Копия

Пролог.

За 20 лет до настоящих событий, описанных в книге

Дезирия, пустыня Бларох¹

— Веришь ли ты в судьбу, Саид?

Старая ведьма в обветшалом отрепье, помешивая сухощавой рукой свое вонючее варево, с жутким, пробирающим до костей прищуром смотрела на молодого мужчину. Она прекрасно знала, что пришел к ней Саид не просто так, а еще — что не поверит он ни одному ее слову. Все равно сделает по-своему и тем самым обрушит на страну четверть века бед и несчастий.

— Ты же знаешь, зачем я пришел, Зухария. Говори прямо: поможешь или нет? — пропустив вопрос старухи, грозно спросил Саид.

— Саид, отступись от поисков! Пока не поздно! Ничего кроме смерти не найдешь!

В третий раз за последние полгода приходил младший сын правителя к провидице и каждый раз возвращался ни с чем. Угрожать или запугивать ведьму было делом бесполезным и даже опасным. И пусть Саид не верил в проклятия, заговоры и прочую колдовскую чушь, но больше обратиться ему было не к кому.

За это время он потерял всякую надежду еще хотя бы раз увидеть свою жену.

— Гордая птица умрет в неволе, но петь не будет, Саид. Отпусти ее. — Ведьма на мгновение отвлеклась от своего зелья и приложила отощалую морщинистую ладонь к сердцу. — Отсюда отпусти.

Если бы он только мог...

— Я верю в судьбу, Зухария, — уверенно ответил Саид, даже не дрогнув от пронизывающего взгляда старухи. — Джоанна и есть моя судьба.

— О, шайтан, она — твоя погибель! Не найдешь ты ее живой, но принесешь на наши земли слишком много горя.

Вот только молодой и горячий сын эмира остался равнодушным к словам старухи. Непомерно сильна была его любовь к Джоанне — юной рыжеволосой красавице с глазами пантеры. Три долгих года он удерживал молодую европейку возле себя, не позволяя ей вернуться домой. Три года он прятал Джоанну ото всех и воевал с собственным отцом за право взять ее — девушку чужой культуры и с нечистой кровью — в законные жены. Три года Саид уговорами и угрозами, лаской и насилием добивался любви строптивой журналистки, на свою беду посетившей Дезирию. Он отказался от всего: от права престола, от уважения своего народа, от истинных ценностей и вековых устоев. Однако Джоанна так никогда и не смогла ответить ему взаимностью. Плененная, но непокоренная, она умудрилась исчезнуть из жизни Саида, унося под сердцем его дитя.

— Где мне ее искать?! — взревел Саид, и, казалось, от силы его голоса содрогнулись гнилые стены жилища старухи.

— Где бы ты ни искал, не найдешь. Не суждено тебе, Саид, увидеть ее живой, не суждено. А дом свой покинешь — все потеряешь. Не совершай ошибок, мальчик мой.

— Пусть не живой, Зухария, но я не отступлюсь! Ни от нее, ни от своего сына!

— Нет у тебя сына, Саид, — зашипела старуха, — Не было и не будет никогда. Не изменишь ты своей судьбы.

Зухария долго еще причитала и что-то нашептывала, только Саид уже ничего не слышал: живая или мертвая, с ребенком или без него — не важно. Он знал, что не обретет покоя, пока не найдет ее. И старая ведьма это знала. Слишком многое она видела наперед.

— Стоит она на высокой скале, Саид, — закрыв и без того узкие и почти слепые глаза, прошептала старуха. — Ее тело ласкают одичалые ледяные ветра, а в лицо бьет холодный дождь. Она там, где на целый фарсах² вокруг нет ни души. Ты не сможешь удержать ее Саид. Между твоим пленом и губительным шагом в пропасть она выберет второе. Не разрушай того, что не строил. Забудь ее.

_____________________

¹ Дезирия — островное государство в Юго-Западной Азии в Индийском океане в непосредственной близости к Аравийскому полуострову. Является результатом воображения автора во избежание случайных совпадений с реальными событиями, местами и людьми.

² Фарсах — персидская мера длины, равная расстоянию, которое конь проходит за один час. По разным источникам от 3 до 7 км.

1. Обрыв

Юго-Западное побережье Исландии

Наши дни

На краю серого скалистого обрыва, открывающего неземной вид на бескрайнюю синь океана, стояла девушка. Широко раскинув руки, она смотрела на громадные волны, разбивающиеся на миллиарды мелких брызг где-то там, под ногами. Могучий и неуправляемый ветер развевал пряди ее рыжих непослушных волос, а потом, словно играючи, подталкивал свою жертву все ближе и ближе, к самой бездне. Но Энн не боялась. Совсем юная и отважная, она еще не знала, что такое страх. Зато представляла себя птицей, которая вот-вот взлетит и с высоты окинет привычным взглядом эти дикие земли, усыпанные гейзерами и водопадами, вулканами и ущельями, фьордами и ледниками. Это был ее мир, ее жизнь и ее свобода!

— Энн, папа будет ругаться! — послышался позади голос брата. — Отойди!

Петер и сам понимал, что его голос, такой еще не по-мужски тонкий и недостаточно сильный, терялся в шумной песне ветра, но не позвать Энн он просто не мог. Это ему, Хинрику или Оскару подобное поведение отец спустил бы с рук, но только не Энн.

— Так не говори ему, Петер! — не оборачиваясь в сторону брата, пропела девчонка и засмеялась.

Начало лета. Ее любимое время года, когда вечная ночь с пусть и красивым, но таким холодным северным сиянием теряла свою власть и уступала место едва теплому солнцу.

— Я и не сдам, но Хинрик все еще зол на тебя.

Петер подошел ближе к сестре, к самому краю пропасти, и замер.

— Вернулись! Вернулись! — радостно прокричал он, совершенно позабыв, зачем пришел, а затем взял Энн за руку. Так спокойнее. Ему. В свои двенадцать Петер еще не мог похвастаться бесстрашием или безрассудством отличие от старшей сестры или брата. — Вот это да! Мне кажется, или нынче их стало больше?

— Похоже на то! — Не отрываясь от удивительного зрелища, Энн сильнее сжала ладонь Петера, тем самым обещая, что обязательно защитит.

Еще долго на краю утеса виднелись две хрупкие фигуры, крепко державшие друг друга за руки. Их взоры были устремлены в сторону океана, где то и дело из воды выныривали горбатые киты, выпуская воздушные потоки холодной воды вверх. Казалось, они были счастливы вновь вернуться домой.

— Энн, — вдоволь налюбовавшись животными, Петер все же вернулся к разговору, — Хинрик тебя повсюду ищет. Если он узнает, что ты... что мы подходили к обрыву, обязательно расскажет отцу. Нам лучше вернуться, пока не поздно.

— А давай наперегонки, Петер? — Энни прекрасно понимала, чем может обернуться для нее гнев Ларуса Хаканссона, ее отца, а потому решила заранее запастись положительными эмоциями.

— До заброшенной часовни, идет? —Петер не мог не поддаться на вызов. Такой был у него возраст, да и характер не уступал.

— На счет «три». Раз, два... Петер, так нечестно! — весело прокричала Энн брату, стартовавшему раньше времени. — Вот сейчас догоню! Ну, держись!

Дикий и нетронутый уголок Земли, с погодой, ежеминутно меняющей свое настроение от ясной и радостной до хмурой и отвратительной с буйными ветрами и вечно моросящим дождем. Здесь мало кто мог выжить вдали от цивилизации, развлечений и других людей, но многие мечтали побывать, чтобы своими глазами увидеть величие местной природы. Об этих местах слагали легенды, и часть из них оживала, стоило только поверить... Местные жители не сомневались в существовании троллей, водяных и эльфов и даже могли отказаться от строительства новой дороги, если та, по их мнению, нарушала покой сказочных существ. Жизнь здесь текла размеренно и ровно, что учило людей радоваться мелочам, даже таким, как простой бег.

— Энн, смотри, Хинрик идет. Ну все! Мы попали! — Петер резко затормозил, не добежав до часовни всего четверть мили.

Но даже угрюмый вид брата не заставил Энн остановиться. Пролетев мимо Петера, она, смеясь, побежала дальше и, лишь достигнув конечной цели, угомонилась.

— Вы ходили на мыс? — Хинрик поочередно бросал недобрые взгляды на беглецов. И, если Петер, потупив взор, робко ожидал своей участи, то Энн решила пойти в наступление.

— Давай, беги жаловаться, злостный тролль!

— Энн! — предостерегающе рявкнул брат. — Ты же знаешь, что отец запретил туда ходить! Вроде не маленькая, должна понимать, что там опасно.

— Хинрик, ты зануда! — Подбежав к брату, девчонка ласково обняла его за плечи. — Но я тебя все равно люблю. Киты вернулись. Мы просто посмотрели.

— Если отец узнает...

— Хинрик, так не говори, если не спросит! — Энн клюнула парня в щеку. — Ну же, не сердись на меня. Вот увидишь, когда перееду в город, тебе еще будет меня не хватать.

