Король Иоанн

Венчаются! И заключают мир!

Союз между обманщиками кровный!

Дофин получит Бланку, Бланка - земли?

Не может быть: оговорился ты,

Ослышался, - рассказывай же снова,

Но поразмыслив. Ты шутил, признайся!

Поверь мне - веры нет твоим словам,

Простого смертного случайной сплетне.

Поверь - немыслимо тебе поверить:

В обратном мне поклялся сам король.

Ты напугал меня - и ты ответишь:

Ведь я измучена и жертва страха;

Угнетена - и вся дрожу от страха;

Вдова - и нет защиты мне от страха;

Я женщина - и рождена для страха.

Хотя б сознался ты, что пошутил,

Смятенный дух мой не найдет покоя,

Весь день он будет маяться в тоске.

Но почему, качая головой,

На сына моего глядишь печально,

И руку горестно прижал к груди,

И проступает влага на глазах,

Как затопивший берега поток?

Ты скорбным видом подтвердить желаешь

Свои слова? О, говори! Не надо

Рассказа повторять; скажи лишь - верно ль

Все это?

Да, не меньше это верно,

Чем, - как, наверно, мыслишь ты, - обман

Содеянное теми, чьи поступки

Я передал правдиво.

Если учишь

Меня ты верить горю, научи

И злое горе умертвить меня.

Пусть жизнь и вера встреться в борьбе,

Как два бойца отчаянных, что оба

В кровавой схватке пасть обречены.

Дофин на Бланке женится! Мой сын,

А твой удел? Француз и англичанин

Отныне в дружбе... Что же делать мне?

Уйди, посол! Пришел ты с гнусной вестью,

И гнусным сделался мне облик твой.

Ужели было злом поведать вам

О зле, другими причиненном вам?

Так мерзко это зло, что для меня

Зловреден тот, кто мне о нем поведал.

Утешьтесь, матушка, я вас молю!

О, если б, утешающий меня,

Ты был урод, позор моей утробы,

Ходил бы в пятнах мерзких и прыщах,

Противных бородавках и наростах,

Хромой горбун, чернявый дурачок,

Я б не страдала и не огорчалась:

Ты не был бы мне дорог, недостойный

И крови королевской и венца.

Но ты красив. Природой и Фортуной

Ты словно предназначен для величья.

Дары природы сделали тебя

Нежнее роз и лилий. Но Фортуна!

Ты брошен ею, девкой совращенной,

Она блудит с твоим преступным дядей.

Маня француза ручкой золотой,

Она его заставила попрать,

Мой сын, твои священные права,

И сводней сделалось его величье:

Он свел Фортуну с королем Иоанном,

Захватчика бессовестного с девкой.

Признай, посланец, что француз - изменник

Своей же клятве; брызни на него

Отравой слов; а коли нет - уйди,

Чтоб я одна осталась мыкать горе.

Без вас, принцесса, не осмелюсь я

Предстать пред королями.

Нет, предстанешь:

Я не пойду с тобой. Свое страданье

Я научу быть гордым и сама

Покорно подчинюсь веленьям скорби;

И королям явиться надлежит

Ко мне и к ней: так тяжела она,

Что лишь земля могучая смогла бы

Ее снести. Здесь трон мы обрели:

Пусть перед ним склонятся короли.

Да, этот день, возлюбленная дочь,

Во Франции, как праздник, будет чтиться.

Ему во славу задержало бег

Сияющее солнце, превращая,

Алхимику подобно, дивным оком

Сухую землю в царственное злато.

И этот день в круговращенье лет

Пусть празднуют всегда, как день счастливый.

Как день несчастный, пусть его клянут.

Чем заслужил он главу, и за что

Его ты станешь золотом писать

В календаре средь праздников церковных?

Нет, день позора, клятвопрестулленья,

Обиды тяжкой вырви из недели;

А если он останется, пускай

Беременные молятся о том,

Чтоб им в тот день де выкинуть, не видеть

Своих надежд крученье, и пускай

В тот день страшатся бури моряки,

Все сделки неудача постигает,

Все начатое кончится бедой,

И даже верность станет черной ложью!

Клянусь я небом, славный этот день

Вам не придется проклинать, принцесса.

Ведь я давал вам слово короля.

Поддельная монета - ваше слово:

Да ней - лицо монарха, но она

Не выдержала пробы. Вы - отступник.

Вы кровь моих врагов пролить грозили,

Теперь же с ней хотите слить свою.

