Корона мечей

Глава 8 Подставная фигура

– Завтрашний день мы должны провести здесь. – Эгвейн осторожно поерзала, устраиваясь в своем складном кресле; иногда оно неожиданно складывалось под ее тяжестью. – Лорд Брин говорит, что армия недалеко уйдет, если ее как следует не кормить, а припасы на исходе. В нашем лагере не хватает всего.

На деревянном столике перед Эгвейн горели две короткие сальные свечи. Столик тоже был складной, такой легче перевозить, но более устойчивый, чем кресло. Кроме свечей, палатку, которая служила рабочим кабинетом, еще освещал свешивающийся с опорного столба масляный фонарь. Тусклый желтый свет дрожал, заставляя бледные тени плясать на залатанных парусиновых стенах. Вся обстановка была весьма далека от великолепия рабочего кабинета Амерлин в Белой Башне, но это не огорчало. По правде говоря, ей и самой не хватало того величия, которое обычно присуще Престолу Амерлин. Эгвейн прекрасно понимала, что накидка с семью полосами у нее на плечах в глазах любого постороннего человека была единственным доказательством того, что она Амерлин. Разве что кто-то сочтет это крайне глупой шуткой. На всем протяжении истории Белой Башни в ней не раз происходили очень странные вещи – Суан рассказывала девушке тайные подробности некоторых из них, – но, несомненно, никогда прежде не случалось ничего столь странного, как то, что случилось с ней.

– Лучше бы остаться здесь на четыре-пять дней, – задумчиво сказала Шириам, изучая пачку бумаг у себя на коленях. Слегка полноватая, с высокими скулами и раскосыми зелеными глазами, в темно-зеленом платье для верховой езды, она ухитрялась выглядеть элегантно и внушительно, даже сидя на шаткой табуретке. Вот будь на ней вместо узкой голубой накидки хранительницы летописей палантин Престола Амерлин, никто не усомнился бы в том, что она носит его по праву. Временами она, казалось, и в самом деле воображала, что накидка с семью полосами покоится на ее плечах. – Или даже больше. Нам не повредит пополнить запасы.

Суан, сидя на другой шаткой табуретке, покачала головой, но Эгвейн в данном случае не нуждалась в советах.

– Один день.

Может, она и всего-навсего простая восемнадцатилетняя девушка, не обладающая величием истинной Амерлин, но глупой ее никто не назвал бы. Слишком многие сестры пользовались любым предлогом, чтобы растянуть привал, – и восседающие тоже, – но с каждым днем, проведенным на стоянке, станет все труднее заставить их двигаться дальше. Шириам открыла было рот, но Эгвейн перебила ее.

– Один, дочь моя, – твердо сказала она. Что бы Шириам себе ни воображала, Шириам Байанар была хранительницей летописей, а Эгвейн ал'Вир – Амерлин. Если бы только можно было сделать так, чтобы этот факт по-настоящему дошел до Шириам. И до Совета Башни; с ними дело обстояло еще хуже. Эгвейн захотелось огрызнуться или даже швырнуть что-нибудь подвернувшееся под руку, однако по прошествии полутора месяцев в этом новом качестве жизнь уже научила ее умению сохранять спокойное выражение лица и ровный голос даже в тех случаях, когда раздражение было гораздо сильнее, чем сейчас. – Задержись мы тут подольше, и местные жители начнут умирать от голода. Мне бы этого не хотелось, даже чисто с практической точки зрения. У нас возникнут сотни проблем, если мы будем слишком обирать их, даже притом, что мы платим за то, что нам требуется.

– Набеги на овечьи стада, воровство домашней птицы и кражи из фургонов с продовольствием, – пробормотала Суан. Опустив взгляд на свою серую юбку-штаны и будто не замечая никого вокруг, она, казалось, просто размышляла вслух. – Мужчины, стреляющие в наших охранников по ночам, готовые поджечь все, что смогут. Плохо дело. Голодные люди легко становятся отчаянными.

Те же доводы приводил Эгвейн лорд Брин – и почти теми же словами.