— Когда ты уже съедешь, наконец! Даже представить себе не можешь, как я от тебя устал. — Хинрик не шутил: не умел, не хотел. Он был занудой и моралистом. Энн называла его «юным старичком», но все равно любила и всегда заботилась.

Энн, Хинрик, Петер и Оскар жили вместе с отцом и матерью в маленькой деревушке, на юго-западном побережье Исландии. Девятнадцатилетняя Энн была самой старшей из детей Ларуса Хаканссона и Арны Бьердоттир. Хинрик же всего на год ее младше, но именно этот факт выводил парня из себя больше всего. Ему хотелось быть главным, а не подчиняться рыжей девчонке. Кстати, Энн была единственной в семье рыжеволосой, с лицом, усыпанным веснушками, как ночное небо звездами. Одно время Хинрик часто подшучивал над сестрой, что та не родная, подкидыш, приемная, что Ларус и Арна взяли ее лишь из жалости. А Энн переживала и, бывало, плакала в подушку, пока никто не видел. Но после того, как подобные слухи дошли до Ларуса, разговоры прекратились раз и навсегда.

2. Гость

— Вот это город! Даже не верится, Энн, что совсем скоро мы будем жить здесь, а не в нашем захолустье!

Яркие красочные домики, манящие витрины магазинов и местных кафешек, толпы людей, как и количество автомобилей, были в диковинку для двух девчонок, приехавших в столицу из деревни. Конечно, они бывали здесь и раньше, и даже не по одному разу, но одно дело — приехать в гости на пару дней или по делам, и совсем другое — самостоятельно жить в большом городе.

Хилдер и Энн, знакомые, казалось, с пеленок, были примерно одного возраста и даже внешне чем-то похожи, пожалуй, за исключением рыжего цвета волос. В этом году они окончили старшую школу и поступили в столичный университет.

— А мне будет не хватать дома. И братьев. И мамы. И лошадей, — перечисляла Энн, держа Хилдер за руку.

Подруги неспешно брели вдоль улицы Лаугавегур¹, наслаждаясь атмосферой яркого города, в предвкушении скорой свободы и независимости. В столицу они приехали ранним утром, чтобы оформить необходимые документы в университете, и уже успели присмотреть квартиру, которую планировали снимать вместе в ближайшие три года. Светлая, просторная, а главное — совсем рядом с их будущим местом учебы, правда, с немного более дорогой арендой, чем рассчитывали и могли себе позволить.

— Еще скажи, что и по Ларусу тоже будешь скучать! — возмутилась Хилдер. Она прекрасно знала, как отец Энн любил наказывать своих детей за любую оплошность, и, конечно, не разделяла его убеждений. Мало того, еще в школьные годы, замечая на Энн очередные следы от побоев, всячески старалась донести сей факт до учителей, а порой и до директора, что нередко становилось причиной ссор между подругами.

— Не знаю… — не на шутку задумалась Энн.

— Эта твоя дурацкая привычка искать хорошее даже там, где его нет однажды, сыграет с тобой злую шутку, — заворчала в ответ подруга.

— Представляешь, он вчера меня не наказал, — вспомнила минувший вечер Энн и, ухватившись крепче за руку Хилдер, решила поделиться своими мыслями. — Хотя, знаешь, было за что. Я вчера полдня провела на утесе, наблюдая за китами, а потом еще и про вечернюю молитву забыла. Но отец такое ляпнул, что до сих пор бегает и утешает маму.

На лице Энн промелькнула мимолетная улыбка: Ларус своей несдержанностью наказал себя сам. И, если бы не эти его слова, навряд ли сегодня девчонки вот так запросто гуляли бы по центру Рейкьявика.

Однако должного любопытства последняя фраза Энн у подруги не вызвала. Наоборот, она пролетела мимо ушей.

— Ты с ума сошла! — вспылила Хилдер. — Я когда-нибудь тебя сама поколочу! Зачем ты вечно сбегаешь на этот мыс?! Жуткое место!

— Никакое оно не жуткое. Ты не понимаешь...

— Не понимаю? — перебила ее подруга. — Ну как же, прекрасное место! Самое то, чтобы умереть там, как та сумасшедшая!

Мыс Скортирвона, или иначе «лишенный надежды», как прозвали его местные жители много лет назад, был еще одной причиной их разногласий. Хилдер отчаянно не понимала, как можно было любить то опасное, безлюдное и дикое место, и, что Энн находила в нем, раз за разом, несмотря на жестокие наказания Ларуса, сбегая туда.

— Она не была сумасшедшей, Хилдер! Отец всегда утверждал, что Джоанна была просто отчаявшейся.

— Когда человек бросается вниз, чтобы разбиться вдребезги из-за глупой любви, — безапелляционно заявила подруга, — он сумасшедший. О чем тут спорить? А Ларус защищает ее по одной простой причине, и ты, между прочим, прекрасно знаешь, по какой!

В их небольшой деревушке об этом знал каждый. Джоанна была родной сестрой Ларуса, и, конечно, тот никогда бы не признал в ней психически нездорового человека.

— Мама говорила, что там все сложно было и о любви речи не шло, — попыталась заступиться за родную тетку Энн.

— Всё, не начинай! Опять поругаемся, а мне не хочется портить такой день. —Остановившись на мгновение, Хилдер заглянула в песочного цвета глаза подруги. Она волновалась за нее, глупую и безрассудную. Боялась, что однажды Энн может сорваться и повторить судьбу той несчастной. — Но я все равно рада, что больше у тебя не получится туда сбегать.

Неумолимо приближалось время обеда, и девчонки, порядком проголодавшись, заскочили в первое попавшееся кафе.

— Хил, я переживаю, что отец не даст ни кроны больше оговоренной суммы, — ожидая свой заказ, призналась Энн. — Тогда нам придется отказаться от квартиры, понимаешь?

— Мой тоже вряд ли обрадуется, — согласилась Хилдер, — но никто не мешает нам найти работу. Можем в кафе пойти или, например, в супермаркет продавцами.

— Ага, по ночам будем товары выкладывать, а по утрам, словно зомби, на учебу ходить, — выпучив глаза и высунув набок язык, рассмеялась Энн.

— Скоро же выставка, — опомнилась Хилдер. Ее отец, Кристоф Йоханссон, как раз занимался организацией данного события. — Я попрошу папу взять нас туда. Будем присматривать за лошадьми и сможем неплохо заработать. На первое время хватит, а там видно будет.

— Неплохая идея, Хил! — обрадовалась Энн, но тут же сникла. — Отец Странника хочет продать, знаешь?

— Слышала, — печально вздохнула Хилдер. И хотя она не разделяла любви Энн к этому строптивому и необузданному жеребцу, о привязанности подруги к нему знала не понаслышке, а потому грустила вместе с ней.

3. Просьба

Юго-Западное побережье Исландии

— Ты считаешь это забавным? — сидя на деревянной перекладине забора и глядя на Энн огромными выпученными глазищами, удивлялась Хилдер. Только что подруга поделилась с ней событиями минувшего вечера.

— Ой, Хил, у тебя сейчас такие же глаза, как у того чужака. Не хватает томного голоса и жуткого «Таба». — Ухватившись руками за жердочку и качая ногами, Энн никак не могла перестать смеяться.

Этим утром подруги, как и договаривались накануне, встретились возле конюшен, чтобы обсудить план по спасению Странника. Хилдер обещала закинуть удочку отцу о работе на выставке, а Энн — по возможности, не злить своего. И если одна из них справилась со своей задачей, то вторая все еще переживала и ждала наказания от Ларуса, хотя и старалась не показывать Хил своего волнения. Вместо этого Энн во всех красках описывала Ангура: его нелепую и смешную одежду, корявое произношение отдельных слов и то, как загадочно тот шептал что-то на своем языке, глядя на Энн.

Если честно, минувшей ночью Энн почти не сомкнула глаз. Такие проступки, как тот, что совершила она, тайно подслушав чужой разговор, никогда не оставались незамеченными Ларусом, а потому Энн с дрожью в коленках прислушивалась к каждому шороху, ожидая увидеть за дверью разгневанного отца, но тот так и не пришел.

Не появился Ларус и утром за завтраком. На бесконечные вопросы детей, где папа, Арна мягко отвечала, что тот спозаранку уехал по делам.

— Таба, таба, таба, таба! — подыграла подруге Хилдер, еще сильнее выпучив глаза, и обе громко рассмеялись.

Заливистый смех, подхваченный неугомонным ветром, разносился по округе. Стоило оглянуться, как начинало казаться, что природа радовалась вместе с девушками: в кои-то веки на небе светило солнце, согревавшее своими лучами и заставлявшее играть яркими непривычными красками все вокруг, лошади в загоне радостно ржали, подставляя довольные морды навстречу ветру, а птицы щебетали, наслаждаясь моментом.

— Я тоже не прочь немного посмеяться, — язвительным голосом нарушил легкий настрой беседы Хинрик.

