Королевства изгоев

Глава 1.1

Все-таки она получила то, что хотела. Не крохи, что мог ей дать сам Редрик, но даже не буханку, не три и не пять. Странник показал ей путь к насыщению, что длиной с вечное путешествие, в котором его последователи обретут истину. В словах бога нет лжи, ведь бог ничего не боится. Но заслужила ли она эту милость… может быть, но когда-то давно — до встречи с Редом.

Далила никогда не говорила о прошлом что-либо, о чем бы Ред не догадывался. Да и сам парень, отец которого с детства отучил задавать лишние, особенно личные, вопросы, ее не расспрашивал. Судя по тому, что он узнал — она прожила суровую жизнь, от которой остался только страх. И хотя девушка переборола его, но лишь из-за большего страха.

В конце она рассказала правду, хотя уже было слишком поздно. Но рассказала и потом приняла свою ошибку. Поняла, что зря вела эти игры, зря воспользовалась чужой добротой. Видимо, тогда ее бог и решил, что этого достаточно.

Лежа с закрытыми глазами и пожевывая хвостик баклажана, Редрик предавался размышлениям. Дурман от выпитого и какофония мыслей отрезали парня от окружающего мира. Он ничего не видел и не слышал. Порыв ветра швырнул что-то ему в лицо. Редрик очнулся. Соломенная шляпка с голубой лентой, он сам ее сделал.

— …а я и говорю: «Деррик, бросай эту контуженную. Она, конечно, мелкая, а ты еще тот бугай, но лучше найди заначку бригадира и валим».

— Простите, а кто такой Деррик? — смущенно переспросил парень.

Он пропустил часть рассказа Странника, который травил уже не первую байку. Парню пришлось уйти в себя, так как истории Странника становились все жестче.

— Кто такой Деррик? Ты где витаешь? Деррик…

Сознание парня поплыло. Солнце давно зашло.

— Маккройд. Пацан, ты… — были слышны только обрывки фраз.

Редрик силился вернуться в явь. Он вскочил. Наступило утро. Мешок Странника висел на старом месте, но его владельца и след простыл. Пропал и лежак Симона. Остались лишь сжатая в кулаке шляпка да вкус бумаги во рту. Парень достал вырванный из блокнота Странника листок.

«Шконарь — песня. Забираю. Свой вскрой, там интересно. Я даже смог кимарнуть минут пять. Еще увидимся, младший Маккройд».

Улыбка коснулась губ парня. Его уже давно интересовали внутренности странных лежаков. А раз такой авторитетный товарищ разрешил, то можно все. Он разровнял примятую шляпку Далилы и направился к воде. Та была чистой и спокойной. Утренний штиль.

Редрик запустил шляпку, словно атлет, метающий диск, и она медленно опустилась на морскую гладь. К нему подошел Смоки. Конь вопросительно водил взглядом с парня на соломенную шляпу и обратно.

— Знаешь… — сказал хозяин, поглаживая нос скакуна, — … эта шляпа принесла удачу культистке. Теперь она, наверное, станет королевой культистов. Но я не хочу быть королем лавочников.

Смоки скептически посмотрел на парня.

— Но, может, шляпу прибьет к далекому берегу, пусть даже острова Рассвета, где ее подберет мальчишка, мечтающий стать королем пиратов. И когда-нибудь обязательно им станет. О, да… станет же?

Конь фыркнул, опустил голову и захрустел песком. Ред же пошел собираться. Больше он сюда не вернется.

Редрик оттягивал возвращение домой. Вместе со своим верным другом они делали крюки, наматывали круги, искали места, где никогда не проезжали раньше. Среди мира разнотравья лежало цветущее поле. Посреди него расположился остов огромного дерева.

Древний и обугленный. У него не осталось кроны, а верх древесного трупа был расколот. Давным-давно в него ударила молния. Парня привлекло это место, он еще никогда не забирался так далеко на юг.

Подъехав, Ред спешился. Он шел сквозь море полевых цветов, что, колеблемые ветром, рисовали знакомые, но далекие образы. Редрик подошел к дереву, его одолело странное чувство. В голове будто звенело, и гул нарастал. Сам остов дерева был высотою в рост парня, но по ширине скорее совпадал с размахом плеч его отца. Ред хоть и догнал того по росту, но все еще явно уступал лавочнику в массивности. Колючки и кора выдавали в дереве акацию.

В тени гигантского пня рос белый цветок. Редрик опустился на колени и насчитал сорок лепестков — гвоздика. Странное зрелище, будто давно умерший великан пытается защитить то, чему от силы жить осталось лишь чуть больше года.

Он сорвал цветок, но тут же упал лицом в землю и заплакал. Из него вырывалось все, что накопилось за месяц лжи. Но больше всего его поразила мысль о том, что он наделал. Зачем он отнял у мертвеца единственную красоту и утешение, которую он хранил даже в посмертии.

Шум нарастал, Редрик вытер лицо от влажной земли и предательской влаги. Из верха дерева, одна за другой, на звуки плача вылетали пчелы. Они кружили вокруг парня. Одна села ему на ключицу. Попыталась ужалить — не вышло. Почерневшую кожу не брало даже шило, маленькому существу очень повезло. Оно будет жить. Ред поднялся, так и сжимая цветок в руке, и направился к коню. Тот задумчиво наблюдал за нарастающим роем.

— Поехали домой, приятель. Пока я не отнял еще одну жизнь.

Путь к кампусу прошел в молчаливых раздумьях. Выехав на тракт, парень встретил карету, что ехала на юг. Уже престарелый кучер или лакей, силясь, пытался надеть колесо на ось. Редрик спешился и, продолжая держать в руке цветок, подошел к старику. Тот с удивлением разглядывал высокого парня в расстегнутой безрукавке и кованых сапогах.

Реду говорить совсем не хотелось. Он просто навалился плечом на карету и, помогая свободной рукой, приподнял ее. Привычным ударом ноги телеготолкательных дел мастер загнал колесо на место, оно прокрутилось. Редрик поставил карету и замешкался, не зная, что делать дальше, но его отвлек Смоки.

Конь показал мордой на дорогу. Ее пресекали борозды, словно от когтистой лапы величиной с человека. Видно, зрение старого кучера уже ослабло, вот он и наткнулся на них. Подойдя, парень увидел, что бетон был вывернут и оплавлен.

Редрик ткнул борозду железным носком сапога. Бетон не поддался. Он ударил сильнее. Сильнее. Он вложил весь вес в толчок, сбив кусок вздыбленной дороги в яму. Смоки, что стоял рядом, глубоко задышал. Сначала из его ноздрей пошел дым, затем пламя. За несколько секунд оно сменилось с синего на оранжевое, а затем на зеленое. Тогда конь начал плеваться огнем в бетонные гребни. Парень же продолжал крошить дорогу ногами. Их не жгло. Добротные армейские сапоги хорошо защищали.

Бетон стал размягчаться и плавиться. Редрик продолжал бить и топтать. Он вспотел, увидел цветок в своей руке, на глаза снова навернулись слезы.

Удар, удар еще удар. Парень не знал, сколько прошло времени, но дорога вновь стала ровной. На подошву налипли потухшая слюна Смоки и черное крошево. Сапоги стали тяжелыми, да и будто выше на пару миллиметров. Черный налет не отрывался, но парню было все равно.

Отдышавшись, он развернулся и пошел к карете. Подошва не утратила гибкость, но его шаги стали похожи на звуки ударов каменных глыб. Кучер улыбался в усы, он был уже слишком стар, чтобы чему-то удивляться. Но выглянувшее из кареты маленькое девичье личико выглядело испуганным и озадаченным.

Редрик подошел к открытой дверце. Девочка нырнула внутрь и нервно начала теребить манжет платья своей, видимо, матери или тети, так они были похожи.

Женщина медленно поправила рукав и, безучастно обмахиваясь веером, продолжила смотреть в противоположное окошко. Ред перевел взгляд на девочку. Ее обеспокоенное личико показалось Редрику до боли знакомым. Но откуда…

Задорные и милые черты лица, покрытого веснушками, контрастировали с непонимающим взглядом часто моргающих ярко-голубых глаз. Лет десять, не больше. Она теребила длинную рыжую косу, но лишь одной рукой, другую, видимо, не знала куда деть.

Редрик протянул девочке цветок, та быстро его взяла. Гвоздика гармонировала с платьицем белого и кирпичного оттенков. Она хотела что-то сказать, но посмотрев с секунду на неожиданный подарок, зажмурилась. Девочка взяла себя в руки и, развернувшись, стала копаться за сидением.

В руке Редрика оказалось небольшое яблоко — ответный подарок. Нежно салатовое и будто светящееся изнутри. Белый налив. Глаза цвета пасмурного неба встретились с ярко-голубым полуднем. Лазурь и ни единого облачка. Правда, в ее глазах читалась показушная взрослость в виде нагнанной мрачной решимости. Редрик отвел взгляд, это было слишком забавное зрелище.

Он тихо засмеялся. Уходя и смеясь, он поднял руку на прощанье, девочка не выглянула, но старик, сняв потертую шляпу, кивнул парню вслед. Ничей голос тогда не нарушил загадочного молчания — над трактом разносился лишь тихий смех да хруст бетона и яблока.

На крыльце сидели лавочник с гремлином. На этот раз они не делали ставок, а просто поприветствовали парня. Редрик не хотел спрашивать о Далиле, тем более, отвечать на вопросы, связанные с ней. Никто и не рвался, отец лишь сходу отметил закопченные ботинки сына.

— Ты что, заснул в них, а Смоки пытался тебя разуть?

— Нет, просто ровнял тракт после прохода какой-то громадной твари. След длиною с тебя, пап.

— Что, сапогами ровнял? — поднял брови Лоуренс.

— Смоки помог.

— М-да, неспокойные времена нынче. Твари всякие, сепаратисты, старые лакеи, что торгуются как посаженные друг на друга два рыжих гнома, а то и три полурослика.

— Что-то убыток тебя волнует больше, чем монстр.

— Чудовищ всех вывели и очень давно.

— Да, прямо всех? Кто?

— Странник, авантюристы прошлой эпохи, чудаки со змеиными зенками, которых потом вывели авантюристы. Много было охотников. Сейчас остались лишь те, кого пощадил лично кайзер, либо малочисленные и хорошо прячущиеся твари. Они далеко и не опасны, в отличие от пустой мошны, которая прямо у тебя под боком.

— Так ли страшен был тот лакей?

— О-о-о… — протянул лавочник, отмахиваясь. — Торговался за каждую запаску, каждое яблочко, каждую кварту березового сока…

— А что, с Эденруата сняли эмбарго? — прервал отца сын.

— Ага, вот, — похлопал он вскрытый бочонок с эмблемой эльфийского торгового дома. — Свежий завоз. Ты все пропустил.

— Не-а, я встретил скупого старика на тракте. Помог ему с колесом.

— Славно… он тебе заплатил?

— Не он… — Редрик взял протянутую отцом жестяную кружку. Зачерпнул прозрачной жидкости, вдохнул едва уловимый аромат, выпил.

— Что, тебя полезли наперебой благодарить Адель и Кэтрин Сайдер? — ехидно хохотнул отец.

Редрик прыснул соком на Гизмо, что все это время осматривал изогнутую дугой друзу какого-то кварцевого кристалла.

— Ах ты, падла, готовься к ответочке, — он вскочил с ногами на скамью, попутно надувая щеки.

Лоуренс поддел ногу Гизмо, и тот завалился на спину. Поток огня ушел вертикально вверх. Смоки весело заржал.

— Нет, только Кэтрин. Малышка угостила меня яблочком.

— Ну, хоть так. Пошли, у нас на обед фаршированная курочка и баклажаны по рецепту от дамы с полуострова, которая в кои-то веки смогла разговорить Валенсию.

— В рецепте есть сыр?

— А как же, — улыбнулся отец.

— Это я удачно заехал, — вернул улыбку Редрик, хлопая себя по бурчащему животу. — Ты, кстати, знаешь кого-то по имени Деррик?

— А должен?

— Не знаю.

— Ну, вот и я не знаю, — сказал отец, хлопая сына по спине, приглашая зайти внутрь.

Понеслись будни, быт перемежался бытом, летние поставки с юга загрузили тракт, а тракт загрузил работой Маккройдов. Лавочник особенно негодовал по поводу блокады островных сепаратистов, что не пускали грузы из Порто Аб’Дудак, а с ними и товары из Абуля, Дурсимы, Пейсалима и Аройо-Илаго.

Все приходилось доставлять фургонами, и в торговых кампусах было не продохнуть как от количества купцов, так и от проблем, что они с собой везли. Конец лета и начало осени пролетели словно миг.

Имперская армада под командованием адмирала Передрейфуса разогнала пиратствующие флоты. Это известие так порадовало обитателей кампуса, что Лоуренс, плюнув на сложившийся уклад, пообещал отпраздновать сынов и свой дни рождения.

Наступила двадцать пятое октября. Все сели отметить и выпить за здравие, закончилось все ожидаемо, но необычно. Валенсия ушла спать рано, а Гизмо, накачавшись лаком для обуви, убежал в неизвестном направление, выкрикивая призывное: «Я охлаждаю, нужно охлаждать… на-на…»

— Скока тебе уже, сына? — спрашивал уже изрядно набравшийся Лоуренс.

— Шес… п-тнадцать. Ох, е-е-е, совсем старый стал, — сын не отставал от отца.

— Редрик, это плохо.

— С чего вдруг, это я так. Тебе вон сорок пять и еще прыткий.

— Да епт, это приятно, конечно. Но неприятно будет, когда весной заедет почтальон с письмецом от рекрутера.

— Да у нас самих нормальная «кутера» и без почтальона, тем более, бухать до весны — это слишком сильно.

— Но не боись, у батьки есть план…

— Капкан…

— Может быть.

— Расскажешь?

— Не-е-е, не будем тянуть октофага за тентакли, а то прыснет — не отмоемся.

— Как-как?

— Говорю — все в лучшем виде будет. Но если лажанем… ладно, пошли, я подарок покажу.

— Блин, а я как-то не это… без презента. Чето не воспитал ты меня.

— Но-но. Ща я тебя так воспитаю, что мамой клянусь…

— Клянись чем-то, о чем я знаю.

— Ты че? Что это значит?

— Я даже про свою мать толком ничего не знаю, не то, что про твою. Ох, блин, я… извини, бать, — Редрик встал из-за стола, завалив стул.

Лоуренс смотрел в пространство, но через секунду встал сам. В его взгляде было помешательство.

— Она мертва! Я ее убил! — крикнул он куда-то мимо Редрика.

— Ни хера себе откровение, — Ред навалился на хладоблок. — Зачем!? Как!?

— Так же, как и ты убил свою.

Фраза отца огорошила парня. После нее на Редрика начало накатывать.

— Чтобы продолжить влачиться по этой помойке, и чтобы это повторялось — снова и снова.

Он бил кулаком по столешнице, пока ножки стола не сломались все разом.

— Вот знаешь, что? — сипло спросил Ред.

— Ну? Давай.

— Вот не посмотрю, что ты мне батька.

— И?

— Поколочу, клянусь всеми богами всех народов и Странником на сдачу — поколочу.

— Кого поколотишь? Батьку? А чем орудовать собрался? Или попытаешь счастье на кулаках?

— Почти.

Редрик напрягся и поднял хладоблок. Крышка открылась, и из каменного ящика выпало с десяток бутылок фискгордского светлого, разбившись вдребезги. Парню добавилось еще одно горе в комок желчи, что подступил к горлу.

— Что, хочешь вместе с Гизмо пойти охлаждать?

— Да завались уже! — злость придала парню сил. Он поднял каменный ящик над головой. — Да за такие рамсы, такого родителя, как ты, должны… берут… — Редрик задыхался от усилия и гнева.

— Ну-ну, я слушаю, — лавочник закатывал рукава.

— Таких, как ты, берут менты!

Ред бросил в отца хладоблоком в надежде, что тот из-за скупости не даст разбиться ценной вещи. Сработало. Лоуренс поймал ящик, но инерция заставила его отступить. Он оказался у дверного проема в гостиницу. Редрик бросился ему под ноги, пытаясь завалить. Вышло. Они кубарем, вместе с хладоблоком, укатились в дверной проем. Хлопок. Падение во тьме. Углом хладоблока больно припечатало по ребрам.

— Опа, ну, здрасте, летуны-порталисты. А вас сюда за что?

Глава 1.2

Каменные полы, каменные стены, железная решетка. Знакомое место. Отец с сыном разгребли обломки хладоблока и поднялись на ноги. След выпитого исчез. Остались только синяки. Редрик узнал ту самую камеру, куда по ошибке открыла портал провант Анна де Мур. Правда, на этот раз камера заперта, и есть сокамерник. В коридоре послышались беготня и ругань.

— Чего молчим, или вас прочухать?

— Себя почухай, ерш вшивый.

Лоуренс встал в полный рост, но не увидел собеседника. Голова того была на уровне пупка лавочника. Полурослик.

— А чего мы такие злые, я же, ей-богу, из лучших побуждений.

— И в какого бога ты веришь?

— В того же, что и вы.

— А если я не верю ни в одного?

— Ну, и бог с вами.

Лоуренс и полурослик пожали руки.

— Айзек Пляр, сколько лет…

— Мастер Лоуренс, замечательная встреча в, ей-богу, отвратительных обстоятельствах, смею заметить.

— Вы знакомы? — спросил Редрик, садясь на нары.

— Вместе служили в шестой Илагийской когорте, — ответил Айзек.

— Полурослик легионер?

— Ну, таки да — штабной библиотекарь и архивариус. Также руководитель армейского хора. Бывший, разумеется. Мастер Лоуренс, кто этот во всем похожий, кроме воспитания, на вас мальчик.

— Я Редрик, господин хоббит, Редрик Маккройд, простите, что не представился.

— Замечательно, мед, а не приветствие. Все-таки молодые еще не забыли слов вежливости. Ей-богу, ладный у тебя паренек, мастер, — Айзек подскочил и потряс руку Редрика. — Так что привело вас сюда, уважаемые?

— Ошибка мага, — сказал Редрик.

Лавочник и полурослик заинтересованно глянули на него.

— У нас на дверном проеме остались символы, что капитан де Мур чертила для создания портала. Мы их не зашкурили.

— И что? — пожал плечами лавочник.

— Вот что, — Редрик толкнул россыпь кристаллов, что вылетели из хладоблока. — Мы в столице, в управе.

— Нет, Родик…

— Мое имя — Редрик.

— Я так и сказал — Родик. Не путай старика, — помахал пальцем Айзек. — О чем бишь я. А-а-а… заклинание такого уровня, тем более — портал может сотворить только человек одаренный. Даже с рунами и кристаллами.

— Да? — нахмурил брови парень. — В книжках вычитали?

— Таки есть такое.

— Ну, и что мы с этим будем делать? — пробурчал себе под нос Лоуренс.

— Пап, извини…

— Да брось, это пьяная горячка. Могло быть и хуже. А ты, кстати, что тут забыл, Айзек? — повернулся Лоуренс к полурослику.

Маленький лысеющий человечек в проволочных очках и потертом костюме развел руками:

— Ей-богу, эти Путники взбесились. Бегают, хватают всякого порядочного, кто выглядит как образованный. Тычут в нос каракули. Ни ответов, ни приветов — дешифруй, шифрун. Так сказал Странник.

— Ничего он такого не говорил. Просто дал им код от хранилища со своими дневниками.

— Ей-богу, осведомленный молодой человек. Как вас настигли столь особые сведения?

— Просто имел неудачу присутствовать при этом деле.

— Почему неудачу?

— Воздыхания по культистке окончились встречей с ее богом, — развел руками отец.

— Как вас угораздило, вроде толковый молодой человек?

— Угораздило и угораздило. Она получила то, что хотела, а я стал умнее, — отрезал Редрик, зарядив кулаком по решетке.

— Понял-понял, не гневайтесь на старого меня, молодой мастер, — пораженчески отступил полурослик. — Так вот. Ничем не смог помочь я этим господам, вот они меня обобрали, избили и бросили. Я резидент, записей в ратуше нет. Благо, к брату приехал — к Соломону. Он поручится за меня. А пока вот — присел в обезьянник до выяснения обстоятельств. На время, пока господа хорошие разбираются.

— Ладно, вроде разобрались. А чего так тихо? Это в обезьяннике-то? — простучал Лоуренс странный, но систематичный перестук в боковую стенку камеры. Тишина.

— Таки один я. Всех, кто был, переводят в центральную имперскую в Среднеколымске. Тут сидела целая банда: маг, гномы, сородич мой. Сумасшедшие ребята, хотели грохнуть последнего дракона. А он же в белой книге, с пиратами бороться помогает и вообще мужик нормальный.

— Каднификара? Он в городе? — присвистнул Лоуренс.

— Да-да. Отсыпается, бедный, после разгона блокады. Тут, на кладке. Они пробрались к нему ночью и… ну. В общем, хорошо, что их охрана повязала на подступах, а то гореть половине парка Единства и Приморскому бульвару. Искали силы и богатств — нашли нары и побои.

Слушая рассказ полурослика, Ред потянул носом воздух и чихнул. Знакомый запах. Он повернулся к входной решетке. За ней стояли полковник и провант. Эльф был в той же шинели, а вот магесса больше не носила шляпу и сменила фасон мантии. Что-то среднее между официальным южным халатом и платьем с вырезом для ног спереди. На ногах облегающие штаны и замшевые сапожки. Все в сине-серых тонах и вышитых символах.

— Вот и срок подошел, — тихо сказал Редрик.

— Боже-боже, вот так рожа, — шепотом произнес Айзек.

Эльф небрежно мазнул по нему взглядом.

— Будете бить или отпускать, товарищ начальник? — опершись о стену, спросил Лоуренс.

— Отпускать, — коротко сказал полковник Хир. — Всех, но не далеко. Я, конечно, услышал, что тут произошло, но протокол вынуждает вызвать нюхача и уполномоченного мага академии. Вам крупно повезло, что сегодня перевод заключенных, и я до сих пор на работе.

Подбежавший ополченец дал ему ключ, которым эльф отпер решетку.

— Прошу до лавочки, — указал он на скамью у стены.

— Хоть немного ближе к свободе, — сказал полурослик и быстро вышел из камеры.

За ним проследовали отец с сыном. Как раз вовремя. Редрика ударило в спину потоком воздуха.

Человек в матовом стеклянном шаре на голове, серебристом трико и белой раздвоенной накидке сидел на корточках около разбитого хладоблока. Хлопок, Ред моргнул. Шар уже перед лицом. Хлопок — у стены, где открывался портал. Хлопок — исчез. Хлопок — вернулся. Ему в ногу вцепился шипящий Гизмо. Хлопок — из соседней камеры вышел Смоки.

Человек в шаре больше не появлялся. Редрик погладил коня по носу. Тот выглядел спокойней удава, будто все так и должно быть. Де Мур замерла в ступоре. С ее пальцев посыпались искры, видимо какое-то заклятье сорвалось.

— А он и так может? — присвистнул лавочник.

Полурослик задумчиво протирал очки, прищуренно вглядываясь в глаза коня.

— Занятно, — сказал эльф.

— Что именно, полковник? Что это за лошадь? — спокойствие эльфа не передалось прованту.

— Шоргон, — указал он подбородком на Смоки. — Очень старый, вон глаза — золотые. Ровесник империи, — увидев недоумение присутствующих, полковник тяжело выдохнул: — Практически бессмертное разумное существо. Хитрое и умное. Их всегда было мало, и они не размножаются. А этот — один из древнейших представителей, что мне доводилось встречать.

— А игривый, словно жеребенок, — прокомментировал Лоуренс.

Редрик с усилием удерживал на расстоянии ластящуюся морду Смоки.

— Это свойство называется «нигилизмом древних», — сказал полурослик менторским тоном, задумчиво глядя на коня. — Нестор пишет: «Вымрут и народятся племена и народы, выкопаны будут и осушены моря, но старец лишь пожмет плечами, продолжая жаловаться на ноющее колено и щупать молодую деву, что то колено омывает, за самый срам. Ведь развлечение — единственное, что его теперь заботит».

— Все сходится, — сказал полковник, пожав плечами.

Капитан покраснела и не стала продолжать расспросы.

— Но это не слова эльфа.

— Огра, господин начальник.

— Занятно. И откуда у них девы? Они же бесполые. Не подскажете название труда, где вы это вычитали?

— Простите, начальник, это он нацарапал пальцем на Стене Правды в Пейсалиме, после чего перенесся домой — в Черную Крепость, — замялся полурослик. — Это вольная адаптация поговорки Странником, так как мудрость оригинала невозможно передать другим языком. Он был волен трактовать эти каракули как угодно, ведь даже сами гоблиноиды редко знают родной язык. Но Нестор каждый год приходит в день молебна по его народу, записать свою мудрость. Если желаете с ним встретиться, то только тогда.

— Это что-то новенькое. Ай да Странник, — искренне захохотал эльф. Словно порыв ветра, что шуршит опавшей листвой. — Сши-ши-ши-ха-ха, сши-ха, ши-ха-ха…

— У вас есть мнение по этому поводу? — нервно спросил полурослик.

— А Страннику лет-то сколько? Он всех вас просто разводит, развлечения ради. Не усвоили вы мудрости, — вытер слезу полковник. — Молебен случайно не восьмого декабря? — тон его резко стал снова безучастным.

— Да, в день утверждения суверенного кордона земель резерваций народов севера, — полурослик заискивающе наклонился. — В смысле как лохов разводит?

— Ага, вот точно, как вы сказали, — кивнул эльф.

— Простите, вы имеете в виду — День Зеленого Сгона? — переспросил Редрик.

— Опять вы — люди — все упрощаете и называете по-своему. Это великая трагедия. Наши народы близки по духу в этот день.

— Тунеядцы и троглодиты, объединяйтесь, — эльф нетерпеливо притопывал ногой. — Сядете все и дружно, если ваш бешеный гремлин грохнет нюхача.

Хлопок.

Нюхач был слегка опален, а его попутчик — жутко недоволен. Человек в шаре, на пальцах и в образах, что появлялись в матовой мути странного шлема, что-то втолковывал долговязому волшебнику в самой густо расписанной мантии из всех, что Редрик когда-либо видел.

— Да завязывай мельтешить, Баря, и тащи другого, мне в приемной комиссии сидеть. Я спать хочу.

Человек в шаре показал нецензурный жест, прозвучал хлопок, и он исчез.

— От сучий скороход, — волшебник достал из рукава коробочку, высыпал на тыльную сторону ладони горсть радужного порошка, занюхал. Затем, проморгавшись, посмотрел на полковника.

— Лекарство? — поднял бровь эльф.

— Лекарство, — чихнув и взбодрившись, подтвердил человек. — О, Анна, привет.

— Мы знакомы?

— И так каждый раз. Зато никаких повесток и алиментов, — развел руками волшебник. Он резко вдохнул. — Д-е-е-е, м-да. Пошла. Сейчас, давай быстро, пока не началось, — все это он говорил коню, постоянно щелкая пальцами правой руки, левой водя над головой Смоки.

— Куда вы катитесь? — спросил эльф, обращаясь к своей помощнице.

Та просто потупилась.

— Так, все. Магия не обнаружена, я пошел.

— Стоять, — властно приказал полковник.

— А? Чего вам, товарищ главный сизопуз?

— Я лишь ведаю этой управой, главный — легат.

— Как скажете, начальник.

— Видишь парня?

— Нет.

— А он есть, — наставительно поднял палец эльф.

— Ладно, вижу, что — пробудившийся? — волшебник смерил Редрика взглядом мутных карих глаз. — Че-то, поздновато.

— Кто, я? — непонимающе спросил Редрик.

— Ну, не я же, хотя я тоже. Но это дела былые.

— Хватит дурачиться, магистр, — вышла вперед сконфуженная происходящим провант. — Этот юноша воспользовался порталом типа «врата». Он спонтанно активировал руны двухлетней давности, имея при себе лишь вторичные кристаллы утилитарной направленности. Пробуждение такого характера я могу назвать лишь загадочным.

— Загадочными я называю путан, что величают себя жрицами. Хотя и те, и другие вне закона, — состроив сальную рожу, сказал маг, затем хрипло загоготал. — Кес-кес-ке-кхе, кес-кес, ке-кхе-кхе… — под конец маг зашелся кашлем. — Лишка хапнул, — сипло прошипел он наконец.

— Публичные дома легализовали пару лет назад, но только для граждан, как для клиентов, так и для работников, — сказал Редрик.

Отец заинтересованно посмотрел на него, парень пожал плечами.

— От лярва, цену себе набивала. А хотя — все равно эльфийка. Без обид, начальник. И как мне доверили принимать экзамен по праву в Лицее? — потер вспотевший лоб волшебник.

Возникло неловкое молчание, Лоуренс хотел было его нарушить, но помотал головой, пробурчав что-то неразборчивое себе под нос.

— Если вам необходимо… — начала Анна.

— Ать, а, ох епт, вот же засада, — замахал магистр рукой перед лицом прованта.

— Что, простите? — отшатнулась Анна.

— Да парень обработанный, — указал волшебник на шею Редрика. — Где ему полотно катали?

— Внизу, возле резидентской, — ответил эльф.

— Ни слова больше. Полетели, — магистр подошел к стене и тронул ее пальцем. Тут же открылся портал. — За мной, юный самородок, — сказал он, впечатываясь носом в магическую плоскость. — А это как вообще?

— Орихалковая обшивка, — ответил эльф.

— От лярва, — волшебник собрал руку в знаке и слегка развернул кисть. — Так, за нами не ходить — фон не портить. Тут работа тонкая, а я давно уже не ювелир, знаете ли, — он вошел в портал.

— Давай дуй, туда и назад, — подбодрил сына отец, похлопав по плечу.

— Кофе? — спросил эльф.

— Да, пожалуйста, — в один голос сказали лавочник и полурослик.

— Тогда идемте. Селадейнский сорт — самое то, пока ждем.

— Ненавижу порталы, — пробурчал себе под нос Редрик и пошел следом за магистром.

Глава 1.3

Тот же коридор полуподвального этажа, те же две двери — деревянная и металлическая, то же окошко под потолком. Только теперь возле него стоял тролль. Он слегка превосходил в росте полковника Хира, но был неимоверно массивней, хотя не толст, что удивительно для его вида.

Тролли, как читал Редрик, обычно гротескны и напоминают человекообразных обезьян, а этот выглядел вполне пропорционально. Даже лицо его, хоть и имело характерные для гоблиноидной расы черты, казалось удивительно правильным. Одет до неправильного правильный тролль был в офицерскую форму ополчения, как и эльф. Прапорщик.

Он курил сигару, выпуская дым в окошко. Также Редрик обратил внимание на то, что кожа тролля чернела антрацитовым перламутром, что выдавало возраст пригодный для их во многом мерзкого ритуала размножения.

Всего известно четыре вида гоблиноидных рас, точнее, раса одна, но имеется четыре стадии развития ее индивида. Это непосредственно — гоблин, орк, тролль и огр. Как ранее заметил полковник, гоблиноиды бесполы, хоть и имеют явные мужские черты. Половых органов у них не имелось. Точнее — привычные гениталии им заменяла клоака. Размножение же имело место в виде ритуала «омута рождения».

В поселении гоблиноидов вырывался бассейн, что заполнялся нечистотами, почвой и осадками. При его переполнении проводились выборы достойного кандидата на продолжение рода. Избранного подготавливал шаман поселения. Далее его расчленяли и еще живого бросали в омут.

Начинались «схватки земли». Кровь смешивалась с массой омута, формируя тела. Обычно один избранный мог породить до сотни отпрысков, при этом имея возможность переродиться в более почетную форму. Гоблин в орка, орк в тролля, тролль в огра. Огры никогда не участвовали в ритуалах. Хотя это было точно неизвестно.

Отпрыски всегда рождаются гоблинами, хотя если избранным становился кто-то посолидней, то появлялся шанс рождения орка. Если избранный при прошлой жизни, по толкованиям шаманов, оказывался достоин, то он сохранял память, а из его рук и ног рождались его младшие копии. Они часто становились телохранителями предка. Новорожденных гоблиноидов называют «почвяками», цвет их кожи совпадает с цветом почвы, что их породила, далее они становятся зелеными, а затем черными — «парнями» и «братками» соответственно.

Перед Редриком будто открылся параграф, посвященный северным народам, из его любимого атласа-путеводителя, который тот недавно перечитал от корки до корки.

— Я, конечно, извиняюсь, но как человек с образованием, в свое время защитивший проект по гоблиноидам на курсе расового антропоморфизма… — откашлялся волшебник. Он тоже, как и Ред, долго рассматривал тролля, — …не могу не заметить, что вы, браток — удивительный индивид. Занимательно и беспрецедентно. Вы бы оказались желанным гостем на лекции Урсулы Кребер, — он продолжал щелкать пальцами правой руки, значительно увеличив темп.

Тролль с улыбкой удовольствия выпустил клуб дыма и заговорил довольно приятным баритоном:

— Всегда рад услышать комплимент от профессионала, я действительно много работаю над собой. Но в большей степени это заслуга моего коллеги, — тролль постучал в деревянную дверь.

— Я занят, никого не впускай, Грей, — прозвучало оттуда.

— Прости-прости, — слегка повысив голос, прогремел тролль. — Где мои манеры. Грей Вебер — криминалист отдела по вопросам резидентов, — он сопроводил представление манерным жестом.

— Гарен Кэссиди — магистр магии, всякой, но не всей.

— Редрик Маккройд — бригадир волостного кампуса при поселке Южный, — на всякий случай тоже представился Ред.

— Что ж, господа магистр и бригадир, не смею вас задерживать, — он постучал в металлическую дверь. — Вам туда?

— Да, — ответил Кэссиди.

— Там уборщик, но он уже должен закругляться.

— Да-да, я все, — дверь открылась, из нее вышел гремлин в закопченном комбинезоне, шапке с козырьком и зачем-то приклеенными усами из ворса для щеток. Он держал шпатель и мешок. — Никаких выделений, жидкостей и прочих разводов. Чисто чистит трубочист, но я не он, поэтому не пачкаюсь сам. Принимай помещение, браток.

— Спасибо, бугор, — Вебер бросил уборщику монетку.

Тот ловко поймал ее в кармашек на пузе, смущенно поклонился и убежал.

— Любят малыши, когда их «буграми» зовут, — увидев непонимающий взгляд Редрика, тролль добавил: — Особенности размножения у ребят похлеще наших.

— Найти бы хороший труд о гремлинах, а то даже в атласе-путеводителе по империи одна страничка, — пробурчал Ред себе под нос.

— Трактат «Недра» ректора Карлоса Мендосы, — подсказал Гарен, провожая взглядом уборщика, затем, обернувшись к Реду, добавил, отвечая на вопрос в глазах парня: — Я библиотекарь.

— Приму к сведению.

— Ладно, заходи. Ох, епта. Нет, не заходи.

Воздух внутри помещения колебался, словно над костром. Перегретые металлические поверхности раскаляли воздух в комнате.

— Убрался так убрался, гремлины — настоящий бич криминалистики. Хоть и крайне полезный народец, — прокомментировал заглянувший в металлическую комнату Вебер. Затем, смяв окурок сигары, вошел в кабинет Алексиуса Сайдера.

Кэссиди, ругаясь вполголоса, оставлял в воздухе черные росчерки растопыренными пальцами. Они складывались в магический круг, наполненный рунами. Закончив фигуру, он дотронулся до нее ладонью, тихо и монотонно зашептав. Из его рта пошел пар, а стены комнаты стали остывать и изгибаться. Он дернул щекой — они распрямились. Стало прохладней.

— Фух, колдовать рядом с орихалком — полная лажа, да и не мое это, — протер лоб магистр.

— Удобно, — выдохнул Редрик.

Они вошли, дверь закрылась сама.

— Снимай рубаху.

Ред, помедлив секунду, послушался.

— Ты что, ее поджигал? А это что, ты пытался ее срезать?

— И да, и нет — не я, — последовательно ответил парень.

— Ладно, мне надо, чтобы ты дотронулся до драконьего яйца. Это подавит деформацию родной ауры.

— Яйца? — Редрик посмотрел на матовый шар величиной с голову.

— Ну, да. Дракон — создание мысли, времени и могущества. Отличный концентратор для прованта. Ну, правда, это — мертвое. Да, и кто тебе блокаду ставил?

— Профессор Урмахер, — сказал Ред, кладя руку на яйцо.

— Сам Урмахер. Вот же холера.

Кэссиди очень быстро защелкал пальцами. Левой рукой он проделал откровенно танцевальное движение поверх глаз. Его радужки засветились серебристым. Длинное лицо под капюшоном мантии начало часто менять выражения.

— Что? — спросил Ред через некоторое время.

— Тебе как вообще?

— Чего?

— Ну, нормально тебе?

— Нормально.

— Стоп, — Гарен схватил правую руку, умеривая щелчки. — Послушай, тебе жарко? Сильно потеешь?

— Вообще, да, — задумался Редрик. — Но блокада будто холодит и никогда не нагревается.

— И как ты с этим боролся?

— Пивом холодным, да и не одеваюсь я особо тепло… — Редрика пробрало. — Пиво в помойку, хладоблок в куски!

— Соболезную. Успокоился?

— Да.

— Де-е-е, м-да. Смотри. Вот есть ты, — он ткнул трясущимся пальцем в Редрика. — А есть твое тело. Из мяса, которое. Понимаешь?

— Допустим.

— По чарочке пропустим, но девочек не пустим, ведь те потом в капусте, найдут чего не просят и под венец попросят, — прочитал стишок и хохотнул Кэссиди. Затем, помотав головой, загнал в ноздрю еще порошка. — Извиняюсь, я маг-поэт.

— Ясно, — медленно сказал Ред, становясь так, чтобы между ними был стол.

— Так вот, а есть другое тело. Поверх тела из мяса — тело потоньше. Тонкое тело, понимаешь? Аура по-простому. Это область субъективного пространства. В нем есть рычаги-фантазмы, чтобы влиять… ну, творить магию, если проще, — он чихнул. — Следишь за мыслью? Нить-нить сего повествования, в конце которого познания… Да, хватит. Серьезно же общаемся. Ты меня слушаешь?

— Разумеется. Даже, на удивление, понимаю… местами.

Похоже, собеседник Редрика был совсем плох. Парень пытался его не беспокоить. Сам же Кэссиди скорее внушал сострадание, чем тревогу.

— Гонишь?

— Ага.

— Ладно. Короче, вот есть аура. Она замкнута в себе и на себя, как правило. А у арканиста, то бишь колдуна, то бишь волшебника — разомкнута. Есть входы-выходы. Так лучше?

— Определенно.

— Смотри-смотри. У пробужденного мага, как ты и прочие самородки. Самоопыление, самоудовлетворение, самопровозглашение… То бишь, о чем мы?

— Продолжайте.

— Самоопределение… Можешь на «ты» — я вечно молод — вечный прохиндей.

— Продолжай.

— Самовоспроизведение… Появляются зачатки. Маленькие, неразработанные входы-выходы. Разработанные, кес-кес… Впускаешь магию извне, и смешение, творение, катарсис — рожденная мыслью идея, что должна в миру обрести явь.

— Как портал, что я неосознанно…

— Возжелал. Ты должен возжелать огонь, чтоб тот горел в твоей руке, но был не горячей слезы на той щеке, что так румянцем алым и милой ямочкой засела в сердце, промеж ребер словно нож…

— Воу-воу, полегче.

— Так, — магистр откашлялся. — Ну, ты понял?

— Вроде да, но при чем тут жара?

— Сейчас жарко?

Ред кивнул, отвечая на вопрос Кэссиди.

— На стены глянь.

Металл покрывал иней.

— И что?

— То, что профессор тебя так разработал, ставя блокаду, что у тебя не канальчик, словно волос, а воронка. Словно розочка из бутылки винища, забитая горлышком тебе в глотку. Края распороты, и зев сосет, а выхода не вижу.

— Опять лирика?

— Нет. Выхода — нет. Ни одного. Вот аура и сбрасывает излишек в тело из мяса, оно и греется. А блокада, наоборот, питается теплом извне и изнутри. Охлаждает плоть.

— И что с этим делать?

— Изолируй.

— Что?

— Себя. Ходи, как я, в мантии, в пальто, в пончо.

— Так жарко же.

— Изолируй внешнее тепло. Тогда внутреннее пойдет в полный расход — остынешь, наоборот.

— Понял. А что по магическим способностям?

— Ну, аура у тебя раздута, что пузырь у рыбы. Вход есть, выхода нет. Два из трех — годен, — он достал печатку, надел на палец и заехал парню в лоб.

Посыпались искры. Зрение и прочие прелести сознания на мгновение пропали. Редрик обнаружил себя в кабинете полковника. Он лежал на кушетке. У окна тихо беседовали полурослик и провант. За столом играли в шахматы Лоуренс с полковником Хиром.

— Играете прямо как он. Так даже неинтересно, — пожаловался эльф.

— Мы все играем одинаково.

— Ваш следующий ход — конем. Я его ем ферзем, ставлю шах.

— Понял, вижу мат через четыре хода. Тут не победить. Поздравляю, начальник, — выдохнул лавочник, опрокидывая своего короля.

— Вы все равно играете лучше, чем Странник — он ест фигуры. Буквально. Ртом.

— Не поиграть, — прохрипел Редрик, пытаясь поднять голову.

Лоуренс быстро встал и подошел к сыну:

— Танцуй и пой.

— Чего? — недоумевающе моргал глазами парень.

— Ты волшебник, Редрик. Тебя не заберут в армейку. Этот торчок тебя инициировал, весенний призыв прет лесом, — с горящими глазами тараторил отец, воздев руки.

— Пока не доучится, и то не факт, — с сухой ухмылкой добавил эльф, делая глоток кофе.

— Ура-а-а… — вяло просипел парень и попытался встать.

Глава 1.4

Светало. Рядовой Рори кованым яблоком своего лучевого пистоля дробил кусок плитки.

— Слухай, братка, — одернул его Бруно.

— Ну…

— По-моиму, так низя, с пикалем — растрясет, как тебя в повозке.

— Зя-низя. Дай коня покормить. Гля, какие глаза делае — голодная тварь.

Братья Жмых уже много лет не могли выйти на повышение. Виной тому было многое, но порча имущества всегда находилась на первом месте списка этих причин. Хотя они оставались рады и такому. Пайка есть, отпуск — регулярно, койка без клопов. Простое блюдо для простого люда, а на десерт — спокойствие. Где-где, а в столице преступления четко регламентированы и очень редки.

Каково же оказалось удивление братьев, когда из главного входа управы, у которого те дежурили, вышел конь, в котором те сразу признали Смоки. Тот, увидев знакомые лица, уверенно подошел и сделал требовательный вид. А ребята и рады — хоть какое-то событие.

— И как пацик его с рук кормит? Мне сквозь перчи пече, — жаловался Бруно, кидая коню камушки, которые тот ловко ловил в воздухе.

— Та привык, зразу и сивуха глотку пече, а потом как нада йдеть.

— Мудер, как дядя Хуберт. Ты и похож на нього больше, чем на батьку.

— Ты что, лом? Мы ж — двойня.

— Твоя правда… Гля, Гоббс шагае.

Из-за угла здания вышел капрал, он тоже, как и братья, погряз в трясине карьерной стагнации. Командир звена сразу заприметил занятие рядовых и ускорил шаг:

— Ты что творишь, олух! Брось пистоль.

Рори бросил оружие на брусчатку:

— Как скажешь, Тоня.

— Какая еще Тоня? Из-за вас… Дебилов! — повысил он голос. Его лицо приняло привычное устало-раздраженное выражение. — Мне в торец прапор такие предъявы кидает, что вас мать так не кидала в детстве.

— Меня мать в реку кидала, с обрыву, я так выучився плавать.

— Лучше бы не научился, а то место под прочие навыки в твоем черепке закончилось. Так бы и на мой череп меньше проблем сыпалось.

— Та ты не серчай, Гобзя. Равно одно — звено не бьють. Повязаны мы одной цепью, одним делом.

— Надо напроситься на наряд в трущобы, может, хоть кого-то из вас, дебилов, там прикончат.

— Так ты ж з нами пойдешь, а твою рожу там все курвы срисовали, Тонь. Ты ж токмо оттуда, видно здалеку, — указал Бруно на лицо капрала.

Гоббс протер щеку от дешевой помады.

— Ценная клиентура. А таких ни в жисть не трогають, — хохотнул Рори.

— Я уж придумаю, как потерять двух остолопов.

— Приятно видеть, что наше ополчение нас бережет, — ехидно проговорил Лоуренс, уже какое-то время наблюдавший за перепалкой.

Редрик же тихо подошел к Смоки и почесал тому круп, тот аж зашатался от удовольствия.

— Здоровеньки булы, Маккройды, — в один голос гаркнули братья.

Капрал кивнул.

— А как это вас — мимо нас?

— Магия, — сказал Редрик.

— Это как? — спросил Энтони Гоббс, поправляя ремни. Салли Ляхотряска так и не научилась их правильно затягивать.

— Да вот так, оказывается, и конь в доме волшебный, и сын.

— Что, збуженый? — на удивление сразу догадался Рори.

— Есть такое, — Ред поднял волосы со лба, показывая слегка светящуюся печать.

— Иницият. Это надо обмыть, — потер руки Бруно.

— Ты себя обмой, дура. Мы ввазюкались на два наряды, та и утро тераз.

— Как на два? — в ужасе поднял брови Гоббс.

— Так кент заходил, видит мол звено коня — ма, а капрала — нема.

— Вот, Тонь, и шутканули, что мол у артистов тебя на него сменяли.

— А он: «Раз сменяли, так стойте с новым командиром звена еще смену. А если вернут вам капрала после того, как он им всех баб попортит, то и он пусть постоит, компанию составит…»

Редрик удивленно глядел на Бруно, что цитировал слова своего центуриона четко и совсем без акцента.

— Утырки, сидели бы в селе своем, не портили бы жизнь людям.

— Такмо в селах понабежало зверюганов с Фронтиру.

— Все коронные поля за полпайки пашут. Благородным батраков тожей стока не надо, скока селян тераз.

— Работы людю в селе нету.

— Расширение прав резидентов, блин. Если в города попрут такие, как вы — хана, — Гоббс в порыве отчаяния ударил по решетке, что прикрывала окно. Оно приоткрылась, показалась морда крысолюда.

— Я тут сейчас кому-то постучу, — пропищало существо.

— Да пошел ты, Гэри! — в один голос крикнули бойцы.

— Вот насру вам в суп — будете знать, — окно закрылось.

— От падла усата, а ведь не бреше. Было уже таке.

— И он до сих пор работает тут? — удивился Лоуренс.

— Дык у крысюка гумно крысюче. Отбрехался, мол паразиты на кухне завелися.

— Хорошо, что я тогда остался на завтрак, а не на обед, — вытер лоб Редрик.

— Ладно, бойцы, охраняйте, честь не роняйте, еду нюхайте. У нас с юным дарованием много дел.

— Будьте здоровы, Маккройды, — в один голос попрощались братья.

— Да-да, — безучастно поковырял носком ботинка тротуар Гоббс.

Сын, отец и конь шагали вдоль центральной площади в направлении доков. Площадь была огромной. На ней регулярно проводились парады и смотры войск. Целый легион мог уместиться на ней, маршируя по кругу.

Посреди площади стоял огромный памятник, возведенный в честь героев Войны Объединения: кайзера Ауринка и тогдашнего владыки гномов — Трора Башгюта. Они стояли над оплакивающим свою жену Титанию королем эльфов Обероном Мелорном. Та лежала обмякшая, заключенная в его объятьях. Двое правителей, тогда — врагов эльфа, в акте соболезнования присели подле него, положив руки ему на плечи.

Редрик, каждый раз будучи в городе, бежал смотреть на памятник. Но его манило в нем не величие королей былого и грядущего, а еще одна фигура, что выглядела много меньше статуй владык.

Человек сидел под постаментом, опершись о него спиной. Он кутался в плащ, в полу которого был завернут младенец, у обоих отсутствовали лица. Подле них на постамент опиралось оружие человека — простой длинный меч. Выбитое на крестовине слово «бремя» служило единственным украшением оружия. Статуя официально не являлась частью памятника и была сделана из другого материала, довольно грубо и явно позже.

Люди рассуждали, что значит эта фигура, и совместно пришли к выводу, что это — символ безликих воинов. Что из поколения в поколение несут бремя службы монархам, погибая и убивая ради них. Редрик замечал, что его отцу никогда не нравилась эта статуя. Он даже никогда не смотрел в безликое лицо.

Площадь окружало множество правительственных зданий: ратуша, резиденция кайзера, имперская канцелярия, здание министерства, суд и прочие заполненные чиновниками и клерками строения. Это был самый центр Аусбруха.

Сердце, что билось в такт ударам печатей по полотнищам указов, от которого расходилось множество улиц, несущих загруженных делами горожан, что являются кровью столицы. Ведь город без людей бывает лишь на карте. Но столь ранним утром город страдал малокровием.

— Хорошо, что нас не видят. Идем, как двое оборванцев.

Отец с сыном были в том же, в чем и сидели за столом. Домашняя старая одежда и отсутствие обуви, в районе как этот, вызвали бы много косых взглядов.

— Как трое, вон Смоки тоже не приоделся, — поправил отца Ред.

Шоргон действительно был не оседлан, бредя за людьми, он глядел на памятник. Услышав комментарий хозяина, конь фыркнул и остановился. Редрик обернулся, чтобы извиниться перед скрывшимся из виду Смоки, но тот пропал.

— Ну, вот, обидел приятеля, — шутливо упрекнул лавочник. — Когда это он научился этим трюкам с исчезновением?

— Примерно тогда, когда и я — трюкам с проникновением.

— Вот это было хорошо, — прыснул Лоуренс.

— Но закончилось так себе, — приуныл Ред.

— Ладно, оставь эти мысли, первый блин — комом.

— Ага, только ком — размером с твой кулак, летящий мне в хлебало, — Ред засунул руки в карманы, отвернувшись от отца.

Они двинулись дальше молча, добрели до конца площади и вошли в сквер. Опавшие листья уже убрали в гниющие горы, теперь в них спали бездомные. Дорожку возле скамейки подметала пара дворников. Человек и какой-то глубокий метис. Полуэльф, полусолянка сборная столичная.

— Вот понаехало, не дают жечь листья. Оно же завоняется, — жаловался человек.

— Зимой проблем не будет.

— Будет и еще больше. Это у вас леса такие, что снег в кронах застревает. Нас же трупы по сугробам искать заставят.

— Мать сыра земля, — полуэльф скрестил руки, разведя пальцы, словно крону дерева — жест природного охранения последователей друидического культа. Метелка стукнулась о плитку дорожки.

— Что тушуешься, я слышал, у вас и похуже бывало.

— Мне всего шестьдесят четыре, я не застал то время.

— А я зато застал путч. Тогда шахтеры ночевали прямо на земле и замерзали насмерть.

— Страшное событие, кайзер еще никогда так не ошибался.

— Ты, ушастик, за языком следи. Кайзер не ошибается.

— Но столько жертв, людей просто уничтожили, заморозили, сгноили на рудниках подгорных тварей.

— Правильно сделал, многого слишком хотели.

— Они просто хотели жить по-другому. Жить лучше.

— Лучше… Хорошо уже было, лучше — не будет. Я даже не представляю, в какой котел нечистот превратился бы мир без нашего Ауринка.

— Откуда тебе знать, он бессменный правитель, избираемый сотнями поколений курфюрстов подряд. Вы никогда не жили по-другому, у власти всегда был он.

— А кто, если не он? — презрительно глянул на полуэльфа человек.

Тот не нашелся что ответить, лишь тихо прошептал:

— Но империя задыхается, все трещит по швам.

— Трещишь тут только ты, ушастик, а Сквизэр стоит и простоит еще столько же.

— Но как же сепаратисты, пираты, налетчики из северных земель?

— Это трепыхания униженных. Вот ответь, когда в последний раз была война? Настоящая война.

— Я…

— Я тебе скажу, когда она закончилась. Почти что полторы тысячи лет тому. Дальше просто давили дикарей.

Файл скачан программой телеграмм канала @books_fine (https://t.me/books_fine). Узнать о программе можно на канале.

На странице https://author.today/work/41540 вы можете купить книгу или отблагодарить автора книги наградой.

— Но нас же держат в неведении, мы же не знаем всего. Ты даже не знаешь, человек ли под тем доспехом. Люди не живут столько.

— Нужные люди живут столько, сколько нужно, а мы в нем нуждаемся и вы, и все. Ты правильно сказал, что мы ничего не знаем, а вот Ауринк — кайзер единой и неделимой, король королевства Нефраер — он все знает и не делает ошибок. Все, что может вызывать вопросы — работа его правительства. Ведь они работают с перерывами и за деньги. Кайзер же владеет всем и работает всегда, — человек закипел, еще немного, и он бы кинулся на полуэльфа. — Понял?!

— Понял, — бессильно повесил голову дворник, подбирая метелку.

— Хорошо. Дурак бы не понял. Пойдем все-таки подпалим, пока не перегнило. Бродяги убегут, а кто не убежит, того отдадим дракону. Он любит прожаренных.

— Ты где застрял? — Лоуренс окликнул сына.

Редрик развернулся и увидел, что отец уже далеко впереди. Парень невольно остановился, заслушавшись разговором дворников.

— Сейчас, — он перешел на бег и поравнялся с лавочником.

— Не стоит слушать таких людей, их разговоры — пустая болтовня, что повторялась много раз. Если у человека действительно есть что-то свое в голове, то тогда ему не дадут метлу в руки и не пошлют мести двор.

— Но мы же не лучше. Мы такие же работяги, живем в казенном доме, работаем на государство.

— В работе на государство нет ничего зазорного, если оно того заслуживает. Мы отличаемся тем, что понимаем это. Всякий труд должен вести к высокому результату, от которого ты не отчужден. Иначе это лишь продлевающая существование имитация деятельности. Но если нет такой возможности, нужна мечта, что станет целью.

— И какая же твоя мечта?

