Я подумала о Лиорре, и та мгновенно отозвалась.
– Чего ты хочешь, Тасия? – зазвенел в голове колокольчиками её голос.
– Покажи мне, пожалуйста, твой мир, мне надо встретиться с колдуном Маркатарром…
Лиорра перебила меня:
– Тебе не стоит покидать этот мир, пока главные вопросы не решены.
– Но это для миссии.
– Нет.
– Ты не понимаешь…
– Перемещение между мирами сейчас губительно для тебя и для планеты, – твёрдо ответила Лиорра.
– Но драконы…
– Ищите другой выход.
– Да я…
– Если у тебя больше нет просьб, Тасия, я отключаюсь. Я сейчас занята залатыванием дыр в пространстве.
Чёрт! Чёрт! Чёрт! – разозлилась я, забыв, что она слышит мысли.
– В гневе ты только теряешь энергию, Тасия, а она тебе ещё пригодится. До связи. Я занята.
Я раскрыла глаза, в них пребольно шарахнуло светом двух солнц в зените. Сквозь выступившие от яркости слёзы я увидела, что каменные драконы замерли, словно на самом деле были лишь статуями. Жёлтые глазищи затянулись дымкой. Впрочем, между двумя чудовищами сейчас даже Чубарра не проскользнула бы – так ничтожно было расстояние.
– Ну что? – спросила Крохина.
Я поджала губы и топнула ногой в сердцах.
– Выпендривается? – догадался Киату.
– Да! Говорит, сиди тут, на Дживайе. Остальное опасно.
– Так я и думал, – сказал он.
– Почему? – насупилась я.
– Темнят что-то эти дживы.
– А драконихам что скажем? – спросила Крохина. – Мы ведь должны что-то сказать.
Киату задумчиво потёр переносицу. А я развела руками.
– Можно, конечно, опять собраться всем вместе и дать подзатыльник Аридо, чтобы взвизгнул и наш корабль перенёсся на ту сторону за Морной… Не уверена, правда, что правильно представлю «ту» часть…
Киату хохотнул:
– Мне нравится эта мысль! Чур, подзатыльник за мной!
– Вот что тебе Аридо такого сделал? За что ты его так не любишь? – возмутилась я.
– Тупость выносить рядом труднее, чем вонючие сапоги.
– Зато он поёт хорошо, – ответила я. – И добрый, и не врёт.
Киату сузил глаза:
– Ага, и к тебе подкатывал, златокудрый птиц… Неужели, по-твоему, Тася, тупая правда лучше хитроумной лжи?
– Конечно! Лгать вообще плохо! – заявила я. – Вас этому в детстве не учили?
– Детство у всех разное. Не равняй по себе! Знаешь, а я докажу тебе, – процедил Киату, – что лучше во спасение ложь, чем правда на съедение. Возвращайся на корабль, Тася. Вели смыть отпугивающий запах и плыть сюда, к Хаврам. Как раз к окончанию пребывания солнц в зените вы и подплывёте, если порасторопнее будете.
– А вы? – моргнула я.
– Мы здесь останемся. Продолжим переговоры.
– Эй, пиратище, полегче! – сказала Галя. – Сказать нам нечего, а я не согласна быть обедом!
– Если ты переведёшь драконам то, что я тебе скажу, не будешь, – сверкнул глазами Киату. – Главное, слово в слово. А ты, Тася, давай на корабль, не тяни время! – Он хлопнул меня по попе.
Я попробовала увернуться и тотчас оказалась на палубе, воняющей иномирным дихлофосом, хоть ноздри закрывай. Прав был Киату или нет, я не знала, но уже надоело бездействовать. На крайний случай всегда можно использовать версию с подзатыльником и перемещением. Так что я сбежала по лестнице в кают-компанию и крикнула рыжему офицеру, который опять крутился возле Риты:
– Всё смывайте! Отраву вашу! Киату Джикарне так велел. И плывите к драконам. Поскорее!
– О, вам удалось?! – удивился офицер.
Я решила не отвечать. Сама же только что сказала, что врать не хорошо.
– Большому Трэджо сообщите.
– Хорошо, юная джива, – шутливо козырнул мне рыжий и, подмигнув Рите, бросился к выходу.
Я подошла к подруге и устало присела в кресло.
– Что-то не так, Тася? – сразу заметила она.
– Не так, – вздохнула я в ответ и призналась – кому ещё, если не ей: – Я не доверяю остальным дживам.
– Оу, ты тоже?! – воскликнула Рита и, опустившись на стул напротив меня, подалась вперёд. – Расскажи мне, что произошло.
И я рассказала. История про Хавров-девочек, мечтающих покинуть планету, Риту поразила, но не позабавила. Впрочем, Рита всё всегда воспринимает серьёзно, за что её и люблю.
– В общем, Лиорра запретила мне покидать планету даже вместе с дживари. Тебе не кажется это странным?
