впервые был построен курорт с целебными грязями.

Так или иначе, но лебеди, живущие здесь, стали главной достопримечательностью Хаджибейского парка.

Грациозные и гордые птицы были прекрасны. Царственно рассекая воды пруда, они, к огромному восторгу детворы, позволяли кормить себя мелкой рыбешкой и хлебными крошками.

Менялись времена, менялись названия грязелечебницы, расположенной рядом с парком, пока наконец здесь не обосновался привилегированный санаторий для партийной большевистской элиты «Пролетарское здоровье». А лебеди… Лебеди оставались верны своему пруду. Пользуясь теплыми одесскими зимами, они не улетали в южные края, а оставались зимовать в Хаджибейском парке. Во внутренних помещениях служащие санатория построили теплый вольер, который можно было заполнить водой, и в редкие одесские морозы, когда пруд замерзал и находиться на нем становилось уже опасным для птичьей жизни, забирали птиц туда.

С самого дня своего основания курорт на Хаджибейском лимане стал модным местом и заслужил громкую славу в Одессе. Слава эта заключалась в том, что услуги и процедуры здесь были очень дорогими и доступными только для представителей аристократии и членов богатых купеческих семей, которые могли позволить себе платить звонкой монетой за приближение к знатной верхушке.

Позже, после установления советской власти и появления новой страны, курорт с грязями не исчез, как многие подобные заведения, процветавшие при царском режиме. Большевики по достоинству оценили красоту Хаджибейского парка, зданий лечебницы и гостиничных корпусов, а главное – целебность грязи лимана. Полезные свойства этой грязи были уникальны и отлично помогали лечить застарелые раны, полученные еще в гражданской войне.

А потому высокие чины большевиков потянулись в бывшую лечебницу на Хаджибейском лимане. Они жили в гостинице, гуляли в парке, кормили лебедей и развлекались с местными девушками. Специально на территории парка был построен ресторан с дорогим и изысканным интерьером, куда выписали одного из лучших поваров Одессы. А еще через время бывшую грязелечебницу поставили на баланс и открыли в ней уже упоминавшийся санаторий «Пролетарское здоровье». В нем основное внимание уделялось процедурам с лечебной грязью и физиотерапии.

Новый санаторий моментально стал элитным, почти закрытым местом, потому что путевки в него не продавали и не выдавали простому пролетариату. Их получали только представители партноменклатуры, советской элиты, либо разбогатевшие нэпманы покупали за большие деньги. Специально для тех, кто платил деньгами, к каменным жилым корпусам санатория достроили корпус с меблированными комнатами, который функционировал как гостиница. И санаторий заработал в полную силу. Отдыхать в нем считалось престижно в любое время года.

Итак, несмотря на март, все путевки были распроданы, и в санатории было очень много людей, тех, кто смог позаботиться о своем здоровье и на себе почувствовать целительные свойства грязи.

Наконец день начал клониться к вечеру. Ночные тени уже легли на землю, оставляя длинные сумеречные полосы на деревьях, аллеях парка, скамейках и беседках. Все было еще прозрачно, ведь на деревьях еще не было листьев. При этом весь персонал санатория не уставал убеждать гостей в том, что летом Хаджибейский парк становится особенно прекрасным, несравнимым ни с чем, и тот, кто постоял однажды в тени этих редких деревьев, стремится приехать сюда снова.

Постояльцы верили. Им и так было понятно, что парк очень красив.

По мере того, как день клонился к закату, посетители перемещались из парка в ресторан, который уже зажигал огни и манил ими гуляющих.

Ресторан находился рядом с парком. Из окон его отлично был виден пруд. А яркие электрические лампочки, собранные в сказочные гирлянды, отлично просматривались сразу со всех сторон.

В ресторане была отличная кухня, а по вечерам ежедневно играл дамский ансамбль. Они только входили в моду и не могли не привлекать внимания.

К восьми вечера зал ресторана заполнился под завязку. Все столики были заняты, оркестр громыхал модный жизнерадостный фокстрот, а в узких проходах сновали официанты, пыхтя под тяжелыми подносами, заставленными тарелками с едой и всевозможными бутылками. Дамы за столиками щеголяли драгоценностями и модными туалетами, многие мужчины были в военной форме.