— О, когда я ее нашел, ее растоптали. Это оказалось невозможным и решенным задолго до меня. Мир подсунул мне огромную и вонючую свинью, сынок. Настолько жирную, что я сломался под ее весом. Сломался, Родя.

Лоуренс смотрел будто на тысячу ярдов вдаль. Его зрачки сжались до точек, а радужка стала практически белой. Редрик давно не слышал от отца ничего, кроме глупых подколок. Он снова почувствовал себя маленьким.

— Обещаю, пап. Прежде чем мечтать, я стану достаточно сильным, чтобы справиться с последствиями.

— Не надо. Человек, что лишь копит силы и не мечтает, заканчивает как злодей. Высокая цель — вот что дает силы. Воля и дух, что ты получаешь в пути. Моя цель была мелкой, вот мир и не заметил ее. Найди что-то, что больше этого мира, что стоит над всеми народами и их хотелками. Тогда ты сможешь взять мир за жабры и хорошенько встряхнуть.

— Приму к сведению.

— Вот паразит, — к отцу вернулась его привычная усмешка. — Ты уже принял к сведению мою нотацию о синьке, а бухаешь, как прежде. Я тебе тут о высоком, чувственно, блин. А ты так старика обломал.

— Никакой ты не старик, я не видел человека сильнее тебя. Мир еще не поставил на тебе крест.

— Мир полон тех, кто никогда не был человеком или перестал им быть. Они много сильнее всех людей вместе взятых. И сила — это далеко не все. Да ты и сам знаешь. Хотя ничего ты не знаешь — так даже лучше, — выдохнул лавочник, помяв низ рубашки.

— Замечательно, теперь ты меня обломал.

— Лучше отдавать долги сразу… а еще лучше никогда их не иметь. Тем более, не связываться с местными ростовщиками, особенно с гелетами полуросликов.

— Обуют?

— Они-то? Будешь слушать батьку — не обуют… а вот Гизмо сейчас обует нас обоих.

Лоуренс показал подбородком на арку в стене, что ограждала сквер. В нее въезжал Гизмо верхом на оседланном Смоки. Через седло было перекинуто что-то, похожее на верхнюю одежду, а гремлин держал в руках две пары обуви. Ботинки Лоуренса и «грохочущие» сапоги Реда.

Глава 1.5

— Я сегодня побывал в трех странных местах, — говорил Гизмо, пока мужчины обувались. — В первое я попал, когда вышел из-за стола. Там было холодно — мне не понравилось. Во второе меня перенес это шароголовый мудак. Там было никак. В третьем я был только что. Там было тепло — мне понравилось.

Сапоги Реда действительно казались теплыми на ощупь.

— Ну, и? — поинтересовался Лоуренс.

— Ну, и теперь я тут, — пожал плечами Гизмо, спрыгнув с коня.

— Мутные вы ребята, гремлины. Темнить любите.

— А как же, мы вообще света не любим — тоннельщики мы.

— Свиристельщики вы, — надевая свою старую кожаную куртку, пробурчал Лоуренс.

— А это что?

Редрик держал на вытянутых руках плащ необычного покроя. Дорожный пыльник, черный, как уголь, хоть и слегка потертый. Тяжелый и плотный, в таком не страшно ни одно ненастье.

— Подарок. Ты стал кидаться утварью, а затем порталами, так что мы не дошли до моей комнаты. Он ждал тебя там.

— Это. Это то, что нужно, — осматривал Ред плащ со всех сторон.

— В смысле?

— Этот магистр Кэссиди, когда подтверждал наличие склонности к магии, обнаружил проблему. Это связано с тем, что мне ставили блокаду. Мне все время жарко из-за этого. Он посоветовал постоянно носить плотную верхнюю одежду, например, мантию или пончо.

— Какой-то совет от противного, — почесал подбородок лавочник.

— Это да, но с магией всегда все мутно. Ох, ептыть, совсем забыл…

— Поблагодарить отца за подарок?

— Это тоже, но я про лежак, надо его вскрыть.

— Интересно.

— Да, и спасибо, пап. Не знаю, как ты это делаешь, но ты всегда давал мне то, что действительно было нужно. Я очень это ценю.

— Смотри сопли не размажь, он, конечно, не новый, но будет обидно. Глянь сюда.

Отец отвернул заднюю часть ворота пыльника, к которой оказался пришит армейский воротничок с надписью: «Маккройд / Черный Канцеляр». Ткань подкладки выглядела довольно потрепанной.

— Это твой старый плащ, — уверенно сказал Ред.

— Ага. Выиграл его в карты у особиста, когда был чуть старше тебя. Он мне хорошо послужил, но, когда я набрал вес, он стал мне мелковат. Вот и лежал, ожидая нового владельца.

— Вещь с историей. В ней память предка. У нас такое уважают, — ввернул свои пять дукале гремлин.

Редрик надел теперь уже свой, новый, хоть и не очень, плащ. Он лег по фигуре, хоть и оказался слегка великоват. Несколько крупных карманов, капюшон и разрез для верховой езды — оптимальный набор для потребностей парня. Полы пыльника опускались слегка ниже колена, сапоги Редрика оставались на виду. Наконец, закончив вытряхивать воображаемую пыль, парень засунул руки в карманы.

— Так как — отпуск? — спросил Гизмо. — На дорогах голяк, гномка управится.

— Скорее командировка, у нас полно дел.

— Это каких? — спроси парень.

— Сначала в филиал Вольноградского банка, — Лоуренс посмотрел на гремлина. — Затем пойдем глянем на Каднификара.

— Ка-ка-ко-когда? Он тут? — задохнулся Гизмо. — Он же такой… Каднификар — такой крутой, драконы, ой драконы такие крутые, — залопотал он словно ребенок.

— Потом в купальни, похаваем и в Школу архи-рациональной арканизации гуманистического ассоциативизма. Поставим тебя на учет в Шараге, сынок.

Четверо вышли из сквера на маленькую площадь с фонтаном, от нее вниз вела широкая лестница. Говорили, что количество ее ступеней равно количеству избраний Ауринка верховным королем Нефраера. По крайней мере, известному истории количеству. Так что раз в десять лет она увеличивается на одну ступеньку. Длинная лестница.

От нее нужно было свернуть и пройти вдоль гарнизона конной полиции, банк находился в нескольких кварталах от него. Отец задержал сына у металлической ограды и показал на плац. Там проходило утреннее построение или что-то вроде того. Жандармерия выстроилась в шеренгу перед фигурой в черном доспехе.

— Ну, что, ездовые обезьяны? — прозвучал громкий знакомый голос. Он принадлежал мастеру-сержант Эшберну. — Вы не уложились по времени в норму. А ну, разбежались и построились по команде, я считаю.

Солдаты бросились врассыпную, а рейтар, что пару лет назад, конвоировал Реда в город, ударил железной ногой о плац. Бойцы резко повскакивали на свои места в строю.

— Так-то лучше… и чтобы так было всегда! Вам ясно?

— Так точно, сэр, товарищ мастер-сержант сэр.

— Я вам не товарищ, я роднее матери. Она подарила вам дыхание, а я научу дышать через раз. И я вам не сэр, я сам зарабатываю себе на хлеб, тем, что делаю из вас, обормоты, мужчин. Вам ясно? Или вы продолжите тратить мое время?

— Никак нет, ма-ма-мастер-сержант.

— Замечательно. Вам всем предстоит операция по охране Реформаторской площади, где будет проводиться экзамен у тех, кто одарен, как я, а не бездарен и глуп, как каждый из вас. Вас введут в курс дела после строевой подготовки. Вам ясно?

— Так точно, мастер-сержант.

— Разрешите обратиться, мастер-сержант, у меня вопрос, — из строя вышел боец.

— Разрешил. Вопрошай.

— А не лучше ли провести серию упражнений верхом, мы же конница?

— Что вызвало у тебя такую доходчивую мысль, солдат?

— Просто подумал, что от этого будет больше толку, мастер-сержант.

— Толк? — рейтар замолчал. Затем подошел к бойцу. — О-о-о, замечательно. Рекрутеры теперь набирают не просто идиотов, но толковых идиотов. Солдат, мне нравятся толковые псы, что знают трюки. Мне нравятся толковые девки, что знают, как поднять мой старый хрен. Но знаешь, что? Ты мне не нравишься! Так что, раз тебе сдались эти треклятые лошади, то после построения все пойдут чистить стойла. И если результат меня не устроит, я вам так навсекаю, что рота жизнюков будет неделю откачивать. Вам понятно, рядовой? Свободны. Нет, не свободны! Встаньте в строй.

Лоуренс с умилением наблюдал за сценкой. Редрику же не было жалко солдат из-за того, что, когда те квартировали в кампусе, за их лошадьми убирал он. Гизмо, безучастно глядя на все это, ел половинку кирпича, параллельно угощая Смоки другой половинкой.

— Было время, — выдохнул лавочник.

— Что, тебе нравились эти унижения? — удивленно уставился на отца Редрик.

— Нет, конечно. Я никогда не участвовал в этой мишпухе. Ау, «Черный Канцеляр»? — он подергал Реда за капюшон. — Мои таланты в совокупности с тем, что я подтягивал детишек офицеров по математике, намекали на мое недюжинное умение считать. Так что, если я и попадал на физподготовку, то только для подсчета отжиманий, приседаний и подтягиваний. Раз, раз, раз, тяните носочки, как по уставу. Раз, раз, о почти два. Два. Ой — сбился. Раз… — закрыв глаза, лавочник дирижировал пальцем, будто задавая ритм неведомому танцу.

— Ладно, пошли в банк. Применишь таланты там. Главное, деньги так не считай, — усмехнулся Ред.

Они прошли несколько лавок мелких, но востребованных ремесленников. Даже внешнее убранство магазинов указывало на торговые успехи их владельцев. Прошли аптеку, ту как раз открыли. Внутри за прилавком человек в мантии перетирал что-то в ступке. Из дверей доносился незнакомый аромат. Редрик никогда не болел на своей памяти и не знал запаха лекарств.

Центральный почтамт уже вовсю суетился, был конец месяца, и люди выстроились в очередь за зарплатой. Пара трактиров-близнецов, что назывались просто «Левой» и «Правой», зажимали в тиски бар «Встает охрана». Все это перемежалось жилыми зданиями, обитатели которых постепенно высыпали на улицы города. Банк выглядел словно брат-близнец кампуса, только вход один и окон больше.

— Родя, пошли. Гизмо, посторожи Смоки.

Гремлин и шоргон переглянулись, а затем иронически глянули на Лоуренса. Тот пожал плечами и увлек сына в двери банка.

Глава 1.6

Восточная сторона, кристаллические фонари и большие окна. Казалось, что внутри так светло, что даже тени скромно сжались в маленькие комки под стопами вошедших. Мраморный пол, стены и колонны дополняли общую освещенность. Внутренность здания очень контрастировала с невзрачным бетоном внешних стен.

В зале имелось несколько островков для ожидания с мягкой мебелью в кремовой обивке, ограждение для регулирования очередей и двое купцов.

Редрик повидал тысячи представителей этой профессии и по их виду мог сделать вывод, что удача обходила торгашей стороной. Да и устало выглядящий клерк, с кислой рожей выслушивающий их причитания о займах, был еще одним тому подтверждением.

Лоуренс с сыном обошли ограждение и направились к окошкам в массивной решетке. Самих окошек в стене оказалось четыре. Они располагались на разной высоте и, судя по надписям, предназначались для представителей разных рас. Самое низкое — гремлины, гоблины, полурослики. То, что повыше — гномы, эльфы. Дальше — люди, орки. И самое высокое — тролли, гиганты, огры.

Это не значило, что представители других рас не будут обслуживаться в неподходящих окошках, но указанному контингенту будет удобней из-за роста и возможности занимать места в привилегированной очереди. Но для зверолюдов места не нашлось.

Работало только второе. В нем стоял прилизанный эльф с изумрудными глазами и волосами. На нем был расшитый золотыми нитями костюм с жилетом цвета его волос. Редрик предположил, что это мужчина, исходя из одежды. Так-то у эльфов с этим сложно. Все мелкие и хрупкие. Бабы плоские, а мужики смазливые, как бабы.

— Давай к делу, Златолист, а то я тебя знаю. Мать тебя должна была назвать «златоустом» и рожать быстрее.

— Маккройд и… Маккройд, — медленно, словно мед, полился голос эльфа. Он показал пальцем на отца, затем на сына. — Одно лицо, хотя вы все на одно лицо. Но ваше лицо я не люблю особенно.

Редрика несколько смутило такое приветствие.

— Ой, брось, я ваш любимый вкладчик. Ни дукале не снимал уже лет двадцать. Все несу как енот в нору.

— Краткий миг, что нужен травинке, чтобы распрямиться после прохода охотника. Мгновение, что размышляет кузнечик пред прыжком…

— Так, стоять. Вернись в мир денег и дел из мира грез и легких снов.

— Да-да, жаль. Суета. Чего вам, человек?

— Дай сначала сводку по накоплениям.

— Сейчас.

Эльф поправил бланки на стойке, свой костюм, волосы и, тяжело вздохнув, неторопливо удалился вглубь здания.

— Это на полчаса. Кто поставил этого эльфилу за стойку? — повторил Лоуренс вздох эльфа.

— Это накопления с того дела, о котором ты постоянно говоришь?

— Да, но теперь дело приняло иной оборот, и я все так же рад этой предосторожности.

— М-да.

— Редрик, — серьезно посмотрел на сына отец. — Идут неспокойные времена, я бы не отдал тебя рекрутерам.

— И как бы это у тебя вышло? — опешил Ред.

— Просто я копил на взятку.

— А что, так можно было?

— В мое время нет, гребли всех, даже преступников и умалишенных. Особенно умалишенных преступников. Да и призыв начинался с четырнадцати, а не с пятнадцати лет.

— Жестко.

— Жестко было дворянам, дети которых не могли попасть в Шарагу или Кадетню. Благородных в легионах тупо топили в сортирах, а то и хуже. Мы, простые парни, могли найти общий язык друг с другом, подлизать офицерью, но не они. Их никто не учил терпеть хоть какие-то лишения. Кое-как справлялись дети обедневших помещиков и нуворишей, но и тех, и других мало. Практически все остальные, те, что «цацы-пецы», так или иначе довыделывались, и их принимали. В основном, ствол в зад, мелкий огонь и прожарка. Затем продавали трупы в мародерские отделения — гоблинам. Те их с удовольствием меняли на сухие пайки и жрали.

— Ладно, вот это — жестко, — Редрик вспотел несмотря на то, что совет Кэссиди сработал. В застегнутом пыльнике пекло не так сильно.

— Это да. Так было с тех пор, как реформировали армию. Лет двести назад. Но благодаря путчу, точнее, ослабевшей армии, которой требовалась реорганизация, дворянские семьи смогли надавить на курфюрстов, а те — на правительство кайзера.

— Надавить на кайзера?

— Да, звучит нереально, но последствия… м-да, реальнее некуда. Кайзер согласился, но был введен имущественный откуп. Ты либо даешь сына, а армия его снабжает, либо снабжаешь чужого сына, а твой остается.

— Оружие, броня, тренировки, койка, лошадь…

— Да-да, именно. Кормежка, все по полной. Даже услуги лагерных девок предписаны и учтены. Мелкие помещики задохнулись сразу. Ведь давали лишь пару дней для сбора нужной суммы. Если они не справлялись, то за ребенком приходила призывная команда. Либо пригоняли полк с агрономами и прочими землемерами, и те отстегивали землю под нужды государства. Справлялось только крупное дворянство и прочие магнаты.

— Дворян обдирают, работяг гноят. Кто останется?

— Мы.

— И кто же мы?

— Те, кто живет или под железным сапогом, или на острие меча всеми любимого сверкающего отполированным задом кайзера Ауринка. Вот такое у нас государство, сынок.

Редрик опустил взгляд, мысли не лезли в голову. Но когда он снова посмотрел на отца, в глаза ему ударил зеленый свет.

— Что такое, неужели тебя так напугали наши реалии?

— Нет, я переживаю, что не все слушатели оценили твою тираду, — он жестом попросил отца развернуться.

За их разговором, зависнув в воздухе, наблюдал герольд.

— А-а-а, — расслабленно выдохнул лавочник. — Не волнуйся, это — самые преданные слушатели. Да и будто бы я не прав? — шлем помотался, из стороны в сторону, мол нет, все верно.

— Он что, нас слышит?

— Да кто его знает. Может, слушает прямо сейчас, может, смотрящие ему доносят потом. Вот выучишься и разберешься в природе этих волшебных конструктов. Ну, а пока — не бери в голову. Кайзеру плевать на слова, он реагирует на действия, — герольд качнулся в подтверждение.

На одной из граней шлема Ред увидел полустертую, нарисованную тушью стрекозу. Сердце кольнуло. Именно в те дни ему солгали не словом, но действием. Парень оперся на стойку. В зеленом свечении застыли интерес и насмешка, но как в нем можно было это увидеть… Ред не знал.

— Да ты издеваешься… — проворчал Редрик себе под нос, сдавливая рукой стойку.

— Порча имущества выйдет вам дорого, господин Маккройд, — эльф вернулся на свое место.

— Давай, зеленоглазая, не тормози, — нагнулся к окошку Лоуренс.

Шлем приземлился на стойку для огров, глядя на Реда сверху вниз.

— Какой счет интересует, накопительный или кредитный?

— Накопительный, я же сразу сказал, — забарабанил пальцами по стойке лавочник.

— Сейчас, — эльф снова пропал.

— Да ладно!

— Шучу. Люблю я ваши торопыжьи реакции.

— Шутник заторможенный… — проворчал Ред.

— Давайте тут без грубостей, уважаемый. У вас на счету — шестьдесят шесть тысяч девятьсот двадцать восемь имперских дукатов.

— Маловато будет.

— Маловато? — Редрик, не мог опомниться от услышанной суммы.

— В прошлом году пересматривались процентные ставки, — развел руками эльф.

— Эти обдирают, — ткнул лавочник пальцем в герольда. — Вы теперь — тоже. Заберу накопления и вложу в бандитский банк к Северу.

— Ваши упреки меня не трогают, господин Маккройд.

— Маловато? — повторил вопрос Редрик. — Это же шестьдесят шесть тонн гречки, — сказал первое, что пришло ему в голову.

— Считаешь, будто сельская бабка перед выборами салтыса.

— Нам бы такие цены на гречку, да лет четыреста назад, — грустно вздохнул эльф.

— Ну, кто же вам виноват. Столетия не вылезали из коитуса — и пожалуйста. В Эладейне вашем не осталось дупла, чтобы оттуда не торчало тощей эльфийской задницы. Я даже не берусь сказать, кого больше мигрировало к нам. Ваших или выселенных лесных зверушек.

— Что-нибудь еще? — после слов лавочника эльф смотрел на него невероятно холодно.

— Не злись, Златолист. Я, как всегда, глупо пошутил. Люди вечно несут бред, ведь у нас нет времени, чтобы думать над словами.

— Я зол на себя. Нужно было уговорить семью уехать со мной… заставить их. Этот выбор бы дался им легче, чем выбирать между бабушкой или внучкой, когда пришел Пожирающий Хлад, — эльф тяжело оперся на стойку, склонив голову на руки.

— Полно, старик, — Лоуренс просунул руку между прутьев и сжал плечо эльфа. — Время было страшное, но это дело прошлой эпохи.

— Для вас… а я все помню, я там был. Я трахал, а потом жрал того, кого трахал. Знаешь, что это такое, человек? — он дрожал всем телом.

Реду показалось, что эльфа может вырвать. Его самого мутило от таких откровений.

— Нет, не знаю и надеюсь, никто из эльфов больше такого не узнает.

— Больше нет, бесплодие так и остается. Ничего не помогает. Скоро чистокровных эльфов не останется.

— Я не знаю, что тебе сказать, Златолист.

— Скажи, есть ли у тебя запрос к банку… и хватит о былом, — эльф отдышался и пришел в норму.

— Выпиши мне чековую книжку, трехдневную. А, и еще — выдай на руки четыре дукалиса, мелкой монетой. Будь добр.

Из банка отец с сыном выходили в смешанных чувствах. Герольд же игриво кружил вокруг них, иногда замирая, будто стрекоза. Гремлин с конем курили и доедали блок бордюрного камня, вывернутый из тротуара. Шлем как ни в чем не бывало подлетел к Смоки, умостившись у того на крупе. Конь раздраженно глянул на неожиданного попутчика, но смирился с его присутствием.

— Ну, чего так долго, погнали? — нетерпеливо запрыгал Гизмо.

— Ну, пошли, — выдохнул Лоуренс.

Поворот налево, спуск. Уже не четверо, но пятеро попутчиков вошли в парк. Он находился на утесе и, если идти по его окраине, виднелись порт и море. Оно казалось грязным от количества судов и лодчонок, что его захламляли. Из-за теней, что отбрасывал город, вода казалась черной. Черное море — так прозвали в народе эту часть моря Спокойствия.

Дворники, видимо, уже отработали тут. Ни пыли на дорожках, ни резидентов на скамейках. Лишь умирающая природа. Черная земля, черные деревья, черная чешуйчатая глыба. Дракон.

Они подошли к огороженной территории, у которой дежурило множество солдат. Они были вооружены намного основательнее ополченцев — гвардия. Черно-серебряные цвета на броне и упрощенные копии шлема кайзера выдавали в бойцах элитные войска. Около тридцати — треть ветеранской роты. Грозные и внушительные.

Правда, они скорее отваживали своим видом зевак, чем кого-то охраняли. Ведь зачем ему охрана. Вокруг небольшого домика свернулся огромный крылатый ящер. Его чешуя имела ониксовый отлив, как и когти, и рога.

Когти. Редрик глянул на лапу чудовища. След на тракте был больше. У него возникло странное чувство, он посмотрел на свою ногу. Ботинок, такой же черный, как и дракон. Им он и растоптал след существа, что было больше, и возможно могущественнее, чем эта груда темной мощи перед ним.

Кем было то существо? Чудовище, следы которого стер человек. Редрик медленно вел взглядом от шипастого хвоста к вытянутой морде. Могучие сложенные крылья. Кожистый острый гребень. Мышцы, что двигались под чешуей, будто камни во время обвала. Длинная, но сильная шея. Голова, размером с платяной шкаф, увенчанная тремя рогами, что защищали ее, будто каркас. Пасть, в которой Редрик бы поместился целиком.

— Здесь не на что смотреть, Каднификар отдыхает, — подошел лейтенант.

Ноздри, что дергаются, будто уловили знакомый запах. Светящийся лиловый глаз, что сонно смотрит на невежественного человека, чей назойливый взгляд прервал покой последнего из рода драконов.

— Ты пришел? — донесся гул урагана из гигантских легких.

Глава 2.1

Все присутствующие, включая солдат, заметно напряглись. Особенно Гизмо, он аж подпрыгнул. Хотя — не все. Смоки втихаря обходил охрану с явным намерением перекусить прутьями ограды. Отец, сын и гремлин одновременно с немым вопросом в глазах ткнули себя пальцем в грудь.

— Нет… жаль. Его время еще не пришло, да и ни для кого из вас тоже, обреченные, — лиловый глаз отвлеченно смотрел в пространство между Редом и Лоуренсом. — Но ваши лица приятны моему взору, заходите.

Мужчины синхронно потерли шеи.

— А, Ка… — прохрипел Гизмо.

— Маленький собрат, вы верно служили нам, когда наше величие было того достойно. Сегодня тиски воспоминаний сжимают мое сердце. Твой вид тоже приятен моему взору, заходи.

У гремлина началась гипервентиляция. Послышался скрежет металла. Смоки оторвал кусок чугуна от ограды.

— В последний раз я видел твою Самость четыре ложных цикла тому. Я так и не поздоровался. Приветствую, бегущий среди теней.

Смоки дожевал и чинно поклонился, встав передними ногами на колени.

— Твоя вежливость и грация приятны моему взору, заходи.

После последней фразы, что прогремела громом, напугав стаю чаек, последовало то, что напугало людей. Огромный глаз вывалился из орбиты и, откатившись на полметра, рассыпался горой осколков. То же самое происходило со всем телом дракона. Оно трескалось и осыпалось. Больше всего разрушение затронуло голову. Из кучи обломков черепа показалась рука, затем и человек целиком. Нет. Просто существо, похожее на человека.

Черный мужчина. Он подошел к почтовому ящику перед домиком и вынул несколько писем, маленькую книжку и бутылку. Редрик посмотрел на лейтенанта гвардии. У того пот тек из-под шлема. Офицер просто отодвинулся, открывая вход на огороженный участок. Они вошли и осторожно приблизились к человеческой форме Каднификара.

В таком виде дракон, на удивление, значительно уступал в росте парню с отцом не меньше, чем на полголовы. Лицом он походил жителей княжества Помпасово. Только, если те были просто темнокожи, то кожа Каднификара будто поглощала свет — чернее угля, даже ладони.

Присутствовала и пара белых пятен — волосы, что собраны в дрэды, стянутые хвостом на макушке, и тонкая линия усов на верхней губе. Лиловые радужки с вертикальными зрачками, что заполняли глаза полностью, бегали по строкам рукописного послания.

Он стоял слегка покачиваясь, голый и толстый. Не просто толстый — жирный. Настолько необъятный, что его задницу было видно спереди, а живот скрывал наличие или отсутствие половых органов. В сравнении с истинным обликом, что вызывал трепет, эта несуразная форма оставляла лишь замешательство.

Каднификар дочитал письмо, помотал головой и плюнул черным пламенем в лист бумаги. Тот сгорел за мгновение.

— Опять работа, — тяжело выдохнул дракон. Затем глянул на гвардейцев у ограды. — Вы свободны, у меня вылет после встречи.

Командир медлил, но заметив герольда на крупе Смоки, вздрогнул. Он быстро скомандовал своим людям возвращаться в расположение и сам отправился вместе с ними.

— Зда-зда… — начал заикаться гремлин.

— Прошу, заходите. Мне приятна любая компания в эти хмурые дни, — сказав это, Каднификар зашел в домик.

Редрик наконец рассмотрел здание — небольшая провинциальная хибара на одну большую комнату. Беленая, расписанная растительным орнаментом. В таком месте скорее впору жить одинокой сельской старушке, о домике которой заботится вся округа.

— Вляпались, как обычно, — пробурчал под нос Лоуренс.

— Ка-каднификар, такой крутой, такой… глыба-глыба, — лопотал Гизмо.

Смоки воспользовался предложением первым, засунув голову в одно из окошек. Герольд пристроился в оконной раме с другой стороны от двери. Остальные трое поочередно вошли.

Внутреннее убранство поразило Редрика больше, чем внешняя отделка «логова дракона». Кухонный уголок, множество шкафчиков, вазочек, сундучков. Повсюду подушки, никакой мебели, кроме мягкой, исключая стол. На стенах и полу — ковры. Концентрированный уют. Во рту парня стало приторно.

— Можете не разуваться — на дворе сухо, а тут каждый день убирают.

Каднификар стоял у шкафчика с книгами, в который ставил ту, что ему доставили по почте. Бегло осмотрев корешки книг, парень понял, что все чтиво дракона — рыцарские романы и повести. Остальные письма лежали на серванте с посудой. Бутылка стояла на столе.

Сосуд был наполнен черной жижей, похожей на смолу.

— Кофе? — дракон повернулся к присутствующим.

Те дружно закивали.

— Присаживайтесь, я скоро к вам присоединюсь.

Медный кофейник, наполнился водой из графина, затем дракон достал из горшочка горсть кофейных зерен и перетер их между пальцами. Порошок отправился к воде. Каднификар поставил кофейник себе на живот. Его мамон оказался до того выпуклым, что посудина стояла практически горизонтально.

У стола было четыре кресла, гости присели. Гизмо скрылся в подушках. Грузное тело хозяина двигалось невероятно плавно, кофейник и не думал валиться на пол.

— Без сахара — не интересно, — сказал дракон, подбрасывая в воздух пустую сахарницу.

Он ловко поймал ее и поставил на стол. Затем, отвернув один из ковров, обнажил голую землю, что заменяла пол. Из очередного горшочка появилась горсть мелких семян. Каднификар бросил их на землю и вдавил пяткой.

Кофе закипел. Кофейник отправился на стол. Дракон, хмурясь, оглядел землю, а затем проговорил что-то. Грунт разорвало, к потолку устремились побеги сахарного тростника. Хозяин схватил их и вырвал, пока те не начали зреть. Далее он просто постепенно сдавливал их в кулаке, отжимая влагу и выдавливая волокна, а сам сахар горсть за горстью сбрасывал в сахарницу. Дракон справился с задачей за пару минут.

— Не стоило ради нас так напрягаться, господин дракон, — тихо сказал Лоуренс. На его лице застыли смешанные чувства.

— Ничего, мне в радость дать чему-то жизнь, — он глянул в угол комнаты, Редрик последовал его примеру.

— Яйцо, — выдохнул парень.

Среди подушек лежал шарообразный предмет, аналогичный тому, из допросной.

— Вы правы, юноша. Это — последний живой зародыш. После меня останется лишь он, навеки спящий в предродовом забытые, — дракон разлил кофе по чашкам.

— Он что, не в силах вылупиться?

Лоуренс дернул любопытствующего сына за рукав. Редрик потупился.

— Нет. Мой отпрыск силен, но пламя его матери намного жарче моего. Я не в силах и не вправе помочь ему родиться, но может, это и к лучшему. Дети по определению глупы и невежественны, а если ребенок обладает могуществом… — Каднификар покачал головой. — … он закончит, как все мы, — хозяин расставил кофе перед гостями.

— Спа-спа, я за-за… — пищал Гизмо.

— Это похвально, маленький собрат. Я так и не избавился от этой напасти, — дракон вылил черный напиток себе на живот и стал медленно растирать. — Угощайтесь.

— Премного благодарны, — Лоуренс сделал глоток. — Кстати, если вам интересно, селадейнский сорт снова завозят.

— Я признателен за сведения, но предпочитаю островной кофе, — сказал дракон. — Не зря же мне пришлось сжечь половину флота этих бедолаг, скоро и с острова Рассвета потянутся товары.

— Действительно, — почесал подбородок Лоуренс.

— Вы голодны до знаний, юноша, — лиловые глаза встретились с серыми.

— Я, простите? — встрепенулся Ред.

— В вашем взоре множество вопросов, на которые вы не получили ответов. Но еще больше ответов вы жаждете, не зная, как задать вопрос. Я дам вам две попытки. Спрашивайте что угодно.

Отец с сыном одновременно застучали пятками правых ног под столом.

— Кого вы ждали? — внезапно для себя, не думая, выпалил Ред.

Каднификар хитро прищурился.

— Человека, что мне ровесник, соратник и друг. Если причина первого приносит мне печаль, то последнее греет мое сердце. Ведь у меня всего двое друзей. Ито, один сумасшедший старик. Кстати, это от него, — дракон откупорил бутыль и потянул ноздрями.

— Эс-сес-сес… — залопотал гремлин.

— Странник меня балует, — улыбнулся дракон, налив в пустую чашку маслянистую жидкость.

Помотав ее в посудине, он протянул чашку к морде Смоки. Тот понюхал, поморщился и плюнул туда. Черная жижа загорелась. Зарделся румянцем и Редрик. Ему стало смертельно стыдно за манеры своего друга. Но Каднификар, лишь благодарно кивнув, залпом опрокинул странный напиток.

— Вкус детства, — жирное лицо расплылось в блаженстве, словно у кота, укравшего крынку сметаны. Тонкие усы горели синим пламенем, дракон утер их и налил себе снова.

— Почему вы назвали нас обреченными? — Редрика сбила с толку странная сцена, он тут же стал корить себя за новый необдуманный вопрос.

Каднификар перевел взгляд на Лоуренса, тот занервничал. Снова посмотрел на Редрика. Закрыл глаза. Огромное брюхо дернулось. Из толстой шеи вырвались глубокие звуки.

— Ге-ро-ро-ро-ро-ро-ро, г-хе, г-хе-ро-ро-ро… — жирные телеса, ставшие каскадом подбородков, тряслись в такт смеху дракона. Затем он навалился на стол. — Вы все обречены с рождения, или вам то не ведомо? И это уже от вас не зависит, и винить стоит по большей части его, — он указал на угловатый шлем в окне. — Нашего пленителя и правителя.

Герольд подлетел чуть ближе. Зависнув в воздухе, он сделал едва уловимое движение. Редрик готов был поклясться, что имелись бы под шлемом плечи, смотрящий бы ими пожал.

— И входите вы тоже без спросу.

Повторное движение от шлема, которого не заботило соблюдение манер.

— А… — начал было Редрик, но его остановил пинок отца.

— Два вопроса, — прошипел он сквозь зубы.

— Простите мое невежество, я благодарен за те ответы, что получил, — склонил голову парень.

— Не берите в голову, юноша, — отмахнулся Каднификар, опрокидывая еще стакан черной жижи. На этот раз он пил не поджигая. — Ох, настоялась же. И на какой глубине он ее нашел? Нужно закусывать.

Дракон встал из-за стола и откинул другой половой ковер. Под ним находился люк. Потянув за ручку, он открыл его. Петли оказались хорошо смазаны. Хозяин засунул руку в отверстие, загремела цепь. Через секунду взгляду Редрика показался крюк с нанизанным куском замороженного мяса. Довольно крупный кусок, жилистый и жирный.

— Задняя часть — такое себе, — разглядывал кусок дракон. — Как же мне надоело готовить…

— Я-я… — вскочил со своего места Гизмо.

— Что, маленький собрат, хочешь мне помочь?

— Аг-да-да, — яростно закивал головой гремлин.

— Сделай одолжение, — дракон протянул мясо своему главному поклоннику.

Тот выхватил замерзший кусок и, прижав к груди, словно мать — младенца, выбежал на улицу. Смоки недовольно ржанул. Похоже, гремлин потянул того за хвост.

— Давай помогай, я тебе скормлю свою следующую зарплату. По-мо-гай, — донеслось с улицы.

Конь убрал голову из окна. Лоуренс усмехнулся. Дракон взял чашку с кофе гремлина и вылил себе на живот. За окном чередовались оранжевые и синие вспышки.

Не прошло и пары минут, как гремлин внес зажаренный в уголь кусок мяса, что уже не просто пах дымком, а рассыпался в руках.

— Вот, — выдавил гремлин.

— А ты — молодец. Замечательная прожарка и мой любимый цвет.

Дракон принял подношение и невероятно быстро, ломая руками и не пережевывая, отправил угощение в необъятное брюхо. Это заняло всего пару секунд.

— Слабый огонь придает мясу особую текстуру. Я скучаю по тем временам, когда наши народы жили вместе.

Каднификар задумчиво выковыривал мизинцем застрявшие между зубов куски гари. Зубы были черными и острыми.

— Ра-ра-рад ст-стараться, — похоже, Гизмо постепенно начал брать себя в руки.

— Что я могу сделать для тебя, маленький собрат? Чего ты хочешь взамен своих трудов?

После слов дракона выпученные глаза гремлина забегали по обстановке «логова». Его взгляд остановился на бутылке. По его виду можно было сказать, что он сам испугался своей мысли.

— Ни-не-не, — Гизмо снова утратил самообладание.

— Хочешь выпить со мной? — дракон потряс бутылкой, затем снова наполнил стакан. — Или же… — его взгляд стал по-отечески теплым. — … хочешь стать чем-то большим?

Гремлин захлопал ушами так, что чуть не взлетел, из его глаз повалил пар. Запах испарений напоминал ацетон. Трясущимися руками он достал из-за пазухи сверток. Развернул ткань. Ред узнал ту самую странную друзу, что гремлин таскал с собой с того дня, как парень встретил дочь Бенджамина Сайдера.

— Да, я был уверен, что это именно тот запах, — дракон принял из рук гремлина изогнутый кристалл. — Такая хрупкая, эта девушка нежна, словно тлеющая лучина, — он подошел к восточному окну. Рассмотрел предмет на свет. — Столько теплых линий, и каждая напоминает тебя. Она ждала тебя. Но в ней нет твоего запаха.

Гизмо упал на пол, закрыв лицо руками.

— Да, я вижу крупный сгусток питательного сока. Прозрачный, но переливается всеми оттенками пламени. Та, что дала тебе его — поистине прекрасное любящее создание.

Гремлин распластался на полу, его било в экстазе. Он хрипел и шипел. Каднификар присел около него. Черная медуза.

— Но этого недостаточно, — он опустил руку на голову гремлина.

— Знаю, — на удивление сдержанно ответил тот. — Но все мои братья очень далеко.

Смоки, просунув голову в окно, обеспокоенно заржал.

— Нет, шоргон, тут нужен голос, нужны клятвы. Вы же всегда бежали от последних, — покачал головой дракон.

— Что нужно делать? — встал из-за стола Редрик.

— Родиться в пламени, — вставая, сказал гремлин. Его плечи и голова были опущены. — Я не могу просить о таком, ты искалечишь себя, пацан.

Редрик снял плащ, стянул через голову рубаху. Присутствующим открылся спрут блокады, что будто пожирал свет и тепло. Редрик ударил себя ладонью в грудь.

— Мне не страшно пламя, я горел тысячи раз, и обжигаясь, был лишь рад этому, — парень посмотрел на Смоки. Тот весело пряднул ушами. Каднификар задумчиво поднял бровь. Он с интересом разглядывал парня.

— Нет, нужны… — взгляд гремлина остановился на ладони Редрика. Он поменялся в лице, из глаз его повалил пар.

— Сейчас узнаем, — сказал дракон. Он подошел к Реду, протянув руку в жесте верхнего рукопожатия.

Требование — понятнее некуда. Редрик встал, зеркально повторяя стойку Каднификара. Сжал мягкую на вид ладонь. Легче было раздавить наковальню.

— Покажи свою готовность, — спокойно, глядя парню в глаза, сказал дракон.

Лоуренс, задумчиво наблюдая за действом, не вмешивался.

Редрик силился сжать стальную ладонь. Бицепс и предплечье напряглись. Сухожилия натянулись до рези в мышцах, которые в свою очередь грозили раздавить кости. Ладонь пекло. Было это теплом от тела дракона или результатом усилия, Редрик не знал. Он просто сжимал кулак. Сжимал, пока от руки не повалил дым. Сжимал, пока обливался потом. Сжимал, пока ониксовая плоть не поддалась. Жалкая подвижка — меньше толщины волоса, но дракон улыбнулся. Он вернул рукопожатие до хруста в костях. Редрик поморщился

— Крепкие руки — для человека, — каскад подбородков снова затрясся в такт глубокому смеху. — Ге-ро-ро-ро-ро-ро-ро, г-хе, г-хе-ро-ро-ро…

Глава 2.2

Они стояли в песчаном круге, что был в некотором отдалении от дома Каднификара. Рядом возвышался склон, на котором находился верхний ярус города. Из него выдавался тоннель — вход в коллектор. Человек, гремлин и дракон застыли в центре круга. Отец и скакун человека наблюдали издалека. В облике обоих, даже у беззаботного Смоки, читалось хмурое беспокойство.

Гизмо стоял раздевшись, по примеру дракона. Его глаза были закрыты, а руки воздеты вверх. Редрик держал над ним изогнутую друзу, что являлась частью внешней стенки кладки гремлинов. Внутри кристалла переливался огоньками пузырь с жидкостью.

Дракон перекидывал бутылку из руки в руку.

— Юноша, вы должны быть полностью готовы столкнуться с болью и последствиями.

— Эти две вещи мне знакомы не понаслышке.

— Сильное заявление, — провел языком по зубам Каднификар. Язык был черным. — Пока ваш маленький приятель входит в транс, вы должны повторять за мной слова ритуала, а затем сделать то, о чем я попрошу. Справитесь?

— Разумеется, — Редрик попробовал повторить спокойный и слегка нетерпеливый взгляд Странника.

— Хороший взгляд. Как редко взор мой его ловит, — улыбнулся дракон. — Начнем же, — он залпом выпил оставшееся содержимое бутылки. Его взгляд слегка помутился.

Редрик заметил герольда. Шлем летал вокруг, будто подыскивая место с лучшим обзором. Парень снова взглянул на дракона. У того из ноздрей валил черный дым. Его губы раскрылись, Редрик приготовился вторить словам Каднификара:

— Мы есть — приют и проводник, мы есть источник и чаша, цель и средство. Как был создан и одарен первым пламенем первый из племени, так и ты прими бремя своего прародителя. Огонь, что горит в тебе, слаб и блекл. Он порождение не сердца, но отголоска крови. Пусть кровь твоя вскипит, а пламя окрепнет. Прими жар любви матери, что породила племя твоих создателей, в смешении с любовью, что ты заслужил от той, кто хочет стать матерью твоему племени. Вкуси нектар, что слаще и темнее, чем ночь, что порождает жизнь.

У Редрика выступили слезы.

— Вкуси эссенцию, в которой зрел твой будущий владыка, в смешении с соком той, что зрела для тебя, — живот дракона заходил ходуном. — Вкуси, не проронив ни капли, не уронив достоинства, и поглоти мой жар. Я признаю твою лояльность и родство, прими же в дар перерождающее пламя, — грудная клетка дракона зашлась в судороге. — Ломай… — прошептал он.

Друза поддалась легко. Пузырь треснул в верхней части, из разрыва просочилось несколько капель сока. И тут Каднификара вырвало. Черная масса, раскаленная в теле чудовища. Она горела ониксовым светом, что был чернее тьмы. Темнейшего мгновенья самой темной ночи. Смолянистая жидкость полилась на друзу и на руки, что ее держали. Редрик понял, что он не то что не знаком с болью и последствиями — он их только что встретил.

От жара и агонии в глаза начали бить красные всполохи, а мир стал набором линий. Парень даже не нашелся с чем сравнить то, что он чувствовал. Он не то, что не мог отдернуть руки. Он забыл все: как двигаться, как дышать, кто он, зачем он тут, что он делает. Зачем эта странная тварь со взглядом алкающего зверя повисла на его руках? Зачем она глотает эти сгустки черной боли?

А, это же Гизмо. Какой он легкий, а руки тяжелые. Хотя, похоже, их уже нет. Что-то выскользнуло из ладоней. Последнее ощущение. Боль кончилась. Хруст кристалла на зубах. У Гизмо были желтые зубы, теперь они — черные. Глаза приобретали оттенок радужки Каднификара. Чешуйки мерцали бликами оникса.

Гремлин упал. Он откатился, схватился за живот и свернулся. Его трясло. Редрик протянул к нему руки. Две смоляные корки покрыли их чуть выше косточек. Два черных камня вместо рук. Парень понял, что двигается и осознает себя.

— Гизмо, ты как? — просипела пересохшая глотка.

— Ему лучше, чем когда-либо. Не трогайте его, юноша. Вам больно?

— Уже нет, — неуверенно ответил парень.

Он поднял взгляд, увидел Смоки, что необычайно серьезно глядел ему в лицо. Посмотрел вниз, увидел своего отца, что, ругаясь сквозь зубы, оказался вжат в землю жирной ступней дракона.

Поймав взгляд сына, Лоуренс покраснел, вены на его лице вылезли и вздулись, кожаная куртка треснула на обеих руках. Он вцепился в ступню дракона с такой силой, что стальная плоть прогнулась под его пальцами. Он силился оттолкнуть ступню, но лишь уходил глубже в песок. Земля была мягче стопы чудовища. Уйдя вглубь, он провернул ногу Каднификара. Тот в изумлении качнулся и отступил на шаг. Лавочник, тяжело дыша, встал перед сыном.

— Сожми кулаки, ты что-то чувствуешь? — тихо попросил Лоуренс, его ладони судорожно сжимались и разжимались.

— Кажется, они и так сжаты, но я не уверен, — Редрик попытался пошевелить пальцами. Ничего, хотя через секунду черная корка пошла трещинами и осыпалась прахом. Надежда, что мелькнула в глазах отца, погасла.

Тонкие, прожженные до кости пальцы, скрюченные в спазме. Взгляду парня открылись не привычные, вечно обожженные грубые руки, что больше подошли бы гному-кузнецу, а костяки обугленного скелета, что торчали из его предплечий. Ни крови, ни боли, ни запаха. Присмотревшись, парень увидел, что опаленные лоскуты кожи с ладоней вплавились в кости и держат их, не давая рукам рассыпаться.

Лавочник взял огарки ладоней сына в свои руки. Он долго смотрел на них, затем распрямил ладони Реда большими пальцами. Получилось, но раздался хруст. Фаланга правого мизинца повисла на кусочке кожи и отвалилась. Упала, вместе с ней опустились и руки лавочника. Редрик не мог смотреть в мрачное лицо своего отца. Он проследил за частью своего пальца. Увидел Гизмо.

Тот стоял и в восхищении разглядывал себя. Гизмо стал будто маленькой копией Каднификара, с оглядкой на тело гремлина. Но тут в поле зрения обновленного Гизмо попала маленькая косточка. Он в недоумении поднял ее.

Его пронзило понимание. Взгляд гремлина метнулся на Лоуренса, на Редрика, на руки парня. Воодушевление покинуло Гизмо, он упал на колени, обхватив руками голову. Гремлин тупо хватал ртом воздух, силясь произнести хоть звук.

— Что, уголек, переживаешь, что теперь тебе придется выполнять еще и мою работу? — засмеялся парень.

Тот же смех, каким он прощался с маленькой рыжей девочкой, которой подарил цветок, что украл у обугленного великана. Видимо, это была расплата за тот случай.

— Это все, что ты можешь сказать? — едва слышно выдохнул лавочник.

— Ну, из дерева я вырезать бросил, а вот курить без рук будет сложно.

— Как это без рук, вот же они, — дракон подошел на шаг.

— Ну, такое, — выдохнул Редрик.

Его лицо не выражало сожалений, на нем лишь осел легкий налет грусти и усталости, словно у старика, жизнь которого подошла к концу.

— Что, не нравятся? А чего вы ждали? — захохотал Каднификар.

— Надеялся, что хоть рыбку половить смогу, зад себе почесать, красивую девку за зад пощупать.

Смех человека и дракона слились, дополняя друг друга…

— Ге-ро-ро-ро-ро-ро-ро, г-хе, г-хе-ро-ро-ро… — грудной веселый смех, колыхающий черные телеса.

— Хм-хм-кхе-хе-хе-ха-ха-кха, ха-ха, хм-ха-ха… — гортанный, похожий на смешки злодеев из сценок, что дают труппы бродячих актеров. Неужели его прощание с той девочкой звучало так фальшиво и зловеще?

Черная задница толкнула лавочника, тот отлетел, зашибив собой гремлина. Крепкие руки схватили Реда за предплечья.

— Рыбку половить и я люблю, знаешь ли.

Струя черного пламени накрыла изувеченные кисти. Боль, тепло. Чувства. Выдыхая огонь, дракон слегка разминал руки парня. Когда струя иссякла. Ред в изумлении смотрел на свои ладони. Они стали больше — наросла грубая кожа. Теперь она покрывала руки целиком, а не только ладони. Все было в порядке, лишь правый мизинец стал короче на фалангу. Даже ногти остались на месте, хоть и стали белесыми и толстыми, как у дряхлой карги на ногах.

— Ну, как? — протер губы Каднификар.

— Теперь ими только детей пугать, — парень попытался сжать кулаки, кожа сопротивлялась, не хотела тянуться. — Да и девок теперь буду лапать, словно сквозь варежку.

Лавочник с гремлином, застыв, смотрели на исцелившиеся руки парня. Смоки лизнул левую ладонь хозяина. Синее пламя бесследно выгорело.

— Пламя дракона — ранит врагов и исцеляет…

Файл скачан программой телеграмм канала @books_fine (https://t.me/books_fine). Узнать о программе можно на канале.

На странице https://author.today/work/41540 вы можете купить книгу или отблагодарить автора книги наградой.

— Друзей, — закончил за Лоуренса Каднификар. — Сегодня у меня появился третий друг. И как же его имя?

— Редрик.

— Редрик Маккройд, я всегда буду рад разделить с тобой славное угощение и добрый смех, — он протянул руку.

— Я всегда любил добрый смех, но после нашей встречи начал ценить славное рукопожатие, — четырехпалая ладонь сжала черную руку.

Закончив обмениваться рукопожатиями, дракон и его новый друг повернулись к человеку и гремлину.

— Приношу свои извинения за беспокойство по поводу сына, — слегка склонил голову Каднификар. — А тебе, маленький собрат, достанется моя благодарность. С твоим визитом я снова отправился в то время, когда мы правили под куполом завесы. Когда вы были нам лояльными вассалами, а некоторые люди слыли нам друзьями. Мне дороги мысли о времени нашего могущества. Хоть последнее меня и обременяет.

— Дракон — создание мысли, времени и могущества… — задумчиво повторил Ред то, что услышал от Кэссиди.

— Истинно так, друг мой, но последних двух радостей меня лишило это существо, — он указал пальцем на зависшего в воздухе герольда.

Тот покачался из стороны в сторону, затем развернулся и улетел в направлении резиденции кайзера.

— Теперь я лишь свободен в своих мыслях, — он провожал взглядом угловатый шлем.

— Знатное шоу вы тут устроили, — лавочник подошел к сыну и осторожно ощупал его правую руку.

— Я-я-я… — залопотал Гизмо.

— Мне уже пора, — прервал его Каднификар. — До встречи, люди. А ты, маленький собрат, хоть мы и провели ритуал лояльности, — ничего мне не должен, я больше никому не господин. Просто проживи остаток своих дней, как завещала Мико, — дракон отправился к черной насыпи, что осталась от его тела.

Постепенно его скорость росла, Каднификар перешел на бег. Разогнавшись, он подпрыгнул, прижав конечности к телу, превратившись в шар, и ядром упал в угольный холм.

Черная пыль взметнулась, подхваченная неожиданным вихрем. Она кружила, принимая очертания то дальних гор, то берегов, то грозового фронта. В затмившей солнце буре формировалось тело. Кости, мускулы, чешуя. Взметнулись в небо два черных крыла. Дракон, что породил, но в то же время сам родился в буре, собрав все части своего истинного тела, завис в воздухе.

— В моей чаше еще осталась эссенция, я дарю ее тебе, маленький собрат. Используй ее с умом, — гул урагана, затем его порыв. Черный ящер рывками набрал высоту, а затем устремился на восток.

Что-то потянуло парня за руку. Гизмо пытался повернуть и разглядеть правую ладонь Редрика. Сын лавочника поднял согнутую руку над головой, гремлин повис на ней, словно на перекладине. Их глаза были на одном уровне.

— Есть что сказать?

— Есть, Редрик. Только я не знаю нужных слов. Я очень рад, что все так сложилось, но одновременно мне очень жаль, что такое произошло.

— Ты что, назвал меня по имени? — это был первый раз на памяти парня, когда тот произнес чье-то имя, не считая Каднификара.

— Я теперь возженный, а ты тлеющий — кемадо и ардиендо. Это ближе, чем брат… и мне жаль, что мой брат покалечился из-за меня.

— Ящики таскать — не на рояле играть, пальцем больше, пальцем меньше, — смущенно отшутился Ред. Гремлин же оставался очень серьезен.

— Я думал, что у меня один сын с гнусной рожей, теперь их двое, — хохотнул Лоуренс.

— Рожа у нас одна на двоих, — повернулся к отцу Редрик.

— Я в курсе.

— А что ты сделал с моим пальцем? — спросил Ред у гремлина.

— Съел.

Лавочник с сыном озадаченно глянули на него.

— Я был обязан — это акт почтения к жертве.

— Ладно, — выдохнул Ред.

— Прости и за это, но этот ритуал священен для моего народа. Я даже не думал, что ардиендо может стать человек. То, что ты сделал, значит очень много для меня, — Гизмо спрыгнул на землю. — Возможно, даже намного больше, если все получилось.

— В смысле? — спросил парень.

— Не хочу накликать. Если на то будет воля предков, я расскажу тебе первому, — он сделал ритуальный жест, приложив руку ко лбу.

— Опять темнишь, — пожаловался Лоуренс.

— Да-да я, — весело запрыгал гремлин, затем пустился бегом к драконьему логову. — Я был возжен, я всех сильней, я факел среди фитилей! — выкрикивал он, по дороге изрыгая струи теперь уже черного пламени в небо.

— Пойду его поймаю, пока он дракону хату не подпалил, — направился лавочник по следу возбужденного гремлина. — Ты идешь?

— Да, но дай пару минут. Тут еще где-то летают мои старые руки. Нужно попрощаться.

— Ты вообще как?

— Дракон — не баба, улетел — не залетел.

— Не плохо, — прыснул лавочник. — Но оставь это. Жизнь разных людей складывается по-разному. Когда я ее видел в последний раз, она раскаивалась. Молодая запутавшаяся дурочка, но и тебе рано черстветь.

— Приму к сведению, — хрустнул новыми пальцами Редрик.

— Вот паршивец.

Глава 2.3

Оглядев песчаный круг, Редрик присел у маленького завихрения воздуха. Оно носило по спирали черный прах, который еще недавно был частью парня. Ред сунул в завихрение руки, нарушив воздушный поток. Прах разлетелся, но новый порыв ветра подхватил его и понес к морю.

— Прощайте, вы мне хорошо послужили, — ему стало немного грустно.

— Эй, дядь, ты что, посерить присел? Тут такое нельзя, дядь. Это драконий толкан. Иди в кусты.

Редрик встал, обернувшись на голос. Вид его обладателя удивил Реда больше, чем человеческая форма Каднификара. Из тоннеля коллектора показался человек. В одной руке он нес надкусанную палку колбасы, другой толкал перекладину крупной грузовой рикши. Ее содержимое было надежно скрыто плотным отрезком сукна.

— Сука, поребрик. Никак не запомню. Кто так строит? — послышался скрип, рикша дернулась и остановилась, упершись в каменный выступ.

Редрик подошел к невысокому мужчине неопределенного возраста. Лицо вырожденца, по которому будто врезали топором, резко контрастировало с осмысленным и искренним взглядом больших карих глаз. Еще больший гротеск человеку придавал карнавальный костюм зеленого дракона и скрипучие клоунские ботинки.

У парня имелся похожий, но то был детский костюм гремлина. Он достался Реду, когда тому исполнилось лет пять, но не в качестве подарка. Гизмо тогда уехал на пару месяцев, а Редрик, переодевшись, притворялся им. Благо инспекция, проезжая через Южный, добиралась до кампуса уже в мясе. Подмены никто не заметил.

