Корабль из Атлантиды

ЗОЛОТАЯ ПТИЦА

Гвальхмай очнулся, но он не помнил своего имени.

Юноша знал, что он человек и находится на корабле. Но как он очутился на нем и что это за корабль – не помнил. Однако ничто вокруг не казалось ему незнакомым.

Гвальхмай знал: вот это мачта, а это парус. Он тронул штурвал, и «Пернатый Змей» послушно повернул – правда, медленно, ибо парус его был свернут. Гвальхмай поднялся на мачту, обрезал найтовы и закрепил полотнище. Теперь легкий ветер уносил судно на восток. Юноша почувствовал, что движется в верном направлении, но не понимал, почему он так считает.

Причина этой удовлетворенности таилась глубоко в недрах его поврежденной памяти. Юноша нахмурился, пытаясь вспомнить, – при этом собравшаяся складками на лбу кожа потянула за собой волосы, присохшие к ране у правого виска. Гвальхмай потрогал больное место пальцами и поморщился. Рана была глубокой и опухшей. Он выбросил за борт кожаное ведро, зачерпнул им воды и смыл с виска кровь. Соленая вода жгла и разъедала рану, но после этого наступило облегчение.

Внезапно Гвальхмай ощутил страшный голод. Он едва держался на ногах от слабости и, когда нашел склад продовольствия, не смог открыть туго завязанный мешок пеммикана. Юноша вспомнил, что видел на палубе среди костей длинный нож и отправился за ним. Поход сей показался ему необычайно долгим. Отыскав нож и спустившись с ним в трюм, Гвальхмай сел напротив мешка, который так вкусно пах, и попытался вспомнить, зачем ему понадобился нож. После непродолжительного раздумья он взрезал лезвием мешок, и из разреза хлынула питательная масса.

Юноша жадно поедал ее обеими руками, пока не насытился. Размолотое в порошок постное мясо антилопы, смешанное с сушеными дикими вишнями, костным мозгом и рыбной икрой, усваивалось почти мгновенно. Очень скоро силы вернулись к Гвальхмаю. Он вложил короткий меч в ножны, которые до сих пор болтались у него на поясе, открыл кувшин с водой и напился. Некий инстинкт подсказал ему, что пить воду, по которой плыл корабль, не следует.

Затем юноша снова заснул и проспал вечер и ночь напролет. Все это время ветер по-прежнему дул с запада. Он продолжал увлекать корабль на восток и утром следующего дня, но дул теперь редкими легкими порывами и окончательно стих к полудню. «Пернатый Змей» лег в дрейф в экваториальной штилевой полосе.

При полном безветрии стало очень жарко. Смола размягчалась и вытекала из швов палубы. Парус безжизненно свисал с мачты. По мере медленного продвижения судна вперед Гвальхмай заметил, что разрозненные клочки плавучих водорослей, соединяясь, образуют зеленые островки, по которым ползают крабы и насекомые. Дни шли, не принося с собой перемен. Гвальхмаю удалось очистить палубу от скелетов, но при этом он подхватил лихорадку и, измученный болезнью, долго лежал в каюте при смерти.

Каждый поход к кувшину с водой и обратно давался ему с великими муками. И только упрямая решимость выжить заставляла его через силу давиться пищей. Шли недели. «Пернатый Змей» выбрался из течения Гольфстрима и вышел на спокойные морские просторы. Дождя не было. Островки водорослей постепенно разрастались в целые острова. Острова соединялись друг с другом и препятствовали движению позабытого ветром корабля.

Физические силы вернулись в Гвальхмаю, но в памяти его по-прежнему оставался провал. В один прекрасный день юноша сидел на юте с чашкой воды в руке, задумчиво смотрел на горизонт через море водорослей и вдруг увидел, что зеленый травянистый покров простирается повсюду, насколько хватает глаз. Рядом с застрявшим кораблем еще можно было различить полоски чистой воды, но дальше, в направлении, куда медленно дрейфовало судно вместе с травянистыми островками, никаких разрывов в плотной массе водорослей уже не виднелось.

