Короли без короны

ГЛАВА 3 О пороке и добродетели

В свои двадцать два года его высочество принц Франсуа де Валуа был весьма решителен. Что бы ни думала королева Екатерина о младшем сыне, Франсуа не требовалось долго подбивать на мятеж — принц обожал оружие, доспехи и все, что было с ними связано, и эта любовь проявлялась у Франсуа не только тогда, когда надо было позировать художникам. К шуму и сражениям принц был готов всегда, а его тщеславие было столь велико, что он не желал склонять головы ни перед кем, в том числе и перед братом-королем. И при этом ничто в облике принца не свидетельствовало о подобной решимости. Маленький и толстый, с лицом, изуродованным оспой, с выпуклым рахитичным лбом, Франсуа казался застенчивым и тихим, но человек, поверивший в кротость его взгляда, немало рисковал. Силой или интригами, убеждением или подкупом, принц жаждал проложить путь к трону, а его дворяне, столь же честолюбивые и необузданные, как и принц, всеми силами стремились помочь сеньору в осуществлении этих планов.

Анжер в полной мере оценил усилия принца и его дворян.

Чуть ли не каждый день в столице провинции проходили смотры наемников. Вооруженные отряды ввозили в столицу продовольствие. Оружейники и шорники трудились даже после сигнала к тушению огней. На стенах Анжерского замка устанавливались новые пушки. А в самом замке чуть ли не каждый вечер устраивались шумные празднества и балы. Правда, наемники герцога регулярно устраивали потасовки на улицах и по кабакам, задирали горожан, оскорбляли их жен и дочерей. Оружейники и шорники так и не получили обещанную плату за труд, а окрестные деревни были разграблены подчистую. Хотя Франсуа был не самым бедным человеком во Франции, оплата союзников, наемников, оружия, лошадей и празднеств требовала таких средств, что герцог все чаще задумывался, как быть, тем более что известие о свадьбе брата выбило из под ног Франсуа опору.

В поисках продовольствия отряды графа де Бюсси вынуждены были все дальше и дальше отъезжать от Анжера, а доведенные до отчаяния крестьяне все чаще хватались за вилы и ножи. Жители Анжера, вначале с восторгом встретившие принца, все чаще начинали ворчать и втихомолку славить короля. Даже свита герцога, включая неустрашимого Бюсси, все чаще вздыхала о Париже, вспоминала фрейлин королевы-матери, королевские охоты и балы. Было о чем задуматься.

Когда Луиза де Коэтиви предстала перед принцем, его высочество уже вполне созрел для возвращения в Париж. Франсуа не мог найти лишь достойную причину, способную скрасить бесславное возращение. Узнав от Луизы о ссоре старшего брата с принцем Релинген, Франсуа одновременно обрадовался и опечалился. Приятно найти основание для продолжение мятежа, но что делать с этим основанием, если на мятеж нет средств?! Оставалось превратить причину для войны в причину для заключения мира. Он вернется к королю не как неудачник, а как верный брат, решивший отбросить личные интересы, дабы поддержать его величество в трудные времена. Как полагал Франсуа, за такое возвращение он сможет просить у брата многое — деньги, титулы и владения, получив же деньги и владения, всегда сможет отстоять свои права.

Графиня де Коэтиви была разочарована. Франсуа-проситель меньше всего способен был оправдать ее надежды, и Луиза презрительно сморщила нос:

— Вот как, мой принц, вы готовы простить вашему брату все оскорбления? Даже то, что он посягнул на ваше наследство, вступив в незаконный брак?

— Приходится, раз сундуки пусты, — с не меньшей язвительностью отвечал принц. — Или вы готовы пожертвовать на мое дело Вилландри?

Под насмешливым взглядом Франсуа Луиза смутилась. Следовало немедленно что-то сказать, пока принц не принялся высмеивать ее в компании Бюсси и прочих острословов.

— Если бы мое Вилландри могло спасти ваше высочество, я бы немедленно отдала его вам, — провозгласила графиня, — но, к сожалению, этот дар не заполнит ваши сундуки. Вам нужно нечто большее. Вы сеньор нескольких крупных герцогств, не считая владений поменьше, так почему бы вам не взять под опеку оставшихся в ваших землях сирот?

