Кошелек предателя

1

Жужжание было неразборчивым. Его звук проникал в больничную палату, и человек, лежавший в ее дальнем освещенном углу, не знал, куда от него деваться.

Впрочем, это жужжание скорее успокаивало. Оно заглушало страшную тревогу, сжимавшую ему грудь ледяными пальцами. Он попытался прислушаться повнимательнее. К счастью, его можно было уловить. Там звучало два отчетливых голоса, и, когда ему удавалось их расслышать, слова приобретали какой-то смысл. Это воодушевляло. Это внушало надежду.

Немного погодя слова, наверное, начнут соединяться и тогда, слава богу, он что-то узнает и этот чудовищный страх отступит.

Со своего места он видел квадрат отполированного пола, край пустой соседней кровати и высокое закрытое окно, едва заметное в полной тьме. Тусклый свет над его головой никак не доходил до верха этого окна. Все казалось совершенно незнакомым. Неизвестно даже, больница это или нет. В чем и заключалась сложность ситуации. Он знал, что такое больница, и это утешало. Огромные плакаты с надписями о тяжких грехах придавали большим серым зданиям мрачно-веселый облик. Увиденные мысленным взором, надписи приободрили его. Выходит, он еще способен читать, тут он был уверен. А вот другие порой не могут. Иногда в подобных случаях люди понимают только устную речь. Странно, что он сейчас об этом вспомнил. Сознание его было достаточно ясным и оно постепенно возвращалось к нему, оно возвращалось.

Он сосредоточился. Жужжание доносилось издалека, должно быть, из-за крайней двери, там, в темноте. Женский голос, конечно, принадлежал медсестре. Это открытие его ужасно обрадовало. Он приходил в себя.

Теперь для него в любой момент могли проясниться и другие обстоятельства. Он понятия не имел, с кем говорит медсестра, но мужской голос звучал добродушно и дружески. Он решил послушать, что они еще скажут.

— Знаете, я сам не могу его ни о чем спросить. — Он воспринял слова этого человека со сдержанным интересом.

— Полагаю, что не можете, — ехидно откликнулась она. — Это и правда очень серьезно. Удивляюсь, как они оставили его здесь одного. С их стороны не слишком-то красиво.

— Не стоит волноваться, мисс, — теперь в жужжащем баске угадывалась обида. — Хотел бы я получить хоть пенни за каждого, кого обработал. Он дергаться не станет, вот увидите. Может быть, и не вспомнит даже, что там случилось. Или откажется отвечать до встречи с адвокатом. Все они сегодня такие.

Человек в постели лежал, не шелохнувшись. Шепот его больше не успокаивал. Он забыл о своей радости, о том, что начал кое-как соображать. Он жадно слушал.

— Надеюсь, они его повесят, — сказала медсестра.

— Непременно, мисс. — Его тон был одновременно извиняющимся и решительным. — Ведь он один из наших парней, так что ему отсюда не вырваться. Если человек пристукнул офицера полиции, ему крышка. Необходимая предосторожность для общественной безопасности, — не без удовольствия добавил он. — У него также обнаружили при себе кучу денег. Тут без объяснений не обойтись.

— Могу только сказать, что все это очень неприятно, — замолчав, медсестра скрипнула стулом, и человек в постели подумал, что она направилась к нему. Он закрыл глаза и застыл. Но шагов не было слышно, и вскоре она вновь заговорила. — Здесь так странно без больных, — заметила она и довольно неестественно засмеялась, как будто впервые ощутив призрачность огромных, пустых палат. — Мы лишь часть персонала и нас оставляют для чрезвычайных случаев, вроде теперешних. А остальной состав эвакуировали. Не знаю, как они разместились за городом.

— У меня жена и дети за городом, — неожиданно проговорил полицейский. — Я от этого сам не свой, а ей одиноко… — Его голос стих, перейдя в доверительный шепот, и человек в постели на другом конце палаты опят открыл глаза.

Убил полицейского. Он знал, что это значит. Такое очевидно даже, когда твой рассудок в полутьме. Это было весьма серьезно. Это было столь серьезно, что его бросило в пот.

С ним случались подобные ночные кошмары, и он знал полицейских. Сейчас, когда он стал обдумывать происшедшее, ему показалось, что он очень хорошо знал полицейских и они ему нравились.

Что же с ним было, черт возьми! Коп сказал, что он, возможно, ничего об этом не помнит. Верно. Он вообще ничего ни о чем не помнит. Вот это и тревожит. Он ничего и ни о чем не помнит. Только тайное беспокойство, мучительное, бередящее душу, пугающее, не имеющее отношения к его личной безопасности и ужасная, с трудом припоминаемая связь с цифрой пятнадцать. Пятнадцать. Он не представлял, что она должна означать. Тут ему полностью изменила память. Однако он знал — это было крайне важно и жизненно необходимо. Все остальные сложности меркли перед сильнейшим, неясным предчувствием катастрофы.

А теперь его к тому же собираются повесить за убийство полицейского, который, в свою очередь, мог укокошить и его. Наваждение! Однако глуповатый коп говорил об этом с медсестрой как о неизбежности. Они ждали, что он обратится к адвокату. Ничего не скажешь, отличный шанс просить адвоката начать дело, если он не помнит, как зовут его самого!

Разгневанный и одержимый одной-единственной целью, он встал с постели. Шел он очень быстро и как ни в чем не бывало, по-прежнему огражденный от действительности дремотой полусознания, и потому совсем бесшумно. Он выбрал ближайшую дверь, догадавшись, что нужно непременно избежать шепчущихся, и его босые ноги беззвучно заскользили по каменным плитам. Он оказался в широком коридоре, чистом, но плохо освещенном — от сильно затемненных лампочек на пол падали неяркие круги. В одном из этих кругов он и увидел шпильку. Он остановился и машинально поднял ее, но стоило ему нагнуться, как его охватила тупая, давящая боль. Он испугался. Это был еще тот подарочек! Что же произойдет? Он вот-вот потеряет сознание, мелькнула у него мысль, и его схватят, потащат назад и повесят за убийство полицейского. Боже, как он влип!

Его босые ноги промерзли от каменных плит, но он почувствовал себя увереннее и до него впервые дошло что на нем лишь грубая больничная пижама. Он посмотрел на освещенные двери слева. В любую минуту одна из них может распахнуться, и из нее выйдет какой-нибудь начальник. Наверное, грозный, высокомерный начальник, надлежащим образом одетый и отталкивающий.

Это был настоящий ночной кошмар. Да, такое вполне возможно, и он с благодарностью ухватился за эту идею. Убежденность почти избавила его от страха. Не так уж много значило, что его сознание еще совсем ненадежно.

Как бы то ни было, некоторые проблемы нужно срочно решать даже в кошмарах. Совершенно ясно, что сейчас необходимо достать одежду, все равно какую. А там, кто знает, вдруг ему повезет и он не встретится ни с кем из Начальства. (Оно явно скрывается за поблескивающими дверями.)

Он встревоженно огляделся. Стены пусты, как тарелки, и на них только огнетушители. Приблизившись, он заметил за этим алым рядом небольшую застекленную нишу и остановился. Несколько минут он как прикованный простоял перед ней. За стеклами он увидел обычное снаряжение пожарника. Сзади висел черный клеенчатый плащ, перед ним возвышались огромные сапоги, а вокруг них геральдическими фестонами обвивался шланг. Человек в пижаме не обратил внимания на объявление на эмалированной дощечке, призывающее разбить стекло. Вместо этого он стал пристально разглядывать замочную скважину в ярко-красной дверце. Подняв руку, чтобы дотронуться до нее, он вспомнил про шпильку и ощутил, как по его телу разлилась теплая волна удовольствия. Да, это был один из тех счастливых снов, когда все нужные вещи оказываются на месте.

Не теряя времени на размышления, странно это или нет, он так легко открыл замок согнутой шпилькой, словно проделывал подобное сотни раз. Его огорчило отсутствие клеенчатых брюк, но высоченные сапоги доходили ему почти до бедер и через их петли можно было продернуть пояс плаща. Он нашел рядом смешную шапку — зюйдвестку, надел ее и застегнул плащ до горла. Неуместность костюма его не беспокоила. Он чувствовал, что нужно действовать без промедления. Позади его подстерегала опасность, а впереди ждало нечто исключительно важное. Он уходил от одного и устремлялся к другому. Это казалось и разумным и абсолютно ясным.

Двери по-прежнему были закрыты. Ниоткуда не доносилось ни единого звука, ни шороха. Однако пустой и спокойный коридор дышал. В нем ощущалась жизнь. На этот счет у него не оставалось никаких сомнений. Пьяный, сумасшедший или лунатик, он все же мог отличить дом с живыми людьми от вымершего. Здесь всюду были люди.

Он легонько дернул неплотно закрытую дверь шкафа, и она мгновенно отворилась, не на шутку испугав его. Скверно. Так можно сразу же выдать себя. Если скрипевшая стулом медсестра высунет голову из палаты, то первой в стеклах ее пенсне блеснет именно распахнутая дверь. Он постарался ее закрыть, но не рассчитал силы удара. Тонкое стекло раскололось, осколки с мелодичным звоном упали на каменные плиты, но пожарная сирена, которую он не заметил, издала совсем иной звук.

Она орала, и ее взвизгивание с болью отдавалось в каждом его нерве. Она яростно ревела. Она заходилась в истерике, и ей со всех сторон над ним и за ним в какофонии сигнала тревоги вторили другие сирены.

2

Предчувствия его не обманули. Дом действительно был полон людьми. Двери открылись, громко затопотали ноги, кто-то кричал, кто-то требовал ответить, что случилось, слышались резкие, взволнованные голоса, они кружились около него, как пчелы у опрокинутого улья.

Бежать ему было неудобно — клеенчатый плащ широко развевался и его полы больно били по ногам. Миновав клетку лифта, он бросился к лестнице. На второй площадке он столкнулся с пожилым мужчиной в белом халате. Тот схватил его за рукав.

— Мне некогда, сэр, — бросил он на ходу. — Лучше смотрите за своими больными, — выкрикнул он напоследок и ринулся прочь.

Сирены продолжали трезвонить. Их пронзительный вой воодушевлял. Только бы они не замолчали, пока он не выберется отсюда.

Он добежал до выхода быстрее, чем ожидал. Там тоже все пришло в движение. Кто-то выключил половину ламп, чтобы пошире открыть массивные двойные двери, и швейцар отрывисто, по-военному приказывал соблюдать порядок.

Человек в клеенчатом плаще промчался по выстланному каменными плитами полу, инстинктивно следуя за дуновением свежего ночного ветерка. Неподалеку от выхода стояла медсестра. Находившийся рядом врач коснулся его плеча.

— Где это, пожарный?

— Сзади. Никакой опасности. Скажите им, пусть утихомирятся. Никакой опасности нет. — Он заметил, что слова его прозвучали веско и убедительно. Он был уже у дверей, когда прямо перед ним возникла какая-то девушка и, только он отпрянул от нее в сторону, спокойно задала дурацкий вопрос:

— Это что, около ворот? — Он посмотрел на нее через плечо, и ему показалось, что лицо у нее овальной формы, а карие глаза умны и серьезны.

— Сзади загорелось, мисс. Ничего страшного, — коротко ответил он и вышел. Встреча вроде бы не имела никакого значения, да и девушка, видимо, была не вполне нормальна, но в сознании у него остался тяжелый осадок и, желая поскорее забыть об этом, он с готовностью погрузился в уличную мглу.

Никто не назвал бы ночь беспросветной. Сквозь тонкую пелену облаков проглядывала луна, и его глаза без труда свыклись с переменами, с дымно-сероватыми тенями затемненного города.

Обстановка была ему незнакома и не вызывала откликов в памяти. На полукруглой подъездной дороге он увидел с десяток автомобилей, а за ними на светлом небе проступали нечеткие силуэты крыш и шпилей.

Он вскочил в ближайшую машину. Тогда он решил, что поступил мудро, однако и вести ее и нажимать на педали в огромных сапогах оказалось нелегко. И все же тарахтелка со скрипом сдвинулась с места. Он обогнул склон и выехал к открытым воротам. Затем повернул на восток к большой шоссейной дороге, надеясь, что выбрал самый удачный путь и, с силой нажав на акселератор, с грохотом выкатился на тусклую ленту асфальта, еще освещаемую его единственной затемненной фарой.

Ему досталась ужасная машина. Обнаружив это, он расстроился. Ему смутно представлялось, что он привык ездить совсем на других. Неудобная малютка судорожно дребезжала, и вести ее на полной скорости было опасно, сзади в ней что-то позвякивало и чем дальше, тем отчетливей.

По широкому шоссе, окаймленному рядами домов, полускрытых за высокими кустарниками, он ехал явно впервые. Насколько он понимал, оно ничем не отличалось от остальных английских дорог. Кругом царили тьма и молчание — ни встречного движения, ни зажженных фонарей. Он нервно сжимал в руках баранку, принуждая упрямую машину к дальнейшим усилиям. Теперь это был настоящий, хорошо известный ему ночной кошмар, как будто он шел по темному тоннелю, неживой от страха, а его ноги с каждым шагом наливались свинцовой тяжестью.

Другая машина попалась ему, лишь когда он отъехал от госпиталя на полмили. Он с облегчением вздохнул и посмотрел на две затемненные боковые фары, осветившие ему встречный путь. Он подумал, что это автобус. Внутри машины было темно, но, приблизившись, он заметил отблеск неясно вырисовывающегося номера. Разглядев его повнимательнее, он вздрогнул — это был номер пятнадцать. В его сознании что-то вспыхнуло, и на мгновение он почти физически ощутил мощный и теплый поток света, но не прошло и секунды, как видение исчезло и на душе у него стало горько. Он чувствовал, что от него ускользнуло нечто важное и очень срочное. Он должен был сейчас что-то сделать, и на него ложилась огромная ответственность.

На минуту это всецело овладело им и, однако, сразу куда-то улетучилось, безвозвратно ушло. Он знал очень мало, но и этого было достаточно, чтобы прийти в отчаяние, впасть едва ли не в шоковое состояние. Полиция гналась за ним по пятам, очевидно полагая, что он убийца. Машина отчаянно дребезжала, и этот звук начал казаться ему зловещим. Конец мог наступить в любую минуту; ясно, что мотор вот-вот заглохнет, а он еще в предместье незнакомого города, и в этом проклятом, чудном костюме ему никуда не скрыться.

Именно тогда он и понял, что за ним следует какая-то машина. Он не сумел бы определить ни ее размер, ни марку, потому что ее фара была такой же затемненной, как и у его драндулета. Он немного притормозил, дав ей возможность проехать, но шофер и не собирался его обгонять. Он старался твердо держаться на расстоянии двадцати пяти ярдов. Это откровенно пугало.

Он прикинул, что едет со скоростью чуть больше сорока миль в час, хотя, по времени, его машина с напряжением то ускоряла, то замедляла ход, снижая его до тридцати миль. Он осторожно уменьшил скорость. Машина сзади тоже сбавила ход. В эту минуту предсмертный хрип задней оси резко усилился.

На губах худого мужчины в клеенчатом плаще застыла изумленная улыбка. От неизбежности катастрофы хотелось даже смеяться. Похоже на попытку кражи со взломом на роликовых коньках. Несомненно, его подстерегало множество опасностей. Он знал, что не сможет убежать от них в огромных сапогах с чужой ноги.

Слева во тьме обозначился поворот и он бросился туда, решив, что это последний шанс. Машина сзади срезала угол, и в его сознании блеснул луч надежды, но только он выехал на развилку шоссе, как преследование возобновилось.

Его удивило открытое пространство. Вероятно, госпиталь находился неподалеку от городского предместья, а он этого и не предполагал. Вот я и за городом, подумал он, проехав мимо оголенных деревьев, высившихся в темноте. Теперь они могли в любую минуту арестовать его, он мысленно приготовился, что они начнут стрелять и остановят машину. Однако они не торопились, и он продолжал ехать по лесистой местности, а безмолвные преследователи, как и прежде, оставались сзади.

Через некоторое время его покорность сменились раздражением, и он вырулил прямо на середину дороги. Когда перед ним возник удобный поворот, он свернул, но его спутники были тут как тут. Если бы ему удалось ускользнуть хоть на мгновение, то другая машина, несомненно, прибавила бы скорость и опять догнала его.

Казалось, что он в дороге уже несколько часов, даже недель. Он страшно промерз, и до него впервые дошло, что его сознание, если не считать молниеносного просветления, целиком погружено во мрак. Оно и правда напоминало эту машину, такую же разбитую, неисправную и не зависящую от его воли.

Жуткий стук между задними колесами теперь просто оглушал. Скорость также заметно уменьшилась, и в моторе вышел из строя по крайней мере один цилиндр. Его окончательно погубила внезапная впадина на дороге. Он, не глядя, ударил по дворнику, и над ним поднялась настоящая стена брызг, залившая ветровое стекло. Мотор смущенно кашлянул и заглох.

Он сидел, не двигаясь. После катастрофы молчание и радовало и ужасало. Он ждал. Но ничего не случилось.

Облака немного рассеялись, и при свете луны он смог разглядеть низкие изгороди на противоположной стороне, а за ними темные верхушки ив. Было безветренно, тихо и холодно, как на морском дне. Он осторожно повернул голову назад и увидел, что другая машина остановилась, как обычно, в нескольких ярдах от него. Разобрать, кто там сидит, ему не удалось — единственная затемненная передняя фара оказалась слишком тусклой.

Потом он заметил, что машина тронулась с места. Она очень медленно поползла вниз по дороге, развернула в сторону свое длинное лоснящееся тело, легко въехала в воду, почти не оставив ряби, и вплотную приблизилась к нему, так что сиденье водителя очутилось вровень с его собственным.

3

Боковые стекла обеих машин открылись одновременно, и человек в костюме пожарного собрался с духом, чтобы встретить неизбежное.

— Нужна ли вам какая-нибудь помощь? — прозвучал из темноты вежливый вопрос, заданный юным, звонким голосом. Ему подумалось, что это какая-то очень молоденькая девушка.

— Вы знаете, где вы? Мы на вас полагаемся, надеюсь, вы это понимаете? — Второй голос был немолодым и ворчливым, к тому же он гудел у него прямо над ухом, и от этого ему стало не по себе.

— Вести машину ночью очень трудно даже в лучшую пору, — несвязно продолжал старик, — а в это время года рано темнеет. Я много ездил по стране в молодости, но это было очень давно. Очень. Я даже не знаю, какая это дорога.

После минутного молчания беглец догадался, что означает вся странная, похожая на галлюцинацию сцена. Кто бы ни были эти добрые люди, они хорошо знали и его самого и его машину. Он осторожно, понизив голос, чтобы при случае они не смогли установить, кто он, сказал:

— Боюсь, что машина отдала концы, — и стал ждать.

— С улыбкой на устах у двигателя, — с легкой укоризной отозвался молодой голос. — Вы не возражаете, если мы усадим вас сзади? А мистер Энскомб сядет впереди, рядом со мной. Только бы нам не опоздать к обеду, я уже один раз звонила Ли. Оставьте машину Джорджа здесь. — Ничего не помнящий человек навострил уши. Имя было произнесено с явным ударением.

— У нашего Джорджа испорченный вкус по части машин, — наобум заметил он, открывая дверцу и пробираясь на заднее сиденье другой машины.

Когда его уже окутала теплая тьма лимузина, девушка ответила на его вопрос.

— Это не вкус Джорджа, бедный мальчик. Это его карман, — разъяснила она. — Продавцы подержанных машин привыкли обманывать аспирантов. И все же с его стороны было очень мило одолжить ее вам. Мне так жаль, что я вас упустила. Я ждала в вестибюле, но вы промчались мимо, сели в машину Джорджа, и мне не удалось вас поймать.

Продолжая говорить, она нажала на сцепление, и они устремились во тьму.

— Мне тоже очень жаль. Я поступил глупо, — пробормотал человек в клеенчатом плаще. Он старался ничем не выдать себя. Было ясно, что разговор вот-вот примет опасный оборот, и сейчас не время откровенничать. В любом случае эта посланная Богом девушка могла оказаться полезной, а она, в свою очередь, надеялась, что он поддержит ее.

Он откинулся на подушки и пристально поглядел в темноту. Постепенно он различил на ветровом стекле два силуэта. Девушка была невысокой, но стройной и широкоплечей, как юноша. Ну, конечно! Она — та самая молодая женщина с овальным лицом и умными, светло-карими глазами, что обратилась к нему в больничном вестибюле. Она, должно быть, хотела сообщить, что эта машина стоит у ворот. Неудивительно, что сейчас она обращается с ним как с ненормальным. Таков он и есть. Боже, помоги ему. Таков он и есть.

Силуэт человека, сидевшего рядом с ней, казался гораздо менее четким. Он напоминал огромный сверток, прихлопнутый плоской кепкой, как крышкой. Ему не терпелось начать разговор. Повернувшись, он сказал:

— Волнующее приключение. — В глуповатом, старческом, одышливом голосе звучало почти путающее любопытство.

Человек на заднем сиденье заколебался.

— Да, в известной степени, — выдавил он наконец.

— Знаю, знаю, — старик, несмотря ни на что, собирался продолжать беседу. — Вы все равно исполнили свой долг. Это утешительно. Наверное, утешение для вас — единственная благодарность. Добрый Самаритянин…

— Это и есть его награда, — добавила девушка, не поворачивая головы.

— Однако, — сдержанно заключила она, — я не представляю, что вы еще могли сделать. В конце концов, если с вами в вагоне заговорил незнакомый и довольно странный человек, а потом вдруг споткнулся о чемодан и потерял сознание, то вам только и осталось отвезти его в больницу.

— А разве можно было иначе? — пробурчал себе в шарф старик. — Как вы считаете, Кэмпион?

— Да, да, вы правы. — Человек, сидевший сзади, не думал, что он говорит. Он с жадностью ухватился за это имя и попытался внушить себе, что оно ему знакомо. В начале он решил, что действительно его знает, и почувствовал огромное облегчение. Но в следующую минуту к нему вновь вернулись неуверенность и отчаяние. Пережитое вымотало ему нервы, ему захотелось выкурить сигарету.

Обнаружив, что у него нет карманов, он автоматически наклонился вперед и достал из спинки сиденья пачку сигарет и зажигалку. Он уже успел затянуться, когда до него дошло, почему он повел себя именно так. Выходит, он знал, что там лежат сигареты. Он взял их машинально. Напрашивался очевидный ответ. Так и было. Он ехал в собственной машине.

Устроившись поудобнее, он стал размышлять. Голова у него ужасно болела, но сознание было ясным. Только память ему изменила и, если сейчас он все забыл, то, по крайней мере, мог соединить известные ему факты.

Он решил, что из развития событий следует единственный вывод — он и девушка должны что-то сделать. Во всяком случае, она. Недаром она постоянно опекала его, рассказывала одну историю за другой, и у нее это очень хорошо получалось, словно она привыкла к этому. Возможно, так оно и было.

Убеждение, что она его жена, возникло у него не сразу. Чем больше он думал об этом, тем вероятнее оно становилось. Вот она здесь, ведет его машину, по-матерински заботится о нем, героически лжет ради него. Наконец, машина Джорджа! Впервые после того, как он пришел в сознание в больничной палате, ему показалось, что жизнь начинает налаживаться. Исчезло это безграничное одиночество. На душе сделалось не просто легко, но и радостно и он опять посмотрел в темноте на девушку.

Она вела отлично, уверенно и с необычной любовью к машине. Он это оценил. Многие относились к мотору как к чему-то враждебному, мстительному, пытались подчинить себе машину и управлять ею твердой рукой. Ему нравился ее голос — чистый, ясный, хорошо поставленный, влекуще молодой. Он только сейчас смог вспомнить ее лицо, после того как мельком увидел ее в больничном вестибюле, но ему нравились и посадка ее головы и прямые, сильные плечи. Он приободрился. Если она его жена, значит, с ним все в порядке. Ему уже раз или два начинало казаться, будто он какой-то мошенник. Его это очень расстроило и он решил, что такое предположение ошибочно по сути, и его необходимо отвергнуть. Но ведь он открыл пожарный шкаф шпилькой, а в разговоре полицейского с медсестрой прозвучали загадочные слова о деньгах. Почему это должно выглядеть странным, если его самого подобрали с кучей денег? Почему власти убеждены, что он убил полицейского? Видел ли это кто-нибудь своими глазами? Да и мог ли он убить?

Он не чувствовал в себе особой жестокости. Но что он вообще за человек?

Последний вопрос вынудил его начать все сначала. У него не было о себе никакого представления. С виду он, наверное, довольно высок и худ. У него копна густых волос и все зубы свои. Без зеркала он больше ничего не мог сказать.

У него создалось впечатление, что девушка молода, возможно, очень молода, и он задумался, сколько же ему лет. Он был крепок, и, если не считать естественного потрясения от случившегося, после которого у него ныли суставы и кружилась голова, ощущал, что он в хорошей форме. Он продолжал размышлять. Ясно, что он уже не мальчик, но, с другой стороны, и отнюдь не стар. В конце концов он остановился на двадцати девяти годах. Это и впрямь был хороший возраст, а старше он себе не казался.

К нему возвращались силы и даже стремление к риску. Большая машина летела, поглощая милю за милей, и он уже почти внушил себе, что эпизод с убийством полицейского — это часть минувшего бреда, как вдруг пожилой мужчина зашевелился.

— Я вижу, где мы сейчас, — сказал он довольным тоном. — Должно быть, мы проехали пятнадцать миль. — Он резко оборвал себя и засмеялся глуповатым, пронзительным смешком дурашливого старика. — Я, конечно, имел в виду пять миль, — неловко добавил он. — Сам не знаю, почему я упомянул пятнадцать.

Человек, которому сказали, что его фамилия Кэмпион, по-прежнему всматривался в темноту. На душе у него стало тревожно.

— Во всяком случае, отсюда уже недалеко, — голос девушки был спокоен и деловит. — Если вы не возражаете, мистер Энскомб, мы высадим вас у вашего дома. Мы спешим, и нам нужно переодеться. Обри назначил обед на восемь тридцать, и опаздывать было бы неприлично. Мы ведь еще встретимся с вами.

— Да, да, я, конечно, приду, — с воодушевлением подтвердил старик. — Я никогда не упускаю возможности пообедать в Институте, с тех пор как его возглавил Обри. Я помню его предшественника, знаменитого доктора Хэйла. Он был способным человеком, но куда ему до Обри. Ли Обри — один из великих людей нашего времени.

— Да, — немного подумав, ответила девушка — Да, я полагаю, что это верно. Он не боится умного окружения.

Энскомб хмыкнул, а потом назидательно произнес:

— Совершенно блестящий человек. Нам исключительно повезло, что он здесь, в Бридж. Я помню заседание, когда его представили нам на Тайном Совете. Многие горячо поздравляли меня как наследственного секретаря Общества, но в ответ я сказал: «Не благодарите меня, Мастера Бридж, — как вы знаете, это привычное обращение, — не благодарите меня. Лучше скажите спасибо этому человеку за то, что он пришел к нам».

Он откинулся на сиденье и вздохнул. Кэмпион понял, что он говорил о чем-то очень близком и дорогом ему. В его словах угадывались и гордость и некоторая напыщенность.

Энскомб? Это имя ничего не значило для Кэмпиона. Но в названиях Бридж и Институт ему послышалось что-то знакомое. Ему показалось, что они хорошо известны и он их давно знает.

Сейчас старик заговорил снова.

— К тому же Обри богат. Об этом широко не распространяются, но он отдает все свои две тысячи фунтов жалованья какому-то школьному фонду на севере. Должно быть, у него немалый личный доход и это его вполне устраивает. У него уникальное положение, которого не купишь ни за какие деньги, а дом — настоящий музей и тоже не для продажи. У вас там полный комфорт?

— Да, это великолепный дом, ты согласен, Алберт? — Кэмпиону понадобилось несколько секунд, чтобы понять — она обратилась к нему, но потом он с восторгом откликнулся.

Мистер Энскомб повернулся к нему.

— Вы устали, — заметил он. — Вам это тяжело далось. Так часто бывает. Лондон способен утомить. Что на вас надето? Плащ? Что-то шелестит, но я не могу вас разглядеть. Здесь очень тепло. Почему бы вам его не снять?

— Нет. Пожалуй, я не хочу. Спасибо. — К своему ужасу, он услышал, что засмеялся, но девушка опять пришла к нему на помощь.

— Оставьте его в покое, — сказала она. — Ему стыдно. Он сел не в ту машину, заставил нас петлять следом за ним, и сейчас от него пахнет, как от магазина, где торгуют велосипедами. Разумеется, Алберт, ты должен снять плащ и никогда не носить его в закрытом помещении. Ну вот, мы и приехали. Ведь это ваши ворота, мистер Энскомб? Вы не сочтете ужасно невежливым, если мы не станем заезжать внутрь?

— Нет, конечно, нет. Я и сам опаздываю. Весьма вам благодарен. Я понимаю, что навязался к вам сегодня днем, но вы были так любезны, так любезны.

Говоря это, он с трудом поднялся, и его глуховатый, дурашливый голос тягуче заскрипел. Он благополучно вырвался из машины и захлопнул дверь. Кэмпион увидел через окно, как Энскомб прошел мимо высоких оштукатуренных колонн к большому дому, темневшему за ними.

— Старый дурак, — неожиданно вырвалось у девушки. — Он забыл свой сверток. Я оставлю тебя на минуту. Нужно немедленно ему отдать.

— Лучше я это сделаю, — выпалил Кэмпион, нащупывая ручку двери.

— Ты не можешь в таком виде.

— Нет, почему же. Он меня не увидит. А если увидит, то подумает, что я просто чудак. Где его сверток?

— Она обернулась к нему в темноте.

— Я полагаю, это книги, — сказала она. — Держи.

Он взял квадратный пакет и, пошатываясь, двинулся по узкой дорожке вслед за удаляющимся Энскомбом. Было светлее, чем он предполагал, и он не стал окликать старика. Дверь дома уже закрылась, когда он добрался до нее. Не желая стучать, он положил пакет на ступеньку и поспешил к поджидавшей его машине. С уходом Энскомба автомобиль начал казаться более уютным. Девушка мягко нажала на сцепление и они поехали. Человек, все еще пытающийся вспомнить, правда ли его зовут Албертом Кэмпионом, наклонился вперед. Теперь, оставшись наедине с этой очаровательной, хотя и неузнанной собственной женой, он растерялся и понял, каким жизненно важным может быть их объяснение. Она необычайно действовала на него. Он был так рад, так по-детски счастлив, что нашел ее. Он молил Бога, чтобы она позволила ему положить голову ей на грудь и он смог бы немного поспать. Нелепо было спрашивать, как ее зовут.

— Это все так трудно, — робко начал он.

— Я знаю, — искренне согласилась она и, удивленный ее прямотой, он замолчал. — Это ужасно, а времени на разговоры у нас нет. Надо спешить. Мы уже на подъезде к дому и нам нельзя опаздывать. Это вызовет подозрения.

Она круто вырулила машину и проехала через ворота с колоннами.

— Я нашла тебя чудом. Я ждала на станции, как мы и условились. Я избавилась от Энскомба где-то около четырех часов, но потом он все время был со мной, и я плела ему одну небылицу за другой. Я должна была взять его с собой, потому что он настаивал. Он сказал, что ему необходимо повидаться со своим зубным врачом и попросил Ли Обри, чтобы я его подвезла. Ли специально обратился ко мне, и я не могла ему отказать, иначе он бы меня в чем-нибудь заподозрил. Вот так он здесь и очутился.

Машина не останавливалась. Насколько мог судить Кэмпион, они миновали парк. Девушка продолжала говорить. Она нервничала и у нее перехватывало дыхание.

— Он ужасный старикашка, верно? — допытывалась она. — Почти все время глуп, как пробка, и вдруг какое-то озарение. Так и не знаешь, то ли это серебро блеснуло сквозь тусклый слой, то ли последние просветы на старой оловянной ложке. У нас одна надежда — успеть к обеду и чтобы все прошло нормально. Что у тебя там под этим обмундированием для дезинфекции? Можно его оставить в машине?

— Все зависит от того, куда мы едем, — сказал я. — На мне страшная серая фланелевая пижама.

— Что? — Она в изумлении бросила руль и повернулась к нему. — Что случилось? Ты не ранен?

— Боже мой, нет, — ответил он, тронутый ее участием. — Со мной все в порядке. Меня только сбили с ног.

— Так значит, это было, было, — воскликнула она с большим облегчением, чем он ожидал, и куда менее удивленно. — Человек в писчебумажной лавке шепнул мне «больница». У меня не было возможности поговорить с ним. Там собралось много народа, и я торопилась. Время приближалось к пяти, и этот проклятый Энскомб уже сидел в машине. Старик что-то знает, могу поклясться.

— Больше, чем я, — мрачно заметил Кэмпион.

Девушка тут же откликнулась.

— Да, — подтвердила она, — и я об этом подумала. Не надо о нем забывать. Я рада, что с тобой все обошлось. Я и представить себе не могла, что тебя положили в больницу. Когда я увидела тебя выходящим в этом «скафандре», то решила — кто-то из друзей одолжил его тебе, чтобы ты спрятал всякий мусор. Твой костюм у меня в багажнике. Вот почему меня так беспокоило, что ты не пришел до возвращения Энскомба. Я не знала, как мне передать тебе вещи, пока он тебя не увидит. Да, теперь переодеваться глупо. Ты должен пробираться тайком.

Кэмпион засмеялся. Она была очаровательна, а он очень устал.

— Как вам будет угодно, леди, — отозвался он. — Куда мы направляемся?

— Полагаю, вот к этому боковому входу, — сказала она. — Эта дорога во двор, где мы сможем поставить машину. Я знаю, что гостям не подобает пользоваться черным ходом, но мы будем скверно выглядеть, если нас заметят. Ты, конечно, можешь снова крикнуть «пожар!», но потом и это не поможет.

Он сидел, разглядывая ее силуэт, когда она мастерски разворачивала большую машину, выезжая на узкую дорожку рядом с огромным темным особнячком. Она была восхитительной юной женщиной, практичной, энергичной, как ребенок, и совершенно искренней. Он подумал, что голос у нее самый хладнокровный и успокоительный из всех, что он когда-либо слышал.

Она припарковала машину, и он, неловко пошатываясь, вышел в старинный конный двор, вымощенный булыжником. Низкие, изящные линии георгианских служб едва виднелись в тусклом освещении. Она открыла крышку багажника и нагнулась, чтобы вытащить оттуда чемодан. Он взял его у нее и положил свободную руку ей на плечо, но она не обратила внимания на его жест, и ему пришло в голову, что открытое выражение чувств было ему несвойственно. Он несколько растерялся, когда она позвала его из дома.

— Входи, Алберт. Сейчас ужасно поздно.

Она ждала его в темной передней с арками.

— Поднимись на две ступеньки вверх. Свет загорится только, когда ты откроешь дверь, — объяснила она.

Деревянная дверь неслышно захлопнулась за ним, в небольшом проходе, где они стояли, зажегся свет, и в его мягком, желтоватом отблеске стал виден обитый панелями интерьер прекрасного дома в георгианском стиле. Дверь, занавешенная шторой, отделяла от него комнаты, а узкий пролет дубовой лестницы слева вел к такой же двери на верхнем этаже. Девушка направилась к этой верхней двери и, когда она поднималась по лестнице, он вдруг увидел ее и узнал; на поверхность страшной тьмы его сознания впервые всплыло что-то знакомое. Ее тонкая юношеская спина под отлично сшитым коричневым твидовым жакетом костюма, рыжеватые кудри, маленькая смуглая рука, держащаяся за перила — все это было хорошо знакомо и невыразимо дорого ему.

— Аманда! — воскликнул он.

— Да, — она повернулась на ступеньке и застыла, глядя на него, ее светло-карие глаза задавали ему безмолвный вопрос и каждая линия ее овального лица была живой и юной.

Он засмеялся и бросился к ней.

— Я только хотел услышать, как ты откликнешься на свое имя.

Она перестала улыбаться, и он решил, что она немного смутилась.

— Меня это не удивило, — неожиданно прошептала она и добавила, словно он ее в чем-то упрекнул. — Но все это так срочно и неизбежно. Сейчас ты совершенно беспечен. Что случилось? Что-нибудь нехорошее?

— Нет, боюсь, что ничего не было. Все это просто легкомыслие, — ответил он, входя через другую занавешенную шторой дверь в маленький мирок старинного изящества.

Аманда пересекла верхний зал, где полосы сосновых панелей, китайский ковер и вяло-зеленые драпировки создавали георгианский ансамбль, но без тесноты и самодовольства этой великой эпохи нуворишей, и открыла дверь под аркой.

— Да, слава Богу, они приготовили все твои вещи, — сказала она, глядя в дальний угол ковра. — Ли решил проблему со слугами. Любовь должна сочетаться с деньгами. Они его не просто любят, он им еще и очень много платит. Тебе надо переодеться и мне тоже. Даю тебе десять минут. Мыться придется аккуратно, запасы воды невелики. Я к тебе вернусь. Я должна с тобой повидаться, прежде чем мы спустимся вниз. Благодарю тебя.

Она вышла быстрее, чем он смог ее остановить, и проскользнула в комнату по другую сторону зала, но живое, дружеское ощущение, оставшееся от нее, продолжало согревать его, как жар от горящего угля.

Алберт Кэмпион вошел в комнату, которая, по всей вероятности, была его собственной, и первым делом заметил вечерний костюм, разложенный на кровати. Портновская метка внутри нагрудного кармана убедила его, что этот смокинг он приобрел прошлой весной. Теперь, когда он уже некоторое время провел на ногах, его слабость стала ощутимее и с уходом Аманды им овладело прежнее чувство потерянности. Двигаясь медленно и с трудом, он начал тщательно переодеваться. Через минуту-другую он перестал думать о таинственных совпадениях и глубинных загадках подсознания и внимательно осмотрел комнату, найдя в ней белье, полотенца и зубную щетку. Ему нужно было торопиться. Аманда придет за ним через десять минут, и тогда они обсудят все серьезные вопросы. Его мысли сосредоточились на Аманде. Если она и правда его жена, то одно это могло утешить его в мире зловещей фантазии.

А пока, очевидно, он должен благополучно переодеться. Зеркало для бритья висело в ванной, и он впервые за долгое время увидел свое отражение. Подобно большинству мужчин, бреющихся по утрам, он не вглядывался в него и не изучал, каков же он на самом деле. Желание узнать себя как можно лучше ушло, и его беспокоило только одно — удастся ли ему гладко выбрить свой подбородок. От хорошо сидящего вечернего костюма исходило ощущение прохладного комфорта, и это его успокоило. Он завязал галстук, и, когда стал надевать смокинг, в дверь постучали. Он бросился открывать так стремительно, что у него немилосердно заныло одеревеневшее тело и минуту спустя, совершенно разочарованный, отступил назад. Это была не Аманда, а незнакомец в смокинге, дружески улыбнувшийся ему и вошедший в комнату.

— Мой дорогой, как я рад, что вы вернулись, — сказал он низким, приятным голосом, который сразу располагал к себе собеседника. — Ну как, все волнения позади?

Кэмпион молча кивнул. Даже если какая-то вспышка в памяти не высветила ему прошлое, он с первого взгляда догадался, что перед ним хозяин дома. Высокий, широкий в кости мужчина держался с элегантной небрежностью и производил сильное впечатление, гармонирующее с атмосферой дома. Кэмпиону был ясен подобный тип или, вернее, образец духовной независимости.

Ли Обри был личностью, можно сказать, что он излучал интеллектуальное обаяние так же явно, как тепло или слабый электрический ток. Форма его большой головы казалась довольно странной, черты лица — выразительными, но преувеличенными, излишне крупными, а улыбающиеся глаза скорее доброжелательными, чем дружескими. Больше всего в нем изумляло, что он, видимо, к его же огорчению, не мог создать обстановку, в которой другие чувствовали себя свободно и достойно. В его поведении отсутствовал и намек на равенство, его заменяло подчеркнутое смирение, словно ему нужно было умственно опуститься на четвереньки, чтобы вести обычный разговор. Сейчас он стоял, неловко прислонившись к камину и слегка посмеивался, заранее извиняясь за неудачную попытку расслабиться.

— В общем-то я доволен, что обед отложили на полчаса, — сказал он. — Фиш из Военного ведомства уже внизу. На редкость примитивен. Конечно, он честный малый и вполне достойный, но страшный зануда. Батчеру на объяснение с ним понадобился целый день, и Фиш только в конце понял что к чему, а любой выпускник разобрался бы в этом деле за пару часов. Правда, нелепо?

Он снова засмеялся, как бы прося прощения за критику.

— Нелепо, — согласился Кэмпион.

К нему возвращалось прошлое, точнее, какая-то его часть. Это был дом директора Института общих исследований в Бридж. На протяжении полутора веков к этому учреждению относились как к провинциальному раритету, то ли благотворительной организации, то ли музею. В первой четверти нашего столетия Институт неожиданно расцвел и превратился в один из значительных центров страны. Воспоминание всплыло так же, как имя Аманды — это был скорее просвет, в котором стало видно все, о чем говорилось, а не занавес, поднявшийся над тьмой его сознания. Это тревожило и смущало.

Ли Обри, не отрываясь, смотрел на него.

— Вы страшно устали, — мягко заметил он, — или у вас что-то не в порядке?

— Нет, нет, со мной все нормально, — Кэмпион удивился собственной запальчивости, но решил, что нужно непременно сохранить свои дела в тайне.

— Ну, тогда, тогда отлично, — его собеседник был чувствителен, как ребенок. — Вы не спуститесь вниз? Кстати, вы получили ваши письма? Сегодня утром вам пришло два или три. Джон должен был принести их сюда. Но, вероятно, он оставил их в моем кабинете. Я сам принесу их вам. Ну, как, пойдемте?

Он направился к двери.

— Нет. Не сейчас. Я жду Аманду. Нам надо поговорить.

Даже теперь, смутившись, мистер Кэмпион счел свои слова излишне откровенными. Обри повернулся, и его глаза сразу сделались суровыми и пугающе проницательными.

— Да, понимаю, — протянул он и вновь заметно смягчился, — понимаю. Я сейчас спущусь и наведу порядок к вашему приходу.

У Кэмпиона создалось впечатление, что он вышел спокойно и не испытывал особого сочувствия.

Оставшись один в комнате, он решил вернуться к прежним делам — швырнул свое пожарное обмундирование на дно гардероба и собирался его запереть, когда раздавшийся сзади звук заставил его обернуться. Это была Аманда. Она появилась, как он и ожидал, в длинном гладком белом платье, откуда-то знакомом ему и подобающем моменту. Выглядела она в нем лет на шестнадцать, не больше. Смотреть на нее было приятно. Это открытие не просто поразило, но даже ошеломило его, и он невольно рассердился на самого себя.

— О, высший класс, — сказала она, одобрительно кивнув ему. — Я боялась, что ты еще не готов. Что это ты так приободрился? Любуешься собой?

Он оглянулся назад и понял смысл ее слов. Дверь гардероба широко распахнулась, открыв зеркало внутри.

— Нет, — ответил он и осекся. В эту минуту он увидел в зеркале себя и ее, стоящую позади. Он оказался старше, чем думал. На него смотрел испуганный человек лет тридцати пяти, высокий и очень худой, с изможденным, одеревеневшим лицом, на котором отчетливо вырисовывались морщины. С другой стороны, судя по виду, она еще могла учиться в школе.

— У тебя лицо осмысленнее, чем обычно, — заметила она, — ты так не считаешь?

— Неужели? — невольно вырвалось у него. — По правде сказать, я еще в шоке.

Он увидел, как на ее лице погасло удивление.

— Это нечестно, — беспомощно прошептала она.

— Почему же? — он повернулся к ней, схватив ее за руки. Как ни странно, она взволновалась еще сильнее, медленно высвободила руки и встала перед ним, решительная и совершенно искренняя.

— Алберт, — начала она, — я понимаю, что сейчас не время и все происходящее гораздо серьезнее, но это сидит у меня в голове, и я хотела бы объяснить. Ты знаешь, что должен был жениться на мне в следующем месяце?

Его ужаснули и смысл сказанного ей, и выбранная форма, в которой явно звучала угроза. Он так остро ощутил разочарование и одиночество, что похолодел и посмотрел на девушку каким-то отсутствующим, ничего не выражающим взглядом.

— Разве? — коротко спросил он.

Она промолчала, и у него создалось страшное впечатление, что он нанес ей удар или повел себя бесчестно, а это никак не соответствовало ни его, ни ее характеру.

Она отпрянула в сторону, и он панически испугался, что она сейчас уйдет и оставит его.

— Не надо, — хрипло проговорил он, — я не это имел в виду, Аманда. Я пока еще не в себе. Я не знаю, где я, кто я и что я делаю.

— О, понимаю, — она снова была прежней, трепетной, нежной и приветливой. — Я все понимаю и вижу тебя насквозь. Ты можешь на меня полностью положиться. Это правда. Тебе это известно?

Она взяла его за руку, и он почувствовал порывистую, нервную силу ее молодого тела.

— Я тебе во всем помогу, Алберт. Мы оба столкнулись со страшным и крайне важным делом. Меня не было бы здесь, если бы не это. Мне противно говорить о свадьбе, ведь ты, и правда, еще не пришел в себя и расстроен совсем по другой причине, но ты знаешь, я становлюсь беспомощной, когда пытаюсь что-то утаить, и даже десять минут не могу вести себя, как наглая девка. Видишь ли, у нас не было никакого романа. Я просто решила выйти за тебя замуж, когда мне исполнилось семнадцать лет. Мы так давно знакомы и, честно говоря, это я предложила, чтобы мы поженились. Ты, наверное, об этом почти забыл и немудрено, ты был поглощен другими заботами. Моя дорогая обезьянка, не стоит церемониться. Это глупо, когда мы так привыкли друг к другу. Ладно, не надо сейчас об этом говорить. Я больше ничего не стану объяснять.

Честное признание Аманды как бы упало на дно его смятенной души.

— Сколько тебе лет? — спросил он.

— Двадцать пять.

— Так много? И ты все эти восемь лет собиралась выйти за меня замуж?

— Ну да. И не валяй дурака, тебе же это в общем известно. Обычно мы не говорили об этом так откровенно, как сейчас, но иногда упоминали. Мы не давали никаких обязательств, и я попросту не намеревалась выходить замуж за кого-то другого. Об этом и речи не было. Но теперь я думаю, разговор нужно отложить, ведь я, как полная идиотка, обрушилась на тебя с признаниями в самый неподходящий момент, когда ты измучен и почти вне себя от волнения из-за чего-то действительно жуткого. Мне очень стыдно и жалко тебя, но, как бы то ни было, я сказала все, что Хотела, и это хорошо.

— Ты ждала, что мы поженимся, целых восемь лет, — он не стал повторять эти слова вслух, но они светились в нем сквозь тени, и он тщетно пытался объединить обрывки сведений о человеке, которым, как выяснилось, он когда-то был. Если сейчас он соображал с трудом, то довольно долгое время вообще ничего не сознавал.

— А теперь — нет, — он снова проговорил это про себя, но окончательность, бесповоротность смысла заставила его окаменеть. И тут, вырвавшись на поверхность, его мысль озарилась новой догадкой.

— А теперь ты хочешь свободы?

Она посмотрела на него, карие ее глаза были спокойны и честны.

— Да, — уверенно согласилась она, — я хочу свободы. Пойдем, нас ждет Ли.

