Корпус-3

Заикаясь, мой двойник утверждает, что он, как и я, ни в чем не виноват, что мы наделали много ошибок, что доверять Штурманской Группе ни в коем случае нельзя. Он в панике, его голос дрожит. Мне жаль его — и себя. Он вредит нам обоим.

— Возможно, Группа все это придумала и просто скормила вам во Сне, — слабым голосом заключает двойник.

— У тебя всегда был особый запах, — рычит Циной. Ее рык напоминает далекий раскат грома, и у меня по коже бегут мурашки. Интонации — не ее сильная сторона.

— Черт побери, ты-то откуда знаешь, что такое гон? — кричит мой дубль, извиваясь в ее лапах. — Ты же бесполая, кастрированная!

— Только физически, — отвечает Циной.

Он поворачивает голову в мою сторону.

— Ты позволишь убить своего двойника? Ты же станешь следующим!

— Никто не сказал, что мы собираемся тебя убивать, — говорит Нелл. Ей удается сделать вид, будто она отдыхает — одна лодыжка под перекладиной, щека лежит на ладони. Нелл перехватывает мой взгляд и приходит в ярость. — Вы оба ущербны. Она играла на ваших чувствах.

— А кто твоя мать? — кричит мой двойник.

— Мои воспоминания не уходят так глубоко, — отвечает Нелл. — Я не помню ни детства, ни семьи, ни матери.

Лицо моего двойника искажено, он плачет.

— Отпустите меня! Я должен быть с ней.

— На корму отправился не тот. — Нелл и Циной обращают взгляд к окнам, мечтая о чистых огромных пространствах, солнцах, о том, что находится за пределами Корабля. О спасительной бесконечности, о вариантах, об упущенных возможностях. Но окна все еще в ремонте — они темные, затуманенные.

Я чувствую слабость.

Позади нас раздается шум. Из темноты возникает коричневая тень.

Это Желтый Великан.

— Ким! — кричит Нелл. — Мы волновались за тебя.

— Не стоило, — отвечает Ким. — Я немного поработал в саду и освободился. Кажется, никто не пострадал. Но вы, парни, здорово ее разозлили, так что она перешла к действиям.

— Сколько у нас времени? — спокойно спрашивает Нелл.

— Несколько минут. Я прошел мимо десятка лесных шаров, и там полно разных существ — и больших, и маленьких. Хуже их я ничего еще не видел.

Ким подходит к Циной, которая по-прежнему удерживает моего двойника, и нежно проводит огромным пальцем по его щеке.

— Ей нужен он, да?

Нелл кивает.

— Вот этот, кажется, нормальный. — Она указывает на меня.

— Ага. Там он был молодцом. — Ким кладет вторую ладонь на другую щеку моего двойника — и скручивает ему шею. Она ломается, словно веточка. Мой дубль мгновенно обмякает.

Я рывком отлетаю от остальных.

— Нужно уходить, — говорит Ким. — В другой корпус… куда угодно. Здесь оставаться нельзя. С теми, кто идет сюда, не справится даже Циной.

«Охотник» обнимает безжизненное тело, издает странный тихий звук, затем разжимает лапы. Труп неторопливо плывет по дуге вниз, к полу — голова подергивается, глаза выпучены.

Томчин смотрит по сторонам, потягивается, затем указывает на транспорт.

— Нужно взять больше пищи и воды, — говорит Нелл.

— Нет времени. — Ким уже хватает нас, толкает к транспорту. Он рад покинуть корпус — последнее место, где можно найти еду и одежду.

Никто не протестует. Мать выиграла еще один раунд.

Ближе к корме, из отсека, похожего на палатку, доносятся низкие страшные звуки, словно шепот или шуршание змей в траве. Циной раздувается и встает между нами и источником звука.

Мы подтягиваем себя к транспорту-«яйцу». Я смотрю в сторону кормы. Что-то прозрачное, покрытое блестящими волосками и рубиновыми глазками, движется к нам, цепляясь за пол, и накрывает собой лапы Циной. В воздух вздымается дым, из Циной течет кровь — густые красные капли. Жидкость режет ее словно бритва. Мяукнув, Циной отлетает от пола, быстрыми движениями лап стряхивая с себя жидкость. Ким хватает «охотника» за вытянутую лапу и тянет вслед за нами.

Над прибывающей жидкостью я замечаю существ, похожих на херувимов, крошечных ангелов — авангард Матери. Они прыгают, лезут вперед.

Когда Нелл приказывает люку закрыться, жидкость уже подступила к его краю. Мы отделяемся от Корпуса-3. Хватит с нас чудовищ, Матерей и дочерей, снов, лжи, немыслимых войн. Остается лишь надеяться, что сфера Штурманской Группы на луне — хоть какое-то убежище.

Если нет, мы выберем черный космос и смертельный межзвездный песок.

Приложение: особое мнение разведгруппы

— Он — это ты, да? — спрашивает моя спутница. Осмотр корпусов, всех укромных мест и тайников, поиск чужеродных форм жизни — пусть и немногочисленных — отнял у нашей команды шестьдесят дней. Все это время каждый из нас выполнял несколько задач одновременно; мы — я, моя спутница и еще семеро — готовили зоны погрузки, отдавая распоряжения команде, обслуживающей Корабль, и тем, кто отправится на поверхность планеты.

— Но… — Моя спутница кажется растерянной. — Кто она?

— Кто именно?

— Ты понимаешь, о ком я.

— Этого мы не узнаем. Изображений нет, анализировать нечего.

— Корабль мог бы сохранить их.

— Кто может понять Корабль? Мы даже не разобрались во всех его системах управления.

— Наверное, страшное было время.

Возможно, я совершил ошибку, позволив ей прочитать книги — десять из одиннадцати, лежавшие в порванном сером пакете. Других книг или пакетов нет. Разведгруппа, которая нашла книги, не может их прочесть — но я почему-то могу, и моя спутница тоже. На Корабле в ходу множество языков. Книги написаны на разговорном английском с сильным креном в сторону культурных ценностей и норм двадцать первого века. Мы со спутницей, естественно, говорим на общекитайском — возможно, как и Костяной Гребень по имени Томчин. Мы получили доказательства того, что Корабль способен создавать подобные формы жизни — и в том числе чудовищ-факторов.

Однако способа выяснить, как выглядел наш писатель, нет. Можно только предполагать, что он был похож на меня. Точно не узнать.

