Короткое замыкание

СВЕТЛЯЧОК

Получив назначение, капитан Бугров в тот же день выехал к месту службы. Если бы его воля, он бы вообще не появлялся в Управлении. Не очень-то приятно рассказывать людям о своей злосчастной истории, ловить на себе то сочувствующие, то осуждающие взгляды. Кроме того, Бугрова предупредили, что речка, на которой стоит застава, не сегодня-завтра могла выйти из берегов: в горах начались осенние ливни. А дорога предстоит дальняя, с пересадками — сначала ночь в поезде, потом триста километров на попутной машине, а дальше от штаба отряда до заставы еще шестьдесят километров вдоль речки, по грязному ухабистому проселку. Словом, лучше поторопиться.

Напутствие было не из веселых, но капитан привык к этому. И все же сейчас он с облегчением подумал: хорошо, что он одинок и все его имущество убирается в два чемодана и полевую сумку. А то бы было мороки…

На вокзал он приехал за полчаса до отхода поезда и сразу забрался в вагон. Попутчиками по купе оказались муж, жена и сынишка — белокурый мальчик с бледным, капризным лицом. Он исподлобья посматривал на капитана и сосредоточенно болтал ногой.

— Как тебя зовут? — спросил Бугров, когда поезд тронулся.

— Вова, — ответил мальчик.

— А сколько тебе лет?

— Восемь.

— Так… И куда ты едешь?

— Я еду с папой и мамой, — с достоинством сказал Вова и перестал болтать ногой.

Больше Бугров не знал, что нужно спрашивать у мальчика восьми лет, а тот не счел нужным продолжать беседу. «Таинственные существа эти дети, — поморщился Бугров и тут же подумал: — Если бы у нас с Елизаветой был ребенок, может быть, все было бы по-другому».

Проснулся он рано. Осторожно спустился с полки, собрал вещи и вынес их в коридор.

Мелкий нудный дождик полосовал степь. Не на чем было остановиться взгляду. Низкое хмурое небо, бурая мокрая земля, тощие кусты пырея. На телеграфных столбах, нахохлившись, сидели вороны. Изредка проплывали глинобитные мазанки с плоскими крышами или одинокие юрты, возле которых топтались промокшие под дождем овцы.

Да-а, это тебе не Тянь-Шанские горы с их стройными елями, с ручьями и водопадами! Там хоть и трудно дышать на высоте трех тысяч метров, хоть и донимали обвалы и оползни, зато красиво.

Бугрову рассказали о новой заставе в самых общих чертах. Ближайший населенный пункт в семи километрах, участок ровный, нарушения границы бывают часто. По дисциплине и боевой подготовке застава на хорошем счету в отряде.

Капитан не очень-то расспрашивал о людях, с которыми ему предстояло работать. Какая разница, с кем он будет служить? Гораздо важнее, что с прошлым все покончено… Так ему казалось в его состоянии.

Поезд подходил к станции. Бугров подхватил чемоданы и двинулся к выходу. По дощатой платформе хлестал дождь. Бугров развернул плащ-палатку и надел поверх шинели. Следовало бы узнать, как и на чем можно добраться до отряда, но капитан не любил спрашивать об этом и сразу направился на привокзальную площадь: «Оттуда наверняка уеду».

Тускло поблескивала мокрая мостовая. Над поселком возвышался элеватор, и низкие домишки с их плоскими крышами казались ниже своего роста. Сквозь широкие пустынные улочки виднелась все та же бурая степь в сетке дождя.

Неподалеку от Бугрова, на землю поставила чемодан и мешок девушка, видимо тоже сошедшая с поезда. Она зябко поежилась в своем легком пальтишке и украдкой посмотрела на капитана. Больше никто не присоединялся к ним. Не проезжала ни одна машина. Девушка терпеливо ждала, нахохлившись, как птица.

Вскоре из-за поворота тяжело вывернула грузовая машина, проехала мимо них и резко затормозила. Из кабины высунулся шофер — солдат в зеленой фуражке.

— Анюта, ты? — удивленно крикнул он и перевел взгляд на Бугрова.

Девушка смутилась и ничего не ответила. Капитан шагнул к машине.