Рыжеволосая хранительница летописей бросила на Суан тяжелый взгляд. Многим сестрам временами приходилось нелегко с Суан. Ее лицо, вероятно, знали в лагере все – достаточно молодое, чтобы его обладательница выглядела естественно в одеянии принятой или даже послушницы, если уж на то пошло. Таков побочный эффект усмирения, хотя не многим известно об этом. Суан и шагу не могла ступить без того, чтобы сестры не начинали таращиться на нее, в прошлом Амерлин, низложенную и отрезанную от саидар, потом Исцеленную и восстановившую по крайней мере некоторую часть своей способности направлять Силу, хотя все считали, что это невозможно. Многие тепло отнеслись к ее возвращению в качестве сестры, как из-за нее самой, так и из-за чуда, которое давало каждой надежду на избавление от того, чего любая Айз Седай боялась хуже смерти. Однако имелось немало – если не больше – и тех, кто без особого энтузиазма отнесся к ее появлению, лишь снисходя до нее и считая ее виновной в том, что они оказались в своем теперешнем положении.

Шириам принадлежала к тем, кто полагал, что Суан следует передавать юной новой Амерлин свои знания касательно протокола и тому подобного, чего, как все были убеждены, Эгвейн терпеть не могла, а в остальном помалкивать, пока не спросят. Теперь Суан была почти ничто по сравнению с прежними временами – она больше не Амерлин и стала значительно слабее в Силе. Такое отношение вовсе не было жестокостью по понятиям Айз Седай. Прошлое прошло; наступило настоящее, и следует принимать его таким, какое оно есть. Всякое другое отношение лишь усугубляет страдания. Вообще говоря, Айз Седай не любили перемен, но уж если они происходили, по большей части вели себя так, будто новое положение вещей было всегда.

– Один день, мать, как скажешь, – наконец вздохнула Шириам, слегка склонив голову.

Не столько в знак покорности, в этом Эгвейн не сомневалась, сколько ради того, чтобы скрыть гримасу упрямства на лице. Эгвейн мирилась с этой гримасой, если ее сопровождало хотя бы молчаливое согласие. Приходилось так поступать – до поры до времени.

Суан тоже наклонила голову – скрывая улыбку. Любая сестра могла быть назначена на любую должность, но иерархия у Айз Седай носила очень жесткий характер, и Суан стояла в этой иерархии на гораздо более низкой ступени, чем Шириам. Так почему бы ей не улыбаться, видя, как ту поставили на место?

Бумаги на коленях Шириам были копиями тех, которые держала в руках Суан, и тех, которые лежали на столе перед Эгвейн. Доклады обо всем, начиная от количества остававшихся в лагере свечей и мешков с бобами и кончая состоянием коней. И те же сведения об армии лорда Брина. Армейский лагерь окружал место привала Айз Седай, между ними оставалось кольцо свободного пространства шириной шагов в двадцать, но лагерь простирался довольно далеко, примерно на милю. Удивительно, но лорд Брин настаивал на разделении точно так же, как и сестры. Айз Седай не хотели, чтобы солдаты бродили среди их палаток – грязные, неграмотные головорезы, нередко и вороватые. Солдаты, казалось, тоже вовсе не жаждали, чтобы Айз Седай бродили среди них, хотя у них хватало ума держать свои соображения на этот счет при себе. Они, конечно, знали, какова цель их похода, – добраться маршем до Тар Валона, свергнуть узурпаторшу с Престола Амерлин и посадить на ее место Эгвейн. И все же очень немногие мужчины чувствовали себя спокойно рядом с Айз Седай. Правда, и женщины тоже не многие.

Как хранительница летописей, Шириам была бы просто счастлива взять все эти второстепенные проблемы на себя. Она постоянно так и говорила, объясняя, насколько они второстепенны, и настаивая на том, что Амерлин вовсе не следует обременять себя каждодневными мелочами. Суан, со своей стороны, утверждала, что хорошая Амерлин обязательно должна уделять внимание мелочам, не пытаясь дублировать работу множества сестер и прислуги, но ежедневно контролируя, все ли они делают правильно. Таким образом Амерлин будет в курсе происходящего и не позволит делу зайти так далеко, что останутся лишь разбитые черепки. Чувствовать, куда ветер дует, вот как Суан называла это. Чтобы добиться такого положения дел, когда все доклады доходили до нее, потребовались недели, и Эгвейн не сомневалась: позволь она им хоть раз пройти мимо и оказаться под контролем Шириам – и неизвестно, сколько понадобится времени, чтобы снова взять все в свои руки. Если это вообще когда-нибудь удастся.

Воцарилось молчание – Айз Седай углубились в чтение следующей бумаги.

