Кощеева жена

Глава 3

Заглянув в комнату Настасьи, Матрена обмерла не то от удивления, не то от страха. Руки и ноги ее задрожали, но сама она при этом не могла сдвинуться с места, словно намертво приросла к полу. Перед ней стоял Яков Афанасьич. Лицо его было мокрым от пота, лысина блестела в темноте. Тяжело дыша, он натянул на себя портки. Увидев Матрену, он грубо оттолкнул ее в сторону и поспешно вышел из Настасьиной комнатушки.

Какое-то время Матрена стояла и молчала, не в силах вымолвить ни слова. Гнетущая тишина легла на ее плечи тяжким грузом.

– Настасья? – собравшись с духом, тихо позвала Матрена.

Настасья не откликнулась. У Матрены сдавило грудь от нехорошего предчувствия. Старшая невестка лежала на кровати – бледная, как покойница, с задранной кверху ночнушкой. Матрена устыдилась, увидев ее обнаженные бедра, отвернулась поспешно.

– Настасья! Настасьюшка! Что случилось? Он тебя снасильничал? Вот же Кощей! Старый козел! – дрожащим голосом проговорила Матрена.

Настасья повернулась на бок, прикрылась одеялом и прошептала:

– Вот тебе неймется, Матрена! Угомонишься ли ты? Не насильничал он… Сама я…

Матрена округлила глаза, открыла рот от удивления.

– Как это – сама?

Настасья обернулась к девушке, глаза ее горели дикими огнями, щеки пылали, рыжие завитки у лица растрепались.

– Ой, а ты будто не знаешь ничего про то! Такая вся невинная, что овечка! – прошептала она и улыбнулась ехидно.

Улыбка Настасьи сверкнула в темноте, как звериный оскал. Матрена отпрянула, на душу ее вновь лег тяжелый камень.

– Ты, Настасья, вечно загадками говоришь! Конечно, я не знаю ничего, но догадываюсь и хочу помочь тебе! – всхлипнула Матрена.

– Да не нужна мне твоя помощь! – закричала Настасья, – Какой от тебя толк?

Она отбросила одеяло, вскочила с кровати и толкнула Матрену в грудь.

– Ты здесь живешь без году неделя! Ты ничегошеньки не знаешь, чего тут у нас творится! Сидишь себе в своей каморке, бед не знаешь! Вот и сиди, пока дают сидеть. Только знай, что и твое спокойствие недолго продлится!

Лицо Настасьи скривилось, по щекам потекли крупные слезы.

– Расскажи мне все, как есть! – воскликнула в ответ Матрена.

Она схватила Настасью за руку, но та вытолкала ее из своей комнаты. Перед тем, как захлопнуть дверь, она прошипела ей в лицо.

– Чего рассказывать? Скоро и сама все узнаешь!

Поднявшись к себе, Матрена залезла в кровать и накрылась с головой одеялом. Несмотря на духоту, ее знобило. Она лежала и тряслась, обхватив себя руками. В голове, точно дикие пчелы, роились тяжелые мысли.

– Что за чертовщина тут творится? – то и дело шептала Матрена.

Лишь под утро взволнованную девушку сморил сон. Но едва она заснула, как в комнату к ней заглянула свекровь.

– Подымайся, Матрешка! Работы сегодня много! Некогда разлеживать.

Анна Петровна редко заглядывала к ней, а будить – совсем не будила. Матрену, которая любила поспать, всегда будила Настасья – забегала к ней до зари и, смеясь, рассказывала что-нибудь забавное, случившееся с ней накануне. Непривычно было слышать с утра не Настасьин звонкий смех, а скрипучий голос свекрови. Матрена вспомнила ночные события и тут же проснулась, сон как рукой сняло.

– Уже бегу, маменька! – крикнула она свекрови в ответ.

Соскочив с кровати, Матрена быстро натянула на себя платье, заплела косы и спустилась в кухню. Свекровь уже вовсю хлопотала – растапливала печь, чтобы поставить туда пухлые ржаные караваи.

“Вот ведь кому не спится!” – подумала про себя девушка, споласкивая водой заспанные глаза.

– Где же Настасья? Почему не встает? – крикнула Матрена прямо в ухо женщине, чтобы та ее услышала.

– Настасья? Настасья-то наша приболела, пущай отлежится, – проговорила в ответ Анна Петровна.

– Как приболела? – растерянно переспросила Матрена.

Но свекровь уже не слышала ее, она схватила мешок с мукой, навалила на стол целую гору и принялась замешивать тесто на пироги.