— Драконий толкан? Он что, как котик, оправляется в песочек? — только и смог спросить Ред.

— Ну, да, а куда же еще? — пожал плечами вырожденец.

— Священное место и параша по совместительству, — проворчал себе под нос парень.

— Для гремлинов — священное, — поправил человек. Затем, деловито помахивая колбасой, продолжил: — Фумус — супруг Мико — вылепил первого гремлина из своего… ну, ты понял, дядь. Прародительница драконов его все время задалбывала, даже не давала спокойно похезать. Вот у него и фляга засвистела один раз в отхожем месте, да так, что вылетела первая искра творения и зародилась жизнь. С тех пор гремлины и служили драконам верой и правдой, и больше всего слуг было у драконьих королев-матерей.

— Гонево какое-то, — придя в себя от услышанного, сказал Ред.

— Чистые факты, я — эксперт, — ткнул себя колбасой в грудь мужчина.

— Я вижу, — скептически осмотрел собеседника парень.

— Не надо, дядь, я учился, правда, на прованта. Правда, не доучился, но честные пять лет отсидел на скамье, — человек мечтательно уставился на песчаный круг. Откусив колбасы, он продолжил с набитым ртом. — Меня всегда манили загадочные создания прошлых эпох и места их обитания. Подземелья всякие и прочее. Двадцать лет назад я бросил Шарагу, когда услышал, что Каднификар будет сопровождать легион в переходе к южному Фронтиру. Я записался в войска и напросился на распределение. Правда, пообщаться не вышло, да и на полпути между Фронтиром и Дур-Симой нас ночью прижали мутанты. Мне тогда вмазали в зубы пикардом, правда, свои же — приняли за одного из этих.

— Прикладом?

— Да, пикардом. Долго потом отлеживался. Стал непригоден к несению службы. Зато дали выбрать место работы. И вот я здесь, Искандер Залаз — сиделка при последнем драконе.

— Интересная у вас жизнь. Редрик Маккройд — друг последнего дракона, — представился парень.

После слов Реда глаза человека выпучились:

— А ведь не лжешь. Я-то чувствую. Да и блокада у тебя знатная, дядь. Это у тебя жизнь интересная.

— Просто хапнул лишнего, — пожал плечами Ред. — Что, правда на прованта учились? И как там, в Шараге?

— Гоняют, кормят слабо, но зато в последнее время баб много.

— С чего бы?

— Не знаю, — пожал плечами Залаз. — Ладно, ты мне поможешь, дядь?

— Подтолкнуть? — парень обошел рикшу, встав сзади.

— Буду признателен. Могу колбасы дать.

— Не нужно, кушайте. Хотя, закурить будет?

— Будет.

Редрик приподнял рикшу, и та выехала из тоннеля. Он помог дотолкать ее до люка в погреб под домом дракона. Залаз, отдышавшись, ловко запустил руки себе за спину. Из импровизированной заплечной сумки, сделанной из крыльев костюма, он достал курительные принадлежности и пару свертков табака. Запечатанный отправил назад. Скатал пару самокруток, затем вызвал в воздухе огонек, о который мужчины подкурили папиросы.

— Только не тяни глубоко, оно дает по шарам.

— Ох, епт, — закашлялся Ред. — Я эту гадость всегда узнаю. Это же Дип Фьюм.

— Приятно встретить знающего человека. Только тихо, — эксперт приложил колбасу к развороченным губам.

— Откуда он у вас?

— Выращиваю. Под городом есть несколько неплохих заброшенных коммуникаций. В одной была подземная теплица, я на ней работал еще до Шараги. Правда, после путча весь подгород завернули, но я восстановил то место. Там и выращиваю.

— Подгород?

— Да, людей, как скотов, загоняли и приковывали, заставляли в подпольных цехах делать оружие, варить дурь и прочие прелести. Называли это предприятие укрытием для долговых беглецов. Хотя бывало и такое, что люди выходили оттуда живыми, скопив денег на кабальный откуп.

— Как вас угораздило туда попасть?

— Да связался с ростовщиками.

— Гелетами полуросликов? — наугад ткнул Редрик.

— Вот-вот, сучьи карлики. Но мне повезло, как-то поднялась сильная буча — Север с Бибой трущобы кроили. Вот и сбежал, и вынес схрон заодно. Оплатил учебу и залег на дно в Шараге.

— А Энвин Хир знает, что вы Дип Фьюм выращиваете?

— Кто?

— Эльф — полковник в управе.

— Так он же мент, грязный мусор. Топтал его рот. Конечно, нет, меня бы давно закрыли, если бы сизопузые унюхали.

— Просто, он — ценитель данного продукта и человек толковый, хоть и эльф, — многозначительно постучал себя по уху Ред.

— Дядь, ты по виду штрих честный, но предложение мутное.

— И что же мы с этим будем делать? — скопировал Редрик одну из любимых фраз отца.

— Для начала, что ты тут делал, дядь?

— Ритуал возжения. Мой теперь уже брат стал кемадо, а я — ардиендо.

— Что, Каднификар мэкнул в гремлина? — папироса выпала изо рта Искандера, но тот смог поймать ее на лету.

— Как-как? А, ну, наверное.

— А ты, дядь, что по тебе? Обошлось?

— Нет, руки сгорели, правда, потом новые выросли.

Парень снова внимательно осмотрел свои руки. Они будто были чужими, это подкреплялось четким цветовым переходом, от предплечья к кисти.

— Вот, сука, все пропустил, — человек в сердцах сплюнул сквозь щель в зубах.

— Ну, зрелище не из приятных, — дернул плечом парень. — Так, что по табаку?

— Ладно, закинь полкану пробную, дядь, — провант-недоучка распознал добрые намерения, подкрепленные уверенностью парня. Он достал запечатанный бумажный сверток с табаком и карандаш.

«Некое третье лицо посоветовало вас, как ответственного стража правопорядка. Как обеспокоенный гражданин, передаю вам этот сверток для проверки и разработки в ключе следствия по делу об обороте запрещенных веществ. Если следствие придет к выводу о недостаточном объеме материала по делу, я готов за вознаграждение передавать нужный объем улик через посредников. Через некоторое время я с вами свяжусь».

— Конспирология — моя вторая страсть после мифических чудовищ, — явно довольный собой, потряс подписанным свертком Залаз и передал тот Реду.

— У меня стойкое чувство, что это скорее насмешит полковника, чем озадачит, — парень перечитал запись ряженого конспиратора.

— Это только к лучшему. И даже если что-то пойдет не так — меня не найти. Я лучше всех знаю эти тоннели, — он осекся и помрачнел. — Кроме старика крысолюда и тех наглых тартланцев.

— Это проблема?

— Нет, — к Искандеру вернулось обыденное выражение. — Просто добрая профессиональная зависть.

— Зависть никогда не бывает доброй, — потряс свертком парень.

— Может, и так, — пожал плечами Залаз. — Помоги еще немного, дядь, я отогну бортик и отопру погреб, а ты наклони тачку. Подкинем дракону хавчика.

— Добро.

Редрик снова обошел рикшу сзади и, навалившись спиной, поддел ее днище. Послышался скрип петель, лязг ударившего о землю люка. Ощутимо потянуло холодом по ногам. Топот скрипучих башмаков.

— Вот сука. Кристаллы паленые, третий прогон по ходу. Все разворовали, так еще и нахлобучивают, — глухо прозвучали жалобы Залаза.

— У вас все в порядке? — парня напрягало стоять в такой позе.

— А, прости, дядь. Просто злость берет. Наваливай, им уже ничего не будет.

Колени разогнулись, спина напряглась. Грохот и чваканье. Что-то хрустнуло. Тачка стала легкой, Ред опустил ее и обернулся.

— Да, им хуже уже не будет, — ошарашенно промолвил парень, глядя на лестницу, что уходила вглубь подвала.

Трупы. Мужчины и женщины. Люди, гномы, зверолюды. Ребенок, года три — совсем худой. Они один за другим пропадали в темноте, сопровождаемые пыхтящими звуками. Человек тяжело трудился, чтоб у монстра было чем перекусить.

Наконец Залаз выбрался из подвала, его лицо раскраснелось, в правой руке он держал мясницкий крюк. Искандер, взглянув на труп ребенка, пнул его своим клоунским башмаком. Скрип, чвяк, хлоп. Отголосок маленькой жизни скрылся в погребе.

— Какой мелкий, такого и рубать не надо. Каднификар их «хрустиками» называет.

Редрик продолжал мрачно смотреть вглубь черного проема. Холод и темнота, нож мясника и зубы чудовища — конец истории.

— Только эльфов нет в последнее время. Дракон их особенно любит. Они живучие до голода, ну, или их кто другой собирает? Хрен его знает, — обыденным тоном продолжал Залаз.

— Это что сейчас, сука, такое было? — Редрик перевел взгляд на гротескного человека.

— О, дядь, я знаю этот взгляд, — Залаз почесал нос. — Ты не в праве серчать на него. Эти люди не нужны городу, для них здесь нет места. Вот они и оказываются под ним. А в преддверии зимы спать на мокрых камнях — плохая затея.

— Почему их не хоронят?

— Где? Тут везде катакомбы и камень. Кладбища и так переполнены, да и только для благородных они. Кто их будет вывозить?

— Я видел дворников.

— Если им не влом — кидают в коллекторы, если влом — в переулки. Вывозят только совсем смердящие тела, да еще тех, у кого лепра была. Пойми, дядь, тут и дракон сыт, и улицы трупьем не воняют. Нет заразы и гор гнили. Это может и грязное, но нужное дело.

— Вы один этим занимаетесь? — Редрик начал брать себя в руки.

— Нет, дядь, один бы не справился. Гремлины помогают, да и добрые люди вроде тебя.

— Что же это за мир такой? — Редрик зажмурился и выдохнул. Открыв глаза, он увидел протянутую левую руку человека.

— Какой есть, другого-то нет. Но спасибо, дядь, что помог его сделать немного чище.

Редрик молча осмотрел ладонь человека. Непропорционально большая в сравнении с габаритами владельца. Вся в старых мозолях, ожогах и царапинах. Похожа на его собственную, за исключением татуировки на тыльной стороне ладони. Ухмыляющаяся харя гремлина в драконьей пасти.

— А что, у драконов сзади тоже зубы? — с непроницаемым лицом спросил парень, слабо пожимая протянутую руку.

Залаз, глянув на свое тату, нахмурился. Затем его брови взлетели, и он разразился смехом, еще более скрипучим, чем его ботинки:

— Скре-е-ке-ке-ке-с-ке, хр-скр, ке-ске-ске…

Насмеявшись вдоволь, он утер слюну правым рукавом. Крюк звякнул.

— Ну, ты мочишь, дядь. Ладно, мне надо порубать маленько, прикрой за мной люк, и так холод навыпускали.

Человек, что успел побывать рабом, аколитом, легионером и драконьей сиделкой, скрылся под закрытым люком в подвал. В то время что вырожденец смеялся над вопросом Редрика, парень не разделял его веселья. Даже когда тот остался один, его взгляд скользнул в сторону центра города. Ред стоял с таким же лицом, как тогда, когда глядел на то, что осталось от его рук.

Злости не было. Он не злился ни на Каднификара, ни на Залаза. Они не занимались ничем, в чем Редрик мог бы их порицать. Залаз — странный, но честный и по-своему ответственный. Он просто следит за своими подземельями и никому не мешает. Каднификар убивает и ест людей. Но он дракон — чудовище, да и первое делает по указке кайзера.

Сами люди постоянно убивают друг друга, а иногда, как во времена Пожирающего Хлада, другого выхода, кроме как убить и съесть ближнего, нет. Ред не жил в те времена, он не имел права одобрять или не одобрять то, что тогда делали эльфы ради выживания. Но то, что происходило сейчас, вызывало у парня еще далекий, но надвигающийся, словно волна, гнев.

Редрик чувствовал, как тот медленно подходит, но его приближение звучало не как рокот моря. Это были удары. Глухие удары тяжелого сердца под выжженным шрамом, гулкие удары тяжелого тесака по мясницкой колоде в холодной тьме, гремящие удары черных сапог, сопровождающих печального путника. Он хотел покинуть это место.

Глава 2.4

Редрик обошел домик Каднификара. Заглянул внутрь. Никого. Пропали и вещи, что парень оставил, отправляясь проводить ритуал. Милая обстановка. Место, в которое хотелось бы вернуться — лучшая из клеток. Парень обернулся, его ждали в некотором отдалении, за воротами. Трое знакомых, столько же незнакомцев. Редрик направился к ним.

Лоуренс водил мундштуком трубки по странице атласа-путеводителя своего сына, который всегда лежал в сумке у Смоки. Редрик всегда держал его там на случай, если его скакун вздумает перенести своего хозяина в незнакомые края.

Лавочник, слегка наклонившись, что-то разъяснял невысокой девушке. Она стояла спиной к парню. В игривом сплетении черных волос виднелась россыпь заколок в виде цветков фиалки. Завиточки и цветочки.

Обновленный гремлин уже оделся. Рядом с ним стояла еще одна девушка. Она была выше первой, но легкий наклон не давал возможности определить, насколько. Одной рукой она зачем-то завела прядь платиновых волос за ухо, хотя ее свободную прическу и так поддерживала крупная заколка в виде ивовой ветви с парой сережек. Другой рукой она играла с ухом гремлина.

На лице девушки застыло умиротворенное и нежное выражение, будто та гладит домашнего любимца. Гизмо, отвернувшись, скрестил руки на груди. Он весь надулся, показывая, что эти нежности ниже его достоинства, но по сальной морде было видно, что ему нравится.

Смоки же устроил игру в гляделки со светловолосым парнем. Человек глядел задумчиво, шоргон — иронически. Даже в этом странном противостоянии с конем парень пытался держаться уверенно и с некоторым превосходством, хоть и скрывающимся за некоей сдержанностью. Аристократ.

Улыбка тронула губы Редрика. Идиллия в двух шагах от бойни. Он ступил на мощенную плиткой дорожку. Удар каменной глыбы. Тяжелые шаги выдали его присутствие. От этого звука ребята одновременно дернулись. Они постепенно сходились в кучку, наблюдая за приближающимся Редом.

Гизмо замахал двумя руками. Смоки приветственно ржанул. Лоуренс, помотав головой, выдохнул.

— Ну, что, нашел, что искал? — пустил клуб дыма лавочник.

— Да, но теперь они часть океана. Горсть черного праха в черных волнах.

— Ты еще оду им посвяти, — выдохнул отец, прикрыв глаза. Помотав головой, он вновь открыл их, его взгляд был еще ироничнее, чем у Смоки. — Ладно, лирик, что же тебя там так задержало, что школьцы от Лицея добежать успели?

Школяры. Похоже, из благородных или просто богатых семей. Парень в расстегнутой темно-синей шинели, под ней черные гимнастерка и штаны с сапогами армейского образца. На девушках теплые платья цвета его шинели с юбками до середины колена. Белые пелеринки, фартучки и гольфики. На ножках черные лакированные туфельки. Редрику понравилась школьная форма.

— Просто нашел осознание того, что мир для человека сложен настолько, насколько он может себе это представить, но и настолько прекрасен, насколько сильно можно зажмурить глаза, — Ред театрально прикрыл глаза четырехпалой рукой.

— Ну, так сходи еще пару раз, может, наберешься уму-разуму, — постучал мундштуком себя по лбу Лоуренс.

— Нет уж — там темно, холодно и компания неприятная.

— Вот и зря. Разум — самый весомый атрибут могущества. Следует хвататься за любую возможность для его обогащения. Ведь знание — это богатство, что всегда влечет за собой остальные блага. А стремление к могуществу — цель каждого, — донесся приятный, хоть и резкий девичий голос.

Неожиданное восклицание. Редрик отвел руку и оглядел группу ребят. Взгляд оливковых глаз блондина метался между ужасным шрамом на груди Редрика и покалеченной рукой. Его лицо выражало отстраненную доброжелательность, но Ред видел, что тот что-то обдумывает. Девушка пониже глядела на блокаду Редрика. Хотя ее голубые глаза бегали — она просто откровенно разглядывала обнаженный торс парня. Ее лицо казалось слегка знакомым.

Ред встретился взглядом с платиновой блондинкой. От нежного выражения на ее лице не осталось и следа — холодная и оценивающая сдержанность, что в будто созданных мастером-скульптором чертах, что в серых глазах. Это было видно по темному бархату радужки, который хоть и мягко, но красиво отражал свет осеннего утра. Это в корне отличалось от матовых, слегка белесых глаз Редрика. Разница, словно между шерстью котенка и бетоном дороги. Это она решилась вмешаться в их разговор.

— Возможно. Тогда скажи, кто, по-твоему, самый могущественный человек в нашем мире? — упер руки в бока Редрик, слегка наклонившись, чтоб их глаза были на одном уровне.

— Странник, — быстро ответила девушка, не отводя глаз.

— Но исходя из твоих слов, это не так. Он безумный старик, что бродит по миру от момента его появления. Он не знает, сколько ему лет, какой сейчас год, не различает вкус пищи, не может отличить рот от глаза, странно одевается, груб и любит эльфийскую порнографию.

Низкая брюнетка слегка покраснела.

— Из вещей у него только блокнот да старая кастрюля. Он рисует и продает портреты дворян, но тут же отдает деньги в приюты для детей. Нет у него никаких благ и богатств, а жизнь давно превратилась в бремя. Разум лишь отягощает его в пути. Да и возвращаясь к сказанному тобой — знания не являются разумом, это лишь его часть. Разум — это еще и опыт, и воспоминания так же, как и выводы, и размышления о поступках.

— Вырастил философа на свою голову, блин, — потер висок Лоуренс. Он с нескрываемым весельем наблюдал за сценкой.

— И что, нам всем погрузиться в безумие? Отказаться от самих себя, от всего, чего мы достигли? Перестать мыслить? Мы превратимся в отвратительных тварей, если перестанем ценить разум. И как ты вообще пришел к этим выводам? Фонтанирующая фантазия, или Странник к тебе на чай заходит? — девушка была ошарашена словами парня, хоть и держала себя в руках, стараясь выиграть время и собраться с мыслями, засыпав Реда вопросами.

— Нет. Ты, разумеется, права, но лишь в целом… а что до Странника. В последний раз, когда мы вместе отвисали, я услышал несколько его историй и долго всматривался в его глаза. В них не было ничего, кроме черной ненависти к самому себе и глубокой тоски. Он не ценит ни свое могущество, ни богатства смертных, ни саму жизнь, свою либо чужую. Остатки разума — его проклятье.

Непонятно, что озадачило ребят больше, сами слова Редрика или искренняя уверенность, с которой тот говорил. Парень чувствовал некоторую вину за то, что нагрузил школяров такими мыслями, но отношения с Далилой научили одному — по возможности честно говорить все, о чем думаешь, где угодно и кому угодно. Ложь и молчание заканчиваются слезами и раскаянием.

— Может, ты и не выдумываешь. Так что же, по-твоему, могущество, и кто им владеет? — ее взгляд слегка поменялся, девушка жаждала услышать мнение, отличное от своего.

Редрик долго ее рассматривал. Гордая осанка, дерзкий тон, слегка задранный подбородок. Учитывая, что с Редриком заговорила именно она, девушка была инициативной и явно неглупой, она это и сама знала. Парень водил по ней взглядом — ни одного изъяна. В такую можно влюбиться, увидев лишь раз. Но какой смысл, они больше не встретятся.

— Милая моя, ты все прослушала? Я и не собирался давать новых определений словам, — он попытался скопировать манеру речи профессора Урмахера, заодно менторски подняв палец. — Просто могущество — не цель, а средство для достижения целей. Причем, если его в избытке — цели заканчиваются, как у Странника. Если его нет, то единственная цель — не околеть, заснув на каменном полу коллектора. Могущество никогда не будет целью для всех, ведь есть те, кому оно ни к чему, так же, как и те, кто им никогда не сможет обладать, — он оглядел ребят, и в сравнении родилась мысль. Он наклонился еще ниже. — Хотя могущество можно рассматривать и как цель, но лишь мелкую и плоскую — промежуточную. В финале она должна стать крупной и объемной, — Редрик показал на себе, насколько крупной и объемной она должна стать. — Понимаешь?

Девушка завороженно повторила жест парня, положив руки себе на грудь.

— Именно, она должна стать крупной и объемной, а не остаться мелкой и плоской.

Ред заметил это, лишь сравнив двух стоявших рядом девушек. Гордая барышня-то — плоская, как Великая равнина. Редрик вначале не обратил на это внимания, для него такое было не особо важно. Но из реакции работающих в кампусе девчат на формы Далилы парень узнал, что тема серьезная. Выдав подкол, он выпрямился и, уперев руки в бока, заиграл грудными мышцами.

Блондин хмыкнул, затем его глаза стали похожи на блюдца. Он медленно наклонил голову, скрывая ползущую вверх улыбку. Так же медленно он повернулся к своей плоской спутнице. Другая, определенно не плоская его спутница скромно мяла фартук. Из-за сведенных рук ее выдающиеся формы выдались еще дальше. Она была вся красная, даже скорее бурячковая.

Озадаченная блондинка недоверчиво глянула на бугрящиеся грудные пластины Редрика, перевела взгляд на свою грудь, на грудь подруги, снова на свою, закрыла глаза.

Раздался свист, напоминающий кипение чайника. Лицо девушки стало похоже на мордочку злого кролика, что втягивает воздух сквозь зубы. Она опустила левую руку, сжав фартук, а правой прикрыла грудь, вцепившись в левый рукав.

Ее лицо резко стало спокойным, она будто стала еще красивее. Девушка открыла глаза. Лютый холод. Редрику захотелось прыгнуть дракону в пасть, но он не подал виду.

— Аналогия столь же понятна, сколь отвратительна. Я лишь не понимаю, что отвратительней, она сама или шевелящиеся червяки, откуда она вылетела. Но несмотря на это мои принципы вынуждают выразить благодарность за это поучение. Даже если мне придется благодарить озабоченного холопа либо еще более мерзкое ничтожество…

— Ну, ни хрена себе, а в школе и такому учат? — тихо обхохатывался Лоуренс.

— Сильви, не надо так. Это просто подколка, добрая — без умысла, — брюнетка приобняла блондинку так, что рука той оказалась зажатой между грудями подруги.

Плоская блондинка дернулась и начала краснеть. Оскорбления неслись потоком, будто прорвав плотину.

— …даже если мне придется улавливать толковую мысль в мистических движениях отвратительно раздутых мышц потного бугая, даже если все действо будет сопровождаться взаимным ублажением между тобой и Странником под аккомпанемент эльфийской оргии, я все равно благодарю за мудрые слова… — девушка задохнулась.

Красная и разгоряченная, она пыталась сохранить ясность ума, заодно преодолевая страшную одышку.

— Так вот какие мысли лезут девочкам в голову от сидения за партой. Мужская любовь и межрасовые оргии.

Услышав комментарий парня, девушка поперхнулась, а в Редрика прилетел ком одежды.

— Прикройся, а то твои вызывающие телеса перевозбудили юную леди, — еле сдерживался лавочник, бросивший сыну вещи.

— Сейчас. Подержи, — Ред передал сверток с табаком светловолосому парню. Тот молча его принял и, пока Редрик одевался, невзначай прочитал запись Залаза.

— Да как может меня возбуждать мужская лю… грудь. Эта страшная татуировка, ужасный шрам. Да левая вообще — не грудь, без соска. Просто объемный кусок бугрящейся плоти, — продолжала девушка после одышки, совсем выбитая из колеи.

— Вот-вот, милая моя, главное, чтобы сосочки были красивые — объем не важен, — одевшись, с чувством закивал Ред. — Ты уже начинаешь правильно мыслить.

Девушка на секунду замялась, затем помотала головой. Она переводила взгляд поочередно с отца на сына и наоборот.

— Да как вы смеете? Да вы, вы… да вы же одинаковые. Два похотливых старых негодника. Нет, вы слишком одинаковые — вы оба, все мужчины в вашем роду — один огромный жалкий старик, я сочувствую женщинам, что имели несчастье носить вас под сердцем. Умрите поскорее.

— Эй, я никакой не старик, и… — внезапно Ред увидел лицо своего отца.

Это было что-то из тех времен, когда память еще не слушалась маленького ребенка, не хотела запоминать лица любимых людей, что застывали в таких масках бесконечной горечи. Его кулаки сжались так сильно, что новая кожа на тыльной стороне ладоней треснула и разошлась россыпью растяжек в доброй сотне мест.

— …и не смей раскрывать пасть на моего отца, невоспитанная мелочь, — парень обвиняюще указал на девушку пальцем. — Чувство меры — вот теперь твоя цель, я дарю ее тебе. И даже если это будет твоей единственной положительной чертой — ты уже станешь хорошим человеком.

— Тебе бы самому не помешало им обзавестись, — послышался усталый голос лавочника. — Прости его, юная леди, ему только вчера стукнуло пятнадцать. В таком возрасте все ребята думают лишь об этом. Даже самая мудрая мысль в конечном итоге сводится к плотским желаниям.

— Ничего подобного, просто они так легче запоминаются и лучше доходят до сверстников, — засунув руки в карманы, пробурчал Редрик.

Он слегка успокоился, вновь увидев привычное выражение на лице отца.

— И откуда тебе это знать? Ты же не общаешься со сверстниками, — сделав затяжку, вернул свой обычный ехидный тон Лоуренс.

— Может, и так… — Редрик вынул портсигар и достал папиросу.

Подставив палец Смоки, который его послушно облизал, парень подкурил. Сделав затяжку, продолжил, помахивая горящим пальцем:

— …зато у меня есть четыре друга: бедный барон, древний шоргон, последний дракон и наглый гремлин. Возможно, даже пять, но тут не скажешь наверняка.

Ребята опешили от такой картины, а платиновая блондинка была еще и подавлена, она казалась маленькой девочкой. Она и была ею, все напускное исчезло. Девушка поняла, что, потеряв самообладание, она сильно обидела двух незнакомцев, которые просто обыденно шутили и меньше всего желали ей плохого. Ее лицо покраснело от стыда, и она убежала.

Взметнувшаяся юбочка, платиновая волна, отражение солнца в ивовых сережках.

— Простите ее, она не хотела. Сильви все держит в себе, но, когда ее сбивают с толку, не может себя контролировать. Она добрая, просто очень волнуется перед экзаменами. Не думайте о ней плохо. Простите, — протараторила брюнетка, бросившись за ней вдогонку.

Догонит, беглянка хочет, чтоб ее догнали. Добрая девушка — лучший утешитель.

— Да понял я, — пробурчал Редрик, опуская догоревший палец.

Блондин молча протянул ему сверток, Ред забрал табак, но парень не убрал протянутую руку.

— Спасибо, — оливковые глаза встретились с серыми. — Для Сильвии это был единственный стоящий урок за все время нашей совместной учебы. Важный и действительно полезный… судя по ее реакции. Она даже смогла впервые в жизни извиниться. Жаль, не дожали… Надеюсь, вы не в обиде и впредь сможете общаться с нами, как со сверстниками. Я даже имею смелость просить считать меня вашим пятым или шестым другом.

— Дружишь с кем попало? Может, хоть представишься, для начала? — сделал затяжку Редрик.

— Рэнсом Кэбот. А мои спутницы — Сильвия Кернел и Клио де Мур. Мы все ваши одногодки. И нет — не с кем попало, только с теми, с кем имеет смысл искать встречи.

— Вот оно что, а я знаком с сестрой Клио — женщина удивительной красоты, жаль, влюблена в старого пройдоху, — Редрик почему-то был абсолютно уверен в своем выводе по поводу родства девушек. — Вы — городские — сплошь торопыги, или слово «друг» здесь значит что-то другое, раз ты им так разбрасываешься?

Редрик точно не понял, какая часть его высказывания оскорбила юного аристократа больше, но тот смог сдержаться — прошел проверку. Ред перебросил сверток в левую руку, а самокрутку отдал коню. Парень повторил недавнюю позу верхнего рукопожатия, что показал ему дракон.

— Ну, давай, Рэнсом Кэбот.

Светловолосый парень сначала растерялся, сбитый с толку курящим конем, но быстро понял, чего от него хотят. Рэнсом попытался вернуть Редрику жест, но его ждало фиаско. Может, он и не особо уступал Реду в росте, но если у юного аристократа и была пара мозолей после уроков фехтования, то рука, что он пожимал, мало того, что была вдвое больше его собственной, ему казалось, что он пытается обменяться рукопожатием с бронзовой статуей. Редрик увидел потуги Рэнсома и решил его немного подзадорить.

— Пап, ты случайно не знаешь, где находится дом одного старого эльфа-законника, — Ред расслабленно повернул голову к отцу, показывая, что даже не ощущает усилий парня.

— Случайно знаю, — поднял бровь Лоуренс, а затем, полистав атлас, показал сыну разворот.

На схематической карте столицы была всего одна точка. Подпись разворота же гласила на гномьем: «Самый огромный и злобный сукин сын из всех проклятых дендрофилов, что жили под украденным солнцем».

— Похоже, любой уважающий себя гном обходит его дом стороной, — весело пропыхтел трубкой лавочник.

— Этому атласу прорва лет, он что там так и живет?

— Если меня не подводят глаза или память, то — да.

— Занятно.

— А зачем тебе?

— Посылку передать, — Ред подбросил и поймал сверток.

Редрик наконец ощутил достаточное давление со стороны руки Рэнсома. Он ответил на рукопожатие, почувствовав, как слегка сместились кости в кисти юного аристократа, послышался хруст. Ничего серьезного, просто — крепкое рукопожатие, без травм и увечий.

— Что-то слабовато. Пока остановимся на сверстниках, — сказал Ред и отпустил руку парня.

Тот, сохранив достоинство, не изменился в лице.

— Так вы скажете мне свое имя?

— Редрик, сын Лоуренса Маккройда. И еще кое-что — всем есть куда расти. Передай своей подруге, что лишь тогда, когда она обретет чувство меры, лишь после этого пусть ставит перед собой большие цели. Вырастут цели — сиськи тоже подтянутся.

— Если я ей такое скажу, она не будет со мной неделю общаться, — печально улыбнулся Рэнсом.

— Неделя тишины и спокойствия.

— Звучит неплохо. До встречи, Редрик, господин Маккройд, — Рэнсом, сделав пару шагов назад, кивнул им на прощание.

— Желаю удачи на экзаменах. Если Сильвия что-то завалит — пускай ищет меня в Южном, я ее поднатаскаю по самое небалуйся. Опыт есть.

— Охотно верю. За пожелание — спасибо, мы-то надеялись увидеть дракона на удачу, но и так сойдет.

— Поверь, девочки бы не оценили, — хохотнул Лоуренс.

— Их бы настигло полное перевозбуждение.

Отец с сыном засмеялись одинаковым смехом. Рэнсом, неуверенно улыбаясь, развернулся и ушел вслед за подругами. Гизмо, до этого откровенно скучающий, сразу оживился.

— Погнали дальше по плану, потом зайдем в одно место, я угощаю.

Глава 2.5

Восточный тракт шел вдоль реки Колымы, что протекала через столицу. Над ней располагался Базарный район, территория крупного авторитета — Севера. Будто потешаясь над этим, полковник поселился прямо посреди бандитской территории, рядом с банным комплексом, что тоже неофициально принадлежал Северу. Угол Закаэля Отрекшегося и Углежогов.

Работники кампуса подошли к двухэтажному зданию красного кирпича с черепичной крышей. Правда, это едва угадывалось под зарослями плюща. На открытой веранде стояло плетеное кресло-качалка, накрытое пледом. Двор был зелен несмотря на приближение зимы. По краям его обрамляли трехцветные амаранты. Красный, серебристый, белый — кровь, шрамы, старость. Земля же была сплошь устлана барвинком, словно на могильнике.

Судя по надписи на почтовом ящике, полковник с капитаном жили вместе. Редрик, не церемонясь, засунул сверток с запрещенным табаком в почтовый ящик главы городского ополчения. Давление в пальце. Парень вынул руку. Под огрубевший ноготь влез шип акации, но не так глубоко, чтобы причинить вред… лишь странное ощущение, которое, впрочем, прошло, когда гремлин в очередной раз начал ныть и подгонять людей.

Всего в городе имелось два крупных общественных банных комплекса. Один находился около Гранд Цирка, к югу от центра, а около второго остался ждать Смоки.

Ни коней, ни шоргонов. В купальни не пускали никого с копытами, хвостами, повышенной лохматостью и количеством ног, отличным от двух. Так было написано на табличке, около которой стоял самый широкомордый орк-охранник, которого Редрику приходилось видеть.

— Зверолюды?

— Человекообразные.

— Кентавры?

— Нет.

— Арахны?

— Они выдуманные.

— Рыболюди?

— Только русалы, но лишь по приглашению.

— Людоящеры?

— Только гремлины, и только в отдельное помещение.

— Мы не людоящеры, — вмешался в разговор Редрика и орка Гизмо.

— Да мне побоку, — поковырял мизинцем в носу орк.

— Редрик, ты бы его еще в театр сводил. Смоки, конечно, практически член семьи, но владелец устанавливает правила, пошли уже, — потирал глаза лавочник.

— Но тут даже нет стойл.

— Да у него весь мир — и стойла, и кормушка. Кто-кто, а он не пропадет.

— У вас есть закурить? — снова спросил Ред у орка.

— Есть, но внутри курить нельзя.

— Нет, просто поделитесь с конем папироской, если заскучаете.

— Да? — орк с интересом глянул на Смоки, тот вопросительно наклонил голову набок. — Невиданный опыт — залог сохранения себя, — пробухтел охранник себе под нос.

Орк уже был практически почерневшим. Гоблиноиды верили, что чем больше новых ощущений ты получишь до размножения — тем больше шанс переродиться в более крупную свою ипостась.

— Так как? — поднял брови Редрик.

— Ладно, только отстань от меня.

— Спасибо, браток, — Ред благодарно кивнул, заодно преувеличив зрелость гоблиноида.

Тот, хмыкнув, подвинулся с прохода.

Высокие потолки, колонны, барельефы, фрески, изображающие откровенные сцены, и каменная кладка. Здание общественных бань оказалось хорошо отделанным и добротным, как изнутри, так и снаружи. Купальщиков в вестибюле оказалось мало, люди отогревались после ночной смены и делились впечатлениями. Скучные и пустые разговоры.

Троица подошла к стойке. За ней на барных стульях сидели полурослик с гремлином. Они играли в шахматы. Шел ход гремлина, но тот наугад тыкал когтем фигуры, следя за реакцией своего соперника и явно не зная, как ходить. Его чешуя была светлой и гладенькой — совсем юнец, лет пять-восемь.

Гизмо, подтянувшись, сел на край стойки.

— Если походишь этой пешкой, а затем сделаешь рокировку, то выстроишь малый хребет Ноктиса, — теперь уже ониксовая рука потыкала в фигуры.

Молодой гремлин раздраженно глянул на Гизмо, но тут же изменился в лице.

— Эль Каднифико, — пропищал он, складывая руки в религиозном жесте, означающем захлопнувшуюся над головой пасть.

— Не знал, что ты играешь, — задумчиво глядя на доску, пробурчал Ред.

— Все гремлины играют — это древняя традиция, что передали нам создатели. Ноктис всегда говорил, что дрязги мелких людишек похожи на детскую игру. Вот вместе с Фумусом он и создал игру для взрослых — шахматы. В то время играли нашими застывшими в породе предками, а победитель забирал к себе в свиту все съеденные фигуры соперника.

— Интересный факт, я об этом не знал, — потер подбородок лавочник.

— Вот еще один. Каднификар — прямой потомок Ноктиса, и я надеюсь с ним когда-нибудь сыграть, — черный коготь постучал по доске.

— Ка-ка-каднификар, такой крутой, ко-когда он сделал это с-с вами, Эль Каднифико?

— Сегодня, молодой брат, — хлопнул по плечу юного гремлина Гизмо.

Изо рта гремлинов стали вылетать клубы дыма, сопровождаемые шипением. Интонации молодого гремлина были вопросительными, а Гизмо что-то утверждал. Закончив странный обмен сигналами, Гизмо снова похлопал своего сородича по плечу, а тот, спрыгнув со стула, замельтешил вокруг полурослика.

— Зебулон-Зебулон. Отгул-отгул.

— Опять? — полурослик, хоть и слегка оживился, но не разделял бурных восторгов коллеги.

— Ползарплаты и мешок угля. Очень надо.

— И спиртовые таблетки.

— Да-да, все будет. Можно? — гремлин нервно дергал полурослика за штанину.

— Ну, беги, только завтра чтоб не опаздывал.

— Да-да! — прокричал юный гремлин, уже пробежав полвестибюля.

— Так, секунду, — Ред ударил кулаком по ладони. — Так эти шипения и скрежетания — ваш язык?

— Вообще — да, еще дым. Форма клуба — образ эмоций. Правда, у нас есть и второй, его придумали нам вы.

— Господа хорошие, не задерживайте купающихся своими этническими экскурсами, таки понятно вам? — обратился к ним полурослик, складывающий фигуры.

Редрик огляделся, очереди не наблюдалось. Лоуренс достал кошель и тряхнул им, привлекая внимание работника бань:

— Таки если уважаемый хоббит нас обслужит — не будем.

— Другой разговор, — потряс рукой Зебулон, доставая гроссбух. — Таки куда вас определить? Мужская, смешанная, свое, наше? Только, я извиняюсь, банщиц в такую пору нет и бар закрыт, — развел руками коротышка.

— Смешанная. Полотенца и прочее — ваше. Вот, — не считая, бросил Лоуренс монеты на стойку.

Полурослик посмотрел в глаза лавочнику, а затем пересчитал деньги и выдал сдачу. Далила расказала Редрику, что, если уважительно назвать полурослика-торгаша — «хоббитом», а затем, глядя ему в глаза, расплатиться, то он не обсчитает, возможно, даже возьмет меньше, чем нужно. Маленький народец ценил уважение даже больше звонкой монеты. Похоже, лавочник об этом прекрасно знал.

— Пройдите в третью купальню, уважаемые. Это через галерею, затем направо, там вам все выдадут. Обратно — так и идете, взад-назад. Я сильно извиняюсь, вас бы отвел Пабло, но ваш товарищ его сам куда-то увел.

— Не заблудятся, — ответил за людей Гизмо. — Ты давай фигуры расставляй, а то руки чешутся сыграть.

Идя с отцом в купальню, Ред вдруг понял, что в кампусе никогда не было шахматной доски. Они там даже не продавались, как и другие игры: шашки, нарды. Это, не говоря о «Трех королевствах» и «Гномах и Гоблинах». У парня имелись лишь карты и набор игральных костей, и то доставшиеся от братьев Жмых, когда те квартировали в кампусе.

Пройдя по указанному пути, они зашли в просторный предбанник. Там около металлической дверцы стоял полный человек, с подбородком, что практически заменял ему шею. Если у Каднификара подбородков было штук десять, то у работника бань — один, но размером со свиной пузырь.

Он был лыс, одет в тогу и ко всему — евнух. В смешанных банях всегда работали евнухи, и хоть традиция делать из мальчиков-слуг евнухов сохранилась только в юго-восточных княжествах, но некоторая их часть переезжала и на север, где тоже находила себе место.

Редрику стало слегка не по себе.

— Слушай. Зачем было идти в смешанную?

— Так они просторнее, чаще убираются, да и все равно сюда одни мужики ходят. Какая разница? Вот на южных островах… — поднял взгляд лавочник. — …там смешанная баня — это действительно смешанная баня.

— Действительно, — пробурчал Ред, встречаясь с безразличным и слегка заспанным взглядом евнуха.

Толстяк, увидев подошедших двоих мужчин «налегке», дернул пару раз за один из шнуров над дверцей, а затем открыл ее. За ней был желоб. Из глубины здания донесся перезвон. Через несколько секунд с веселым «у-и-и-и» по желобу съехал гремлин, держа два банных комплекта.

— Только из стирки, сам сушил, — отрапортовал он.

Евнух, забрав их, легонько махнул пальцами, на что гремлин кивнул и ушел.

— Мыло и прочая парфюмерия внутри, уносить запрещено. Одежду оставляйте мне — мы освежим. Приятного омовения, — прозвучал голос восьмилетнего мальчика из глотки крупного мужчины.

Купальня состояла из двух помещений. В первом из стен били потоки воды разной температуры, тут можно было помыться, встав под один. Второе находилось за ширмой, там находилась общая ванна размером с бассейн.

Мужчины спокойно ополоснулись. Ред давно не стеснялся наготы, ни своей, ни чьей-либо. Даже если бы тут находилась женщина, это бы его никак не смутило. Но в первом помещении никого кроме них не наблюдалось. Никто не мешал.

Закончив водные процедуры, они пошли к ширме. За ней послышался всплеск. Лавочник вежливо постучал по деревянной части перегородки, а затем спросил:

— Вы не против компании, ничего, если мы к вам присоединимся?

— Опять вы, а я уже надеялся отдохнуть, — ответил голос Энвина Хира.

Глава 2.6

Редрик не особо удивился повторной встрече с полковником. Его больше поразила роспись в виде карты звездного неба на потолке. Еще в глаза сразу бросилось то, что бассейн был отделан не плиткой, а природными камнями, даже глыбами. На один такой валун и облокотился полковник.

— Что ж, если не боитесь обвариться или засолиться, то будьте добры — вперед, — махнул рукой эльф.

От поверхности бассейна подымался пар. Ванна была большой — в ней спокойно могли разместиться человек шесть, совершенно не мешая друг другу. Лоуренс пожал плечами и залез в воду. Глаза лавочника слегка прикрылись, он тяжело выдохнул:

— М-да, если вы постоянно купаетесь в такой водичке, то круче вас только яйца.

Редрик окунул руку в воду. Ничего. Ни тепла, ни ощущения влаги, только легкое покалывание в трещинах растяжек.

— Пойду в цирк работать, буду углями жонглировать, — проворчал Ред себе под нос.

— Давай лезь, факир, тебе же дракон не зад подпалил, — плеснул лавочник в сына водой. Кипяток.

— Ладно, но если я себе кое-что обварю, то домой без нового сына не приходи. Фамилия пропадет.

Эльф и человек молчали, шутки никто не оценил. Редрик задержал дыхание и залез. На удивление водичка оказалась в самый раз. Парень и не понимал, насколько был напряжен до теперешнего момента. Утро выдалось действительно жестким. Тиски, что сжимали затылок, понемногу отпускали, плечи расслабились.

— Круче только обрыв, — выдохнул Ред.

— Какие комплименты, уже краснею, — как-то устало сказал полковник.

Ред глянул на Хира. Несмотря на жару, его кожа оставалась белой, как снег. Из воды торчал верх торса и непропорционально длинные, как и у всех эльфов, жилистые руки. Размах — метра два с половиной. Как парень и думал, тело старого эльфа сплошь покрывали шрамы. Особенно было много следов от глубоких порезов, но больше всего в глаза бросалась дуга звездообразных рубцов, что шла через все тело.

— Такое случается, когда сильнейший в мире лучник сталкивается с сильнейшим мечником, — сказал эльф, осматривая свои руки. — Я получил их все в одном-единственном бою.

Сотни шрамов. Они пересекались, накладывались, продолжали друг друга.

— И кем же был тот мечник? Тоже эльф?

Редрика слегка разморило, но поймав холодный взгляд полковника, парень будто протрезвел.

— Человек, — коротко ответил эльф. — А эти мне оставил дракон, — он указал на дугу шрамов.

— Укус? А не легче ли дракону просто сжечь? — как-то зло поинтересовался Лоуренс.

— Легче. Но Мико тогда только отложила кладку.

— Мико? Королева-мать драконов? — Редрик аж подскочил.

— Да, наградила меня за убийство своего первенца — Ноктиса. Мало кто это еще помнит, но, когда самка дракона откладывает яйца, она теряет свое пламя, пока не вылупится последний отпрыск из помета.

— Слабое пламя, ее горячее… — пробубнил Ред себе под нос, затем его осенило. — Получается, лишь пламя отца может вдохнуть жизнь в детеныша дракона?

— Занятный вывод, но не верный, — размял плечо эльф. — Хватит обо мне, что значила фраза твоего отца, про задницу?

— Мы заходили к Каднификару.

— И? Понимаешь ли, знать, что у него и как — часть моей работы.

— Я стал ардиендо Гизмо. Гизмо Гупербельд, вы его знаете.

— Знаю. Занятно…

Эльф пригляделся к рукам парня. На секунду он прищурился, потянув ноздрями воздух. Его левая бровь приподнялась:

— Занятно, занятно. Похоже, ты вел себя правильно, и одинокий малыш решил завести себе нового друга. Что же ты сделал? Что же он в тебе разглядел? Или кого?

Книга предоставлена телеграм каналом @books_fine. Скaчана с помощью CVT программы, которую можете найти там же

— А это так важно? Он просто не мог поступить по-другому, произошло то, что произошло, — холодно сказал лавочник.

— Действительно. Не мое это дело, — скучающе похлопал ладонью по поверхности воды эльф.

— А он знает про вас? — спросил Ред. Он чувствовал что-то в этом разговоре.

— Каднификар? То, что я так поступил с его предком… с прадедом, хотя у нас, бессмертных, с этим сложно, — эльф пристально глянул на Редрика и хохотнул. — Нет. И народец его служек не знает. А вот ты теперь знаешь. И что же ты теперь с этим будешь делать? А?

— Не знаю, — хмуро ответил Редрик.

— Правильно, — поднял палец эльф. — Это дела тех дней, когда ни его, ни кого-либо из них, ни тебя не было. Это не их дело, и тем более не твое. Поэтому ты ничего не можешь сделать. Даже я не могу. А это последствие моих действий, которые привели к тому, что мы можем тут сидеть и перебрасываться вопросами. Может, я совершил ошибку? Конечно, совершил. Или я не знаю, а я там был. Понимаешь? Даже я не знаю.

Эльф продолжал шлепать ладонью по воде, он ронял каждое слово будто каплю свинца, и оно подымало кипящие брызги. Редрику стало не по себе. Ему пятнадцать, а эльфу далеко, похоже очень далеко за несколько, возможно за десяток тысяч лет. Куда он лезет? Зачем спрашивает?

— Простите… — только и смог выдавить парень.

— Прощаю, — эльф ответил привычным скучающим тоном как ни в чем не бывало.

— И простите за то, что навел Путников на ваш дом. У вас красивый дом, — Редрик совсем был сбит с толку.

— Навел? А, не переживай, эти ребятишки, конечно, дурачки, но не идиоты. Им хватило ума вежливо попросить у меня эту проклятую книжку, они даже ее вернули после того, как ко мне зашел Странник. А вот он уже конкретно проредил мою коллекцию.

— Простите, его тоже я навел.

— Да? Ну, ничего, Странник обменял книги на полтонны сушеных лисичек, я только в плюсе.

— Лисичек?

— Грибов. Люблю их.

— Ясно, я больше люблю шампиньоны, — сказал Редрик первое, что пришло ему в голову.

— Просто у людей нет вкуса. Кстати, что вы делали у меня дома?

— Да так, оставили сюрприз в почтовом ящике, — ехидно ответил Лоуренс.

Лукавый тон отца, как обычно, успокоил Редрика.

— Вы в своем уме? Мне такое говорить. Сюрприз оставили начальнику управы, — в иронии эльфа промелькнул интерес.

— Да так, некий гражданин попросил подбросить вам некие запрещенные вещества, — Ред скопировал тон отца.

— Я смотрю, тут не только вы страх потеряли, — улыбнулся эльф.

— Отнюдь, это вещество замечательно сочетается с огнем и кукурузой, еще от него отлично умирают. Учитывая ваши специфические вкусы, мы сделали вывод, что вы найдете это сюрприз крайне… занятным, — продолжил ерничать Ред.

— Занятным? — прищурился эльф, а затем расхохотался, люди присоединились.

— Сши-шха-шха-ха-ха, сши-ха, ши-ха-ха… — шелест опавшей листвы.

— Хм-хм-кхе-хе-хе-ха-ха-кха, ха-ха, хм-ха-ха… — гортанный рокот.

— А домик — да, домик у меня славный, — отсмеявшись, спокойно произнес эльф.

— Мне понравился ваш двор, — сказал Ред.

— Мне тоже он нравиться. Девочка — настоящая умница, привела его в порядок. Я полюбил наблюдать за тем, как она ухаживает за цветами. Яркие цветы, красивая девушка, кресло-качалка, погожий теплый день и добрая трубка. Осталось подождать полгодика, и я снова смогу насладиться жизнью. Спасибо. Порадовали старика.

— Жить с такой славной девушкой — большая удача, — сказал лавочник, его лицо выражало задумчивость. Далекие мысли.

— Мне в жизни повезло всего два раза и оба раза — с женщинами. Учитывая, сколько я живу, мне должно доставаться самое лучшее.

— Я сегодня познакомился с сестрой капитана, с Клио. У нее же есть сестра? — спросил Ред.

— Есть, но я никого ни о чем не расспрашиваю, если это меня не касается, и тебе не советую, — сказал эльф.

Редрик было посмурнел, но затем увидел, что полковник ему подмигнул:

— Младшенькая. Симпатичная?

— Моя одногодка. Тоже очень милая и, похоже, добрая девушка, как и ее сестра.

— Милая? А поточнее? Похоже, девочка хитрит, прячет ее от меня. Поняла, что на старости лет меня потянуло на молоденьких, — посмеивался полковник.

— В отличие от сестры, она брюнетка. У нее задорная прическа, а ее волосы удерживает россыпь серебряных фиалок. Ей очень идет школьная форма, и ну… — замялся Редрик. — Клио — значительно ниже, и ну… у нее слегка значительней «данные», — парень почему-то пытался подобрать слова помягче.

— Да говори прямо — у младшенькой сиськи выросли в отличие от старшей.

— Беглый осмотр показал, что и у старшей все в порядке, — вмешался в обсуждение Лоуренс.

— У девочки с магией воздуха все в порядке. Школьная форма, цветы в волосах. Занятно, — хохотнул эльф.

— Неужели это их всю жизнь беспокоит? — опешил Ред.

— Отнюдь, только тех, у кого спина не болит. Да и далеко не всех. А вообще, слушай, пока я добрый. Девушки, они, в отличие от нас, всегда хотят быть молодыми. Это проявляется и в их поведении, и в мыслях. Если брать человеческую женщину — какая она в десять лет, практически такой и будет до пятидесяти. Если не произойдет ничего из ряда вон, и она не станет умной и хитрой пораньше.

— Но за это мы их и любим, — улыбнулся лавочник.

— Есть такое, — кивнул эльф.

— Это я понял, а что с эльфийками? Они же вечно плоски и вечно молоды, — подхватил настроение Редрик.

— Кто тебе сказал такую глупость? — поморщился эльф.

Редрик только и смог, что повести плечами.

— У них все на месте, просто растет медленно и завязано на количестве беременностей.

— Простите, я не знал, — опять посмурнел Ред.

— Да откуда тебе знать, — незлобно повинил парня полковник. — Но со вторым ты угадал.

Эльф окунулся с головой, зачесал назад седые волосы и, снова облокотившись о скалу, продолжил:

— Смертные и бессмертные, на самом деле, отличаются лишь одним — отпущенным сроком.

— В смысле? — переспросил парень.

— Смотри, вот если я спрошу у центуриона Лонгтона, где он видит себя через сто лет, как думаешь, что он ответит?

— Передайте ему поздравление с повышением, — сказал Ред, выигрывая время на обдумывание ответа. За него ответил Лоуренс:

— В паре метров под землей, если повезет.

Редрик посмотрел на отца. Тот, медленно шевеля пальцем, пускал круги по воде, наблюдая, как они расходятся. Действительно, и что тут думать.

— Определенно, — кивнул полковник. — А если спросить эльфа? Через сто лет? Двести? Тысячу? Что он ответит?

— Не знаю, — просто сказал парень.

Эльф поднял бровь.

— Он скажет: «Не знаю», — уточнил Ред, неожиданно осознав комичность простоты ответа.

— А знаешь, что значит быть взрослым? — спросил эльф.

Редрик задумался. Отец четко дал понять, что детство кончилось. Приходит ли после этого взросление, есть ли что-то между? Парень промотал в голове ключевые моменты своей короткой жизни. Сегодняшний день. С минуту поразмыслив, Ред неуверенно заговорил:

— Я не уверен. Возможно, человек становится взрослым, когда начинает понимать, что придется столкнуться с последствиями своих действий. Что эти последствия могут быть крайне неприятны, но из них придется вынести уроки. Что боль бывает полезна. Что лишь жертвуя — обретаешь. Что, довольствуясь малым, стоит стремиться к большему. Человек становится взрослым… — Редрик помедлил. — Человек становится взрослым тогда, когда обретает цель, в достижении которой находит себя, а найдя себя… Возможно… возможно, это будет цель, достигнув которой, человек обретает счастье.

— Хорошо сказал, сынок, хорошо, — покивал головой лавочник.

— Достигнув цели, ты не обретешь счастье, Редрик, — грустно промолвил эльф. — Лишь сам путь к ней может принести тебе это счастье. Лишь когда цель на грани невозможного, даже невыполнима — так она высоко, лишь в ее достижении человек обретает счастье.

— Что же происходит в конце пути? — серьезно спросил Ред.

— Ничего. По пути ты обретаешь силу духа, упорство, а главное — волю. Они поддерживают тебя, выводят на пик, доводят до эйфории, до катарсиса. Ты обретаешь понимание мира. Но когда цели не остается, ты понимаешь, что они тебе больше ни к чему. Они исчезают, иссыхают, с ними иссыхает и твое тело, твои стремления, то, кем ты был. Ты становишься… старым.

— А для того, чье время не ограничено, недостижимых целей нет, — сделал вывод Ред.

— Правильно. Эльфы боятся. Боятся не то что ставить цели, они боятся развиваться, боятся даже думать о будущем. Настоящее, одно лишь настоящее. Вижу друга — обнимаю, вижу красавицу — целую, красавица не против — трахаю, проголодался — сорвал плод, устал — сплю, — эльф опять начал ронять свинцовые слова, сопровождая их ударами по воде. — Лишь опасность, лишь внешние враги заставляют думать, а если их нет?