— Да вы с ума сошли, Луиза?! — возмутился принц. — К чему мне такая обуза?

— О, ваше высочество, вы неправильно меня поняли, — торопливо заговорила графиня. — Эти злосчастные войны оставили столько сирот, что как сеньор Алансона, Анжу, Турени, Эвре, Шато-Тьерри, Манта и Бофора, вы просто обязаны позаботиться о своих осиротевших вассалах. Тогда, как опекун, вы получите право распоряжаться имуществом бедняжек. Не думаю, что кто-то дерзнет спрашивать с вас отчет за опеку. Заполнив же свои сундуки, вы не будете зависеть от прихотей брата. Только это я и имела в виду, а вовсе не желание обременить вас новыми заботами и денежными тратами.

Франсуа на мгновение задумался, а затем улыбнулся. Идея была неплоха, а найти применение имуществу опекаемых он всегда сможет. Оставалось только решить, что делать с самими сиротами.

— А зачем с ними что-то делать, мой принц? — пожала плечами Луиза. — Девчонок вполне можно будет отправить в монастыри… до самого совершеннолетия… или навсегда… Мальчишек на службу — в пажи или ваши войска. Это немалая честь — служить наследнику престола. И, кстати, Франсуа, разрешите для меня одну маленькую загадку, почему вы, дофин Французского королевства, называете себя просто герцогом Алансонским? Подобный титул подходит представителю младшей ветви рода, но не наследнику престола. Покуда вы именуете себя столь просто, ваш брат и его советники то и дело забывают о ваших правах. Так примите имя сеньора Анжу, напомните всем, что наследник французского престола заслуживает почтения и уважения.

Второй совет Луизы пришелся так же по душе Франсуа, как и первый. Его высочество торжественно объявил, что решил оказать поддержку своему дорогому брату, а также исцелить раны, нанесенные войной многострадальной Франции, взяв под опеку своих вассалов-сирот. Двор дофина и весь Анжер славили великодушие принца, доверенные люди Франсуа везли к его двору сирот из его обширных владений, а самые надежные — накладывали руку дофина на имущество опекаемых. Вино, лес, драгоценности и деньги — люди принца не брезговали ничем. Где-то уже стучали топоры, где-то подсчитывали будущие барыши от продажи урожая, где-то шла оценка извлеченных из оправ камней, где-то переплавляли оправу, а также золотую и серебряную посуду. Ликующий Франсуа спешно пополнял свои сундуки, и лишь сами сироты несколько досаждали ему.

Временами принц жаловался, что Луиза превратила его двор в нечто среднее между монастырем и казармой. Временами уверял, что отправить девчонок по обителям можно было и минуя его дворец. Впрочем, представления опекаемых вассалов несколько скрашивали Франсуа скуку, и на церемониях присяги он с удовольствием целовал девиц в губы и протягивал для поцелуя руку юным шевалье. Распорядитель даже охрип, повторяя его высочеству имена вассалов и объясняя сиротам, кто из них имеет право обнять дорогого опекуна на уровне локтей, кто бедер, а кто колен.

Франсуа чуть не лопался от гордости: деньги и всеобщее преклонение ласкали самолюбие его высочества. Герцог Анжуйский даже стал подумывать, не задержаться ли ему в Анжере, но Луиза де Коэтиви, помня угрозы королевы-матери, беспрестанно торопила дофина, напоминала, как важно вовремя сказать нужные слова королю, опьяняла рассказами о будущих почестях и новых титулах.

Соланж де Сен-Жиль, одна из невольных воспитанниц принца, как и все ожидала отправки в монастырь. Когда через месяц после смерти матушки за ней приехали от герцога Анжуйского и Туреньского, дабы передать под опеку принца, девушка обрадовалась, но за несколько дней жизни под опекой его высочества поняла, что его «забота» не была бескорыстной. Большой зал Анжерского замка, в котором были поставлены тридцать шесть кроватей, напоминал монастырский дортуар, но был гораздо менее удобен для жизни. Графиня де Коэтиви, которой был поручен надзор за воспитанницами, всегда была холодна и надменна, никогда не пыталась утешить оторванных от родного дома девочек, а на слезы малышей отвечала лишь презрительным пожатием плеч. Приставленные к воспитанницам служанки быстро усвоили манеры графини и обращались с девочками с почти нескрываемым пренебрежением. Ко всему прочему болтовня бойких девиц не оставляла сомнений, что именно привлекало его высочество в многочисленных воспитанниках.