— Одну минуту, — с отчаянием произнес он. — Ответь мне. Знаешь, когда меня… — Он оборвал себя на словах «сбили с ног», у него пересохли губы, когда он заметил ловушку и понял, что она предвосхитила его. Он вряд ли мог сказать ей это сейчас. Обнаружить свою беспомощность означало бы, что он признает себя побежденным и взывает ее к жалости, а жалость в любви всегда отвратительна. Он ужаснулся, осознав, сколько всего здесь было связано с любовью. Казалось, они уже начали доверять друг другу в том, что касалось их брака, а теперь все разрушилось от одного удара, теперь, когда он, наверное, впервые почувствовал, как сильно он от этого зависит.

— Когда тебя? Что с тобой сделали? — допытывалась она.

— Ничего. Я тебе потом расскажу.

Ее рука прижалась к его ладони.

— Ты мой дорогой, — сказала она с внезапной нежностью, и это его обрадовало, — я знала, что ты такой. Ты всегда был великолепен, Алберт, и сейчас тоже. Разве это не счастье, что ты никогда… Я имею в виду, что ты хоть что-то понимаешь и… э… э… не совсем холоден, но…

— Вроде замороженной рыбы, — с горечью уточнил он, позволив ей повести его, одинокого и жалкого, вниз по лестнице к той мрачной «другой реальности», которая по-прежнему скрывалась, как страшный груз, за темным занавесом его сознания.

4

Гостиная в особняке Института Бридж была типичной как для ее владельца, так и для его организации. Можно сказать, что она точно отражала стиль определенного периода, усовершенствованный современным строгим вкусом и современными деньгами. Колонны с каннелюрами и веджвудовскими плитками блистали чистотой, мебель казалась подобранной очень тщательно, но с поразительным равнодушием к цене: так, старое кресло из дешевого дерева соседствовало с личным спинетом Моцарта, очевидно приобретенным за огромные деньги.

Кэмпион покорно следовал за Амандой и с каждым шагом все глубже погружался в знакомую атмосферу ночного кошмара. Академический дух с его извечной суховатой формальностью нахлынул на него, как мутная волна.

Пять человек стояли, потягивая шерри из прекрасных старинных зеленых бокалов, и неярко горевшие свечи в серебряных подсвечниках озаряли их подчеркнуто скромные костюмы и гордые, умные, консервативные лица.

Ли Обри сразу же подошел к ним, извинившись перед женщиной средних лет, с которой только что разговаривал. Он на ходу улыбался Аманде и, повернувшись, окинул ее спутника характерным взглядом, словно успел украдкой заглянуть ему в душу и обнаружил там немало для себя приятного.

Прежде, когда все обстояло нормально, Кэмпион уловил бы этот нюанс и, возможно, даже обрадовался, но сегодня вечером ему было не по себе, и он ощутил, как в нем заклокотала ярость.

Ли вел себя обезоруживающе.

— Отлично, — сказал он. — Сейчас должен прийти Энскомб. Не думаю, чтобы вы когда-либо встречались.

Он представил гостей с несколько преувеличенной почтительностью, и четверо человек — мужчина и три женщины — задумчиво уставились на Кэмпиона. Когда Кэмпион поклонился мужчине, ему показалось, будто тот задержал на нем взгляд своих круглых карих глаз под седыми бровями чуть дольше, чем остальные. Он решил, что этот человек с широкой, клинообразной грудью и тощими ногами ему смутно знаком, но женщины не вызвали у него никаких ассоциаций. Одна из них была немолода, черноглаза, с небрежно подстриженными седыми волосами, но она ничего не сказала в ответ и ее интересовала только Аманда.

Ли отвел его в другой конец комнаты, якобы для того, чтобы раздобыть немного шерри.

— Я опасаюсь, что эта публика может удручающе подействовать, — неуверенно пробормотал он. — Но тут ничем не поможешь. Такова муниципальная интеллигенция, мой дорогой. Институт способен решать задачи национального значения, однако он все еще так называемая филантропическая затея Мастеров Бридж. В этих унаследованных должностях есть что-то пугающее.

— Я удивляюсь, почему государство не возьмет его на себя, — заметил Кэмпион и тут же понял, что допустил глупейшую ошибку.

Обри посмотрел на него с недоверчивым изумлением.

— Естественно, оно бы хотело, но Институт принадлежит городу, и в него вложены немалые средства.

— Да, конечно, я забыл, — несмотря на все усилия, последнее слово прозвучало у него чересчур выразительно, и хозяин дома опять озабоченно поглядел на него.

— Мой милый, вы переутомились, — сказал он. — Ради Бога, выпейте. Может быть, предложить вам что-нибудь еще? Не желал бы вам так страшно надоедать, но что мне еще для вас сделать?

В сознании Кэмпиона промелькнуло: «Да, разузнайте, старина, как это я убил полицейского, а пока будете расследовать, выясните заодно, не разбил ли я себе череп», и ему захотелось пронаблюдать, что случится, однако он решил, что это безответственно. Он чувствовал себя полупьяным, но все же достаточно трезвым, чтобы понять — мудрости в его словах не будет.

— Очень мило с вашей стороны, — начал он, — но со мной все в порядке. Я немного устал, но не более того. — Он произнес это опять-таки громче обычного, и хозяин дома невольно отшатнулся, когда слова раздались в молчаливой и холодно-ясной атмосфере.

— Я понимаю, — мягко проговорил Ли, — мне все понятно. Простите меня. О, да, подождите минуту, здесь ваши письма. Я захватил их с собой.

Он достал несколько конвертов из кармана своего просторного смокинга и протянул их Кэмпиону со странно неловкой застенчивостью. Кэмпион взглянул на письма и почувствовал медленно нарастающее удовлетворение. Все они, кроме одного, были переадресованы ему с 17-й Боттл стрит, Пикадилли, и его имя на нескольких конвертах заставило его поверить, что он это он, хотя он прекрасно понимал бессмысленность подобного рода доказательств.

Он взял единственное не переадресованное, а направленное прямо в Институт Бридж письмо и посмотрел на небрежно отпечатанную страницу. Ни один чиновник, имеющий в своем распоряжении секретаря, не отважился бы на такое послание. Обратный адрес был указан просто и без затей.

За этим следовало:

Алберт Кэмпион перечитал письмо дважды. Сами по себе слова были достаточно убедительны, но существовало и что-то еще. Это письмо поражало, казалось необычным. Наконец до него дошло, в чем причина. Раньше Станислав писал совсем иначе. Он произнес про себя это имя, не осознав, что оно написано не полностью, и сосредоточившись на странных особенностях послания. Станислав Оутс был человеком немолодым, чопорным, полицейским старой школы, а тут он впал в истерику. Это действительно могло испугать, как, допустим, отколовшийся и стремительно летящий вниз обломок колонны Нельсона. Он скомкал письмо и сунул его к себе в карман, но вскоре подумал, что его необходимо сжечь. По спине у него текли струи холодного пота. Ситуация и вправду способна была ужаснуть кого угодно. Вся ответственность возлагалась на него, а он не только не представлял в чем суть дела, но чувствовал себя беспомощным, лишенным возможности действовать из-за омерзительной умственной вялости и ни к чему не годным.

Его размышления прервал смех Аманды на другом конце комнаты. Он повернулся и увидел ее. Она говорила с Ли Обри, склонившимся к ней. Его лицо помолодело, в нем даже проявилось какое-то запоздалое мальчишество. Рядом с ним стоял слуга, пытаясь привлечь его внимание. Кэмпион заметил, как Ли резко отпрянул и выбежал из комнаты. Аманда посмотрела ему вслед. Она сияла и была возбуждена, стройный ход ее мыслей и мягкость сменились каким-то ликующим, глуповатым танцем души. В подобном настроении так могла бы вести себя любая женщина. Кэмпион глядел на нее, не отрываясь, и ему представилось, что в эту минуту он вырвался из привычной системы существования и проник в самую суть. Она не должна была так поступать. Она не имела права бросить его. Гордость, манеры, привычки, хорошее воспитание — будь это все проклято! Аманда была его. Он нуждался в ней, и да поможет Господь мужчине и женщине, если что-то нарушит их союз.

Он направился к ней, и в этот момент в комнату вернулся Ли Обри и начал ему о чем-то рассказывать. Он слушал его шепот с тем внезапным холодком, который возникает во время вынужденной задержки из-за новых препятствий.

— Полиция? — переспросил Кэмпион. — Я не могу сейчас встречаться с полицией.

— Но, дорогой мой, — в низком голосе Ли прозвучали настойчивые ноты, — пожалуйста, не здесь.

Кэмпион последовал за ним в просторный холл и увидел из открытого окна множество черных и белых флагов, как всегда, отсвечивающих серебряным и голубым.

— Это идиотское недоразумение, и я не собираюсь тратить время попусту, — сердито буркнул он.

Обри смерил его удивленным, но проницательным взглядом.

— Я не знаю, о чем вы говорите, Кэмпион, — спокойно ответил он. — Они пришли по поводу Энскомба. Бедного старика только что нашли мертвым в его саду, а вы и Аманда, судя по всему, последние, кто видел его живым.

5

— Энскомб? — как эхо повторил Кэмпион, облик старика возник в его памяти с поразительной отчетливостью. Он снова увидел неуклюжий силуэт, увенчанный плоской кепкой, увидел, как Энскомб тянется к нему с переднего сиденья. Перед его глазами ясно встало и скомканное письмо, которое он положил в карман. Это напомнило ему о запечатанных документах в фильмах. Он мог перечитать ключевые слова: «…ваша козырная карта — человек по фамилии Энскомб».

Им все еще целиком владела безрассудная решительность, как он догадывался, в обычное время совершенно чуждая его натуре.

— Мертв? — сказал он. — Видимо, так.

Обри ничего не ответил, но Кэмпиону показалось, что у него в глазах на мгновение сверкнули искры.

— Как бы то ни было, мой дорогой, — сказал он наконец, и в его голосе послышалось еле уловимое неодобрение — мы должны сделать все, что можем. У него осталась сестра, и одному Богу известно, с какими осложнениями мы еще столкнемся. Пошли.

Сержант полиции в огромной шинели отодвинулся от двери, дав им пройти, и Кэмпион увидел ярко освещенную комнату. Кабинет Ли Обри с его аркообразными книжными полками, неожиданными диковинками и темно-зелеными драпировками не мог оставить посетителя равнодушным. Ему был присущ свой стиль, он успокаивал и годился для приема разнообразнейших гостей, его без преувеличения можно было назвать комнатой-дипломатом, изящной и гордой, одинаково способной подчинять себе и приспосабливаться. Однако все очарование кабинета так и не растопило лед в душе человека, гревшего ноги у камина.

Кэмпион с первого взгляда понял, что это Суперинтендант полиции графства. Догадка оказалась такой же интуитивной и точной, как всплывшее в памяти имя девушки или уверенность в том, что сигареты лежат именно в спинке сиденья. Нельзя было ошибиться в профессии этого высокого, ясноглазого, подтянутого и до педантичности аккуратного человека, прекрасно сознающего собственное превосходство. Мускулистый, в хорошо сшитом костюме, он мог соперничать своей сверкающей чистотой разве что с моряками.

Незнакомец был эталоном провинциального полицейского, его характерным и впечатляющим образцом.

Острота ситуации как-то подстегнула Обри, и его неловкость сменилась всплеском энергии. Он пропустил Кэмпиона вперед.

— Суперинтендант Хатч, — коротко представил он. — Это мистер Кэмпион, Хатч. Ну вот, мы и пришли. Что мы можем сделать?

— Вот в этом-то и вопрос, верно? — отозвался Хатч. Он говорил с довольно мягким местным акцентом. Кэмпион еще раз посмотрел на него — ему не приходилось встречать таких ясных, улыбчивых, но чутких и настороженных глаз.

Никто из них не воспринял реплику Суперинтенданта буквально. До Кэмпиона вдруг дошло, что его предали, и Обри просто заманил его сюда. Его лицо одеревенело. Сунув руки в карманы, он стал ждать, что будет дальше.

Он удивился, когда это случилось. Суперинтендант Хатч чуть заметно улыбнулся. Вероятно, он был немного смущен. Поглядев на зажатый в руке клочок бумаги, он суховато осведомился:

— Вы мистер Кэмпион, правильно, сэр?

«Сто к одному, думаю, Бог мне поможет», — Кэмпион не сказал этих слов вслух, но они невольно пришли ему в голову, и он усмехнулся. Через минуту его лицо вновь застыло. Суперинтендант уловил это выражение и улыбнулся в ответ — удивленно и несколько обеспокоено. Затем его манеры стали более непринужденными, говорил он приветливо, с какими-то отеческими интонациями (обычно полицейские шишки беседуют с загнанными в угол жертвами именно так).

— Знаете, я хочу самого обычного, — добродушно начал он. — Нужен ваш краткий отчет о последней встрече с покойным. Где вы расстались с ним и когда?

Его приветливость хорошо сочеталась со смешноватым простецким лицом и длинным утиным носом. Он явно был местной знаменитостью и весьма уверенным в себе человеком.

Кэмпион ринулся вперед без промедления. Он почувствовал, что малейшее колебание грозит гибелью.

— Последний раз я видел Энскомба у ворот его Дома, — бойко проговорил он. — Мы возвращались э… э… из города.

— Из какого города?

Об этом он не имел ровным счетом никакого представления. Кэмпион вытянул вперед трясущиеся руки и вздрогнул.

— Я думаю, мы должны пригласить сюда Аманду.

— Аманду, сэр?

— Да, мою невесту, мисс… — Он слишком поздно заметил страшную западню. Ли Обри смотрел на него, но его удивило не поразительное невежество Кэмпиона.

— Я надеялся, что нам удастся обойтись без леди Аманды, — жестко ответил он. Ли не скрывал своего раздражения, и на его высоких скулах выступил румянец.

Леди Аманда? Какая леди Аманда? Безвыходность ситуации чуть было не сокрушила Кэмпиона. Ему помогло, что в этот момент он разозлился на Обри. Кто такой Ли Обри, чтобы оберегать Аманду? Что за дурацкий собственнический ответ? Будь он проклят со своим рыцарством!

— О, да, конечно. Это моя ошибка. Вы имеете в виду леди А. Фиттон? — пробормотал Суперинтендант, глядя на зажатый в руке клочок бумаги.

— Нет, это леди Аманда. Она сестра пэра и поэтому зовется по имени, — Обри делился сведениями как бы мимоходом, и в эту минуту в нем, как ни странно, проявилось что-то от школьного учителя, — леди Аманда ездила сегодня днем в своей машине. В Коачингфорде она захватила с собой мистера Энскомба, и оттуда они отправились в Лондон, чтобы встретить мистера Кэмпиона на вокзале. Они задержались и вернулись сюда только после восьми часов вечера. Таковы факты. Полагаю, что мистер Кэмпион сможет рассказать вам что-нибудь еще. А ее вам вообще не следует беспокоить.

В последних словах не содержалось никакого вопроса. Он говорил очень уверенно и авторитетно.

Суперинтендант передвинулся. Он был уже не так молод, и у него накопился изрядный опыт. Кэмпион, еще не пришедший в себя от удивления и недоумевающий, что могли означать слова «Фиттон» и «Коачингфорд», обратил внимание на колебания Суперинтенданта и осознал, что Обри, глава Института Бридж, обладал в этих краях необычной властью.

— Думаю, сэр, что я все-таки должен встретиться с ней, если вы не возражаете, — в мягком голосе Суперинтенданта слышались какие-то извиняющиеся нотки и затаенная усмешка, словно он знал нечто забавное и сугубо секретное.

Если Кэмпиона, отнюдь не убежденного в необходимости этой встречи, просьба Хатча привела в замешательство, то Ли Обри она, несомненно, озадачила. Он прямо спросил у полицейского:

— Надо полагать, мистер Энскомб умер своей смертью?

Хатч растерянно поглядел на него.

— Мы в этом до конца не уверены. Но, ручаюсь, тут не самоубийство. Главный Констебль уже выехал. Больше я ничего не могу сказать.

— Господи! — Обри положил руки в карманы своего просторного смокинга. Он присвистнул и какое-то мгновение простоял в нерешительности, рассматривая пустую стену. Затем снова резко повернулся. — Я схожу за ней, — сказал он. — Мистер Кэмпион сообщит вам все, что знает. Как это неприятно. Энскомб жил на территории Института.

Он вышел, оставив Кэмпиона с двумя полицейскими. Хатч молча изучал свои записи, склонив голову над небольшой пачкой старых конвертов и широких листов бумаги, которые он складывал пополам. Его заторможенность раздражала. Кэмпион прекрасно понимал опасность своего положения. Любой вопрос о возвращении домой из Коачингфорда легко мог, если связать его с рассказом Аманды Энскомбу, привести к пугающему вопросу о больнице. Он больше всего боялся внезапной задержки. Теперь Кэмпион ясно сознавал, что он мог и чего никак не мог совершить, и до него дошло, что это было не обычное убийство. В то же время тут подразумевалось что-то важное, требующее немедленных действий. Если бы он только знал, что же это такое. Особенно тревожила его растущая уверенность, что он был близок к успеху, когда на него обрушилась беда. Он интуитивно, подсознанием ощутил это, и у него создалось впечатление, будто что-то приоткрылось и сдвинулось с места. Более того, завеса между его жалким неведением и четким пониманием хода событий оказалась мучительно тонкой.

Хатч смотрел на него с уже знакомой полуулыбкой. Видимо, Суперинтендант ждал, что Кэмпион заговорит первым. Ничего не помнящий человек глубоко вздохнул.

— Как умер Энскомб? — полюбопытствовал он.

Полицейский ухмыльнулся. Нельзя было подобрать другое слово для страшной, злой усмешки, пробежавшей у него по лицу.

— Мы собираемся спросить об этом вас, мистер Кэмпион, — ответил он. Парализующее молчание еще длилось, когда у двери раздались шаги и у Кэмпиона отлегло от сердца. Новый оживленный голос звучал обыденно и спокойно.

— Хэлло, Супер. А где мистер Обри? А, это вы, Кэмпион. Ну и скверное дело.

Так обращаются только к знакомому, и Кэмпион удивленно оглянулся. Он увидел грузного, квадратного мужчину лет сорока с откровенно некрасивым лицом и наглыми глазами под свирепыми и кустистыми, как у Абердина, бровями. Он излучал энергию, жажду действия и стойкую решимость, сочетавшиеся со здравым смыслом и отличной нервной системой. Кэмпион подумал, что такой человек не должен верить в привидения, но в новом и странном мире он был чуждым ему, как и все прочие. В этот момент неизвестного занимала только смерть Энскомба.

— Я предполагал зайти сюда на чашку кофе, — начал он, — но парень, встретивший меня здесь, объяснил, что вы еще не садились за стол. Он-то мне и рассказал эту жуткую историю об Энскомбе. Бедный старик. Наверное, он не вынес этого. Что, я сейчас сболтнул лишнее?

Суперинтендант посмотрел на него.

— Это не было самоубийством, мистер Пайн.

— Не было самоубийством? — Неизвестный сначала вроде бы удивился, а потом встревожился. — Ну, что ж, я рад это слышать, — сказал он. — Какая оплошность! Счастье, что, кроме вас, здесь никого нет. Я всегда так говорю, наобум. Сейчас об этом столько судачат. Думаю, что и до вас, Супер, доходили слухи. По поводу секретарства у Мастеров.

— Кажется, я что-то припоминаю, — Хатч был очень осторожен.

— Вы должны были слышать об этом. — Глаза Пайна задорно блеснули из-под чудовищных бровей. — Мне об этом говорили под строжайшим секретом все, с кем я встречался в последние три месяца. Я слышал, что по должности, как во всех этих наследственных конторах, ему нужно хранить кругленькую сумму, а старик оказался на грани краха и собирался уйти в отставку. Естественно, когда я узнал, что он мертв, то решил — он покончил с собой. Вполне понятно. Каково это, лишиться должности, приносившей массу благ, особенно, если они передавались в семье от поколения к поколению? Правда, что ежегодное собрание Мастеров состоится где-то на этой неделе?

— Завтра.

— Неужели? Возможно. Такая тайная, высокопоставленная и могущественная организация считает излишним публиковать сообщения о встречах. — Он засмеялся. — Мне это нравится, — проговорил он. — Они пользуются тем, что в каждом из нас есть что-то детское, что-то вроде мумбо-юмбо, даже если это всего-навсего достопочтенный приходский совет.

Суперинтенданта подобная откровенность явно шокировала, и Пайн, поймав взгляд Кэмпиона, расхохотался. Смеялся он с удовольствием, открыто, несколько пронзительно, как и говорил, но с не лишенным такта юмором.

— Мы, лондонцы, филистеры, — продолжал он, — здесь, в Бридж, Мастера священны. Прошу прощения, Супер. Я вел себя отвратительно. Бедный старый Энскомб! Конечно, я его мало знал, видел только раз или два. А вы, Кэмпион, вероятно, вообще с ним не встречались?

— Вышло так, что я последний, видевший его живым. — В сложившихся обстоятельствах возможно было лишь это, очень сдержанное замечание, но и оно оказалось не совсем удачным. Его услыхала Аманда, вошедшая в эту минуту в комнату вместе с Обри, и, не задумываясь, сказала: «Я тоже была там, хотя ты видел его в саду, когда отправился вслед за ним».

Теперь все в упор глядели на Кэмпиона. Обри и Хатч смотрели на него, потому что знали, где умер Энскомб, а Пайн и Аманда — потому что это делали другие.

— Верно, — отозвался Кэмпион. — Я вышел за ним в сад с пакетом, который он забыл в машине. Однако, я не догнал его, положил пакет на порог и вернулся.

Все молчали. Паузу снова нарушил Пайн.

— Какой странный поступок, старина, — заметил он и неловко засмеялся.

Кэмпион смутился, вспомнив, почему он не стал звонить в дверь. Тем временем Аманда пришла ему на помощь.

— Мы так опаздывали, — объяснила она. — Я дрожала в машине, думая, что у нас не останется времени переодеться. Я умоляла Алберта не задерживаться ни на минуту, и он был точен.

— По вашему утверждению, сэр, сколько времени вы отсутствовали? — Суперинтендант чертил какие-то иероглифы на обороте одного из конвертов.

— Я точно не знаю. Возможно, минуты полторы. Я пошел прямо по дорожке и возвратился тем же путем.

— Вы никого не встретили и ничего не слышали?

— Нет. Что я там мог услышать?

Хатч преспокойно проигнорировал этот вопрос.

— Я прошу вас, сэр, проследовать за мной, — отрывисто проговорил он. — Я хочу посмотреть, куда вы положили этот пакет. Мы еще туда не заходили.

— Я пойду с вами, — с присущей ей живостью заявила Аманда. Кэмпиона это очень успокоило. По крайней мере, она определенно была на его стороне.

Однако Суперинтендант остудил ее пыл.

— Нет, мисс… леди Аманда. Все будет в порядке, — уверенно сказал он. — Я не хочу мешать обеду у мистера Обри. Если мне от вас что-то понадобится, я знаю, где вас можно найти.

— Вы придете позже, Хатч, — Обри заговорил впервые после возвращения из гостиной, и Кэмпион, окинув его беглым взглядом, понял, что тот раздосадован создавшейся ситуацией. Для Обри подобное было так необычно, что Кэмпион заметил это и сохранил в памяти. Обычно свойственное ему великолепное равнодушие производило впечатление. Обри, в свою очередь, поймал его взгляд и, очевидно, понял, что невольно выказал слабость. Он как-то вымученно улыбнулся Кэмпиону и смущенно пробормотал:

— Это нелепо, но я волнуюсь из-за моих проклятых обязанностей хозяина дома. Иной раз приходится делать какие-то совершенно немыслимые вещи. — Его полнейшая искренность обезоруживала не меньше, чем вновь проявившаяся застенчивость. Во всяком случае Ли не изменил своих намерений. Кэмпион увидел, что теперь он одинок, беззащитен и целиком во власти Хатча.

Если бы кто-то мог за него вступиться и прикрыть его собой, то эту беспомощность удалось бы утаить, но остаться один на один с Суперинтендантом, который за пять минут выведет его на чистую воду, было, и правда, страшно. На его лице проступила прежняя тревога, и, отвернувшись от Обри, Пайн ободряюще положил ему руку на плечо.

— Я пойду с вами, — предложил он, — я-то почему не могу, Супер? — В его вопросе прозвучала воинственная нота. Хатч пристально посмотрел на Кэмпиона своими ясными глазами. Кэмпион напрягся и встретил его взгляд без содрогания, и у него просто гора свалилась с плеч, когда полицейский пожал плечами.

— Как хотите, — проворчал он, — нам пора. Я полагаю, что Главный Констебль вот-вот будет там, и мы не можем заставлять его ждать.

Он пошел вперед, и они двинулись за ним. Пайн по-прежнему держал руку на плече у Кэмпиона.

Когда он проходил мимо Аманды, она поглядела на него и подмигнула. Это был мгновенный жест, ее лицо оставалось спокойным, и он усомнился, да подмигивала ли она вообще. В эту минуту Обри взял ее под руку и повел в гостиную.

Трое мужчин вышли на улицу. Ночь казалась какой-то призрачной, таинственной. Месяц выступил из-за облаков и неторопливо плыл в вышине, его острые рога вонзались в небо, но туман все сгущался, и шедший впереди Суперинтендант походил на чудовищный памятник себе — в холодном свете виднелись только его голова и плечи. Они миновали подъездную дорогу, под ногами у них скрипел гравий, из окружавшего их тумана то тут, то там выступали другие здания — некоторые из них, квадратные и современные, высились в некотором отдалении на противоположной стороне.

Пайн покачал головой.

— Нельзя отрицать, что мы всем обязаны Обри, — заметил он, немного запыхавшись, потому что они двигались в очень быстром темпе.

— За семь лет он превратил это место из музея в настоящий мозговой центр. Здесь, на этих двенадцати акрах ведется более важная работа, чем где-либо еще в стране. У него огромные планы. Мне такие люди раньше не встречались. Я до сих пор под впечатлением.

Кэмпион почти не слушал его, но сам по себе дружелюбный и деловой голос Пайна очень ободрял. Он гадал и прикидывал, давно ли он знает этого человека и можно ли считать его своим другом. Нелепо думать, но они вполне могли быть деловыми партнерами, школьными товарищами или коллегами.

Они прошли через железные ворота, свернули на старую, узкую дорожку, выложенную тонкими прямоугольными плитами, и наконец приблизились к входу, у которого Кэмпион в последний раз видел Энскомба. Напротив, у тротуара стояло несколько машин. Их окликнул еле различимый в тумане полицейский.

Пока Хатч разговаривал с ним, Кэмпион внимательно следил за Пайном. Толстяк как-то неожиданно притих. Он стоял на дорожке, разглядывая высокие каменные столбы, белевшие в лунном свете.

— Любопытно? — шепнул он Кэмпиону, и в сказанном им угадывался не только вопрос, но и более глубокий подтекст.

Кэмпион посмотрел на столб и не увидел ничего, кроме геральдического свинцового орла на вершине. Это был обычный декоративный элемент, но слишком миниатюрный и ничем особо не примечательный.

— Мило, — вежливо отозвался он и отвернулся. Свет был обманчивым, но у него создалось впечатление, будто в ясных, круглых глазах Пайна что-то мелькнуло. В это время подчиненный Суперинтенданта подошел к ним, и маленькая процессия двинулась в темный сад. Уже войдя в ворота, Кэмпион вновь оглянулся. В поле его зрения оказался угол столба, и на его гладкой поверхности он увидел нечто, не замеченное им прежде. У него отчаянно забилось сердце, и все его существо опять охватила старая, темная тревога, смешанная с отчаянием и пугающим любопытством, и сдавила, как удавка. В углублении, в тени, отброшенной от угла, четко вырисовывался номер. Номер пятнадцать.

Оправившись от шока, Кэмпион почувствовал полное облегчение. Ему захотелось обратиться к Пайну как к проверенному другу, собрату по какой-то непонятной ему конспиративной связи и единственному человеку, с которым он мог бы поговорить откровенно, но, подумав, он не стал этого делать. Покойный Энскомб тоже намекнул, что придает особое значение этой цифре, а он не был его другом, по крайней мере, Аманда так не считала. Кэмпион решил, что он чересчур понадеялся на Аманду. Пайн держался с ним по-приятельски и, очевидно, хорошо его знал, возможно, даже лучше, чем девушка. Ему представилось, что прежде у него было много друзей. Он пришел к выводу, что нужно выждать время и попытаться это выяснить. Одному Богу известно, каким осторожным ему надо быть!

К тому же для исследований уже не осталось времени. Когда они пошли по узкой дорожке к дому, по одну сторону его сопровождал Хатч, потом по другую выросла фигура сержанта, и он оказался отрезанным от Пайна.

— Сэр, покажите, пожалуйста, точно, что вы делали, — Хатч говорил деловито, и в его словах Кэмпиону почудилось что-то знакомое, не однажды слышанное, что само по себе было абсурдно. Он сделал все, о чем его просили, точно указав место у входа, куда он положил сверток.

— Это был небольшой пакет, — сказал он. — Размером, я так думаю, приблизительно шесть на пять. По-моему, в нем находилась пачка книг.

Объяснение, кажется, удовлетворило Хатча.

— И вы вернулись назад, не позвонив, — заметил он.

Кэмпион понял, что истинную правду, то есть то, что он был в костюме пожарного и не хотел, чтобы его видели, могут неправильно истолковать и повторил рассказ о спешке. Суперинтендант промолчал.

— Такое случается каждый день, — проговорил Пайн, судя по всему, с лучшими намерениями. — А сомнения возникают только, если что-нибудь произойдет. Вы чертовски загадочны, Суперинтендант. Ведь речь не идет о нечестной игре?

— В этом всегда вопрос, — с укоризной ответил Хатч. — Я хочу, чтобы вы на него посмотрели, мистер Кэмпион. Его принесли в дом. Ведите нас, сержант.

Даже теперь во всем сомневающийся Кэмпион догадался, что такая просьба полицейского к постороннему непривычна. Вряд ли Хатч решил вернуться к старинному обычаю и столкнуть заподозренного в убийстве с трупом его возможной жертвы. У Кэмпиона на минуту мелькнула мысль, будто он какой-нибудь знаменитый патологоанатом, но он тут же отверг эту идею, поскольку она не вызывала у него в памяти никакого отклика.

Но, когда они вошли в ярко освещенную спальню, тесно заставленную мебелью, переполненную лекарствами, книгами и личными вещами Энскомба, Кэмпион опять ощутил что-то знакомое. Он знал, что сцена будет патетической и успел к этому внутренне подготовиться. Более того, он не испытал никаких угрызений совести при виде покойного на большой старомодной кровати красного дерева.

Энскомб лежал лицом вниз, подушки были убраны, и его голова ни на что не опиралась. Он по-прежнему был в светлом костюме, в котором ехал в машине. Плащ и костюм успели разрезать, чтобы врач мог осмотреть позвоночник.

Кэмпион, Суперинтендант, Пайн и сержант молча стояли у кровати. Если Кэмпион и полицейские держались спокойно, то Пайна это зрелище вывело из равновесия. Его мясистые щеки побледнели, объемистый живот как-то опал. Он присвистнул сквозь зубы.

— Чудовищно, — сказал он. — Старик сломал себе шею. Как это могло случиться?

Суперинтендант отвернулся от распростертого тела с неестественно повернутой головой и серьезно поглядел на Кэмпиона.

— Тут слева по дорожке есть небольшая лужайка, — начал он. — Не знаю, обратили вы на нее внимание или нет? Она в темноте и скрыта от дороги стеной. И посередине этой лужайки что-то вроде маленького бассейна, украшенного орнаментом. Этакий пруд с кувшинками, я думаю, они его между собой так и называют. Он расположен во впадине, по форме напоминающей блюдце, вокруг него кайма из мелких кирпичей, а каменные ступени ведут вниз к воде. Мы нашли его лежащим на спине, поперек ступеньки. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Как будто он соскользнул на нижнюю ступеньку, а упал и сломал шею на верхней? — Кэмпион задал вопрос, словно и не заметив, какая четкая картина возникла в его сознании.

— Точно, — подтвердил Хатч и внимательно посмотрел на покойника.

— Как это все странно! — воскликнул Пайн. — Во-первых, почему он там оказался?

— Вот это мы и собираемся выяснить, сэр, — коротко ответил Хатч и снова бросил взгляд на Кэмпиона, который, уловив выражение его глаз, так и не смог определить, что же в них преобладало — подозрение или просто тревожный вопрос.

Во всяком случае, это не должно его волновать. Сейчас ему нужно думать о чем-то куда более тревожном. Даже когда он впервые увидел покойного, то чувствовал себя не таким потерянным. Как будто темный занавес в его сознании сделался совершенно прозрачным. До него ясно и определенно дошло, что он хорошо знает, как был убит Энскомб и каким оружием пользовался преступник. Он даже не пытался спорить с собой. Просто это было ему известно, так же твердо, как то, что молоко белое, а чернила черные. Он знал, что Энскомба столкнул вниз ударом в затылок высокий и достаточно сильный мужчина. Удар должен был сместить позвонок, а подлинной причиной смерти стало удушье. По всей вероятности, убийца был опытен и занимался своим черным делом давно и профессионально. Очевидно, он ударил Энскомба отрезком оловянной трубы, не исключено, что он натянул на этот отрезок чулок, потому что никаких следов на воротнике у Энскомба не обнаружили.

Кэмпион отчетливо увидел мысленным взором длинную узкую трубу, обмотанную какой-то тесьмой.

Вопрошающие глаза Суперинтенданта продолжали его изучать, и Кэмпион поборол оцепенение. Он ощутил, как плотно прилипла одежда к его телу. Возможно, здесь и заключалась разгадка новой тайны. Допустим, что он убил полицейского. Предположим, что он также убил Кэмпиона. Ведь это и случилось с Энскомбом: он был убит. Кэмпион сосредоточился. Какой абсурд. Он не мог этого сделать. Даже, если память не играла с ним в дьявольские игры, он не мог тогда этого совершить. Аманда знала. Аманда подтвердила, что он вернулся, не медля ни минуты.

Суперинтендант ждал, его смешное простецкое лицо казалось суровым, как у судьи.

— Мы нашли его на ступеньках, — проговорил он. — Врач все еще обдумывает заключение. Что вы скажете, мистер Кэмпион?

Кэмпион неподвижно стоял, облизывая кончиком языка сухие губы. В эту минуту он мог бы дать полный отчет, рассказать всю правду о своем состоянии и теснящихся в голове ужасах. Этому мешало лежащее в его кармане письмо. Он вовремя вспомнил о нем, поглядев на расстроенную толстую физиономию Пайна. Вот кто должен знать. Пайн недаром задал вопрос о номере пятнадцать на воротах. Да, Пайн должен знать. Ему нужно переговорить с ним наедине. Пересилив себя, он спокойно посмотрел на Хатча. Видит Бог, это оказалось нелегким делом, вроде вытаскивания фугасок из огня.

— Если Энскомб упал, — ответил он, — выгнув спину, чтобы сохранить равновесие, так вполне могло быть. Теперь для нас все зависит от врача. — Он чуть не прикусил себе язык, произнеся «нас». Он не знал, почему он это сделал. Когда слово уже было сказано, оно выросло перед ним, как дорожный знак. Однако, если Хатч и заметил это, то промолчал. Он выглядел успокоившимся, но несчастным.

— Да, — со вздохом согласился он, — похоже на то. Хотите поглядеть на ступеньки?

Хатч явно решил показать им место преступления, и уклониться от этого обследования было невозможно. После, когда они столпились в темноте неподалеку от дома и принялись рассматривать при свете затемненных фонарей бессмысленное нагромождение камней и кирпичей, невероятное и смущающее, как декорации в неестественном сиянии, Кэмпион приблизился к Пайну. Трудно было выбрать ни к чему не обязывающее начало разговора, но он все-таки рискнул.

— Не похоже на старые времена, — с чувством произнес он.

Пайн казался глубоко подавленным, во всяком случае, для ответа ему понадобилось несколько секунд. Затем из темноты донесся его оживленный шепот.

— Вы имеете в виду, когда мы были в Штатах?

— Да, — Кэмпиону не хотелось погружаться в воспоминания, пока они не разговорятся, но теперь это уже не представлялось столь трудным. Они были старыми знакомыми и это главное.

Однако через минуту-другую все его надежды развеялись, как дым. Они возвращались к особняку ректора втроем. У ворот Института Пайн неожиданно простился с ними.

— Я должен с вами расстаться, — сказал он. — Сами знаете, Хатч, что такое работа. Вам также известно, где меня можно найти, если я вам потребуюсь.

Встретимся утром, Кэмпион. Скверное дело, Супер. Меня оно как-то перевернуло. Я ведь здесь человек новый. Чувствую себя, как поранившийся мальчишка на охоте.

Он, спотыкаясь, побрел по дороге, полицейский поглядел ему вслед и беззвучно рассмеялся.

— Боюсь, мы ему желудок расстроили, — проговорил он. — У него все чутье в животе. Вот что, мистер Кэмпион. Я тоже не стану с вами возвращаться, потому что мне надо дождаться Шефа. Не знаю, почему он так задержался. Он должен был появиться еще несколько часов назад. Я пошел сюда только потому, что хотел переговорить с вами наедине, если удастся. Я покривил душой, когда сказал вам в кабинете, будто мы не нашли пакет. Мне понадобился предлог, чтобы встретиться с вами. Мы, конечно, нашли его, именно там, где вы его и оставили. Я решил не говорить об этом до поры до времени, потому что многие обстоятельства очень странны и неясны. Думаю, вас это должно особенно заинтересовать. Знаете, что было в этом пакете?

Он подошел к Кэмпиону совсем вплотную, игра света и теней придала его лицу что-то зловещее, не свойственное ему в обычное время.

— Около четырех тысяч фунтов стерлингов наличными, — мягко сказал он. — Мне это показалось любопытным, потому что сегодня же, раньше мы столкнулись с другим случаем. В Коачингфорде исчезла масса денег. Было и еще одно удивительное дело, когда одного из наших ребят пришили, а в госпитале оказался какой-то неизвестный. Я вам по дороге подробнее расскажу.

Кэмпиону представлялось, будто усеянный звездами небосвод разверзся и завертелся, как крыша от скороварки. Если Суперинтендант знал, как подействует на Кэмпиона это сообщение, то его игра в кошки-мышки чертовски удалась. Он не дал понять, что ему известно больше, чем он смог сказать. Но перед тем как повернуться и проститься со своей жертвой, он сделал еще одно замечание, и оно оказалось много страшнее первого.

— Сдается мне, что этот тип Пайн к нам крепко прилепился, — откровенно признался он. — Некоторые от любопытства просто голову теряют. Он с вами впервые встретился три дня назад и сам мне об этом сказал прошлым вечером. А со мной он и вовсе незнаком. Вы, наверное, и не думали, что кто-то будет так стараться обратить на себя внимание? Ну ладно, мы еще увидимся.

6

— Похоже, что Хатч нас покинул. Сейчас ужасно поздно.

Этими словами Ли Обри прервал затянувшуюся паузу. Он говорил с усилием, как будто долго обдумывая, что же ему сказать. Он, Кэмпион и Аманда сидели у камина в гостиной при неярких свечах, над ними нависло угрюмое молчание ночи. Они были здесь уже около часа. Кэмпион вернулся из дома Энскомба как раз, когда приглашенные на обед гости начали расходиться, и узнал, что хозяин дома хочет с ним побеседовать в более или менее официальной обстановке.

Он мечтал остаться с Амандой наедине. Он смотрел на нее, и она становилась ему все понятней и дороже. Как бы ни переоценивались ценности, какие бы ошибки он ни совершил в этом новом для него мире ночного кошмара, она была настоящей и надежной, живой частью его существа, которое он так болезненно открывал заново.

Она сидела в кресле между ними, свернувшись калачиком, внимательная и сдержанная. Аманда казалась очень юной, прекрасно воспитанной, но, и об этом он подумал с внезапным удовлетворением, не умной. Дорогая девочка. Конечно, девочка. В нем возобладало безрассудное и безответное чувство собственника, такое же, как у ребенка, дикаря, собаки. Он окинул Обри гневным взглядом.

Великий человек поднялся и прислонился к камину. Сперва он нахмурился, но потом заметная усмешка самоосуждения вновь искривила его тонкие губы. Он неожиданно рассмеялся.

— Кажется, — сказал он, — мы выяснили все, что надо. Энскомб упал и сломал себе шею. Утром я навещу бедную старую мисс Энскомб. Пока Хатч не соизволит нам доложить результаты, ничего другого не остается. У вас невероятно усталый вид, мой дорогой. Почему бы вам не лечь спать? Мы с Амандой задержимся еще на полчаса и решим, что нам дальше делать с Хатчем. Ты так не думаешь?

Последний вопрос был обращен прямо к Аманде и, когда он посмотрел на нее, выражение его лица настолько смягчилось, что эта перемена напомнила Кэмпиону какой-то спектакль. Однако Обри не сознавал, что выдал себя, да и вообще не привык относиться к себе объективно. Аманда отвела от него взор и вроде бы немного покраснела, хотя тусклый свет легко мог и обмануть. Ее раздосадовала его невольная откровенность, но она посмотрела ему прямо в глаза.

— Хорошо, — согласилась она.

Кэмпион встал. Прежде в обычном положении он бы непременно удивился, как-никак хозяева редко выпроваживают своих гостей спать. Но теперь он только смутился и недоумевал. Обри говорил властно, да, именно так и было, величественно, как король или, на самый худой конец, директор школы, не грубо, но словно он обладал особыми правами.

Сначала Кэмпион хотел отказаться от этого под любым предлогом и попросту навязать им свое общество, но Аманда выбила у него почву из-под ног.

— Спокойной ночи, Алберт, — сказала она.

Он отправился к себе в комнату и сел на кровать, не закрыв дверь, как мальчишка, измученный первым любовным приключением. Раньше до него не доходили и не могли дойти сказанные ей вечером слова. С тех пор на него обрушилось множество событий, и фантастичность его новой жизни позволила высветить происшедшие изменения. Сейчас к нему вернулось ощущение, что Аманда реальна, и она единственный живой человек в мире призраков. Она не лгала. Аманда не собиралась выходить за него замуж. В сравнении с этой катастрофой сразу поблекли все прочие беды и неурядицы — дикая игра в кошки-мышки с полицией, назойливое дружелюбие Пайна, вынудившего его раскрыться, а потом исчезнувшего неведомо куда и, Бог знает, с какой предательской и зловещей миссией. Теперь где-то в вышине его темного отчаяния возник новый страх. Боязнь за Аманду. Он понял, что это первая, неэгоистическая мысль, пришедшая к нему после катастрофы или, по всей вероятности, вообще впервые в жизни. Это был связано с чем-то мучительным, имеющим отношение к ней и Обри. Когда-то он знал об этом, но сейчас напрочь забыл. Он должен был от чего-то ее защитить. Он отвечал за нее так же, как и за то, что ныне стремительно приобретало огромные масштабы. Очевидно, он привык брать на себя ответственность. Жаль, что он почти ничего не помнит.

Он встал с кровати и направился наверх. Как ему показалось, это путешествие длилось целую вечность, его шаги заглушал тяжелый ковер. Свет горел очень ярко, с холодным блеском, видно, как и всегда в глубокую полночь. Когда дверь в гостиную открылась, он без колебаний приблизился к балюстраде и поглядел вниз.

— Спокойной ночи, Аманда.

Низкий, приятный голос Обри был мягок, в каждом его слове угадывался скрытый смысл. Он стоял у двери, наклонив голову, хохолок его густых волос по-мальчишески торчал. Ли держал Аманду за руку и раскачивал ее взад-вперед в том небрежном стиле, который Джеральд Дю Морье с успехом использовал во многих своих пьесах. Вряд ли кто-либо назвал его красивым, но держался он с небрежной элегантностью, выглядевшей странной при его крупной, массивной фигуре.

У Кэмпиона создалось впечатление, что Аманда слегка взволнована и ситуация, в которой она очутилась, для нее непривычна.

— Спокойной ночи, Ли, — ответила она как-то по школьному, стараясь говорить заученно и сухо. Повернувшись, она заспешила наверх и, порозовевшая, запыхавшаяся, столкнулась с Кэмпионом.

Она поразилась, увидев его, и начала подыскивать первое попавшееся объяснение.

— В чем дело? — сурово спросила она. — Что случилось?

— Я хочу поговорить с тобой.

— Да. Но о чем же? Я надеюсь, больше ничего страшного не произошло?

Она как будто ждала несчастья и бросилась к нему в комнату, полагая обнаружить там его признаки.

Он последовал за ней и закрыл дверь. Если бы там были засовы, он запер бы на них.

— Ты должна мне сказать, — начал он, — я весь вечер пытался это узнать.

— Что?

— Какой сегодня день?

Она в упор посмотрела на него. Ее светло-карие глаза расширились от изумления. Когда он в ответ взглянул на нее, ее тонкие брови вытянулись в прямую линию и она густо покраснела от гнева.

— Ты, что же, слоняешься ночью по лестнице только чтобы спросить меня об этом. Ты поразительно странно себя ведешь, тебе не кажется?

Конечно, так и было. До него это дошло в тот момент, когда она ему сказала. Для непосвященного его поведение и важнейший вопрос объяснялись просто, он действовал как ревнивый мальчишка. Он почувствовал, что разозлился на нее за собственную беспомощность.

— Я хочу знать, какой сегодня день и какое число, — упрямо повторил он. — Ты единственная, кого я решаюсь спросить. Так какое же?

— Тринадцатое. — Она была в ярости и сохраняла достоинство лишь благодаря ледяному самообладанию.

— Наверное, пятница?

— Нет, вторник. А теперь я пойду спать. Вторник, тринадцатое. Значит, пятнадцатое — это четверг. День, когда надо сделать, что?

Аманда подошла к двери. Он подумал, что она уйдет, не сказав больше ни слова, а он бессилен ее остановить. Он был совершенно неподготовлен к очевидно одной из лучших черт ее характера — умению улаживать конфликт. На пороге она обернулась и внезапно улыбнулась ему.

— Я ухожу как-то очень театрально, Алберт, — заметила она. — А в чем дело?

Он вздохнул.

— Бог его знает, — откровенно признался он.

Аманда вернулась в комнату и присела на краешек кровати.

— С тобой все в порядке? — спросила она. — Не забывай, что у тебя только что была встряска. Я не стану тебе надоедать, знаю, как ты его ненавидишь, но ты еще не в себе. Я весь вечер вчера видела, но не хотела тебе говорить.

Он искоса поглядел на нее. Вот выявилась и еще одна черта его характера. Он один из тех, кому боятся надоедать. Так ли это? Да, верно. Он чувствовал, что мог таким быть. Она не хотела ему надоедать. Она вела себя просто великолепно. Его захлестнул поток исходящего от нее доброжелательного спокойствия.

Она была живой. Она, единственная, связывала его с действительностью. Он уже собрался рискнуть и узнать от нее страшную правду, но последовавшая фраза заставила его замолчать.

— Прости, что я так скверно поступила. Мне ни до кого не было дела. Я решила, что ты валяешь дурака, потому что я влюбилась в Ли. — Она говорила без какой-либо подчеркнутости или намека на вызов. Глаза у нее были такие же искренние, как и ее слова.

— В самом деле?

— Я думаю, да. — В ее голосе слышались сдержанная удовлетворенность и мягкость. Раньше он этого у нее никогда не замечал.

— Почему?

Аманда заколебалась и, наконец, рассмеялась.

— Я не могла бы тебе этого сказать, если бы ты не был собой, — ответила она. — Я имею в виду, если бы я тебя так хорошо не знала, а я знаю тебя почти как самое себя. Ведь он похож на тебя.

— Разве?

— По-моему, даже очень. Кроме одного, но очень важного обстоятельства.

— Какого же именно?

Она опять посмотрела на него, и ее юное лицо сделалось каким-то грустно-застенчивым.