— Эпоха Свободной Любви, — ответил лавочник.

— Миллионы озабоченных бессмертных детей, выжимающих соки друг из друга путем непрерывного сношения, и соки из земли путем прокорма новых и новых озабоченных бессмертных детей. Пока не пришел откат. Земля отказалась носить их на своем лоне, ее плоды подошли к концу.

— Пожирающий Хлад? — спросил Ред.

— Раньше… Лысендрин со своими экспериментами по уменьшению рождаемости пытался, но все закончилось проклятьем «Черного Колокольчика». Сама природа отравила чресла моих сородичей. Поголовное бесплодие. Фертильна лишь одна на десять тысяч, а мужчина должен сотни лет копить хоть каплю семени в своих высохших шарах.

Он продолжал бить по воде, она взлетала фонтанами. Горечь и вина, такая, каких Ред не видел или видел, но забыл. Парень не знал, что ему делать, что сказать.

— Нет больше эльфов, я пережил своих детей, переживу и свой народ. Но… но может, это и к лучшему. Этот мир не для детей, точно не для тех, кто никогда не повзрослеет.

— Но есть же те, кто ушел, есть даже не затронутые проклятьем, — наконец сказал Лоуренс.

— Даже если так, бессмертие — не неуязвимость. И мы научились любить не только сородичей, но и вас, и всех, кто живет в этом мире. Мы растворяемся. Метисы просто похожи на нас и живут они просто долго — не вечно.

— А гоблиноиды? Они же тоже бессмертные, — зачем-то вставил фразу Ред.

— Да плевать мне на них, когда нас не станет, у вас не будет щита от буро-зеленой нечисти, они всех вас сожрут. Если раньше земли империи не поглотит Фронтир. Останутся лишь они и мутанты. Вечная война. Как сейчас — никакой разницы.

— А вы?

— Я? Я повзрослел, когда получил это, — он показал на шрам от укуса дракона. — Постарел, когда получил это, — сотни порезов. — Я видел первые дни этого мира и молю лишь об одном — не увидеть последние. Поэтому всеми силами оттягиваю их. Как? Не твое дело, Маккройд. Ты даже в худшем случае не доживешь.

Энвин Хир осел глубоко в воду, его плечи опустились, он закрыл глаза. Сеть шрамов заменяла древнему эльфу сеть морщин, юное лицо глубокого старика.

Отец и сын переглянулись, поднялись и вышли.

— Полковник… — раздался тихий женский голос.

— Что, девочка?

Эльф вылез из бассейна и сел на камни. Рядом с ним материализовалась Анна де Мур. Сбросив вуаль невидимости, слишком молодая, как для своего звания, так и для своего мужчины, появилась девушка удивительной красоты. Она была обнажена, ее тело покрывала вода и испарина. Все выше точеных ключиц раскраснелось от жары и чувств, что переполняли молодую влюбленную.

— Я не понимаю, — ее голос дрожал.

— Чего, девочка?

— Я ничего не понимаю. Кто эти люди?

— Да люди как люди. Те же, что и раньше, те же, что и были всегда.

— Но я даже не могу дотронуться до воды, в которой вы сидите. Вы заказали четверых гремлинов в нижний зал, вы заказали несколько мешков солей, вы даже попросили меня поднять давление в помещении.

— Просто крепкие ребята, вон парнишке вообще дракон руки сжег, и ничего — те снова на месте. Тебя просто разбаловали. Да и нежная ты, девочки должны быть нежными, — пододвинулся к девушке эльф.

— Не заговаривайте меня, полковник. Почему вы обсуждаете с ними такое? Кто они?

— Просто мужской разговор, мы постоянно говорим про баб. Если бы я не участвовал в обсуждении, ребята бы что-то заподозрили. Возможно, даже раскрыли бы тебя, — шутливо поднял палец эльф. — У тебя осталась школьная форма? Прости, что обговаривал тебя, но неужели я где-то солгал?

— Нет. Полковник! Я… При чем тут мужские разговоры? Почему вы никогда так не говорите со мной? Почему вы так откровенны с этими чужаками? Два странных великана. Почему у мальчика пятнадцати лет мускулатура горного гиганта, не говоря уже про отца? Я не понимаю. Почему они одинаковые вплоть до родинок? Это ненормально.

Эльф приблизился вплотную, он положил голову девушке на плечо. Поцеловал шею. Слизнул капельку влаги.

— Эта вода такая соленая. Напоминает твой вкус…

— Полковник, вы дурак!

Анна попыталась отстраниться, но эльф удержал ее. Он склонил голову на плечо девушки.

— Да, с тобой я — дурак. Просто дурак «здесь и сейчас». Я обожаю наше «здесь и сейчас». Я обожаю всю тебя, люблю всем, что еще способно любить в этом теле. Когда мы встретились, я полюбил тот миг, когда ты полюбила меня… не задумываясь. Не думая о том, кем я был, не зная меня. Это было так приятно. И шло время, а твое отношение не менялось. У меня абсолютная память, девочка. Я вообще не различаю, где явь, а где воспоминания. Проживаю всю свою жизнь разом, каждый миг. Но я почувствовал, как рядом с тобой шло время. День сменял ночь. Свет, тьма, свет, тьма, свет-свет-свет… Ты — свет. Ты — маяк. Когда ты рядом, и я вижу тебя, я знаю, что живу в настоящем. Но столь же сильно, как я обожаю все в тебе, я ненавижу все в них. В них всех. Я обожаю твое лицо, оно лишь твое. Я ненавижу их лица, оно одно на них всех, я сам вижу его в зеркале каждый раз, когда рядом нет твоего отражения. Я обожаю твои руки, эти маленькие слабые пальчики, до которых боишься лишний раз дотронуться. Я ненавижу их руки, у меня такие же, я даже не знаю, чувствую я что-то, когда прикасаюсь к тебе, или обманываю себя. Я обожаю твое хрупкое, нежное тело. Я ненавижу такие тела, как у них. У меня такое же. Я боюсь его, боюсь своей силы, что может навредить, но которой может быть недостаточно, чтоб спасти. Я не знаю своей силы. Я боюсь своих шрамов, ведь каждый из них сделал меня лишь злее. Я боюсь своего бессмертия, ведь шрамы, что снаружи, не идут в сравнение с теми, что внутри. Они — мои рубцы, мои воспоминания. Старый дурак. Я его ненавижу. Зачем он это сделал? Зачем я это сделал? Я эльф — я боюсь будущего, но прошлого я боюсь еще больше. Они заставляют вспомнить, что я старый. Но это контраст, что разделяет «старого дурака», на «старого» и «дурака». С тобой я просто «дурак», не нужно этих разговоров. Не становись моим прошлым, я хочу и дальше обожать тебя, а не ненавидеть, девочка. Пожалуйста, просто будь со мной каждый день, каждый миг. Просто будь со мной.

По плечу девушки текла теплая соленая влага.

— Буду, полковник, буду. Только называйте меня по имени.

— Хорошо, Анна. Тогда ты — тоже.

— Хорошо, Энвин.

— Это не мое имя…

Глава 3.1

— Принял жестко, одно слово — мент.

— Я уже думал, что можно расслабиться, но что-то еще больше поднапрягся, — устало говорил Редрик, разминая шею.

Отец и сын возвращались из купальни. Они шли по расписанной фресками галерее, чистые и в освеженной одежде. Правда, мысли их были слегка грязноватыми.

— Не бери в голову. Да, и ты видел? — лавочник многозначительно поиграл бровями.

— Разумеется. И я бы не сказал, что ничего не выросло. Там все вполне ладно и волнующе.

— М-да, невидимость в облаке пара — такое себе прикрытие.

— Спрятать можно нераспустившиеся бутоны, но слегка раскрывшийся в смущении цветок не скроется от жадной до нектара пчелки.

— Понравилась капитанша? — потыкал локтем лавочник сына под ребро.

— Мне вообще красивые девушки нравятся. Да и этот магистр Кэссиди очень заразительно стихи читает, возможно, даже ей читал, раз они знакомы.

— Видимо, такой себе он поэт, раз она его не запомнила.

— Маг-поэт. Похоже, если это совмещать, можно крупно налажать.

— Завязывай, рифмоплет, и с чего это мы в твоем понимании — пчелы?

— Вечно работаем, да и залетаем постоянно куда не просят, — пожал плечами Ред.

— Пчелы… — протянул лавочник, почесав шею.

Они вышли в вестибюль, где их ждало маленькое столпотворение у стойки. Спины людей скрывали Гизмо и Зебулона, зато Смоки со своим новым широкомордым приятелем возвышались среди зевак. К неудовольствию собравшихся отец с сыном легко протолкались к причине общего внимания.

У полурослика остался загнанный в угол король под прикрытием пешки, а фигуры гремлина в составе: разумеется — короля, слона и пары пешек окружили недобитые войска Зебулона.

Оба коротышки уже скорее играли в гляделки, чем в шахматы. Седеющие кудри полурослика пропитались потом, но он держался дерзко. Гизмо же был явно раздосадован ситуацией, из его ноздрей вырывались клубы дыма.

— Вот это тактика. Эта пешка сравнима с ротой центуриона Примипила, что обороняла ставку кайзера в сражении на третьей линии при Фендралфириндоне, — громко комментировал положение фигур невысокий, но довольно крепкий парень.

Сначала Ред подумал, что это человек, но затем пригляделся. Практически квадратный из-за мускулатуры полутораметровый кадет. Об этом говорила татуировка в виде шлема кайзера и крыльев на плече. Одной рукой он держал узел полотенца на поясе — его единственную одежду. Другой кадет яростно размахивал в такт своей речи.

Это был зверолюд: когти, орлиные золотистые глаза, спина, покрытая мехом, с которым сливалась копна черных волос, и мелькающие во рту клыки. Будучи одетым, он сошел бы за человека… издалека. Не рецидивный — так их называли.

Он стоял посреди группы таких же кадетов, которые яростно кивали каждому его слову.

— Этот дух. Настоящие сражение, достойнейший выбор решения конфликта для тех, кто не способен воевать.

— Вообще-то, я таки был орудийным наводчиком на «Бедствии» — флагмане адмирала Врунгеля, — недовольно потер нос Зебулон.

— Мои извинения, сэр.

— Майлз, мальчик мой. Я уже неизвестно в который раз тебе это говорю — это во-первых. Во-вторых, хватит орать в бане, тут уважаемые люди отдыхают. В-третьих, ты и твои оболтусы намочили пол.

— Мои извинения, сэр. Просто, солдат не хранит в голове несущественных сведений. Впредь буду вести себя тише, а пол мы помоем.

Последняя фраза не особо порадовала кадетов, судя по вздохам, но никто не возразил.

— Ох, как можно одновременно и обидеть, и повиниться, эта двойственность до добра не доведет, Майлз, — потер брови полурослик.

— Я обдумаю это, сэр.

После этих слов зверолюд организовал свое отделение и направился обратно к купальням. Редрик глянул на Гизмо. Тот ярился и раздувал щеки.

— Ложись, — крикнул Лоуренс.

Вверх взметнулся столб черного пламени. Присутствующие отпрянули, лишь Смоки и его хозяин продолжили стоять как ни в чем не бывало.

— Ладно, гладкомордый, пат так пат. Мы еще вернемся к этому, — разбросав фигуры, спрыгнул на пол гремлин.

Орк-охранник на удивление не вмешивался. Увидеть курящего коня, редкий пат и черное пламя в один заход. Это был самый лучший день в представлении гоблиноида. Редрик помог Зебулону собрать фигуры и извинился. Тот лишь отмахнулся.

Выйдя из бань, Гизмо схватил Реда за полу плаща:

— Это непростительно — почти поражение. Редрик, мне снова нужно сесть за доску.

— Тут я не помощник, я же не умею.

— Так я научу.

— Ладно, — пожал плечами Ред, но в действительности обрадовался.

— Теперь пошли, нас уже ждут.

Гизмо провел своих спутников мимо дома полковника. Снова. Затем они вышли на рыночную площадь. Северный базар. Тут вовсю кипела жизнь. Люди и нелюди бродили между прилавками, торговались и пробовали.

Внимание Реда привлек строящийся крупный павильон. Некоторую часть внешних перегородок уже отстроили, и выглядели они как сплошная стена деревьев. «Летний лес» — гласила надпись на арке.

В некотором отдалении, в глубине рынка, располагалась статуя кайзера, сеющего пшеницу. От остальных изображений это отличалось венком из колосьев, что лежал поверх шлема.

Да пребудет изобилие. Смешно. Накорми их…

Под памятником было свободное от торговых палаток место. Небольшая площадь. На ней скопились попрошайки, в большинстве дети. Они поделились на два лагеря и пытались перекрикивать друг друга. Слева — беспризорники, справа — маленькие Путники.

Если подойти и помочь, произойдет ли это снова? Парень пересек черту между прокрастинацией и паникой. Как там говорил Залаз… Фляга засвистела.

Редрику стало нехорошо. Рано, еще рано. Прочь от белых балахонов. Не помог. Потом-потом. Ред, не осознавая себя, бросился вперед, обгоняя своих попутчиков.

— Прямо, до тупика. Там направо. Там есть туалет, если что, — крикнул ему вдогонку Гизмо.

Хороший нюх у слуги дракона, сам ведь вышел из дерьма — чует засранца. Боишься встречи с ней. Слишком длинный день, не осталось умных слов в голове. Все смешалось. Дворники, дракон, трупы, беззаботные юнцы, старый дурак, прошлое мира, что умирает. Сегодня Редрик это понял, будто старое воспоминание, будто всегда это знал.

Гул людей, гром шагов. Снова гнев. Озадачил бедную девочку так, что она убежала от тебя. Мир всегда возвращает долги, теперь бежишь ты. Цели… а какая твоя? Зачем ты живешь? Редрик набирал скорость, убегая от звука своих ботинок. Забыл, как дышать. Стой, идиот.

— Пожалуйста, дай… дай что-то, ради чего можно жить… — непонятно к кому обратился Редрик и, задохнувшись, оперся руками о колени.

— Молодой человек, встаньте в очередь…

— Что?

Парень обнаружил себя остановившимся около крупного трехэтажного трактира. «Кэбот: Лом и Крюинг», «Мужской клуб», «Кафе горничных». Читай сверху вниз. На второй этаж вела отдельная широкая лестница, но змейка очереди стояла у входа на первый этаж.

— Молодой человек, вы не первый, кому необходима причина жить. Соблюдайте очередь.

К Реду обращался типичный рабочий пера и «случайной» кляксы, что скрывает убыток. Работник канцелярии. Практически коллега, только плащ — городской и серый. Реденькие волосы, толстые очки, полное отсутствие подбородка.

— Неужели все так просто? — Ред в недоумении оглядывал очередь к еще закрытым дверям.

Только мужчины. Среднего возраста, среднего роста, среднего достатка. В канцелярии кайзера обед. Вспомнился Урмахер. Его в очереди не наблюдалось. Ред тяжело выдохнул и достал портсигар. Смоки остался с Лоуренсом. Это первый раз, когда парень достал пылевую трутницу Симона, что дал ему отец. Редрик всегда носил ее с собой, как талисман.

— Курите? — спросил Ред у клерка.

— Когда угощают, — пожал тот плечами.

Искры посыпались с металлического стержня, мужчины подкурили.

— Ох и крепкая вещь, бодрит. Спасибо, а то кофе нынче дорогой. Еле продираю глаза.

— Скоро пойдут товары с островов. Кофе упадет в цене.

— Это славно, — клерк делал маленькие затяжки, сопровождая их повторным вдохом.

Все в себя и для себя, особенно если бесплатно.

— Так, куда стоим?

— Что, правда? — пара блеклых глаз глянула на Реда скептически.

— Так, в чем правда?

— В красотках, — поднял палец клерк.

— А суть?

— В милых платьицах горничных.

— А смысл?

— В пушистых ушках и хвостиках.

— А сила?

— В их комбинации, приправленной очаровательными улыбками.

— Да ты, сука, заколебал меня. Если не прекратишь мне тут пургу нести, я тебя прямо здесь поломаю, — Редрик поднял хлипкого мужичонку, схватив за плечи, и начал трясти. — Выкладывай, ради чего ты живешь, жалкий выродок.

— Ради ее голоса. Она птица рассвета в лучах заката. Ее песня… Ее танец… Если бы Странник так мог, я бы стал Путником. Она богиня. Я живу, чтоб увидеть Аврору, — недокуренная папироса выпала изо рта напуганного клерка, пока он, давая петуха, выкрикивал свои признания.

Редрик глянул на него. Человечек боялся, но не лгал. Парень поставил клерка на ноги, смахнул с его плеч несуществующую пыль. Затем засунул свой окурок ему в рот, словно соску ребенку. Тот, на удивление, успокоился.

— Я извиняюсь. Сегодня я уже встречался и с драконом, и с убийцей драконов. Богиня — уже перебор. Если что, я очередь не занимал.

Никто из стоящих в очереди даже не обратил внимание на короткую разборку. Не их дело. Парень, засунув руки в карманы, обогнул людей и подошел к зарешеченному окну. Внутри стоял полумрак, сквозь шторы Реду удалось разглядеть лишь мельтешение. Пронесся лисий хвост. Парень моргнул, его внимание привлекла сама решетка.

Латунь. Похоже, тут серьезная крыша, раз не крадут такую красоту. Решетка была тонкой работы, вся в узорах разных милых зверюшек, птичек и цветков. Отпечатки пальцев. Всюду на металле видны отпечатки пальцев, одинаковые.

— Занятно, — бросил парень вполголоса и пошел дальше.

Повернувшись в направлении улицы, Редрик увидел кошку. Первый зверек, которого парень заметил на улицах города. Съели. Остальных съели бродяги. Кошечка была небольшой, бело-рыжей, с крупными голубыми глазами. Она не смотрела на Редрика. Животное глядело на забор, что отделял внутренний дворик трактира от улицы.

Нижней половины одной доски не хватало, а соседняя ездила на одном гвозде. В проем со стороны дворика пытался пролезть черный пес. Странная помесь — похож на мастифа, только уши длинные и обвисшие, прикрывают глаза. Одна щека порвана. Собака оказалась слишком крупной, чтобы пролезть в дыру.

Ред подошел и отогнул доску, мешающую псу. Животное медленно выползло и, пройдя пару метров, село. Боевой пес или цепной. Вся грудь в шрамах, ни одного на спине. Кошка что-то мяукала псу, тот что-то буркал в ответ. Ред глянул во дворик.

Близ большого дерева Ред увидел еще двух псов. Один, щенок пастушьей собаки, лежал без движений. Над ним сидела облезшая, покрытая коростой дворняга. Морда уродливого пса была вымазана в крови.

Вокруг дерева и на его ветвях сидело множество мелких зверьков. Кошки, хорьки, птицы разных размеров и расцветок, герольд…

Герольд тоже наблюдал. Скрипнула задняя дверь. Вышел человек, закутанный в тряпье. Его одежда напоминала наряд Симона, да и комплекция соответствовала. Человек в отличие от купца на голове носил белую широкополую шляпу. К ней крепилась сетка или марля. Шляпа пчеловода.

Ни одного участка открытой кожи.

— Что же ты наделал… У тебя было всего двое друзей, одного ты убил, а другого предал. Теперь он ушел. Он погибнет там…

Голос казался сиплым, человек совсем не использовал гортань. Правда, говорил при этом достаточно громко.

— Протей, пирог горит! — донеслось из глубины трактира.

Гигант-пчеловод медленно поднялся и зашел обратно. Редрика он не видел. Парень и сам отвел взгляд от странной картины. Похоже, хоть кто-то заботится о животных, хотя те бывает не отстают от людей. Ред снова глянул на черного пса. Тому на голову села белая птичка. Маленькая голубка. Она сжимал в клювике колосок пшеницы.

Птичка тыкалась псу то в ухо, то в щеку, будто хотела пристроиться на лобастой башке. Собака же не обращала на это внимания, просто продолжала буркать, отвечая на мяуканья кошки. Затем, когда птичка устроилась, пес поднялся и ушел.

— Нет. Такой не погибнет. Он сам кого захочет сожрет.

Ред подпалил огниво. Искры напугали кошку, она убежала во двор. Парень закурил.

— Правильно. Не ходи за ним — обожжешься.

Глава 3.2

— Похоже, ты или проголодался, или перегрелся. Выглядишь скверно, — прокомментировал Лоуренс вид сына.

Редрик задержался подождать своих, опершись спиной о стену тупика. Они успели подойти вовремя, дурные мысли опять подбирались к размышлениям Редрика.

— Подустал… — выдохнул дым парень.

— Ладно. Куда нам, пень обугленный?

— Направо, и сам ты пень обугленный, — беззлобно ответил Гизмо.

Они прошли половину трущобного квартала, затем опять завернули направо. Среди трущобной застройки, свойственной бедным районам — не дома, а бараки, Ред там бы и не разогнулся в полный рост — стояло металлическое одноэтажное здание. Все закопченное и покрытое сажей. Окон нет, лишь круглая дверь и вывеска: «Убежище».

Перед зданием стояла группа гремлинов, что громко пищали, шипели и пускали дым. Они все были одеты как разнорабочие. Ред также подметил, что многие щеголяли в париках либо наклеивали усы или бороды. На их фоне выделялся опирающийся на трость гремлин в черном костюме с жилетом. Пиджак от костюма держал стоящий рядом с ним тот самый юнец из бань — Пабло.

Группа Редрика приблизилась к толпе гремлинов. Шум усилился. Тот, что в костюме, ударил тростью о брусчатку. Металлический звук. Присмотревшись, Ред понял, что трость ему заменяет труба. Тяжелый звук, похоже, внутрь залили свинец.

— Я чую людей, проявите уважение к гостям и говорите их словами, — прохрипел гремлин с тростью.

— Пастырь, это же кемадо… Эль Каднифико… Традиция живет… Где ардиендо? — тараторили чешуйчатые коротышки.

Пастырь. Гремлин с тростью был стар, очень стар. Уши поросли наростами, как и подбородок, и брови. Гремлин чуть горбился, но все равно возвышался над своими сородичами. Его глаза заволокли фиолетовые бельма. Слепой… Чешуя чернеет, но тусклее, чем у Гизмо. Он тоже воженный.

— Предки предопределили мою судьбу. Все требования были выполнены, создатель признал меня и благословил. Я — кемадо, Гизмо эль Каднифико, — заговорил Гизмо, подступая к Пастырю. — А человек в плаще цвета моего нового пламени — мой ардиендо. Приветствуйте нового брата.

Гремлины затихли. Все в недоумении смотрели на Редрика. Лишь Пастырь перехватил свою трость, словно дубинку, и заехал ею Гизмо по голове.

— Как ты мог? — хрипел старый гремлин.

— Я был должен, выбора не было, — Гизмо спокойно отвечал, выдерживая все новые удары, что сыпались вместе с вопросами.

— Как ты мог? — удар.

— Каднификар меня пригласил, я не нарушал его покой.

— Как ты мог?

— Редрик согласился. Он выдержал испытание и прочитал клятвы. Он заслужил дружбу создателя.

Пастырь перехватил трубу двумя руками и выкрикнул, выпустив сноп черных искр:

— Как ты мог уйти на столько лет?

Последний удар опрокинул Гизмо на землю. Толпа гремлинов тихо наблюдала за избиением. Труба выпала из рук Пастыря, он, шипя, схватился за запястье.

— Я присылал деньги. Писал, — тихо говорил Гизмо, поднимая трость.

— Да на кой ляд твоей матери деньги и каракули, ей ты нужен!

— Я же писал, что все в порядке, — Гизмо передал трость Пастырю.

Тот тяжело на нее оперся, схватив свободной рукой Гизмо за ухо.

— «Все в порядке» — одна фраза. В каждом письме — одна фраза. Это худшее, что можно написать матери. Она уже думала, что не увидит тебя, — хрипел Пастырь в ухо Гизмо. — Ладно — я. Я уже ничего не увижу. Но она постоянно плакала, как видела твои всратые бумажки, когда узнавала, что ты в городе, но опять не пришел. Ты хотел, чтобы она ослепла, как и я? Чтоб выплакала глаза?

Гизмо просто смотрел в пол. Редрик хотел что-то сказать, но Лоуренс дернул его за рукав и помотал головой. Парень тоже потупился. Круглая дверь отъехала в сторону, издав серию щелчков. Из нее выбежала женщина-полурослик, одетая в бежевый домашний халат и такого же цвета мягкие тапочки. У полуросликов большие носы, но у этой дамы он был похож на крупную картофелину. Его еще удлиняла огромная бородавка на самом кончике. В руках выбежавшая женщина держала лопату для угля.

Дама с ходу огрела лопатой Пастыря по затылку. Тот качнулся и выпустил ухо Гизмо.

— Старый ублюдок. Как можно? Это же ребенок. Наш ребенок, Диего! Мой! Совсем сдурел, лупить сына своей свинцовой дурой?! — кричала дама, обхватив голову Гизмо и осматривая на предмет целостности.

— Сама ты дура. И хватит орать, Сара, я слепой, а не глухой, — Пастырь потирал затылок.

— Гизмочка, ты как? Голова как? Ты в порядке?

— Я стал покрепче — все обойдется, — тихо ответил гремлин.

— Посмотри, на кого ты стал похож. Почернел, как этот старый идиот. Мой бог, лишь бы не стал таким же дурачком. Худенький совсем. Я же говорила — бросай поститься, не делай маме нервы.

— Это наши традиции, мам. Только благодаря им я смог вернуться домой.

— Мой бог, точно дурачок. Ты мог вернуться к маме в любой момент. Кто тебе вбил этот бред в твою отбитую глупую головушку? — женщина говорила ласково, гладя и целуя черную морду.

— Я был не готов… — выдохнул Гизмо.

— К чему, чего ты боялся?

— Меня…

В переулке стоял гремлин в широкополой шляпе и вязаном пончо поверх коричнево-серой дорожной одежды. Сразу бросались в глаза две кобуры на поясе. Чешуя, глаза и зубы, в которых застрял окурок маленькой сигары, были красными. Будто кожа человека, повидавшего все ветры в мире. Он пошел вперед.

— Скордо… — произнес Гизмо, отстраняясь от женщины.

— В этом городе меня называют Триган, — подойдя, сказал Скордо.

— С чего бы? — скрестил руки на груди Гизмо.

— Раз — оружие, — Скордо достал один пистоль. Странная конструкция, от обычного он отличался рукояткой и наличием расписанного рунами барабана. — Два — оружие, — гремлин достал такой же пистоль из другой кобуры. — Я — оружие, — Скордо тоже скрестил руки, так что ствол одного пистоля смотрел вверх, а другой в бок. — И я заслужил это прозвище

— Ничего ты не заслужил, — вступил в разговор старый гремлин. — Вся твоя удаль — обман, она досталась тебе от рождения. Это моя вина, мой обман.

— Я никогда об этом не просил, — спрятал оружие Скордо.

— Убирайся отсюда, я рад, что слеп и не вижу своего позора.

— Совсем обезумел? Бог дал тебе двух сыновей. Одного ты запугал, другого — прогнал. Что с тобой не так, безумный старик? — Сара схватила Пастыря за жилет.

— Один — трус, что не уважает родителей, другой — бандит, что не уважает традиций. Отцепись от меня, женщина.

— Наши традиции должны были умереть вместе с драконами, — Скордо глотнул сигару, а затем вернул ее языком на место, уже подожженную.

— Я сегодня виделся с одним, — сплюнул на землю сгусток черного пламени Гизмо.

— Ты про этот обрубок? Взгляните фактам в лицо, он жалок. Он тощ, немощен и в пять раз меньше, чем был Фумус. Мало того, он — послушная шавка людей.

— Как смеешь ты такое говорить? — потряс тростью Пастырь. — Ты сам бандитская шавка, променял храм на притон.

— Я просто сделал то, что должны были сделать все вы, еще давно. Мы рождены слугами — это сильнее нас, но я нашел хозяина, достойного моей силы.

— Как сказал отец, твоя сила — заимствована, — махнул черной рукой Гизмо. — Ты отверг свое предназначение, ты не заслужил ее, брат. Но я заслужил свою.

— Да, чем? Везением?

— И это мне говорит родившийся лишь благодаря эксперименту и греху? Я покажу тебе, что такое заслуженная сила. Я больше не тот Гизмо, которого ты знал. Которого ты обошел в Лабиринте. Я покажу тебе, на что способен истинный кемадо.

— Давай. Я этого долго ждал. Посмотрим, что за крохи тепла достались тебе от этого погасшего угля истории.

— Мой бог, Диего. Они меня в могилу загонят, останови их!

— Отстань от меня со своим богом, женщина, у нас есть лишь традиции. Пускай разберутся как мужчины. Будите Жанет.

Если самцы гремлинов были размером и комплекцией аналогичны упитанным полуросликам, правда с огромными головами, то самка гремлина ввела парня в ступор. Из дверного проема вышел прямоходящий ушастый крокодил ростом с гнома. На голове у Жанет сидел съехавший белый парик с двумя хвостиками, а одета она была в завязанную над животом блузку, короткую юбку и порванные чулки.

После некоторого размышления парень решил, что голова скорее похожа на морду аллигатора, только с крупным раздвоенным шипом на носу. Образ странного крокодила портило лишь отсутствие хвоста.

При ее выходе все гремлины, кроме Диего и вставших на расстоянии трех метров друг от друга Гизмо и Скордо, начали пускать клубы дыма в виде сердечек.

— А, а… — поводила Жанет пальцем, — … не для вас искорка разгоралась. Быстро позакрывали рты, тут спор настоящих мужчин.

Гремлины, разочарованно ворча, дали ей пройти и стать между братьями. Еще расстроенная Сара подвела к ней Диего. Старый гремлин развернулся и заговорил:

— Сейчас состоится дуэль — «схватка пламени». Мои непутевые сыновья решают свой спор, как того требует традиция. Результат дуэли покажет, что сильнее — истина или ложь. Тиски холода сжимают мое сердце, но в существовании последнего виноват я сам. Надеюсь, предки простят мне эту ошибку…

— Хватит называть меня ошибкой, старик. Наше существование — лишь прихоть мертвеца. Мы все — ошибки.

— Закрой рот, бандит. Откроешь его, когда я разрешу. И если предки отвернутся от нас, так уж и быть, скажешь все, что захочешь. Жанет, выпускай.

Скордо сплюнул и размял шею. Гизмо облизал почерневшие зубы.

У Жанет все-таки был хвост, но очень тонкий и длинный, с сердцевидным клинышком на конце. Когда тот появился из-под юбки, гремлины затопали и запищали.

— Дуэль до первой вспышки. Победителя определит цвет пламени. Все согласны? — спросил Пастырь.

— Да, — в один голос произнесли соперники.

— Нет, — сказала Жанет.

— Ты что, условия будешь ставить, девка? Это дуэль между кемадо, быть их мето — это честь.

— Это они себе честь добывают за мой счет. Я вам мускус, а вы мне что?

— Если ты не прекратишь, я запру тебя в подвале подальше от твоих гладкомордых подруг. Нахваталась.

— Девочка просто знает себе цену, Диего.

— У наших самок не бывает цены. Это вы, сношающиеся вечнотрахи, устанавливаете себе цены. Чему ты ее учишь?

— Так, пока меня будили, кое-кто нашептал, что ардиендо нового кемадо — человек и к тому же друг дракона.

— Что?! — вскрикнула Сара.

— Есть такое, — поднял руку Редрик.

Маленькая женщина быстро подошла к нему и схватила за руку. Она попыталась ее сжать, размять, согнуть ему палец — никаких результатов. Редрик напрягся от внезапного внимания.

— Кошмар, ребенка покалечили. Что это? Руки словно наросты на твоей морде, старый.

— Дай, где? — подошел Пастырь и потрогал руку Редрика.

Он повторил действия женщины, только более успешно, старик был явно сильнее. Затем Пастырь плюнул Реду в ладонь сгустком темного пламени. Огонь не причинил вреда.

— Ты что, сдурел? — Сара дала Диего подзатыльник, но затем поморщилась и потрясла рукой.

— Очень хорошо, расскажи…

— Ну… — замялся Ред. — Ритуал провели, руки сгорели, но, видать, понравился я Каднификару, вот он мне и новые приделал.

— Очень хорошо, как в старые времена. Это знак, знак… все идет по кругу, все откатывается к эпохе огня. Пожар лишь стих, угли разгораются, — приговаривал старый гремлин, периодически покусывая левую руку Редрика, войдя в некий транс.

— Я, вообще-то, еще здесь, — гулко топнула Жанет. — Ты дотрагивался до дракона, ардиендо?

— Буквально — в руке рука, — продемонстрировал Ред четырехпалую кисть.

— Тогда этой рукой ардиендо потушит мой мускус. Или решайте свои вопросы сами.

— Я-то не против, только вообще не врубаюсь в ситуацию, — пожал плечами Ред.

— Потом, все потом, — произнес Диего. — Ты поймешь. Понял желание создателя, поймешь и девичий загон, — он водил когтем по трещинам на руке Реда. Старик тихо считал вслух.

Парня несколько беспокоило такое внимание со стороны старого гремлина, но у него было ощущение, что отдерни он руку, тот повиснет на ней.

Гизмо смотрел дерзко на своего оппонента. Скордо же хмуро глядел на Пастыря, видимо, услышав их разговор. Остальные гремлины перешептывались. Лоуренс и Смоки курили в сторонке.

— Готовы зажигать? — спросила Жанет.

— Да, — нетерпеливо ответили дуэлянты.

— Начинайте, как слетит капля.

Жанет встала в устойчивую позу и слегка сгорбилась. Морда аллигатора напряглась, из ноздрей повалил дым. Ее хвост вытянулся струной так, что кончик застыл между Гизмо и Скордо. Через несколько секунд сердцевидный клинышек залоснился, а затем с него сорвалась капля.

Как только она отделилась от хвоста, два потока пламени, черное и багровое, столкнулись посредине. Гремлины корчили страшные рожи, языки их пламени скрещивались и переплетались, длилось это действо секунды три. Раздался хлопок, потоки огня утихли.

— Сорок семь, как длина первого клинка, как Лабиринт… хорошо-хорошо… — послышался шепот старого гремлина.

Его оборвали крики толпы. На кончике хвоста Жанет пылал ониксовый язычок. Вверх взметнулся столб черного огня, за ним подтянулись и оранжевые. Все присутствующие, кроме Диего и Скордо, приветствовали победителя. Старик просто потянул воздух носом и кивком отметил победу Гизмо, но сам продолжал размышлять о чем-то. Триган же, прикрыв глаза полой шляпы, глядел вниз. Пошарив под пончо, он закурил новую сигару.

К Редрику подошла Жанет. Она протянула парню горящий кончик своего хвоста. Ред не знал, чего ожидать, поэтому, слегка предварительно послюнявив пальцы, затушил черное пламя, словно свечку. Парень не рассчитал и нажал сильнее нужного. Из кончика хвоста выдавилось немного влаги, и на кожице остались четкие отпечатки. Но все обошлось, пламя потухло, а оказавшийся довольно мягким хвост гремлинши пришел в норму.

— Что ж, думаю, из этого получится что-то интересное. Да, ардиендо? — спросила она, глядя на свой сердцевидный клинышек.

— В смысле? — рассеянно спросил парень, растирая жидкость между пальцами. Она ничем не пахла и быстро испарялась или впитывалась.

— Возможно, когда я решусь завести детей, в них будет что-то от лже-кемадо или от истинного кемадо. Может, даже что-то от дракона или… от человека.

Жанет опустила хвост, спрятав его под юбку. Кивнула парню и пошла обратно в здание. Вслед за ней потянулись и местные гремлины, кидая завистливые взгляды на правую кисть Редрика. Шоу окончено.

— Ну, и что теперь? Будто ты когда-то применишь свой дар по назначению. Кемадо были гвардейцами, защищали кладки драконьих королев. А их больше не осталось, — пыхтел сигарой Скордо.

— Наверно, придется взять с тебя пример. Поступать, как считаю нужным. Возможно, эта сила поможет моим близким. Возможно, я смогу кому-то пригодиться, даже тебе, брат.

— Даже если так, я принимаю помощь лишь от равных себе. Обойди всех в Лабиринте, закончи то, что начал. Тогда мы снова поговорим… Брат. А пока пригодись своему господину, — Скордо затушил сигару о ладонь, скурив ее на треть. Она так и осталась торчать в щели между зубами.

— Не господин он мне.

Услышав фразу Гизмо, Скордо недоверчиво глянул на него из-под шляпы.

— Он сам так сказал. Просто попросил жить в традиции и оставил подарок на прощание, — гремлин выудил из-за пазухи маленькую склянку с черной жижей и откупорил.

— Даже так? — на хмурой физиономии Скордо возникло замешательство. Оно усилилось, когда тот потянул носом. — Неужели…

— Эссенция, — твердо сказал Пастырь.

Потягивая носом воздух, старый гремлин приблизился к Гизмо. Он аккуратно обмерял колбочку пальцами, опустил один внутрь, а затем бережно стряхнул налипшие капли обратно в сосуд.

— Забирай, отец, — Гизмо закупорил баночку и протянул Пастырю.

— Ты уверен? Там же столько лет…

— У меня их теперь в избытке, пусть эти достанутся тебе.

Старик взял колбочку, взвесил на ладони, хмыкнул. Потом глубоко вдохнул и выпрямился. Пастырь был выше любого гремлина на полголовы. Напрягшись, он вонзил свою металлическую трость между блоков брусчатки.

— Вернусь, когда пригодишься, — сказал он ей. — Все. Все, кто пришел с Гизмо. Все в крипту, и ты, Скордо, тоже.

— Ты запретил мне даже входить в «Убежище», отец.

— Будто ты когда-то выполнял мои запреты, — утвердительно произнес старый гремлин.

— Это верно, — надвинул себе шляпу на глаза Скордо. — Ладно, да и сегодня у меня выходной.

Пастырь под руку с Сарой и братья-кемадо пошли к дверям. Редрик, слегка потерянный во всех этих гремлинских перипетиях и семейных разборках, так и стоял, перебирая слегка липкими пальцами. К нему подошел Лоуренс.

— Девчуля не твоего полета — ничего не выйдет. Хотя забавно бы смотрелись.

— Что? Ты, вообще, о чем? — Ред задумался. — Жуть… — помотал головой парень, наконец поняв намек отца.

— Да, и еще один интересный факт.

— Какой?

— Ни у гремлинов, ни у их самок нет хвостов. Совсем нет, — многозначительно поднял палец лавочник и, похлопав сына по плечу, направился к зданию, за ним зашел Смоки. Оба тихо ржали.

После краткой паузы парень пошел за ними. Этого хватило, чтоб сглотнуть комок рвоты — Редрика слегка вырвало себе в рот от осознания случившегося.

Глава 3.3

За дверью была прихожая со спускающейся вниз лестницей. Удивительно, но высоты потолка хватало даже для Смоки. Помещение служило гардеробом, местные гремлины побросали тут свою одежду. Пройдя ниже, Ред понял, что основная часть здания расположена под землей.

Крупный зал с множеством столиков. Сцена, танцпол, барная стойка, кальяны. Все освещалось угольными жаровнями и свечами, хорошо, что под потолком виднелись вытяжки. Гремлины сидели и болтали. Обсуждали случившееся и просто наслаждались внезапным выходным. Каждый заплатил за него свою цену, но это того стоило.

Жанет стояла на сцене вместе с фиолетовобородым гномом. Они возились с широкой тумбой, из которой торчало несколько рупоров. Те имели разную форму и размеры. Вокс-жокей — гномья приблуда для проигрывания музыки с кристаллических стержней. Редкая за пределами Казаднорта и очень дорогая вещь. Валенсия говорила, что в гномьих городах обязательно должен быть хоть один, для постоянного звучания гимнов.

Сара, тихо ворча о необходимости расшевелить всех на кухне и организовать кормежку, ушла в боковое помещение. Ред был только за, даже если ему дадут гальку, он и ее сгрызет. Мужская компания свернула в противоположную сторону.

Пастырь попросил Гизмо взять жаровню с углем. Та оказалась крупновата, ему помог Скордо. Дальше группа прошла по тоннелю с кучей боковых ответвлений и нор. Заканчивался тоннель тяжелой металлической дверью.

За ней находилось помещение, в котором едва хватило места всем присутствующим. Крипта — место поклонения Первому Пламени, из которого вышли драконы. Братья поставили жаровню на низкий плоский алтарь, а затем Гизмо позажигал свечи.

— Может, я всего лишь внук кемадо, но Искусство еще подвластно мне, — Пастырь поставил на алтарь каменную мисочку и вылил туда содержимое бутылочки.

— Что же ты задумал, старик? — скрестил руки на груди Скордо.

— Я прожил достаточно. Хочу напоследок взглянуть на твою наглую морду, — улыбнулся Диего.

— Ты же…

— Все, ни звука. Мне нужен дым, только не ваше несвежее дыхание. Нужен творимый, рукотворный, мужской. Жгите что-то. Курите. Дымите, чем гуще, тем лучше.

Лоуренс, и так не выпускавший изо рта трубки, пожал плечами и запыхтел. За ним заглотил, а затем выплюнул горящей сигару Скордо. С секунду помявшись, он пошарил под пончо, выудив оттуда еще одну, и передал Гизмо. Тот направил струйку пламени в руку и подкурил об раскаленную чешую. Редрик, по обыкновению, закурил вместе со Смоки. Скордо недоверчиво покосился на плюющегося огнем коня, но смолчал.

Лишь опыт курильщиков давал людям возможность не свалиться от удушья. Помещение наполнялось дымом. Пастырь начал щелкать пальцами, его когти высекали искры, словно кремень. Он начал слегка нараспев шептать:

— Ша ша каракс… — старик окунул палец в миску. — Марда карамон… — начал наносить угловатый рисунок на верхнюю часть лица. — Гуа накор… — посыпал черные маслянистые дорожки угольным пеплом. — Карака зан… — старый гремлин достал два крупных горящих угля и положил в миску с жижей, она загорелась. Пламя было светло-золотым. — Карабос кор карамонд…

Произнеся последние слова, старый колдун вырвал себе глаза. Все дернулись, но не решились помешать Пастырю. Ступор, благоговение, интерес. Продолжая шептать, он раздавил свои глаза над золотым пламенем. Оно взметнулось выше, покрыв его руки. Дым в комнате стал принимать формы вихрей, его всасывали пустые глазницы Пастыря.

Старик, опустив руки глубже в пламя, достал угли. Как только весь дым в комнате оказался в глазницах Пастыря, он закупорил их горящими камнями. Послышалось бульканье и шкворчание. Диего навалился на алтарь локтями, продолжая прикрывать глаза ладонями.

Шипящие звуки стихли. Старый гремлин оторвал руки от лица и выпрямился.

— Мир вновь такой яркий, — выдохнул старик.

Он повернулся к Скордо. Тот пытался глядеть в лицо отцу, но постоянно отводил взгляд.

— Думал, ты будешь пообтрепанней, — сказал Диего сыну.

— В меня в основном стреляют, жгут и бьют разным ломом. Страдает только одежда, — пожал тот плечами.

— А ты теперь похож на меня, — обратился Пастырь к Гизмо.

— Нет, у тебя теперь глаза золотые.

— Что? — на лице старого гремлина возникло замешательство.

— Прямо как в легенде про Мико, — добавил Гизмо.

— Эта эссенция, откуда она? Кто ее нашел? — Диего схватил Гизмо за плечи.

— Странник, — ответил за того Редрик.

Старый гремлин посмотрел человеку в лицо. Странное выражение морды Пастыря сопровождалось тяжелым молчанием.

— Редрик Маккройд — ардиендо вашего сына, — представился Ред, чтобы разогнать тишину.

Старик пристально осмотрел парня. Ноги, пояс, руки, плащ, лицо. Серая сталь и белое золото встретились. Пастырь клокочуще захохотал:

— Кха-бха-ка-ка-ка, кара-кха, бха-ка-ка-ка…

— У меня что-то с лицом?

— Да… теперь у меня три сына. Хороший, плохой и уродливый.

Редрик представил Пастырю своего отца и Смоки. Старый гремлин знал о шоргонах, знал и о Лоуренсе. Диего уже давно было известно, где работает и живет его сын. После представлений старик попросил Лоуренса и Смоки выйти.

— Пошли похаваем, — потрепал лавочник гриву шоргона.

Тот согласно ржанул. Они вместе отправились в главный зал.

— Если ты знал, почему никого не послал за мной? — спросил Гизмо.

— Потому что не хотел больше ошибаться.

— Что, хватило одного моего появления на свет? Я — единственная твоя ошибка, — хмыкнул Скордо.

— Нет, ты бы все равно родился. Был бы мелким беззаботным огоньком, с кучей братьев, даже с парочкой сестер… а я лишил тебя этого. Это моя первая ошибка. Моя же вторая ошибка заключается в том, что я ужасный отец.

Старый гремлин осел на пол, опершись спиной об алтарь. Редрик понял, что настало время историй. Парень тоже уселся поудобнее. Гизмо и Скордо сели на колени — поза послушника. Но багровый гремлин опомнился и сместился чуть набок.

Диего остался последним. Последним живым потомком, в ком сохранилась искра создателя. Внук последнего кемадо, что пережил своих братьев. Он понял это, когда никто из его племянников не унаследовал благословение Каднификара.

Последний потомок кемадо выбрал жизнь Пастыря, жизнь в целибате и аскезе — долгую жизнь. Он лишь надеялся, что у него хватит времени дожить до появления нового кемадо. Но этого не произошло, даже когда он превысил отпущенный гремлинам срок жизни. Что же будет после его смерти? Кемадо — лидеры, безусловные авторитеты, они всегда вели племя по пути, что завещала Мико. Что произойдет, когда их не станет?

Тогда ему в голову закралась крамола. Он решил обмануть природу и традиции. Попытался повторить действо создателей — самому сотворить кемадо. Решение казалось таким легким, таким очевидным.

Диего потратил почти все ресурсы курултая гремлинов, что расселились подле храма Первого Пламени. Были наняты сотни экспедиций: авантюристы из людей, тоннелепроходцы из гномов, прочие наемники, не говоря о количестве задействованных гремлинов.

Пастырь погнал их по следам истории — путям драконьих королев. Собирать их эссенцию, капля за каплей. К удивлению Диего, нужное количество вещества скопилось быстро, но дальнейшие поиски не давали результатов. Одна попытка. Он стал отбирать самок. Целый цикл Лабиринта — ритуала спаривания у гремлинов — приостановили.

Он заставил отобранных самок отложить кладки. Провел над каждой ритуал сродства с первым огнем, что вечно поддерживался в храмовой купели. Заставил их выпить материнской эссенции.

Лишь кемадо и те, кого признавали драконы, могли выжить после принятия этой субстанции. Сакральный акт доверия и признания между созданием и создателем, который он попрал из страха неизвестности. Страха, что после него ничего не останется.

Они погибали одна за одной. Их кладки взрывались бурой жижей. Он копался в ней. Часами. Пока не нащупал младенца, что, бултыхаясь, пытался выбраться сам. Он вырос за минуты, а не зрел годами, ожидая вылупления. Это была кладка особенной девушки.

Самки гремлинов — буйные и дерзкие. Они себе на уме и выполняют свой долг лишь из обязательств. Ничего удивительного, они переняли черты характера от Мико. Но эта отличалась. Она приходила на все проповеди. Ловила каждое слово. Она восхищалась историями о Фумусе. О его рассудительности, об акте творения, что породил само Искуство и вместе с тем дал начало племени гремлинов.

Все гремлины знают, что драконы лишь творцы, но не боги. Живут уважением и почитанием их заветов. Но она, она верила в Фумуса, как в бога. Она любила своего создателя. До конца.

Младенец уродился сильным и крепким. Багровым, как пламя первого дракона. Его частица есть во всех гремлинах — так гласят заветы предков. Эта частичка откликнулась на ее любовь. Кемадо был рожден. Пастырь возликовал. Он отнес ребенка к купели Первого Пламени, где тот выдохнул свой первый огонек. Багровый, как он сам.

Когда старый гремлин налюбовался младенцем, взгляд его упал на собственные руки. Бурая гниль. Он весь был ею покрыт. Его ноги оставляли следы из крови не родившихся детей на священных камнях, где родился первый дракон. Как он мог… Гремлины никогда не убивают гремлинов. Это первое, чему научила его племя Мико.

Как он мог так предать? Сколько огней погасло раньше срока, и сколько огоньков так и не зажглось? Он знал… он знал, что этим все кончится. Диего жаждал порицания, но не получил его. Все давно уверились в его правоте. Он их сам в этом убедил, перед тем как совершить свое преступление.

Шли дни, Скордо встал и пошел. Он был веселым, шустрым, любопытным. Замечательный здоровый ребенок. Один. Вместо сотен. Диего боялся, что его народ не будет знать, что делать без кемадо, но теперь он сам не знал, как поступить. Он больше не мог отступить от заветов, не мог и убить себя из-за этого, ничего не мог. Только наблюдать за своим грехом.

Был единственный выход — отшельничество. Размышления, пост, странствие — это должно было помочь. Диего собрался в долгий путь. Правда, зря.

Он поднялся на поверхность. Выход из храмовых катакомб находился на окраинах Вольнограда. Пока Пастырь безвылазно сидел под землей, у выхода возникло поселение — кибуц полуросликов. Там-то Диего и познакомился с Сарой.

Для своих она была простой провинциальной дурнушкой — носатой, полной, крикливой, драчливой. Одинокая дева. Старый гремлин не придавал этому значения. Все гладкомордые — страшные. Чуждые виды. Да и женщины его не интересовали после того, что он сделал.

Она подметала двор. Он спросил у нее, где пост извозчиков. Она спросила, зачем ему это. Он сказал, что хочет сбежать. Она спросила, от чего тот бежит. Он сказал, что от ребенка. Она заехала ему метлой по голове, обвинив, что тот сдурел, если решил зачем-то оставить своего ребенка. Накричала на него, чтоб шел обратно и растил сына не таким дураком, как он сам.

Сара загнала Диего метлой обратно под землю. Он там и остался, растить сына. Но стал подыматься на поверхность, чтоб поговорить с ней. Это, на удивление, помогало. В этой маленькой женщине нашлось столько порицания, сколько ему было нужно. Пастырь решил, что как только Скордо достигнет осознанного возраста, он станет готовить того себе на замену. Вырастит достойного преемника, чтящего традиции.

Шли месяцы, но глядя на ребенка, Диего видел лишь свои преступления, свою вину, свою ошибку. Однажды Скордо подошел к барельефу, что изображал сотворение первого гремлина. Он встал и скопировал его позу. Просто дурачился.

Дурак, смотри, на что замахнулся.

Диего сорвался, разбил барельеф своим лбом. Затем опять сбежал. Пастырь выбрался на поверхность. Нашел Сару и вывалил все на нее. Она снова сказала, что тот дурак, и зачем ему глаза, если он даже не хочет видеть своего ребенка.

Диего обдумал ее слова. Ночью он пошел к реке, где она стирала, и стал лицом под водопад. Он держал глаза под ледяными потоками, пока те их не выхолодили. Утром его нашла Сара.

Она отходила его увесистым суком. Кричала на него, оскорбляла. Затем помогла дойти до спуска в тоннели гремлинов. Сара спустилась вместе с ним. С ним и осталась, объясняя это тем, что тот пропадет без нее. Она оказалась права. Ее компания и слепота подарили ему толику покоя, которого он так желал.

Не прошло и нескольких недель, как вызрела кладка матери Гизмо. Из одной кладки может появиться до тридцати гремлинов, так что малыши распределяются между взрослыми общины. Диего не успел опомниться, как Сара принесла Гизмо.

Она его сразу приметила — маленький и тощий. Сара считала, что такому малышу нужна настоящая мать, да и Скордо не будет так одиноко. Так они и жили. Хорошо жили, пока Диего ни сделал из Скордо послушника, а воспитание Гизмо не поручил Саре.

Скордо досталась суровая дисциплина, часы проповедей и заучивание сказаний прошлого. Гизмо же слушал истории про наземный мир и вообще рос нежным ребенком. Что сказать — мать-полурослик.

Все шло хорошо, пока одна из историй, что Гизмо пересказал Скордо, не запала тому в сердце. Он понимал, что он рожден кемадо. Прирожденный герой. А история и была про героя — про основателя Вольнограда. Он захотел выйти и посмотреть на его статую. Диего запретил, он четко дал понять, какое предназначение того ждет. Вечное бдение под тоннами камня.

Скордо взбунтовался. Он не хотел такой судьбы, тогда он в первый раз оскорбил отца и традиции. Тогда же Диего в первый раз избил сына. Пастырь сильно поругался с Сарой и забрал Гизмо в послушники. Тот оказался избалован, плохо справлялся, даже хуже Скордо, который делал все из-под палки. Этот контраст будто снова вернул старику зрение. Теперь в сравнении он видел превосходство Скордо над обычными гремлинами.

Вина снова накатила на Диего. Он сходил с ума. Лупил сыновей за малейшую оплошность. Гизмо сбегал к матери. Скордо черствел, запирался в себе. Он стал срываться на брате. Тот боялся и его, и отца. Сара пыталась что-то сделать, но что она могла предъявить обезумевшему кемадо. Лишь пыталась лупить Диего в ответ и ограждать Гизмо от брата. Когда братья доросли до возраста участия в Лабиринте, Скордо наконец вошел в силу и избил отца. Сказал, что уходит.

Диего обругал его и заявил, что тот сможет уйти, лишь оставив потомство, и после этого ему будет запрещено появляться в общинах гремлинов. Скордо согласился. Началась подготовка. Гизмо ушел в отшельничество, укрепиться духом и телом. Он, несмотря на все тумаки отца, остался крепок в своих убеждениях. Чтил традиции. Он вернулся перед забегом, но проиграл. Скордо обошел всех в Лабиринте, зачал детей… был изгнан. Тогда исчез и Гизмо.

Если раньше Сара лишь кричала, то теперь начала плакать. Каждый день, долго. Пастырь разузнал, где они, но ничего не сделал. Диего понял, что потерял право не то что вести свой народ, но и воспитывать своих детей, сложил с себя полномочия и переехал сюда. Чтобы быть ближе к сыновьям и к последнему из племени создателей. Чтоб, умирая, успеть извиниться, что всех их подвел.

