Короли Альбиона

Глава тридцать девятая

Да уж, денек неожиданных встреч. Впрочем, таков каждый наш день, не правда ли? И все же столь существенные встречи случаются не каждый день.

Я увидела группу, состоявшую из четырех или пяти человек. Посреди нее стоял тощий, бледный мужчина с торчащими черными усами, в черной фетровой шляпе с большими полями. Он рылся в большом кожаном мешке, деля его содержимое на две части: что он берет себе и что оставляет. В качестве своей доли он отложил изрядную кучку поистине роскошных драгоценностей и наряды из дорогих материалов бархата, тонкой шерсти и шелка, а в другую сторону отбросил белье, шерстяную, кожаную и полотняную одежду и тому подобное. За его действиями пристально наблюдала бледная, усталая женщина. Когда-то она была красивой, но сейчас ее лицо было искажено судорогой гнева. Она была одета в алое бархатное, расшитое золотом платье для верховой езды, в красивые туфли из мягкой кожи. Светлые волосы, собранные на затылке под бархатной шапочкой с пером, выбились и растрепались. Я подоспела к месту действия как раз в тот момент, когда она попыталась ударить бледного мужчину хлыстом, но толстяк, помощник бледного, оттащил ее прочь. В этой сцене принимал участие и мальчишка лет семи, который орал как резаный.

Я узнала всех четверых.

Бледный Джон Клеггер, толстяк Уилл Бент, женщина — не кто иная, как королева, а вопящее отродье ее сынок (но не сын ее мужа) Эдуард, принц Уэльский. Откуда я их знала? Ты что, не слушал мой рассказ? Я же видела их всех в Ковентри в тот день, когда они меня схватили, и во время пыток и суда тоже.

Но я-то была уже не ведьма Ума, а Джон Кумби из Эннесбери, и Добс, мой конь, помимо непривычного желтого цвета отличался огромным ростом. Я ухитрилась выхватить меч покойного Джона и подскакала к ним, размахивая мечом над головой, хотя мужчин, кажется, больше напугал жеребец, чем мое оружие. Я врезала Клеггеру плашмя мечом по голове, повыше уха, и он полетел в канаву, с трудом выбрался оттуда и, спотыкаясь, побежал по полю, мимо рядов колосьев. Уилл Бент уже удирал, не дожидаясь приглашения.

Королева, естественно, давно забыла обо мне и при всем желании не могла бы узнать во мне Уму. Она уже овладела собой, как и подобает королеве, дернула сына за ухо тот сразу сообразил, что пора заткнуться, и прекратил орать, только противно шмыгал носом. Распрямившись во весь рост, мадам строго поглядела на меня.

Я поняла намек и слезла со спины Добса.

— Молодой человек, ваши манеры никуда не годятся. Разве вы не знаете, кто я такая? Разумеется, вы это знаете.

И что я должна делать? Поклониться? Пасть ниц перед ней? Зарыться лицом в пыль? Кивнув, я сказала:

— Рад служить, мадам, — и вместе с Добсом мы зашагали прочь. Приостановившись, я присобрала поводья, ухватилась за луку я едва доставала до нее рукой — и хотела было запрыгнуть в седло.

— Стой. Кто ты такой?

— Джон Кумби, — подвернулось на язык.

— Мастер Кумби, вы отвезете меня в Денби, в Уэльс. Это примерно в тридцати милях к западу отсюда. Там у меня есть друзья, они вас вознаградят. У вас большая и сильная лошадь. Я сяду впереди, мой сын — у вас за спиной, а сперва, будьте любезны, соберите мои вещи. Эти мерзавцы, обязанные заботиться обо мне, вместо этого попытались меня ограбить!

