Корнет из нашего времени. Часть первая (СИ)

Глава 8

Пройдя метров сто по Парковой улице, свернули на Велиовскую[63], прошли вдоль заброшенных деревянных строений[64], собирались через Стессельскую[65] выйти на Захаржевскую улицу, к которой примыкал мой дом. Фонари здесь не горели, но нельзя сказать, что было темно, лунный свет отражался от сугробов, бросая причудливые тени от ветхих строений и стройного ряда деревьев.

Шорох сзади заставил меня резко обернуться, мелькнула неясная тень. Совершенно на автомате я толкнул ничего не понимающего Федора в сторону, а сам чуть присел и сделал подсечку. Нападавший, получив ускорение, вписался головой в сугроб. Подскочив к нему, я резко заломил злодею руку, упираясь коленкой ему в спину. На снег выпал пууко, прямой нож, с клинком под 10 сантиметров, чуть позже, лет через двадцать ставший популярным у мелкого криминала под названием «финка». Его же ремнем связал руки. Я даже не успел воспользоваться своим оружием, насколько быстро все это произошло.

Перевернув нападавшего на спину. Парень, по виду, чуть старше меня, лет двадцать пять, лицо, как говорится, не отмеченное печатью интеллекта. Пострижен аккуратно, на пробор, во рту не хватает переднего зуба. Видно это тот шепелявый, что интересовался мной намедни. Значит и второй должен быть где то рядом, но пока что то не видно.

Чуть усилил нажим на его руку, которую продолжал держать на болевом и споро обшарил на предмет наличия еще какого оружия.

— Пусти, гнида, руку сломаешь! — вымолвил напавший.

— Ага, щас, может еще и фрак почистить? — с этими словами я чуть усилил нажим.

— Пус-с-сти, сука! Штифты попишу! — продолжал тот возмущаться.

Я в это время достал из его кармана кастет, а из голенища нож — засопожник.

Ко мне подскочил верный Федор.

— Ваше сиятельство, Вы как, не поранил Вас этот злыдень? Вот я его щас поучу, как на людей кидаться.

— Спокойно, Федя, все в порядке, посмотри вокруг, может есть тут еще кто, только осторожно, не геройствуй, далеко не отходи…

— Да вроде нет никого, Ваше сиятельство, один вроде злодей, тут это, полицию кликать надо, — оглядываясь, ответил тот.

— Погоди, думаю мне он больше скажет, чем дяденькам полицейским, — Ведь так, убогий?

— Шо это убогий? Отпусти, гнида, тебе все равно не жить, серьезным людям ты дорогу перешел.

— Да ну, это кто же такие серьезные будут?

— А вот и узнаешь, когда перо в бок получишь!

— Так, ша, сявка, будешь вякать, когда я скажу, не то и вправду убогим сделаю, — вспомнил я свое детдомовское детство, переходя на «правильный язык». Ткнул злодея кулаком в живот, отчего у того сперло дыхание, и он выпучил глаза, — Федор, смотри по сторонам, чтоб нам никто не мешал, пока я его поспрашиваю.

Я чуть приподнял несостоявшего убийцу, придав ему сидячее положение и прислонил к высокому сугробу. Нахлобучил ему упавшую шапку, даже стряхнул ее. А то еще заболеет!

— Ну что, убогий, займемся теперь тобой. Обзовись, кто по жизни, мил человек, а то по виду — сявка, но может и шнырь, вон, с пером ходишь, но не больше.

— Да ты че гонишь, фраер, понты кидаешь?

— А я горбатого и не леплю, чужого мне не надо, по жизни сам иду, но не в том базар, ты за себя поведай добрым людям, — сказал я чуть громче обычного, что бы услышал поддельник горемыки. Я был уверен, что этот убогий не один, здесь он, второй, притаился и наблюдает. Послал молодого на передовую, а сам смотрит, что будет дальше.

— Ха, щас прям и запою. Ты меня, офицерик, на понт не бери, и не таких уделывали.

Глупец, видно не знает, что такое экспресс — допрос в полевых условиях. Тут еще и зрителю мою серьезность показать надо.

— Эх, сколько я зарезал, сколько перерезал, — пропел я куплет «веселенькой» песенки, знакомой по фильму «Джентльмены удачи» — сколько душ невиных загубил… , - ну чтож, болезный, начнем что ли, помолясь!