— Он меня так любит. Он старается для меня, как может, но все эти разговорчики и сплетни вынуждают его таиться, и он от них глупеет, прямо как выпускник или деревенщина, в общем, что-то вроде того. А он великий человек, ты знаешь, как он блестящ и одарен, да и просто неотразим.

Она оборвала себя и покачала головой.

— Не стоит больше о нем говорить. Ведь это не в твоем вкусе, а события так стремительно развиваются. Я сама себе отвратительна, меня это застигло врасплох, но я сказала тебе правду. Да, именно, застигло. Расскажи мне про Энскомба.

— Его убили.

— Что? — Она впилась в него взглядом. — Но это невероятно! И кто же?

— Я не знаю.

Аманда обхватила руками колени и уткнулась в них подбородком. Ее овальное лицо вдруг как-то уменьшилось и стало расстроенным.

— Конечно, я не вправе судить об этом деле, — неожиданно сказала она, — потому что не знаю всех подробностей.

— Моя дорогая, — с намеренной почтительностью начал Кэмпион. Он еще не оправился от удара, поразившего тайную, забытую часть его души куда сильнее, чем разум. — Хотел бы я тебе сказать, если мог.

— Но ты не можешь, — отрезала она. — Ты дал присягу и все. Мне нечего тебе возразить. Я хорошо знаю, что ты действуешь по секретному приказу. Иначе я не совершила бы этот непростительный поступок и позволила Ли пригласить нас, не сказав ему, что ты чем-то занят в городе. Ты уверял меня, что это крайне важно. Ну, ладно, хватит.

Кэмпион стоял к ней спиной и не осмеливался повернуться.

— Давай посмотрим, — коварно произнес он, — давно ли мы знакомы с Ли?

— Ты имеешь в виду, давно ли я знаю Ли, — возразила Аманда. — Ты знаком с ним три дня, и тебе это прекрасно известно. Я приехала сюда из Делла работать над новым видом вооружения для самолетов «Серафим». В Институте был человек, с которым мы должны сотрудничать. Тогда я и подружилась с Ли.

Она говорила невнятно, избегая важнейших дат, решил Кэмпион и усомнился, имеет ли смысл настаивать на дальнейших расспросах. К счастью, она невольно помогла ему.

— Говорил ли ты кому-нибудь об эпизоде в больнице?

— Нет.

— И я нет. Я пришла к выводу, Алберт, что Энскомб тоже не говорил. Представь, что мы придерживались нашего первоначального плана. Если ты помнишь, его суть заключалась в том, что я привожу тебя в Коачингфорд в субботу вечером прямо к лондонскому поезду. Это было сразу после того, как к тебе пришла телеграмма, она ждала тебя по возвращении. А вчера я собиралась забрать тебя на той же станции, когда ты вернешься. Сегодня за обедом я весьма туманно сообщила о причине нашего опоздания, но вокруг царила такая суматоха и никто не придал этому значения. Если бы их что-то насторожило, мы могли сказать о лопнувшей шине. Ты согласен?

— Отлично, — с сомнением в голосе отозвался он и стал ждать, когда она снова заговорит.

— Как ты добрался до Коачингфорда? — поинтересовалась она наконец.

Он пожал плечами, и она мрачно кивнула.

— Вот так, — сказала она. — Хорошо. Это вернется как-нибудь само собой. Мне не нравится вся история с Энскомбом. Она ужасна. А мы как раз подумали, будто он что-то знал.

Кэмпион повернулся к ней.

— Почему ты решила, будто он что-то знал?

— Понятия не имею. Но у меня создалось такое впечатление.

— Не «пятнадцать»?

— Пятнадцать? — Она явно удивилась. — Пятнадцать, что?

— Пятнадцать человек у гроба покойника, — ответил он и сам изумился, как ему удалось сочинить столь звонкую фразу.

— О-хо-хо и хороший крепкий сон, — откликнулась Аманда. — Ты сегодня уже ничего не сможешь сделать, даже если поставить на карту весь мир. Ложись-ка спать.

Кэмпион тяжело откинулся на спинку стула, по которому он барабанил пальцами. Его измученное лицо одеревенело, и он выглядел усталым и подавленным.

— Боже мой, удивлюсь, если это так, — сказал он.

Она серьезно обдумала его замечание.

— Немного самонадеянно, но может быть, — предположила она.

Кэмпион ощутил, что у корней его волос выступили капли пота.

— У меня что-то вроде глупейшего предчувствия, — проговорил он.

Аманда улыбнулась ему.

— В таком случае от тебя зависит больше, чем от кого-либо еще, — честно призналась она. — Тебе и карты в руки, Алберт. В основе ты такой…

— Какой?

— В сущности, ты такой уверенный в себе. Такой хладнокровный. Ты это преодолеешь.

После ее ухода он неподвижно сидел в тихой комнате. Сильный свет резко и беспощадно бил ему в глаза. Его воображение тоже как-то угасло, и им вновь овладела знакомая атмосфера ночного кошмара. Теперь он знал, что это такое. Похоже на фильмы с трюками, где привычные вещи сняты в необычном ракурсе. От странных теней очертания предметов становились туманными, загадочными, пробуждая страх там, где не надо, и, что еще хуже, скрывая ужас там, где он, несомненно, присутствовал.

Теперь, когда Аманда ушла, он недоумевал, почему он не отважился на откровенный разговор. Так случилось не только из-за Ли и не потому, что он испугался ее жалости, как боялся невыносимой боли. Причина заключалась в другом. Он погрузился во тьму своего сознания и выкарабкивался изо всех его отвратительных тайников. Это было страшно. Если бы она знала о его душевном состоянии, о подслушанном им разговоре в госпитале. Расскажи он ей об этом, да еще прибавь известные им обоим факты о смерти Энскомба, сомнительно, чтобы она продолжала простодушно доверять ему, а ведь он так ценил ее преданность. А, может быть, в ее карих глазах с самого начала таилось подозрение, а доверие лишь на время притушило его? Он не осмелился бы так рисковать. Он был во что-то втянут и не до конца верил даже себе.

Свист прервал его размышления. Низкий звук, совсем не похожий на птичий. Не успел Кэмпион встать, как он дважды повторился. Он выключил свет и прислушался. И снова свист, на этот раз прямо под окном.

Он раздвинул тяжелые занавеси, открыл старомодные окна и с предельной для него скоростью отпер задвижки. Свист начался и кончился внезапно, наступило тяжелое молчание. Особняк окружала густая тень, и под окном было темно, как в яме.

— Это вы, сэр? — донесся до него спокойный голос внизу. — Вы готовы? Я жду вас на той стороне. Наверное, я неправильно вас понял. Нам нужно двигаться, если мы намерены сделать это сегодня ночью. Вы можете сейчас спуститься?

— Что? Да, да, разумеется. Я подойду через минуту, — Кэмпион втянул голову в плечи, закрыл окна и задернул занавеси. Затем спустился вниз, ступая Мягко и неслышно, как профессиональный взломщик. В сознании у него оставался единственный неподходящий вопрос, потому что голос, и в этом невозможно было ошибиться, принадлежал Суперинтенданту Хатчу.

7

Кэмпион бесшумно вышел через парадный вход. С посыпанной гравием дорожки он свернул на заглушавшую шаги лужайку и остановился в ожидании. Если это арест, значит, весь мир так же неосмотрителен, как он сам. Оживленный Суперинтендант возник перед ним из тени у дома и встал на ступеньку сзади Кэмпиона. Он не сказал ни слова и, взяв Кэмпиона за руку, повел его в темноте по узкой тропинке. По одну ее сторону высились тополя. Он шел очень быстро и молчал, пока они не оказались примерно в двухстах ярдах от окон. Наконец он с облегчением вздохнул.

— Чистая работа, сэр, — одобрительно сказал он, — я и не знал, что вы приехали, до тех пор, как не увидел вас своими глазами. Хорошо, что вы осторожны. Нам не хочется подробно объяснять всякие нелепости. Если уж вы включились в игру, то опыт подсказывает мне, будете вести ее до конца и надолго запомните все, что говорили.

Кэмпион не отреагировал на сказанное. Он пробурчал что-то невнятное и торопливо направился к воротам. Как он и надеялся, Хатч продолжал говорить. Он по-дружески разоткровенничался и обнаружил вполне понятную гордость, повествуя о своем подъеме к вершинам полицейской власти.

— Вот почему я сам взялся за эту работенку, — заметил он, — не то, чтобы у меня под рукой не было с полдюжины толковых и осторожных ребят, которым я бы это доверил. Но я не хочу подвергать их риску, понимаете. Если попадается что-нибудь нестандартное и требующее деликатного подхода, это всегда дело для шефа. Вы согласны?

— Всегда, — с чувством подтвердил Кэмпион. Он недоумевал, куда они несутся сломя голову.

Они свернули в сторону от дома Энскомба в конце дороги, спустились вниз и, погрузившись во тьму, двинулись в противоположном направлении. Хатч шел по темной стороне улицы, и его широкие шаги были тихи и легки, как у призрака. Многие провинциальные английские городки живописны при лунном сиянии, но этот овеваемый ветрами холм, казалось, просто возник из старой сказки. Магазинчики тюдоровских времен с выступающими верхними этажами и окнами, похожими на окошечки галеонов, тесно окружили и сдавили чопорные домики эпохи королевы Анны с их изящными, веерообразными ставнями. Здесь через каждые десять домов стояли высокие лестницы и фонарные столбы. Сквозь резные арки виднелись вымощенные дворики и сады за каменной оградой. Наверное, подобный пейзаж давно стал банальнейшей темой почтовых открыток, но Кэмпион увидел его глазами ребенка и поразился его очарованию. Безумные островерхие крыши напоминали колпаки ведьм, собравшихся для тайных разговоров, а темные окна подмигивали ему своими стеклами как бы из прошлого.

Молчание Суперинтенданта стало гнетущим, и Кэмпион решил задать ему наводящий вопрос.

— В чем же такая деликатность нашего путешествия?

— Я бы, наверное, употребил другое слово. — Казалось, Суперинтендант немного смутился, и на какое-то мгновение Кэмпион испугался, что он больше ему ничего не скажет.

Когда они прошли по широкой рыночной площади, тоже достойной послужить украшением любого календаря, полицейский сделался чуть откровеннее.

— Не люблю говорить под окнами, — промолвил он, — в таком городке каждый знает твой голос, уж я и не говорю, всю твою жизнь. Вы еще не вполне уяснили роль Мастеров в городе?

— Нет, — искренне признался Кэмпион, — боюсь, что нет. Ведь здесь большинство должностей наследственные?

— Все, — Хатч относился к этому с несомненным уважением. — Очень любопытный пережиток, — подчеркнул он, и нотки профессионального гида в его голосе странным образом соединились с доверительной полицейской вульгарностью. — Их протоколы ведутся уже почти пятьсот лет. Бридж — единственный пример вольного города на Британских островах. Разумеется, он другой, чем Лондон. У нас курьезное положение, город стоит на берегу судоходной реки, но она слишком мала для строительства порта.

— Да, конечно, — Кэмпион затаил дыхание. Они прошли полпути по площади, и скоро над их головами Должны были снова возникнуть окна.

— Этот тип, Пайн, как вы помните, назвал Мастеров могущественным муниципальным советом. Его право, но если бы он действительно понял, насколько они могущественны, то держал бы язык за зубами, как и все мы. Знаете ли вы, мистер Кэмпион, что в этом городе ни один человек не продаст и пачки сигарет и не сможет вести свои дела один, без разрешения Мастеров. Они короли, вот кто они такие, маленькие короли. Они поделили между собой весь город, а Институт их еще обогатил. Как вы думаете, почему в Бридж нет ни одного кинотеатра? Потому что Мастера не хотят менять стиль города. Они владеют землей, они назначают в магистрат, они контролируют патенты, и у них непререкаемый авторитет. То же и с транспортом для туристов. Вы не увидите в Бридж автобусов, хотя это самое красивое и знаменитое место на всем юго-западе. Мастера не хотят автобусов. Они знают своих горожан. В сущности, только они и есть горожане. Они все в родстве между собой, целый город — одни родственники, и потому автобусы запрещены. Он замедлил шаг и понизил голос.

— Конечно, поскольку люди они немолодые, богатые и у них старинный церемониал, секретность и прочее, они очень могущественны. У них огромные связи. Кто-то из них всегда заседает в Парламенте, и они субсидируют кафедру в каком-нибудь университете, у них во всех пирогах свой кусок! С правительством они закадычные друзья, и, скажу по совести, я не удивлюсь, если они окажутся влиятельнейшей организацией в стране, но на свой, незаметный лад.

— Незаметный, — неосознанно повторил за ним вслух Кэмпион. Это вновь вернулось к нему или, точнее, было в нем сейчас. Он все это знал, но оно скрывалось где-то в сумерках его сознания. Убедительные слова Суперинтенданта напоминали новую грань хорошо известного ему старого камня. Хатч усмехнулся.

— Конечно, они стараются держаться тихо, — сказал он. — Ни об одном их собрании за чашкой чая газеты ничего не сообщают. Удивительно, как мы можем быть незаметны, если это в наших интересах. Вот почему я назвал бы наше ночное путешествие деликатным. Однако у нас не так уж много времени. Идите сюда, сэр. Здесь быстрее.

Говоря, он опять взял Кэмпиона за руку и повел его вниз по узкому проходу между двумя темными домами, высокие, островерхие крыши которых как будто кланялись друг другу.

— По этому пути мы выйдем прямо к Лошадиной Гриве, — объяснил он, — сюда.

Они резко свернули. Над их головами ярко засияла луна, и Кэмпион с его заново обретенным детским восприятием мира, остановился и замер, возможно, перед самым драматическим пейзажем в Англии.

Широкая вымощенная дорога, окаймленная невысокими домиками, медленно поднималась вверх, к хлебной бирже и гостинице «Лошадиная Голова». Гостиница, одна из старейших в стране, была трехэтажной и ее главный, нарядный, но скособоченный фронтон заметно кренился на западную сторону, придавая всему зданию дух старинной и бесшабашной удали. «Лошадиная Голова» невольно вызывала улыбку и нежность. За ней и за хлебной биржей, за низкой башенкой церкви св. Никласа находилась и сама «Лошадь». Обнаженный холм круто вздымался вверх, подобно голове огромной лошади, на которую он так походил. Он был сложен из потресканного старого известняка. На холме ничего не росло, если не считать двойного ряда невысоких лохматых сосенок на отроге, который в Бридж и называли Гривой. При ярком солнечном свете холм казался каким-то грозным, зловещим, но этой ночью при луне от него захватывало дух. Даже Суперинтендант поддался искушению рассказать о нем.

— Необычная горная формация, — проговорил он. — Когда вы подходите к нему, как мы сейчас, то начинаете верить в старую легенду о мосте. Вы ее, наверное, знаете? Ну, а если не знаете, то она очень интересна, — добавил он с явным удовлетворением. — Тогда вы поймете, как давно родилось название города. Здесь, позади, как вам известно, устье реки, и другой холм на том берегу зовется Кормушка. Говорят, что когда-то было страшное наводнение и весь город отрезало от остальной суши. Начался голод, а из-за штормов никто не мог проплыть на лодке на противоположный берег. И в самый последний момент, когда живых осталось уже меньше, чем мертвых, мэр города или местный праведник, или кто-то другой изо всех сил воззвал к Господу. И вдруг, понимаете, «с грохотом миллионов барабанов Лошадь подняла и вытянула свою длинную шею к Кормушке на том берегу реки». Все, кто могли, побежали вдоль по Гриве и вернулись с припасами для остальных. Голова Лошади покоилась на Кормушке, пока не кончилось наводнение, и однажды ночью, когда все стихло и люди спали, вероятно, совсем, как сейчас, она вновь вернулась в прежнее положение. Это легенда о названии города, а в действительности тут нет ни одного моста, кроме маленького, горбатого мостика у мельницы по дороге к Коачингфорду. Он чуть застенчиво засмеялся.

— Я всегда думаю об этом, когда прохожу здесь по ночам, — сказал он. — Мне особенно нравится «с грохотом миллионов барабанов». Только вообразите себе. Не знаю, много ли смысла в легенде помимо того, что Лошадь позаботилась о Бридж. Так она, конечно, делает вплоть до нынешнего дня. Очень похоже на то. Замечательно, что эта старая сказка передается из поколения в поколение. Удивляюсь, что вы о ней не слышали. Она очень известна. Один знаменитый композитор даже написал музыку на этот сюжет. Хольст, что ли?

Кэмпион ничего ему не ответил. В таком изложении история странно задевала за живое. Он знал, что должен был слышать о ней, как мог слышать дикарь или прежние бесхитростные горожане. Легенда была чертовски убедительной. Он невольно вздрогнул от суеверного страха.

Тем временем с каждым шагом отношение к нему Суперинтенданта становилось все более непонятным. Хатч держался дружески, он даже стремился угодить, но чем дальше они двигались, тем сильнее им овладевала неуверенность. И по-прежнему оставалось загадкой, куда они так таинственно мчатся на всех парах.

Кэмпиону, естественно, хотелось выяснить, что они собираются делать дальше, но он понимал, как это опасно. Он очень мало знал, и любое невинное замечание легко могло привести к катастрофе. Он решил немного рискнуть.

— По-видимому, мистер Обри ждал вас раньше, вечером, — сказал он.

— Полагаю, что так, — Хатч опять заговорил официальным тоном. — Мне надо было еще кое-что посмотреть. Только я вышел из дома Энскомба, как меня ждало новое осложнение.

— О, — Кэмпион попытался выказать интерес без особого волнения, и Суперинтендант на это клюнул. — Мне позвонили из Коачингфорда, — коротко объяснил он, — они там всю ночь охотились за каким-то человеком. Насколько я понял из телефонного разговора, случай типический, но в военное время и такое тревожит. На шоссе нашли украденную машину и все прочее. Они поймают его утром, когда увидят, как идут дела. Они разослали полный список его примет… Ну вот, теперь сюда, сэр.

Его последние слова, по существу, спасли Кэмпиона и предохранили его в нужный момент. Он вздрогнул, как нашкодивший кот, и с беспокойством отметил, что прежде нервы у него были гораздо крепче.

Они миновали гостиницу и свернули к восточному подножию Лошади. На этой, едва ли не самой старой улице города дома тесно лепились один к другому, прижимаясь к холму. Хатч остановился перед бакалейной лавкой, на ее витринах красовалась обычная реклама продуктов для завтрака — сгущенное молоко и сахарин. Выглядела она нелепо. В подобном месте подошло бы торговать, по крайней мере, любовным приворотным зельем.

Суперинтендант взял Кэмпиона под руку и провел по короткой аллейке мимо лавки и соседних с ней зданий. Дорожка была такой узкой, что они не могли идти рядом, а выступающая стена не позволяла Кэмпиону широко расправить плечи. Хатч шагал по-охотничьи. Его высокая фигура напоминала тень, и он бесшумно крался по аллейке. Кэмпион следовал за ним такой же походкой.

Дойдя до конца дороги, они оказались в крохотном, немного больше колодца, дворе. По одну его сторону возвышалась Лошадь, по другую гурьбой сбегали вниз плотно придвинутые друг к другу дома. Хатч достал фонарь, не отличающийся по размеру от ружейного патрона. Его заостренный конец, сверкнув, высветил замок на неожиданно современной двери, вставленной в старинную раму. Короткий ключ скользнул в скважину, повернулся, и замок открылся. Они вошли в кладовую, пропахшую чем-то пряным и затхлым. Кэмпион слепо повиновался Суперинтенданту и шел за ним по пятам. Теперь его путешествие уже полностью походило на сон. Он не имел никакого представления, где он находится, к тому же его слегка одурманила теплая бархатная тьма. Какое-то время они продолжали двигаться, а ему казалось, что они идут по узкому проходу и на их пути много препятствий. Следующая дверь привела их к деревянной лестнице. Обстановка неожиданно изменилась. Было по-прежнему тепло, но теперь в воздухе пахло бумагой, мастикой для паркета и тонким, волнующим ароматом старого дерева. По лестнице они поднимались долго. Хатч немного расслабился и вновь стал откровеннее.

— Сейчас мы уже внутри холма, — сказал он вдруг. — Вы бы никогда не подумали, правда? Отсюда мы отправимся в зал Совета. Здесь, внизу, нам делать нечего.

— Несомненно, — рассеянно отозвался Кэмпион. Он пытался побороть недоверие. — Где мы, — спросил он, отбросив предосторожность, — в ратуше?

Хатч засмеялся. Он принял вопрос за шутку.

— Это вы по поводу размеров? — поинтересовался он. — Представления в Бридж устраивают Мастера, а не чиновники с Баскет-стрит. Некогда это был центр управления городом. Я думаю, в зале Совета заседал суд. Очень любопытно, если верить старой истории. Все подземелье сформировалось из естественных пещер в холме. Источники воздуха здесь искусственные, но древние. Вас поразит само место. Я там был лишь однажды, в прошлом году, мне надо было предстать перед обществом и выступить с докладом. На мой взгляд, там прекрасная резьба для тех, кто в ней разбирается.

— Там только один вход? — небрежно осведомился Кэмпион.

— Не совсем, — Хатч замедлил шаги. — Ведь вы об этом знаете. Простите меня, сэр, но разве вы не ознакомились с путеводителем? Я полагал, что всем известно о так называемых Вратах в Бридж. Это одна из местных достопримечательностей. Я считаю, именно четыре двери и обеспечили Мастерам их особое положение. В конце концов нет ничего необычного в том, что в старину люди встречались в зале, выстроенном в холме. Прежде он служил крепостью и выдержал долгую осаду во время восстания якобитов. Но эти четыре двери, каждая из которых находится в невинных с виду домах, придали холму нечто романтическое, если вы понимаете, о чем я говорю.

— Каких домах? — полюбопытствовал Кэмпион, решившись спросить об этом прямо.

— Одна из дверей в кабачке, — Хатч не то поразился, не то обрадовался, столкнувшись с подобным невежеством. — Голова старой Лошади расположена поперек главной двери. Вы можете увидеть эту дверь в задней комнате, такая симпатичная, из резного дерева. Это церемониальный вход, через который Мастера идут на ночные встречи. Затем Дом Привратника, где живет мистер Летт. Он наследственный Хранитель Ворот. Эта дверь ведет в его гостиную, и ей почти не пользуются. Его дом как раз на другой стороне, на Хеймаркет Роад. Третья дверь над ректоратом. Там что-то вроде галереи, рядом с церковью, и четвертая дверь за Тележным домом, дальше всего отсюда и выходит вниз на улицу. Там обитает мистер Филипс, наследственный конюх. Все очень старинное и, на свежий взгляд, непривычное, но, конечно, когда с этим постоянно имеешь дело, как мы, например, то ничего особенного здесь нет. Просто обычай, только и всего.

У Кэмпиона вдруг появилось нелепое желание посидеть на лестнице. Он немного удивился, подумав, неужели вся древняя история столь живописна, когда слышишь о ней впервые, а, если так, то большинство детей живет в непрерывном изумлении.

— Значит, мы прошли через пятую дверь, — прошептал он.

— Мы прошли через заднюю дверь, — твердо ответил ему Хатч. — О ней мало кто знает, и могу сказать, что она довольно новая, ей примерно семьдесят лет. Как и все люди, Мастера должны были иметь штат уборщиков и хранить где-то товары. Я полагаю, они купили когда-то большую лавку и держали в ней сторожа. Это старые дела. Долгие годы лавкой владела одна и та же семья. Сегодня мы пошли этим путем, потому что здесь мне показалось безопаснее. Я не желаю ни с кем объясняться, думаю, что и вы тоже. Вот и последняя ступенька, сэр. Теперь идите направо.

Говоря это, он зажег большой фонарь, и Кэмпион обомлел от размеров и высоты галереи, в которой они очутились. Казалось, что в ней отсутствовали потолки, стены уходили ввысь до бесконечности. Раздавался приятный, монотонный треск дерева, слабо поскрипывали дверные петли, и, когда они спустились с галереи в зал, на них подул холодный ветер.

Фонарь Хатча высветил широкий круг, и Кэмпион отступил назад. Зал был колоссальным и походил на церковь. У него осталось впечатление от черных панелей, но им удалось рассмотреть лишь половину фигур на парадных портретах во весь рост. Над ними колыхались полотнища потрепанных знамен, все еще ярких и доблестных, несмотря на прошедшие столетия. В центре стояло нечто напоминающее стол. Это было мощное сооружение из блестящего черного дуба, оно хорошо сочеталось с ковром величиной с теннисный корт, но все остальное в зале выглядело достаточно обыкновенным и даже заурядным. Стол окружали двадцать пять стульев. Перед большим креслом, стоявшим во главе стола, лежала стопка бумаг, а рядом с ней высились весьма прозаические графин с водой и стакан для оратора.

В зале царила тишина. Молчание нависло над ними, как удушающий покров. Не было слышно ни единого дыхания, ни треска рассохшегося дерева, не видно ни пылинки, летящей от каменных плит пола, вообще ничего. Хатч глубоко вздохнул. Очевидно, он собирался что-то сказать, и Кэмпион взял себя в руки, приготовившись к любому исходу.

Однако слова полицейского его все же ошеломили.

— Ну, сэр, — в голосе Хатча чувствовалась какая-то напряженность, — вот мы и у цели. Я рисковал своим положением, когда мы сюда шли. Надеюсь, вы мне простите, если я скажу, ради Бога, делайте все, что вам нужно, да поскорее, чтобы нам удалось выбраться отсюда до рассвета. Не хочется даже думать, что случится, если нас здесь застанут. Никто в нашу защиту и пальцем не пошевелит. Я полагаю, вы-то об этом лучше меня знаете.

8

Кэмпион словно прирос к земле. Он чувствовал себя подобно актеру, застывшему посередине огромной сцены, в то время, как молчание нагнетается с каждой секундой. Первая связная мысль привела его в ужас. Если он сам подготовил это незаконное вторжение и вынудил Суперинтенданта нарушить драгоценнейший закон британской конституции, значит, причина была жизненно важной, а он, наверное, очень влиятелен. Он должен здесь что-то сделать или скорее что-то разузнать, и пока еще неясно, какие удивительные открытия зависят от его успеха. Во всяком случае, полночь давно миновала. Наступило утро четырнадцатого. Пятнадцатого, насколько он мог догадаться, пробьет решающий час.

Ему пришло в голову, что он обязан выложить карты на стол и позаботиться о последствиях. Он повернулся к Хатчу, собираясь заговорить с ним, но пока слова с трудом формировались в его сознании. Суперинтендант его опередил.

— Я не люблю критиковать, — начал он, и в его извинении прозвучал достаточно едкий упрек, — и знаю, что люди в вашем положении должны помалкивать, но поймите — это вопрос политики. Неужели вы не думаете, что все станет значительно легче, если ваше отделение начнет доверять главному констеблю и поделится еще некоторой информацией. Сами видите, как складывается ситуация. Мы действуем совершенно вслепую. Нам поручено оказывать вам всяческую помощь, о чем бы вы ни попросили. Так мы и намерены поступать, но было бы проще, если бы мы хоть смутно представляли, что вы собираетесь предпринять.

Он замолчал, понадеявшись на что-то, но Кэмпион ничего не ответил, и Суперинтендант продолжал свою речь. Он говорил очень искренне и серьезно.

— Вспомните, что случилось вечером. Хорош бы я был со своим почти тридцатилетним стажем работы в полиции, если бы с первого взгляда не определил, убит Энскомб или нет. Но что я могу поделать? Существует готовая лазейка, и у нас есть молодой врач. Если я прекращу допросы, все расследование развалится само собой. Но правильно ли это будет? В интересах ли это страны или никак с ними не совпадает? Я не знаю. Я обращаюсь к вам. Я блуждаю в потемках. Я предоставляю вам все возможности, но вы не даете мне никаких указаний.

Кэмпион передвинулся, желая, чтобы у него под ногами оказалась твердая почва.

— Я не могу вам сказать, — беспомощно отозвался он. — Неужели вы не понимаете? Я просто не в состоянии вам ответить.

Хатч оцепенел. Он застыл, как солдат по стойке «смирно».

— Очень хорошо, сэр, — проговорил он. — Я в вашем распоряжении. Идемте. — Кэмпион взял у него из рук фонарь и подошел к столу. Видимо, именно это и нужно было сделать. Когда он приблизился, колоссальные размеры сверкающего деревянного стола стали еще заметнее. Кэмпионом овладела паника. Он не обнаружил там никаких новых признаков.

Кэмпион посмотрел на бумаги, аккуратно сложенные на столе рядом с креслом, и у него блеснул первый луч надежды. Это были необычные бланки. Сверху пачки лежал большой лист с четкой надписью «Повестка дня». Энскомб исполнил свой последний долг перед Мастерами.

При свете фонаря он прочел список вопросов для обсуждения на завтрашнем собрании. Он начинался достаточно архаично с «Молитвы Всемогущему Господу», за этим следовали традиционные «Замечания Старших Мастеров при открытии», «Протоколы прошлого собрания» и «Переписка». Но третий раздел выглядел не так обычно. Назывался он просто «Церемония Снопа Соломы», а другая его часть, судя по всему, как-то развивала первую, в частности, там имелся пункт «Отчет о строительстве новой канализационной системы для нижнего города, временно приостановленном из-за войны». Затем шел «Доклад института», а в пятом разделе было помечено «Чрезвычайный совет: отставка Джона Роберта Энскомба, секретаря».

Шестой раздел заставил Кэмпиона сосредоточиться. У него поднялись брови, когда он прочел написанные каллиграфическим почерком строки. «Возможное приобретение от правительства Франции, — гласила короткая запись — «Пряный остров Малагуама. 950000000 франков».

Узнав об этом удивительном проекте, он дочитал страницу до конца и машинально перевернул ее, не подготовленный ни к каким дальнейшим объявлениям, но тут ему попалось на глаза написанное тем же детским почерком новое сообщение Мастеров Бридж.

«Главное дело на вечер», — прочитал он и увидел под строкой большой, небрежно нарисованный красными чернилами круг, а внутри него, все ту же, преследующую его цифру пятнадцать.

Под ней были еще две записи, по всей вероятности, относящиеся к какой-то традиционной заключительной церемонии: 1) Клятва, 2) Тайный тост, 3) «Да погибнут все, действующие нам во вред».

Он расправил лист бумаги, положил его на прежнее место и отошел. У него тряслись колени. Он ясно ощутил, что все собрано здесь, у него под рукой, а он не способен это понять. Вторая половина талисмана оставалась для него недосягаемой. Она скрывалась ужасающей тьме его сознания.

Хатч по-прежнему неподвижно стоял сбоку. Кэмпион мог почувствовать, что тот обеспокоен, смущен своей ролью в штурме этих священных твердынь.

Кэмпион огляделся в темноте.

— Здесь, конечно, есть и другие залы?

— В сущности, один-единственный, где могут собираться люди, сэр. Остальные лишь пещеры. Они находятся направо отсюда, у Корыта.

— У Корыта?

— Да, сэр. Это местное название большой пещеры около устья залива. Она простирается на много миль под холмом, и за ней идет старое русло реки. Когда-то ее использовали для пикников и тому подобного, но во время приливов вода обычно достигала входа и бывало, что люди не могли выбраться из пещеры. Поэтому Мастера приказали закрыть этот неширокий вход и поставить поперек него решетку. Такое место становится очень грязным и некрасивым, если оставить его открытым для публики.

— Полагаю, что так. И все же, мы могли бы выйти через него?

— Не знаю, сэр. Сюда, видите ли, никого не пускают. Не думаю, что это вообще вероятно. Насколько мне известно, отсюда есть выход через галерею над Корытом. Но вряд ли с нее можно спуститься вниз. В детстве мы мечтали побывать в кладовых Мастеров, но туда вел страшно крутой подъем и без веревки никак нельзя было обойтись. Мы так далеко никогда не забирались.

— Понимаю. Но мне бы хотелось немного пройти. Это возможно?

— Да, это возможно, сэр. — Хатч не добавил, что, по его мнению, это в равной степени безумно, когда время так стремительно и опасно уходит.

Но Кэмпион вновь заупрямился и ссутулил плечи.

— Мы должны рискнуть, — сказал он.

Хатч был человеком опытным и привык действовать без промедления, но им предстояло нелегкое путешествие, а он знал расположение пещер ненамного лучше Кэмпиона. Первым делом они должны были выбраться из зала Совета, но только через одну из четырех дверей Бридж.

Он отыскали путь, изучив особенности пещеры, в которой находился зал, и сначала вышли в на редкость удобно построенную котельную. Ее труба тянулась через старинную вентиляционную шахту прямо на холм. Потом они оказались в грубо высеченное проходе, его, очевидно, прорубили в глубокой древности, и оттуда по лестнице спустились в кладовые Мастеров.

Продолговатые пещеры неожиданно хорошо вентилировались. Это подтвердило гипотезу Кэмпиона, будто весь холм был крепостью, выстроенной еще в эпоху неолита.

При беглом осмотре обнаружилось, что Мастера использовали кладовые преимущественно для хранения вина. В первой галерее на полках снизу доверху стояли черные запыленные бутылки, и, поглядев на них, Суперинтендант, прежде очень скованный, широко улыбнулся.

— Ими, должно быть, гордилось не одно поколение, — сказал он. — Клянусь, тут целое состояние. Насколько я слышал, у них во всем мире виноградники.

Кэмпион не отреагировал на его слова. В конце галереи небольшой вход, некогда отгороженный досками, вел в следующую пещеру. Хатч поднял фонарь над брусьями и поленьями, сложенными аккуратными штабелями на неровном полу.

— Это сделано недавно, — заметил он, — я полагаю, им понадобилась новая кладовая.

Его догадка оказалась верной. Тонкие лучи от двух фонарей Суперинтенданта высвечивали ряды ящиков, один за другим. Каждый из них был запечатан и помечен именем винодела. На всех красовались какие-то непонятные надписи и знаки. По-видимому, в них преобладал рейнвейн. Кэмпиону и Хатчу стало ясно — Мастера предусмотрели, чтобы никакие европейские потрясения не могли нарушить их возлияний.

Хатч перевел дыхание.

— Сколько же их тут, — произнес он словно в шоке. — А ведь это скоропортящийся товар. Хэлло, сэр, в чем дело? — Кэмпион остановился на полпути. Его тело окаменело и он застыл, подняв голову…

— Послушайте, — шепнул он.

Хатч тоже замер на месте. Он погасил фонарь, теперь они оба ждали в удушливой тьме, окутавшей все вокруг, как черная шерсть.

— Что это, сэр? — тихо спросил Суперинтендант.

— Мотор. Слушайте.

До них донесся слабый и глухой стук. Казалось, он существовал только в их воображении.

— Это где-то под нами, — коротко сказал Кэмпион. — Идемте.

— Сэр, — Хатч был хорошим человеком и сознавал свой долг, однако он так же понимал, что один известный департамент всегда отрекается от своих верных слуг, стоит им допустить ошибку. Он подчинялся другому ведомству, и тридцать лет ничем не запятнанной деятельности были теперь поставлены на карту.

— Дайте мне фонари. Оставайтесь здесь. — До Кэмпиона сразу дошло: он так естественно отдает приказы и убежден, что они будут беспрекословно выполнены. Он отправился один, двигаясь, как призрак, но очень уверенно, скользящей походкой, что свидетельствовало о долгом опыте. Он не заметил вторую деревянную лестницу, пока не очутился рядом с ней, и у него на секунду остановилось сердце, когда он взглянул вниз, в бездну. Стук прекратился. В холодном воздухе подземелья ощущался слабый, но безошибочный запах от выхлопов моторов. Кэмпиону представилось, что он спускался по лестнице целую вечность. Наконец он обнаружил, что стоит в проходе, не шире его раскинутых в стороны рук.

Здесь запах чувствовался сильнее, и он шел очень осторожно, опустив маленький фонарь так, чтобы свет падал ему под ноги. Крутой поворот направо заставил его вздрогнуть. Теперь выхлопные дымы сгустились, и ж ним примешался острый свежий запах моря. Он заторопился и вышел в какое-то открытое пространство. Там пахло, как в гараже, и узкий луч света неожиданно удлинился, когда тропа оборвалась и под его ногами обозначилась впадина. Он остановился, затаив дыхание, и погасил фонарь. Снова не было слышно ни звука, не видно и признака жизни, ничего, кроме резкого запаха бензина. Он заколебался. Если здесь кто-то был, то его появление могли сразу заметить. Он взял левой рукой большой фонарь Суперинтенданта и, держа его на вытянутой ладони так, чтобы лучи высвечивали все, находившееся от него на расстоянии трех шагов, опять зажег свет. Увиденное настолько потрясло Кэмпиона, что он чуть не выронил фонарь. Он стоял на узком выступе на вершине скалистой стены пещеры. Если верить описаниям Суперинтенданта, он добрался до Корыта. Пещера тянулась к отгороженному решеткой выходу, видневшемуся где-то далеко-далеко. Тут все совпадало с рассказом Хатча.

Ошеломляло другое — прямо под ним, отгороженная частью пещеры, скрывалась огромная, удобная ниша, плотно заставленная множеством грузовиков-трехтонок (он насчитал их около трехсот), различных марок и годов выпуска. Все машины блистали чистотой и готовы были выехать в любую минуту.

Кэмпион поднял фонарь, и луч света упал сначала на капоты грузовиков, потом на их кузовы, зияющие корпуса и массивные колеса. Узкая полоса света перебегала от одного ряда к другому, опасно дрожа и слабея и вновь делаясь ярче.

Он заставил себя окончить осмотр, но, окинув беглым взглядом последний ряд машин, увидел человека, склонившегося над нависшим кузовом. При ярком свете его бледное лицо показалось Кэмпиону знакомым. Вспышка словно озарила сознание Кэмпиона, и он вспомнил имя этого человека. Вместе с именем он почувствовал и полное отсутствие энтузиазма, как выразился какой-то остроумный наблюдатель.

— Уивер Би.

Когда он еле слышно произнес его, оно прозвучало нелепо и чуждо. Однако, при всей сумятице в сознании, это имя оставалось ему известным, и с ним было связано что-то неприятное.

Именно в эту минуту в нем окончательно укрепилось понимание собственной никчемности. Странное ощущение одной-единственной цели, прежде пронизывавшее все его существо, постепенно исчезало, и он уже объективнее оценивал происходящее, но в то же время подозревал себя на каждом шагу. Он подумал, что делает из мухи слона и, что еще хуже, им овладевает настоящая депрессия. К тому же все пережитое не замедлило сказаться и на его общем состоянии. У него страшно разболелась голова, а ноги сделались ватными.

Он повернулся и двинулся обратно. У правого поворота он остановился и прислушался. Из огромного спрятанного в пещере гаража до него не долетело ни звука. Поднимаясь по узкой железной лестнице, он попытался мысленно соединить все, что ему удалось увидеть в Лошади. Впечатления и дразнили и тревожили его. У него возникло мучительное чувство, что все это может быть совершенно обычным, если смотреть ясным взором хорошо знающего город человека. Полному невежде всякая старинная городская цитадель, вероятно, покажется фантастической. Однако, с другой стороны, любая, еле различимая особенность здешних мест может стать крайне важной и он должен был это сразу осознать. В повестке дня он заметил номер пятнадцать, что само по себе представляло интерес. А человек, которого он только что видел? Если его присутствие в пещере в порядке вещей, то почему он прячется?

Он продолжал раздумывать и уже пришел к ясному выводу, когда услышал прямо за спиной тяжелое дыхание Суперинтенданта. Ему оставалось одно: чтобы не допустить преступной небрежности, он должен немедленно установить контакт с Оутсом. Ему надо было сделать это раньше, как только он получил письмо. Кэмпион недоумевал, почему он упустил из вида столь явное решение, и вдруг вспомнил Энскомба и всю неприглядную роль в этом деле, когда он сосредоточил все внимание на собственной персоне. Конечно, Хатч разъяснил ему это только сейчас. Боже мой, он был ненормален! И вот он здесь, бредет во тьме, видит чудовищ, там, где растут кусты, и невинные тени там, где могут таиться смертельные ловушки, а драгоценное время уходит и уходит. Он был безумцем, вполне вероятно, опасным безумцем. К счастью, к нему мало-помалу возвращался рассудок и он это сознавал.

Суперинтендант с нетерпением ждал новостей, но с еще большим нетерпением мечтал покончить с компрометирующей его ситуацией. Они ускорили шаги и пробежали по залу Совета, как спешащие в норы лисицы.

— Грузовики? — удивленно переспросил Хатч, когда Кэмпион ответил на его вопрос. — И много их там?

— Несколько. — Кэмпион не мог объяснить, почему он так осторожен.

Хатч покачал головой.

— Я о них ничего не знаю, — сказал он. — Полагаю, что это дело правительства. В Институте ведутся эксперименты с искусственным бензином, по крайней мере, об этом ходят слухи. Мастера — хозяева Института, и, только подумайте, Корыто неплохое место, там можно спрятать парочку грузовиков. Что это вы так заспешили, сэр? Вас там никто не видел?

— Нет, — искренне отозвался Кэмпион, — но мне сейчас надо торопиться. — Суперинтендант открыл было рот, чтобы расспросить его поподробнее, но долгий служебный опыт предостерег его от навязчивости. К тому же в этот момент они приблизились к кладовой за лавкой.

Они выбрались на поверхность без происшествий, но Хатч был недоволен, что уже начало светать. К счастью, утро выдалось туманное, и оба с благодарностью погрузились во влажную пелену, словно она спустилась на землю специально ради них.

Когда они шли по широкому шоссе рядом с Лошадью, приземистые домики подмигивали им сквозь туман, однако Бридж выглядел не таким сказочным, как при лунном сиянии. Это был старый и очень живописный город, но его призрачность, фантастический колорит исчезли вместе с луной.

Кэмпион приободрился, увидев это, и поверил, что к нему действительно возвращается рассудок. Он чувствовал себя больным. В голове у него гудело, а тело ныло. Тем не менее он знал, что надо делать. Аманда оставалась его единственным спасением. Аманда должна отвести его к Оутсу. Странно, что одно лишь воспоминание о ней так успокоило его. Он подумал, что ему нужно освободиться от этого, если она уже сделала выбор. И однако это было абсурдно. Все это было чудовищно. Аманда не просто принадлежала ему, она была частью его самого. Аманда… он не мог это пережить. Он обязан пойти к ней… пойти за ней… пойти… за… ней…

Хатч подхватил его, когда он споткнулся. Они, пошатываясь, стояли на булыжной мостовой, и Кэмпион вдруг ощутил в себе какой-то запас сил, как будто в его теле находился другой человек, который извлекал из глубины на поверхность скрытые резервы энергии. Подобный опыт воодушевлял, как если бы тонущему во сне вдруг удалось спастись.

Лицо Суперинтенданта, казавшееся в тумане огромным, постепенно приобретало нормальные пропорции, и его голос, звучавший откуда-то издалека, стал слышен, как обычно.

— Вы переутомились, сэр, вот что. Мы как раз подходим к участку. Вам нужно сесть и отдохнуть. Нельзя же обходиться без пищи и сна, на это никто не способен.

Голос у него был жалостливый и чуть ворчливый.

— Если вы на ходу заболеете, где мы тогда окажемся?

Он успешно исполнял свои обязанности. Несмотря на бессвязные протесты Кэмпиона, они подошли к современному зданию полицейского участка, окруженного тюдоровскими домиками.

Сержант полиции встретил их на пороге и о чем-то шепотом доложил своему шефу, а тот ответил ему, тоже шепотом.

— Здесь? — произнес наконец Хатч. — Понимаю. Да, да, конечно. Соедините нас сразу. Мы будем разговаривать в кабинете.

Он с волнением повернулся к Кэмпиону.

— Вам только что звонили, сэр. Из Главного Управления. Вы можете сейчас говорить? Вы себя хорошо чувствуете?

Кэмпион весьма смутно представлял себе, как они шли по участку. Он очнулся, увидев черную трубку старенького телефона.

— Это Йо, мистер Кэмпион. — Услышал он голос прямо над ухом. Он был так тих и слаб, что походил на шепот в его сознании. — Йо. Шеф здесь, с вами?

— Оутс? — Голос самого Кэмпиона, напротив, звучал резко и настороженно. Ему даже представилось, что он вскрикнул.

— Да, сэр. Он исчез. Мы не можем его найти. Он вышел из своего кабинета вчера ранним утром, и с тех пор о нем ничего неизвестно. Он с вами?

— Нет, его здесь нет.

Здесь последовала долгая пауза. Казалось, что она растянулась на столетия и опять спрессовалась в пространстве одной минуты. У него было время, чтобы заметить, как проникают сквозь высокие окна потоки света. Они отражались на дальней стене комнаты, окрашенной блекло-зеленой краской.

Далекий голос вновь заговорил.

— Значит, теперь вы один, сэр. Вы, единственный, можете что-то сделать. Никто из нас не знает всего в полной мере. Не уверен, сочтете ли вы это мудрым, сэр. Только Шеф контролировал своих агентов.

Кэмпион не ответил, и после очередной паузы слабый голос задал вопрос.

— У вас все… удачно складывается, сэр?

Кэмпион закрыл глаза и вновь открыл их, когда еще один тайный источник энергии запульсировал в его венах.

— Пока нет, — отчетливо сказал он, — но у меня в запасе еще час или два. — Затем он склонился над столом, обхватив голову руками.

9

Кэмпион проснулся, держа Аманду за руку. Он так обрадовался, обнаружив это, так успокоился, увидев ее, живую, дружелюбную, прекрасно все понимающую, что на какое-то мгновение забылся и примирился с миром. Он лежал, глядя на нее безмятежным, бессмысленным взором.

— Ты болен, — сказала она, и в ее звонком, юном голосе чувствовалась откровенная тревога. — Я давно пытаюсь тебя разбудить. Что я могу сделать? Позвонить Оутсу?

Он пришел в себя. Ее слова окончательно вернули его к действительности. Все, что он знал, понял или пережил после того, как очнулся на больничной койке, стремительно пронеслось перед ним, как фильм через проектор на утроенной скорости. Эффект был ужасный. У него перехватило дыхание, и он покрылся потом.

— Нет, — сказал он, стараясь присесть на кровать, в то время как его голова от слабости клонилась в сторону. — Нет, ни к чему. Я хочу сказать, не стоит этого делать. Я сейчас встану.

— Ладно, — согласилась она, и он с глубокой нежностью поглядел на нее. Она, несомненно, беспокоилась за него, и, по ее мнению, он должен был оставаться на месте. Но она знала, что он хозяин, и не спорила с ним. К тому же она была так молода, так хороша и так тонко все чувствовала. Ему нравились ее карие глаза. Ему захотелось, чтобы она поцеловала его. Мысль, что он, возможно, навсегда потерял ее, казалась невероятной, и он решил выбросить ее из головы, не вникая в суть и по-детски сжал ее руку.

— Сколько я проспал?

— Почти час. — Она мягко высвободила руку. — К десяти утра ты приглашен на осмотр Института. Я приготовила тебе ванну. Затем ты спустишься, а я раздобуду тебе чего-нибудь на завтрак. До выхода у тебя остается двадцать минут.

— На осмотр Института? — недоверчиво переспросил он. — Что… э… что я должен надеть?

Он полагал, что она ему подскажет, но на сей раз Аманда не выразила готовности.

— По-моему, обычный мундир адмирала флота.

Ее голос, прозвучавший из ванной, заглушал шум льющейся воды.

— Или, конечно, можешь надеть этот старый костюм пожарного. Забавно, весело и не вульгарно, — добавила она, вернувшись в комнату. — Как ты к этому относишься? Здешние слуги вполне по-лакейски интересуются гардеробом гостей. Скверно получится, если ты вернешься и обнаружишь свои вещи сложенными на кровати. Может быть, мне стоит отнести их вниз и положить в машине на ящик для инструментов?

— Да, хорошо бы. Все они в шкафу, — сказал он. — Ты мне очень помогаешь, Аманда.