Они были не одни. Внезапно заговорила Чеза, устроившаяся в углу на подушках.

– Недостаток света вреден для глаз, – пробормотала она будто себе под нос, показывая на шелковый чулок Эгвейн, который штопала. – Я бы ни за что не стала портить глаза над бумагами, когда так мало света.

Довольно полная, с блестящими глазами и смешинками в них, горничная Эгвейн всегда делала вид, что вовсе не пытается давать советов Амерлин, а просто разговаривает сама с собой. Она вела себя так, будто прослужила у Эгвейн уже двадцать лет, а не меньше двух месяцев и будто была старше ее раза в три, а не вдвое – самое большее. Сейчас, как казалось Эгвейн, Чеза заговорила исключительно ради того, чтобы прервать молчание. В лагере Айз Седай ощущалась напряженность – с тех пор, как сбежал Логайн. Мужчина, способный направлять Силу, он содержался под постоянной охраной и тем не менее сумел ускользнуть, точно дым. Все с раздражением пытались выяснить, как это ему удалось, ломали голову над тем, куда он делся и что собирается предпринять. Эгвейн ничуть не меньше других, а может и больше, хотела бы знать, где сейчас Логайн Аблар.

Положив руки по сторонам от своей пачки бумаг, Шириам сердито взглянула на Чезу. Она никак не могла взять в толк, почему Эгвейн позволяет своей горничной присутствовать на деловых совещаниях и уж тем более болтать всякую чушь. Конечно, ей никогда не приходило в голову, что присутствие Чезы и ее болтовня невпопад, выводившая Шириам из себя, часто оказывались исключительно кстати, помогая Эгвейн отклонить совет, который был ей не по душе, или отложить принятие решений, которые она не хотела принимать. Конечно, Чезе подобные мысли тоже никогда не приходили в голову. Она с виноватой улыбкой вернулась к штопке, время от времени шепча что-то себе под нос.

– Если мы продолжим, мать, – холодно сказала Шириам, – то, может быть, закончим еще до рассвета.

Взглянув на следующую страницу, Эгвейн потерла виски. Чеза, наверно, права в отношении света. Она почувствовала приближение очередного приступа головной боли. К тому же на этой странице вполне мог оказаться детальный расчет, из которого следовало, что деньги кончаются. В книгах, которые она читала, никогда не упоминалось о том, как много денег требуется на содержание армии. Скрепленные вместе листки оказались записками от двух восседающих, Романды и Лилейн, предлагающих платить солдатам реже, то есть фактически меньше. Вряд ли это на самом деле можно назвать предложением, точно так же как сами Романда и Лилейн вряд ли были просто двумя восседающими в Совете. Практически все остальные восседающие так или иначе шли у них на поводу. Пока единственной восседающей, на которую могла рассчитывать Эгвейн, была Делана, и то не в полной мере. Романда и Лилейн редко бывали в чем-то согласны друг с другом, однако вряд ли они могли предложить что-нибудь хуже этого. Некоторые солдаты присягали, но большинство были обычными наемниками и воевали за деньги и в расчете на возможность пограбить.

– Солдатам нужно платить, как прежде, – пробормотала Эгвейн, скомкав обе записки. Она не собиралась допускать, чтобы ее армия растаяла. Или занялась грабежом.

– Как прикажешь, мать. – Глаза Шириам вспыхнули от удовольствия.

Она, несомненно, понимала все трудности, вытекающие из такого решения, – любой, кто исходил из того, что она не очень умна, глубоко заблуждался, – но у нее был свой пунктик. Если бы Романда и Лилейн сказали, что солнце восходит, то Шириам, вероятнее всего, стала бы утверждать, что оно закатывается. Вначале Шириам обладала в Совете почти таким же влиянием, как Романда и Лилейн сейчас, может даже бо́льшим. Пока они не стали действовать сообща. Эти двое отвечали ей взаимностью – отвергали любое предложение Шириам, не дав себе труда хотя бы на мгновение задуматься над ним. Что в общем и целом имело свои положительные стороны.

Заметив, что постукивает пальцами по крышке стола, Эгвейн одернула себя. Деньги следовало найти – как-нибудь, где-нибудь, – но Шириам не должна заметить ее тревогу.

– Эта новая женщина справится, – пробормотала Чеза над своим шитьем. – Тайренки, конечно, всегда задирают нос, но Селейм знает, что требуется от служанки леди. Да и мы с Мери поможем ей быстро освоиться.