Схватив молодого за ухо, его же засопожником резким движением отсек мочку. Процедура не смертельная, но очень болезненная, а тут еще кровь течет, а над тобой упырь ножичком у лица вертит и песенки «веселенькие» поет. Здесь марку держать не каждый сможет. Бандит героем явно не был.

— Сука! А-а-а-а!!! — сначала воскликнул он, но потом, почувствовав на щеке кровь, которая все сильнее текла из раны, судорожно сглотнул и как удав уставился на ножечек, которым я играл в непосредственной близости от его глаз.

— Ну что, болезный, я ж говорил, убогим сделаю. Глазки то как, не жмут, тебе какой не жалко, правый или левый? — спросил я вкрадчивым голосом и приблизил нож к его глазу.

— Не н-н-надо, — прошептал он, отстраняясь от острия, как то обмяк, закатил глаза и отрубился.

Ну вот, впечатлительный нынче народ пошел. Надо приводить в чувство. Но, как говорится, не судьба!

— Ты почем малого обижаешь? — вдруг послышалось из темноты.

О, объявился, засадный полк. Тебя вот мы и ждали.

— Кто ты, мил человек, а ну покажись добрым людям, — вроде бы беспечно молвил я, на самом деле весь подобравшись и нащупывая револьвер.

Но урка, как видно, был опытным, на свет выходить не спешил, хотя на миг и показал себя. Его размытый силуэт я успел заметить на фоне остатков забора. Дело начинало приобретать серьезный вид, в руках дядечка держал предмет, явно предназначенный для стрельбы, а отвечать ему я не мог, больше показывать себя он не стрмился, а стрелять неведомо куда…

— Откуда ты такой только взялся, прыткий. Не в свое дело залез ты с дуру, а ведь мог бы жить да жить, — молвил он риторически.

Так, сейчас максимум внимания, как говорится, смертельный номер, особо нервных прошу не смотреть. Тут главное, не упустить момент, ошибка в доли секунды стоит жизни. Стрелять на голос — не вариант, противник — сразу видно, человек опытный, точнее слышно, не стоит на месте, передвигается. Будем действовать по другому.

Почуствовав, когда злодей готов был выстрелить, буквально за доли мгновения до этого, дернул его поддельника на себя. Бедолага, поучив предназначенную мне пулю куда то себе в грудь, вскрикнул. Я замер без движения. Даже если бандит решит стрелять еще, то меня с этой стороны скрывает его друг, к тому же он не знает, что попал в своего, а я пока невредим. Долго возиться не будет, выстрел прозвучал громко, полиция здесь еще не так оборзела, уверен, через пару минут набегут, и он это знает.

Злодей осторожно двинулся в мою сторону. Его раненый товарищ тяжело дышал, будучи в отключке. Я уже готов был выстрелить в ответ, но тут включился «неучтенный фактор». Федор, очевидно думая, что я ранен, а может даже и убит, с криком «А, с-сука!», мужественно ринулся на неприятеля, и повали и его. Зная, что долго это продолжаться не может и Федор сейчас отгребет по полной, я выбрался из под молодого и поспешил на помощь верному денщику. И тут прозвучал выстрел. Федор дернулся, на мгновение замер, как то обмяк и сполз с бандита.

Блин! Заигрался я, неужели убил, гад. Меня аж затрясло. «А, с-сука!» — теперь уже я кинулся к бандиту, буквально рухнул него, сгруппировавшись, с усилием прокатился по нему, пиная и вминаясь в него всем собой, своими локтями, подбородком, лбом, лопатками, коленями… Одет он был по легкому, видно готовился к драке, в поддевку из грубого сукна и стеганую телогрейку — безрукавку. Это, конечно, смягчало мою молотильню, но все равно, думаю, досталось злодею не хило. Обычно после такого утюжения клиент чувствовал себя как провернутым сквозь мясорубку. Эх, мне бы еще килограммов 15 весу — тогда бандит бы точно всю оставшуюся жизнь, на лекарства работал бы. Но думаю, ему и этого хватило.

Добавив для верности два резких удара в рыло и в ухо, приведя тем самым его в нужную кондицию, крепко связал руки его же ремешком. После этого склонился к Федору.