Редрик сидел, покручивая в пальцах свою папиросницу. Ему было жутко неудобно, он нервничал до пота в ладонях… столь личная история. Парень к такому не привык. Гизмо сидел и пускал облака ацетона. Скордо поскреб пальцем каменный пол:

— Какая трогательная история, но я и правда зачерствел. Чего ты хотел добиться, пересказав то, о чем я и так догадывался?

— Просто, ты мой хороший сын, Скордо. Я знаю, что ты тайно проведывал мать, знаю, что продолжаешь по мере сил жить достойно.

— И что?

— То, что я хотел вырастить из тебя того, кем сам хотел бы стать. Но в результате ты стал таким же, как я. Сбежал от своих детей, убийца, преступник. Но мои преступления много хуже… я могу лишь гордиться тобой, вами обоими… и просить прощения.

— Так почему? — Скордо ударил кулаком в пол. — Раз ты все понимал, почему мы пришли к этому?

— Мы гремлины — рукотворные создания. Нас создали служить и оберегать драконьих королев. Но когда мы этого лишились, осталось лишь наше наследие. Наследие предков и создателей. Я просто хотел, чтоб оно жило, любой ценой. Иначе зачем мы здесь? Какой смысл?

— У меня нет ответа на твой вопрос, старик. Ты просто облажался.

— Знаю, и я хочу, чтобы об этом узнала вся наша семья, — Диего посмотрел на Реда.

— Ардиендо… Редрик, прости, что я все на тебя вывалил. Просто я понял, что нельзя иначе. Если ты не захочешь иметь с нашими мертвыми обычаями ничего общего, я не против. Я не дал такой возможности своим детям. Лишь скажи свое мнение по этому поводу, но, если тебе нет до этого дела, я извинюсь и больше не потревожу тебя.

Это определенно самый длинный день во всей гребаной жизни. Мнение им всем выдай. Мысли тяжелые, как камни. Нет. Легкие — их просто нет. Под легкими — желудок. Заурчало в животе. Голоден… а в кафе горничных — пирог. Может, яблочный. Какое у них во дворе росло дерево? Может, яблоня. Может, ее посадил этот Протей или сама выросла. Зачем? Почему не срубили? Какой в ней смысл…

Парень улыбнулся. Раскрыл портсигар. Последняя. Подкурил об уголь из жаровни. Раскрошил. Из кулака посыпался пепел и искры.

— Ты и правда паршивый отец, Пастырь. Я и дня не пробыл твоим сыном, а уже хочу сбежать.

— Зато честно, — выдохнул старик.

— И ты допустил три ошибки, не две.

— Тогда просвети меня, может, теперь-то хватит духу прыгнуть в море.

— Вряд ли. Как я понял, Фумус создал первое поколение гремлинов в услужение Мико. Так?

— Так, — ответил Гизмо за отца.

— Значит, остальные поколения просто размножались, пока не родились вы. Так?

Тишина. Искрящаяся багровым, лиловым и золотым темнота.

— Я голоден. Благодарите мой живот за аналогию. Вот посажу я яблоню у себя на земле. Мне больше не будет нужды в яблоках — ее мне хватит. Но через время из случайных семечек вырастет вторая. Я сажал первую с четким смыслом ее существования — давать плоды. Что же я сделаю со второй? Могу тоже начать собирать урожай. Могу срубить. Могу выкопать и перевезти, даже продать. Могу просто ничего не делать. У второй яблони нет смысла, с ней можно сделать все что угодно. Но ведь и первую я мог срубить в любой момент, посадив на ее место персик или грушу.

Редрик сделал затяжку, собираясь с мыслями. Гремлины хмуро смотрели на него и не перебивали.

— Может, у первого поколения и была предопределенная цель, ведь его создали намеренно. Но вы — просто их потомки. Дети. У вас нет создателей, только родители. Зачем заводить детей? Из-за желания иметь детей? Случайно? — сердце кольнуло. — Из-за страха перед будущим? — кольнуло сильнее. — Да, а зачем еще?

Ред сам ответил на свои вопросы. Отражение огонька сигареты играло в слегка влажных глазах.

— Вот, ты рождаешься… Все. Ребенок завелся, намеренно или случайно, страх пропал — задача выполнена. Остался только маленький человечек и его жизнь. У жизни нет смысла, как и у многих вещей. С какой стати он вообще у них должен быть. Для смысла есть слова. В вашей истории есть смысл, надеюсь, и в моих словах он есть. А у жизни есть лишь способ применения. Пробовать, обжигаться, терять, обретать, ошибаться — можно все. Нужно лишь быть готовым к последствиям, что уготовят мир и собственная совесть. Вы сами тому доказательство.

— Так что, нам отринуть все учения Мико? — устало спросил Пастырь.

— Нет, только ту часть, где вы что-то по факту должны.

— Каднификар напоследок так и сказал, мол, я ничего ему не должен, лишь жить по заветам Мико — жить достойно, — поднял голову Гизмо.

— Вот и все. Вопрос закрыт. Будь кем хочешь, главное живи достойно.

Ред, докурив, потушил окурок о ладонь. Устало навалившись на стену, он смотрел на старого гремлина. Тот барабанил когтями по алтарю.

— Я это запишу, — сказал Диего.

Ред поднял бровь.

— Наши заветы, сказания, вся наша мудрость — они из времен, когда люди еще не дали нам написанных слов. Они не были нам нужны, как и имена. Но те времена закончились, когда мы проиграли последнюю битву. Когда все создатели, кроме Каднификара, пали, он отдался на милость людям, лишь бы остатки нашего племени жили. «Просто живите» — это последнее, что он сказал нам, будучи нашим господином.

— Я этого не знал, — сказал Гизмо.

Скордо дернул шляпой.

— Вы и не могли — не закончили обучение. Виной тому, что в нашем языке нет букв, нет слов, нет письменности. Все передается из уст в уста. Это долго. Я запишу мудрость нового сына, а потом остаток жизни буду записывать мудрость предков и учить свой народ людской грамоте.

Старик поднялся и тяжело навалился на алтарь.

— Мы ненавидели ваш язык. Он символ нашего поражения. Но поражение — тоже учитель. Жаль, что урок дошел до нас лишь сейчас. Я применю свою жизнь, чтоб записать все, что помню. Сказания о драконах и гремлинах, о мире под поверхностью, о заветах Мико. Пусть они будут переведены на все языки всех народов и отправятся во все уголки мира. Чтобы каждый, даже не гремлин, имел возможность почерпнуть мудрость гремлина, как гремлин почерпнул мудрость человека. Возможно, это и спасет наше наследие. Возможно, когда меня не станет, кто-то возьмет книгу с заветами Мико и решит по ним жить.

— Вообще-то и среди людей есть специалисты по вам: Искандер Залаз, Карлос Мендоса…

— Прости меня, Редрик, но это адаптации и видение людей. У нас не было времени трактовать и разжевывать наше наследие. Оно сохранено в первозданном виде — это единственная истина, в которой я уверен, и мы ее не исказим. Ведь миру не повредит немного правды, так ведь? — Пастырь повернулся к Реду. В глазах цвета белого золота горел огонь.

— Нет, правда — это хорошо. Ради нее стоит дожить остаток дней.

— Дней? Ха. У меня еще лет пятнадцать, — похлопал Диего себя по бицепсу. Больше не старик. — Скордо…

— Что? — на морде багрового гремлина читались остатки замешательства, но было видно, что он слегка расслабился.

— Мои уже стерлись, будь добр, наколи Редрику наш символ. Только твои когти возьмут его кожу.

— Ладно, но у меня профессиональная деформация — пальцы дергаются, — Скордо встал и провел ладонью над кобурой. Действительно дергаются.

— Так выпей, — предложил Гизмо.

— Выпью, а чернила есть?

— Есть это, — Пастырь указал на миску с жижей.

— Там же твои глаза плавают.

— Ну так буду приглядывать за новым сыном.

Глава 3.4

— Если мне предстоит выслушать еще одно трагическое сказание прошлого — я начну бить людей… и не только людей.

Руки Редрика лежали на стойке, что находилась в углу общего зала, обставленного под бар. В правой, теперь четырехпалой, руке он сжимал стакан крепкого грога. Местный «чаек». В левой, на которой теперь красовалась пульсирующая черная харя гремлина в пасти дракона, у парня была вилка со шкворчащим купатом. По левую же руку от него сидел обладатель такой же татуировки.

— Скажешь еще, дядь. Нормальная история. Клуб Первого Пламени — остаток ордена драконьих лоялистов. Одни плюсы и партак козырный. Да он у тебя и так есть. Так что, дядь, интересует?

Был уже вечер, начали подтягиваться местные завсегдатаи. В их числе — Искандер Залаз. Посреди зала располагался люк в подземелье, он из него и выполз. Сейчас он сидел рядом с Редриком и пил теплое пиво, параллельно крутя папиросы. Ред рассказал, что уже передал пакет. Залаз в благодарность предложил заполнить опустевшую папиросницу парня.

— Да куда я уже денусь… — выдохнул Ред, подозрительно оглядывая еду на вилке.

— Не очкуй, дядь, я не только теплицу держу. У меня и свинки есть. По гномьей методике выращиваю. От города столько отхода, что растут, как дыни у сельских молодух, как те мять местная пацанва вадится.

После этого комментария Ред чуть не сблевал себе в рот второй раз за день. Он-то думал, есть ли там курица. Все ли трупы идут Каднификару?

— Ладно, так что значит этот символ? Считайте, что я заинтересован, — парень переборол себя и попробовал купат. Много чеснока — самое то.

— Так то и значит, дядь — почетный гремлин. Мы просто помогаем им выживать, а они это ценят. Ну, и по возможности с Каднификаром кентуем, нормальный он штрих. Правда, вечно обиженный, но тут не погрустишь, с такой-то судьбинушкой. Верно, дядь?

— Я не знаю всей его истории и не буду спорить. А кто еще в обществе?

— Первое правило клуба — никому не говорить о нем. Второе — не сдавать членов клуба. Так-то, дядь.

— Что-то с первым уже проблемы, а второму мешают опознавательные татуировки, — глоток грога. Корица и лимон.

— Скажешь еще, дядь. Тогда были другие времена. Война на уничтожение. Орден даже разделился на партизанские ячейки, а партаки заменяло приветствие.

Залаз поднял левую ладонь, повернув тыльной стороной к Реду. На виду осталось три пальца, безымянный и большой — скрыты, сведены кружком.

— Голова драка — пасть и три рога. Понял, дядь?

— Понял-понял. Так, кто в клубе?

— В городе — я, ты и еще трое. Но люди серьезные, даже авторитетные. Сами на тебя выйдут, дядь.

— Даже так? — глоток грога.

Послышался громкий смех Лоуренса. Он сидел вместе с Сарой и Диего. За соседним столиком тихо общались братья-кемадо. Родители отдельно, дети отдельно. Вечеринка. Правда, без музыки. Фиолетовобородый гном уже в третий раз набегал на старый вокс-жокей. Похоже, готовился четвертый заход, он что-то втолковывал паре своих сородичей. Златобород и сребробород. Артист, ювелир и кузнец.

— Я намекну, дядь. Одного ты встретишь в Шараге, — Залаз щелкнул себя по лбу. — С другим может свести Скордо. А третьего я и сам не знаю. Видел разок, мельком — здоровый мужик.

— Не густо, но ладно. А что по так называемым плюсам?

— Да гремлины подмахивают, если не перегибать, то даже с радостью. Еще, место это — всегда примут и тебя, дядь, и кентов твоих. Да и встретив товарища по клубу, будь уверен, дядь, тот воспримет тебя всерьез и по-свояковски, главное уважение. Уважение, дядь, — потряс пальцем Залаз.

— Уважение… — эхом повторил Редрик.

Что-то тренькнуло. Все повернулись к сцене. Очередной гномий набег на вокс-жокей оказался успешен. Жанет, сильно жестикулируя, что-то втолковывала крутящему ручки устройства фиолетовобороду. Тот показал жест, мол, все будет в лучшем виде. Заиграла ритмичная музыка.

Странная двойственность. Хоть мелодия и была мрачноватой, но ее энергетика заставляла двигаться в такт ритму ударных. Барабаны сопровождались как струнными, так и искусственными, искаженными магией, необычными звуками, что плавно размазывались по всей композиции, дополняя ее.

Песня. Женский голос, тоже искаженный, но приятный слуху. Мотив изоляции, падения на глубину, отсутствия выбора, жизни во тьме. Кто-то написал ее для гремлинов или гномов. Подходило и тем, и другим. Местные, оторвавшись от выпивки и кальянов, высыпали на танцпол.

Редрик никогда не танцевал. Видел несколько свадеб и прочих провинциальных гуляний, но никогда в них не участвовал. Дерганые, хаотичные движения. Пляска пламени свечи ветреной ночью. Танцевальные образы огня дополнялись реальным огнем. Случайные вспышки — направленные вверх столпы пламени. Они рождали искаженные танцующие тени.

Действо продолжалось какое-то время. Мотивы песен были похожи, казалось, что играет одна баллада подземным сумеркам, длиною сравнимая с сегодняшним днем.

Жанет притащила с кухни крупную кастрюлю с вертикальным раструбом и поставила посреди танцпола. Подбежал Пабло или другой молодой гремлин. Он покачал поршень, из конца шланга вверх забил фонтан темной жидкости. Приятный терпкий аромат. Кофе.

Гремлины ловили распыляемую влагу своими телами. Каждый, получивший дозу, начинал дергаться все быстрее и быстрее. Танцевальная конвульсия. Для гремлинов кофе — наркотик, как и для их создателей. Увидев это, Пастырь хватил кулаком по столешнице и заорал:

— Совсем ошалели, торчки? Под этим местом крипта!

— Не всем же жить в аскезе, старик, — развела руками танцующая Жанет.

— Похоже, трость мне понадобиться раньше, чем хотелось бы, всех отхожу… — сначала зло, но потом постепенно успокаиваясь, говорил Диего. Его черную лапу поглаживала пухлая ладошка Сары.

— Один раз можно. Сегодня же праздник, для нас — в первую очередь. Пойдем тряхнем стариной. Или ты, вновь увидев меня, понял, что я тебе уже не нравлюсь? Пригласишь жену потанцевать?

— Мы не женаты. И вы — гладкомордые — все страшные. Хотя… — Диего тронул огромную бородавку на носу Сары. — …носик у тебя ничего. Даже лучше, чем был.

— Ну, так вам, камнеедам, многого и не надо.

— Ты права, впрочем, как и всегда. Чем носатей — тем кросатей. Потанцуем? — галантно протянул руку старый гремлин.

— Вот же плут чешуйчатый, — Сара приняла предложение.

Вместе они пошли танцевать, к молодым.

Редрик глянул влево, но Залаз пропал. Маг, хоть и недоучка. Осталась лишь полная папиросница и запах канализации. На его место сел Лоуренс.

— Странный у тебя друг.

— Скорее, товарищ по интересам, — Ред побарабанил пальцами меченой руки по стойке.

— Зато у Валенсии появилась новая подруга по переписке. Завтра зайдем за первым письмом от матушки Сары.

— Матушки?

— Да, она просила называть ее только так. Правда, и тебя, и меня.

— Ну, в матери она и тебе по возрасту годится. Да и семейное сходство есть — драчливость и скверный характер.

— Поговори мне еще, — шутливо проворчал лавочник. — Где тут наливают? Я в баре или где?

Из-под стойки вылезла когтистая рука, поставив перед Лоуренсом темную бутылку. Лавочник открыл ее и принюхался.

— Портвейн, — резюмировал он. — Похоже, тут все крепленое — из того, что можно пить людям.

— Знаешь, а я даже рад.

— Мелкий алкаш…

— Нет, я про матушку Сару. В этой маленькой женщине достаточно порицания для убийцы сотен, а материнской ласки хватило на двух чужих детей… — Ред глянул на братьев-кемадо. Те играли в шахматы. — …может, хватит и на нас.

— Я не привык злоупотреблять добротой, да и уеду я домой, это тебе тут жить. Можешь воспользоваться и моим кредитом хлопотаний мамки-полурослихи.

— За матерей… — Ред протянул отцу свой стакан.

Лоуренс, ничего не ответив, чокнулся с сыном горлышком бутылки и приложился. Они безмолвно пили в темном углу. Их тени играли на каменных стенах, сливаясь в одну большую. Крупная вспышка. Их общая тень упала на дверь. Веселье и не думало прекращаться. Через какое-то время Лоуренс ушел спать. Тут имелся общий покой с лежанками. Редрик же решил еще посидеть.

Сегодня был долгий день. Голова кружилась от мыслей и выпивки. Цели, средства, смыслы и применения, бремя и могущество. Все смешалось. Загадочный орден — атавизм древней войны. Новая традиция. Новая семья. Старики, что чего-то ждут. Конца жизни. Конца мира. Старого доброго друга.

Редрик почувствовал взгляд на затылке. Обернулся. В дверном проеме, что вел в гардероб, стоял человек, закутанный в плащ. Плотная черная ткань покрывала все тело до пят. Под капюшоном виднелось суровое мужское лицо, украшенное бородой-полумесяцем. Металлическое лицо. Медная маска. Парень непроизвольно поднял три пальца в приветствии клуба-ордена. Медная маска колыхнулась в слабом кивке. Уголки металлических губ тронула усмешка. Ред моргнул. Никого. Дверь закрыта.

«Здоровый мужик…» — промелькнула слабая мысль в падающей на барную стойку голове.

— Знаешь, а по звуку твоих сапог можно предсказывать погоду, — сказал Лоуренс, когда они вместе с сыном ступили на мощеные крупными плитами улочки Академгородка.

— Занятно, и…

Удар колокола на центральной башне здания министерства прервал парня.

Было раннее утро. Гизмо и Смоки остались в обители их огненных собратьев, а люди пошли в Шарагу. К востоку от центра Аусбруха находился район, именуемый Академгородком. Отец с сыном быстро добрались до него, поймав кэб. Гильдия извозчиков организовывала транспортировку внутри крупных городов.

— …и какие приметы ты заметил?

— Если после удара идет поскрипывание, то скоро будет дождь.

— А как насчет твоего щелкающего левого колена, неподвижных флюгеров и вообще туч?

— Зачем мне говорить тебе о том, что ты и так знаешь?

— Действительно.

— Гляди, вон Лицей, значит, скоро и все остальное покажется.

В Академгородке находились Гимназий, Лицей, множество вспомогательных зданий и лавок, но главными зданиями были три академии — Шарага, Кадетня и Университет. Последняя — самый крупный вуз из всех трех, что выпускал все виды профильных специалистов, от корабелов до агрономов. Он лишь отчасти принадлежал государству, в него вкладывались многие частные лица: гильдии, торговцы, магнаты. Всем необходимы хорошие специалисты. Вуз делился на множество профильных корпусов, раскиданных по всему району.

Шарага и Кадетня — чисто государственные. Тут подготавливали магов и офицеров. Эти два здания располагались друг напротив друга, разделенные пространством, состоящим из плаца и небольших полигонов.

Если второе здание выглядело монолитом, похожим на форт, даже крепость, то Шарага высилась пестрым нагромождением разнообразных архитектурных стилей. Надстройки и пристройки. Нескладная махина из башен, галерей и надземных переходов сужалась кверху, образуя игривую пирамиду. Один из переходов соединял Шарагу с академической библиотекой, другой — с госпиталем, что был так же объединен с учебным блоком Университета, третий переход вел в общежитие.

Отец с сыном некоторое время послонялись по району в ожидании открытия входа в Шарагу, возле которого находился указатель «для абитуриентов». Дождавшись положенного часа, Маккройды вошли в пустое помещение проходной, откуда по стрелкам на стенах вышли в галерею с рядом приставленных боками друг к другу столов. За самым дальним из них сидел человек в мантии, перед которым расположились бланки, брошюры и прочая документация.

— Чем могу помочь?

— Ты говорил, что будешь в приемной комиссии, но неужели ты и есть вся комиссия, Кэссиди? — спросил Ред, оглядывая пустое помещение.

— А как иначе, я у Мендосы в каждой бочке затычка. «Кэссиди, прочитай за меня лекцию, Кэссиди, профессору Войд нужен логистический концентратор, Кэссиди, сбегай за пивом…» Как ты меня назвал?

— Кэссиди… Ты же меня инициировал вчера. Редрик Маккройд — бригадир, — спокойно объяснил парень.

Похоже, магистра попустил приступ поэзии, но Кэссиди явно был еще не в себе. Долговязый маг долго всматривался в лицо парня, а затем, прикрыв уши ладонями, сполз под стол. Оттуда донесся прерывистый шепот:

— Кто? Ага, ты… а он что? Ага, посмотрим…

Редрик с Лоуренсом переглянулись. Лавочник, пожав плечами, изобразил пальцами идущего человечка — предлагал пойти на выход.

— Да ладно, это он еще пальцами не щелкает, — отмахнулся Ред.

— Так, картинка нарисовалась, бригадир.

Магистр магии вылез из-под стола. Расправив мантию, он забарабанил по столешнице указательным пальцем.

— Ты же вроде маг-поэт, а не маг-художник.

— Я вообще человек удивительных талантов. Хочешь записаться в наши ряды? — маг поочередно достал из рукава железное перо, чернильницу, перечницу, наполненную дастографическим порошком, и трубку от кальяна. Сделав долгую затяжку, он сунул последнюю обратно.

— А дурь долбить обязательно?

— Только если очень хочется, главное — не хранить на территории Шараги, нам проблемы не нужны, — выдохнул розоватое облако Кэссиди.

— Так ответственность за хранение несет только установленный владелец, уже лет десять как… — задумчиво проговорил Редрик.

— Слушай, там вступительный экзамен скоро начинается. Может, пойдешь знатоком по праву? А то задолбался я звать законников — дорого.

— Да мне бы самому поступить, — хмыкнул Ред.

— А сколько дают знатоку? — спросил Лоуренс.

— Да по-разному, зависит от наглости. Поступить? А, ну да.

Кэссиди повернул к себе бланк и раскрутил крышку перечницы. Тонкая струйка черного порошка обволокла указательный палец мага, что завис над листом бумаги.

— Диктуй: полные имена — твое и родителей, код гражданина, дата рождения, прописка…

Редрик стал проговаривать нужные пункты. Порошок складывался в слова, что вжигались в бумагу. На дате рождения Кэссиди ругнулся:

— От лярва. Тебе что, пятнадцать? — магистр скомкал и подбросил бланк. Тот сгорел в воздухе.

— Ну, да, — пожал плечами Ред.

— Де-е-е, м-да. Тогда есть две новости. Первая — поступать можно с семнадцати. Второе — учитывая, какой ты сейчас, форму придется шить на заказ.

— Как с семнадцати?! — нервно повысил голос лавочник.

— А у вас тут форма предусмотрена? — спросил Редрик.

— А как же. Полувоенная организация, это не в попе пряник.

— Как-как?

— Он уже не растет, — над чем-то размышляя, заметил Лоуренс.

— А вширь?

— Растет, — кивнул лавочник.

— В этом-то и проблема, но ладно, — Гарен снова глянул на Редрика. — Так, слушай сюда, бригадир, есть подготовительный курс, как раз двухгодичный. Если осмысленно отсидишь — точно поступишь.

— Он обязательный? — спросил Ред.

— Нет.

— Бесплатный? — спросил лавочник.

— О-о-о… совсем нет.

— Ну, тогда очевидно, что он тебе не нужен, — похлопал скряга-отец сына по плечу. — А можно его зарегистрировать, как абитуриента и заплатить наперед, чтобы рекрутеров отвадить?

— Это как вообще? Нужно сдать экзамен, а если провалит? Да и где он будет гулять два года?

— Тогда в армейку. А там копка сортиров, строевая и кованый сапог сержанта в жопе. Как-то тухло, для пробудившегося, не считаете? — развел руками лавочник.

— Де-е-е, м-да. Грустно-печально. Так может, курс все-таки?

— А что там вообще, с тем курсом? — спросил Ред.

— Записываешься, потом сдаешь вступительный, потом тебе разрабатывают личный график посещений тех занятий, что тебе нужны. Выведут стоимость оплаты…

— Так, помедленнее, — прервал мага Лоуренс. — Значит, платить нужно не сразу, а по факту за посещенные занятия?

— Вроде того, — почесал нос Кэссиди, достав бланк другого типа.

— А можно его записать, только указать, что посещения занятий не требуются. Мол часов — ноль, платить — ноль. Ну или вообще не прийти на вступительный — сдавал задним числом, но потом не сдать… сдавать то нечего. Так же можно?

— Можно? А смысл? А… ни хера себе финты, — почесал подбородок маг. Он долго думал, переводя взгляд с бланка на Редрика и обратно. — Тут нужно решение уполномоченного мага, такого раньше не было.

— Ты же, вроде, сам — уполномоченный маг? — неуверенно спросил Ред.

— А, ну да, — магистр вновь сполз под стол, но теперь не полностью. — А так можно? Первый прецедент. Что будем делать? Да нормальная тема — награда за поиск ошибки в системе. Но окошко будет закрыто. Да, парень пролез, а дырку заколотили. У меня есть забавная аналогия, но я при людях. Да у тебя все аналогии про дырки. Короче, че ты мне тут варишь? Да ты сам варишь-паришь, добро? Добро-добро.

После каждой фразы Кэссиди менял положение и поворачивал голову, будто отыгрывая сценку за двоих. Выглядело странно, но забавно. Затем он дал себе пощечину, выполз и достал из рукава коробочку. Закинувшись радужным порошком, магистр, через секунду резко и глубоко вдохнув, чихнул.

— Я тут посовещался. В общем так. Шарага приносит благодарность за поиск прорехи. Прецедент отработан, а дыры прикрыты — системы огрехи. Тебя мы прокатим, так уж и быть, но друзей не зови — чтоб наглым не слыть.

— И снова Маккройды обыгрывают систему, — усмехнулся лавочник, стукаясь с сыном кулаками.

— Мне понятна ваша радость, но я повторюсь. Зачем платить до сдачи экзамена?

— Сколько стоит обучение? — серьезно спросил Лоуренс.

— Заранее можно оплатить лишь два семестра, двадцать косых — и ваше место, но лишь экзамен сдав, ваш сын его заслужит, и в пользу вуза отойдут, коли пацан не сдюжит. Кес-кес-ке-кхе, кес-кес, ке-кхе-кхе…

— А что, так можно? Это что, тоже ошибка системы? — потерев шею спросил Ред.

— Нет — ловушка для самоуверенного лоха, которому живется столь неплохо, чтоб деньгами сорить.

— Двадцатка, как с куста, — присвистнул лавочник. — Ну, как и думал. Такой прейскурант уже лет восемь у вас?

— Да, так и есть. Учеба и базовый пансион…

— А двадцать лет назад стоило восемь за семестр, — быстро предвосхитил поток поэзии Лоуренс.

Редрик задумался над рифмой к слову «пансион».

— Да, так и было.

— Сейчас поснимали все эмбарго и разогнали блокаду. Цены упадут, люди закупятся. У государства будет много валюты. Как всегда, что-то произойдет, и опять будет скачок инфляции. Стоимость обучения снова вырастет. Вот почему я хочу оплатить заранее. В сыне я уверен.

— Что же, я работаю на сорока семи работах. С деньгами я не ведаю дилемм. Но коли вам нужна на голову забота. Оформим в лучшем виде — без проблем.

— И как, справляетесь? — озадаченно спросил Лоуренс.

— Я же волшебник, — щелкнул пальцами Кэссиди.

Так он и продолжал щелкать, пока заполнял бланки, пока пытался вырвать чек из жадной руки старого лавочника, пока рассказывал, что да как: как лучше подготовиться, когда приезжать, где будет экзамен. Как ни странно, никаких других посетителей не наблюдалось. Им никто не мешал.

Глава 3.5

Сперва стоимость обучения Редрику показалась неимоверно большой. Но Лоуренс с Кэссиди прикинули сумму, что пришлось бы выдать рекрутеру в виде взятки — между тридцатью двумя и сорока пятью тысячами. Огромные деньги. Но цифры не брались с потолка. Если с дворян брали больший, но фиксированный откуп, то взятка регулировалась фельдшером и конюшим, что ходили вместе с командой призыва.

Потенциального рекрута из простых граждан оценивали, как коня. Проводили медосмотр, сдачу физических нормативов и проверяли, не идиот ли тот. Дальше пересчитывали все по таблицам и выводили сумму. За Редрика они бы потребовали, как за рыцарского коня с родословной и безупречным здоровьем. Два года жизни и учебы на мага.

Что до поступления — все было просто. Анкету и чек доставят в банк и министерство, где, после проверки и одобрения уполномоченного лица Реду в досье гражданина добавят соответствующие записи, а именно — что теперь парень является зарегистрированным лицом с обнаруженными магическими способностями, что стоит на учете в Шараге. С этих пор Реду придется раз в месяц наведываться в ратушу в Южном и отмечаться для протокола.

Через два года Редрик, предварительно забрав в здании городской администрации копии своих документов, всех возможных, обязан явиться на экзамен, отдать их комиссии, сдать все тесты и вуаля — новоиспеченный аколит. Сдать требовалось ряд базовых предметов: математику, черчение, историю, географию, право, политическую грамотность, имперский и еще один язык на выбор.

Все это расписали в довольно толстом буклете для абитуриента. Также там приводился приблизительный перечень литературы и прочих материалов, необходимых для подготовки, все это можно было найти в библиотеке. Но с этим возникла проблема. Учебные пособия отпускались лишь на три недели, после чего требовали продления. Для Реда — не вариант, учитывая, что он уедет из города.

В буклете также имелся разворот с точной картой Аусбруха. Кэссиди указал адрес букинистической лавки, что торговала поддержанными книгами. Она находилась на окраине Академгородка. Магистр пообещал, что там можно найти все, что потребуется, по человеческим ценам, там даже можно спокойно почитать — наложено заглушающее заклятье. Да и персонал приятный.

Тут он обманул. За прилавком того магазина стоял сам Кэссиди. Волшебник объяснил это без слов, просто, играючи открыв несколько порталов, из которых достал все нужные книги. К удивлению Реда, они были новыми, но без маркировок дастографического цеха — сделанные кустарно.

Довольно увесистые справочники, мелкий шрифт. Редрику книги понравились. Вот только Кэссиди не дал ни одного пособия по политической грамотности. На вопрос Реда по поводу этого предмета тот ответил:

— Да там фиктивные тесты, пиши везде, что Ауринк — молодца, и проходной балл наберешь.

— А все-таки, может есть что?

— Что, сознательный гражданин?

— В смысле? — поднял брови парень.

— Озабочен ситуацией в стране?

— Ну, вчера мне очень долго одна молодая леди рассусоливала, насколько я озабочен.

— Озабочен и до политики, и до молодых леди… — протянул магистр, он выглядел намного свежее, чем в Шараге и не рифмовал. Похоже, порталы — хороший вытрезвитель. Проверено на себе. — Есть пара интересных работ.

Маг-торчок пошарил под прилавком и выложил две объемные книги.

— «Теория социальной стратификации» Уильяма Ллойда. Пишет жестко, но доходчиво. Правда, сейчас скрывается — диссидент, — указал магистр на книгу в черной обложке без надписей.

Редрик открыл на случайной странице. Из одного абзаца он понял, что без гражданства коронного княжества в Фискгорд лучше не соваться, моментально определят в треллы. Лоуренс с интересом начал ее листать.

— Занятно, — сказал Ред.

Вторая являлась скорее очень толстым альбомом. На белой обложке были вытеснены два слова: «Спасибо, Странник». Открыв ее, Ред понял, что должен любой ценой пожать тому руку. Но сначала он протянул руку Кэссиди. Тот вернул рукопожатие, сально улыбаясь. Лоуренс глянул в альбом и присвистнул.

С разворота на мужчин смотрели две обворожительные княжны из Ксунга, что подтверждалось ниже — в подписях к изображениям. Экзотичные и эротичные. Такое ощущение, что все: точка обзора, композиция, фон, белье, в которое были одеты девушки, все это подчеркивало их выгодные стороны.

— Я снова полюбил книжки с картинками, — листая альбом, проговорил Ред.

— Все, кранты, учеба накрылась, — хохотнул Лоуренс.

@books_fine — крупнейший телеграм канал с бесплатными книгами.

— Что это за сокровище?

— Это собрание дастографических реплик со всех портретов благородных девиц королевства Нефраер, написанных лично Странником, — протяжный и несерьезный тон магистра сменился лекторским. — Это самая свежая подборка самых лучших его работ. Также доказан следующий факт — девушки всегда позируют обнаженными, а белье Странник додумывает сам, задавая новые веяния моды. Интересно еще то, что все девушки позировали в возрасте девятнадцати лет.

— Великий труд от мужчин для мужчин, — лавочник, посмеиваясь, поглядывал на Реда, у которого разбегались глаза.

Вскоре Редрик понял систему. Портреты девушек в первую очередь отсортированы по княжествам, уроженками которых они являются, далее по фамилиям, а затем по годам их рождения, от новейшего времени — назад, к подписанию Конкордата.

Мур… Мур… Вот и она, во всей красе. Стоит в лунном свете посреди сада. Руки поддерживают волны волос. Черные кружева. Картинка казалась немного тусклой, будто слегка обесцвеченной — издержки дастографии. Кернел… Посмотрим, есть ли у этой дерзкой девчонки потенциал.

Сильвия была не похожа на мать, за исключением двух моментов: холодного, уничтожающего взгляда — как она не побоялась так смотреть на Странника, разве-что он все додумал сам — и полного отсутствия груди. Ракурс шел снизу вверх, юная леди занесла ногу. Казалось, будто девушка вот-вот наступит на тебя.

— Отчаявшимся подкаблучникам такое нравится, — прокомментировал лавочник.

Ред листал дальше. Архипелаг Джойс-Биган. Сайдер… похоже она уже была замужем за бароном. А она молода… Адель Сайдер задумчиво читала книжку в свете канделябра в будуаре. Глядя на нее, Ред понял, что Кэтрин похожа на мать лишь слегка. По крайней мере, ему так показалось. Парень пролистывал страницы с девушками с северных островов, пока не дошел до конца раздела и не наткнулся на нее.

Она сидела на качели, подвешенной в ветвях персика. Яркие рыжие плоды, рыжие, как ее медные волосы, заплетенные в свободную косу, что отдыхала на ее хрупком плече. Ее волосы украшал цветок. Он казался крупным на фоне ее миниатюрности. Белая гвоздика. Она поддерживала его своей маленькой аккуратной ручкой. Под персиком росла целая клумба этих цветов, в них утопали ее ноги.

«Вот она — я. Ты снова нашел меня…» и многое-многое другое, что так хотелось услышать, читалось в лазурных глазах со слегка игривым, но твердым выражением.

Ее лицо и фигура походили на сражение между девичьей свежестью: острые скулы, острые ключицы, небольшая, но волнующая грудь; и завораживающей женственностью: переход длинной шеи в плавный изгиб плеч, такой же переход от тонкой талии к бедрам. Возможно, они были слегка шире, чем того требовала идеальная пропорция, но и лицо казалось слегка уже, чем могло бы быть. Веснушки. Маленькие манящие губы. Мило торчит аккуратное ушко.

«Расскажи, куда тебя занесло на этот раз. Ты так давно не заходил».

Второй рукой она поглаживала кошку, что спала у девушки на коленях. За клумбой расстелено клетчатое покрывало. Один из его краев придавлен корзиной с фруктами. Пикник. На покрывале спит большой черный пес. За ним в землю воткнут длинный меч. Бесформенный черный плащ развевается на ветру, зацепившись за рукоять оружия. Его полы постепенно переходят в несущийся на заднем плане табун лошадей. На навершии клинка висит маска — металлическое лицо с клиновидной бородой. Медная, как ее волосы…

— Бригадир, эй, бригадир… — впервые Ред услышал обеспокоенные нотки в голосе Кэссиди.

Взгляд заволокла рябь. Он сморгнул слезы. Далеко не первые. Редрик понял, что стоит на коленях и плачет, в руках — раскрошенное дерево половиц.

— Прости за пол, Кэссиди. Я… я без понятия… Не знаю, что сейчас произошло. Кто это?

Редрик встал и протер рукавом лицо. Отца не было, на прилавке лежали кошель и чековая книжка. Парень удивленно огляделся.

— Он вышел покурить, когда ты перелистнул страницу на нее, сказал, чтоб ты все оплатил, — ответил на немой вопрос Реда Кэссиди.

Магистр повернул к себе альбом, задумчиво забубнив:

— Ни имени, ни даты, ни ссылок на страницы с родственницами. Муж не указан. Вообще никаких записей… А-а-а…

— Что-то вспомнил? — спросил Ред, снова глянув на картину.

Такого эффекта, как в первый раз, она не вызвала. Лишь потеплело в груди.

— Это, как утверждают искусствоведы, первый женский портрет, написанный Странником. Где оригинал — неизвестно.

— Замечательно… — протянул парень, ковыряя носком сапога дыру в полу. — Я беру все, включая альбом… знаешь, дай еще что-то по дастографии и артефактам. А заодно скажи, сколько за пол?

— Уверен?

— Да, мой отец еще тот скупердяй, но никогда не экономит на еде и книгах. Долги он тоже не жалует.

— Я не про то. Точно хочешь купить альбом?

Кэссиди вновь повернул тот к Реду и листал, проверяя реакцию парня.

— Д-да, — немного нервно ответил Ред.

— Де-е-е, м-да. Есть еще проблемка — никакой литературы по магическим дисциплинам продавать нельзя.

— Ну, так одолжи, я верну, — навскидку предложил Ред.

Парень был уверен, что для вскрытия лежака Симона ему понадобится, для начала, разобраться в предмете. Матрац определенно являлся артефактом. Дастография же и раньше интересовала парня, но теперь это стало навязчивой идеей.

— Я что, библиотекарь?

— Ты же сам говорил вчера, что да.

— А, ну да. Ладно, держи, потом вернешь, — как-то слишком легко согласился магистр.

— Может, и с остальными книгами так поступим?

— Нет, бригадир, ты уже их купил, — сказал Кэссиди, помахивая чеком.

— Это когда ты?

— Я — фокусник.

— Зачем быть фокусником, если ты маг, притом магистр магии?

— Да время убиваю.

— Но ты же работаешь на сорока семи работах, — опешил Ред.

— Тебя колышет, чем я в свободное время занимаюсь?

— Нет, не мое это дело, — тихо ответил Редрик, засовывая в карманы чековую книжку и кошель.

— Вот и славно. Ну бывай, бригадир.

Кэссиди зашевелил пальцами у себя перед лицом. Книги взлетели, отсортировались и сложились в стопку в руках Реда. Затем взлетел сам парень. Будто невидимые щупальца. Реда развернуло и вынесло в открывшуюся дверь. Щелк. Редрик оказался на улице перед запертым букинистическим. Похоже, перед приемом новых клиентов нужен ремонт.

Отойдя от внезапного приступа левитации, Ред огляделся в поисках отца. Того нигде не наблюдалось, зато везде царствовала разруха. Чугунные стержни виднелись на месте скамейки. Похоже, ее вырвали и хорошенько ею же отработали по фонарному столбу. Он был изрядно скошен и погнут в трех местах. Сам фонарь пропал.

Уже немолодой каштан частично вырвали из земли, и его ствол слегка надломился — будто раздавленный на высоте чуть выше полутора метров. Рядом с деревом покоились обломки скамейки. Часть кирпичной кладки углового здания заимела скол, будто от сильного удара… кулака.

Редрик вернулся взглядом в точку, откуда начинал осмотр. Морда Смоки. Парень уже даже не дергался от его внезапных появлений.

— Что, приятель, всегда там, где нужен? — спросил Ред, аккуратно складывая книги в седельные сумки.

Тот кивнул.

— Знаешь, кто навел тут красоту?

Шоргон снова кивнул.

— Вот и я знаю.

Завернув за угол поврежденного здания, Ред увидел отца. Он тяжело оперся о стену. В зубах лавочника был зажат ровно надломленный мундштук. Чашу трубки он раздавил в кулаке. Из другого сыпались искры, видимо, в нем находилась, тоже раздавленная, трутница. Взгляд Лоуренса снова смотрел на тысячу ярдов вперед.

С помощью Смоки Ред подкурил три папиросы и, оторвав у одной лишнюю бумагу, засунул ее в сколотый мундштук, остальные достались парню и его коню.

— Какая же гадость этот Дип Фьюм, — поморщился Лоуренс, выдыхая клуб сизого дыма.

— Зато отгоняет ненужные воспоминания.

Они постояли, сделав по паре затяжек. На улочке показались первые прохожие. Мелкие школяры — гимназисты. У всех экзамены.

— Пока они не ускользнули, можешь спрашивать.

— А мне не прилетит скамейкой?

— Скорее, прилетит ответами, после которых ты проживешь жизнь, что будет слишком напоминать мою. Ты повторишь все мои ошибки, не совершив ни одной собственной. Будешь ненавидеть меня за это. Себя тоже… Весь этот проклятый мир… И будешь прав. Я не хочу для тебя такой судьбы.

Ред сглотнул комок рвущихся вопросов, что подступили к горлу. Затянулся. Действительно — та еще гадость. Ред понял, почему старый эльф ее курит — помогает отвлечься. Парень порылся в карманах и, передав отцу кошель и чековую книжку, наконец спросил:

— Стану вечно ворчащим, ехидным скупердяем?

— И это будет лучшее, что от тебя останется. Хотя со временем ты и так все узнаешь, но лучше так, чем то, как поступил мой отец, а с ним его…

— А не мог сразу так сказать, я бы тогда тебя не донимал столько лет. Да и теперь я понял, что не стоит. Вчера на меня вылилась вся семейная драма Гизмо — мне не понравилось. А у нас по ходу что-то похлеще, — перебил сын отца.

— Ты даже не представляешь, — усмехнулся лавочник. Во взгляд Лоуренса вернулась осмысленность.

— Мне некогда витать в облаках. Тракт, учеба, тракт, учеба… все — экзамен.

— Ну, раз так — поспешим. Голоден? — благодарная интонация отца была приправлена ноткой облегчения.

— Разумеется, мы же не позавтракали.

— Точно… матушка Сара обещала порадовать нас своей народной кухней.

Они шли обратно в «Убежище». Смоки беззаботно снюхивал дорожную пыль. Лоуренс шел впереди. Редрик глядел стеклянными глазами себе под ноги, всеми силами стараясь не упасть, придавленный прессом догадок, мыслей и размышлений.

Глава 3.6

Суетливая обстановка гремлинской общины разогнала тяжелые мысли. Все равно у тех не было почвы, за которую можно зацепиться, а вот матушка Сара вцепилась в Редрика основательно.

— Дай-ка тебя разгляжу. Какой большой красивый мальчик — хорошо кушаешь. Вот письма для Валенсии, пусть ответит и ждет еще, и сам пиши матушке Саре. Да не горбись, знаю, что маленькая, сядь на корточки…

Немного навязчиво, но приятно. С Редриком никогда и никто не сюсюкался, но столь теплое внимание понравилось парню. Теперь он был «младшеньким», и мамаша-полурослик будто пыталась наверстать все то время, что Ред провел вдалеке от нее. По-своему добрая женщина.

Пообедав и получив гостинцев в дорогу, люди распрощались с гремлинами. Гизмо остался. Диего требовалась его помощь по кое-какому вопросу, но он обещал, что вернет того через некоторое время. Плановых проверок не предвещалось, так что Валенсия спокойно сможет его подменить.

Они поймали кэб и поехали к южным воротам. Въехав на территорию Бибы, Редрик заметил, что целые кварталы трущоб или сносят, или перестраивают. Южные трущобы граничили с доками и культурным центром — районом, где находился Гранд Цирк.

Южный район представлял из себя пестрящий мануфактурами и отделениями ремесленных контор промышленный сектор Аусбруха. Этому способствовало постоянное течение в прибрежных водах, что уносило все отходы от производств прочь от города.

Извозчик попался разговорчивый. Он пояснил, что в связи с огромным количеством арестов пиратов и контрабандистов каторжанские лесопилки Среднеколымска заработали в полном объеме своих мощностей. Вдобавок к этому начались поставки леса со всего Эладейна. Огромные объемы дешевой эльфийской древесины. В связи с этим кайзер издал эдикт о строительстве бумажных фабрик во всех крупных городах княжеств королевства Нефраер.

Закупивший целую гору книг Ред приуныл. Цена на бумагу должна будет упасть, а он уже так потратился. Зато бумага для папирос станет дешевле. Правда, падение цен на бумагу не особо беспокоило выдворенных из домов людей, что с пустыми взглядами сидели на тротуаре. Сможет ли Каднификар стать еще жирнее…

Доехав до отделения гильдии извозчиков, что ведала курсирующими между городами дилижансами, люди столкнулись с трудностями. Кареты есть, а лошадей нет. Междугородние дилижансы арендовали лошадей у королевского почтамта.

Служащий в окошке так и пояснил, сдобрив свои слова нелестным высказыванием в адрес барона Сайдера, мол, самонадеянно было думать, что его мелкий конезавод покроет все нужды почты, что тот идиот, не способный умерить своих амбиций. За эти слова его вытянули за грудки через то самое окошко. После этого Редрик объяснил невежде, что питает нежные и вполне дружеские чувства к аристократу.

Парня кое-как вывели из здания гильдии, где его уже ждал «раздвоенный» Смоки. Два совершенно одинаковых коня, будто сросшиеся боками. Реда накрыло перекрытием, все, о чем он мог думать в тот момент, были девочки-птички. Редрик понял, что никогда не видел ни одной. Лоуренс же, смекнув ситуацию, выбил карету с упряжью по выгодной цене. Так на запряженной Смоки карете они и добрались до Южного, а оттуда и до кампуса, где их ждала крайне недовольная Валенсия.

Гномиха кратко объяснила, что они заставили ее сильно беспокоиться, а затем не говорила с ними какое-то время. Ее настроение смогло поднять лишь письмо матушки Сары. Ред впервые увидел, как маленькая сдержанная женщина смеется, читая строки письма своей новой подруги по переписке. Парень порадовался за нее. Каждый раз, когда Валенсия просила отнести письмо для матушки Сары почтальону, Ред подкладывал в конверт и свое.

На первых парах Редрик не смог основательно усесться за учебу. Работы прибавилось, да и изучение дворянской генеалогии, точнее, женской ее линии по альбому с даст-карточками отнимало порядочно времени. Правда, к приезду Гизмо мысли Редрика уже освободились из плена благородных девушек, а альбом стал просто приятной отдушиной.

Гизмо приехал через три недели, и не один. Ему поручили опеку над четверкой мелких гремлинов-послушников из храма Первого Пламени. Как раз чтоб заполнить пустующие рабочие места в бригаде Редрика. Ребята работали на совесть и бесплатно, еще бы они отлынивали под присмотром кемадо и ардиендо, но были безграмотны и плохо говорили на имперском. Пастырь определил их под начало Гизмо, чтоб они постились и учили имперскую грамоту. Ред, разумеется, тоже помогал.

С живыми гремлинами Гизмо привез и вырезанных из гранита и мрамора. Доска и набор фигур в виде гремлинов в разных позах и одежде. Кемадо начал учить своего ардиендо игре. Жестко и без поблажек, но так даже лучше. Реду нравились ночные партии в шахматы.

Смоки, как оказалось, тоже умел играть, только не мог достаточно аккуратно двигать фигуры. Реду приходилось ему помогать. Каким бы мастером в игре ни был Гизмо, шоргон оказался настоящим гроссмейстером. Смоки многому их научил.

Под действием учебной атмосферы Редрик и сам сел за книги. Взявшись вместе с мелкими гремлинами за имперский, парень понял, что на гномьем пишет грамотнее. Полный завал по знакам препинания.

Языковые тесты включали заодно знания классических литературных произведений. Если собрания людских классиков нашлись на полках у Лоуренса, то с гномьими всеоказалось и тогопроще — они отсутствовали как класс. Существовала лишь гимн-баллада-проповедь о первой войне с эльфами: «Песнь об украденном солнце и карающей бороде».

Как любой уважающий себя гном, Валенсия знала ее на память, дословно… поэму на четыреста стандартных страниц Ред записывал, переводя с гномьего на имперский — хорошая практика. Очень одностороннее и националистическое, хоть и эпичное произведение, сочащееся пафосом. Второго такого не создать, вот оно и имелось всего одно. С ним был связан спор, точнее — с его автором. Никто не мог определить, кто являлся им, певец Гномер или другой старый слепой гном. Спорят до сих пор.

Математика трудностей не вызвала, Ред и так постоянно придумывал хитрые формулы с кучей неизвестных, которые приводил к чистой прибыли, а в алгебре все уже давно придумано до него. С черчением вышло сложнее. Миллиметровка стоила немалых денег, приходилось обходиться без нее, но вскоре парень привык. Твердая рука и усидчивость помогали ему.

Право парню даже учить не пришлось. Те, кто методично нарушают законы, знают их лучше всех. Пособие по географии было хоть и свежее любимого атласа-путеводителя Редрика, но объективно ему уступало. К тому же на новых картах отсутствовали поселения и военные городки на южной границе Фронтира, как и город Валенсии — Вахрамак. Еще имелись странные несоответствия в количестве и расположении мелких островов трех архипелагов. Редрик их задокументировал и вложил в старый атлас.

Шло время, бумажные фабрики в городе построили. В кампус попали первые результаты их работы, совместно с цехами имперской дастографии — газеты «Правда Кайзера». Огромные тонкие страницы, мелкий шрифт. Свежие новости и бумага для курева и нужника — замечательное сочетание.

В приложенном справочном буклете для распространителей было сказано, что теперь граждане всеобъемлющей империи Сквизэр будут каждую неделю получать свежие новости, одобренные лично кайзером. Новое средство массовой информации — глашатаи и доски объявлений подвинулись, уступая место газете. В наличии разделы с кроссвордами, стихами и короткими рассказами.

Прочитав одобренные кайзером новости экономического сегмента, Лоуренс, хохоча, ушел колоть дрова. Взяв газету, Ред обнаружил запись о снижении цен на шоколад. Хотя лишь за день до этого цены в накладных повысились. Теперь же и там, и там стояла одна стоимость. Неужели в это поверят…

Вскоре за газетами подтянулся еще один вид товара, что смог появиться благодаря дешевому островному табаку и огромному количеству бумаги — сигареты — еще одно нововведение. Экономно по деньгам и по времени. В первой поставке было целых четыре марки нового курева: «Дым Отечества», «Кайзер», «Вольноградканал» и «Хмурый Гремлин». После тщательной оценки Смоки выбрал последние. Ред на них и перешел.

Снова осень. Ред календарь перевернул:

— И снова третье сентября…

Дождливый хмурый вечер. Редрик, зажав в зубах потухшую сигарету, ненавидяще бегал взглядом между разделом истории открытий учебника, что продал ему Кэссиди, пунктом об имущественном цензе касты неприкасаемых княжества Дур-Сима из трактата о социальной стратификации и свежим номером газеты — статья о плуге с инновационным углом лезвия.

— Да что это за херня?! — выкрикнул Ред, вбегая в комнату отца.

Тот опять одолжил у Реда альбом и глядел на даст-карточку с девушкой на качели.

Парень сунул газету отцу под нос и потыкал пальцем в статью:

— Читай…

— Ну и? — безучастно спросил лавочник через минуту.

— Такой плуг был изобретен шестьсот лет назад — им пользовались ровно до Пожирающего Хлада. А в Дурсиме полевым рабочим вообще запрещено пользоваться металлическими инструментами. Что это за мистификации, что за технологические откаты?

— Просто стагнация, — подкурив, ответил лавочник.

После уничтожения трубки он тоже перешел на сигареты. Тоже на «гремлина».

— Какая стагнация? Почему тогда ее нет в индустрии бабского белья и прочих модных штук, вон газеты, сигареты, пушки новые — барабанные рейганы? Почему действительно важные вещи никто не развивает. Где прогресс? — Ред потыкал пальцем в альбом.

— Прогресс? Забудь это слово. Понимаешь, все сложнее, чем кажется. Этот твой прогресс никому не нужен, вот его и нет. Знаешь почему?

— Ну, так обоснуй.

— Что, независимо от ситуации в стране, стоит всегда одинаково?

— Алкоголь и курево, — выпалил Ред. — И покупная любовь.

— Хорошо. А кто может повлиять на ситуацию в стране?

— Кайзер.

— И?

— Фюрсты?

— Нет. Они — шавки кайзера. Да и живут лучше всех. Им не нужны изменения.

— Дворянство?

— Пакт об ограничении дворянской вольницы.

— Военные?

— В некотором роде.

— В смысле?

— Ну, я же служил в легионе, но не военный, — увидев замешательство на лице сына, лавочник продолжил. — Я приобрел все необходимые легионеру навыки, у меня есть опыт ведения боя, есть связи в армии. У меня даже моя старая пукалка под кроватью лежит.

— К чему ты ведешь?

— Мужчины, что отслужили по пять или восемь положенных лет. От двадцати до шестидесяти, даже старше. Те, кто может и умеет держать оружие. Те, у кого есть оружие. Сколько их?

— Не знаю?

— Все. Все, кто сейчас не сидит на зоне, не валяется в канаве и не бродяжничает. Таких, как мы, намного больше, чем солдат в легионах, в десятки раз. И каждый недоволен чем-либо в империи.

— И что же им мешает взять оружие и повлиять на ситуацию?

— Вот приходишь ты с работы. Злой. Уставший. Ты мог бы жить лучше, ты достоин лучшего. Заходишь в дом, а там твоя жена в красивом белье, что будто сам Странник выбрал для нее. Точно, сегодня же один из бесчисленных праздников. Уже стало получше.

Лоуренс глянул на изображение девушки на качели. Закрыл альбом.

— Она видит, что ты устал. Наливает тебе прохладного пива. Ты кушаешь, закуриваешь сигаретку — еще лучше, — лавочник смял сигарету и кинул на пол. — Но злость еще держит… и тут твоя жена говорит, что у жены соседа новая побрякушка. Ты уже зол на соседа. Тебе же теперь тратиться. Ты обещаешь ей все, что она хочет, и получаешь замечательный, отгоняющий злые мысли секс. Все — злость перенаправлена на ближнего или нижнего, а кайзер — молодец. Деньги-то он платит.