— Из отряда? — спросил он строго.

— Так точно, — не сразу ответил шофер, поглядывая то на него, то на Анюту.

— Когда выезжаете?

— Да вот, еду…

— Меня подвезете?

— Садитесь…

Шофер был не очень вежлив, он больше смотрел на девушку.

Капитан поставил чемоданы в кузов и шагнул к кабине. Анюта продолжала стоять возле дверцы, растерянно поглядывая на обоих.

— А вам, девушка, куда? — спросил Бугров. — Может и вас подвезти?

— Это уж моя забота, товарищ капитан, — обронил шофер и вылез из кабины. — Мы сейчас, обождите минуточку.

Они отошли в сторонку. Девушка смущенно смотрела себе под ноги и что-то объясняла, а шофер вдруг посуровел и засунул руки в карманы замасленных брюк. Потом они вернулись к машине. Шофер молча закинул вещи Анюты в кузов, молча залез в кабину и, не обращаясь ни к кому в отдельности, сказал хмуро:

— Ну, поехали…

Бугрову ничего не оставалось, как полезть в кузов. Под брезентом коробились какие-то ящики и мешки. Бугров устроился на них, лицом к заднему борту, и натянул на фуражку капюшон плаща.

За поселком машину остановил пожилой казах с красным флажком в руке. На нем тоже был плащ с капюшоном.

— Эй, вылезай, граждане! — крикнул он. — Потопчись немного ногами.

— Зачем? — спросил Бугров.

— Как зачем? Разве не знаешь? Карантин. Эпидемия ящура. Давай потопчись.

Казах улыбался, показывая белые зубы.

Бугров, Анюта и шофер старательно потоптались на обочине дороги, усыпанной опилками. Опилки были смочены каким-то желтым раствором.

— Так, так… Хорошо топчись, чтобы не занести дальше заразу, — приговаривал казах.

Шофер взглянул на Анюту и угрюмо заметил:

— Вот бы выдумали такое лекарство, чтобы люди потоптались по нему и оставили после себя разные там болячки…

— Какие болячки? — не понял Бугров.

— Ну, бюрократизм, например, подхалимаж, подлость всякую! — пояснил шофер с неожиданной силой и заключил: — Так нет же, не выдумают…

Анюта покраснела.

— Данилов, не надо, — сказала она тихо.

— А-а, ладно уж! — махнул рукой шофер. — Тихоня…

«О чем это они?» — удивился Бугров и впервые внимательно посмотрел на девушку. Бледное чистое лицо, только у носа, чуть вздернутого и маленького, слегка золотились веснушки; неяркие, спокойно очерченные губы, глаза большие, серые, внимательные. А в общем ничего особенного. И впрямь тихоня. Бугров запахнул полы плаща. «Знаем мы этих тихонь! В таком вот тихом омуте черти водятся».

Они поехали дальше и было слышно, как в кабине бубнили два голоса один громкий, другой потише. «Не хватало еще, чтобы в кювет заехали», поморщился капитан.

Ему вспомнились зеленоватые наглые глаза Елизаветы, ее подкрашенные ресницы, ее пухлые яркие губы. «А может, вы сами виноваты, товарищ Бугров, что все так получилось?» — осторожно спрашивал генерал, и это было самым обидным. Нет, они с Елизаветой были слишком разные люди! Сколько раз он упрашивал ее: «Ну, займись чем-нибудь, разве на заставе мало дел?» Она только кривила губы и сонно потягивалась на диване. Сядет у окна и тупо смотрит целыми днями на вершины гор, на низкие облака. «Пропади она пропадом, твоя граница!» — вот и все. А он мокнул под дождем, проваливался по грудь в сугробы; он не знал ни дня, ни часу отдыха, потому что граница была его жизнью. Как можно не любить эту жизнь? Нет, они были слишком разные люди. Бугров смотрел на убегающую вспять дорогу и радовался, что старое больше никогда не вернется.

Машина не сползала в кювет и не виляла, она ходко бежала по ровному шоссе, рассекая колесами мелкие лужи. Дождь хлестал по капюшону, с боков задувал ветер, степь уходила все назад и назад, погружаясь в серую промозглую мглу. И чередой уходили телеграфные столбы, кусты джингиля, пучки желтой травы.