Уф-ф! Слава тебе, господи, дышит! Просмотрел его на предмет ранения. Пуля прошла вдоль руки, от локтя до плеча, распоров шинель и мундир и задев бицепс. Вроде не смертельно, сознание потерял, видимо от болевого шока, но хорошего тоже мало, вон, сколько крови натекло. Вспоров ему ножом рукав шинели и мундир, полосой от нательной рубахи наскоро перевязал рану. Убедившись, что Федор жив и пару минут может подождать, вернулся к бандиту. Тот как раз стал приходить в себя, заворочался, стал бурчать какие то ругательства.

Попробую начать концерт, пока зрители не набежали.

— Ты!!! Ты, сука, ты его убил!. Он же как брат мне был, мы же с детства вместе были! — истерично закричал я, ухватил ворот своей шинели, рванул в сторону, оторвав пару верхних пуговиц, — Ну все, гнида, я прикончу тебя! — и зашарил рукой у пояса, делая вид, что хочу достать пистолет.

— А, что… ? — очумело молвил бандит, вытаращимися глазами глядя на меня, явно ничего не сображая.

— Ты, ты убил Федюню! Да я тебя… — перестав искать пистолет, которого, кстати, у меня и не было, я вроде как вспомнил про нож, зажатый в руке и с силой ткнул его, попав, будто бы случайно, в плечо. Это, конечно больно, но если бить не в бицепс, где основные мышцы, а именно в плечо и не задевать кость, не смертельно.

— А-а! Я не хотел, я не убил его, это случайно!..

— Ты, падаль, жить не будешь! Я тебя, гнида, за Федюню в куски покромсаю! — еще раз ткнул ножом туда — же, потом, перехватив нож, изобразил удар в грудь, который, будто бы случайно, не достиг цели. Меня, вроде как забило в истерике, выпучил глаза, брызжу слюной, крик переходит в фальцет.

Начался заключительный этап игры, этакого лицедейства, усиленного физическим воздействием вкупе с психологической обработкой.

— Кто, кто навел, говори, гнида! Да я тебя… еще раз, но уже не сильно ткнул его ножом.

Бандит, лежа подо мной со связанными руками, старался отползти, выползти из под меня, судорожно отталкиваясь ногами, полы телогрейки свезлись на груди, куда, уже не сильно, продолжал тыкать я ножом.

— Я не убивал!!! — в сильнейшем страхе закричал он, — я не хотел, это тебя проучить надо было, это ты братуху бугра нашего порешил, а я так, только попугать, не хотел я убивать его!

— Говори, сука, кому бомбы несли они, кого ждали? Говори, гнида! — поднес я нож к его лицу.

— Не знаю, то бугор дела крутит, не при делах я! — Врешь, паскуда, порешу!.. Как бугра кличут, где он мазу держит? — оцарапал ножом ему щеку. Довольно сильно, надо сказать, аж кровь выступила.

— Митричем кличут его, да на Бомбиста откликается, он у шмары своей, у Любаши-портнихи, блатхату держит.

— Говори, сука, — как бы не слыша его, вновь заистерил я.

— Все, все сказал, не при делах я ваще, в натуре, слыхал только, что в конюшнях у полковых заныкать на время бомбы хотели…

Послышался топот и трель свистка. О, вот и подмога подоспела. Теперь и Федором заняться можно, этот больше ничего нового не скажет. Напоследок ткнув бандита ногой, отошел я к верному денщику.

Со стороны Парковой подскочила карета, из которой выскочило четверо полицейских. А быстро подъехали, видно из Нижних Конюшен, на Садовой, там недавно им дом для проживания выделили, видно и дежурку там оборудовали. Следом подъехал экипаж, как я понял, с полицейским начальством.

Подъехал сам обер-полицмейстер города генерал-майор барон Врангель.

Александр, это Вы? Постойте, Вы же сегодня боксировали сегодня в манеже? Я видел Вас там. Что здесь произошло? Мы как раз после чемпионата решили посетить с инспекцией жилье нижних чинов в Нижних конюшнях, а тут дежурный докладывает, что стрельбу услышал.

— Да, это я, Анатолий Андреевич! Вот после соревнований решил прогуляться к дому, эти двое накинулись, видно поджидали нас, начали стрелять. Один, по видимому, убит, второй жив, думаю, расскажет чего интересного.

К полицейскому начальнику подошел один из сопровождающих его полицейских и что-то зашептал тому.

— Корнет, Вы говорите, что стреляли нападавшие, а убит тоже один из них. К тому же оба связаны и с порезами. А тот, что живой, вроде даже как и рад, что мы подъехали. Что же такое здесь произошло?