Рита задумалась, затем посмотрела мне пристально в глаза.
– Кажется. Я постоянно говорю, что с дживами нужно держать ухо востро. Они всем представляются спасительницами мира, а на деле неизвестно, от кого его нужно спасать.
– Но, Риточка, ты не видела того жуткого монстра из чёрной дыры! – вздрогнула я от одного воспоминания. – Дживы, они светлые и такие красивые, а то просто ужас, тёмный ужас из страшных снов.
Рита взяла мою руку, лежащую на колене, раскрыла пальцы, рассматривая ладонь, словно там было что-то интересное, и сказала:
– Всё всегда равномерно. Вспомни китайский значок «инь-янь». Чем больше светлого, тем ярче тьма.
– Погоди, – опешила я. – Ты хочешь сказать, что дживы виноваты в появлении этих живых «чёрных дыр»?
– Ничего нельзя исключать. Я просто рассуждаю логически.
– Ритуль, мне кажется, ты не права. А представь, чёрное и белое смешаются, и тогда что? Мир станет просто серым? Никаким?
Рита почему-то изумилась и снова уткнулась в мою ладонь, даже поднесла её ближе к своим глазам. Проговорила задумчиво:
– Зато не будет границ, и всё станет открытым, свободным. Единым.
– Ты о чём, Ритуль? – моргнула я.
Рита улыбнулась и оставила мою кисть в покое.
– Знаешь, Тася, иногда ты такая глупышка милая, а иногда выдаешь очень стоящие вещи. Я, пожалуй, помедитирую над этим.
– Над серостью?
Рита кивнула.
– А я свет люблю, – призналась я. – Когда всё искрится, солнечное такое. Чтобы было радостно и чисто. И свежо. А темноты боюсь. И не хочу.
Рита снова улыбнулась:
– Для тебя это естественно, ты же джива!
И вдруг я решила поведать Рите то, что никому никогда не рассказывала:
– Знаешь, я один раз была в темноте, в кромешной. Я умерла.
Рита вскинула на меня удивлённые глаза:
– Как?! Ты тоже?! – и запнулась. Щеки, покрывшиеся красными пятнами, – это было так не типично для непробиваемой Риты Дзен. Впрочем, может, она такая – особенная, именно потому что за плечами есть багаж? Дедушка всегда говорил о тех, кого уважал: «человек с багажом» – не пустой, значит.
– О, ты меня поймёшь! – обрадовалась я. – Я когда была маленькая, мне лет пять было, мама выходила из автобуса, он тронулся, и мы с ней вместе упали. Я прямо лицом в лужу. И нахлебалась. Заболела дизентерией, какой-то жуткой формой. Только что потом происходило, я не помню. Я оказалась в страшной тьме, точнее пустоте. Там ничего не было, только я, как точка. И тихо-тихо. Хотелось побежать к маме, к дедушке, домой. Но ничего не получалось, я просто висела. А потом я услышала голос, ласковый, добрый. Слов было не разобрать, но я знала, там меня любят, и от звука в темноту ворвался свет. Образовалась настоящая труба из света, и подул ветер, как летом, сильный, тёплый. Он меня потянул за собой, и я очнулась. Рядом мама плакала и говорила про чудо. Потом, много лет спустя, когда меня оформляли аппендицит вырезать, выяснилось, что я пережила клиническую смерть. Потом ещё одна была. После операции кровотечение открылось. У меня с кровью вообще дела не очень… Врачи удивляются: говорят, один пациент редко переживает больше одной клинической смерти. А у меня их было целых три.
– Голос, ветер… – проговорила Рита. – Как интересно! А почему ты чувствовала, что тебя любят? Как это?
Я растерялась.
– Ну как? Объяснить трудно, просто чувствуешь. Любовь – это как будто тебя в тёплый уютный плед заворачивают, когда холодно, в щёчку целуют, и от того в груди солнышко, и мурчит всё.
Красивое лицо Риты застыло, словно столкнулось с грустью и увязло в ней. Неужели её никто никогда не любил?! Боже, так ведь не бывает! Поддавшись порыву, я подхватилась с кресла и обняла Риту крепко, прижалась щекой к щеке и выпалила:
– Я тебя люблю, Риточка! Сильно-сильно!
С палубы слышались крики моряков, корабль тронулся навстречу Хаврам. Рита неловко коснулась моей кисти, а я чмокнула её по-дружески в щёку:
– Если таких, как ты, не любить, кого же вообще любить?! – воскликнула я и прижала её ещё сильнее к себе.
– Ну ладно, Тася, не надо. Это как-то чересчур… – пробормотала Рита.
Я ослабила хватку и рассмеялась:
– Это ещё мало! Дедушке я всегда порывалась шею сломать от любви.
Рита хмыкнула смущенно:
– Мне не надо ломать шею, пригодится.
