Королева стендапа

Красная скальпоснимающая сарделька

Чтобы отпереть входную дверь нашей квартиры, нужно с размаху надавить на нее, одновременно потянув ручку вверх, и повернуть ключ. У меня иногда получается только с третьей попытки. Сегодня мне так не терпится попасть внутрь, что я изо всех сил ударяю бедром о дверь. И вою от боли.

– Опять эта ваша дверь…

Марта тяжело дышит у меня за спиной, она только что поднялась по лестнице. Мы обе едва переводим дыхание – гнали на велосипедах от самой школы. (Кстати, «перевести дыхание» – странное выражение. «Дыхание» – понятно, но почему «перевести»? Может, сочинить какую- нибудь шутку?)

– Зна-а-ю, – говорю я и снова ударяю по двери.

Наконец мне удается повернуть ключ. Когда-нибудь я точно сломаю себе бедро. Попробуй тогда объяснить медсестре, как это произошло. Типа «э-э-э… я открывала дверь…».

Заходим в прихожую, снимаем куртки и бросаем велосипедные шлемы на пол. У Марты под шлемом бейсболка. Она никогда не носит шапку, даже если на улице минус пять. На бейсболке написано OBEY, на козырьке – леопардовый принт. Бейсболка так низко натянута на лоб, что уши оттопырились, красные от холода. Марта очень любит свою бейсболку. Будь ее воля, никогда бы ее не снимала. Но Сесилия не разрешает так сидеть на уроках. Почти каждое занятие начинается с того, что она говорит:

– Мура, сними бейсболку.

И всякий раз Марта нехотя, но все-таки делает это. С Сесилией не поспоришь. Раньше, на уроках Боссе, Марта оставалась в бейсболке. Одно из преимуществ Боссе. Приходи хоть в доспехах, он этого не заметит.

Я хлопаю в ладоши.

– Ты готова?

– Да! А ты? – спрашивает Марта скороговоркой, так что получается «Даты?». Марта всегда говорит ужасно быстро, на одном дыхании.

– Готова как никогда!

Я смотрю на часы. До папиного возвращения домой еще целых два часа, так что все в порядке. Мы заходим в нашу тесную ванную. В ней трудно поместиться двоим одновременно. Марта случайно задевает стакан для зубных щеток, и щетки падают в умывальник.

Теперь только две зубные щетки.

Стакан для зубных щеток сделан не из стекла, а из оранжевой пластмассы, он неустойчивый, опрокидывается по пять раз на дню. И я говорю Марте, чтобы она не возилась с этим. Ищу в ящиках машинку для бритья и наконец нахожу ее в плетеной корзине под раковиной. Машинка красная, металлическая, немного запылившаяся, на лезвиях короткие коричневые волоски. Я их сдуваю. Они остались с тех времен, когда папа брил голову.

Теперь некому помочь ему побрить затылок.

У машинки три разных лезвия, можно выбрать любую длину – около трех миллиметров, одного сантиметра и двух с половиной, или побриться наголо…

Я говорю:

– Давай на самую большую длину, – и устанавливаю нужное лезвие.

Потом протягиваю машинку Марте, она вставляет вилку в розетку над зеркалом и внимательно смотрит на меня. Глаза у нее темно-синие, как вечернее небо.

– Ты уверена? У тебя такие красивые волосы!

Запускает в них руку, вернее, собирается запустить, но останавливается. Под шапкой и шлемом мои волосы спутались и потускнели от пота. Скоро от этой свалявшейся копны останутся одни воспоминания.

Я великодушно предлагаю:

– Можешь забрать их себе.

Марта фыркает. Я отмечаю, что Марте смешно. Может, из этого получится шутка?

Марта не знает про список. Про него вообще никто не знает. Марте я просто сказала, что мне надоела моя прическа.

Я сижу на унитазе. Марта берет машинку. Та гудит и вибрирует. Марта встает передо мной и говорит:

– Начнем!

Машинка приближается к моему лицу, ко лбу. Легко, но уверенно касается кожи головы и движется к затылку. Я чувствую, что волосы падают небольшими прядями, ласково касаясь щек, ушей, шеи. Уголком глаза замечаю, как на мое плечо ложится длинная темно-коричневая прядь. Марта выглядит сосредоточенной, она поднимает машинку и снова ведет ею по голове, в этот раз от виска, над ухом, к затылку.

ЧОНК!

Марта вскрикивает, и в тот же миг меня обжигает острая боль – как раз над ухом. Как будто кто-то выдирает мне волосы.

Марта кричит:

– Она застряла!

– А-а-а-а-а-а!

Я пытаюсь забрать у Марты машинку, которая продолжает работать, но Марта рефлекторно отталкивает мою руку и кричит:

– Что делать?

– Выключи ее!

