Корела и Русь

СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО И ПРОМЫСЛЫ

В XII–XV вв. экономика общества и производственные отношения населения Северо-Западного Приладожья подверглись значительным изменениям. Этому благоприятствовал географический фактор — выход к морю и к Ладожскому озеру; разветвленная водная система р. Вуоксы и Нева как важные торговые артерии давали неоспоримые преимущества, выделившие древнекарель-скую территорию среди других подвластных Новгороду земель. С возникновением феодальных отношений природные факторы реализуются гораздо полнее.

Пашенное земледелие стало распространяться в лесной полосе европейской части СССР в начале II тысячелетия н. э. в результате повсеместного использования сохи (упряжное почвообрабатывающее сельскохозяйственное орудие). Ее внедрение способствовало уменьшению ручного труда в подсечном земледелии. Кроме того, соха лучше рыхлила почву и сохраняла ее естественные физические свойства, что приводило к получению более высокого урожая и к более долгому использованию участков. Когда плодородие почвы истощалось, старые участки забрасывались, а на расчистку новых требовалась колоссальная затрата труда. С внедрением сохи сократилось время «отдыха» подсеки, создавались возможности для превращения в пашню земель, ранее считавшихся малопригодными для этих целей. Освоение земель в лесной полосе диктовалось жесткими объективными условиями — притоком дополнительного населения. Вторжение на Русь монголо-татар привело к усилению новгородского движения на север.

Соха оказалась настолько удобной для каменистых и заросших лесом участков, что наряду с бороной-суковат-кой сохранилась на усадьбах карел до недавнего времени. Однако датировать ее появление трудно из-за отсутствия конкретных находок на археологических памятниках. Остальные сельскохозяйственные орудия хорошо известны: рабочие топоры, мотыги, наральники, серпы, жернова.

Из наконечников пахотных орудий можно назвать наральник от однозубого рала. Являясь продукцией домашнего (или мелкого) ремесленного производства, он далек от стандартных образцов, известных по древнерусским памятникам. Вообще рало как пахотное орудие малопригодно для северных участков Восточной Европы с подзолистыми, каменистыми и часто болотистыми почвами и поэтому не получило широкого распространения, уступив место сохе. Но сошников пока в Северо-Западном Приладожье не найдено.

Для вторичной обработки почвы: разбивания комков земли, рыхления, работы на огородах — применялись мотыги, деревянные и железные лопаты. Последние имели форму, близкую к современной, а железом окантовывались лишь края рабочей части. В Корельской земле и на граничащей с ней территории предков карел-ливвиков и карел-людиков употреблялся особый тип мотыги. Возможно, были и деревянные орудия для вторичной обработки почвы, но они в земле не сохранились.

Орудием уборки урожая зерновых культур являлись серпы. На ранних этапах древнекарельской культуры употреблялся серп западно-финского типа, в эпоху расцвета — древнерусского. Технический уровень древнерусских серпов был высоким, что и обеспечивало им проникновение в глухие северные земли и в экономически развитой район Западной Финляндии. Заимствование карелами новгородского серпа выразилось в усвоении его терминологии (sirppi — «серп») карельским и финским язынами. По этнографическим материалам сравнительно недавнего времени, традиция использования новгородского серпа в Приботнии, Саво, Корельской земле и на обширных' пространствах Севера существовала в течение многих веков.

Рис. 19. Предметы сельского хозяйства и промыслов (мотыга, серпы, коса, ягды-спицы, пряслица, грузила и ботало).

Молотили зерно, вероятно, деревянными цепами. Еще в начале XX в. карелы пользовались ими постоянно. Мололи зерно жерновами, состоящими из двух каменных дисков. Верхний имел отверстие в центре, в которое входил выступ нижнего. Для приготовления крупы из зерна применялись металлические цилиндрики, надетые на деревянные рукояти. Такой способ в северных деревнях существовал до недавнего времени.

