Король Мадагаскара. Книга первая

Глава первая

Трепетавшее полотнище флага, показывало, что ветер не на шутку крепчает, и нужно быстрее управляться с протиркой кормовых фонарей. Эту работу обычно выполняли марсовые, но сегодня она перепала на долю Степке – юнге. Получив задание, он с гордостью прошел на ют, закрепил лонжу за поручень и смело, почти как бывалый матрос, свесился за корму. Дотянувшись шваброй до первого фонаря, он протер его дважды и собирался уже переходить к следующему (на корме их располагалось три), как услышал звон рынды: пробило четыре склянки. Хриплый голос боцмана раздался совсем рядом, оторвав его от работы:

– Эй, слышь, малой, время поднимать вторую вахту!

Паренек покорно спрыгнул на палубу и кинулся было бежать, совсем позабыв о лонже, которой привязал себя к поручню. Матросы дружно рассмеялись над растянувшимся на палубе юнгой. Покраснев от стыда, он отвязал от пояса веревку и побежал в кубрик. На палубу вышел Андрей. Юнга с разгона чуть не врезался в него, смущенно буркнув невнятное извинение, он поспешил по ступенькам вниз.

Андрей окинул взглядом раздувшиеся паруса. Ветер заметно окреп. Но давать команду убрать часть парусов давать было еще рано. За те полтора года, пока он ходил на «Лансдоу» мичманом, Андрей привык к тому, что сразу убирать паруса, при крепчающем ветре на военных кораблях не было принято. Ветер был переменчив. Убирали бом-брамсели и брамсели только при шквале, или при порывистом ветре. «Наверное, можно было немного подобрать шкоты. Да и то не сейчас, а если ветер еще усилится», – подумал Андрей и прошелся по палубе. Матросы, драившие ее, вежливо убрались с дороги. Андрей посмотрел вперед. Там, на ватербаке, устроился верхом на дощечке, привязанной к шпангоуту, плотник Ерема. Еще утром он обнаружил, что на гальюнной фигуре кое-где облупилась бронзовая краска, теперь, вооружившись кистью и ведерком с краской, тщательно обновлял фигуру морской богини, закрашивая образовавшиеся проплешины. Считалось, что скульптура на носу корабля – это его душа. Поэтому за ней следили, уберегая от поломок, и обновляли всякий раз, как замечали малейший изъян. Крик чаек вывел Андрея из задумчивости. Он посмотрел в сторону скалистого берега, над которым парили пернатые хищники. Под ним разбивались о камни пенистые буруны прибоя. Расстояние было до них сажен сто, но, как говорится, береженого бог бережет, и Андрей повернулся на ют к штурвальному:

– Прими правей!

Потом, подняв голову, крикнул впередсмотрящему.

– На марсе – не спать! Не дай бог скалу цепанем!

Вахтенный на марсовой площадке дернулся, словно очнулся от сна, и посмотрел вниз.

– Так я… Ваша милость… глаз не смыкая…

Матросы, драившие палубу, остановились, посмотрели наверх. Ванька Рябой не устоял и крикнул в ответ:

– Да уж не смыкай, мил человек, а то в студеную воду-то вряд ли кто захочет! Матросы дружно засмеялись. Андрей тоже улыбнулся в усы, но тут по палубе щелкнул линек. Матросы прекрасно знали этот звук и дружно принялись за работу. На палубе стоял боцман Матвей Лукич.

– А ну, цыц! Плетей захотели?

Матвей Лукича на корабле уважали. За то, что попусту к матросам не лез, и в бою за спины не прятался. Но и скалится лишний раз не давал. А еще он с капитаном на "Лансдоу" с самого начала ходил. Поговаривали, что корабль был выкуплен у англичан, а до этого был отбит у французских корсар. Они модернизировали его руль, придав значительной маневренности. Андрей был из крепостных, «за смекалку и благообразный лик» приближенный самим Вороновым к хозяйскому дому. До десяти лет жил – не тужил. Исполнял мелкие поручения, помогал по дому, даже в играх хозяйской дочери Дарьи и то преуспел, да так, что однажды она взяла его за руку, завела на девичью половину и потребовала от него клятвы в верности и любви, до самой гробовой доски. Но дворовые людишки усмотрели в детских забавах некую опасность, о которой незамедлительно донесли хозяину. Тут то Андрей в одночасье был отправлен со двора в юнги на флот. Дарья поубивалась горючими слезами с пару недель, да и затихла. Но, странное дело, все, кто донесли хозяину о сей дружбе крепостного мальчишки и хозяйской дочки, один за другим со двора убрались. Матрена, переспелая баба, ведавшая хозяйской кухней, была отослана в дальнюю деревню, Фомич, заправлявший лошадьми и выездом, неожиданно отдан в солдаты. Одна Прасковья, кто сказал тогда, «что ж вы на детей наветы клянете», осталась при Дарье. А Андрей, хоть и тосковал по господскому дому и детским играм с хозяйкой, все ж мальчишеская страсть к приключениям взяла свое. К службе относился со своей смекалкой и тщанием. Пару лет «ходил» на торговцах юнгой, потом был взят младшим матросом на военный шлюп. На "Лансдоу" он поступил уже мичманом, а нынче, так и вовсе заменял помощника капитана – Лаврушина, тот слег с чахоткой в походе, да так и сгинул – за два месяца от рослого пятидесятилетнего моряка остался один скелет, харкающий кровью. Ну, а когда его, накрыв флагом и прочитав положенную уставом молитву, похоронили согласно морским традициям, Андрею было приказано вступить в обязанности помощника, хоть и без повышения звания.