— Но не всякая же женщина меркантильная тварь… — опешил Ред.

— Конечно, но хороших людей мало. Добрых женщин больше, чем добрых мужчин, но их все равно невероятно мало.

— А кто не женат?

— Идет к шлюхе. Кайзер опять молодец — разрешил публичные дома, да и деньги платит. Налог с сутенера берет, а потом тот тебе возвращается в виде жалования. Какой же умница наш Ауринк — все продумал…

— А что со злостью?

— Раньше сублимировалась в жалобах на жизнь в баре с приятелями, теперь же достаточно почитать газету. Гляньте, беспорядки в верхней палате. Пэры и лорды бьют друг другу морды. Вот гады, ни хрена не делают, но забавные. Пусть живут. Все — уже полегчало.

Лавочник порылся под кроватью. Достал ружье.

— Деньги кончились — бери пушку и иди в контрактники. Вот ты и снова в легионе, сынок. Старослужащий болванчик… и так по кругу. Пока не продашь свою аркебузу и не сопьешься.

— Все идет по кругу… — тихо повторил Ред.

— Пока тебе достаточно комфортно, ты не оторвешь зад от кушетки. Наш ненаглядный правитель приручил своего опаснейшего врага, который и стал его силой. Первое правило главы государства — не воюй с мужиком. Он и не воюет… хотя, ничего ему не сделать, — тяжело выдохнул Лоуренс.

Лавочник забросил под кровать лучевое ружье и откинулся на спину.

— Пока ты зациклен на выполнении своих сиюсекундных хотелок, тебе нет дела до того, что действительно происходит в мире. Никому нет дела. Ведь кто-то бессилен, кто-то запуган, кто-то вне закона, кому-то все это выгодно, а большинству — плевать. Вот тебе и стагнация, сынок. И что же ты с этим будешь делать?

— Приму к сведению, — прошипел сквозь зубы Ред и ушел.

Редрик месяц штудировал историю, газеты и трактат об общественном расслоении. Сплошные несоответствия и ложь. Даже учебник лгал, парень это чувствовал.

Снова удары. Удары крови в висках. Удары гремящих сапог по бетону тракта. Удары кулаков о несокрушимый остов обугленного великана посреди моря цветов — древний труп научил парня бить. Груша для битья, только акация. Срываешь гнев на трупе, а виновники живы.

Удары когтистых рук по лицу.

— Редрик, Редрик, проснись! — кричал Гизмо.

— Что? Я же сплю. Отстань, — парень открыл глаза. Зря.

— Смотри, я же говорил, что скажу тебе первому. Сработало. Гляди, он появился. Он вышел на свет! — ликующе кричал гремлин.

— Что это? Откуда… Гизмо, погорелая ты саламандра! Убери от меня эту херню! И больше никогда мне ее не показывай!

Глава 3.7

Максимальная продолжительность жизни самца гремлина равна полувеку, но кемадо — исключение, как и их потомки. Пастырю было уже далеко за семьдесят, но лишь благодаря аскезе и целибату. Размножение у гремлинов — трудоемкий процесс, отнимает много лет жизни. Так выгорели его братья.

Самки живут до полутора веков, но и в отличие от самцов теряют больше и размножаются чаще, вынужденно — их в десятки раз меньше.

Лабиринт — ритуал продолжения рода. В недрах глубоко под горой Колхидой, что располагается к северу от Вольнограда, на стыке Осевого и Межевого горных хребтов, раскинулась колоссальная сеть подземных тоннелей. Даже Диего уже не помнил, какие из них вырыты драконами, какие — гремлинами, а какие еще кем-либо. Часть, что расположена под самим Вольноградом, именуется Лабиринтом.

Удивительна эта часть тем, что она будто рылась по строгому плану. Эти тоннели представляли собой сеть переходов с сорока семью залами, что при рассмотрении с любого ракурса складываются в удивительно правильный узор. Сорок седьмой зал располагался ровно по центру и был крупнейшим. Он назывался Гнездом. От Гнезда шли короткие прямые тоннели к каждому из залов поменьше, а также множество переплетающихся окольных путей — «дорог жизни».

Наступал период размножения — вторая половина осени. Гремлинов приводили в Гнездо. До сорока шести самок и неограниченное количество самцов. Самок вели в залы по коротким тоннелям, которые затем охранялись служителями храма Первого Пламени. Самцы уходили по «дорогам жизни».

Во время периода размножения мускус самок выделялся на порядок обильнее и менял состав. Вместо того, чтоб гореть, он затвердевал под воздействием открытого огня. У самцов же отворачивался «фиговый щиток» в паховой области, что прикрывал отверстие в брюшной полости, там располагался шлангоообразный отросток. Напрягшись, гремлин мог выстрелить из него специфической жидкостью.

Так и производился забег. Самцы пробирались по «дорогам жизни» в залы к самкам, попутно отстреливая друг друга. При попадании чужой жидкости на тело половой орган гремлина втягивался, а щиток захлопывался до следующего периода. Защититься можно было лишь за укрытиями и выпустив струю пламени, но столкновение огня и жидкости вызывало взрыв, этим следовало пользоваться с осторожностью.

Так самые быстрые, хитрые и ловкие гремлины добирались до самок, возвращаясь потом с ними в Гнездо. Там из мускуса самки вокруг нее строилась кладка в виде кластера колб-яиц. В каждую заливалось немного половой жидкости самца, остальной объем заполнялся питательным раствором из вырастающих из спины самки трубок, что подводились к каждой колбочке. Так гремлин оплодотворял самку, а остальные самки и служители храма ухаживали за ней и кормили. Кладка зрела от восьми до десяти лет.

Проигравший же гремлин имел обязательство — вернуться и принести пожертвования в храм, на которые будут ухаживать за самками, после чего заняться своими делами. Гизмо не вернулся, ведь он не проиграл.

Облить гремлина водой считается страшным оскорблением не просто так. Она — сродни слабой кислоте для человека. Отбиваясь от соперника, Гизмо перестарался с пламенем. Часть тоннеля вместе с ним обвалилась. Он летел сквозь тьму, пока не упал в подземное озеро, из которого лишь чудом выбрался. Ледяная вода попала в брюшную полость, повредив половую систему. Все знают, что бывает в таких случаях — бесплодие до конца дней.

Будучи выращенным матерью-полуросликом, Гизмо разительно отличался от своих сверстников. И хоть он был тверд в убеждениях следования традициям, матушка Сара показала ему то, чему не смогла научить их народ даже королева драконов. Она научила его искренне любить, как это делают жители поверхности, особенно это повлияло на отношение Гизмо к самкам.

Гремлины из-за своего образа жизни и размножения не заводят привязанностей, ни дружеских, ни любовных. Все и так вместе, все у всех общее. Но у Гизмо имелась лишь одна мать, один отец, один брат и девушка, что была для него единственная в своем роде.

Он видел странные, ни на что не похожие отношения своих родителей и попытался перенести этот опыт на Бланку, так ее звали. Спрашивая советов у матери, он учился любить, научил и ее. Все свободное время Гизмо проводил с ней, даже когда его забрали в послушники.

Больше всего на свете он хотел прожить с ней всю свою жизнь. Вырастить с ней родных детей, просто быть вместе. Как его родители. А как того хотела она… Но теперь это было невозможно. Он подвел ее. Бесплоден. Теперь она замурована в кладке почти на десяток лет. Инкубатор для детей от чужака, которых у нее отберут. Исполненный горечью, Гизмо сбежал. Он не мог посмотреть ни в глаза матери, что научила его любить, ни девушки, которую так подвел.

Так он и проводил дни, пытаясь забыть свой позор. Избегая компании собратьев и семьи. Но продолжал поститься и жить по заветам Мико, в меру сил. Не отлынивал от труда, поддерживал пламя в своем доме, учился уживаться с окружающими. Он прожил отведенную гремлину половину жизни, надеялся, что о нем забыли. Но это оказалось не так.

Пришла посылка и письмо. Похоже, Пастырь сжалился над Бланкой и тайно передал ее послание сыну так, что ничего не говорило о его участии. Тем, кто ее оплодотворил, был Скордо, но среди детей не оказалось ни единого отпрыска кемадо. И теперь Бланка отдыхала. Она все это время ждала его. Надеялась, что он жив, что он вернется, что они снова будут вместе. Бланка подарила ему часть стенки своей кладки — жест, которого удостаивались лишь лучшие из гремлинов, будущие кемадо.

Становясь кемадо, гремлин в буквальном смысле перерождался в пламени создателя. Получить часть силы и долголетия дракона, заодно исцелившись от всех недугов — единственный шанс на осуществление его мечты. Но что он может предложить последнему дракону, чем он заслужит его внимание и одобрение, он — никчемный калека, что всю жизнь лишь прятался от своих проблем? Гизмо боялся сам идти к Каднификару, он понимал, что недостоин такой встречи.

Но у судьбы имелись и свои планы, занесшие гремлина с Маккройдами в Аусбрух. Тогда Гизмо понял, что все или ничего. И все сошлось…

— Все благодаря моей встрече с вами, что в конечном итоге вылилось в самое удачное стечение обстоятельств, что я мог представить. Я — кемадо, я здоров, она меня ждет. В следующем году я войду в Лабиринт и выйду вместе с Бланкой… и мы будем вместе. Спасибо тебе, ардиендо. Спасибо, Редрик.

Ред сидел на кровати и нервно курил.

— Гизмо…

— Да, брат?

— Ты даже не представляешь, насколько я за тебя рад, но лучше бы ты не махал передо мной своим членом или что это вообще такое, на протяжении всей этой истории.

Видимо, Гизмо настолько увлекся повествованием, что так и забыл спрятать свой половой отросток, размахивая им в напряженных моментах.

— Прости-прости, он не показывался много лет. Я просто рад его видеть, — гремлин смотал свой половой шланг.

— Зато мне хватило на всю оставшуюся жизнь. Теперь не заснуть. Ты, как знаешь, а мне нужно выпить…

Когда Гизмо ушел, Ред понял, что лучше не пить, ведь завтра — караванный день. Парень разгреб свой скарб и вытащил лежак, на котором моментально вырубился.

Базовые предметы Редрик освоил, пора разобраться и с магией, особенно той, которая под боком. Справочник по артефакторике и рунической морфологии оказался неимоверно толст, но на то он и «справочник». В первую очередь в нем приводился раздел по рунической письменности. Редрик был приятно удивлен тем, что та даже на первый взгляд оказалась довольно знакомой. Он обратился с этим к Валенсии и не ошибся.

Теперешний язык гномов был прекрасно систематизирован, но лишь благодаря языковой реформе пятисотлетней давности. Из него выбросили все ненужные структуры и десятки тысяч слов, что могли трактоваться лишь в едином ключе. Их заменяли на структуры с минимум четырьмя значениями, вплоть до «идеальных» — десятисмысловых структур.

Например — война, мир, свобода, подчинение, тьма, свет, любовь, долг, отчизна и пельмень записывались одним словом, смысл которого выводился лишь из контекста. Ред много думал над тем, как часто те цепляются к словам и переспрашивают. Хотя у гномов есть время наловчиться, все-таки живут по двести пятьдесят шесть лет.

Так называемое «руническое письмо» являлось старым языком гномов. В приведенных комментариях и разъясняющих параграфах особо подчеркивалось удобство слова с четким единичным значением, что вызывало строгую ассоциативную привязку к определенному явлению.

Старый язык так и рождался. Когда гном сталкивался с чем-то, он не пытался трактовать это событие с помощью известных слов — он придумывал новые. Только в обозначении классификации искр, что высекал молот кузнеца, были десятки наименований.

В давние времена гномы являлись исследователями, они изучали и классифицировали мир, как никто другой. Их старый язык очень хорошо подходил для четкого определения явлений и событий, что оказалось неимоверно полезно в рунной магии и артефакторике. Эти два предмета были неразрывно связаны, о чем свидетельствовало наличие специализированной сдвоенной кафедры в Шараге.

Проработав справочник от корки до корки, Ред принял волевое решение распотрошить лежак, а дальше будь что будет. Ничего не сгорело, не взорвалось, пальцев — и так не полное количество. Вывод — повезло.

Кроме набивки внутри лежака оказалось полотно с замысловатым руническим узором и вплавленными шариками из магического кристалла. Путем сравнительных заключений Ред пришел к выводу, что кристаллы находятся в концентрических узлах — ключевых точках рунического узора. Сидя и разбираясь в схождениях линий к этим точкам, благодаря справочнику, Ред обнаружил составные слова, что представляли собой наложение рун старого гномьего языка.

Практически весь следующий год Редрик посвятил расшифровке рунического узора. «Сон», «убывание», «ложь», «ночь», «забвение», «безопасность», «покой», «удобство», «луна» и многие другие слова старого языка Ред вычленил из надписей на полотне. Исходя из своего опыта пользования лежаком, он описал на бумаге свое исследование и выводы. Это был предмет для высасывания сил у чрезвычайно могучего существа, что усыплял и давал мнимое ощущение безопасности и покоя, притом он сам подстраивался под пользователя. Так это понял Редрик.

Без помощи специалиста исследование продвигалось медленно, Реду постоянно приходилось возвращаться назад и пересматривать свои записи, благо парень всегда подсознательно ощущал ошибки, связанные с теми вещами, что его действительно заботили. Чтоб развеяться, Редрик параллельно занялся изучением пособия по дастографии.

Первые же строки учебника огорчили парня. В порыве эмоций он, не задумываясь, купил пособие по магической технике, которую необходимо предварять практическим курсом мета-магии, или, как это еще называлось, осмысленного творения арканических конструктов в поле субъективного пространства — ауре. Ред уже думал забросить книгу до лучших времен, но базовые приемы все же дополнялись широкими пояснениями, правда, сложными для теперешнего уровня знаний парня.

Единственным относительно понятным моментом парню показалась техника точечного прожига. В ее описании так и значилась, что она является самой примитивной и базовой. Основывалась она на методе концентрации точки. Сам метод описывался небольшим очерком со ссылкой на другую книгу. Необходимо было создать «точку фокуса» или «позитивную точку» — мысленный конструкт, что стягивает потоки энергии в ауре, концентрируя их. Это все, что вынес из очерка Редрик.

Субъективное пространство, желание, понимание, творимый фантазм, что обретает в миру явь… Редрик перебирал в голове все, что ему наговорили о магии. Субъективное пространство в миру, точка, потоки… Парень не знал, как выглядят потоки магии, но знал, как выглядит мир, сжатый до точки. Те ощущения, что он испытывал во время телепортации, после блокады, во время признания Далилы, того — ложного. Мир, сжатый в точку, почему бы и нет, там точно где-то будут потоки магии.

Парень пытался концентрироваться на нарисованных точках, отдаленных объектах, на отражении своего зрачка — никаких результатов. После этого он понял, что должен оперировать в пределах собственного тела или в малом отдалении от его поверхности. Ред нарисовал точку на ногте большого пальца. Ногти опять отрасли. Измененные и твердые. Помогал лишь старый враг парня — напильник для металла.

Сидя, неизвестно который день кряду, буравя взглядом точку на пальце, Ред начал злиться. В кампусе проездом остановилась группа дипломатов из Аройо-Илаго. По привычке, выспавшись днем, они устроили настоящий ночной раздрай, заставляя гремлинов-послушников устраивать файер-шоу, а самого Реда ехать в Южный за профурсетками.

Парень не хотел оставаться в кампусе. Спросив разрешение у Лоуренса, он взял Смоки и уехал прокатиться ночью. Сам того не замечая, он снова стал сосредоточиваться на пальце, отдавшись в выборе дороги на волю Смоки. Когда тот остановился, Ред огляделся.

Олива. Мешок. Мидии. Это было их место. Место, где Далила солгала ему о беременности. Мир снова сошелся в точку, подступила тошнота, палец прострелило болью.

Когда Ред пришел в чувство, он обнаружил себя выпавшим из седла. Ноготь с большого пальца правой руки пропал — его вырвало с мясом. Ред понял, что это была магия. Может неосознанно, может через задницу, но он вырвал себе ноготь магией. Правда, Ред так его нигде и не нашел, да и не отрос тот больше. Будет уроком. Тонкое тело, то, снаружи тела из мяса…

Ред прямо на берегу представил, будто его руку обволакивает перчатка, очень толстая, а около кончика большого пальца — точка. Ред тужился и щурился, вернул образ Далилы, почувствовал пустоту, будто ветер выдул все мысли из головы. Опустил палец к песку пляжа. Песчинки задвигались.

Они подпрыгивали и ползли к кончику пальца парня, будто подчиняясь слабым дуновениям ветерка. Воодушевление и азарт. Это магия, он творил колдовство. Осознанно, сам. Редрик понял, что впервые гордится собой. А песчинки, поднятые порывом желания и эмоций парня, заплясали в воздухе, пытаясь вытолкнуть друг друга из местечка в той самой воображаемой точке.

Редрик все усиливал и усиливал концентрацию, пока в воздухе не затанцевала горсть песка. Всплеск. Ред отвлекся, песчинки прыснули во все стороны попав парню в глаза. Благо, рядом было море, он смог их промыть. Правда, споткнулся о гору ракушек. Завалы Странника снова загадили весь берег. Красноглазый, но довольный собой он вернулся в кампус.

Вскоре, после некоторой практики, Ред решился поэкспериментировать с дастографической пылью — порохом. Южнее земель короны располагалось княжество, половину территории которого занимала дельта самой полноводной реки империи, со столицей в крупном портовом городе — Порто Аб’Дудак. Там располагалась база Консорциума Углежогов. Практически весь порох производился на мощностях этого княжества.

Подводные выходы кристалла, уголь, сахар и другие необходимые для пороха компоненты имелись тут же в наличии. Крупные грузы пороха доставляли как по морю, так и по суше. Правда, в свободной продаже пороха не наблюдалось. Умельцы смогли и из него сделать наркотик, смешав с известью, куриным пометом. Дурь так и называли — петушиным дерьмом, либо просто дерьмом. Торчков, которые втирали пороховую смесь себе в десны прозвали чернозубами — наркотик въедался в эмаль.

Благо, Ред жил на торговом посту, что дало ему возможность раздобыть пороху, много пороху. Первые пробы оказались неудачными. Ред отсыпал пороха в миску и, сконцентрировавшись на точке, сунул туда палец. Хорошо, что рука, закаленная в драконьем пламени, смогла выдержать взрыв, а вот миска — нет. Ред взял железную посудину. Кристалл реагировал на магию, становясь катализатором термической реакции, порох нагревался и горел, налипал и вжигался в поверхности.

В справочнике были описаны методы с использованием щупов, жгутиков, форм-плоскостей, высветления. С помощью последней методики и создавались даст-карточки. Но парень понятия не имел, что за этим всем кроется. Ред попытался обволочь палец в порох, как Кэссиди, но добился лишь того, что крайняя фаланга и ноготь на указательном пальце покрылись несмываемым черным налетом. Совсем как у торчков-чернозубов.

К парню вдруг пришло понимание, если Кэссиди может по щелчку пальца открывать и держать множество порталов, а капитан де Мур еле держит и долго открывает один, насколько тот сильный колдун. На его техники пока рано равняться.

По примеру прованта Ред взял перечницу. Потихоньку высыпая порошок, парень ловил его крохотной и слабой точкой концентрации, водя ею над поверхностью бумаги. Получилось. Прерывистые и грубые, но линии — выжженные им линии на бумаге, что не стирались.

Редрик продолжил тренировки, через время у него уже получалось писать точкой концентрации, словно кончиком карандаша, двигая пальцем. Затем у парня вышло слегка двигать точку, что через несколько месяцев позволило уже прилично имитировать книжный шрифт. Правда, до той скорости, с которой записывала текст капитан, ему было далеко.

Она явно использовала более продвинутую технику, это и понятно. Но писать получалось уже быстрее, чем от руки, а под диктовку еще быстрее, но наибольшей скорости парень добился в копировании текста на просвет — готовые линии не требовали задумываться о направлении движения точки. Копировать — всегда легче.

Левой рукой парень писать никогда не мог, зато дастографическое письмо давалось с той же простотой, что и правой, хотя в шрифте были некоторые отличия, он получался слегка под наклоном и более округлым, как бы Ред ни старался выровнять его. Вскоре парень бросил попытки. Вполне читаемо — сойдет.

Гизмо уехал в Вольноград, готовиться к Лабиринту. Скоро наступит и очередь Редрика покинуть хоть и казенный, но отчий дом. Казалось, что пара лет в кампусе пролетела быстрей, чем пара дней в столице. Город всегда полон событиями. Наступали последние дни размеренной жизни.

Валенсия уже загодя начинала хлопотать, проверяя, все ли влезает в сумки парня и можно ли запихнуть еще какую, несомненно важную, вещь: лишнюю рубашку, лишнюю пару брюк, даже подушку. Маленькая женщина, хоть ничего и не говорила, но волновалась по-своему.

Лоуренс был задумчив, Ред постоянно замечал его за маленькой книжкой в кожаном переплете, в которую тот что-то строчил. Видимо, пытался рассчитать убытки, что понесет. Старый скряга. Уже почти пятьдесят, а отличается от тебя лишь сединой в волосах. Даже борода растет одинаково.

Учебники, трутница, блок сигарет, наборы для письма обычного и дастографического, напильник. Ред, тренируясь, скопировал пороховым прожигом гномью балладу и свое исследование. Самое главное — альбом с даст-карточками. Спасибо, Странник. Верные «гремящие» сапоги. Черный дорожный пыльник.

Бетон глаз встретился с бетоном дороги. Вот и все…

Глава 4.1

— Эй, с днем рождения, — лавочник метнул сыну флягу.

Та самая, которую Ред нашел, когда искал живицу для барона Сайдера. Красивый узор. Перекрещенные меч и молния перед круглым щитом, все в обрамлении пламени. Серебро. Внутри — «Гномья особая».

— Вот же, а я опять без подарка, — повинился Редрик, кладя флягу в нагрудный карман.

— Пришлешь табель семестровый с проходным результатом — самый лучший подарок, — отмахнулся Лоуренс.

— Ладно, но все не отпускает мысль… Как вы тут без меня?

Рядом с Лоуренсом стояла Валенсия. Она растирала ладони, будто те затерпли. Скрип кожи. Руки шахтера не исправят никакие дамские кремы. Ред все отказывался стричься. Снова выгоревшие за лето волосы гривой лежали на спине. Подле выстроились гремлины-послушники. Редрик так и не научился их различать.

— Я списался с Пастырем, теперь наш кампус — что-то вроде места паломничества, — ответил Лоуренс.

Его перебил послушник:

— Пристанище мудрецов. Дом последних кемадо и ардиендо.

— Что ты воду льешь — не последних, — заехал говорящему другой послушник.

— Спокойно, бугрята, — погрозил им черным пальцем Ред.

— Да, ардиендо, — хором ответили гремлины.

— Так вот, Пастырь сюда зашлет этого молодого, как его… Пабло. А с ним новый комплект послушников. Ротация кадров, так сказать.

— Хоть так. А вы как, госпожа Валенсия?

— Нет-нет, милый мальчик, я в порядке. Мне спокойно.

— Точно?

За много лет совместной жизни Ред научился различать скрытые чувства гномихи. Она беспокоилась, еще и как беспокоилась.

— Нет-нет, Сара — славная девочка, храни ее Отец Нации. Я уверена, что если милый мальчик не позаботится о себе сам, то это сделает она. Но будь добр, милый мальчик, продолжай вкладывать свои письма в наши конверты, только уже с другой стороны.

— Разумеется, госпожа Валенсия, — Ред подошел и поцеловал женщину в щеку. — Тогда не прощаюсь.

— Маккройды никогда не прощаются и никогда не здороваются. Для нас в этом мире нет ничего и никого нового. Запомни это и веди себя соответственно. Тогда и проблем будет меньше, — усмехнувшись проговорил Лоуренс.

— Кто это сказал? — задавая вопрос, Ред понял, что действительно никогда ни с кем не здоровался и не прощался.

— Мой старик.

— Занятно. Что же, приму к сведению. Как обычно.

Семнадцатый день рождения парня прошел в седле. Смоки был чудо-конем — умудряться идти в карьере с таким грузом, спасибо гномихе, и с такой скоростью, не выказывая усталости. Древний шоргон — в двух словах. Редрик и сам весь загрубел, теперь столь долгий переход не вызывал у него такого дискомфорта, как пару лет назад. Ред и Смоки просто отдались свету луны и ветру. Ночная гонка до городских стен, прямо как в тот раз.

Заря застала парня на удивление бодрым. Еще пара часов езды. Уже виднелись стены столицы. Аусбрух — не самый крупный или старый из городов империи. Были свидетельства того, что он построен по четкому плану. Стены возводились в первую очередь.

Город, что ограничен изначально. Все, кто не учтен — лишние люди. Фундаменты зданий на катакомбах и могилах. Город на костях. Белых, как треплющийся под утренним бризом флажок… Флажок, несколько стульев и стол с закусками.

Ред съехал с тракта, чтоб осмотреть странную композицию. Подъехав к флажку вплотную, он заметил лунку, которую тот отмечал.

Удар. Земля взлетела комьями.

Смоки, недовольно ржанув, отпрыгнул. Ноги парня инстинктивно разогнулись, катапультировав его из седла. Кувырок в воздухе и последующее приземление на копчик. Правая рука судорожно сжимает флажок, левая хватает и мнет ножку стула.

Выдохнув, парень забрался на стул, так и сжимая флажок в руке. Достал сигарету, сунул в зубы. Хлопок. Кэссиди помог подкурить…

— Кэссиди?

Магистр магии сидел на соседнем стуле и дымил кальяном из рукава. Рядом с ним лежал мешок для клюшек.

— Здоров, бригадир. Едешь на экзамен?

— Есть такое, — беря себя в руки ответил Ред. — А ты…

— А ты флажок на место верни, у меня клиент нервный.

На месте лунки зиял кратер сродни тем, что остались после схватки Странника и Андерса. На его дне лежал остывающий металлический мячик, жутко деформированный. Ред воткнул флажок в край образовавшейся насыпи.

— Это, что… гольф? Рановато еще… — спросил Ред, сев обратно.

— Ну, да, но они оба — занятые люди, да и видят в темноте на километры. Я, кстати, специальный кедди клуба «Драйвер Неффи», — потряс Кэссиди планшетом с листами таблиц для ведения счета.

— А твой клиент?

От последовавшего удара подпрыгнули стулья. Из нового, еще более крупного кратера выбрался человек. Спортивные туфли, гольфы, шорты, рубашка, вязаный жилет и кепи с мелким помпоном — все белое.

— Странник, — Ред даже не удивился.

— О, младший Маккройд. Как тебя ни увижу — ты штаны просиживаешь.

Странник подошел к столу с закусками и запихнул в рот пригоршню канапе с зеленым соусом.

— Закусочная мазня. Толку от нее без бухлишка? — пожаловался человек в белом.

— Раннее утро. Мы, конечно, бессмертны — вреда никакого, но это неприлично, — заметил вышедший из портала Энвин Хир.

За ним появилась Анна де Мур.

Капитан чуть не навернулась в яму, оставленную приземлением Странника, но эльф, поймав ее за шиворот, переставил в безопасное место, к столу.

Оба одеты как гольфисты, но в расцветке ополчения и потеплее Странника. На груди у обоих виднелась эмблема с надписью: «Центральное управление». Девушка… скорее молодая женщина, была бледнее эльфа, ее мутило. Похоже, они уже долго так скачут порталами.

— Неприлично в твоем возрасте зажимать малолетку, особенно у меня за спиной, пока я бью. Вы бы еще потрахались.

— Ты так долго целишься, что можно и успеть. Кстати, неплохая мысль, — эльф поиграл бровями.

— Полковник, во-первых, холодно… — девушка заметила Редрика и аж подпрыгнула. — …во-вторых, вы дурак, в-третьих, что он тут делает?

— Пялится на твой пупок, как и все присутствующие, — пощекотал полковник оголившийся живот Анны. Верхняя одежда чуть задралась, когда тот вытаскивал ее из ямы.

Капитан покраснела и, отвернувшись, поправила блузку с жилетом. Ред уступил ей стул, а сам недолго думая протянул Страннику свою новую фляжку. Тот принял ее с кивком, но, секунду помедлив, протянул эльфу.

— Я такую ампулку глотну залпом. Делюсь, пока добрый.

Эльф пожал плечами и принял предложение. Приложился и, вытерев губы салфеткой, появившейся из кармана, подошел к столику с закусками. Странник, получив флягу обратно, перевернул ее. Пусто.

— Эльфила пройдошистая, — хохотнул он, кидая фляжку Редрику.

Та так жестко ударила парня под дых, что его скрутило.

Полковник и магистр магии синхронно пожали плечами. Первый закусил, второй достал из рукава винную бутылку и поставил на стол. Странник, осмотрев ту, перевернул и отбил донышко щелчком пальца. Затем, осушив бутыль одним глотком, заметил:

— Молодое вино. Бутылочка-то — ровесница твоей девчонки. Так, ладно… — сказав это, Странник повернулся к Кэссиди. — Кедди, что по результатам?

Гарен покосился на кратер с флажком:

— Лунка засчитана. Альбатрос.

— Я же сказал, что закопаю тебя на четырнадцатой лунке, Кривоухий.

— Это шестнадцатая, у тебя перелет, — заметил эльф.

— Я придумал эту игру, не учи меня.

— Занятно, — хмыкнул эльф, пнув ногой мешок, что лежал возле Кэссиди.

— Что? — недовольно спросил Странник.

— Я победил…

— Ни хрена подобного, твой мяч еще летит. Кедди, быстро дай мне драйвер.

— Вы использовали его при первом ударе, — зевнул Кэссиди.

— Точно, всего восемь километров, давай четверку, — приложив руку козырьком к глазам, глянул вдаль Странник.

— Нет, — скучающе ответил Кэссиди, сделав тягу кальяна из рукава.

Магистр предложил трубку капитану. Ту замутило еще сильнее, она закрыла глаза и прикрыла губы платком.

— Точно, я не брал четверку. Давай пятерку.

— Нет…

— Что это значит вообще? — резко повернул голову на сто восемьдесят градусов Странник.

— У вас кончились клюшки, — спокойно ответил магистр.

— Я и говорю, что победил. Ты же, как шпагоглотатель, утаптывал по клюшке после каждого удара, — сказал эльф, подняв и перевернув сумку Странника, его собственная висела у него на плече. Правда, почти все клюшки эльфа были погнуты.

— Ладно, там твой мяч скоро долетит. Если хол-ин-уан — ставлюсь я, если ты промазал — ставишься ты.

— Я никогда не мажу, а у тебя нет денег.

— Значит, завтрак, так и так за твой счет, но погнали, все равно глянем.

Странник схватил эльфа и прыгнул, тот только успел выругаться. Так прыгнул, что у Реда заложило уши, а самого парня подбросило волной воздуха на три метра вверх. От разбитой о тракт задницы парня спас верный скакун, подставив седло. Редрик ухитрился выставить руки и сдвинуть колени приземляясь. Яйцам всмятку на завтрак парень предпочитал яйца в мешочек.

Сидящих за столом, как и саму мебель, защитила мерцающая вуаль. Чародейский щит, что, постепенно исчезая из видимого спектра, втягивался обратно в ауру Кэссиди.

— Реликты старого мира… древние нигилисты. Наследят, не думая о последствиях, а человеку убирать, — сказав это, Кэссиди защелкал правой рукой.

Бугры вывороченной земли закатывались обратно в кратеры, выравнивая поверхность. Не придумав ничего путного, Ред просто спросил:

— Ты будешь на экзамене, Кэссиди?

— Да, крайний стол слева, не забудь документы, а то недопуск, — погрозил тот пальцем, не оборачиваясь.

— Разумеется. Капитан… — повернулся он к Анне.

— Да? — она обернулась. Прекрасный профиль, но провант была явно вымотана.

— Вы очень бледны — не перенапрягайтесь так сильно. Вам, конечно, очень идет костюм гольфистки, почти так же, как черные кружева или паровое облако, но больше всего мне нравится ваш здоровый румянец.

Провант резко задумалась, а секунд через пять подорвалась, опрокинув стул.

— Да откуда вы все беретесь? Что ты видел? Где ты видел? — вокруг кулаков Анны начали сворачиваться спирали молний.

— Вам нечего стыдиться, капитан, вы женщина удивительной красоты.

Смоки, поняв, что пахнет жареным, бросился с места в карьер.

— Хм-хм-кхе-хе-хе-ха-ха-кха, ха-ха, хм-ха-ха…

— Кес-кес-ке-кхе, кес-кес, ке-кхе-кхе…

Два абсолютно разных, но созвучных мужских смеха разнеслись над трактом.

При въезде в город Редрика тормознули. Проверили поклажу и самого Смоки. Парню объяснили, что раз конь у того без номера и документов, то и о конокрадстве заявить не выйдет. Заодно Реда попросили показать зубы, увидев его черный от пороха палец. Но все обошлось — ему дали въехать за стены.

Контраст между кипящими работой южными трущобами и еле просыпающимся центром ощущался чересчур резко, и это вызывало некоторое недовольство парня. На нижнем ярусе города Реда встречали изможденные лица работяг. Чуть выше — скучающая физиономия Златолиста. Счет был семейным, так что эльф без вопросов выписал чековую книжку и отсыпал монет. На самом верху парня встречали обрюзгшие лица работников администрации кайзера, что брели вдоль площади и выражали стоическое превозмогание.

Тяжелые штампы. Неподъемные перья. Въевшееся во внешность лицемерие. Мы — важные ребята, мы устаем, а те, что внизу — лузеры и бездельники.

— Всегда те, кто на пьедестале, изображают подвиг, а те, кто у его подножия — праздность. Просто подвиги уже совершены, и сил не осталось. Верно, древний воин?

Ред стоял перед статуей безликого воителя в плаще. Он никогда так близко к ней не подходил. Парень осматривал контуры каменной ткани. В них было что-то неправильное. Будто в плащ укутан не один человек, будто воин одной рукой держит ребенка, а другой, под плащом, прижимает кого-то к груди. Кого-то значительно меньше себя. Кого-то, кто нуждается в его защите от этого мира намного больше, чем даже младенец — грубый и черный кусок скалы. Такой же, как его отец.

Парень поплыл на волне мыслей. Лишь грохот копыт привел его в чувство. Отряд конной полиции сгонял сонных клерков к зданиям, освобождая проезд. Не удивительно, путь рыцаря должен быть устлан розами, а не мусором.

Со стороны сквера приближалась группа закованных в латы всадников. Крупная кавалькада. Замыкающее большинство — катафракты, что видно по одному взгляду на доспехи и белые плащи. Выделялась ведущая тройка. Ред оперся спиной о памятник и наблюдал за ними.

По бокам от лидера кавалькады ехали две девушки. Близнецы. Белые распущенные волосы, бледная кожа, красные губы. Их одежда была примером занятной зеркальной симметрии. Что у одной слева, у другой справа. Белые плащи с красной подкладкой, отвернутые на одном плече. Видимое плечо обнажено, как и одна грудь. Яркий и алый сосок цвета напомаженных губ. Длинная красная перчатка первой девушки держала черный шлем, рука другой — вороненый металлический щит. Одеты они были в странные приталенные комбинезоны. Низ схож по покрою со штанами наездников, правда, без одной штанины. Там, где она отсутствовала, ногу прикрывал высокий, до середины бедра, красный ботфорт. На другой ноге — полусапожек того же цвета. Верх похож на мундир, но со срезанной частью под одну оголенную грудь и рукав. Голая грудь поддерживается аксельбантом, что идет к броши плаща. По диагонали — красная парадная лента.

Возглавлял всадников человек в полном латном доспехе древнего типа, покрытом черной эмалью. Плавные линии пластин брони без узоров не отражали ни единого лучика. Белоснежный конь под рыцарем повернул голову и кивнул в сторону Редрика, точнее, поприветствовал Смоки. Град. Неужели барон Сайдер его продал?

Всадник заметил движение скакуна и вперил взгляд холодных светло-голубых глаз в шоргона. Порывом ветра взметнуло волну его платиновых волос и черный плащ.

Ред смог разглядеть рисунок на плаще, когда всадник проехал. Черный круг на черном поле, что был видим лишь благодаря белой окружности, пускающей лучи в стороны от его центра. Парень выдохнул:

— Черное солнце…

— Угадал. Он самый.

— Кто он?

Задав вопрос, парень опомнился и повернулся на голос. Бесформенный черный плащ. Медная маска. Латная рукавица на навершии каменного меча. Человек сидел, свесив ноги с постамента, опираясь рукой на меч древнего воителя.

— Новый магистр рыцарей Цветов Волшебства — Эобард Кернел, Черный Кавалер. Когда-то — смышленый малец, теперь — показушник и царедворец. Приехал поваляться в ногах у железнозадого, — рот маски двигался, пока человек говорил. Сам искаженный голос казался металлическим.

Медные глаза моргнули. Ред тупо перевел взгляд на отца Сильвии. Именно это имя значилось в графе «супруг» под портретом ее матери. Жаждущая могущества школьница была очень похожа на отца.

Спохватившись, Ред обернулся, но человека в маске уже и след простыл. Меча древнего воина — тоже. Парень сделал шаг назад, натолкнувшись на каменного воителя. Повернулся. Тот на месте. Обернулся обратно, меч тоже оказался там, где и находился всегда. Лишь надпись с крестовины пропала.

Редрик нервно закурил.

— Как же я манал этот город со всей этой херней.

Подождав, пока кавалькада пройдет ко дворцу, толпа рассосется, а сигарета догорит, Ред засунул Смоки под седло записку и отправил скакуна разгружаться в «Убежище». Парню не хотелось там пока объявляться, так как он думал, что матушка Сара его так просто не выпустит. Шоргону Ред полностью доверял. Тот лишь кивнул и отправился по поручению, а Редрик направился в ратушу.

Если ты являешься гражданином какого-либо из княжеств королевства Нефраер, то в ратушах столицы и города прописки есть копии твоего гражданского досье. Такая толстая папка, в которой четко сказано: кто ты, что ты, где ты, работаешь, сидел, женился, родил детей и далее по списку. Такая папка была и на Редрика.

В ратуше действовала система расового деления по окошкам, как и в банке, правда, работали все. Огромные очереди прилагались, хоть и не в окошко для гигантов и прочих дылд. Туда стоял единственный клиент — тролль с до замешательства приятной наружностью и хорошими манерами.

Заместитель Алексиуса Сайдера Грей Вебер с ходу узнал Редрика. Оказалось, что тот с самого утра мусолит клерка, пытаясь найти хоть какие-то документы о въезде граждан Эладейна. Дуболомам такого не поручишь, вот троллю-прапорщику и приходится этим заниматься. Зато причина оказалась интересная. Эльф — серийный насильник. Преступник бесчинствовал в городе уже месяц. Правда, насиловал исключительно эльфиек…

— Уже подтверждены две беременности, — потряс тролль кипой бумаг, что передал ему клерк.

— Это же скольких он оприходовал? Он что, не импотент? Среди них же практически не осталось фертильных.

— Остались. Те некоторые, кто жил на территории других королевств в Эпоху Свободной Любви и не пользовался друидическими противозачаточными.

— Черными колокольчиками?

— Ими самыми… а вы весьма осведомлены, молодой человек.

— Просто тесно пообщался с парочкой эльфов.

— Понятно, а столь большая продуктивность у этого криминального элемента связана с тем, что среди эльфийской диаспоры он уже имеет статус героя-любовника. Девушки из эльфов сами ищут с ним встречи. В народе его зовут Фэндрал Олений Член, по имени лидера оппозиции в круге друидов времен Лысендрина Топинамбура.

— Шикарное прозвище, — хохотнул парень. — Везуч. Стоп, этим же могут пользоваться… а хотя, разве что другой здоровый эльф, — встрепенулся Ред.

— Щуплый подросток наклеит карнавальные ушки и окунется в мечту, заодно встав на скользкую дорожку, — развел руками тролль.

— Да уж, так обманывать несчастных женщин. Да и раз те сами выходят ночью на улицы, их могут оприходовать и за так. Город ждет целая волна насилия, — выдохнул парень.

— Отчаяние и разврат — плохое сочетание, — кивнул тролль. — Работая с такими делами, я даже радуюсь, что являюсь бесполым. Хотя я прожил не одну сотню лет среди сношающихся, и меня всегда интересовал тот спектр ощущений, что дает вам коитус, правда, больше меня все же привлекает сама концепция близости партнеров и ее возможность без секса.

— Я даже не смотрел на это с такой стороны. Вы знакомы с Пастырем — главой, как вы сказали… диаспоры гремлинов, тут в Аусбрухе?

— Я вас понял, молодой человек, но понаблюдав за их странным союзом, я видел лишь ругань и драки — такого и у нас хватает. Хотя, разумеется, видел я не все.

— Вы следили за ними? — напрягся Ред.

— Не переживайте, молодой человек, это моя работа. Я слежу за всеми.

— Действительно…

Наконец клерк выдал Веберу все искомые документы. Очередь перешла к парню, которому пришлось подтянуться и повиснуть на стойке. У клерка, что находился за окошком, имелся стул-стремянка.

Редрик объяснился со служащим, а тот даже выдохнул с облегчением. Искать одну папку по коду гражданина — плевое дело, по сравнению с его утренней колготней. Не прошло и десяти минут, как клерк вынес папку с документами парня. Просмотрев ее, тот лишь спросил — болел ли Ред чем-либо. Парень сказал, что нет. Тот пожал плечами, отдал папку и забрал плату за копии.

Выйдя из ратуши, Ред обнаружил ждущего его Смоки. Шоргон приветливо пряднул ушами.

— Пошли, приятель, у нас сегодня полно дел: занести документы, потереть с Кэссиди, побороть страх…

Глава 4.2

Редрик добрался до рыночной площади, что к северу от реки. Ему сразу бросился в глаза достроенный «Летний Лес». Крупный крытый павильон, даже скорее отдельный рынок с резьбой, изображающей густой лес, на стенах. Парень зашел, попросив Смоки подождать снаружи. Пахнуло летом.

С тех пор, как Ред начал, практически не снимая, носить пыльник, он, что зимой, что летом особой разницы не ощущал. Но запах… Пахло жизнью. Особенно зеленью и овощами. Парень, стоя на входе, осматривал природные богатства бесконечного лета. Славное место.

— Молодой, я бы тебе крайне посоветовал прогуляться до поста охраны, — послышался скрипучий голос.

Рядом с Редом оказался мутный тип в кожанке и клетчатом картузе. Мужчина тут же взял парня под локоть левой руки.

— Да? А зачем, обоснуйте? — покосился на него Ред.

От хмыря пахло дешевыми сигаретами и лечо.

— Конечно, но после того, как ты фуфлонюху за партак свой обоснуешь, — человек в картузе, будто невзначай, похлопал Реда по рукаву стволом пистоля, вынутого из кармана куртки.

— Весомый аргумент. Чем же плоха татуировка?

Да что с этим проклятым городом? На каждом шагу западня, то морально-этическая, то практическая.

— В том-то и тема, что всем хороша, даже слишком хороша. Такую себе только босс позволяет, — шея бандита выезжала немного вперед при обозначении конца каждого предложения.

— И кто же босс?

— Север… — многозначительно поднял брови хмырь.

— Что ж, теперь даже занятно стало. Ведите, уважаемый. Буянить не буду.

— Вот и славно. Тут недалеко.

Ствол хмырь не убрал. Появились еще несколько похожих типов. Они провели Реда вдоль стены, метров тридцать-сорок. Там находилась встроенная в стену сторожка, около которой расселась группка темных личностей. На их фоне выделялся худощавый полурослик с бородкой. Сидя на крепко сколоченном табурете, коротышка ел селедку с газеты.

— Леба, тут еще один уколотый. Нужно его пробить, — обратился хмырь к полурослику.

— Жупел, ты таки ослеп от опия, я тут вообще-то немного кушаю.

— Так прервись, парень вроде толковый, поди что-то забавное выдумает.

— Ой-вей, — отмахнулся полурослик измазанной в жире рукой. — Молодой человек, мне надо, чтобы моя рука оказалась на вашем торце. Знаю, что неудобно, но специалист я средний.

Редрик, поддавшись порыву, поднял полурослика вместе с табуретом, взяв тот за ножку. Выровнял их взгляды, уперев локоть руки, держащей собеседника, себе в живот. Бандиты поднапряглись.

— Я видел разное: хоббита-блатного — видел, хоббита-мага — видел, магов-недоучек — видел, но блатного-хоббита-мага-недоучку… Вы хоть в Шараге учились, уважаемый?

— Тише, ребята, — успокоил тот бандитов. — Молодой человек показывает хорошие манеры, а вы в него целитесь. Меня так не поднимали со времен свадьбы с моей покойной женой. Таки учился, но знаете, как бывает, поперли меня уж больше двадцати лет назад как.

— Так вы случайно не на потоке вместе с Искандером Залазом учились, или около того? Его тоже за синьку спросите?

— Случайно-таки около того. Знаем таких. А вы правильные вопросы задаете и нужных людей знаете — пойдет в общий зачет, а пока продолжайте, но уже за себя, — сказал полурослик приложив парню липкую ладонь к виску.

— История простая. Завел дружбу с Каднификаром, став ардиендо последнего кемадо, и помог с вектором деятельности диаспоре гремлинов. За это мне Пастырь партак и пожаловал, за заслуги, так сказать. Колол Скордо. Конец.

— Ей-богу, наконец пасьянс сложился. Быстро, честно и по делу. Где вас так долго носило? Представьтесь, молодой человек.

— Редрик, сын Лоуренса Маккройда.

— Наконец-то, теперь можно с фуфлометами на местах разбираться, — довольно проговорил Жупел, пряча ствол.

По его примеру расслабились и остальные. Ред поставил полурослика на место.

— Давайте, ребята, молодого срисовали, дальше по цепочке передайте.

После слов Жупела бандиты разошлись.

— Слушай, Редрик, ты парень толковый и честный, но это место построено на деньги босса. Зона ответственности. Въехал? Тут следует себя вести порядочно. Пока что так и было, продолжай в том же духе, тогда и отношение будет, как к порядочному. Въехал?

— Практически. А в чем заключается отношение?

— Ты здесь затариться?

— Фрукты хотел бы прикупить, — ответил Редрик, подумав пару секунд.

— Пойдем. И это, извиняюсь за неверное отношение — много фуфлыжни ходит вокруг, — бросил через плечо уже начавший уходить Жупел.

— Ничего. Я понимаю — работа такая.

Татуировка действительно привлекала взгляды. Не трудно сложить два и два, если Север в клубе — у него такая же. И человек, не знающий об ордене лоялистов, может ее скопировать, увидев, что даже у левого парня такая есть, наделяя тату какими-то своими смыслами. К каждому не подойдешь и не втолкуешь, что тому положено, а что нет.

Похоже, кто-то из завсегдатаев «Убежища» вынес на улицы историю о новом носителе непонятной татуировки, и это создало занятие местным браткам. Особое отношение, не до конца понятный статус, пустые понты, основанные на слухах… Одни проблемы.

— Так, ушастенькая, к нему как к нам.

— Скидка так скидка. Только проваливайте, вы пугаете людей.

Ред выругался про себя. Рефлексия полностью выбила его из реального мира, как обычно. Когда-нибудь это сыграет с ним злую шутку. Жупел хмыкнул и ушел, а Редрик остался и ошарашенно глядел на женщину, которая стояла за прилавком, что ломился от ящиков с прекрасными фруктами.

Эльфийка. Чистокровная эльфийка, но с грудью. Прекрасное создание во всех смыслах. Златоглазая и златоволосая. Она мать. Парень был абсолютно уверен в этом, ему сразу вспомнился разговор в бане с полковником.

— Пялиться невежливо, но что взять с бандита, — устало прикрыла глаза эльфийка.

— Я… я сильно извиняюсь. Просто… — Ред с секунду обдумал то чувство, что его придавило. — Я просто очень рад, что смог увидеть эльфийку, которую минуло проклятие бесплодия. Вы по-своему украшаете этот мир, и я очень надеюсь, что вы в нем останетесь до конца.

Да что ты несешь? Нужно ей слушать херню, что ты нахватался от старого пройдохи? Ты еще подкати к ней. Редрик замялся и впервые за долгое время покраснел, опустив взгляд. Красивый виноград, прозрачные янтарные ягоды. Без косточек. Бесплодные.

— Твоя радость беспочвенна, мальчик, — бесстрастно ответила эльфийка.

Ред поднял взгляд. Рядом с продавщицей стоял полуэльф, очень похожий на нее, лишь левый глаз не золотой, а карий. Молодой — очень нервничает. Позади них сидел крупный мужчина в соломенной шляпе, лет семидесяти. Он отрывал хвостики персикам, укладывая рыжие плоды в ящик.

— Простите, вы правы. Я все равно не доживу, — замялся Ред.

И сын ее не доживет. Редрик вдруг осознал, что ужасно нервничает, даже не зная, почему, совсем не понимая своей реакции.

— Я не про то, мальчик. Просто, ты предпочитаешь заблуждаться, веря в миф, — сказала эльфийка чуть мягче.

— Миф? — тупо переспросил парень.

— Да, миф. Нет больше здоровых эльфов. Здоровых… Никакое это не проклятье, а болезнь. И ею заражены все поголовно, со времен экспериментов Лысендрина, даже вы, люди, да и все прочие. Просто пробуждается она лишь в моем народе.

— Я не вполне понимаю…

— Свободная любовь… Все любят всех, не только лишь эльфы. Половая и наследственная передача. Все больны, мне лишь повезло избежать симптомов.

— Но, официально…

— Брось это, мальчик. Когда дело доходит до истребления целого народа, все пытаются сгладить углы, забыв об ответственности. Никому не нужна правда.

Взрослая эльфийка. Взрослеют лишь тогда, когда приходит беда. Красивое, грустное лицо. Без морщин, без шрамов. Все внутри. Завела семью с человеком. Он же умрет — скоро умрет. И детей она своих переживет. Но… зато ее любят. Вон как переживает этот паренек, хотя он точно старше тебя. Боится за маму. А переживал бы бессмертный и бесплодный калека? Рожденные импотентами и фригидными, что никогда не испытают того же, что и она. Если даже бесполый тролль интересуется и сочувствует, что же тогда испытывает рожденный в это время эльф? Потеря и ненависть. Родитель не заслуживает ненависть ребенка, вызванную обстоятельствами, что от него не зависели.

Опять стоишь с каменной мордой…

— Я… кажется, понимаю. Но я не знаю, как такому сочувствовать, просто пока не умею. У меня недостаточно времени, чтобы научится этому… и тому, что нужно думать перед тем, как говорить. Простите, если заставил вас вспомнить о столь неприятном, но спасибо за то, что вы мне это рассказали… Мне нужна правда.

— Если хочешь отблагодарить меня, то скажи, что с моим сыном Монти. Он же из ваших? Он похож на Роба, — женщина положила руку на плечо сына, успокаивая того. — Лишь глаза будто поменяны местами.

Человеческие имена. Пусть живут с людьми, как люди.

— Мне жаль, что ваш сын спутался с бандой, но я не из их числа. Просто стечение обстоятельств. Я с ним не знаком.

— Тогда все ясно… — эльфийка как-то подобрела.

Редрик немного успокоился.

— Я извиняюсь — распугал вам всех клиентов. Мое имя Редрик Маккройд — я не часть местной крыши и не требую к себе особого отношения. Просто… — парень нашарил глазами большую корзину. Та лежала возле мужчины в соломенной шляпе. — … наполните ту корзину всем, что у вас есть на продажу, всякого понемногу. Я оплачу полностью — и так доставил вам неудобств. Скидка мне не положена.

Парень снова глянул на эльфийку. Похоже, у него опять был тот стариковский взгляд, способный вывести из душевного равновесия даже дракона. Смятение на лице эльфийки выглядело очень мило.

— Вот значит, как. Так много… Хочешь сделать кому-то подарок, м… Редрик?

— Нет. Просто я знаю многих ребят из приюта Странника. Я точно не уверен, как хорошо их кормят в городе, но свежие фрукты никогда не помешают — пусть растут здоровыми.

Похоже, Ред смутил продавщицу таким ответом. Та явно что-то переосмыслила и тепло посмотрела парню в глаза.

— Тогда ты заслуживаешь скидку больше, чем все это отребье.

Не дождавшись реакции Редрика, эльфийка впрягла сына упаковывать в корзину спелые плоды. Она сама их выбирала. Было видно, что выискивает те, что получше. Парню это очень понравилось. Закончив с фруктами, женщина положила сверху веточку с цветками лимона — фирменное украшение. Роб, стоя возле корзины, виновато глядел на огромную гору фруктов, почесывая затылок. Старик в соломенной шляпе задремал.

— Расскажи родным и друзьям, что у Лютиэн всегда найдутся свежие фрукты, — сказала эльфийка, приняв от парня оплату.

— Первые — больше по поеданию камней, но остальным обязательно передам… матушка Лютиэн, — кивнул Ред, закидывая огромную корзину себе на плечо.

Он уже собрался уходить, но остановился и спросил:

— Почему вы рассказали мне про болезнь?

— Просто у тебя взгляд человека, который пытается со всем разобраться. Я сама не заметила, как поняла это, поэтому прости, что была так груба с тобой, Редрик.

Парень ушел, ничего не ответив.

— Как это он так легко поднял эту корзину? — спросил у матери полуэльф.

— Люди с таким взглядом рождаются сильными.

— Не понял?

— Еще один миф, милый. Еще один миф…

Выйдя из крытого рынка, Ред увидел баржу. Съемная мачта спокойно дала той пройти под мостом. Груз из Казаднорта. Больше всего Редрика поразил огромный контейнер из зеленоватого металла. В таких возят первичный кристалл. Проведя взглядом по «заключенной» в камень реке, Ред посмотрел в сторону доков, но застройка закрывала обзор. Видно было лишь вынесенное многоэтажное здание биржи.