На археологических памятниках Северо-Западного Приладожья зерно почти не сохранилось: найдены три зернышка ржи, обуглившиеся зерна пшеницы и какой-то травы, остатки мякины. Прямо скажем, сведений маловато, для того чтобы рассуждать о возделываемых зерновых культурах. Но учитывая общие закономерности в развитии хозяйства населения, проживающего в сходных климатических условиях, и общие закономерности исторического процесса, можно привлечь данные с соседних территорий. С другой стороны, допустимо использовать материалы XVI в. В результате сложилась более или менее объективная картина выращивания зерновых культур, которая в последнее время получила еще одно доказательство. Научным сотрудником Института геологии Карельского филиала АН СССР И. М. Экманом впервые на территории Карелии обнаружена пыльца злаковых растений: ржи, пшеницы и ячменя. Датирована находка второй половиной IX–X в.

Наиболее древними культурами в Северной Европе были ячмень и пшеница. Рожь и овес появились позднее. В 1-Х вв. в Прибалтике преобладал ячмень, пшеница культивировалась чаще, чем рожь, и совсем редко — овес.

На памятниках лесной полосы европейской части СССР до XI в. пшеница тоже преобладает над рожью. В XI–XIV вв. доля их примерно одинакова. Но затем удельный вес пшеницы среди прочих культур снижается. Общая тенденция к вытеснению доли пшеницы и ячменя за счет культивирования ржи и овса подтверждается и писцовыми книгами. В конце XV — начале XVI в. пшеница исчезает из оброка в Корельском уезде Водской пятины и в Заонеж-ских погостах Обонежской. Ячмень, напротив, как неприхотливая и быстро созревающая злаковая культура в Карелии не потерял своего значения.

К концу XV в., по свидетельству все тех же писцовых книг, уже повсеместно использовалась трехпольная система земледелия. Как показал количественный и качественный состав семян сорных растений из археологических памятников, в лесной полосе она применялась в XIV в. Навоз для удобрения стал использоваться несколько позднее, но именно это в сочетании с трехпольной системой земледелия позволило освоить худшие земли.

Наряду с определенным прогрессом в земледелии подсека оказалась необыкновенно жизнеспособной. На Севере она сохранилась чуть ли не до XIX в. С ней связаны поэтические строки «Калевалы»

Не взойдет ячмень у Осмо,

Калевы овес не встанет,

Не расчищено там поле,

Там не срублен лес под пашню,

Хорошо огнем не выжжен.

(2: 252–256)

Подсека требовала большого числа сильных рук, продолжительного и тяжелого физического труда в течение длительного времени. «На подсеке всем хватит работы», — говорит карельская пословица. Другая вторит ей: «Перед хлебом попляшешь, прежде чем на стол положишь». Однако своего хлеба не хватало, особенно при стихийных бедствиях и недородах. Летописные известия на протяжении XII–XV вв. довольно часто сообщают о неурожайных годах, и корела, надо думать, нередко испытывала нужду в хлебе. «В лето 6930» (по сведениям псковских летописей, в 1422 г.), когда «на всю Рускую землю бысть глад велик по 3 годы», вместе с новгородцами, чудью, водью, твери-чами, москвичами двинулась и корела к Пскову, где еще сохранялись хлебные запасы прошлых лет. «В лето 6932», т. е. в 1424/25 г., новгородский летописец зафиксировал печальное событие: «И мор бысть в Корельскои земле». Хлеб пробовали покупать на стороне, например в Северной Эстонии, или через посредников-готландцев. Пользуясь безвыходной ситуацией, претенденты на древне-карельские земли пытались оказывать экономическое давление. Известно распоряжение папы от 1229 г., запрещавшее готландцам продавать коней, суда и продовольствие язычникам с берегов Финского залива. Ясно, что речь в этом послании шла о кореле и ижоре.