Ничто не тревожило гладь моря. Лишь изредка через разные промежутки времени прокатывался по его поверхности длинный медленный вал – где-то на неизмеримой глубине шел по своим делам некий гигантский обитатель подводного мира. Спокойствие царило вокруг. И волны не разбивались с плеском о берега сего травянистого континента, и ветра не гуляли над ним. То было Саргассово море, ужасная гавань мертвых кораблей. Здесь солнце и безмолвие совместными усилиями сводили человека с ума прежде, чем голод дарил несчастному милосердную смерть.

Вдали лучи заходящего солнца сверкали на каком-то увязшем в водорослях предмете красно-золотистого цвета. Отхлебывая воду из чашки, Гвальхмай смотрел на золотой блик и размышлял над природой непонятного явления.

Спустившаяся тьма скрыла загадку от глаз, и юноша отправился спать. На следующий день предмет стал немного ближе.

В монотонном круговороте приходили и уходили дни. И ничто не отмечало ход времени, кроме понижения уровня воды в кувшинах и все более плотного сплетения водорослей под ленивым напором далекого Гольфстрима. Затем, как и следовало ожидать, кувшины опустели: запасы воды иссякли.

Медного цвета небо не обещало дождя, и Гвальхмай утолял жажду лишь росой, выпадающей на парусе за ночь, но те несколько капель, которые ему удавалось собрать, больше разжигали желание, нежели утоляли его. Юноша порылся в сундуке Мерлина в поисках какого-нибудь питья и нашел маленькую склянку, содержащую чуть больше ложки прозрачного сиропа. На вкус он оказался приятным, сладким и едким одновременно – и Гвальхмай выпил все.

Многие годы с помощью этого снадобья Мерлин сохранял свое здоровье и поддерживал силы, принимая его по капле. И, будь Гвальхмай в здравом уме и в других обстоятельствах, он, вероятно, поступил бы так же. То было бесценное зелье, стоящее всех сокровищ королей мира. Юноша почувствовал лишь, что жажда больше не мучит его, и не знал, что опорожнил единственный в мире пузырек, содержащий Эликсир Жизни.

Больше пить ему не хотелось! Потрескавшиеся губы его зажили, и сила и бодрость вернулись к нему. Каждый вечер Гвальхмай отмечал постепенное приближение блестящей точки, очертания далекого сверкающего предмета стали уже почти различимыми, но опознать их пока не представлялось возможным.

Однажды, наблюдая за медленным закатом солнца, юноша вдруг увидел на фоне полускрытого за горизонтом сияющего диска вынырнувшее из моря чудовище с огромной лошадиной головой на длинной гибкой шее с косматой гривой, с которой стекала вода и свисали стебли водорослей. Оно застыло вдали, оглядываясь по сторонам в поисках добычи, но, не заметив судна, вновь погрузилось в воду. Вместе с ним исчезло за горизонтом и солнце.

Несколько недель назад Гвальхмай, устав от тяжести меча, перестал носить его. Теперь же он задумчиво спустился в каюту и вновь прицепил его к поясу и с того времени, днем ли, ночью ли, никогда не расставался с оружием.

Юноша соскользнул с верхушки мачты мимо полусгнивших красно-зеленых лохмотьев паруса и задумался на миг. С недавно облюбованного наблюдательного пункта на мачте он обнаружил, что теперь появилась возможность приблизиться к интересующему его таинственному предмету.

Луна прибыла и убыла с тех пор, как в положении «Пернатого Змея» произошли сколько-нибудь заметные изменения, но в это утро странное влекущее сияние стало значительно ближе. Теперь, отделенный от Гвальхмая не более чем на милю предмет походил на скользящую по поверхности воды длинношеею водоплавающую птицу, заснувшую со склоненной на грудь головой. Но существуют ли в природе птицы, столь огромных размеров?

