Коридор между заборами (попытка пересечь чёрную полосу, идя вдоль неё)

Но такая экзотика мелькнула лишь один раз, а в остальном пятнадцатиминутная прогулка не отличалась ничем особенным дворы-улицы, улицы-дворы — вполне укладывающиеся в рамки обыденного. Последний переход по узкой щели между двумя бетонными заборами вывел их к дороге на химзаводы, чуть дальше от остановки троллейбуса, и Сашка поразился: насколько естественно выглядели эти казённого вида заборы в пейзаже городской окраины, хотя их до сего дня явно тут не было.

«И, скорее всего, не будет,— добавил он про себя, вспоминая попытки отыскать дорогу, которой альбиноска вывела его к ресторану.— Интересно, как это выглядит со стороны — на ровном месте появляется забор, в нём железная калитка, из неё выходят двое, а потом забор тает в воздухе?»

— Альба? — позвал он. Девушка, не замедляя шага, мельком обернулась с вопросительным выражением на лице.

— Скажи, а как получается, что твои фокусы с пространством ничьего внимания не привлекают?

— А, ты всё же заметил? — слегка удивилась она.— Хотя с тобой как раз понятно: во-первых, со мной идёшь, а во-вторых, и своих сил у тебя хватает. С остальными же просто: так получается, что ничего необычного они не замечают. Кто в другую сторону отвлёкся, у кого соринка в глаз попала.

— А если не отвлёкся?

— Ну, значит, всё произойдёт, когда отвлечётся. Наш возврат на исходный пласт тоже ведь достаточно произвольное событие. Я же тебе говорила, в управлении случайностями наша сильная сторона. Причём в некоторых случаях чем невероятнее событие, тем легче ему случиться.

— Инверсия вероятности…— пробурчал про себя Сашка.

— Типа того. Только, Саша, извини, институтского образования тебе здесь не хватит. Да и академического, пожалуй, тоже.

— Спасибо, утешила, — язвительно поблагодарил Воронков, и дальше они шли по знакомой дорожке молча.

«Так сказать, по дороге знакомой, за любимой наркомой… Кстати, а ведь дорога для неё действительно знакомая! Топает, словно каждый поворот знает. Хотя если я „белым“ на что-то нужен, то они вполне могли за мной уже давно и слежку держать, и все мои привычки зафиксировать… Блин, мне когда-нибудь кто-нибудь скажет, зачем это всё?!» И тут же, без всякой связи, Сашка подумал совсем о другом: «Рановато идём. Директор увидит и таки проскипидарит мозги! Хоть бы его вызвали куда, что ли…»

Мечты осуществились: знакомого «жигулёнка» у ворот станции не оказалось. Вполне возможно, что это тоже было работой альбиноски, хотя директор и без всякой посторонней помощи старался исчезнуть с подчинённого объекта при любом удобном случае.

Под лучами клонящегося к закату солнца, пробивающимися сквозь разрывы в облаках, «пейзаж с отстойниками» жизнерадостнее не стал, приобретя лишь дополнительную контрастность. Альбиноска на секунду замерла, сморщила носик… Сашка уже ждал, что она сейчас пройдётся по поводу царящего в округе запаха, но девушка промолчала и решительно направилась к дежурке.

Ярко-рыжее пятно метнулось наперерез идущим — стосковавшийся Джой стремглав летел засвидетельствовать своё почтение хозяину. Воронков заранее заулыбался, представив себе, как пёс будет прыгать и пытаться лизнуть в лицо.

И тут же улыбка с его лица слетела: Джой, только что бежавший к нему так, что задние лапы чудом не цеплялись за передние, вдруг остановился как вкопанный, а вместо радостного лая раздалось предупреждающее рычание.

Альбиноска тоже разом остановилась, чуть-чуть развела руки в стороны и, неестественно вобрав живот, немного выгнула спину. Глаза сощурились, а поддёрнутые кожей на напрягшемся лице уши заметно сдвинулись с места, прижавшись к голове. Сашке вдруг показалось, что рядом с ним стоит та самая кошка, с которой всё началось… Нет, та была всё же домашняя и пушистая, а эта — поджарый, натасканный боевой зверь!

Воронков мотнул головой. Экие сравнения в голову лезут! Не он ли полчаса назад был готов завалить этого боевого зверя на спину? И тогда она кошкой вовсе не казалась, а казалась самкой своего вида!

Джой, видя, что с хозяином ничего плохого не происходит, сбавил тон, но рычать продолжал. Воронков пошёл к нему, успокаивающе приговаривая:

— Ничего, ничего, это с мной, мы с ней друзья, она своя. Понимаешь: свои!

Команду «свои» Джой прекрасно знал, но подчиняться ей или нет — обычно выбирал по своему настроению. В данное случае пёс рычать перестал, но хвостом не вильнул ни разу, и ухватить себя за ошейник не дал.

— Всё нормально. Альбина! Пойдём, он не тронет,— бросил Сашка и пошёл дальше к дежурке, оказавшись теперь впереди девушки. Та, немного расслабившись и почти утратив сходство с изготовившейся к бою кошкой, двинулась следом. Джой неторопливо и насторожено пошёл сбоку, почти не сводя с неё внимательного взгляда. Всем своим поведением он как бы говорил: «Насчёт того, что всё нормально — это пусть хозяин так думает. На самом деле в случае чего я тебя очень даже трону! Ты это знаешь, и я это знаю».

— Где Олег? — спросил Воронков, когда до двери оставалось десятка полтора метров. Спросил в основном для того, чтобы проверить — действительно ли его «энергетические посылы», идущие одновременно со словами, так сильны? По идее, если так, то Художник вполне может его услышать и отсюда, вернее сказать, не услышать, а как он это называл… И вообще, называл ли как-то?

«Второй человек сейчас в другом здании. Он сказал, что там будет что-то делать, но я не понял, что. Очень слабая энергия смысла, я почти ничего не понимал, когда он говорил».

Было странно понимать смысл слов Художника, вслушиваясь в незнакомую речь, но ещё страннее оказалось ощущать рождение его фразы, не слыша вообще ничего. Альбина поинтересовалась:

— Ты уже с ним разговариваешь?

«Кто это? Кто это с тобой?!» — заволновался Художник.

— Сейчас сам увидишь,— сообщил Воронков, и толкнул дверь.

Пройдя через тёмную комнатушку собственно дежурного помещения, Воронков вошёл в мастерскую. Художник, окружённый раскрытыми банками с краской, сидел на полу, превращённом им в гигантскую палитру — пятна самых разных оттенков покрывали некогда однообразно-коричневый линолеум. Не ограничившись полом, гость пробовал кисть и на стенах, и на верстаках, а станки, видимо разошедшись, специально раскрасил в различные весёлые цвета. Четыре трубки ламп дневного света горели вроде бы так же ярко, как и всегда, но из-за многочисленных мазков ярких красок, добавившихся к интерьеру, мастерская теперь выглядела словно освещённой десятком театральных прожекторов с различными светофильтрами. Она стала… Красивой? Пожалуй, да, хотя одного этого слова для описания изменений в некогда строгом и утилитарном помещении было мало.

Поражённый, Сашка раскрыл рот, и лишь через некоторое время спохватился и закрыл его. Почесал затылок и сказал совсем не то, что думал:

— И кто же это всё будет оттирать?

«Тебе не нравится?! — удивился Художник.— Да нет, я же вижу — нравится! А вот у меня дело идёт не так уж хорошо».

Воронков проследил за жестом его руки — на дальней глухой стене красовалась старательно выписанная дверь. Вернее — Дверь, с большой буквы. Массивная, крепкая, окованная двумя металлическими полосами, с резной рукояткой и почему-то с длинной ржавой пружиной.

— Пружина-то зачем? — поинтересовался Сашка.

«Чтобы дверь за мной закрылась. А то так и останется стоять».

— Ну и что тебе здесь не нравится? Отличный рисунок!

«Вот именно. Как я ни старался, это всего лишь рисунок… Но всё же — кто с тобой? Кого ты оставил за дверью?»

— Экий ты настырный. Там тоже пришелец, вроде тебя. Всё познакомиться рвалась, а теперь застряла… Альба, где ты там?

Воронков стоял спиною к двери и хорошо видел Художника. И вновь, как и в первый момент встречи, из забавного месива неторопливо ползущих по хламиде пятен образовался испуганный глаз: зрачок в ужасе расширился, а сам глаз раскрылся — круглее некуда.

«Я знаю, кто это… Я знаю, кто это…» — Художник лепетал свою тарабарщину тихо-тихо, но его «слова» в мозгу Воронкова отдавались оглушительным эхом.

«Белый демон белого мира… Я её рисовал, я её видел — и я, глупец, думал, что она существует лишь в моём воображении! Берегись, она может быть очень опасной!»

— Приятно слышать,— учтиво заметила альбиноска.— Что хоть кто-то может меня оценить по достоинству. А ты… До твоего мирка мы ведь ещё не добирались, так что — ты действительно меня придумал?

«Не знаю. Если это и так, какая разница — ты есть. Точно такая, как на моей картине, и даже твои запаховые железы выдают такие же феромоны, какие я восемь месяцев программировал на самом дорогом из генераторов. Только у меня не совсем получилось. Созданные мною запахи не смогли бы вступить в контакт с гормональной системой человека местной расы, у нас — и то не все поддавались их власти…»

— Хватит обо мне! — резко оборвала Художника альбиноска.

— А может, нет? — с нехорошим интересом спросил Воронков, для которого стала ясна по крайней мере одна из загадок этой женщины. Запахи, феромоны, гормоны… Какая, однако, пошлость!

— Я сказала — довольно…— голос Альбины завибрировал на низкой ноте. Художник отшатнулся, Джой зарычал — и Сашкина рука молниеносным движением выхватила «Мангуст» из-под плеча. Рукоятка пистолета словно сама ввинтилась в ладонь, уютно там расположившись.

— Продолжаем разговор? — предложил Воронков, отходя в сторону, чтобы видеть одновременно обоих.

Но Художник с альбиноской в приглашениях не нуждались. Он что-то спросил, она ответила — но поскольку разговаривали они между собой, Сашка теперь слышал лишь звуки их голосов. Отрывистые лающие звуки перемежались с мелодично пропеваемыми фразами… Нет, что-то понять всё же было можно! Вот Альба что-то предлагает Художнику, он не верит, она убеждает… Воронков напрягся, пытаясь вникнуть в смысл разговора — но в этот момент Художник обратился к нему сам.

«Тебе здесь опасно. Вообще здесь, в твоём мире. Я смогу тебя спрятать на время у себя, пока Белый Демон не уберёт опасность».

— Неплохо. А собаку можно с собою взять?

«Конечно. Я бы ещё долго искал нужный компонент для ввода моей Двери в реальность, но она может сделать прямо сейчас».

