Королева в услужении

Глава 26

В конце лета и начале осени 1190 года в порту Мессины царило волнение, которого Сицилия не знала за всю свою историю. Ричард выбрал эту гавань местом сосредоточения своего флота, которому предстояло доставить огромную армию крестоносцев на Священную землю.

Ежедневно из всех европейских стран прибывали новые корабли, чтобы присоединиться к тем, которые уже стояли на якоре. На суше возникли целые городки из шатров, флаги и вымпелы трепетали и блестели в прозрачном воздухе. На лугах и пастбищах острова паслись боевые кони, вьючные лошади, обозные мулы и Скромные ослики. Им следовало хорошо заправиться: следующий корм их ожидал только в Палестине, а это было далеко. Приезд Ричарда с войском на Сицилию породил суматоху и волнение. Добрый старый король Вильгельм, муж Джоанны Плантагенет, умер год назад. Новый король Танкред, племянник Вильгельма, не разрешил Джоанне вернуться в Англию вместе со своим приданым, как того требовал обычай. После короткой перепалки Ричард забрал приданое, а Джоанна отправилась к матери, которая вместе с принцессой Беренгарией Наваррской прибыла на остров и поселилась в старом полуразрушенном замке, в стороне от гавани и основного военного лагеря. Танкред счел разумным скрыть до поры свою ненависть к английскому королю и постараться извлечь из его пребывания максимальную выгоду. Прежде чем крестоносцы отплывут на Восток, он, Танкред, надеялся не только вернуть приданое в полном объеме, но и порядком разбогатеть.

Сицилийцы были очень довольны: шла бойкая торговля всем и вся. Каждый бочонок вина, каждый мешок зерна, любые овощи и фрукты приносили десятикратную, против обычной, прибыль. Любой корабль — даже ветхий и дырявый — можно было продать или сдать в наем. Любое животное — даже очень старое и хилое — ценилось на вес золота. А король Англии уже скупал леса. Кто-то предупредил его, что в Священной земле чрезвычайно скудная растительность. Крепость Акра, возле которой Ричард намечал высадиться и вступить в первое сражение, находилась в центре пустынной полосы в одну милю шириной. Там не было ни кустиков, ни травы и уж подавно никаких деревьев. А потому он брал с собой на Сицилию стенобитные орудия, деревянные метательные машины, именуемые баллистами и швыряющие огромные камни, штурмовые лестницы и боевые башни, с трех платформ которых атакующие могли сражаться с защитниками крепостных стен. Повсюду на Сицилии звенели топоры лесорубов, визжали пилы, разрезавшие стволы на куски нужной длины.

Больше всех на острове хлопотал и вертелся, не зная отдыха, сам руководитель крестового похода. Ричард считал необходимым лично наблюдать за всеми приготовлениями, его интересовала каждая деталь предстоящей кампании. Он вставал с петухами и старался везде поспеть, во всем лично разобраться. В тот день, когда Альенора с Беренгарией и тремя дамами, сопровождавшими принцессу из Памплона, прибыли в гавань, Ричард только что вернулся из одного военного лагеря, где люди без всякой видимой причины стали болеть и часто умирать. И болезнь была какой-то странной: человек горел, как в огне, и в то же время трясся, как в лихорадке, не мог есть и жаловался на сильную боль в суставах, внезапно как будто поправлялся, но потом приступ повторялся, и человек начинал бредить. Этот лагерь был разбит в низине, рядом с болотом, и Ричард приказал переставить палатки повыше, полагая, что всему виною гнилой воздух. Один из докторов — почти в таком же недоумении, как и сам король, — признал, что есть недуг, известный под названием «малярия». Управившись с этим делом, Ричард выехал встречать мать и невесту, которых он сердечно приветствовал, но обнимать не стал и не подошел близко.

— Я имел дело с несколькими больными парнями и, возможно, ношу в себе заразу. Пока буду держаться поодаль, — объяснил он и, пообещав навестить их, как только помоется и переоденется, проводил до замка.

Прошла неделя, но Ричард так и не нашел времени выполнить свое обещание. Ежедневно мать и сын обменивались посланиями, приглашениями и извинениями, пока, наконец, Альенора, которой с каждым днем становилось все труднее уговаривать Беренгарию и оправдывать Ричарда, не послала ему приглашение, сформулированное в таких настойчивых выражениях, которые даже он не смог проигнорировать.

