Кормящая бабушка

ДЕЛО О ПОЩЕЧИНЕ

Анатолий Кишкун, студент четвертого курса географического факультета, дружил со студенткой Ольгой Пискуновой. Ольга аккуратно посещала лекции, вела подробные конспекты. Анатолий (студенты звали его интимней — Толик) учился так себе, конспектов не вел. Да и зачем Толику было тратить время, писать свои конспекты, если он мог одолжиться у Ольги? Придет к ней вечером, полистает тетрадку с записями лекций, выпьет чаю тройной заварки, закусит булочкой или бутербродом. Друг Толик дружил с другом Ольгой три семестра кряду, а на четвертый, не объясняя причин, порвал с Ольгой всякие отношения и стал ходить листать конспекты, пить чай тройной заварки к студентке Розни Усмановой, проживавшей этажом ниже.

Коварное поведение друга Толика обидело друга Ольгу. Студентка-отличница потеряла вкус к учебе и вместо пятерок стала получать двойки. Среднеарифметическая успеваемость группы № 11 пошла книзу, и староста группы Григорий Джикия прибежал в редакцию:

— Толика Кишкуна нужно вывести на чистую воду. Толик кружит головы, обманывает студенток.

— Пусть студентки сами не будут дурами! Зачем они липнут к прохвосту, поят его чаем?

— У прохвоста прекрасные данные.

— Какие?

— Антропометрии и спирометрии. Рост — 184 сантиметра. Объем груди свыше 7 тысяч кубиков и вдобавок глаза карие, с поволокой.

Данные антропометрии меня не интересовали. Вот если бы узнать. что делается в душе Толика…

— Если нужно, могу узнать, — сказал Гриша Джикия.

— Как?

— Проведу эксперимент, кину Толику крючок с приманкой…

Эксперимент Гриши Джикия был и прост и хитроумен одновременно. Гриша пустил в своей группе слух, будто Ольгу Пискунову постигло несчастье вкупе со счастьем. После тяжелой и продолжительной болезни у Ольги якобы умер дядя, заслуженный деятель наук профессор Преферансов. Дядя-профессор оставил племяннице-студентке в наследство дачу в Апрелевке и машину «Волга». Через день новость, сочиненная Гришей Джикия, распространилась по всему институту.

Подруги, встречая Ольгу, обнимали, целовали, спрашивали, что она, студентка, будет делать с богатым наследством — дачей в Апрелевке и «Волгой». И Ольга отвечала так, как научил ее староста группы:

— Пока не знаю. Пройдут сороковины — решу.

Закинув удочку с привадой, Гриша ждал, когда начнется клев. А Толик Кишкун, прежде чем кинуться за червячком, решил полистать «Вечерку», проверить, были ли там какие-нибудь сообщения о смерти Преферансова? Были! Заметка в траурной рамке. Коллеги-ученые так тепло говорили в заметке о щедром, отзывчивом сердце Преферансова, что Толик прямо из библиотеки пошел а атаку на наследницу.

В тот же день, словно случайно, друг Толик встретил друга Ольгу. Он улыбнулся ей и сказал:

— Давай помогу — донесу книжки до общежития.

— А что если встретится Розия?

— Вспомнила! Я про Розню и думать забыл.

— Почему?

— Люблю только тебя.

И, обняв за плечи друга Ольгу, друг Толик начинает шепотом советовать неопытной девушке, как лучше распорядиться наследством, пока тетя Преферансова не приняла контрмер против дядиного завещания:

— Прежде всего забери «Волгу» из профессорского гаража.

— Заберу, а куда дену?

— Поставим машину во дворе мужского общежития. Я буду присматривать за ней из окна. Сторожить.

— Перекладывать свои заботы на чужие плечи? Нехорошо!

— Почему чужие? Пойдем завтра в загс, и мои плечи стан/т твоими…

— Не хочу омрачать память усопшего. Пока не кончатся сороковины, в загс не пойду.

Сверившись с тем же номером «Вечерки», Толик подсчитал, что сороковины кончаются 15 августа, значит, шестнадцатого друг Ольга может, не омрачая памяти усопшего, пойти с другом Толиком в загс, а семнадцатого молодая жена отравится в нотариальную контору и оформит мужу доверенность на право совладения и управления «Волгой».

Но 17 августа Толику не была выдана доверенность на право совладения и управления «Волгой», так как еще 14 августа друг Ольга вместо того, чтобы наполнить чашку очередной порцией крепко заваренного чая, кинула чашку в голову жениху, с шумом выставив его за дверь.

На следующий день опозоренного жениха вызвали на заседание комсомольского комитета, где староста группы № 11 Гриша Джикия сделал сообщение о результатах проведенного им эксперимента.

— Прохвост! — резюмировал сообщение комсорг.

— Прохвост! — подтвердили члены комитета.

И, хотя мнение у членов комитета было единодушным, предложения о мерах наказания прохвоста они внесли разные.

— Исключить, — предложили одни.

— Хватит с него и строгача, — сказали другие. — Толик сделает из случившегося нужные выводы и перевоспитается, станет порядочным человеком.