Альбиноска, безусловно понимавшая, о чём идёт речь, усмехнулась и, почти не глядя, опустила одну из кистей Художника в банку белой нитроэмали.

«Правильно, уж кто-кто, а эта должна в белом цвете разбираться…» — мелькнула у Сашки мысль. А она тем временем подошла к картине и короткими точными движениями наложила три аккуратных мазка.

Лишь теперь Воронков понял, чем отличаются «картины» Художника от просто картин. Дверь оживала на глазах, приобретая объёмность, вещественность. Как на убыстренной киноленте стебель вырастает из зерна, реальность словно бы вырастала из своего образа, созданного из самых обыкновенных красок. Этот неуловимый, и в то же время явственный процесс занял меньше секунды, и вот — в доселе глухой стене красуется настоящая дверь, уже безо всяких больших букв в названии. Самая обычная, немного старомодная дверь, через которую Сашка Воронёнок с собакой Джоем сейчас уйдут и укроются от неведомой опасности.

Художник повернулся, сделал несколько шагов, и потянул ручку на себя. Ржавая пружина натянулась, и маленький человечек в нелепой хламиде уверенно шагнул в темноту, открывшуюся за ней. Шагнул, призывно махнул рукой и пропал из виду.

Пружина заскрипела, и дверь, соединяющая два мира, хлопнула примерно с тем же звуком, с каким хлопала дверь в знакомой булочной.

— Ну что, Джой, пойдём, что ли?

Сашка на мгновение перевёл взгляд на собаку, и этого мгновения альбиноске хватило. Воронков успел лишь вновь повернуть голову — и увидел, как нечто, отдалённо напоминающее оружие, в руках у альбиноски извергло из себя знакомый, слишком знакомый голубой луч. Этот луч издевательски неторопливо пролетел через всю мастерскую и воткнулся в дверь, оставшись торчать там, словно стрела или копьё. От места его удара по ярким краскам двери побежала волна серой бледности, словно этот голубой осколок стекла жадно выпивал краски из всего, до чего мог дотянуться.

Круг, в котором все цвета превращались в едва различимые оттенки серого, быстро ширился, и наконец эта серость сомкнулась на противоположной стене, погасив по дороге все четыре лампы. Всё стало таким как было, никаких следов яркой росписи на станках или пятен краски на полу не осталось — лишь поблёкший силуэт двери продолжал держаться на стене.

Пёс, напрягшийся было для атаки, так и не прыгнул. Оружие альбиноски не принесло вреда хозяину, и само это существо, недавно объявленное как «свои», тоже приближаться к нему не собиралось. Поэтому Джой ограничился тем, что оставил губы чуть поддёрнутыми, чтобы были видны клыки, и никаких действий предпринимать не стал.

А Сашка, словно зачарованный, следил за тем, как альбиноска подошла к стене, легко выломала голубую стекляшку из неё, и вслед за этим та часть стены, где была нарисована дверь, беззвучно осыпалась, словно сделанная из когда-то сырого, а теперь высохшего песка. В образовавшемся проёме стал виден дальний край лощины, несколько прудов, и один из факелов химзавода в тёмном небе.

— Зачем… Зачем?! — сначала прошептал, а потом выкрикнул Воронков.

Альбиноска ответила, не оборачиваясь.

— Затем, что ты должен оставаться именно здесь. И никуда не уходить.

— Ну что ж… Тогда я…

— Что ты? — презрительно бросила она, остановившись в проёме.— Куда ты направишься? В Академию наук? В милицию, прости господи?

— Для начала можно и в милицию. Попросту припишу тебе налёт на квартиру — а ты у нас дама приметная.

— Хм… Я думаю, что ты умнее. А чтоб с ума своего глупостей не наделал, имей в виду: твой дружок душевный, который Козя, убит не очень стандартной пулькой. Прямо совсем нестандартной. Но когда тебе её следователь покажет — ты её узнаешь. Нечего было по телевизорам стрелять, понял?

Ничего не отвечая, Сашка медленно начал поднимать пистолет.

Альбиноска стояла на месте, и несмотря на то, что её силуэт должен был быть чёрным, фигура её продолжала сиять ослепительной белизной.

Одним волнистым движением она сбросила с себя свой костюм, обнажив такую же ярко-белую, словно подсвеченную изнутри, кожу, и бросила через плечо:

— Ты? Женщине? В спину? Не верю.

Тело её, действительно очень похожее на женское, легонько подалось вперёд, стройные ноги сделали шаг. Оказавшись за пределами помещения, альбиноска взмахнула руками, за её спиной распластались два белёсых кожистых крыла, и с первым же их взмахом она пропала из виду.

Сколько времени Воронков простоял неподвижно, глядя сквозь проём в сгущающуюся темноту, он сам сказать бы не смог. Наверное, не так уж и долго — минуты три. Из оцепенения его вывел Джой: зубы у него теперь были свободны, и он, осторожно прихватив ими полу куртки хозяина, легонько её подёргал.

— Спасибо, парень, спасибо…— Сашка с благодарностью потрепал псу гриву, а тот высунул язык и глянул с укоризной:

«Тебя же, хозяин, предупреждали, а ты — свои, свои. Я, конечно, всего лишь собака и не понимаю, что у вас тут произошло, ноя вижу одно: ты расстроен и огорчён. У тебя что-то не так, а виновата эта белокожая тварь, похожая на человека. Ещё раз встречу — не взыщи, буду грызть!»

— Погоди, погоди…— озадаченный Воронков произнёс это вслух.— Выходит, я теперь тебя понимаю? Натренировался тут со всякими — и собачий язык понимаю?!

Джой завилял хвостом, а в мозгу возникло совершенно чёткое представление о том, что это обозначает:

«Но ты видишь, что я с тобой, ты обращаешь на меня внимание, и это очень здорово. И вообще, жизнь хороша уже тем, что она есть! Кстати, как у нас насчёт пожрать?»

— А ты меня, значит, по-прежнему понимаешь не очень…— вздохнул Сашка, подошёл к дыре в стене и шагнул через неё наружу.

С запада на небо накатывалась волна хмари, которая некоторое время сохраняла лиловые оттенки, подсвеченная из-за горизонта уходящим солнцем, а потом как-то разом посерела и потемнела. Улетевшая альбиноска словно утащила за собой все проблески в облаках и все солнечные лучи, которые в этот день нет-нет да и пробивались сквозь них.

Вот погодка-то… Или это у «них» метод психологического давления такой? Вполне возможно. Пряников ему сегодня пытались подсунуть весьма немало, теперь должна наступить очередь кнута — и плохой погодой тут дело вряд ли ограничится.

«А Олег, небось, сидит себе в директорском кабинете, смотрит телевизор и в ус не дует. Вот уж кто Альбине подошёл бы идеально: хоть припугни, хоть подкупи — станцует под любую дудку. Какого хрена „белым“ сдался именно я? А ведь ещё и „чёрные“ должны быть! Альбочка, душка, со мной хоть разговоры разговаривала, глазки строила…— Сашка вспомнил свои ощущения и даже сплюнул с досады.— А „чёрные“, похоже, работают попроще. Но кое в чём с белокожей красавицей я согласен: мне тоже хочется продержаться как можно дольше».

В соответствии с этой мыслью он извлёк из кобуры «Мангуста», вытащил, а потом загнал обратно сначала одну обойму, потом вторую. Надо будет ещё раз зайти домой и вскрыть последний оставшийся там тайник — ещё два десятка патронов россыпью в пакете, вдавленном в трубчатую перекладину лестницы на чердак. Забрать запас и таскать его с собой. Опасно, конечно, но снявши голову, по волосам не плачут.

Воронков нахмурился, и с беспокойством обвёл глазами территорию станции — пока он стоял, размышляя, вокруг что-то изменилось. Исчезло что-то очень привычное, без следа сгинула какая-то естественная часть окружающей среды — причём настолько естественная, что даже сразу и не понять, какая.

Джой тоже заметил изменение и коротко, подозрительно гавкнул:

«Тихо стало».

Сашка кивнул головой. Действительно, смолкла вентиляция в главном здании, и замерли моторы насосов. Электричество отключили, что ли? Но фонари — те, которые целы — продолжают гореть… Олег, что ли, безобразит? Или команда из «Горэнерго» пришла, такое тоже ведь бывает! Кстати, Олега надо прогнать к чёртовой матери — пусть бежит радоваться жизни. Он-то во всех этих переплётах совершенно ни при чём.

Сашка спрятал пистолет обратно и направился к главному зданию. Джой ленивой трусцой бежал впереди, и было странно и непривычно слышать цоканье его когтей по растресканному бетону дорожки. Внешняя ленца пса обмануть его не могла: он чувствовал, что собака напряжена и готова к любым неожиданностям. Но первым опасность заметил всё же он сам.

Свет единственного прожектора на мачте падал косо, ложась широким желтоватым пятном на дорожку и дальше — на широкую площадку, закатанную асфальтом. Когда-то водители здесь ставили самосвалы, перед тем как идти подписывать путевые листы, а сейчас на ней стоял только скелет бесхозного грузовика (до того, как с него сняли всё, что можно и что нельзя, он был армейским «Уралом»).

Сначала Сашка просто скользнул глазами по площадке, отметив отсутствие каких-либо новых деталей в пейзаже. Скользнул, перевёл взгляд дальше, и тут же вновь повернулся к широкому асфальтовому прямоугольнику. Опять подсознание зацепилось за какую-то несуразность в увиденном, но сообщать сознанию, что конкретно не так, не спешило.

Он ещё раз внимательно оглядел площадку. Никого и ничего, груда металлолома, сохраняющая подобие машины, тоже абсолютно такая же, как всегда… Но что же тогда заставило его обернуться?

Почти ровный асфальт, лужи и лужицы на нём, свет прожектора, в нём пар, поднимающийся от воды… Пар от воды?!

Не сводя взгляда с площадки, Сашка сделал несколько осторожных шагов назад, а Джой, только теперь сообразивший, что неожиданности уже начались, пододвинулся к нему поближе, не видя пока, кому и как давать отпор.

— Спокойно, парень, спокойно…— предупреждающе проговорил Воронков, обращаясь скорее к себе, чем к собаке, и нервно погладил ладонью свободной руки ствол пистолета…

«Опа! Когда ж я его вытащить успел? Можно подумать, „Мангуст“ сам ко мне в руку лезет, как припрёт. Однако, забавную зверушку я сострогал!»

Дальнейшие размышления на отвлечённые темы прервал тихий треск: по асфальту площадки пробежала трещина — тонкая, с коротенькими веточками-отростками. Она прихотливо извивалась и, наконец, замкнулась, образовав криволинейны и контур. И в центре этого контура асфальт беззвучно начал подниматься горбом, а отсечённый трещиной край пополз к центру — словно кто-то вырезал фигурку из бумаги, чиркнув по ней бритвенным лезвием, а теперь с другой стороны медленно выдавливает её, придавая объём.