Андрей собрался было вернуться на ют, как заметил среди бурунов обломки мачт. Он достал трубу и оглядел находку, затем перевел трубу на скалы и вдруг углядел там, между двух утесов, слабую вспышку. Словно молния блеснула.

– Гроза, что ли? – буркнул он сам себе под нос и еще раз приложился к подзорной трубе. Однако, вспышка повторились и сквозь туман, на миг проступил силуэт корабля. В голове пронеслось: «Это враг!» – он оглянулся на матросов!

– Ложись! – крикнул им Андрей, оглянувшись, увидев боцмана, кивнул ему на якорный канат:

– Правый якорь отдать!

Боцман, пригибаясь, ринулся к баку по палубе, из трюма выглянул вестовой.

– Зови капитана! – крикнул Андрей и только тогда сам кинулся на палубу. Плотник Ерема услышал крики, но не понял, в чем дело. Лишь когда к шуму моря прибавился нарастающий свист, и в скалах захлопали запоздавшие звуки выстрелов пушек, схватился за бушприт.

На корабль обрушились ядра, расщепляя деревянные поручни и дырявя корпус вдоль корабля. Лукич выбил блок, держащий якорный канат. Якорь упал за борт, вспенив воду. Еще несколько секунд на корабль сыпался град из вражеских ядер и картечи, и вдруг все смолкло. Корабль дернулся и развернулся левым бортом к неприятелю. Андрей поднялся и на ходу крикнул:

– Орудия товь! Открыть порты!

Из каюты быстрым шагом навстречу ему вышел капитан.

– Проглядели, ротозеи!?

Андрей указал ему на маневрирующий мимо прибрежных камней неприятельский корабль.

– Он был за скалами, капитан!

– Вижу, что за скалами! – процедил капитан, вглядываясь в туман. Потом обернулся на офицеров: По местам! Целься по ватерлинии!

Плотник, чудом уцелевший под этим градом вражеских снарядов, открыл глаза, перекрестился и полез со шпангоута на борт. На нижней палубе уже накатывали орудия. Поднимались порты. Из них высовывались чугунные жерла пушек. Юнга выглянул из люка, стараясь разглядеть шведа. Боцман дождался кивка капитана – тот стоял на мостике и смотрел в трубу на шведский корабль, и над палубой зазвучал его голос, воплотивший легкое движение головы командира в зычный крик:

– Огонь, левый борт!

И вот, одна за другой, грохнули 6-ти дюймовые пушки фрегата, выбрасывая в воздух колючий запах пороха и белого дыма. Вражеский корабль шел наперерез, поминутно скрываясь за скалами. Маневр с якорем позволил развернуть русский фрегат левым бортом к идущему по диагонали шведскому кораблю. Залп не принес видимых разрушений противнику – мешали скалы. К тому времени, когда между кораблями оставалось сажень пятьдесят, обе команды успели перезарядить орудия.

Сходясь в этой корабельной дуэли, противники дали второй залп почти одновременно. На этот раз взаимный урон был существенен. Рядом с Андреем расщепило борт, осколок рассек ему щеку, штурвального и капитана сбило ядром, но и шведу досталось – помимо раненных матросов, на палубе обрушилась грот мачта, накрыв парусами часть корпуса.

В трюме старый канонир бранил молодого, торопя: тот замешкался, подавая пальник, и уронил его на палубу – его пушка так и не выстрелила. Шведы дали еще один залп – канонира отшвырнуло к переборке. Молодой парень, забрызганный кровью, продолжая сжимать в руке пальник, обомлел, смотря на лежащего старшего товарища, затем опомнился и приложил пальник к фитилю.

Взрыв, который последовал на корабле у шведов после выстрела, был ужасающей силы. После него настала тишина. Даже не было слышно криков чаек. Оглохшие матросы и солдаты оторопело смотрели друг на друга, на черный дым, поваливший из корпуса, не понимая, что за адская сила разодрала воздух. Только один голос отчетливо раздался в тишине:

– Похоже, мы попали им в пороховой погреб..!

– Абордаж! – крикнул охрипшим голосом Андрей. Корабли уже сблизились вплотную, и корпуса сцепились в этой схватке гигантов, сплетая такелаж. С борта Лансдоу перекинули трапы. Андрей обнажил палаш и обернулся к солдатам:

– За мной, ребятушки!

Они побежали по трапам. В этот момент из-за упавшей мачты поднялся строй шведских стрелков. Они приложились к ружьям, и грохнул залп. Андрей не почувствовал боли.

Все замедлилось, как во сне. Солдаты, бежавшие с ним, вдруг отстали, кто осел, кто шарахнулся в стороны. В плече появилось острое жжение. Андрей оглянулся назад – там, за ним, по трапам бежали другие солдаты. Он заметил у борта боцмана Лукича и юнгу – оба смотрели на него с каким-то сожалением. Потом мелькнули паруса, он увидел грязное небо, которое скрыла от его глаз холодная серая вода.