Подруги синхронно обернулись в сторону парня, который вальяжной походкой приближался к ним, сложив руки в карманы брюк. Энн тут же улыбнулась, совершенно забыв о вчерашней грубости брата, а Хилдер, слегка потупив взор, приветливо кивнула.

— Неужели? Разве ты умеешь? — шутя переспросила Энн, за что мгновенно получила легкий толчок в бок от подруги.

— Так о чем речь? — не обращая внимания на колкости сестры, Хинрик подошел ближе и запрыгнул на перекладину рядом с ней. Деревяшка мгновенно прогнулась под его немаленьким весом, заставляя Энн и Хилдер завизжать и оттого рассмеяться с новой силой.

— Ты еще слишком маленький, чтобы вникать во взрослые разговоры, — продолжала в шутку злить брата Энн.

Ноздри Хинрика тут же раздулись от возмущения, а грозный взгляд полоснул по девчонкам

— Таба, таба, таба, таба! — еле сдерживая смех, вновь пропищала, краснея, Хилдер: уж слишком серьезным и суровым казался парень — точь-в-точь как описывала Энн вчерашнего гостя.

— Осталось только закутать его в лохмотья, — от души хохотала Энн.

— Две глупые, пустоголовые обезьяны! — выплюнул Хинрик, спрыгнув с забора и всем своим видом демонстрируя отвращение.

Он быстро зашагал обратно, но вдруг оглянулся и, уставившись на сестру в упор, ответил на ее колкости своей грубостью, явно наслаждаясь победой:

— Энн, отец вернулся и ищет тебя. Похоже, ты опять оступилась, сестренка. Интересно, когда его ремень начнет свистеть в воздухе, ты тоже будешь хохотать, как умалишенная?

— Эй, Энни, не слушай его! — Заметив, как напряглась подруга, Хилдер схватила ее за руку, желая поддержать, затем спрыгнула с перекладины вслед за Хинриком и подбежала к нему, дергая за плечо и разворачивая в свою сторону. Ее щеки горели, а внутри все кипело. Детская влюбленность в мальчишку сейчас уступила место негодованию и разочарованию.

— Такой большой, сильный, отважный, — стараясь звучать уверенно, обратилась она к Хинрику. — Как ты можешь спокойно смотреть на то, как Ларус измывается над твоей сестрой, и мало того, что не останавливаешь его, так еще и наслаждаешься этим?! Ты чудовище, Хинрик! Самое настоящее!

Было видно, что слова давались Хилдер с трудом, но промолчать она не могла. Хинрик всегда был грубым и скупым на эмоции, но никогда раньше Хилдер не замечала в нем жестокости. Такой, как сейчас.

— Осмелевшая Хилдер — это что-то новенькое! — ухмыльнулся Хинрик, а затем вновь бросил беглый взгляд на сестру. — На твоем месте я бы поторопился.

Грубо оттолкнув от себя Хил, он как ни в чем не бывало продолжил свой путь. Энн с поникшим видом поспешила следом.

***

— Прогуляемся? — предложил Ларус, встретив Энн у крыльца.

Как ни странно, но в его голосе не было ни злости, ни агрессии. Скорее, он казался усталым и серьезным.

Не дожидаясь ответа дочери, Ларус спустился и неспешно зашагал в сторону заброшенной часовни. Само собой, Энн отправилась следом.

— Пап, я хотела извиниться за вчерашнее, — нагнав отца, решила первой нарушить молчание. В конце концов, она действительно поступила некрасиво. — Я не хотела подслушивать, честно, просто вы были так сосредоточены на своем, что я побоялась вас отвлекать.

4. Голос

Дезирия. Провинция Ваха.

Считаные минуты оставались до окончания торгов. Адам сидел в кабинете отца и отслеживал их по видеосвязи. Для отвода глаз Ангур на месте делал вид, что изо всех сил пытается перебить ставку некого Адама Вахи из Португалии, и забавно злился, когда в очередной раз оставался с носом. На удивление, жеребец Ларуса пользовался спросом. Несколько местных коневодов боролись до последнего, но предложить больше алмазного короля, конечно, были не в состоянии.

Адам Ваха — именно так на западе именовали эмира провинции Ваха, дабы не вызывать излишних вопросов у иностранных партнеров. Несколько филиалов основанной еще дедом алмазной корпорации были разбросаны по всему миру, но мало кто вживую видел Адама хотя бы в одном из них. Никогда бизнес не стоял для молодого человека на первом месте. Да и что это за бизнес такой? Алмазы... Чертов минерал, которым были нашпигованы его земли. Проклятые камни, которые пробуждали в людях самые низменные их черты: алчность, жадность, зависть. Алмазы — главная причина отсутствия мира и покоя на родине Адама. Разве мог он любить их? Разве мог поклоняться им? Нет. Как, в принципе, и полностью игнорировать их наличие...

Вздох облегчения. Всё. Торги завершились, и Странник по праву перешел во владения Адама. Глупый, недалекий Ларус так сильно противился отдать коня Ангуру, что даже не удосужился узнать, кто скрывался под именем португальца.

Широко улыбнувшись, Адам захлопнул крышку ноутбука и подошел к окну. Июнь. Месяц удушающей жары и смертельной засухи, тяжелый и невыносимый. Это здесь, на вилле Сабах аль Вахо, почти на самом побережье еще иногда морской бриз ласкал разгоряченную кожу и охлаждал ум, но стоило отъехать немного дальше, в глубь провинции, как раскаленное солнце пожирало своим адским жаром все живое.

Нет, везти коня в это пекло было губительной пыткой для животного, привыкшего к холодному, влажному климату. Да и спешки никакой не было: свадьба Саида была запланирована на сентябрь. Ближайшие несколько месяцев жеребец должен был провести в родной конюшне Ларуса Хаканссона, конечно, за увесистую плату со стороны Адама. Забрать Странника в Дезирию Адам планировал не раньше, чем за пару недель до праздника, хотя назвать пятую свадьбу Саида праздником, у него не поворачивался язык.

«Проклятый род! Проклятый Саид!» — крутилось в его голове. Зухра, покорная и невинная дочь шейха Назира Аль-Араиса, годившаяся Саиду в дочери, должна была стать пятой женой эмира. Пятой! И ни одной прежней не осталось на этом свете. Народ не врал: род Аль-Наджаж был проклят. Ни одной живой жены, ни одного сына за долгие почти двадцать лет. Зухра была последней надеждой эмира на наследника.

Адам не испытывал жалости к Саиду. Только не к нему! Бездарный правитель, загубивший и разоривший некогда великую и богатую страну, был недостоин сострадания и, по мнению Адама, требовал свержения. Вот только восстания были тому нипочём. Любой, кто хотя бы замышлял подобное, уже давно отправился к праотцам в преисподнюю.

Распахнув витражную дверь и впустив поток обжигающего воздуха в охлажденный кондиционерами кабинет, Адам спустился во двор по пологим ступенькам. Сегодня молодой человек стал на один маленький шаг ближе к цели.

Саида должен был тронуть его подарок. Должен был задеть за живое. Должен был подтолкнуть к правильному решению. А в том, что существует только одно верное решение, Адам не сомневался.

Алия.

Единственная дочь Саида.

Так распорядился Аллах, подарив Саиду только одного ребенка. Совершенно не похожая на отца, привезенная непонятно откуда, она еще в детстве была признана народом Дезирии как истинная Аль-Наджах и до сегодняшнего дня являлась единственной продолжательницей королевского рода. Даже если Зухра и смогла бы подарить правителю сына, до его становления на престол прошел бы не один десяток лет. Этого времени, Адам был уверен, ему бы хватило, чтобы вернуть Дезирии былую славу. Если бы не одно «но»: Саид не спешил отдавать Алию замуж.

Эмир до безумия любил свою дочь. Златовласая красавица с песочного цвета глазами и огромным сердцем была для него центром мироздания. Саид боготворил ее, и, если бы на то была его воля, Алия навсегда осталась бы нетронутым и прекрасным цветком в его жизни.

Долгие годы молодой человек добивался руки Алии. Да и для Саида более выгодного и благородного союза было грех желать. Еще отец Адама, покойный Аббас Аль-Ваха, передал часть самых богатых земель и несколько наиредчайших алмазов из семейной коллекции, чтобы закрепить договоренность: по достижении Алией восемнадцати лет она должна была перейти во владения Адама. Вот только отец Адама погиб, а сама Алия который месяц находила отговорки, чтобы отсрочить неизбежное.

— Отныне будешь моей, Алия! — глядя в бездонную черноту неба, прошептал Адам. — Бегать от своей судьбы осталось тебе недолго.

Подувший со стороны океана едва прохладный ветер только подтвердил намерения молодого человека, даруя ему глоток свежего воздуха и надежды.