Пашенное земледелие неразрывно связано с животноводством. Его роль особенно значительна на севере Восточной Европы, где выращиванию хлеба препятствовали неблагоприятные климатические условия и скудные почвы. В нашем распоряжении есть факты, говорящие о развитом, хотя, по всей вероятности, малопродуктивном животноводстве в Корельскои земле. По остаткам костей в раскопах установлено, что древние карелы держали лошадей, овец, свиней и большое количество низкорослых коров. Такую низкорослую породу скота этнографы отмечали у карел в недавнем прошлом; при весе до 7 пудов коровы давали в сутки 2–4 л молока. При свободном выпасе, чтобы корова не потерялась, на шею ей подвешивали колокольчики (ботала). . — .

Без удобрения получать высокие урожаи невозможно, но для приобретения навоза необходимо было содержать скот в стойлах. Вместе с тем вопрос о появлении животноводческих построек оказался далеко не простым. В древнем Новгороде, — несмотря на обилие навоза на усадьбах, специальных построек для скота обнаружено очень мало. Их отсутствие исследователи объясняли тем, что использовались легкие навесы, которые в почве не сохранились. Постройки для скота в Северо-Западном Приладожье называются только в писцовых книгах XVI в.: в Кирьяж-ском погосте Водской пятины на 77 дворов было 66 изб, 30 клетей и 30 хлевов.1 Но трудно поверить, что в суровых климатических условиях Севера до XVI в. кто-то мог обходиться без хлева. Известные на древнерусских поселениях и в городах Старая Ладога, Белоозеро, Корела 2 остатки животноводческих построек либо скопления навоза свидетельствуют о расположении хлевов или навесов для скота рядом с жильем.

Не о стойловом ли содержании говорят находки кос-горбуш на археологических памятниках? Коса-горбуша (орудие рубящего типа) имела косовище небольшой длины. Она надолго вошла в быт древних карел, населения Восточной Европы и Сибири. В Карелии, например, коса-горбуша находилась в пользовании до недавнего времени она как нельзя лучше подходила для кошения лесных трав (напомним, что коса-горбуша с городища Паасо сделана очень умело по технологии ввагки высокоуглеродистой стальной полосы в железную основу).

Для заготовки сена нужны еще грабли и вилы. Они найдены в древних слоях Новгорода, а на памятниках корелы не сохранились. Виновата в этом нестойкость материала. На корм скоту шла солома злаковых растений. Ее использование в погребальных обрядах доказывается неоднократными находками в могилах.

Кроме крупного рогатого скота разводили овец и свиней. Свиней выкармливали преимущественно в городах, овец — в деревнях, где имелись для этого соответствующие условия. Согласно писцовым книгам, овцеводство было развито значительно сильнее, чем свиноводство, на всем Европейском Севере. В Заонежских погостах XVI в., где овцеводство не получило большого распространения, продукты свиноводства вообще не упоминаются. По наблюдениям этнографов, карелы (кроме олонецких) в XIX — начале XX в. не употребляли свинину в пищу, а если и выращивали свиней, то для получения щетины. Но так было, видимо, не всегда. В «Калевале» при описании пиршеств непременно упоминалась свинина как украшение праздничного стола.

Напекла хлебов нам пышных

И лепешек толокняных.

(25:523–524)

И взошли прекрасно хлебы;

Всех гостей она кормила

В изобилии свининой

Пирогами со сметаной;

Лезвия ножей погнулись,

У ножей скривились стержни

От работы над лососьей

И над щучьей головою.

[25:527–534)

Продукты овцеводства занимали более важное место в жизни: это и пища, и шерсть для домотканой одежды.

Использование коней в качестве тягловой силы в хозяйстве и войске стимулировало развитие коневодства. Корела экспортировала лошадей за границу, прежде всего в Любек и Данциг. О постоянном вывозе лошадей свидетельствует указ 1347 г. шведского короля Магнуса, которым разрешалось жителям Выборга вывозить лошадей (жеребцов) не моложе 8 лет. Финляндский этнограф К. Вилкуна полагает, что кобылицкая корела оттого и называется в летописи кобылицкой, что разводила и продавала коней. Основа для этих занятий имелась. В доисторическое время и в раннем средневековье на Карельском перешейке, в бассейне р. Вуоксы, бродили стада полудиких лошадей финско-восточно-карельской маленькой местной породы, которая происходила от дикой лошади — тарпана. Древние карелы при необходимости приручали лошадей. Когда пришла пора Вяйнямёйнену и Илмаринену ехать в Похъёлу за Сампо, то они, прихватив сбрую, отправились искать лошадей в лесную чащу. Прирученные лошади пользовались спросом у тех, кто не имел таких естественных стад, т. е. у жителей определенных местностей Финляндии (кроме Саво). Для них-то Северо-Западное Прила-дожье и было районом кобылицкой корелы.

