36

Засохшая кровь зловонной коркой покрывала тело Райвиса. Левый глаз заплыл. Водяная мозоль на натертой рукояткой меча руке прорвалась, и жидкий гной вытекал из раны.

Они с Кэмроном стояли на крыше башни, выше было только синее предрассветное небо. У их ног издыхало чудовище с разрубленной напополам головой. Кэмрон окунул носок сапога в кровь монстра и провел по каменным плитам черту, как бы отмечая их с Райвисом территорию. Это вполне могла бы быть его, Райниса, кровь. Зажатый в угол, безоружный, задыхающийся, он уже видел собственное отражение в занесенном над ним металлическом клинке. И тут подоспел Кэмрон — он задержался на лестнице, чтобы собрать оружие убитых, — и опустил свой топор на череп чудовища.

Райвис взглянул на своего спасителя. Распухшее лицо Кэмрона было исцарапано когтями, покрыто синяками, ссадинами и кровоподтеками. Он перехватил взгляд Райвиса и укоризненно показал на свой испачканный кровью сапог:

— Опять ворон считаешь, Бурано.

Райвис усмехнулся, хотя не мог позволить себе такую роскошь: две только-только затянувшиеся раны на лице тут же открылись снова. Но ради Кэмрона Торнского он готов был потерпеть. Кэмрон стоил этого.

Ветер свистел в ушах, далеко внизу шумело море, и еще один — третий — звук доносился до них. Звук тяжелых шагов по зубчатой стене крепости. Чудовища приближались к башне.

Кэмрон подошел и встал рядом с Райвисом. Оба подняли топоры. Райвис не знал, сколько еще посланцев Изгарда осталось в живых, — после первой дюжины он перестал считать убитых. Не знал, как вооружены враги, ранены они или полны сил. Но чувствовал он себя прекрасно. Ведь в подземелье этой же крепости находилась женщина, за которую стоило сражаться, а бок о бок с ним — мужчина, вместе с которым не страшно было и умереть.

У него было все, что нужно для счастья.

Возможно, Мэлрей был прав. Он — прирожденный боец, солдат, и ничего больше. И, в конце концов, не так уж это плохо.

Не исключено, что, когда все кончится, он пошлет Мэлрею письмо и предложит заключить перемирие.

Чудовища Изгарда вышибли калитку, ведущую со стены на крышу башни. Вместе с ними туда, казалось, пришла сама ночь. Даже свежий морской ветер не мог ничего поделать с их вонью — вонью разлагающихся трупов.

Райвис и Кэмрон, не сговариваясь, дождались, пока чудовища переступят кровавую черту, а потом шагнули им навстречу.

* * *

Тесса размазала последнюю капельку крови по последней, четвертой части узора. Она зажмурилась и напряженно ждала, когда пещера содрогнется в последний раз, когда Корона с шипами вырвется на свободу.

Ничего не изменилось. Только один камешек свалился на пол.

Тесса почесала в затылке, недоуменно пожала плечами:

— Не понимаю. Все четыре цепи разорваны. В письме Илфейлена сказано, что я должна побывать в четырех местах. И я там была. Но Корона с шипами все еще здесь. Я чувствую ее присутствие.

Эмит задумчиво почмокал губами.

— Может быть, вы где-то допустили ошибку, мисс? Или сила покинула вас?

Но Тесса чувствовала эту силу, ею был напоен сам воздух пещеры. Она не знала, где сейчас Райвис и Кэмрон, но то, что они испытывали, было столь сильным и значительным, что исходящая от них энергия охраняла ее от всех опасностей и неожиданностей, как предохраняет теплая шуба от зимней стужи. Появился и новый источник силы. Другой человек — далеко и одновременно совсем близко от нее — сражался, менялся сам и изменял окружающий его мир.

Но что с того? Она сделала свое дело. Оковы Короны рухнули. И ничего не произошло.

Обожженные ладони точно кололи дюжины раскаленных иголок. Усталая, раздосадованная, Тесса начала сдирать с пальца кольцо. Но руки дрожали и плохо слушались ее. Она накололась на один из золотых шипов. Снова выступила кровь. Кольцо не отпускало ее.

— Мисс, отдохните хоть пять минут. Позвольте мне перевязать ваши ожоги.

Но последних слов Эмита Тесса уже не слышала.

Пять минут.

Пять.

Эхом отдавались у нее в ушах слова Аввакуса: В числе пять заключена особая сила. Древняя сила, — древние вещи вбирают и используют ее.

Тесса точно впервые как следует расслышала их. Пульс ее участился. Она жадно всматривалась в копию Илфейлена. Старый каллиграф верил, что создал четыре цепи, четыре преграды, не позволяющие Венцу с шипами покинуть землю. Что, если весь узор целиком представляет собой пятую преграду, а Илфейлен не знал об этом?

Тесса закрыла глаза и сосчитала до пяти. Выбора нет. Она должна продолжать.