Какую-то минуту она молчала, но, когда собрала одежду и встала с клеенчатым плащом в руках, ее щеки зарделись от румянца.

— Я все еще лейтенант, — проговорила она, глядя ему прямо в лицо. — Вставай и иди в ванную, иначе вода перельется через край… У нас почти нет времени.

Почти нет времени! Когда она закрыла дверь и вышла, он осознал, как мало у него времени, и стал проклинать себя за то, что проспал. Он только сейчас вспомнил, что случилось утром. Хатч привез его домой в машине и по-матерински заботливо уложил в постель. Слава Богу, в полицейском участке он не пил ничего крепкого. Это легко могло бы убить его в теперешнем состоянии. Дежурный сержант, насколько он помнил, извинился перед ним и предложил бодрящий, по официальному мнению, сладкий слабый чай. Глюкоза, вероятно, и спасла ему жизнь. Он произнес про себя «вероятно», потому что встать кровати было для него главной задачей. Однако, выспавшись, он почувствовал себя лучше. Его уже не пугала собственная беспомощность. Сейчас она его просто раздражала. Он не понимал, что к нему возвращается сознание одной-единственной цели, и что теперь его положение гораздо опаснее. Он знал только, что у него есть дело, которое он должен сделать один, без чьей-либо помощи, а времени у него удручающе мало.

Когда он, пошатываясь, спустился вниз, у него уже сложился четкий план. Мастера оставались его козырной картой. Им была известна тайна цифры пятнадцать, если кому-нибудь она вообще была известна. Они считали все, связанное с ней, главным вопросом завтрашней встречи. Нужно, чтобы Ли Обри рассказал ему как можно больше о Мастерах. Ну, а если они уже составили для него программу, то, когда он полностью придет в себя, эта программа станет частью его собственного плана и ему предстоит всерьез заняться ей.

Обри ждал его в коричневой с золотом столовой. Он стоял у окна и мрачно глядел на Аманду, сидящую у серебряного сервиза. Обри приветствовал Кэмпиона любезно-соболезнующим тоном, словно он знал о слабости малых сил и решил быть с ними снисходительным и даже немного завидовать им.

Кэмпион, наблюдая за ним своим новым, по-детски незамутненным взглядом, понял, что нравится в Обри Аманде, и оценил это, как генерал, осматривающий вражеские укрепления перед началом сражения.

Он быстро позавтракал и, торопясь, заметил, что Ли его ждет.

— Увы, мы не можем взять тебя с нами, — сказал Обри девушке с явным и почти чрезмерным сожалением. — Боюсь, что это нереально. Мы прямо не зависим от правительства, однако в какой-то степени оно нас опекает, в том смысле слова, который вкладывали в восемнадцатом веке, и мои инструкции относятся исключительно к Кэмпиону. Все это, конечно, полнейшая ерунда. Я порой недоумеваю, почему бы этим типам, вводящим всяческие ограничения, не расширить правила? Им не хватает ума отойти от рутины. В этом главная слабость правительства, да и всех прочих.

— Да, это верно, — с воодушевлением отозвалась Аманда. — Я не хочу видеть твой старый Институт. Мне это зрелище напоминает спектакли в муниципальной школе.

Ли смутился, и только минуту спустя обаятельная улыбка вновь осветила его крупные черты.

— Ты меня просто шокируешь, — сказал он с обезоруживающей наивностью.

— Я тут очень скован, как и всякий на моем месте. Когда я слышу, что Мастеров называют муниципалитетом, меня бьет священная дрожь.

— У них уже международный статус, во всяком случае, в финансах. — Кэмпион вспомнил об экзотическом острове и неосмотрительно проболтался.

Ли поднял голову и поглядел на него с присущей ему проницательностью.

— Конечно, они очень богаты, — строго сказал он.

— Вот так все и шло. Пенни здесь, пенни там, и за годы скопилось огромное состояние. — Кэмпион старался говорить попросту, но даже он не был подготовлен, что его слова прозвучат столь идиотски.

Ли действительно как-то растерялся и бросил извиняющийся взгляд на Аманду.

— Когда вы будете готовы, мы пойдем, — заметил он. Вскоре он и Кэмпион уже шли через лужайку и Обри решился объяснить ситуацию. Он тщательно подбирал выражения, будто разговаривал с ребенком.

— С исторической точки зрения Мастера весьма любопытны, — начал он, и в его приятном голосе прозвучала укоризна. — Приведу пример полностью уцелевшего старинного рода. Летты не дали ни одного выдающегося человека, но среди них не было и неудачников. В каждом поколении попадался какой-нибудь достаточно толковый делец. Сегодня это Питер Летт, а прежде таким был его дядя, а еще раньше — его дед, прадед и прапрадед. Все они люди верующие, почтенные и очень патриархальные. Конечно, их самосохранение прямо связано с интересными традициями и наполовину секретной организацией общества. Что касается финансов, то Мастера знавали и скверные времена, но они никогда не разорялись дотла. Уж больно хорошо их основное дело.

— Какое?

Обри застыл от удивления.

— Конечно, патенты, — ответил он.

— Патенты?

— Да, — он слегка усмехнулся. — Естественно, все началось с монополии. Впервые Мастерам повезло еще при королеве Елизавете. В их благотворительной школе учился великий Ралф Годли, будущий изобретатель ткацкого станка Годли. Мастера получили от королевы монополию на производство этих станков, и в шерстоткацкой промышленности произошла революция, выпуск продукции увеличился на пятьсот процентов, и это обогатило город. Именно тогда и родилось слово «бриджизация». Это ускорило весь процесс. Но вам это известно не хуже, чем мне.

Кэмпион кашлянул.

— Сейчас в моих познаниях изрядные пробелы, — скромно признался он. — Продолжайте. Мне это чрезвычайно интересно. У них и дальше все шло в том же духе, сначала они давали образование, а потом стригли изобретателей?

Ли скорчил протестующую гримасу и задумался на минуту-другую. В общем-то, он был на редкость самолюбив. Размышления с четкостью пантомимы отразились на его лице.

— Это не совсем верно, — проговорил он наконец. — Отдадим им справедливость. Скажем лучше, что они не покровительствовали искусству, а вкладывали все средства в науку, и им везло, они отыскали нескольких способных изобретателей, а те сумели нажить себе состояние и пополнить общий фонд. Закономерно, что Мастера особенно преуспели в промышленную викторианскую эпоху. А так богаты они сделались сравнительно недавно. В это время они совершили несколько очень разумных и выгодных сделок, главным образом, далеко за границей, где скупили чайные плантации и тому подобное. Теперь, я полагаю, Институт создает за деньги куда большие ценности. Посмотрите, какие возможности он предоставляет изобретателю. Если его идея одобрена, то все нужное достанется ему даром. У него приобретают патенты, а он получает с них проценты. Понятно, что сейчас все это страшно вздорожало. Дешевый метод Картера по производству бензина из угля, вероятно, станет сенсацией, и у нас на примете еще несколько симпатичных взрывчатых веществ. Другое наше изобретение — это бутылка виски, которую нельзя наполнить дважды, оно сулит нам большие деньги.

Кэмпион внимал ему как зачарованный. Он знал это, слышал об этом, был в этом убежден, и знание как-то смутно возвращалось к нему. Ему показалось, что это похоже на чистку старой меди. Очертания прошлого начали понемногу проступать на поверхности его сознания. Если бы только он увереннее держался на ногах, а не чувствовал, что бредет, увязая в облаках из ваты.

В принципе я не одобряю Мастеров. — Ли старался быть педантичным. — Мне не нравится, что в стране существуют такие скопления богатства. Но надо отдать им должное, их устав сделал доброе дело. Например, обряд Вязания Снопа — красивая, древняя идея. Как вы знаете, вся их болтовня о братстве связана с Лошадью, и у них есть правило — на каждой встрече, раз в полгода, Мастера должны «положить сноп соломы в стойло Лошади», иначе говоря, они обязаны сделать что-то для жизни города. Вот почему Бридж так прекрасно отмыт, вычищен и освещен. В нем нет ни одного ветхого домишки. На нужды города расходуются целые состояния, а налоги ничтожны. Ну вот, мы и пришли. Видите часового? Вот что значит работать для министерства обороны.

Они приблизились к высокой насыпи, протянувшейся сзади тополиной аллеи и доходящей до дороги к Институту. Крыши многочисленных пристроек окружала высокая стена, поросшая зеленым мхом. Само здание при дневном свете было похоже на музей, но вокруг него сгрудились другие постройки, мастерские и лаборатории, и каждая из них олицетворяла разные эпохи британской архитектуры. Как обычно, преобладала викторианская готика, но хватало и узких современных башен.

Часовой со штыком нес караул около узорчатых чугунных ворот. Проходя, Ли Обри улыбнулся ему.

— Какое великолепное безумие, — пробормотал он. — В современном мире есть что-то детское и милое, вы так не считаете? «Стойте. Ваш пропуск. Проходите. Инна-динна-диннаду. Вы шпион». Что-то страшно мальчишеское.

— Возможно, мальчишеское, но вряд ли милое, — рассеянно откликнулся Кэмпион. — Куда мы пойдем сначала?

— Мой дорогой друг, это целиком зависит от Вас. Мне велели показать вам все, что вы пожелаете увидеть. Так что выбирайте. Налево — раздражительный, но совершенно очаровательный Картер со своим отрядом рабов — галерников. Они будут вежливы, потому что я как-никак глава Института, но гостеприимства вы от них не дождетесь.

Обри был от себя в восторге. Он откровенно и вне всякой меры гордился и самим Институтом, и его замечательной организацией.

— Направо от нас, в этом унылом здании вроде методистской часовни обитает бедный старый Берджесс. Он нас заговорит до утра. У него неприятности с его «жнейкой». Последние испытания оказались крайне неудачными, и он столкнулся с серьезными препятствиями. Прямо перед вами библиотека, контора, отдел систематизации и чертежные. А направо, наверху, в почтительном отдалении проживает наша восходящая звезда, белобрысое дитя военного ведомства, маэстро Батчер. Он сейчас с головой ушел в разработку новейшего варианта адского огня Андертона. Я должен следить за ним и наблюдать, как он управляется с дозировкой. Это нечто невероятное. Половина чайной ложки способна разрушить столько же, сколько целое ведро с тринитротолуолом. Вот потому у дверей и дежурит часовой.

Он остановился в ожидании, и Кэмпион тоже нерешительно застыл на месте. Это было продолжение кошмаров минувшей ночи. Он понял, что ему все преподнесли на блюдечке, а он даже не может до этого дотронуться.

— Да тут золотое дно. Они просто не знают, куда девать деньги, — громко сказал он и торопливо добавил, — а что там, в голубятне?

Дом, удостоившийся столь нелестного определения, привлек его внимание, потому что рядом с ним было заметно какое-то движение. У двери стоял грузовик, и в него складывались мешки.

Ли нахмурился, и Кэмпион почувствовал, что от него исходят волны раздражения. Это было физически ощутимо, словно его магнетическая энергия иссякла, а затем вспыхнула снова.

— А у вас хороший нюх, — сказал он, слегка улыбнувшись. — Вы из тех людей, что всегда отодвигают кресло, если под ним дыра на ковре и идут прямо к буфету, где спрятана немытая посуда. Я показал вам в гостиной прекрасные образцы, а вы взяли и пошли к унылой, страшной мойке. Ведь это наш крест, пятно на благородной репутации. Нас заставили приютить пятьдесят жутких добровольцев просто потому, что у нас есть свободные помещения. Вы только подумайте! В этих священных стенах Ричардсон усовершенствовал свою счетную машину, а сейчас полсотни полуграмотных девчонок надписывают конверты для Министерства здравоохранения. Как будто в Англии нет пяти миллионов других мест, где этим можно было бы заниматься с равным успехом. Скажу честно, я их тут опекаю с помощью полицейской надзирательницы и одного крепкого парня из отряда специальных уполномоченных. Хотите заглянуть и полюбоваться?

— Не слишком, — ответил Кэмпион. В этот момент они уже подошли к дому, и через узкие окна он увидел ряды склоненных голов и лежащие на столе кипы правительственных конвертов. Работа казалась скучной, но теперь, в таком состоянии он предпочел бы ее своей и откровенно им позавидовал.

Когда они обогнули грузовики, из двери под аркой вышла женщина с растрепанными седыми волосами. В ней было что-то знакомое, и он наконец догадался, что прошлым вечером видел ее на обеде у Обри. Заметив их, она изумилась и засеменила навстречу им с одновременно нерешительным и восторженным видом, типичным скорее для молодых женщин.

— У нас все идет отлично, мистер Обри, — умильно проговорила она и покраснела.

Кэмпион удивился. Пройдя сквозь огонь, воду и медные трубы, он легко узнавал подобные признаки, а она была женщиной иного типа. Немало пожилых дам теряют голову при встрече с блестящими холостяками средних лет, но среди них редко попадаются Умные, интеллигентные женщины вроде нее. Он вспомнил, что в тот вечер она очень интересовалась Амандой. Взглянув на Обри, он отметил, что тому стало неловко.

— Прекрасно, миссис Эриксон, — бросил Ли на ходу, и почти не скрывая неудовольствия. — Добровольный патриотический труд, — пробурчал он Кэмпиону, когда они свернули за угол, — требует большого напряжения.

— Она производит впечатление неглупой женщины, — сказал Кэмпион, и Обри принял его слова к сведению.

— Да, — согласился он, — она вдова владельца одной из небольших контор Мастеров и довольно влиятельна в городе. Очень начитанна, приятна в общении, образованна, но, боюсь, чересчур эмоциональна. Ну вот, мы во владениях Батчера. Полагаю, что для вас тут самое интересное. Знаете, Кэмпион, я восхищен вашим поразительным самообладанием. На меня оно очень действует.

Последнее замечание было искренним и как будто шло от души.

Кэмпион ничего не ответил, надеясь, что его молчание будет воспринято как похвальная скромность. В затылке у него уныло постукивало, и он начал сомневаться, уж не обманывает ли его зрение. В ярком солнечном свете все цвета угрожающе слились в один. Он снова попытался взять себя в руки. Бесполезно! Надо было что-то делать, пока он мог собраться с силами, но только самому, без чьей-либо помощи. Вот выйдет номер, если он сейчас свалится и потеряет сознание от проклятого, идиотского удара по голове!

Долгий путь привел их к квадратному бетонному сооружению на дальнем конце институтской территории. Когда они достигли цели, здание не произвело на них особого впечатления. Батчер оказался веселым молодым парнем простоватого вида в очках с толстыми стеклами. Он относился к Обри с огромным уважением, явно преклонялся перед ним и с радостью продемонстрировал им свои лаборатории и мастерские.

— Они здесь лучшие, — сказал он, нырнув в грубо сколоченный шкаф в углу большой комнаты на первом этаже. Идя по коридору, они обратили внимание, что дверь в нее распахнута, а сама комната пуста. — Я их держу на подставках и бережно храню, ведь это настоящая сенсация. Мы называем их яйцами Феникса. Только не уроните, старина. Они совершенно безопасны, если вы, конечно, не вытащите проволочку, но лучше их не раскачивать, потому что это пробные образцы, и тут никак нельзя поручиться.

Кэмпион поглядел на металлическое яйцо, неожиданно очутившееся у него в руках. Оно было ненамного крупнее куриного и, как ни странно, легкое. Батчер любовно поглаживал на ладони другое яйцо, поддерживая его большим пальцем.

— Главное, суметь бросить его на приличное расстояние, — объяснил он. — У него мощное действие. Заряд колоссальный, и от взрыва может образоваться целый кратер. Отличная штука. Любое здание после такого взрыва выглядит дурацки. Это андертоновский вариант сжиженного воздуха, но мы его усовершенствовали, или, вернее, использовали все его свойства. Могу намекнуть, что от одного взрыва весь этот старый музей полностью разрушится, а когда шар взлетит в воздух, вы просто своим глазам не поверите. Это изысканное оружие, вот что.

Он забрал образчик у Кэмпиона, рассеянно пожонглировал двумя яйцами и положил их на место в гнезда.

— Сейчас они готовят для них машины, — сказал он, — я получил несколько симпатичных маленьких авиамоделей, в настоящее время они хранятся в подвале, а пока мы работаем над детонаторами. Хотите посмотреть еще что-нибудь примечательное?

— Нет, мы больше не будем отрывать вас от работы. Вы и так посвятили нам свыше четверти часа.

Выражение лица молодого человека не изменилось. Кэмпион пожал ему руку, и они расстались. Шестое чувство или, скорее, таинственный разум тела, часто побеждающий, когда нормальное сознание капитулирует, сам позаботился о Кэмпионе. Его сдержанность и замкнутость подействовали сильнее любых откровенных оценок. Батчер вернулся в свою лабораторию, мучительно размышляя, окончательно ли начали доверять ему власти, потому что прежде их поведение вызывало у него законные подозрения.

Теперь уже Кэмпион вывел Обри на свет. Он выслушал от Батчера массу технических подробностей, и они могли оказаться важными врагу, но не ему. Все, что знал Батчер, было, наверное, известно Военному Ведомству и потому никак не относилось к Кэмпиону. Он должен был искать что-то абсолютно неведомое военным властям. Пятнадцать? Ему надо встряхнуться и сосредоточиться. Пятнадцать: это по-прежнему осталось его единственным ключом. Пятнадцать и люди, знающие, что это значит. Батчер явно был не из их числа, но кто-то, вполне осведомленный находился здесь рядом.

Открыв глаза и посмотрев вниз на узенькую бетонную дорожку, белеющую, как меловая черта, вдоль зелени, он заметил человека, о котором сейчас думал. Тот появился так быстро, что трудно было сказать, опередила ли его мысль увиденное или наоборот. Его забавно-округлый силуэт можно было распознать издалека — он, не торопясь и враскачку, шел им навстречу.

10

— А вот и Пайн, — произнес Кэмпион.

— Неужели? — Обри сразу помрачнел. — Чем же, черт возьми, занят этот человек, слоняясь здесь в одиночку? Полагаю, что они приставили его следить за мной. Они не должны были этого делать, и им это прекрасно известно. Он-то найдет отговорку, сами увидите. В этих типах есть что-то из ряда вон выходящее. Я вполне готов к нему хорошо отнестись, только бы он не мешал, мне отвратительно говорить человеку — идите отсюда прочь.

— Кто он такой?

— Пайн? О, довольно занятный субъект. В своем роде весьма сообразителен. Вероятно, мошенник. Работает, как черт. — К Ли вернулась прежняя объективность суждения. Теперь его оценки были свободны от преувеличения, и он говорил с рассудительной простотой, диктуемой очевидным личным превосходством. — Его контору сюда эвакуировали. Это любопытная маленькая организация, во главе с ним она стала преуспевать. Он называет ее «Исследования. Общество с ограниченной ответственностью». Наверное, вы о ней слышали!

— Что-то отдаленно знакомое, — сказал Кэмпион и не солгал. — Чем же они занимаются? Оказывают людям услуги?

Ли рассмеялся.

— Отчасти да, но только отчасти, — пробормотал он. — Это бюро советов и информации. Если вы собираетесь построить фабрику или открыть дело в неизвестной вам местности, они предоставят вам подробнейшие сведения об этой местности. Они удивительно дотошны. Помимо справок об основных данных, они составляют сводки с детальнейшей информацией, включая ловкую обработку общественного мнения и оценку местного имущества. Они способны раскопать для вас все и при этом сугубо секретно. Пайн показал мне однажды, что у него десять тысяч агентов по всей Англии. Видимо, это означает, что за годы работы он имел дело с половиной из них. По-моему, любого человека, которому он когда-то отвалил пять кусков, чтобы тот дал ему оценку местных условий, причисляли к агентам, но все же, отдадим ему справедливость, они, кажется, до сих пор получают комиссионные. Как, по-вашему, это забавно?

Кэмпион кивнул головой. Его сейчас трудно было позабавить. Пайн тем временем подошел совсем близко.

При утреннем свете он уже не казался ни добродушным, ни особенно беспечным. Сначала Кэмпион даже усомнился в достоверности своего вчерашнего впечатления и начал обвинять за это себя, но, когда подошедший заговорил, его уверенность исчезла. Пайн по-прежнему держался дружески, но теперь в нем чувствовалось подавленное беспокойство и затаенная неприязнь. Он обратился к ним прямо:

— Ну, что, есть новости? — спросил он, подойдя на такое расстояние, что его можно было расслышать.

— А какие именно? — Кэмпион ощутил облегчение, поняв, что у него хватит сил следить за выражением своего лица и голосом.

— Я спрашиваю вас о прошлой ночи. Об Энскомбе. — Пайн был взволнован, и его круглые глаза смотрели с хитрецой и по-воробьиному назойливым любопытством. По спине у Кэмпиона пробежала ледяная струйка страха. Он полностью забыл о случившемся. Его ужаснул сам масштаб провалов памяти. Энскомб и его вызывающая тревогу гибель совершенно вылетели у него из головы. Боже мой! Если он мог забыть об этом, что же еще он успел упустить из вида! Он обрадовался, заметив, что Обри тоже слегка сконфузился.

— Господи! Мисс Энскомб, — сказал он. — Я должен пойти к ней. Как хорошо, что вы мне напомнили, пока не поздно. Когда ты за этими стенами, то словно попадаешь в другой мир. Вы этого не почувствовали, Кэмпион? Сознание просто переключается на идеи и их техническую разработку. Бедный старый Энскомб! Я его в общем-то неплохо знал, но здесь все от меня куда-то ушло.

Пайн вытер лоб.

— Вам повезло, — сухо заметил он. — А вот я думал о нем всю ночь. Не нравятся мне обстоятельства его гибели. Если полицию это удовлетворит, я не стану спорить, но что-то сомнительно.

В его последних словах прозвучал вопрос, и Кэмпион, догадавшийся, что никто из присутствующих не подозревает о его ночной встрече с Хатчем, решил его проигнорировать. Ли Обри был менее осторожен.

— Энскомб не из тех, кто кончает жизнь самоубийством, — назидательно ответил он.

Пайн посмотрел на Кэмпиона.

— Я имел в виду убийство, — сказал он.

Ли кашлянул и сделал шаг по дорожке. Он поджал губы и выглядел шокированным.

— Мой дорогой, — протестующе начал он, и его упрек смело можно было назвать укором, — истерика по утрам непростительна. И еще одно, Пайн. Вам не следует здесь появляться, если я лично не приглашу вас. Это попросту не разрешено. Наше правительство это запретило. Я не желаю знать, как вы сюда проникли, потому что не намерен докладывать этому несчастному зверенышу у ворот, но, умоляю вас, больше так не поступайте.

Его слова слишком походили на выговор учителя расшалившемуся школьнику. Кэмпион никогда не слышал, чтобы так обращались со взрослым человеком. Пайн, круглый, розовый и опасно настороженный, никак не отреагировал на сказанное.

— Тут в округе в последние двадцать часов прошла облава, — проговорил он, когда они уже двинулись с места. — Человек, которого разыскивала полиция, прошлой ночью бежал из больницы Сент-Джуд в Коачингфорде. Он угнал старую машину, бросил ее, всю забрызганную водой, на нижней дороге к Бридж и скрылся. Они продолжают его искать. Вам это не кажется подозрительным? — Ли расхохотался, в его смехе улавливалось почти женское злорадство.

— Ну и ну, — сказал он, — гнусные же у вас мысли. Какой-то бедняга скрывается от полиции, и вы само собой предположили, что он первым делом пробрался в сад и убил старого Энскомба, благо он там находился. Это ребячество, Пайн. Это ниже всякой критики. Вы, мой милый, чем-то расстроены. Желудок у вас не в порядке, что ли?

Живот маленького толстяка затрясся, но глаза, как и прежде, оставались пугающе проницательными.

— Я подумал, Кэмпион, — начал он, — что вы должны были вернуться из Коачингфорда как раз в то время. Вы не видели этого человека?

— Нет, — отозвался Кэмпион. Он успел отметить, что его голос совершенно спокоен.

Ли раздраженно вздохнул.

— Мой милый Пайн, — сказал он, с усталой снисходительностью взяв того за руку, — вы сейчас ведете себя как настоящий осел.

— Я так не считаю, Обри.

— Тогда вы должны поверить мне на слово. — Ли угрожающе усмехнулся. — Я лично знаю Кэмпиона и могу поручиться, что, во-первых, он ниоткуда не бежал, во-вторых, что подобное подозрение никак не означает, что он пристукнул старого Энскомба в его саду. Скажу больше, само это предположение чудовищно, абсурдно, нелепо. Забудьте о нем, и пусть полиция занимается своими делами.

Пайн согласился, чтобы его вывели за ворота Института на лужайку, неподалеку от дома. Если Обри и обидел его, то он не показал вида.

— Я почти незнаком с мистером Кэмпионом. Если вы его знаете, мне нечего сказать, — невозмутимо подытожил он. — Но вы прочли описание человека, разыскиваемого полицией?

— Нет, не прочел. Не думаю, чтобы мне этого очень хотелось.

— Мне оно показалось интересным. — Спокойное упрямство Пайна было непоколебимо. — Человеку, которого они ищут, примерно тридцать пять лет, рост У него шесть футов два дюйма, лицо бледное, волосы светлые и гладкие, а основная примета такова — он очень худ, но физически крепок.

Он замолчал, но, сообразив, что никто не спешит ему ответить, простодушно добавил:

— Когда его видели в последний раз, на нем был клеенчатый плащ пожарного.

— И медная каска, — с явным удовольствием воскликнул Обри. — Очень мило, Пайн, вы меня сейчас искренне порадовали. Продолжайте, я не стану вас больше перебивать, даю слово.

Толстяк повернулся к Кэмпиону.

— Что вы об этом думаете? — полюбопытствовал он.

Кэмпион, судя по всему, воспринял вопрос всерьез. Они миновали высокую насыпь и спустились вниз к тополиной аллее. Он держал руки в карманах, крепко сжав ладони в кулак. Его сердце отчаянно билось и еще, перед тем как в сознании опустился темный занавес, мысли вновь стали сбивчивыми и бесплодными. Его трясло, и это пугало сильнее, чем расспросы опасного коротышки.

— Кого вам напоминает это описание? — настаивал Пайн.

Он ждал ответа. Он ждал ответа. Он ждал ответа. Прошла минута, целая минута. Минута, возможно, еще одна. Кэмпион не мог думать. Боже мой, он не мог думать. Это было ужасно, чудовищно. Он не мог думать. Сломался сам механизм мышления. Он был беспомощен, растерян, отдан на милость этому жуткому типу с жестокими, хищными, птичьими глазами.

Кого? Кого? Кого?

— Осмелюсь сказать, что почти любого, — пробормотал он, не сознавая, какой у него усталый голос, — Джона Смита, Алберта Кэмпиона, Уивера Би.

Настало полное молчание. Оно длилось так долго, что ему удалось побороть свой ползучий страх и осмотреться вокруг, прежде чем кто-то заговорил.

Ли Обри медленно шел, ссутулив плечи под блестящей, почти щегольски скроенной курткой. Его, несомненно, беспокоило, что разговор принял личный оборот. Однако он пропустил мимо ушей нелепое имя, неосторожно сорвавшееся с языка у Кэмпиона.

С Пайном все обстояло иначе. Он впервые утратил самодовольство, побледнел и перестал настороженно наблюдать за Кэмпионом. Повернув голову, он посмотрел ему прямо в лицо.

— Я, видимо, совершил идиотскую ошибку, мистер Кэмпион, — сказал он, — события прошлой ночи вывели меня из равновесия. Мне нужно будет с вами переговорить. Почему бы вам не зайти ко мне в контору? Думаю, вам там покажется интересно. Мы могли бы также перекусить где-нибудь в городе.

— Это идея, — бросил на ходу Ли, прежде чем Кэмпион смог что-то ответить. Он произнес это с искренним облегчением хозяина, надеющегося, что ему удалось развлечь не вовремя появившегося и нежеланного гостя.

— Его деятельность вас позабавит, Кэмпион. На мой взгляд, она просто захватывающая. Пайн — занятнейший попрошайка, когда он не разыгрывает мелодрамы и не воображает себя знаменитым детективом.

Кэмпион молчал. Он не обольщался по поводу Пайна. Тот был на верном пути и знал это. Кэмпион оказался загнанным в угол. Он понимал, что промедление может иметь роковые последствия и, если его задержат, значит, полиция графства обнаружила, что он как раз тот самый человек, за которым они охотятся по всей стране. Конечно, Главное Управление вполне может затребовать его к себе, но для этого понадобятся разъяснения, а они приведут к тому, что все узнают, в каком он теперь состоянии, обнаружится и еще кое-что. Что же именно? Слишком тревожный вопрос, не хочется им сейчас заниматься, и он предпочел выбросить его из головы.

Очевидно, по привычке, свойственной ему в трудную минуту, он вспомнил об Аманде. И тут, к собственному облегчению, действительно увидел ее, завернувшую за угол. Это его не удивило. Аманда обладала волшебным свойством всегда появляться в нужный момент, словно они были партнерами в давней игре, привыкли друг к другу и им помогал общий опыт. Она окликнула его, и, невнятно извинившись, он поспешил ей навстречу. Когда он подошел, она спокойно сказала:

— Суперинтендант здесь. Он хочет тебя видеть. Но только тебя одного, я имею в виду, без Ли. Он отказался войти и ждет тебя у боковой двери. Ты пойдешь к нему?

Пойдет ли он? Мысль о долговязом Хатче как об ангеле-спасителе в белом одеянии и с крыльями, во всяком случае, не показалась ему в эту минуту абсурдной.

— Огромное тебе спасибо, — проговорил он с таким чувством, что ее карие глаза непроизвольно расширились.

— Душно? — спросила она, переводя дыхание.

— Ну, не так жарко, — уточнил он. — Останься с ними, моя дорогая. И не позволяй Пайну откровенничать с Ли.

Он увидел, как по ее лицу пробежала изумленная тень, и сам удивился этому, пока до него не дошло, что ее поразили его доброта и благодарная признательность. Его передернуло от этого открытия, он остро ощутил опустошенность и разочарование и больше не был уверен, что он это заслужил.

Свернув за угол, он сразу же увидел Хатча. Тот был одет в штатское и сидел на подножке огромного старого «бьюика», солнечные лучи окрасили его твидовый костюм в неожиданно яркие тона. Он поднялся навстречу Кэмпиону и подошел к нему.

— Хэлло, — Кэмпион приветствовал его необычайно сердечно. По крайней мере, перед ним был союзник, пусть и не сознающий это.

— Доброе утро, — в осторожном тоне полицейского прозвучало предупреждение, отчего нервы Кэмпиона болезненно напряглись. — Могу я побеседовать с вами, сэр?

— Давайте. Почему бы нет. — Кэмпион почувствовал, что не в меру разговорился и ему трудно остановиться. — Что вас так волнует?

— Не волнует, сэр, — Хатч с любопытством поглядел на него. — Я только хочу вам кое-что показать, если вы не возражаете. Обычно мы не обращаем внимания на такие вещи, но в данном случае есть особые обстоятельства, и я подумал, что должен вас ознакомить.

Кэмпион посмотрел на врученный ему лист бумаги. На нем было напечатано: «Дорогой Суперинтендант. Министерство Внутренних дел уже выслало Вам инструкцию, касающуюся Алберта Кэмпиона. Не приложило ли оно случайно и его фотографию? Вот и все. Подумайте над этим».

Подпись и дата в документе отсутствовали. Кэмпион прочел записку дважды. Конечно, это дело рук Пайна, вероятно, он написал ее за ночь до идиотского промаха, когда он угодил в ловушку, сказав, что они вместе работали в Штатах.

Вывод напрашивался сам собой. Пайн заметил в нем нечто подозрительное и решил, что он выдаст себя за Алберта Кэмпиона. Это здорово, просто-напросто смешно. Во всяком случае, он скоро сможет с этим покончить.

А сможет ли он? Новая опасность возникла перед ним как глубокое болото. Он твердой рукой передал записку Хатчу, но у него невыносимо заболела голова, и он почувствовал, как на лбу у него выступили капельки пота.

— Ну что? — поинтересовался он.

В ответ Хатч протянул ему другую бумагу. Это был образчик полицейской болтовни, где подробно и с привычной ведомственной невнятностью перечислялись приметы человека, бежавшего в костюме пожарного из госпиталя Сент-Джуда в Коачингфорде.

Кэмпион прочел описание вслух.

— Ну что? — повторил он. Стук в голове превратился в мучительно жестокую боль, и фигура Хатча замерцала перед ним как в горячем тумане.

Суперинтендант поднял голову. Он пристально следил за Кэмпионом, и ему понадобилось некоторое время, чтобы собраться с мыслями и заговорить.

— Я, конечно, не получу ордер на арест, — сказал он, — и потому хочу попросить вас об одном одолжении. Можно ли мне, сэр, пройти в вашу комнату, просто чтобы удовлетворить любопытство. Ладно, скажу прямо. Когда я уложил вас под утро в постель, то почуял, что вся комната пропахла клеенкой. У меня это из головы не выходит.

Кэмпион громко рассмеялся. Это было не слишком убедительно, но, по крайней мере, непроизвольно.

— Пожалуйста, исследуйте себе на здоровье, — ответил он. — Обыщите хоть весь дом. Я договорюсь о вас с Обри. Сколько лет вы служите в полиции, Хатч?

— Двадцать восемь лет и два месяца, сэр.

— Неужели? — Подразумеваемая критика со стороны старшего по званию явно подействовала. Кэмпион скорее почувствовал, чем увидел, что Хатч вздрогнул. Он снова засмеялся и с юмором добавил. — Отправляйтесь, это должно вас успокоить. Если найдете форму, можете принести ее мне. Хотел бы я посмотреть на себя в костюме пожарного. А не обнаружите спальне, что ж, поищите в других комнатах и в окрестностях дома.

Хатч колебался. Он был почти беспомощен. Сделав шаг к боковой двери, он передумал и вернулся.

— Ответьте мне только на два вопроса, сэр. Тогда извинюсь перед вами.

Положение стало опасней. Но Кэмпион по-прежнему отвечал легко и уверенно.

— Як вашим услугам, Суперинтендант.

— Как зовут главного окружного инспектора из 49-й комнаты в штабе?

— Йо. — Во тьме прозвучал выстрел, но он не сомневался. Имя всплыло на поверхность его сознания, когда он усилием воли заставил себя снова услышать слабый голос по телефону на исходе прошлой ночи.

Хатч стоял и как-то неопределенно и странно смотрел на него. Нельзя было сказать, победил он или потерпел поражение.

— А какой ваш второй вопрос? — Кэмпион решил держаться смело. Он понял, что молчание может иметь непоправимые последствия. Что бы ни случилось, он сейчас не допустит ареста.

Хатч облизал губы и понизил голос.

— Какой у вас номер Сикрет Сервис, сэр?

Кэмпион улыбнулся. Этого он совершенно не знал.

— Сейчас я предположил бы, что номер пятнадцать, — проговорил он и засмеялся.

Он увидел, что попал впросак. Он увидел, как медленно цепенело и наконец совсем застыло приятное лицо Хатча, словно вобравшее в себя и масштаб происходящего, и собственную непростительную неосторожность, когда он взял с собой прошлой ночью столь подозрительную личность. Кэмпиону стало ясно, что неминуемо случится в следующую минуту. Он отчетливо представил себе, как его арестовывают, держат, абсолютно беспомощного, взаперти, а драгоценное время уходит и уходит. В его измученном сознании что-то закрылось. Как будто темный занавес на мгновение сделался непроницаемым. Вспыхивали какие-то искорки, разгорались и гасли, и все плотно и глухо закрывалось.

Он ударил Хатча. В его кулаках таилась хитрость, о которой он и сам не подозревал. Это был красивый, мастерский удар с левого плеча.

Хатч еще не оправился от нервного потрясения, и нападение застигло его врасплох. Он свалился как дерево, выражение его лица оставалось глуповато-изумленным.

Кэмпион не стал на него смотреть. До него не дошло, что случилось с Хатчем.

С этой минуты он действовал автоматически. Он сел в «бьюик», нажал на акселератор, который одновременно был и стартером, и поехал.

Ход у машины был отличный, она просто летела, и он решил увеличить скорость до шестидесяти миль, у ворот он свернул налево, как будто твердо зная, что он делает и так же интуитивно, но точно и на хорошей скорости проехал по городу — под холмом Лошади, над маленьким мостом у мельницы, по петляющим дорогам графства, не сомневаясь и ни о чем не думая, его сознание походило на чистый лист бумаги. Впоследствии он никак не мог припомнить подробности своего путешествия. Он летел, как перелетная птица, руководствуясь слепым знанием. Разум, окутанный завесой, полностью отключился, и его состояние было равносильно гипнотическому трансу. Однако ловкость и быстрота не изменяли ему ни на минуту.

Он въехал в большой промышленный город Коачингфорд по римской дороге и без труда обогнул прилегающий к ней цирк. Полицейские отсалютовали машине с едва заметным знаком в углу ветрового стекла. Он по-прежнему без колебаний миновал запутанные и извилистые улочки, несколько раз останавливался перед светофором и аккуратно выруливал на всех сложных поворотах.

Он замедлил скорость у распахнутого гаража на чахлом скверике, въехал в него и выбрался из машины.

Он не ощутил, как ступил на тротуар, и не стал ждать, когда ему дадут квитанцию. Шел он, ни о чем не думая, но с полным сознанием одной-единственной цели, и это, как всегда, принесло пользу, потому что проскользнуть незамеченным в подобном случае много легче. Он пересек дорогу, спустился к аллее, вышел оттуда на торговую, но небогатую улицу и, наконец, остановился у маленькой и грязной лавки с пустыми Рядами полок за окнами и унылой коллекцией сигарет и запыленных сладостей на витрине. Он огляделся по боронам и вошел в лавку.

Прохладная тьма помещения, пропахшего типографской краской и табаком, неожиданно вывела его из сомнамбулического состояния. Он застыл как вкопанный, удивленно рассматривая все вокруг. Он не имел ни малейшего представления, ни где он находится, ни как он сюда попал. Из противоположного конца комнаты на него глядел какой-то невзрачный человек с серовато-бледным лицом, и они, не говоря ни слова, изучали друг друга и оба испытывали сомнения.

Владелец лавки, немолодой, худой и не слишком сообразительный, очевидно, так же поразился, увидев гостя, как и Кэмпион при встрече с ним.

Когда после шока Кэмпион пришел в себя, он испугался. Обычно он ничего не боялся, но сейчас холодные щупальца мертвой хваткой сдавили ему живот.

Владелец лавки нервно кашлянул и встал из-за конторки, сделав несколько шагов навстречу Кэмпиону.

— Вам нужен хозяин, — сказал он. — Проходите.

Кэмпион неуверенно двинулся за ним, владелец лавки приподнял засаленную занавеску над дверью у конторки. Скрытая от постороннего взора часть лавки была очень тесной и темной, а два вставленных в дверь куска матового стекла напоминали светлую дорогу, по которой можно было убежать и спрятаться. С трудом открыв дверь, Кэмпион быстро шагнул во внутреннюю комнату, а владелец лавки тем временем бесшумно закрыл ее за ним. Он оказался в ужасной комнатенке, оклеенной обоями с сероватыми фруктами и обставленной нелепыми украшениями и безделушками в стиле восьмидесятых годов прошлого века. Фактически всю площадь занимал громадный стол, покрытый красным сукном. На нем лежало несколько газет.

За столом сидел человек в легкой рубашке. Его бледное, меланхолическое лицо, как бы съежившееся под сверкающим лысым черепом, сразу запоминалось, но узкие, невыразительные глаза казались тусклыми, как угольная пыль. В эту минуту он чистил и смазывал тяжелый служебный револьвер, за которым, вероятно, бережно ухаживал долгие годы. Он поднял глаза на распахнувшуюся дверь, но не повернул голову и ничего не сказал. Кэмпион тоже молчал. Он прислонился к двери. В ушах у него гудело, а сердце, как ему представлялось, учащенно билось в такт невыносимому стуку в голове.

Человек за столом с силой втянул воздух коротким носом.

— Итак, вы вернулись, — проговорил он.

11

Кэмпион молчал. Стены крошечной комнатки сошлись в его глазах в одну точку и давили. Воздух был слишком душен и сперт, и он еле дышал. Лицо человека за столом чудовищно раздулось, все расширяясь и растекаясь, как яичный белок на сковороде. Скоро оно должно было заполнить собой пространство и задавить его своей массой.

Губы Кэмпиона зашевелились, он хотел выкрикнуть что-то отчаянное, протестующее, но никакого звука не последовало.

Толстяк, сидевший за столом, покрытым красным сукном, еще внимательнее поглядел на него.

Внезапно он отложил оружие в сторону и поднялся с удивительной легкостью, свойственной только военным.

Он прошелся по комнате и в упор посмотрел на гостя.

— Э, — произнес он наконец, и густой, рокочущий звук вырвался откуда-то из глубины его гортани. — Идите-ка сюда.

Он усадил Кэмпиона в кресло так, чтобы тот мог опереться локтями о стол, а сам сел рядом, ощупывая своими толстыми лапищами его голову.

— У вас тут шишка. Вам очень плохо?

Держался он искренне и очень деловито. Он был также весьма любезен, но отнюдь не мягок. Кэмпиону показалось, что он попал в руки какой-то огромной римской матроны или, быть может, дружелюбной медведицы.

— Отвечайте, — скомандовал он, тыкая Кэмпиона в затылок мягким указательным пальцем.

Ушибленный гость отвернулся от него.

— Кто вы такой, черт возьми, — прошептал он, явно собираясь пресечь дальнейшие задушевные расспросы.

— Боже Всемогущий! — Восклицание было не пустой формулой, а прямым обращением верующего божеству. Толстяк опустился в кресло и обнял Кэмпиона за плечи. Его маленькие черные глазки округлились, и по тяжелому лицу потекли капли пота.

— Шутить намерены? Сами знаете, не то сейчас время, чтобы дурака валять.

Кэмпион наклонил голову. Он едва ли не с радостью воспринял боль, вызванную этим движением, потому что она пробилась сквозь страшное, сдавливающее дыхание ощущение тяжести.

— Вы знаете, кто вы такой? — В низком голосе, гудящем у него над ухом, послышалась дрожь.

— Кэмпион. Эта метка у меня на костюме.

— Вот это да. — В течение короткой паузы толстяк мысленно соединил известные ему факты. Затем он приказал: — Устраивайтесь поудобнее. Расстегните воротник. И ложитесь. Постарайтесь расслабиться и ни о чем не думать. Для вас это будет только полезно. С вами все в порядке, вы дома. Не надо ни о чем думать. Вы у себя. Поняли? У себя. Я хочу уложить вас на софу и укутать одеялом. А пока сбегаю за лекарем.

— Нет, — Кэмпион догадался, о чем он говорит, но не понял, что девять десятых его соотечественников не решились бы сейчас это сделать. — Не надо мне врача. Я никого не могу видеть. Они еще гонятся за мной.

— О?

— Полиция.

— Ищейки? Вы ошиблись. Наверное, выпили лишнее. Что вы там натворили?

— Убил полицейского. Двоих полицейских. Последний — это местный супер. Хороший мужик. Я не должен был его убивать.

— Убили? Или только болтаете об убийстве? — В его резком замечании ощущался генетически унаследованный страх перед убийством, непростительном для любого человека, какое бы положение он ни занимал.

— Да, убил. — Для Кэмпиона было облегчением сказать это наконец искренне и открыто. — Очевидно, я убил первого из них. Но я этого не помню. Очнулся в госпитале.

— В госпитале? — Толстяк прищурил глаза. — Я слышал о человеке, удравшем из госпиталя в костюме пожарного, — предположил он.

— Да. Это и был я. А сейчас я пристукнул Суперинтенданта полиции. Я совсем не помню, что было после этого до моего прихода сюда. А вы кто?

Тот не ответил ему прямо. Он грузно поднялся и сразу словно постарел.

— Идите и ложитесь, — сказал он, — я хочу за вами поухаживать. Устрою вас, как смогу, а потом поговорим. Вам будет лучше, — мрачно добавил он.

Кэмпион позволил уложить себя на ужасное подобие кожаной кушетки, занимавшей добрую половину комнаты, но когда его голова коснулась холодного, влажного изголовья, он поборол себя и снова сел.

— Нет времени, — сказал он, не уверенный, что ему удалось отчетливо выговорить слова. — Завтра пятнадцатое. Нужно действовать. Для этого нет времени.

— У вас времени будет вагон и маленькая тележка, если вы сейчас не заткнетесь. Лежите спокойно, а я вас немного полечу.

С этими словами толстяк направился к двери.

— Я только скажу два слова старине Хэшга Фанни. Пусть он прикинется, будто не в курсе дела, если они к нам сунутся. Ведь вы не знаете, был за вами хвост или нет, когда вы сюда ехали. Ну, ладно, можете мне не говорить. Вы ничего не знаете. Лежите спокойно, а я за вами присмотрю.

В комнате даже в это время дня было темно и душно. Небольшие французские окна выходили на поросший сорняком двор, а сзади него возвышалась стена. Кэмпион закрыл глаза и впал в забытье.

Он пришел в себя от бьющего в глаза искусственного света. Толстяк стоял на стуле, ввинчивая новую лампочку в люстру, висевшую над столом. Это было замысловатое устройство из противовесов и блоков, украшенное жуткими розовыми матовыми стеклянными абажурами.

Тот осторожно спустился, пролез под столом и вытащил конусообразные колпачки из черной бумаги, потом надел их на абажуры, причем на некоторые так, чтобы круг света падал только на середину стола, а вся комната оставалась бы в полумраке. Кончив возиться с затемнением, он вернулся к своему пациенту.

— Ну, вот, — с облегчением сказал он и приподнял большим пальцем бледное веко Кэмпиона. — Не такой уж вы и дохлый, как кажетесь. Я вас немного согрел, верно? Спиртного я вам сейчас не дам, вы от него и загнуться можете, но у меня есть одна настоечка, и вам хорошо бы ее выпить. Я ее сам готовлю и знаю, что это такое.

Он обошел стол, склонился над маленькой каминной решеткой и зажег ее. Все делалось очень по-домашнему, с какой-то неряшливой уютностью.

Кэмпиона это озадачило, но не встревожило. В любом случае, толстяк был его другом. Он вернулся со зловещего вида дымящимся кувшином, но в нем оказался всего-навсего крепкий мясной сок, заваренный еще по рецептам мисс Битон. Кэмпиона поразило, что, выпив его, он вместо отвращения ощутил удовольствие. Бульон оказал на него замечательное воздействие. Как только по телу разлилось тепло, он почувствовал приток сил, будто по векам у него заструилась новая кровь. До него дошло, что он уже очень давно ничего не ел. В голове у него тоже прояснилось, и это было благо. События последних дней обозначились в его сознании со стереоскопической четкостью. Однако занавес по-прежнему существовал — тяжелый и темный, как всегда, и за ним таилась огромная, ускользающая от определения тревога.

Хозяин дома взял кувшин и примостился на краешке стола.

— А теперь, — начал он, — мы поговорим. Вы думаете, что прихлопнули какую-то полицейскую шишку? Суперинтенданта? Вы в этом уверены?

— Уверен. Он двинулся прямо на меня, и я понял, что медлить нельзя, другого выхода нет, ударил его со всей силой и побежал. Больше я ничего не помню. Но теперь не время для разговоров. Я долго спал?

— Как зовут этого копа?

— Хатч. Суперинтендант Хатч. Потрясающий тип. Все хотел узнать мой номер.

— А вы его не знаете?

— Э-э, нет.

— Понимаю. — Казалось, что он больше расстроился, чем изумился. — Да, тут их пока нет. Старина Фанни следит за всем в лавке. Хорошо, что место здесь темное. Легче будет уйти без шума. Вы хоть что-нибудь помните до того, как вас оглушили?