Несколькими днями ранее прошел дождь, и теперь за едой и питьем юноша изучал путь, которым следовало идти дабы достичь цели.

Как если бы желая заманить Гвальхмая к объекту его стремлений, в ковре из водорослей за ночь образовалась дорожка чистой воды – хотя накануне, когда юноша отправлялся спать, ее и следа не было. Сей канал проходил в ста футах от «Пернатого Змея» и сворачивал на восток, прямо к загадочной птице.

По силам ли Гвальхмаю пробиться на своей маленькой лодке сквозь водоросли к протоку? Попытаться стоило. Внутренний голос подсказывал юноше: там ожидает его нечто прекрасное и желанное, но если он собирается действовать, надо спешить.

После часа наблюдений Гвальхмай заметил, что водная дорожка стала уже, нежели ранним утром. Внимание юноши должен был бы привлечь и тот факт, что края протока рваны, неровны и к ним прибиты вывороченные снизу пласты гниющей растительности – словно здесь, разрывая в клочья покров из водорослей, прошло некое огромное мощное тело и оставило за собой полосу чистой воды. Это обстоятельство ускользнуло от внимания Гвальхмая. Он видел перед собой лишь путь к цели – и ничего больше.

Молодой человек спустил за борт маленький челн и оттолкнулся от драконоголового судна. Поднимать парус он не стал, ибо ветра не было, и не взял с собой ни воды, ни пищи, хотя знал, что назад не вернется. Его по-прежнему слегка замутненное сознание не находило это странным. Неким таинственным образом Гвальхмай чувствовал себя ведомым – но не мог сказать кем или чем. Казалось, какой-то тихий голос разговаривает с ним без слов: указывает, приказывает и направляет его действия. И юноша всецело положился на волю голоса.

Сначала Гвальхмаю приходилось трудно. Водоросли собирались у носа челна и препятствовали его движению. Гвальхмаю пришлось часто останавливаться и раздвигать веслом травянистый покров перед лодкой, дабы иметь возможность плыть дальше. Спустя полчаса он добрался до протока, и тогда ему оставалось просто грести двумя веслами или одним.

Полоса чистой воды тянулась подобием канала прямо к сияющему лебедю вдалеке. Очень скоро юноша удостоверился, что хотя это и не живое существо, но настолько точное его подобие, насколько в силах создать человек.

Положение головы и шеи загадочной птицы не изменилось. Клюв ее был приоткрыт, а глаз над ним закрыт. Веко казалось подвижным. По мере приближения к лебедю молодой ацтланец разглядел на обращенном к нему крыле перья, искусно отлитые и резные. Само крыло было повреждено: часть его оторвана, а края неровны и зазубрены, хоть и без следов ржавчины.

Гвальхмай подгреб ближе. Теперь, когда стало ясно, что предмет сей, безусловно, является кораблем, он не очень удивился. Нос «Пернатого Змея» оставленного им, представлял собой голову мифического чудовища с клыками и болтающимся языком. Вполне естественно, другие корабли могут быть сделаны в виде птиц.

Но где же открытая часть судна? Есть ли вход в него? Вдруг там находится какой-нибудь одинокий путешественник, подобный Гвальхмаю? Ему стоило обследовать корабль с другой стороны и выяснить это.

Молодой человек еще не успел пошевелиться, когда в мозгу его внезапно прозвенел тонкий голосок – словно крохотный набат, бьющий тревогу.

– Посмотри назад! – предупредил он, и Гвальхмай обернулся. Навстречу ему быстро приближалось существо, проложившее в водорослях ту самую дорогу, которой он воспользовался.