Вот асфальтовый горб поднялся до уровня Сашкиного лица, вот он уже выше — с одного боку горба образовался выступ, напоминающий маленькую голову на короткой шее, а складки внизу не торопясь начали превращаться в подобие ног…

Рука с «Мангустом» поднялась на уровень лица Воронкова, и на этот раз о собственной воле пистолета он размышлять не стал — а хоть бы оно и так. На этот раз их намерения вполне совпадали.

Изумрудный кружок, символизирующий точку прицеливания, твёрдо установился там, где у формирующегося на глазах у изумлённой публики монстра образовывалась голова, и Сашка движением большого пальца перевёл задатчик боепитания на огонь стрелками с трассером.

А тем временем вырастающее из асфальта нечто приобретало всё более и более чёткие очертания, превращаясь в подобие очень большого и очень неумело сделанного медведя с непропорционально длинными и толстыми ногами. И голова «медведя» была слишком уж маленькая — вряд ли выстрел по ней даст какой-то эффект… «А куда ему ещё палить? По ногам, по суставам — а есть ли у него суставы?»

Вопрос, заданный себе Воронковым, был чисто риторическим — «асфальтовый медведь» исходил паром, и сквозь него ничего не было видно. Но вскоре пар сошёл на нет, лишь редкие струйки поднимались вверх, а потом и они иссякли, словно там у него внутри медленно, но верно разгоралась некая печка.

«Или ядерный реактор — вот смеху-то будет… А, была не была!» — и Сашка нажал на спуск.

⁂

Грохот выстрела отозвался сдвоенным ударом по барабанным перепонкам: звук отразился от близкой стены, создав иллюзию дуплета из охотничьей двустволки. Чёрное создание дёрнуло головой, в которую попала пуля, и, неуклюже отрывая ноги от земли, начало на месте разворачиваться в Сашкину сторону. При его движениях в асфальте, из которого оно состояло, образовывались трещины, сквозь которые виднелось что-то, раскалённое до красного свечения.

Воронков выстрелил ещё раз, и ещё. Видимого вреда «медведю» это не принесло — коротко вспыхивая при ударе, пули выбивали из него фонтаны серого крошева, образуя в его «шкуре» пробоины величиной с ладонь, но асфальт вокруг них сразу расплавлялся, и тут же оплывал, затягивая рану.

Сам «медведь» на выстрелы не реагировал никак, а всё топтался на месте, постепенно наводя свою голову на Сашку. Джой зарычал на высокой ноте, готовый броситься вперёд, чего бы ему это ни стоило, и Воронков быстро прикрикнул на него:

— Стоять, назад! Назад, я сказал! — с этими словами он и сам сделал несколько шагов, отступая.

«Асфальтовый медведь» покачнулся, а потом сделал шаг в его сторону. Разворачивался он, может быть, и неуклюже, но вот двигаться по прямой у него вполне получалось — за один шаг он приблизился к Воронкову настолько, что тот кожей лица ощутил пышущий от «медведя» жар, даром что их разделяло метров двадцать.

И вновь, как и тогда в тёмном переулке, сознание Воронкова раздвоилось. Инстинкт самосохранения властно скомандовал телу: «Удирай во все лопатки!», а здравый смысл… На этот раз здравый смысл не отказывался верить в происходящее, а занялся своим прямым делом, быстро анализируя увиденное.

«Медведь» подал туловище вперёд и двинулся на Сашку снова. У того был выбор — бежать от него по прямой или уклониться в сторону. Игнорируя инстинктивный порыв броситься наутёк очертя голову, Воронков отпрянул в сторону, и оказался прав: горячий ветер чуть не опалил ему волосы и брови, когда «медведь» с совершенно невероятной скоростью пронёсся мимо, оставляя в асфальте глубокие вмятины, из которых поднимался пар, и воняло горелым. Звук его бега был на удивление тихим и мягким — словно огромные лапы заканчивались ватными подушками.

«Ага… — Воронков остановился, наблюдая, как существо, кое-как затормозив, опять начало мешковато разворачиваться к нему.— Значит, бегаем мы быстро, а поворачиваем медленно. А на выстрелы нам наплевать… Ну что же, тогда побегаем, пока ничего другого не сообразится. Интересно, почему я не так уж и боюсь эту скотину?»

Страх, конечно был — но это был страх правильный, так сказать конструктивный. Отнюдь не то ослепляющее и парализующее чувство, из-за которого люди умирают в море на спасательных плотах, даже не притронувшись к аварийному пайку, и из-за которого тысяча здоровых мужиков-пленных подчиняются командам конвоя в составе двух автоматчиков и одной собаки.

Воронков вполне ощущал угрозу, исходящую от неуклюжего «медведя», но он, видимо, уже прошёл ту стадию, когда вес непонятное и угрожающее способно убить в человеке волю к сознательному сопротивлению. Здравый смысл наконец-то взял бразды правления в свои руки, а голос инстинктов вновь, как и прежде, стал исключительно совещательным.

«Медведь» уже затормозил и вновь топтался, медленно разворачиваясь. Эти несколько секунд Сашка использовал, чтобы обратится к Джою. Говорить он старался чётко и раздельно, чтобы и сопровождающие слова энергетические посылы были простыми и дошли до сознания собаки.

— Джой, уйди. Ты мне не поможешь. Ты мне сейчас мешаешь. Эта гадость тебе не по зубам, я буду только отвлекаться, беспокоясь за тебя. Уйди в сторону, понял? Это приказ!

Пёс жалобно гавкнул в ответ:

«Понятно, что приказ. Я его, конечно, выполню, но мне будет очень нехорошо — я ведь с тобой хочу рядом быть!»

— Перетерпишь, дурень. Для своей же пользы. И для моей тоже…

И Воронков, заставив себя забыть о собаке, вновь всё своё внимание обратил на «медведя». Тот всё ещё переминался с ноги на ногу, нацеливаясь на жертву.

Для эксперимента Сашка перебежал ещё правее. Существо без задержки начало разворот в новом направлении. Когда этот поворот был завершён, Воронков вновь сместился с курса, и оно с равнодушием механизма начало опять всё сначала.

Ситуация, похоже, становилась патовой.

⁂

«И что теперь, всю жизнь туда-сюда бегать?» — пока что такой вариант действий оставался единственно возможным. Хотя…

Воронков в очередной раз сместился вбок, совершив этот манёвр уже как нечто рутинное, результат чего заранее известен. «Медведь», на шкуре которого полыхающие красным трещинки при каждом движении образовывали новый узор, вновь начал разворот. Но теперь Сашка почти с нетерпением ждал, когда асфальтовый монстр этот процесс закончит.

Вот, вот, ещё немного… Есть! «Голова» чётко направлена на человека. Наверное, если б на ней были глаза, его взгляд и взгляд Воронкова сейчас бы встретились.

Похоже было, что интеллект «медведя» был либо попросту нулевым, либо слишком уж отличался от привычных человеку понятий. Любой зверь в такой ситуации задумался бы, ожидая подвоха — только что намеченная жертва ускользала в сторону, и вдруг, безо всяких видимых причин подставляется — на, мол, бери.

«Медведь» раздумывать не стал. Точно так же, как и в первый раз, он сначала сделал один шаг, а потом вдруг ринулся вперёд так, что в общем-то готовый к этому Сашка еле-еле успел отскочить в сторону, дав монстру возможность пролететь вперёд — и врезаться в останки «Урала».

Воронков не надеялся, что существо разобьётся насмерть, но он рассчитывал, что удар хотя бы ошеломит врага. Однако получилось совсем не так: скелет грузовика с грохотом отлетел вперёд и вверх, рухнув наземь метрах в двадцати от прежнего места. Мелкие обломки деревянных бортов брызнули в стороны, а те, которые оказались размазаны по шкуре «медведя», через мгновение вспыхнули ярким пламенем и тут же превратились в раскалённые уголья, осыпающиеся вниз при каждом движении.

Самому же монстру столкновение не повредило: несколько широких трещин, появившихся на его теле и ногах, быстро затянулись, а поведение и вовсе осталось абсолютно тем же самым: он вновь покачивался то вправо, то влево, топчась на месте — теперь ему нужно было повернуться почти на сто восемьдесят градусов.

Сашка, зная, что у него есть небольшая пауза перед новым раундом этого странного состязания, пытался сообразить:

«Пушку бы сюда противотанковую… Само собой, неоткуда, а чем её заменить? Бочки с горючим больше нету, да и пофигу этому зверюге огонь — сам горяч как сволочь! О здание его, что ли, шарахнуть? Стенку вынесет… Чёрт, да там же до сих пор Олег сидит!»

Сашка перебежал ещё левее, выигрывая несколько дополнительных секунд.

«Топчется, гадина, весь асфальт промял до щебёнки. Ясен перец — жар-то от него какой, вон, сквозь щели светится. Огнетушителем бы его, да где такой огнетушитель найдёшь, я и нормальный-то прошлой ночью выпустил… Не вёдрами же из прудов таскать?! Стоп, стоп, стоп — а вот и она, хорошая мысля. Будем надеяться, что она, против пословицы, пришла вовремя!»

Теперь Воронков не стал ждать, когда после первого шага «медведь» кинется в разбег. Он сразу же сместился в сторону, но не намного — нужное направление было как раз тут. И вот теперь он бросился бежать по прямой, каждую секунду оглядываясь назад, не началось ли преследование.

«Медведь» довернул, и снова: шагнул вперёд, сделал маленькую паузу, побежал на Сашку…

«Хватит или не хватит?» — только и успел подумать Воронков, выполняя что-то вроде тройного прыжка вбок.

Серое с красным чудовище пронеслось мимо, мягко топоча по бетону, снесло, не заметив этого, мачту освещения, начало замедляться — и не успело. Так же легко, без усилий, «медведь» пробил решётчатый заборчик, и всей своей массой рухнул в пруд-отстойник.

Звук удара о дно, оглушительное шипение, всплеск и бурление воды, скрежет падающей туда же в пруд мачты с погасшими прожекторами — всё слилось в один неописуемый аккорд. Над прудом взметнулась мутная стена пара, который бурлил, улетая вверх, но снизу вспухали всё новые и новые клубы.

Сашка, прислонившись спиною к другой, уцелевшей мачте, напряжённо пытался разглядеть что-нибудь в этом кипении и бурлении, но ничего не получалось: зрение ничего не могло разобрать в белёсой мешанине. Зато обоняние прекрасно восприняло запаховую картину происшедшего, и даже ко многому привыкший Воронков зажал нос, не выдержав.

На проводах мачты затрещало, от проводов посыпались снопы искр, и остальные прожектора погасли. Теперь горели лишь фонарь перед воротами и две лампочки над подъездом операторского здания.