Мобильный в руке ожил внезапно. Поглощенный мечтами об Алие, Адам не сразу сообразил взглянуть на номер звонившего. Отчего-то он был уверен, что это Ангур спешил поздравить его с победой. Конечно, если бы голова молодого эмира была свободна от пленительных чар Алии, он вспомнил бы о разнице во времени и о том, что покорный Ангур никогда бы не позволил себе нарушить его покой пустыми звонками в такой поздний час. Если бы... Но мысли Адама были далеко.

5. Завтра

Исландия. Рейкьявик

Далекий и пасмурный остров встретил Адама во всей своей ледяной красе. Хмурое, беспросветное небо, казалось, опустилось до самой земли и давило своей серостью и тяжестью, ухудшая и без того поганое настроение Адама.

— Что я здесь делаю?! — смахивая с лица морось дождя, проворчал он.

Покидать пределы своей страны он терпеть не мог с детства: слишком сильную привязанность к родным землям привил ему отец. Слишком большой страх в его душе поселила гибель деда и матери, разбившихся на частном самолете недалеко от берегов Дезирии. Тогда Адам был еще ребенком, но до сих пор, поднимаясь по трапу на борт самолета, он испытывал жгучее, непреодолимое желание шагнуть обратно на раскаленную землю.

Наверно, потому он не спешил следовать совету Ангура и сейчас. Переступать через себя и бросать дела ради голоса какой-то там девчонки виделось ему глупым и опрометчивым шагом. Правда, у судьбы, как и всегда, были свои планы на этот счет.

Уже тысячу раз пожалел Адам о своем решении. Инкогнито, без должного сопровождения и, черт побери, в обычной европейской одежде ступить на стылую землю Исландии было непростительной ошибкой. И сейчас, насквозь продрогший от промозглого ветра и непрекращающегося дождя, Адам понимал это, как никогда раньше. Он стоял возле здания аэропорта совершенно один и пытался разглядеть среди кучи хаотично припаркованных автомобилей машину Ангура. Только все зря. Проклиная его род до седьмого колена, Адам, как мог, кутался в тонкий тренч, совершенно не подходящий для подобной погоды, и недоумевал, как у проходящих мимо него людей хватало сил улыбаться и совершенно не обращать внимания на омерзительную сырость и холод. Он прикрыл глаза и невольно вспомнил разговор с Саидом, заставивший его передумать и прилететь на край света.

— Ясин, а ты что скажешь?

Черные глаза Саида — шальные, распутные, пустые, казалось, неотрывно следили за каждым вздохом Адама. Мужчины сидели в саду возле сирдаба — небольшого бассейна с проточной водой. Укрывшись от полуденного зноя в тени ветвистых деревьев, они совершенно праздно и бесцельно распивали крепкий кофе с ароматом кардамона и вели беседы на отвлеченные темы. В Наджах после бессонной и беспокойной ночи Адам приехал еще ранним утром, но найти для него время Саид удосужился только к обеду.

— Ты знаешь мое отношение к Джадиру, Саид, — уверенно ответил Адам. — Глупо полагать, что сын его стал более достойным, чем когда-либо был он сам.

— Джадир поплатился за все сполна. Кроме того, Ясин, разве дети должны отвечать за грехи отцов?

— Все в мире относительно, Саид. Если бы отец Маджида просто оступился, это одно… — Адам внимательно посмотрел на правителя. — Неужели ты все забыл?

Ныне покойный шейх Джадир Абу Маджид Бин Султан Аль-Карог когда-то давно плел интриги против рода Аль-Наджах и тайно мечтал занять престол. Он был уверен, что тот по праву принадлежал ему и лишь по чистой случайности ускользнул из его цепких рук. Тогда, двадцать лет назад, он рассчитал все, но его планам помешал безумно влюбленный и отчаявшийся Саид, который, наплевав на волю отца, в ту роковую ночь сбежал из дворца и покинул страну в поисках своей неверной жены. Джадир стер с лица земли всех, кто так или иначе принадлежал к роду Аль-Наджах, лишив страну правителя, а людей надежды. Однако, вернувшийся в Дезирию Саид спутал ему все карты.

Так и не добравшись до престола, Джадир был казнен, как и все те, кто был причастен к страшному преступлению. А его сына, двухлетнего Маджида, Саид оставил при дворце и воспитал, как своего, внушив ему непреодолимое отвращение к поступку отца. Так было заведено в этих местах.

— Никогда не забуду, Ясин. Такое ни забыть, ни простить нельзя. — Саид отодвинул чашку и устремил свой взгляд в сторону воды. — Я надеялся, что Маджид останется в Штатах после учебы, но он вернулся и готов служить мне верой и правдой. Пусть так, Ясин. Значит, на то воля Аллаха.

Адам посмотрел на Саида с неприкрытой и острой жалостью. Одно дело — держать подле себя ребенка, и другое — умного, расчетливого и мстительного молодого человека. Но спорить с Саидом он не стал: знал, что бесполезно.

Адам всегда с опаской и недоверием относился к Маджиду, и если Саид видел в глазах юноши преданность и благодарность, то Адам ждал с его стороны предательства. Вот только до сих пор не мог предугадать, когда и как Маджид решится на месть. А в том, что это произойдет, у молодого эмира провинции Ваха сомнений не возникало.

— И у тебя я прошу не много, — продолжил Саид. — Пусть с месяц Маджид побудет с тобой. Мне сейчас не до него, Ясин. Дел много, да и народ лютует. Не хочу я масла в огонь подливать. А ты, в конце концов, разберешься с бедуинами на востоке Блароха. Уверен, вдвоем будет проще.

Как не вовремя свалился этот Маджид на голову Адама! Выполнить волю Саида и забрать младшего Аль-Карога на свои земли он не мог. Не хотел! Чувствовал, что тем самым навлечет новые беды на свой народ. Но и не знал, как отказать эмиру.

— Алия, глядя на брата, тоже мечтает уехать учиться, — задумчиво произнес Саид, словно намекая, что у Адама не было выбора: откажись он принять у себя Маджида, и не видать ему свадьбы с Алией еще несколько долгих лет.

— Он ей не брат, Саид, и никогда не был! — не сдержался Адам, чуть не пролив горячий напиток.

6. Это он

— Всё? Уже? — Заметив, что Энн вышла из своей комнаты, Хилдер заёрзала на диване в нетерпении выведать подробности. — Что Адам Ваха сказал? Это его номер вообще? А голос? Какой он? Такой же шикарный, как и он сам? Энн! Ну, не молчи!

— Боже, Хил, успокойся! — Энни подошла к подруге чуть ближе и потянула за кончик ее большого пальца, вытаскивая тот изо рта. — Это не твоя привычка.

— Энн! — проворчала та. — Ты издеваешься? Рассказывай! А то я подумаю, что зря напрягла Хельгу. Ты же знаешь эту мелкую пиранью: сестренка мне еще не раз припомнит, как я рылась в ноутбуке отца. Давай, Энн! Я жажду деталей!

— Да нечего рассказывать. — Энн плюхнулась рядом с подругой на диван и, подогнув ноги под себя, развернулась в ее сторону. — Он не особо меня слушал. Сначала что-то говорил на своем языке, а когда до него дошло, что я не понимаю, перешел на английский, холодно отрезал, что в моих услугах не нуждается, и сбросил вызов.

— И все? — искренне недоумевала Хилдер. — Хотя неудивительно. Для такого мужчины, как Адам Ваха, мы с тобой — словно назойливые мухи. Представляешь, сколько красоток со всего мира так же названивает ему каждый день?!

— Хил, я не названивала! — возмутилась Энн. — У меня к нему было дело. И вообще...

— Вот, Энни, у тебя было дело, — перебила ее Хилдер. — Удивительный предлог попытаться обратить на себя внимание такого мужчины! А ты...

— Какого «такого», Хил? — от души рассмеялась Энн. — Ты же его видела лишь на фотографии, да и то неизвестно, какой она давности. Возможно, он в отцы тебе годится! Да и наверняка он давно женат и имеет кучу детей.

— Эх, Энн! А помечтать? — наигранно простонала Хилдер. — Ладно. Видимо, не судьба!

Подруги рассмеялись и попытались сменить тему разговора: обсудили планы на ближайшие выходные, выбрали, чем будут ужинать сегодня, и даже обсудили поведение Хинрика. Но в глубине души каждая из них переживала свое столкновение с Адамом Ваха. Хилдер все никак не могла выбросить из головы образ статного черноволосого мужчины с выразительными, даже зачаровывающими глазами и правильными, хоть и немного грубоватыми, чертами лица. А Энн прокручивала в голове его слова и сожалела, что не смогла достучаться до его сердца, чтобы облегчить участь Странника.

Правда, через пару дней головы девчонок были заняты уже совершенно другими мыслями.

Жизнь в городе имела свои преимущества. Постоянные прогулки, интересные места, новые знакомства и, главное, абсолютная свобода и самостоятельность озаряли дни новыми красками, а вечера — ярким общением.

— Энни, помнишь Олафа? — расплываясь в улыбке, спросила Хилдер. В одной руке она держала бумажный стаканчик с кофе, а другой приобнимала за плечо высокого, слегка кучерявого парнишку.