При общем гаме и шуме, как всегда бывает в подобных местах, никто из посетителей почти не заметил громкого щелчка, с которым захлопнулась входная дверь. Кто мог подозревать, что металлический язычок замка в захлопнувшейся двери уже отрезал ресторан от всего остального мира…

Дальше все произошло быстро. Во всех проходах из общего коридора, ведущего на веранду, огибавшую ресторан, появились мужчины в черных кожаных тужурках. Лица их были закрыты разноцветными платками, а на брови надвинуты фуражки. В руках у них было оружие.

Оказавшись в самой середине зала, один из них вдруг пальнул в хрустальную люстру из нагана. Она лопнула, осыпав всех, кто сидел под ней, дождем из острых хрустальных осколков. Женщины страшно завизжали. А стрелявший зычно крикнул в сторону дамского оркестра:

– Бабы, тихо! Кончай музыку!

Перепуганные музыкантши моментально сбились в кучу, прекратив играть.

– Ограбление! Бумажники на стол! Кто вякнет – пасть прострелю! Никто за здеся с вами шушли-мушли разводить не будет! Дослухали до меня, гниды?

Несколько бандитов пошли по рядам, собирая бумажники, выложенные на стол, и срывая с дам драгоценности. Поразительно, но никто из мужчин, большинство из которых были военными, пришедшими с фронтов гражданской войны, даже не попытался сопротивляться бандитам! Жирная жизнь в рядах партийной номенклатуры вытряхнула из них остатки мужества. И, перестав быть солдатами, поднявшись по карьерной лестнице, они превратились в труху, с которой бандиты могли делать все, что угодно.

Все прошло так тихо и быстро, практически без пыли и шума, что налетчикам больше не пришлось стрелять. Собрав богатейший урожай, набив драгоценностями и деньгами холщовые мешки, они исчезли так же быстро, как и появились.

Когда посетители поняли, что им больше ничего не угрожает, они разбежались с такой скоростью, что почти никто не расплатился по счету…

Когда позже начали разбираться, то выяснилось, что перед налетом бандиты сразу заперли весь обслуживающий персонал – работников кухни и официантов – в кухне и в одном из подсобных помещений.

Их сразу же выпустили. Но, несмотря на то что бандиты их не тронули, девчонки-официантки не могли успокоиться и громко плакали. А в санатории началась паника.

Никто не ожидал, что чекисты, работники уголовного розыска, приедут так быстро – буквально через час. А через два уже вся территория санатория заполнилась опытными сыскарями с собаками.

Весь и так не спавший персонал санатория подняли с постелей и собрали в огромном холле жилого корпуса. Допрашивать их собрался лично следователь уголовного розыска по особо важным делам – приехавший недавно из Киева знаменитый сыскарь Вадим Фингер, заслуживший известность тем, что накрыл торговцев фальшивыми драгоценностями с Петровки, обезвредил банду Мишки Волынского и поймал убийцу двух монахов из Киево-Печерской лавры – заезжего гастролера из Болгарии. В Одессу же Фингера направили, чтобы он помог справиться с разгулявшимся бандитизмом, которого город не помнил со времен Михаила Японца.

Начал он с того, что строго допросил всех сотрудников ресторана и установил, что вошли бандиты через служебный вход, запертый, как всегда, на ключ, – его закрывали сразу, как только ресторан начинал работать, чтобы персонал не отвлекался от работы в горячее время.

Однако служебный вход был открыт, не взломан, причем не отмычками, а подходящим ключом. Кто открыл?

Все сотрудники ресторана были на своих местах, никто не пропал, не отсутствовал…

Перешли в санаторий. Фингер выступил вперед:

– Внимание начальников всех отделов… Или главврачей, как там у вас говорят… Немедленно пересчитать всех своих людей и доложить, кого нет и кто отсутствует!

Тут же начался пересчет. Перепуганные до полусмерти, сотрудники стояли как мыши. И тут подал голос заведующий физиотерапевтическим отделением:

– Э-э, простите…

– Что у вас? – Казалось, тяжелым взглядом Фингер был готов вогнать его в землю.

– Простите… э-э… кхм… одна медсестра отсутствует. Должно быть семь медсестер… у меня. А их шесть. Одной не хватает…

– Кто такая, как зовут? Давно работает? – оживился Фингер.

– Так новенькая она… Работает два дня… Третий сегодня… Только поступила… Имя… Светлана, кажется. Фамилию не помню. В личном деле наверняка есть… – мялся заведующий.

