Король дзюдо

Глава 1 Забастовка

Мы проводили «рандори» — свободные упражнения в условиях реальной схватки. Совершенствовали приемы, движения…

— Вяло работаешь, — прикрикнул Король на Славку. — Я тобой недоволен. Как сонная муха!

— Я книжку интересную читал до двух ночи, — честно признался Славка. — Наверное, не выспался, — виновато улыбнулся он.

— Иди и проспись, — бросил Король.

— Как?.. — растерялся Славка.

— Молча, — хихикнул Сашка.

Король строго глянул на него, и тот принял сосредоточенный вид идиота, размышляющего над тем, где находится «Крыша Европы», а попросту — Альпы.

— Кому говорю? — Король указал Славке на дверь.

Мы смотрели, как Славка молча переодевается.

— Витя, ты не прав… — начала было Клава.

— Вслед за ним захотела? — усмехнулся Король.

— Захотела, — упрямо задрала подбородок Клава и тоже пошла переодеваться, за ширму для девочек.

— Ну-ну… — протянул Король. — Кто еще недоволен?

— Я, — сказала Нина и ушла к Клаве.

Король растерялся:

— Вы что, всерьез?

— А ты всерьез? — высунула голову из-за ширмы Нина. — Или у тебя шутки такие грубые?

— Запиши им прогул, — вновь засмеялся Сашка.

— Что ж… Остаемся втроем, — значительно проговорил Король.

— Вдвоем, — уточнил я, тоже уходя.

— Леня, и ты?.. — как-то беспомощно спросил Король. Наверно, так спрашивал Цезарь своего друга Брута, когда тот занес над ним кинжал: «И ты, Брут?..»

Я ему так и ответил:

— Ты далеко не Цезарь, а я не Брут.

— При чем тут Цезарь? — постарался взять себя в руки Король.

— Не строй из себя диктатора, — обернулся я.

— Да что вы, ребята… — бормотал расстроенный Славка. — Оставайтесь. Я ведь, правда, не выспался. Не надо из-за меня.

Девочки вышли из-за ширмы.

— Не воображай, — одернула его Нина. — Мы не из-за тебя.

— А из-за него, — ткнула пальцем в сторону Короля разгневанная Клава. — Тоже мне тренер нашелся! Мы еще подумаем и из старост тебя погоним… — она не могла найти слов от возмущения, — каленой метлой!

Вот сморозила! Метлой-то понятно. Но каленой? Про такую я первый раз слышал. Горящими прутьями, что ли?.. Я невольно прыснул.

— А ты не смейся! — досталось от Клавы и мне.

— Она правильно говорит, — поддержала подругу Нина.

— Да это я про метлу, — замялся я. — Уж лучше шпицрутенами. Или в багинеты взять.

— В какие еще… багеты? — опешил Сашка.

— В штыки, — объяснил ему Король. — Не понимаешь? Они хотят меня высечь розгами, вымести метлой за порог, а там взять в штыки!.. Да только не выйдет у вас, «киушники», ничего. Забыли, на кого Юрик секцию оставил? Уговаривать не собираюсь. Разболтались тут без Юрика.

— Юрик себя так не вел… — тихо сказал Славка.

Мне было стыдно смотреть на зарвавшегося Короля.

Мы ушли. Молча добрели до самой речки.

— А завтра 19 июля, — вдруг сказала Клава. — Открытие олимпиады… Как там Юрик и Света?

— Он-то пробьется, — ответил Славка. — Не таковский.

— И Свету проведет обязательно, — кивнула Нина. — Все! — Она села на песок. — Объявляем Королю забастовку!

— Может, не нужно?.. — не сразу вымолвил Славка.

— Нужно, — отрезала Клава.

— Нужно, — повторил я.

И с этого дня мы ранними утрами, когда никого на реке еще нет, стали сами тренироваться на пляже.

А Король с Сашкой, как фон-бароны, занимались одни в нашем зале.

Однако не долго музыка играла, как в песне поется. И виновником дальнейших событий оказался я сам. Не знаю, к лучшему, к худшему?..

Мать обычно говорит: «Все, что жизнь ни делает, все к лучшему». Сомнительно… А как же тогда быть с войнами? Их в жизни хватает.

Или же это пословица относится только к обычной жизни? И в обычной ведь бывают всякие несчастные случаи…

Нет, братцы, жизнь неуправляема. Допустим, и управляема, но лишь в каких-то частностях. Например, мы переехали в маленький город, значит, ни под трамвай не можем попасть, ни под троллейбус по причине их абсолютного отсутствия. Зато резко возросли шансы хотя бы утонуть: в большом городе каждый день на реку не набегаешься. Если исключить войны, несчастные случаи и очень стихийные бедствия, то к повседневной жизни больше подходит пословица «Каждый человек кузнец своего счастья».

И несчастья, добавил бы я. На себе проверено, на опыте. Вы спросите: откуда у меня-то опыт? Я читал, что ребенок уже за первый год своей жизни получает более пятидесяти Процентов всей информации, которую он может получить за всю дальнейшую жизнь, об окружающем мире.

…Свои несчастья я кую с необыкновенным успехом. В этом виноваты мои застенчивость и избыток фантазии.

После одной из тренировок на пляже я тайком от Славки и Клавы сунул Нине записку, прошептав:

— Просили передать.