Значение новгородской Карелии в экспорте лошадей особенно возросло После 1229 г., когда папа Григорий IX, стремясь оказать нажим на язычников-финнов, запретил западным странам поставлять им оружие и породистых коней.

Нужно отметить еще одно обстоятельство: конский волос шел на изготовление рыболовных и охотничьих снастей, для прикрепления бронзовых спиралек к одежде и т. д.

Сохранились древние виды хозяйства — охота и рыболовство. Добывали медведя, северного оленя, куницу, лисицу, белку, бобра, тюленя, птицу. Помощником при этом была собака. Для охоты предназначались специальные железные и костяные наконечники стрел. Шкурками пушных зверей погашались феодальные долги. В берестяной грамоте № 403, датирующейся XIV в., содержится смешанный карельско-русский текст из 13 слов (из них семь карельских), являющийся записью долгов в «коробьях» (ржи?), белках и «белах» (деньги), которые надлежит получить у населения. Запись о мехах белой росомахи, куницы, белки сделана в грамоте № 2, тоже относящейся к XIV в.4 Иными словами, вывод о развитой охоте подтверждается разными источниками.

Рыбу ловили с помощью острог, гарпунов, удочками, сетями. В археологических материалах сохранились глиняные и каменные грузила,^ крючки, берестяные поплавки. Применялись слегка уплощенные гальки, которые завора-чивали в бересту и использовали в качестве грузил. J Картину развитого рыболовства раскрывает берестяная грамота № 249. В ней — жалобы корелы на разбой «севи- I лакшан», отнявших и лодку, и рыбу, и впридачу еще какой-то товар.

Немаловажные доходы давало бортничество. После пушнины воск был важнейшим экспортным товаром Руси. О карельском воске упоминается в договоре 1342 г. Новгорода с Ригой, Готским берегом и немецкими городами.

Широкие возможности для описания хозяйства древних карел и его комплексности дает топонимия. В финско-карельских названиях мест сохранились такие топонимы, в основу которых положены понятия, связанные с земледелием и животноводством. Обильный материал для характеристики рыбного богатства на территории летописной корелы, орудий лова и промысла содержит топонимический пласт в Восточной Финляндии и Северо-Западном Приладожье.6

Когда все эти топонимы были нанесены на карту, то она наглядно продемонстрировала, во-первых, комплексность хозяйства древних карел, во-вторых, неравномерность развития его отдельных отраслей, что зависело от природно-климатических условий и плотности населения в различных уголках Корельской земли. Населению, обитавшему вокруг Антреа, Иоханнеса, Яаски, Ряйсяля, т. е. в центре Карельского перешейка, в самой развитой его части, в равной степени были свойственны земледелие, скотоводство, охота и рыболовство. Для других областей на первое место выдвигалась какая-то определенная отрасль хозяйства: скотоводство — в районе Сортавалы (и сейчас это один из лучших «молочных» районов); рыболовство и охота — в Вуокселе, Вуоксенранте, Кор-писельке, Суоярви, Яаккимаа; охота и земледелие — в Ряйсяля; рыболовство — в Китэ. Охота практиковалась преимущественно на отдаленных лесных участках — в Суйстамо, Импилахти, Укуниэми. Жители Яаски, по топонимическим данным, занимались в основном рыболовством, охотой и земледелием.