Но я чувствую это — по образу его мыслей и даже по выбору слов.

Моя спутница не очень-то довольна тем, что у нее такой прототип.

— Просто невероятная фигура!.. Ты нашел что-нибудь подобное в Каталоге?

— Нет, — отвечаю я. Это не совсем правда. С помощью программ сбора данных я восстановил некоторые части Каталога и даже оценил потенциал первоначального Кладоса — от которого в нашем Корабле осталось совсем немного.

Когда-то Корабль был значительно больше — и да, на нем могло существовать нечто вроде Матери. К звездам нас отправили полностью подготовленными, однако мы такими не остались.

Я принял решение; отвращение и разочарование моей спутницы подсказали мне, что нужно сделать с последней книгой. Я отвечаю за культурный уровень и боевой дух колонистов — и в целом за успех или провал нашего длинного и трудного путешествия. Прочитать первые десять книг и понять, что все наши воспоминания сфабрикованы, — ужасное потрясение. Но еще ужаснее мысль о том, какими аморальными были создатели Корабля, как отчаянно они мечтали добиться победы любой ценой, при любых условиях — и не важно, что при этом станет с другими существами, другими планетами.

Зло.

Хотя мы могли бы извлечь из него пользу… Что-то до сих пор во мне — неправильное, извращенное. Чудесное.

Последний томик, одиннадцатый, я утаил. Мысль о нем обжигает меня даже сейчас… но и радует тоже. Когда-нибудь, через много веков, люди узнают всю историю целиком, и она потрясет нас, таких юных, сильных и уверенных в себе.

Я положил одиннадцатую книгу в пакет, запер его в изолированном хранилище и позаботился о том, чтобы он остался на Корабле до тех пор, пока тот находится на орбите.

Если вы прочитали эти древние тексты и наш анализ, значит, вы взрослый и образованный человек. Но будьте готовы — сейчас вам предстоит узнать то, что может изменить все ваше представление о том, чего мы достигли, о том, кто мы такие.

Мы должны жить, завоевывать новые миры — в переносном смысле, разумеется. Мы нашли отличную планету. Здесь нет цивилизации, и мы уже интегрируемся в ее биосферу.

Корабль научился. Корабль научили.

Однако урок оказался тяжелым.

Одиннадцатая книга

Мир и покой космоса. Мы, по-прежнему прикрытые щитами, направляемся вниз, к маленькой луне.

Полная тишина. Даже крошечный транспорт-«яйцо» не издает ни звука. Мы плывем затаив дыхание — боимся еще раз навлечь на себя гнев судьбы или привлечь внимание Штурманской Группы к тому факту, что мы живы и сейчас придем к ней в гости.

Нелл нарушает молчание, сильно втянув в себя воздух.

— Как думаешь, сколько лет Кораблю? — спрашивает она, глядя на меня. Как будто я знаю ответ.

Обессиленный, я пожимаю плечами.

— Пятьсот лет. — Тот факт, что мне это известно, удивляет меня самого. — Возможно.

— Значит, его запустили… откуда? С Земли? — спрашивает Ким.

— Из облака Оорта, — отвечает Циной. Она уменьшилась до более подходящих размеров, перестроила мышцы и кости в более энергосберегающую структуру, чтобы обрести немного свободного пространства. Ей до сих пор больно.

— Что за «каорта»? — переспрашивает Ким, наверное, для того, чтобы отвлечь ее внимание от боли.

— Облако О-ор-та. Плацента нашей Солнечной системы, огромный нимб из остатков льда и пыли, — отвечает Циной. — Диаметр конгломераций может составлять сотни километров. Корабль построили на внутренних планетах, затем отправили к далеким рубежам. Одну из лун облака Оорта выбрали, обрезали, уплотнили. На это ушло пятьдесят лет. Пятьсот лет назад, как и сказал Учитель, к ней прикрепили Корабль и запустили в полет. Если эти сведения вообще заслуживают доверия.

— Мы можем вернуться? — спрашивает Ким.

— Нет, — отвечает Циной, облизывая лапу и содрогаясь от вкуса собственной крови. — Кораблю запрещено возвращаться. Это слишком опасно.

Еще одна долгая пауза. Корабль вращается, изменяет ориентацию. Наш короткий полет — несколько десятков километров — близится к концу. Нелл и Циной подходят к смотровому окну и едва не сталкиваются головами. Я дивлюсь тому, какие они непохожие.

Наши женщины.

— Сначала о главном, — говорю я. — Впустит ли нас Штурманская Группа?

— Другие уже искали здесь убежища, — отвечает Нелл.

— И что с ними стало?

— Хотела бы я это знать.

— Сейчас состыкуемся, — замечает Ким.

Звуки присоединения, стыковки. Давление выравнивается, и у нас закладывает уши. Циной — наша первая линия обороны — идет к люку.

Он распахивается, и нас обдает потоком очень холодного воздуха. Транспорт покрывается инеем у нас на глазах.

Серебряный век

Стыковочный модуль — широкий цилиндр с множеством тросов и сеток. С одной стороны он открыт, но за ним лишь холодная тьма. Закрепленная на луне сфера не предназначена для раскруток, ее обитатели жили в вечной невесомости — а может, и в вечном холоде?

— Скажи ей, чтобы стала более гостеприимной, — советую я Нелл.

— Ладно. Помоги нам, пожалуйста!

Нет ответа.

— Может, добавишь тепла? — добавляет она.

— Ты уверена, что с тобой говорил человек, а не призрак? — спрашивает Ким, поводя плечами, и выплывает из люка. Никто из нас не хочет прикасаться к замерзшим тросам и сетям. Холодный воздух обжигает легкие. Но по крайней мере им можно дышать.

Впереди вспыхивает яркая полоска света, и это не часть освещения Корабля. Все — даже Циной — удивленно вздыхают.

— Космический луч, — высказывает предположение Циной.

Нет, я уже видел нечто подобное — это мой призрак-спаситель, тот, которого не существует.

Возникает слабое сине-зеленое сияние, оно становится ярче, желтеет. Отсек за пределами зоны стыковки освещен крошечными лампочками. Все повторяется — я снова иду к свету, гонюсь за теплом.

— Понятно, — говорит Нелл. — Мать не хотела, чтобы мы спускались сюда, поэтому приучила нас бояться Штурманскую Группу.

— Или же потому, что здесь опасно. Возможно, Группа даже отдаленно не похожа на нас. — Ким обрывает свою мысль, и мы содрогаемся: как это грубо — даже предполагать такое, притом именно сейчас.