Шириам сердито округлила глаза.

Эгвейн мысленно улыбнулась. Эгвейн ал'Вир с тремя служанками, дожидающимися ее распоряжений! Это было так же невероятно, как и накидка Амерлин на ее плечах. Но улыбка тут же растаяла. Служанкам тоже нужно платить. Ничтожная сумма, если сравнить ее с жалованьем тридцати тысяч солдат, и Амерлин вряд ли пристало самой стирать свое белье и штопать сорочки, но все это прекрасно могла делать одна Чеза. Так бы и оставалось, будь у Эгвейн выбор. Меньше чем неделю назад Романда решила, что Амерлин нужна еще одна служанка, и нашла Мери среди беженцев, которые теперь ютились в каждой деревне, пока их не прогоняли оттуда. Не считая нужным изощряться, Лилейн тут же из того же самого источника извлекла на свет Селейм. Обеих женщин втиснули в маленькую палатку Чезы еще до того, как Эгвейн узнала об их существовании.

Все это было неправильно в принципе: три служанки, когда уже на полпути к Тар Валону не хватало серебра, чтобы платить солдатам, причем служанки, выбранные без ведома и согласия Эгвейн. И к тому же имелась еще одна, пусть даже платить ей не требовалось даже медяка. Так или иначе, все считали, что Мариган тоже служанка Амерлин.

Опустив руку под стол, Эгвейн нащупала висящий у пояса кошель и браслет в нем. Следовало надевать его чаще; она должна это делать. Все так же действуя руками под столом, она вытащила браслет и защелкнула его на запястье. Серебряная застежка становилась неразличима после того, как ее застегивали. Браслет был изготовлен с помощью Единой Силы, и как только под столом раздался еле слышный щелчок, Эгвейн сразу же захотелось сорвать его.

В глубине сознания тут же возник сгусток эмоций – чужих эмоций и неясных мыслей. Не слишком много, можно было даже подумать, что они почудились ей. Однако это не было игрой воображения; все ощущалось слишком реально. Являясь половиной ай'дам, браслет устанавливал связь между Эгвейн и женщиной, которая носила другую половину – серебряный ошейник. Та, на ком он был надет, сама снять его не могла. В некотором смысле ай'дам создавал круг соединения, но без привлечения саидар, причем Эгвейн, как носившая браслет, всегда была в этой паре главной. Сейчас Мариган спала, у нее болели ноги оттого, что пришлось много ходить сегодня и в прошедшие дни, но даже во сне сквозь все остальное заметно просачивался страх. По силе со страхом была сравнима только ненависть, которая тоже хлынула через ай'дам. Нежелание Эгвейн носить браслет объяснялось в большой степени тем, что ей приходилось пропускать через себя весь гнев и весь ужас женщины, которая носила ошейник на другом конце ай'дам. Но отвратительнее всего было то, что Эгвейн знала, кто эта женщина. Эгвейн претила сама мысль о необходимости делить с ней что-либо, пусть даже всего лишь ощущения.

Только три женщины в лагере знали, что в самой гуще Айз Седай скрывается захваченная в плен Могидин. Выплыви это наружу, и Могидин осудят, усмирят и казнят в срочном порядке. Выплыви это наружу, и Эгвейн, скорее всего, тоже достанется, и Суан, и Лиане. Кроме нее, эту тайну знали только они. Самое меньшее, что ей грозило, – это лишиться палантина Амерлин.

«Я прячу одну из Отрекшихся, укрывая ее от правосудия, – мрачно подумала Эгвейн, – и мне еще крупно повезет, если я останусь хотя бы принятой». Она непроизвольно сжала указательный палец правой руки с золотым кольцом Великого Змея на нем.