— Эмит, мне нужна еще краска и чистая кисточка. — Язык еле ворочался во рту, она мямлила и растягивала слова. Она была измотана до предела и не могла вспомнить, когда последний раз спала. — Я нарисую еще один узел. В самом центре.

— Вы уверены, что это безопасно, мисс?

— Тот, кто мог помешать мне, умер.

Глаза Эмита стали круглыми от ужаса.

— Я приготовлю краски.

Тесса ждала. Она чувствовала, как движения ее становятся медленнее, а тело тяжелее. Сила наполняла ее. Как магнит притягивает к себе металлические предметы, так кольцо притягивало к Тессе силу, готовило ее к тому, что надлежит совершить. Кольцо и корона — парные эфемеры, говорил Аввакус. Корона — сестра твоего кольца. Через кольцо ты можешь освободить ее.

Шипы впивались в ее плоть, кровь лилась по пальцам. Тесса знала, что старый монах сказал правду. Знал это и писец Изгарда.

— Вот, мисс. — Эмит подал ей две раковины, наполненные черной и золотой красками. — Я специально сделал такие жидкие, чтобы легче было работать.

Тесса взяла у него ракушки. Глядя на Эмита, трудно было поверить, что всего два часа назад он убил кровожадное чудовище. Он успел стереть кровь с лица, стряхнуть пыль с волос, почистить ногти, а заодно где зашить, где заколоть булавками, а где заклеить разодранную в клочья тунику. Перед ней был прежний собранный и аккуратный помощник писцов. Правда, рука, передавшая Тессе раковину с краской, немного дрожала.

Кожа на ее собственных руках обуглилась, а в желудке точно огромные булыжники ворочались. Согнувшись над пергаментом, Тесса попыталась нащупать, вызвать в уме образ Короны с шипами. И он немедленно явился к ней — ослепительный, как солнце. Кисть неповоротливой гирей повисла в руке, но, несмотря на страх и боль от ожогов, Тесса не выпустила ее.

Как только первая капля краски упала на пергамент, пол пещеры содрогнулся. Порыв холодного воздуха поднял тучи пыли. Ярче вспыхнуло пламя свечей, громче стал шум моря. Он напоминал теперь биение огромного сердца.

Черпая силу из многих источников, то и дело сверяясь с копией Илфейлена, Тесса рисовала. Число пять действительно было необыкновенным, магическим числом. Каждый штрих, каждый мазок доказывал это.

* * *

Марсель Вейлингский всегда спал очень крепко и спокойно. Когда содрогнулся весь Бей'Зелл, зашатались стены его дома и покачнулась кровать, он заснул еще крепче. Ему снилось, что он лежит в гигантском кошельке, а кошелек висит на поясе богача. На лестнице прелестная, но бестолковая горничная Марселя забыла погасить один из фонарей под великолепным стеклянным абажуром. Фонарь упал на пол и разбился. Но шум не разбудил Марселя. Не проснулся он и когда языки пламени подобрались к его письменному столу и слизнули с него карту, на которой банкир отмечал передвижения противника — чтобы убедить лучших своих клиентов, что их вложениям ничего не угрожает. А потом вспыхнули стенные панели и портьеры, весь нижний этаж заполнился дымом. Но Марсель спал, как дитя в колыбельке. В кошельке богача было так тепло и уютно.

Зашевелился он, лишь когда дым заполз под дверь спальни и загорелся потолок. Но тогда было уже слишком поздно.

* * *

Черные тучи затянули тронутое первыми солнечными лучами небо — и снова настала ночь. От подземных толчков рушились только что поставленные палатки и загоны для лошадей. Солдаты сыпали проклятиями и дивились, с чего бы вдруг такая непогода. И все сходились на том, что это — дурное предзнаменование.

Воняло серой. Черное небо прорезали ярко-желтые молнии. Изгард ничего не замечал. Он брел по лагерю, прижимая к груди Корону с шипами. Придворные и военачальники увязались было за королем, но он отослал их. Он не хотел видеть своих подданных. Ведь чтобы встретиться с ними глазами хоть на миг, ему пришлось бы оторвать взгляд от Венца.

Уколы шипов становились все менее болезненны. Изгард упал на колени, вцепился в свою Корону. Она стала легкой как перышко и тускнела с каждой секундой. В перекрученных золотых обручах больше не отражался внешний мир, только что-то темное и неотвратимое, как сама смерть.

От громовых раскатов, казалось, расколется небо. Насекомые тучами вылетали из травы. Жуткий вой — вой дикого животного — потряс землю. Словно зверь вырвался наконец из своей подземной темницы.

Корона с шипами вспыхнула еще раз — и исчезла.

— Нет! — хватая руками пустоту, завопил Изгард. — НЕТ!!!

* * *

По дороге Ангелина вытащила шпильки из волос и распустила по плечам золотистые кудри. Потом расстегнула плащ и сбросила его с плеч на землю. Солдаты глазели на нее. Какой-то вельможа предложил проводить до королевского шатра. Ангелина не обращала внимания. Наверное, они решили, что Изгард так избил свою королеву, что у нее помутилось в голове. Но какая разница, кто что подумал?