На высоте тридцати футов над водой поднималась огромная голова, облепленная зелеными водорослями, пиявками и тучами насекомых. Глаза – каждый из которых превосходил размерами человеческую голову – злобно смотрели на Гвальхмая сверху вниз; веслообразные плавники били по воде, и волны вскипали белой пеной вокруг длинной шеи. Чудовище стремительно приближалось. Юноша не знал названия сего ужасного создания, но понял: то плывет сама Смерть!

Он вскочил на ноги в качающейся лодке и выхватил меч, когда над ним раздвинулись челюсти, более широкие, нежели челюсти дракона на носу «Пернатого Змея». Гвальхмай мельком увидел остроконечный язык, надвигающиеся на него страшные клыки и задохнулся в струе зловонного дыхания. Шипение, звучащее громче вопля, оглушило его.

Молодой ацтланец ударил один раз изо всей силы и почувствовал, как острая сталь разрубает какой-то хрящ. Затем, потеряв равновесие от резкого движения, он упал на нос челна, а ужасная костлявая голова, подобно огромному валуну, с грохотом обрушилась на корму.

Высоко-высоко в воздух взлетел Гвальхмай, с решимостью отчаяния продолжая сжимать рукоять меча. Кувыркаясь в высоте, он бессознательным усилием вышел на прямую для входа в воду вниз головой и в стремительном падении пробил толстый слой водорослей, скопившихся вокруг золотого корабля.

Глубоко внизу, в прозрачной воде, по-прежнему крепко держа меч в руке, проплыл Гвальхмай под днищем корабля и даже успел заметить, что сходство с птицей сохранено и в нижней части корпуса. Резьба, имитирующая перья, покрывала металлическую обшивку, и, проплыв сначала под одной, потом под другой гигантской птичьей лапой, он увидал огромные металлические перепонки, которые дрожали и шевелились в колеблемой им воде.

Отталкиваясь от воды сильными ногами, Гвальхмай поплыл вверх. Ковер водорослей довольно быстро расступился под ударами острого клинка. Юноша вынырнул рядом с другим крылом огромной птицы – неповрежденным, но тоже бессильно плещущимся в воде, По волнистой резной поверхности крыла Гвальхмай вскарабкался на широкую спину птицы, быстро огляделся и убедился, что чудовище ушло на глубину. Бурное волнение под зеленым покровом водорослей покачнуло золотого лебедя и подняло наверх пузырьки газа, образующиеся при гниении растительности. Широкий чешуйчатый хвост ударил по открытой воде протока, и судно заплясало как щепка на поднятых волнах.

В тот же миг ужасная голова вынырнула прямо под челном Гвальхмая. Огромные челюсти сжали его, встряхнули, раздавили в щепки и выплюнули остатки.

Гвальхмай распластался на раскаленной под лучами солнца металлической поверхности, покрытой сухой соленой пылью. Он видел, как мутная слизь стекает с одной стороны драконьей головы. Чудовище ослепло на один глаз. Одним яростным ударом Гвальхмай рассек роговую оболочку глазного яблока.

Снова поднялась высоко над кипящей водой извивающаяся длинная шея. В поисках врага чудовище вертело головой. Юноша понял, что обнаружен, вскочил на ноги и застучал острием меча по спине птицы. Металл нежно звенел под ударами.

– Сюда! Помогите мне! – закричал он и занес над головой меч, дабы нанести морскому дракону мощный удар, который, безусловно, был бы последним.

Но что это? Металлическая поверхность задрожала под его мокасинами, дрожь передалась всему телу – и трепет пробежал по всему корпусу корабля – если это был корабль!

Птица содрогнулась всем телом, как если бы напрягая мускулы. Мокрые крылья приподнялись и ударили по воде. Прекрасная лебединая шея выпрямилась вверх и откинулась назад. Сверкнули раскрытые глаза. Ослепительный белый свет полился из хрустальных зрачков, и птица, словно живая, устремила взгляд на свирепого титана.