Субботний вечер девушки решили провести в небольшой кофейне в паре кварталов от дома. Удобно устроившись у самого окна, Хил много болтала, вспоминая смешные и нелепые истории из школьной жизни. Энн же, порядком подустав, ласково смотрела на подругу, потягивая ароматный напиток и изредка кивая. Когда кофе в их стаканчиках закончился в очередной раз, Хилдер унеслась за добавкой, а вернулась в компании незнакомца.

— Ну же, Энн, вы с Олафом еще сидели вместе на математике! — не унималась Хил и, бросив на парня оценивающий взгляд, добавила: — А ты похорошел с тех пор.

Олаф расплылся в широченной улыбке и протянул Энн руку для приветствия:

— Нам было лет семь, Энн. Не переживай, Хилдер я тоже не сразу узнал.

И тут Энн вспомнила своего соседа по парте, который проучился в их с Хилдер школе от силы пару лет, а потом исчез.

— Привет, Олаф! — улыбнулась она и, указав на свободное место рядом, предложила молодому человеку присоединиться к ним.

— Вот это встреча! — устроившись поближе к парню, проворковала Хилдер.

— Ты вроде переехал тогда, верно? — спросила Энн скорее из вежливости. Усталость давала о себе знать и не располагала к общению с другом детства, если вообще можно было считать Олафа таковым.

— Да, дед выкупил ферму недалеко от Хусавика, и мы перебрались туда. Энн, не поверишь, я буквально несколько дней назад вспоминал о тебе! Отец пытался выкупить вашего строптивого жеребца, но не потянул. Ты была на выставке?

— Нет. — Настроение, и без того не самое веселое от упоминания о Страннике, опустилось до нулевой отметки.

— Я так и понял, — ничего не замечая вокруг себя, громко отозвался Олаф. — Зато я Хинрика видел. Вот уж кого не узнать! Я же его совсем маленьким помнил. Вот кто точно изменился!

— Так и ты немного подрос, — с иронией в голосе подметила Энн, но парень совершенно не уловил шутки.

— Знаете, я в своей школе был в сборной по гандболу. У меня неплохо получалось играть. Вот сейчас и в университете планирую попасть в команду. А ты, Хил, чем увлекаешься?

Откровенно утомившись от компании Олафа, Энн пыталась уловить взгляд Хил, но та упорно смотрела на парня, слушая его с открытым ртом.

— Я вас оставлю на минутку, — произнесла она, и оба машинально кивнули, ясно давая понять, чтобы их не отвлекали по разной ерунде.

Энн протиснулась между ребятами и поспешила к выходу. Похоже, этим вечером ей предстояло идти домой одной, а, возможно, и ночевать тоже.

7. Копия

Нет, судьба точно играла с Адамом. Издевалась над ним. Испытывала на прочность.

Сначала — холод и сырость, к которым молодой эмир, привыкший с обжигающей жаре и засухе, просто не был готов. Потом — этот конь, слишком норовистый и дикий, который по чистой случайности и исключительно благодаря расторопности Ларуса едва не покалечил его. Пусть необычайно красивый, пусть копия Смерча, но Адам никогда не испытывал огромной любви к лошадям, да и опыта общения с ними у него было не так уж и много. Привыкать к жеребцу, находить с ним общий язык, разыгрывать из себя заправского коневода не входило в его планы. Купить, вывезти, подарить — это максимум, на который Адам рассчитывал. Но Аллах выбрал для него более извилистый путь.

Адам осознал это, когда ночью поднялся в отведенную для него спальню. Комната размером с кладовую, с жесткой узкой кроватью и удобствами на этаже срывала последние засовы с его готового испариться терпения. Он мысленно проклинал Ангура за то, что сумел разжечь в его сердце безумное любопытство, ругал себя, что остался в этом доме, вместо того чтобы сейчас отдыхать в гостиничном номере. А еще, так и не сомкнув глаз в чужой постели, беспрестанно торопил время.

— Оторву тебе голову, Ангур! — прошипел он ранним утром, стоя у окна. Оставить Саида, Алию и свой народ ради вот этого вот всего казалось ему сейчас великой глупостью.

Стук в дверь и мелодичный голос хозяйки дома, зовущий к столу, отвлекли от размышлений.

— Спасибо! — отозвался Адам и, глубоко вздохнув, отправился вниз.

Он отдавал себе отчет в том, что находился в Европе с присущими ей свободами и традициями, и изменять что-либо не пытался. Под видом обычного европейца он молча терпел присутствие за столом детей и жены Ларуса. Он закрывал глаза на Ее бесцеремонное и неуважительное, как ему казалось, отношение к гостю и даже старался с аппетитом съедать все, что попадало в его тарелку.

Однако, когда завтрак закончился, Адам поспешил вернуться в свою комнату, сославшись на внезапную головную боль. Еще одной экскурсии по ферме в компании Ларуса он просто не выдержал бы.

Самая обычная машина такси подъехала к дому Хаканссона ближе к обеду. Адам в это время как раз стоял у окна, скрестив руки на груди. Он ждал. И если ночь в этом доме казалась ему несказанно долгой, то секунды до встречи тянулись и вовсе бесконечно.

Адам готов был увидеть все что угодно. Он был уверен, что удивит его дочь Ларуса позже: своими словами, поступками, голосом, в конце концов. Но стоило только ветру выбить золотистую прядь волос из-под капюшона одной из приехавших девушек, как необъяснимое волнение поглотило его целиком.

Как завороженный смотрел Адам на невысокую хрупкую девчонку в бесформенной толстовке и джинсах и упорно не верил своим глазам: там, внизу, в каких-то метрах тридцати от него стояла Алия. Его невеста. Его любовь. Его мечта.

— Алия… — глухо прошептал Адам, забыв обо всем.

— Алия, — сказал он чуть громче, мотая головой, чтобы сбить морок бессонной ночи. С неистовой силой продолжал он вглядываться в знакомые черты в попытках отыскать отличия.

— Алия! — грозно прорычал, так и не найдя таковых.

Казалось, дочь Ларуса услышала его звериный рык и отважилась взглянуть на него.

И вот тут Адам понял, что девушка в безликом капюшоне — лишь копия Алии! Ее взгляд был совершенно другим: дерзким, уверенным, свободным. Она заметила его, стоявшего у окна, и отвернулась, но не от смущения или неловкости, как это делала его невеста, случайно, ненароком соприкоснувшись с ним взглядом, а от пренебрежения и абсолютного безразличия.

— Таба! — процедил Адам сквозь плотно стиснутые зубы.

В голове совершенно не укладывалось, как такое могло произойти. Кто эта девушка и почему она, как две капли воды, была похожа на дочь Саида?

Дрожь, сковавшая тело, не давала ему пошевелиться. Как обезумевший, он продолжал прожигать девчонку взглядом, совершенно позабыв о нормах морали. Сейчас, в это самое мгновение, ему хотелось только одного: узнать правду! А еще — подойти ближе, чтобы, возможно, при детальном рассмотрении найти-таки весомые отличия и убедиться в очередной своей ошибке.

Вот только Энн не спешила идти в дом. Задорно смеясь, она обнимала младшего брата и с любовью смотрела на среднего. Ее лицо светилось радостью, а каждое движение было наполнено искренней нежностью. Они громко что-то обсуждали, и все дружно хохотали на весь двор, а Адам впервые пожалел, что не знает исландского.

Когда вся семья двинулась в сторону дома, эмир поспешил вниз. Даже секундное промедление представлялось ему сейчас непозволительной роскошью.

Он старался держаться уверенно: семья Хаканссона явно ничего не подозревала, а Адам прежде сам хотел во всем разобраться.

Возле входной двери вновь послышались обрывки непонятных фраз. Предчувствие скорой встречи выворачивало наизнанку.

Еще шаг, пара ступеней, и глаза Адама столкнулись с песчаным омутом очей девушки.

Копия Алии смотрела на него в упор — смело, отважно, безрассудно, совершенно не понимая, какое влияние сейчас оказывала на Адама, как своим взглядом переворачивала вверх тормашками его личную вселенную.

Среди толчеи и постоянных разговоров, кучи обуви и навешанной горой одежды, ароматов жаркого и потоков прохладного воздуха с улицы Адам видел только ее. Правда, он и сам пока не понимал, кого именно...

8. Вулкан

— Идиотка! Какая же ты идиотка, Энн! Что ты ляпнула этому богачу, чтобы он так резко решил уехать?! И ладно бы просто уехать. — Сложив ладони на затылке, Хинрик ходил кругами вокруг растерянной сестры.

— Хинрик! — предупреждающе рявкнул Ларус. — Выбирай слова. Все-таки с сестрой говоришь.

Все, за исключением Оскара, которого Кристоф забрал к себе до вечера, собрались в гостиной. Минут десять назад Адам, разгоряченный и злой, сел в такси и покинул пределы деревни, толком не объяснив мотивов своего решения.