Как видим, уровень социально-экономического развития древних карел был достаточно высоким, и один из благоприятных факторов, а может быть, и основная причина, способствующая этому, — передовая роль Новгорода. Вхождение в состав Новгородского государства, его экономическое и культурное влияние стимулировали развитие прогрессивных и рентабельных форм экономики. Создавались возможности для выделения отдельных семей, владеющих землей, и для индивидуального хозяйственного производства. Объединение таких семей на экономической основе создавало соседскую (или территориальную) общину. В глухих районах этот процесс осуществлялся в замедленном темпе; в наиболее развитых, где имелись необходимые предпосылки, возникало имущественное неравенство, которое вело к социальному расслоению. Для древнекарельского общества того времени характерно сочетание патриархального быта и развивающихся феодальных отношений.

Видимо, в XII–XV вв. у населения начинают возникать товарно-денежные взаимосвязи. В первую очередь это стало проявляться в железоделательном ремесле, спрос на продукцию которого был велик, что содействовало его бурному развитию. Уже в первой половине XIII в. оно встало на путь мелкотоварного производства. На внешний рынок корелой поставлялись меха, воск, лошади, что тоже ускоряло развитие феодальных отношений и изменение социальной структуры земледельческого населения — наряду с относительно свободными общинниками появляются различные категории лиц, зависимых от феодалов.

С введением новгородского административного управления формирование частного землевладения и развитых феодальных отношений шло более ускоренными темпами по сравнению с предшествующим периодом. Из текста Ореховецкого договора известно, что новгородцы и после 1323 г. сохранили право на долевое владение промысловыми угодьями на отошедших к Швеции участках Корельской земли. О существовании крупного землевладения в конце XIII в. сообщают договорные грамоты Новгорода с тверским великим князем Михаилом Ярославичем. Новгородцы, удаляя Бориса Константиновича (о нем мы еще будем говорить) из Корельской земли, обязались вернуть деньги за купленные им села. Собственниками земли постепенно становятся представители древне-карельской феодализирующейся знати (таким феодалом мог быть воевода Валит Корелянин из городка Корела). Об этом можно судить по следующему факту. Одинизиунк-тов договора 1323 г. запрещал шведам и выборжанам покупать земли и воды у новгородской корелы: «А земле и воды у новгородской корелы не купити свеям и выборяном».

Однако широкого распространения феодальное землевладение на территории корелы все-таки не получило. Основная часть земель находилась в руках мелких собственников — своеземцев. В большинстве случаев в их владении была одна волостка — не более пяти обжей7 — или доля в ней, обрабатываемая собственными силами. Но владения Григория Рокульского в Саккульском и Горо-денском погостах насчитывали свыше 50 обжей земли. Конечно же, без эксплуатации крестьян он не мог вести свое хозяйство.

К концу XV в. в Корельском уезде из 2806.5 обжей земли светским лицам принадлежало 27.7 %, на долю церковно-монастырского землевладения приходилось 19.2 %, архиепископу новгородскому достались огромные владения — 53.1 %. Но не все земли попали в частную собственность феодалов. По переписи конца 1470-х — начала 1490-х гг. (так называемое старое письмо), 1380 обжей принадлежало крестьянам (их называли «намест-' ничьи из старины»).8 Доход с них шел наместнику-князю, получившему Корельскую землю в кормление. Так вознаграждал Новгород находившихся у него на службе князей на протяжении XIV–XV вв. За это князья обязаны были заботиться об обороне северо-западных рубежей Новгородского государства.

Доходы феодалов от землевладения складывались из двух статей: прибыли с пашни и в основном (поскольку запашка была невелика) феодальной ренты, оброка, выплачиваемого по желанию феодала деньгами или натурой. Натуральная рента включала продукты сельского хозяйства и промыслов. К концу XV в. преобладала денежная рента. Существовали и другие виды поборов, смысл которых сводился к обогащению феодалов. В XIV–XV вв. феодальные отношения господствовали не только в экономически более развитом Западном Приладожье, но и в Северной Карелии, куда корела проникла довольно рано.

В немалой степени социально-экономическому развитию и социальной дифференциации способствовали разносторонние культурно-экономические контакты. На протяжении длительного времени они изменялись и по форме, и по содержанию, но всегда играли существенную роль в жизни населения.