Я на минутку призадумалась. У меня есть свое правило в жизни, и до сих пор оно всегда — или почти всегда — служило мне добрую службу. Ты бы мог уже догадаться, Ма-Ло, о каком правиле я говорю. «Соглашайся», — вот и все правило. Принимай все, с чем сталкиваешься. Моя повесть показывает, сколь верно я блюла этот принцип. И вот, хотя у меня нет ни малейших причин сочувствовать этой женщине и ее пащенку, я вновь говорю «да». Конечно, свою роль сыграла и надежда на вознаграждение. Я успела уже убедиться, что наличных у Джона Кумби было всего-навсего шесть пенни и два фартинга.

— Хорошо, — отвечаю я, — но пусть ваш сын сам подбирает вещи.

Она призадумалась и сказала:

— Эдуард! Делай, что сказал этот молодой человек.

Мне удалось соорудить нечто вроде подушки из пары ее платьев — тех, что победнее, — чтобы положить ее на круп Добса. Затем я слегка подтолкнула королеву кверху, и она прочно уселась боком, по-женски, ухватившись за желтую гриву Добса. Я забралась в седло вслед за ней, но мне тут же пришлось спуститься, потому что Эдуард не мог сам вскарабкаться на лошадь. Я пристроила его на спине Добса позади седла, но в результате сама уже не могла втиснуться между ними. Снова слезла, спустила на землю Эдуарда, взяла у королевы мешок с ее пожитками, привязала мешок сзади, водрузила на него Эдуарда, снова села в седло. Поехали.

Не прошло и пяти минут, как королева уже болтала вовсю.

— Как только мы узнали, что проклятый Уорик двинулся на север, Бэкингем сказал, что король должен поехать с ним и всем войском, а нам с принцем лучше отправиться другим путем, чтобы, если дела пойдут плохо, всем вместе не попасть в руки врага. Мы, конечно, и не думали, что все так обернется. На нашей стороне Бог, и право, и шесть больших пушек. Бог всегда на стороне больших пушек. — Добс пошел рысью. — Я поехала на север в Экклсхолл и там ждала вестей. Первым прибыл лорд Лавел, и от него я узнала о том, как ливень помешал воспользоваться пушками и наше войско разбили, Бэкингем был убит, а король попал в плен. Тогда я села на коня и вместе с сыном и двумя слугами отправилась в Денби. В Мальпасе нас настигли еще более дурные вести: подлый сукин сын Йорк вернулся из Ирландии и провозгласил себя королем. Эти негодяи Клеггер и Бент решили, что все кончено и остается только поживиться за мой счет. Тут как раз ты и появился. Она ни словом не поблагодарила меня. Мы ехали себе рысцой и ехали. Я опасалась, как бы она не разгадала мой маскарад, и опасалась не напрасно. Когда мы перевалили через гребень холма и начали спускаться, Добс решил перейти в галоп. Меня бросило вперед, а королева, чтобы не перелететь через голову коня, откинулась назад. Я выпустила поводья и обхватила королеву за талию — у нее было стройное, но сильное тело. Позади нас снова завизжал принц. Как только мы выехали на равнину, королева, слегка обернувшись и касаясь щекой моей щеки, сказала негромко:

— Нам лучше поменяться местами, мисс.

— С какой стати? — пробасила я.

— Во-первых, потому что вы женщина. Я почувствовала, как вы коснулись грудью моей спины. Во-вторых, вы не справляетесь с лошадью. Вероятно, вы низкого происхождения и не имели случая упражняться в верховой езде. К тому же я выше вас ростом и мне будет видно за вами, куда направлять коня, а вам за моей спиной ничего не видно.

И мы снова прошли через всю процедуру, в очередной раз спустив принца на землю, а затем подняли его.

Мы провели ночь в крошечной уэльской гостинице. Здесь было три комнаты, но для нас нашлась только одна.

Ее величество позволила мне разделить ночлег с ней и ее сыном, потребовав лишь, чтобы я покидала комнату, когда она пользовалась ночным горшком.

— Подданным не подобает видеть, как мочится королева, — сообщила она мне.