— А кто она, пап?! Кто?! Растяпа, пустоголовая курица, эгоистка! — Хинрик резко остановился возле Энн и дернул Ее за плечо. — Что сложного было в конной прогулке?! Села на лошадь — и вперед! Неужели опять свой дерзкий язык не смогла приструнить?

— Хинрик! — грозно крикнул Ларус. — Ты забываешься, сын!

— Да пошло всё к черту! Надоело!

Юноша выбежал в прихожую, схватил дождевик и, громко хлопнув дверью, ушел. Ему нужно было остыть. Энн понимала это, как и то, что сейчас говорить с братом было бесполезно.

— Энни, что произошло? — ласково спросила Арна, пока Ларус, взбешенный поведением сына, смотрел в окно на его удаляющуюся в сторону конюшен фигуру.

— Этот Адам просто чокнутый, мам! Я была со Странником, как обычно пела ему и готовила к выходу, как заявился этот...— Энн молча открывала рот, пытаясь подобрать подходящее определение для Адама, но никак не могла. — Разозлился на меня за пение, начал упрекать, что неправильно обращаюсь с животным, а потом просто ушел.

В уголках ее глаз заблестели слезы. Энни было обидно, что Адам так импульсивно повел себя с ней, а еще очень стыдно перед братом. Хотела она того или нет, но Хинрик только что лишился своего единственного друга, и, как ни крути, виновата в этом была она.

— Ничего страшного не случилось, Энни, — отозвался Ларус. Его внимание все так же было обращено за пределы дома. — Месяцем раньше или месяцем позже — какая разница, когда Странник покинет нас. Да и в лице Адама мы не потеряли друга, поскольку таковым он нам стать не успел.

— Но Хинрик… — попыталась возразить Энн. Ее сердце разрывалось на части, представляя, как больно сейчас было брату.

— Хинрику пора взрослеть, дочка! — оборвал ее отец. — Завтра утром возвращаешься в город. Ни к чему лишние рыдания и прощания. Поняла?

— Одна? — сдерживая слезы, спросила Энн. — Хилдер обещала родителям задержаться на пару недель. Я думала тоже...

— Значит, одна! — рявкнул Ларус и, хлопнув тяжелой ладонью по подоконнику, развернулся к дочери. — Я как чувствовал, что не стоило тебе приезжать. Как чувствовал...

Уже на следующее утро, наспех попрощавшись, Энн благополучно отправили в город.

Так и не успев вдоволь наиграться с Оскаром, нагуляться с Петером и как следует попросить прощения у Хинрика, она ехала по серой пустынной дороге навстречу одиночеству. Позади оставался дом, лучшая подруга и Странник, к которому ей так и не хватило смелости зайти перед отъездом.

В горле щипало, дорога сквозь пелену слез казалась размытым пятном. Энн не имела понятия, что делать дальше. В большом городе, в хорошей квартире ей предстояло жить совершенно одной.

Чуть позже, когда поездка осталась позади, Энни сидела возле окна в гостиной и бессмысленно смотрела на изредка проходящих мимо дома прохожих. Мысленно она постоянно спрашивала себя, что именно сделала не так, порывалась понять мотивы отца, сославшего ее сюда, подбирала слова для Хинрика, чтобы тот когда-нибудь смог простить ее. Но чем больше она прокручивала в голове события минувшего дня, тем отчетливее осознавала, что ни в чем и ни перед кем не была виновата.

В порыве праведного гнева она схватила телефон и, не оставляя себе ни секунды на раздумья, набрала номер Адама, к счастью, сохранившийся в памяти телефона.

Гудок... Второй... Третий... Сейчас она готова была высказать этому сумасбродному красавчику все, что накопилось на душе. Ей не терпелось донести до него всю глупость и опрометчивость его недавнего решения. Но Адам либо не слышал звонка, либо откровенно игнорировал Энн.

Отбросив телефон в сторону, чуть не рыча от отчаяния, она спрыгнула с подоконника и, устроившись поудобнее на диване, включила телевизор.

Бесцельно переключая каналы, Энн пыталась найти что-то интересное, но необъяснимое волнение никак не позволяло сосредоточиться. Плюнув, она остановилась на местном телеканале, где пожилой мужчина монотонно, со скучающим, но важным видом зачитывал новости.

— И в завершение выпуска новостей спешу напомнить о главном событии сегодняшнего дня, — чуть бодрее произнес голос из телевизора, привлекая внимание Энн к экрану. — Вулкан Фаградальсфьядль вновь проснулся. Никакой опасности для нашей с вами повседневной жизни его пробуждение не несет.

Так и не успев заинтересоваться речью ведущего, Энн вновь вернулась к окну, где на подоконнике одиноко лежал ее смартфон. Убедившись, что Адам не пытался перезвонить, она крепко сжала телефон в ладони, ощущая, как все внутри нее начинает закипать с новой силой.

— Вот неотесанный баран! — прошептала сама себе под нос. — Невоспитанный мужлан с характером осла!

И пока Энн от души шипела на Адама, ведущий с экрана телевизора продолжал вещать о важных событиях в стране.

9. Прогулка

Жизнь вдали от города имела свои неоспоримые плюсы: ранний подъем был для Энн само собой разумеющейся традицией. И хотя здесь, в городе, в этом не было ни малейшей необходимости, глаза сами открывались, стоило стрелке на часах добежать до начала шестого.

Утро вторника не стало исключением. К восьми часам Энни успела переделать уйму дел: принять душ, позавтракать и, пританцовывая под заводные ритмы местной поп-группы, немного прибраться в квартире. Именно за этим делом и застал ее ранний гость.

Олаф стоял на пороге и переминался с ноги на ногу.

— Привет, — немного робко произнес он, — извини, что так рано.

— Привет, — улыбнулась Энн, недоверчиво осматривая парня с головы до ног. Высокий, на первый взгляд, симпатичный с глазами изумрудного цвета и мягкими локонами слегка вьющихся светлых волос он переминался с ноги на ногу, явно чувствуя себя неуверенно. — Ты к Хил?

— Не совсем, — вымолвил Олаф. — Я к тебе. Ларус Хаканссон сказал, что я могу обратиться за помощью.

Пригласив парня войти, Энн старалась не выказывать своего удивления. И хотя Олаф не вызывал огромной симпатии, даже наоборот, после рассказа Хил он казался Энн неприятным, все же ослушаться отца она не посмела.

— Ты завтракал? Кофе? — пригласив парня на кухню, спросила она и потянулась за кофейными чашками.

Скинув обувь, Олаф осмотрел квартиру беглым взглядом и, помотав головой, оперся спиной о стену рядом с Энн.

— Ты одна здесь живешь?

— Нет, с Хилдер. Она пока у родителей. Так что привело тебя ко мне?

— Тут такое дело… — Олаф замялся. — Отцу на содержание отдают вашего жеребца… ну, того самого, которого он хотел выкупить у твоего.

От удивления чашки чуть не выскользнули из рук Энн.

— Странника?! Как так?! Зачем?!

— Я не знаю подробностей, но до сентября конь будет у нас. — Оттолкнувшись от стены, Олаф подошел ближе и перехватил чашки в свои руки.

— Адам же хотел увезти Странника в Португалию.

— Может, и хотел, только кто сейчас коня куда повезет? Все перелеты отменили, — Олаф поставил чашки на стол. — Можно мне с молоком?

— Хорошо, — кивнула Энн, следя за закипающим напитком в турке. — А зачем ты меня искал?

— Короче, отец наслышан о сложном характере вашего коня и, конечно, сразу после разговора с португальцем набрал твоего. Сначала Ларус, как я понял, хотел вместе с жеребцом Хинрика отправить на первое время, но тот, как обычно, встал в позу. Характер у твоего братца тот еще!

— Ты хочешь, чтобы я поехала вместо него? В Хусавик?— Энн мгновенно обернулась, напрочь забыв о кофе и пропустив мимо ушей замечание Олафа касательно Хинрика.

— Чего я хочу? — игриво улыбнулся тот, но заметив встревоженное выражение лица Энн, совершенно не разделяющей его шуток, тут же принял серьезный вид. — Нет, Энн. В Хусавик на помощь отцу поеду я, а ты меня проконсультируешь. Хотя, если захочешь поехать со мной, я возражать не стану.

Какой бы сильной ни была привязанность Энн к коню, ехать в чужой дом на другой край страны, да еще и в компании Олафа, ей совершенно не хотелось.

— Конечно, я тебе все расскажу, — возвращая внимание к плите, пробормотала она.

— Странный этот португалец, если честно. — Судя по голосу Олафа, который стал раздаваться все ближе, парень подошел к Энн почти вплотную, отчего у той вновь дрогнули руки. — Какое-то бессмысленное телодвижение — забрать коня из родной конюшни и перевезти на время в другую, да еще и так далеко.

Ощутив сзади на шее чужое дыхание, Энн резко развернулась с горячей туркой в руках. Она оказалась права: Олаф слишком близко подошел к ней. От неожиданности он чуток отскочил, но, судя по взгляду, намека не понял.