— Сначала напал один, второй прятался в развалинах. Мы связали его, начали допрашивать, тут второй появился и начал стрелять, но попал в своего. Денщик мой накинулся на него, прозвучал еще выстрел, уже в денщика. Несмотря на его ранение, мы скрутили и этого бандита.

— Ну, судя по Вашему умению боксировать, тогда ясно, как Вы справились бандитами, но все равно, позвольте выразить свое восхищение Вашей отменной храбростью и хладнокровием. Не каждый способен действовать столь решительно в подобной ситуации. Вы сами как себя чувствуете, не ранены, нужна какая помощь?

— Благодарю Вас, со мной все в порядке, Ваше высокопревосходительство! Если нет ко мне вопросов, позвольте заняться своим денщиком, ему необходима медицинская помощь, я хотел бы сам доставить его в госпиталь.

— Да, конечно, корнет, вон, как раз подошла медицинская карета. Я дам Вам сопровождающего, так, во избежание каких недоразумений.

— Благодарю! — изобразил я кивком головы поклон и щелкнул каблуками.

Полицейские, к которым присоединился наш околоточный Кудинов Александр Владимирович, уже перенесли очнувшегося Федора в полицейскую карету, куда протиснулся и я. В сопровождающие мне выделили нашего околоточного.

В госпитале я нашел старого знакомого, заведующего Унтербергера Семена Федоровича. Тот встретил меня доброжелательно. Пока переносили Федора, который уже сам мог идти, его только поддерживал санитар, Григорий Михайлович, расспросил об обстоятельствах случившегося. В это время медсестричка, или как сейчас называют сестра милосердия, Наташенька, после того, как Григорий Михайлович раздел раненого, промыла ему рану. Пока доктор Унтербергер обрабатывал и зашивал руку моего денщика, я постарался привести в порядок свою одежду. Вторая санитарка, Глафира, первая кого я увидел, очнувшись в этом мире, почистила шинель, заштопала места оторванных пуговиц, даже порывалась отутюжить, но я отказался, это займет много времени.

К этому времени в госпиталь подъехало мое полковое начальство в составе командира, полковника Рауха, его заместителя, полковника Вольфа, командира эскадрона ротмистра Абалешева. Следом за ними подъехал экипаж с моими друзьями, Федором Эвальдом, Сережей Бурсаком, Юрой Лишиным. С ними был командир полуэскадрона барон Фрейтаг фон Лоринговен Леон Оскарович. Ротмистр Абалешев в ближайшее время готовится к повышению в должности, а барон постепенно принимает у него дела эскадрона.

— Да, корнет, Вы как будто притягиваете происшествия. Извольте объяснить, что произошло, — обратился ко мне Георгий Оттонович, после того, как поздоровался.

— Господин полковник, после соревнования, я, в сопровождении денщика, решил пройти до своей квартиры пешком, надо было отдышаться после поединка. На Велиовской на нас неожиданно набросился неизвестный. После того, как мы утихомирили его, появился второй и начал стрелять. Был легко ранен мой денщик, рядовой Скоробогатов, которому в настоящий момент оказывают помощь. Бандиты обезврежены, один убит. Если кратко, то это все.

— Вы сами не пострадали, как Вы себя чувствуете?

— Пострадала моя шинель, а если серьезно, то со мной все в порядке.

— Да, корнет, такими темпами Вы всю работу за полицейских выполните. А если серьезно, то думаю, что это нападение связано с тем случаем, когда Вы обезвредили троих бандитов. Должен сказать, что я обеспокоен таким вниманием криминальных личностей к Вам, — он помолчал, и видимо приняв какое то решение, — именно поэтому я приказываю Вам с сегодняшнего дня квартироваться в расположении полка, квартира там уже выделена. Заместо раненого денщика Вам выделен рядовой Вашего же эскадрона Прохор Акимов, ратник третьего года службы, человек опытный, бывалый. Ему указано неотлучно быть при Вас. Выход из расположения полка разрешаю только после согласования со мной или с моими заместителями.

Да, попал, что называется. Это что же, я под домашним арестом? Видно эти мысли ясно отразились на моем лице.