Гул прекращается, становится тихо. Жутко тихо. Марта нервно дышит, я чувствую, что она пробует вытащить машинку из волос, но та лишь больше запутывается. Очень больно!

– Саша, извини, извини, извини!

– Ты не виновата!

– Все равно! Извини!

Марта в отчаянии тянет за разные пряди, а мне кажется, будто она выдирает мои волосы с корнем. В конце концов Марта сдается:

– Не получается! Не знаю, как ее вытащить!

Я встаю:

– Дай посмотреть.

Машинка висит в волосах. Я морщусь от боли. Потом поворачиваюсь к зеркалу и кричу от ужаса. Посередине моей головы Марта выстригла широкую дорожку, что идет ото лба к затылку. Здесь волосы не длиннее двух-трех сантиметров. От виска к уху идет другая дорожка, короче, – до того места, где застряла красная металлическая машинка и теперь висит, как сарделька. Смотрю на это безумными глазами.

Марта в панике кричит:

– Только без паники!

Я реву:

– Ва-а-а-а!

– Спокойно, мы ее вытащим!

Марта старается придать голосу как можно больше убедительности, но не похоже, что она сама в это верит.

– Как? Как?

– Не знаю! Извини!

– Перестань извиняться!

– Извини! Не буду! Извини!

Вдруг я слышу удар в дверь и звук ключа в замке. Я смотрю на Марту. Ее глаза становятся круглыми, как у героя комикса. Она прикрывает рот рукой и шепчет:

– Ужас! Я сейчас умру.

– Привет! – кричит папа из прихожей, захлопывая входную дверь.

Марта и я смотрим друг на друга, онемев от страха. Слышно, как приближаются папины шаги. Не задумываясь я прыгаю в ванну и закрываюсь шторой.

Папина голова просовывается в дверь ванной:

– А, здравствуй, Мура!

– Здравствуйте, Аббе, – отвечает Марта.

– Что делаете? – с подозрением спрашивает папа. Наверно, он понял по ее виду – что-то не так. Марта не отвечает. Я стараюсь не дышать, одновременно придерживая машинку, которая больно оттягивает мои волосы.

Папа вдруг отодвигает штору:

– В прятки играете?

Я вздрагиваю.

Папа, увидев меня, почти кричит:

– САША!

На нем все еще дутая куртка, а щеки красные от мороза.

Я, как идиотка, машу ему рукой:

– Привет-привет!

Папа переводит взгляд с меня на Марту, потом на пряди волос на полу, потом на машинку для бритья, которая накрепко прицепилась к моей голове.

– Что ты тут делаешь? Зачем ты взяла… мою машинку? Что ты СДЕЛАЛА?

Я отвечаю недовольным голосом:

– Это я тебя спрашиваю, что ты тут делаешь, ты должен был прийти домой в пять часов!

Потом встаю и вылезаю из ванны. Выходит не очень-то грациозно, потому что одной рукой я стараюсь придержать машинку, но с размаху натыкаюсь на Марту. Машинка бьет ее по голове. Марта вскрикивает.

– Почему в пять, разве я такое говорил? Я написал эсэмэску, что вернусь в 15:00.

Я тоже вскрикиваю. Ох, в ПЯТНАДЦАТЬ! Вечно я путаю время на электронных часах!

– Но это не важно, – продолжает папа. – Что ты сделала со своими волосами?

– Я хотела постричься, но получилось не очень хорошо. Твоя машинка никуда не годится.

Папа снимает запотевшие очки. Потом закрывает глаза и зажимает переносицу большим и указательным пальцем.

– Саша. Эта машинка для коротких волос!

– Вот именно, у меня и будут короткие волосы!

– Но ею пользуются, когда волосы уже короткие!

– Значит, у человека должны быть короткие волосы, чтобы их коротко постричь? Ну уж извините, это самая большая глупость, которую я когда-либо слышала. Такая дурацкая выдумка. Все равно что… э-э…

Я оглядываюсь, замечаю зубные щетки в умывальнике, достаю свою, держу ее у папы перед носом и продолжаю:

– Это все равно что сказать – пользоваться этой зубной щеткой можно, только если у тебя зубы чистые. Или… или… можно пользоваться лаком для ногтей, только если ногти уже накрашены. Твоя машинка – отстой. Верни ее в магазин.

– Боюсь, теперь это не так просто сделать, – говорит папа устало. – Тем более она намертво застряла в твоих волосах.