«Пакетник осветительной цепи выбило,— оценил Воронков.— Если эта дрянь уцелела, то в темноте бегать от неё будет трудновато… Тогда чего я стою, как баран?!»

И Сашка бросился к мастерской — среди всего прочего штатного и сверхштатного снаряжения, там у него где-то лежал хороший фонарь в водонепроницаемом исполнении.

Кроме него Сашка прихватил с собой ещё и противогаз и, на ходу отвинтив шланг от маски, засунул его в рот. Теперь, по крайней мере, можно было не дышать носом, и запах кипячёных помоев хотя ощущаться и продолжал, но всё-таки заметно слабее.

Вода в пруду продолжала бурлить, но уже не так активно. Больше никакого движения заметно не было, и, по-прежнему держа «Мангуста» наготове, он рискнул включить фонарь. Луч света скользнул по заметно ушедшей вниз против обычного уровня воде и упёрся в громоздящуюся у края пруда тёмно-серую бесформенную массу, вокруг которой продолжали всплывать и лопаться пузырьки. Сама же масса лежала неподвижно, и больше всего напоминала старую и давно затвердевшую кучу асфальта. Такие кучи появляются на обочинах просёлочных дорог, когда водители грузовиков, для экономии бензина, не желают везти свой груз «на объект». Никакого сходства с живым существом теперь в ней не было и в помине — до такой степени не было, что Сашка даже усомнился: «А был ли мишка-то? А может, мишки и не было?»

«Ага, не было,— тут же ответил он сам себе, и глянул на останки грузовика, лежащие на изрядном расстоянии от привычного места.— В гробе я видал такую небывальщину! Впрочем, судя по всему, пока что тайм-аут, как раз доделать свои дела. Я ведь куда-то шёл? Да, я шёл отправить домой Олега… Чёрт возьми, а почему он не вышел на шум?!»

Воронков, выключив фонарь, быстро пошёл к главному зданию. Дверь на ключ Олег, конечно же, не запер, так что Сашка просто толкнул дверь и вошёл.

Оставляя на полу грязные следы, Сашка дошёл до двери директорского кабинета, услышал непонятные звуки и, пройдя через приёмную, заглянул внутрь.

Телевизор, по-старомодному поставленный на длинные ножки, был настроен на ночной канал, и на экране крашеная блондинка неталантливо, но старательно изображала, что трахается с бритым мужиком поперёк себя шире — поскольку в кадре они оба были только до плеч, в реальность сцены не очень верилось.

Перед телевизором стояло директорское кресло, рядом в пепельнице дымилась начатая сигарета, а на полу стояли пивные бутылки — две пустых, и одна полная.

— Олег…— позвал вполголоса Сашка, потом повторил громче: — Олег, где ты?!

Ответом была тишина, лишь блондинка продолжала ахать. Да где же он?

— Олег, твою мать!!!

Бритый мужик на экране одной рукой отлепил от себя женщину, которая сразу умолкла, словно поставленный на паузу магнитофон и, не меняя позы, бросил в сторону Сашки:

— В очке утопился твой Олег. А матом ругаться не надо — тебе вот может ни хрена, а другим и стыдно. Ты лучше садись, мы тебе тут шоу дальше будем крутить. А надоест — так и за жизнь поговорить можно.

И, перестав обращать внимание на Сашку, бритый навалился на свою даму, которая тут же вновь начала стонать.

«Так, значит. Опять телевизором играемся? Ну, как прикажете‑с!» — и с этой мыслью Воронков крутанулся на левой ноге, а пяткой правой ударил в экран.

«Не порезаться бы…» — но опасения были напрасны. Ни дождя осколков, ни звона стекла, ни даже грохота опрокинувшегося аппарата не последовало. Телевизор, словно Ванька-Встанька, качнулся на неожиданно гибких ножках и тут же вернулся в прежнее положение. Сашка схватил с пола ту бутылку «Волжанина», которую Олег не успел открыть, и с размаху швырнул её в стекло — но раздался лишь глухой стук, и невредимая бутылка, отскочив от невредимого экрана, закувыркалась по полу и остановилась точно на прежнем месте, только уже не стоя, а лёжа.

— Ну ладно… — прошипел Воронков и вскинул пистолет. Вскинул — и застыл, потому что в мозгу отчётливо прозвучали недавние слова альбиноски: «Козя убит нестандартной пулькой… Нечего было по телевизорам стрелять!»

Чувствуя, как мускулы чуть дрожат от напряжения, он медленно опустил «Мангуста» и, пятясь задом, вышел обратно в приёмную.

— О-о-оле-е-ег!!! — позвал он ещё раз, скорее для очистки совести, не надеясь услышать ответ.

Тишина — если не считать охов блондинки за дверью. Сашка отошёл к тупиковой стенке коридора, и медленно пошёл по нему, методично открывая все двери, которые удавалось открыть. Кабинет главного инженера, комната отдыха операторов, запертая бухгалтерия, запертая касса, туалет… На всякий случай он заглянул туда и даже щёлкнул выключателем, но свидетельств гибели Олега в унитазе найти не удалось. Что ж, и на том спасибо.

Дойдя до конца коридорчика, Воронков в нерешительности застыл — выходить из этих стен не хотелось совершенно. Может, и вправду здесь остаться? Олег, небось, сбежал, как только увидел асфальтового медведя, в мастерской делать больше нечего, дома тоже. А тут можно поспать, а то и действительно посидеть перед телевизором, с мужиком побеседовать… Обязательно надо поговорить, да! Прямо-таки необходимо — именно этот мужик наконец-то объяснит, что случилось и зачем случилось. Как же это сразу-то ясно не стало?!

Воронков опустил поднятую к двери руку и уже был готов повернуть обратно к директорскому кабинету, как из-за двери раздался обиженный лай.

«Хозяин, ну ты что? Я тебя послушался, а ты значит спрятаться решил?! Выходи давай, а то я сам сюда залезу!»

Живая, напористая «речь» пса словно разбудила Сашку. Он плечом толкнул створку двери, вывалился на улицу, и тут же на плечи ему легли две мохнатые лапы, а перед глазами оказалась поскуливающая морда.

«Ну вот, наконец-то! Друг называется… Мне тут так плохо было, а ты ещё и вонь здесь развёл — второе против обычной. Тебе б моё чутьё, так ведь взбесился бы!»

— Ладно, хватит, хватит!

Пёс опустился обратно на четыре лапы, и — сторонний наблюдатель это счёл бы щелчком челюстей — встревожено заметил:

«Однако что-то ты не в себе немного… Словно только что проснувшийся?»

— Вроде того…— без удовольствия признал Сашка.— Наваждение какое-то напало, хорошо ты меня позвал, а то ведь так и утянуло бы. Серьёзно, спасибо, Джой. Молодец.

И он благодарно потрепал собаку по гриве.

На этот раз, чтобы понять Джоев ответ, никакими сверхъественными способностями обладать было не надо: пёс подпрыгнул, завилял хвостом и залился радостным лаем.

Воронков включил фонарь и направился к дежурке, насторожено оглядывая мало-мальски подозрительные места на земле. На месте неведомых врагов он не стал бы повторять опыта с «медведем» — скотина оказалась уж больно тупой, при всей её силе и страхолюдности, но впечатления были ещё слишком свежи, и взгляд непроизвольно выискивал на земле новые струйки пара. Но, похоже, «они» были того же мнения, и признаков новой угрозы из-под асфальта заметить не удалось.

За то время, которое Сашка провёл в здании, серая куча в отстойнике уже успела остыть, вода булькать перестала, и поэтому противогаз не понадобился.

«Что ж, и на том спасибо — по крайней мере отсиживаться в дежурке будет не так противно. Хм, а почему я считаю, что прятаться надо именно там? Белые, чёрные… Прямо как в песне — красные, зелёные, золотопогонные… Если они из асфальта такое чудо-юдо сотворили, так что им стоит, скажем, мой фрезерный станок взбесить?»

Сашка представил себе эту картину и усмехнулся — нет, это вряд ли. В конце концов именно он этот станок за свои деньги перевёз со свалки, починил, настроил… С кем-кем, а с фрезерным можно будет договориться.

Огибать дежурку было неохота, и поэтому он вошёл туда через мастерскую, вновь воспользовавшись проёмом, образовавшимся на месте Двери. Нащупав выключатель, Воронков повернул его, лампы дневного света неуверенно замерцали, а потом зажглись вполне нормальным светом, словно стеклянный луч и не гасил их совсем недавно.

Станки и инструменты находились все на своих местах, ничто не проявляло враждебной оживлённости, и Сашка с облегчённым вздохом уселся на табурет — всё-таки, заходя сюда, он побаивался какой-нибудь очередной пакости.

Странно… Прошло всего лишь два дня… Или уже три? Воронков подсчитал внимательно: да, трое суток с тех пор, когда он, стоя посреди этой мастерской, заканчивал сборку «Мангуста» и был счастлив, словно господь бог на пятый день творения. И словно расплатой за это с тех пор потянулись нелепые и пугающие события…

Он с сомнением глянул на «Мангуста», и сказал вслух:

— А может, и правда, всё из-за тебя, а, железяка? Например, созданием такого оружия я превысил барьер, положенный мирозданием человеку, и теперь его силы ополчились на меня… М‑да — интересно, я могу хоть что-нибудь сам придумать, не вспоминая книжные сюжеты? Да и глупости это всё, конечно.

— Отнюдь не глупости. Но в данном случае действительно неверно,— неожиданно раздался за спиной Воронкова низкий голос альбиноски.

Не думая, что он делает, Сашка с места прыгнул вперёд — к тому самому, притащенному со свалки, фрезерному станку. Приземляясь, он свободной рукой ухватился за один из штурвальчиков, и его развернуло спиной к станине, а лицом к остальной мастерской.

Взгляд лихорадочно метнулся от одной стены к другой. Да где же она, чёрт возьми?!

Прошлогодний календарь, висящий над верстаком, сохранил свои размеры, но цвета его изменились — именно это в первый момент привлекло к себе внимание, и лишь мгновение спустя Сашка понял, что изображение тоже новое. Вместо розовотёлой, пышногрудой красотки с алой розой в волосах, на плакате теперь красовалась Альба, стоящая на диком утёсе, а фоном была уходящая вдаль сине-зелёная равнина. Изображение — если это было только изображение — казалось на диво тонко выполненным и объёмным, как будто на месте календаря в стене появилось окно без стекла.

— Ты, сука…— начал было Сашка и запнулся, не зная что бы такого и сказать-то.

— Ну так я сука? — голос Альбины приглашал собеседника высказываться дальше.

Но Воронков молчал, уже вполне сознательно. Если этой… Ладно, будем сдержаны и корректны: если этой доброй женщине что-то нужно, пусть выкладывает. А ему говорить с ней не о чем.