— Странно, — говорит Циной. — Если Штурманская Группа выбрала нас…

— Быть может, мы все еще представляем опасность, — отвечаю я. — Мы по-прежнему дети Матери. В некотором роде.

Томчин неразборчиво что-то гудит.

Еще одна полоса света. Циной свистит и начинает раздуваться. Мы жмемся к ней — она выделяет тепло.

— Не поджарь малышей, — напоминаю я.

Она смотрит на меня и медленно моргает — три разных века, все прозрачные. Она никогда не спит, никогда не перестает видеть. Я знаю, что у малышей все хорошо; возможно, им сейчас жарковато, но они в безопасности.

Мы замерли, словно дети на пороге дома с привидениями. Желтые листья, лунные октябрьские ночи, длинные проселки, на которых пляшут тени от деревьев, пакеты сладостей… дрожащие огоньки свечей в тыквах. Это сравнение вызывает столько забытых, ложных воспоминаний — дома с привидениями, провинциальные города, Хэллоуин, — что на глаза тут же наворачиваются слезы.

Кто-то здорово повеселился, когда создавал меня. Впрочем, не исключено, что меня сделали на основе человека, который действительно жил на Земле.

Заколдованный дом — это я. Привидение — мой разум.

— Ничего не выходит, — говорит Нелл. — Попробуй ты. — Она указывает на меня, затем поворачивается к остальным. — Мы все попробуем по очереди.

— Эй! Помогите! — кричу я, и воздух, вылетающий изо рта, превращается в снег.

Проходит еще несколько минут. Нелл уже указывает на Кима, когда мы чувствуем, что по цилиндру движется слабый поток воздуха. Металл во тьме скрипит, щелкает, стонет, и эти звуки подчеркивает негромкое шипение. Мы отступаем к люку — спасибо, с нас уже довольно, — как вдруг прилетает теплый ветерок, он гладит наши лица и руки, шелестит иглами Циной.

Сфера наконец-то оживает.

— Я жду вашего решения, — произносит чей-то голос. Мы узнаем мягкие четкие интонации.

— Какого? — спрашиваю я.

Нет ответа. Нелл выступает вперед.

— Нам не нравится, что происходит в Корпусе-3. Как отключить его, не нанеся повреждений Кораблю?

— Корабль уже поврежден, — произносит голос.

Свет становится ярче. Тьма за пределами цилиндра-вестибюля наполнена гладкими кривыми поверхностями, невероятно красивыми цветами и узорами. На Корабле мы не видели ничего подобного. Словно некий безумный художник выдул огромные фигуры из стекла и расставил их в творческом беспорядке.

Но диаметр сферы не менее пятисот метров, следовательно, это лишь крошечная ее часть. Возможно, она создана для того, чтобы приветствовать или поразить нас — или же для того, чтобы отвлечь внимание, пока нас изучают, трехмерный психологический тест, от результатов которого зависит, будем мы жить или умрем, примут нас с распростертыми объятиями или выкинут обратно в космос.

— Ваша работа? — спрашивает Ким, пораженный неожиданной красотой.

— Это пространство создано Штурманской Группой, — отвечает голос.

— Ты Штурманская Группа? — спрашивает Нелл.

— Нет.

— Ты Управление Кораблем? Мне знаком твой голос.

— Что вам не нравится в Корабле и том, как он действует? — спрашивает голос.

В вопросе заключен подвох, и нам нужно время, чтобы все обдумать. Мы по-прежнему в цилиндре, в относительно безопасной норе, на границе разноцветного кораллового рифа. Может, если мы выйдем, кто-то воспользуется тем, что наше внимание отвлечено, и схватит нас?

Положит конец нашим тревогам?

— Что вам не нравится в действиях Корабля? — вновь спрашивает голос.

Сглотнув, Нелл прижимает ладонь к губам и смотрит на меня. Они все смотрят на меня.

— Кто-то хочет помешать Кораблю уничтожить жизнь на какой-то планете. На Корабле идет война, и мы беженцы. — Я совершенно не подготовлен и поэтому чувствую себя глупо. Кроме того, с кем или с чем я разговариваю? Здесь никого нет — по крайней мере никого не видно.

Воздух быстро нагревается. Возможно, скоро нас пригласят внутрь — выпить чаю с печеньем, обсудить местную космическую погоду.

— Что такое совесть? — спрашивает голос.

Но не раньше, чем мы пройдем самый главный тест.

— Готовность пожертвовать чем-то ради всеобщего блага, — отвечаю я.

— Чем пожертвовать?

— Мечтами, планами. Личным.

Нелл начинает сердиться, Циной, напротив, уменьшается, втягивает иглы. Я быстро бросаю на нее взгляд через плечо.

— Ее создали «охотником», убийцей. Но она отказывается убивать. В ней — как и во всех нас — есть что-то хорошее.

— Она сама это приобрела — или в нее это вложили?

— Мои чувства принадлежат только мне, — рычит Циной. — Я та, какой хочу быть.

— Верно, — соглашаюсь я. — Мы прошли через настоящую мясорубку.

— Объясни.

— Минуточку, черт побери! — кричу я. — Прежде чем попасть сюда, мы побывали в настоящем аду! Нас обманывали, преследовали, убивали…

— Вас создал Корабль, — говорит голос. — Вы бы предпочли, чтобы вас не создавали?

Циной отшатывается, словно от удара. Скоро мы все будем вести себя как побитые псы. Хватит.

— Тебе нужна наша благодарность? — кричу я. Нелл прикасается к моей руке.

— Корабль выполняет задачу. Вы бы предпочли, чтобы он продолжил выполнять ее и тем самым обеспечил ваше выживание? Или же вы хотите, чтобы он провалил задание и обрек вас на смерть?

— Мы не одни. — Приподняв иглы, Циной раздает нам мешки с младенцами, словно щиты или талисманы. Она предлагает нам малышей, которых оберегала, и тем самым делает их защитниками всех нас.

Томчин держит мешок, как хрупкую вазу. Ким сгибает ручищу и укладывает на нее своего малыша. Нелл и я становимся рядом друг с другом. Нелепый, страшный и почему-то прекрасный момент. Сейчас я почти не боюсь умереть. Мы примирились с нашей судьбой.

— Мы люди, — говорю я. — Не тебе нас судить. Ты просто машина.