– Давай, Матрешка, хватай ведра и ступай за водой к колодцу. Мне водица нужна. А потом Зорьку побегай доить, она уж, милая, заждалась. Да надо ее, родимую, в поле гнать.

Матрена взяла чистые ведра, повесила их на коромысло и вышла из дома. Позже, переделав все утренние дела, она только хотела навестить Настасью, но свекровь поручила ей новую работу:

– Беги, Матрешка, на базар, купи у Ермолаихи липового медку. Батюшка наш страсть как липовый мед любит. Пущай полакомится!

– У, Кощей несчастный, еще медом тебя кормить! – пробубнила себе под нос Матрена.

Повязав на голову платок, она взяла корзину и отправилась на базар. Купив у старухи Ермолаихи мед, она остановилась посмотреть яркие, цветастые платки. И в этот момент нос к носу столкнулась с Настасьей. У той на плечах был накинут новехонький платок – черный, с крупными алыми розами, с бутонами яркой, режущей глаз зелени и весь в золотой окантовке. Видать, только-только купила и тут же принарядилась. Щеки Настасьи раскраснелись от удовольствия, глаза засверкали, но увидев младшую невестку, она тут же ссутулила плечи, словно боялась осуждения, торопливо стянула платок, скомкала его наспех и сунула под мышку.

– Ты чего тут делаешь, Настасья? – удивленно спросила Матрена, – Анна Петровна сказала, что ты болеешь, а ты…

– Ну сказала и сказала. Мне, может, и правда, нездоровится!

Настасья сунула бабе с платками блестящую монетку и пошла прочь, высоко задрав голову. Щеки ее пылали румянцем, но взгляд был холодный и отчужденный.

– Тебе, поди, подсобить чем? – неуверенно спросила Матрена, дотронувшись до Настасьиного плеча.

Настасья сбросила ее руку и буркнула в ответ:

– Отстань от меня, Матрена! Не больна я. Просто Яков Афанасьич мне разрешил несколько дней не работать.

Матрена не нашлась, что ответить, лишь открыла рот от удивления, и Настасья скривила губы, резко развернулась и быстрым шагом пошла к дому.

– Платок, получается, тоже тебе Яков Афанасьич купил? – тихо прошептала Матрена.

Она думала, что ее никто не слышит, но тут вдруг позади неё раздался ехидный женский голосок:

– А что, Матрёшка, ты сама-то без нового платка? Со свекром неласкова, что ль?

Матрена резко остановилась, развернулась. Перед ней стояла Таисия – высокая, чернобровая девица с длинным и острым, как у коршуна, носом. Таисия была главной сплетницей на селе, она всегда все про всех знала. Ее так и прозвали – Таисия-всезнайка. Рот у Таисии был большой и никогда не закрывался. Матрена резким движением схватила любопытную девушку за руку и процедила сквозь зубы:

– Ну-ка, Таисия, ты известная сплетница! Рассказывай мне все, что знаешь!

– Ай! – вскрикнула девушка, – Ты, Матрешка, взбесилась, али чего?

– Рассказывай, Таисия, я ведь от тебя не отстану!

Глаза Матрены засверкали так, что Таисии померещилось, что из них сыплются искры. Она не понаслышке знала нрав Матрены. Как-то они столкнулись характерами на вечорке, решив переплясать друг друга. В итоге, веселая топотуха переросла в драку. Тогда они знатно потрепали друг друга – Матрена расцарапала Таисии левую щеку, а та в ответ выдрала ей целый клок волос.

– Да о чем рассказывать-то тебе, подруга? – насмешливым голосом спросила Таисия.

– Про свекра моего что знаешь?

Матрена прищурилась, глядя в хитрое лицо Таисии.

– А то будто сама не знаешь! – загадочно ответила та.

– Если б знала, не спросила бы! Я ведь тебя, Таисия, на дух не переношу, я б к тебе по собственной воле и не подошла бы никогда!

Таисия рассмеялась, запрокинув голову, выдернула свою руку из руки Матрены и воскликнула:

– Ой, подружка! Ну и дура же ты! Продала тебя твоя тетка старому снохачу, а ты и в ус не дуешь.

– Снохачу? – переспросила Матрена.

– Угу, – кивнула Таисия, – Все знают, что Яков Афанасьич – снохач. Сыновей своих он так рано женит, чтобы с молодыми снохами любиться. А ты думала отдыхать будешь, пока муженек твой не повзрослеет?