Идти было не трудно, совсем нет. У нее была сломана рука и несколько — ребер, вывихнута челюсть. Но Ангелина не позволяла боли взять над собой верх. Ее отец терпеть не мог трусих. И она не струсит, не отступит.

Ангелина не стала переодеваться, только немного почистила платье и умылась. Вода в тазике мгновенно окрасилась в ярко-красный цвет.

Теплая, с тщательно завинченной крышкой, фляжка согревала руки. Воздух был влажным и спертым, как перед грозой. Ангелина не понимала, почему ей так холодно. Может, то был холод стальных костей дочери рода Хольмаков.

Она пробиралась через высокую траву, шла по белым камням и желтым от колосьев полям и старалась ни о чем не думать. От мыслей становишься слабей.

Наконец она нашла его. Изгард лежал лицом вниз под буковым деревом. Колючая Корона покинула его — это Ангелина поняла с первого же взгляда. Плечи его вздрагивали, и странные звуки — не слова, не рыдания, не проклятия — вырывались из груди. Тело короля было покрыто кровью, пальцы испачканы в грязи.

Он искоса взглянул на нее.

— Ангелина? — Голос был тихий и какой-то рассеянный. — Короны больше нет.

— Я знаю.

— Эдериус?

— Он мертв.

Изгард закрыл глаза:

— Да простит меня Господь.

Ангелина опустилась на колени рядом с ним. Глаза Изгарда больше не метали золотые молнии, они были чистыми и почти спокойными. Ангелина избегала смотреть ему в лицо.

Он коснулся ее щеки:

— Моя красавица Ангелина. Мой ангел. Что я сделал с тобой?

Прикосновение было нежным, и Ангелина невольно откликнулась на него, всем телом потянулась к Изгарду — но тут же пересилила себя.

— Я кое-что принесла тебе. — Она указала на фляжку. — Мой чай с медом и миндальным молоком. Я готовила его папе, когда он болел. — Она отвинтила пробку, чтобы Изгард мог почувствовать аромат меда и миндаля. — Я и чашку захватила.

Пока Ангелина наливала чай, Изгард гладил ее по щеке, по волосам. В глазах его стояли слезы.

— Эдериус, — прошептал король. — Бедняга. Он сильно мучился?

Ангелина не ответила. Она боялась, что голос выдаст ее, и молча протянула Изгарду полную чашку:

— Выпей, муж мой.

Изгард посмотрел ей прямо в глаза.

— А ты не присоединишься ко мне?

Ангелина затрепетала, на протянутой руке, как роса, выступили капельки пота. Она не могла думать о Снежке и Эдериусе — боль была слишком свежа. Но оставался еще ребенок — ее ребенок. Ангелина положила свободную руку на живот и нашла в себе силы встретиться глазами с Изгардом.

— Попозже я тоже выпью глоточек. Но сперва ты — тебе это нужней, чем мне.

Изгард колебался.

— Разве ты не доверяешь своей супруге? — спросила Ангелина. — Я сама приготовила этот чай.

Казалось, прошла целая вечность. Изгард протянул руку. Пальцы их соприкоснулись. Он взял чашку и поднес к губам. Не сводя глаз с лица Ангелины, он начал пить. Ангелина стойко выдерживала взгляд короля. Сердце ее рвалось из груди, внутренности скручивала невыносимая боль, но внешне она оставалась спокойной. Ради Снежка. Ради Эдериуса. Ради своего ребенка.

Изгард допил чай, вновь опустился на траву и зевнул.

— Теперь тебе надо отдохнуть, а я посижу рядом, — сказала Ангелина.

Изгард кивнул и закрыл глаза. Через минуту он уже спал.

Ангелина посидела немного, прислушиваясь к его дыханию, а потом поднялась на ноги. Пора идти. Она не знала, скоро ли найдет действовать мышьяковый краситель Эдериуса, и не хотела смотреть, как Изгард корчится от боли. Она подобрала валявшуюся на траве фляжку, снова завинтила крышку, повернулась и ушла.

Она шла и шла, через буковый лес и поля, через соленые болота, шла через влажное белесое марево под жаркими лучами утреннего солнца, шла, пока могла идти, пока острые концы ее сломанных костей не начали разрывать кожу, пока челюсть не распухла так, что перестал открываться рот, шла, пока не оставило ее воспоминание о безжизненном тельце Снежка в руках. Тогда Ангелина опустилась на белый от соли песок и свернулась клубочком. Она не могла больше идти, не могла думать, не могла решить, хорошо или дурно она поступила.

Закрыв глаза, Ангелина вплывала в желанную темноту. Мысленно она вновь была в замке Хольмак, сидела вместе с папочкой и Снежком у камина в полной безопасности, в тепле и уюте. Герта права. Нечего знатной даме ходить на прогулки.

Загрузка...