Она заговорщицки кивнула.

Записка была от меня самого: «Приди к кинотеатру в 17.40. Пойдем в кино на 18 ч.» Без подписи.

Просто так пригласить Нину в кино я постеснялся. И подумал, что с запиской выйдет оригинальнее. Вот она удивится, что я сам ей написал, сам ей передал и сам ее встречу! Вместе потом посмеемся.

Билеты я купил заранее и нарочно опоздал на пять минут — пусть поволнуется, пусть погадает, кто это ей написал.

Я стоял в скверике и наблюдал: Нина нервно прохаживалась у входа в кинотеатр возле рекламы фильма «Сыщик».

Наконец я направился к ней, предвкушая ее удивление.

Но тут она вдруг сбежала по ступенькам к Королю, который, как назло, проходил мимо.

— Долго я тебя буду ждать? — высокомерно сказала она ему.

— Ждать? — изумился он.

Я подошел, и мы с ним сухо кивнули друг другу.

— Билеты купил? — спросила Короля Нина.

— Сейчас, — растерянно сказал он и зашагал к кассе.

— Хорошо, что и ты здесь, — горячо зашептала мне на ухо Нина. — А то потом перед нашими не оправдаешься. Знаешь, он мне записку передал… Фу ты! — спохватилась она. Так нервничала, что забыла: записку-то я ей дал. — Он тебе ничего не говорил, когда мне записку передавал?

— Ничего, — честно ответил я.

— Ну поглядим…

— Картину? — глупо спросил я.

— Поглядим, что он мне скажет. Ты только сам в кино не вздумай с нами пойти, а то он еще стесняться будет, — и Нина отодвинулась от меня, потому что Король уже возвращался с билетами.

— А ты? — «равнодушно» спросил он меня.

— У него зубы болят, — ответила за меня Нина (умеет зубы заговаривать).

— Не зубы, а зуб! — вскипел я. — И не у меня, а на него. — Я просверлил его взглядом и ушел, даже не оглядываясь, чтобы вдруг не увидеть горящую дыру, оставшуюся от моего прощального взгляда на груди Короля.

Билеты я хотел разорвать на мелкие клочки. Затем передумал, вернулся и продал опаздывающим на сеанс. Я не миллионер, у меня нет таких бешеных денег, как у Короля или Саньки.

Все две серии я просидел на ступеньках своего подъезда. По моим расчетам, они должны были уже вернуться…

Я плюнул, сходил домой поужинать, пожелал родителям спокойной ночи и ушел в сарай, гордо предвкушая бессонницу от разбитого сердца.

Я благополучно задремал, погружаясь в сон, когда в дверь застучали.

— Открыто, — привстал я, не зажигая свет.

В сарай вошла Нина.

— Извини, я на минутку. Уже поздно, — затараторила она. Голос у нее, уныло отметил я, был веселый.

— Я сплю.

— Он, видите ли, спит, а я за всех старайся? — возмутилась Нина. И давай рассказывать: — Я с ним целый час после кино ходила…

— Два с половиной, — уточнил я, взглянув на светящийся циферблат своих часов.

— Неважно, — отмахнулась Нина. — Я ему все о нем высказала. И знаешь, он не такой уж неисправимый. Извинился и просил нас вновь приходить на занятия! — выпалила она. — Нина — молодчина, — в рифму похвалила она сама себя. — А?

— Записку-то я написал, — вдруг признался я, благо было темно и мы не могли видеть лиц друг друга.

Наступило молчание.

— Ты, да? — Нина деланно рассмеялась. — А я-то… — Она не договорила и, уходя, сказала: — Уж этого я от тебя никак не ожидала.

— Постой, — остановил я ее. — Просто мне хотелось с тобой посоветоваться, — вдохновенно врал я, — обсудить, что и как. А видишь, все и так прекрасно вышло. — Я сразу духом воспрянул, узнав, что у них была сугубо деловая встреча. — Нет, ты и впрямь Нина — молодчина.

— А ты — дурак, — заклеймила она меня и, мелькнув силуэтом на фоне двора, усердно хлопнула дверью сарая.

Моя настольная лампа от сотрясения включилась сама по себе, и я увидел в зеркале на стене свое глупое лицо.

Я прошлепал босиком к двери, распахнул и крикнул на весь двор:

— Полуночница! — словно маленький мальчишка.

Очень я разозлился на некоего Леонида Чижова, который не умеет держать язык за зубами.

Теперь-то я точно провел бессонную ночь, кляня себя со всех амвонов, самобичуя и разделывая под орех…

Глава 2 Олимпиада

Заснул я только под утро, и мне приснился жуткий сон. Я вроде бы уже старый — мне тридцать один год. Женат на Нине, а она десять лет подряд каждый вечер ходит с Королем в кино! А он стал известным тренером по дзюдо. И она все время уговаривает его (лет десять), чтобы он тренировал ее мужа, меня! Брр… Хорошенькая перспектива.

Утром мне тоже поспать не дали. Приперся Славка и нахально разбудил:

— Ты тут дрыхнешь, а по телеку в утренней программе дзюдо показывали с олимпиады: соревнования в полутяжелом весе.

