Утро субботы я провел в Скотленд-Ярде за своим столом. Остальные клерки тоже были заняты работой и даже почти не разговаривали. Приближалось время обеда. Мне было поручено составить отчет о кораблестроении во Франции на основе недавних сведений, полученных нашей разведкой. Но вместо этого я в поте лица трудился над письмом. Я предпринял уже четвертую попытку сочинить краткое послание, которое звучало бы небрежно, как будто строки начеркали в спешке, и одновременно тепло.
Мадам, в следующий понедельник вечером в Королевском театре будет петь новый итальянский кастрат. Не желаете ли его послушать? Если да, то, пожалуйста, напишите…
Тут дверь кабинета господина Уильямсона распахнулась, и я был вынужден прерваться. Показался сам начальник. В комнате воцарилась тишина, только перья поскрипывали. Уильямсон замер, обводя взглядом всех нас.
– Его светлость известил меня, что бедняга Эббот скончался, – произнес он. – Упокой Господь его душу.
Лицо патрона, как всегда, оставалось бесстрастным. С точно таким же видом он мог бы говорить о погоде или объяснять, что отныне мы должны надписывать папки с документами по новому образцу.
Как оказалось, продолжил Уильямсон, Эббот преставился вчера, после непродолжительной, но жестокой болезни, во время которой страдал от приступов острой боли. Утром того дня, когда несчастный умер, к нему приходил врач, однако облегчить страдания пациента не смог. Госпоже Эббот доктор сказал, что ее мужа, по всей видимости, сгубила дизентерия, вероятно спровоцированная чрезмерным употреблением непривычного для больного количества спиртного. Также возможно, что господин Эббот съел что-нибудь испорченное: к сожалению, подобные случаи нередки даже зимой. Нельзя исключать и холеру. Или же в утробе Эббота образовалась язва, внезапно обострившаяся из-за холодной сырой погоды.
– Но что бы с ним ни стряслось, история весьма печальная, – завершил рассказ Уильямсон. – Однако смерть Эббота, разумеется, не повлияет на нашу работу. Он ведь у нас уже не служил.
Вернувшись в свой личный кабинет, Уильямсон закрыл за собой дверь. Остальные принялись украдкой переглядываться.
Когда Эббот был нашим сотрудником, его не особо любили, и большинство полагало, что он не заслуживал ни повышения, благодаря которому стал секретарем самого лорда Арлингтона, ни соответствующей прибавки к жалованью. Никто не произносил ни слова. Но я понимал, что у всех возникла одна и та же мысль. Место Эббота теперь вакантно, и может быть, в этот раз его светлость возьмет на эту должность кого-нибудь более подходящего. К примеру, другого клерка господина Уильямсона.
Мы молча вернулись к работе. Или, в моем случае, к пятому наброску письма.
В следующий понедельник Уильямсон дотронулся до моего плеча.
– Марвуд, сегодня утром вас желает видеть лорд Арлингтон. Он ждет вас у себя в покоях в Собственной галерее.
Я поклонился, взял шляпу с плащом и вышел. Уильямсон не сказал, зачем милорд вызывает меня, однако, судя по его манере, патрон не расположен был отвечать на вопросы. Свои мысли я оставил при себе. Я вовсе не претендовал на место Эббота и не хотел становиться личным секретарем его светлости, а потому надеялся, что речь пойдет о чем-нибудь другом.
Пройдя под аркой, я оказался на территории Уайтхолла и зашагал ко дворцу. Кабинет Арлингтона располагался на первом этаже Собственной галереи, его окна выходили на Собственный сад. Первым, кого я увидел в помещении, где трудились клерки, был Дадли Горвин. Примерно раз в неделю мы с ним вместе обедали и иногда ходили в театр.
– Не знаете, зачем его светлость за мной послал? – спросил я.
– Знаю. Но сейчас лорд Арлингтон вас принять не сможет, он покинул Уайтхолл. Однако он велел передать вам свои распоряжения. Полагаю, Марвуд, вам известно, что случилось с несчастным Эбботом? – Горвин фыркнул, и выражение лица лучше всяких слов выразило его мнение о покойном сослуживце. – По правде говоря, его светлость взял этого человека на службу лишь для того, чтобы угодить супруге.
– Леди Арлингтон? – удивился я. – Не знал, что она была знакома с Эбботом.
– Не с ним самим, а с его женой. Вы разве не слышали? Госпожа Эббот голландка, хотя уже много лет живет здесь, а ее светлость ведь тоже родом из тех краев. Кажется, их связывает давнее знакомство: вдова Эббота служила камеристкой то ли у самой леди Арлингтон, то ли у кого-то из ее родственников, и ее светлость до сих пор относится к этой женщине с теплотой.
– Что ж, это многое объясняет.
Горвин искоса взглянул на меня.
– К примеру, с чего вдруг супругу госпожи Эббот оказали такую честь? – сухо уточнил он. – Да, верно. И кстати, вас сюда вызвали именно из-за Эббота.