Повисло недружелюбное молчание, которое прервала альбиноска:

— Вообще можно бы и повежливее, ты всё-таки с дамой говоришь?

— Не уверен,— вызывающе ухмыльнулся Сашка.— Может, вы там все гермафродиты.

Альбина улыбнулась в своей уже успевшей стать знакомой манере — медленно и холодно:

— Я тебе дам проверить… Если мне это понадобится.

— Вот только мне это не понадобится точно! — в свой голос Воронков вложил всю возможную презрительность. Но на альбиноску это впечатления не произвело:

— Ай, брось, сам ведь знаешь, что выпендриваешься попусту. Кто тебя спрашивать-то будет? И вообще, сейчас речь пойдёт совсем о другом. Слушай и не перебивай.

Она убрала с лица улыбку и заговорила деловым тоном:

— Обстоятельства складываются так, что я не могу продолжать поддерживать тебя непосредственно. Даже сейчас, на дистанции в три пласта, мой некалибруемый риск выше допустимого на… Впрочем, тебе это не важно. Важно, что на некоторое время ты останешься один — один против сил тёмного мира.

Альбиноска сделала паузу, а Сашка почесал в затылке. Выражение «тёмный мир», произнесённое без благоговейного придыхания, на этот раз звучало не как нечто долженствующее наводить ужас на простодушного потребителя дешёвых комиксов, а как обозначение чего-то вполне реального, и при этом достаточно неприятного.

А она продолжила:

— В какой-то мере тебе повезло: для того, чтобы ты мог хоть как-то противостоять этим силам, мне придётся многое объяснить — ты, вроде, очень хотел этого? Хотя изначально предполагалась работа втёмную. И, между нами говоря, очень жаль, что ты не принял нашу игру сразу. Самому же было бы гораздо проще!

В голосе альбиноски появилось было озлобление, но она его с заметным трудом погасила.

«А как же иначе? Ведётся беседа с клиентом, а клиента раздражать нельзя… Всё по правилам серьёзного бизнеса!» — оценил усилия альбиноски Воронков и пообещал:

— Спасибо за рекомендации, в следующий раз обязательно учту. Однако ты грозилась про что-то рассказать?

— Да, конечно.

Она на секунду замолчала, собираясь с мыслями, и заговорила вновь:

— Итак, догадку ты высказал правильную: твои неприятности завязаны вокруг твоего пистолета. И если б только твои… А вот относительно протестующего мироздания — это уже из области беллетристики. Хотя штучку ты сделал действительно неординарную, хотя и не задумывал такого, просто не зная, на что способен. Беда не в том, что ты сам не ощущаешь своей силы — это в вашем мире сплошь и рядом. Но ты, сам того не сознавая, ещё и сконцентрировал её, вложив в своё изделие. Ведь у тебя три года не было почти никаких других интересов — только пушка, пушка, пушка… Так?

— Ну так…— согласился Сашка.

— Одним словом, ты создал нечто большее, чем задумал сам. Ты создал…

— Р‑Р‑Р‑ГАВ!

Словно рыжее пламя рванулось к стене из-за верстака. Джой целил точно — в горло альбиноски, и вцепился бы в него, если б только она действительно стояла за настоящим оконным проёмом. Но вместо этого пёс попросту звучно хлопнулся о стену, а потом ополз вниз. Опешивший от удара, Джой, тем не менее, успел что-то сообразить, и в последний момент, уже падая, зацепил когтями передней лапы за край календаря. Послышался отчётливый треск, и, обрываясь наискось, календарь полетел следом, покрыв голову псу чем-то вроде большой панамы.

— Джой? — испуганно воскликнул Сашка, но тот если и был оглушён ударом, то не так уж и сильно. Пёс зашевелился, встал на лапы, и тряхнул головой. Кусок календаря упал на пол, и Воронков увидел, что с него вновь улыбается давно надоевшая девица. Хотя, вернее было бы сказать, что она полуулыбается. Вторая половина улыбки вместе с волосами и розочкой осталась на стене.

Воронков вздохнул и опустил взгляд на собаку. Джой, с победным, хотя и несколько ошарашенным видом гавкнул:

«Во как я! Здорово, правда? Но ты тоже ничего, хорошо её отвлекал, пока я за столами полз. Не всякая кошка так сможет! Э, хозяин, ты чего, не рад?

— Да получается, что не рад. Она мне довольно важные вещи говорила, понимаешь?

«Ничего я не понимаю. И понимать не хочу. Я — собака, ты в курсе, да? Моё дело — разбираться с врагами хозяина.

Она — твой враг, и я её прогнал. Снова придёт, так ещё получит. А разговоры — это ваше, человеческое развлечение. Дурацкое, кстати. Только время тратится, а толку никакого. Вот ты, хозяин, как-нибудь попробуй на лай перейти — увидишь, до чего удобнее жить станет!»

Хозяин лаять не стал, а вздохнул, и потрепал Джоя по гриве. По своей, собачьей, логике пёс поступил правильно, и ругать его смысла не имело — он будет только недоумевать и, в конце концов, спишет всё на людскую необъяснимость.

Джой принял ласку с достоинством и гордо прошествовал на улицу. Оставшись один, Сашка убрал наконец «Мангуста» в кобуру, но почти тут же вытащил снова, положил на раскрытую ладонь левой руки и задумчиво посмотрел на него.

Пистолет лежал спокойно, не демонстрируя никаких сверхъестественных свойств, и голубой энергетической ауры вокруг него тоже не наблюдалось. Грамотно сконструированная и хорошо сделанная машинка, и только… Интересно, чем большим, нежели изначально задуманная пушка, может быть «Мангуст»?

Воронков нахмурился: а вдруг альбиноска на этот раз сказала правду? Он вспомнил бормочущего бомжа: «Продай… Отдай…» — может, это тоже относилось к пистолету? Да и сама Альбочка, красота неотразимая, тоже к пушке лапки тянула, аж подрагивали. Что-то в этом всём есть, что-то есть… Только вот что?

«Ладно. Допустим, я, великий и могучий Сашка Воронёнок, сделал оружие, способное… м‑м‑м… ну, скажем способное уложить какого-нибудь Бармаглота. Это самая простая и понятная версия. Тогда понятно желание всяких уродов завладеть моим творением. Но тогда как в эту схему укладывается альбиноска c её миссией защиты? И почему ей или тем же „тёмным“ мне прямо не сказать, что им нужно и зачем?

Выходит, простая версия неверна. А сложные — можно хоть до утра сидеть придумывать, авось наугад да попаду. Только как я определю, что угадал?»

Чего-чего, а гадать до утра не хотелось совершенно — это время можно было попробовать использовать с большей пользой. До сих пор Воронкову было не до своих ощущений, но сейчас, предоставленный самому себе, он понял, насколько устал за эти дни. Да и вечерок нынче выдался тоже не слишком освежающим — что в переносном, что в прямом смысле.

Он вернул пистолет на его привычное место и поёжился: на улице заметно похолодало, и неприятный сквозняк проникал в мастерскую через дыру в стене. Немного подумав, Сашка заставил себя приняться за дело — для начала зашёл в соседний отсек мастерской, вытянул оттуда сварочный трансформатор на колёсиках и подключил его к сети.

После этого, снова старательно просматривая свой путь в луче фонаря, он сходил с тележкой к соседнему сарайчику, перетащил к мастерской пару железных листов и принялся за работу. Аккуратность исполнения Сашку не волновала, и поэтому закончил он работу достаточно быстро — с внешней стороны стены дежурки появилась рыжеватая металлическая заплата, последние швы на которой ещё светились малиновым. Само собой, мало-мальски серьёзной нагрузки этот шедевр инженерно-архитектурного творчества не выдержал бы, но всё-таки теперь в стене не было сквозной дыры.

Воронков критически окинул взглядом результаты трудов, махнул рукой — дескать, сойдёт, взялся сматывать провод с электродом — и язвительно произнёс, обращаясь к самому себе:

— А теперь — иди и подумай, не дурак ли ты?

Ответ на этот вопрос был очевиден: чтобы заваривать стенку, он перекинул провод через проём, и теперь толстенькая серая змейка уходила под свежеприделанный лист железа. Исправить ошибку, конечно, было можно — но предвкушавший отдых Сашка разозлился, сплюнул и со словами: «Да пошло оно всё в задницу!» — пошёл обратно, так ничего за собой и не прибрав, будто и не сам был виноват.

У дверей в дежурку он остановился, и минуты три подзывал Джоя. Когда пёс явился, то получил распоряжение:

— Значит так, парень. Я пойду упаду дрыхнуть, а ты сиди тут. Охраняй! Самое что ни на есть собачье дело. Охраняй!

Джой отвечать не стал, а лишь улёгся рядом с порогом. Воронков выключил весь свет в дежурке, оставив только лампочку под козырьком у входа, добрёл до топчана, и в чём был повалился на него. Последнем, что он ощутил, было неудобство от того, что ручка «Мангуста» воткнулась в рёбра, а последней мыслью — что это вполне приемлемая цена спокойствия, которое давало оружие под боком.

Как бы Джой ни прибеднялся, напирая на то, что он всего лишь собака, мозги у него работали неплохо. Сашка сначала спросонья не понял, что происходит, и только после того, как пару раз брыкнул ногой воздух, пришёл в себя, и догадался: Джой его будит, стараясь не делать шума. Для этого пёс просто взял его зубами за пояс и интенсивно дёргал, словно стараясь этот пояс разорвать.

— Что такое? Что случилось? — прошептал Сашка, сообразив, что если его поднимают не громким лаем, а вот таким тихим способом, значит на то есть серьёзная причина.

Джой еле слышно проскулил:

«Там, снаружи, кто-то есть. Они похожи на людей, но не люди, и я их боюсь! Может, сбежим отсюда, пока не поздно?»

Воронков ничего не ответил, а тихо соскользнул с топчана и, пригнувшись, подобрался к окну… «Сколько раз помыть собирался, лентяй фигов!» — выругал он себя, когда понял, что сквозь запылённое стекло практически ничего не может разглядеть.

Электрические часы на столе показывали полшестого утра, и скоро должно было начать рассветать. Впрочем, на «Южной», видимо из-за рельефа местности, почти каждое утро от прудов поднимался плотный туман, который расходился очень неохотно. Но пока что ночь доживала последние минуты, и тумана не было, а была темнота. Лишь лампочка у двери бросала желтоватые отсветы на землю, а ещё — на само окно, создавая дополнительные помехи обзору.

Сашка попробовал утешить себя тем, что снаружи через пыльное стекло его тоже хрен кто разглядит, но и сам понимал, что утешение это весьма сомнительно.