— Поймите, корнет, все мы искренне беспокоимся о Вашей безопасности. Думаю, это недолго продлиться, полиция быстро разберется в этом деле и обезвредит всю эту шайку. А пока прошу Вас следовать моим указаниям, и прошу Вас, Александр Николаевич, заклинаю, быть предельно осторожным. Поберегите себя, я ответственен за Вас перед Вашим отцом и не хочу, что бы с Вами что случилось. А Вы, господа офицеры, — обратился он к моим друзьям, стоящим чуть поодаль, у лестницы, — тоже будьте предельно внимательны, проследите за князем. А то знаю я Вас, молодежь, сначала делаете, потом думать начинаете. Все у вас море по колено!

— Так точно, господин полковник! Как есть проследим и думать будем! — отрапортовал Юра Лишин, придав себе вид усердный, но чуть придурковатый, каким и надлежит быть вид молодого офицера.

— Ну ладно, лоботрясы, — махнул рукой полковник, — берите на растерзание своего друга.

После этого меня обступили друзья, посыпались вопросы, охи, ахи, восклицания, сожаления, что их рядом не было.

Командование полка еще немного пообщалось с врачом, посетило раненого Федора, которого уже определили в палату для нижних чинов и убыло по домам. Я так же прошел в палату к верному денщику. Выглядел наш герой в целом нормально, был чуть бледен, но держался молодцом. По словам доктора Унтербергера рана не опасная, он обработал ее, наложил шов. Недели через три можно будет выписывать, но и еще недели две поберечь руку.

Верный Федор все сокрушался, что так получилось, очень беспокоился, что после выздоровления тепленькое место будет занято. Я, как мог, успокоил его, заверил, что место денщика забронировано только за ним. Я и в самом деле привязался к нему. А что, парень не глупый, смекалистый. Было видно, что он искренне проявляет заботу обо мне, старается по мере сил оградить меня от повседневной суеты, бытовых забот. А сегодняшний случай, когда он буквально ринулся мне на помощь — такое дорогого стоит.

Поговорив еще с Семеном Федоровичем, нашел Григория Михайловича, старого санитара госпиталя. Чуть ли не на силу всучил ему традиционный целковый и попросил присмотреть за моим Федором. Тот успокоил меня и пообещал заботиться о подопечным, как за родным.

После того, как были решены все эти вопросы я, в сопровождении друзей отправился в полк, на новую — старую квартиру.

Здесь меня уже ждал новый денщик, он же телохранитель, Прохор, который, не теряя времени даром, позаботился об ужине. Время позднее, буфет в собрании, и тот уже закрыт, так что это было более чем кстати. На скорую руку отужинав, выпроводил друзей, сославшись на усталость после всего происшедшего, клятвенно пообещав завтра полностью удовлетворить их любопытство.

Утром, после традиционной разминки и легкого завтрака в собрании, в сопровождении Прохора прошел в свою квартиру на Кадетском. Здесь меня уже ждали Елизавета с сыном. Домоправительница была очень встревожена. Слухи, которые уже докатились сюда, были один невероятнее другого. Петька размазывал по щекам слезы, и увидев, как я вошел, ринулся ко мне. Выглядело это очень трогательно, не думал, что эти, в общем то чужие люди, так привязались ко мне. Как мог, успокоил их, сообщил, что некоторое время поживу в полку, но это не отразится на их жаловании. К тому же, сюда иногда будет наезжать отец перед своим отъездом. Собрал необходимые на первое время вещи и с помощью Прохора и дворника Никанора, перевез их на новую — старую квартиру. До начала соревнований оставалось еще часа два, но решил сразу отправиться туда. Спокойно переоденусь, проведу полноценную разминку. А чего откладывать?

Приехав в сопровождении Прохора в манеж, а по дороге к нам присоединилась и верная тройка друзей, потолкался среди боксменов и болельщиков. Атмосфера царила приподнятая, особенно среди спортсменов. Соревнования должен почтить своим присутствием командующий гвардией и Петербургским военным округом Великий князь Владимир Александрович, человек очень уважаемый в гвардейской среде.

Совершенно неожиданно для меня подъехал отец. За те пару недель, что мы общались после его приезда в Россию, он не очень интересовался моими спортивными увлечениями. Но тут все оказалось просто. О происшедшем со мной минувшим вечером его проинформировал, на правах старого товарища, барон Врангель, обер-полицмейстер Царского.

Было видно, что отец очень тревожится обо мне, на нем буквально лица не было.

— Сынок, как ты? Я же просил тебя поберечься! Ты не ранен, с тобой все в порядке?