— Машины потеряли власть давным-давно. Входите. Помогите малышам родиться, а затем их накормят. Для вас тоже есть пища.

Циной действует первой, аккуратно вспарывая лапой мембрану. Появляется младенец, а вместе с ним — ручеек красноватой жидкости. Томчин теряет самообладание и что-то гнусаво лепечет, предлагая свой мешок — который уже активно дергается — каждому из нас. Однако ему предстоит управиться самостоятельно.

Мембраны прочные, но постепенно мы разрезаем капсулы и вытаскиваем малышей.

Я инстинктивно массирую своего, затем, словно опытный сельский врач, кладу на ладонь и хлопаю по попке. Легкие младенца сокращаются, из его рта выходит поток жидкости. Малыш делает вдох и принимается орать и крутить ручонками.

— Мальчик, — говорю я.

Нелл следует моему примеру, а потом и остальные, даже Томчин.

— У меня девочка, — говорит Нелл.

Мы вытираем малышей и сравниваем друг с другом, словно рождественские подарки, — еще одно воспоминание, которое лишь осложняет мою иррациональную радость. Три девочки, два мальчика. Из глаз текут слезы. Здесь, в вестибюле, достаточно тепло, и нам кажется, что детей можно не пеленать.

Я очищаю рот малыша от слизи, выдавливаю из носа остатки жидкости. Выставляю его вперед вместе с остальными — навстречу нашему судье или покровителю, уж кто он там. Отчаянный, дерзкий поступок. Мы надеемся на сочувствие в проклятом, полном насилия мире, который разительно отличается от наших фантомных воспоминаний. Мы жаждем признания, завершения, оправдания наших действий, но еще мы хотим выжить и узнать, что в нашем существовании есть смысл.

Стеклянные колонны вспыхивают и расходятся, открывая проход между стальными балками; возможно, он ведет в замороженные джунгли. Стекло, подсвеченное изнутри зелеными искрами, тянется волнами, рассекая сферу на сто метров или больше. Мы осторожно несем младенцев по направлению к центру — там находится что-то вроде убежища, по стенам которого бегут полосы зеленого и розового света.

— Добро пожаловать, — говорит голос.

Стена уходит вбок, внутри — покрытая инеем зеленая листва. На ветвях — мебель, приспособленная для жизни в условиях невесомости, совсем как в будуаре Матери. Среди листвы видны глядящие на нас пары и тройки маленьких глаз. Кажется, сейчас мы обнаружим еще одну самку, подобную Матери, еще одну ловушку, еще одно испытание — после чего быстро появятся новые «убийцы».

Но глаза исчезают. Опушка озаряется голубым, как небо Земли, светом. Домик на дереве — вот на что это похоже. Домик на дереве в джунглях.

И в этом атриуме, где встречают гостей или пленников, среди ветвей движется серебряное пятно — так быстро, что я едва успеваю следить за ним, словно мы существуем в разных временных потоках. Существо похоже на призрак из стекла и хрома. Гибкое тело, состоящее лишь из тонких конечностей и изгибов, облачено в прозрачную одежду, украшенную бирюзовыми и изумрудными бусинами. И над этим великолепием возвышается большая голова, сходная с человеческой — у нее есть глаза и нос, а с одной стороны что-то вроде ушей.

О нем у меня воспоминаний нет. Это существо не является частью Корабля, оно далеко за пределами Кладоса.

Серебристое существо.

— Штурманская Группа приветствует вас.

Призрак молчит — этот голос принадлежит не ему.

Он смотрит на меня, подносит палец к губам и улыбается — страшной, прекрасной улыбкой. У призрака нет зубов.

Он опускает руку и растворяется среди листвы.

Его не видел никто, кроме меня.

Нелл замечает, что я дрожу.

— Да ладно, здесь не так плохо, — говорит она.

Огни поднимаются. Между ветвями вырезано небольшое пространство, частично закрытое молочно-белыми панелями; тонкие нити, сплетаясь, образуют то, что когда-то было капсулами для сна. Внутри капсул две фигуры в темно-коричневых одеяниях — черные, с серовато-розовыми пятнами. Они все еще покрыты инеем и льдом, но быстро оттаивают.

— Вы пришли, чтобы заменить Штурманскую Группу? — вопрошает голос.

Я спрашиваю себя, как иссохшие трупы могут издавать какие-либо звуки. Но распространяющийся кислый запах быстро дает мне понять, что эти существа давно умерли.

— Я говорила с Кораблем, — отвечает Нелл. — Нам нужен чистый Корабль — тот, который разбудил нас, научил подключаться к памяти Корабля и Кладосу. Никаких посредников, никаких фокусов.

— Я не тот Корабль, — возражает голос. — Нужно принять решение, но я не в силах это сделать. Найдена новая точка пути. Штурманская Группа была заморожена и сохранена. Они скоро оживут.

Ким разглядывает трупы. Нелл держится чуть позади, вместе с Циной. Мы ощущаем опасность. Кто был против того, чтобы мы родились и выжили? Кто создал существ, которые должны были убить нас, — Мать, Корабль или эти мертвецы?

Если бы я верил в серебристое существо, то мог бы обвинить и его тоже, — но я отказываюсь верить в галлюцинацию.

— Они скоро оживут, — бубнит голос. — Они крепко спят.

— Очень крепко, — вполголоса замечает Ким.

Нелл подтягивается на длинной ветке, трогает листья, затем отводит их в сторону, словно ищет те сверкающие глаза.

— Не бойся, — шепчет она и бросает многозначительный взгляд на Циной, словно говоря «никаких резких движений». — Эй, в кустах, кто ты? Это ты создал малышей и сообщил нам, где их искать?

— С кем она разговаривает? — спрашивает Циной.

— Вот ты где, — говорит Ким, когда рядом с ним появляется небольшая фигура — свисает с ветки, уцепившись за нее длинным хвостом. Память подсказывает мне, что это какая-то обезьяна, но на самом деле существо скорее напоминает пончик с пятью суставчатыми лапами и двумя хвостами. Оно покрыто мехом, на вершине туловища сидит треугольная голова с тремя глазами вокруг носа и четвертым на макушке — абсолютно практичное решение для обитателя трехмерного пространства.

Голос доносится снова, и на этот раз — отчасти из обезьяны-пончика рядом с Кимом.