Я отстранилась от неё, а Рита, странно улыбаясь, отвернулась. В уголке её глаза блеснула слезинка.
– В общем, Риточка, я жить люблю. Я знаю, что там, – я махнула неопределённо рукой, – не так здорово. А тут глянь: солнца аж два, тепло, море, и я пристаю с обнимашками.
– Ага, – Рита кивнула и добавила хрипло: – Тогда пойдём на палубу?
– Пойдём.
«Диатор» мчался на всех парусах к каменным драконам, охраняющим Морну. Киату заметил его издалека. Драконье крыло дрогнуло, справа раздался рык – вторая сестрица тоже отошла от полуденного сна.
– Приступай, Камнегора, – приказал Киату.
– Уверен? – пытливо взглянула на него приземистая тяжелоатлетка.
– Да.
Крохина положила ладонь на крыло. Киату заговорил громко и чётко:
– Мать-море дало свой ответ! Она сожалеет, что вам плохо. Но и ей сейчас нелегко. У планеты иссякают не только магические силы. И если потухнет магический источник, погибнете не только вы, но и ваша мать.
Ошарашенно хлопнув ресницами, Крохина басисто и заторможенно перевела речь Киату драконице. Затем он продолжил:
– Поэтому ваша мать велит вам не только пропустить корабль, на котором находится джива и её помощники, спешащие спасти Сердце мира и вернуть ему магическую силу, но и защитить, если вы увидите, что им грозит опасность от кого бы то ни было!
В ответ на сообщение Гали драконицы взревели, вновь в небо пахнуло огнём и дымом, над бухтой разнёсся запах гари. «Диатор» был уже близко. «Могут и сожрать», – подумал Киату, но перебарывая внутреннюю дрожь, подбежал к краю крыла одной драконицы и воздел руки в сторону другой.
– Я, дживари, заклинатель моря! Я говорю правду! И я – ваша единственная надежда на выживание! – кричал он громко и уверенно.
Волны вокруг потемнели и покрылись рябью. «Море не должно понимать мою речь, только эмоции», – вспомнил Киату притчи из древних книг и, наполнив грудь воздухом, крикнул с нарастающей уверенностью в своей правоте:
– Море, смотрите на море! Оно подтверждает мои слова! Ваша мать отвечает вам!
Галя не успевала переводить, соскальзывая вниз по начинающему подниматься крылу.
Каменно-перепончатая твердь, похожая на разводной мост, поднесла Киату и Галю выше. И они казались оба между мордами двух страшенных дракониц, в едком облаке пепла. Киату гордо задрал подбородок, чувствуя, как душа скатывается в пятки.
«Пожалуй, я сошёл с ума», – констатировал он, а вслух рявкнул, указав на приближающийся «Диатор»:
– Вот ваше спасение! И я ваше спасение! Вы знаете, что делать!
Тася
Мы уже подплыли близко. Матросы и офицеры ежесекундно поминали Око, ругались от страха и снова молились. Лица у всех были бледными и вытянутыми. Хавры расступаться не собирались. Через пару минут «Диатор» на полном ходу врежется в покрытые ракушками туловища. Я, Рита, Грымова с Аридо и Аня, стояли, разинув рты. И вдруг драконица, на крыле которой находились Киату и Галя, поднесла их к пасти.
– Сожрёт! – ахнула Грымова.
«Вариант «Подзатыльник» – подумала я со сжавшимся сердцем. В долю секунды оказалась возле Киату и Гали. Схватила их за что попало. И вернулась на палубу. Мы свалились прямо в гущу наших.
– Тася чтоб тебя! – неистово заорал Киату, которого я держала за штанину.
– Выдра! – зарычала Крохина. – За что?! – оказалось, что я вцепилась ей в шевелюру.
– Больно! – завопил Аридо, которому Киату случайно заехал головой в живот, и схватился за меня, теряя равновесие.
– Арик! – ахнула Грымова.
– Ежовый корнеплод! – взвизгнула Аня.
– Повора… – гаркнул Большой Трэджо.
Меня сзади подхватили сильные руки Риты.
«Куда?! Как всех спасти?! Или разобьёмся или нас сожрут!» – в панике подумала я, понимая в задний след, что драконихи начали расступаться. Но в голове некстати мелькнул памятник Петру Первому Зураба Церетели, который нависал камнем над столицей, и наш корабль с жутким всплеском грохнулся в зеленоватые воды Москвы-реки, чудом не зацепив килем статую.
– Тася-я-я!!!! – заорали все вокруг.
Я увидела золотые маковки Храма Христа Спасителя, облачка над головой и набережную.
– О нет! – простонала я. – Уж лучше б к Маркатаррам… Или обратно…
Перед глазами потемнело, в голове что-то жутко завыло, затрещало, загрохотало, словно планета раскололась пополам или Пётр Первый рубанул меня своим золотым свитком по темечку. Я выключилась.