– Жила при санатории? – Фингер знал, что большинство сотрудников живут на месте.

– Не-не, – замотал головой заведующий. – Она комнату в деревне по соседству снимала. Я точно запомнил, она говорила, что ей жить не надо в санатории. И вечером сегодня после работы в деревню ушла…

– Как выглядит? – Фингер терпеть не мог таких ничего не знающих свидетелей.

– Лет двадцать пять… Среднего роста… Темноволосая… Короткая стрижка… Глаза такие красивые… – Под насмешливым взглядом Фингера заведующий отделением совсем смешался.

– Улавливаешь? – Фингер повернулся к своему помощнику, молоденькому оперативнику, самому толковому из всех его одесских подчиненных.

– Похоже, секретарша Леночка с мыловаренного завода, что того марвихера развела, – бодро отрапортовал тот.

– Она самая, сучка… – не сдержался Фингеров. – Ладно, идем личное дело смотреть.

Но в отделе кадров папка с личным делом пропавшей медсестры оказалась пустой.

– Как же так… – Начальница отдела кадров растерянно хлопала полными слез глазами.

– Сперла, – даже с каким-то удовлетворением отметил Фингер.

Прихватив своего помощника Дмитрия Лошака, он отправился в кабинет, предоставленный главным врачом санатория.

– Когда мы только сюда ехали, мне позвонил… – Фингер заговорщически понизил голос.

– Как? Тот самый? – всплеснул руками Лошак.

– Он. У начальства на этот санаторий и курорт очень большие планы. То ли гостей особых тут принимать будут, то ли что другое… Когда узнали, что тут произошло, они все так взбеленились, – с усмешкой рассказывал Фингер, – как у вас здесь говорят? Такой шухер поднялся, шо бери разгон! Велено бандюков изловить и в расход пустить, а с ними и эту девку.

– Она служебный вход открыла? – спросил Лошак.

– Она, – кивнул Фингеров. – Она тут разведала все и ключ сперла или сделала его слепок. Плевое дело. Сначала в отделе кадров стащила личное дело, а потом пошла в ресторан и отперла дверь.

– Куда ж она подевалась? – недоуменно развел руками Лошак.

– Думается мне, была она в вечернем платье… – многозначительно рассуждал вслух Фингер. – На посетительницу ресторана возле служебного входа никто из персонала внимания не обратил бы. Подумаешь, заблудилась, искала туалет, забрела не туда… Она открыла дверь, впустила бандюков. А пока те персонал запирали, пошла тихонько в ресторан и уселась там среди гостей. Затем начался грабеж. Типа ее ограбили тоже, все такое. А потом все посетители ресторана разбегаться начали… Видишь, все дали деру, только пациенты санатория остались, что в своих номерах сидят. А левые, с улицы, – таких никого нет. А с улицы их было большинство, потому что червонцы у них. Когда они драпать стали, она с ними и дала деру. Добежала до околицы какой, в место условное. А там ее уже кто-то из бандюков на автомобиле и ждал. И давай тикать. Вот, думается мне, так оно все и было.

– Вы как в воду глядите! – поразился Лошак.

– А чего тут глядеть? – усмехнулся Фингер. – План четкий, продуманный. Я бы и сам так сделал! Так что девку эту надо изловить. Ушлая дрянь. Бед наделает. Всюду за ней беда.

– Кто она такая, хоть знаете? – подчиненный во все глаза смотрел на начальство.

– Да откуда? – поморщился Фингер. – Знал бы – я бы тут с тобой сидел? Бандитка она, сволочь, контра! Таких голыми руками давить надо! Страшный вред советской власти от них! И я ее выслежу. Вот увидишь, зуб даю! – он не на шутку завелся. – Я ее выслежу и либо к стенке поставлю, либо так посажу, что никто и не выпустит. Сгниет там, в тюрьме. Помяни мое слово, Лошак. Рассердила она меня серьезно. И совсем не за то, что у начальства особые какие-то планы на здешние места. А за то, что шкура эта бандитская ловкостью своей въелась мне в печенки. Ишь как бандюками хороводит! С рук ей оно не сойдет. Ловить будем серьезно. Так что штаны подтяни, Лошак, и пошли работать…