Проведя полжизни в стенах монастыря, Соланж не боялась заточения в обители, но слезы малолетних воспитанниц принца вызывали у нее жалость. К счастью, монахини Шинонского монастыря учили девиц не только не унывать, но и утешать, так что юная хозяйка Азе-ле-Ридо принялась вытирать девочкам слезы, говорить, как заботится о них добрый сеньор, рассказывать о прелести жизни в монастыре, о прекрасных садах, в которых они смогут гулять, о добрых монахинях, которые научат их всему, что необходимо знать и уметь благородным дамам, и о подругах, которые у них непременно появятся.

Герцог Анжуйский уже давно не сомневался в собственной исключительности и все же, услышав из-за двери похвалы в свой адрес, остановился. Похвалы приятно кружили голову, восхвалявший его голос был прелестен. Его высочество обернулся:

— Кто это? — спросил он Луизу де Коэтиви.

— Кто-то из ваших воспитанниц, — равнодушно ответила графиня, и Франсуа толкнул дверь.

Картина, открывшаяся взору принца, могла очаровать поэта или художника, но Франсуа увидел лишь зареванных девчонок, собравшихся вокруг старшей подруги. Одетая в глубокий траур девушка была весьма недурна собой, и на миг принц даже пожалел, что такая красота скоро навсегда скроется под монашеским покрывалом.

— Так-так, — заговорил принц. Заслышав его голос, воспитанницы немедленно вскочили со своих мест и присели перед сеньором в низком реверансе. Франсуа небрежно махнул рукой, разрешая девочкам подняться. — Вы действительно желаете отправиться в монастырь, мадмуазель?

Соланж выпрямилась и скромно кивнула.

— Я только прошу вас, ваше высочество, разрешить мне удалиться в Шинонский монастырь.

— Так далеко? — Франсуа был удивлен.

— Этот монастырь выбирал еще мой батюшка. Он говорил, там хорошая школа и надежные стены, а в наше время это даже важнее школы.

Его высочество хмыкнул.

— Как вас зовут, мадмуазель, и сколько вам лет?

— Мария-Антуанетта-Соланж де Сен-Жиль из Азе-ле-Ридо, ваше высочество, — девушка вновь присела в реверансе, как того требовал этикет. — Мне семнадцать лет.

— Ну что ж, я обдумаю вашу просьбу, — величественно обронил принц и вышел.

Соланж де Сен-Жиль не лгала его высочеству, но всей правды также не говорила. Девушка не боялась монастырских стен, но навеки оставаться в обители и тем более принимать постриг также не собиралась. Но у кого бедная сирота могла найти защиту и поддержку? Король Наваррский, ее кузен, был далеко, точно так же как и ее жених, а чтобы иметь возможность написать им и просить о помощи, надо было попасть в Шинон, где монахини не успели забыть ее и ее батюшку. Попасть же в Шинон было делом нелегким. Для этого следовало никому не перечить, быть наивной, тихой и покорной.

Его высочество был очарован. Девица Сен-Жиль была так не похожа на красоток его матушки, что Франсуа почувствовал непривычное волнение. Такая наивность, такое преклонение перед его особой требовали достойной награды, а принц не знал лучшего подарка, чем собственная страсть. Луиза де Коэтиви выслушала восторги принца с полнейшим хладнокровием. Как полагала графиня, небольшое приключение перед отъездом должно было развлечь принца, да и девчонке будет что вспоминать в своем монастыре.

Пока девочек одну за другой отправляли в выбранные для них обители, Франсуа повелел переселить мадмуазель де Сен-Жиль в отдельную комнату, ибо подготовка к отъезду в Шинон требовала времени, а оставаться в одиночестве в большом гулком дортуаре было глупо. Соланж терпеливо ждала отъезда в монастырь, мысленно составляла письма кузену и жениху, но когда явившийся в ее комнату принц сообщил о своей любви и предложил немедленно ее испытать, испугалась. Так далеко ее покорность не простиралась.