Ричард вспомнил об этом приглашении в самый последний момент — весь день его голова была занята другими вещами, — нехотя покинул гавань, где на большую галеру грузили заготовленные бревна. Проезжая по берегу, он заметил группу рыбаков, сгрудившихся вокруг какого-то предмета, вынесенного волнами на песок. Неизменное любопытство заставило его свернуть с дороги и приблизиться к рыбакам. Здесь он увидел, что их добыча — бочка с его личным клеймом. И тут Ричард вспомнил, что рано утром ветхая, дырявая ладья, на которой перевозили бочки с говядиной с одного корабля на другой, разбилась и затонула, причем так внезапно, что даже не успели спасти груз. К вечеру едва заметное морское течение сменило направление и прибило бочку к берегу. «Нет ли поблизости и остальных бочек?» — подумал Ричард и, заслонив глаза ладонью от косых лучей опускающегося за горизонт солнца и сощурившись, посмотрел на покрытую мелкой рябью поверхность моря — на безбрежное пространство из шелка с розовым и голубым отливом. И верно, там и сям можно было видеть покачивающиеся на волнах темные пятна.

Моментально из головы выскочили и Беренгария, и Альенора, и все остальное. Ричард стремглав помчался к ближайшей таверне, где рассчитывал найти несколько незанятых делом солдат, здесь он застал шестерых или семерых лучников из Кента, которые пили сицилийское вино, бранились и утверждали, что оно намного хуже английского эля. Через несколько минут они вместе с королем уже стояли у воды.

— Их может захватить любой, — крикнул Ричард. — Если мы не выловим бочки, это сделают вон те парни и нам же завтра продадут!

Он был слишком нетерпелив, чтобы ждать, пока волны вынесут бочки на берег, и зашел в воду по самые плечи. Некоторые последовали за Ричардом; к ним скоро присоединились сбежавшие отовсюду солдаты, которые, ожидая, когда бочки подплывут поближе, с шутками и смехом развлекались, поочередно окуная друг друга с головой в воду. Количество бочек на берегу, надежно охраняемых, постоянно росло. Внезапно кто-то из присутствующих, добродушно выругавшись, сказал:

— Будет чудесная жратва, ребята! Пока доедем до места, проклятая говядина достаточно просолится и без помощи морской воды.

— Когда проголодаешься, будешь жевать и радоваться, — заметил другой. — Мог бы съесть добрый кусок уже сейчас! По-моему, давно время ужина.

Время ужина!

Ричард знал: если он уедет, даже строго-настрого наказав, они, быть может, выловят еще одну или две бочки. Потом кто-нибудь скажет:

— Кажется, я больше не вижу, а ты, Том?

— Я тоже не вижу, — ответит Том, посмотрев на небо. — Нет, не вижу.

И они отправятся ужинать. Так уж устроены люди, ничего не поделаешь. Невозможно заставить их заглянуть дальше собственного носа, понять, что когда-нибудь в тяжелом положении один бочонок говядины может означать победу или поражение. Нет, он не мог доверить им одним доводить до конца это дело. Кроме того, он все равно опоздает, даже если отправится немедленно, а ему ведь еще нужно привести себя в божеский вид.

— Кто-нибудь из вас знает, где живет моя мать-королева? — Один из солдат поднял руку. — Тогда беги изо всех сил в лагерь и попроси от моего имени Уолтера дать тебе хорошую лошадь. Скачи галопом и сообщи дамам, чтобы меня не ждали. Объясни, чем я занят.

А в замке женщины готовили грандиозное пиршество. Вдовствующая королева Джоанна руководила приготовлением нескольких сицилийских блюд, которые ей пришлись по вкусу в период пребывания на острове; Беренгария и ее сводная сестра, маленькая ростом, хромая герцогиня Анна, не имея возможности объясниться с поварами, сами готовили отдельные наваррские кушанья. Затем дамы обучали менестрелей песням, которые, как помнилось Альеноре и Джоанне, особенно нравились Ричарду. За час до назначенного времени все было готово, и они удалились, чтобы помочь друг другу надеть лучшие платья и сделать прическу. Принцесса Беренгария была сама не своя. Она так долго страдала от безнадежной, казалось, любви к Ричарду, но чудо свершилось: он позвал ее, и она приехала. Однако до сих пор она видела его только мельком, неделю назад.

Они ждали и беспокоились за кушанья, которые могли остыть и перестоять, когда примчался посыльный Ричарда.

Альенора попыталась как-то преодолеть и смягчить наступившее всеобщее уныние.