Он забирает из моей руки зубную щетку, поднимает свою и стакан из умывальника. И меня вдруг разбирает смех. Марту тоже. Вот я вижу папину недовольную физиономию и начинаю громко хохотать. Марта тоже смеется, прикрывая рот рукой. Я вижу, что щеки у нее покраснели от смеха, который она пытается сдержать. Папа переводит взгляд с меня на Марту, качает головой и выходит. Тут мы одновременно прямо взрываемся от смеха. Я сажусь на унитаз и хохочу так, что трясусь всем телом, у меня перехватывает дыхание, а машинка прыгает на голове. Марта от смеха не может стоять, она наклоняется вперед и садится на корточки. Я хохочу, и время будто остановилось. Все куда-то уплыло, остались только мы, нам весело, и я хочу, чтобы это никогда не кончалось.

Но вдруг до меня доносится папин кашель. Марта продолжает хихикать, а я прекращаю в одну секунду. Словно кто-то нажал на кнопку. Я знаю, что папа иногда курит, когда меня нет рядом. И мне это не нравится. С меня довольно умерших родителей. Еще не хватало, чтобы папа заболел раком. Он снова открывает дверь ванной и, кашлянув пару раз, вымучивает из себя улыбку. Но я не улыбаюсь в ответ.

– Саша, что с тобой делать? Почему ты так себя ведешь? Почему не сказала мне, мы бы сходили в парикмахерскую?

Я пожимаю плечами.

– Ты бы не разрешил. Я знаю. И я подумала, что так будет лучше. И что получится хорошо.

Папа закатывает глаза. Марта виновато смотрит на него, у нее светлые вьющиеся волосы. К тому же ужасно длинные. И главное, все одинаковой длины.

– Но у тебя и было очень хорошо. Правда.

Папа приносит кухонные ножницы и отрезает прядь волос с машинкой – большое облегчение. Потом вздыхает и уходит в кухню. Я смотрю в зеркало. Короткий ежик стоит торчком. За ухом волосы такие короткие, что сквозь них просвечивает кожа. В этом месте она покраснела. С другой стороны волосы, как и прежде, падают на плечо.

– Зато уникальная прическа!

Марта старается говорить веселым голосом.

Я гляжу на себя.

– Ну да, похожа на сумасшедшую.

– Волосы отрастут!

– Ну да.

Марта смотрит на меня виновато.

– Это всего лишь волосы.

– Ну да.

Марта продолжает серьезным тоном:

– Волосяные луковички остаются до конца жизни, из них вырастут новые волоски. Только представь себе.

– М-м-м-м.

– Могло быть хуже.

– КАК? Как могло быть хуже?

– Ну… Как у Дональда Трампа.

Я задумываюсь на секунду и воображаю УЖАСАЮЩУЮ картину. Нет ничего хуже прически Трампа.

– И правда. Закончим?

– Ты с ума сошла? Этой машинкой только скальпы снимать.

– Но нельзя же так оставить! ПАПА! ПАПА-А-А!

Папа открывает дверь ванной. Он уже снял куртку и теперь откусывает большой кусок от зеленого яблока. Оно такое сочное, что брызги летят во все стороны. Папа спрашивает, причмокивая:

– Ты так хочешь оставить или сходим в парикмахерскую? Тут, рядом, у библиотеки?

Он явно пришел в себя.

– Слава богу! – восклицаю я.

– Можешь и меня заодно поблагодарить, – отвечает папа. По-моему, остроумно. Может, из этого получится хорошая шутка?

Потом мы с Мартой долго идем по Хегерстенсвеген[8] и лижем друг у друга леденец на палочке. Развлечение, конечно, для маленьких, но у меня ведь шок от скальпирования и я слышала, что при черепных травмах сахар полезен. Ветер обдувает мою стриженую голову, мы останавливаемся у фотоателье. Я смотрю на отражение в витрине. Парикмахер подстриг волосы у висков – выбора-то особого не было, – а сверху оставил чуть подлиннее. Выглядит вполне ничего. Вполне ничего. Во всяком случае, так я говорю самой себе. Может, мне тоже надеть бейсболку?

Марта протягивает руку к моей голове, не боясь, что пальцы запутаются в волосах:

– Тебе идут короткие волосы.

– Спасибо, а тебе длинные.

Марта улыбается, но вдруг становится серьезной и шепчет:

– Я должна извиниться перед тобой.

– ХВАТИТ извиняться за стрижку! Я тебе запрещаю!

– Нет, я не за это… я за то, что… что я сказала… сказала «я умираю», когда пришел твой папа.

Слова наскакивают друг на друга, говорит Марта так быстро, что трудно разобрать. Она вынимает изо рта красный леденец, нервно вертит его в пальцах. Вид у нее несчастный. Я морщу лоб. Не понимаю, что она имеет в виду.

– Извини, что я так сказала.

Наконец до меня доходит.

– О-о, Марта! Ничего страшного. Пойдем домой, очень есть хочется. Как говорится, голова болит, а желудок есть велит! Пошли?

Я сказала это жутко веселым голосом. Пункт 1. Остричь волосы. Сделано!