Матрена приоткрыла было рот, но ничего не сказала, отвернулась. А вредная Таисия, увидев растерянность на лице девушки, прощебетала весело:

– Ничего, недолго тебе осталось! Скоро все сама узнаешь. А потом вместе с Настасьей будешь новые платки на базаре выбирать, да глаза в сторону отводить.

Девушка рассмеялась дерзко и звонко. Матрена побледнела, опустила голову. Ей, наконец, все стало ясно. Теперь она поняла, к чему принуждает свекр Настасью. Кто такой снохач, она прекрасно знала. На вечорках девушки, собравшись плотным кружком, обсуждали разное, в том числе и запретные, стыдные темы – кто кого опозорил, кто от кого на сторону бегает, кто с кем по кустам целуется, кто родил без мужа. Снохачей тоже обсуждали и проклинали их, сплевывая через левое плечо по три раза, чтобы, не дай бог, кому-нибудь не попасть в такую кабалу. И вот она, Матрена, попалась. В голове у девушки никак не укладывалось, как родная тетя могла с ней так поступить.

– Чего приуныла, Матрешка? – веселым голосом спросила Таисия, – застращала я тебя?

Матрена вскинула голову, сжала зубы.

– Не выдумывай! – ответила она, дерзко взглянув на Таисию, – ты знаешь, что меня напугать сложно. Уж я за себя постоять сумею.

Таисия запахнула кружевную шаль на груди и усмехнулась.

– Ну-ну… – сказала она и, развернувшись, пошла прочь.

Матрена тяжело вздохнула. Надо было возвращаться домой, Анна Петровна, наверняка, ее уже потеряла, снова будет ругаться на весь дом. Но вместо того, чтобы идти домой, Матрена побрела к тетке Серафиме. Женщины дома не было, и ей пришлось около часа ждать ее на крыльце – двоюродные сестры не пригласили в дом. Они осмотрели Матрену с ног до головы недовольными взглядами и захлопнули дверь перед ее носом.

– Мамка не велела тебя пускать, сестрица! – донеслось до Матрены из-за закрытой двери.

– Вот ведь сестрички, дуры неблагодарные! – вздохнула она.

Пока Матрена ждала тетку Серафиму, девушки то и дело подсматривали за ней сквозь щель между занавесками. В конце концов, Матрене так это надоело, что она встала перед окном и, убедившись, что поблизости никого нет, задрала подол длинной юбки и показала любопытным сестрицам голый зад. Потом резко повернулась и взглянула сначала на одну, потом на другую.

– Ну? Все высмотрели, что хотели? Или еще чего показать?

Девушки покраснели и, взвизгнув, отпрянули от окна. В это время во двор вошла тетка Серафима. Увидев племянницу, она остановилась и удивленно всплеснула руками.

– Матрена? А чего это ты тут? Все ли хорошо?

– Здрасьте, тётушка! А чего мне и в гости уж к вам нельзя зайти? Сестрицы меня и на порог не пустили.

Тётка Серафима поставила свою корзину на землю и, вытерев пот со лба, села рядом с девушкой.

– Чего пришла, Матрена? Говори, не томи. Если от мужа хочешь уйти, я тебя назад не пущу, так и знай.

Лицо женщины напряглось, под тонкой, морщинистой кожей заходили желваки.

– Я, тётя Серафима, спросить кой-чего пришла, – проговорила Матрена.

Женщина поднялась, расставила ноги и уперла руки в боки, давая понять, что она, в случае чего, будет непреклонна.

– Ну, спрашивай, коли так, – строго сказала она.

Матрена тоже встала на ноги, отряхнула платье, перекинула чёрные косы за спину и, гордо вскинув подбородок, заговорила:

– Скажи, тётушка, что я тебе такого дурного в жизни сделала? Чем так навредила? За что ты меня возненавидела, что решила так быстро избавиться, отдав меня замуж первому попавшемуся жениху?

– Не выдумывай, Матрёшка! – перебила пылкую речь племянницы тётка Серафима, – Муж тебя выбрал хороший, семья ихняя зажиточная, серьёзная, домина вон какой огромный. Поди, как королевна живешь? Посмотри, как на ихних харчах щеки-то разъела!

– Ты ведь знала, тётушка, что Яков Афанасьич – снохач? – резко перебила ее Матрена.

Тётка Серафима хотела что-то сказать, но услышав последнюю фразу, захлопала глазами и приоткрыла рот.

– Ты что мелешь, дура неблагодарная? – закричала она зло, но глаза при этом стыдливо отвела в сторону.