Только раз за день пути шофер остановил машину у придорожной чайной. Ели молча. На бледном лице Анюты блуждала виноватая улыбка, шофер бросал на нее короткие взгляды.

— Вы к нам в отряд, товарищ капитан? — спросил он, расправившись с дунганской лапшой.

— Да.

— На постоянно или в командировку?

— Начальником заставы.

Они еще помолчали.

— А на какую заставу? — поинтересовался шофер.

— На девятую.

— Ой, верно?! — воскликнула Анюта и переглянулась с шофером.

— Верно. А что?

Девушка снова, теперь уже умоляюще, посмотрела на Данилова.

— Ладно, я скажу! — махнул тот рукой и, понизив голос, доверительно обратился к Бугрову: — Вот ведь какая история у нас получилась с Анютой, товарищ капитан. Вот послушайте…

— Меня не интересуют ваши личные истории, — сухо перебил его Бугров. Заметив, что солдат натужно задышал и заморгал глазами, он добавил: — Если это не касается службы, — и поднялся со стула.

Уже из кузова он увидел, как Данилов что-то горячо, вполголоса доказывал Анюте, а та отмахивалась от него и старалась не глядеть в сторону машины. Приблизившись, они замолчали. С резким стуком захлопнулась одна дверца, потом другая.

Весь следующий день Бугров ходил из кабинета в кабинет, представлялся начальнику и выслушивал инструкции. Наконец он попросил разрешения вечером же, не мешкая, выехать на заставу.

— Да, да, поторапливайтесь, капитан, — сказал ему начальник штаба, пожилой сухопарый подполковник. — Не исключена возможность, что в районе девятой заставы начнется наводнение. Машина, высланная оттуда за вами, прибыла благополучно, но никто не знает, что может случиться ночью. Кстати, захватите с собой дочь прачки, — добавил подполковник.

— Какой прачки?

— Той, что работает на вашей заставе, Евдокии Федоровны Прибытковой, — спокойно объяснил подполковник, глянув при этом в свой кондуит. — У нее, как и у всякой матери, существуют дети, в частности взрослая дочь, и вот эта дочь возвращается на заставу.

Бугрова осенила смутная догадка.

— А почему и откуда она возвращается?

— Видите ли, капитан, это длинная история. Дочь Прибытковой, ее зовут Анной, — подполковник снова заглянул в кондуит, — да, Анной, раньше жила с матерью на девятой заставе, а полгода назад вышла замуж за одного нашего пограничника, который демобилизовался и увез ее с собой на родину. Но, видимо, брак был неудачен, и молодые люди разошлись. Вот вкратце и все.

«Черт знает что! — думал Бугров, выходя от подполковника. — Дожди, речка… А тут еще разведенная дочь прачки». Конечно, это была та самая Анюта-тихоня. «Тихоня»… Он-то видел, как с ней заигрывал шофер Данилов. Особа, наверное, еще почище Елизаветы. И теперь она будет жить на заставе. Не девка, не замужняя… Теперь только смотри да смотри за солдатами.

Да, у машины его поджидала вчерашняя попутчица. Рядом с ней стояли три солдата (в одном из них Бугров узнал Данилова) и о чем-то оживленно беседовали. Солдаты улыбались ей, а один даже похлопывал ее по плечу.

При приближении капитана все четверо почтительно смолкли, а тот, который хлопал по плечу, долговязый и чернобровый, представился:

— Водитель машины с девятой заставы ефрейтор Буханько! Разрешите отправляться!

Бугров кивнул. Солдат с автоматом за спиной легко вскочил в кузов и принял вещи капитана и Прибытковой.

— И вы в кузов, — сухо приказал ей Бугров.

Если бы можно было, он не посадил бы ее даже в кузов, а оставил здесь, во дворе, освещенном болтавшимся на ветру фонарем.

Солдат с автоматом подвинулся на скамейке, накрыл попутчицу своим плащом. Машина тронулась.

В свете фар сыпал мелкий частый дождик. Мокрые деревья возникали из ночной черноты и двумя шпалерами неслись навстречу. Не попадалось ни одной машины, ни одной повозки.