Несмотря на мое худородство мне оказали честь и позволили расплатиться за всю компанию. Поскольку королеве и ее сыну потребовались на ужин жаворонки и пара куропаток, зажаренных на вертеле над огнем, а на сладкое клубника со сливками, а завтракала она горячими пшеничными хлебцами, запивая их молоком, не говоря уж о полудюжине яиц, то нам еще повезло, что хозяйка (в отличие от англичанок она носила шаль и высокую черную шляпу конической формы) удовлетворилась вознаграждением всего в шесть с половиной пенсов.

Вечером второго дня мы добрались до замка Денби в Уэльсе. Уэльс, или Гаэлия, — дикая, негостеприимная страна, там обитают племена, столь же нецивилизованные, как и наши горцы. Уэльс примыкает к Ингерлонду, с запада. Денби находится на самой границе Ингерлонда, и здесь еще не столь бросается в глаза различие между двумя странами, но дальше, к западу, уходят безликие, однообразные горы и поросшие лесом долины. Денби, или Динбих, как называют его сами уэльсцы, оказался маленьким городком, прячущимся в тени большого замка. Внешняя стена замка, почти в милю длиной, прикрывала город, а по ту сторону стены находился величественный дворец, к которому вели расположенные террасами сады. Этот замок принадлежал вождю уэльсцев Оуэну ап Маредудду ап Тьюдиру.

«Ап» означает «сын».

Простите. Я всегда плачу, когда вспоминаю Оуэна.

О-о!

Высокий, более шести футов ростом, с широкими плечами и сильными, очень сильными руками, с ногами, похожими на крепкие деревья. У него была широкая выпуклая грудь, выпуклая, как бочка или колокол. Коротко подстриженные волосы уже поседели, но посреди уцелела одна черная прядь. Брови все еще оставались черными. Лицо приобрело цвет меди, и такими же были руки, но тело было белым как снег. У него был широкий рот, зубы некрупные, дыхание сладостное, как ключевая вода или свежее молоко… Разве это не чудо? Ведь он был уже стар, ему минуло шестьдесят лет.

Он приветствовал нас, и он сам, и его дети, и дети его детей — традиция его семьи и собственная судьба Оуэна привязывали его к королю и королеве. Позднее он объяснил мне, почему должен держать их сторону.

Он рассказывал мне об этом в постели. Мы проводили много времени в постели с тех пор, как королева отправилась в Шотландию за новой армией. Настолько много, что я уже чувствовала вправе выразить ту ревность, которую испытывала к красивой девушке, чей портрет висел на стене у дверей.

— А! — проговорил Оуэн глубоким сильным голосом. Даже когда он говорил совсем тихо и я прижималась ухом к белым волоскам на его груди, мне казалось, что голос его перекатывается как гром. — Это моя первая любовь. Она была дочерью одного короля и женой другого.

— Женой короля? Но ты же не король? Он рассмеялся в ответ.

— Кто знает, кто из нас король? Мне не хватает разве что титула. Она была дочерью сумасшедшего французского короля, и после великой битвы в день святого Криспина — я тоже принимал в ней участие, хотя мне едва сравнялось пятнадцать лет — английский король женился на ней, а ей тогда было на год меньше, чем мне.

— Какой король?

— Король Генри, он предпочитал, чтобы его звали Гарри.

Я нахмурилась, пытаясь разобраться в этой путанице. Оуэн поспешил мне на помощь:

— Отец нынешнего короля, — пояснил он.

— Значит, твоя возлюбленная была его матерью, матерью нынешнего короля?

— Вот именно. Но король Гарри умер, когда ей было всего двадцать один год. А я был пажом при дворе короля, а затем оруженосцем в ее свите.

— И ты полюбил ее.