Однако вряд ли наказание сведется только к этому. Ей всегда внушали, что Престол Амерлин избирают среди самых мудрых сестер, но теперь девушка уже понимала, что дело обстоит гораздо сложнее. Избрание Амерлин происходило в атмосфере такой же жаркой борьбы, как выборы мэра в Двуречье, или даже гораздо большей. В Эмондовом Луге у ее отца практически не было соперников, но она слышала, как накалялись страсти во время выборов в соседних селениях, в Дивен Райд и в Таренском Перевозе. Суан стала Амерлин только потому, что три ее предшественницы умерли, пробыв на этом посту всего несколько лет. Совет решил, что пора выбрать кого-нибудь помоложе. Говорить о возрасте сестры считалось почти такой же грубостью, как ударить ее по лицу, и все же Эгвейн уже догадывалась, как долго живут Айз Седай. Редко сестра становилась восседающей, не проносив шаль по крайней мере семьдесят-восемьдесят лет, а для того чтобы стать Амерлин, требовался гораздо больший срок. Вот почему, когда Совет зашел в тупик, пытаясь выбрать между четырьмя сестрами, ставшими Айз Седай меньше чем пятьдесят лет назад, и Сине Херимон из Белой Айя предложила женщину, которая носила шаль всего десять лет, – что могло привести к не менее изнурительному и безнадежному обсуждению вопроса о пригодности Суан заниматься административными делами, – вот тогда, устав переливать из пустого в порожнее, восседающие поддержали в конце концов кандидатуру Суан.

А Эгвейн ал'Вир, которой в глазах многих все еще следовало быть послушницей? Легко управляемая подставная фигура, в сущности еще девочка, волею судьбы выросшая в той же деревне, что и Ранд ал'Тор. Последнее обстоятельство определенно сыграло немаловажную роль, когда принималось окончательное решение. Нет, скорее всего, они даже не станут отбирать у Эгвейн палантин, если выплывет наружу история с Могидин, просто она утратит даже те крохи влияния, которых ей удалось добиться. Романда, Лилейн и Шириам в этом случае передерутся между собой за право заставлять ее плясать под свою дудку.

– Очень похоже на браслет, который я видела у Илэйн. – Бумаги на коленях Шириам зашуршали, когда она наклонилась вперед, стараясь получше рассмотреть браслет. – И у Найнив. Они носили его по очереди, если я не ошибаюсь.

Эгвейн вздрогнула. Следовало быть осторожнее.

– Это он и есть. Перед отъездом они подарили мне его на память. – Покручивая серебряный браслет вокруг запястья, она почувствовала укол совести, и на этот раз ощущение было ее собственным. Браслет состоял из сегментов, подогнанных так искусно, что почти невозможно было различить, где кончается один и начинается другой. Эгвейн почти не вспоминала о Найнив и Илэйн с тех пор, как они отправились в Эбу Дар. Может, следовало вызвать их обратно? Похоже, их поиски проходят не слишком успешно, хотя обе отрицают это. И все же то, за чем они туда отправились, так важно…

Шириам нахмурилась, из-за браслета или нет – неизвестно. Однако Эгвейн никак не могла допустить, чтобы Шириам слишком задумывалась по этому поводу. Если она к тому же заметит, что ошейник на шее Мариган под стать браслету, в ее умной голове наверняка зашевелятся очень неприятные вопросы.

Поднявшись, Эгвейн расправила юбки и обошла вокруг стола. Сегодня Суан кое о чем рассказала ей. Самое время показать свою осведомленность. Не только у Эгвейн есть секреты. Брови Шириам удивленно поползли вверх, когда Эгвейн остановилась перед ней настолько близко, что лишила ее возможности подняться.

– Дочь моя, мне стало известно, что спустя несколько дней после того, как Суан и Лиане прибыли в Салидар, десять сестер покинули его. Среди них было по две сестры от каждой Айя, за исключением Голубой. Куда они отправились и зачем?

Глаза Шириам превратились в узкие щелочки, но для нее надеть на лицо маску безмятежности – все равно что натянуть платье.

– Мать, я вряд ли могу упомнить каждую…

– Не пляши вокруг да около, Шириам. – Эгвейн придвинулась еще ближе, так что их колени почти соприкасались. – Не стоит лгать по пустякам. Я хочу знать правду.

Шириам наморщила лоб:

– Мать, даже если мне известен ответ на этот вопрос, вряд ли тебе стоит беспокоиться из-за всякой ерунды…

– Правду, Шириам. Всю правду. Ты ведь не захочешь, наверно, чтобы я перед всем Советом принялась выяснять, почему не могу добиться правды от своей хранительницы летописей? Я все равно узнаю ее, дочь моя, так или иначе. Узнаю!

Шириам повернула голову, точно надеясь обнаружить способ сбежать. Ее взгляд упал на Чезу, сгорбившуюся над своим шитьем, и она облегченно вздохнула:

– Мать, завтра, когда мы будем одни, я все объясню к полному твоему удовлетворению. Сначала мне нужно переговорить кое с кем из сестер. – Что означало получить возможность все обсудить с остальными и решить, какую именно часть правды Шириам сообщит Амерлин.