Я ничего не писал о том, как мы смотрели передачи: об открытии олимпийских игр, о первых соревнованиях — все вы и так, без меня, видели. Чего повторяться? Мы-то сами с нетерпением ожидали 27 июля, когда должны были начаться состязания по дзюдо. И надо же, проспал!

— Наш грузин Тенгиз Хубулури выиграл у Лоренца из ГДР, — частил Славка, заглядывая в блокнотик, — и у кубинца Торнеса. Хубулури в борьбе с кубинцем получил «коку». Бельгиец Ван де Валле победил венгра Сепеши, а болгарин Атанасов проиграл бразильцу Виржилью. Бразилец получил «иппон»!

«Иппон», как я уже говорил, — чистая победа, «кока» — низшая оценка.

— И знаешь, — продолжал Славка, — я, кажется, нашего Юрика высмотрел в первом ряду среди зрителей во Дворце спорта!

— У меня новость похлестче, — сказал я Славке. — Тебя Король простил.

— Врешь? — просиял Славка.

— А ты его простил? — Мне не понравилась Славкина радость. Я думал, что Славка обидится на «прощение».

— Давно… — улыбнулся Славка.

— Тюфяк ты, Славка.

— Я не тюфяк. Просто я не могу долго злиться, — потупился он. — У меня мамин характер.

— Во-во, маменькин сынок!

— Не тетин же, — простодушно сострил Славка. — Давно пора мириться нам всем. Юрик приедет, а у нас тут какая-то Куликовская битва. Глядишь, и откажется от нас, — взволнованно рассуждал он. — Зачем мы ему, если друг с другом на ножах?

По большому счету Славка был прав. Лучше плохой мир, чем хорошая ссора. И если уж Король извинился, как сказала вчера Нина, нам не к лицу хорохориться.

Обижаться ведь можно до бесконечности. Знаю. Был у меня в третьем классе дружок Мишка. Однажды мы возвращались из школы, и я своим портфелем выбил портфель у него из руки. Мишка гордо пошел дальше, а портфель остался валяться на снегу. Я тоже поднимать его не стал. Так мы и шли почти до самого дома, испытывая взаимную выдержку. Я все-таки не выдержал и унесся за портфелем. Слава богу, тот лежал на прежнем месте. И хотя я портфель вернул и даже извинился, Мишка заявил: «Никогда тебе не прощу». Через неделю не выдержал он и предложил мириться. Теперь я ему сказал, что никогда ему не прощу его слов. Затем еще через неделю предложил ему обо всем позабыть я. А он мне: «Ни за что не забуду, как ты отказался мириться».

Мы «забывали обо всем» целых полгода.

Потому я и говорю, что мириться можно до бесконечности и до умопомрачения, пока совсем не рассоришься.

…Снова, будто ни в чем не бывало, мы начали тренироваться в «дойо». А по утрам и вечерам смотрели у меня в сарае телевизор: все соревнования, какие показывали.

Мы ликовали, когда первую золотую медаль в весе до 78 килограммов завоевал наш спортсмен: Шота Хабарели стал олимпийским чемпионом, одержав пять побед, в том числе над чемпионом Европы из ГДР Хайнке и — в решающей схватке — над кубинцем Феррером.

Очень болели мы и за Емижа, который, к сожалению, получил «бронзу», а золотая медаль досталась французу Рею. Тут нам было обиднее всего: ведь это состязания в «нашем», наилегчайшем, весе!

Зато уж Николай Солодухин в весовой категории до 65 килограммов не подвел, стал олимпийским чемпионом. Сам он был родом из какой-то деревни в Курской области (а мы-то все-таки жили в городе), впервые увидел татами в Курске, занимался самбо и только затем, уже в институте, перешел в дзюдо. Значит, у нас не все потеряно, не поздно мы занялись спортом. И рост у него подходящий — всего метр шестьдесят четыре!

Сколько было интересных моментов! Особенно мне запомнилось, как француз Рей, имея «коку», выигрывал у кубинца Родригеса. «Матэ», — сказал арбитр, и борцы вернулись на середину татами. Электронное табло показывало, что до конца схватки осталась всего одна секунда. Кубинец бросился к французу, как тигр, а Рей… отбежал в сторону, словно испугавшись, что за эту секунду может что-то случиться. Мой телевизор сотрясался от хохота Дворца спорта.

Когда телекамера скользила по рядам зрителей, мы тщательно высматривали Юрика и Свету. Иногда нам казалось, что мы их вроде бы видим. Такой галдеж поднимался:

— Вот они! В третьем ряду!

— Нет, в шестом!

— Разуй глаза, в третьем!

В эти дни мы жили олимпиадой. Но одно меня по-прежнему угнетало: я все еще никак не мог решиться поговорить по душам с Королем. А обстановка накалялась…

Глава 3 Таинственная мастерская

Я все время размышлял: неужели я такой уж трус, если боюсь поговорить с Королем? Наверное, и в подземный ход тогда пошел только потому, что с нами был Король, который ничего не боится.

И я решил доказать сам себе, что не совсем пропащий. Твердо решил: поздно вечером пройду подземным ходом один с острова от часовни по тому незнакомому нам ответвлению, куда мы так и не попали из-за той запертой двери. Либо я ее сворочу, либо подберу ключи, как опытный взломщик. Надо же себя как-то проверить, испытать!