«Ладно… Как говорил один почти что земляк — мы пойдём другим путём!» — решил он и, двигаясь как можно тише, перебрался в мастерскую.

Здесь окно было ещё грязнее, но на него не падали прямые лучи света, а вот пространство перед стеной было подсвечено довольно неплохо. Воронков опёрся на сварочный трансформатор и залез с ногами на верстак, чтобы лучше было видно.

Вдоль стены неуверенными движениями передвигались две фигуры. Насколько их можно было разглядеть через слой пыли на стекле, фигуры походили на человеческие, но их движения… Они только на первый взгляд казались неуверенными, исключительно из-за своей непривычности. Чем-то поведение этих человекоподобных существ напоминало перемещение ленивца по кроне дерева: медлительное и вроде бы неуклюжее, но вполне рациональное и целеустремлённое. Целью этих двух явно была дежурка.

Воронков дотронулся до Джоя, глянул ему в глаза и постарался всю свою неведомую великую силу, или как там его — энергетический посыл? — вложить в молчаливый вопрос:

«Только эти двое? Или ещё есть?»

«Не ори ты так! Двое тут, один у входа, он не двигается, а просто так стоит»,— тоже взглядом ответил Джой.

Воронков кивнул и прикинул расстояние: попасть он уже сможет… Прямо сейчас начинать пальбу он не собирался, но сознание, что ситуация вроде бы контролем, успокаивало. Так же, как и рукоятка пистолета в ладони — Сашка уже не удивлялся тому, что «Мангуст» по собственной инициативе занял привычное место в правой руке.

Медлительные фигуры приближались и наконец остановились около свежезаделанной дыры в стене, почти уйдя из поля зрения. Один из «людей» нагнулся и, не торопясь, поднял обрезок металла, оставшийся после Сашкиных трудов. Внимательно осмотрел его, понюхал, а потом…

Воронков чуть не подпрыгнул: понюхав металл, «человек» без усилия, словно кусок плохого картона, разорвал кусок металлического листа пополам и сонно передал одну из частей товарищу. Тот тоже понюхал, надкусил, покачал головой, словно ему предложили недожаренный коржик, и небрежно отшвырнул железку как раз в сторону Сашкиного окна. Силы этого небрежного броска хватило, чтобы вращающийся наподобие бумеранга кусок металлического листа снёс поперечный переплёт оконной рамы и после этого просвистел через мастерскую, со смачным хрустом воткнулся в штукатурку стены — да так и остался в ней торчать.

Звон осыпающихся стёкол раздался немного погодя — железяка летела настолько быстро, что достигла стенки быстрее, чем стёкла — пола.

Сквозь погибшее окно сразу потянуло вонюченьким сквозном. Однако одновременно с этим значительно улучшился обзор, и дальнейшие действия «людей» можно было рассматривать в подробностях. Радости по этому поводу Воронков не ощутил, а лишь отметил, что и его самого теперь увидеть будет проще.

А «люди» тем временем сместились, оказавшись уже почти на уровне заплаты в стене. Тот, кто оказался к ней ближе, протянул руку и, легко проткнув прямыми пальцами металл, сжал кулак и неожиданно резко дёрнул руку на себя. В заплате образовалась неправильной формы дыра, а двое вновь начали нюхать трофей и пробовать его на зуб.

Воронков быстро прикинул: до сих пор он надеялся, что эти существа не способны на быстрые движения, однако увиденный резкий рывок руки заставил его эту надежду оставить. А на то что это всего лишь мирные собиратели металлолома, не имеющие к нему никакого отношения, Сашка не рассчитывал с самого начала. Почему-то он был уверен, что стоит себя обозначить — и «отношение к» проявится вполне конкретно.

Тем временем тот из двоих, который стоял чуть сзади, вновь нагнулся и поднял что-то странное — длинное и гибкое Сашка напряг зрение и понял: они нашли брошенный сварочный провод. Несмотря на напряжённость момента, он усмехнулся интересно, как им на вкус придётся медь с алюминием?

Оказалось, что цветные металлы гости любят — второй тоже подхватил провод и с видимым удовольствием хрустнул, размалывая зубами держатель с остатком электрода. Теперь «человеки» стояли, словно два цыплёнка, ухватившие одного и того же червяка. Ну дожуют они провод, а дальше за что возьмутся?

«Да что это я? — удивился вдруг Сашка.— Ведь всё так просто!»

С этой мыслью он ногой — чтобы не терять времени — толкнул вперёд кривую рукоятку на трансформаторе. Тот загудел на высокой ноте, звук становился всё громче, громче, запахло горящей изоляцией… Но Воронков не смотрел на него. Его взгляд был прикован в двум «людям», по телам которых сначала забегали голубые искорки, их становилось всё больше и больше наконец искорки слились в яркое сияние и…

Трансформатор задребезжал и затрясся так, словно внутри у него стоял высокооборотный электродвигатель, раздалось не сколько хлопков — громких, почти что взрывов — и гудение прервалось, а из щелей на корпусе повалил едкий, противный дым. Воронков закашлялся, спрыгнул с верстака и осторожно вылез в выбитое окно.

Где-то далеко-далеко, там, где всё просто и понятно, где не бродят по ночам мотоциклисты с рыцарскими копьями и чуваки, жующие железо, вставало солнце. Для Сашки же рассвет обернулся всего лишь превращением черноты ночи в сырую и туманную серость утра, и это превращение произошло как раз за то время, пока он прятался в мастерской.

Две человекоподобных фигуры всё так же стояли у стенки, с зажатым в зубах проводом, а струйки тумана текли у них между ногами, грозя вскоре залить их с головой. Фигуры стояли — и только.

Он опасливо подошёл поближе, готовый в любую секунду отпрянуть, и всмотрелся. «Люди» не двигались, и от них тянуло такой же пластмассово-резиновой гарью, как и от погибшего трансформатора. Воронков подобрал с земли какую-то деревяшку, осторожно ткнул одного из них, потом с силой нажал. «Человек», не меняя позы, тяжело повалился на землю, словно плохо закреплённая гипсовая статуя — только для гипсовой статуи он оказался очень уж тяжёл.

Валить второго Сашка не стал — зачем? К тому же где-то на той стороне дома бродит и третий — а трансформатор уже сгорел! Как бы его сюда не принесло. Вновь вспомнив об осторожности, он резко обернулся, и тут же понял, что сделал это слишком поздно.

«Третий» стоял буквально в двух шага от него, и его глаза, похожие на стальные шарики, смотрели прямо Воронкову в лицо. Ладонь, сжимающая рукоять «Мангуста», противно вспотела, но мысль работала чётко: «Один выстрел. У меня один выстрел, но для него надо выбрать момент — чтобы поднять руку нужно время. Этого времени он мне может не дать…»

— Ишш… Ишш…— издал вдруг шипение «человек», со свистом втянул воздух и зашипел вновь, но теперь это сложилось в почти членораздельную фразу:

— Ишкажите… Што билетами на кгас-с-строли нанайтс-сев-ф??

— Че… чего?

— Исшж-ж-вините, каш-ш-шется я ош-ж-шибшя…

С этими словами «человек» повернулся к Воронкову спиной и неуверенными движениями побрёл в туман. Сашка сделал пару шагов назад, обессилено прислонился спиной к стене и захохотал.

⁂

Наверное, это было истерикой — длительное напряжение психики не могло пройти даром, и подсознание выбрало подходящий момент, чтобы это напряжение сбросить, выплеснуть в окружающий мир во взрывах дурацкого смеха. Тело Воронкова сотрясалось, он сгибался пополам и держался за живот, казалось, вот ещё чуть-чуть, и он попросту умрёт — не сможет вздохнуть и всё, конец.

Но до этого дело не дошло. В очередной раз он со всхлипом втянул в себя воздух для нового приступа и вдруг неожиданно понял, что не видит в событиях ничего смешного. Ну просто абсолютно ничего, чем можно было объяснить только что обуревавшее его веселье.

Сашка поднялся на ноги и смахнул с глаз навернувшиеся слёзы.

— Ну дурдом! — полураздражённо-полуудивлённо бросил он в сторону ушедшего «человека», потом представил, как глядел со стороны сам, идиотски хохочущий, и добавил: — А я, похоже, в его клиента превращаюсь, медленно, но верно. В полном соответствии с планом командования — так, что ли?

«А действительно, чем плоха гипотеза? — продолжала мысль работать в том же направлении.— Не взяв насквозь героического и непобедимого меня силой, неведомый враг решил обработать меня психически».

Он вспомнил воткнувшуюся в стену железяку, и запоздало поёжился.

«Какая уж тут к чёрту психология, такой бросок черепушку как топором снесёт! Только и надежды, что на „Мангуста“… Конечно, если я Альбу понял правильно, и моя пушка действительно обладает какими-то сверхъестественными боевыми качествами. Хотя вот „медведю“ от моих выстрелов было ни жарко ни холодно — так, может, дело в чём-то другом? Блин, ребус на мою голову… Сейчас как возьму, да как выкину свою железяку на фиг, прямо в этот отстойник, и гребись оно всё конём!»

Сашка представил себе, как «Мангуст» плюхается в зловонную жижу, уходит куда-то на дно — а вместе с ним уходят на дно три года работы, три года удач и разочарований, ошибок и находок. Представил, и понял, что сделает это только если… Да вообще ни при каких обстоятельствах не сделает!

Он ещё раз глянул на пистолет в своей руке, удивляясь, какая фигня способна прийти на ум в минуту слабости, и пристроил «Мангуста» на место, под плечо.

⁂

Спустя три минуты Воронков быстрым шагом двигался по тропинке к дороге, а Джой бежал где-то рядом — может быть, совсем близко, но плотная серая пелена не давала разглядеть ничего дальше полутора-двух десятков метров.

По логике, которую здравый смысл всячески поддерживал, покидать станцию никакой необходимости не было. До сих пор «они» вполне успешно проделывали свои фокусы с Сашкой вне зависимости, где он находился — в хорошо знакомой «им» квартире или в городе. Но иррациональное, хотя от этого не менее явственное, ощущение того, что паноптикум на «Южной» будет продолжаться чем дальше, тем веселее, гнало Воронкова прочь, и, в конце концов, он поддался, оправдавшись сам перед собой тем, что надо забрать из дома оставшиеся патроны.

Вроде бы ничем конкретным ощущение не подтверждалось: «человекообразные» оставались в тех же позах, серая груда в отстойнике лежала тихо и мирно, загадочных звуков и прочих грозных знамений тоже не наблюдалось, но с каждой минутой на Сашку всё сильнее и сильнее давило предчувствие: вот, вот, сейчас произойдёт ещё что-то, с чем невозможно будет справиться…

И поэтому он, если называть вещи своими именами, попросту сбежал. На этот раз никаких объясниловок, оправдывающих творящийся на станции разгром, Сашка писать не стал: при всём желании ничего логичного он сочинить сейчас не смог бы. Кроме того, перспектива снова заходить в директорский кабинет, где телевизор демонстрирует такие интересные передачи, не показалась слишком уж соблазнительной…

Троллейбусная остановка за ночь не претерпела никаких изменений. По растворяющейся в тумане дороге время от времени проезжали машины, и вроде бы было всё как обычно. Вот только ни одного троллейбуса Воронков пока не увидел — а ведь примерно в это время, время смены на химзаводе, транспорт должен был ходить чуть ли не каждые три минуты.