Могучий пыл и гневный взор войны

Остыли под личиной ложной мира.

Для нас обида злая - ваш союз.

Карай же, небо, королей-лжецов!

Тебя вдовица молит, будь ей мужем!

Не допусти, чтоб этот день безбожный

Был мирно завершен! Посей раздор

Еще до вечера между лжецами.

Услышь меня!

Спокойствие, принцесса!

Война, война! Спокойствие - мне смерть!

Лиможский граф, эрцгерцог! Свой трофей

Позоришь ты, раб, негодяй и трус!

В бою ничтожный, в подлости великий,

Ты - сильный только с сильными в союзе!

Фортуны рыцарь, бьешься лишь тогда,

Когда капризной госпоже угодно

Тебя оберегать. Ты тоже лжец,

Холуй при королях! Болван пустой,

Ничтожный дурень! Пыжился, грозил

Моим врагам! Ты, раб с холодной кровью,

Не громыхал ли, что стоишь за нас,

Что служишь мне, что смело я могу

Твоей звезде довериться и силе?

И вот - к врагам моим переметнулся!

Тебе ли Ричарда трофей пристал?

Сбрось шкуру льва, скорей напяль телячью!

О, если б это мне сказал мужчина!..

Сбрось шкуру льва, скорей напяль телячью!

Молчи, мерзавец, если хочешь жить!

Сбрось шкуру льва, скорей напяль телячью.

Нам это не угодно. Ты забылся.

Входит кардинал Пандольф.

Преосвященнейший посланец Рима!

Помазанникам неба мой привет!

Я, папы Иннокентия легат,

Пандольф, миланский кардинал, тебя,

Король Иоанн, прошу во имя божье

Ответить мне, как посланному папой,

Зачем ты церкви, матери святой,

Нанес обиду злую, помешав

Стефану Ленгтону, что ныне избран

Архиепископом Кентерберийским,

Вступить в его права? Отцу святому,

Король английский, нужен твой ответ.

От имени кого из смертных можно

Допрашивать помазанников божьих?

Призвав меня к ответу, кардинал,

Не мог ты выбрать имени смешней,

Ничтожней и пустей, чем имя папы!

Так и скажи ему, от нас добавив

Еще одно: что итальянский поп

Взимать не будет во владеньях наших

Ни десятины, ни других поборов.

Но если мы под небом - властелин

Своей страны, то под защитой неба,

Его святым покровом, будем править

И не хотим поддержки смертных рук.

Так папе и скажи: отныне мы

Его захватническую власть отвергли.

Английский брат мой, ваша речь - кощунство.

Пусть вас и всех монархов христианских

Нахальный поп ведет на поводу;

Пусть вам страшны проклятья, от которых

Нетрудно откупиться: ведь за деньги

Прах, мусор - покупаете прощенье

Вы у того, кто в мерзостном торгу

Прощенья сам лишается; пусть вы

И все другие хитрого волхва

Улещивать готовы щедрой данью,

Я восстаю один - да будет так!

И каждый друг его - мой смертный враг.

Тогда я облечен законной властью

Тебя проклясть и отлучить от церкви.

Благословен твой ленник, если он

Тебе, еретику, нарушит верность;

Благословен, прославлен, как святой,

Тот, чья рука открыто иди тайно

Твою отнимет мерзостную жизнь.

Пусть голос мой вольется в голос Рима!

Отец наш кардинал, скажи «амен»

Моим проклятьям ярым. Больше прав,

Чем я, никто на них иметь не может.

Проклятье церкви свято и законно.

Как и мое. Когда не мог закон

Встать на защиту правды, - он не должен

И незаконной мести помешать.

Закон Артуру не вернет престола:

Его занявший сам творит законы.

А если весь закон - одна неправда,

Так он и рта не может мне закрыть.

Король Филипп, страшась проклятья церкви,

Порви союз с архиеретиком

И, если он не подчинится Риму,

Обрушься на него с французским войском.

Ты побледнел, король? Не разрывай

Союза с нами.

Дьявол, берегись:

Раскается Филипп, порвет союз

И ты душой его не завладеешь.

Внемли, король, словам посланца папы.

Сбрось шкуру льва, скорей напяль телячью.

Я проглочу обиду, негодяй!

Ведь я...

Широкой глоткою известен.

Так что же ты ответишь кардиналу?

А что сказать? Одно лишь - согласиться!