Кроме того, меня увлекал туда и зуд любопытства.

Думаете, в «Тимуре и его команде» хулиган Фигура с компанией лазили за яблоками в чужие сады из жадности? Ничего подобного, у них свои собственные сады были. Самое обыкновенное стремление испытать опасность, нервы пощекотать. Запретный плод же сладок — всем известно.

Лично я не знаю ни одного пацана, который не совершал бы набеги на соседские яблони. Чувствуешь себя как на фронте: сердце в пятки уходит, а лезешь.

Так и меня тянуло в подземный ход. И страшно, и в висках стучит, и руки-ноги дрожат, а тянет словно магнитом.

Всяких старых ключей я набрал видимо-невидимо. И наступил тот почти роковой час — сами увидите.

В одну распрекрасную ночь, придерживая одежду, связанную ремнем, на голове и загребая другой рукой, я переплыл под покровом темноты на островок с часовней.

Оделся. Сковырнул в сторону копну сена, прикрывавшую вход, и углубился в подземелье, светя заблаговременно купленным фонариком. Никакой «нити Ариадны» я с собой не брал, а взял простой кусок мела, чтобы отмечать крестиками путь на стенах.

Дверь стояла на месте и по-прежнему была заперта. Напрасно я подбирал к замку ключи — ни один не подходил…

Я уже хотел повернуть обратно, но вдруг вспомнил про свой перочинный ножик. Без всякой надежды я просунул лезвие под язычок замка, поднажал, еще и еще… Лезвие хрустнуло, и одновременно щелкнул замок. Удалось!

Я осторожно отворил запищавшую дверь, в глубине души проклиная себя, что вспомнил про ножик. Если б не вспомнил, то шел бы уже себе домой.

Теперь отступать было глупо. Что желал, то и получил. На ловца и зверь бежит, как собака Баскервилей на Шерлока Холмса.

Фонарик осветил знакомый «зал», где мы уже были и где подземный ход разветвляется на две дороги.

Я постоял немного, успокаиваясь, и двинулся в неизвестность, не забывая ставить мелом крестики на стене.

Тот же свод над головой, те же стены… То сухая земля, то вязкая, мокрая глина под ногами.

«После четырехдневного изнурительного пути, полного нечеловеческих лишений и смертельных опасностей, проваливаясь в бездонные трещины и чудом спасаясь, я пересекал зубастые от сталактитов и сталагмитов пещеры, похожие на огромные раскрытые пасти, трижды переплывал подземные озера, был атакован стаей летучих мышей, цеплявшихся когтями за лицо и волосы, и все-таки остался жив благодаря своей железной воле» — так хотелось бы мне описать свое подземное путешествие, но ничего этого не было, хотя страху я натерпелся не меньше, чем если бы так и было на самом деле. Идти одному неизвестно куда под давящим сводом между осклизлых, заплесневелых стен — прогулочка не из приятных.

Летучую мышь я видел всего одну: она мгновенно пронеслась мимо меня — даже рассмотреть не успел. А может, то была какая-нибудь заблудившаяся птица…

И еще я увидел крысу — ее глаза сверкали красными бусинками в свете фонаря. Она медленно, чувствуя себя хозяйкой подземелья, перешла мне дорогу и юркнула в дырку в стене.

Крыса — не черная кошка, и, немного поколебавшись, я пошел дальше.

Судя по моим часам, я находился под землей уже минут пятьдесят. Ход заметно пошел кверху. Через десять минут он снова раздвоился.

Левое ответвление вело в тупик с такой же стеной из нового кирпича, как и та, что мы встретили, когда ходили в подземелье во второй раз без девочек.

Другой рукав подземного хода привел меня к каменным ступенькам, ведущим куда-то вверх.

Черт побери, я чуть не повернул обратно, сытый своим приключением по горло!

Я поднялся по ступенькам — над головой оказался ржавый люк. Мне оставалось только дернуть за кольцо, что я и сделал. Люк, внезапно открывшись, проломил бы мне голову, если бы я не успел отскочить вниз.

Пахнуло свежим воздухом и цветами. Я вылез, и свет фонарика уперся в кладбищенский крест!

Я лихорадочно поводил фонариком из стороны в сторону: кругом теснились кресты, высокие и низенькие, большие и маленькие, деревянные, железные и каменные — целая чаща крестов.

Завопил бы я с перепугу во все горло, да побоялся, что сбегутся все мертвецы поиграть со мной в жмурки. Только жмуриков мне и не хватало.

На фоне начавшего светлеть неба вырисовывалась пятиглавая церквушка. У меня немного отлегло на сердце: я ее узнал. Выходит, очутился пока еще не на том свете, а на знакомом мне кладбище — за базаром. Куда занесло!

Выбирая лучом дорогу и трясясь от страха, я нашел тропку и тихонько зашагал к церкви.

Почему я выключил фонарик, подойдя к ней, — не знаю. Наверное, сработало какое-то особое чувство. Интуиция, по-научному. Или подсознание, что еще научней.

Дверь в сторожке напротив церкви распахнулась, и вышел человек.

— Завтра зайду, — сказал он кому-то, и я узнал, замерев на месте, Сашкин голос.

— Через подземный ход приходи прямо в мастерскую, — отозвался из сторожки неизвестный мне голос мужчины.