— Подобные вещи случаются во время военной кампании, мои милые! Только истинный воин может пренебречь королевами и принцессой ради будущей победы. — Но ее жалкая попытка не вызвала улыбки у присутствующих, и Альенора попробовала еще раз: — Нам еще повезло, что у него хватило ума послать к нам гонца. В Пуату жил-был однажды рыцарь по имени Ольяк. Так вот, прогуливаясь как-то утром со своей дамой сердца по саду, он наткнулся на яблоню, почти вывороченную с корнями ветром. Поставив ее в вертикальное положение, он сказал даме: «Подержите пока яблоню, а я схожу за палкой и лопатой». Когда он вошел во двор замка, то встретил трех вооруженных всадников, которые рассказали ему, что их сеньор повздорил с другим сеньором и что они едут сражаться. «Подождите, — сказал Ольяк, — я надену доспехи и поеду с вами». И он отсутствовал три года.

— А она все это время держала яблоню, — заметила маленькая герцогиня, сверкнув глазами.

— Не совсем так, нет! В середине второго года яблоня, обращаясь к даме, сказала:

— Большое спасибо, но я уже прочно закрепилась корнями. Можете больше не беспокоиться.

Никакого результата. Беренгария даже не улыбнулась, хотя, как с удовлетворением отметила Альенора, сдержала слезы до тех пор, пока дамы не разбрелись после трапезы, которая прошла очень скучно, поскольку все ели без аппетита. Лишь тогда принцесса зарыдала. Она била кулачком по подушкам и кричала, что раз он не идет к ней, то завтра она сама отправится к нему.

— Лучше не делай этого, — сказала Альенора. — Военный лагерь — не место для благородных дам… Знаю по собственному опыту. Не исключено также, что там свирепствует болезнь, о которой говорил Ричард неделю назад. Идти пешком далеко, ехать же в нарядном платье на муле невозможно. А ведь ты захочешь после столь длительного ожидания на первом свидании выглядеть как можно красивее. Кроме того, он, вероятно, завтра приедет.

«Он должен приехать завтра», — тут же подумала Альенора.

Никто не проявил желания музицировать или затеять какую-либо игру, и все рано разошлись по своим комнатам. Альенора, поцеловав Беренгарию, посоветовала ей больше не плакать, чтобы не испортить глаза к завтрашнему дню. Джоанне, которая, радуясь встрече с матерью, использовала любую возможность, чтобы побыть с ней, Альенора сказала:

— Бедное дитя, если она станет все принимать так близко к сердцу, как сегодняшний эпизод, ее жизнь превратится в сплошную муку. Я начинаю думать, что девушки, которых выдают замуж, прежде чем они успеют полюбить, пожалуй, счастливее других. Но самые счастливые те, которые в состоянии примириться с неоспоримым фактом, что для многих — нередко лучших мужчин — их работа стоит на первом месте. Ричард поступил дурно, однако я могу понять, насколько важными показались ему в тот момент эти бочонки с говядиной.

— Я тоже могу, но мы обе просто любим Ричарда… и наше чувство отличается от страстной влюбленности, — сказала Джоанна с тонкой загадочной улыбкой.

«Как это верно, — подумала Альенора. — Я была страстно влюблена в Ришара. Если бы я просто любила его, я бы написала ему письмо… Но я была влюблена, хотела видеть его и послала за ним… И потому он умер».

Она искренне посочувствовала Беренгарии, которой не терпелось увидеть Ричарда. Но одновременно возникла еще одна мысль, которая заставила ее, слегка коснувшись руки дочери, спросить:

— А ты знаешь, что значит страстно полюбить?

— Да, знаю. Мне хотелось бы поговорить с вами и об этом и выслушать ваше мнение. Понимаете… он… он отправляется вместе с нами в крестовый поход.

— Тогда у нас достаточно времени всесторонне обсудить данный вопрос, — сказала Альенора, — и поверь мне: если он человек, способный сделать тебя счастливой, то можешь рассчитывать на мое благословение и поддержку. Ты выполнила свой долг перед Англией и теперь свободна… Но мы подробно потолкуем об этом позднее. А теперь найди, пожалуйста, Гаскона и передай ему, чтобы он через пять минут приготовил верхового мула и фонарь. Я поеду вниз поговорить с Ричардом.

— В военный лагерь, который совсем не подходящее место для дам?

— Для молодых дам, хотела я сказать.

Замок, в котором они жили, стоял на высоком холме, и когда Альенора ехала вниз, — Гаскон шел рядом, одной рукой ухватившись за стремя, а в другой держа фонарь, — она могла видеть вдали розовый дым от костров, на которых солдаты варили пищу, вдыхать неповторимый запах большой массы воинов, расположившихся скученно вместе со своими лошадьми, боевыми доспехами, кожаным снаряжением, палатками. Она прошла с этим запахом весь путь от Парижа до Иерусалима, и в ответ на все эти земные реальности у нее сильнее забилось сердце, стало радостно на душе.