Нет, если бы Соланж воспитывали бойкие камеристки, проведшие пару лет при королевском дворе, девушка вряд ли нашла что-либо дурное в мимолетной связи с принцем и постаралась бы извлечь из этой связи все возможные выгоды. По мнению придворных девиц титулы, должности, драгоценности или деньги были гораздо лучшим приданным для будущего мужа, чем невинность жены. Однако воспитанная в тиши монастыря и посетившая двор лишь однажды, в далеко не лучшие его дни, Соланж смогла только напомнить принцу о грехе и добродетели. Франсуа расхохотался. Он смеялся до слез, до колик, до того, что ноги перестали его держать, и он повалился на стул. Отер с глаз слезы и вновь расхохотался. Подобной наивности он не ждал даже от провинциалки.

— Боже мой, мадмуазель, да кто внушил вам подобную чепуху?! — воскликнул герцог Анжуйский, слегка придя в себя.

— Монахини Шинонского монастыря, — дрожащим голосом отвечала Соланж.

Франсуа поперхнулся — смеяться над монахинями вряд ли было уместно, но давняя привычка выкручиваться помогла мгновенно найти выход.

— Полагаю, ваши монахини рассказали вам и о долге вассалов перед сеньором, — важно заметил он. — Так вот, как ваш сеньор я имею право на вашу службу, а уж в чем она будет заключаться, решать мне. Надеюсь, вы знаете свой долг?

— Но у меня есть и другой долг — я помолвлена… у меня есть жених, — сбивчиво сообщила Соланж принцу.

— Вас смущает помолвка? — удивился Франсуа. — Какая чепуха! Как ваш сеньор и опекун я разрываю ее. Как видите, вы совершенно свободны и теперь ничто не мешает вам выполнять свои обязанности. Ну же, дорогая, оставьте эти глупости!

Соланж затравленно оглянулась.

— Но, ваше высочество, — взмолилась она, — долг каждой девицы выйти замуж, принести святые обеты перед алтарем и подарить своему супругу множество наследников. Если, как вы хотите, я исполню свой долг перед вами, я обокраду своего будущего мужа…

Смеяться Франсуа был уже не в силах.

— Значит, вам очень хочется замуж? — со стоном проговорил он. — Ну что ж, это тоже можно устроить. Когда я стану вашим мужем, надеюсь, вы выполните свой долг.

Луиза де Коэтиви онемела, когда герцог Анжуйский с самодовольной улыбкой сообщил, что женится. С некоторой растерянностью напомнила принцу, что уже замужем.

— Да причем тут вы, Луиза? — бесцеремонно перебил любовницу Франсуа. — Я женюсь на малышке Сен-Жиль. Коль скоро бедняжка так добродетельна, что получить ее иначе невозможно, придется вступать в брак. В конце концов, мне уже двадцать два — пора обзаводиться наследниками.

— На простой дворянке… — только и могла пробормотать Луиза.

— Ну, не такой уж и простой, — возразил Франсуа, к величайшему сожалению графини хорошо помнивший уроки генеалогии. — Мой брат женился на кузине герцога Лотарингского, а Сен-Жиль все же кузина короля.

— Гугенота! — зло бросила Луиза.

— Ну, так и прекрасно, — обрадовался принц. — Я ведь и хотел договориться с Беарнцем, вот и договорюсь. Девица католичка, ее ближайший родственник — протестант, что сможет противопоставить этому союзу мой брат? К тому же Сен-Жиль молода, хороша собой, здорова. Уверен, она нарожает мне множество сыновей и не будет вмешиваться в мои дела. А вот будет ли признан законным брак Генриха, еще вопрос. Думаете, ваш кузен просто так отправился в Рим?

— Но если вам так нужен союз с королем Наваррским, женитесь на его сестре, — попробовала воззвать к разуму принца графиня. — У королей слишком много таких кузин, как эта Сен-Жиль… Святая Дева, да у нее даже титула нет!

— На кой черт мне ее титул? — возразил принц, с удивлением воззрившись на Луизу. — Мне нужна тихая и покорная жена, которая будет знать свое место и исправно рожать мне наследников. А ваши принцессы и королевы слишком много о себе мнят!