— Ладно. — И дверь закрылась.

Сашкины шаги удалились в сторону кладбищенской ограды, проскрипела калитка, врезанная в высокие ворота, за которыми мелькнул уголок улицы с одиноким фонарем.

Я подождал, пока Сашка уйдет подальше, прошмыгнул в калитку и так дунул прочь кривыми улочками, что опомнился только у себя в сарае. Моей скорости позавидовали бы лучшие олимпийские бегуны. Расстояние в километр я промчался, по-моему, секунды за три!

Сашка… Сторож… Какая-то мастерская… Подземный ход… Кладбище… Все смешалось в моей бедной голове.

И все-таки я был собой доволен. Назови меня после этого трусом!.. Безусловно, я не трус, а храбрейший из самых смелых. Но больше меня в подземный ход калачом не заманишь. Хватит!

Я посмотрел в зеркало: не поседел ли случайно? Мне бы пошла благородная седина много пережившего и повидавшего человека.

Никакой седины не было.

Как покажут дальнейшие события, зря я зарекался не ходить больше в подземелье.

Глава 4 «Тори» и «уке»

Как закончились олимпийские соревнования по дзюдо, вам давно известно, дорогой читатель. Но вы, конечно, не в курсе того, как они аукнулись в нашем городке.

Яркие события, закончившись, обычно имеют свое какое-то непредусмотренное продолжение. Например, после фильма «Фантомас», как писалось в газетах, участились поджоги. Пацаны ходили с каменными лицами и смеялись чуть раздвинув губы: «х-х-х…»

Когда, приехав из Москвы, Юрик со Светой ночью возвращались домой с поезда, четверо местных хулиганов в подпитии привязались к нему и хотели показать ему «олимпийский бокс».

У Юрика тоже было много впечатлений от олимпиады: троих он расшвырял, как сенбернар котят, а четвертого и сама Света загнала на высокое дерево. Он оттуда попросил прощения, почему-то умоляя не спиливать дерево.

«Спилю!» — пригрозила Света. Хулиган запричитал, что у него дома ребенок. «Скажи ребенку дома спасибо», — сжалилась Света.

…На вечере воспоминаний, состоявшемся в нашем «дойо», Юрик со Светой рассказывали о своих олимпийских похождениях. Они побывали почти на всех состязаниях по дзюдо, а Свете еще удалось дважды попасть на гимнастику.

В Москву действительно въезд был ограниченный, и билеты на поезд им не продали.

Но Юрик ведь не вчера родился! В Москву они добрались на «перекладных». Сначала поездом, потом на попутных машинах, затем пригородной электричкой…

Труднее было с билетами на соревнования. Однако если уж на интересный фильм, идущий в нашем городке в единственном кинотеатре, все же можно достать билеты с рук, то во Дворец спорта, вмещающий двенадцать тысяч человек, и подавно. Всегда бывают опоздавшие или заболевшие…

Вдобавок Юрик созвонился со своими друзьями-москвичами, и они ему тоже помогли с билетами. Армейская дружба! Сам погибай, а товарища выручай — первая заповедь пехотинца, что на практике означает: сам не ходи на соревнования, а другу свой билет отдай.

Эти парни не бросили дзюдо и теперь занимались в спортобществе «Динамо». Обещали даже вызвать Юрика на свои сборы.

Глядишь, вдруг покажется он тренеру перспективным, хватай судьбу за хвост!..

Я-то лично уверен, что у Юрика большое будущее: он еще молодой, просто у нас здесь ему негде развернуться, разве что у станции при встречах с хулиганами.

Юрику просто необходимо переехать в большой город, чтобы не зарывать свой талант в землю, то есть в наш подвал. Нам, конечно, хуже станет, но нельзя же быть эгоистами.

И потом, у нас вся жизнь впереди — наверстаем, а ему надо спешить, наступая самому себе на пятки, двадцать два — не четырнадцать, как нам, соплякам.

— А вы смотрели предварительные соревнования в пятницу, первого августа? — спросил Юрик. — В категории до 60 килограммов?

— Не показывали, — ответил за всех Сашка. — Только финальные видели до 60 кэгэ.

— Жаль, — покачал головой Юрик. — Ведь и я выступал.

Мы чуть не обмерли: не может быть!

— Соревнования с десяти утра, — начал Юрик, — во Дворце спорта. Ну, вы видели: помост специальный. Выходит на татами Спиру (Кипр), а его противник Крицкий (Московская область) выйти не может — внезапная травма. Срочно ищут замену, иначе засчитают нам поражение!..

Мы завороженно смотрели на Юрика.

— А ни одного нашего дзюдоиста с подходящим весом, как назло, нет. А вес-то мой! Бегу в служебную комнату к тренерам сборной: «Выставляйте меня, раз такое дело». «Нам не до шуток!» — оборвали меня. «Какие ж тут шутки!» — говорю. Срочно показываю свой классификационный билет с разрядом. «Что ж ты стоишь?» — накинулись на меня. Один раздевает, другой кимоно надевает… Бегу на помост. По радио объявили о замене. Ну, киприанец не против. Проделали мы с ним ритуал приветствий. «Хаджиме!» — скомандовал судья. Спиру сразу же атакует, он — «тори», атакующий дзюдоист, а я — «уке», атакуемый. Спиру выполняет вдруг захват руками за ноги, с действиями ногами против моих ног и туловища. Падаю…

Мы ахнули.