Приблизившись к лагерю, Альенора при свете фонарей, освещавших перекрестки между тесными рядами палаток, могла заметить, что в нем царил образцовый порядок. Никакого мусора, никаких отбросов. Своеобразный запах шел от костров, на которых сжигали лагерные отходы. Она с большой теплотой подумала о Ричарде. Прежде всего он был отличным воином и никогда не старался казаться кем-то другим. И если не помешают какие-то непредвиденные обстоятельства, он непременно добьется успеха там, где многие потерпели неудачу, и возьмет Иерусалим. Перед лицом этой великой и благородной цели каким жалким показался эпизод с нарушенным обещанием и несостоявшимся праздничным ужином.

Альенора проехала большой шелковый шатер, над которым красовался штандарт Франции, — когда-то он был и ее собственным. И представлялось странным, что сын Людовика VII, которого он так страстно желал и которого она не смогла родить, теперь находился здесь вместе с ее любимым сыном Ричардом.

«Жизнь непредсказуема, — подумала она. — Чем дольше живешь, тем она интереснее и удивительнее».

Альенора продолжила свой путь, пока не поравнялась с полотняной палаткой внушительных размеров, над которой неподвижно висел флаг с леопардами Англии. Вооруженный всадник привычным движением опустил копье, преграждая ей дорогу, и спросил, куда и зачем она едет. Гаскон, вспомнив о своих обязанностях, выбежал вперед и громко крикнул:

— Дорогу ее величеству, вдовствующей королеве Англии.

— Не поднимай шум, — сказала Альенора. — Король, возможно, занят. Пройду без церемонии и, если нужно, немного подожду.

Это была довольно обширная продолговатая палатка; две трети помещения занимал стол, с которого слуги убирали остатки ужина. В дальнем конце палатки — сколоченная из досок платформа, своего рода королевский помост, на котором стояли обыкновенный деревянный стол, два стула и ширма, скрывавшая, как было известно Альеноре, кровать Ричарда и стойку с тазом и кувшином для умывания.

На шесте, подпиравшем этот конец палатки, висел фонарь, освещавший стол, за которым сидел Ричард. Нагнув голову, он внимательно рассматривал какое-то хитроумное приспособление из дерева и слушал объяснения стоявшего рядом человека. Немного в стороне коренастый лучник держал в руках что-то, завернутое в холстину.

Подойдя поближе, Альенора увидела, что деревянная игрушка на столе — это модель боевой машины; она бросала шарики из глины, похожие на те, которыми дети играют весной на улицах. Ричард передвинул рычажок, и из отверстия выскочил глиняный шарик.

— Она действует, Эскель, действует! — воскликнул Ричард.

Один из шариков упал к ногам Альеноры; она подобрала его и бросила на стол. Ричард поднял голову и увидел ее.

— Мама! — вскричал он удивленно. — Что привело вас сюда? Случилось что-нибудь?

— Нет, — ответила она. — Мне просто нужно поговорить с тобой, но я подожду. Продолжай заниматься своими шариками.

Ричард подошел к краю помоста и, протянув руку, помог Альеноре подняться.

— Мне, Эскель, как всегда, не везет, — заметил Ричард, усмехаясь. — Моя мать приглашает меня к ужину, я отговариваюсь, ссылаясь на чрезмерную занятость, а она застает меня за игрой в шарики! Но машина исправно работает. Посмотрите, мама, новое устройство для метания камней. Покажи-ка, Эскель… Разве не хитро придумано? Сарацинам и не снилось… Хорошо, Эскель… А теперь ты, — обратился Ричард к лучнику. — Давай-ка взглянем на твою говядину.

Лучник выступил вперед, и Альенора увидела у него на лбу крупные капли пота.

— Ваше величество, она недостойна даже находиться в вашей палатке.

— Но ведь предполагалось, что вы положите это мясо себе в рот, не так ли? Покажи.

— Милорд, я вовсе не хотел никого обидеть. Больше ради шутки…

— Показывай.

Лучник положил сверток на стол и снял тряпку; присутствующие увидели кусок мяса, совершенно черный, кроме тех мест, где копошились белые черви. Внимательно взглянув на мясо, Ричард выпрямился.

— Заверни, — приказал он. — Дохлая лошадь пахнет лучше! Значит, вам дали такое мясо на обед?

— Да, милорд.

— Кто?

— Сержант. Открыл бочонок Рольф — раздатчик.

— Новый бочонок? Сегодня?

— Да, милорд. Но мясо было таким же всю последнюю неделю или даже больше.

— Тогда вы вправе жаловаться, и я рад, что ты это сделал. Если бочонок действительно открыли только сегодня, я смогу установить, кто его прислал, а когда найду мошенника… Но ты говорил о какой-то шутке. Хотел бы знать, что это за шутка, поводом для которой могли послужить эти отвратительные отбросы.