— Все нормально, papà[66]! Ты же видишь, я полностью в норме, ничего страшного не случилось, право, не стоит так беспокоиться!

— Саша, как же не беспокоиться, ты — единственное, что у меня есть! Анатолий Андреевич[67] сообщил мне, что бандиты были очень опасные, они были вооружены. Я же просил тебя быть осторожным!

— Рapa, я тоже очень тебя люблю, но давай поговорим об этом в другой обстановке. А ты вообще, надолго в Царском, — попытался я съехать с темы, — может останешься и посмотришь мой бой?

— Да, да, конечно. Кстати, твои командиры, да и мои старые друзья — сослуживцы, наблюдавшие за этим boxing competition[68] просто в восторге от твоего мастерства. Ты произвел просто furor своим мастерством. Об этом только и говорят. Мне очень приятно слышать столь лестную оценку твоим способностям. Я горжусь тобой! Ты, верно, уже знаешь, что сегодня здесь будет присутствовать Великий князь Владимир Александрович. Это большая честь, быть отмеченным таким лицом! — отец буквально захлебывался от восторга, — я взял на себя смелость пригласить сюда моих старых друзей, им тоже интересно наблюдать за твоим боем!

Меня очень тронуло столь бурное проявление им беспокойства, и в то же время гордости за меня. Как не хватало мне в той, будущей жизни, такого участия близкого, родного человека.

К нам подходили его друзья, ветераны, «старая гвардия», говорили комплименты, желали удачи. Ему пришлось принять предложение отправиться с ними на трибуну для почетных гостей.

К этому времени стали заполняться остальные трибуны, «VIP- ложа». Уже когда проходил в отведенную мне комнату, встретился взглядом с полковником Герарди из дворцовой полиции, который помахал мне рукой, привлекая внимание. Дал понять, что ему надо поговорить со мной. Я кивнул ему в ответ, знаками показав, что готов ответить на его вопросы, но после турнира.

Несмотря на то, что соревнования проводились по круговой системе, само собой получилось, что явными фаворитами читались я и уже упомянутый сотник Ольховой из Собственного Его Императорского Величества Конвоя. Прибытие высоких гостей ожидалось чуть позже, поэтому организаторы разбили поединки так, что бы к моменту нашей встречи остальные бои были завершены, и ничего бы не отвлекало зрителей от главного поединка. Так и получилось. Первый на сегодня мой бой с поручиком из 2-го Царскосельского лейб-гвардии стрелкового батальона завершился во втором раунде. Рефери остановил поединок в виду явного преимущества. Казак из конвоя так же быстро разобрался с подпоручиком Ивановым из 4 стрелкового. Ему, кстати, в этом поединке было легче, чем мне, так как по весу соперники отличались не на много.

И вот, наконец, подъехали высокие гости, дядя царя Великий князь Владимир Александрович, младший брат царя Великий князь Михаил Александрович, министр двора и уделов барон В. Б. Фредерикс, командиры гвардейских полков, дислоцирующихся в Петербурге. Когда спал некоторый ажиотаж, связанный со встречей и размещением гостей, соревнования продолжились.

Как уже отмечалось, мой бой с сотником должен был закрывать наш чемпионат, поэтому у меня было некоторое время, пока проходили другие поединки. Я коротал время в своей комнатке — раздевалке в компании с «тренером» Федором Вольфом и друзьями — «секундантами» — Сергеем Бурсаком и Федей Эвальдом. Юра Лишин, как главный «разведчик», бегал из зала к нам и обратно, информируя нас обо всем, что происходит «в людях». Зашел командир полка полковник Раух с отцом, поинтересовались моим самочувствием, пожелали удачи. Заглянули ротмистры Абалешев с Леоном Оскаровичем. Полковник Герарди попытался было поговорить о событиях вчерашнего вечера, но понял, что плодотворного разговора сейчас не получится, договорился отложить разговор на потом.

В зале сделали некоторую перестановку, убрали второй ринг, оставшийся перенесли в центр манежа, поставили дополнительные скамьи для зрителей.

И вот, наконец, заключительный поединок чемпионата, своего рода «изюминка» этих соревнований. Признанный фаворит, прославленный спортсмен, можно сказать «легенда» Царскосельского гарнизона сотник Ольховой и я, всего пару недель назад никому не известный юнец — корнет, так сказать, «человек — загадка», вокруг которого в последнее время стали происходить разные «случайности».