— Удержать меня на спине тридцать секунд он не может, пытается принудить сдаться то болевым, то удушающим приемом. Вывернулся я на живот. Спиру на мне, верхом. Провожу зацеп ногой его ноги…

— Ну? — подался вперед Сашка.

— Вращение! Рывок! Толчок! Зацеп! Подсад! Подбив! «Мельница» — бросок через плечо с захватом бедра и руки. Теперь я «тори». Потом снова «уке». Контратакую с поворотом боком, затем с поворотом спиной. И… — Юрик замолчал.

— И?.. — ужасным голосом спросил Сашка.

— «Иппон» — победа! — вскричал Юрик. — Ура-а!

— Кому «иппон»-то? — вылупил глаза Сашка. — Вам, да?

— Спиру, — вздохнул Юрик. — Он англичанина Холлидея победил, а не меня. Не было ни Крицкого никакого, ни меня.

— Ой, и заливать вы горазды, — опомнился Сашка и захохотал. Мы тоже захохотали.

— У тебя разыгрывать научился, — улыбнулся Юрик. — Помнишь, как ты кальсоны доставал?

— Ну, мне до вас далеко… — шмыгнул носом Сашка.

Глава 5 Меня заманивают

Король сложил свои полномочия, и вновь начались тренировки с Юриком.

Он привез из Москвы кем-то переведенную и отпечатанную на специальной фотомашине книгу «Дзюдо Кодокан», с сериями рисунков и объяснениями к двумстам приемам. Та еще книга! Ему ее друзья-москвичи подарили.

Какие красивые названия у иных приемов: «риу-зетсу» — снег, лежащий на иве; «юки-оре» — ветка, сломанная снегом; «ива-нами» — скала, омываемая волнами.

Насмотрелся там Юрик, на Олимпиаде, и нам передышки не давал: опять подножки, подсечки, зацепы, движения бедром и плечом, захваты и толчки руками, приемы «сутеми» — уступания…

Разучивали и «ката» — это вроде показательного выступления, когда ты выполняешь упражнения, броски и даже удары ногами и руками, будто бы сражаясь с тенью.

— Необходимо предвосхищать прием противника, — вбивал нам в голову Юрик, — проводить атаку или контратаку на долю секунды раньше. Если противник сильный, с ним надо попытаться разделаться как можно скорей, иначе «задавит», не выдержишь вдруг навязанный им темп. Если же схватка на равных, нужно действовать предельно осторожно.

— А если он слабее? — спрашивал Славка.

— Тогда надо пробовать приемы, которые сам плохо усвоил.

— Тогда он победит! — удивлялся Славка.

— Я же о тренировках говорю, — тоже удивлялся Юрик его тупости.

…Приближался сентябрь, скоро в школу.

Серьезный разговор у нас с Королем все-таки произошел. Он заявился ко мне в сарай после очередной тренировки и сказал:

— Жаль, у тебя нет стереофонического проигрывателя. Я такие диски достал — югославские, перепечатка со «штатских»!

— Другим самоделки продаешь, а на выручку фирму покупаешь? — Сам не понимаю, как у меня с языка сорвалось.

Король остался невозмутимым, как статуя Командора:

— Сорока на хвосте принесла?

— Я на толкучке был и видел. — Отступать было некуда.

Король чуть шевельнул бровью:

— А чего ты там на толкучке не видел?

— Отец просил ему пластинку Утесова достать, — вывернулся я. — Вот и увидел. Нехорошо, Витя. Нехорошо, — повторил я.

— Глядите, какой свидетель! — нарочито изумился он.

— Ну, доносить на тебя не собираюсь, — сказал я. — Хоть вы с Сашкой и мелкие спекулянты.

— Спекулирует тот, кто покупает дешево, а перепродает дорого. А допустим, если человек сам что-то сделал и затем продает? Тогда как?

— Кустарь-одиночка? — переспросил я. — Ты что, пластинки делаешь?

Король понял, что совершил промах.

— Я сказал, допустим… — Он отвернулся.

— Допустим, — кивнул я. — И что?

— А то! Люди спасибо говорят. Мы их выручаем: такие записи днем с огнем не сыщешь. Усёк?

— И блатных словечек уже у Сашки поднабрался, — сказал я.

— Скажи, завидуешь, — сел напротив меня Король. — Мы зарабатываем деньги, а у тебя кукиш сквозь карман светится.

— У меня не кукиш, — ответил я. — У меня в кармане вошь на аркане. Зато своя. Чужого не беру.

— Не горячись. Хочешь, в компанию возьму? — внезапно предложил он.

— С Сашкой?

— Не только… — загадочно произнес он.

Я подумал: «Неплохо бы поглядеть, что за компания такая. А там видно будет».

Для конспирации я поломался немного, затем вроде бы нехотя согласился.

— Другое дело, — успокоился Король. — Ваньку валяет, а сам на мороженое у родителей клянчит. Только не говори никому: не поймут, как и ты сам вначале. И запомни: ничего бесчестного ты не делаешь. Один мой знакомый говорил: рынок пустоты не терпит. Ну, откажемся мы. Другие станут пластинки продавать. Если бы «Мелодия» выпускала современные записи большим тиражом, нам вообще бы не о чем было спорить.