Отец, подумайте, что выбрать вам:

Проклятья церкви бремя или утрату

Не столь уж тяжкую английской дружбы,

Что менее опасно?

Папский гнев.

Смотри, дофин! Тебя с пути сбивает

Лукавый бес, наряженный невестой.

Не голос правды говорит в принцессе

Нужда ее.

А если признаешь

Нужду, живущую лишь смертью правды,

Так ты должна признать и то, что правда

Воскреснет, если кончится нужда!

Нужду растопчешь - правда воцарится;

Питай нужду - и правда горько сникнет.

Король смущен, ответа не дает.

О, не внимай ему, ответь, как должно.

Ответь, король, и сбрось сомнений груз.

А ты набрось телячью шкуру, трус.

Да, я смущен, и что сказать - не знаю.

А что сказать ты мог бы для того,

Чтоб худшего смущенья не изведать

В церковном отлученьи и проклятьи?

Достойнейший отец, каким путем

Пошли бы вы, когда бы стали мною?

Мы только что с моим английским братом

Друг другу руки подали, скрепив

Согласье душ и добрый наш союз

Священной силой клятвы нерушимой.

В последних нами сказанных словах

Повеяло любовью, верой, миром

И нам самим и королевствам нашим.

Чтоб в мирной сделке по рукам ударить,

Пришлось нам вымыть их: свидетель бог,

По ним ведь только что кровавой грязью

Мазнула кисть войны, запечатлев

Раздоры распаленных королей.

И эти чисто вымытые руки,

Так крепко сжатые взаимной дружбой,

Должны расторгнуть добрый свой союз?

Позволено ли с небом нам шутить

По-детски верностью своей играя,

Беспечно вырвать руку из руки,

Нарушить клятвы, брачную постель

Улыбчивого мира растоптать

Ногами поднятых на битву ратей,

И судорогой гнева исказить

Чело сердечной дружбы? Пастырь душ,

Святой отец, да не случится это!

Ты небом вразумлен - найди, придумай,

Открой нам выход правильный, и мы

Все примем, дружбу нашу сохранив.

Согласье - видимость, порядок - смута,

Когда доволен ими англичанин.

К оружию, Филипп, в защиту церкви,

Не то изведаешь, мятежный сын,

Всю тяжесть материнского проклятья.

Король, ты лучше бы змею за жало,

И разъярившегося льва за лапу,

И тигра лютого за клык держал,

Чем руку ту, что ныне пожимаешь.

Могу отнять я руку, но не верность.

Так, значит, верность встанет против веры;

И, как в усобицах, на клятву - клятва

И слово против слова. Но сейчас,

Филипп, исполни первый свой обет,

Что дал ты небу, - стань борцом за церковь.

В другой же клятве - ты себе изменник,

И не обязан исполнять ее.

Тот, кто поклялся злое совершить,

Творит добро, когда не верен слову;

В его неделанье - благое дело.

Свернул ты с правого пути - сверни

Опять с худого: это кривизна,

Но кривизна и станет выпрямленьем,

Ложь исцелится ложью - так огнем

Огонь врачи смягчают при ожогах.

Святая вера есть опора клятвы.

Твоя же клятва не согласна с ней.

Ты верою поклялся против веры

И клятвой утвердить желаешь право

Нарушить изначальный свой обет.

Так знай: ты ею связан только в том,

Что первого обета не нарушит;

Иначе клятвы - жалкая насмешка!

Ты слово дал, обету изменив,

Исполнив слово, углубишь измену.

Второю клятвой первую нарушив,

Сам на себя преступно восстаешь.

Но ты содержишь высшую победу,

С достоинством и твердостью отвергнув

Весь этот жалкий и пустой соблазн.

Иди путями правды - мы тебя

Молитвами поддержим; если ж нет

Проклятье наше ляжет на тебя

Таким необоримым, черным гнетом,

Что ты под ним в отчаяньи умрешь.

Мятеж, мятеж!

Ты снова за свое?

Заткнуть бы рот тебе телячьей шкурой!

Отец, к оружию!

В день свадьбы нашей?

И против родичей твоей жены?

Как? Мы убитых соберем на пир,

А музыкой нам будут трубный рев

И грохот барабанный, вопли ада?

Услышь меня, супруг! (Увы, как странно

Произносить: «супруг»!) Но ради слова,

Доселе чуждого моим устам,

Молю я на коленях: с нашим дядей

В сраженье не вступай.