— Нет, ничего. Ну, вернее, припоминаю какие-то странные вещи, чьи-то имена, и еще одно. Я помню пятнадцать.

— Пятнадцать? — В маленьких черных глазках собеседника мелькнуло подозрение. — Это больше, чем я знаю. Об этом вы мне никогда не говорили.

— О, Боже мой. — Кэмпион повернулся лицом к стене. Им опять овладела проклятая, гнетущая тоска. Окружающее стало казаться каким-то призрачным. Он чувствовал себя как в каменном лабиринте.

— Не волнуйтесь, а то все пойдет насмарку. — Его союзник вновь сделался чем-то вроде няньки. — Да соберите же вы все остатки здравого смысла. Я в свое время такое видал и знаю, на что это похоже. У вас ни одна косточка не сломана, и со зрением полный порядок. Вы просто забыли, вот и все. И нечего из-за этого волну гнать. Ну что, я прав? Вы себя сейчас так чувствуете, как бывает по утрам, когда просыпаетесь в чужой постели. Через минуту вы собой полностью владеете, но не знаете, где вы и что было раньше. Вы живете только настоящей минутой.

Его несколько доморощенное описание было таким точным, что Кэмпион повернулся и пристально поглядел на собеседника. Бледное лицо незнакомца показалось ему серьезным, а глаза вдумчивыми.

Он кивнул головой.

— Да, — подтвердил он, — именно так я себя и чувствую.

Никто не назвал бы реакцию толстяка утешительной.

— Порою это длится месяцами, а проходит постепенно, — невесело заметил он, — а иногда бывает, что болезнь кончается так же внезапно, как и началась. Почему вы сразу не связались с Оутсом? Вы сейчас ни на что не годитесь.

Кэмпион объяснил, какие осложнения возникли с Оутсом, и беспокойство его собеседника усилилось.

— Да, положение у нас тяжелое, — согласился толстяк. — Как ни крути. Как ни крути. — Кэмпион застонал.

— Но, кто же мы в таком случае? — требовательно спросил он. — Кто вы такой?

Его собеседник молчал добрую минуту. На губах у него застыла полуулыбка, контрастирующая с удивленным выражением лица. Прошло еще какое-то время, прежде чем Кэмпион понял, что она означала. Странный незнакомец был задет до глубины души.

— Меня зовут Лагг, — ответил он. — Я был вашим преданным слугой целых семнадцать лет. — Наступила тяжелая пауза, потом он встал и выпрямился. — Все порядке, — торжественно провозгласил он. — Вам нечего стыдиться. Я сказал бы вам сразу, но надеялся, что вы сами вспомните. Эй, что это там?

Сверкнули молнии, и в доме эхом отдались раскаты грома. Мужчины застыли на месте.

— Гром, — произнес Лагг, когда крупные капли дождя забарабанили по оконному стеклу, скрытому тяжелыми шторами. — Я все чаще поражаюсь. Последнее время всегда. Ну, ладно, предположим, что это снег, если ему так нравится. На нас обрушилось больше, чем можно вынести, и уже неважно, что к этому добавится, верно?

— Сейчас очень поздно? Я не могу терять время. — Сказав это, Кэмпион с трудом встал. — Завтра пятнадцатое. Надо действовать. Бог знает как, но действовать.

— Оставайтесь здесь, — Лагг достал револьвер и беззаботно поигрывал им. — Ваша голова свое отработала. Так что для всяких крутых перемен будем пользоваться моей. Теперь смотрите, наше дело дрянь. Не забывайте, что я ваш помощник и хочу рассказать все, что вы сочтете нужным выслушать о переделке, в которую вы угодили перед тем, как у вас отшибло память. Слушайте меня внимательно, будем надеяться, к вам что-то вернется, а если нет, то нам крышка.

Конечно, он был прав. Кэмпион сознавал это жалкими крохами своего рассудка, хотя инстинкт упорно предупреждал его, что медлить никак нельзя. Он должен предотвратить нечто грандиозное и катастрофическое.

Предотвратить. И вновь его внимание задержало именно это слово. Правильно. Он надеялся что-то предотвратить. Что-то чудовищное.

Тем временем Лагг продолжал говорить, и его низкий, рокочущий голос звучал успокоительно и разумно, как бы противореча бушевавшей за стенами буре.

— Я был с вами повсюду, днем и ночью, семнадцать лет, а вы не можете мне все это доверить. Говорите, что дали присягу, — размышлял он вслух. — Если дали, мы бы не попали в эту передрягу, но я вас не упрекаю. Не в моих правилах. Никогда этим не грешил. Я здесь уже пять дней и полагаю, все происходило так. Я получил от вас инструкции из Лондона обеспечить себе прикрытие и ждать новых указаний. Старый Хэппи пусть хозяйничает понемногу в лавке, а мне и носа высовывать нельзя, пока не скажут. Кстати, Хэппи держится молодцом. Я сам подобрал ему этот дом. Я его знаю еще с тех пор, когда он был в банде Сорока ангелов в Хокстоне. По-своему, он честнейший тип. Он и сейчас за всем следит. До вашего появления здесь ничего особенного не происходило. Вам, должно быть, удалось от них полностью ускользнуть и сбить их со следа, пьяны вы были или нет, без разницы. Теперь слушайте. С того времени, как я тут, вы сюда только дважды наведывались. Первый раз — позавчера. Пришли с чемоданом и одеты были как обычно. У нас вы переоделись в какое-то жуткое старье, даже мой старик такую дрянь не носил и вышли с корзинкой для рыбной ловли. Вид у вас был такой, словно вы последние пять лет провели в разных приютах. Не помните?

— Нет. К сожалению, это куда-то совсем исчезло.

— Не огорчайтесь. Не огорчайтесь. Не надо напрягаться, иначе память к вам так и не вернется. Только слушайте. Я вам такое скажу, что у вас все станет на место. — Лагг был очень серьезен, и скрытое беспокойство, угадывающееся в блеске его черных глаз, противоречило тому, что он говорил. — В следующий раз я увидел, как вы вчера, где-то около трех часов утра, прокрались через эти двери. Я спал на этой кушетке, сразу проснулся и принес вам чего-то пожевать. Я спросил, как идут дела, но вы мне ничего не ответили. Казалось, что вы чем-то обеспокоены, и держались вы тогда отчужденно, как будто вас поразило, что все складывается именно так.

— Но со мной, со мной все было в порядке? — Задав вопрос, Кэмпион оживился. Это тяжелое испытание основательно вымотало ему нервы.

— Да, вполне. Вы тогда высоко держали голову. И нормальны были не меньше моего. Вас просто, ну, немного озадачило, что события развиваются не так, как вы думали. Около одиннадцати утра вы снова вышли, по-прежнему в тряпье, и это последний раз, когда у вас с головой все было в порядке.

Говорить об этом так прямо, наверное, не стоило, но Лагг относился к числу англичан, лишенных прославленной национальной способности употреблять эвфемизмы.

— Вы оставили здесь вашу старую корзинку, — продолжал он, — заперли ее в ящике стола, но вынули оттуда кое-какие вещи и рассовали их по карманам. А вчера за чаем Хэппи сообщил, что слышал от покупателей, будто вы на набережной попали в переделку. Главаря пристукнули, а двое или трое угодили в госпиталь.

Он оборвал себя, надеясь на что-то, но Кэмпион покачал головой. Несмотря на внезапный холодок, подтверждавший его худшие опасения, он по-прежнему ничего не помнил. Лагг тяжело вздохнул.

— Не беспокойтесь, — повторил он, но его голос звучал уже не так уверенно, — не беспокойтесь. Когда-нибудь все вернется. Эта девушка Аманда приходила за чемоданом с вашими хорошими костюмами, — добавил он, — и Хэппи рассказал ей о том, что слышал.

— Да, знаю. Она пришла ко мне в госпиталь, — рассеянно откликнулся Кэмпион, не обратив внимания, что Лагг ему подмигнул.

— Так вы ее видели? И вы ее узнали? — В его интонациях едва угадывалась ревность, но Кэмпион сумел ее уловить.

— Не долго, — ответил он. — Я…э-э-э тогда как последний идиот решил, что она моя жена.

— Так бы все и случилось через недельку-другую, если бы это с вами не стряслось. — Неукротимая правдивость Лагга просто не поддавалась описанию. Он выкладывал все, что ему приходило в голову.

По худому одеревеневшему лицу Кэмпиона пробежала тень.

— Думаю, что этому уже не бывать, — коротко ответил он. — Она так и не поняла, что произошло. Она и теперь не знает, и я не хочу, чтобы она знала, и если вы ее увидите, умоляю, не напоминайте ей об этом. Она расторгла помолвку.

— Что? — Лагг не поверил его словам. — Но почему? Она что, встретила кого-то?

Кэмпион скорчился от боли. Обсуждать это было отвратительно и, как осознал, совершенно невыносимо. О, Аманда! О, моя благословенная, смеющаяся радость! О, умная, ясноглазая, невозмутимая возлюбленная! Боже, что случится со мной без тебя!

Лагг, очевидно, решил, что его молчание знак согласия, скривил губы и с подчеркнутым сожалением покачал головой.

— Я знал, что так будет, — грубовато отрезал он. — Это целиком ваша вина. Вы все время ходили вокруг да около. Ухаживать за женщиной, все равно что готовить обед. Приходит время, когда он готов. И вам нужно его съесть. Если вы не съели, а продолжаете, так сказать, кипятить, разогревать и все такое, то вам лучше о нем забыть, а уж если стали подогревать и доваривать, в итоге всякий вкус теряется и вам достается жалкий кусочек. Да и девушку это из себя выводит. Ей от этого никакого добра.

Он кончил говорить и в упор посмотрел на Кэмпиона.

— Простите, шеф, — отрывисто бросил он.

Кэмпион промолчал. За окном бушевала гроза, уже перешедшая в яростный ливень. Дождь свистел и шипел, как клубок змей.

«Предотвратить что-то чудовищное, — внезапно услышал он внутренним слухом приказ подсознания, и эти слова разорвали сеть адски мучительных личных переживаний. — Скорее, скорее. Думай, думай. Возьми себя в руки. Действуй».

— Где корзина? — спросил он. — Какая-то идиотская история, но все же давайте поглядим. Может быть, в ней что-то есть.

Лагг с любопытством посмотрел на него.

— А вы не знаете, что в ней?

— Нет, конечно. Не знаю. А вы?

— А я, само собой, заглянул. Я же человек. Замок в ящике можно открыть согнутой булавкой.

— Ладно. Что же там?

— Я, конечно, ничего не трогал, — сказал Лагг, достав с полки над камином кусок проволоки. — Однако это меня удивило… — Он присел на корточки и ткнул замок проволокой. Открыть его было пара пустяков, как он и говорил. Он выдвинул широкий ящик с большой плетеной корзиной. Кэмпион пошарил по ней рукой. На его лице застыло изумление, и он вытряхнул на стол содержимое. Перед ним выросла липкая легкая груда старых фунтовых и десятишиллинговых банкнот.

— Ровно шестьсот восемьдесят четыре фунта, — подтвердил Лагг. — Я подсчитал, когда вы ушли.

Кэмпион взял банкноту и потер ее пальцами, а затем начал рассматривать на свет. На водяном знаке отчетливо проступили голова Британии и трезубец. Он не обнаружил ни одной новой банкноты. Их потереть и засаленность доказывали, что они циркулировали долгое время.

— Поразительно, — сказал он, поглядев отсутствуем взором на корзину. — Вы сказали, что я взял еще немного с собой?

— Да. Около семидесяти фунтов. Не надо больше пересчитывать. Что там такое?

Они замерли на месте и прислушались. Вначале оба подумали, что это гремит гром, но секундой позже во внутреннюю дверь тихо постучали, и хозяин лавки просунул голову в комнату.

— Осторожно, — прошептал он, — они окружили дом. Одеты в штатское. Я буду следить с фасада.

Лагг швырнул деньги в корзину, плотно задвинул ящик и закрыл его скатертью. Движения у него были легкими, как у фокусника. Он дал Кэмпиону ружье и жестом показал на другое, висевшее у него на бедре. Взяв больного за руку, Лагг кивнул на застекленные двери и прижал палец к губам. Кэмпион покорно кивнул в ответ и молча передвинулся в темный угол. Чуть слышный стук по стеклу звучал подобно трубному гласу.

12

Кто-то продолжал негромко, но настойчиво стучать в окно. Спокойное требование открыть слышалось где-то рядом и казалось очень личным. Стук доносился сквозь вой урагана и с каждым разом звучал все отчетливее.

Они молча ждали, и он раздался снова, как и раньше, сдержанный, но уже более решительный, неотвратимый, неумолимый.

Лагг взглянул через плечо. Удостоверившись, что Кэмпион стоит в тени, он поднял ружье и подошел к окну с видом простодушного домовладельца, знающего, что к нему явится полиция.

Он осторожно, как добропорядочный обыватель, отдернул занавеси, оставив узкую полоску света. Несколько секунд он стоял, всматриваясь во тьму, настороженный, как собака у крысиной норы. Наконец Лагг приоткрыл дверь на несколько дюймов и спросил:

— Кто это?

Ответа не последовало. Дождь полил с новой силой, и Лагг напряженно выпрямился. Его лысая голова с венчиком седых волос как-то странно склонилась в сторону.

На пороге под проливным ливнем стоял человек которого он и предполагал увидеть. Он был в поношенном плаще и шляпе с опущенными полями, но смотрел не на Лагга, а как бы сквозь него, во тьму. В руке он сжимал большой белый носовой платок и явно намеренно размахивал им. Цель его прихода была ясна и безошибочна.

Лагг медленно отступил назад, и незнакомец последовал за ним, держа перед собой платок. Он остановился неподалеку от стола. Густая тень скрыла его фигуру до пояса. Когда окно закрыли, он вытянул руки.

— Можете взять мое ружье, — сказал он.

Лагг быстро и умело обыскал его, опустив тяжелый карабин на стол, в центр круга от лампы. Затем он взглянул на гостя и положил свое ружье рядом. После долгой паузы Кэмпион тоже протянул руку из тьмы и пополнил ружейную коллекцию. Он, как и гость, старался, чтобы его лицо не попало на свет.

У стола образовалась какая-то причудливая группа безголовых фигур с освещенными руками, а в центре круга ярко поблескивали ружья. Лагг и Кэмпион, пользуясь своим преимуществом, молчали, надеясь, что пришедший заговорит первым.

— Я получил записку от человека по фамилии Кэмпион, — наконец объявил он. — Это вы?

— Не важно, кто из нас, — грубовато осадил его Лагг. — О чем там речь?

— Он знает, — многозначительно заметил незнакомец, сделав жест в сторону Кэмпиона. — Она касается только его.

Они не предвидели, что окажутся в тупике. Худые руки Кэмпиона оставались неподвижными. Лагг тоже не шевельнул своими лапищами. Нависло тяжелое молчание. В комнате сделалось душно, и сама тишина, приобрела какой-то зловещий характер на фоне бушующего за окнами ливня. Кончилось тем, что Лагг потерял терпение.

— Там снаружи ребята вымокнут, — добродушно проговорил он.

— Я жду.

— Что же мы тут, по-вашему, делаем?

— Ему нужно только собраться с мыслями. Он знает.

Облик пришедшего постепенно начал вырисовывается в полутьме. Он был невысок, плащ сидел на нем свободно, образовывая складки. Он производил впечатление энергичного и в то же время больного человека. Его голос нельзя было назвать простецким. Однако в нем слышался какой-то жестяной призвук и, когда он кашлял, а с ним это случалось часто, его легкие хрипели и скрипели. Тем не менее, в комнате от него исходило впечатление настоящей силы. Совершенно очевидно, он знал, что ему делать, и не собирался тратить время попусту.

Поскольку тьма скрывала голову и плечи гостя, его руки стали единственной приметой, и в них было что-то отталкивающе, женственное, дегенеративное и попросту омерзительно грязное.

Шестое чувство подсказало Кэмпиону, что он должен держать язык за зубами. Не то, чтобы еле различимая фигура без головы была ему действительно знакома, но он успел почувствовать особую ауру зла, которую принес с собой гость.

Кэмпион предоставил право голоса Лаггу, а он, судя по всему, был к этому вполне готов.

— Знать не всегда значит отвечать, — заметил толстяк, пытаясь придать своей реплике должную выразительность. — Какой у тебя пароль, парень?

— Он знает, — повторил тот, сунув свою отвратительную руку в плащ.

Следуя его примеру, Лагг и Кэмпион тут же забрали ружья со стола. Они ждали, ружья были нацелены, а их стволы тускло сверкали в круге света.

Посетитель не испытывал сомнений и не колебался. Он без труда сделал то, что хотел. Видимо, он применял оружие нередко и опыт у него имелся. Его сжатая в кулак рука выскользнула из-под плаща. В ней что-то было. Он положил какой-то сверток на красную скатерть, и Лагг с Кэмпионом принялись его рассматривать. Это был объемистый пакет со старыми банкнотами, перевязанный резинкой.

— Две тысячи пятьдесят, — сказал он, — и больше никаких вопросов.

Лагг засмеялся. Он был искренне изумлен. Посетитель, как и прежде, оставался невозмутимо спокоен. Кэмпион ощущал, как он пытается проникнуть взглядом в тень, скрывающую их головы. Сам он не сдвинулся с места и крепко держал ружье.

И снова грязная рука скользнула за борт вымокшего плаща, гость вытащил другой пакет и положил его поверх первого. Молчание опять окрасилось в зловещие тона. Все развивалось очень медленно и, конечно, при совершенно фантастических обстоятельства.

— Курам на смех, — подытожил Лагг; на столе появился третий пакет, а за ним четвертый.

— Это предел, — наконец проговорил гость. — Возьмите или оставьте по вашему усмотрению.

— А если это сделка? — Лагг держался великолепно. Кэмпион от него такого не ожидал.

— Пусть забирает свою долю и катится.

— Куда?

— В Лондон. В ад. Куда угодно. Нас это не колышет.

Кэмпион в его состоянии не мог быстро соображать. Ему понадобилось несколько минут, чтобы понять — он имеет дело не с полицией, как он решил вначале. Человек, стоявший по другую сторону стола, лица которого он не видел, представлял новый элемент в запутанной и пугающей ситуации. Он представлял элемент, до последней минуты абсолютно неуловимый. В конце концов именно подобным образом должен материализоваться враг. Изувеченный мозг Кэмпиона ухватился за это открытие, и он попытался выстроить из скудных сведений какую-то схему.

Незнакомец относился к вполне определенному кругу. Это был убийца. Один из, к счастью, малочисленной армии наемников, которых в былые годы иносказательно именовали «солдатами удачи», человек, способный за хороший куш пойти на любую жестокость. Кэмпиона не удивило, что он успел так много выяснить. Он принял это как факт, без размышлений, как естественный вывод, основанный на прошлом и забытом им опыте. Он продолжал анализировать. Если этот человек таков, значит, у него есть хозяева, некая хорошо сколоченная организация, считающая нужным использовать профессионалов. Вопрос в том, что же это за организация. Она явно антиобщественна. Но насколько она серьезна? Опасна ли? Как велика? Имеет ли международное значение?

Ему пришло в голову старое выражение и он его отверг. Национальное значение? Вот это точно, что-то в подобном роде он уже слышал, а после это описывали в такой связи, что вместе взятое оно произвело на него огромное впечатление. От этого перехватило дыхание. Он вспомнил об этом, скорее эмоционально, чем осознанно. Он смутно ощутил новый подъем духа, и это его одновременно испугало и вдохновило. Все это случилось недавно, совсем недавно. Он опять разозлился, но к гневу примешалось что-то еще, неизведанная и поглощающая страсть. Да, именно она. Нечто более глубокое, чем порыв, более примитивное и тревожное, чем любовь к женщине. На мгновение он почувствовал это, снова пережив в полной мере, как бывало прежде, но не когда-то, а вчера — жгучее, яростное, бодрящее ощущение, поэтической и пробуждающей воображение бьющей струей сверхчеловеческой энергии и силы. Факты опять предстали перед ним, как бы минуя воспоминания. Он внезапно узнал нечто так же ясно и отчетливо, как если бы этому предшествовали долгие раздумья.

Он принадлежал к послевоенному поколению, тому особому, которое оказалось слишком молодо для одной войны и преждевременно состарилось к началу другой. Его поколению пришлось подбирать обломки после урагана, вызванного к жизни старшими, только для того, чтобы увидеть как их доблестный новый мир опять устало разваливается на части под напором его младших братьев. Его сверстники обходились без иллюзий, поколение с мрачным юмором, оно с детства ждало бед и было к ним готово. Однако теперь, в последнее время, так недавно, что он еще не мог к этому привыкнуть, на его эмоциональном горизонте возникло какое-то новое ощущение. Его не было долгое время, и оно появилось в его жизни на редкость поздно. До него дошло, что же это такое. Это была вера, духовная и романтическая вера. Конечно, она существовала всегда, маскировалась под какую-то отброшенную иллюзию и подсознательно накапливалась в нем в течение многих лет, подобно девочке-подростку, растущей и превращающейся во сне во взрослую девушку. Теперь эта вера полностью пробудилась, и ее можно было узнать — глубокую и нежную страсть к собственному дому, к его родной земле, к благословенной Англии, ее принципам, происхождении к его Аманде и будущим детям Аманды. Эта сила и двигала им. Этот огонь и горел в нем, сжигая постыдные преграды его невероятной слабости.

Он поглядел на человека с грязными руками. В таком случае этот профессиональный бандит должен стать путеводной нитью к затаившемуся врагу и ему, как зоологам, придется по одному волоску-ниточке воссоздать облик зверя. Боже мой, какой организации он сейчас противостоит и в какой капкан его собираются заманить?

Он сосредоточился, и его охватило отчаяние. Он совершенно беспомощен. Он так ничтожно мало знал даже о самом себе. Ну, например, кем же он был, если его достаточно изощренный и хитрый противник деялся его подкупить?

Он решил, что сможет ответить на этот последний вопрос. Объяснение казалось таким абсурдным и в то же время вероятным, что он засмеялся. Он неожиданно сделал полшага вперед, позволив яркому свету люстры упасть на его лицо.

Это имело успех. Странно, но сугубо внешнее обстоятельство подтвердило его правоту. Гость отреагировал мгновенно. Он глубоко вздохнул и его жуткие легкие громко заскрежетали.

— Кэмпион! — воскликнул он тонким голосом. — Кэмпион. Вы и есть Алберт Кэмпион.

Он пригнулся, чтобы схватить со стола свое ружье, но Лагг успел его опередить, приставил револьвер к его грязному запястью и выстрелил поверх скатерти. Удар был ужасен. Он легко мог раздробить кость, а раздавшийся звук лучше всего было бы называть яростным ревом, который сам по себе выбивает из равновесия.

Незнакомец всхлипнул, что-то с болью отдалось у него в горле и, пока Кэмпион и Лагг еще не поняли, что он делает, повернулся и бросился от них прочь, оставив на столе ружье и деньги. Он выпрыгнул в окно прямо под хлещущий ливень, а отдернувшиеся занавеси вздулись как паруса на ветру, и в комнату хлынули струи дождя.

Лагг разинул рот и застыл, глядя ему вслед. Потом обошел комнату, закрыл окно и еще через минуту с облегчением выругался.

— Что вы о нем знаете? — спросил он наконец. — Грязная шавка. Я, как только его увидел, сразу насторожился. На кого он работает?

Кэмпион почувствовал, что не в силах удержаться от хохота. Деньги и ружье, и ужасная ошибка были теми же нелепыми эпизодами ночного кошмара.

— Я думаю, что знаю, — ответил он, собравшись с духом. — Полагаю, что лишь один человек мог решить, что я — это я. Кто он такой? Мне не удалось разглядеть его лицо.

— Невелика потеря, — с мрачным юмором откликнулся Лагг. — Мне-то он известен. Интересно, кого он заложил в этот раз, сволочь такая. Да и вам он знаком. Это Уивер Би.

Он по ошибке принял отсутствующее выражение лица Кэмпиона за непонимание и поспешил ему все разъяснить, к нему вернулось прежнее беспокойство за младшего друга.

— Вы, наверное, лучше помните его брата, — торопливо добавил он. — Т. А. Уивера. Они вместе служили в армии и там их различали по этим, последним инициалам. Вы их помните. Я говорил, на кого они оба работали, когда мы их в прошлый раз исколошматили. Симайстер. Человек, которого мы звали Али Баба. Что, так и не припоминаете? Уивер Т. А. — не такой, как его брат. Он был совсем безмозглый. Его пристрелили из солдатского ружья, когда появились ребята Денвера. А потом этот гаденыш Уивер Би занялся жестянками. Он большой дока по части моторов. Уж если он во что-то влез, значит с машинами готовится крупная операция. Ну, как, это вам о чем-нибудь говорит?

Кэмпион подумал о колонне грузовиков в потаенном гараже под Лошадью. Конечно, здесь был снова замешан Пайн. Ведь именно Пайн предположил, будто он такой же мошенник и пытается силой вырвать свою долю, назвавшись Албертом Кэмпионом. Но как тогда быть с Пайном? Что значат его расспросы и его «занятная контора»? И почему он сует свой нос в дела Института?

Он посмотрел на груду денег, лежащую на столе.

— Во всяком случае, это не мелочь, — заметил он.

— Нет, не мелочь, — с неожиданным простодушием согласился Лагг. Он был очень серьезен и, насколько мог, широко раскрыл свои маленькие черные глаза. — Это мощная шайка, — начал он. — Деньги нужны, чтобы отрезать путь к отступлению. Тут до нашего появления, говорят, было что-то вроде раздачи. Местная пьянь все бутылки подчистую разобрала. Хэппи мне сказал, что ничего подобного в жизни не видел. Он решил, будто они задумали нечто грандиозное, с участием массы народа, судя по тому, какими деньгами они здесь сорили.

Он собрал находящуюся на столе груду банкнот и снова постелил скатерть.

— Грешно их выбрасывать, — назидательно проговорил он. Едва он успел запереть ящик, как перед ним возник владелец лавки. Лицо у него было испуганное, он то и дело озирался на дверь черного хода.

— Они слиняли, — сказал он на сленге, до сих пор скреплявшим их братство, а оно нуждалось в своеобразном жаргоне, — остался только один, он прячется в двух шагах от дороги. Что случилось?

— Для тебя, сынок, ничего интересного, — неуклюже отшутился Лагг. — Нас посетил один тип, и ты бы мог назвать его поведение довольно чудным, только и всего.

— Не нравится мне это, — владелец лавки был склонен видеть все в черном цвете. — Опасно как-то. Ведь в городе сейчас немало лихих парней. Я видел, как «Лили» Петикан сегодня утром прогуливался по улице.

— Лили? — Лагг был явно удивлен. — Тебе что-то страшное померещилось, — сказал он.

— Если это не Лили, значит, у него брат такой же одноглазый, — настаивал старик, — вот и подумайте.

— Ступай отсюда, — Лагг больше не шутил. Его глаза сузились от испуга.

— Ладно, у меня для вас еще кое-что имеется. Что вы на это скажете? — Он пробрался в комнату через узкий проход и показал продолговатую приходную книгу, одну из тех, какие владельцы магазинов часто используют для записей различных заказов. Она была раскрыта на последней странице, и он ткнул пальцем в нижний абзац, где нацарапал что-то своими жуткими каракулями:

— А. К. — прочел Лагг. — «Уайт Харт», частный номер. Немедленно. Будьте поаккуратнее.

Лагг и Кэмпион прочли эти строки, а затем обменялись недоуменными взглядами. Черт побери, откуда это?

— От женщины. — Хозяин лавки не был особенно удивлен. — Она пришла прямо перед закрытием. Я уже собирался запереть дверь после того, как рассказал о наших делах. Мне показалось, что ей за пятьдесят. Очень респектабельна. Я ее прежде никогда не видел. Она подошла к прилавку и спросила, могу ли я каждую неделю оставлять для нее номер «Рассказов об анютиных глазках». Я ответил, что могу, взял книгу, чтобы записать ее фамилию. Тут она мне это и продиктовала. Я написал, она поблагодарила и ушла А. К. Это к вам относится, шеф? Ведь вас зовут Алберт Кэмпион.

Лагг повернулся к Кэмпиону. Он был поражен.

— Но они же здесь околачивались, — глуповато заметил он. — Выходит, им известно, что вы тут. Черт, что бы это могло значить? Что? А. К. Это кто-то другой. Нет, это не они. «Будьте поаккуратнее». Черт побери. Кто же это?

Щуплый владелец лавки посмотрел на его взволнованное лицо и покачал головой.

— Все, что я знаю, я вам сказал, — начал он. — «Уайт Харт» — это большой отель в центре города Там с вами ничего не случится, ручаюсь. Даже проверки никакой не будет. Вам просто неведомо, сколько народа вас тут знает.

— Не рассказывайте сказок, — огрызнулся Кэмпион.

13

— Что вы намерены делать?

Вопрос врезался в сумятицу измученного сознания Кэмпиона и остался открытым, как огромная дыра в форме вопросительного знака.

Он ничего не ответил, потому что Лагг и владелец лавки доверчиво глядели на него, и он понял, что помощи в решении вопроса от них не дождешься. Он по-прежнему был боссом, и они полагались на него.

Собравшись с силами, он попытался что-то им приказать, но тут ему в голову пришел еще один загадочный вопрос. Тяжело ли я болен? Серьезна ли моя проклятая травма? Доконает ли она меня, и я скоро умру, а если так, много ли мне еще осталось? Он решил немедленно положить конец этому истязанию. Он догадывался, что когда-либо получит на это ответ. Главное заключалось в другом, что он сейчас должен делать?

Что-то ускользало у него прямо из-под носа. Он почувствовал, что оно рядом, и пытался его ухватить. Когда он наконец это обнаружил, оно начало смеяться над ним диким хохотом и злорадно подмигивать. Это было четырнадцатого вечером. Поэтому все приготовления к катастрофе или к чему-то еще, которые он так слепо пытался предотвратить, уже завершились и суть в том, что это неминуемо случится. И, однако, Пайн или Враг кто бы он был, собирался подкупить его даже в последний момент. Значит, он еще опасен этому неизвестному. Чем же? Что он может сделать сейчас, в данную минуту? Что вообще теперь можно делать?

Он опять посмотрел на загадочную запись в книге, потом перевел взгляд на владельца лавки. Тот сделал несколько шагов вперед, и на него упал луч света. Нельзя сказать, что в глазах у него была заметна только неподдельная честность. Отнюдь нет. Он казался плутоватым и не внушал особого почтения. Но он также был сбит с толка. Запись его явно озадачила. Он не знал, ни что она значит, ни кто ее автор. Он хотел бы это знать. Подобно Кэмпиону и Лаггу, он ждал.

— Я пойду в город, — сказал Кэмпион.

— И я с вами, — с этими словами Лагг снял свои тапочки. — Если мы отправимся вместе, на нас обратят меньше внимания.

— Я так не думаю, — честно ответил ему Кэмпион. Толщина — особенность, которую невозможно скрыть. Толстяка легко разглядеть на любом расстоянии. Надеяться на то, что его не заметят, Лаггу просто не приходилось.

— Не забывайте, там на улице еще один на стреме, — сказал владелец лавки.

— Откуда ты знаешь, что он на стреме? — В голосе Лагга слышалось некоторое презрение.

— Потому что я запомнил его в лицо и знаю его. Он здесь уже два раза ошивался. Второй-то смылся, а этот нет.

Он поделился важным сообщением. Полиция была единственной организацией, которая, как понимал Кэмпион, имела веские основания его задержать, но, если они отыскали, где он скрывается, то в высшей степени странно, что они до сих пор не явились сюда и не арестовали его. Возможно, это объяснялось тем, что ока они не сумели его обнаружить и решили следить за кем-то еще, кто мог бы установить с ним контакт.

— Я проведу вас мимо засады, — внезапно предложил владелец лавки. — Я знаю одну дорожку. Я пойду первым, а вы за мной. Мы выйдем прямо к «Уайт Харт». Если вы не знаете города, тут легко сбиться с пути.

— А мне как, оставаться здесь? — с тайной обидой полюбопытствовал Лагг.

— Да, — ответил владелец лавки.

Лагг молча посмотрел на Кэмпиона. Он был так трогателен, а Кэмпион мог бы его погубить. Какое право он имел на него полагаться, сидеть в позе беспомощного ребенка, уповая на высший разум, который, Боже помоги нам всем, здесь, очевидно, отсутствовал. Кэмпион был виноват целиком и полностью. Сейчас, в новом для него состоянии, он чувствовал, что у него хватило душевной тонкости это понять. В его сознании сформировался образ чертовски положительного молодого человека, всегда иронически терпимого и стопроцентно уверенного в себе. Новый Кэмпион с проклятием отвернулся от прежнего. Каким кретином с куриными мозгами он был, позволив окружить себя дорогими, преданными, трогательными последователями, неспособными независимо мыслить — подчиненными, ждущими приказа.

— Я вам даю на все два часа, — сказал Лагг, разрушив иллюзию. — Если вы к этому времени не вернетесь, то пойду и снова спасу ваши чертовы жизни. Не в первый раз. Не забывайте, что у вас голова еще не в порядке.

Кэмпион вышел вместе с владельцем лавки. Подобно Лаггу, тот довел умение ускользать от вездесущего ока полиции до полного совершенства. Кэмпиону дали поношенный плащ и кепку с козырьком. Это была не столько маскировка, сколько знак принадлежности к какой-то неопределенной, но вполне достойной профессии. Он стал еще одним таксистом, автобусным кондуктором, шофером, санитаром в Сент-Джон или контролером газовой службы, спешащим домой переодеться. Хозяин лавки вывел его через черный ход в крошечный двор, за которым тянулся следующий и еще один — все симметричные и однотипные, как секции в запыленной коробке для яиц.

Наконец они очутились в другой части города, в солидном жилом квартале, где стояли витиевато украшенные викторианские дома с поперечными перекладинами на дверях и высокими окнами, в которых были вставлены номерные таблички.

Хозяин лавки уверенно семенил впереди. В своем грязном пальто и мятой шляпе он казался тщедушным и легоньким, как лист промокшей оберточной бумаги, охваченной порывом ветра.

Буря миновала, но вода стояла повсюду. Освещения хватало, чтобы разглядеть дорогу, но идти было достаточно трудно — ноги прилипали к скользким булыжникам мостовых, похожим на обсосанные карамельки.

Кэмпион не замечал города. Все его внимание концентрировалось на шедшей впереди маленькой фигуре, напоминающей пучок соломы. Он чувствовал тяжесть своих ног, а голова у него кружилась.

Он был так занят простейшими движениями, что пропустил момент, когда они подошли прямо к лепному порталу «Уайт Харт» и перед ним возник уже знакомый ему герб, а в двух шагах он увидел дверь парадного подъезда и должен был проскользнуть в освещенную полосу между двойными дверями. Он быстро вошел и очутился в большом светлом холле. Там собралось много людей, и большинство из них повернулось и с любопытством поглядело на него.

В любом английском городе имеется гостиница вроде «Уайт Харт». Это, как правило, величественный старый отель, в котором останавливались на ночлег или Чарлз Диккенс, или королева Елизавета, а современные автомобили сделали его еще фешенебельнее. Комнаты в таких старинных зданиях сдвоенные, балки ничем не покрыты, в массивных каминах лежат фальшивые поленья, между ними протянуты гирлянды красных электрических лампочек, в грубооштукатуренные стены вставлены забавные витражи. Обычно на них нарисованы сценки из музыкальных комедий, и они застеклены. Кормят там чаще всего хорошо, но обслуживают ужасно, и атмосфера в них такая же уютная и кастовая, как в школе в дни награждений призами. Фактически, все собравшиеся в зале были одеты в хаки. Кэмпион не мог вспомнить, приходилось ему прежде видеть что-нибудь подобное, и пришел замешательство. К счастью, удивление соответствовало его малоподходящему для подобного приема костюму, и никто из разбившихся на группки и сидящих за столиками посетителей его больше не рассматривал. Молодой официант во фраке не по росту подбежал к нему, явно горя нетерпением проводить его угловой бар. Кэмпион окинул его беспомощным взглядом и сказал первые попавшиеся слова.

— Мне нужно встретиться в номере с одним человеком. Меня попросили прийти сюда.

Официант отнесся к сказанному с недоверием и поспешил в маленькую служебную комнату, замаскированную дубовой панелью с массивным орнаментом. Она, несомненно, куда больше подходила для алтарной перегородки и некогда ею и являлась. Он вышел из нее вместе с хозяином гостиницы, подтянутым пожилым человеком, судя по выправке и по всему облику, отставным военным.

— Я к вашим услугам, — сказал он.

— Меня зовут Алберт Кэмпион.

— Неужели? — Хозяин гостиницы был искренне удивлен, и Кэмпиона охватил ужас. Какого дурака он сейчас свалял? Да, что он, и правда, ненормален? Какой полнейший идиотизм! Обе стороны жаждут его крови, времени осталось в обрез, катастрофа неминуема, а он приходит и с порога выкладывает, кто он такой, первому встречному, изумленно вытаращившему глаза. Он был так ошарашен, что на минуту забыл о хозяине гостиницы, а когда собрался с мыслями, увидел, что тот уже стоит на лестнице и ждет его.

Они молча поднялись и остановились перед покосившейся старой дверью с прекрасными, тонкой работы тюдоровскими панелями. Хозяин постучал, наклонил голову и прислушался. До Кэмпиона не донеслось ни звука, но его спутник, казалось, был удовлетворен. Открыв дверь, он громко, как дворецкий, возвестил: «Мистер Алберт Кэмпион». Кэмпион вошел вслед за ним. Это была большая комната с низкими потолками, плохо освещенная, с неровным полом, старинной мебелью и камином, в котором горел настоящий огонь. Сначала он решил, что она пуста, и его дурные предчувствия усилились. Он повернулся к двери, она не была закрыта и уж тем более заперта. Когда он двинулся с места, кто-то на другом конце комнаты кашлянул.

Этот звук принадлежал женщине, и он снова повернулся, успев заметить, как из кресла, стоявшего в тени, поднялась какая-то миниатюрная фигурка. В первый момент он предположил, что кресло пусто. Перед ним стояла старая дама. Он был поражен. Она неровной походкой направилась к нему, слегка посмеиваясь, и от волнения на ее бледных щеках проступили пятна румянца. Она застенчиво протянула ему руку, сознавая, что сделала это первой.

— Это так странно, — скороговоркой сказала она, — я не думаю, что мы прежде встречались. — Ее голос оборвался, и Кэмпион, встревожась, понял, что ее шокировали его плащ и зажатая в руке кепка с козырьком. С социальной точки зрения вся ситуация выглядела абсурдно. Да она и в самом деле была из ряда вон выходящей.

Они поздоровались и стояли, глядя друг на друга. Невысокой и хрупкой даме было за семьдесят, ее редкие седые волосы разделял пробор, одета она была в черное шелковое платье с кружевами.

— Вы совершенно не такой, как я ожидала, — нервно заметила она, — простите меня, я хотела сказать совсем другое. Я уверена, что рада встретиться с таким, как вы. Прошу вас, садитесь. Не правда ли, тут очень холодно.

Она явно не владела собой и сердилась, что ей не удается это скрыть. Внезапно она вытерла глаза.

— На меня обрушился такой удар, — робко начала она, — но это абсолютно непростительно. Очень глупо с моей стороны. Мне действительно незачем было сюда являться.

— О, Боже, — вздохнул Кэмпион. Ему показалось, что он сказал это совсем неслышно, но к его ужасу, отчетливый, резкий и неестественно громкий голос, как эхо, отдался от затененных стен.

Тут открылась внутренняя дверь, которую он не заметил, и в ответ на его мольбу на пороге возникла Аманда. Галлюцинация! Пугающая вероятность ударила ему в голову и так испугала, что все прочие соображения мгновенно исчезли. Юная и оживленная, она отлично выглядела и чувствовала себя здесь, как дома. Коричневый костюм шел к ее глазам, а голова так ладно покоилась на плечах. Она была очаровательна, добра, дружелюбна и надежна в этом призрачном, фантастическом мире. Да, именно так, она была оазисом. Нет, конечно, миражем! Одним из видений, посещающих тебя перед смертью от жажды в пустыне, когда хищники слетелись и начали глодать твои кости, пока ты не сгнил.

— Замечательно, — сказал он, и его слова прозвучали уже не столь простодушно, как было впервые, когда произнес их, наклонившись к ней по дороге к морю.

Ее тонкие брови поднялись дугами на лоб.

— Я услыхала твой голос, — объяснила она. — К сожалению, когда ты пришел, меня здесь не было. Встречался ли ты прежде с мисс Энскомб?

Большая половина вздыбившегося мира вновь вернулась в горизонтальное положение от слов, сказанных ее спокойным голосом, и прекрасный порядок жизни — ее манеры, умение представлять друг другу незнакомых людей, обмен визитными карточками, знание, как уступить место в автобусе, — создал нужный и снимающий напряжение эмоциональный фон.

Старая дама тоже сумела это оценить. Она подняла голову и улыбнулась.

— Моя дорогая, я была очень глупа, — начала она. — До меня не дошло, как сильно я потрясена. Вы должны просить мистера Кэмпиона извинить меня.

— Думаю, что и он сам был потрясен, — в тоне Аманды угадывались и предупреждение и прощение. Она с интересом смотрела на жалкую фигуру в старом плаще. — Я привела с собой мисс Энскомб, чтобы она тебе кое-что рассказала, Алберт, — продолжала она, — с ее стороны так мило, что она обратилась ко мне и…

— Я пришла к ней, потому что она показалась мне очень толковой и симпатичной, — перебила ее старая дама, — я чувствовала, что обязана с кем-то поделиться и, конечно, в такое время люди боятся полиции. Естественно, что я предпочла поговорить с женщиной.

— Разумеется, — Кэмпион подтвердил это так серьезно, что Аманда вновь поглядела на него, как на сумасшедшего. Он отчаянно пытался овладеть ситуацией, но это ему никак не удавалось. Память изменила ему. — Почему? — с отчаянием спросил он.

— Ну, как ты не понимаешь, Алберт, — у Аманды хватило мужества исправить его промах. — Я хочу сказать, что после гибели брата она страшно испугана, потрясена и считает, что об этом нельзя говорить со случайными людьми.

Ее брат. Мисс Энскомб. Ну, конечно! Ее имя как-то проскочило мимо, не остановив его внимания. Наконец до него дошло. Это, должно быть, сестра убитого, с которой собирался переговорить Ли Обри. Он решил, что, наверное, Ли прислал сюда Аманду, но почему-то эта догадка подействовала на него раздражающе.

Пожилая дама заткнула носовой платок за пояс и наклонилась к Кэмпиону.

— Мистер Кэмпион, — проговорила она, — я женщина с очень твердыми убеждениями и всю жизнь делала только то, что считала правильным.

Так всегда в лучшие времена начинали откровенный разговор, но для Кэмпиона, не привыкшего к подобному стилю, это прозвучало как признание о покушении на самоубийство. Он кивнул головой.

— Да, — откликнулся он.

— Вот почему я пришла сюда рассказать о бедном Роберте. Мы никогда не узнаем, как он погиб. В ряде отношений он был очень слабым человеком, и, если бы он покончил с собой, мне стало бы горько и больно, но я бы не удивилась.

На Кэмпиона ее слова не произвели впечатления. Он знал, как погиб Энскомб, и сведений у него было предостаточно, чтобы вызвать у старой курицы истерическое кудахтанье. Но, уловив взгляд Аманды, пристально следившей за ним, он понял, что же хотела сказать ему мисс Энскомб. Разумеется, Энскомб знал. По словам Оутса, Энскомб был козырной картой. Он так резко повернулся к пожилой даме, что невольно смутил ее.

— Ваш брат боялся чего-то? — спросил он.

Она сдержалась, и он стойко встретил довольно тяжелый взгляд ее голубых глаз с морщинами под ними и редкими, выцветшими ресницами.

— Я полагаю, что совесть у него была нечиста, — ответила она. — Мне казалось, что он хочет мне в чем-то признаться, но этого не произошло. У меня очень строгие принципы, — наивно добавила она.

— Расскажите Алберту о деньгах, — предложила Аманда.

Деньги. Еще раз деньги. Финансовый вопрос возникал постоянно, и Кэмпиона это пугало. Англичанин-консерватор всегда ценил деньги, как оружие. Они были его собственностью, и когда он видел, что это оружие направлено против него, то ощущал, что его предали, и начинал тревожиться. Мисс Энскомб кашлянула. Согласившись исполнить отвратительный долг, она старалась нести это бремя с максимальным достоинством.

— Он никогда не говорил мне, что у него денежные затруднения, но через какое-то время это сделалось совершенно очевидно, — начала она. — Я догадалась, что ему тяжело; он не знал, как к этому подступить, и я ему немного помогла. Конечно, он очень нервничал, и ему было не по себе, ведь у нас в городе известная репутация, и мы должны ее поддерживать, а он прекрасно понимал, что в данном случае значит его долг перед обществом. Ему нужно было думать и о своем месте Секретаря. Это святая обязанность и очень ответственная, мистер Кэмпион.

— Полагаю, что так.

— Семь поколений нашей семьи занимали этот пост, — сурово заметила она. — Если вы не поймете, чем могла обернуться для него эта отставка, то вы просто не сумеете оценить, о чем я говорю.

— Он понимает, — торопливо вставила Аманда, — он страшно устал и расстроен. Алберт, умоляю тебя, сними этот жуткий плащ.

Он безропотно повиновался ей и осознал, что мисс Энскомб внимательно разглядывает его мятый, потертый костюм и несвежую рубашку. Господи, какой во всем этом смысл? Старая дама раздражала его своей чудовищной чопорностью при сильнейшей буре. Почему она продолжает болтать о пустяках и никак не перейдет к делу? О чем знал Энскомб? Неужели ей не ясно, что она теряет время даром? Ему хотелось заставить ее выложить факты, и только он собрался прямо заявить ей об этом, как она вновь заговорила.

— Когда мой брат опять неожиданно разбогател, меня это не удивило, — сказала она. — Я уже знала, что все идет не так, как надо. Мы, мистер Кэмпион, принадлежим к сословию, в котором деньги случайно не появляются, разве что по наследству. Некоторое время брат был почти счастлив, но мало-помалу стал заметно меняться. Его мучила совесть.

Кэмпион пристально посмотрел на нее. Как ни был он поглощен своими мыслями, его все же задела трагическая суть ее рассказа. Он отчетливо, с болезненной ясностью увидел ее мир. Увидел ограниченного, самодовольного старика, держащегося за унаследованные привилегии при шторме, падающих акциях, растущих ценах, увеличивающихся налогах, что ни день ползущих по городу слухах, подзуживании, старой одежде, торговцах, ждущих уплаты долгов и бессмысленном стремлении хоть на чем-то сэкономить.

— Что же он сделал? — спросил он, почувствовав, что она испугалась.

— Я не вполне уверена. — Теперь, завладев его вниманием, она держалась проще и дружелюбнее. — Появилась какая-то исследовательская компания, и пошли разговоры о лицензиях. Долгое время я боялась об этом и думать, но теперь, когда брат мертв, полагаю, мне необходимо рассказать вам все. Я боюсь, мистер Кэмпион, что бедный Роберт продал свою честь и свое доброе имя. Я думаю, что он воспользовался своим положением Секретаря у Мастеров и на каких-то основаниях предоставил пещеры под Лошадью для контрабанды. А потом, позднее, я решила, что он передумал и намерен искупить свой грех. Я не знаю, как он погиб. Если то была случайность, значит, сюда вмешалось Провидение, но, если он покончил с собой или, если его убили, меня это ни капли не удивит. Я пережила несколько войн и прекрасно понимаю, что мир полон жестокими людьми.