Бугров завел беседу с шофером. Тот отвечал сначала нехотя, недружелюбно, но потом разговорился и поведал Бугрову, что застава стоит на самом берегу речки, что кругом заросли камыша и что «наистрашнейшее зло» на границе — это комары. «Кусають, подлюки, до самых костей». Прошлой осенью вода залила казарму «аж до фундамента» и пришлось объявлять аврал, переселяться в баню, «шо стоить на бугорку». А вообще-то заставу заливает не каждый год, тут же успокоил Буханько, только вот с дорогой «дуже погано» — во время паводка на машине не проедешь и столбы связи, бывает, сносит. «Зато яка охота в наших краях! Фазаны аж на конюшню залетают, а от кабанов спасу нема, так и шугают, так и шугают по дозорной тропе».

— Вы часом не охотник? — спросил он в заключение.

— Охотник!

Бугров не был охотником, но ему понравилось, с какой влюбленностью рассказывал ефрейтор о заставе и не хотелось разочаровывать его. Что касается наводнений и прочих неприятностей, то это не пугало капитана. Чем труднее — тем интереснее, черт возьми! Разве не отрезало прошлой зимой его заставу снежным обвалом? Отрезало — от отряда, от всего белого света. И ничего, не пропали. А разве ему не приходилось падать вместе с конем в ледяную воду? И разве не он с двумя пограничниками преследовал нарушителя по таким местам, где не проходил ни один альпинист? Нет, трудностей он не боялся.

Но вот эта прачкина дочь! Голоса в кузове не умолкали — назойливые и беспечные, будто не стряслось с этой «тихоней» никакой беды, будто так и положено — развелись, ну и ладно… Капитан слишком хорошо знал, что значит присутствие молодой женщины на глухой, далекой заставе. Да еще такой, разведенной… Где гарантия, что не повторится история, которая случилась с Елизаветой? Сначала хандра, потом проклятия по адресу границы, потом… Бугров всю дорогу старался не вспоминать это «потом», но сейчас та ночь встала перед ним с потрясающей ясностью.

Он возвращался с поверки нарядов и, по обыкновению, позвонил с полпути на заставу: все ли в порядке? Но к телефону никто не подходил. Через несколько минут он позвонил еще раз — трубка молчала.

— Батрадзе? Алло, Батрадзе? — звал он дежурного, но тот не отвечал.

Монотонно и грозно рокотала Суук-су. Мрачно чернели скалы. Сыростью веяло из ущелий.

А тот, кому положено бодрствовать, не отзывался.

Бугров пришпорил коня и поскакал на заставу. Ветер свистел в ушах. Ни на шаг не отставал бешеный топот лошади коновода.

Что случилось? Уснул Батрадзе? Испортилась связь? Нападение на заставу? Нет, последнее предположение нелепо. И все-таки…

На галопе они влетели в ворота, на ходу соскочили с коней, и тут Бугров увидел, как с крыльца его квартиры в темноту шмыгнул сержант Батрадзе, пробежал через двор и скрылся в казарме. Все стало ясно. Коновод деликатно отвернулся и направился расседлывать лошадей.

Бугров вошел в квартиру, включил электрический фонарик. Нет, Елизавета не зажмурилась, не отвела взгляда, а смотрела насмешливо и вызывающе. Он толкнул ногой дверь, словно боясь запачкать руки, и вышел из дома, который уже перестал быть ему домом.

«Женщина без стыда, что пища без соли», — вспомнил Бугров восточную пословицу, прислушиваясь к разговору в кузове. Машина, свернув вправо, заныряла по грязным колдобинам. Откуда-то сбоку доносился шум воды. Буханько сосредоточенно поворачивал рулем и дергал за рычаг передач. Бугров подался к ветровому стеклу, всмотрелся в черноту ночи.

— Зараз вдоль границы поедем, — пояснил Буханько. — Слева от нас ричка. По ней и проходит граница.

— Угу, — промычал Бугров.

То, что случилось с ним, — это его личное дело. Как-нибудь перетерпит. Но он не допустит, нет, не допустит, чтобы на девятой заставе дежурные убегали в прачкин дом!

