Корявое дерево

Там что-то есть

Стиг свирепо смотрит на дверь, потом опять на меня. Можно подумать, что его разыскивает полиция. От страха у меня начинает сосать под ложечкой… Когда я дотронулась до его пальто, то почувствовала такую ревность, такой гнев. Возможно, он причинил кому-то физический вред и теперь в бегах.

Я смотрю в щель между желтыми клетчатыми занавесками и вижу, что снаружи стоит «Вольво» Олафа.

– Ничего страшного, это просто сосед, – шепчу я.

В дверь стучат, и лицо Стига становится бледно, как мел. Подводка под его глазами размазалась, в волосах застряли щепки. Я понимаю, что и сама выгляжу не лучше. Я не принимала душ, не умывалась и не расчесывала волосы со вчерашнего утра. С моим изуродованным глазом я наверняка выгляжу как сущее пугало.

Сквозь щель между занавесками на меня смотрит женщина с красным лицом, и мы с ней обе вздрагиваем.

– Марта? Это Иша! – Она барабанит по оконному стеклу. Стиг поспешно удаляется в глубь гостиной, и на секунду мне начинает казаться, что сейчас он, возможно, притаится за клетчатым диваном Мормор.

– Что ты собираешься ей сказать? – шипит он.

– Не волнуйся, все будет в порядке, – бормочу я.

В дверь опять начинают молотить, так громко, что проснулся бы и мертвый. Дверь трясется – кто-то пытается открыть ее снаружи. Я бросаюсь к ней и отодвигаю задвижку. На крыльце стоят Олаф, усталый и настороженный, и огромная женщина в дубленке. Полагаю, это и есть Иша. Будучи на несколько дюймов выше Олафа и на целый фут шире, она выглядит довольно грозно. Ее щеки испещрены красными прожилками – вид у нее такой, будто она разделывала мясную тушу и не озаботилась вытереть после этого лицо. Что за срочность? Почему им обязательно надо было являться в такую рань?

Карие глаза Иши вспыхивают, она поднимает руку в перчатке к своему глазу, смотрит сверху вниз на мой и спрашивает громким басом:

– Это сделало дерево?

Я сглатываю и едва заметно киваю.

Иша хмурится, глядя на меня, как будто хочет сказать, что я слишком взрослая, чтобы лазить по деревьям.

– Как?

Я пожимаю плечами и отвожу взгляд. Врач сказал мне, что такое случается нередко – разум блокирует то, что предшествовало получению серьезного увечья, и воспоминания вернутся, когда я буду к этому готова. Но мне все равно тошно оттого, что я ничего не могу вспомнить. Ведь я не залезала на это дерево с тех самых пор, когда была ребенком… по правде сказать, я вообще не знаю, что я на нем делала.

Иша неодобрительно фыркает и смотрит за мою спину.

– Mora di? – Я качаю головой, и она пробует спросить еще раз:

– Mora di – твоя мать? Она ведь с тобой, да?

Mora di – вот что повторял Олаф, когда высадил меня у домика Мормор минувшей ночью. Ну конечно же, увидев в окне свет, он начал спрашивать о маме, решив, что в доме находится она. Не мог же он догадаться, что в домике Мормор поселился этот гот.

– Нет, мамы здесь нет. – Я открыла дверь только наполовину. Даже отсюда я чувствую, какой паникой охвачен Стиг. Если бы в доме была задняя дверь, он – я в этом убеждена – давно бы уже смылся.

Иша бормочет что-то по-норвежски, и Олаф отшатывается. Она выпрямляется в весь свой внушительный рост.

– Мы войдем. – Это звучит отнюдь не как просьба.

Я отступаю в сторону, но делаю это недостаточно быстро. Когда Иша протискивается мимо, я чувствую, как меня наполняют исходящие от нее гордость и сила. Дубленка не в состоянии передать многое – она как музыкальный инструмент, который может издавать только одну ноту, но эта нота звучит громко и не фальшиво. Она говорит о глубинной сущности человека, и каждая клеточка существа Иши громко возглашает, что по сути своей она воин.

К ним, радостно лая, подскакивает Гэндальф, и Олаф опускается на одно колено. Не знаю, кто из них двоих дарит другому больше поцелуев. Иша любовно гладит пса по голове.

– Мы из-за тебя так беспокоились! Конечно же, ты явился сюда, непослушный ты беглец!