— Да. Конечно, все были возмущены, меня даже посадили в тюрьму, когда родился наш сын Эдмунд, но потом нас оставили в покое, позволили нам жить вместе, лишь бы мы не вмешивались в дела управления королевством. Вообще-то лорды только выиграли, сбыв королеву с рук. Она была француженка, а мы снова вступили в войну с франками, и если бы мать младенца-короля попыталась участвовать в политике, потребовала бы, чтобы ее допустили к регентству… Сама понимаешь.

— А ты увез ее с собой, и вы были счастливы вместе.

Он уловил нотку зависти и ревности в моем голосе.

— Нет. Мы оставались там, на юге, жили в Лондоне или поблизости от него, главным образом в замке Уолтхэм, и я числился ее церемониймейстером. Она присматривала за своим сыном-королем и за детьми, которые у нас родились. Мы не могли уехать, пока Генри не подрос.

— У вас родилось трое детей?

— Да, трое.

— А потом она умерла при родах?

— Нет. Она умерла от долгой и тяжкой болезни, от той, что запускает щупальца во все тело, как осьминог.

— Я умею это лечить. Давно это было?

— Двадцать… двадцать три года назад.

Я порадовалась, что он не сразу сумел дать ответ. Значит, он давно перестал считать месяцы и годы со дня своей утраты.

Легонько вздохнув, Оуэн погладил меня по волосам, а другой рукой теснее прижал меня к себе, так что моя грудь чуть не расплющилась о его мощные ребра. Он дал мне ответ прежде, чем я осмелилась задать вопрос:

— Ты так же красива, как она. И совсем другая.

Да, совсем другая. Дама на портрете — белокожая, хоть волосы у нее и темные. Потом, когда никто меня не видел, я заглянула в ее газельи глаза, поцеловала розовые губки. Она была хороша, но — совсем другая.

С чего это началось? Страсть, охватившая меня и Оуэна ап Маредудда ап Тьюдира?

Когда мы — королева, принц и я — прибыли в замок, и проехали через ворота в его массивной стене, и Добс пошел шагом по усыпанным гравием дорожкам между клумбами с цветущими розами и искусственными прудами, где, несмотря на летнюю жару, резвились карпы, Оуэн уже встречал нас у внутреннего подъемного моста, и члены его семьи тоже собрались, чтобы приветствовать нас. Эдмунд, его старший сын, умер за четыре года до этого, но остались невестка и внук Генри, трехлетний мальчик, никогда не видевший отца. Этот мальчик унаследовал от отца титул графа Ричмонда Эдмунд получил этот титул благодаря браку с праправнучкой Джона Гонта (по линии его третьей жены). Таким образом, семья Тьюдиров связана с правящей династией не только через Екатерину Валуа, жену Генриха Пятого и Оуэна Тьюдира.

Я успела хорошо узнать маленького Генри[42] за те несколько месяцев, что провела в замке. Он очень серьезен, даже в играх, весьма развит для своего возраста, умеет себя вести, хорошо говорит, но он также хитер и научился исподтишка натравливать взрослых друг на друга. Его дед, Оуэн ап Тьюдир (англичане называют его «Тюдор») несколько недолюбливал внука, поскольку все эти подлые штучки были ему противны, но считал, что мальчик далеко пойдет. Быть может, он и не ошибался: чтобы «далеко пойти» в Ингерлонде, мужчине нужна лишь физическая сила, жестокость и склонность к насилию. Генри пока проявлял лишь жестокость, да и то если видел в том пользу, но зато, как я уже сказала, он очень хитер.

Что? Ты спрашиваешь, как это началось у нас с Оуэном? Очень просто. Через несколько дней королева решила ехать в Шотландию, поскольку тамошняя королева давно заключила с ней союз и могла поддержать людьми и деньгами. Покуда все семейство провожало Маргариту, я проникла в комнату наверху, сняла с себя мужской наряд и залезла в постель к Оуэну. Там он и нашел меня час или два спустя.

Вот и все. И на сегодня достаточно. Тем временем на юге происходили события, о которых Али знает гораздо лучше меня, — пусть он продолжит рассказ.