С этим я согласен. Надо выпускать то, что люди хотят купить. Вон в нашем обувном навалом обуви, а я себе два месяца кроссовки достать не могу.

Даже отец возмущался: «Переплатить некому!»

Сами, сами спекулянтов плодим, как мух на гнилье…

Что это за «знакомый» у Короля? Уж не тот ли тип, который ночью на кладбище с Сашкой разговаривал?

— Когда начнем? — деловито встал я.

Королю понравилась моя прыть, он покровительственно похлопал меня по плечу.

— Скоро. Я еще должен посоветоваться кое с кем. Считай, моя рекомендация тебе обеспечена. Только, чур, молчок. Могила герцога Букингема! — вновь предупредил он.

И я понял, что, кроме денег, ему нравится сама эта игра в таинственность и опасность.

— Когда скоро? — заныл я, будто в нетерпении. — В прошлый раз ты тоже говорил «скоро»…

— Дважды не обману, — улыбнулся Король. — В прошлый раз я сам себя выручил и отдал деньги Сашке. А в этот мне никакой помощи не надо, я тебе предложил по-дружески.

Такой друг тебя до тюрьмы доведет и будет считать, что облагодетельствовал. Выискал себе романтику! И меня вовлекает. Так ему спокойней будет: не он один. Сашка, тот не в счет: он отпетым считается.

Слово «отпетый», вероятно, религиозного происхождения: покойника в церкви отпевали певчие. Терять ему, отпетому, значит, нечего, даже самой жизни.

Попозже Король снова зашел ко мне в сарай и сообщил:

— Я тебе как другу признаюсь: Сашка против. Он почему-то не доверяет.

— Уговори, — настаивал я.

— Попробую, — замялся Король.

— Лучше я сам. Пошли к Сашке, — предложил я.

— Да он сейчас… не дома, — вновь замялся Король.

— Веди в «не дома», — упорствовал я.

— Пожалуй… — задумался Король. — Поставим их перед фактом…

— Ставь!

— Да, так лучше будет, — решился Король. — Честное слово даешь?

— Даю. Честное слово! — В чем давал я честное слово, он, конечно, и не подозревал. Надо же, честное слово спрашивал ради нечестных дел.

…И мы опять очутились в подземном ходе, переплыв на тот же островок, где стояла часовня.

Ту дверь с замком Король важно отпер собственным ключом. Здесь он чувствовал себя как дома. Признаться, с Королем вновь было не страшно идти подземельем.

— А люк открыт? — машинально спросил я его, когда мы подошли к ступенькам, ведущим на кладбище.

— Откуда знаешь? — остановился он.

— Про что?

— Про люк?

— Так… в кинофильмах в каждом подземном ходе — люк на люке, — нашелся я. — Так уж принято.

— Традицию не нарушаем, — снова заважничал Король.

Мы поднялись по ступенькам, и он открыл люк.

Попав на кладбище, я спросил самым жутким голосом:

— Уж не на кладбище ли мы? Ой, как страшно! — и изобразил сильную дрожь всем телом.

— Не трусь, — озабоченно сказал Король.

Ему, видимо, не давала покоя мысль: что скажут «те» за его самовольство? Привел меня без спроса в самое логово!

Мы подошли к сторожке, где одиноко светилось зашторенное оконце.

Король трижды постучал по стеклу условленным стуком. Немного погодя открылась дверь.

— Виктор? Входи, — пригласил мужской голос.

— Я не один, — напряженно сказал Король.

— Кто там с тобой? — с беспокойством спросил незнакомец.

— Товарищ. Я о нем Сашке говорил, — подойдя к незнакомцу, громко зашептал Король.

— Пусть здесь подождет, — оборвал незнакомец. И они скрылись за дверью.

Я ждал. По шторам мелькали тени, глухо и неотчетливо бубнили голоса. Затем смолкли.

Дверь снова открылась.

— Заходи, — сказал незнакомец.

Пройдя вслед за ним через темную переднюю, я очутился в освещенной комнате. За круглым старинным столом перед электрическим самоваром сидели и пили чай Сашка, Король и Сашкин дядька из «Фотографии» на базаре.

Мой спутник оказался худощавым, невысоким мужчиной лет сорока пяти с быстрыми серыми глазами и редкими волосами, зачесанными назад. Он приветливо улыбался мне, гостеприимным жестом приглашая за стол:

— Милости прошу к нашему шалашу. И поздний гость — радость в доме.

Я сел за стол. Сашкин дядька налил мне чаю.

— Он все знает? — быстро взглянул на Короля хозяин.

— Не все, конечно… — сдержанно ответил Король. — Я ему в принципе объяснил.

— И ладушки. — Хозяин закурил едкую сигарету «Памир».

— Ты с ним повежливей, Федотыч. Сын директора сахзавода, — подал голос Сашка. — Как-никак…

— Директор тоже на зарплате, — заблеял противным смешком Сашкин дядька.

— Что-нибудь купить надумал? — поглядывая на меня, дымил хозяин Федотыч.

— Надумал. — Я глотнул чаю.

— Велосипед?

— «Жигули».