Затем, пока молодой человек, обливаясь холодным потом, ожидал прикосновения к телу страшных клыков, клюв птицы раскрылся еще шире и из него с треском хлынул поток огня. При этом раздался удар грома столь мощный, что Гвальхмая, ослепленного блеском молнии и оглушенного грохотом, швырнуло навзничь на металлическую спину лебедя.

Змеиную голову сорвало и со страшной силой отбросило назад.

Рваные куски мяса, обожженные и обгорелые болтались вокруг обрубка шеи, из которого фонтаном била кровь. Затем туша чудовища, конвульсивно разрывая покров водорослей, слепо бросилась на покинутый драконоголовый корабль, разнесла его в щепы и утонула среди обломков.

Когда Гвальхмай очнулся, солнце стояло уже низко. Он по-прежнему лежал, где упал, и пальцы его по-прежнему крепко стискивали рукоять меча. Юноша поднялся на ноги и осмотрелся. Море было совершенно спокойным. Края протока уже сомкнулись и ни следа не осталось от него на ковре из водорослей. И ничего больше не напоминало о существовании «Пернатого Змея».

Гвальхмай занялся поисками входа в сей необычный корабль. Он искал долгое время и ничего не нашел.

Незадолго до наступления сумерек юноша пришел к выводу, что вход, открывающий доступ к сокрытым внизу тайнам, находится сразу за шеей, между плечами диковинной птицы, где на поверхности металла различимы едва заметные прямоугольные очертания. Но как именно можно проникнуть внутрь, Гвальхмай не понимал. Он пытался засунуть поглубже в тонкую щель лезвие меча, дабы отжать рычагом край люка, но, хотя материал казался эластичным и поддавался давлению, ни поцарапать, ни сдвинуть с места крышку не представлялось возможным.

Наконец с наступлением темноты юноша оставил свои попытки и улегся спать на этом загадочном металлическом покрытии, устойчивом против воздействия силы, но одновременно как будто мягким. Теперь металл казался упругим, теплым – и живым. Гвальхмай не мог отделаться от мысли, что огромная птица знает о присутствии человека, жалеет его и будет опекать и защищать его в течение ночных часов.

Хотя волшебное зелье сохранило юноше жизнь, оно не могло навсегда устранить нужды его тела. Голод и жажда заснули вместе с ним и вместе с ним проснулись под палящими лучами утреннего солнца. На рассвете Гвальхмай снова попытался вскрыть предполагаемый люк, но безуспешно. К полудню страдания его стали нестерпимы.

Красновато-золотой металл, столь удобный ночью, превратился под тропическим солнцем в раскаленную сковороду. Прежде Гвальхмай лежал на койке в дрейфующем драконоголовом корабле, над ним зыбко дрожали испарения смолы, и спертого горячего воздуха не хватало для дыхания – но там была тень и вода для питья. Здесь же не было ни того, ни другого, и Гвальхмай страдал.

Мозги его под незащищенным черепом, казалось, испеклись. Ему стоило великих трудов произнести слово или просто сглотнуть. Дважды окунулся Гвальхмай в тепловатую морскую воду и почувствовал некоторое облегчение. Но на третий раз ему едва хватило сил, чтобы вскарабкаться по широкому крылу обратно на птицу, и больше он не осмеливался спускаться к воде.

Наконец, окончательно отчаявшись получить откуда-либо помощь, Гвальхмай прохрипел: «Откройте! Откройте!» – и осекся, потрясенный. Крышка люка, перед которой оказались бесполезными все его усилия, легко и беззвучно поднялась. Короткая лестница вела вниз, в прохладные сумеречные недра птицы – и звонкое журчание воды приветствовало юношу. Ни на лестнице, ни внизу не было ни следа человека, поднявшего люк.

Без колебаний Гвальхмай спустился вниз, и едва он успел сойти с нижней ступеньки лестницы, крышка люка опустилась на место – так же бесшумно, как и поднялась.