Мои колени

В мозолях от коленопреклонений,

Но я молю у ног твоих, дофин,

Не нарушай веления небес!

Теперь увижу, как меня ты любишь:

Какое побужденье для тебя

Сильней призыва любящей жены?

То, что ему опора, как тебе

Опора он: честь. Честь твоя, Людовик!

Как холодны вы, государь, в минуту,

Когда принять решенье неизбежно!

Я на тебя проклятье изреку.

Не нужно. - Мы - враги, король Иоанн.

О, снова ты величьем осиян!

Француз, француз! Что клятва, то обман!

И часа не пройдет, король французский,

Как этот час ты станешь горько клясть.

Когда звонарь плешивый, старец Время,

К раскаянью призвать тебя решит.

В крови заходит солнце. День прекрасный,

Прощай! Увы! Чью сторону принять?

Протянута одна моя рука

К одной из ратей, а к другой - другая.

Я схвачена, меня на части рвут.

Нет сил молиться о победе мужа,

Когда победа эта - гибель дяди,

Удачи не могу желать отцу

И разделять надежд любимой бабки.

Кто б верх ни одержал, мне пораженье

Уже сулит любой исход войны.

Твое, подруга, счастье там, где я.

Где вспыхнет счастье, гаснет жизнь моя.

Немедля стягивай войска, племянник.

Король французский, гнев во мне пылает

Столь ярым пламенем, что этот жар

Ничто залить не сможет - только кровь,

Кровь избранных сынов твоей земли.

Пока зальешь свой жар французской кровью,

Тебя успеет он испепелить.

Остерегись: судьба грозит бедой!

Не больше, чем тебе. - К оружью, в бой!

День здорово горяч, ей-богу! С неба

Нам бедствия воздушный демон шлет.

Здесь голову эрцгерцога положим

И отдохнем, Филипп.

За мальчиком присмотришь, Хьюберт. Ты же,

Филипп, скорей - на помощь: мать в палатке

Окружена врагами.

Государь,

Я королеву выручил, не бойтесь,

Но медлить незачем: еще усилье

И славно мы закончим ратный труд.

Пусть будет так.

(Элеоноре.)

Вы, матушка, останьтесь

С отрядом сильным здесь.

(Артуру.)

Ты не грусти,

Племянник: бабушке своей ты дорог,

А дядя заменить готов отца.

Ах, мать моя теперь умрет от горя!

А ты, племянник, в Англию спеши

И до приезда нашего мошны

Скупых аббатов растряси, свободу

Дай пленным ангелам: пускай война

Подкормится мясцом и салом мира.

Тебе вручаю власть - так действуй смело.

Свечам, колоколам, церковным книгам

Не задержать меня, когда иду

За звонким золотом и серебром.

Прощайте, государь. Целую руку

Вам, бабушка, и помолюсь за вас,

Когда случится приступ благочестья.

Прощай, мой милый внук.

Прощай, племянник.

Бастард уходит.

Пойдем со мною, внучек.

(Отводит Артура в сторону.)

Друг мой Хьюберт,

Послушай: много сделал ты для нас.

В жилище плоти этой есть душа;

Она - должник твой и готова щедро

С тобою расплатиться за любовь.

Мой Хьюберт, предан ты по доброй воле,

И я тебе всем сердцем благодарен.

Дай руку мне. Хотел я кое-что

Тебе сказать, да надо бы получше

Мелодию для этой песни выбрать.

Клянусь, неловко даже говорить,

Что я к тебе так горячо привязан.

Безмерно, государь, я вам обязан.

Для этого еще причины нет,

Но будет, друг. Как время ни ползет,

Настанет час - и расплачусь я щедро.

Хотел тебе сказать я... но потом.

Сияет солнце в небе, пышный день

От преизбытка радостей земных

Так суетен и безрассудно весел,

Мои слова не для него. Но если б

Железным языком из пасти медной

Тревожил колокол полночный сон;

Но если б мы на кладбище стояли

И гнулся ты под бременем скорбей;

Но если бы угрюмый дух унынья

В тебе сгущал, отяжеляя, кровь

(Что слишком уж легко струится в жилах,

Дурацкий смех в глазах людей рождая,

Пустой ухмылкой искажая лица,

А нынче это все противно мне),

Но если б мог без глаз меня ты видеть

И слышать без ушей, и отвечать

Без языка, одним порывом чувства.