Все засмеялись, кроме Федотыча.

— Напрасно, — обернулся он к компании. — Лет до восемнадцати накопит, если стараться будет. — Он ласково спросил: — Будешь стараться?

— Чего тут такого? Подумаешь, пластинки! — Затем я притворился испуганным: — А никто не узнает?

— Человек сам себе не враг. Кто ж узнает, если ты сам об этом болтать не станешь? — приглядывался ко мне Федотыч.

— Могила герцога Букингема! — воскликнул я, повторив Витькины слова.

— Вот-вот, — согласился Федотыч. — Это на которого миледи пуританина натравила? Видал фильмишко. Здесь, — он перешел на шепот, — под землей и другие ходы имеются. Со временем все покажу. А покамест ключ от той двери заслужи, как они, — и показал на Короля и Сашку. — Доверие оправдать надо.

— Постараюсь. А где кровью расписываться? — спросил я.

— Какой кровью? — опешил Федотыч.

— Не читали разве? Всегда кровью расписываются, вступая в тайные общества! — горячо сказал я.

— Дочитался… — захихикал Сашка.

— Псих, — определил Сашкин дядька.

А Король хмуро поглядел на меня:

— Не дури.

— Что вы на парня напали? — благодушно произнес Федотыч. — Сам таким был… Романтика! — И резко сказал: — Никакого тут общества нету. А тайна есть. Только собаки язык наружу вывешивают, а человек держит его за зубами. — Он загасил сигарету о спичечный коробок. — Теперь по домам. Попили чайку — и баиньки. Связь будешь держать с Виктором, — добавил он мне на прощание.

Мы с Королем и Сашкой вышли, Сашкин дядька остался с хозяином.

Домой мы возвращались наземным путем, вроде бы как закадычные друзья, три мушкетера.

— Я думал, ты размазня, — признался мне Сашка.

— С маслом, — сказал я.

— Что с маслом?

— Каша такая. Размазня с маслом. Любишь?

— Я люблю, когда о деле серьезно говорят, — насупился Сашка. — А не размазывают.

— Да где дело-то? Всех и делов — чаю попили, — разочарованно заметил я.

— Будет дело, — пообещал Сашка.

— Леня, не прикидывайся дурачком, — посоветовал Король.

— Мне прикидываться не надо, — и я гордо скрестил на груди руки.

— Шут гороховый, — невольно улыбнулся Король.

— Чао! — сказал нам Сашка. Ему было с нами не по пути.

— Досталось мне от Федотыча… — Король проводил меня до сарая.

— Он тебе не доверяет? Хорош гусь!

— Я же тебя прямо к нему привел, — защищал Король Федотыча.

— A-а, конспирация. Как в шпионских фильмах? Связной должен знать только связного и ни при каких обстоятельствах не выводить на резидента, — отчеканил я.

— Дались тебе шпионы да тайные общества, — раздраженно пнул Король ногой пустую консервную банку. — Элементарная предосторожность.

— Значит, понимаете, что преступники, — поддел я его.

— Ну, знаешь! — возмутился он.

— Шучу, — беззаботно сказал я. — Какие мы преступники? Обыкновенные мелкие спекулянты.

— Ну, знаешь! — повторил Король.

— Ничего страшного. Попадемся — нагреем родителей, как несовершеннолетние, на крупный штраф либо отсидим несколько лет в подростковой колонии — романтично! — широко улыбнулся я. — Там и секцию дзюдо организуем.

— Ты что, от природы клоун? — пришел в себя Король. — Врожденное?

— Благоприобретенное. Не беспокойся, попадаются только идиоты, — заверил я его, — кретины, дебилы и олигофрены… А мы не из того управления.

— С тобой не соскучишься. — Король крепко пожал мне руку.

— Со мной — да. — Я сжал ему руку еще крепче. — Это уж точно. Гуд найт, ваше величество! И пусть вам приснится выпуклый образ Сашкиного дядьки и незабвенные черты Федотыча. Кстати, а кто он? — небрежно спросил я.

— Сторож на кладбище, — ответил Король. Мой легкомысленный тон ему явно не нравился. — Кто ж еще!

— А я-то думал, он полномочный представитель ансамбля «Абба» в Советском Союзе. Миль пардон, мой Король, — раскланялся я с ним. — А он, случайно, не сводный брат того негра, у которого болезнь Паркинсона — трясучка, по-нашему, — из группы «Бони М»? Видал по телевизору их выступление?

— Может, ты с нами… передумал? — нахмурился Король.

— Читайте на ночь журнал «Крокодил», — посоветовал я. — Может, тогда к вам юмор вернется. А главное — береги нервы. Передачки нам обоим Славка будет носить: он хорошо готовит.

— Черт! — нервно сказал Король. — На тебя невозможно злиться.

— Вот и не злись. А где мы станем пластинки брать? Сашкины вы, наверное, уже все перетаскали на толкучку?

— А за это ты не волнуйся, — посоветовал Король. — Сколько захочешь, столько и получишь. По потребностям.

— Мне бы еще и твои способности.

— Не умеешь — научим. Не хочешь — заставим.

— Только без угроз. Я волонтер-доброволец.

— Спи спокойно, Диоген, и не морочь себе извилины серого вещества. — Король заспешил к дому. — Со мной не пропадешь!