— Но добродетель приедается… — напомнила Луиза.

— И что? Вы-то никуда не денетесь, — пожал плечами Франсуа. — Послушайте, Луиза, чего вы добиваетесь? Хотите расстроить меня? Вы же видите, я хочу эту девицу, но у меня нет возможностей заполучить ее, если я не женюсь. Вы что же, хотите, чтобы я страдал или поступил недостойно принца? Просто удивительно, как мало вы меня любите… — проворчал Франсуа.

— Ради вас я оставила короля! — гордо напомнила Луиза, как делала всегда в моменты ссор. — И я докажу вам, как много вы для меня значите. Если бы я не любила вас, я бы и слова не сказала против этой безумной женитьбы. Но я не могу допустить, чтобы вы связали себя по рукам и ногам, отказавшись от возможности вступить в более выгодный брак. Что ж, вы хотите эту девицу, а она хочет замуж за принца. Прекрасно, обвенчайтесь с ней — в конце концов, не так уж и трудно нанять на роль священника какого-нибудь комедианта. Вы получите желаемое и сохраните свободу, а Сен-Жиль ничего не заподозрит.

— Это рискованно… — с некоторым сомнением произнес принц.

— Чем?! Девица не так уж и умна, даром что добродетельна. Если вы скажете, что не желаете ее появления при дворе — она будет тихо сидеть взаперти. Когда же она вам надоест, вы сообщите ей, что король опротестовал этот брак, папа по его просьбе аннулировал его, и отправите ее в монастырь. Она будет молиться и вспоминать, как была женой принца. Вот и все.

— А если она забеременеет? — уже с интересом спросил Франсуа.

— Тогда вы выдадите ее замуж за кого-нибудь из верных людей, который даст имя вашему ребенку. Боже, Франсуа, во Франции достаточно дворян, которые за скромное вознаграждение готовы оказать принцам подобные услуги. Что в этом такого?

Герцог Анжуйский задумчиво потер подбородок, затем кивнул.

— Ну что ж, устроим представление, так даже веселей. Но, учтите, малышка не должна ничего заподозрить. Все должно быть достоверно, в полном соответствии с этикетом. Я представлю вас ей как ее придворную даму…

— Меня?! — графиня возмущенно вскочила. — Чтобы я стала придворной дамой какой-то провинциальной девчонки?

— Не девчонки, а моей невесты и будущей жены, — холодно возразил Франсуа. — Хватит, Луиза, ваши капризы мне наскучили! Полагаю, весь двор и даже Сен-Жиль знает, кто вы, так неужели вы полагаете, что как любовница не должны были бы склониться перед моей женой? Или вы считаете, что в угоду вам я вообще никогда не женюсь?! Смешно… — принц пожал плечами. — Утешьтесь тем, что это не навечно. И потом, кому еще я могу поручить надзор за девицей? Одни недостаточно умны, другие — болтливы.

Луизе де Коэтиви ничего не оставалось, как принять поручение принца. Но, оставшись в одиночестве после ухода Франсуа, графиня дала волю слезам. И какой злой рок заставил ее вступить в брак?! Склоняться перед дочерью императора[2] было необидно, но уступать провинциальным дурехам вроде Луизы де Водемон или Соланж де Сен-Жиль было невыносимо. Чем эти дурочки лучше ее? Да ничем! У Водемон не было ни гроша за душой, у Сен-Жиль нет титула. И все же ради этих простушек Генрих и Франсуа совершали то, что никогда не делали ради нее. О да, брак Сен-Жиль будет обманом, а затем ее ждет монастырь, но все же из-за этой девчонки Франсуа готов страдать, идти на хитрости, изворачиваться и рисковать, а ее считает чем-то вроде мебели в своей спальне, мебели, которая никогда не взбрыкнет и никуда не денется.

Если бы она не была замужем… если бы у нее был другой муж… Ну почему кузен Релинген не подыскал ей какого-нибудь престарелого герцога, который через пару месяцев после женитьбы покинул бы этот свет? Или глупого юнца, которого было бы нетрудно подтолкнуть к безнадежной дуэли? Она обрела бы свободу, и Генрих смог бы жениться на ней. Или, в крайнем случае, Франсуа. Так нет же, кузену понадобилось выдавать ее за человека здравомыслящего, хуже того — за дипломата!