— Послушайте, ближайший населенный пункт от заставы в семи километрах, так? — резко спросил он шофера.

— Точно, поселок Интал.

— А что там есть, где можно работать?

— Шо есть? Пошта есть, животноводческая хверма есть. Да мы будемо проезжать через Интал, сами побачите, товарищ капитан, шо там есть.

«Ага, вот я ее и определю на ферму, пускай коров доит, — подумал Бугров. — Прямо и договорюсь, когда будем проезжать».

— А для чего вам, товарищ капитан? — нарушил молчание Буханько. — Жинка приедет, чи ще кто?

— Никакой жены у меня нет. А вот эту вашу прачкину дочь нужно туда пристроить. Чтоб не болталась на заставе!

Буханько быстро взглянул на него, ожесточенно крутанул рулем, потом твердо произнес:

— Вы нашу Анюту не трогайте.

— Что-о? — Бугрову показалось, что он ослышался.

— Извините, товарищ капитан. Но нема за нею ни яких грехов.

— «Нема»… А почему ее муж выгнал?

— Не выгнал, сама ушла. Наша Анюта — молодец дивчина.

Такая оценка немного озадачила капитана, но он не хотел сдаваться:

— Почему же эта «молодец дивчина» разошлась с мужем?

— Потому и разошлась, что молодец!

— Как же это понимать? Муженек был пьяница, что ли?

— Не-е, — убежденно возразил Буханько. — Младший сержант Коробицин был непьющий парень. И ни яких таких грехов за ним не водилось. Веселый был, песни гарно спивал. Хлопец дай боже!

— Так почему же она ушла от него?

Буханько помолчал, выруливая из колдобины, потом сказал:

— Родичам не понравилась. Не такой невестки ждали. Прачкина дочь, бесприданница, да и университетов не кончала. Ну и мытарили…

— А что ж Коробицин?

Буханько вздохнул:

— Характеру не хватило. Это часто бывает — останется человек без своих боевых товарищей и сникнет, як помидор без колышка.

Он беспрерывно переключал скорости.

— А кто родители у Коробицина? — продолжал интересоваться Бугров.

— Батько якось великий деятель, а маты по хозяйству. Квартира велыка, телевизор, своя машина.

— Ага… значит, городские?

— Городские. У Куйбышеве живуть. Ни якого сравнения з нашим Инталом. А от — вернулась. Значит молодец дивчина. А як же? Анюта у нас молодец!

— Это еще ничего не значит, — упрямо заметил Бугров.

— Як же — ничего не значить! — горячо возразил Буханько. — Вернуться из города на заставу? Там же ж троллейбусы, театры, танцы каждый вечер… А тут шо? Комары и грязь. И никаких радостей. — Буханько вспомнил что-то и заключил: — А знову ходить на пошту до Интала пешком? Цэ шо-нибудь да значить!

— На почту? Зачем на почту?

— Ну, як зачем? Анюта там телефонисткой работала.

И Буханько рассказал, какой она была хорошей, старательной телефонисткой, сколько грязи перемесила, ходя до Интала, и как однажды, во время тревоги, целые сутки держала связь с отрядом.

Бугров слушал молча.

Дорога становилась все хуже и хуже. В лощинке машина забуксовала. Мотор ревел, как зверь в капкане, но машина не двигалась ни взад, ни вперед.

— Толкнуть придется, — со вздохом сказал Буханько.

Они вылезли и сразу по щиколотку увязли в густой, липкой, как смола, грязи.

— Анатолий! Давай толкани, — позвал шофер.

— А я? — поднялась Анюта.

— А ты сиди.

Вдвоем с Анатолием Бугров долго толкал машину. Мотор охрип от стараний, из-под колес летели ошметки глины, а машина оседала все глубже. Буханько заглушил мотор, вылез из кабины, в черной степи стало тихо, как на кладбище.

— Федя, а если травы нарезать? — посоветовала из кузова Анюта.

Она соскочила на землю и пошла к обочине дороги; все последовали ее примеру. Высокая, крепкая, как проволока, трава поддавалась трудно и резала пальцы. Анюта обернула руку платком, Анатолий прихватывал траву краем шинели. Сыпал мелкий частый дождь.