Квартиру воровского авторитета Скумбрии охраняли тщательно, был он хоть и старым вором, бывалым, отсидевшим свое на каторге, однако все же не очень уважаемым в воровских кругах, как говорится, с гнилым душком. Несколько раз он кинул своих товарищей на крупных банковских аферах. А в последнее дело захватил порцию драгоценностей, но вместе того, чтобы, как положено по закону, разделить их со всеми своими людьми, кто участвовал в деле, соврал, что их у него украли – неизвестно кто. Но все прекрасно понимали, что часть драгоценностей Скумбрия благополучно сплавил за границу, а часть держит у себя в сейфе, надеясь продать. Потому в воровском мире он стал изгоем и очень опасался мести своих бывших товарищей, которые обещали не только отобрать ценности, но и поставить его на ножи.

Особенно свирепствовал молодой, но быстро восходящий в гору авторитет Кагул. Его люди участвовали в деле с драгоценностями вместе со Скумбрией и так же, как и остальные, остались с носом. Они обратились к Кагулу за справедливостью и попросили помощи. На воровском сходе тот поклялся, что Скумбрии это так с рук не сойдет. Все знали, что Кагул вор авторитетный, не бросает слов на ветер. А потому Скумбрия стал заставлять своих людей охранять свою квартиру денно и нощно. Страх стал неотъемлемой частью его существования, и потому охрана стояла не только на улице, но и во дворе, рядом с самим подъездом.

В тот день Скумбрия славно погулял в ресторане на Ришельевской и подцепил одну из новеньких девиц, появившихся в заведении. Отступив от своих правил, он привез девицу с собой. Она не внушала опасений, но, тем не менее, Скумбрия не стал заводить ее в спальню, а провел только в гостиную. После постельных (если быть точнее, диванных) утех он выпил с девицей стакан вина и выставил случайную гостью вон. А затем прилег на диван отдохнуть, чувствуя приятную расслабленность во всем теле. В голове был туман, а мысли плавали в сладкой подливке.

Скумбрия был очень доволен собой. В этот день он все-таки продал ворованные драгоценности и получил за них очень большие деньги. Они лежали в ящике письменного стола в спальне. Утром Скумбрия собирался переложить их в сейф – вечером, понятное дело, ему было не до того. К тому же он был страшно суеверен и верил в примету, что категорически нельзя вечером брать деньги в руки и пересчитывать – это к нищете и убыткам. Кроме того, квартиру тщательно охраняли, а значит, Скумбрия мог отдыхать в свое удовольствие.

Покинув дом Скумбрии, девица из ресторана быстро пошла по улице. Поравнявшись с первым же перекрестком, она вдруг замедлила ход, а затем, картинно подвернув ногу, едва не свалилась на мостовую. Схватившись за стенку, чтобы сохранить равновесие, она несколько раз тряхнула головой, как будто приходя в себя, а затем медленно пошла дальше.

Чуть погодя во двор дома, где находилась квартира Скумбрии, вошла женщина с мальчиком лет 12-ти. Женщина была средних лет, бедно одета, голова ее была повязана дешевым платком. Мальчика она крепко держала за руку. Охрана не обратила на них вообще никакого внимания, правду сказать, бандиты даже не повернули головы. Что могло быть обыденней такой картины? Женщина и мальчик вошли в подъезд и стали подниматься по лестнице. На этаже выше квартиры Скумбрии женщина остановилась у окна лестничной клетки, а мальчишка полез выше, на чердак.

Дверь на чердак была открыта. Мальчик вылез на крышу и стал ловко спускаться по водосточной трубе к квартире Скумбрии. Затем влез в открытую форточку. Скумбрия храпел на диване. Снотворное, подсыпанное девицей, подействовало: знáком этому была нога, подвернувшаяся у девицы на перекрестке. Мальчишка быстро вынул деньги из ящика стола, сунул их за пазуху и покинул квартиру тем же способом, которым в нее забрался.

Потом женщина с мальчиком вышли из подъезда, перешли двор, оказались на улице и скоро исчезли. Охрана все так же не обратила на них никакого внимания. Она не смогла описать их даже на следующий день, когда безумные вопли и проклятия Скумбрии буквально поставили на ноги весь город.

– Я найду эту суку и ее мальчишку! Своими руками задушу! – бушевал он. Бросились искать девицу из ресторана – но ее и след простыл. Как и все мошенники, способные обмануть кого угодно, к обману Скумбрия был не готов. Ему было плохо.

Загрузка...