— Ваше величество, я только сказал: нас кормят таким мясом для того, чтобы мы были готовы жрать проклятых язычников со всей требухой…

— Великолепная шутка, — заметил Ричард и рассмеялся, но наблюдательная Альенора видела, что ему не очень весело. — Пойди найди Рольфа и скажи ему, что мне нужно клеймо с этого бочонка, не мое личное, а другое, торговое. Кто-то поплатится за это. Вероятно, нам всем еще придется питаться тухлым мясом, прежде чем мы сможем пировать в Иерусалиме, но мы будем есть его на поле битвы и все вместе. Желаю тебе спокойной ночи.

Лучник спрыгнул с помоста и направился к выходу.

— Эй ты, пожиратель неверных! — крикнул ему вслед Ричард. — Что ты ел сегодня?

— Сегодня я еще ничего не ел, ваша милость. Рольф раздал это мясо, я вылез со своей шуткой и сразу попал в беду.

Ричард приказал слуге:

— Накорми этого славного воина самым лучшим, что у нас есть. И принеси нам вина, тоже самого лучшего… Вы пришли упрекать меня, мама? — повернулся он к Альеноре. — Но я надеюсь, что, по крайней мере, вы понимаете, как важно было выловить бочки с говядиной. Потом, прежде чем я успел сменить мокрую одежду на сухую, пришел Эскель показать свое новое изобретение — прекрасное оружие. И так одно за другим. Посмотрите, вот это письмо прибыло из Англии час тому назад, а у меня еще не нашлось времени его прочитать.

— Знаю, — ответила Альенора. — Сплошные извинения, как обычно, и на все — веские причины! Я понимаю, Беренгария тоже понимает, но она глубоко огорчена. Ты должен посетить нас в ближайшее время. Ведь она проделала не близкий путь. Прочитай-ка письмо, я жду не дождусь известий из Англии.

Ричард взял довольно объемистый конверт и сломал печати. Пока он читал, в палатке царила тишина.

— Ну что ж, — проговорил он с насмешкой и гневом. — Действительно любопытная новость. Как вы думаете, чей флаг развевается над главной башней в Виндзоре в этот самый момент?

— Неужели… Иоанна? — спросила она с внезапно возникшим чувством дурноты. После стольких лет борьбы сына с отцом теперь только недоставало, чтобы начались раздоры между братьями.

— Нет. Господина Лонгчампа! И он… Но прочтите сами.

Ричард передал письмо Альеноре. Она поднесла исписанные убористым почерком листки к фонарю и с замиранием сердца принялась читать. Изложенные в письме факты подтверждали самые худшие опасения, которые терзали ее по ночам, когда она просыпалась и думала: «Что будет с Англией?»

Письмо прислал верный архиепископ Йоркский, и было заметно, что писал он его с большой неохотой, оттягивая до последнего момента. Он сообщал, что новый канцлер изгнал почти всех служащих, назначенных Ричардом, и поставил на их место своих друзей и родственников, создал собственное войско и выезжал из своей резиденции только в сопровождении охраны из полутора тысяч человек, мошенничал с деньгами, а народ бедствовал, прикладывал к официальным бумагам свою личную печать, а не Большую государственную печать Англии. И все это — какой ужас! — он делал с явного одобрения принца Иоанна. Эта пара была просто неразлучна, они «смеются и шутят, словно родные братья».

Пока Альенора читала, Ричард опять занялся деревянной моделью метательной машины, заряжая и выстреливая глиняные шарики, только судорожные движения пальцев указывали на сдерживаемое раздражение. Когда она закончила и взглянула на него глазами, в которых отражались и боль, и страх, Ричард сказал:

— Ну как, премиленькая ситуация, не правда ли?

Зная, насколько тяжело он воспримет отсрочку исполнения своих планов, Альенора как можно мягче ответила:

— Боюсь, что не остается ничего другого: ты должен вернуться в Англию.

Ричард вздрогнул, как от внезапного удара.

— Вернуться в Англию? Сейчас? Помилуйте! Мои корабли загружаются, моя армия готова выступить. Исполняется мое самое сокровенное желание, ради которого я трудился, отказывал себе во всем, копил многие годы. Я не вернусь, даже если бы Англия полыхала из конца в конец и я мог бы загасить огонь одним дуновением!