Парня отвлек Смоки, ткнувшись мордой тому в плечо. Ред погладил скакуна и переставил корзину в седло. Она отлично встала между лукой и спинным упором, даже не думая шататься.

Дойдя до небольшой площади посреди рынка, Редрик не обнаружил попрошаек. Зато сеющий пшеницу чугунный кайзер Ауринк намекал на то, что откуда бы им тут взяться. Все накормлены. Иди своей дорогой и будь благодарен за хлеб, что я тебе дарю.

Обойдя лживую статую, Ред заметил белую палатку и направился к ней. Внутри за прилавком стоял человек в балахоне Путника. Он что-то пытался втюхать обывателю в выходном наряде. Воскресенье.

— Стриженые ногти с ноги бога! — тряс Путник-торгаш закупоренной баночкой.

— Кто стриг? — спросил обыватель. Человек явно был настроен скептически.

— Сам Всадник, когда бог гостил у того. Они разделили с богом дары океана, из которого тот появился. В благодарность Всадник услужил богу, омыв его ноги. Богу это так понравилось, что даровал он нам быль, описанную его собственной рукой, путь к которой он указал Ключнице. У меня и их ногти есть, правда, те, что принадлежат Всаднику — с рук. Но они намного дешевле, даже учитывая, что руками тот касался ступни бога, — на одном дыхании выпалил Путник.

Человек в балахоне остервенело махал баночками с ногтями, те издавали звуки погремушек. Редрик понял, о ком эта история. Ему внезапно стало стыдно.

— Дичь какая-то, — отмахнулся обыватель и ушел.

— Безбожник, растопчи тебя Странник! — крикнул вдогонку Путник.

— Но это и правда дичь, — подошел Редрик и взял банку с ногтями Всадника, а затем приставил к ней левую руку. — Гляди — даже не близко.

— Что это значит?

— А то, что я там был. У Ключницы вашей пальцы отморожены. Омовение ног — ваша выдумка, мы просто по-мужски отвисли: его закуска, мое все остальное. Он еще мой любимый матрас утащил.

Матрас пах ею. Держал след ее тела. Хорошо, что Странник его забрал.

— Хула и бредни. Всадник владеет драконом в обличье лошади, что быстрее урагана, — грохнул кулаком по прилавку Путник.

Ред выпрямился и переглянулся со Смоки, после чего достал сигарету и подкурил об оплеванную шоргоном ладонь. Жестикулируя горящей рукой, Редрик ехидно заметил:

— Не владею, а дружу. Не дракон он, а вполне конь — Странник мне сам так сказал. Иногда он, правда, вообще быстрее всего, что может быть. А по драконам… с Каднификаром я тоже дружу, как и Странник.

— Всадник хранит главный секрет бога! — буйно воскликнул Путник. Похоже, человек находился в глубоком замешательстве.

— Что-то храню, но не помню, что, — Редрик отвернул ворот, показывая блокаду. — Да и все его секреты — в дневниках, что он вам передал. Правда, у вас уйдет полтысячелетия, чтобы перевести их с его родного языка.

Человек в балахоне немного отступил назад. Снял капюшон и нервно протер вспотевшую лысину, после чего тяжело выдохнул. Весь фанатичный блеск в глазах погас. Он был напускным.

— Неудобно получилось, — тихо проговорил Путник.

— Есть такое, но я понимаю… работа у тебя такая. Как кто-то поверит во все эти бредни, если не отстаивать их с пеной у рта? Кстати, Ключница в городе? — пожал плечами Ред.

— Нет, она в экспедиции. Мне нужно поговорить с Проводником. Если у вас будет время, пожалуйста, зайдите в храм, Всадник. Полагаю, высший иерарх будет искать встречи с вами.

— Я как раз туда и шел.

— Тогда пусть путь ваш будет легок, Всадник.

Путник развернулся и, пройдя оказавшуюся довольно длинной заставленную ящиками палатку, вышел через задний полог.

— Если бы… — выдохнул Ред, бросая и растаптывая окурок.

Через какое-то время в палатку вошли две невысокие фигуры. Они было взялись закрывать ящики, заполненные «реликвиями», но увидев Редрика, быстро подбежали к прилавку, синхронно выкрикнув:

— Господин Маккройд, так вы и правда Всадник!

— Хватит выкать, я здесь один. И вы что, моего отца видите? Тут только я — Редрик.

— Привет, Редрик, — смущенно кивнула Элли.

Билли просто широко улыбнулся. Зубы у паренька уже выросли. Ребята ощутимо вытянулись, но в сравнении с Редом выглядели словно две березки перед старым эбеновым деревом.

— Что, ребята, заставляют впахивать в воскресенье?

— Дисциплина и труд в пути не подведут, — сказал Билли заученную фразу. — Работаем, как сестре двенадцать стукнуло. До этого можно было лишь милостыню просить.

— На удивление хорошая поговорка, — заметил Ред. — И сколько вам уже?

— Билли — одиннадцать, но уже в январе будет двенадцать, а мне через два месяца без двух недель — тринадцать стукнет, — гордо выпятила грудь Элли. Правда, та у нее еще не выросла.

Ребенком гражданин империи считался до тринадцати лет, после этого давалась возможность заключать помолвку. Совершеннолетними считались все с пятнадцати, тут уже и право на полноценный брак, владение недвижимостью и далее по списку. Также существовал буферный год — с двенадцати. Семьи и интернаты обязывались содержать детей этого возраста по закону, и с такого гражданина уже начинали взимать налоги, но с другой стороны, можно было законно устроиться на любую работу на полную ставку.

Многие считали, что это слишком малый возраст, но закон составляли с учетом всех жителей империи. Большинство рас в Сквизэре либо достигали зрелости раньше людей — гномы, гиганты, полурослики, гремлины; либо жили меньше — практически все зверолюды и те же гремлины. Правда, с гоблиноидами и эльфами вышло не очень красиво. Первые с рождения полностью функциональные взрослые особи, со знанием языка и даже навыками предка. Вторые достигали половой зрелости лишь в возрасте восьмидесяти, и то условно, а вот с метисами было проще, они росли значительно быстрее.

Тихий девичий смешок.

— Что такое? — опомнился Ред.

Парень заметил, что крутит в руках большое желтое яблоко. Похоже, он бессознательно достал его из корзины, когда задумался.

— Просто ты так и продолжаешь замирать на месте и бурчать что-то себе под нос, — сказала Элли.

Редрик, хмыкнув, надавил на яблоко и слегка прокрутил. То разорвалось пополам.

— Не худшая из моих привычек, — сказал Ред, протягивая ребятам угощение. Билли весело вгрызся, а Элли аккуратно надкусила. Даже слишком аккуратно. Что-то с зубами… Нет — просто девочка, маленькие скромные укусы.

— Какое сладкое, — произнесла Элли.

— Я рад, купил его в «Летнем лесу» у эльфийки Лютиэн.

— Понятно, но у нас нет денег, — сказал Билли с набитым ртом.

— Разумеется… живете, кушаете, работаете, учитесь — все в приюте. Изоляция.

Прямо как у тебя, только у этих детей проблем побольше. Да и у многих в этом городе, в большом мире. Да у тебя и проблем-то нет.

— С тех пор, как вернулась Далила, почти все взрослые ушли в экспедиции или целыми днями сидят в библиотеках. Заняты поиском разгадки текстов Странника. Остались только неграмотные.

— Нас некому учить, мы, в основном, убираем и помогаем на кухне, ну и прочее, чем больше не занимаются взрослые.

По очереди проговорили сестра и брат то, что Редрик сначала не понял. Неграмотные. Пятьсот лет. Это же… а кому эти ребята нужны будут безграмотные? Неужели так в каждом приюте?

— Элли, а когда тебе исполнится тринадцать, что ты собираешься делать?

— Не знаю. Если повезет, останусь в приюте, подожду Билли, а там что-то придумаем.

Повезет… Может, удача и задолжала им, но эта сука никогда не играет честно. Не знают… а ты будто знаешь. В городе куча изголодавшейся дармовой рабочей силы с Фронтира. Тоже безграмотной.

Лучше взять резидента, к которому можно как к говну, а не гражданина. Больше трат, больше проблем, притом из культа проклятых сектантов. Далила была вполне образована. Она красива. Она бы устроилась. Но ты знаешь, что их ждет. Пинок под зад, холодный камень, скрипучие клоунские башмаки.

Спасибо, дядь, в последнее время их просто кучи. Мне рук не хватает, а Каднификару — желудков.

Лоснящиеся бока черной коровы. Человеческая жвачка.

— Ладно, ребята. Вы тут закрывайте все. А я… я разберусь.

Странник, Далила и ты. Кого винить? Если винить всех, то никто не возьмет ответственность. Странник помог расставанию пройти без эксцессов и дал девушке то, что ей было нужно. Добрый бог… Смешно. А она лишь хотела для себя лучшей жизни. А ты… ты просто хотел, чтоб она ушла. Это ты нашел то место, это ты задобрил Странника, это ты заставил ее раскаяться, это ты вынудил Странника ее пожалеть. Твоя вина. Только твоя. Но проблемы не твои. Не твое дело. Ну, и что ты с этим будешь делать…

— Ты наступил на мой рисунок…

Глава 4.3

— Что?

Редрик шел, размышляя, пока не добрел до храма Путников. Приют. Ни хрена себе Странник наваял. Колонны, барельефы, лепка, мозаики. Судя по окнам, потолки метров по пять. Здание просто огромное, но старое. Фасад весь грязный.

— Убери ногу.

Ред огляделся, затем посмотрел вниз. Девочка лет трех или старше, парень не разбирался, в белом балахоне, как и все Путники. На Редрика безучастно смотрели два больших черных глаза. В руке девочка держала белый мелок. Парень посмотрел себе под ноги. Крупная бетонная плитка. Множество квадратов были полностью закрашены белым.

— Прости, — Ред отошел на шаг.

— Прощен, — просто ответила девочка и, сев на корточки, продолжила рисовать.

— А что ты рисуешь? — спросил Редрик, немного придя в себя.

— Его, — девочка указала испачканной мелом ручкой на стену здания.

Барельеф. Очень грубый и схематичный. Редрик сначала не понял, что там изображено, но затем догадался. Девочка встала на ступни мужчины, они держатся за руки. Отец учит дочь танцевать.

— Почему? — тупо спросил Редрик, он будто сбился с мысли, увидев столь мирную картину.

— У меня только белый мелок, — девочка посмотрела на Редрика, как на дурака.

Верно… изображение первого человека на стене последнего храма людей. Что еще это может быть?

— Ты рисуешь Странника?

— Почему его все так зовут? Это же не имя.

— Действительно… как же его зовут… — сказал Ред скорее себе.

— Я знаю, — серьезно сказала девочка.

— Вот как… а что еще ты знаешь? — хмыкнул Ред.

— Все знаю — как взрослые, — девочка выпрямилась и уперла руки в бока.

Ред, даже присев на корточки, оказался выше ребенка. Парень улыбнулся маленькой всезнайке. Самоуверенная и довольная собой. Крошечный и милый комок самомнения — как все маленькие дети.

Хотя откуда тебе знать, ты же не общался с детьми ее возраста?

— Значит, я еще не повзрослел. Вот, например, твоего имени я не знаю. Ты скажешь его мне?

— Доротея, — ткнула девочка себя в грудь. — А ты — Медный… Всадник… — она поочередно показала пальцем на выгоревшие волосы Редрика и в сторону Смоки.

Тот фыркнул.

— Ты же только что это выдумала, Доротея. Да и это не мое имя. Да и не имя вовсе.

— Это вы все выдумываете, а я говорю — что вижу. И вообще, подходит же, — девочка надула щеки.

Редрика попустило. Он расслабился и глубоко вдохнул. Пахло фруктами.

— М-да, ты права… — выдохнул Ред. — Скажи, Доротея… я так, на будущее, с тобой есть смысл спорить?

— Разумеется, нет. Я никогда ничего не выдумываю и не лгу, поэтому — всегда права, — наставнически подняла палец девочка. Она случайно сбила им капюшон. Красивые черные локоны.

Подчиняясь порыву, Редрик вытащил волосы девочки из-за шиворота, расправив в свободную прическу. Затем, удовлетворенный своим решением, потрепал Доротею по голове. Мягкие и густые. Странно, утратившим чувствительность пальцам было очень приятно.

Самообман… Ред продолжал гладить волосы девочки и не мог остановиться.

— С чего такие нежности? — исподлобья глянула на Реда Доротея.

— Я просто благодарен тебе — за то, что ты есть. Хорошо, что в мире еще остались те, кто не лжет.

— Признайся, тебе просто это нравится, — скрестила руки на груди девочка, победно глянув на Редрика.

— Нравится. И тебе это нравится. Так ведь? — кивнул парень.

— Да, — смущенно опустились черные глаза. — А я тебе нравлюсь?

Девочка со странным выражением уставилась Реду в глаза. Будто испытывала, проверяя его на искренность.

— Конечно, нравишься, Доротея. Ты же прекрасное маленькое чудо.

— И ты мне нравишься, хоть ты и не очень красивый.

— Знаю, гнусная рожа досталась по наследству.

— Да, но ты очень добрый. Мне это нравится.

— Кажется, ты только что выгнала из меня всю черствость, что скопилась за последние годы, — Редрик опустил взгляд. Так легко.

— Обращайся, — прозвучал веселый звонкий голос маленькой девочки, что знает правильные слова.

Редрик закрыл глаза. У него стало очень тепло на душе. Будто оттепель, что прорывает плотину, наружу пролился его смех:

— Хм-хм-кхе-хе-хе-ха-ха-кха, ха-ха, хм-ха-ха…

— Хм-хм-кхе-хе-хе-ха-ха-кха, ха-ха, хм-ха-ха…

— Ты что, меня передразниваешь?

— Ты сам передразниваешь.

— Ладно, — сказал Ред поднимаясь. — Какие фрукты любишь? — спросил он, шаря взглядом по содержимому корзины. —   Ох, и богаты нынче эльфийские закрома. Усвоили урок, —  ожидая ответа девочки, Ред взял веточку с цветками лимона и засунул себе в петлицу нагрудного кармана.

— Я не голодна.

— Тогда вот… — Ред достал тот янтарный виноград, что ему приглянулся еще на прилавке. — Много места в животе не занимает. Можно просто наслаждаться вкусом.

Ред оторвал одну ягоду и, наклонившись, поднес ее к лицу девочки.

— У тебя руки страшные, — недовольно поморщилась Доротея.

— А у тебя грязные.

— Это поправимо.

Девочка подошла и бесстыдно вытерла руки о плащ Редрика. На черной ткани остались белые следы маленьких детских ладошек. Доротея с секунду смотрела на свои руки, а затем подняла их вверх, показывая Реду ладони.

— Чисто, — резюмировала она.

Ред улыбнулся и вложил янтарную гроздь в руки девочки. Ягодку, что у него осталась, парень съел сам. Совсем не кислая и слегка терпкая. Хороший сорт, но не для вина.

Доротея медленно клала в рот ягоды. Она задумчиво глядела в небо, покачиваясь из стороны в сторону. Кап-кап. Точки на бетоне.

— Пошли внутрь. Не то промокнем и запачкаем одежду, — сказал Ред протягивая девочке руку. Другой рукой он поднял корзину на плечо.

— Твоя уже грязная, а я не пачкаюсь, — ответила девочка и взяла Реда за руку.

Дойдя до двери, Ред понял, что не хочет отпускать девочку. Парень просто раскрыл высокие створки пинком и вошел в последний в мире храм. О скакуне Ред не переживал. Смоки где-то спрячется. Шоргон не любил дождь.

Да, этот холл размером с ночлежку и полностью пуст. Пыль да старые картины. Галерея грузных мужчин с бульдожьими рожами. Пройдя вдоль них, Ред понял, что первый был еще ничего, но каждый последующий представлял будто новую ступень деградации. Но выражения лиц у всех страшно одухотворенные и благолепные.

Ред поправил корзину на плече. Он неосознанно отпустил Доротею. Вернувшись на место, меченая рука не нащупала маленькой ладошки. Парень огляделся, но девочки и след просты.

Если твоя рожа кажется ей гнусной, то от этих харь она, наверное, бежит без оглядки.

Зато Редрик обнаружил приближающегося Путника — женщина средних лет. Подойдя, она, чуть помявшись, обратилась к нему:

— Пожертвование, усыновление, становление?

— Первое и разговор с Проводником.

— Проводник проводит утренние обряды, вам придется назначить визит и подождать, — женщина указала на последний портрет в галерее, обозначая лик иерарха.

— Они что, все родственники?

— Проводники возносятся в сан после голосования иерархов.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Это неуместный вопрос.

Удар-удар-удар. Мрамор в сочетании с сапогами Редрика выдавал раскаты грома, что разносились эхом по всему зданию. Парень навис над женщиной.

— Слушай сюда, я решаю, что уместно, а что нет. И в храме бога неуместно лишь невежество. Сначала ты отведешь меня на кухню, где я оставлю гостинцы детям. Детям! Потом ты мне покажешь, где они должны были бы учиться. А затем скажешь Проводнику, что у Всадника к нему есть пара вопросов.

Путница собрала губы в комок и, отойдя на шаг, кивнула Реду, чтобы тот следовал за ней. Приют оказался огромен. Три этажа с высоченными потолками, помноженные на значительную площадь здания. Тут могла уместиться уйма народу, но помещения пустовали.

На кухне трудилось несколько взрослых и множество ребят. Некоторые дети узнали Редрика. На вид сытые и здоровые. Чистые. Они мыли посуду после завтрака. Целая прорва посуды, хватило бы на несколько рот солдат. Продуктов много, простые, но разные блюда. Редрик поставил корзину на каменный стол и проследовал в лекторий.

Доска, парты, книжные полки. Все под двухлетним слоем пыли. На доске так и не стертая, чудом сохранившаяся запись. Похоже, последним был урок истории.

«Основание Вольнограда. Город, построенный одним человеком — миф или подвиг?»

На этаже находилось несколько лекториев — все заброшены.

Редрика повели вглубь здания, там он разминулся с Путником-торгашом, тот неуверенно кивнул, но потом, опомнившись, проделал религиозный жест. Росчерком пальца обозначался горизонт, а затем ладонью указывалось направление.

— Да будет легок твой путь, Всадник, — прошептал торгаш и быстро ушел.

Женщина довела парня до тяжелой двери.

— Проводник ожидает, — сказав это, Путница ушла.

Войдя внутрь, Ред увидел хрупкую девушку лет тринадцати-четырнадцати. Она стояла у стола, на котором располагался набор для бритья. Ред машинально почесал подбородок. Брился перед отъездом, но легкая щетина уже отросла. У парня, как и у его отца, борода росла очень быстро.

На девушке был надет не привычный балахон Путников, а белый хитон из легкой и прозрачной ткани. На нем перечень ее одежды заканчивался. Редрику стало неловко. Острые локотки, острые плечи… да с тем же успехом она могла быть и голой. Парень виновато посмотрел ей в лицо. Но слегка раскосые каре-зеленые глаза старались смотреть куда угодно, только не на Реда.

Помещение представляло собой крупный предбанник. Тут недавно прибрались. Боковая дверь отворилась. В сопровождении облака пара появился лысый мужчина в белой тоге с амулетом в форме яйца на шее. Правда, там не было шеи. Если бы человек мог съесть дракона, то он бы выглядел именно так. Он был больше и жирнее того евнуха и Каднификара вместе взятых, хоть и слегка уступал Реду в росте. Это его лицо изображалось на последнем портрете во входной галерее.

Все гротескно огромное тело человека покрывали наколки. Синие — тюремные. Звезды отсутствовали — не вор. Отец, к удивлению парня, оказался хорошо знаком с уголовной тематикой — посвятил в нее и сына, чтобы тот не облажался при случае. На лысине — огромный паук.

Проводник грузно протопал и уселся на каменную скамью около стола. Девушка начала взбивать пену для бритья.

— Как бог покрывает весь мир наш в три шага, так и ты будь трижды благословен, о Всадник, — каждое словосочетание сопровождалось одышкой.

Перед столом стоял массивный стул, Ред присел на него.

— Шаги у него обычные, а вот прыгает он действительно далеко.

— Любое движение есть путь, а дорога отмеряется шагами.

— Любые прикрасы и домыслы есть ложь. Неужто ваш бог поощряет такое?

— Он добрый бог. Не вмешивается и одаривает. Его безупречное искусство, плоды которого он нам дарует… Не это ли то самое поощрение?

— Значит его картины и векселя, что приходят к вам, связаны?

— Как только благородный отпрыск достаточно созрел, что лик его стал интересен богу, его портрет напишет тот. И коли не сможет семья его покрыть предъявленную стоимость, мы вексель получаем биржевой.

— И можете потом по нему распорядиться картиной словно активом. Перепродать коллекционеру, вернуть семье в кредит или под залог.

— Так и есть, Всадник, но это не все, в последнее время мы обменяли несколько набравших ценность активов на акции имперской мыловарни. Лучшее вложение.

— Деньги из пузырей. Замечательно… — выдохнул парень, глядя, как девушка наносит венчиком пену на необъятные щеки Проводника.

— Истинно так.

— Почему вы перестали учить детей? — серые глаза рыскали по заплывшему лицу, но нашли лишь пару щелок, сочащихся чернотой.

— Приоритеты сменились. Силы всех братьев и сестер брошены на великий поиск. Странствие по страницам книг в поисках разгадки божественного откровения. Мы благодарны тебе за подсказку, теперь дело пойдет быстрее.

— Неужели нельзя совместить?

— Всадник, какое мы право имеем учить этих детей, если бог нам самим завещал учиться?

— Бред, сколько тут живет детей? — Ред хотел прикинуть в голове нужное количество учителей.

— Сорок семь.

— Так, это берем… Что? Сколько? — Ред напрягся, услышав число.

— Это знаковые цифры. Последний камень приюта был заложен в сорок седьмом году. Иерархи былых времен объявили это число единственно правильным.

— Но здание просто огромно! — повысил голос Ред.

— Мы разгадали план бога, он хотел, чтобы для каждого ребенка в этих стенах нашлась семья: отец, мать, дедушки и бабушки.

— По шесть взрослых на одного ребенка… и так в каждом приюте, — осознание накрыло Реда глубокой усталостью, он прикрыл ладонью глаза. — И как, справляетесь? — глухо спросил он.

— Много средств ушло на наем лингвистов, да и шествия за реликвиями приходится проводить реже. Людей не хватает. Приходится затягивать пояса.

На ремне, который нужен, чтоб опоясать этого человека, можно повесить всех воспитанников этого приюта разом.

— Прискорбно-то как, но я вижу, что себя вы не обижаете.

— Конечно, Всадник. Как мы можем предать ту любовь, которой бог нас одаривает, обижая себя самих. Его поступки говорят лишь о желании благополучия для его последователей.

— Да всрались вы ему. Сборище бездельников, эксплуатирующее беззащитных детей. Я видел ребят. Все здоровые, симпатичные и крепкие. Нет ни рахитов, ни мелкозубых, ни чахоточных. Но это не ваша заслуга. Вы отбираете лишь тех, с кем не нужно возиться. Остальные умирают на камнях коллекторов. Раньше у ребенка хоть был шанс. Но теперь от вас он уйдет безграмотным — не нужным в этом мире никому. Что с их благополучием? — Редрик говорил все злее, до боли сжимая рукой свою голову.

— Наш бог — покровитель прекрасного, зачем ему в храме маленькие уродцы? — ехидство сочилось из Проводника.

— А зачем ему огромные жирные уроды?

Ред убрал руку от лица, тяжело глянув на высшего иерарха. Тот будто наслаждался гневом, что парень направлял на него. Мерзкая улыбочка.

Ред перевел взгляд на девочку, что добривала раздутую щеку. Милая худенькая шатенка, с короткой стрижкой под мальчика. Бледная. Покрыта гусиной кожей.

Тебе не бывает холодно. Этой огромной туше не может быть холодно. Ей — очень холодно, тут всем холодно. Огромное каменное здание, попробуй протопи. Вот, даже подбородок дергается. Начинает дрожать рука. Кровь. Красный потек пошел вниз от пореза на массивной щеке.

— Тупая шлюха!

Маски сброшены. Толстые пальцы схватили лицо девушки.

— Никак ты, сучка, не научишься. Я же предупреждал. Какой палкой мне наказать тебя в этот раз?

Толстяк встал и приподнял девушку над полом. Она вся сжалась, будто пытаясь прикрыть нижнюю часть тела, но ни звука, ни слезинки. Тот же бегающий взгляд, не желающий задерживаться на мужчинах. Проводник ехидно оглядел низ ее живота.

— Одобряю твой выбор. Но займемся этим потом, у меня гость, — посмеиваясь, сказал жиртрест, легко бросив девушку на каменный пол возле Редрика. — Что смотришь, Всадник? Думаешь, не справится? Справится, она же перед твоим приходом его мне помыла. Это же то, чего ты хотел. Ребятенки живут в счастливом детстве, а когда становятся бесполезной шамотой… — он харкнул в девушку, но слюна была слишком вязкой и просто зависла слизким сгустком у него на подбородке, — …я им даю те навыки, которые помогут им на улице. Кстати, скоро она там окажется, уже подрастает замена.

Редрик отломал подлокотники, вставая со стула. Оторопь от омерзения ушла. Через два месяца без двух недель замена подрастет. Элли так и так окажется в пасти людоеда.

Взгляд человека, который хочет со всем разобраться. Так сказала милая эльфийка. Разбирайся…

Парень положил куски разорванного дерева на стол и повернулся к лежащей на полу девочке. Она так и сжимала бритву. Дрожала, пол тоже холодный. Редрик понял, что еще немного, и одежда на нем загорится. Сердце колотилось рывками. Десяток ударов сливались в один большой и громкий. Даже блокада разогрелась.

Ред наклонился и подал девочке руку. Она не отреагировала. Пустой взгляд бегал по полу у его сапог. Гнев. Похоже, это одна из свиней, тяжелых настолько, что ломает под собой человека. Хрупкая фарфоровая куколка треснула под измазанным в дерьме животным. Раздутый гнойный мешок дерьма.

Как жарко. Парень расстегнул пыльник, а затем рубашку. От тела валил пар. Жар, как от печки. Ред, присев, аккуратно поднял девушку на ноги, та не сопротивлялась. Ей нельзя сопротивляться. Ее отучили. Парень вынул у нее из руки бритву и положил на стол, затем достал из петлицы веточку с цветками лимона, отдав ее девочке на замену лезвию.

Предки не дураки. Не знаешь, что делать — поступай, как они. Редрик распахнул одежду и прижал озябшую девушку к груди. Затем закутал ее так, что ни один лучик не попадал внутрь кокона черной ткани, и обнял. Обнял со всей нежностью, на которую был способен. Древний воитель прятал девушку под каменным плащом, Ред уверился в этом.

Свет дня, холод каменных палат, мягкость жирной туши. На смену им Ред дал девочке густую тень, жар своего гнева и застывшие в камень мускулы. Контраст. Полная противоположность.

Надеешься, что отчаяние сменится покоем? А ничего, что ее зажал огромный мужик? Ничего же не изменилось. Заткнись…

Проводник сделал шаг, обходя стол.

— Я не закончил. С тобой я потом разберусь, — спокойно сказал Ред, глядя Проводнику в глаза.

Похоже, тому понравилась реакция парня. Он сел обратно на скамью, сделав самый умильный вид, подперев подбородок кулаком. Будто смотрел на играющих щенят. Пусть так, зато сработало.

Девушка постепенно переставала дрожать. Проводник сделал скучающий жест, мол, давайте быстрее — у большого человека много дел. Редрик сплюнул в его сторону, тот ухмыльнулся.

Когда дрожь под плащом утихла, Ред осторожно отступил от девушки, та выскользнула из плаща, словно птенец из-под крыла. Парень сбросил расстегнутую одежду, подставляя тело спасительному холоду, оставшись стоять с голым торсом.

Редрик взял лицо девушки в руки, как часто с ним это делала Далила, и тихо попросил:

— Пожалуйста, милая, посмотри на меня. Я должен научить тебя одной очень важной вещи. Она тебе поможет жить в этих стенах.

Взгляд девочки продолжал бегать, но затем на долю секунды задержался на лице Редрика. Она вздрогнула и зажмурилась.

— Знаю — не красавец. Мне уже сегодня об этом сказали. Но прошу, милая, не бойся и взгляни на меня.

Девушка будто переборола себя. Но так и не смогла посмотреть парню в глаза, два сузившихся до точки зрачка метались по черной коже блокады.

— Хорошо, туда и смотри. — Редрик взял со стола бритву. — Гляди… — Ред немного развернулся, чтоб и Проводнику было видно. Взгляд девушки застыл на лезвии. — …когда в следующий раз захочешь порезать эту жирную тушу, не мелочись, сразу делай так.

Редрик полоснул бритвой себя под кадыком.

Глава 4.4

Искры и металлическое крошево посыпались на пол. Полотно блокады уже давно стало парню хорошим другом и защитником, Ред знал, на что оно способно, поэтому не повел и бровью. Девочка непонимающе смотрела на испорченный инструмент.

— Только возьми бритву поострее, — сказал Ред, швыряя затупившуюся принадлежность для бритья себе за спину. — А теперь иди на кухню, сядь возле очага и сиди, пока не согреешься полностью. Там стоит корзина с фруктами, бери что хочешь.

Редрик провел девушку к двери, придерживая под спину, а когда та вышла, добавил:

— И накинь что-то теплое. Я не хочу, чтобы ты заболела.

Ред закрыл дверь и прикоснулся лбом к ее холодному металлу. Зачем такая массивная дверь в предбаннике? Но кого это волнует…

— Интересные штуки эти блокады. Похоже, Далила рассказала хоть и не все, но и не лгала особо. Интересно… Как-то один политический мне рассказал, что сидел с обработанным гномом. Так у того она была толщиной в палец, а он жаловался, будто ему шею стянули ледяным хомутом. Дышать, говорил, холодно, а от тебя пар валит. В чем секрет?

— Много курю, две пачки в день. Шея прогревается. Очень тебе советую, хочу увидеть, как выглядят твои выхарканные легкие.

— Крутой ты, пацан. Играешь на контрасте. Тогда дай тебя отблагодарить. Я уже забыл, когда в последний раз ходил в театр, а тут такая трогательная сцена и все для меня.

Ред не смотрел на жирдяя, он просто сжимал дверную ручку так, что в металле оставались вмятины.

— Если ты так держишься со всеми девками, то небось эта шлюшка Далила с разбегу запрыгнула тебе на член. Понравилось ее трахать? Вот мне — нет. Та еще плакса, да и не умеет ни хрена, хотя сиськи рано отрастила. Всем миром мяли.

Редрик выкрутил ручку под таким углом, на который та не была рассчитана.

— У нее был выкидыш, давний, не от меня… — тихо сказал Ред.

— Хер его знает. Она смышленая сучка, как давалку я ей вскрыл, так и стала подставлять ее всем подряд, разумеется, не за просто так.

— Да как ты вообще можешь кого-то трахнуть?

Дверь наконец заклинило, Ред напрягся и вырвал ручку, незамедлительно метнув ее в жирную харю Проводника. Тот на удивление легко ее поймал и с интересом осмотрел.

— У меня просто хер большой. Ты, кстати, зачем разделся? Если начал, то продолжай. Я бы и тебе присунул. Тряхнул бы стариной, знаешь — для разнообразия.

Редрик пошел на него. Сапоги грохотали, кулаки сжимались и разжимались. Мерзкое хлебало все еще в пене. Что с этим миром? Зачем ему такие отвратные упыри? Может, компенсация за то, что люди уничтожили всех чудовищ…

— Мне как-то случилось быстро зарезать и разделать свинью. Рубашку пришлось выбросить. А ты побольше нее будешь…

Ред приближался. Шеи нет, можно попробовать оторвать голову. Эта улыбочка, дотянуться бы сапогом.

— Еще шаг, и вся твоя семья окажется на долговой каторге, — быстро сказал Проводник, оттягивая цепочку с медальоном. Внутри яйцевидного камня играли искры.

Ред отбросил стол, но застыл в замешательстве от слов жирдяя. Медальон — артефакт, яйцо обрамляла рунная вязь.

— Ты же умный парень, ты знаешь, что статьи о нападении на членов культов никуда не делись. Если сжать эту штуку, то мой голос передастся на все вокс-резонаторы в управе, а если сломать, то тут же откроется портал. Набегут молодцы и скрутят тебя.

Это был не блеф. Законы никуда не делись. Просто религия осталась лишь одна. Редрик опустил руки, плотно сжав кулаки, парень искал решение.

— Я долго живу, и на меня смотрели по-разному. Особенно мне нравится бессильная злоба. Но у тебя страшные глаза. Ты даже не злишься. Вина, разочарование, печаль. Ты будто винишь себя, что до сих пор позволяешь такому, как я, дышать, загрязняя мир. Извиняешься перед всеми за то, что я конченый человек. Знаешь, это старое и никому не нужное слово, но я его еще помню. У тебя глаза святого, парень. Я могу тебя лишь обнять и пожалеть.

Жирная туша резко подорвалась со скамейки. Руки Проводника сомкнулись на Редрике замком.

— Жалко тебя — я обнимаю так, что глаза вылетают. Я даже какое-то время собирал их. Ты мне напомнил о старых деньках.

То, что произошло, Ред мог описать словом — внезапно. Внезапная чудовищная сила оторвала его от земли и сдавила. Локти захрустели. Из легких стал выдавливаться воздух. Жаль желудок пустой, так бы мог пустить струю рвоты в лицо жиртресту. Под жиром явно была нешуточная мускулатура. Редрик попытался раскачаться ногами, но его соперник лишь встал устойчивее.

— А ты тяжелее чем кажешься, паренек, — задорно сказал амбал.

Переставляя ноги, жиртрест на мгновение ослабил хватку. Ред смог просунуть руку ему за спину. Там он нащупал толстую, в два пальца, цепь медальона. Парень со всем доступным ему усилием рванул его от себя, пытаясь задушить соперника.

Ред всю жизнь нырял за моллюсками, а у толстяк уже сипел от одышки. Жирное лицо напряглось. Тот попытался сломать парню ребра. Одно хрустнуло, но ничего серьезного. Поняв это, Проводник толкнул парня животом так, что тот отлетел, ударившись об пол.

Обоим необходимо было отдышаться. Редрик пришел в себя первым:

— И откуда в таком куске говна столько дури?

— Я вешу полтонны, тут нечему удивляться, сучонок.

Редрик с разбега попытался заехать амбалу по подбородку. Но не попал в нужный. Жировая иллюзия. Проводник в ответ зарядил мощной оплеухой. Ухо заложило, а большой палец попал в глаз. Ред инстинктивно отдернул голову и прикрыл лицо. Но иерарх схватил его левую руку и выбил локоть из сустава. Парень выкинул вперед четырехпалый кулак, разбив амбалу нос, тот хрипя отвернулся.

Ред быстро отошел назад и попытался дернуть и ввернуть локоть обратно, как его научила Далила. После инцидента с лордом Сайдером парень упросил девушку обучить его первой помощи. Пригодилось. Локоть прострелило болью, но он встал на место и снова согнулся, но тут же разогнулся, направляя кулак, чтоб на противоходе раздавить губы несущегося на Реда жирдяя, тот этого даже не заметил.

Парня наклонило ударом в скулу. Тут же два толстых пальца полетели в направлении серых глаз. Сдались ему те глаза. Ред подставил лоб. Послышался хруст.

— Сука!

Жирдяй отпрянул и зло пытался вправить пальцы, те оказались сломаны. Но и парню ногтями рассекло лоб. Надбровные дуги у Реда были мощные, кровь не заливала глаза. Парень что есть силы зарядил кованым носком сапога в колено амбала. То подломилось, но толстяк увел ногу, сделав подшаг, и навалился на Реда всем весом. Не хочет упасть. Упадет — не встанет. Но его уже не подцепишь. Сапоги Реда оставляли борозды в мраморе пола, пока амбал толкал его.

Удар по спине, Ред затравленно оглянулся. Решетка. Какая к хренам собачим решетка на стене? Декоративная, с вьющимися лозами латунного винограда. Крючки для одежды и полотенец. Вон висит балахон бедной девочки, а ты выпроводил ее, не дав одеться.

Реда снова начало сдавливать. Ухватившись за решетку обеими руками, амбал стал сжимать Реда между своей тушей и металлическими прутьями. Это было не так жестко, как тиски, Ред смог высвободить правую руку и упереться ею в жирную харю, отпихивая соперника. Но рука лишь скользила по потной намыленной коже.

— А ты крепкий, пацан.

Сказав это, жирдяй усилил нажим и вырвал решетку из стены, теперь у него не было помехи, а парня придавило и весом декорации. В глазах темнеет. Эта улыбочка, еще более отвратная с разбитыми губами. Лоснящаяся харя с растяжками вместо морщин. У такого и в сто лет не будет морщин, кожа уже растянута до предела. Тонкая…

— А вот ты зато мягкий, — на последнем воздухе произнес Редрик.

Ред впился белесыми «когтями» в щеку жиртреста. Что есть сил сжал и крутанул, потянув на себя. Та лопнула, словно мыльный пузырь. Руку парня залило кровью. Кожа на лице Проводника разорвалась. Тот зарычал, поднося одну руку к ране, а другой наотмашь зарядив Реду по зубам. Губа треснула. Решетка, потеряв упор, ударила парня по голове, тот отбросил ее в сторону. Металл ужасающе громко ударил о мрамор.

— Любишь мять сиськи — я вот тоже, — прохрипел Ред.

Левая рука у парня еще цела и все когти на месте, он проделал скрутку плоти с отвисшей грудью жирдяя, та лопнула точно так же, как и щека. Похоже, амбал не ожидал такого поворота и просто прикрылся руками, защищая лицо. Ред воспользовался этим, толкнув его плечом в живот и подцепив руками под колени. Коронный прием в драках с отцом. Они повалились на пол, но Ред быстро подорвался и зарядил пару раз сапогом в жирный бок.

— Ты труп, сучок, — Проводник шарил рукой по груди.

— Это ищешь? — Ред потряс медальоном-яйцом. Он сорвал его, когда повалил амбала.

— Без разницы, ты так и так труп. Тебя…

— Поваляйся и отдышись, жиртрест, а я пока опишу ситуацию, — Ред подошел к валявшемуся пыльнику и достал сигареты с трутницей.

Закурив, Ред поочередно прижигал раскаленным брусочком все открытые раны. Больно, но лучше, чем кровопотеря.

— Ты богат, ты можешь купить кого хочешь, чтоб меня грохнуть. Но ты не до конца понимаешь, кто я такой, — Ред похлопал себя по тату на руке.

Толстяк близоруко прищурился, всматриваясь в символ, а потом поморщился, но промолчал. Ред продолжил:

— Ладно, оставим это. Я имею парочку очень полезных знакомств в этом городе. Для начала — Глава управы. Вместе в баньке отвисали, за жизнь и баб терли, из одной фляжки пили. Выйдя отсюда, я пойду прямо на перекресток Углежогов и Отрекшегося и суну ему под дверь записку. Так-то, так-то, если меня не могут найти — я мертв, лежу в двух метрах под сосной в ближней лесопосадке, спросить с высшего иерарха Путников.

Ред затянулся. Парень обнаружил таз с водой на каменной скамье. Умыться после бритья уже не выйдет, жирдяй. Парень подошел к тазу и, достав из кармана платок, стал стирать кровь с лица и рук.

— Но самый сок-то в том, что с твоим богом я в еще более теплых отношениях. Он мне даже должен за волшебный матрац. Вот захочет он меня разыскать, долг вернуть или просто отвиснуть по-мужски. А я пропал. Он — тип ленивый, пойдет сразу к полкану — мол, подсоби, Кривоухий. А тот, мол, так-то, так-то — разбирайся со своими клоунами сам. И вот приходит к тебе твой бог и спрашивает с тебя за то, что ты берега попутал. Приятеля сердечного угробил. Вот и будешь думать потом со всеми своими деньгами и законами, только с головой, вытащенной через жопу. Ведь она у тебя точно в жопе, если ты думаешь, что я тебя боюсь.

Ред навис над Проводником. По полу расползлась молчаливая и мрачная туча. Дождевая от пота и свинцово-синяя от наколок.

— Тебе нужно бояться меня. У меня ничего нет, хоть сейчас в гроб ложись, а ты потеряешь все. А если со мной что приключится, спросят с тебя. По закону же я чист. Вы сами ввели меня в мифологию культа, как Всадника. Любой брат теперь меня знает. Внутренние разборки — идеологические, не криминальные. Да и эльф на моей стороне. Ты буквально сам поставил нас в такое положение.

— Хитрый выродок, — просипел Проводник. — Положение у него, и чего ты хочешь?

— Я — человек скромный. Просто запомни несколько вещей. Это несложно. Ты знаешь, кто твой бог, ты знаешь, кто я, теперь запоминай…

Ред сделал затяжку и наклонился к опухшей харе жреца:

— …в воскресенье я за него. Я буду приходить каждую неделю, и все дети будут свободны и ждать меня в лектории. Убранном и готовом к занятиям. И если я увижу хоть что-нибудь, что мне не понравится — я буду выбирать, какой палкой тебя наказывать. Я пересилю себя и даже тебя трахну, если придется. Хотя у меня не такой длинный хер, чтоб достать твою жирную жопу, но всегда есть черенок от лопаты. Все ясно, урод?

— Вали нахер отсюда, — прозвучало это очень устало. Схатка измотала амбала.

— Похоже, мы поняли друг друга. Медальон я забираю на случай проблем.

Ред сплюнул кровавым сгустком в лицо Проводнику. Оделся, морщась от боли в локте и ребрах, затем подобрал балахон девушки. На ярлычке была написана одна буква «Ю». Реду потребовалось несколько сильных ударов ноги, чтоб высадить заклинившую дверь.

Парень дошел до кухни. По дороге ему встретилась группка Путников, что разбежалась, когда Ред выбивал дверь. Все слышали, но молчат. Они сдержанно кивнули и пошли помочь Проводнику подняться.

Ю сидела возле очага, так и сжимая веточку лимона в тонкой ручке. Не оделась. Одежда-то у тебя. На кухне никого не было, кроме Доротеи. Она, насвистывая сложную мелодию, срезала кожицу с очередного киви. Горка очищенных лежала рядом в тарелке.

— Больно, наверное, — риторически сказала малышка, мазнув взглядом по лицу Реда.

— Только когда улыбаюсь, — улыбнулся парень.

Редрик подошел к Ю и протянул той балахон. Девочка стала молча одеваться.

— Почему киви? — спросил Ред у Доротеи.

— Ю и киви — землячки, — пожала плечами девчушка, дочистив последний плод и воткнув нож в столешницу.

— Ясно.

Парень повернулся к одевшейся девушке. Подошел и обнял.

— Он еще дышит. Я вернусь через неделю и, если узнаю, что он тебя тронул, я это исправлю, — прошептал Ред ей в ухо.

Ю не отреагировала. Ред чмокнул ее в лоб и передал тарелку с фруктами. Девушка не ела. Ред отступил на шаг.

— А меня? — послышался обиженный возглас Доротеи.

— Я же вроде страшный?

— А я закрою глаза. В темноте разницы нет.

— Тебе еще рано такое знать, — хмыкнул Ред, обняв и чмокнув маленькую всезнайку.

Выйдя из приюта, Ред подкурил об язык Смоки. Тот ехидно ржанул, увидев состояние парня.

— Да, приятель, когда тебя нет рядом, происходит редкостная лажа.

Тот утвердительно фыркнул.

— Может, зайти к Каднификару, чтоб он мне в рожу плюнул? Подлечусь. Он в городе?

Смоки покачал головой.

— Невезуха.

Худенькая девушка, оставшись одна на кухне, откусила от сочной мякоти зеленого плода и заплакала в первый раз за долгое время.

Смоки свободно брел по улице, пока Редрик, разглядывая атлас, думал, как бы срезать через трущобы. Ему не хотелось в таком виде показываться матушке Саре. Лишние вопросы и беспокойство, но особого выбора не оставалось.

Ред перевернул атлас, чтоб направления совпали.

— Эта хаотичная застройка все испортила. Такой правильный город был. Улицы, как лучи, — бухтел себе под нос Ред, сравнивая старую и новую карту. — Так, тут вверх, вправо, вверх… какой вверх? Вперед. Похоже, мне совсем отбили голову.

Парень вспомнил, что в атласе имелись карты и с третьей координатой — вот система тоннелей и многоярусных подземных улиц Кагам-Казада. Ред открыл эту карту. Удивительно. Даже учитывая третью координату, карта прозрачнее, чем столичная. Правильные города. Этот не из таких…

Парень засунул в рот сигарету и выкинул пустую пачку. Оторвавшись от чтения карты, он потянулся к морде Смоки, чтоб подкурить. Они падали…

Жесткий удар плечом о землю выбил воздух из легких. Треснувшее ребро пронзило болью. Парень, кряхтя, поднялся и провел взглядом вверх по стене переулка.

— Ну, не буквально вверх, ты, мерин сизый.

Смоки весело ржанул, ему-то все нипочем.

Ред попытался пошевелить плечом, лопатку кольнуло, но вроде все было в порядке. Парень завел руку за спину, чтоб почесаться, и нащупал что-то твердое.

Небольшой металлический штырек, черный. Металл много раз перегревался. Странная форма, похож на тонкое лезвие. Раздумывая о находке, Ред подставил Смоки палец, тот его поджег.

— Мля, последняя сломалась, а за новой пачкой лень лезть. Где бы сижку намутить…

Трясущаяся рука появилась в поле зрения парня. В ней была открытая пачка сигарет. Редрик обернулся. В руке бахвалисто одетого полуэльфа дрожал обломок шпаги, другой рукой он протягивал сигареты.

Ред посмотрел на обломок в своей руке. Похоже, полуэльф делал этим оружием все: от копошения в углях, до жарки шашлыков. Клинок сломался после тычка в лопатку, защищенную блокадой. Смысл… тыкать шпагой в кость.

— Слышь, шкет, оружие убрал.

Ред направил горящий палец на бахвала. Тот выронил шпагу. Глаза, не моргая, уставились на синее пламя. Страх смерти.

Золотой и карий. Как у Роба, но наоборот. Похож на мать. Да ладно… Горе-бандит отошел отлить в переулок, а вот и Редрик.

— Монти, ты же понимаешь, что сейчас не сдох только потому, что твоя мать добрая и милая женщина?

— П-простите, вы так внезапно обруш-шились, я-я п-просто услышал г-гномий, и-и не сдерж… Мама?

Редрик выбросил обломок шпаги. Взяв пачку из руки озадаченного Монти, парень вынул губами сигарету и прикурил о палец.

— Да, мама. И ты не эльф, Монти. Если не бросишь эти загоны — точно сдохнешь. Нет, обязательно сдохнешь, раньше или позже. Дай матери на тебя хоть насмотреться. А ну, развернулся!

Полуэльф крутанулся на пятках. Редрик отвесил ему такого пинка, что тот улетел.

— Кабанчиком на рынок — помогать брату таскать ящики, придурок! И Лютиэн поцелуй, — крикнул Ред в спину улепетывающему полуэльфу.

Редрик взглянул на пачку. Схематическое изображение Скордо в любимой позе — ствол вбок, ствол вверх. «Хмурый Гремлин». Хмыкнув, парень протянул сигарету Смоки.

Вместе они вышли из переулка. Возле неприметной двери стояло несколько ящиков. На одном были разложены игральные карты, а на другом сидел гном. Платиновая борода — прирожденный безопасник или особист. Среди платины две косы — кирпичная и рыжая. Лучший, кого можно нанять для охраны здания, что приносит доход. Удобные эти ребята — гномы. Сразу видно, кто есть кто.

Он с ходу подорвался и направил на Реда обрез со штыком в виде топора. Редрик поднял руки. Что за день…

— Я безоружен, могу подойти и доказать. У меня лишь сигареты и напильник. А шкет к мамке убежал, я ему только пендель отвесил. И на вашем месте я бы с него глаз не сводил — загоны у него совсем эльфийские, — Ред старался говорить спокойно и по-гномьи.

Гном закрыл глаза и выдохнул, убирая ствол.

— Мне только что по ушам будто провели самым вялым эльфячим стручком, тем же, которым тебе до этого по губам. Кто тебя так разговаривать научил? — ответил он на имперском, без акцента.

Ред расстроился. Парень-то думал, что хорош в этом. Подойдя, он развел руками:

— Носитель языка — гном, как и вы.

— Да так только выгарки и отбраковки разговаривают. Мне нужны имена, адреса, кланы. Ох епта… все никак не отвыкну.

— Меня учила Валенсия Штрек, черноволосая дама почтенного возраста. Из Вахрамака она, если это важно.

— Ты даже не представляешь, насколько. Опиши ее.

Ред описал, как она выглядит и ведет себя. Закончил на том, что у нее на шее блокада. Платинобород устроил настоящий допрос. Но затем расслабился.

— Как твое имя?

— Редрик Маккройд.

Гном нахмурился и взглянул на левую руку парня.

— Неужели у вас все так быстро работает? — удивился парень.

Не прошло и пары часов с момента, как его «срисовали».

— Медленно, в Казаднорте бы уже у всех была даст-карточка с твоим субъективным портретом.

— Круто…

— Ты… будешь в городе через месяц?

— Должен бы быть, а что?

— Я тебя отведу в столовую при посольстве, там будет встреча. Если меня не будет, приходи один. Скажешь, что от Орма Ягрума, — таинственный тон гнома напрягал Реда.

— Ладно, посмотрим. А что тут за место?

— …та як скоты, посерить не вышло, они и у тубзу жарються, — открыл неприметную дверь рядовой Рори, за ним шел Бруно и кивал.

— О, ты ба — Редрик. Ты шо такой помятый? — спросил Бруно.

— Да выносил за Странником мусор, а тот мне накидал.

Глава 4.5

— Переметнулись или внедряетесь? — спросил Ред, когда братья уселись на ящики. Гном зашел в здание.

— Та не, ты шо? — отмахнулся Рори.

— Мы тута кента Сайдера эскортируем, мля не это — плохо было…

— Короче, центура тут приманку для Хера Оленячего присмотрел, договориться пошел.

— А ничего, что место бандитское? — показал Ред на дверь большим пальцем.

— Та с одной кормухи емо, — пожал плечами Бруно.

— А Гоббс где? — спросил Ред.

— Та унутрь под шумок шибко забег, — кивнул на дверь Рори.

— Под предлогом, что давно бабу не пех.

— Он совсем плох, как алкаш только до баб.

— Сексоголик, — сказал Ред.

— Вот, оно самое, — щелкнул пальцами Бруно.

Дверь бесшумно отворилась, из нее высунулся Орм.

— Так, Редрик, тебя хочет видеть Север. Иди за мной, — сказал он на гномьем.

Ни хрена себе упал. Ред покосился на Смоки, тот стоял, как статуя, типа не при делах. Шоргон всегда знал, куда Реду нужно попасть, даже лучше самого парня. Хитрая морда. Ред двинулся к двери.

— Так, стопэ, пока нас не було, ты шо нам карты помогномил? — воскликнул Бруно беря свой расклад.

— Слышь, мент, гномы не мухлюют. Запомни, — зло ответил Орм.

— Он кажет не смухлял, а погномил. Мля, и мне погномил. От гномзя.

— Да я вообще не знаю, что это значит.

— Та все ты знаешь, гномопутало бородатое. Погномить нас захчал?

— Та похер, тасуйте, я скоро буду.

Редрик вошел за гномом. Узкий темный коридор, много боковых дверей.

— Добро пожаловать в кабаре мистера Мура.

— Де Мура?

— Ну, де Мура. Эти приставки вообще что-то значат? Тупой язык, тупой строй и госуклад, вот у нас… — бухтел гном, пока вел Реда за собой.

Интересно выходит. Все со всеми повязаны, будто не крупный город, а село. Дочь владельца притона живет с главным ментом, а ее отец крутит дела с Севером. Может, так и до кайзера доберемся, вдруг он тут сидит где-то со Странником. О, знакомое лицо.

Возле двери стоял, нервно переминаясь с ноги на ногу, капрал Гоббс в одном исподнем. Заметив гнома, сразу к нему обратился:

— Слушай, я, конечно, человек простой. Доволен малым…

— Ближе к делу, мент.

— Я, конечно, просил меня удивить. Но это не то что полдукалиса не стоит, я с этим в одном помещению не могу находиться, — постучал капрал по двери.

Гном быстро подошел и заглянул внутрь, его усы зашевелились и приподнялись.

— Ну нахер. Она вернулась… — выдохнул он, быстро закрывая дверь.

— И что теперь?

— Деньги мы не возвращаем. Отец Нации. Ладно… смотри, а лучше не смотри. Закрываешь глаза и заходишь со мной. Там главное прелюдию, секунд пять, переждать, а дальше будет просто песня, — гном говорил, на удивление, участливо.

— Вот же подляна, ладно, — Гоббс полупил себя по щекам. — Я готов.

Капрал зажмурился, а Орм практически втолкнул его в дверь. Похоже, Гоббс так и не заметил Реда. Темно. Из-за двери послышались приглушенные голоса:

— Так сейчас будут разные звуки, ты не пугайся. Она актриса… в образ входит.

— Что-то легче не становится. Давайте как-то резко.

— Резко, так резко. Выпускайте кракена! — выкрикнул Орм.

Раздался потусторонний рев, подкрепленный ором двух мужских глоток. Такой звук мог издать только ночной кошмар, вынырнувший из глубин океана. Ему на смену пришли хлесткие звуки ударов, будто хлысты. Затем звук разрывающейся плоти. Наконец начался размеренный чавкающий шум. Послышался плач мужчины и песня сирены, что уволокла его душу в пучину.

Редрик вообще не понимал, что происходит. Из двери вышел потный гном с выпученными глазами. Ред глянул в проем. Падение. Темнота.

— Ты жив? Помнишь что-нибудь? — гном легонько пнул Редрика в плечо.

— Что? Сколько я валяюсь?

— Секунды четыре. Что ты видел?

— Не помню, — озадаченно сказал парень, поднимаясь.

— Везет, мне такое уже не забыть. Пошли.