Без глаз, ушей, без тяжких звуков речи,

Тогда, хоть день уставился на нас

Наседкой, бодрствующей над птенцами,

Я помыслы свои тебе излил бы...

Но не хочу! А все ж люблю тебя,

Того же ожидая для себя.

Так велика моя любовь, что я

Для вас любое выполню, хотя бы

Мне смерть грозила.

Разве я не знаю?

Мой Хьюберт, друг мой Хьюберт! Погляди

На мальчика. Хочу тебе признаться:

Он на моем пути - змея лихая.

Куда б я ни подался, всюду он.

Меня ты понял, страж его?

Стеречь

Я стану так, что королю помехой

Не будет он.

Смерть.

Государь!

Могила.

Так он умрет!

Довольно. Спала тяжесть

С моей души. Люблю тебя, мой друг!

Сейчас я о награде умолчу,

Но помни... - Государыня, прощайте;

И ждите подкреплений, не страшась.

Благослови тебя господь!

Племянник,

Ты - с нами в Англию. Слугою верным

К тебе приставлен Хьюберт. Ну, в Кале!

Так ураган, ревущий в бурном море,

Повсюду разгоняет корабли,

Суда одной эскадры разделяя.

Все сладится: мужайтесь, государь!

Что сладится? Ведь хуже быть не может.

Мы не разбиты? И не взят Анжер?

И не в плену Артур? И многих верных

Не потеряли мы? И не ушел

К себе домой кровавый англичанин,

Французские преграды сокрушив?

Он закрепить сумел свои успехи:

Такой расчет в стремительности действий,

Такой порядок в яростном напоре

Не виданы доселе: кто читал,

Кто слышал о делах, подобных этим?

Хвалы ему мне было б легче слушать,

Когда б столь тяжким не был наш позор.

Кто к нам идет? Та, чья душа - могила,

А горестная плоть - тюрьма, в которой

Томится дух, от жизни отвратясь.

Пойдемте, госпожа моя, отсюда.

Вот он, тобою заключенный мир!

Спокойствие, Констанция! Терпенье!

Нет, не нужны мне помощь и советы;

Единственная помощь и совет

Смерть, смерть! Люблю и призываю смерть.

Благоуханный смрад! Блаженный тлен!

Встань, поднимись от ложа вечной ночи,

Ты, враг, ты горький ужас для счастливых!

Лобзать я буду мерзостные кости,

В провал глазниц вложу свои глаза,

Червями пальцы обовью и в рот,

Чтоб не дышал, набью земли могильной,

И стану трупом страшным, как и ты.

Приди! Оскал твой для меня - улыбка.

Несчастная возьмет тебя в мужья,

В любовники. Приди!

О, успокойтесь,

Страдалица прекрасная!

Нет, нет!

Пока дыханье есть, не смолкнет голос.

О, если б мой язык вещал, как гром,

Я потрясла бы мир призывом скорбным.

Я грозный разбудила бы скелет,

Что не внимает слабым женским воплям,

Не отвечает на обычный зов.

Не горе, а безумье - ваши речи.

Твои же - клевета, и это грех.

Я не безумна. Волосы я рву

Они мои. Констанцией зовусь,

Была женою Готфрида. А сын мой

Артур, и он погиб. Я не безумна,

Но разума хотела бы лишиться,

Чтоб ни себя, ни горя своего

Не сознавать! Придумай, кардинал,

Такое мудрое увещеванье,

Чтоб я сошла с ума - и сразу будешь

К святым причтен; не то рассудок мой,

Пронзенный горем, скоро мне внушит,

Что удавиться, горло перерезать

Вернейший путь избавиться от мук.

Будь я безумной, я б забыла сына

И утешалась бы тряпичной куклой.

Но разум жив, и жгуче, слишком жгуче

Терзает душу каждая из бед.

О, заплетите косы! Как любовно

Друг к другу льнут волос чудесных нити!

Чуть на одну блестящая слеза

Падет случайно - тысячи других

К ней устремятся, разделяя горе,

Как нежные и верные друзья,

Что не хотят в несчастье разлучаться.

Молю, пустите в Англию меня!

Прошу вас косы заплести.

Извольте,

Но для чего? Я распустила их,

Крича: «О если б сына моего

Могли из плена вырвать руки эти

Так, как свободу дали волосам!»

Но вольность их во мне рождает зависть,

И вольных заключу опять в оковы,

Затем, что бедный мальчик мой в плену.