— Ноги не промочили, Прибыткова? — спросил Бугров командирским тоном.

— Ничего, спасибо, — ответила Анюта.

— А как сами? Может, плащ возьмете?

— Спасибо…

— Берите, берите! — повторил он грубовато и протянул ей плащ-накидку.

Анюта снова поблагодарила, надела плащ, впервые приветливо посмотрела на Бугрова.

Он отступил на шаг, сказал, отвернувшись в сторону:

— Что вы все спасибо, да спасибо! Простудитесь, потом отвечай за вас.

— Она не простудится! — заверил Анатолий. — Она такая…

— Ну, ладно! — перебил Бугров. — Давайте толкать.

Они принялись толкать машину, все вместе, в задний борт. Капитан громко командовал:

— Раз, два, взяли!.. Еще взяли!..

И свершилось чудо — машина вырвалась из ямы.

— Ура-а! — закричала Анюта и побежала к грузовику, путаясь в полах плаща.

«Девчонка еще, совсем девчонка», — улыбнулся Бугров.

— Садитесь в кабину, а я на ваше место, — сказал он.

— Ой, что вы? Спасибо!

— Садитесь, садитесь, чего там.

Она отдала плащ и юркнула в кабину, а Бугров сел к Анатолию. Кренясь с боку на бок, машина медленно ползла по раскисшей дороге. Где-то слева, в темноте, шумела вода. Мимо шагали столбы сигнальной линии. В одном месте свет фар выхватил подножье наблюдательной вышки. Рядом уже начинался Китай.

Подъехал всадник, взмахом руки остановил машину.

— Свои, — негромко отозвался Анатолий: — С девятки.

Всадник внимательно посмотрел на Бугрова, нагнулся с седла, заглянул в кабину. Звякнуло оружие.

— Двигай, — разрешил дозорный.

— Слухай, як там дорога дальше? — спросил у него Буханько.

— Проедете. Только у Кривой балки поосторожнее. — Солдат нагнулся еще ниже. — А кого это ты везешь в кабине?.. Постой, постой, неужели Анюта Прибыткова?

— Я самая, — отозвалась она.

— Чудеса! Ну, привет.

Бугров нетерпеливо поднялся с сиденья, и дозорный, отдав честь, отъехал от машины. Через минуту он исчез в темноте.

— С соседней заставы, — пояснил Анатолий, поймав вопросительный взгляд капитана.

— И знает вашу Анюту?

— Ее все знают…

— Вон как. Больно она у вас знаменита.

Последние слова Бугров произнес просто так, из упрямства, чтобы как-то оправдаться в своих глазах за прежнюю неприязнь к Анюте.

Машина затормозила перед глубокой балкой, в которой журчала вода.

— Вот она, Кривая, — сообщил солдат.

И не успели они сообразить что-нибудь, как из кабины выскочила Анюта и бесстрашно побежала к балке.

— Я сейчас, только проверю! — донесся из темноты ее голос.

— Куда? Без сапог-то? Прибыткова! — закричал Бугров. — Вот чертова девка!..

Это прозвучало слишком восторженно, и он мысленно обругал себя. Но в следующую минуту сам спрыгнул на землю и, увязая в грязи, поспешил за Анютой.

— Дальше я пойду, — строго сказал он.

Но стоило Бугрову двинуться вниз, к бурлящему ручью, как Анюта тоже двинулась рядом.

— Я что сказал!

Анюта не отставала, только фыркнула негромко, как показалось Бугрову.

— Черт с вами, идите, — отступился он.

— Вы не сердитесь, я эти места хорошо знаю, а вы человек новый. Вон там у кустов должен быть брод.

Вместе они обследовали спуск и балку, вместе перешли ручей. Потом постояли рядом, дожидаясь машину. Лил дождь, в кустах шевелился ветер.

— Ну и погода… — пробормотал Бугров, переступая с ноги на ногу.

— Ничего, — отозвалась она.

— Здорово замерзли? — Бугров хотел погреть ее ладони в своих, но не решился. — Бить вас некому, — и вдруг доверительно спросил: — Обиделись на меня?

— За что же мне обижаться на вас? — тихо проговорила Анюта.