Альенора сидела неподвижно, внутри у нее происходила отчаянная борьба. Она покинула Винчестер, твердо решив оставшиеся годы жизни сделать для себя по возможности приятнее. Была готова помогать Ричарду, но только так, чтобы это доставляло ей удовольствие. Она получила, говорила она себе, хороший урок — мужчины не любят принимать советы от женщин. Они сердятся сильнее, когда советы оказываются дельными и хорошими. Еще хуже — пытаться уговорить их изменить неправильное решение. Это равносильно попытке пробить головой каменную стену: вы только себе причините боль и страдания. А выстрадала она уже достаточно. Внутренний голос требовал: молчи и сохрани с сыном хорошие отношения. Пусть отправляется в свой крестовый поход, пусть сам решает…

И Альенора как-то уклончиво проговорила:

— Но Англия, Ричард, тоже имеет важное значение.

— Конечно, имеет! — воскликнул он раздраженно. — Она обеспечивает меня материальными ресурсами для ведения войны — деньгами и лучшими в мире воинами.

После столь циничного заявления Альенора отбросила прочь всякую осторожность.

— Ты допускаешь серьезную ошибку, рассматривая Англию лишь в качестве дойной коровы и питомника солдат. Но Англия намного важнее. Это утверждаю я, хотя и не являюсь англичанкой. Но я знаю: придет время и тот, кто правит Англией, будет править миром. Как бы богаты и обширны ни были мои владения и герцогства твоего отца в Европе, они не идут с Англией ни в какое сравнение, потому что они вечно будут зависеть от доброй воли соседей, всегда связаны с постоянно меняющейся политикой европейских государств. Англия стоит особняком. Ее можно сделать неприступной. Не дай Англии выскользнуть из твоих рук, Ричард. Вернись, потрать, если нужно, год для наведения порядка. Иерусалим ждал долго, подождет еще немного. Но если вот это, — Альенора коснулась письма, — продолжится хотя бы год, Иоанн и Лонгчамп выкрадут из твоей короны самую большую драгоценность.

Ричард молча слушал, но выражение лица оставалось жестким, а взгляд прищуренных глаз был холодным и неприветливым. Альенора попыталась еще раз:

— Иоанн всегда, с раннего детства, завидовал тебе. Ему хочется стать королем, он обожает внешний блеск и великолепие, но чурается ответственности. Лонгчамп, выросший в нищете, жаждет власти. Они прекрасно споются. Иоанн наденет корону, Лонгчамп возьмет скипетр. А кто остановит их? У кого есть для этого достаточно сил? Кто, кроме тебя, дерзнет схватиться с Лонгчампом, его личной армией и полуторатысячной охраной?

«Хороший вопрос, — подумала Альенора. — В нем содержится откровенный вызов».

Однако уши Ричарда в тот момент слышали только зов Востока и были глухи ко всему остальному.

— Вы умеете убеждать, всегда умели! Но если то, что вы сказали, было бы в тысячу раз справедливее, я все равно не отступил бы от своего плана. Я отлично понимаю — это последняя отчаянная хитрость самого дьявола! Уже многое испробовано, чтобы меня остановить, — от противодействия короля французского Филиппа до массового падежа мулов, — но я преодолел все препятствия. И вот теперь это известие! Однако я не сверну с намеченного пути. Возможно, дьявол, наконец, Поймет, что встретил достойного противника, и оставит меня в покое.

— Но ты не можешь… просто игнорировать письмо, Ричард. Это ведь отчаянная мольба о помощи.

— И я отвечу. Я напишу Джеффри Йоркскому, что если Лонгчамп живет с такой пышностью, то, значит, он расходует деньги, которые следовало выслать мне. А я нуждаюсь в деньгах сию минуту. Они должны были прибыть вместе с этим письмом. На проклятом острове все в двадцать, тридцать раз дороже обычного. Поверьте мне, я продал бы Лондон, если бы нашелся покупатель…

— Тише! — предостерегла Альенора, оглядываясь и с облегчением убедившись, что поблизости никого нет. — Не говори так опрометчиво. Подобные слова расходятся слишком быстро, по дороге обрастая невероятными подробностями. Подумай о жителях Лондона, о гильдиях и что они для тебя значат, хотя бы как источники денежных поступлений!

Положив руку на корсаж и нащупав на груди антиохский бриллиант, она добавила:

— Я смогу помочь тебе раздобыть деньги немедленно, если ты пообещаешь мне одну вещь. Не ограничиться посылкой в Англию лишь письма. Раз уж ты не можешь поехать сам, то пошли туда решительного и толкового человека. Джеффри Йоркский умен, предан тебе и горд и никогда бы не прислал подобного письма, если бы не очутился в безвыходном положении. Окажи ему реальную помощь, Ричард, и я отдам тебе вот это.

Альенора потянула за цепочку, и великолепный камень засиял и засверкал при свете коптившей масляной лампы, посылая во все стороны голубые, желтые, красные и фиолетовые лучи.