— Разбудите их, — требует он, хотя рта у существа не видно. Теперь становится ясно, что звук доносится отовсюду. Из-за ветвей видны головы, лапы и хвосты других обезьян. Одна садится рядом с покрытыми инеем мертвецами и не сводит с нашей группы блестящих глаз.

В этом домике на дереве обитает несколько десятков существ — по крайней мере столько мы видим. У них крошечные ловкие руки — на каждой по пять пальцев, из них два больших. Сколько же еще в сфере таких обезьян — сотни, тысячи?

Обезьяна, которая находится ближе всех к трупам, поднимает лапу, словно желая погладить оттаивающее лицо, затем отшатывается.

— Мы умерли, — говорит голос.

— Они все говорят одновременно, — замечает Нелл. — Только голос один.

— Они из Каталога? — спрашивает у меня Циной. — Корабль создал их до нас?

В обезьян-пончиков поверить легче, чем в хромированный призрак.

— Возможно, — отвечаю я.

— На «убийц» они не похожи, — говорит Ким. — Когтей нет, больших зубов тоже. Головы для таких тел великоваты. Они напоминают…

— Корабль просит выйти на связь, — говорит голос. — Корабль просит о примирении. Пробудите Штурманскую Группу и найдите для нас новый дом.

— Ничего не понимаю, — говорит Ким. — Корабль ведь умер! Разве мы не у Штурманской Группы?

— Они хотят, чтобы мы шли за ними, — говорит Нелл, наблюдая за обезьянами. Те бегают, протягивают к нам лапы, но в последний момент отдергивают их, затем группами бросаются вниз сквозь отверстие среди ветвей. — Всем идти нельзя. Кто-то должен остаться с малышами.

Однако обезьяны сильно обеспокоены судьбой детей. Головы поворачиваются.

— Никто здесь не останется, — говорит голос, доносящийся из обезьяньих носов.

Циной, которая продолжает меня удивлять, показывает, что детей можно уложить под ее броней, где они будут в тепле и безопасности. Нелл в конце концов соглашается — с нами малышам лучше.

— Зачем им причинять вред детям? — спрашивает Ким. — Они же сами просили принести их сюда, разве нет?

— Напряги воображение, — мрачно предлагаю я. Ким слегка обижается, затем кивает.

По крайней мере десяток обезьян — дружелюбных гимнастов — крутятся возле нас, хватаясь руками за ветки. Похоже, они хотят, чтобы мы отошли от трупов — раз уж нет никаких доказательств того, что мертвецы что-нибудь скажут или сделают.

Обезьяны — голос — возможно, и не такие уж глупые.

Сфера Штурманской Группы примерно пятьсот метров в диаметре. Она, похоже, состоит из концентрических слоев — уровней или внутренних сфер, большинство из которых покинуты и заморожены. В общем, мы ориентируемся на потоки теплого воздуха. Холод не дает сбиться с пути. Нелл замечает, что теплый воздух и обезьяны, время от времени возникающие впереди, направляют нас по широкой дуге к самому краю сферы.

Путешествие любопытное, потому что половина листвы на нашем пути покрыта толстым слоем инея. Кое-где видны другие, до сих пор замороженные обезьяны — они постепенно оттаивают и оживают.

Некоторые из них идут с нами.

— Они рассчитаны на то, чтобы замерзать вместе со сферой, — завороженно говорит Ким. Томчин пытается выразить какую-то мысль, но мы слишком заняты, чтобы его слушать, — мы, словно Тарзаны, учимся преодолевать открытые пространства между ветвями. (Не спрашивайте, кто такой Тарзан. Я вижу нас в лесу, в окружении обезьян — и даже обезьян-пончиков, — и имя просто всплывает в моем сознании, как и тревожащий образ мускулистого мужчины в набедренной повязке из шкуры леопарда.)

— Только не волнуйтесь, но, похоже, мы ветвимся, — говорю я.

— В общественном месте? — спрашивает Циной.

Нелл хихикает; ее смех, похожий и на икоту, и на мяуканье, очарователен. После всего, что мы пережили, и даже сейчас, когда мы ветвимся, мы можем посмеяться над окружающим нас абсурдом.

У Циной лучше всех получается воплотить слова в жизнь — не отставая от обезьян, она стремительно прыгает по ветвям. Увы, учитывая разницу в анатомии, учиться на ее примере мы не можем. Когда она движется, слышно, как воркуют и пищат малыши. Неужели она действительно ухаживает за ними? Все возможно. Здесь правит абсурд.

В данный момент к нашему странному отряду я испытываю что-то похожее на любовь. Впервые испытываю такое чувство по отношению к живым людям — хотя я помню, что во Сне со мной это уже было.

Люди.

Мои люди — пожалуй, единственные родные мне люди. Посмотрите на них — столько страниц из ненаписанной истории человечества, они приспособлены к таким разным условиям, однако работают сообща, стремятся к цели, надеются на что-то. Как же их не любить.

Путешествие непростое. Когда мы наконец добираемся до места, мы исцарапаны, покрыты потом и раздражены в самых разных смыслах этого слова. Возможно, перед нами копия центра управления из Корпуса-3, хотя повсюду плющ, усики, листья, ветви и даже укоренившиеся стволы. Кажется, что обезьяны живут здесь уже очень долго.

Мы находим еще две мумии, полностью оттаявшие и совершенно омерзительные.

— Кто они такие? — спрашивает Нелл у наших проворных спутников.

— Они — это мы, — говорит голос, доносящийся отовсюду. Обезьяны рассаживаются; часть ухаживает друг за другом, но большинство просто следит за нашей группой.

— Нельзя ли их… убрать? — спрашиваю я. — Они умерли. Они не вернутся.

Обезьяны обдумывают мое предложение. Я вижу, как меняется выражение на их странных мордах, вижу еле заметные жесты. Волна проходит от одной стороны к другой — обезьянья война. Они думают последовательно.

Волна затихает, и они отвечают хором:

— Мы не умерли.

Циной уже проанализировала форму, функции и внутреннюю структуру обезьян — и теперь в курсе дела.

— Они скопировали себя… в вас? Передали свои воспоминания, навыки, обязанности — чтобы вы заменили их, если они не выживут?

Слышится негромкое шуршание — хвосты подергиваются, лапки разжимаются и снова хватаются за ветки. Вопрос слишком странный и важный, чтобы голос мог ответить сразу.

— Да, — говорит он наконец. — Они — это мы.

— Какая удача, — замечает Нелл. — Ведь теперь, когда они вам не нужны, от них необходимо избавиться.