И Матрена все поняла.

– Значит, знала… – прошептала она, – знала, и все равно отдала меня, не пожалела.

Тетка Серафима погрозила кулаком дочерям, снова высунувшимся в окошко, в надежде подслушать разговор, потом схватила Матрену под руку и отвела ее подальше от дома.

– Ты, Матрешка, сплетников-то не слушай! Есть за Яковом Афанасьичем давний грешок, скрывать не буду. Зажил он с женой своего старшего сынка, когда тот на работах был. Девица та вроде как и не против была – мужик-то статный, подарками балует. Не зря ж говорят, что всяку бабу можно подарком приманить. Вот и он приманил. А как только сын с работ вернулся, так беда-то и приключилась в их семье. Молодушка взяла, да и утопилась в пруду. Хотя бабы между собой балакали, что не сама она утопилась, а муж ее собственными руками за неверность утопил и сбежал быстрехонько в неизвестном направлении. Потом, говорят, и он руки на себя наложил. Похоронен где-то на чужбине. Так-то…

Матрена молча слушала, и в груди у нее все сжималось от такой горькой правды. Тетка Серафима, взглянув в ее бледное лицо, положила руку ей на плечо, глаза ее внезапно стали добрыми и понимающими.

– Не переживай, Матрешка. После тех событий уже около пяти лет прошло. Уже средний сын Якова Афанасьича, Мишка, жену в дом привел. Его самого хоть и забрали в рекруты, но она при семье живет, никто ее не трогает, не обижает. И с тобою все хорошо будет, не переживай! Яков уже не молод. Не вечно же ему козлом прыгать!

Матрена с тоской взглянула на тетку Серафиму и вздохнула. Зачем она вообще пришла к ней? Что надеялась услышать? Извинения? Слова любви и поддержки? Тетка никогда ее не любила. После свадьбы она ни разу не пришла, не поинтересовалась, как живется Матрене в новой семье. Она поспешила избавиться от нее, выбросила Матрену из своей жизни. Разве теперь ей будет жаль ее?

Девушка вытерла слезы и пошла прочь со двора, который много лет считала своим родным. Здесь бесполезно искать помощи, никто ей не поможет.

– Может, зайдем в дом? Я самовар поставлю, чайку выпьем! – запоздало предложила тетка Серафима.

Матрена нехотя обернулась, скривила губы в подобии улыбки и пошла дальше своей дорогой.

– Ох… – тяжело вздохнула тетка Серафима, глядя вслед удалюящейся племяннице, – Да что же с ней делать-то! Все ей не так!

Матрена была не из робких. В детстве ей часто доставалось за проделки от тетки Серафимы. Пороли ее не только за свои шалости, но и за проделки родных теткиных дочек, чью вину женщина постоянно перекладывала на двоюродную племянницу. “Шалопайка”, “баламошка”, “визгопряха” – это лишь часть обидных прозвищ, которыми называла Матрену в детстве тетя.

Матрена поначалу себя защищать не умела, терпела побои, молча сносила обидные прозвища, но после тринадцати лет почувствовала силу и начала давать отпор двоюродным сестрицам и даже самой тетке. Из-за этого в их доме часто случались ссоры, ругань и крики. Когда был жив дядя, единственный мужчина в семействе, они еще как-то себя сдерживали, а когда дядя внезапно помер от заворота кишок, то в доме стало совсем шумно – молодые, пылкие девчонки могли даже подраться, дай им волю. А если уж началась драка, то жди беды – либо кому-нибудь полкосы выдерут, либо глаз расцарапают, либо синяков наставят. Не было среди сестер мира, от этого тетка Серафима и пыталась отдать их всех побыстрее замуж. И начала она, конечно же, с Матрены.

Никогда тетка Серафима не любила эту черноглазую, шуструю девчонку. Так уж случилось, что она попала к ней в трехлетнем возрасте, после того, как родная мать ее померла, и уже в таком малом возрасте характер у нее был вовсе не сахар. А уж как взглянет черными, как смоль, глазами, так хоть стой, хоть падай! Серафима и так, и эдак старалась ее приручить, перевоспитать, сломать, но ничего не выходило. Девчонка росла, как говорится, оторви и выбрось. Не единожды женщина жалела, что приютила ее у себя, но потом за эти мысли ей неизменно бывало стыдно, родная кровь, как никак.

