Коридор затмений

Глава 14 Коридор

Вечер они провели вместе с детьми. Клавдий Мамонтов вспомнил слова Макара о том, что теперь он живет только ради них. И Клавдий понял, о чем он. Однако дети бывают разные. Они в итоге вырастают, взрослеют… Пример совсем иных отношений между детьми и родителями они видели только что в доме под медной крышей.

Но у Макара они играли и возились с малышами в детской и в гостиной – сами как пацаны, отдыхая душой от тревог и забот. Полковник Гущин имел краткую беседу с гувернанткой Верой Павловной – он отвел ее к окну и взял за обе руки. Старая гувернантка зарделась, очки ее сползли на кончик носа, она смотрела на полковника Гущина так, что Макар сгреб Лидочку и Августу в охапку, отвлекая их внимание от этой колоритной парочки. Однако романтизм в заявлении полковника Гущина гувернантке отсутствовал – напротив, царила суровая проза. Держа ее за обе руки, он настойчиво и проникновенно убеждал ее удвоить, утроить, удесятерить внимание – ее и Машино – в отношении детей, потому что… Обстоятельства какие-то непонятные, темные, а мы уже с вами, Вера Павловна, помня о похищении Августы, научены горьким опытом. Дети ведь что? Они как вода, которая «всегда дырочку найдет». Несмотря на вашу заботу и неусыпный контроль, у девочек как-то получалось отлучаться к озеру, чтобы общаться с незваным гостем и видеться с ним на конюшне. А гость – парень странный, если не сказать больше. Так что надо быть очень, очень внимательными вам с Машей, когда Макар отсутствует и нас с Клавдием нет здесь, понимаете?

Вера Павловна срывающимся фальцетом пообещала – она, мол, всегда… костьми ляжет… можете положиться, Федор Матвеевич! И Маша пылко подтвердила. Макар, скорчив на лице самую строгую мину, объявил Лидочке и Августе «час отца» и стал внушать: никогда больше не ходите тайком одни к озеру, к той заводи в кустах, к конюшне. Никогда не разговаривайте с «жабьим принцем», что бы он ни обещал, как бы ни просил. Августа восприняла слова отца спокойно, даже удовлетворенно. А вот Лидочка насупилась и топнула ногой. В голубых ее глазках сверкнули слезы. Она заявила отцу, что Toad – жаба – ее друг. На что Макар ответил, что жабу в аквариуме он отвезет ветеринару, а мальчишку, если тот явится снова, повесит за ноги на сосне как Пиноккио. Выбирай, мое солнышко, сама ему судьбу. Лидочка сверкнула в сторону отца глазами уже с гневом. И отвернулась. Заплакала, уповая теперь на жалость.

Клавдий Мамонтов хотел сам ее успокоить, но Макар поднял руку – не вмешивайся, братан. Воспитание строптивых детей дело неблагодарное.

Клавдий занялся игрой с Сашхеном – в кубики на ковре гостиной у камина. Сашхен уже твердо держался на ножках, ходил, блуждал, даже пытался бегать, налетая на ноги Клавдия и визжа от восторга. Он знал уже немало слов, однако не утруждал себя их полным произношением, сконцентрировавшись на первых слогах. Так, Макара он именовал «пааа», Клавдия «клааа», однако порой тоже «пааа». Гувернантка объясняла, что так малыш «высказывает неосознанное желание считать и Клавдия своим отцом». Гувернантку Сашхен именовал традиционно «баааа». И полковник Гущин вежливо заметил Вере Павловне, что «совсем скоро Александр начнет называть вас по имени-отчеству чинно-благородно». Маше-горничной достались от Сашхена лишь шипящие буквы «Шшш». Сестренок он вообще никак не обозначил словесно, лишь корчил рожицы, когда они его тормошили. Самое сложное имя досталось от него, конечно, полковнику Гущину. «Лююю», к которому он прибавлял эпитеты «Иии! Аххх!» И Макар переводил «люблю тебя», говоря, что до слова «деее» – «деда» Александерчик еще как-то «не доехал».

Признаваясь в любви, Сашхен нещадно колотил ладошками, как по тамтаму, по блестевшей в свете ламп лысине полковника и хватал цепкими пальчиками его за уши и за подбородок, восхищаясь мужественной ямкой, обозначившейся у Гущина, как только тот похудел.

А рыцарское сердце Клавдия Мамонтова таяло, когда Сашхен обнимал и его и льнул к нему, таяло, даже когда тот предательским жестом озорника рушил всю высокую пирамидку, терпеливо сложенную Клавдием из разноцветных кубиков! Сердце Клавдия исходило нежностью… И все темное, тайное, пока непонятное и страшное – даже гибель пропавшего ребенка и нераскрытое убийство на кухне в Чугуногорске и безумие матери в отношении сына-подростка в доме под медной крышей – сразу отходило на второй план.

Надолго ли?

Утром за кофе полковник Гущин снова хватил залпом рюмку коньяка… И запил стаканом кефира. Больше он есть ничего не стал, несмотря на уговоры Маши и Веры Павловны. Сразу позвонил в Чугуногорск следователю СК – тот нехотя буркнул, что на допросе Алексей Лаврентьев в убийстве матери не признался.