– В каком смысле?
– За пару дней до своей внезапной смерти он забрал из кабинета две папки. Полагаю, хотел поработать с документами дома. Нам необходимо вернуть эти бумаги.
– Зачем же отправлять за ними меня? Почему не послать мальчишку?
Горвин поглядел на меня с насмешливой улыбкой:
– Документы строго конфиденциальные, а значит, их должен забрать надежный человек, а не какой-нибудь сопляк на побегушках, который окажется легкой добычей для коварного французского шпиона.
– Стало быть, лорд Арлингтон рассудил, что его подчиненных от работы отрывать нельзя, а клерков господина Уильямсона – можно.
– Его светлость назвал ваше имя, Марвуд. Больше мне ничего не известно. Похоже, вы произвели на него впечатление. Добрый это знак или дурной, судить не берусь. Вы в последнее время попадались лорду Арлингтону на глаза?
– Около недели тому назад я приходил в Горинг-хаус. Его светлость видел, как я разговаривал с Эбботом. Полагаю, ему известно, что мы знакомы, ведь прежде покойный был моим сослуживцем.
– Все сходится. – Горвин сдержал усмешку. – Возможно, лорд Арлингтон решил, что Эббот ваш приятель.
– Я старался иметь с ним дело как можно реже.
– Вы знаете, где находится его квартира?
– На Флит-стрит. В доме под знаком арапчонка, возле Темпл-Бар.
– То есть вы были настолько дружны, что бывали у него в гостях?
– Нет, просто на днях я случайно встретил Эббота на Стрэнде. Он изрядно набрался, и я помог ему дойти до дома.
– Эббот набрался? – удивленно переспросил Горвин. – На него это не похоже. Пороков у Эббота хватало, но пьянство не из их числа.
– Что верно, то верно, – согласился я.
– Ох и азартный был человек. За хороший куш он бы побился об заклад, что солнце завтра не взойдет.
– Что ж, пойду за папками. – Я решил завершить беседу. Подумать только, бедняга Эббот умудрился наскучить мне даже после смерти. Мне отчасти стало его жаль. – Полагаю, вдова пока живет на той же квартире?
– Насколько мне известно, да. Если не ошибаюсь, вместе с ребенком.
– С ребенком? – переспросил я. – Когда же они успели обзавестись потомством? Они ведь были женаты самое большее месяцев семь или восемь. Неужто супруги позволили себе лишнее до свадьбы?
– Отец не Эббот, это дочь его супруги от первого брака.
– Может, хоть намекнете, что за документы хранятся в этих двух папках?
– Ничего особенного, но вы же знаете его светлость. – Горвин стал перекладывать лежавшие перед ним бумаги. – У нас любые документы конфиденциальные, и все как один государственной важности. Каждая бумажка должна лежать на своем месте. Погодите, сейчас выдам вам ордер.
Я попрощался и оставил Горвина корпеть над документами. День выдался погожий, хотя и пронизывающе холодный. Я решил пройтись пешком. Если растянуть данное мне поручение на достаточно длительное время, я смогу пообедать в городе, и тогда безрадостная обязанность принесет мне хоть какое-то удовольствие. Можно зайти в «Барашек», старую таверну на Уич-стрит, к северу от Стрэнда. Покойный муж Кэт, престарелый господин Хэксби, был там завсегдатаем, и после того как он умер, мы с ней время от времени обедали или ужинали там.
По дороге я зашел в свой дом в Савое, чтобы захватить плащ потеплее и кожаную сумку для документов.
Дверь открыл мой слуга Сэм. Он поклонился настолько изящно, насколько мог: пять лет назад голландское ядро оторвало ему правую ногу ниже колена.
– Вам письмо, хозяин, – сообщил Сэм. – Оно ждет вас в гостиной, сэр. – Однако в образе идеального слуги Сэм продержался недолго: он испортил все впечатление, многозначительно подмигнув мне и добавив: – Стивен говорит, адрес написан рукой госпожи Хэксби.
Эта подробность привлекла мое внимание, хотя я надеялся, что Сэм не заметит, как я оживился. Шестой вариант письма для Кэт я отправил в субботу вечером.
– Я сейчас снова ухожу. Позови Стивена и передай ему, что он будет меня сопровождать.
Я прошел в гостиную и захлопнул дверь у Сэма перед носом. Огонь в камине не разводили, и в комнате царил холод. Я стянул перчатки. Письмо лежало на комоде. Сломав печать, я развернул его.
Генриетта-стрит, 28 февраля
Увы, сэр, в этот вечер я не смогу составить Вам компанию.
К. Х.
Я скомкал лист бумаги. Кэтрин не любит тратить слова понапрасну, однако в этот раз она превзошла саму себя. Похоже, просто-напросто не желает меня видеть. Я поднес ей оливковую ветвь, но эта женщина швырнула ее мне в лицо. А впрочем, что мне до госпожи Хэксби? Вокруг предостаточно других особ прекрасного пола.