Матрена была дочерью ее двоюродной сестрицы Марфы, непутевой, неразумной, дурной, по мнению Серафимы. Марфа забеременела бог знает от кого, и мать тут же выгнала ее от себя, так сестрица стала скитаться по деревне, словно бездомная бродяжка. У Серафимы уже тогда была семья: муж и две дочки-погодки. Сначала она пожалела Марфу, хотела приютить, но муж не позволил ей этого сделать, сказал – нечего делать потаскухе в их доме.

Марфа не обиделась на Серафиму, не затаила на нее зла. Она покорно ютилась несколько лет по чужим дворам да сараям с грудным ребенком. А когда сильно заболела и поняла, что умирает, снова пришла к Серафиме просить, чтоб та после ее смерти забрала к себе ее дочку Матрену. Серафима тогда глянула на бледное, измученное лицо двоюродной сестрицы и сжалилась, не смогла ей отказать. Марфа вскоре умерла, а маленькая Матрена стала жить в семье Серафимы, но родной ее здесь никто никогда не считал. Дядя относился к ней с пренебрежением, сестры ненавидели и вредничали, сама Серафима была неизменно строга с племянницей, но порой прижимала ее темноволосую головку к своей пышной груди и гладила девчонку по волосам, жалея ее, сироту.

– Дурная ты девка, Матрешка! – шептала она ей в ухо, – ну ничего. Подрастешь, я тебя быстрехонько замуж выдам. При муже уж не забалуешь.

Тетка Серафима не на шутку опасалась, что Матрена пойдет по стопам матери и принесет ей дитя в подоле до свадьбы. Поэтому она сочла за божий дар визит Якова Афанасьича. Зажиточный мужик был скуп, строг и придерживался старых традиций – женил сыновей юнцами, чтоб дорастали уже при женах и не теряли времени, бегая по юбкам. Серафима так возжелала выдать Матрену замуж за сына Якова Афанасьича, что из кожи вон лезла, расхваливая ее. И все сложилось так, как ей хотелось. В день, когда Матрену увезли с приданым в дом мужа, камень упал с плеч женщины. Она достала из подполья бутылку самогона, плеснула в стакан мутной жижи и выпила залпом.

– Ну все, сестрица. Обещание мое выполнено. Девку я твою удачно пристроила, позаботилась об ней. Не придерешься. Яков Афанасьич – мужчина надежный, сыновей своих в строгости держит, значит, и за девкой твоей будет истово следить.

В этот момент за окном хрипло завыл старый дворовый пес, женщина вздрогнула, но тут же махнула рукой и налила еще самогона в свой стакан.

– Ну, за Матрешку! Пусть в новом доме с мужем и со свекрами у нее все сложится хорошо.

Серафима залпом выпила самогон, а потом торжественно стукнула стаканом об деревянную столешницу…

«И вот, получается, зря старалась! Все зря! Этой дурной девке опять все не так!» – так подумала Серафима, глядя вслед уходящей Матрене.

Сплюнув на землю, она небрежно махнула рукой и скрылась в доме.

***

Несколько дней Матрена сказывалась больной и не выходила из своей каморки. Несколько дней ей, и вправду, было так плохо, что не было сил даже просто встать с кровати. Так бывает, когда человек разочаровывается во всем разом. Никто не навещал Матрену в эти дни, она сама так попросила, сославшись на то, что ее хворь, вероятно, очень заразная. Но, несмотря на это предостережение, через три дня к ней заглянул сам Яков Афанасьич. Матрена от неожиданности села на кровати и натянула одеяло до самого подбородка.

– Как себя чувствуешь, Матрена? – ласково спросил он, – поди лекаря тебе надобно позвать?

Матрена яростно мотнула головой.

– Не нужно лекаря! Мне уже лучше, завтра встану и всю работу переделаю.

Яков Афанасьич улыбнулся и положил широкую, горячую ладонь Матрене на лоб. Ей было неловко и неприятно, но она вытерпела это прикосновение, сжав зубы.

– Жара нет, щеки розовые, глаза не мутные. Здорова ты, Матрена! Неужто просто хитришь и притворяешься?

Мужчина взглянул на Матрену, строго нахмурив брови, и она покраснела, отвернулась к стене. Несколько мучительно долгих минут в комнатушке царило молчание. Матрена смотрела в стенку, но чувствовала, как свекр сверлит ее пристальным взглядом.

“Убирайся поскорее отсюда, старый Кощей!” – подумала про себя девушка.

Но Яков Афанасьич, напротив, подсел ближе и накрыл ее холодную руку своей ладонью.