Кэмпион ощутил, как сжались его челюсти. Это была правда. Это был прорыв. По крайней мере, настоящий прорыв, если у него сейчас хватило ума это понять.

— Контрабанда чем? — полюбопытствовал он.

— Я не знаю. Я могу только догадываться, — напомнила ему она. — Но вот мистер Файберг один или два раза заходил повидаться с Робертом. Это было весной тридцать девятого, когда брат сильнее всего нуждался в деньгах. После его ухода Роберт завел разговор о Лошади и о контрабанде, которой в ней занимались в семнадцатом веке. Он, конечно, упомянул о контрабанде лишь однажды, но я этого никогда не забуду. Мистер Файберг приходил к нам еще дважды, но все Это было до войны. С началом войны он исчез. Я как-то вспомнила о нем, потому что он иностранец, но брат твердо ответил мне, что «мы его больше не увидим».

— Получал ли потом ваш брат деньги?

— Да, — ответила она, — получал, уже когда его начала мучить совесть.

— И давно это было?

— Нет, — она осеклась, сразу утратив уверенность. Мисс Энскомб молчала, и он чуть было не пришел в отчаяние, как вдруг она с извиняющейся улыбкой добавила еще несколько слов, от которых он воодушевился, и в нем зажглась надежда.

— Я не должна вводить вас в заблуждение, — промолвила она, — думаю, что совесть его особенно не мучила, пока он не услышал о пятнадцати.

— Пятнадцати? — Его голос дрогнул, и окончание слова он произнес шепотом.

Она не заметила, как он это сказал.

— Вероятно, тогда он и увидел свою ужасную ошибку. По-моему, после этого он сделал все, что мог. Он решил уйти с поста Секретаря. Снял со своего счета в банке все до последнего пенни, и вчера, когда вы довезли его до дома, эти деньги были при нем. Сегодня утром мне позвонил его банковский менеджер и сообщил по секрету, что Роберт дал указание превратить все свои ценные бумаги в наличные. Он хотел получить эту сумму как можно скорее.

— Поразительно! — воскликнула Аманда, не ощутив ловушки, а когда почувствовала ее, уверенно сказала: — Я имею в виду, что это совершенно непохоже на самоубийство. Мне кажется, он решил чистосердечно во всем признаться.

— Да, — мисс Энскомб не оскорбило предположение девушки. Она явно была невысокого мнения о своем брате. — Вполне возможно. Я также допускаю, что он хотел вернуть их кому-то еще. Мы этого никогда не узнаем, и я предпочитаю быть милосердной.

Кэмпион больше не слушал, что они говорят. В ушах у него звенело одно-единственное слово, неуловимое и мучительное, ключ ко всей этой безумной загадке и ее символ.

— Завтра пятнадцатое, — глуповато вставил он.

— Я не ссылалась на это число, — с искренней убежденностью возразила ему старая дама, — и не знаю точно, что связано с пятнадцатым, но это не день месяца.

— Откуда вам известно? — Даже сейчас он не поверил ей. Напряженность еще сохранялась, нервы у него были натянуты, и он знал, надо торопиться.

— Потому что об этом есть запись в его дневнике. — Она все время держала в руке блокнот, а он не обратил на него никакого внимания. Теперь он был готов вырвать его, но она совсем не спешила. — Роберт был очень беспорядочен, — неприязненно подчеркнула она.

— Вначале я полагала, что его блокнот пуст, во потом обнаружила в нем две записи. Вот первая из них, она сделана месяц назад. Сами посудите. Как будто бедняга купил блокнот специально для мелодраматических заметок. Очень на него похоже.

Кэмпион взял записную книжку, и Аманда заглянула ему через плечо.

«Пятница-седьмое, — прочли они. — Только что услышал о Протоколе Пятнадцать. Я все понял. Что же я натворил?»

Следующие страницы были пусты, пока они не дошли до листа, помеченного днем, накануне которого погиб владелец блокнота.

«Сделано, — было написано там. — Наконец-то все сделано. Моя совесть чиста. Ушел в отставку. За этим должно последовать искупление грехов. Нужно ли мне встретиться с сэром Генри Баллом?»

На следующей странице, прямо напротив обозначенных в ней трех дней были крупно написаны два слова «Протокол Пятнадцать».

Кэмпион присел. Загудел поезд. Он ощутил усталость и пустоту. Если пятнадцатое не число, значит, спешить некуда. Однако, пока он разглядывал страницу, перед его глазами стояли три отпечатанных числа. Шестнадцатое? Семнадцатое? Восемнадцатое? Которое из них? Ни то, ни другое, ни третье или все они?

Разочарование и горечь снова вернулись к нему, и их груз был тяжел, почти невыносим. В миссии Уивера Би обнаруживалось больше смысла, и она показалась ему гораздо серьезнее. Но само по себе Пятнадцать оставалось тайной. «Протокол Пятнадцать» мог означать все, что угодно.

Мисс Энскомб поднялась с кресла.

— Где Энни? — поинтересовалась она, глядя на Аманду.

— Ждет вас в соседней комнате. Вы уверены, что она сможет проводить вас домой?

— Дорогая, Дай Бог, чтобы она вас не услыхала. — Кончив говорить, старая дама рассмеялась. — Энни — моя горничная. Теперь я считаю, что она также мой страж. Она сумела передать вам мою записку, мистер Кэмпион?

— Что? О, да, наверное. Великолепно. Так это ваша горничная? — Кэмпион говорил, не думая, силясь преодолеть овладевшую им тревогу и сосредоточиться. — Боюсь, что такой способ связи показался ей непривычным, — смущенно прибавил он.

Мисс Энскомб похлопала Аманду по руке.

— Вовсе нет, — неожиданно заключила она. — Ведь сейчас и время необычное. Мы не слепые. Не стоит придерживаться условностей в мире, где все стало вверх дном. Когда улицы превращаются в бойню, нужно идти, приподняв юбку. До свидания. Не знаю, смогла ли я вам помочь, но по крайней мере, теперь моя совесть чиста, и я не стала рассказывать об ошибках бедного Роберта полиции.

— Подождите, — Кэмпион все еще держал блокнот в руках. — Кто такой сэр Генри Балл?

Обе женщины изумленно воззрились на него. Мисс Энскомб не могла пройти в себя от удивления.

— Сэр Генри консерватор и один из семьи Тей, — ответила она. — В настоящее время он Главный Мастер Бридж и младший лорд Казначейства.

— Не прикидывайся, тебе это все известно, — подбодрила его Аманда. — Кроме того, мы встречались с ним на свадьбе твоей сестры.

14

Проводив мисс Энскомб и ее горничную, Аманда вернулась в комнату. Она плотно прикрыла за собой двери.

— Ну что с тобой такое? — требовательно спросила она.

Кэмпион виновато поглядел на нее и встал, надеясь избежать дальнейших расспросов.

— Со мной все в порядке. «При южном ветре я способен отличить сокола от цапли».

Цитата выскочила из каких-то дальних тайников его сознания вне всякого контекста, и он сам услышал эти слова едва ли не впервые. Теперь они для него ничего не значили и, сказав их, он искренне удивился.

— Ну, хорошо, — соглашалась Аманда. — Зачем тебе было надевать дурацкий костюм, это ошибка, — добавила она, взяв его кепку с козырьком. — Я же предупреждала, будь поаккуратнее. Старушки вроде нее ценят стиль. Я думала, что это тебя насторожит.

— Да, я вижу. Виноват. Мне и в голову не пришло принять эти слова в буквальном смысле. Я, знаешь ли, не понял, что эта записка от тебя.

— Ты?.. — Она резко повернулась и в упор посмотрела на него. Он не разобрал, какое у нее выражение лица. Она была, конечно, поражена, но в то же время и обижена. — Но мы же говорили на этом языке много лет, — наконец призналась она.

— Да, — в ужасе подтвердил он, заметив подвох. — Да, конечно. Но я забыл.

Он ждал, что она на него рассердится. Так на ее месте поступила бы всякая женщина. Он был благодарен себе, что сказал ей об этом прямо. Его пугали ее проницательные, молодые глаза. Сейчас он в ней крайне нуждался, что вообще не соответствовало его характеру. Его нельзя было назвать человеком, не способным обходиться без чьей-то моральной поддержки, разве только теперь, в этой ужасающей тревоге.

Узнав правду о нем, она стала бы опекать его с великодушной готовностью, движущей силой ее натуры. Она была бы так добра, так внимательна. Жалость, мерзкая, унизительная, подчеркивающая слабость, жалость! Тошнотворное сострадание! Его душу выворачивало наизнанку от предельно ясного понимания собственной второсортности.

Его решимость любой ценой удержать Аманду исчезла, когда он понял, во что это ему обойдется. Сохранить ее преданность было бы вполне допустимо и даже приятно, но красться тайком, пресмыкаться и гнуснейшим образом выторговывать свою долю, это уже слишком. До такого он еще не дошел.

Он снова поглядел на нее из противоположного конца комнаты. Она по-прежнему сидела в кресле, облокотившись, и казалась совсем девчонкой. Короткая юбка открывала ее колени, а тонкие руки были сложены на груди. Она улыбнулась ему.

— Ты что-то задумал и намерен скрыть это от меня, — сказала она — Все правильно. Только не надо пыжиться.

— Я не пыжусь, — его протест прозвучал по-детски. Ему захотелось чмокнуть ее в щеку. Для этого она вполне подходила. Когда они разговаривали, ему казалось, что они еще учатся в школе. Должно быть, они знали друг друга долгие годы.

— Извини, — возразила ему Аманда, — но, по-моему, ты пыжишься. Мисс Энскомб намекнула, что она может быть нам полезной. Как ты считаешь?

— Да, очень даже. Надеюсь, она будет держать язык за зубами. Это Обри предложил тебе привести ее сюда?

Кэмпион очень внимательно следил за ней и решил, что она покраснела.

— Нет, — ответила она. — Все вышло совсем иначе. Это я увела ее от Обри.

— Понимаю. Ты сейчас вернешься туда?

— Если ты думаешь, что я должна, то вернусь.

— Милая, это только твое дело. — Кэмпион надеялся, что они все же не поссорятся.

Он оцепенел, когда она встала и подошла к нему.

— Знаешь, Алберт, — проговорила она необычайно искренне и серьезно. — Я, конечно, не прошу от тебя никаких объяснений. Наше соглашение остается в силе. Ты точно знаешь, что тебе делать, и я хотела бы тебе во всем помогать, но сейчас я очень заторможена. Мне просто не по себе. Честно признаться, я пережила шок. Я расскажу тебе об этом потом, когда мне станет лучше. Но сейчас я понемногу начинаю разбираться, что к чему, очень туго соображаю и не понимаю, что ты намерен предпринять. Я не знаю, на что я должна обратить внимание. Я даже не уверена, правильно ли я поступила с Хатчем.

Хатч. Бог ты мой, ну, конечно, Суперинтендант. Кэмпион надеялся, что капли пота, текущие у него по лицу, не заметны. К ночному кошмару присоединилась еще и месть. Скверно, когда все прошлое начисто стирается в памяти, а о недавней жестокости ты не в состоянии забыть. Сперва так было с убийством Энскомба, а потом с его собственным нападением на несчастного Суперинтенданта.

— Что ты сделала? — с тревогой спросил он.

— Для начала убедила его, что ты — это ты. Тут нужно было приложить усилия, но в результате мне удалось вбить это им в головы. Затем, — она смущенно кашлянула, — затем я сказала, что ты никогда не боялся необычных поступков, если этого требовало срочное дело.

— И как они это восприняли?

— Без особого удовольствия, — призналась она. — Но осуждать их, Алберт, за это нельзя. Ведь ты действовал решительно и высокомерно, правда? Это очень непохоже на тебя, — добавила она, немного помолчав. — И сейчас ты не такой, как обычно. Между прочим, полиция продолжает тебя разыскивать. Их эхо совсем не удовлетворило, а Хатчу для одного дела понадобилась его машина.

Кэмпион замер. Он помнил, что машина была, во что случилось с ней или с ним самим в отрезок времени между нападением на Суперинтенданта и появлением в писчебумажной лавке, он совершенно не представлял.

Это было ужасно. Аманда могла в любую минуту это обнаружить. Конечно, она безгранично доверяла ему. Кэмпиону хотелось, чтобы у нее поубавилось слепой веры глупенькой младшей сестренки, лезущей вслед за братом на дерево.

— Ты знала, где меня можно найти, — заметил он. — Откуда?

И снова она бросила на него удивленно-обиженный взгляд.

— Таков был наш уговор, — она больше не упоминала о машине, и он догадался, что его сдержанность тоже являлась частью их уговора. Очевидно, она находилась у него в подчинении. Она сообщила ему все полученные ей сведения, но план действий полностью принадлежал ему.

— Я должен увидеться с Генри Баллом, — сказал он.

— Да-да. — Она лишь немного заколебалась, но он успел рассвирепеть.

— А что мне еще остается делать? — перешел он в наступление. — Станислав исчез, и кто-то долен объяснить мне, что значит это чертово пятнадцать.

Она застыла в кресле ее глаза расширились от недоумения.

— Но я думала, что ты знаешь. Я думала, что вся информация стекается к вам, и вы с Оутсом решили взвалить всю ответственность на себя, потому что он не рискнул бы ни на какую ее утечку. Я не понимала, что ты блуждаешь во мраке. Неудивительно, что ты так разнервничался.

Он посмотрел на нее, когда она встала рядом. Его загорелое худое лицо ничего не выражало.

— Ты полагаешь, что я разнервничался?

Аманда засмеялась. Внезапный порыв воодушевил девушку, ее овальное лицо было, как всегда, милым и обаятельным.

— Я полагаю, что ты паясничаешь, гаденыш, — ответила она.

— Что случилось?

Он взял ее за руку и начал раскачивать. Он вспомнил, что видел кого-то, совершенно также раскачивавшего ее руку. Это был Ли Обри. Да, верно, это был мерзавец Ли. Тогда, помнится, он стоял, опершись о дверь, и глядел вниз.

— Я не могу смотреть на тебя тупым, коровьим взглядом, — неожиданно сказал Кэмпион. Его униженность вылилась в слова, и они сорвались у него с языка, прежде чем ему удалось себя проконтролировать.

Аманда отдернула руку. Затем она легонько хлопнула его по уху. Это было скорее прикосновение, чем удар, мгновенное и почти невесомое. С ее лица сошли и улыбка, и оживление, на нем резко обозначились скулы, отчего его выражение сразу стало каким-то незнакомым и чуждым, как у мертвой.

Он встал, пошатываясь на ходу, и продолжал глядеть на нее диким взглядом. В эту минуту любая попытка сдержаться казалась совершенно абсурдной. Она была частью его самого, и теперь он ее потерял. Ее уход означал бы дальнейший распад. Он почувствовал себя безнадежно и бесстыдно раздавленным прямо у нее на глазах.

Раздавшийся стук в дверь прозвучал как бы Я другого мира. Они посмотрели на поворачивающую» дверную ручку. Лагг вошел на цыпочках, подскакивая, как опускающийся шар.

— Берегитесь, — сказал он. — Они на лестнице.

— Кто? — Этот вопрос задала Аманда. Она выглядела совершенно спокойной и уравновешенной.

— Ищейки внизу. Инспектор в холле шляется о дела и выставил двух человек прямо у двери. Хозяину вся эта шумиха, само собой, без надобности, инспектору даже пришлось извиниться.

Толстяк заполнил собой всю комнату, его глазки возбужденно поблескивали под острым козырьком плоской кепки.

— И с черным ходом тоже накрылось, — продолжал он. — Я видел там самого «Лили», не говоря уже о Нерви Уильяме и еще одном-двух. Не ошибусь, если скажу, что у вас на хвосте целое осиное гнездо. Можно подумать, что вы с ними побежите наперегонки.

— Как они меня здесь обнаружили? — сказал Кэмпион.

Лагг пожал плечами.

— Спросите меня, что попроще. Полиция последовала за крошкой Амандой, я точно говорю, а этот синдикат цветочков, наверное, настучал в полицию. Я-то попросту двинул вслед за вами убедиться, что у вас все в порядке, и попал прямо на них. Полиция не знает, что я здесь, я прошел через холл, вышел в салун, увидел лестницу и поднялся, затем протопал по всему зданию. Наверху пока никого нет. Я вам вот что скажу, если хотите, вылезайте на крышу. А там уж вам предстоит кошачья прогулочка, но я бы на вашем месте два раза подумал, прежде чем на это решиться.

Кэмпион стрельнул взглядом в сторону Аманды и протянул Лаггу руку. Это был мгновенный и ничем ранее не подготовленный жест, но каким-то чудом толстяк успел на него отреагировать.

— У него голова болит, — объяснил он девушке, — для него это слишком.

Аманда повернулась к Кэмпиону.

— Что ты собираешься делать?

Она была так естественна и вежлива, словно Лагг прервал мирную беседу за чашкой чая. Ничто не могло поколебать ее спокойствия, и Кэмпион знал, что она способна владеть собой в любой ситуации.

— Я должен встретиться с Баллом, — сказал он. — А ты возвращайся в Бридж. Лагг будет ждать меня в писчебумажной лавке. Я попробую пройти по крыше. Это необходимо. Если пятнадцать не дата, катастрофа может произойти когда угодно. Я должен ее остановить. Что бы там ни было, я должен это предотвратить.

Он понял, что говорит с непривычной жестокостью, что и Лагг и Аманда посмотрели на него исподлобья, и, когда он замолчал, настала тяжелая пауза.

— Тогда вы сразу и попробуйте, — рассудительно заметил Лагг, — не хочется, чтобы сейчас ищейки нагрянули.

— Отлично, — Кэмпион не представлял себе, как он будет действовать, не знал, хватит ли у него физических сил и не потеряет ли он сознание. Ему просто нужно было сделать следующий шаг, вот и все.

План предстал перед его мысленным взором как приказ с печатью, и только нетерпеливая тревога, прорвавшаяся из-за тяжелого занавеса в его сознании, побудила Кэмпиона исполнить свой долг.

Лагг подошел к двери черного хода и открыл ее.

— Подождите секундочку, мне надо убедиться, что на море полный штиль, — бросил он через плечо.

Кэмпион кивнул и поглядел на Аманду. Она тоже смотрела на него, и, когда их взгляды встретились, девушка от всей души с благодарностью улыбнулась. В ее глазах зажглись и заплясали огоньки.

— Удачи тебе, — сказала она. — Ты с этим справишься. Как голова?

— Нормально.

— Правда? О, ну, тогда хорошо. Спускайся в ад и возвращайся домой. «Прочь, — вскрикнула она. — Плыви по бурным волнам».

Конечно, это была строка из какого-то стиха, и по выражению ее лица он догадался — Аманда ждала, что он подхватит следующую. Несомненно, эту старую шутку они знали с ее детских лет, и она была ему так знакома, что строки должны без раздумий, автоматически слететь у него с языка. Но его сознание упрямо сопротивлялось и оставалось, как и прежде, отключенным. Он даже не помнил, приходилось ли ему когда-либо слышать эти мелодраматические строки. Аманда продолжала ждать и с присущим ей великодушием готова была прийти на помощь. Он мог выругать ее и тем самым или обидеть, или объяснить.

В этот момент он ясно понял свой выбор. Перед ним как будто возникла картина, вроде тех старинных рисунков-моралите, где по одну сторону поросшая примулами дорога вела к роскошным дворцам, а по другую, за крутым спуском темнела бездна. Объяснить это было бы легко и приятно. Лагг стоял рядом, намереваясь проводить его. Аманда тоже приободрилась, в каждом ее движении угадывалось желание простить и понять. Обри можно без труда вышвырнуть из ее жизни, словно ежа с дороги. Потом ей станет совестливо, она испытает омерзение, покорность и стыд, жгучий стыд.

Он засмеялся.

— Я забыл свою реплику. Наверное, я всегда могу связаться с тобой в Бридж, — проговорил он.

И тут он увидел, как в ее глазах погасла улыбка.

15

— Вот так. Для начала прыгайте прямо сюда, а потом пойдет тонкая работа. Вы что-нибудь видите?

Прерывистый шепот Лагга донесся до Кэмпиона из узкого коридора на чердаке старой гостиницы. Они стояли, пригнувшись, под низким потолком в темном закоулке. Там было душно, чуть пахло старыми обоями и пылью. За узким окном чернела ночь, но мокрые черепицы отражали отсветы далеких звезд.

— Не нравится мне, что вы пойдете, когда у вас голова еще не в порядке, — прошептал толстяк. — Но скажу честно, не знаю, что вам остается делать. К тому же вы лазаете по крышам, как мартовский кот.

Кэмпион искренне надеялся на это, иначе все оказалось бы самоубийством. Лагг коснулся его руки.

— Я принес это с собой, — сказал он, протянув ему пакет. — Здесь те деньги из ящика. Иметь их при себе никому не повредит. А вот вам фонарь. Свету от него не больше, чем от булавочной головки. Прикроете его, никто и не заметит. Теперь слушайте. Когда спуститесь, пойдете по большой дороге и свернете вниз у холла. Там, справа, увидите арку. Рядом с ней что-то вроде аллеи. Идите по ней, а дальше по ступенькам до самого конца и окажетесь прямо на станции. Вам придется немного подождать лондонского поезда, но в это время и почтовые всегда ходят. А я, пока ничего вас не услышу, буду сидеть тихо.

Он резко повернулся. Кто-то был здесь, совсем рядом. От старых досок отдался отзвук тяжелых шагов, и кто-то сзади них задел рукавом деревянную панель. Лагг распахнул окно.

— Вылезайте, — прошептал он. — В этих старых зданиях стены или в восемь футов толщиной, или тонкие, как парусина. Да застегните же этот плащ. Жаль, что вы кепку оставили, но ничего не поделаешь. Как, готовы?

Кэмпион проскользнул через узкое отверстие и опасно повис над пропастью. Он с облегчением осознал, что ему отлично повинуются мускулы. Ему представилось, будто они похожи на большую плетеную корзину, покрывающую его кости. От этого открытия он сперва почувствовал огромную радость, а потом взволновался. С той минуты, как он расстался с Амандой и у нее на губах застыл какой-то неясный вопрос, им овладела отчаянная смелость, совершенно непохожая на все испытанное раньше. От ощущения горькой свободы и полнейшего одиночества даже ночь приобрела новое качество. Тьма сделалась элементом природы, подобно воде или воздуху, коварным и в то же время взбадривающим. Струи мягкого, влажного ветерка, гулявшие по спине, приятно холодили кожу, его дурнота отошла, уступив место предельной чувствительности, словно у него обнажился каждый нерв.

Бледное лицо Лагга маячило над ним где-то совсем близко.

— Не забудьте, — прошептал он. — Полиция впереди, а господа на хвосте. Удачи вам.

Кэмпион начал спускаться. Он легко ступал то на пятках, то на пальцах. Боже мой, он, и правда, может лазить, как кот. Его поразило это мастерство, но он подавил в себе изумление, боясь, что оно разрушит его внезапно пробудившееся инстинктивное умение.

Фонарик оказался бесценным подарком. Он отбрасывал тонкий и такой крохотный луч света, что его никак не могли заметить внизу на улице.

Он осторожно пробирался по изогнутым с наклоном черепицам, на секунду остановился у фронтона, потом бесшумно спустился, перебравшись на другую сторону. Здесь он был особенно внимателен и, распластавшись, пополз по крутому склону. Он нащупывал путь ногами.

Он повис, поддерживая себя почти без усилий, и вдруг услышал голоса. Их было два, мужских и прямо над ним. Он прижался к спасительным, неразличимым во тьме черепицам и лежал, не двигаясь.

Двое говорили между собой очень тихо. Их слов нельзя было разобрать, но перешептывались они с опаской. Затем один из них сплюнул, другой что-то шепнул ему, и первый расхохотался в ответ. Смех тут ясе прервался, но сам звук трудно было назвать приятным. Кэмпион сомневался, знаком ему смеявшийся или нет, но у него сработал предупредительный инстинкт, что он должен его знать. Он решил, что находится в части дома, по всей вероятности, выходящей на задний, полузакрытый дворик.

Он висел уже несколько минут, и его руки затекли от невыносимого напряжения.

Наконец эти двое удалились, и он услышал, как они легкими шагами двинулись во тьму. Он увидел, как гаснут искры сигарет, исчезая во мраке. Настала пауза, и, кажется, они совсем ушли. Кэмпион почувствовал, что руки у него ослабели, и он может грохнуться прямо на булыжники, но вскоре это прошло, и все стихло.

Кэмпион стал спускаться по водосточной трубе и лез по ней с опаской, пока не оказался на фронтоне, откуда ему вновь пришлось подниматься. На этот раз ему повезло больше. Очутившись на другой стороне островерхого черепичного возвышения, он спокойно перешел на отличную плоскую крышу. Она принадлежала старой конюшне, похоже, переделанной в гараж, и в пяти футах под ней проходила узкая дорожка. Его глаза все больше и больше привыкали к темноте, и сейчас, когда перед ним открылся довольно обширный квадрат неба, он уже почти мог видеть.

На дороге не было никакого движения, но немного в стороне, справа он услышал, как гудит мотор какой-то машины, очевидно, шофер менял скорость. Тут, рядом с холмом, конечно, и проходило шоссе, о котором сказал ему Лагг.

Он спокойно спустился с плоской крыши, но его руки отдохнули только на низком парапете. За ним простиралась кромешная мгла, но все же он заметил Неясный отсвет влажной мостовой на дальней стороне противоположной узкой дороги. Там все было тихо, не слышалось ни звуков, ни шагов по камням. Он наклонился над бетонным выступом и зажег фонарь. Луч был так мал, что почти не отбрасывал.

Он тут же погасил его. Он увидел то, что хотел, — гараж или каретный сарай или что-то еще с открытыми настежь высокими дверями.

Он лег на живот и, перегнувшись через парапет, низко наклонился и распахнул дверь пошире. Он обнаружил, что она удобно подвешена. Открывалась она так легко, что он чуть не потерял равновесие. Кэмпион потянул дверь обратно, пока она не остановилась под углом, образованным зданием, на котором он лежал и стеной соседнего дома. Он ждал.

Ниоткуда не доносилось ни выдоха, ни шепота, ни шороха. Вдалеке, по направлению к Хай-стрит, глупо хохотала девчонка, которую явно кто-то тискал, потом раздался крик. Он не разобрал, что кричали. Рядом с ним на узкой аллее царило молчание, влажный ветер целовал землю и стены зданий.

Он вскарабкался на дверь и начал спускаться, держась за старые, обшарпанные шпеньки. Делал он это совсем бесшумно и, когда его ноги коснулись булыжника, все было так беззвучно, словно он сошел вниз по лестнице, устланной ковром.

Не успел он выпрямиться, как дверь с силой качнулась назад, можно было предположить, что за ней притаился какой-то человек, решивший, что его время пришло и не замедливший этим воспользоваться. Кэмпион, ничего не сознавая, с инстинктивной быстротой отодвинулся в сторону. По-прежнему повинуясь инстинкту, он с силой, вслепую ударил ногой в темноту. Он ощутил ткань костюма и крепкое плечо под ней, но нападавший обогнул его снизу, проскочив под вытянутой ногой Кэмпиона, тут же упал, и его тяжелая дубинка с грохотом полетела в канаву. Кэмпион бросился бежать и вновь почувствовал наслаждение свободой, полным отсутствием скованности в движениях. Былая неуверенность исчезла под напором новых ощущений. Его болезнь перешла в стадию совершенной безответственности, соединившейся с постоянным для него сознанием одной-единственной цели. Он был отлично вытренирован, двигался, как гончая, раскованно и так легко, что его шагов по гудрону шоссе никто бы не услышал.

Хай-стрит казалась пустой и погруженной во тьму, но, когда он миновал холм, сзади него выросла целая толпа. Выкрики и гулкие шаги тяжким эхом отдавались на соседних улицах, им вторили другие у входа в отель. Он прибавил ходу, комья земли вылетали у него из-под ног.

Кто-то сзади засвистел в полицейский свисток. Он пригнулся и успел вовремя нырнуть под арку. Темное пространство, открывшееся перед ним, напоминало огромную пасть, и он ринулся прямо в нее. Улица сзади него как будто ожила. Он слышал выкрики, громкие расспросы и уловил у себя над плечом свет от фонаря.

Ему помогло затемнение. Бесхитростное умение находить себе путь во мраке и к тому же поразительная скорость должны были его спасти, если повезет. Он перемахнул через стену и очутился как раз на каменных ступеньках по дороге к станции. Это было единственное освещенное здание в городе, и он без труда обнаружил вход. Отчетливо сознавая, что он делает, Кэмпион снял свой грязный плащ, погасил фонарь и, держа их в руке, двинулся туда. Он мог бы услышать, как поезд, пыхтя, подъезжает к станции, но, еще не оправившись от нервного напряжения, реагировал только на звуки, доносившиеся сзади. Конечно, они найдут его. Здесь для этого самое подходящее место. Полиция никогда не ошибается, не пренебрегает очевидным и, по всей вероятности, будет его искать на станции, если этого не сделают другие.

Однако кассир невольно заставил его забыть об этом.

— Последний поезд уже отходит, — сказал он, вручив ему билет и сдачу.

Кэмпион схватил билет и бросился бежать. Контролер, стоявший на верхней ступеньке лестницы, не стал ждать и проверять его.

— Поезд отходит. Вот он. Вот он, — крикнул контролер, подталкивая Кэмпиона к дверям. — Не теряйте времени. Скорее, сэр.

Поезд, огромная, темная тысяченожка с мертвыми разами, отходил от платформы, набирая скорость каждым тяжелым выдохом. Кэмпион рванулся вслед за ним и успел вскочить на подножку последнего вагона. Не обращая внимания на угрожающие крики сзади, он увидел, что дверь последнего купе открыта и, когда его обдал пропахший кожей, спертый воздух, оказался в вагоне первого класса. Не успел он закрыть дверь, поздравить себя, что он здесь один, и с облегчением забиться в угол под тусклой синей лампой для чтения, как поезд с резким толчком остановился.

Они обнаружили его. Это была первая мысль, пришедшая ему в голову. Полиция проследовала за ним и решила задержать поезд. Он попал в ловушку, пойман. Тут невозможно ошибиться, как будто рука одного из них уже лежит у него на плече. Затем он подумал, а сразу ли они найдут его. Если не сразу, у него еще остается шанс. Только бы дверь купе не была заперта. Конечно, она была заперта. Встав у другого окна, он с нервной дрожью осознал, что состав движется вдоль длинной платформы. Времени не было уже ни на что. Быстрые шаги и громкие голоса раздались совсем рядом. Он все же решил попытаться открыть дверь и вступил с ней в единоборство. В конце концов ему удалось ее распахнуть. Тьма по-прежнему выручала его. Но, к сожалению, ничто другое помочь ему не могло. Послышался стук. Ловушка захлопнулась. Эта отсрочка означала его поражение. Когда тяжелая дверь открылась, в купе куда-то под ним устремилась спешащая фигура и он уловил ее отсвет. Незнакомец поднял руку, чуть было не коснувшись его.

— Все в порядке. Со мной все в порядке. Очень вам благодарен. Спокойной ночи.

Он обращался к кому-то, стоявшему в темноте на перроне.

— Спокойной ночи, сэр. Никакого беспокойства и не было. Спокойной ночи, — почтительно откликнулся чей-то официальный голос, и в этот момент прозвучал свисток кондуктора.

Поезд опять резко сдвинулся с места, и оба ощутили, что их качнуло. Кэмпион забился в свой угол. Это был другой опоздавший пассажир, только и всего. Он сам себя одурачил. Не стоило ничего бояться. Он, как и прежде, свободен. Кэмпион прислонился к спинке сиденья и закрыл глаза. Он промерз, отсырел и чувствовал, как сильно бьется его сердце.

Вошедший уселся напротив него и начал тихонько посапывать в полутьме. Он был невысок, немолод и казался взволнованным из-за того, что еле успел к поезду. Кэмпион сразу утратил к нему интерес. Слишком многое еще предстояло обдумать. Сейчас все обошлось без выстрелов. Значит, кто-то из шайки получил очень четкие указания. В Англии перестрелка неизбежно привлекает внимание полиции. Она как бы зачаровывает. Один выстрел вызывает к жизни действия десятков полицейских, бесконечные расспросы, визиты из дома в дом и большую шумиху, чем при подсуживании на футбольном матче. Кто-то решил, что его сейчас лучше оставить в покое. Щедрый дар Уивера Би, конечно, это подтверждал, но все равно ему нужно быть начеку.

Кэмпион поуютнее устроился на мягком старомодном сиденье и прикинул свои шансы. Он ехал в экспрессе. Следовательно, вплоть до прибытия на лондонский вокзал безопасность ему гарантирована. Там, разумеется, его может ждать столичная полиция, если инспектор графства будет действовать как надо, что весьма вероятно. Ладно, это не самое срочное и важное. Такое ему удастся преодолеть. Кроме того, сейчас наступила передышка, и никто не мешает ему думать, если у него в голове прояснится.

С мрачным сознанием необходимости он откинулся на сиденье, постарался сосредоточиться и детально проанализировать все, что случилось с ним за последние тридцать часов. События развертывались быстро, неожиданно и по большей части были не связаны между собой. За ними угадывалось лихорадочное беспокойство и какой-то инстинкт спешных, безотлагательных действий. Если бы он только понимал, в чем тут суть. Он пытался решить головоломку, не зная, какую картинку смогут образовать ее отдельные части. Впрочем, некоторые из них подходили другу другу. Пайн и его компания «Исследования». Профессиональные мошенники и метод убийства Энскомба. Во всяком случае, эти три части образовывали угол.

Далее, мисс Энскомб очень драматично изложила последние недели жизни своего брата. Она ярко обрисовала некоего иностранца, возможность контрабандных сделок под Лошадью и предположила, что Энскомб собирался как-то искупить свою вину.

Эти эпизоды позже должны были занять свое место в картинке, хотя сейчас он еще не знал какое.

Оставались сами Мастера, колонны грузовиков и внезапное решение Энскомба обратить все свои сбережения в наличные. Оставались деньги, которые Кэмпион принес Лаггу, другие деньги, предложенные Уивером, сверток с деньгами, забытый Энскомбом в машине. Пятнадцать. Протокол Пятнадцать. То, что это не дата.

У него закружилась голова, и он подвинулся вперед, сжав руками лоб и упершись локтями в колени. Колеса поезда ворчливо погромыхивали и мягко вибрировали под ним. Во всяком случае, теперь он мог передохнуть, почувствовать тишину и безопасность после ночного кошмара с непрерывным бегом по улицам, погоней полиции и бандитов. И он ощутил эти желанные мир и спокойствие в своей душе.

Его сосед по купе внезапно шевельнулся. Сейчас, в синеватом тумане вагонной лампы, похожем на пыльный отсвет лайм-лейта, Кэмпион наконец смог его рассмотреть. Когда Кэмпион поднял голову, незнакомец заговорил низким старческим и чуть настороженным голосом.

— Я вас когда-то видел, — укоризненно произнес он. — Где же это было? Вы не Алберт Кэмпион?

16

Кэмпион похолодел. Боже мой! Неужели весь мир следит за ним? Конечно, так оно и было. Сама эта мысль ошарашила его и, заставив пережить очередной шок, вернула к действительности. Конечно, так и было. Разве не он убил одного полицейского и набросился на другого? Разве не все графство гонится за ним по пятам? Он отодвинулся в тень.

— Нет, — хрипло сказал он, — нет. Это не мое имя. Не думаю, что мы встречались.

— О! Нет? Ну, может быть, может быть, и нет. — В голосе его спутника слышалась удовлетворенность, но никак не спокойствие. Сквозь синеватый туман от лампы Кэмпион стал внимательно присматриваться к своему новому потенциальному врагу. В аккуратном, невысоком человеке угадывалась незаурядная личность. Он был в темном и явно дорогом, хотя и неброском пальто, но в слишком большой, не по размеру головы шляпе, из-под которой свисали седые волосы. Он тоже, не мигая, глядел на Кэмпиона и, казалось, насквозь пронзал собеседника взором. Рядом с ним лежал небольшой aтташе-кейс, а между коленями он сжимал палку. Его можно было бы назвать типичнейшим англичанином, весьма ограниченным и приверженным к условностям.

Вполне вероятно, что когда-то они, и правда, встречались, в далекое, блаженное время, тридцать шесть часов тому назад. Кэмпион начал подыскивать себе подходящее имя, если ему зададут недвусмысленный вопрос. К счастью, он вовремя почуял опасность. Что могло бы случиться, если из-за темного занавеса в его сознании вдруг выплыла бы какая-то известная фамилия. В конце концов он решил назваться Диком Терпином. Какое-то неясное, но сильное предубеждение против этого имени у него имелось, но все же оно звучало привлекательно и не слишком определенно.

Однако вопроса не последовало, но и глаз его сосед не отвел. Он по-прежнему спокойно и парализующе просвечивал его взглядом. Казалось, что так продолжалось целый час. Кэмпион в тревоге отодвинулся назад, во тьму, надеясь хоть как-то спрятаться, но спутник все еще смотрел на него. Кэмпион чуть было не пришел в отчаяние, но наконец догадался, что тот глядит не на него, а как бы сквозь, в неведомую глубину.

От этого открытия Кэмпиону стало легче, однако он ни о чем не мог думать, пока в голубоватой мгле за ним следили настороженные, проницательные глаза. Надо было попытаться защитить себя, и Кэмпион пришел к выводу, что должен заговорить первым. Он беспокоился, удастся ли ему завязать естественный и непринужденный разговор, мысленно перепробовал несколько вариантов и наконец с грубоватой откровенностью спросил:

— Ну что, волнуетесь? — и, увидев, что блеск в глазах его спутника погас, уступив место удивлению, тут же добавил: — Я хочу сказать, неспокойные сейчас времена, верно?

Его сосед даже привстал. Подобная бесцеремонность вывела его из равновесия. Кэмпиону хотеть хорошенько наподдать себе за промах. Бедный старикан. Наверное, он просто удачливый провинциальный бизнесмен, без особого толка размышляющий о неурядицах военной поры. В нем не было ничего зловещего или способного напугать. И прошлое и характер ясно прочитывались у него на лице.

Он казался усталым, замученным работой, осунувшимся от бремени ответственности главы какой-либо фирмы. По-видимому, в своих делах он скрупулезно честен, хотя по-своему и хитер, богат, но изнемогает от проблем. В сущности, он олицетворение Великобритании.

— Да, — проговорил он, судя по всему, простив невоспитанность беспардонного собеседника, — сейчас все не просто. Думаю, мы обязаны понять, — они опасны, чертовски опасны.

Странно, как ему удалось вызвать оцепенение несколькими невзначай брошенными словами. Кэмпион предположил, что дела у него в фирме в настоящее время сильно пошатнулись. Он решил, что она как-то связана с торговлей шерстью. Солидная старая фирма, быть может, созданная трудами нескольких поколений. Теперь он пытался как можно точнее разобраться в этом человеке. Ему хотелось, чтобы тот разговорился, начал болтать о всякой всячине, о войне, о погоде, о спорте, о противовоздушной обороне, о чем угодно, только бы он оставался таким, как сейчас — обычным, терпимым, общительным, а не буравил бы Кэмпиона взглядом, сидя в тени.

— А что вас больше всего беспокоит? — полюбопытствовал Кэмпион, понимая, что его вопрос звучит по-детски, но панически боясь, что собеседник опять скажет что-то неопределенное.

Старик подмигнул ему.

— Измена, — произнес он.

Кэмпион подумал, что он ослышался. Ответ был слишком неожиданным и мелодраматичным. Незнакомец снова взглянул на Кэмпиона, и в глазах у него сверкнули голубые огоньки.

— И в вашем деле это тоже встречается? — продолжил свой расспрос Кэмпион.

— Да, — признание буквально вырвалось из собеседника. — Да, после пятидесяти лет я ее обнаружил. Измена повсюду, и ее масштабы огромны. Иногда я думаю, что не стоит верить своим глазам, но нет, она везде, и скоро мы все с ней столкнемся.

Он замолчал, и Кэмпион почувствовал к нему симпатию. Какой упрямый старикан, как крепко он сломает палку своими квадратными ладонями.

После долгой паузы незнакомец снова окинул его пронзительным взглядом.

— Я мог бы поклясться, что вы Алберт Кэмпион, — сказал он, — потому что я слышал о нем сегодня вечером.

Все вернулось. Все, что успел предугадать Кэмпион за последние часы, полностью подтвердилось. Он еле сдержал себя и притормозил ход своих мыслей. Задавать вопросы стало слишком опасно. Уж больно проницателен этот старикан. К тому же, он его узнал. Конечно, у него нет полной уверенности, и в этом единственное спасение. Осталась одна надежда — отвлечь его внимание и заговорить о чем-нибудь еще.

Кэмпион лихорадочно искал подходящую тему. Что может интересовать торговца шерстью, если он, и правда, этим занимается? Может быть, овцы? Нет, это было бы абсурдно. Наверное, он утратил ощущение реальности. Безумие. Господи, о чем он сейчас должен говорить?

Старик откинулся на сиденье и скрестил короткие ноги.

— Мы всегда воевали с помощью денег, — заметил он, — не знаю, сможет ли это нас сегодня спасти.

Деньги. Ну, разумеется. Кэмпион чуть было не расхохотался. Почему он не подумал об этом раньше? В деньгах заинтересованы все. Это универсальная тема.

— Не знаю, — осторожно ответил он, выбрав безопасный поворот, — конечно, не стоит смешивать это с богатством.

— Нет, — коротко откликнулся старик, — нет, это не так, но теперь в нашем положении это все равно очень важно.

Он продолжил тему, легко и не без удовольствия рассуждая о борьбе. Она его явно интересовала. Он говорил четко и понятно, но Кэмпион даже не пытался следить за его словами. Он слышал голос, и этого ему было достаточно. Он успокоился, расслабился и потому смог на минуту задуматься. Поезд скоро прибудет на станцию. Предстоит трудное время. Верней всего, на вокзале будут сыщики. Вряд ли они его пропустят, хотя, похоже, уже искали его и хорошо, если в их распоряжении имеется только его словесный портрет, сделанный по телефону. Если так сложится, он позволит, чтобы задержали и допросили. Маловероятно, что в теперешнем состоянии его приговорят к повешению за убийство, а все прочее можно предпочесть это бесконечной погоне. Но пока, слава Богу, так вопрос не стоит. У него есть дело, и он должен любо ценой довести его до конца.

В сознании Кэмпиона мелькнул образ Аманды, и он с негодованием прогнал его прочь.

— Невыразимая опасность сильнейшей инфляции, — гудел голос напротив, — утрата веры в основы здоровья нации.

Кэмпион улыбнулся собеседнику и рассеянно кивнул. Как он успокоительно зауряден. Какая это прочная часть родной и твердой почвы в новом мире противопожарных куч песка и затемнений. Конечно, вполне разумно было бы придерживаться его взглядов. В своем роде это даже опасно, но, по крайней мере, можно быть уверенным, что такой не побежит делиться своими подозрениями с первым встреченным на станции полицейским.

Кэмпион взглянул на него и увидел, что тот кончил говорить и поднялся с места.

Что такое? Кэмпион похолодел. Может быть, под конец выяснится, что это пожилой главный инспектор? И он его сейчас арестует? Кэмпиону показалось, что когда-то он слышал о подобном случае. Должно быть, его выдало выражение лица, потому что старик с любопытством посмотрел на него.

— Мы подъезжаем, — сказал он. — Чувствуете, как поезд замедлил ход?

— Разумеется. — Один кризис миновал, но другой неотвратимо надвигался.

— Разумеется, — повторил Кэмпион. — А я и не заметил. Мне было так интересно.

— В самом деле? Очень мило с вашей стороны. — Старик открыл дверь купе и усмехнулся. — Рад это слышать. О, благодарю вас. — Последние слова были обращены к кому-то, стоявшему на перроне. — Что же это?

Послышалось бормотание. Кэмпион не уловил слов, а затем его спутник стал к нему вполоборота.

— Боюсь, что возникло осложнение, — проговорил он. — Полиция разыскивает кого-то в поезде.

— О, — теперь, когда это стало ясно, Кэмпион вновь пришел в себя. Его худое лицо застыло, но го оставался вполне естественным.

— А что им от нас надо?

Старик опять шепнул что-то находившемуся в темноте чиновнику и быстро кивнул головой.

— Верно, — ответил он. — Очень разумно. Они оцепили главную платформу, — добавил он, повернувшись к Кэмпиону. — Наш последний вагон как раз за этим оцеплением. Они предложили сохранить наши билеты, а мы спустимся и пойдем пешком по дороге. Вам нужна машина?

— Да, пожалуйста.

— Хорошо. Тогда мы здесь и расстанемся. Доброго вам утра. Рад был поболтать с вами. Но боюсь, что все это пустяки.

— Доброго утра, сэр, — сказал Кэмпион и последовал за ним в серую мглу.

Невероятно. У него даже не было времени осознать, что он спасен. Все это напоминало головокружение, дикие полеты с американской горки на ярмарке. Перед кабинкой маячила стена. Вот она, все ближе и ближе, и вдруг, когда авария казалась уже неминуемой, когда удар о стену и шум становились реальностью, дорожка вдруг сворачивала в сторону и кабинка едва успевала за ней, но угол удавалось обогнуть и будоражащее путешествие продолжалось.

Он, спотыкаясь, прошел по платформе, уставленной багажными тележками, молочными жбанами и мешками с почтой. Справа, за оцепленным полицией кордоном, царила обычная суматоха встреч. Сыщики, несомненно, поджидали их где-то дальше у выхода, на контроле. А ему тем временем удалось пройти неправдоподобно, до абсурда легко. Никто не обратил на него ни малейшего внимания. Старика сопровождал железнодорожник, и Кэмпион следовал за ними. Вот как получилось. Только и всего.

Он решил, что понял ход событий. Его спутник, очевидно, постоянно ездил этим поездом. Возможно, он пользовался им ежедневно в течение десяти лет, ли не больше. Железнодорожники обычно знают таких людей и, если они еще дают им на чай, могут пойти ради них на многое. Избавить от бесчисленных осложнений. Наверное, он привык ездить в последнем вагоне и бесспорно, на перроне их встретил его постойный носильщик.

Наконец они вышли на узкую дорожку рядом товарным складом станции. Там стояла машина старика и, садясь в нее, он раскланялся с Кэмпионом. Из предрассветной тьмы медленно выползло такси.

— Куда вам, сэр?

— В Казначейство, — коротко сказал Кэмпион и забрался в машину.

Она двинулась сразу же. Не было ни расспросов, ни задержки, ни паузы у ворот станции. Он с трудом мог в это поверить. Он скрылся так незаметно и просто словно превратился в призрака. Развитие событий его воодушевило, и он ощутил нелепое довольство собой. Боги были на его стороне. Он выглянул из окна и увидел унылую серую линию обшарпанных старых зданий, груды защитных мешков с песком и дорожные знаки. Практически все улицы были пусты.

Внезапно ему пришла в голову мысль, и он постучал в окно. Такси свернуло на боковую дорожку, и шофер оглянулся через стекло.

— Да, сэр?

— Который час?

— Ровно без четверти пять, сэр.

— Утра?

— Черт побери. Надеюсь, что так. В противном случае я бы, согласно Эйнштейну, ехал назад, в кабак, закрывшийся вчера вечером.

Кэмпион пропустил шутку мимо ушей. Он думал. Даже, если он сейчас на полпути к Холни Хатч, у него хватило ума догадаться, что никто из членов кабинета министров не явится на службу к пяти часам утра.

— Лучше отвезите меня в отель, — предложил он. У шофера, по-видимому, было скверное настроение, и он как-то подчеркнуто пожал плечами.

— Как скажете, сэр. Какой вы предпочитаете?

— Не знаю. Любой годится, если он открыт. Я хотел бы побриться и позавтракать.