Я лечу в сторону Нелл.

— Так кто здесь главный? — шепчу я ей. Она отмахивается; этот вопрос совершенно не в ее компетенции. Однако его слышит Циной — и задает другой, еще более важный вопрос:

— Зачем создавать малышей и приносить их сюда?

— Они чисты. Они вырастут, чтобы сделать выбор, — отвечает голос.

Томчин что-то бурчит про себя — очевидно, что-то очень экспрессивное — и отворачивается.

— Безумный Корабб, — бормочет он. Мы все понимаем, о чем он.

— Мы запутались, — говорит Циной. — Даже если они могут сделать выбор, то из чего им выбирать?

— У них нет снов. Корабль не сформировал их. Они чисты.

Обезьяны обрывают листья и ветви в задней части зоны управления, открывая заросший мхом круглый люк — такой большой, что в него пролезут даже Циной и Ким. Нелл вытирает ладони о штаны, вытягивает руки вперед и выжидающе оглядывается. Словно приветствуя ее, вымахивают пилоны. Она на миг прикасается к синей полусфере.

— То же самое, что и в корпусах, — говорит Нелл. — Огромные зоны пусты, выжжены. Корабль не способен принимать решения.

— Корабль мертв, — отвечает голос.

— Мать почти победила, — говорит Циной.

Обезьяны движутся вокруг Циной, приглашают ее подойти к люку, который открылся справа от нас. Мы пытаемся не отставать от нее, но обезьяны оттесняют нас с еще большим усердием. «Охотника» здесь ждут, ведь Циной — защитница детей, она принесла новую жизнь, новых штурманов. Но ждут только ее. Кажется, обезьяны считают, что свою роль мы сыграли.

— Ну и дела, — бормочу я.

— Аминь, — отзывается Ким.

— Давайте не будем торопиться. — Циной спокойно дрейфует рядом с люком. — И без лишнего фатализма. Кто из нас войдет туда?

— Ты и дети, — говорит голос. — Больше никто.

— Еще чего! — отвечает Циной. — Малышам нужна не только я; им нужна настоящая мать, друзья, дядюшки, защитники и настоящий учитель.

Обезьяны не знают, что делать. Они дергаются, жестикулируют, но не произносят ни слова.

— Если есть шанс, что ты справишься без нас… — начинаю я.

— Мы не имеем значения, — добавляет Нелл.

— Прекратите! — рычит Циной. — Нянька из меня никакая. Я им в кошмарах буду сниться.

— Только в том случае, если им будет с кем сравнивать, — мягко уговаривает Нелл.

— Все, забыли! — «Охотник» снова рычит. — Поверьте, если бы младенцем была я, такое тело напугало бы меня до смерти. А кроме того, я терпеть не могу одиночества.

Обезьяны слушают.

Патовая ситуация.

Равновесие на острие булавки. Возможно, все рухнет прямо сейчас. Богатства, накопленные в течение многих веков, усилия и даже жизни многих поколений — все пошло на создание увядающего ростка, который уничтожает изнутри его собственная извращенная совесть (а узнаем ли мы когда-нибудь, откуда она взялась?), — качество, которое не должно было развиться. Однако не будь его, нас бы сейчас здесь тоже не было. Если в обезьянах действительно заключен разум наших создателей, если они — те самые, кто вложил в нас совесть, они должны это понять.

Люк медленно отъезжает в сторону. Зажигаются огни. Мы заглядываем в убежище, которое находится за командным отсеком. Здесь все ярко освещенное, теплое, чистое, хотя поначалу воздух кажется спертым.

Обезьяны предпринимают последнюю попытку нас разделить. С Кимом результат выходит комическим — огромный желтый парень, покрытый хватающимися, пищащими и фыркающими пушистыми пончиками.

«Охотник» издает какой-то звук, словно откашливается.

— Они пойдут первыми, — настаивает Циной.

Все нервно вздрагивают, а обезьяны запускают еще одну волну встревоженных раздумий.

В наших рядах разногласий нет. Мы применяли планы и похуже, с меньшими шансами на успех. Я делаю знак Нелл, она — Томчину, и он входит, а потом — Ким и Нелл. Затем я. Циной идет следом за мной.

Обезьяны неуверенно топчутся на месте.

— И что теперь? — спрашиваю я, проходя через люк.

— Мы прекратим поставки топлива в корпуса, — отвечает голос, доносящийся из убежища. — Через поколение они остынут. Все их обитатели замерзнут и умрут — за исключением тех, кто собрался здесь.

— А как же генофонд? — спрашивает Нелл за моей спиной.

Ответа нет. Шесть обезьян, которых подталкивают сородичи, неохотно присоединяются к нам, издавая печальные трели.

Люк закрывается.

Встреча с создателем

Стены внутреннего отсека все еще покрыты слоем инея. Здесь холодно и тихо. В нескольких десятках метров от нас, в голубом мраке, лежит хрустальный овал. Его окружает слабое красное сияние. Оно усиливается. Тепло постепенно распространяется. Здесь оттаивание — более деликатный процесс, чем в лесу; то, что находится здесь, не такое прочное. Мы с Нелл приближаемся.

— Внутри кто-то есть, — говорит она.

Свет становится ярче. Сияние исходит от прозрачной капсулы, рассчитанной на одного человека, — ниже Нелл, меньше Циной, Кима и даже Томчина. На человека примерно моей комплекции.

— Еще одна мумия, — высказывает предположение Ким.

— Вряд ли, — возражает Нелл.

— Похоже, это женщина, — говорит Ким.

На секунду мне показалось, что в капсуле — я; увидев, что это не так, я и обрадован, и разочарован. Там обнаженная женщина — тощая и изможденная. Лицо избороздили глубокие морщины. Она открывает глаза-желтые, тусклые.

Женщина смотрит на нас, пытаясь прийти в себя.

Мы впервые видим живого человека, который не молод и не здоров; да просто очень-очень старого. Ее законсервировали, заморозили вместе с остальной сферой. Но прежде чем капсула приняла дряхлое тело, прежде чем эта женщина выбрала последний вариант — долгое путешествие в наше настоящее, а для нее — будущее, она прожила долгую жизнь.

Стенки капсулы отъезжают в стороны. По воздуху плывет сладкий мускусный запах, словно аромат духов из бабушкиного шкафа. Я почти ожидаю увидеть круглые зеркала, синие баночки с кремом для кожи и гребни, покрытые серой пылью десяти тысяч одиноких вечеров.