— Ну, как же… За чайную, за то, что сегодня не посадил вас в кабину.

— А-а… это все пустяки.

В глаза ударил свет фар.

Потом машина еще несколько раз застревала в грязи, и ее снова выталкивали.

— Давай, давай, братцы! — озорно кричал Бугров. — Вперед, братцы-казахстанцы!

Он старался вставать рядом с Анютой, вместе с ней упирался в задний борт. И приговаривал:

— А ну, поднажмем, Анюта!

— А вы молодец, Анюта!

Ему было легко с ней.

Но вот машина села на дифер.

— Все, загорать будем, — безнадежно сказал Буханько.

Неподалеку в темноте чернели какие-то строения, лаяли собаки, тускло светился одинокий огонек.

— Это же Интал, товарищи! — обрадованно сообщила Анюта.

Было решено, что капитан, Анюта и Анатолий пойдут в Интал и будут добираться до заставы верхом, а Буханько останется в машине дожидаться трактора.

Огонек горел в окне почты. Анюта вошла первой. За деревянным барьерчиком, у телефонного коммутатора, сидел молодой казах и клевал носом. При появлении людей он поднял голову, оглядел всех, вскочил с места и обрадованно шагнул навстречу Анюте:

— Ой-бой! Это ты, Анюта?! Вернулась?

— Как видишь, Сейджан.

— Совсем? К нам?

— Ну конечно. Вот принимай гостей, — Анюте было неловко, что Сейджан обращается только к ней одной и Бугров с удовлетворением отметил это.

Сейджан поздоровался со всеми за руку, пригласил за барьерчик. Убогое это было помещение. Саманные стены, низкий потолок, два обшарпанных стола, деревянный шкаф, коммутатор. Вот и вся почта.

Анюта глядела на все с таким видом, будто вернулась в отчий дом. Она даже прошлась по комнате и потрогала руками стены, шкаф, коммутатор.

Сейджан все время восторженно и недоуменно следил за Анютой и все хотел расспросить о чем-то, но не решался. Потом он помог Бугрову связаться по телефону с заставой. Старшина по фамилии Наумов доложил капитану, что на участке заставы происшествий нет, и обещал немедленно выслать верховых лошадей. Конечно, он тоже удивился и обрадовался возвращению Анюты и пустился в расспросы, но Бугров сказал:

— Вот приедете, тогда все и узнаете, товарищ Наумов.

Он разговаривал по телефону, а сам прислушивался к тому, как Анюта с пристрастием расспрашивала Сейджана о почтовых новостях, о здоровье его отца и матери, вспоминала какую-то Халиду, у которой полгода назад заболели глаза. Сейджан охотно отвечал ей, было видно, что он рад участливому слову и ему хорошо с ней. И это тоже отметил Бугров.

— Анюта, давайте сходим на ферму, договоримся насчет трактора, — сказал он, повесив трубку.

Они вышли. Кромешный мрак подступал к самым дверям. Дождь все лил и лил, то усиливаясь с порывами ветра, то немного стихая. В окнах не светилось ни одного огонька.

— Не боитесь ехать верхом в такую погоду?

— А я привыкла. Чего бояться?

— Все-таки… Дождь, ветер, и вообще застава где-то у черта на куличках.

— Зато там ребята хорошие и мама. Я ведь выросла на границе.

— И троллейбусов нет, театров, танцев каждый вечер. Не то, что в Куйбышеве, — продолжал Бугров.

— Ну и что? Не в танцах счастье…

Бугров хотел спросить о самом главном и никак не мог. Некоторое время они шли молча. Капитан старательно светил фонариком, выбирая дорогу, подавая Анюте руку через лужи и колдобины.

Она заговорила первая:

— Вы вот, наверно, думаете, какая я решительная. Уехала из большого города в эдакую глушь. А никакая я не решительная. Мне очень жаль, что все так получилось. Думаете, здесь легко?

— Ничего я не думаю! — горячо подхватил Бугров, ободренный ее откровенностью. — Ничего не думаю, — и вдруг неожиданно для себя признался: — Я ведь тоже разошелся. Была жена и нет.

Анюта остановилась и внимательно посмотрела на него. Потом тихо спросила:

— А дети?