Так, что мы имеем? Соперник тяжелее и значительно выше меня. Следовательно, по корпусу бить ему неудобно, больше атак будет в голову. Отсюда и моя тактика на бой: глухая защита, частые контратаки и работа корпусом. Со стойкой я опять удивил и зрителей и соперника. Руки подняты высоко у головы, к тому же чуть присел, делая корпус недосягаемым для атак. Коронка Ольхового — прямой правой, можно сказать, нейтрализована, в такой стойке ему меня не достать. Опасаться остается только боковых. Так что можно просто поднять руки, перемещаться по рингу, не беспокоясь о прямых ударах. Входить в контратаку с уклоном или нырками и пробивать серии, в основном в корпус, иногда, для разнообразия, свинги в голову.

С тактикой боя я угадал. Хаотичными передвижениям по рингу держу его в постоянном напряжении, а удары в корпус, вначале вроде бы и простые, уже стали приносить свои плоды, пару раз ему прилетело и по печени. В конце второго раунда для меня был неприятный момент. Чуть оступился и присел на одно колено. Именно в этот момент бравый казак меня подловил. Хлесткий хук намечался в голову, еле успел закрыться плечом. «У-у-у, больно же как, рука аж оненемела!». Еле дотянул до конца раунда, одной правой против такого соперника не выстоять.

В перерыве Юра принес с улицы снега, приложили к плечу, вроде полегчало, но не намного, рука — как ватная, любое движение вызывает адскую боль. Но выходить на ринг надо. В третьем раунде я сбавил темп, есть моменты для атаки, но в связи с травмой, приходится воздерживаться. Соперник, почувствовав мою слабину, стал чаще атаковать, пару раз опасно попадает. Очень непростая ситуация. Боксировать одной правой очень и очень непросто. Зрители не понимают, почему не работаю левой, но мне все хуже и хуже, начинаю пропускать удары, держусь из последних сил. В самом конце раунда, ставя точку в бое, пытаюсь пробить сдвоенный в печень и тут же в челюсть. Это надо же, получилось, подъесаул аж отшатнулся, чуть согнувшись от боли. В это время прозвучала команда об окончании боя. Ко мне тут же подбежал наш полковой врач Лебедев Владимир Александрович со своим саквояжем. Юра тоже был уже наготове с очередной порцией снега. Плечо стало опухать. Друзья помогли доктору отвести меня в мою комнатку, куда тут же прибежали отец, полковники Раух, Вольф. Владимир Александрович строго попросил выйти всех посторонних, оставив только «тренера» Федора Вольфа и Юру, на подхвате. Определили, что у меня банальный вывих ключицы, к счастью, не сильный. Вещь не очень опасная, но ужасно болезненная. Решили попытаться вправить на месте. Надо сказать, что вправить выпирающий конец ключицы — задача не сложная, гораздо труднее после этого зафиксировать и удержать сустав в правильном положении. Юра и Федор держали меня, чтобы я не дернулся в самый не подходящий момент, доктор провел какие — то манипуляции с рукой, потом резко дернул. Я непроизвольно вскрикнул, адская, надо сказать, боль буквально пронзила меня. В дверь заглянул встревоженный отец, но его быстро вывели обратно, пообещав, что минут через десять все будет нормально. Владимир Александрович наложил на плечо тугую повязку, и впрямь стало значительно легче, рука чувствовалась, пальцы шевелились. Сказал, что перевязанным мне ходить дней десять, а так, ничего страшного. Посидев еще несколько минут и придя в себя, я вышел в зал.

К моему удивлению, к этому времени судьи так и не смогли определиться с выявлением победителя в нашем бою, мнения разделились. Сказать по правде, если бы победу присудили моему сопернику, я бы не имел ничего против, он достойно провел бой, особенно последний раунд. Думаю, что и моя победа не вызвала бы у него возражения, бой и вправду, был равным. Но Россия есть Россия. Что с того, что на ринге должен быть один победитель? У нас будет два. Как говорится, победила дружба. Как потом стало известно, на этом настоял Великий князь Владимир Александрович, «консилиум» командиров полков горячо поддержал его идею не выявлять победителя в этом бою, а присудить победу двоим участникам, отмечая «изрядное мастерство участников, их мужество и волю к победе».