Старуха изучает нас, одного за другим, не выражая ни удивления, ни отвращения. Наше появление ее не шокировало. Наш внешний вид ее не волнует. Обезьяны позволили нам прийти сюда, нагрели сферу. Возможно, она слишком стара и ей уже все равно, кто мы — вестники победы или поражения или же просто еще одна часть плана, который она разрабатывала несколько сотен лет назад.

— Привет. — Старуха поднимает худую руку, делает знак пальцами, почти ничем не отличающимися от костей. Четыре обезьяны приносят одежду — рваную, выцветшую, еще покрытую инеем. — Холодная. — Она улыбается и качает головой.

Обезьяны передают одежду нам. Мы с Нелл трем ее, чтобы согреть.

— Достаточно, — говорит старуха. Ей наконец удается выплыть из капсулы.

Мы одеваем ее; она легкая, словно лист дерева. Прикрыв наготу одеждой, женщина расправляет плечи, трясет руками, проводит пальцем по морщинистой щеке. Затем оглядывает нас.

— Кто из вас Учитель?

Остальные указывают на меня. Я слишком потрясен, чтобы двигаться или говорить. За свою короткую жизнь я многое испытал, только не это — не мучительное продление жизни.

— В самом деле ты?.. — спрашивает старуха, переводя взгляд на мое лицо. Я понимаю, что ее зрение ослабло. — Подойди ближе. — Она тянет руки ко мне, и обезьяны, словно верные служанки, помогают ей идти. — Надеюсь, ты меня помнишь. Когда-то мы были важны друг для друга.

Лицо старухи приобретает новые очертания. Я изучаю ее глаза, щеки, подбородок. Накладываю ее изображение на два воспоминания — о спутнице из Сна, той, с которой мне было суждено отправиться на планету, и о Матери из Корпуса-3.

Во рту у меня пересохло.

— Помню, — говорю я.

— Если бы при твоем создании была допущена ошибка, ты бы меня не узнал. Хорошо. Я-то про тебя всегда помнила.

— Ты Штурманская Группа? — спрашивает Нелл.

— Последняя из группы, — отвечает старуха. — Эти странные существа говорят, что вы принесли мне прекрасные дары. Их разрабатывала не я, знаете ли, а Селчек. Должно быть, сейчас его уже нет. Были еще трое — они, наверное, тоже умерли.

— Да, — говорит Нелл.

Трупы.

— Они возвращались сюда один за другим, чтобы жить и сражаться за душу Корабля. Полагаю, именно так это и произошло, — говорит женщина. — Никто из нас не был рассчитан на то, чтобы жить вечно — или даже дольше обычного человека. Поэтому нам пришлось соорудить некий аппарат и собрать его из деталей корпусов — вместе с этими существами.

Обезьяны, похоже, не обижаются.

— Она — последняя, — подтверждают они.

Женщина хватается за ручищу Кима.

— Где-то здесь должна быть одежда получше. Обезьянам она ни к чему, знаете ли. Пожалуйста, отведите меня туда, где тепло.

Нелл корчит мне гримасу, но сфера милосердна, а обезьяны не теряли времени зря — они чистили, убирали, готовились. У меня такое чувство, что в обезьянах осталось что-то от других членов Штурманской Группы и что они сейчас слышат нас. Возможно, они довольны и наконец-то решат потратить немного ресурсов во время нашего пребывания здесь.

Ведь столько времени ушло на то, чтобы создать нас и собрать вместе.

— Туда, где тепло, — повторяет старуха, затем, поворачиваясь к обезьянам, добавляет неожиданно громким и твердым голосом: — Зажигайте огни, готовьте пир. Время пришло!

Мое сердце бешено стучит от радости. Мы с ней никогда не встречались, но она меня узнала, и это — доказательство моей подлинности.

Приговор и выбор направления

Циной с первого взгляда влюбилась в старую женщину и с энтузиазмом принялась ухаживать за детьми. В том, чтобы защищать остальных из нас, необходимости не было.

Процесс окончательного охлаждения корпусов уже начался. Вскоре почти все обитатели Корпуса-3 погибнут — а остальные корпуса и так почти мертвы. Кое-кто, возможно, выживет, ведь Мать весьма изобретательна, а генофонд — неисчерпаемый источник для экспериментов.

Быть может

Старуха умерла через несколько дней после нашего прибытия. Она не рассказала всего, что нам нужно было узнать, однако дала ключи от изначальных инструкций, по которым действовал Корабль, почти уничтоженных в ходе многовекового конфликта.

Нелл многое узнала, тщательно изучив остатки корабельной памяти и расспросив обезьян, хотя со временем они малость помешались.

Изначально первая Штурманская Группа проложила курс к системе, которая, по данным астрономов, уже была населена разумными существами. Выполнив свою работу, штурманы умерли, но оказалось, что работа была сделана плохо.

Когда Корабль подошел к месту назначения, была создана первая Мать и ее супруги. Они готовили Корабль к тому, чтобы уничтожить и заменить обитателей системы.

Но каким-то образом Корабль отклонился от курса и стал двигаться к опасной цели — нестабильной звезде. Она превратилась в сверхновую, и Корабль затопили волны смертоносного излучения, повредившие и корпуса, и корабельную память.

Пока база данных Корабля постепенно разрушалась, был активирован аварийный план, в соответствии с которым память и основные функции — в том числе воссоздание и поддержание генофонда — были заложены в биологические компоненты. Затем Корабль попал в облака космической пыли, созданные в результате взрыва сверхновой.

Первоначальное место назначения уже было вне пределов досягаемости, и поэтому на свет появилась вторая Штурманская Группа — в худших условиях, которые только можно себе представить. Управление Кораблем осуществлялось от случая к случаю, родильные камеры переходили под контроль Матери или закрывались.

Старая женщина и ее коллеги — в то время практически подростки — каким-то образом пришли к выводу, что Корабль не может далее существовать в своем нынешнем виде. Взяв под контроль линии связи, Штурманская Группа захватила несколько родильных комнат и создала альтернативную команду. Ей даже удалось изменить нескольких «убийц».

Они сражались с Матерью во всех ее многочисленных воплощениях.

Так началась война.

Перед смертью старуха встретилась со мной в комнатке, которую подготовили для нее обезьяны.

— Ты все видел, да? — спросила она, взяв меня за руку пальцами, легкими, словно птичьи крылья.