Шофер что-то проворчал. Он был немолод, простецкого вида, с небольшими светлыми глазами и похожим на хорька лицом.

— Ладно, — сказал он, — поскольку в настоящий момент вы не платите подоходный налог, то как насчет «Риц»?

— У меня нет с собой багажа.

— Хорошо, — отозвался шофер, — я лучше отвезу вас к себе домой и сам постригу и побрею. Простите, сэр, это все утренний воздух на пустой желудок. А как вам эта гостиница? Вот тут, прямо перед нами, смотрите.

И Кэмпион оглядел мрачный фасад, растянувшийся вдоль тротуара. Швейцар в рубашке подметал ступеньки, и в этот момент к нему подошел полицейский и заговорил с ним.

— Нет, — Кэмпион не думал, что его голос прозвучит так резко. — Куда-нибудь поближе к центру.

— Как скажете, сэр, — простоватый шофер смотрел на него с большим любопытством. — Будет проще, если вы мне поможете. У вас, сэр, нет какой-нибудь гостиницы на примете?

— Можно в «Сэсил». — Это было первое пришедшее ему в голову название, и ему с ним не повезло.

— Сэр, а вы случайно, не Рип Ван Винкель — младший? «Сэсил» только что снесли. Как раз двадцать лет назад.

— Ну ладно, везите меня куда угодно. В любую людную гостиницу.

Полицейский кончил говорить со швейцаром и посмотрел в их сторону. Шофер бросил на Кэмпиона беглый взгляд, и лицо у него сделалось ужасно хитрым.

— Вот что, вам нужна хорошая железнодорожная гостиница, — сказал он. — Предоставьте это мне.

Он рванул с места на большой скорости и вскоре доставил Кэмпиона к вокзалу на Уайльд-стрит, сзади Чаринг-кросс.

— Здесь вам будет удобно и безопасно, — сказал он, доставая из кармана сдачу. — Это международная гостиница. Туг уж вы точно затеряетесь в толпе. — Он раскланялся и подмигнул, взяв чаевые.

Его намек был безошибочен. Как только Кэмпион увидел, что тот уехал, к нему вернулся старый страх. Он выдал себя, испугавшись первого попавшего полицейского. Конечно, так оно и было. Эти чертовы лондонцы не в меру проницательны. Они слишком много видели. Человеческая психология известна им до мельчайших подробностей. Возможно, сейчас этот коп бежит в ближайший полицейский участок знакомиться со списком разыскиваемых лиц. Он решил не останавливаться в этом отеле и поискать какой-нибудь еще.

Больше такси брать не стоило. Он пошел назад пересек Трафалгар-сквер, срезал путь у Национальной галереи, выбрав узкие, задние улочки. Начало светать и огромный, потрепанный старый город проснулся, сладко зевнув, как бродяга, проспавший всю ночь на скамейке в парке.

Заметив большое кафе, он зашел туда и позавтракал. Поев, он почувствовал себя много лучше и даже удивился, осознав, как он был голоден и как после завтрака у него сразу прояснилась голова. Теперь он четко разобрался в сложившемся положении. Если он рассчитывает на какую-то помощь от сэра Генри Балла, ему нужно действовать без промедления, пока новости из Бридж не дошли до столь влиятельной личности. Это было очевидно. Надо сейчас же встретиться с ним у него дома. Если тот, подобно Оутсу, выведен из строя, и никто не сможет его поддержать, он должен действовать в одиночку. Единственный реальный выход виделся ему так — добраться до какого-то человека, обладающего реальной властью и авторитетом, прежде чем полиция перехватит инициативу, арестует его и позволит закону восторжествовать.

Он обнаружил справочник в телефонной будке. Нужного имени в нем не оказалось. Кэмпиона это не удивило. Государственные деятели редко предоставляют номера своих домашних телефонов. Он вновь ощутил, что его преследуют неудачи. Лондон смущал его. Он действовал на Кэмпиона так же, как Аманда при их первой встрече. На самом деле, когда-то он хорошо знал город. Лондон улыбался и успокаивал его. Но его облик находился где-то за пределами его теперешней памяти. Все улицы были ему прекрасно знакомы, но их названия ничего не говорили ему и не вызывали никаких ассоциаций. Путешествовать по городу он мог только в такси. Если он запутается, шофер подскажет ему дорогу.

Отсутствие сведений выбивало из колеи и отняло у него массу времени, но в конце концов он все же нашел то, что искал. Он признал свое бессилие и стал выяснять, блуждая вокруг да около, с характерным для него собачьим упорством. Таксист довез его до ближайшей публичной библиотеки, где он сверился по потрепанному «Кто есть кто». Там было все. БАЛЛ, достопочтенный, Генри Патисон, возведен в дворянское достоинство в 1911 г., член Парламента, почетный член университетов Оксфорда, Сент-Эндрю и Лидс, Главный Мастер Бридж.

Главный Мастер Бридж. Эти слова как будто смотрели на него, расширялись и мелькали перед глазами. Какой же он дурак! Какой полнейший кретин! Конечно, мисс Энскомб говорила ему, да и он вроде бы знал, что Мастера собираются по четырнадцатым числам. Этот человек должен быть в городе, из которого сам Кэмпион только что сбежал. Возможно, в эту минуту он уже проснулся в лучшей кровати мистера Питера Летта.

Его охватило отчаяние. Он был окружен, застигнут тьмой, измучен кошмарами, собственной чудовищной несостоятельностью. Боги держали его на своих больших коленях не очень-то крепко, они то раскачивали его и он взлетал вверх, то на минуту спасали, чтобы затем отбросить к краю пропасти.

Он бегло дочитал абзац до конца, не обращая внимания на внушительный послужной список. Здесь был и адрес. 52, Питчли-сквер W. Он с сомнением посмотрел на него. В данной ситуации вряд ли имело смысл туда ехать.

Но все же он решился это сделать, у него просто не оставалось иного выхода.

Он доехал до Питчли-сквер на такси и вышел из него, как только увидел стройные ряды деревьев. Дальше он отправился пешком. Без решетчатых оград высокие здания казались какими-то девственно обнаженными. Сначала он не понял, что же там исчезло, но когда совсем приблизился и до него дошла причина этой наготы, в нем опять заклокотал гнев и одновременно возникло знакомое чувство надвигающейся катастрофы и необходимости немедленно действовать. Лондонские ограды, маленькие защитные устройства сняли, чтобы переплавить в снаряды для больших орудий.

Но что же еще так испугало его? Какая новая опасность? Что он так безнадежно пытается побороть?

Он увидел очень аккуратный и чистый угловой дом с отполированной номерной дощечкой на двери ивового цвета и неяркими, изящными занавесями на окнах.

Уже подойдя вплотную к дому, он заметил двух человек. Один из них поднялся с груды песка под деревом и двинулся ему навстречу.

Полиция. Конечно. Теперь все дома государственных деятелей охранялись полицией. Как он мог об этом забыть?

Он подозревал, что его словесный портрет успел дойти едва ли не до каждого агента в стране. Ему хотелось быть менее заметным и не таким обтрепанным после лазанья по крышам. Человек шел прямо к нему. Вот-вот он остановится и спросит его.

Он ясно видел его лицо и глуповатую усмешку. Это был «настоящий коп». Что он собирается делать? Побежит и доложит о нем всему Лондону?

Его остановило короткое шутливое приветствие и то, что полицейский явно смутился.

— Я сержант Кук, сэр, — сказал он, перестав улыбаться. — Вы, наверное, меня не помните. Какие новости от шефа, сэр? — Он искренне беспокоился, и это перевешивало все прочие соображения. Такая тревога могла зажечь ответную искру в наглухо замурованном сознании Кэмпиона.

— От Оутса? — переспросил он. — Нет, я его не видел.

Полицейский выразительно пожал плечами.

— Не нравится мне это. Совсем не нравится.

Еще минуту они стояли молча. Кэмпион взглянул на номер 52.

— Я хочу встретиться с сэром Генри Баллом, — медленно проговорил он, почти не доверяя своему голосу. — Вы мне поможете?

Сержант Кук удивленно посмотрел на него, и Кэмпион понял, что совершил ошибку. Очевидно, правильнее было бы войти в парадную дверь и сообщить свое имя, чтобы о нем доложили обычным образом.

— Я хочу сказать ему несколько слов наедине. Надеюсь, это не нужно объяснять, — начал он.

Его слова показались загадочными ему же самому, но, к его радости, сержант Кук откликнулся на них, хотя и бросил на него пронзительный взгляд из-под опущенных ресниц.

— Я понял вас, сэр. Видите эту боковую дверь слева? Потом пройдете по внутреннему двору. Вы можете подождать там, в проходе?

Кэмпион последовал за ним и прошел через боковые ворота. Он подождал на внутренней узкой дорожке, пока вернется сержант. Тот, пригнувшись, вошел через решетчатые ворота и кивнул Кэмпиону.

— Все в порядке, — довольно сказал он. — Проходите сюда, сэр. За вами был хвост?

— Думаю, что да. Благодарю вас. Я… я… этого не забуду, сержант.

— Хорошо, сэр. Сюда.

Они миновали маленький теплый холл для прислуги, где две горничные с настороженным любопытством поглядели на них, поднялись по лестнице черного хода, пересекли другой, выложенный плитами холл и наконец очутились у двери, обитой белыми панелями.

— Он сейчас завтракает, — шепнул ему сержант, — но он один. Леди Балл только что вышла.

Он постучал и прислушался.

— Ну, вот и все, сэр, — добавил он и открыл дверь.

Кэмпион вошел в маленькую светлую комнату, украшенную яркими цветами и ароматно пахнущую кофе. Стол для завтрака был придвинут к окну, и за ним, спиной к двери сидел человек в халате. Услышав, как щелкнул дверной замок, он повернулся и приветливо улыбнулся гостю.

— Хэлло, мой мальчик, — сказал он. — Я вас ждал.

Кэмпион ничего не ответил. Мир угрожающе зашатался, и он ощутил, как у него сдавило виски. Это был старик, с которым он ехал в поезде.

17

Удивительно блестевшие при синем свете вагонной лампочки глаза старика были теперь столь же проницательны и словно просвечивали собеседника за столом. Кэмпион беспомощно смотрел на него. Он понял — это катастрофа, это поражение.

Он вышел из себя, не доверял собственному голосу и боялся заговорить. Его узкое, худое лицо сделалось совершенно неподвижным.

Старик указал ему на стул по другую сторону стола.

— Садитесь, — сказал он. — Хотите кофе? Не смотрите на меня так. Я знаю, что бываю весьма туповат.

Кэмпион закрыл глаза. Он ощутил какое-то странное равнодушие и был просто не в силах удивляться. Повинуясь приглашению, он покорно уселся, но не мог внести ни звука.

Сэр Генри Балл откашлялся. От него веяло тревогой.

— Не сомневаюсь, что вы пережили сильнейшее нервное потрясение, — начал он. — Пока мы не прибыли на вокзал, я не сознавал в полной мере всю необычность ситуации. Вы должны извинить меня, мой мальчик. Старого пса нельзя выучить новым трюкам, и я абсолютно искренне считаю, что привыкнуть к тому запредельному миру, в котором мы сейчас вынуждены жить, очень трудно.

Его слова показались Кэмпиону совершенно невразумительными, и он оставил все попытки спастись. Изумление отразилось и на его лице. Сэр Генри не понял этого и усмехнулся в ответ на его замешательство.

— Даже само выражение принадлежит иной эпохе, — с горечью заметил он. — За пределом. Через мост. Через мост Ватерлоо к Вик и Сюррей, прибежищам мелодрамы. Мы называли их кровавой бульварщиной. Таков и наш современный мир. Я не могу быстро попадать в тон, а, наверное, должен. Солдаты вражеской армии, переодетые монахинями, с пулеметами и складными велосипедами спускаются на парашютах. Тайные военные общества. Микрофоны в стенах пассажирских вагонов — все это мальчишеские выдумки в дешевой газетенке. Я не намерен напрягаться и тратить свой ум и время на подобную чепуху. Надеюсь, что я не нанес вам никакого ущерба. Не сомневаюсь, что полиция отыщет этого человека.

Кэмпион выхватил нужную нить из клубка рассуждений сэра Генри и смог оценить ситуацию. «Микрофоны в стенах пассажирских вагонов». Неужели старик действительно полагает?.. Да, это было очевидно. Убедив себя, что мир сошел с ума, он готов был видеть безумцев повсюду. Вопрос остался без ответа, и сэр Генри повторил его.

— Они нашли этого человека?

— Нет, — сказал Кэмпион, — нет. Это не имеет значения.

— Вы так считаете? У меня от ваших слов просто гора с плеч свалилась. — Сэр Генри повернулся к нему. Он выглядел очень усталым, старым и расстроенным. — Я сейчас многое пережил и понял, что не сказал ничего важного. К счастью, опыт приучил меня не болтать попусту. Но до меня дошло, что я поставил вас в очень неловкое положение. Видите ли, когда они задержали для меня поезд в Коачингфорде, и я обнаружил вас в забронированном мной купе, то сразу решил, что вы хотите поговорить со мной наедине. Я просто не представлял, что они специально приставили вас следить за мной, и что нас могут подслушать или будут за нами подсматривать. Честно признаться, я не понял, почему вы себя так вели, хотя это и должно было меня насторожить. Потом, когда мы прибыли и на станции мне сообщили, что поезд обыскивают, я наконец сообразил. Эта пятая колонна невероятно активна. Вы говорите, что его не поймали?

— Пока нет.

— Так, значит, поймают, — удовлетворенно произнес сэр Генри. — Там замечательные люди. Может быть, сейчас они уже вышли на его след.

— Более, чем вероятно, — рассеянно отозвался Кэмпион. Он с трудом мог собрать факты воедино, даже сейчас, когда ему подали их на блюдечке, но попытался принять их, не задавая вопросов. Предстояло еще очень многое сделать, а времени было в обрез.

Очевидно, сэр Генри не привык совершать ошибки. Поэтому он сразу же выдвинул аргументы в свою защиту.

— Обычно после встречи Мастеров я ночую в городе, — объяснил он, — но обстоятельства сложились так, что мне нужно было немедленно вернуться в Лондон. Питер Летт позвонил на станцию и забронировал Для меня купе. Мы задержались в дороге, и когда я добрался до платформы, то увидел, что поезд вот-вот тронется. Они задержали его для меня, но объяснять причины мне было некогда. Я понятия не имел, что вы в купе, пока не столкнулся с вами. Конечно, я вас сразу узнал, но не смог разобраться во всей этой ситуации. Я слышал от моих друзей Мастеров, что вы в городе, и попросту подумал, что вы собираетесь сказать мне несколько слов. Теперь вы видите, как обстояло дело?

— Да, — ответил Кэмпион. — Именно так, — добавил он, помолчав минуту. Мастера, надо полагать, не слышали о нападении на Хатча и, следовательно, сидящий рядом человек ничего не знал об эпизоде в госпитале Сент-Джуд. — Я хотел встретиться с вами, — быстро сказал он, — чтобы поговорить об Энскомбе.

— Об Энскомбе? — сэр Генри помрачнел. — Бедняга, — произнес он. — Я, конечно, услышал о нем сразу же по приезде. Что вы хотите узнать?

— Почему до самой смерти Энскомб боялся к вам прийти? Почему он превратил все свои средства до последнего полпенни в наличные, продолжая колебаться и размышлять, стоит ему идти к вам или нет?

— Неужели? — сэр Генри удивился, но не растерялся. — Он был глуповат. Разумеется, я знал его долгие годы. Он был слишком ничтожен для своих обязанностей. В этом слабость всех унаследованных должностей. Старый Энскомб вполне годился бы на место секретаря в крикетном клубе или, может быть, церковного старосты. Я всегда понимал, что с собственными деньгами у него туго. Все могло быть в порядке, но его отец на посту Секретаря валял дурака, заложил свое состояние, и детям досталось очень скромное наследство. Сам Энскомб оказался еще неосмотрительнее. Между нами говоря, мы его все время субсидировали, но в конце-концов были вынуждены прекратить. Так он превратил свои гроши в наличные? Что же он собирался делать? Рассчитаться с местными кредиторами?

Кэмпион покачал головой.

— У его сестры другое мнение, — сказал он. — Она полагает, что с его стороны это был какой-то жест отчаяния. Она назвала это «искуплением».

— По отношению ко мне? Неужели? Зачем? — Любопытно, что это предположение не показалось сэру Генри совершенно фантастическим. — Я вижу, что вы не понимаете, — проговорил он. — Секретарство у Мастеров не столь уж ответственный пост. Скорее это просто звучное название. Секретарь — это, как бы поточнее выразиться, — что-то вроде распорядителя в клубе или эконома. Контора у него была довольно современная. В основном он занимался присмотром за помещениями. Меня не удивило, если бы мне сказали, будто Энскомб что-то натворил. Он был на редкости глуп. Знаете, такой театрально-истерический тип. Как вы полагаете, что он наделал? Украл фунт-другой из ерундовых фондов?

— Нет. Я так не думаю. Мисс Энскомб заподозрила, что он разрешил использовать пещеры Лошади для контрабанды.

— Неужели? Я не могу в это поверить. Это было бы святотатством. Нет, я отказываюсь даже думать об этом. Мне кажется, я знаю, откуда пошли такие разговоры. Я что-то слышал. Что же это? Летт упоминал мне об этом. Я думаю, что большая часть винных запасов появилась в Лошади накануне войны. Нам предпочли товаром возместить сумму, полученную от продажи нашей доли рейнских виноградников. Мы не могли получить от Германии деньги и решили взять ящики с вином в качестве эквивалента. Я не знаю всех фактов. Вам о них может рассказать наш Казначей. Вероятно, Энскомб отвечал за хранение винных запасов. Именно этим он и занимался. Он не имел отношения к главной задаче Братства.

— К какой?

— Благосостоянию нашей страны, молодой человек. — В его полном странного благородства ответе не слышно было и нотки напыщенности.

Кэмпион снова проникся симпатией к осторожному старику с его собачьей преданностью и частыми проявлениями бессознательного патриотизма.

— Наше основное дело — Институт, — добавил сэр Генри. — Это великое национальное достояние.

— Национальное?

Старик улыбнулся с чуть заметным пренебрежением.

— Мастера Бридж — это нация, — произнес он, словно не сознавая собственной наивности. — Они типичны в лучшем смысле слова. Вы хотите спросить что-то еще?

— Да. — Это должно было произойти теперь или никогда, а почва по-прежнему оставалась очень зыбкой. — Расскажите мне о Протоколе Пятнадцать?

Как только вопрос сорвался у него с языка, его охватило тревожное предчувствие, и он увидел, как в проницательном взгляде сэра Генри проступило изумление.

— О Протоколе Пятнадцать? — неуверенно произнес старик. Казалось, что он был удивлен и несколько задачей. — Не знаю, могу ли я сказать что-то новое, до сих пор неизвестное вам, — промолвил он наконец. — Завтра о нем услышит весь мир, во всяком случае, я на это искренне надеюсь. Что же касается деталей для общества, то я понимаю, вы один из немногих, знавших о нем с самого начала. Чего вы хотите от меня? Финансовых подробностей предстоящего займа? Канцлер Казначейства разъяснит их по радио завтра вечером.

— Почему заем называется Протоколом Пятнадцать? — рискнул он задать вопрос.

— О, я вижу, что вас волнует. Это способно смутить. — Сэру Генри явно стало легче. — На самом деле никаких сложностей тут нет. У оборонного займа имелось свое название Пятидесятая победа. Протокол Пятнадцать просто скрывал план его представления. Решили, что мудрее будет сохранить его в тайне, пока он является новинкой, как составную часть общей программы, и потому он прошел под своим собственным номером в повестке дня на заседании Кабинета, и был там одобрен. Впрочем, это не мое дело. Если вас интересуют подробности, я могу познакомить вас с более осведомленными людьми.

— Не стоит, — с отчаянием в голосе сказал Кэмпион, — я хотел узнать, важно ли все это, я имею в виду, — торопливо добавил он, заметив недоумение в глазах старика, — оценку каждого его аспекта сейчас, в данной ситуации. К чему он приведет?

— Мой дорогой мальчик, — лицо старика вновь помрачнело. — Его успех настолько необходим. Хочу думать, что прежде я никогда не употреблял подобных выражений. Они банальны и не выражают сути. У нас не должно быть никакой задержки в сборе денег. Мы уже дошли до края пропасти, и мне страшно за этим наблюдать, а когда речь идет о деньгах, я не трус. Я обращаюсь к вашему здравому смыслу. Смогли бы мы отважиться на такой огромный и решающий проект, означающий, что вся Британская империя превращается в акционерное общество и обратиться к каждому налогоплательщику с просьбой вложить в это общество все свои средства, если бы не считали его жизненно необходимым? Формы, в которых это должно осуществляться, практически говоря, сулят нам многое. Я не могу подобрать для них других слов. Мы бросились в воду. Только вера в человека толпы позволит нам выплыть.

Кэмпион сидел не двигаясь. Оно заявило о себе. Из-за занавеса, висящего в его сознании, подобно огромному ковру, уже готово было выглянуть нечто важное, чрезвычайно важное. Он мо ощутить сопутствующую ему эмоцию. Это был страх.

— Ошибки не должно быть, — глуповато заметил он. Сэр Генри отодвинул свое кресло. Он встал и прошелся по комнате. Его седые волосы развевались, как на ветру, а полы длинного халата распахнулись.

— Я только что сказал вам, что никогда не был неосмотрителен, — продолжал он, — и это правда. И мое воспитание и чисто человеческие склонности восстают против этого. Но я не деревянный. Теперь смотрите. Кэмпион, до меня доходят слухи. Уверяю вас, это не просто слухи, они доносятся из самых неожиданных мест и так страшны, что я не осмеливаюсь о них думать. Один из моих информаторов сослался на вас, как, вероятно, на единственного человека, знающего всю правду о грозящей опасности. Я не собираюсь спрашивать, что же вам известно, и не надо смотреть на меня отсутствующим взглядом. Я не могу и не хочу верить в эту неправдоподобную историю, в то, что она хоть сколько-нибудь реальна, но, если так, Кэмпион, тогда… Нас ждет новое Средневековье, вот что.

На минуту или чуть больше настало молчание, затем старик подошел к столу и пристально поглядел на гостя.

— Я думаю, что могу сказать вам то, о чем вы не решаетесь спросить, — произнес он, — верно, что в настоящий момент Британия всецело зависит от веры в себя и собственную внутреннюю стабильность. Если сокрушить эту веру одним внезапным ударом, наступит тяжелая пора — смятение, истощение сил и в конце концов крушение. Теперь все определяется верой англичан в самих себя. Европа завоевана, Новый Свет еще не готов. И, если это случится, значит, второе Средневековье неминуемо, затем появится Аттила и завтра цивилизация окажется отброшенной на тысячелетия назад. Такое может произойти, вот урок этого поколения. Мировое варварство еще возможно. Зверь не умер. Он даже не уснул. Все эти годы он лежал здесь следил за нами во все глаза. Для человека моего возраста это самое чудовищное открытие. Вы ведь это хотели узнать?

Кэмпион ничего не ответил, и его хозяин чуть заметно пошевелил губами. Это произвело странное впечатление, потому что никакой слабости в выражении его лица не было. Потом сэр Генри отрывисто спросил:

— Ну как, очень скверно?

Кэмпион похолодел. Его пальцы затряслись, а по спине потек ледяной пот. Стремление преодолеть собственную беспомощность, даже если сэр Генри так же выбит из колеи, как и Оутс, исчезло. Вскоре в беспокойных глазах старика обозначился новый вопрос.

Все то же самое. Каждый должен обрести уверенность в себе. Он не вправе открывать пугающую пустоту своего сознания. Он обязан как-то бороться, хотя он и слеп, и полубезумен. Нельзя ждать помощи извне, ее не будет. Он совершенно одинок.

— Не знаю, — медленно проговорил он, — не знаю. Это объявление о Протоколе Пятнадцать последует сегодня вечером?

— Да. Не понимаю, как вы до сих пор это не уяснили. Сохранить все в полнейшей тайне было просто невозможно. Солидные комитеты, включая Мастеров Бридж, намеренные подписаться на большие суммы займа, должны быть к этому готовы. Я сам говорил об этом с Мастерами прошлым вечером. Почтовые ведомства предупредили, что им придется иметь дело с огромным наплывом корреспонденции, а местные налоговые службы решили от этого устранить. Значит, уже сейчас множество людей что-то знает о займе. Конечно, предстоит обратиться к налогоплательщикам, а это половина всей страны. Тут не должно быть провала, Кэмпион. Не должно случиться ничего, способного этому помешать, в противном случае… — Он покачал головой. — Даже мысль об этом невыносима, — заключил он.

Кэмпион кивнул. Теперь ему думалось легко. Углы в головоломке заполнились, хотя вся она по-прежнему оставалась неясной. Однако большая, недостающая часть приобретала невообразимые размеры. Он прикидывал, как заставить сэра Генри заговорить конкретнее. Добиться этого было трудно. Старик мгновенно ухватывал мысль, даже малейший намек, и все же его несколько раз поразило невежество собеседника.

Кэмпион решил, что он понял сэра Генри. Тот был реалистом и верил в факты. Вероятно, подходя формально, его можно было бы назвать игроком, и если он догадался, что его гость не вполне нормален, то больше рисковать не станет. Кэмпион увидел мысленным взором, как его вновь кладут в госпиталь, не доверяют ни одному сказанному им слову, и вообще держат в неведении, пока врачи не признают его психически здоровым. Острота ситуации не будет иметь никакого значения для сэра Генри. Недееспособность Кэмпиона попросту спишут со счетов.

Его размышления прервал приход секретаря. Извинившись за вторжение, тот почтительно склонился к сэру Генри и что-то шепнул ему.

— Неужели? — старик был явно удивлен. — Где же он? В доме?

— Он в кабинете, сэр Генри.

— Да, да, понимаю. Хорошо, я выйду к нему на минуту. Вы могли бы предупредить его, что я занят. Я сейчас спущусь.

Когда секретарь вышел, старик повернулся к Кэмпиону.

— Боюсь, что я должен встретиться с этим человеком, — объяснил он. — Занятнейшая личность, отчасти гений, отчасти чудак — авантюрист и в своем роде один из самых влиятельных людей в стране. Он то оказывает вам огромные услуги, то пытается навязать сумасшедшую схему управления страной. Пока не увидишься с ним, невозможно предугадать, что еще взбредет ему в голову. В том-то и сложность. Катбертсон говорит, что от него исходят тайна и несчастье. Оставайтесь здесь. Наш разговор еще не окончен. Я задержусь не более, чем на пять минут.

Он удалился. Замок не защелкнулся, дверь была открыта на дюйм или два, так что Кэмпион мог слышать голос сэра Генри, когда тот миновал холл и вошел в кабинет.

— Хэлло, Обри. Что за «страшное предупреждение», мой дорогой мальчик?

Обри. Кэмпион прижал ладонь к дверной ручке. Обри. Мисс Энскомб. Его собственное нападение на Хатча. Здесь обнаруживалась последовательность. Обри собирался посетить мисс Энскомб. Она должна была отчитаться ему о своем разговоре с Кэмпионом и Амандой. Обри слишком важная птица, чтобы самому идти в полицию. А вот попытаться пресечь злой умысел в корне и предупредить влиятельное лицо о том, что безумец на свободе, это как раз в его духе.

Оставалось одно, немедленно бежать отсюда. Таков был единственный путь, и на сей раз он обязан освободиться.

Он спустился в холл и вышел из дома так же, как и вошел. Горничные молча поглядели на него, но он кивнул им, и у дверей им опять овладело ощущение одной-единственной, главной цели, уже не раз спасавшее его.

Он тихо приблизился к боковым воротам, кольнул резким взглядом сыщика, стоявшего по другую сторону дороги, убедился, что из окон дома его не видно, и спустился вниз по аллее сквера.

Его трясло от волнения. Все, происшедшее за последние тридцать шесть часов, ярко и живо стояло у него перед глазами. О Протоколе Пятнадцать, крупнейшем из всех выпущенных военных займов, вскоре будет объявлено. Налогоплательщики получат по почте сообщение об этом займе в период потрясения всех основ жизни нации. Таково основное событие. Остальное вращается около него, как карусель вокруг башни, и, следовательно, второстепенно. Он перебрал в памяти факты. История с ящиками вина в подвалах Мастеров. Случай с иностранной контрабандой накануне войны. Убийство Энскомба прямо перед тем, как он решился «искупить свой грех». Наверное, его совершил кто-то из профессионалов, нанятых Пайном. Колонны грузовиков под Лошадью. Маленькая армия хорошо оплачиваемых мошенников, обосновавшихся в компании Пайна. Деятельность Института. И что-то еще, чего он не мог вспомнить. Что же это было? Ведь он видел это своими глазами и забыл. Попытка врагов подкупить его, когда они подумали, будто он такой же проходимец, как они сами, и их последующее намерение убить его или захватить в плен, когда до них дошло, кто он на самом деле.

Теперь он собрал все это воедино. Факты были у него в руках, но он не знал, что они значат. В своей слепоте он сумел обнаружить цель. В своем жалком невежестве он не смог понять ее сущность.

Он должен вернуться в Бридж. Это важнее всего. Сейчас уже около одиннадцати утра. Он предположил, что ему надо успеть обернуться до того, как местную почту отвезут в шесть вечера. Но он непременно должен вернуться в Бридж, а, значит, ему придется проехать к вокзалу через весь город.

Следовательно, у него остается шанс. Впервые он почувствовал, что у него есть шанс.

Он поймал такси и добрался до вокзала за двадцать минут. Ему сопутствовала удача. Он обнаружил, что поезд до Коачингфорда еще стоит на платформе. Он вошел в него в почти восторженном состоянии, такого он не помнил. Единственной темной точкой на его горизонте была Аманда, и ему не хотелось думать о ней.

По дороге он разрабатывал план действий. Ему больше нельзя терять ни секунды и надо рискнуть, как бы это ни было страшно, ведь появиться в Лошади среди бела дня, когда едва ли не все против него, — задача не из легких. В любом случае он должен это сделать и он очень верил в себя.

Когда поезд наконец остановился в Коачингфорде, он был спокоен и сосредоточен на одном — как можно быстрее добежать до Лошадиной Гривы и найти узкий вход со стороны лавки, торгующей «приворотным зельем». Увлеченный своим проектом, он не обратил внимания на двух человек в штатском, стоявших позади контролера, и не понял, что они собираются делать, пока их руки не легли ему на плечи и он не услышал странно знакомых слов — «вы арестованы».

18

Кэмпион сидел в камере полицейского участка на Уотерхауз-стрит и осыпал себя проклятьями. Он был форменным идиотом. Он знал об этом. Если бы ему тогда удалось незаметно пройти и использовать свой Шанс. Если бы он не потерял голову у кассы на станции, когда его схватили. Теперь он понял, что вел себя как ненормальный, грозил, укорял, говорил лишнее, называл имена, которые ни в коем случае нельзя было упоминать.

А его последняя попытка вырваться из этих стен! Он совершил ошибку и, наверное, худшую из всех. Сейчас он разбит и раздерган, и ему почти невозможно говориться с кем бы то ни было, даже попытаться передать записку Лаггу или Йо.

Его оставили здесь ждать, пока они сфабрикуют обвинение. В любой момент они могут прийти за ним в этот холодный, продезинфицированный склеп и потащат за собой в большую комнату зала заседаний, теплую, душную и пропахшую потом. Таким очевидно, и станет его последний шанс. Бог знает какие обвинения они ему предъявят. Насколько он понял, в них могло содержаться все, что угодно. Однако это не имеет значения. Более того, это принадлежит иному миру. Важно только время. Так или иначе он должен вырваться отсюда и немедленно добраться до Бридж.

Его по-прежнему мучила обычная мысль, пришедшая в голову еще в поезде. Вполне вероятно, что он не успеет до вечера. Еще более вероятно, что грузовики уже тронулись в путь и развозят свой груз по стране. Ведь Англия невелика. Понадобится совсем немного времени, чтобы разбрызгать этот яд по ее нежному миниатюрному телу.

Он перестал беспокоиться и думать о тайной операции. Подлинные факты вражеской атаки по-прежнему были ему недоступны. Он так и не смог опознать Врага — тот успел от него ускользнуть.

Ему было известно только происходившее у него прямо под носом: грузовики, время объявления о займе по Протоколу Пятнадцать, работа Института и ящики с вином в Лошади.

Он должен вырваться. О, Боже, дорогой Боже, он должен выбраться отсюда! Он был весь в поту от напряжения, когда они явились за ним. Он не заметил среди них старшего полицейского в штатском, которому он подбил глаз. Другой, отвратительный усатый тип грубо толкнул его, предоставив действовать дальше старому надзирателю и здоровенному молодому констеблю, которому обычно не полагалось их сопровождать.

Кэмпион шел спокойно, покорно. Он был сосредоточен и чувствовал, они обязаны обратить внимание — он весь трясется и сжимает кулаки, чтобы унять дрожь. Они держались корректно, однако явно нервничали, и он догадался — они подозревают, что он маньяк. Почему бы и нет? Бог ты мой, ну и ситуация! Когда нанесут первый удар, Враг победит и в маленькое, зеленое сердце страны вонзится нож, он будет сидеть в больнице в смирительной рубашке со льдом на голове.

Он почтительно обратился к дежурному сержанту. Тот был непроходимо глуп. Кэмпион увидел большую квадратную голову, необычно серое лицо, кивнувшее ему из-за высокого стола, и панически испугался. Он предугадал и мысленно услышал хамские шутки и грозные предостережения, еще не вырвавшиеся из большого рта под опущенными книзу усами. Да, все было готово. Вот дежурная книга с протоколом заседания, а вот и само обвинение.

— Подождите, — сказал он и с болью обнаружил, что у него изменился голос. Он казался каким-то сдавленным и истеричным.

— Свяжитесь с леди Амандой Фиттон в доме директора Института Бридж.

Он понял, что они удивились. Их привлекло не имя, названный адрес. Помолчав минуту, он быстро добавил:

— Обратитесь также в Йо в Скотланд-Ярд. Разыщите его, скажите ему, что я здесь.

В ответ на его слова они рассмеялись. Их широкие ухмылки слились в одну, все лица сделались похожими на огромную дурацкую рожу, вроде комической маски на потолке театра.

— Все в свое время, приятель, — ответил дежурный сержант. — Вы сможете встретиться с самой королевой, если не будете торопиться. А сейчас подождите минуту, и, если вы не возражаете, я прочту обвинение. Мы не собираемся делать ничего незаконного.

Огромные часы, похожие на чайный поднос, подмигнули ему из-за плеча сержанта. Час дня. Времени уже ни на что не осталось. Он должен бежать к Лошади и успеть за полчаса. Пока он смотрел на часы, их большая стрелка сдвинулась.

— Пошлите за Хатчем, — умоляюще проговорил Кэмпион. Хатч по крайней мере был толковым. Наверное, подозрительным и сердитым, но мозги у него все же работали неплохо. Он должен понять, что в этой страшной ситуации нужно действовать безотлагательно.

— Ну и ну, — искренне возмутился дежурный сержант. — У Суперинтенданта Хатча и без вас дел хватает. Если он захочет с вами увидеться, то сам и придет. А теперь, Алберт Кэмпион, Вы обвиняетесь в злоумышленном распространении поддельных банкнот достоинством в один фунт в кассе на железнодорожной станции в…

Кэмпион больше ничего не слышал. Он застыл, оглохший и ослепший. В нем заклокотала ярость от их бездарности и неумелости. Она покатилась мощно и неотвратимо, как лавина, сметая на своем пути все преграды разума и контроля. Господи, они даже не смогли осудить его за то, что он действительно совершил. Они решили держать его в своем гнусном полицейском участке из-за ерундовой ошибки или придуманного обвинения, а время между тем стремительно уходит. Дверь за ним была открыта, и он отважился на роковой шаг.

Когда он вспрыгнул на освещенный прямоугольник, на него набросился человек в штатском. Кэмпион сбил его с ног и отшвырнул на середину комнаты. Надзиратель закричал, а молодой констебль поднял громадный кулак, и на его лице медленно проступила глупо-удивленная улыбка. Кэмпиона ударили по шее. От силы удара он свалился плашмя и растянулся у стола рядом со скамьями, кругом окаймлявшими комнату. Он с грохотом ударился левым виском о круглый выступ отполированного дерева, и по всему зданию разнесся треск. Он потерял сознание и лежал неподвижно.

Алберт Кэмпион очнулся в камере. Он сразу понял, где он находится, сел на жесткую койку и мрачно усмехнулся. Где-то в городе пробило два часа дня, и он поднял брови. По всем его расчетам, он ввязался в драку на набережной около шести часов вечера. Сейчас было еще совсем светло и, если он пролежал без сознания двадцать часов, то, должно быть, его хорошенько отдубасили. Как это все удивительно, когда провинциальная полиция арестовывает его, запирает в камеру и оставляет там подыхать, выясняя тем временем, кто же он на самом деле? Значит, этим ублюдкам на редкость не везет, и если он им попался, то где же Оутс?

Впервые его охватило отчаяние. Оутс, конечно, был вместе с ним. Он вспомнил, как поразился и ощутил досаду, когда рядом с ним возникла неуклюжая фигура, совершенно неузнаваемая в грязном фланелевом костюме и потертом пальто, незаметно выскользнувшая из писчебумажной лавки Лагга. Бедный старик Оутс. Крепко же его отделали. Его надо было вывести из строя, но все равно Кэмпиону стало не по себе, когда он увидел, как Оутс потерял самообладание и охрипшим голосом пробормотал: «Я писал вам прошлым вечером, но не мог больше выдержать. Я просто был не в состоянии спокойно сидеть и ждать, и я пошел к вам. Ради Бога, Кэмпион, у вас есть план?»

— Да, — ответил он, — есть. — И они отправились вместе. Такую драку трудно забыть. Кэмпион осторожно ощупал голову. Оно было там, мерзкое, губчатое пятно, черт бы его побрал. Банда состояла из пяти или шести человек, все профессионалы с дубинками, и это еще благо. Приди они с бритвами, его оглушил бы режущий уши квинтет. А тогда на соседней улице какой-то одураченный любитель просто играл на губной гармошке.

В любом случае это уж точно не прогулка под цветущими яблонями. Как он и полагал, бандитов привлекли деньги. Он их узнал. Теперь он мысленно перечислил их. Там были «Лили», старший Уивер, Уильям, Джон Глассхауз и прочие.

Кто же еще? Сейчас он не мог их припомнить. Думать ему было еще трудновато. Он чувствовал страшную усталость и некоторую, да, именно так, скованность. Ну и дичь! Он забыл обо всем, что тогда пережил, его эмоциональный опыт как-то улетучился, и он твердо знал, только что его ударили по голове. Ему захотелось прочесть газету, он уже семнадцать часов не видел никаких новостей с фронта. Можно было ожидать самого худшего. А ведь это непосредственно его касается. Ход событий вполне способен внезапно измениться, хаос мог поглотить остатки цивилизованного мира, пока он сидел здесь.

Он тихо усмехнулся. Что ж, он понемногу становится таким же неврастеником, как бедный старый Оутс. Немудрено, если столько поставлено на карту. Правда, в запасе еще много времени. До осуществления Протокола Пятнадцать все будет спокойно, а это случится через несколько дней.

Часы пробили четверть. Их звук привел его в восторг. В некоторых старинных городках у часов был особый бой. Да и городки эти по-своему обаятельны и колоритны, стоит лишь забыть о календарях, открытках, разукрашенных жестянках для печенья, обо всех этих досадных банальностях. Бридж был чарующим местом. Увиденный впервые, он просто потрясал. В нем жила Аманда, и через месяц они должны были пожениться. Дорогая девочка, Аманда. Такая юная. Слишком молодая для него? Порой он этого очень боялся. Его красиво очерченные тонкие губы исказились горькой гримасой. С годами люди, как правило, становятся жестокими эгоистами, а ему придется о ней заботиться. Ему было отвратительно лишать ее свободы, так или иначе подавлять ее.

Его пронзила резкая боль, физически ощутимая и одновременно вызвавшая приступ стыда и раскаяния. Он мысленным взором увидел Аманду, словно она стояла рядом с ним. Она недоуменно поглядела на него и процитировала первые строки глупого старого стишка, который они когда-то отыскали в «Джентльмен мэгазин» за 1860 год. «Прочь, — вскрикнула она. — Плыви по бурным волнам».

Галлюцинация была столь яркой, а боль в боку такой острой, что он сразу же встал. Он болен. Удар по голове его основательно подкосил. Бог ты мой! Теперь не должно произойти ничего подобного. События приняли слишком серьезный оборот. Конечно, так оно и есть, потому что о них еще никто не знает. Он и Оутс — единственные в мире, кому известна вся истина, а если говорить прямо — она необычайно важна. Она чудовищно опасна, в этом он убедился с самого начала. Кстати, где же сейчас Оутс?

Он подошел к зарешеченному окну в двери камеры и посмотрел на пустой коридор. Разумеется, там не было ни души. Он вздохнул и, сунув пальцы в рот, достаточно правдоподобно сымитировал полицейский свисток. Пять минут усилий дали желаемый результат.

Красный от гнева надзиратель выглянул из-за ближайшей двери.

— Друг, — доброжелательно спросил Кэмпион, — могу я встретиться с начальством?

— Еще скажите спасибо, если вы когда-нибудь выберетесь на свежий воздух. Сыскного сержанта Дюрана пришлось отправить в госпиталь.

Госпиталь? Почему само это слово вызывает у него паническую дрожь? Он болен, тяжело болен. Как только он выйдет отсюда, то непременно посетит старого Тоуда с Уимпол-стрит. Интересно, куда его могли эвакуировать?

— Мне жаль Дюрана, — произнес он, — не могу сказать, что сразу понял, кто это такой. Я искренне сочувствую вашим служебным неприятностям. Но неужели вы надеетесь успешно провернуть дело? Ведь это не Главное Управление в Коачингфорде?

Надзиратель удивленно рявкнул и отошел в коридор.

— Вы бы лучше сменили пластинку, — сердито заметил он.

— Я полностью пришел в себя, если вы это имеете в виду, — спокойно и с достоинством ответил Кэмпион. — Раз мы уже коснулись этой темы, то я, как столичный житель, не люблю критиковать ваши провинциальные порядки, но все же, ради любопытства, скажите мне, пожалуйста, у вас что, положено оставлять человека с сотрясением мозга без всякой медицинской помощи на целые сутки?

Надзиратель уставился на него, разинув рот, его маленькие глазки беспокойно забегали.

— Вы просто спятили и вы наглец, — сказал он, — вот кто вы такой. Вас никуда не выпустят из камеры, если вы будете так себя вести. Врач ему, видите ли, понадобился. Хорошо, если к вам следователь явится.

Кэмпион прижался лицом к дверной щели и нахмурился.

— Да подумайте вы наконец, — начал он. — Хоть на минутку пошевелите извилинами, за них вам наше доброе правительство деньги платит. Какой это из пяти полицейских участков Коачингфорда?

— На Уотер-Хауз-стрит. Вы это знаете не хуже моего, судя по тому, как мчались по дороге.

— Разве? По-видимому, у меня действительно сотрясение мозга. Косточки, рассыпанные по серому веществу. Эх вы, шляпа, так ли надо заботиться о подопечных? Вы оставили меня тут с прошлого вечера глодать обшивку на мебели. И не стыдно?

— Вы сами себе навредили, — ответил надзиратель и с отвращением отвернулся.

— Будем надеяться, что Суперинтендант Роуз согласится с вашим утверждением, — пробормотал Кэмпион решив, что лучше упомянуть кадрового полицейского суперинтенданта, чем офицера министерства внутренних дел. — Как же его звали? Хатч, что ли?

— Суперинтендант Роуз? — Кажется, это имя подействовало на надзирателя магически. Он на минуту заколебался, но потом в голову ему пришла новая мысль. — Суперинтендант Роуз не станет возиться с жуликом, набросившимся на сыщика. Кроме того, вы здесь всего полтора часа. Что это, по-вашему, закусочная? — отрезал он и, заперев дверь камеры, удалился.

Кэмпион замер от удивления. Он всегда считал служащих муниципальной полиции достаточно неглупыми и образованными. С такими олухами он в ней еще не сталкивался. Часы в городе пробили следующую четверть, и он обрушился на них с проклятьями. Теперь они утратили свое обаяние и откровенно раздражали. Все складывалось чертовски неудачно. Ему предстояло очень многое сделать. Отправиться с этим Суперинтендантом Хатчем в Лошадь. Он также хотел заглянуть в Институт.

Кэмпион разгадал суть большой игры. Теперь он был в этом уверен. Он так четко рассказал все Оутсу. Он лег на жесткую койку и начал обдумывать случившееся. Вроде бы в его распоряжении полдня, Оутс — где же он, кстати? Внезапно исчез, что было совсем на него не похоже. Вероятно, он мог узнать о крайней важности и срочности этого дела в самом министерстве.

Ладно, восстановим факты по порядку. Оутс забрал его из Главного управления и первым рассказал потрясающую историю о тысячах фальшивых банкнот, так мастерски подделанных, что их нужно было сварить в кипятке, чтобы это определить. Тогда он и предположил, что масштаб будущей операции огромен и ее цель — некая неожиданная, несанкционированная инфляция, из-за которой экономика страны полетит к черту, доверие народа окажется подорвано, правительство уйдет в отставку и, если это случится, всю нацию ждет моральное крушение. А поскольку Британия, как обычно, совершенно не готова к спасению своего национального духа, эта опасность не может не ужасать.

Он лежал, глядя в маленькое зарешеченное оконце высоко в двери. Кэмпион подумал, что совсем недавно он сомневался в существовании столь безумного плана. Оутс показал ему банкноты, обнаруженные в нескольких индустриальных городах. Подделаны они были дьявольски точно. Подобные банкноты могли изготовить лишь на государственных печатных станках вражеской страны. Более того, от этой хитрости у него просто перехватило дух, их удалось искуснейшим образом замусолить.

Оутс отобрал нескольких сотрудников для работы в разных городах. Всем им, кроме человека из Коачингфорда, выдали документы. А тот сообщил, что либо в самом городе, либо в Бридж орудует некая банда мошенников. Бедняга, больше он ничего не смог разузнать. Его нашли в устье реки со сломанной шеей. Все было сделано профессионально, чисто и очень мерзко, по-видимому, ему проломили шею свинцовой трубкой.

Кэмпион встрепенулся. В этом убийстве угадывалось что-то странное, личное и хорошо знакомое. Что же именно? Это по-прежнему ускользало от него. Возможно, все это не существенно, но он не смог удержаться от раздражения.

И снова проклятый бой часов. Без четверти три, решил он. Подавив вспышку гнева, он вновь погрузился в воспоминания и стал распутывать нити ассоциаций. Оутс предложил ему поехать в Коачингфорд. Наверное, вышло так, что Аманда прислала им обоим приглашение остановиться в Бридж, в доме Ли Обри. По общему мнению, это блестящий человек. Но лично он не доверяет всяким ученым фантазиям. Ладно, не надо о нем сейчас думать. Кэмпиону удалось устроить в городе Лагга с кипой фальшивых банкнот и старой одеждой. Затем он провел полдня в Бридж, успел обо всем распорядиться, вернулся в Коачингфорд, переоделся в старое тряпье и отправился в разведку.

Потом случилось то, чего он не в силах забыть. Все городское отребье, все затаившиеся бандиты вдруг пришли в движение, преступное болото забродило, как дрожжи. Эти типы сдавали деньги, и суммы были огромны. Городские подонки на время превратились в огромное, жадное, с вытаращенными глазами тайное общество, успевшее хорошо нажиться, пока банкноты переходили из рук в руки за дверями в ночлежках, за грязными столиками кафе.