Как завороженный смотрел Ричард на бриллиант, а Альеноре вспомнилось, что еще в детстве она часто с помощью подарков старалась побудить его к хорошему поведению, а он, приняв подарок, все же поступал по-своему.

— Вероятно, это украшение должно бы принадлежать старой Кейт: однажды, будучи в трудном положении, я завещала бриллиант ей. Но теперь у нее пенсия, а когда мы возьмем Иерусалим, у нас не будет недостатка в драгоценных камнях. Бери бриллиант, Ричард, и дай мне слово.

К ее удивлению, он не шевельнулся, а только смотрел, не отрываясь, на драгоценный камень. В глазах не было выражения жадности.

— У меня нет ни малейшего желания принимать от вас это украшение, — сказал Ричард. — Все эти долгие годы… у вас не было ничего нарядного и красивого.

— Тем лучше, я привыкла обходиться без излишеств. А эта вещица пришла с Востока, и только справедливо, что она вернется туда же в виде вооружений и поможет освободить Священную землю.

— Ну что ж, если вы так полагаете, то я с благодарностью приму бриллиант.

Положив камень на ладонь, Ричард некоторое время задумчиво смотрел на него, и перед его мысленным взором вставали вереницы вьючных мулов, метательные орудия, мешки с мукой и штурмовые лестницы. Накинув на шею цепочку, он спрятал камень под рубашку.

— Я знаю, кого послать, — проговорил Ричард. — Кутанса Руанского.

— Ах, Ричард! — воскликнула в испуге Альенора. — Он же совсем старый!

— Вы тоже женщина в годах! — рассмеялся Ричард. — Но не унимаетесь!

— Но он ведь церковник и к тому же чужеземец. У него не будет никакого авторитета! Пошли по крайней мере опытного воина и англичанина.

— У меня нет лишних солдат, — отрезал Ричард коротко. — Все, кто что-нибудь да стоит, здесь со мной, и каждый из них нужен. Мы охотимся на более крупную дичь, чем эта маленькая крыса, играющая в короля. И мне становится ясно, что именно на мое войско ляжет основная тяжесть этой кампании. На французского короля Филиппа надежды мало; при первом же намеке на прямой откровенный разговор он делается угрюмым и надувает губы.

— Он не вырос, как ты, среди людей, говоривших прямо и откровенно друг с другом. Родился Он поздно в семье, где были только девочки: отец в нем души не чаял, вероятно, никто за всю его жизнь не разговаривал с ним просто и правдиво. Ты должен обходиться с ним помягче…

«И вот я уже опять лезу с советами», — подумала Альенора.

Пойду сейчас же к Кутансу — сказал Ричард, спрыгивая с помоста и протягивая матери руку.

— Могу ли я как-то переубедить тебя?

— Никто не сможет. Я знаю, как поступить. Строгое письмо Джеффри Йоркскому и неограниченные полномочия Кутансу Руанскому — и все будет в порядке. А теперь я провожу вас. Где ваша охрана?

— Мы приехали вдвоем: я и Гаскон.

— Вы самая безрассудная женщина. На вас могли напасть и ограбить. Просто удивительно, что вы проскочили невредимыми.

— У меня не было ничего с собой, что могло бы привлечь воров.

— У вас было вот это! — коснулся Ричард собственной груди. — И еще мул. Они отобрали бы его. И завтра продали бы мне втридорога. Подождите…

Ричард выделил шесть лучников для сопровождения, помог матери сесть в седло, нежно поцеловал ее и пообещал завтра выкроить время и навестить их в замке. Затем он отправился на поиски Кутанса, и Альенора слышала, как он весело напевал.

Потрясение, вызванное письмом, видимо, почти прошло. Он принял бестолковое и бесполезное решение и был уверен, что все уладится.

У нее же — пока она ехала между палаток, затем по открытой местности, мимо домов спящего города и по крутой дороге к замку — все росло и усиливалось чувство подавленности. Она опять потерпела неудачу.

Слов нет, часть своей задачи она успешно выполнила. Ведь к Ричарду она отправилась с намерением уговорить его исполнить свой долг и навестить принцессу, и он пообещал. Менее значительная, чисто женская часть удалась. Не следует ли ей довольствоваться этим? Много лет назад аббат Бернар предостерегал ее от вмешательства. Если бы только она прислушалась к его совету, насколько по-другому сложилась бы ее жизнь! Даже трагедии, связанной с посещением Вудстока, не произошло бы, не поспеши она к Генриху, чтобы изложить свое мнение относительно его обращения с сыновьями.