– Знаешь, Матрена, а я ведь могу сделать так, что ты работать вообще не будешь. Будешь сидеть в комнате да узоры шелковыми нитками вышивать. Платьев тебе новых куплю. Что еще хочешь? Хочешь – платок, хочешь бусы.

Яков Афанасьич легонько пожал Матренину руку, а потом переложил свою ладонь ей на бедро. Матрена вздрогнула, схватила его за руку и откинула ее в сторону резким движением.

– Вот только со мной нужно вести себя поласковее.

Мужчина вдруг сдернул с Матрены одеяло и склонился к ней, дыша в лицо чем-то кислым.

– Что вам от меня надобно, Яков Афанасьич? – испуганно воскликнула девушка, пытаясь прикрыться одеялом.

Ночнушка ее задралась кверху и мужчина провел шершавой ладонью по круглому бедру.

– Полюбилась ты мне, черноглазая красавица. Смотрю на тебя, и жар по жилам вместо крови течет. Ты ведь как кобылка необъезженная ворвалась в наш дом. И с тех пор мне покоя нет! Люблю я тебя!

Матрена принялась отбиваться от мужских объятий, но Яков Афанасьич схватил ее за плечи.

– Не дури, девка, ты все понимаешь, что в моем доме живешь! Чай не маленькая! – прохрипел он ей в самое ухо, – Только пикни, и не оберешься бед. А если будешь со мной ласкова, все для тебя сделаю, будешь жить, как королевна.

Навалившись на Матрену всем телом, Яков Афанасьич принялся целовать ее шею, его руки при этом блуждали по ее груди и животу. Матрена почувствовала, как тело ее сковал жуткий страх, внизу живота запульсировало, загорелось огнем.

– Пустите меня! Пустите! У меня есть муж! – взмолилась Матрена, отталкивая от себя мужчину, вырываясь из его рук.

– Тихон еще сопляк! Пока он мал, я тебя обучу тому, что должна уметь всякая жена. Так что закрой рот и лежи смирно, девка!

Голос Якова Афанасьича стал злым, лицо вспотело и покраснело от напряжения. От страха Матрена взвизгнула и изо всех сил стукнула его по голове глиняным кувшином. Благо, свекровь принесла ей на ночь воды. Кувшин раскололся от удара, мужчина обмяк, повалился на нее. Она столкнула его на пол и стала брезгливо отряхиваться. А потом в сердцах начала пинать его ногами. Из глаз Матрены полились крупные слезы, ее трясло от пережитого страха. Она пинала лежащего на полу мужчину и громко всхлипывала. Дверь в ее каморку отворилась и в проеме показалось бледное лицо Настасьи. Увидев лежащего без сознания свекра и осколки кувшина повсюду, Настасья сразу все поняла. Матрена без сил опустилась на пол и закрыла лицо руками.

– Пойдем, Матрена, вставай! – тихонько позвала Настасья, – Пойдем скорей, пока он не очухался!

Она подошла, взяла Матрену за руку и настойчиво потянула за собой. Матрена, всхлипывая, поднялась на ноги и послушно пошла следом за Настасьей. Старшая невестка привела её в свою комнатку и уложила в кровать. Какое-то время Матрена лежала и всхлипывала, а когда успокоилась, Настасья села с ней рядом и спросила:

– Значит, Кощей и до тебя добрался? Совсем стыд потерял! Старый козел! Мне хоть год спокойно пожить дал…

Настасья взяла шаль и накинула ее себе на плечи. По крутой лестнице послышались тяжелые шаги Якова Афанасьича. Девушки замерли, прижались друг к другу, но мужчина, кряхтя и вздыхая, прошел мимо комнаты Настасьи. Когда он спустился вниз, Настасья выдохнула с облегчением.

– Не добрался он до меня! – хрипло выговорила Матрена, – Хотел, но не добрался! И не доберется!

Настасья задумчиво взглянула в бледное лицо девушки. Ее темные глаза будто налились тьмой, столько в них было зла, столько ярости.

– Что же ты, Матренушка, с ним сделаешь? – тихо прошептала Настасья.

– Убью… Убью снохача поганого своими руками…

Матрена откинула одеяло, встала с кровати и подошла к маленькому окошку, выходящему на задний двор, за которым простирались бескрайние поля. Распущенные черные волосы ее лежали на спине растрепанными волнами, белая полупрозрачная ночнушка,порванная в нескольких местах, стелилась по полу. Настасья смотрела на младшую невестку, и в темноте ей почудилось, что деревянный пол куда-то исчез, и вместо него под Матреной разверзлась бездонная черная мгла…