— Он просто хотел забрать коня у отца, но не подумал, что мы здесь все друг друга знаем, — попыталась объяснить Энн, но отчетливо видела, что Олаф ее не слушал. — Мне кажется, Адам Ваха...

— Ты очень красивая, — перебил ее Олаф и снова сделал шаг навстречу.

Энни тут же вспомнила рассказ Хилдер о том, как Олаф жаждал женского внимания и весьма напористо его добивался. От мысли, что в квартире в эту секунду она совершенно одна, подобное рвение парня не на шутку пугало Энн.

— Олаф, а пошли прогуляемся, — как можно скорее вернув турку с горячим кофе на плиту, предложила Энн. При этом она натянула на лицо свою самую нежную и невинную улыбку. — Я вспомнила, что не купила молока, да и сахар закончился. Пока ходим, расскажу тебе все, что знаю про Странника, а потом кофе попьем. Что скажешь?

Сердце в груди Энн билось с неистовой силой, грозясь вот-вот выскочить наружу, но она стойко делала вид, что ничего не происходит. И Олаф поверил, представляя, каким «вкусным» окажется кофе после.

Спустя несколько минут ребята шли вдоль все еще сонного города в сторону супермаркета. Олаф то и дело старался затронуть спутницу, то словно случайно соприкасаясь с ней ладонями, то ударяясь легонько своим плечом о ее. Энн же пыталась по максимуму рассказать Олафу о коне, на ходу придумывая предлог, как сбежать от надоедливого парня на обратном пути. Идея пришла спонтанно, стоило ей заметить городское озеро вдалеке.

10. Грязная

Португалия. Лиссабон

— Нашли? — словно удар грома, раздался в тишине голос Адама.

Стоя возле панорамного окна, открывающего восхитительный вид на вечерний Лиссабон, с его уникальным колоритом и неповторимым духом, Адам смотрел в пустоту, нервно сжимая в руке телефон.

— Нет, Ясин, — покорно ответил Ангур, только что зашедший в покои эмира, и уверенно добавил: — Найдем.

Уже несколько дней мужчины не могли вернуться в родные места. Лиссабон должен был стать для них обычным пересадочным пунктом, но известие, полученное от Ларуса Хаканссона, заставило их задержаться.

— Пока можно выставить неустойку Хаканссону, — заикнулся Ангур, но стоило ему взглянуть на разъяренного друга, как он тут же осекся:

— Уверен, за те деньги, что он должен будет возместить нам, он быстро отыщет своего ублюдка.

Адам вздохнул: слишком много проблем и переживаний тащил за собой этот чертов жеребец. Но отступиться не мог: сейчас это стало для него делом принципа.

— Ищи, Ангур, ищи! Не может подросток с конем просто затеряться. А как найдешь, немедленно перевози жеребца в Дезирию. Хватит!

— Сделаю, Ясин.

Адам даже не мог предположить насколько сильной и безрассудной была привязанность детей Ларуса к этому коню. Пойти против решения отца, украсть коня и убежать из дома — поступки старшего сына Хаканссона никак не укладывались у него в голове.

— Глупый мальчишка! — прошипел он сквозь зубы. Его голос был тихим, едким, едва слышным самому себе, что уж было говорить об Ангуре. — Я преподам тебе урок, как брать чужое. Научу тебя, щенок, чтить волю отца.

— Ангур, — уже намного громче пробасил Адам. — Выставляй неустойку и предупреди Хаканссона: если я первым найду его сына, не пожалею.

Ангур промолчал, но, столкнувшись с остервенелым взглядом Адама в отражении огромного окна, кивнул и удалился. Он знал, как никто другой, что в таком состоянии Ясина лучше не трогать: целее будешь.

Дни тянулись медленно и однообразно, но никаких новостей о Хинрике не было: парень вместе с животным как сквозь землю провалился. Несколько раз раздосадованный Ларус Хаканссон, отчаявшийся найти сына и пропавшего коня, предлагал взамен утерянного, нескольких куда более покорных и маститых жеребцов. Но разве мог он понять мотивы Адама: для Саида имел значение только Смерч, и только Странник был его точной копией.

— Ясин, дорогой, когда думаешь вернуться? — Вкрадчивый голос Абдуллы ненадолго отвлек эмира от переживаний. Этот пожилой, но, как и прежде, крепкий мужчина помнил Адама еще совсем ребенком. Лучший друг отца, преданный воин и советник, он и сейчас верой и правдой служил на благо провинции и всему роду Аль‐Ваха.

— Абдулла, рад слышать тебя! — искренне ответил на входящий звонок Адам. — Никак, соскучился?

— И это тоже, мой мальчик. И это тоже, — явно улыбнувшись, пропел старик. — Не нравится мне, Адам, что вокруг творится. Приезжай!

— В чем дело, Абдулла? — напрягся молодой эмир.

— Никак понять не могу, но чует мое сердце: беде быть!

— Абдулла, не томи! Что тебя беспокоит?

— Много чего, Ясин, — вздохнул старик. — Саид лютует: странные вещи творит, поступки опрометчивые совершает, а народ и так на грани, ты и сам знаешь.

— Конкретнее, Абдулла! — не сдержался Адам.

— Община казухов в Бларохе опять взбунтовалась: творят что попало, никакой управы на них нет. Осмелели, словно за спинами у них ни караван полудохлых верблюдов, а целая армия, Адам! Полагаю, что не сами по себе они решили голос подать. Никогда еще смелости им не хватало так решительно выступать против власти. Уверен, стоит за всеми бедами нашей страны кто-то. И этот кто-то мечтает о свержении Саида, — начал было рассказывать Абдулла, но вдруг замолчал, а спустя время добавил: — Но не это меня сейчас пугает, сынок, не это!

— Говори, Абдулла...

— Помнишь ли ты Ясмину, Адам?

— Твою сестру? Помню, конечно, как ты мог подумать иное!

Еще бы Адам смог ее позабыть: эта женщина долгие годы заменяла ему и его братьям погибшую мать. Правда, лет восемь назад она перебралась в Наджах, во дворец Саида, где по воле правителя была приставлена к юной Алие.

— Неладное творится в гареме, Адам. Пару дней назад Ясмина вернулась, сказала, что Саид всех разогнал с женской половины. Что там происходит, одному Аллаху известно.

— Что значит «разогнал»? А Алия?

Молчание, повисшее в ответ, резало слух больнее любых слов.

— Не знаю, Адам, ничего не знаю. Возвращайся скорее. Чует мое больное сердце, что ждут нас всех большие перемены.

Адам долго не мог найти себе места после разговора с Абдуллой. Неизвестность — это то, что порой разрушительнее любой правды. Фантазия то и дело подкидывала в сознание неутешительные сценарии развития событий, отчего сердце Адама сжималось в тугих тисках.

Возвращение на родину было делом решенным, и даже так и не найденный конь не смог перевесить на чаше весов проблем, ожидавших Адама дома.

11. Как две капли

Дезирия

— Посмотри на меня, Ясин! Посмотри! — Адам ощутил на плечах тяжелые руки и услышал голос Абдуллы. Сколько он сидел уже возле дворца с закрытыми глазами, сказать было сложно.

Предательство. Подлое, низкое, постыдное. Он никак не мог понять, за что Алия так поступила с ним, почему воткнула нож в спину.

За то, что любил ее? Готов был ради нее на все? За то, что с раннего детства вставал на ее защиту? За то, что ждал ее долгие годы? Или за то, что с уважением и трепетом относился к ее решениям?

Алия плюнула ему в душу. Опозорила. Растоптала.

— На все воля Аллаха, Ясин, – тихо продолжил старик, так и не дождавшись ответа от Адама. Ему было больно смотреть на страдания Адама, больно видеть его таким. — Поехали домой, мой мальчик. Поехали. Все обсудим, и, поверь, твоей душе станет легче.

Абдулла знал чуть больше: он умел слушать и слышать людей вокруг, он уже давно не жил эмоциями и любую информацию подвергал проверке. То, что Адаму во дворце рассказал Саид, он с легкостью предвидел: Ясмина в красках описала ему побег Алии. Но старик понимал: молодой эмир должен был узнать правду из уст Саида.

— Не руби сплеча, Ясин. Ты же знаешь: ни одна ночь не длится вечно, и над твоей головой вновь взойдет солнце. Поехали домой: Ясмина распорядилась приготовить херис¹ к твоему возвращению.

Лишь из уважения к Абдулле Адам поднялся с земли и потерянно побрел за стариком.

Всю дорогу до дома Абдулла ждал, когда Адам заговорит, но тот упорно молчал, медленно отравляя себя осознанием произошедшего.

Только когда мужчины подошли к саду возле белоснежной резиденции Аль-Вахи, аккуратно уместившейся на берегу, Абдулла, прикоснувшись невзначай к руке Адама, осмелился привлечь его внимание к себе.

— Ответь мне, Ясин, — приглушенно проговорил он, — к чему ты стремился все последние годы?

— Ты же знаешь, Абдулла, — усталым, обреченным голосом отозвался Адам.

