Корона во тьме

XI

Заночевали они в цистерианском монастыре Мелроуза и на другое утро продолжили свое странствие. Местность становилась все более безлюдной, усадьбы и деревни встречались все реже по мере того, как они приближались к встававшей на горизонте зеленой стене деревьев, которая, как понял Корбетт, и была большим Эттрикским лесом. Они добрались до опушки, и Корбетт почувствовал, что въезжает в другой мир. Поначалу в лесу было прохладно и красиво, солнечные лучи сквозили среди деревьев и сверкали на утеснике и вереске, точно проникли сквозь разноцветное стекло соборных окон. Потом стало сумрачнее, деревья сомкнулись, обступили их со всех сторон, а Томас направлял лошадей по какой-то тайной тропинке, ведомой лишь ему. Щебет птиц, такой звонкий на краю леса, теперь стих. Мелкие зверушки с шуршанием бегали в подлеске, потрескивание и таинственный шелест казались все более зловещими в холодном зеленом молчании леса. Вдруг из подлеска выскочил клыкастый кабан с красными глазами, Корбетт от испуга привскочил в седле, но кабан преспокойно скрылся среди деревьев. Они же молча поехали дальше; даже Томас примолк; тишина стала давящей, и только насмешливый крик какой-то птицы снова и снова нарушал ее.

Корбетт подъехал поближе к Томасу.

— Туда ли мы едем? — тревожно прошептал он.

Томас кивнул.

— Подождите, — прошептал он. — Сами увидите.

Они проехали еще немного, и Томас указал на темно-пунцовый бук. Корбетт вгляделся и заметил на дереве веху — веточку в форме V и дугу.

— Мы едем правильно, — сказал Томас, — и скоро там будем.

Он двинулся дальше, Корбетт — за ним, примечая по пути такие же знаки на других деревьях. Вдруг в тишине отчетливо и чисто послышалась тихая птичья трель. Томас остановил лошадь и жестом велел Корбетту сделать то же.

— Не двигайтесь, — прошептал он.

Свист раздался вновь, громче, почти угрожающий, и Томас, сложив губы, ответил на зов, подняв руки, точно священник, дающий благословение. Свист повторился, ясный и простой, и все смолкло. Корбетт вглядывался в зеленый мрак, пытаясь заметить какое-нибудь движение, и чуть не закричал от ужаса, когда чья-то рука коснулась его ноги. Они глянул вниз и увидел человека — маленького, смуглого, с черными волосами, ниспадающими на плечи. Человек внимательно его разглядывал. Корбетт испуганно огляделся и увидел других. Маленькие, смуглые люди, ростом ему по грудь, в кожаных куртках и штанах. На некоторых были плащи, застегнутые у шеи огромными узорчатыми пряжками. Все были вооружены копьями, короткими луками и опасными маленькими кинжалами, заткнутыми за пояс. Они бесстрастно смотрели на Корбетта, а их предводитель разговаривал с Томасом на языке, которого Корбетт не знал, а звучал он как птичья трель — пронзительный, щелкающий и быстрый. По завершении переговоров предводитель поклонился Корбетту, который вдруг обнаружил, что окружавшие его люди исчезли, как будто растворились. Предводитель взял под уздцы лошадь Томаса, другой человек — лошадь Корбетта, и их повели в глубину леса.

Корбетт думал, что деревня пиктов будет расположена скрытно, потайно, но вдруг деревья поредели, солнце пробилось сквозь кроны, потом свет пролился потоком, и они вышли из-под древесного полога и оказались на просторной поляне. В дальнем ее конце торчала большая скала, под ней спокойно струилась небольшая речка или ручей, бегущий в извилистом русле. По поляне были разбросаны низкие рубленые дома с тростниковыми крышами и маленькими крылечками — деревенская картина, точно такая же, каких немало повидал Корбетт, если не обращать внимания на маленьких смуглых людей с их косыми взглядами и спокойной повадкой.

— Ну же, Корбетт! — позвал его Томас. — Мы среди друзей.

— Язык у них странный, — сказал Корбетт. — И они держатся так замкнуто!

Томас огляделся и кивнул.

— Когда-то это был гордый народ, он правил большей частью Шотландии, но кельты, англы, саксы и норманны вытеснили их с их земель в темные пустыни лесов. Они почти не отваживаются выходить из лесу и с трудом терпят чужаков.

— А если бы я встретил их, будучи один? — спросил Корбетт.

Томас скривился:

— В лесу? Они прошли бы совсем рядом с вами, и вы их не заметили бы. Но если бы вы причинили им вред или обидели их, — Томас повернулся и указал на рельеф, высеченный на скале, — женщину с большими щедрыми бедрами и огромными круглыми грудями, — они посадили бы вас в плетеную корзину и сожгли бы заживо, принеся в жертву Матери-Богине. — Увидев, что Корбетт помрачнел, он добавил: — А ну-ка, Корбетт, расскажите, как это делается у вас в Смитфильде?

Корбетт взглянул на него и отвел глаза. Повисла тишина, и тут предводитель пиктов взял Томаса за руку, как отец малого ребенка, и повел в самый большой дом, жестом позвав Корбетта следовать за ними.