Нам обоим были преподнесены карманные часы от «поставщика Императорской гвардии Генриха Канна» в золотом исполнении, в бархатной коробочке. На верхней стороне крышки часов — накладной герб Российской империи, на внутренней стороне — надпись «За изрядное спортивное мастерство». Остальным участникам соревнований достались серебряные часы этого же производителя с аналогичной надписью. Кроме этого, нас двоих, победителей турнира, пригласили на званый ужин к Великому Князю, в его особняк, кстати, находящийся неподалёку, буквально в двести метров от манежа, в Запасный дворец, что на Садовой улице[69], напротив «Любезных ворот». Кроме нас были приглашены присутствующие командиры гвардейских полков, другие высшие офицеры и генералы свиты, в том числе и мой отец, князь Николай Белогорьев, друг детства Великого Князя.

А сейчас было много речей, поздравлений. Так называемая «тусовка», где все друг друга знают, а если нет, то заводят знакомство, будучи представленными друг другу. От меня буквально не отходил младший брат царя, Великий князь Михаил, тоже кирасир, штаб — ротмистр Лейб-гвардии Кирасирского Её Величества полка, стоящего в Гатчине[70]. Молодой человек, всего лет на пять старше меня, весьма приятной наружности, с небольшими усами, гладко выбрит, в безупречно сидящим мундире. Как потом оказалось, большой любитель спорта. Он пытался расспросить меня о тактике моих поединков, методике тренировок, так как был «весьма впечатлен новыми приемами в этом спорте». Пришлось пригласить его на показательную тренировку в наш полк. Этому особенно радовался мой командир, полковник Раух, напирая на высокие слова о «братстве по оружию» и заканчивая пресловутым «давайте дружить полками». Его горячо поддержал генерал-майор Дерфельден Христофор Платонович, командир «синих» кирасир[71].

Покрутившись в этой «тусовке» еще минут сорок, я, в сопровождении денщика — телохранителя Прохора и верных друзей отъехал домой, готовиться к приему у Великого Князя. Отец обещал подъехать следом на съемную квартиру на Кадетском, а уже оттуда, вместе ехать на прием, который был назначен на 8 вечера.

Дома, попросив Елизавету подготовить мне ванну, я помылся, стараясь не потревожить повязки. Пришлось даже прибегнуть к помощи Прохора. Он же подготовил парадный мундир. К этому времени подъехал отец. Он очень хотел узнать подробности вчерашнего происшествия. Я, как мог, рассказал ему все, стараясь сглаживать наиболее острые моменты. Конечно, он был в ужасе от происходящего, полностью одобрил решение полковника Рауха о моем переезде на жительство в полк.

Так, обсуждая мои приключения в частности, и криминогенную обстановку в Царском Селе в общем, мы провели оставшиеся два часа до приема у Великого Князя.

Примерно в семь тридцать Прохор доложил, что подан экипаж для следования на прием. Надев шинели, мы вышли во двор. Чуть подморозило, свет газовых фонарей отражался от сугробов, что навалил дворник Никодим. Он, кстати, был на «боевом посту», облагораживал эти сугробы, придавая им надлежащий вид, «все должно быть ровное и квадратное», как завещал легендарный управляющий городом генерал Захаржевский[72].

Мы подошли к экипажу, Прохор подставил отцу руку, помогая ему ступить на подножку. Я стоял с другой стороны. С обратной стороны кареты мелькнула какая то тень.

— Это тебе за братуху ответка, — прогундосил подбежавший и небольшой сверток полетел в нашу сторону.

Время будто застыло на месте, растянулось, лишь чуть колеблясь, будто желе. Родное лицо отца медленно, на глазах, превращалось в суровую маску, бледную, будто присыпанную пудрой, губы сжались в тонкую нитку, глаза стали холодными, как ледышки. Вся эта картина будто застыла у меня перед глазами. Отец в это время буквально вскинулся вперед, пытаясь грудью поймать сверток, одновременно, каким — то чудом успевая толкнуть не только меня, но и Прохора, в стороны.

Взрыва, как такового, я не услышал. Мне как будто звук отключили. Мелькает только картинка, причем фрагментально, скачками, как старое кино, в этом времени настоящее, что крутят в синематографе. Тело отца подбросило в мою сторону, экипаж встряхнуло, полетели куски дерева, кожа обивки. Дернулась лошадь, видимо получив свою долю осколков, завалилась на бок. Я будто впал в ступор. И все, картинка рассыпалась на мелкие осколки, мое сознание отключилось…