Джой, появившись словно ниоткуда, молча уселся на землю, а его хозяин сначала, нервничая, стоял, покачиваясь с пятки на носок, а потом начал мерить шагами маленькую асфальтовую площадку остановки. Могло, конечно, быть так, что по какой-то причине на линии отрубили электричество, но тогда…

Что бы было тогда, Сашка придумать не успел: сначала издали послышался страдальческий вой электродвигателя, а потом из тумана реализовался и сам троллейбус, который, не останавливаясь, прокатил мимо. Воронков успел разглядеть плотную массу людей, спрессованных так, что двери можно теперь открыть разве что монтировкой, и понял, что в ближайшее время уехать ему вряд ли удастся.

«Да уж,— решил Сашка, оценивая продолжающий сгущаться туман.— И этот-то водила небось уже не рад, что выехал. А остальные будут ждать, пока не развиднеется! Давненько такой хмари не было — пожар, что ли, где-то поблизости?»

Разочарованный, он сунул руки в карманы куртки и снова неторопливо двинулся вдоль павильончика… И вдруг остановился: там, дальше, в тумане, неясно что-то белело. Сашка сделал несколько шагов вперёд и сообразил — да ведь это тот самый белый бетонный забор! Вернее, два забора, между которыми есть тропинка, ведущая в город коротким путём!

Он покрутил головой: что направо, что налево, забор скрывался в серой дымке, становясь каким-то нереальным, но прямо перед Сашкой всё было видно чётко: вот подсыпанные землёй снизу бетонные плиты, вставленные выступами в бетонные пирамидки опор, вот щель между ними с уходящей туда тропинкой, вот лопухи, наросшие по бокам тропинки — ничего сверхъестественного! Вот только позавчера здесь этого забора не было…

Воронков пожал плечами и направился обратно к дороге, ориентируясь на звук неторопливо ползущей по ней машины. «Троллейбус — это наше, местное,— думал он.— Надо быть патриотом и пользовать своё, а всякие там игры с мирами-пластами пусть играют те, кому это надо».

За стеной тумана скрипнули тормоза, и машина-ориентир остановилась примерно где-то в районе остановки, продолжая ровно урчать двигателем на холостых оборотах. Неужто директора принесло? Или Олег тачку отловил? Хм‑м, в такую-то рань…

Сашка остановился и поймал себя на том, что даже дышать старается тише. А от остановки донёсся негромкий, но грубый и самоуверенный голос:

— Колян, там тропиночка такая… Встань побоку.

Потом раздался характерно-неразборчивый звук — грубого что-то спросили по рации. Тот ответил:

— Да, мы на остановке. Сам тормозни у знака, а Серый пусть, наоборот, дальше проедет. Тут туман, не видно ни бельмеса, как бы не разминуться.

Другой голос, помоложе и позвончее, но такой же уверенный в себе, воскликнул:

— Эй, ты куда?!

— Да хрен с ним,— бросил грубый.— Пусть бежит. Раз собака здесь, значит скоро и сам придёт, падла.

«Джой, наверное? В таком случае, похоже, что „падла“ — это я…» — Сашка жестом, ставшем уже привычным, извлёк «Мангуста» на свет божий. Хотя какой там свет — серовато-белая размазня продолжала висеть в воздухе, не проявляя ни малейшего намёка на просветление.

Воронков начал осторожно сдвигаться назад, к забору, и тут же все его попытки остаться незамеченным полетели к чёрту: из тумана появился Джой и, увидев его, громко залаял:

«Хозяин, хозяин, вот я тебя и нашёл! Знаешь, там на остановке, люди ходят, у них тоже оружие есть, и ружья, как на охоте, и пистолеты, вроде твоего!»

Сашка попытался заставить пса замолчать, но было поздно. Со стороны тропинки прозвучал гулкий выстрел из помпового ружья, потом донеслось характерное клацание затвора, и Колян — так, вроде, назвали парня, посланного на тропинку? — бабахнул второй раз, в белый свет, как в копеечку.

«Пали, пали…— злорадно подумал Сашка.— Играй в ковбоя… Щас, пойду я к тебе, жди. По ту сторону дороги до аэропорта пустыри да свалки, и туман к тому же. Вспотеете искать!»

Стараясь не производить никакого шума, он осторожно двинулся в сторону от тропинки, решив перескочить через дорогу подальше от остановки. Джой уже понял, что дело серьёзное, молча двигался вслед за хозяином и на ходу, судя по выражению морды, переживал свою ошибку.

Где-то поодаль раздался ещё выстрел, потом ещё два. Сашка удивился такой дрянной дисциплине, царящей среди охотников, но всё-таки взял левее, подальше от того стрелка — напороться на шальную пулю ему вовсе не хотелось. Вот кювет, потом насыпь, это значит дошли до дороги…

Очередь из «Калашникова» распорола ватную тишину. Стрелявший был где-то недалеко, и бил он явно не наугад — первые трассеры мелькнули рядом с левой рукой Воронкова. Спасло его то, что стрелок, скорее всего, не часто пользовался автоматом, и поэтому не удержал линию стрельбы, когда отдача повела ствол вверх. Сашка как подкошенный упал на поднимающийся к дороге склон и с трудом сдержал желание выпустить остатки зарядов в окончательно посветлевший, но не ставший более прозрачным туман.

Машина, стоявшая где-то у остановки, медленно приблизилась к месту стрельбы, но метрах в тридцати от лежащего Сашки остановилась.

— Серый! — властно позвал грубый, и чуть погодя:

— Ты его достал?

— Похоже, да,— ответил тот, кто, видимо, был этим Серым. Приятный голос, парень с таким голосом должен быть и внешне симпатичным.

«Ай-ай-ай, такой хороший мальчик — и врёт…— впрочем, Сашка был далёк от осуждения: — Теперь главное, чтобы врал умело!»

Но «хороший мальчик» продолжил:

— Я видел, когда он на дорогу вылезал, а потом слетел обратно и больше не поднимался. Лежит в кювете, наверное.

— Сейчас его видишь?

— Сейчас нет, я же говорю — кювет. Но на пустыре никто не появлялся.

— Да может, это собака была? — не унимался грубый.

— Нет, для собаки слишком высокий силуэт.

«Тепловой прицел! — сообразил наконец Сашка.— А остальные, получается, не просто так палили, а меня на симпатичного мальчика загоняли… Значит, если я вылезу на пустырь или на дорогу, он меня снова засечёт. Но лежать здесь тоже не стоит. Остаётся одно…»

Воронков, всё так же распластавшись по склону насыпи, боком, по-крабьи, пополз в ту сторону, откуда доносились голоса и звук мотора.

Расчёт был на то, что киллеры так или иначе должны двинуться к месту, где, по утверждению симпатяги Серого, клиент лежит в кювете. Сам Сашка таким образом останется у них в тылу, а глядеть себе за спину, тем более через электронику, они вряд ли будут.

В принципе, так и получилось: мотор машины снова взял нотой выше, и вскоре в тумане стала различимой неторопливо передвигающаяся тёмная масса. Чуть впереди двигалась пара фигур поменьше — это шли охотники. Сашка вжался в рано начавшую жухнуть придорожную траву, вдохнув полную грудь её прелого запаха, и опустил глаза, непроизвольно опасаясь, что те, на дороге почувствуют его взгляд. Возможность обнаружить себя таким способом сейчас казалась Воронкову вполне реальной, а ведь ещё недавно он сам бы первым посмеялся над подобной мыслью!

А машина, тем временем, остановилась, продолжая маячить в колыхающейся пелене силуэтом неясных очертаний — только красные фонари на задке выделялись на общем размытом фоне своей яркостью.

Снова затрещала рация, и грубый — похоже было, что это он руководит здесь всем,— раздражённо ответил:

— Да хоть на ощупь, твою мать! Пять секунд, чтобы здесь были! Прожектор прогрей, с ним работать будем.

Рация коротко квакнула что-то вроде «понял», и замолчала. Грубый тоже молчал, а остальные — Серый, и как его там, Колян — были явно не в тех чинах, чтобы самим подавать голос.

Прибытие машины с тепловым прожектором на борту, а главное — с подкреплением, в планы Воронкова никак не входило, и он решил рискнуть. Осторожно оторвав тело от земли, но всё ещё оставаясь практически в горизонтальном положении он осторожно придвинулся вплотную к асфальту. На тренировках такое упражнение называлось «крокодильчик», несмотря на всю свою техническую несложность оно требовало напряжения почти всех мышц тела и к числу любимых у занимающихся не относилось.

Вдалеке уже был слышен звук ещё одной машины. Времени на колебания не оставалось, и Сашка, словно распластанный по земле паук, перемахнул через дорогу…

…И практически лицом к лицу налетел ещё на двоих бандитов, которые до сих пор ухитрились никак не обозначить своё присутствие.

Два хорошо накачанных парня в коротких кожанках, у каждого из которых в руке было по короткому десантному «калашу», тоже не ожидали такой встречи — причём они не ожидали в большей степени, чем Воронков. Скользя вниз по дорожной насыпи, Сашка так разогнался, что даже не успел ни затормозить, ни даже ругнуться про себя на такую непруху. Вместо этого он, не раздумывая, совсем откинулся назад и сходу в подкате буквально снёс ближайшего качка.

Если такая туша, под центнер весом, рушится, не успев как следует сгруппироваться, то ускорение свободного падения работает на все сто. Качок даже не ойкнул, разве что всхрапнул задавленно, когда со всего маху налетел причинным местом на Сашкино колено, а горлом напоролся на его сомкнутые в копье пальцы. Выбрасывая вперёд напряжённую правую руку, Воронков одновременно ухитрился левой поймать и дёрнуть в сторону автоматный ствол. К счастью, поверженный бугай держал автомат не по-боевому, рефлекторно нажать на спуск не успел, и вообще, занятый своими ощущениями в области паха, расстался с оружием очень легко.

«Глубокое интимное переживание…» — мелькнул где-то в глубине Сашкиного сознания язвительный комментарий. Мелькнул и тут же забылся: второй шустро вскинул одной рукой свою волыну и, продолжая движение, навёл её на завалившуюся парочку.