– Чеза, – сказала Эгвейн, – подожди снаружи, пожалуйста.

Несмотря на то что Чеза, казалось, была полностью поглощена работой и больше ни на что не обращала внимания, она тут же вскочила и едва ли не выбежала из палатки. Когда между Айз Седай возникали разногласия, всякий, у кого была хоть капелька здравого смысла, радовался возможности убраться подальше.

– Сейчас, дочь моя, – сказала Эгвейн. – Правду. Все, что ты знаешь. Можешь ничего не скрывать, – добавила она, когда Шириам бросила взгляд на Суан.

Некоторое время Шириам делала вид, что расправляет юбки, хотя на самом деле просто перебирала складки, избегая взгляда Эгвейн и, без сомнения, все еще ломая голову над тем, как увильнуть от ответа. Но она попалась в ловушку Трех Клятв. Шириам не могла сказать ни слова неправды, и что бы она ни думала об истинном положении Эгвейн, она, сама того не заметив, уже прошла долгий путь от полного отрицания ее власти к тому, чтобы по крайней мере считаться с ней. Даже Романда соблюдала должную учтивость, а если временами и отступала от нее, то лишь на волосок.

Глубоко вздохнув, Шириам сложила руки на коленях и, уставившись в грудь Эгвейн, наконец заговорила, сухо излагая одни факты:

– Когда нам стало известно, что Красная Айя ответственна за провозглашение Логайна Лжедраконом, мы пришли к выводу, что это надо как-то использовать. – (Под «мы», несомненно, подразумевался узкий кружок сестер, группировавшихся вокруг Шириам. Карлиния, Беонин и остальные обладали таким же реальным влиянием, как большинство восседающих, хотя и не имели мест в Совете.) – Элайда потребовала, чтобы все сестры вернулись в Башню, вот мы и выбрали десять сестер, которые должны были вернуться – для вида. Просто потому, что это был самый быстрый способ добиться желаемого. Все они наверняка уже давно там. Они должны были без лишнего шума постараться сделать так, чтобы все сестры в Башне узнали правду о том, как Красные обошлись с Логайном. Даже… – Она на мгновение заколебалась, но все же быстро закончила: – Даже Совет не знает о них.

Эгвейн шагнула в сторону, снова потирая виски. Без лишнего шума сделать так… В надежде, что в результате Элайда окажется смещена. Не такой уж плохой план, в самом деле; он мог бы даже сработать. Если повезет. Однако на это могли потребоваться годы. И к тому же для большинства сестер в Башне дело обстояло так, что чем дольше они могли не предпринимать вообще никаких шагов, тем лучше. По прошествии достаточного времени они наверняка смогли бы убедить себя и весь мир даже в том, что в Белой Башне никогда не возникало раскола. Ведь похожее уже происходило прежде, и не раз, хотя знали об этом очень немногие. Со временем им, наверно, удалось бы вообще замять дело и «забыть» о нем – будто ничего и не было.

– Зачем нужно было скрывать все это от Совета, Шириам? Ты же не думаешь, что кто-то из них может выдать ваш план Элайде? – На самом деле почти все сестры косились друг на друга, опасаясь, что среди них есть сторонницы Элайды. Отчасти дело наверняка было именно в этом.

– Мать, окажись среди восседающих хотя бы одна сестра, не согласная с нашим планом, вряд ли она сочла бы для себя возможным оставаться восседающей и наверняка покинула бы Совет. К чему нам лишние сложности? – Шириам не то чтобы успокоилась, но в ее голосе появились терпеливые поучающие нотки, которые, как ей казалось, должны произвести впечатление на Эгвейн. Хотя обычно она была более находчива, если хотела сменить тему разговора. – Подозрительность – худшее, с чем мы сейчас сталкиваемся. Никто на самом деле никому не доверяет. Если бы мы могли узнать, как…

– Черная Айя, – негромко перебила ее Суан. – Вот что леденит твою кровь, точно тебе под юбку засунули щуку-серебрянку. Кто может с уверенностью сказать, есть среди нас Черные или нет? И кто может сказать, на что способна Черная сестра?