Я не был готов признаться в том, что видел хоть что-нибудь.

— На Корабле есть призрак — и это не просто души погибших на войне, о нет, это что-то потустороннее. То, что поставило перед нами великую цель. Когда я рассказала об увиденном Селчеку и Гриммелу, они только посмеялись, сказали, что это мой ангел-мститель. Пьюрой назвала его Судьей. Она тоже не поверила в его существование. Но я знаю, что он есть. Он с нами уже сотни лет.

Ее взгляд устремлен на меня, взгляд уверенный и вместе с тем напуганный. Меня трясет.

— Потом его увидели и другие. Те, кому это удалось, считали, что нас действительно оценивают. Нам казалось, что именно призрак повернул Корабль навстречу сверхновой. Мы его видели, боялись его приговора — и знали, что, если мы не приложим все усилия, если не предотвратим гибель безвинных планет, Корабль будет полностью уничтожен.

— Откуда взялся призрак? — вынужден был спросить я.

Старуха улыбается, похлопывает меня по руке.

— Не знаю. Он не сказал — ни мне, ни кому-то другому. Он не хочет вмешиваться понапрасну. — Она понижает голос до шепота. — Загляни в глубь своей памяти… Скажи, кем он, по-твоему, может быть. Загляни в зеркало. Включи воображение — я знаю, оно у тебя есть.

Это ее последние слова.

Заглянув однажды в это зеркало, я, возможно, извлеку из глубин сознания историю — не воспоминание, не историческую хронику, а сказку.

У меня плохо получается облечь это в слова.

В общем, домой Корабль вернуться не может. Его создатели понимали, что он слишком способный, слишком опасный — воистину зерно, в котором заключена смерть.

Возможно, разумные существа на других планетах, почувствовав опасность, попытаются защитить свою родину. Но они скорее всего не будут рисковать и тратить силы понапрасну — а просто сделают все, чтобы нас уничтожить.

Кого еще может заботить судьба Корабля — такого огромного, неуклюжего и смертоносного? Кто еще беспокоится о нем настолько, чтобы бросить ему вызов, вместо того чтобы уничтожить?

Те, кто покинул Землю после нас, летели бы на более быстрых кораблях — или вообще без них. Они бы распространились по всей галактике — возможно, тоже переживая адские муки и приобретая ценный опыт. И тогда, обнаружив наш Корабль и другие законсервированные образцы мира предков, они бы дивились нам, изучали нас и оценивали. Возможно, они бы сочувствовали примитивным предкам, желали нам удачи, словно пилот самолета — заплутавшему семейству в фургоне.

Но они не хотели видеть, как древний Корабль сеет смерть, и поэтому назначили наставника, опекуна, который одновременно карал и защищал нас — и при этом внедрял в наше подсознание мысль о том, что мы должны задуматься о нашем месте в пространстве и времени.

Моей настоящей матерью и моей истинной спутницей была та старуха. Она сделала меня, она меня спасла. Когда ее не стало, мы с Циной отнесли ее в лес и отдали обезьянам, которые доставили тело к остальным мумиям, в место, о котором мы не знаем и не хотим знать.

Я рассказал обо всем остальным. Нелл и Томчин спокойно восприняли эту историю, а вот Циной и Ким, к моему удивлению, упорно не желают поверить в мою сказку.

Даже когда я напоминаю про лазер, который меня спас. Хотя против этого они возразить не могут.

Ясно одно: Корабль должен заслужить право на жизнь. И единственный способ пройти испытание — одолеть Корабль, изменить его предназначение.

Корабль должен обрести совесть, иначе наставник его уничтожит.

С тех пор как мы покинули Землю, прошли столетия. А чтобы изложить произошедшие события, много времени не потребовалось. Книги почти дописаны; эта — последняя.

Мы поместили детей в капсулу, где спала старуха. Циной скучает по ним; надо занять ее работой. Обезьяны спрятались — готовятся к тому, что будет дальше.

У нас еще много дел.

Состариться вместе нам не позволят.

Искупление и управление

Нелл нашла для нас звезду в пределах досягаемости. Очевидно, когда-то эта звезда была закрыта рукавом туманности, невидима для тех, кто делал первый — отчаянный — выбор. Она появилась только несколько месяцев назад.

Возможно, кто-то с самого начала это знал.

Расчеты, похоже, верны: в течение ближайших ста лет Корабль снабдит корпуса топливом, разогреет двигатели и медленно повернется на долю градуса, затем снова остынет и погрузится в спячку. Мы должны экономить горючее — оно пойдет на поддержание щитов, хотя их тоже придется ослабить.

Наша избранница прекрасна. Солнце, у которого не менее дюжины планет, условия на двух из них в пределах нормы обитаемости и неплохое ледяное гало, словно облако Оорта.

Через двести лет, преодолев спокойное, почти лишенное космической пыли пространство, Корабль очнется от холодного сна. Задолго до этого дня Ким, Циной и я удалим мрачные страницы Каталога. Корпуса наконец-то соединятся, и Корабль произведет свой последний маневр — маневр длиною в сто лет; потратив почти все, что осталось от луны, он начнет долгий поход к центру системы.

Младенцев разбудят, вырастят, дадут образование, поставят во главе Корабля. Они будут первой командой. Некоторых из нас заморозят — они станут учителями. Возможно, одним из них буду я, но это уже не важно.

И в конце концов, как только последнее решение — лететь или не лететь — будет принято, дети, уже превратившиеся в стариков, умрут, как и те, кто их учил и воспитывал. Корабль вырастит новую команду, создаст посадочные челноки, корабли-«семена»…

Ах да, обман будет продолжаться: очередная команда появится уже в виде взрослых — обученных, с воспоминаниями о жизни. Наши истории, наши воспоминания сохранятся. Моя любовь не погибнет — ведь в действительности ее не существовало.

Сфера остывает. Мы с Нелл жмемся друг к другу. Вчера я снова видел его — гибкого, сверкающего, словно лунный свет. Нелл была рядом, однако ничего не заметила. Мне показалось, что он узнал меня, но, возможно, это был сон. Я уже наполовину сплю, пишу с трудом, и страницы этой — одиннадцатой — книги заканчиваются. Других книг не будет.

Я ясно вижу нашу планету. Она кутается в строгий покров облаков

Я чувствую тепло

она ждет

она улыбается, кроме нее, мне ничего не нужно

МЫ

ЗДЕСЬ