Дверь ванной издает чуть слышный скрип, и Иша тут же выпрямляется:

– Кто здесь? – Она делает шаг вперед, и в комнату осторожно входит Стиг.

Иша изумленно поднимает брови:

– Ты кто? – Она окидывает его взглядом с ног до головы, замечая и странную одежду, и древесные щепки в его волосах.

Я, не раздумывая, говорю:

– Это друг нашей семьи. – Затем уставляюсь в пол, досадуя на себя из-за того, что просто не сказала ей правду.

Гэндальф обегает вокруг дивана и послушно садится у ног Стига. И парнишка, и пес смотрят на меня с мольбой, и я чуть заметно качаю головой. Я чувствую себя виноватой из-за того, что Стигу пришлось спать в дровяном сарае, но мне все равно не нравится, что из-за него я вынуждена лгать.

Стиг выходит вперед и протягивает руку:

– Jeg heter Stig. – Парень подходит к Ише с таким уверенным видом, словно он здесь на законных правах. Она задает ему несколько вопросов по-норвежски и кивает, когда он отвечает на них. Похоже, его ответы ее удовлетворяют, и она проходит на кухню, сняв перчатки и шарф, кладет их на стол и открывает стенной шкаф-кладовку. Потом, пробормотав что-то себе под нос, открывает еще один. Стиг вопросительно поднимает бровь, но я только молча пожимаю плечами. Я понятия не имею, что она делает, а спрашивать не хочу.

Иша захлопывает дверцу стенного шкафа и поворачивает ко мне свое грозное лицо:

– Сколько Стигу лет?

Стиг начинает было отвечать, но Иша вскидывает руку, чтобы он замолчал. Я смотрю на него и сглатываю, пытаясь угадать его возраст.

– Э-э, семнадцать.

Стиг кивает, и я облегченно вздыхаю, но Иша еще не закончила: – А когда Стиг приехал?

Я отвечаю медленно, неуверенно:

– Он приехал несколько дней назад. Хотел попасть на похороны, но рассчитал день неправильно и не успел. – Видимо, я ответила, как надо, поскольку Стиг немного расслабляется.

Иша кивает, затем переходит к вопросам на другую тему: – Почему твоя мать не здесь?

Я стискиваю зубы.

– Мама собиралась приехать, но у нее возникла нештатная ситуация на работе. Она скоро прилетит. – Правда жжет изнутри, как кислота: мама лишила меня возможности попрощаться с той, кого я любила больше всех на свете.

Иша испытующе смотрит на меня.

– Когда она приедет?

– Думаю, завтра. Это зависит от расписания авиарейсов.

Иша кивает, но ее лицо остается непроницаемым, так что я понятия не имею, верит она мне или нет. Она что-то говорит Олафу, потом снова обращается ко мне:

– К нам приезжает наша родня. Они скоро уедут, но этой ночью у нас не будет для тебя места. Если твоя мать приедет завтра, ты не против остаться здесь?

Я киваю, и она выдвигает для меня стул и делает мне знак сесть. Я опускаюсь на сиденье осторожно, боясь того, что она может сейчас сказать. Опершись на край стола, она смотрит в мой правый глаз и произносит слова медленно, и каждое из них – драгоценный дар:

– Твоя мормор, она хотела, чтобы на кухне всегда было достаточно припасов для тебя. Она очень тебя любила. И знала, что ты приедешь, даже если этого не сделает твоя мать.

Мои глаза наполняются слезами, когда она произносит слово «Мормор» – по-норвежски это значит «бабушка», «мать матери».

– Был ли ее конец… – Я сглатываю и начинаю сначала: – Она не страдала? Она болела или?..

Иша мгновение колеблется, потом качает головой:

– Она умерла во сне. На ее лице был написан покой. – Голос звучит ровно, но я вижу неуверенность в глазах. Иша бросает взгляд на Олафа, и я ожидаю, что она скажет что-то еще, но та молчит.

– Nei, du lyver! – восклицает Стиг.

Я смотрю, как он разговаривает с Олафом. Судя по удивлению на лице Стига, я догадываюсь, что то, что говорит ему Олаф, не назовешь хорошей новостью. Иша что-то говорит им обоим, и голос у нее сдавленный. Она искоса смотрит на меня, потом опять поворачивается к ним и продолжает что-то говорить по-норвежски.