Они шли дальше по коридору. Похоже, за каждой дверью ждала девушка древнейшей профессии. Случайно заглянув в одну, Ред понял, что ждали не только девушки. Полурослик в кожаных штанах верхом на связанном кентавре разыгрывал сценку спасения принцессы. Принцессой была зрелая благородная дама, закинутая на шкаф. Дракона изображал темнокожий толстяк, курящий кальян в углу. Похож. Ред быстро закрыл дверь и догнал гнома.

Завернув за угол, Орм предупредил, что тут зона варьете и нужно вести себя тихо. Боковые двери больше не появлялись, зато впереди показалась занятная компания. Четверо. Сногсшибательная эльфийка в наряде друидического культа, адаптированном под реалии профессии. Практически не уступающий ей в привлекательности молодой мужчина в форме офицера ополчения. Босой человек в штанах, расстегнутом жилете и цилиндре в полоску. Он курил сигарету, но дым не мог задерживаться в его рту, так как губы отсутствовали, как и нос и левый глаз. Всю его кожу покрывали вытатуированные символы — семантическая сеть прованта. Одни прованты… Четвертым оказался Скордо, дымящий сигару.

Файл скачан программой телеграмм канала @books_fine (https://t.me/books_fine). Узнать о программе можно на канале.

На странице https://author.today/work/41540 вы можете купить книгу или отблагодарить автора книги наградой.

— …и все тридцать сбрендивших эльфок залезли на крышу Гранд Цирка, встали раком и орали гимн весеннего возрождения Матери Сырой Земли. Шалавы точно напугали его, — доносился певучий альт офицера.

— Вечнотрахи — ни страха, ни срама, — прокомментировал Скордо.

Одноглазый человек булькающе посмеивался.

— Но она… — положил офицер руку на плече эльфийке.

— Привет, брат, — приподнял шляпу Скордо.

Ред кинул ему трехпалый жест меченой рукой. Офицер неудовлетворенно покосился на Реда, чье появление прервало его речь. Эльфийка воспользовалась паузой:

— Центурион, но я не…

— Тише, бельчонок. Не трать воздух, побереги голосок, для привлечения хищника.

Вечная безгубая улыбка. Булькающий смех.

Центурион Алексиус Сайдер — сын барона Бенджамина Сайдера, но не леди Адель. Голубоглазый и стройный блондин. Слегка напоминает отца, но красив, словно эльф. Похоже, Лекс и Вебер нашли друг друга — два пиковых представителя своих рас в плане внешней привлекательности… стремные мысли.

— За мной, бельчонок, нас ждет охота.

Лекс повел эльфийку под руку. Когда та проходила мимо Реда, парень обнаружил две странности: полное отсутствие инстинктивного влечения и кадык. Ох уж эти эльфы.

— Лэрд Сайдер, вы выбрали наживку не на того зверя — это парень, — сказал Ред в спину Лексу.

Безносый хохотнул громче. Алексиус остановился и недоверчиво взглянул на своего спутника. Тот смущенно кивнул. Сайдер пожал плечами у повел эльфа дальше, свернув по коридору.

— А что, Фэндралу все равно? — спросил Ред в пространство.

— Сайдеру все равно. Он бы и своему ручному троллю в клоаку засадил. Мыловар-глиномес. Мыслишки-мыслишки, все бегают да не те, а голова-то гнилая, — постукивал себя пальцем по лбу человек без носа. Говорил он очень быстро и хрипло.

— Что-то одни прованты кругом, — выдохнул Ред.

— А с прованта спрос меньше, и он нужнее. Фуфлометы везде есть. А чтоб понять, что у человечка в черепушке, нужно намного меньше усилий, чем для осознания устройства мира. Мнимое против истинного. Первое на лопатках. Первосвященник на лопатках…

У Реда заболела голова.

— Чувак, да ты просто бешеный. Пошли, Север ждет, — одноглазый, теребя себе висок, схватил Реда за рукав и потащил в дверь, ведущую в зал варьете.

Скордо помахал Редрику вслед.

Вход был со стороны сцены. На ней сейчас выступал грузный мужчина с усами. Под аккомпанемент из трех аккордов, что доносились с оркестрового балкона, мужчина в сером костюме размеренно пел о воровской романтике. Он попал в свою публику.

Все ряды были заняты контингентом, что явно хоть раз, но побывал в местах не столь отдаленных. Даже лица это выдавали. Из картины выбивался лишь первый ряд. Он понравился Реду намного больше остального зала.

Зверо-девочки разных форм, размеров и расцветок. Ушастые милашки в костюмах горничных с цветастыми заплатками на юбочках. Кошечки, зайчики, лисичка. Они одновременно нервничали и скучали. Странное зрелище.

Одноглазый вел Реда вдоль стены мимо рядов зрителей. Лестница на уровень выше. Зона для важных персон с мягким освещением — три столика по три места. Полукруглые диваны. Замечательный обзор на сцену и звук. В стену вмонтированы вокс-резонаторы, тут слышимость лучше, чем в остальном зале. Под зоной — бар.

За левым столом сидели двое полуросликов, за центральным — двое людей, а на правом вместо таблички «зарезервировано» шлем кайзера. Герольд в обстановку не вписывался.

Один полурослик хлопал другого по плечу и махал Реду:

— Смотри, братец, это сынишка мастера Лоуренса. Ей-богу, таки одно лицо.

Логика, память и наблюдательность расставили все по своим местам. Ред подошел к полуросликам.

— Всегда рад познакомиться со столь уважаемым хоббитом, мастер Соломон. Я не имел удовольствия наблюдать ваших работ, но наслышан об огромных достижениях ваших подопечных, мастер-хореограф. Также я рад снова встретиться и с вами, господин Айзек.

Все, кто интересовался культурной стороной жизни, знали Соломона Пляра — мастера-хореографа при Театре оперы и балета, что внутри комплекса Гранд Цирка. Все прима-балерины последних десятков лет — его воспитанницы.

Соломон был старше брата, седой и без очков. Пальцы ходили по столу, будто наигрывая мелодию на пианино. Он глядел на ноги Реда.

— Гремящая обувь. Цокот… Нужно подумать над этим, таки немножечко помыслить. Шаг, притоп, две шаги направо, оборот — вам говорят… — промурлыкал Соломон и углубился в мысли.

— Весь в деле, ей-богу талант поглотил, без остатка, — хохотнул Айзек и кивнул Реду.

Парень подошел к столу, что стоял посередине ложи.

— Рад встрече с гордым отцом двух замечательных дочерей и лордом Высокого Предела, маркизом де Муром, — обозначил поклон Редрик.

— В марке безраздельно властвует моя ненаглядная жена — леди Вероника. Мое место тут, где я помогаю несчастным беженцам с окраин империи. За это мне дали прозвище — мистер Мур Любитель Шкур. Но я прошу, отбросьте последнюю часть, хоть в ней есть зерно истины.

Мистер Мур представлял из себя мужской и состаренный вариант своей старшей дочери. Младшая же была копией матери. Все в альбоме, спасибо Страннику. Одевался маркиз довольно интересно — ярко-фиолетовый костюм-тройка с широкополой шляпой, а еще выкрашенная черно-белая соболиная шуба, правда в данный момент, скинутая с плеч, та покоилась на спинке дивана.

— Вы знакомы с Анной и Клио? — Мур поднес руку к подбородку, заинтересованно глянув на Реда.

— Обеих мне представили их спутники. Так что да, просто знаком, — Ред снова обозначил поклон и повернулся к последнему, но не по значимости, из присутствующих.

Мужчина, на вид лет шестидесяти, седеющий, но энергичный. Волчье выражение острого, как клинок, лица и темных глаз. Настороженность, готовность, уверенность. Напряженный взгляд ходит по треугольнику: Редрик, дверь зоны варьете, выход на оркестровый балкон. Ничто не скроется. Руки в постоянном движении — тасуют колоду карт. Перстни, масти, чайки, кот… все в арестантских наколках, лишь одна выделяется — знак ордена Первого Пламени.

Север был одет в белый костюм с белой же расстегнутой рубашкой, белую шляпу-федору и темно-синюю адмиральскую шинель с сорванными погонами. На шее вытатуирована рысь. Оскал хищника скрывает черный хомут мнемонической блокады.

Мелькание пальцев и карт прекратилось с появлением сигареты. Ловкач-катала — тот же фокусник. Редрик достал пылевую трутницу и, направив поток искр в ладонь, помог криминальному авторитету прикурить об огненный водопад. Пока тот делал долгую первую затяжку, Ред отступил на шаг и прислонил, сложенную в трехпалом жесте, руку к груди — приветствие, некогда ордена, но теперь, скорее, круга по интересам.

— Мое почтение, дон. Редрик, сын Лоуренса Маккройда, — представился парень с долгим кивком.

Север выдохнул дым, после чего раздался сиплый голос:

— Даже плащ тот же, только волосы не батины. Он — Черный Канцеляр, а кто же ты?

— По пути сюда меня назвали Медным Всадником, — ответил Ред первое, что пришло ему в голову.

Север знает его отца. Кольнуло висок.

— Мир, как зона. Дает кликуху — живи с ней всю житуху, — сказал одноглазый.

Север хмыкнул и указал на свободный стол:

— Сойдет. Присаживайся, Медный, расскажешь, что тебя сюда привело, а заодно, кто тебя так отделал по дороге.

Ред сел на предложенное место, но тут же покосился на герольда. Тот, мельком взглянув на парня, снова повернулся к сцене.

— Не жмись, Медный. В такую рань дела не делаются, а все, что Ауру надо, он и так знает. Он тут ради новой песни Воробья и особых гостей Мура.

Особые гости. Ушастые милашки в платьях горничных. Вспомнился сосущий бычок клерк без подбородка. Аврора… Череп прострелило болью. Ред оперся на стол, положив лоб на ладонь.

— Босс, я не могу. Он накидал Вилли Палтусу, — хохотнул опершийся о перила одноглазый.

— Проводнику? — поперхнулся Айзек.

Даже его брат отвлекся от разработки нового танца и глянул на Реда, как и Мур.

— Вы неплохо держитесь для ходячего трупа, юноша, — заметил маркиз.

— Это он неплохо держался, а эта штука ему против меня не поможет, я тоже, в некотором роде, в культе, — Редрик достал из кармана медальон на толстой цепи.

Опять прострел в виске.

— Он его развел, отблефовал так, что я с таким катать не сяду, босс. Жаль, что у того этих яиц хоть жопой жуй.

— Хватит, Харя, у парня сейчас мозг закипит, — ударил кулаком по столу Север. — Подробностей не надо, это уже правильный поступок.

— Извиняюсь, просто этот жирофуфел мне нос оторвал.

Опять прострел боли.

— Прости-прости, — булькающий смех. — Босс, паренек ему щеку оторвал… и сиську. Дуплет. Два пива молодому человеку! — крикнул Харя, перегнувшись через перила.

— Вы его знаете? — спросил Ред.

— Все большие люди друг друга знают, Медный, — ответил Север. — Даже те, кто просто большие суки. Даже не знаю, кто большая мразота, Палтус или Биба.

Север затянулся и тяжело выдохнул.

— Я встретил этого упыря во время второй ходки в лагерь на прииске. Он там в яме дрался, но не с людьми, а с орками и зверолюдами. Я не знаю, как ты выжил после партера с этой тушей. Он как-то раздавил голову минотавру, сидя на другом минотавре.

— Он оказался мягкотелым, — Ред достал дукале и согнул монетку пальцами.

Айзек присвистнул.

— Я бы его сам по ноздри в землю вбил. Мы оба воруем, но он — мразь. С того, кому все должны по положению, не спросишь, я не знаю, на кой ляд Странник подымает по баблу этих вшей. А эта падла обдирает самых беззащитных — сирот. И сидит у себя безвылазно, безнаказанный.

Официант принес напитки. Реду досталось два пива, парень глотком осушил треть бокала. Север тоже пил пиво, но из бутылки.

— Тут — где я нахожусь, я за это в ответе, чтобы беспредела не было. Кому левый залетный на рынке руку сломает и бабло стрясет, тот идет ко мне. Говорит, мол, бать, так-то, так-то. Вижу, что человека ни за что разули. Я могу того найти и спросить, мол, со мной он так поступить сможет или нет. Не сможет, ведь видит, что получит такой отпор, что захлебнется.

Север закашлялся. Но затем продолжил:

— Не можешь, значит возвращай все взад. А не вернешь, то посмотрю, кто тебя гулять искать будет по городу красивого. Деньги только на лекарства теперь понадобятся. А этот урод Палтус поступил как жирная крыса — спрятался за ментов.

— Как он вообще в культ попал? — спросил Ред, тоже закурив.

— Да сделал то, после чего ему нельзя показывать свою задницу из каменных палат. Когда я еще не был доном, город держал Бриллиант — самый достойный человек после Луковицы…

Он и Симона знал.

— Когда был этот путч, Бриллиант организовывал людей в городе, чтобы прятали шахтеров, но его загребли и сразу на зону — в Болотный лагерь руду цедить, старого человека… да с таким откупом, что в казне имперской столько нет. А там уже походу сам Ауринк…

Ред глянул на герольда, тот не подавал признаков заинтересованности.

— … заказал его. Но никто не осмеливался поднять руку на такого человека, кроме Палтуса. У этой суки нет ничего людского. Перебил всех сокамерников в хате на двенадцать рыл и задушил человека, что ему в отцы годился. Да он нам всем как отец был. За это сучару как-то пропихнули в иерархи… Там его не достать. Сразу чуть что — порталы открыты… пес-зассыха.

— И после смерти Бриллианта вы с Бибой поделили город? А что с ним?

— А он последняя тварь, без чести, без чувства меры, дерьмо петушиное, а не вор. Я в этом убедился, когда он взял то, что построил твой отец. Взял не свое. Не как вор! И кинул нас всех.

— Кинул?

— Кинул, как сука кидает грязь, зарывая дерьмо, только он сам дерьмо, а зарывал золото — труд твоего отца… и мой.

— Что же произошло? — Ред занервничал так сильно, что заколотил пяткой.

Глава 4.6

Антрацитовый путч, начало которого было предопределено вакуумом, что образовался между простолюдинами и знатью, длился тридцать лет. Но даже после его «официального» подавления отголоски гремят до сих пор. Все крупные предприятия принадлежали короне или знати. Простолюдины, что накопили достаточно средств на их приобретение, совершали первые попытки приватизации, выкупая рыбные хозяйства, мельницы и прочее. Но когда дело дошло до шахт, Ауринк провел черту.

Начались возмущения — он толкнул черту дальше, отбирая уже приобретенное. Первая демонстрация в столице. Первая бойня. Началась гражданская война, которую запретили так называть. Путч — авантюристическая попытка группы заговорщиков произвести государственный переворот. Восстание врагов уклада. Вот так называть можно.

В северных княжествах все улеглось быстро, но юг всегда оставался относительно предоставлен самому себе. За порядком, по большей части, там следили дружины местных фюрстов, да и на юге всегда было меньше регулярных войск около городов, так как легионы стояли вдоль Фронтира.

Там путч смог основательно пустить корни. Множество стычек в городах, целые кварталы обносились баррикадами и становились крепостями. Зрела идея народовластия.

Тогда северные легионы совершили полную перегруппировку. От каждого было взято по когорте, из них организовали Легионы Подавления. По приказу кайзера первой целью такого легиона стал Аройо-Илаго. Там находился самый крупный укрепрайон повстанцев на всем юге. Именно, что целый район, граничащий с окраинами города, а из крупных городов лишь у Аусбруха имелись стены.

Легион встал по периметру и взял повстанцев в осаду. Но этого оказалось мало, тогда кайзер сказал свое слово. Если те люди хотят сами принимать решения, связанные с их существованием, пусть так. Пусть тогда попробуют принять следующее. Тот, кто хочет продолжить жить, просто жить, но по-старому, пусть убьет хоть одного из тех, кто хочет жить по-новому или наоборот. Тогда район накрыло куполом лютого мороза. Ауринк сказал, что узнает, когда внутри все придут к «согласию». Проголосуют делом.

Полусфера зимы — внутри холод, словно на горной вершине в ночную стужу, а по краю — руку засунешь, а ее и нет больше. Люди жались по подвалам, жгли все, включая книги. Разбирали оружие ради кристаллов, для обогрева. Прошло время, которого должно было хватить до начала бойни внутри купола, когда люди стали бы замерзшими животными, но ситуацию изменил человек, что шел к куполу, волоча на себе пять связанных бронированных фургонов для перевозки заключенных.

В таких помещалось до сорока человек, а броня держала выстрел из мортиры, не говоря уже про наличие поглотителя — крупного орихалкового штыря, что, словно громоотвод, стягивал на себя магию, выстрелы лучевого оружия в том числе.

Симон шел прямо сквозь военный городок, построенный легионом, к границе купола, что совпадала с окраиной города. Он не реагировал на приказы, угрозы и проклятия. Его не беспокоили ни палатки, ни телеги, ни баррикады, что попадались у него на пути. Он ломал их грудью и топтал ногами.

Фургоны попытались расцепить, но тщетно. Те проектировались для того, чтобы никто не смог помешать конвою. Пытались зацепить и растащить лошадьми, но сколько бы сил ни прикладывали солдаты, Симон был много сильнее. Маги же не могли помешать из-за поглотителей.

Оказалось, что Симона знают почти все, и тот, может по мелочи, но помог или самому солдату, или его родителям. Они банально не хотели по нему стрелять.

Когда тот подошел к куполу, то раскрыл дверь первого фургона, набрал ящиков, мешков и тюков с теплой одеждой, а затем просто вошел в стену смертельного холода, а через время вышел спиной вперед. Так же, не поворачиваясь к солдатам, он подошел к фургону и встал в проеме.

Раздались тихие слова слезной благодарности и детский плач. Он мало того, что пережил проход сквозь хлад, так еще и пронес под одеждой двух женщин и пятерых детей. Дверь фургона захлопнулась, те оказались в безопасности.

Офицеры наконец решили вмешаться, показав пример. Когда Симон вынес следующих, его накрыло огнем. Красные лучи били его в спину, но он продолжал боком идти к фургонам. Открыл дверь, запустил замерзших людей. В него полетели арбалетные болты. Все застряли в слоях теплой одежды. Один залетел внутрь. Никого не ранило, но послышался вой матери, возле ребенка которой упал отскочивший болт.

Тогда Симон с хрустом ломающегося дерева выпрямился, перекрыв собой проход. Все знали, что он — огромный горбун, но на ровных ногах и с прямой спиной в нем оказалось больше трех метров росту. Он первый раз повернулся к легионерам, не полностью, в пол-оборота. Ничего не сказал, у него не было слов для них. Солдаты удостоились лишь взгляда.

Разочарование.

Вначале это разозлило их, они проклинали его, и даже рядовые начали стрелять. Но он продолжал. Спасал и порицал. Молча.

Офицеры приказали размолотить двери фургонов кувалдами. Никто не решался на такое. Вперед вытолкнули орка-штрафника. Тот ударил кувалдой дверь, но затем встретился взглядом с Симоном. Тот произнес единственное слово: «Прекрати».

Он и прекратил… существовать. Следующий удар легионер нанес себе по голове. Он бил себя, пока не пробил череп. Умер на месте. Больше Симон не говорил ни с кем.

Когда одежду на его спине сожгло и изрезало, все увидели шрамы и рубцы глубиной в ладонь. Ни одной свежей раны. Они не могли причинить ему вред. Мир отказывался давать им это право. Единственное, чего были достойны те, кто пытался остановить этого человека — его разочарование.

Огонь стих. Оружие выпало из ослабевших рук людей. Офицеры организовали тыл и задние ряды, чтобы они стреляли в передних, если те не будут поливать огнем Симона. Штабные угрожали и проводили казни, дошло до децимации в отдельных ротах. Тогда-то молодой парень со взглядом, что зрил будто на тысячу ярдов, развернулся и ночью вошел в палаточный лагерь старших офицеров.

Лоуренс сам всех положил. Затем окопался и вел стрельбу из штабных укреплений. Симон же все спасал и порицал, спасал и порицал. Заполнив фургоны, он утащил их на восток.

Когда Лоуренса почти выбили, в палатке открылся портал. Из него вышел Энвин Хир. Эльф сломал тому колено и избил до потери сознания, а затем утащил с собой. В некотором роде — спас.

Симон же вернулся на следующий день, и так каждый день, пока купол не сняли в одном городе и не поставили в другом. Симон приходил и повторял свои действия. Снова и снова. Месяцами.

Симон получил прозвище «Луковица» не за наряд. Просто все, кто его видел, падали и плакали. Семьи спасенных падали ему в ноги и целовали землю. Солдаты же падали на колени и просили прощения. Но у этого человека для них его не нашлось. Лишь порицание. Из-за действий Симона дезертировала половина армии.

Начались расправы над офицерами. Практически весь командный состав состоял из дворян, и их семьи всполошились. Они надавили на фюрстов, все разом. Тогда-то и появился имущественный откуп.

Эльф телепортировал Лоуренса прямо в здание трибунала, где ему определили левый, но крупный штраф, а затем отправили в Среднеколымск. В лагерь, где отбывал очередной срок Север.

Срок — неверное слово. Все исправительные колонии Нефраера — трудовые лагеря, за исключением временных изоляторов и каземата под ареной Гранд Цирка. Арестанту начислялся штраф, который можно было оплатить в любой момент. Три дня после вынесения приговора давались на оплату по месту, а дальше заключенного конвоировали в лагерь.

Север к моменту заезда отца Реда уже выиграл в карты достаточную сумму, чтоб откупиться, и просто ждал, пока за ним приедут подельники из города. Лоуренс, хромающий и побитый, подошел к нему и спросил про бои в яме.

Тогда на прииске чалился тролль — Кирза. Огромный сукин сын — тогдашний чемпион. Разбой, грабеж, вымогательство. Если Север воровал лишь у тех, кто бы и не заметил, что у них что-то украли, то Кирза крал у всех, кого не боялся — подонок.

Лоуренс вызвал его. Учитывая, что человек был хромой и призывал ставить на то, что он оторвет троллю голову, коэффициенты выставили заоблачные. Север впервые рискнул необходимым ради излишества. Успешно, хоть и потом дал себе зарок, что не будет так поступать. Лоуренс победил, как и обещал.

Север на выигранные деньги выкупил себя и Лоуренса. Вместе они отправились в столицу, а там уже и Палтус убил Бриллианта. Началась война группировок, мир между которыми держался лишь на авторитете Бриллианта. Город разделили Север и Биба — бывший телохранитель старого вора. Лоуренс же призывал к союзу и совместной работе. Тогда теневой мир и увидел все таланты Черного Канцеляра.

Он научил всех, кого крышевали обе стороны, двойной бухгалтерии такого уровня, что люди вздохнули. Те, кто платил ментам, стали платить ворам. Люди получили защиту.

Если трогали того, кого крышевали менты, то виновника либо сажали, либо просто мочили. Север же разбирался в деле и заставлял компенсировать убыток — пострадавшему, а не короне. Но Лоуренса беспокоила ситуация на юге.

Симон разбирался с вопросом в одиночку. Кайзер же, вдоволь насмотревшись на его борьбу, просто накрыл стужей все южные города разом. Никаких магов бы не хватило на кольцо смерти и тот ледник, что был раньше, но теплые края ждала многолетняя зима. Но самое главное — справиться со всем этим сам Симон не смог.

Бессилие великана и пропаганда Ауринка, подкрепленные личными бедами каждого горожанина, вылились в то, что сколько бы людей ни превозносили Симона, еще больше возненавидело его. Винили, что, не дав свершиться казни локальной, тот навлек глобальную. Близорукие невежды. Наслушавшись, он ушел.

В городах остались еще как достойные люди, так и местные воры с группировками, что оказались на грани. Тогда пришедшие на то время к консенсусу Север и Биба сели решать эту проблему. Люди нуждались в кристаллах, угле и прочем необходимом в больших объемах. Достать было негде. Тогда Лоуренс отправился в Вольноград.

Город-государство всегда стоял особняком, но никакой изоляции, кроме странного внутреннего строя, в который сложно влиться извне. Меритократия — власть достойных. Звучит как сказка, у руля которой стоит миф — честно отобранный лучший из людей. Избираемая должность — лучший из граждан города. Такой звался Примархом.

Город стоял в долине Двуречья, что под горой Колхидой. Гора — арка. Сквозь гору вел природный пробой, в котором находилось озеро, куда стекали все осадки, что тормозились горными хребтами. Из него выходили две реки. Одна текла на север, проложив путь сквозь земли гномов, и впадала в море, другая несла свои воды вдоль границ Помпасово и впадала в Илаго — озеро в княжестве Аройо, а оттуда разделялась на две, что шли в Абуль и Порто.

Лоуренс вернулся с торговыми хартиями от Казаднорта и Вольнограда и арендными купчими на корабли, как речные, так и морские, заодно со всеми пропускными грамотами. «Договорился», — просто сказал он.

Все завертелось. Включая отношения Лоуренса с девушкой, что приехала с ним. Розалина Хейс — мать Редрика. Север не смог что-то о ней рассказать, та никогда не хотела влезать в теневую сторону города.

Речные пути шмонали — по ним провоз был хоть и сложен, но возможен. С морским направлением дела шли еще гаже. Три полунезависимых архипелага и огромный полуостров. Последний занимали два мелких княжества: Чучхе и Флорин. Если первое исповедовало политику изоляции и не вмешивалось, то у второго нашлись свои интересы.

Флорином правили благородные торговые дома с большим влиянием на воде. Острова же вели самую разную политику, в основном, своевольную и агрессивную. Главной проблемой стал архипелаг острова Рассвета — база короля пиратов. Биба взялся «разрулить» ситуацию.

Он всегда слыл мутным типом, но по натуре и по жизни был налетчиком. Подвижный мужик во всех смыслах. Он сам со всеми договорился, лишь пираты потребовали часть груза — малая цена. Начался завоз необходимых вещей для замерзающих городов и вывоз людей. Заодно все это прикрывалось обычной торговлей, так что в выигрыше оказались все.

Так продолжалось, пока путч не изжил сам себя, бесполезная затея, когда противник не считается ни с чем и ничего не боится. Кайзер — древняя полумифическая личность. Он сразил Оберона Мелорна в дуэли во время Войн Объединения. Тогда не было мага сильнее правителя эльфов, но Ауринк победил. Многие до сих пор спорят, кто сильнее — он или Странник.

Тогда городам начали давать поблажки — начали размораживать, но пути торговли остались. Все складывалось замечательно, пока на улицах не начали находить людей со сгнившими ртами и разлагающимися конечностями.

Новый наркотик на основе пороха — разновидность «петушиного дерьма», только серый. В народе его прозвали «хмурым». Сначала его было мало, никто не придал этому значения — торчки постоянно дохнут. Но его становилось все больше, особенно после того, как пираты стали отжимать больше груза, а затем и вовсе захватывать суда.

Биба заключил соглашение с морскими налетчиками. Это они производили наркотик. Кристаллы и уголь, что шли от гномов, оказались не в пору качественнее Нефраерских. Дурь выходила намного мощнее. Мало того, в кристаллическом порошке оставалось достаточно магии, чтоб вызвать лепру — арканическую проказу. От нее и загибались, но привыкание было моментальным. Больной проказой постоянно нуждается в магической энергии, а наркотика много — он везде. Начали находить и детей с почерневшими лицами и руками.

Снова разгорелась война группировок. Но у Бибы саккумулировалось столько средств, что он не сдал своих позиций. Помощь внезапно пришла от Каднификара. Кто не рассердится, если ему подадут гнилое мясо? Взамен он потребовал защиту диаспоры гремлинов, а сам сжег весь флот пиратов. Бибу искали и менты, и воры, он выбрал первых — сдался, но сразу откупился, и все вернулось на круги своя. Он и не заметил потери денег. Лоуренс не выдержал и ушел вместе с женой.

— Похоже, парень в шоке, босс, да я и сам бы всплакнул, если бы было чем. Такой человек погиб. Кем же был этот Симон? — спросил Харя.

— Вы знаете? — спросил пришедший в себя Редрик.

— Мы все про всех знаем, кроме него, — Север указал на герольда. — Да еще и этого эльфа. Мутный хер, хоть и Хир… а Симона ждали три километра цветов на бетонке. Его действия не дали путчу пройти бесследно — мир изменился. Немного, но изменился. Люди стали добрее друг к другу.

— Вы и за отцом следили?

— Только чтоб убедиться, что он в порядке. Профессия загоняет в разные ситуации, Медный. Я много в жизни перенес и никому не советую. Я уважаю его и его выбор, поэтому дал спокойно уйти.

Север раскурил новую сигарету и отложил колоду карт, сосредоточив внимание на Редрике.

— Эти двое: Симон и Канцеляр — научили меня двум вещам, что дополняют друг друга. Первый — тому, что, если перед тобой тот, кто не достоин ни единого твоего слова, то его нет вовсе. Одно слово человека, что поступает правильно, ценнее жизни ничтожества. Второй — тому, что главное языком владеть — словом, а не оружием. Оружие… что им владеть? Дурак на курок нажмет и все. А вот именно избежать такого кровавого конфликта — это другое. Словом можно спасти, а оружием — только убить. Я живу воровским — для меня это людское, правильное. Если будешь жить достойно, то за твоим словом будет стоять железный закон. Как я решаю, так и происходит, я могу найти правого и виноватого и рассудить. И как я скажу, так и будет, — сиплый голос немолодого мужчины колотил по голове.

Сила простых слов… свинцовые капли.

— Тогда почему Биба и Палтус еще живы? — спросил Ред.

— Бибе скоро настанет биба, — хохотнул Харя.

— Не понял, — переспросил Ред.

За подопечного ответил Север:

— Понимаешь, мир… он таков, что, если совершается локальная несправедливость — решай ее сам, но, если она глобальная, как в его случае, о ней и узнает весь мир. Всегда найдется сила, которая приведет всех к общему знаменателю. Сверху небо, снизу ты, посередине надгробие. Все, кто тогда принимал решение о мразотном применении труда твоего отца, постепенно умирают. По одному за год. Остался один Биба. Скоро и его черед.

— Вот, значит, как…

— А Палтус под защитой того, кто никого и за людей не считает. Для него никакие слова не имеют силы. Это видно по его поведению, — ответил дон. — Он даже постепенно упразднил силовиков, будто насмехаясь…

— Силовиков? — переспросил Ред.

— Ну, парень, смотри, вот есть провант — всякая эмоциональная пежня, а силовик он сло…

— Ой, да заткнитесь…

Речь Хари оборвалась на полуслове. Он застыл, словно статуя. На свободном месте за столом полуросликов из сгустка теней появился неприметный человек.

Профессор Урмахер.

Глава 4.7

— Ваша до рези в мозгу нескладная манера речи, что прослеживалась даже в письменных изложениях, что вы мне подсовывали, оскорбляет слух. Не удивлен, что вам оторвали рот, молодой человек. Лучше сбегайте мне за теплой сангрией.

Редрик через волевое усилие смог взглянуть в лицо профессора. Радужки глаз неприметного человека светились янтарным. Харя, подергиваясь, скрылся, прыгнув через перила.

— Ей-богу, Якоб, вы еще тот артист, я уже думал, что вы-таки не придете? — залопотал Айзек.

Его брат и мистер Мур явно занервничали. Север не повел и бровью.

— Я в отличие от теперешних фигляров — маг, а настоящий маг всегда приходит, когда его ждут.

— Похоже, ты уже тут давно, Профессор. Неужели тебя так вывел мой подчиненный? — спросил Север, делая затяжку.

— Просто бред и домыслы, которые себе вывел этот мальчишка, лишь попытка свалить вину за некомпетентность. Я не имел права дать их ему даже начать озвучивать. Приказ по упразднению предмета силовой словесности поступил лишь задним числом. Люди измельчали, как и маги. Из ныне живущих единицы имеют способность к владению силой слов, не говоря уже про магию жизни и смерти.

— Есть мнение, что он нарочно ослабляет магов, как бы странно это ни звучало, — заметил Север.

— К каждому приходит и лично отсасывает магию. Я вам скажу так, молодой человек, мои исследования показали, что повышение качества жизни и истребление чудовищ, то есть лишение человека природного врага и бытовой смертности, привело к ослаблению оного как вида.

— Обоснуйте, — встрял Редрик.

— Дайте закурить… дон, — радужки Урмахера засветились.

В руке Севера появилась сигарета, но так же быстро и исчезла. Тот зло прищурился.

— Теперь вы, юноша.

Редрик не успел опомниться, как кинул в Урмахера пачкой, что крутил в руке. Та остановилась перед его лицом, оттуда вылетела сигарета, зажглась и подкурилась сама. Урмахер взял ее, а пачка плавно вернулась к Реду.

— Вот. Вы же сами говорите, что за вашим словом — закон. Громадный самообман — ваш образ, которому вы следуете. Вы создали его, проецируя на себя персоналии великих и достойных людей ушедшего времени. Это дает вам возможность причислять себя к людям старой формации, создавая абсолютное чувство правоты и неимоверную гордыню. Вот вы и можете противиться и провантам, и силовикам, они для вас не авторитет, а остальные вообще на такое не способны, — Урмахер сделал затяжку. — Помню, раньше форсированное дознание походило на схватку разумов, теперь — скорее на грабеж… а вы хотите, чтобы кто-то еще владел этой магией.

— Ходишь по тонкому льду, маг. Значит, раньше было иначе? — хмыкнул Север.

— Когда еще в лагерях сидели не вы, а ваша матушка, я проводил археологические изыскания в древних поселениях на территории Фронтира. Останки и найденные записи ввели меня в полное расстройство. Еще во времена Войн Объединения человек комплекции и роста… — Урмахер ткнул пальцем в парня и пару раз щелкнул. — …Мак-Мак… тьфу, Редрика считался вполне посредственным представителем эпохи. Сейчас посредственный — это я, а этот паренек рядом со мной — великан.

— Выше, значит, были? — спросил Ред.

— Больше, больше — во всех смыслах, молодой человек, и скорее всего, на заре мира люди были как Симон. Если Странник — первый человек, то Симон оставался последним, кого можно назвать архаичным, либо древним человеком, — покачал головой Урмахер.

— Что, хочешь сказать, со всем этим беспределом, что творит Ауринк, жить проще? — спросил Север.

Харя приковылял на прямых ногах и отдал напиток Урмахеру, затем, опомнившись, скрылся, спустившись по лестнице.

— Беспредел? Да раньше города стирали с лица земли за сутки. Драконов были сотни, а сейчас — один, и тот пиратов гоняет.

— Значит, ты согласен с ним, Профессор?

— Конечно… нет. Я знаю подноготную этого мира поболее вас, молодой человек, страсти еще те… хотя, мне не дают возможности узнать все подробности, вот я и категорически не понимаю, чего кайзер хочет от всех нас.

Повисла тишина. Мужчины размышляли. Со сцены доносились лишь три блатных аккорда да воровская романтика.

— Я заранее извиняюсь, но можно спросить насчет Энвина Хира? — подал голос Редрик.

— Этот эльф, как я и сказал, мутный хер. По факту легат — подставной, а Хир рулит всеми городскими когортами. Это он задушил путч в северных княжествах еще до того, как Ауринк мобилизовал Легионы Подавления.

— Возможно я не прав, но если бы он этого не сделал, то всех бы постигла участь южных городов. Исходя из того, что я о нем знаю, и того, что сказали вы, дон, он будто пытается защитить текущий порядок вещей. Уклад, который построил кайзер. Если кайзер не реагирует на слова — это делает эльф. Обрабатывает, сажает, может, даже убивает, но не дает дойти до массового уничтожения. Будто оттягивает последние дни мира… Хир не хочет дожить до этих дней. Он сам мне это сказал.

— Обнаружить и заткнуть до поднятия кутежа… Если смотреть с этого угла, то картинка сходится, но она не светлая. Последние дни мира уже наступили, — тяжело выдохнул Север.

— Если мы, его составные части, так захирели, то это симптом смертельной болезни, факты налицо, — хмыкнул Урмахер.

— Я думал об этом… что нас, что ментов… нас быть не должно. В здоровом обществе все способны жить правильно. Но оно загнивает. Мы похожи на паразитов. Но даже мы полезны, как пиявки, что борются с давлением, или блохи, что греют в холод, гоняя кровь к коже. Ауринк же — гиена, что кусает умирающего, чтоб тот дернулся и повеселил ее. Его укусы страшны и ядовиты — мешают миру поправиться, но и не дают заснуть… он умрет во сне.

— И тогда гиене не над чем будет потешаться, — выдохнул молчавший доселе Мур.

— Ты нас так внимательно слушал, Мур. Что скажешь? — усмехнувшись, спросил Север.

— Господа, у меня вообще нет времени думать о таком. Я занят тем, что пытаюсь помочь несчастным резидентам. Я просто не мог смотреть на то, как они умирали на улицах. Мне удалось построить место, где они могут дождаться гражданства. Кормлю, одеваю, даю приют. Я организовал их. Всех, кто покрепче и позлее — к вам, дон. Остальных устраиваю уборщиками, официантами, лакеями, проститутками, наконец. Даже помогаю раскрывать таланты — хоть какая-то соломинка для закрепления в мире. У меня полно дел и без этой демагогии, софистики или что это сейчас было… Я извиняюсь, если кого обидел.

— Вот же… ты хитрый, но добрый человек, Мур. Добрее нас всех, — улыбнулся Север. — Наверное, поэтому тебе досталась такая замечательная жена и две дочки-умницы.

— Просто борьба со следствием, а не причиной. Но может и так, а мои дети — полное разочарование. Все трое. Ни один не смог достичь того, для чего был рожден, — устало сказал Урмахер.

— Якоб, вы слишком строги к себе и своим детям, я специально вас сегодня позвал, чтобы вы-таки в этом убедились, — тронул того за локоть Айзек.

— Я увижу сегодня лишь отголоски своих ошибок… я не справился…

— А чего все, собственно, ждут? — спросил Ред.

— О, сегодня первое выступление дочурки Якоба за пределами ее кафе. Чудная девочка, она подготовила что-то особое для нас, — заерзал полурослик.

— Скоро должна прийти Клио с друзьями, — сказал мистер Мур. — Она давно хотела увидеть выступление Авроры, но публика, что собирается в том кафе — не лучшая компания для леди. Поэтому я позвал их сюда.

Ред покосился на контингент, что заполнял зал варьете. Мистер Мур, будто опомнившись, повторил его действие, а затем опустил лицо на ладонь и выдохнул:

— Вот так дал. Совсем сроднился я с вашими подельниками, дон.

— Всяко лучше клерков-извращенцев, — хмыкнул Север.

Меланхолично бездействующий Соломон вдруг опомнился:

— Глядите, идет моя пропажа.

Сначала показался Скордо, он нес шпагу в украшенных ножнах. Оружие превышало длиной тело гремлина. Редрик, предчувствуя потеху, сдвинулся в тень и набросил капюшон, заодно заведя руку за спинку сидения. С края дивана было лучше видно сцену.

Показалась знакомая троица ребят. Ничего не изменилось, те лишь стали слегка повыше. Клио находилась в состоянии крайнего смущения, похоже, какая-то из дверей в зоне борделя оказалась открытой, Сильвия же источала ауру сильнейшего раздражения, лишь Рэнсом держался спокойно.

На ребятах была форма, но не та, что раньше. На шинели Рэнсома появились пустые эполеты и аксельбант, и цвет ее сменился на черный. Также на груди пестрела россыпь нашивок. На голове фуражка, а через грудь идет перевязь для шпаги, совмещенная с рыцарским металлическим поясом. На согнутом локте у парня висели два дамских плаща-дождевика.

Платья девушек были белыми, как и все остальное, включая туфельки. Лишь парадные голубые ленты поперек груди пестрели цветами нашивок. Учитывая, что у Сильвии в сумме нашивок виднелось явно больше, чем у ее товарищей вместе взятых, Ред сделал вывод, что так отмечали за успехи в учебе и прочие заслуги. На головах девушки носили шляпки-канотье с такими же голубыми ленточками — тоже часть формы.

— Солнце мое, куда вы пропали, моя школа танцев чахнет без вашего таланта, — фаталистски протянул руки к Сильвии Соломон Пляр. — Вам говорят.

— Мастер Соломон, я же предупреждала, что готовлюсь к экзаменам, — раздраженно ответила Сильвия.

— Папуля, я, конечно, горжусь тем, что ты помогаешь резидентам, но… — похоже Клио вспомнила то, что ее смутило. Она покраснела, словно рак, и зажмурилась.

Ребята вежливо со всеми поздоровались, но так и стояли в нерешительности. Редрика пока не замечали.

— Красивая на вас форма, ребята, — заметил Север.

Сильвия дернулась, но взяла себя в руки и кивнула.

— Папуля так и не видел меня в выпускном платье, вот я его и надела. Правда, стеснялась сама идти так по улице, и ребята меня поддержали.

— Никуда мы не шли, нас кэб довез, — сказала себе под нос Сильвия.

Клио присела рядом с отцом. Похоже, она уже бывала в компании Севера и не стеснялась авторитета. Девушка тихо щебетала что-то отцу на ухо, бросая взгляды в темный угол, где затаился Редрик.

— А вы, ребята, составьте компанию Ауринку и Медному, они не гордые — уже подвинулись, — указал Север на свободное место возле Реда.

Ребята замялись в некотором замешательстве, но подошли к столику. Герольд глянул на них, а затем вновь отвернулся к сцене. Рэнсом застыл, видимо, размышляя над тем, пропустить даму вперед либо сесть, оградив от незнакомца. Вечные дилеммы манерных джентльменов.

Пока тот тер подбородок, Сильвия, нервно дернув плечом, села возле Редрика, старательно не глядя на того. Рэнсом тоже присел. Парень хотел положить на стол фуражку, но под нее поднырнул герольд. Молодой аристократ отдернул руку, а смотрящий слегка подпрыгнул, поправив головной убор, и довольный собой мигнул глазами.

Пора вскрываться. Ред завел руку за спину девушки, положив ее на спинку дивана, а сам откинул капюшон и, упершись в стол локтем, положил голову на руку. Взял Сильвию в бесконтактные клещи.

— О, солнце мое, так дело не пойдет, не вижу ни установленных реальных целей, ни крупных жизненных этапов. А вы, Ваше Вседержательство, что-то видите?

Редрик подготовил другую шутку, так как думал, что герольд не среагирует, но тот моментально повернулся и стал подъезжать к груди Сильвии, затем, остановившись на краю стола, «помотал головой» и вернулся на прежнюю позицию.

— Рэнсом, мы же обсудили, какую позицию нужно озвучить, чтоб ситуация изменилась.

— Месяц, — просто ответил парень, было слышно, что он отчаянно сдерживается, чтобы не пустить смешок.

Ред вопросительно глянул на него.

— Я передал ваши слова Сильвии и был лишен ее общения на месяц.

Парень принял вытянутую по спинке дивана руку Реда за предложение рукопожатия и сжал ее. Никакого результата, но Редрик вернул жест. Рэнсом был ему симпатичен, чем-то напоминая Бенджамина Сайдера.

— Значит, не сработало, ну, теперь держись, солнце мое, я от тебя не отстану.

— Так и знала, что это его конь… — процедила сквозь зубы Сильвия.

— Как хоть экзамены? Прошлые и будущие, — поинтересовался Ред.

Сильвия пыталась отодвинуться как можно дальше, но при этом не терять лица. Милашка.

— Когда мы с вами познакомились, мы сдавали вступительные на подготовительные курсы, а теперь поступаем в Шарагу. Благо, методика искусственного пробуждения позволила нам не разлучиться с Сильвией и Клио.

— О, солнце мое, я человек честный — можешь идти знакомить меня с папаней, видел его утром. За одной партой сидеть будем. Буду списывать и приставать — предупреждаю. Я за партой никогда не сидел — накопилось. Готовься — я буду рядом каждый день, каждую минуту, каждую секунду, солнышко.

Сильвия вдруг напряглась и странно посмотрела на Реда:

— Ты знаешь отца?

— Нет, но знаю, что он новый магистр Цветов Волшебства. Черное Солнце. Ты на него очень похожа, только глазами и… — Редрик прошелся ладонью по плоскости стола и поиграл бровями, — … ну, ты понимаешь, в маму пошла. Обе — уничтожающе прекрасны. Я даже не знаю, кто из вас мне больше нравится, нужно подождать пару лет и напроситься на художественную сессию к Страннику. Там-то все и выясню.

Девушка долго смотрела на Реда, потом устало легла на стол и горько засмеялась.

— Да пошли вы все, и ты, и отец…

— Значит, тоже поступать приехали… Вы столкнулись в городе с проблемами? — через какое-то время спросил Рэнсом. — Ваши раны, они свежие.

— В меня влетела, как бы это описать… пятисоткилограммовая вхлебаломашина, но я отбился.

— Машина? Мне… смутно известно значение этого слова, — потер подбородок Рэнсом.

— Это из старого языка гномов, при переходе на новояз оно было упразднено первым, что странно, так как имело просто неимоверное количество значений. В принципе, оно подходит и в моем случае.

— Объясните.

— Просто сегодня утром я подрался с тем, кому чуждо все человеческое. Это существо ни с чем не считается, а просто продолжает действовать, будто по заводу отвратительного мастера-механика.

Ред поймал взгляд герольда. Интерес.

— Внимание — начинается! — крикнул Айзек.

Все затихли. С балкона спорхнуло создание, сотканное из нежности утра. Ред чуть не упал с дивана. Урмахер просто больной, раз мог назвать свою дочь разочарованием. Спорхнула она, так как имела четыре крыла. Два крупных, что росли из лопаток, и два поменьше, что росли из поясницы.

Перья цвета самого мягкого из оттенков розового, как и кожа. Тело, прикрытое легким эстрадным платьем, изгибам которого бы позавидовала любая женщина. Лицо, наделенное такой правильной красотой, что на него можно смотреть вечно, как на пламя. Огонь волос, волны живущего своей жизнью пламени заката. Они действительно двигались, словно по ее воле складываясь в форму воды, огибающей тело желанной женщины, томленной в неге морских волн. У Реда проступили слезы.

Она приземлилась. Мягко и беззвучно, в позе сценического приветствия. Девочки в первом ряду просто пищали. Контингент явно оживился. Даже Сильвия очнулась от прострации.

— Девочки-птички лучшие… — просвистели легкие Реда.

В ответ раздался ее голос, который так и не позволил парню вздохнуть.

— Я рада приветствовать вас в этом месте и благодарна мистеру Муру за такую возможность. Мое выступление будет коротким — всего три песни, простите меня. Просто, я еще не уверена в своих силах и лишь надеюсь, что вам понравится, — произнесла Аврора вступительное слово.

На оркестровом балконе показались несколько зверо-девочек с музыкальными инструментами, там же встали две неожиданно знакомые фигуры. Кадет Майлз с саксофоном и здоровяк Протей с гитарой, что в его руках казалась крошечной.

Когда Аврора запела, Ред понял, что предел внешней красоты — существует, а вот красота ее голоса… Небесная мелодика — звук рапсодии бога, что изобрел любовь. Парень захотел сбегать за словарем, у него заканчивался запас эпитетов.

Первой песней стала проверенная временем «Извозчик Джо», она исполняла ее в оригинале — на лютецианском наречии, мелодика которого будто создавалась для песен. Все, кто не должен был издавать звуков, заглохли. Ред почувствовал такой покой, что все приключившееся и услышанное сегодня стало неважно.

Мир превратился в прекрасное место, где у Редрика было все. Самый богатый человек в мире — это он. У него есть ее песня. К слову, Протей и Майлз играли виртуозно.

Песня закончилась мучительно быстро, но ее сменила вторая. На имперском. Ред никогда ее не слышал. В ней пелось про самого несчастного в мире человека, о котором она даже не хочет мыслить. Ни за деньги, ни за прочие блага. Ред захотел броситься на сцену и вывернуть все свои карманы. Присягнуть ей, лишь бы быть нужным. Что же чувствовали обычные клерки во время ее песен? Такие даже могли начать ублажать себя под столом. Мысли о таком кощунстве вернули Реда в реальность. По рядам ходила девушка-лисичка, собирая добровольные пожертвования в шляпу. Медь, серебро.

Она, помявшись, поднялась в зону для важных персон. Полурослики закинули по дукалису, Урмахер отмахнулся. Лисичка, не решившись подходить к центральному столу, пошла к Реду. От взгляда молодого аристократа лисий хвост замолотил, задорно играя полами стилизованной юбки. Рэнсом подал два дукалиса, за себя и за Сильвию, что пребывала будто в трансе. Ред без сожаления отвалил и свой дукалис.

Внезапно герольд взлетел. Он завис перед лицом девушки-лисички и резко крутанул сальто. Поверх ее шляпы упала фуражка Рэнсома… наполненная горой золота. Девушка, согнувшись под тяжестью металла, ошарашенно глядела на шлем Ауринка, что улетал в сторону сцены.

Все были шокированы таким поворотом. Девушка-лисичка кланялась в пол и пыталась быстро ретироваться, но такой груз явно оказался ей не по силам. Ред встал и проводил ее на место, помогая с драгоценной ношей. У сцены он и остался. Шлем кружил, выбирая удачные ракурсы, будто танцуя, увлеченный песней.

Кайзер-кайзер, отдал девчонке стоимость целой деревни. В твоем мире людям живется по-всякому, вот и ты тоже не отстаешь. Играешь на контрасте, подачка — лучшая пропаганда. Теперь Аврора у тебя на крючке. Зачем она тебе?

Третья песня. Протей спрыгнул на сцену, ту изрядно тряхнуло от тяжести его приземления. Он был в той же шляпе пчеловода, но теперь надел огромный белый фрак, бугрящийся на спине. Зеленый шарф, расшитый зеленый жилет и безразмерные туфли. Он снял перчатки. На каждой кисти виднелось по шесть когтистых пальцев, да и похожи те были скорее на руки гориллы, нежели человека.

Полилась новая песнь на лютецианском наречии. Ее начала Аврора, но продолжил Протей. Если Аврора пела просто невероятно, то Протей еще и умел петь. Будто у нее имелись данные, а у него талант. Его голос казался даже выше и мелодичнее, чем у нее, а когда он запел в соло, девушка-птица закружилась вокруг него в танце.

Он пел и играл на гитаре, а она порхала. Она была танцем, ее руки, ноги, волосы, крылья и потоки воздуха, по которым она скользила. Ее лицо излучало радость и гордость. Этот дуэт… Рэд понял, что лучше этого в мире нет ничего.

Они закончили выступление. Девочки, как всегда, верещали в восторге. Аврора глянула на Протея. Он снова сгорбился. Но какой же молодец ее младший братишка, что наконец поборол боязнь публики.

Пол тряхнуло. На сцену запрыгнула массивная фигура в черном плаще. На голове человека росла грива рыжеватых и растрепанных волос. Левый глаз налит кровью, а лицо иссечено ранами. Доски подпрыгивали от его гремящих шагов. Аврора не успела испугаться, а человек взял ее за руки.

Она в перчатках — обошлось.

— Ваш отец — величайший глупец из всех, кого я знаю. Может, вы стали его разочарованием, но вы — спасение этого мира. Вы показали мне истинную красоту, что перевесила всю мерзость, которую я видел в своей жизни.

Знает о них. Красиво… но ей многое приходилось слышать. Это была хорошая похвала, но не лучшая. Человек внезапно взял за руку и Протея. Он… он спокойно ее трясет.

— Спасибо вам за то, что вы есть. Спасибо, что украшаете мир своими талантами, — он отпустил Аврору и обнял Протея, оторвав того от земли. — Не прячь свои таланты от мира — он того не стоит, но будь к нему добр, и тогда мир станет добрее ко всем нам. Он примет тебя, будь уверен.

В стальных глазах стояли слезы. Человек был лишен зависти, похоти, вожделения и желания обладать ими. Он просто был рад за них. По-человечески, честно рад.

Незнакомец знал правильные слова. Аврора никогда такого не испытывала. Она просто глядела, как человек в плаще спрыгнул со сцены и ушел в зону для важных персон. Большой человек. Кто же он?

— Протей, ты такой молодец, что не поранил его и не испугался, — Аврора приобняла брата, положив голову тому на плечо.

— Теперь я боюсь людей еще больше. Сестра, я не смог бы его поранить. Может, я могу руками гнуть латунь, но его руки много крепче моих, он стиснул меня, как щенка, и поднял. Ты понимаешь? Меня… Он сильнее меня, а его еще и недавно побили, — как всегда сипло ответил гигант.

Ребята стояли перед дверью в кабаре. Дело шло к полудню. Рядом виднелся кэб, на котором те приехали. Извозчиком был зверолюд из подопечных мистера Мура. Видимо, поэтому он без страха сюда заехал.

— Ну, что, какие у кого планы? — спросил Ред.

— Завтра экзамен — нужно занести документы, — ответила Клио.

— Ты что, еще не сделала это!? — воскликнула Сильвия.

Ее подруга состроила смущенное выражение и двинула плечами.

— Не переживай, я тоже в твоем положении. Мы в одной лодке, — похлопал Ред Смоки по седельной сумке, где притаились и его бумаги.

— Может, сходим занесем, а потом сядем где-то пообщаемся? Как вы на это смотрите? — спросил Рэнсом.

— Нормально, но это ближние планы. А дальше? Как насчет возобновления старой беседы? Чем вы хотите заниматься? Вообще. Эй, солнце мое, я тебя спрашиваю, тебе определяться надо, наметить крупные жизненные этапы, а то все — я начну сниться.

— Я даже не хочу думать над значением твоих мистических пикировок, оболтус. Ты лучше для начала сам определись.

— О, солнце мое, я уже во всем разобрался. Я буду искать правду. Правду о том, почему мир таков, каков есть.

— Мелкие у тебя цели, — Сильвия протянула Реду газету, которая лежала на сидении кэба.

«Правда Кайзера». Смешно.

— Этим зад подтирают, а ты мне тут правду искать предлагаешь.

— Какой же ты мерзкий. Иди тогда прохожих поспрашивай. Любой бродяга скажет, что, по его мнению, в мире не так.

— Вот, солнце мое. Мнение. У всех свое мнение, а правда… Правда — она одна.

Конец