Отец наш кардинал, вы говорили,

Что с близкими мы свидимся в раю:

Раз так, я сына своего увижу!

От Каина, от первого младенца,

До самого последнего, вчера

Рожденного на свет, земля не знала

Прелестней существа! Но червь тоски

Пожрет нераспустившуюся почку

И сгонит красоту с его лица,

И станет бледным он, как тень, худым,

Как лихорадящий, и так умрет,

И в небесах его я не узнаю,

И, значит, никогда уж, никогда

Не видеть мне прекрасного Артура!

Великий грех - отчаянье такое.

Слова того, кто сына не имел.

Вам горе ваше дорого, как сын.

Оно сейчас мне сына заменило,

Лежит в его постели и со мною

Повсюду ходит, говорит, как он,

И, нежные черты его приняв,

Одежд его заполнив пустоту,

Напоминает милый сердцу облик.

Я полюбила горе - и права.

Прощайте, я б утешила вас лучше,

Когда бы вы познали ту же долю.

Не стану убирать своих волос

В душе и помыслах одно смятенье.

О боже! Мой Артур, мой сын, мой мальчик!

Ты жизнь и радость, ты мне - все на свете!

Ты - утешенье горестной вдовы!

Пойду за ней: беды бы не случилось.

Мне радости не ведать на земле.

Несносна жизнь, как выслушанный дважды,

В унылый сон вгоняющий рассказ.

Стыдом и горечью отравлен мир;

Исчезла сладость - есть лишь стыд и горечь.

Когда нам исцеленье предстоит

От тяжкого недуга, в самый миг

Выздоровленья он всего сильнее.

Зло обреченное больней язвит.

Вы проиграли день? А что еще?

Вы проиграли б, одержав победу.

Нет, нет: чем ласковей Фортуна к людям.

Тем больше бедствий взор ее сулит.

Не странно ли - как много потерял

Король Иоанн в самой своей победе!

Огорчены вы, что Артур в плену?

Не меньше, чем король Иоанн ликует.

Как ум твой юн, - совсем, как кровь твоя!

Но слушай, - я пророчески вещаю.

Ведь даже звук вот этих слов моих

Пылинку каждую, песчинку - все

Сметет с пути, которым ты пойдешь

К английскому престолу. Ты подумай:

Артур в плену у дяди. Но пока

В крови у мальчика играет жизнь,

Преступник ни на час, ни на минуту,

Нет - ни на миг не обретет покоя.

Захваченные дерзостью бразды

Не удержать иначе, как насильем.

Ведь для того, кто стал на скользкий путь,

Опоры слишком гнусной не бывает

Чтоб выстоял Иоанн, падет Артур.

Пусть будет так, раз это неизбежно.

Что мне за польза, если он умрет?

От имени своей супруги Бланки

Предъявишь ты права на то, что было

Законным достоянием Артура.

Чтоб жизнь и все утратить, как Артур?

Как в старом мире зелен ты и юн!

Все козни Иоанна, ход событий

Тебе в подмогу. Тот, кто кровь прольет,

Ища спасенья, в ней же захлебнется.

Его деянье злое охладит

Сердца народа, рвенье заморозит.

Малейшая представится возможность

И встанут все, чтоб свергнуть власть ею.

В явлениях природных на земле

И в небе, - непогода ли случится,

Внезапный ветер, или что еще,

Разумную причину отвергая,

Увидят чудо, знаменье, предвестье,

Зловещий метеор, глагол небес,

Что королю грозят господней карой.

Возможно, он Артура не убьет:

Достаточно окажется темницы.

Хотя б Артур был жив, когда Иоанн

О приближении твоем узнает,

Он в тот же час умрет; сердца людей

Охватит возмущенье; все, ликуя,

Благословят любую перемену

И вырвут поводы для мятежа

Из пальцев окровавленных Иоанна.

Я так и вижу грозный этот взрыв:

Ничто тебе так славно не поможет!

Сейчас в земле английской Фоконбридж,

Бастард безбожный, нагло грабит церковь.

Была б там дюжина солдат французских

Как дудка птицелова, приманили б

Они десятки тысяч англичан;

Они бы выросли, как снежный ком,

Что вмиг становится горою снега.

О мой дофин, скорее к королю!

Представить трудно, что извлечь мы сможем

Из недовольства душ, обиды полных.

На Англию! Король согласье даст.

К большим делам ведет благой совет,

На ваше «да» король не скажет «нет».