Счёт шёл на доли секунды. Ни времени, ни возможности перехватить трофейную пушку как следует у Сашки не оставалось, и он сделал единственное, что смог. В почти безнадёжном запале он попросту швырнул в неприятеля автоматом, словно случайно попавшим под руку дрыном. Летящая железка ударила по железке стреляющей, и очередь стеганула в сторону, а поправить прицел… Теперь времени не осталось уже у стрелка.

Вывернувшись из-под чуть слышно скулящего жлоба, Сашка крутанулся на живот и прямо с земли распластался в отчаянном прыжке.

Врезавшись в автоматчика, он постарался с налёта рубануть по внутренней стороне его локтя, а своим одновременно угодить в диафрагму противника, и плечом — в могучий подбородок-Проще было, конечно, боднуть его в живот, но спину с затылком подставлять не стоило — свои, не дядины. Тем более что, судя по ощущениям в локте, клиент оказался в бронежилете.

В целом результат выпада оказался не совсем удачным: выронив оружие, противник покачнулся, завалился на спину, но уже падая, сумел овладеть собой, и сильным движением рук помог Сашке порхнуть через себя. Тому пришлось сгруппироваться, чтобы кубарем прокатиться по мокрой земле.

«Ах, так? Ладно!» — вскакивая и разворачиваясь, Воронков одним быстрым, слитным движением вытянул из-за спины уже изрядно натрудившийся за сегодня «Мангуст»… Но ещё быстрее перед лицом мелькнул каблук огромного ботинка. Удар по пальцам отозвался по всей руке нервным звоном, словно от импульса электрошока, и пистолет, на секунду сверкнув отполированной гранью, улетел туман.

Сашка спружинил на полусогнутых вниз, и чугунный кулак, прилетевший вслед за каблуком, лишь погладил его по волосам. Не успев ничего подумать, чисто рефлекторно, Сашка воспользовался промахом и воткнул недругу прямой проникающий в пах, а коротким тыком правой вверх (околоподмышечный нервный узел) отсушил ему атакующую конечность. Теперь они были в почти равном положении: у Воронкова рука хотя и слушалась, но никаких ответных сигналов от неё не поступало, хоть ампутируй без наркоза.

Развить успех не удалось: зарычав, автоматчик резко пригнулся, и ударил его всем телом. Сашку отбросило. Стараясь удержаться на ногах, он видел, как враг на диво быстро разгибается, преодолевая боль, и даже не глянув в сторону выбитого автомата, ищет и находит налитыми кровью глазами его, Воронкова.

«Похоже, абзац…» — всё так же в дальнем уголке сознания сформулировал ситуацию здравый смысл. Теперь против Сашки стояла не дурная шпана — стоял профессионал с мышцами гориллы, подвижностью взбешённого быка и болевой чувствительностью зомби. Ну и, конечно, с навыками единоборца… Причём даже стиль можно узнать. Манера ударов качка живо напомнила Сашке ухватки знакомых славяно-горцев. Достаточно пропустить одну размашистую оплеуху, и хватит с гарантией.

Несколько секунд враги смотрели друг на друга, замерев — для Сашки каждая из них показалась длинней минуты. Он внутренне сжался, в ожидании сокрушительной атаки, и тут до него донеслось:

«Держись, хозяин! Сейчас, сейчас я его… Разорву на части, сволочь этакую!» — в мысленном посыле Джоя слышалась нешуточная ярость, трансформировавшаяся в почти ненормативную лексику. И эта ярость передалась Сашке, смывая куда-то нахлынувшую было неуверенность.

«Вовремя», — отметил он про себя и, продолжая глядеть в глаза качку, мысленно обратился уже к нему. Мысль была проста: «Я тебя изувечу!!!»

С новой злостью он буквально взорвался навстречу вражескому носорожьему рыку. Он упруго сместился чуть вперёд-вбок и голенью отбил наружу ногу, летевшую в живот. Защитное действие превратилось в скользящий шаг, разворачивающий тело влево. Рывком перенося вес на переднюю ступню Сашка добавил к нему идущий от бедра скрут корпуса и всё это вложил в секущий взмах левой рукой. Снося на сторону и вниз чужую зубодробительную атаку, он заодно хлестнул гада ладонью по глазам и тут же, повернувшись на пятке, накрыл его сзади-сверху вторым «крылом куропатки», рубанув правым предплечьем по мощному загривку.

Но тот, вместо того чтобы ошеломлённо встать на карачки, лишь дёрнулся, моментально втянул голову в плечи, вслепую лягнул ногой и тут же попытался поднять Сашку на чудовищный апперкот.

«Да что он, железный?!» — Воронков едва сумел отклониться вправо, и тут же прилип к амбалу сбоку-сзади, контролируя левую его левую руку и пытаясь найти большим пальцем локтевой нерв, чтобы окончательно вывести её из строя. Одновременно с этим он в темпе хорошего отбойного молотка обрабатывал болевую зону на бедре. Ту, куда так любят лупить друг друга бойцы таиландского муай-тай. И ведь получается у них…

Сашка даже не заметил, с какой стороны подскочил, и повис на монументальном противнике Джой. Теперь враг напоминал вставшего на дыбки медведя, на котором повисла пара настырных охотничьих собак. В этот момент подсознание Сашки, или что там ещё отвечало за «мысленные посылы», сумело на долю секунды «поймать» чувства и мысли врага.

Боль он всё-таки испытывал. И эта боль лишь усиливала желание загнать вёрткого лоха под мясорубку своих обманчиво косолапых ударов. Загнать и уработать, стоптать! Но сначала будет псина…

Качок хекнул, и Джой жалобно взвизгнул и отлетел метра на три. Боль собаки отдалась во всём существе Воронкова, и он ощутил, как все его чувства, вся его сила и вся его злость сливается в одну слепяще-белую волну бешенства. Волну, захлёстывающую изнутри, бьющую в глаза и в кончики пальцев.

Джой ещё не успел подняться на подгибающиеся лапы, когда Сашкина рука превратилась в раскалённые клещи и наконец нашла нужную ямку на локте. Взревев, амбал резко крутнулся, выбрасывая наотмашь свободную ручищу.

Но в Сашке бурлила сила — горячая, жидкая, тяжёлая, как раскалённая ртуть. Все намерения этого неповоротливого тупого урода были у него как на ладони. Легко уклонившись, он поднырнул под убийственную отмашку, экономно проводил её над собой ладонью, и слегка подтолкнул тугой бицепс. Теперь главным оппонентом промахнувшегося костолома стала собственная инерция. В один миг его развернуло и поставило в неустойчивую и невыгодную позицию. Сашкин кулак, сам собравшийся в нужную форму, метнулся вперёд и корневой костяшкой большого пальца ужалил бугая в висок. А твёрдый мысок кроссовки на том же вздохе без паузы вошёл ему в пах. Не давая врагу переломиться пополам, Воронков с подскока коленом другой ноги врезал по злобно перекошенной морде.

Хрясь! Похожая на помятое чугунное ядро с ушами, голова резко мотнулась на хрустнувших позвонках и запрокинулась. Руки безвольно и расслаблено обвисли — верный знак нокаута. Но Сашка, не опуская ногу, уже упруго распрямлял её, вонзая ребро стопы в открывшееся горло. Останавливать удар было поздно… Впрочем, Воронков останавливать его и не собирался.

Волна, на гребне которой плясала жажда убийства, схлынула так же быстро, как и накатила. Сашка вновь обрёл способность думать, связно выстраивая мысли. Поглядев на дело своих рук и ног, он с удовлетворением заключил: «Стены бы делать из этих людей! Крепче бы не было в мире… „Стеней“? Но расчёт у таких ломовых ребят только на штурм и натиск. А с защитой не так уж и здорово!»

Глядеть на результаты работы было приятно — вот только некогда. Здравый смысл предложил держать пари на то, что сюда, на звук очереди, уже спешат… Да кто бы ни спешил — этот кто-то явно лишний. Но тут сознание пронзила ещё одна мысль, затмив все остальные: «Где „Мангуст“?! Где?!!»

Туман вокруг колыхался густыми волнами. Проклятье! Искать? И подставлять себя под пули? Но ведь и без оружия нельзя! Может быть, Джой сможет помочь — как он там?

Пёс пошатывающейся щенячьей походкой подковылял к поверженному врагу, потряс головой, потёр лапой ушибленную морду и тихонько зарычал.

«Здорово мы его, а, хозяин?» — услышал Сашка.

— Да, ты молодец,— подтвердил он, одновременно поняв: в поисках «Мангуста» Джой явно не помощник. Лапы бы унести — обоим.

⁂

Ориентируясь на то ли слышные, то ли угадываемые перекликания: типа «Туда!.. Быстрей!.. Обходи!..» — Сашка по-быстрому огляделся. Автомат раз. Автомат два — к нему, стоя на четвереньках и держась рукой за шею, тянется первый жлоб… Ну, это поправимо.

Одним прыжком Сашка оказался рядом и одним пинком в голову «восстановил статус-кво» — так, кажется, Остап Бендер выразился? А «Мангуста»-то всё равно нет…

Голоса подмоги слышались уже явственнее, и Воронков решился. Он схватил короткий «Калаш», метнулся к другому, выдрал из него магазин, и на секунду заколебался: пристрелить этих двоих для гарантии?

«У тебя патронов не ящик…— холодно и расчётливо напомнил здравый смысл.— А вот дополнительный ствол не помешает!»

Наклонившись над амбалом, Сашка рванул липучку — задравшаяся брючина обнаружила на лодыжке бесчувственного врага маленькую кобуру с несерьёзным пистолетиком.

«Тоже мне, ствол…» — подумал он, мысленно крикнул: — «Джой, за мной!» — и рванул в сторону дороги.

Ходу, ходу! Странно тяжёлые пряди тумана липли к лицу, забивали лёгкие. Сзади, стараясь не отстать, прихрамывал и поскуливал Джой.

«На пустыри меня не пропустят, это ясно! — быстро работала мысль.— Значит, остался один путь — в тот коридор между заборами… если он ещё тут есть. Главное, успеть перескочить через дорогу!»

И они успели. Всего за несколько секунд до того, как по ней, глухо урча мотором, прокатился угрюмый, громадный джип, с тонированными стёклами. Хромированный кенгурятник, непривычная фигурка орла на капоте и двухсложная надпись «Руссо-Балт» поперёк решётки радиатора отпечатались в мозгу Сашки, хотя увидеть их он успел, уже исчезая в тумане. Наверное, стоило удивиться, но ноги несли тело в неведомое, и некогда было обдумывать увиденное. Некогда было вообще думать о чём-то кроме бегства, и даже глухая боль в душе, которой отозвалась потеря «Мангуста», пока что воспринималось как нечто второстепенное. Пока что…

Они буквально летели с Джоем по коридору… Туман впереди стал реже, и Сашка явственно увидел в конце коридора фигуру Художника…

1994—1997 гг.