Луиза давно поняла, что спровоцировать супруга на дуэль не было никакой возможности. Даже если бы кто-нибудь из дворян швырнул ему перчатку прямо в лицо, граф де Коэтиви вернул бы ее хозяину с таким достоинством, что несчастный полчаса бы извинялся за то, что сей предмет одежды так неудачно слетел с его руки, а потом помчался бы в монастырь замаливать грехи. Граф же невозмутимо продолжил бы свой путь, сопровождаемый шепотом восхищения и преклонения.

Временами подобная непрошибаемость сводила графиню с ума, и она который год спрашивала себя, почему принц Релинген так поступил? Что это было: непроходимая глупость или злой умысел? Найти ответ она не могла.

И все же, ничто не длится вечно. Слезы графини иссякли, она успокоилась, а наутро была готова к началу комедии. Со вздохом выбрала самое скромное из своих платьев, дабы ненароком не затмить «невесту» дофина, отказалась почти от всех украшений и даже спрятала волосы под кокетливым чепчиком. Необходимость последнего шага заставила Луизу окончательно возненавидеть юную мадмуазель и графиня утешала себя лишь тем обстоятельством, что торжество провинциалки будет недолгим.

При появлении принца и графини де Коэтиви Соланж поспешно встала, а когда Луиза дважды присела перед ней в низких реверансах и назвала «мадам», побледнела. Обращение «мадам» полагалась лишь девицам из высшей знати, а два реверанса — только супруге дофина.

— Но, ваше высочество, это невозможно! — воскликнула Соланж, когда принц представил графиню как ее фрейлину. — Наследник французского престола не может жениться просто так. Нужно разрешение… его величество короля… и королевы-матери.

— Как ваш опекун и сеньор я имею право распоряжаться вашей рукой. Как совершеннолетний принц не нуждаюсь ни в чьих разрешениях. Но, впрочем, если вы хотите проверить мои чувства — хорошо. Я не сомневаюсь — их величества с радостью дадут согласие на этот брак, — невозмутимо солгал Франсуа, решив, что там, где есть фальшивый брак, может быть и фальшивое разрешение. — Я как раз собирался сообщить вам, что мы должны ехать в Париж. Не бойтесь, в дороге вам будет служить графиня.

Луиза очаровательно улыбнулась, хотя больше всего на свете хотела придушить маленькую дрянь. Ну, до чего же девчонке хочется в Париж!

Соланж почувствовала, что тонет и, как и всякий утопающий, попыталась ухватиться за последнюю соломинку.

— Но, ваше высочество, я в трауре, не подобает говорить о свадьбе, пока он не закончится…

— Долг перед домом Валуа выше траура, — строго заметил принц. — Не забывайте об этом, мадам. От вас и от вашей способности подарить мне многих наследников зависит будущее французского королевства.

Упоминание о долге окончательно сразило девушку, и она замолчала. Надежды больше не было. Две камеристки, приставленные к ней Луизой де Коэтиви, собирали вещи. Графиня де Коэтиви ни на мгновение не оставляла ее в одиночестве, говорила о счастье служить дому Валуа, об огромной чести, оказанной ей принцем, мило льстила и просила не забывать своими милостями. Соланж смирилась и изо всех сил старалась не вздрагивать при обращении «мадам», не вскакивать при появлении принца и не смущаться, когда блистательная графиня начинала прислуживать ей, словно служанка.

И все-таки платье цвета крамуази, которое она должна была надеть на венчании, не радовало Соланж, как не радовали поджидавшие в Париже корона дофины и обручальное кольцо. Трясясь в карете вместе с графиней де Коэтиви, девушка думала, как печален бывает долг. Как приятно было выполнить волю отца и как грустно — волю его высочества. Только гордость наследницы древнего рода заставляла ее сдерживать слезы, но даже гордость не могла удержать от другого, совсем не приличествующего дворянке чувства — Соланж де Сен-Жиль из Азе-ле-Ридо от души завидовала деревенским девушкам. Этим счастливицам долг был неведом. От них не зависела судьба Франции. Они были свободны.