И она была уже старуха… шестидесяти восьми лет — очень почтенный возраст для женщины. Ричард сказал: «Вы тоже женщина в годах», — вовсе не желая обидеть ее. Это правда, она уже старая женщина; теперь самое время отойти от всех активных дел и, наконец, сосредоточиться лишь на женской пассивной роли. Ричард — король Англии. Так почему же она испытывает ноющую боль за страну, которая ей вовсе не принадлежит?

Альенора отбросила беспокойные мысли и подумала: «Я возвращусь в замок и завтра начну готовить свадьбу: место, время, наряды… а потом стану ждать внуков… сделаюсь тактичной и мирной старухой: в руках иголка с нитками, на языке — приятные и почтительные слова…»

Они уже отъехали довольно далеко от лагеря, когда трубы заиграли вечернюю зарю. Эти звуки, приглушенные расстоянием, особенно трогали за душу.

Один из лучников проговорил:

— Ваше величество, будьте милостивы, остановитесь на минутку. Прозвучал сигнал, и мы в пределах слышимости, а правила предписывают…

Трубы вновь заиграли, и он замолчал: потом шесть лучников стали в ряд на краю дорожки и, подняв вверх правую руку, дружно хором крикнули:

— Спаси и помоги, Гроб Господень!

Они повторили свой клич трижды, и по спине Альеноры пробежали мурашки. Она почувствовала, как к горлу подкатил комок. Еще минуту назад по дороге двигались вместе восемь человек, теперь существовало уже две группы: убежденные крестоносцы, объединенные священной идеей, и старая женщина со своим слугой.

— Благодарим вас, ваше величество, — сказал тот же лучник. — Снова к вашим услугам и можем продолжить путь.

Преодолевая комок в горле, Альенора спросила:

— Вы это проделываете каждый вечер?

— Каждый вечер, перед тем как лечь спать.

Ричард и сотни тысяч таких, как он, пойдут вперед, будут сражаться и, вероятно, погибнут, откликаясь на этот призыв: «Спаси и помоги, Гроб Господень!» А она — хотя и почувствовала сильное волнение при дружном кличе, и услышала в нем зов благородных рыцарей — не в состоянии ничего сделать, кроме как тащиться следом за войском, бесполезная, ненужная.

И в это мгновение у нее в мозгу ясно и отчетливо сверкнула, словно молния, прозвучала, точно глас, услышанный апостолом Павлом по дороге в Дамаск, мысль о том, каким образом она может — нет, должна — ответить на ночной призыв.

И отстраняя руку веселого лучника, державшего поводья ее мула, Альенора сказала:

— Мне нужно вернуться. Я кое-что забыла.

— Один из нас может сбегать и принести, ваше величество. Вы уже почти дома.

Он жалел старую, слабую женщину. Но он заблуждался. Ах, как он заблуждался! Со всех четырех сторон света к ней стекались сила, уверенность и энергия. Она внесет свой вклад, причем такой, какой только она одна в состоянии внести.

— Нет, — повторила Альенора. — Большое спасибо. Я должна вернуться сама.

Бедный мул, уже предвкушавший спокойное стойло, только тяжело вздохнул, когда его заставили повернуть назад. Альенора ободряюще похлопала его по шее.

«Как и от меня, — подумала она, — обстоятельства потребовали от него еще потрудиться в тот момент, когда он уже считал, что его служба кончилась».

Кто еще, помимо Ричарда, устремившего свой взгляд на Восток, к Иерусалиму, может вернуться в Англию и навести там порядок? Кто еще обладает достаточной властью, чтобы наказать Иоанна, как нашкодившего щенка? Кто еще имеет полное право взглянуть на развевающийся над Виндзорской башней флаг и спросить: «Почему здесь эта тряпка?» Кто еще в состоянии заставить полторы тысячи телохранителей выглядеть подобно оловянным солдатикам?

Розовый отсвет над лагерем постепенно исчез. Костры потухли, все кругом успокоилось. Ни звука, кроме топота ее мула, позвякивания уздечки и шаркающих шагов сопровождающих Альенору людей. Она ехала и размышляла над тем, что она скажет Ричарду.

А скажет она следующее: «Пошли в Англию меня, Ричард. Я уже была регентшей, народ знает меня и доверяет мне. Я сохраню Англию для тебя, пока ты сражаешься за Иерусалим. Буду беречь твой авторитет и править справедливо. Сумею сблизить твоих нормандцев с англичанами, поскольку я не принадлежу ни к тем, ни к другим. Я сплочу этих людей в великую единую нацию, способную на великие дела. Я сделаю все, чтобы они торжественно встретили тебя, когда ты вернешься с победой. Это будет мой вклад в твой крестовый поход.

Я справлюсь, потому что вся моя прошлая жизнь — даже самые большие мои неудачи — готовила меня для этой высокой миссии. И я сделаю все, как нужно».