Внутри было темно и прохладно, слабо пахло скошенной травой и вереском. В середине, в круге из камней горел огонь, дым поднимался к отверстию в крыше над грубо отесанными бревнами-балками. Корбетт вгляделся повнимательней и содрогнулся, увидев человеческие черепа на скрещении балок. Перед огнем сидел закутанный в одеяния старик: когда Корбетт и Томас присели на корточки по другую сторону камней, он поднял на них взгляд, всмотрелся слезящимися глазами, и губы его раздвинулись в беззубой слюнявой улыбке. Лицо у него было такое темное и морщинистое, что он напомнил Корбетту обезьяну, которую он однажды видел в королевском зверинце в лондонском Тауэре. Им подали ячменное пиво и тощие овсяные лепешки. Пока они молча ели, Корбетт ловил на себе взгляды не только старика, но еще и предводителя, встретившего их в лесу. После еды огонь загасили и поперек камней уложили сучья. На них поставили огромную плоскую чашу, выкованную из меди и украшенную по краю рельефами клюющих птиц, собачьих голов и всевозможных зверей, — все как живые, изображенные тщательно и необычайно подробно. Чашу наполнили водой, и старик, что-то напевая про себя, всыпал в нее порошки из маленьких кожаных мешочков. Предводитель же поднес Корбетту кружку и знаками предложил ему выпить желтоватое козье молоко с примесью чего-то острого, что обожгло ему рот и гортань.

Старик продолжал петь, и Корбетта вдруг охватило некое умиротворение. Морщинистое лицо старика как будто разгладилось, взгляд стал тверже, глаза просияли синевой — старик впал в подобие транса. Корбетт отвел глаза и огляделся; комната стала просторней; он обернулся и увидел, что Томас улыбается ему словно сквозь дымку.

— Посмотри в эту чашу, Хью, увидь то, что хочешь!

Корбетт, склонившись, заглянул в воду. И в ней проступили черты, четкие и словно живые — милое круглое личико давно умершей жены. Он потянулся, желая коснуться ее, но кто-то схватил его за руку. Потом появился его ребенок, потом другие, давно умершие. Элис — черные волосы, обрамляющие прекрасное лицо; и череда других обликов — все четко и ярко, как во плоти. Корбетт забыл о людях, окружавших его, с таким вниманием он вглядывался в воду.

— Его величество король, — пробормотал он. — Кингорн!

Вода очистилась, и появился другой образ — лошадь и всадник, медленно падающий с края утеса. Лошадь белая, всадник в плаще, и его рыжие волосы струились на темном фоне, пока он падал, раскрыв рот и устремив глаза в темную бездну.

Корбетт почувствовал горечь во рту и попытался вернуться обратно, в себя, внести порядок в окружающий его хаос. Он поднял глаза; морщинистое лицо старика исчезло, напротив него сидел человек молодой и остроглазый, длинные черные волосы ниспадали ему на плечи. Корбетт вгляделся.

— Кто ты? — спросил он.

— Мое имя — Тьма, — ответил тот голосом низким, приятным и словами совершенно внятными.

Корбетт посмотрел ему в глаза и ощутил присутствие некоего зла; что бы ни говорил Томас, в них чувствовалась какая-то враждебность. Эти маленькие смуглые люди были не просто дикарями, в них таилось нечто древнее, изначальное и недоброе. Корбетт вновь попытался прийти в себя. Логика. Здравый смысл. Здесь они необходимы. Мое поручение, нетерпеливо подумал он, Бернелл ждет. Есть загадка, но разгадки нет. Он подумал о Цицероне.

— Cui bono? — спросил он. — Кому выгодна смерть короля?

— Посмотри в чашу, чиновник. — Голос стал глубже и резче, как будто говорящий почувствовал внутреннюю борьбу Корбетта.

Корбетт снова посмотрел в прозрачную воду. Появилось какое-то существо, лев, красный и огромный, скачущий по узким извилистым улицам Эдинбурга, шлепающий по рекам крови, изливающимся из замка. Лев обернулся, челюсти у него были в слюне, в глазах пылала ярость, и Корбетт вздрогнул, ибо зверь пошел прямо на него, припав брюхом к земле, вертя хвостом; вот он напряг задние лапы — и вот прыгнул. Корбетт отпрянул и попытался вскочить, черепа на перекрестьях балок открыли рты и разразились хохотом. Он увидел де Краона, сидящего в грязной жалкой пивной. Аарон, человек Бенстеда, вперял в него яростный взгляд из толпы гостей в замке, а Бенстед смотрел на того с упреком. Корбетт понял, что должен уйти, но комната закружилась перед его глазами, и он с облегчением рухнул в сгустившуюся тьму.

Очнулся он на траве под открытым небом. Он заморгал и потянулся, чувствуя себя довольным и умиротворенным после хорошего ночного сна, хотя во рту ощущался горьковатый привкус. Он вспомнил хижину, чашу с водой и ужасающие виденья ночи. Он сел и огляделся — он лежит на просторном лугу, лошади стреножены, Томас сидит и с задумчивым видом смотрит на него, зажав в зубах травинку. Обернувшись, Корбетт увидел опушку леса.