Почему у меня такое чувство, будто она что-то от меня скрывает? Возможно, смерть Мормор вовсе не была мирной. Возможно, на самом деле произошло что-то ужасное, но Иша не хочет говорить об этом мне. Когда она не смотрит на меня, я протягиваю руку к ее шарфу. Едва я касаюсь его, мой разум наполняется тревогой. Шерсть шарфа говорит о привязанности Иши к Мормор, но есть и что-то еще – смутный и невыразимый ужас.

Иша выхватывает шарф, и моя связь с нею прерывается. Она вперяет в меня взгляд, одновременно обвиняющий и настороженный, и возникает неловкое чувство, словно меня поймали с поличным, словно ей известно, что я сейчас делала. Ту нервозность, которую внушала ей Мормор, внушаю и я. Я смотрю, как она надевает перчатки и шарф, и мне хочется спросить ее об этом, но я не знаю как.

Молчание прерывает голос Стига:

– Марта?

Стиг смотрит на меня так, словно чего-то ждет, и тут я понимаю, что он уже что-то говорил мне, а я не слышала.

– Извини, что?

– Олаф уверяет, что нам надо не покидать дом по меньшей мере несколько дней. Он боится, что там, поблизости, что-то есть.

Я смотрю на темноту за окном.

– В каком смысле?

Стиг перекидывается с Олафом парой торопливых слов, и старик поглаживает свою бороду.

– Gaupe? Ulv? – Стиг снова поворачивается ко мне: – Может быть, рысь, может быть, волк, он точно не знает.

Иша добавляет:

– В последнюю неделю было убито несколько овец. Их внутренности… – Она справа налево проводит рукой по своему животу и состраивает гримасу. – Олаф плавал на материк за ружьем.

Меня пробирает дрожь. Так вот что было в том металлическом футляре! Я вспоминаю то, что слышала, когда сошла с парома: – Мертвеца пулей не остановить, но, по-моему, это не имеет смысла. И голос, который я слышала, не был голосом Олафа. Он звучал так, словно эти слова вообще сказал не человек.

Иша стоит, уперев руки в боки.

– У тебя есть масло для ламп, да?

Я смотрю на нее, но ничего не понимаю – в голове у меня абсолютная пустота.

Она садится на корточки и открывает шкафчик под мойкой.

– Да, думаю, здесь достаточно масла. – Она хлопает себя по ляжкам и, крякнув, встает. Ее огромная фигура занимает собой полкухни, и вид у нее такой, словно она могла бы в одиночку побороть волка.

– Темнота может заставить человеческий разум… – Иша хмурится, словно не может подобрать слов, затем начинает сначала: – Темнота может выкидывать номера – вот здесь, – она стучит себя пальцами по виску, и я ожидаю, что сейчас ее лицо смягчится, но оно остается таким же суровым.

Олаф открывает входную дверь, но Иша колеблется. Она дотрагивается до своего шарфа, и на секунду мне кажется, что сейчас Иша что-то скажет насчет моей способности считывать с одежды мысли и чувства, но та просто прочищает горло, и я решаю, что тот понимающий взгляд, который она на меня бросила, – это просто плод моего воображения.

– Твоя мормор, она попросила меня о странной вещи. Она хотела, чтобы я поливала дерево из колодца, если не приедешь ты или твоя мать. Но последнее время идет дождь, так что я его не поливала. – На лице Иши мелькает сожаление, но лишь на мгновение. Ее голос звучит бодро: – Завтра приедет твоя мать. Не уходи далеко от дома, и с тобой все будет в порядке. – Она окидывает взглядом Стига, затем гладит пса по голове. – Гэндальф может остаться у вас. Будет вас охранять.

После того как они уезжают на своей машине, в домике воцаряется тишина. Стиг украдкой бросает на меня робкий взгляд. Интересно, чувствует ли и он, как на нас начинает давить огромное пустое пространство, раскинувшееся снаружи, – оно подобно живому существу, находящемуся в той же комнате, что и мы. До дома Иши и Олафа от нас несколько миль – они живут по ту сторону леса. А кроме них, в округе никого нет. Здесь нет ни телефона, ни доступа в Интернет – никакой связи с внешним миром. В своей комнате дома, в Англии, я тоже была отрезана от мира, но там у меня были Келли и мама. А здесь, если не считать Гэндальфа, мне придется довольствоваться обществом совершенного незнакомца.