— Смотрю на тебя сейчас и думаю, что не знаю.

— Разве?

Мужчины остановились в тени раскидистых ветвей старого дерева. Удивительно, как среди разгоряченных песков безжизненной пустыни затесался этот зеленый, дарующий надежду и такую необходимую прохладу оазис.

— Ты хотел лучшей доли своему народу, жаждал, чтобы земли наши перестали умываться людской кровью. Ты мечтал, чтобы Дезирия стала прежней: достойной, безопасной, процветающей. Что изменилось, Ясин?

— Ровным счетом ничего, — уверенно отрезал Адам. — Кто я, и зачем Всевышний послал меня на эту землю, я никогда не забывал, тебе ли не знать, Абдулла?

— Тогда скажи мне, Ясин, — не унимался старик. — Разве предательство Алии и Маджида в силах свернуть тебя с выбранного пути?

— Нет, Абдулла. Мне просто придется идти к своей цели в обход.

— Не спеши с выводами. — Губы Абдуллы дрогнули в еле заметной улыбке. — Ясин, за пеленой гнева ты не видишь очевидного.

— Просвети меня, будь добр.

— Саид стал глух к голосу разума, — вздохнул Абдулла. — Он слаб. Он потерян. Одинок. Ты потерял невесту, он — смысл своей жизни. Он стал уязвим, Ясин, как никогда прежде.

— Погоди, Абдулла. — Адам еще не смотрел на случившееся с другой стороны, но слова Абдуллы заставили это сделать. — Не хочешь ли ты сказать, что побег Алии и восстания казухов — звенья одной цепи?

— Да, Ясин, я уверен в этом, и даже с большой долей вероятности могу сказать тебе, кто за всем этим стоит и чего добивается.

— Но...— попытался возразить Адам, да старик его опередил, вновь подталкивая к верным мыслям.

— Скажи мне, мой мальчик, что знаешь ты об отце будущей жены Саида — Зухре?

— Толком ничего, если не считать, что я несколько раз пересекался с ним во дворце.

— Да, Назир Аль-Араис не часто бывает в наших краях. А знаешь ли ты, Ясин, кем приходится он Маджиду?

— Никем, я полагаю.

— Ответы, Ясин, всегда лежат на поверхности, — вновь улыбнувшись Адаму, заметил старик. — Запомни это и внимательно послушай, что я сейчас тебе расскажу: мало кто помнит, как были переплетены судьбы Назира и отца Маджида Джадира, а ведь они всегда были связаны пусть далеким, пусть нечистым, но родством. Назир и Джадир, по сути своей, были двоюродными братьями, хоть и никогда судьба не сводила их вместе. Но самое интересное в другом, Ясин.

Абдулла хитро посмотрел на Адама и, убедившись, что рассказ заинтересовал его, продолжил:

— Ты когда-нибудь задумывался, мой мальчик, отчего Саид принял Маджида, как родного? Отчего, сохранив тому жизнь, он оставил его при дворце, хотя вполне мог отправить мальчишку на воспитание Назиру — его единственному живому родственнику?

— Это обычай, не более, — ответил Адам, все больше убеждаясь в своей недальновидности.

— Нет, Ясин. Ты ошибаешься. Наши законы не настолько суровы, чтобы заставлять кого-либо насильно полюбить человека, тем более сына врага своего. А ведь Саид подарил мальчишке отцовскую заботу и любовь. Зачем?

12. Без выбора

Исландия

— Милая моя, просыпайся. — Ласковый голос Арны сквозь обрывки снов прорывался к сознанию Энн. — Девочка моя, попытайся встать.

Открыв глаза, девушка смогла различить встревоженное лицо матери, постаревшее за эти дни на добрый десяток лет. Солнечные блики игриво переплетались в ее длинных густых волосах, подсвечивая их и придавая образу Арны налет некой божественности.

— Как ты, Энни? — спросила она, с тревогой осматривая дочь. — Давай, я помогу тебе встать.

— Я сама, — искусанными в кровь губами прошептала Энн и попыталась приподняться на локтях, но каждое движение отдавалось жгучей болью во всем теле. — Папа вернулся?

— Нет, Энни, нет, — еле сдерживая слезы, поспешила успокоить дочь Арна. — После того, что натворил? Боюсь, раскаяние за свой поступок еще долго не позволит ему вернуться. Господи, Энни, за что нам все это?!

— Мамочка! — С неимоверным усилием все же приняв сидячее положение, Энни крепко обняла мать. — Я сама во всем виновата. Не стоило мне приезжать, не стоило заводить с отцом этот разговор. Да и с лестницы я сама упала, мам. Не вини его: я просто оступилась.

Арна ничего не ответила, лишь сильнее прижала дочь к груди: в таком состоянии свою девочку ей еще ни разу не приходилось видеть.

— Дай я посмотрю, — уже не стесняясь своих слез, произнесла она, слегка отодвигая край ночной сорочки с плеча девушки: алые разводы вперемешку с синеющими гематомами вдоль спины дочери разрывали ее сердце на части. — Я принесла мазь, сейчас все обработаю.

Энн кивнула: без посторонней помощи справиться ей было не под силу.

Ларус сорвался накануне того дня, когда Арна вместе с Оскаром и Петером уехала в город за покупками. Энн к тому времени уже почти неделю жила в родительском доме, вернувшись сразу, как стало известно об исчезновении Хинрика. Разве могла она подумать, что даже в этом отец будет винить ее?

Несколько дней Энн просто была рядом, на подхвате, помогала по хозяйству. Ларусу и Арне было не до того: на след Хинрика выйти никак не удавалось, а размер неустойки, озвученный представителем Адама, рос с каждым часом словно на дрожжах.
В тот день, оставшись с отцом наедине, Энн набралась смелости рассказать ему об афере алмазного короля, но стоило той лишь заикнуться о знакомстве последнего с Ангуром из Дезирии, как Ларус взорвался: схватил первое, что попалось под руку, и замахнулся на дочь. Ни с какой лестницы Энни, конечно, не падала, но причинять еще большую боль Арне своими признаниями не хотела.

— Уже не так больно, мам, — Энн пыталась успокоить мать, ощущая, как дрожат ее руки, прикасающиеся к следам дикого гнева Ларуса. — Правда, все хорошо.

Но, чем больше Энн пыталась казаться сильной, тем сильнее сжималось материнское сердце: таким агрессивным и жестоким своего мужа Арна еще не знала.

— Непокорная, непослушная, своевольная, — причитала она, аккуратно распределяя лекарство по коже. — Энни, я же тебя предупреждала, что он не в себе. Не стоило подливать масла в огонь. После того как Адам Ваха выставил неустойку, Ларус словно сорвался с цепи. А ты...

— А я оказалась не в том месте не в то время. Почему он во всем винит меня, мам? Нашел бы Хинрика и срывался на нем.

— Мне иногда кажется: будет лучше, если Ларус его никогда не найдет. Если он с тобой сотворил подобное, то что он сделает с ним?!

— Отцу нужна помощь, мам. Есть же какие-то курсы по управлению гневом? Ладно, я уеду, но Оскар и Петер останутся. Неужели тебе не страшно?

— Страшно, дочка, страшно. Я поговорю с ним, обещаю.

Энни улыбнулась, хотя понимала, что все разговоры матери с Ларусом были бессмысленными.

— Ты напоминаешь ему Джоанну, — осеклась было Арна. — Внешностью, характером, поведением. Он до безумия любил сестру и возненавидел ее, когда та принесла слишком много боли в наш дом. Думаю, поэтому он перекладывает на твои плечи всю вину.

— Тс-с-с! — пискнула Энн, когда мать нечаянно задела ссадину.

— Прости, дорогая. — Арна тут же подула на больное место и продолжила: — Я же говорила ему, много раз просила отступиться от этого жеребца. Но нет, он втемяшил в свою голову, что его необходимо продать. Все наши беды от его поспешного решения, а страдаете вы. Прости меня, дочка, что не успела его остановить.

— Все хорошо, мам, — прошептала Энн. — Не переживай так.

— Да как же не переживать?! — выдохнула Арна, убирая тюбик с мазью. — Все, родная. До свадьбы заживет.

— До моей? — засмеялась Энн, несмотря на неприятное жжение в области ссадин. — До моей — точно заживет!

Ближе к обеду она все же нашла в себе силы выйти в гостиную: ей очень не хотелось, чтобы младшие братья заподозрили неладное. К счастью, Ларус так и не вернулся домой, скорее всего, отсиживаясь у Кристофа.

Так сильно отец Энни сорвался впервые. Наверно, поэтому она не знала, что чувствовать и как реагировать на подобную выходку Ларуса. Конечно, жгучая обида разъедала ее сердце вперемешку с желанием уехать из дома раз и навсегда. Простить подобное отцу было невозможно. Но в то же время, Энн до безумия было жаль Ларуса. Она была убеждена: поднять руку на слабого может только глубоко несчастный и обиженный жизнью человек.