— Как вы себя чувствуете, Хью? — спросил Томас.

Корбетт кивнул в ответ.

— Но где мы? Деревня! Лес! Где мы? — в замешательстве спросил он.

— Мы уехали оттуда, — сказал Томас. — А то было вчера. Вы проспали всю ночь. Утром я посадил вас на лошадь, и мы уехали.

Корбетт снова кивнул, встал, отошел в сторону по малой нужде, потом направился к соседнему ручью вымыть руки и ополоснуть лицо холодной чистой водой. Они оседлали лошадей, поели плоских безвкусных лепешек, прихваченных Томасом из лесу, и двинулись в обратный путь. Корбетт, вспоминая все, виденное ночью, держался с Томасом настороженно: то зло, которое он ощутил в хижине, надлежит воспринимать серьезно. Что же он узнал? — спросил он самого себя. Было что-то — мелкое, но важное. Он понял, что красный лев представляет дом Брюса. Но кровь? Был ли Брюс цареубийцей? Он ли убил Александра, чтобы заполучить его трон? Корбетт повернулся к молчащему Томасу.

— Вы видели льва? — спросил он.

Поэт кивнул.

— Видел, — ответил он, — и потоки крови. — Он бросил резкий взгляд на Корбетта. — Это не означает, что Брюс — убийца, — продолжал Томас. — Вы видели то, что будет, а не то, что было. После того как вы потеряли сознание, я видел и другое.

— Другое?

Поэт закрыл глаза и проговорил:

— И что же это означает? — ехидно поинтересовался Корбетт.

Томас улыбнулся.

— Я не знаю, но Красный Лев — это не лорд Брюс и не его сын, граф Каррик. На самом деле речь идет о сыне Каррика, внуке Брюса, двенадцатилетнем мальчике. — Том фыркнул, словно хотел сказать: думайте об этом, что хотите.

Они продолжали свое путешествие, перебрасываясь редкими фразами, словно каждый сознавал отчуждение, возникшее между ними. Заночевали в Мелроузе и прибыли в Эрлстон на другое утро. Корбетт обрадовался, увидев Ранульфа, которому уже надоели простые радости сельской жизни и который так же сильно, как и его господин, желал убраться отсюда. Корбетт любезно поблагодарил хозяев и, деликатно отклонив их приглашение погостить, настоял на немедленном отъезде. Они уехали в тот же день, Корбетт был неспокоен, ему не терпелось вернуться в Эдинбург. Он узнал нечто важное, хотя никак не мог сформулировать — что же именно. Загадка с предсказаниями была разгадана, хотя такой разгадки он вряд ли ожидал. Корбетт со спутниками добрался до Эдинбурга в разгар внезапно налетевшей летней грозы и ливня, под которым все они промокли до нитки. Ранульф был угрюм и недоволен гонкой, которую вновь устроил Корбетт, — тоже мне удовольствие, ехать и стенать о ноющей спине и отбитой о седло заднице. А брат послушник все принял со смирением, утешив себя кратким замечанием, что душа его, задолжавшая Господу, теперь вернула долг и избавилась от тысячи лет пребывания в чистилище.

Все они обрадовались, въехав в большие ворота аббатства Святого Креста, но Корбетт сразу почуял что-то неладное. Вышел конюх, чтобы принять у них лошадей, но, увидев Корбетта, сразу же убежал, оставив всех троих мокнуть под дождем. Он вернулся с приором и молодым рыжеволосым человеком в полудоспехе. Длинное лицо приора было бледно от волнения. Он кивнул Ранульфу и брату послушнику, а потом обратился к Корбетту.

— Мне очень жаль, Хью, — сказал он полушепотом, — ваш слуга может остаться у нас, но вам придется поехать с этим рыцарем. — Он указал на своего спутника. — Это сэр Джеймс Селькирк. Он у нас со вчерашнего дня. Он прибыл от епископа Уишарта с приказом задержать вас.

— По какому обвинению? — резко спросил Корбетт.

Лицо у приора стало каким-то совсем испуганным, он нервно сглотнул и наконец ответил:

— В измене и убийстве! — потом добавил: — Ах, Хью, я не сомневаюсь в вашей невиновности, но вы должны ехать и очистить себя от обвинений.

Корбетт кивнул, слишком растерянный и усталый, чтобы вдаваться в подробности. Это, скорее всего, ошибка, подумал он, а потом вспомнил, что он — скромный английский чиновник в чужой стране. Он припомнил Лаунмаркет, черные, мрачные виселицы и преступников, вздернутых на них, и изо всех сил постарался утишить дрожь. На хорошем беглом английском, однако с резким шотландским акцентом, Селькирк велел ему сесть на лошадь. Когда Корбетт сел в седло, тот накрепко привязал его руки к луке, пропустив веревку под животом лошади, так же связал и лодыжки. Появились еще люди, человек шесть; вывели и оседлали своих лошадей. Корбетт только и мог, что крикнуть Ранульфу, чтобы тот оставался в монастыре и ничего не предпринимал, а потом Селькирк пустил его лошадь легким галопом прочь из аббатства.