Шириам бросила на Суан еще один тяжелый взгляд, но спустя мгновение силы, казалось, оставили ее. Точнее, она была все еще напряжена, но что-то в ней изменилось. Взглянув на Эгвейн, она с явной неохотой кивнула. Судя по тому, в какую кислую гримасу сложились ее губы, Шириам и на этот раз попыталась бы увильнуть от ответа, если бы не настойчивость Эгвейн. Теперь уже большинство сестер в лагере верили в существование Черной Айя, но после более чем трех тысяч лет отрицания этого факта сама мысль о Черной Айя у всех вызывала тошноту. Даже уверившись в этом, почти все сестры старались в разговорах обходить болезненную тему.

– Вопрос в том, мать, – продолжала Суан, – что произойдет, когда Совет узнает правду. – Она, казалось, по-прежнему просто размышляла вслух. – Не думаю, чтобы хоть одна восседающая приняла в качестве оправдания то соображение, что ее не поставили в известность, так как она могла оказаться сторонницей Элайды. Или тем более принадлежать к Черной Айя… Да, полагаю, они будут очень недовольны.

Лицо Шириам слегка побледнело. Удивительно, что оно не стало мертвенно-бледным. Недовольны – это еще очень мягко сказано. Да если все выплывет наружу, Шириам столкнется с чем-то гораздо большим, чем недовольство.

Сейчас было самое время развить достигнутое преимущество, но Эгвейн пришел на ум еще один вопрос. Если Шириам и ее подруги отправили в Башню… кого? Не шпионов, нет. Может, хорьков, из тех, которых запускают в дом, где водятся крысы? Если Шириам отправила этих своих хорьков в Белую Башню, может?..

Внезапная резкая боль, возникшая в дальнем уголке сознания, заставила Эгвейн забыть обо всем остальном. Хорошо, что это было не ее собственное ощущение, а лишь отблеск чужого, иначе бы она, наверно, просто оцепенела. Но даже сейчас она вытаращила глаза от шока. Мужчина, который мог направлять Силу, прикоснулся к ошейнику на шее Могидин; никаким другим образом ни один человек вмешаться в эту связь между ними не мог. Эгвейн почувствовала боль Могидин и еще что-то… непонятное. Надежда. А потом все исчезло – и то отражение чужого сознания, и чужие эмоции. Ошейник сняли.

– Я… Мне нужно на свежий воздух, – еле слышно выдавила из себя Эгвейн. Шириам начала подниматься, и Суан тоже, но Эгвейн взмахом руки заставила их остаться на местах. – Нет, я хочу побыть одна, – торопливо добавила она. – Суан, выясни все, что Шириам известно о хорьках… О Свет, то есть о тех десяти сестрах. – Обе уставились на нее, но, благодарение Свету, ни одна не последовала за ней, когда Эгвейн сорвала с крюка фонарь и торопливо выскочила наружу.

Негоже Амерлин бегать, и все же она шла очень быстро, почти бежала, подобрав свободной рукой юбку-штаны. С безоблачного неба лился яркий лунный свет, палатки и повозки были усыпаны серебряными пятнами, резко выделяющимися на фоне густых теней. Большинство людей в лагере уже спали, но тут и там еще мелькали огни потухающих костров. Неподалеку стояли несколько Стражей, болтая со слугами. Слишком много глаз заметили бы, если бы она и в самом деле побежала. Меньше всего ей хотелось, чтобы кто-то предложил ей помощь. Эгвейн почувствовала, что задыхается, но не столько от ходьбы, сколько от тревоги.

Просунув в крошечную палатку Мариган голову и фонарь, Эгвейн обнаружила, что там пусто. Одеяла, которые заменяли тюфяк, были раскиданы, торопливо отброшенные кем-то.

«А если бы она еще была здесь? – в ужасе подумала Эгвейн. – Со снятым ошейником и с тем, кто ее освободил?» Вздрогнув, она медленно выбралась из палатки. У Могидин было много причин не любить ее, причем очень личных, а единственная сестра, способная в одиночку справиться с Отрекшейся – в случае, если она вообще сумела бы обратиться к Истинному Источнику, – находилась в Эбу Дар. Могидин могла убить Эгвейн, и никто не заметил бы этого. Даже если бы какая-то сестра почувствовала, что рядом направляют Силу, это никого бы не удивило. Но хуже того, Могидин могла и не убивать Эгвейн. И никто бы ничего не узнал, пока не выяснилось бы, что обе они исчезли.