— Детей не было.

— То-то мне Федя Буханько сказал, что у вас никакой жены нет…

— А больше он вам ничего не сказал? — сконфуженно спросил Бугров.

Анюта махнула рукой:

— А-а, мало ли что… Я вас понимаю. И не будем об этом, ладно?

Она доверчиво дотронулась до его руки. И Бугров почувствовал облегчение и покой на душе. Будто в кромешной и тревожной тьме вдруг замерцал светлячок.

Уже подали лошадей, уже попрощались с Сейджаном, когда зазвонил телефон, и Сейджан объявил во всеуслышание:

— Стоп! Телеграмма на заставу пришла. Давай тихо.

Он приготовился записывать, но к нему подскочила Анюта и схватила трубку:

— Разреши мне, Сейджан. По старой памяти. Товарищи, минуточку!

Сейджан освободил место и все притихли. Обычно телеграммы передавались из районного центра по телефону и уже отсюда доставлялись адресатам.

— Алло! Маруся, это ты? — крикнула Анюта в трубку. — Давай твою телеграмму. Это я, Анюта.

Она послушала немного и повторила нетерпеливо:

— Ну да, это я, Анюта Прибыткова. Да, еду на заставу, к маме… Ладно, потом объясню. Передавай!

Лучше бы она не садилась на место Сейджана! И лучше бы они скорее уехали на заставу. То, что произошло в следующий момент, заставило Бугрова вздрогнуть.

— Мне телеграмма? Из Куйбышева? — растерянно переспросила Анюта, и глаза ее на секунду остановились на Бугрове. — От него? Ну, давай…

Торопливо, дрожащей рукой она записывала телеграмму. Иногда она повторяла или переспрашивала отдельные слова, и постепенно до сознания Бугрова дошел весь смысл этого короткого послания. Коробицин просил прощения, клялся, что не может жить без Анюты, и сообщал, что через неделю приедет за ней.

— Все? — спросила Анюта, но на том конце провода, видимо, ничего не ответили.

«Вот и все, вот и все», — звенело в ушах Бугрова и он шагнул к двери.

Но не ушел.

Анюта повесила трубку, поднялась с табуретки, сделала несколько шагов по комнате. Было слышно, как по стеклам барабанил дождь.

«Все или не все?» — с болью и надеждой думал Бугров, наблюдая, как на лице Анюты стремительно отражалась борьба чувств: и радость, и страх, и нерешительность, и опять радость, и опять страх. «Что же она решит?»

— Анюта, слушай Анюта! — заговорил Сейджан. — А ты забудь его, слушай, забудь. Верно, товарищ капитан?

— Пора ехать, — резко сказал Бугров и повернулся к выходу.

Что бы ни решила Анюта, пусть это будет потом, а сейчас надо ехать.

— Сейчас! — встрепенулась Анюта. — Пожалуйста, еще минуточку, я хочу ответить.

Бугров замер в ожидании.

Она устало переключила шнуры на коммутаторе, крутнула ручкой и крикнула в трубку:

— Алло, почта? Алло!..

На том конце провода не отвечали.

— Алло! Почта? Алло! — кричала Анюта и крутила ручкой. Но линия молчала.

Тогда у коммутатора стал возиться Сейджан.

— Молчит. Речка из берегов вышла, столбы повредила, — объявил он через несколько минут.

— По коням, — негромко распорядился Бугров.

Все вышли на улицу. Тревожно выли собаки. Сейджан стоял в освещенном прямоугольнике двери.

Всадники тронулись. Ночь окружала плотным кольцом, черная и колючая. Оборачиваясь назад, Бугров еще долго видел единственный огонек у двери, светящий им, как маяк. Но вот и он исчез.

Слева, во тьме, грохотала вода. Речка выходила из берегов, и нужно было спешить. Но вот вода захлюпала под копытами: дорогу уже заливало.

Лошадь под Анютой оступилась, и она крикнула на нее сердито и звонко:

— Но-о!.. Побалуй у меня!

Они двинулись дальше. Кони почувствовали приближение заставы и прибавили ходу. А Бугров думал: исчезнет или нет светлячок, повстречавшийся на его пути?