Друг Толик не перевоспитался, не стал порядочным. С Олей Пискуновой он поддерживал дружбу семь месяцев. С Розией Усмановой — восемь, а потом надоела и Розия, и Толик перенес внимание на первокурсницу Надежду Бомбардову. Покинутая Розия вынуждена была написать в ректорат заявление, последняя фраза которого читалась так:

«Часто мы допоздна задерживались с Анатолием Кишкуном за учебниками и конспектами, в результате чего я скоро должна стать матерью, в связи с чем прошу дать мне академ. отпуск сроком на год».

В дни, когда ректорат решал, что делать с полученным заявлением, староста группы № 11 Гриша Джикия, встретившись утром перед началом занятий с другом Толиком во дворе института, спросил:

— Как ты поступишь теперь с Розией, женишься?

— Новое дело! Подружили — и хватит с нее!

— Дружба! Какое хорошее слово, и как подло ты обходишься с ним!

— Сердцу не прикажешь. Любил прежде Розию, дружил с ней. Полюбил сейчас Надю, буду дружить с ней.

Циничный ответ возмутил Гришу Джикия. Впечатлительному комсомольцу захотелось влепить пощечину прохвосту. А прохвост, увидев в воротах первокурсницу Надю, кинулся ей навстречу. Староста догнал Кишкуна, встал между ним и Надей, крикнул:

— Защищайся, гадина!

И здесь, перед воротами пединститута, вторично произошла схватка, описанная в святом писании под титлом: «Бои Давида с Голиафом». Рост у Толика был, может, и не совсем голиафский, но тоже дай бог — 184 сантиметра. А у Гриши Джикия — всего 159. Чтобы дотянуться до щеки Толика, Грише пришлось бить с припрыгом. Удар получился несильным, тем не менее Кишкун взвыл от возмущения. Еще бы, его публично назвали гадиной, публично дали пощечину, да еще на глазах предмета его страсти студентки Нади Бомбардовой!

Кишкун рассвирепел и пошел в наступление на маленького Гришу Джикия, а тот смотрел на пудовые кулаки и только хлопал печальными восточными глазами. Ничего более существенного для защиты при своих скромных антропометрических данных он сделать, конечно, не мог.

Плохо пришлось бы Грише Джикия, не окажись тут во дворе студенты группы № 11. Студенты слышали диалог, который произошел между Давидом и Голиафом, и сказали Голиафу:

— Не тронь!

Голиаф вскипел, выругался, студенты не остались в долгу. Двое взяли друга Толика за руки, двое за ноги и несколько раз макнули его носом в жирную холодную лужу. А после купания друг Толик был предупрежден: если он и впредь будет ошиваться и кружить голову первокурснице, то в следующий раз его ткнут носом уже не в лужу, а о порог парадного входа в институт.

В этот же вечер Грише на дом позвонил разгневанный комсорг и велел прийти пополудни в комсомольский комитет для ответа. Я пришел к секретарю на час раньше, чтобы выяснить, чем вызвано его недовольство честнейшим Гришей Джикия.

— Подвел, сильно подвел нас Гриша, — сказал комсорг. — Мы готовили большое комсомольское собрание, чтобы обсудить поведение Кишкуна, выгнать прохвоста из комсомола. И теперь вынуждены это собрание отложить…

— Почему?

— Кишкун сделал контрвыпад. Подал в райком заявление, в котором доказывает, что он не виновник, а пострадавший.

— Контрвыпад не поможет прохвосту. Райком разберется что к чему!

— Все равно Гриша Джикия не должен был устраивать мордобоя.

— Это не мордобой, а только рыцарская пощечина.

— Как, вы оправдываете рукоприкладство?

Нет, я не оправдываю рукоприкладства, я за более интеллектуальные меры воспитания и перевоспитания Так я и сказал комсоргу.

— В четверг мы будем разбирать «дело о пощечине» на заседании комитете, — сказал, отвечая мне, комсорг. — Не знаю, какой точки зрения будут придерживаться члены комитета, лично я придерживаюсь самой крайней: дать всем сестрам по серьгам — всех шестерых виновников исключить из комсомола. Анатолия Кишку на за нетоварищеское отношение к девушкам, Григория Джикия и его четверых товарищей из группы № 11 за учиненный мордобой. А у вас какое мнение?

У меня было совсем другое мнение. Я решительно против того, чтобы ставить знак равенства между отъявленным прохвостом и честными, хорошими парнями.

Согласен, Толика Киш, куна нужно гнать в три шеи из комсомола. Сделать это, кстати, следовало еще в прошлом году, когда друг Толик собирался на глазах всего факультета жениться на бежевой «Волге» профессора Преферансова. Кстати, выгнать не только из комсомола, но и из института. Ну какой Кишкун педагог!

Тут крайние меры уместны, справедливы. А зачем искусственно создавать «дело о пощечине»? Дела-то никакого не было и нет! А что есть? Есть пятеро хороших, излишне горячих студентов группы № 11, которые под влиянием добрых, товарищеских чувств кинулись на защиту обиженных девушек. Тут комитет вполне может обойтись без сильнодействующих средств, тем более хирургических. Виновникам следует объяснить по-доброму, по-товарищески, что комсомольцам не след применять пощечины, не след макать прохвостов в лужи, так как у комсомола есть более эффективные и более культурные меры воздействия на плохо воспитанных молодых людей вообще и молодых прохвостов в частности.