За этим открытием последовало еще одно. Он заметил, что все вокруг перешептывались, и, судя по слухам, шестнадцатого должен наступить великий день. Он станет днем изобилия, когда потекут молочные реки, всех каким-то чудом одарят деньгами, и каждый будет обязан их истратить.

Эта новость показалась особенно неприятной, потому что шестнадцатое выбрали красным днем календаря и в других, более ортодоксальных финансовых кругах. Шестнадцатого официально объявят про Военный Заем по Протоколу Пятнадцать. Сомнений в этом не было. Сообщения непременно вызовут панику. Если события начнут развиваться по нарастающей, как предполагал Оутс, то все так скверно, что хуже некуда, от ужаса просто волосы на голове дыбом встают.

Откинувшись на койке, Кэмпион продолжал вспоминать, что он делал после. Долгое время никак не удавалось выяснить, где скрываются эти щедрые агенты. В конце концов он решил взять быка за рога и прикинуться одним из них. Тут и слетелась вся стая. Из частей начало собираться целое. Он знал, что это случится. Им с Оутсом представилась возможность хорошенько к ним присмотреться. Сборище оказалось впечатляющим, и тогда он понял, — чтобы сплотить эту банду, нужен человек с явным организационным талантом.

Потом завязалась драка, сбежалась полиция. Больше он ничего не запомнил, кроме скользких булыжников с набережной и мутной воды с плавающим в ней мусором.

Поскольку полиция не знала, кто же в действительности он и Оутс, им на редкость повезло, что они выбрались из этой переделки живыми. Вот почему Оутсу так опасно возвращаться сюда и участвовать в деле. Допустим, что их удалось вывести из игры, но что же происходило дальше? Конечно, если идея Оутса о спланированной инфляции хоть сколько-нибудь правдива, то вполне объяснимо, что он никому не доверяет, ведь всякий слух о подобной катастрофе может нанести такой же ущерб, как и сама операция. Боже, какая страшная мысль!

Кэмпион провел руками по голове и вздрогнул. Как бы то ни было, он успел хладнокровно все это обдумать и пришел к выводу, что огромный масштаб операции, о котором говорил Оутс, невозможен из-за чисто технических трудностей с распределение средств.

Если Враг намерен применить уже опробованный метод раздачи денег прямо на руки всем эвакуированным и странствующим по Англии, то в дело обязательно вмешается полиция. Однако решительный удар, о котором предупреждал Оутс, потребует незамедлительного и одновременного распределения средств по стране. Кэмпион не понимал, как это удастся сделать без участия и помощи населения. К тому же людей просто заставят сначала получить, а затем истратить эти деньги, что оказалось совершенно невероятным. Всем известно, как трудно раздать наличные прямо на улице. Порядок жизни многих поколений успел приучить обычных граждан, что в деньгах, не заработанных кровью и потом, есть нечто крайне подозрительное и опасное. Нет, предсказания Оутса, слава Богу, не должны сбыться, не в таких масштабах.

И однако… однако…

Он встал и нервно прошелся взад-вперед по камере. Его крепко шарахнули по голове, и это на него страшно подействовало. Часы отбили очередную четверть, вызвав у него внезапный и недопустимый взрыв отчаяния. Что же это? Что, черт возьми, с ним происходит? На плечи ему легла тяжелая ноша. Руки застыли от ненависти к себе. Ноги налились свинцовой тяжестью от горя, жалость и бессильное ожидание провала вцепились в него мертвой хваткой. Это было чудовищно. Это означало… что он был… Кем же? Маньяком, впавшим в депрессию. Что-то в таком роде. Вероятно, ему следовало крепко выспаться и выбросить все это из головы. Сейчас он не имеет права болеть. Сегодня, должно быть, четырнадцатое. Шестнадцатого наступит час зеро. Если он обнаружит, где находится этот человек, то поймать его будет делом недолгим. К счастью, теперь полиция обладает новыми правами, по закону о чрезвычайном положении в военное время. Они быстро доведут дело до конца, освободят его, и он сможет работать, как раньше. Наверное, в промежутке у него останется время для женитьбы, если только… Если только, что?

Его сердце опять болезненно забилось, его захлестала новая волна отвращения к себе, и перед его мысленным взором возникла Аманда, обиженная и смущенная, ждущая, что он продолжит эти дурацкие стишки. Конечно, он во власти какой-то мании, или, точнее говоря, у него припадок, давно всем известный опостылевший. Чем скорее он выберется отсюда и попадет к хорошему врачу, которому можно доверять, тем лучше. Допустим, что пятно от удара и шишка на голове не так важны и со временем пройдут, но психическое расстройство — совсем иной вопрос.

Но из камеры он так просто не вырвется, особенно, если у дверей дежурит этот болван. В старом тряпье его непременно схватят, вдобавок у него при себе деньги. Любому честному копу придется проглотить горькую пилюлю, и еще неизвестно, удастся ли ему это сделать.

Он уныло оглядел свою одежду, и новое открытие полностью выбило его из колеи.

На нем был не тот костюм, в котором он дрался на набережной. Он осмотрел брюки на коленях, вывернул внутренний карман пиджака, надеясь обнаружить там портновскую метку. Конечно, это его костюм. Он узнал его и вспомнил, что он должен висеть в гардеробе спальни дома Ли Обри в Бридж. Судя по этикетке, это был новый костюм, однако, пристально осмотрев его, Кэмпион заметил, что он грязен, помят и выглядит так, словно его уже успели основательно поносить.

Он ощутил страшное нервное напряжение, что психически соответствовало сильнейшему удару между лопатками. Вскоре пугающее предчувствие подкралось к нему вплотную и холодной щекой прижалось к сердцу. Это продолжалось какое-то время. Долго… ли?

В городе снова пробили часы, объявив, что истекла очередная четверть часа.

19

Он увидел Аманду через зарешеченное окно. Она шла по коридору вместе с надзирателем, уверенная в себе и совершенно спокойная.

— Хэлло, — весело сказала, разглядев его мелькнувшее через узкую прорезь лицо. — Они передали мне по телефону твое послание, но не позволили выпустить тебя под мое поручительство.

Какое послание? Вопрос застыл у него на губах, я он сдержался и не задал его. Глаза его сузились, а худом лице отразилось недоумение. Когда он замет идущую Аманду, ему представилось, будто в нем произошел какой-то революционный, а, может быть, эволюционный — этого он точно не знал, переворот. Он сразу стал старше или осознал, что на него снизошло великое просветление, или же его слабые ноги вновь шутили твердую почву. Он решил, что причина ему известна — ее признаки были безошибочны. Чувство страшного стыда, желание ударить себя или закрыть глаза свидетельствовали о том, что он полностью утратил самообладание. Его ужасная слабость, должно быть, сделалась очевидной. Дурные предчувствия усилились, и он, не отрывая глаз и наморщив лоб, продолжал смотреть на девушку через зарешеченное окно.

Наконец он понял, что показалось ему таким необычным. Он знал Аманду с ее детских лет, но сейчас ему открылось в ней нечто новое, и он догадался, что именно. Он видел ее через какую-то душевную призму. Его подсознание преодолело этот вызывающий ярость барьер и медленно отбросило прочь, как влажную промокашку.

Теперь перед ним предстала вся картина.

Он увидел ее, и на него сразу же обрушился сокрушительный удар. Калейдоскопическая история последних тридцати шести часов вырисовывалась с безжалостной ясностью и подробностями каждой минуты, ее суровая откровенность отпугивала — обезумев, раскрыв душу, в чем не было и тени юмора, он брел вслепую, а куда и сам не знал.

Сейчас, когда две ипостаси его «я» соединились и новые, бредовые открытия как бы легли поверх старого знания, истина в трех измерениях выплыла наружу, неожиданно окрасившись в яркие тона. Он был потрясен. Боже Всемогущий, теперь он знал, как подкупили несчастного Энскомба, чтобы тот назвал контрабандный товар чистейшим рейнским вином! Это могли быть только фальшивые деньги, мастерски подделанные, замусоленные, неотличимые от настоящих, фальшивые деньги. Миллионы и миллионы фунтов стерлингов платы за ложь и подрыв. Энскомба убили, потому что он был готов очистить свою совесть и рассказать о содержимом этих ящиков. Возможно, собирался передать свое скромное состояние Казначейству и сделать это после признания.

Имелись еще и грузовики. Они явно предназначались для доставки денег. Как это должно было произойти и какой магический пароль мог заставить трезвых, скептических англичан принять и израсходовать этот динамит, по-прежнему оставалось тайной. Но время, решающий час такой тайной уже не были! Энскомб нарушил ее, упомянув о Протоколе Пятнадцать. Сегодня пятнадцатое, и они не намерены ждать до завтра. Час пробил. Быть может, настала и роковая минута. Теперь это дошло до него. Он знал, что происходит. Он знал, что ему надо делать.

Казалось, что сама опасность безумна. Он отпрянул. Год, шесть месяцев и даже три месяца назад такой гигантский проект был бы фантастичен, но сегодня в осажденной Англии, когда все новые и новые дьявольски хитрые варвары снуют у ее ног, план превращался в боевое оружие, нацеленное ей в сердце. Страх сдавил его и чуть было не удушил. Времени уже не осталось, а он так беспомощен. Он прижал лицо к зарешеченному окну.

— Аманда!

— Да? — Она быстро и ободряюще улыбнулась ему.

Кэмпион сосредоточился и обдумал все, что он ей сейчас скажет. Время становилось таким же драгоценным, как капля воды на дне жестяной кружки в пустыне.

Бой часов на улице сделался настоящей средневековой пыткой.

— Смотри, моя дорогая, — начал он, сознавая, каковы их теперешние отношения, понимая свою утрату и ее значение и стараясь все это перечеркнуть, потому что время уходило с каждой секундой, а впереди ждала катастрофа. — Я должен немедленно выбраться отсюда. Слушай, Аманда, там, на набережной, перед тем, как я угодил в госпиталь, была драка. Один или два человека могли пострадать, но дело не в этом…

— Эй, о чем вы там болтаете? — Надзиратель заметно разволновался. — Я прошу вас это повторить.

Аманда не придала значения его вмешательству. Она наклонилась, желая уловить каждое сказанное Кэмпионом слово.

— Тогда Оутс был вместе со мной, — отчетливо произнес Кэмпион.

Он увидел, как расширились ее карие глаза и что-то промелькнуло в лице.

— Где же он? — в отчаянии продолжал Кэмпион. — Я должен выбраться отсюда, Аманда. Выбраться и немедленно отправиться к Лошади.

— Да, понимаю, — коротко ответила она, резко повернулась и пошла. Надзиратель торопливо последовал за ней. Она удалялась столь стремительно, что это можно было принять за бегство. Надзиратель, конечно, так и решил.

Он вернулся через минуту и принес с собой полицейское заключение. Наверное, его удивил уход Аманды, однако вскоре все его время и внимание заняло описание разыскиваемого. К счастью, в полиции подобные типы встречаются редко, но в любой организации нельзя обойтись без просчетов. Он сидел на длинной скамье, протянувшейся вдоль коридора напротив камер, и громко, пункт за пунктом, читал заключение. Перед каждым новым абзацем он вставал и подходил поглядеть на жертву через прорезь. Замечания, касающиеся лично его, он пропускал мимо ушей и постоянно перечитывал параграфы, забывая, насколько ему удалось продвинуться.

Кэмпион уже начал страдать от этих пыток. Война со всем ее грохотом, ревом и ужасом — он столкнулся с ними в зоне боевых действий, была к нему очень близка. Он повсюду видел и слышал ее поступь — не только налеты авиации, но и вторжение войск, и понял, что от внезапного удара страна может разлететься в пух и прах. Он вспомнил великолепные по смыслу и звучанию стихи в финале «Короля Джона». «Пускай приходят враги теперь со всех концов земли. Мы сможем одолеть в любой борьбе, была бы Англия верна себе»[1].

«Верна себе» — вот талисман, в нем и сила и опасность. «Верна себе». Доверяла бы собственному единству. «Верна себе». О, Боже, позволь ему отсюда выбраться! О, прекрасная святость! О, неподкупная честность и торжество лучшего в конце! О, вера в добро, как силу и сущность, поскорее выпусти его отсюда!

Надзиратель снова прочел описание со ссылками на источники.

— …Светлые волосы… светлые волосы. Рост шесть футов, два дюйма… Хорошо, именно так. Очень похоже. Вас-то здесь и описали, какой у вас рост?

— Да, да, это мой словесный портрет, — Кэмпион попытался сдержаться и проконтролировать себя, но голос у него все же дрогнул. — Я это признаю, так что не надо больше беспокоиться. А теперь выслушайте меня, это серьезно. Это в миллион раз важнее всех сирен боевой тревоги. Пришлите ко мне старшего офицера или разрешите мне позвонить по телефону. Это жизненно необходимо. Понимаете? Это так важно и срочно, что если вы этого не сделаете, то совершенно безразлично, обнаружите вы в своем листке бумаги формальный повод для ареста или нет. Если вы немедленно не приведете ко мне кого-нибудь из вашего начальства, я не думаю, что вы завтра проснетесь в этом мире.

— Угрожаете? — с идиотским удовлетворением сказал надзиратель.

— Я обо всем доложу. Надо осторожнее подбирать выражения, парень. Здесь, может быть, и не Восточное побережье, но все равно, вы сейчас не слишком-то осторожничали. Знаете, кого мы теперь разыскиваем — Пятую колонну.

— Послушайте, — Кэмпион вцепился руками в дверь камеры. — Я хочу сделать заявление. Я вправе рассчитывать, что сержант сыскной службы с ним ознакомится.

— В свое время. В свое время к вам явится кто-нибудь из судей его Величества и все выслушает, — спокойно ответил надзиратель. — Через минуту я сам возьму ваше заявление.

Для Кэмпиона это был новый вид пытки. Он почувствовал, что сегодня Суд Глупцов мог бы легко иметь успех. Резко отпрянув от зарешеченного окна, он прошелся по камере. Его отчаяние усилилось и переросло в чисто физическую боль, сдавившую ему горло и грудь так, что он начал задыхаться. Он присел на койку и уставился на каменный пол. Ситуация лихорадочно прокручивалась в его сознании. Вот план. Он прост и страшен. Осталась лишь последняя тайна — как эти чертовски похожие на настоящие фальшивые деньги будут распределены в нужном количестве и в кратчайшие сроки, чтобы вся операция привела к разрушению страны. Вполне вероятно, что это препятствие им так и не удалось преодолеть. А, значит, шанс на спасение еще не потерян. Однако только безумец мог надеяться на ошибку или слабость Врага. Это было в равной мере абсурдно в преступно.

И вновь пробили часы. Каждый звук вызывал в нем болезненную дрожь. Надзиратель, которого он сейчас не видел, поднялся и поглядел на него через зарешеченное окошко.

— Худощавый, — пробормотал он, — худощавый.

Сознание Кэмпиона работало безостановочно, оно словно разрывало узлы нервными, беспокойными пальцами. Голова у него по-прежнему болела, он ощущал слабость, и его пошатывало, но в нем бурлил я искал выхода огромный запас яростной душевной энергии. Все было удивительно понятно. Все, что он знал, ярко осветилось, а неведомое ему оказалось четко определенно и покрыто непроницаемым мраком.

План от начала и до конца мог принадлежать лишь Врагу. Это очевидно. Точность и тщательность подготовки указывали на ту же дьявольски осведомленную организацию.

Он снова подошел к зарешеченному окошку и поглядел на полицейского. Его глаза остановились на квадратной, крепко сидящей на плечах голове с круглой лысиной и кустиками лоснящихся седых волос, до него дошло — все, что он сейчас скажет или сделает, не имеет ни малейшего смысла.

Теперь, когда в голове у него составилась целостная картина, он смог разобраться и в собственных ошибках. Они бросались в глаза, как расположение вражеских войск на карте. Порыв к свободе после предъявленного ему обвинения был самоубийством. По долгому опыту общения с полицией он должен был знать, что никакие его поступки не в силах изменить ситуацию. Он понял, что они делают. Они позволили ему остыть. Чем больше он шумит и спорит, тем дольше они его здесь продержат. Это было безумие, как если бы его вдруг затравила собственная собака.

Он закрыл глаза и попытался принять все это как неизбежность. Теперь он стоял с поднятыми и простертыми к двери руками и прижимал лицо к зарешеченному окну. Не было слышно ни звука. Ему ничего не мешало, он вновь широко открыл глаза и, нервно моргая, наблюдал. Стоял он совершенно неподвижно.

Надзиратель сидел на скамье, подняв голову, на его лице застыло глуповато-недоуменное выражение. Он не отрываясь, смотрел на дальнюю дверь, ведущую к коридору и залу заседаний, и тоже к чему-то жадно прислушивался.

Кэмпион догадался, что в той дальней двери тоже есть зарешеченное окошко, и кто-то следит оттуда за ними обоими. Это был крайне напряженный и волнующий момент. Перед ним блеснула надежда он постарался сдержаться и прикусил язык. После долгих колебаний, показавшихся Кэмпиону просто бесконечными, надзиратель встал и пошел отпирать дверь.

Ногти Кэмпиона впились в ладони, а во рту пересохло. Столько всего зависело от этого короткого, глупого вопроса. Столько всего. Судьба империи. А может быть, и цивилизации. Все зависело от человека, который вот-вот появится в тюремном коридоре.

Первое впечатление разочаровало Кэмпиона. Это был незнакомец. Он подошел к камере, ссутулившись, с закутанным шарфом подбородком. Но, когда он поднял голову, Кэмпион его узнал. Перед ним стоял Хатч.

Шарф-то и сбил Кэмпиона с толка. Он сразу догадался, что под ним скрыто, но не ожидал этого. Он не только не хотел бить его так сильно, но сейчас, во вновь обретенном им мире трех измерений отнесся к этому, как к чистейшему безумию.

Звук часов заставил его собраться с силами. Для любого заключенного в любое время этот равномерный отсчет каждых пятнадцати минут был пыткой, но для Кэмпиона он превратился в хлещущий бич.

— Хатч, — мягко произнес он.

Тот зашел в камеру и посмотрел в окно. Он молчал, и его голубые глаза казались очень суровыми. Кэмпион глубоко вздохнул.

— Я должен с вами поговорить, — спокойно начал он, — я знаю, что мне нужно очень многое вам объяснить. Около двух дней я находился в шоке. Однако за последние часы у меня все прояснилось. Но имени сейчас надо срочно действовать. Мы должны ехать в Бридж. Оттуда сразу же отправимся к Лошади. Теперь, мой дорогой, вы уже не выпустите меня из-под надзора.

Хатч продолжал молчать, выражение его лица также не изменилось. Кэмпион пришел в отчаяние и совсем стих, а потом перевел разговор на другую тему, что больше напоминало непринужденную беседу.

— Я могу дать вам любые сведения, — сказал он. — Мой номер Сикрет Сервис-27. Я следую указаниям Главного констебля Министерства внутренних дел, мистера Станислава Оутса. Дело, которым мы занимаемся, связано с Фолиантом СБ и Протоколом Пятнадцать, но все это крайне срочно, и я вынужден требовать…

Хатч отошел от зарешеченного окошка.

— Ради Бога! — возглас Кэмпиона вырвался из глубины его души, и, к своему облегчению, он услышал, как щелкнул замок. Дверь широко распахнулась, и при выходе он столкнулся с Суперинтендантом. Тот, как и раньше, с любопытством наблюдал за Кэмпионом, что можно было уловить по выражению его свободной от шарфа части лица.

Кэмпион открыл было рот, желая что-то сказать, но тут же осекся. Хатч повернулся к стене и написал две строчки на обороте конверта, вынутого им из кармана. Известие приободрило Кэмпиона. Он прочел: «Только что обнаружили Оутса. Он пролежал без сознания в госпитале Сент-Джуд со вторника. По ошибке за ним установили надзор. Подозревали, что он убил полицейского в драке на набережной. Здесь в полиции полно дураков. Оутс недавно пришел в себя. Врач говорит, что его жизнь вне опасности».

Теперь Кэмпион понял все. Конечно! Это объяснение расставило наконец точки над i. Полицейский и медсестра, и тот неправдоподобный разговор, который он подслушал, лежа в постели в огромной пустой палате. Они и не думали говорить о нем, а, должно быть, обсуждали случившееся с бедным старым Оутсом, который, наверное, находился в боксе рядом с Центральной палатой. Сейчас до него дошло, что все это относилось к Оутсу. Констебль полиции следил за человеком в постели, он наблюдал за ним, сидя в кресле, а не стоя в проходе. Но в то время эти домыслы казались Кэмпиону вполне убедительными.

Хатч продолжал писать. «Его нашла леди А. Послала за мной. Вы можете уйти отсюда, когда хотите. Мы контролируем положение. Понимаем, как это срочно. Она ждет в машине».

— Она ждет? — Кэмпион подбежал к двери. — Вам понадобится двадцать или тридцать вооруженных полицейских, — бросил на ходу. — Немедленно доставьте их к Лошади. Это совершенно необходимо. Который теперь час?

«4.50». — Хатч записал цифры, и Кэмпион подошел поближе, чтобы их рассмотреть.

— Что с вами? — спросил он, осознав странность поступков Суперинтенданта.

Хатч искоса взглянул на него, и его рука вновь шевельнулась.

«Вы сломали мне челюсть, черт бы вас подрал, — написал он. — Нам пора. Я иду с вами».

20

Выйдя из достаточно тихого полицейского участка, Кэмпион сразу же попал в мир бешеных скоростей. Над городом несся резкий, сбивающий с ног ветер, а низко нависшие облака плыли по сверкающему небу, как стая огромных сине-черных акул. Надвигалась гроза, в воздухе чувствовались сырость и напряженное ожидание. Во всем — от выброшенных клочков бумаги, летящих по дороге, до трепещущих над крышами домов и тротуарами светотеней ощущалось какое-то судорожное движение, стремление успеть, чего бы это ни стоило.

Машина стояла у тротуара с уже включенным мотором, и, как только Кэмпион подошел к ней, дверь мгновенно открылась. Аманда пересела с места водителя, уступив ему руль.

— Это хорошо, — сказала она со свойственной ей мягкостью. — Я говорю, Боже, благослови Хатча. Он не сердился за то, что ты его так разукрасил, Алберт. В подобных обстоятельствах за это, конечно, надо быть благодарным. Он пришел сразу же, как я ему позвонила из госпиталя, а Оутс сделал все остальное.

Кэмпион сел в машину и захлопнул дверь.

— Ты довольно быстро отыскала Оутса, — заметил он, нажав на сцепление.

— Да, разумеется, — она несколько удивилась. — Ты же сказал мне, где он. Почему ты не поделился этой информацией раньше?

— Тогда я еще ничего не знал.

— Ты же говорил, что вы вместе ввязались в драку, перед тем, как ты сам угодил в госпиталь. С тобой-то все обошлось, а вот его крепко отделали. Его просто никто не мог узнать, да они и не пытались, и все решили, что именно он убил полицейского.

Она с сомнением поглядела на него из-под опущенных ресниц.

— Во всяком случае он пришел в себя и выздоравливает, — добавила она. — Но очень расстроен и от этого почти ничего не помнит. Они собирались снова уложить его в постель, когда я уходила. Он все время повторял и хотел, чтобы я передала тебе — сейчас дорога каждая минута. Сворачивай сюда. Нам надо спуститься вниз и подъехать к писчебумажной лавке.

— Зачем?

— Там должна быть весточка от Лагга, — объяснила она. — Я сразу же послала его к Лошади. Как только мы с тобой расстались, я бросилась к нему. Ведь мы не знали, что ты будешь делать, и он решил разведать, что там происходит, и позвонить в лавку, если он что-нибудь обнаружит.

Кэмпион окинул ее беглым взглядом. Она безмятежно сидела рядом с ним, сложив на коленях тонкие смуглые руки. По виду она могла быть хорошо воспитанной шестнадцатилетней девушкой, едущей на бега. Ее овальное лицо казалось спокойным, а карие глаза ясными и чистыми. Трудно догадаться, что творилось у нее в душе. Он должен был принять ее такой, как она есть. Но едва он успел об этом подумать, как его охватила тревога.

— На редкость умно с твоей стороны, — сказал он, заранее зная, что это не так. Аманда всегда поступала умно и ничего редкостного здесь не наблюдалось. Для человека, загнанного в угол, Аманда была настоящим Божьим даром. Видимо, он слишком привык к этому. Однако ее обрадовал комплимент.

— Доброе слово и кошке приятно, — с улыбкой откликнулась она. — Конечно, правильно, что ты обошелся без грубой лести. Я полагаю, все это довольно серьезно?

Он кивнул головой.

— Пока еще не горит. Но времени у нас мало. Ведь лавка тут, чуть повыше?

— Да. Подожди меня здесь. Если есть какие-то новости, то мне передадут. Не выключай мотор.

Она выскочила из машины еще до того, как он остановился у обочины. Он увидел, как она скрылась в темном проходе между пустыми стендами для афиш. Пока он сидел и ждал, откуда-то сверху, с крыши, донесся знакомый звук часов, отбивших очередные пятнадцать минут. Пятнадцать минут. Протокол Пятнадцать. Это было чудовищное и ничтожное совпадение, но оно засело у него в голове, и он никак не мог от него отделаться.

Пят-надцать минут. Про-то-кол Пят-над-цать. Спеши. Спеши. Динь-дон. Динь-дон. Поздно. Поздно. Поздно. Поздно.

Он сосчитал удары. Их было пять. Слишком поздно.

Он опоздал.

Его ошеломила внезапная и новая мысль. Он почувствовал себя так, словно у него только что открылись глаза и он понял, что смотрит на дно глубокого колодца. Боже мой, он не собирался бросаться в него вниз головой! Хатчу с его отрядом никак не удастся прибыть в пещеру вовремя. Тайное и немыслимое неминуемо случится. Они проиграют. И полиция и он будут разбиты. Катастрофа неизбежна.

— Чего это ты так перепугался? Не стоит нервничать, — проговорила Аманда. Он и не заметил, как она вернулась и села рядом с ним. — Отсюда мы полетим со скоростью света, — объявила она, — Лагг позвонил десять минут назад. У него есть для тебя новости, а владельцу лавки хватило ума записать все, что он сказал. Я прочту, если ты будешь следить за дорогой. Вот. «Осиное гнездо уже в полном сборе сзади холма, на старой дороге к берегу. Я подозреваю, что вы в курсе, но они, и правда, там. Ограду у входа в пещеру снесли, и я видел внутри несколько сот жестянок». Я правильно сказала — жестянок?

Кэмпион подтвердил…

— Это сленг для рифмы. Жестянки — значит машины. Читай дальше.

Аманда с удовольствием продолжила, и от ее четкого, благородного тембра голоса текст записки при обрел особую пикантность.

«Все наши друзья там. Тех, кого мы знаем, до черта, есть и другие. Много признаков, что они вот-вот выедут, местные трепачи считают, что все это работа правительства, но зачем им такая кодла, или я уже совсем спятил. Я спрятался в саду, в подвале пустого дома по дороге к берегу, по правую сторону холма. Если хотите их поймать, а я думаю, это ваша главная цель, то навострите лыжи. От меня здесь столько же пользы, как от худого ведра».

Аманда сложила листок и сунула его в карман своего жакета.

— Конечно, он прав, бедная старая черепашка, — сказала она, — ведь это его SOS, ты согласен?

— Боюсь, что да. — Кэмпион мчался с предельной для города скоростью. Он помнил свои дикие поездки по этой дороге, без указателей, они были и тайны, и сложны, но сегодня вечером, когда сзади него ярко светило солнце, а над ним пролетали темные тени, весь путь воспринимался совсем по-новому. Впервые за долгое-долгое время, показавшееся ему равным жизни, он полностью владел собой, и в таком состоянии тоже обнаружились свои слабые стороны.

Он был твердо уверен лишь в одном, что Аманда сидит рядом с ним. Ее участие в недавнем ночном кошмаре ощущалось им по-прежнему очень живо. Он не мог забыть и собственную реакцию. В его одиноком и пугающем неведении она возникала как необходимость, как путеводная нить, ниспосланная судьбой незаменимая. Теперь он, с его долгой и запутанной холостяцкой жизнью и страшной катастрофой, из которой он еле выбрался, изумился, поняв, что она ему напоминает. Конечно, в ней были постоянство и надежность, как у солнца или земли.

Он вспомнил о ее отношениях с Ли Обри, о ее откровенном признании, и ему стало больно. Он влюблялся не раз. Но тут совсем иное. Сказать, что он влюбился в Аманду, было бы пустой и дешевой болтовней. Потерять ее… Его сознание содрогнулось от одной этой мысли.

— Быстрее, — сказала она ему, — быстрее, и нас ждут удача.

Он покачал головой.

— Просимо, мадам, — мрачно отозвался он, — но, честно признаться, я опасаюсь, что мы идем ко дну.

— Что? — Она выпрямилась, а в ее глазах сверкнул гнев. — Но я же говорю, Алберт, — сказала она, — ты должен победить. Оутс так ясно дал это понять. Он считает, что все зависит от тебя. Ты не вправе утверждать, что мы идем ко дну, ты не должен бояться. Тебе нужно как-то это предотвратить. Все надеются только на тебя. Ты не можешь потерпеть поражение и продолжать жить, как прежде.

Кэмпион вздрогнул, и на щеках у него выступил слабый румянец.

— Оставь героику в покое, — грубовато возразил он, вновь почувствовав себя уязвленным. — Есть совершенно невозможные вещи. Для бедного старого Лагга и для меня остановить триста грузовиков с мошенниками-водителями — это как раз такое дело. Я даже не могу обратиться к местной полиции в Бридж, потому что, стоит им меня увидеть, как они набросятся и снова запихают меня в тюрягу. Очень хорошо быть оптимисткой, моя прелесть, но лезть на рожон — это глупость.

— Ерунда, — не смутившись и без обиды ответила ему Аманда. — Все это значит, что бывают времена, когда человек просто обязан совершить чудо, и такой момент настал. Подумай об этом.

Кэмпион промолчал. Соглашаться с ней показалось ему бессмысленным. Он позволил себе поразмышлять об Аманде минуту-другую. Это было вполне в ее духе. Она никогда не понимала и не могла вбить в свою милую головку, будто на свете есть нечто невозможное. Любой назвал бы ее оптимизм детским и безграничным, ее вера в него просто сбивала с толка. Сейчас она его откровенно раздражала. Трудно было вообразить себе худшее положение. Время сделалось его страшным врагом. Если бы он был до конца честен с собой, то сказал бы, что выхода нет. Если только…

Идея родилась в его сознании мгновенно. Он сжимал руль, снова и снова обдумывая представившуюся возможность. Эта мысль казалась дикой и, наверное, самоубийственной, но здесь можно было ухватиться за тонкую ниточку надежды.

— Ворота, где стоит караул, — это единственный въезд в Институт? — поинтересовался он.

Аманда искоса поглядела на него.

— Никто из часовых нас не остановит, — проговорила она, уловив ход его мыслей. — Их там только трое. Они постоянно меняются, и все видели нас вместе с Обри.

Она не задавала вопросов и, по обыкновению, хотела лишь одного — помочь ему осуществить план, каким бы он ни был.

Кэмпион взял себя в руки. Потерять Аманду все равно, что потерять глаза. Жизнь без нее наполовину утратит свой смысл.

Тем временем машина на полной скорости летела вниз по узким дорогам. Сзади нее завывал ветер, а над головой неслись тяжелые синеватые облака, похожие на грязные следы от пальцев. Это была дикая гонка, они мчались прямо навстречу неминуемой катастрофе. Дождь, порывы ветра, грандиозная драма на небе — все, как нельзя лучше, соответствовало масштабу событий. В Кэмпионе пробудилась злобная энергия, и он с силой нажал на акселератор. Если суждено спуститься вниз, то их может ждать и беда.

Он подъехал прямо к Институту и, оставив машину у ворот, прошел мимо часового. Момент был напряженный, но все обошлось благополучно. Аманда придумала замечательный отвлекающий маневр, попытавшись развернуть машину на крохотном пятачке. Он расстался с ней, заручившись ее советом и поддержкой.

Через пять минут он вернулся. Шел он очень быстро. Щеки его слегка побледнели, и он старался сдергиваться, однако безрассудство не покидало его и, когда она уступила ему руль, он, не медля ни секунды, схватил его.

Теперь он ехал в город с несвойственной ему осторожностью и остановился у подножия маячившего над ними холма. При вечернем свете Грива выглядела грязной и серой.

— Возьми машину, — торопливо проговорил он. — Поезжай, найди старину Лагга и передай ему от меня, чтобы Хатч немедленно заблокировал дорогу к берегу с обеих сторон, но не трогал бы вход к холму. Отсюда не должен выехать ни один грузовик. Когда они все забаррикадируют, но не раньше, то пусть дадут сигнал, просвистят «Энни Лаури» или что-нибудь еще. Равное, чтобы ни один грузовик не смог отсюда выдать.

— Ладно. — Она кивнула и опять села за руль. — Они, наверное, не успеют вовремя подъехать, — сказала она, перехватив его взгляд. — Я полагаю, у тебя есть какой-нибудь план на этот случай?

Он усмехнулся. У него разболелась голова, а все планы были один хуже другого.

— У меня есть только счастливый шанс плюс глубокая и нежная вера в себя, — ответил он.

У нее сделалось такое же выражение лица, как и у него, и даже в глазах мелькнула та же усмешка.

— Тогда я буду молиться, — весело отозвалась она. — До свидания. Встретимся за ужином или на Елисейских полях.

Кэмпион спешил. Держа одну руку в кармане плаща, он спустился по узкому проходу рядом с маленьким магазинчиком под Лошадью, где когда-то шел вместе с Хатчем. Повторить это путешествие при дневном свете оказалось делом нелегким. Особенно, когда любое промедление могло обернуться катастрофой, и не было уверенности, что он не выдумал весь этот путь.

Он увидел, что дверь в кладовые широко открыта, и двинулся туда, кивнув на ходу перепуганному мальчишке, который стоял где-то сзади, развешивая сухофрукты. Самое страшное, если он сейчас собьется с пути, на минуту засомневается и сразу же выдаст себя. Он шагнул вперед, отчаянно надеясь на лучшее, и нырнул в пропыленный проход, заставленный ящиками с чаем и туго набитыми мешками с зерном. Он услышал, как мальчишка последовал за ним, затем раздались еще чьи-то шаги, и до него донеслось перешептывание нескольких голосов. Его могут остановить. Теперь, в предпоследний час его схватят, поймают в ловушку, как мышь в проклятой бакалейной лавке.

На потолке с крюков свисали связки длинных, старомодных метел, и он схватил одну из них. Дверь, ведущая во владения Мастеров, как и прежде, оставалась незапертой и, войдя туда, он взял с собой эту метлу и воткнул ее между одной дверью и углом второй. Это был не слишком-то прочный барьер, но, во всяком случае, он мог минуту или две подержать дверь и не дать ей распахнуться от удара чьим-то плечом, а более долгое время вряд ли имело значение.

Там, внутри, в темноте обнаружилось и новое осложнение. У него не было с собой фонаря. В полицейском участке ему вывернули карманы и забрав все, кроме сигарет. Наверное, сейчас его вещи висят в небольшой служебной сумке на двери камеры.

Он стал пробираться во тьме, моля судьбу, чтобы у него не закружилась голова, и крепко прижав руку к карману плаща. Собственная медлительность приводила его в отчаяние. Важно было каждое мгновение. Любая минута могла стать символом роковой черты между победой и поражением. Его путешествие по палате Совета постепенно превращалось в ползание по аду на карачках. Как-то он ненароком наткнулся на стол и жесткий деревянный угол оказался на расстоянии нескольких дюймов от его кармана, а время все уходило и уходило.

Кэмпион добрался до дальней двери, за которой его мог ждать полный провал, потому что он успел заметить мелькнувший за ней луч света. Все же он решился открыть ее и тут же убедился, что коридор освещен ярчайшими фонарями, стоявшими у входа в кладовые Мастеров. Хотя Кэмпион ощутил глубокое облегчение, увидев их своими глазами, его подстерегала и другая опасность. Он не хотел ни кем сталкиваться, пока не дойдет до Лошадиного Корыта.

Он продолжал двигаться так же быстро и осторожно, как раньше, что требовало от него полнейшей сосредоточенности. Его веки слиплись от усталости, скулы налились тяжестью и давили на кости.

Фонари были расположены во всех мало-мальски удобных местах, а вечно серые, но теперь заметно подсохшие от их жара камни доказывали, что они горят уже довольно долгое время. Кэмпиону сразу бросилось в глаза, как изменились кладовые Мастеров. Ящики опустели, в пещерах господствовал хаос, Словно в них уже успела побывать и поставить все вверх дном целая армия. Столько всего здесь оказалось переломано, столько обнаружилось темных углов и непонятных машин, что он с трудом шел. К тому же его сковывала уверенность, что в любой момент из-за угла может появиться какая-то фигура и преградить ему дорогу.

Он быстро шагнул, ощущая себя чем-то вроде спешащей улитки в мире, где все зависит от ее скорости. Но по железным лестницам в темноте надо было спускаться очень осмотрительно, и он все время внимательно следил за карманом своего плаща. Ему удалось незаметно пробраться по последнему узкому проходу. Там его чуть не удушил резкий запах бензина, от рева моторов дрожал и ходил ходуном весь холм.

Он наконец приблизился к правому повороту, за которым, начинался выступ. С него хорошо просматривалось все Корыто. Несколько грузовиков еще стояли в пещере, но, судя по звуку, собирались вот-вот выехать. Полиция никогда не прибывает вовремя, но, даже если бы они и успели, у них вряд ли хватило бы сил. В военную пору никто — и Хатч тут не исключение — не в состоянии собрать за пять минут большой отряд полицейских.

Он миновал правый поворот и с опаской поглядел вниз на Лошадиное Корыто. Перед ним предстало любопытное зрелище. Свет во всей пещере исходил только от замаскированных фар, поэтому грузовики и фургоны напоминали огромных горбатых жуков, трепещущих на абажуре. Кэмпион с ужасом заметил, что их здесь тысячи, и все они плотно загружены переполненными мешками.

Он неподвижно стоял, прижавшись к темной скале, потом сделал несколько шагов вперед и увидел отсвет рядом с нависшей и разделенной надвое каменной глыбой.

Когда наконец он нашел в себе силы еще раз, спокойно, не отворачиваясь, посмотреть вниз, его сердце отчаянно забилось. Занавес из мешковины закрывал единственный выход к прибрежной дороге, и первый из грузовиков находился от нее на расстоянии в добрых двадцати футов. Если он может что-то сделать, то время уже настало.

В пещере было множество людей. Они говорили тихо, и рев моторов заглушал голоса. Все это произвело на него какое-то инфернальное и призрачное впечатление. Он знал, что грузовики и фургоны наполнены финансовым динамитом, грузом, куда более страшным, чем боевое оружие. Конечно, в них лежали фальшивые деньги, тут не о чем даже спорить, но, если пока неизвестно, как о них оповестят и как станут раздавать. Это оружие остается секретным, и о степени его опасности знает только Враг.

Кэмпион напряженно вглядывался во тьму. Отработанные газы, поднявшись, клубились вокруг него, и он все сильнее чувствовал удушающий запах.

Кто это спрятался в дальнем углу под завесой из мешковины, неужели Пайн? Кэмпион подумал, что узнал его. Этот человек спокойно отмечал в ведомости время отправки грузовиков, словно они выезжали с торговых складов. Пары наверху постепенно сгущались. Кэмпион понял, что его укачало, и он может потерять равновесие. Он вытянул руки, чтобы обрести точку опоры. Его внезапное движение привлекло внимание кого-то из стоявших внизу. Он услышал крик, и тут же мощный луч фонаря упал на выступ, где он стоял.

Кэмпион наконец решился. Он не подозревал, к каким последствиям приведет его единственный «счастливый шанс». Раньше в нем теплилась только шальная надежда, но теперь пришла пора рискнуть.

Когда луч фонаря совсем приблизился к нему, он вынул из кармана плаща маленькое стальное яйцо и вытащил из него проволочку. Украсть его из мастерской Батчера оказалось до смешного просто. Вопрос заключался лишь в том, чтобы прийти и снять снаряд с полки шкафа. Вся процедура отняла у него не более пяти минут.

Яйцо Феникса легко уместилось у него на ладони, грузовики внизу дрогнули и запыхтели. Луч фонаря был от него теперь на расстоянии ярда.

Он поднял руку и крепко прижался к скале.

— Надеюсь, что ты сейчас молишься, — мрачно обратился он к Аманде, где бы она ни находилась, — ведь это наша первая попытка совершить чудо, и она должна удаться.

Яйцо полетело к намеченной цели, упав влево от входа в Корыто. В ту же секунду он очутился прямо под лучом фонаря и распластался на выступе лицом вниз, когда над ним просвистела пуля. Еще секунда, и мир перевернулся. Это был необычный взрыв. Кэмпиону сразу пришла в голову мысль, что Батчер, вероятно, еще один из проклятых маньяков, жаждущих признания. Все произошло почти бесшумно, но так, будто какой-то гигантский зверь раскрыл пасть у входа в Корыто, залпом проглотил отрезок пространства и моментально выплюнул. Раздался грохот, и выход к берегу скрылся под тоннами развороченных пластов земли и посыпавшегося с вершины холма известняка. Пламя взревело после взрыва бензобаков, и на верх пещеры полетели кипы бумаг.

Кэмпион пополз на коленях. Изо рта у него текли струйки крови, и он чувствовал себя так, словно его выжали вместе с одеждой, но он остался жив и, насколько понимал, даже не был ранен, пуля только чуть оцарапала ему лицо.

Под ним, на дне Корыта, разлилось настоящее море горящего бензина, в котором плавала бумага. От тлеющих мешков вздымались клубы дыма. Миллионы конвертов усеяли пещеру как черный снег. Одни смертельно раненные шоферы с проклятьями умирали под своими грузовиками, другие сцепились в схватке, пытаясь вскарабкаться на выступ. Но лестницы, обычно используемые для этой цели, превратились в обрубки обуглившейся древесины, а никаких ступеней на голых скалах не было.

Кэмпион собрал пачку писем, по-прежнему кружившихся над ним, — раскаленный воздух словно сам относил их от огня и, выбиваясь из сил, пополз вниз к зияющему проходу.

Хатч с кучкой полицейских встретил его у подножия железной лестницы. Они столпились у порога кладовых Мастеров, изучая последствия взрыва, сотрясшего весь город. Сержант и констебль тут же проследовали дальше. Им надо было выручить сотрудников «Исследовательской Компании» Пайна, угодивших в ужасающую ловушку. Но Суперинтендант остался с Кэмпионом. Они присели на камни и начали рассматривать конверты.

В самой простоте этого замысла было что-то невообразимо шокирующее и, образно говоря, его следовало бы назвать дьявольским.

Кэмпион и Хатч относились к наиболее умудренной опытом части поколения, приученного без жалости или удивления воспринимать любые неприятности. Но и они, обменявшись взглядами, долго не могли оправиться от изумления, ознакомившись с содержимым конвертов.

План, по которому инфляция должна была сегодня вечером проникнуть на самый цивилизованный остров мира, оказался исключительно прост. Каждый из конвертов ничем не отличался от правительственных ни по цвету, ни по формату. На всех них стандартным шрифтом было отпечатано «Служба его Величества». Столь же стандартной выглядела и черная франкированная марка с привычной короной в круге. Конверты были одинаковы, и все их предстояло официально доставить миллионам людей согласно Протоколу Пятнадцать.

При свете фонаря Суперинтенданта Кэмпион вскрыл один из конвертов. Он был адресован мистеру П. Картеру, 2, Лисандер Коттедж, Неверленд Роад, Бьюриандер-Лайн. В него вложили семь фальшивых искусно замусоленных банкнот с отпечатанными полосками цвета буйволовой кожи, а текст не мог не озадачить ловко придуманным и примитивным коварством.

Следующий конверт предназначался мистеру Уайльду или Уайльдеру с 13, Понд-стрит в Манчестере. В нем лежала копия того же обращения и четыре фальшивые банкноты.

Третий конверт собирался доставить некой миссис Эдит в Хендел Билдингз, Лид Роад, Норхемптон, и в нем, помимо известного текста, находилось девять фальшивых банкнот.

Адреса окончательно разъяснили план Кэмпиону и Хатчу, и они оба вздрогнули. Все стало совершенно очевидно. Кто-то просто получил доступ к спискам различных специальных служб в беднейших кварталах промышленных городов. Там же были и фамилии постоянных безработных, когда-либо получавших помощь от государственных или местных организаций, и эти тысячи бедняков хоть раз, да упоминались в списках. У Кэмпиона перехватило дыхание.

Опять все прямо указывало на Пайна. Составлением подобных списков с адресами могла заниматься именно компания «Исследования». Более чем вероятно, что установление этих адресов являлось ее главным делом. Многие из них, конечно, устарели, но основная масса скорее всего была дьявольски точной.

Идея, наконец, обнаружила свою разрушительную силу. Множество нуждающихся во всех беднейших районах страны неожиданно должны были получить подарок — пригоршню денег с указанием, что их следует истратить. Суть злого умысла состояла в том, что одарить их предстояло организации, от которой они привыкли получать деньги, не только не задавая вопросов, но с твердой уверенностью, будто это их полное право, а почему, они, наверное, и сами бы не смогли объяснить.

Когда Кэмпион разобрался в этом простом и цельном плане, он тут же осознал и другой, потрясающий факт: единственное, что способно сделать в данной ситуации правительство, — это признать деньги и их рассылку законными и взять всю ответственность на себя, какими бы ужасными ни были дальнейшие последствия. Забрать деньги назад станет совершенно невозможно.

С организационной точки зрения все было разработано потрясающе четко. Деньги запечатывались в конверты машинами. Грузовики, очевидно, собирались развезти их по стране со штемпелем «Государственной почты» и доставить на основные почтамты запада Англии. Благодаря синхронности действий по Протоколу Пятнадцать, ко времени, когда власти окажутся подготовленными к огромному потоку официальной корреспонденции, Главное Почтовое Ведомство смогут одурачить призывами к жизненно необходимой поддержке, и потому тайный удар одновременно обрушится на все уголки страны. Предшествующий, неуклюжий метод раздачи денег послужил чем-то вроде эксперимента с наличными средствами.

Кэмпион вытер лицо, на котором еще оставались капли крови. Узнав до конца, он испытал облегчение, но тут же ощутил и страшную слабость. Кэмпион догадался, что тот хочет спросить, и у него немедленно возник ответ. Цепь событий привела их к Пайну, а Пайн вызывал сомнения. Главным и пересиливающим в нем все остальное было явное здравомыслие заурядного бизнесмена. В нем напрочь отсутствовали страсть или фантазия, или какая-либо эмоциональная движущая сила. Едва ли он мог быть основным вражеским агентом, тем более Квислингом — это выглядело абсурдно. С начала и до конца он вел себя как бизнесмен, выполняющий деликатное задание клиента, но в таком случае, кто же его патрон? Кто нанял Пайна? Кто смог провести в жизнь полуразработанный вражеский план и приступить к его реализации? Кто обнаружил наличие фальшивых денег, вступив или не вступив в непосредственный контакт с вражеской страной, и начал осуществлять эту дьявольскую схему? В этом и заключался вопрос.

Ответ, кажется, состоял в другом. Кто мог собрать и организовать целую армию местных добровольцев и заставить их надписывать «Правительственные конверты»? У кого имелся доступ к такому количеству натурального или искусственного бензина для тысяч грузовиков?

И тут он живо вспомнил, как сэр Генри Балл охарактеризовал Ли Обри. «Это занятнейшая личность, отчасти гений, отчасти чудак-авантюрист. Он то оказывает вам неоценимые услуги, то пытается навязать безумную схему управления страной».

21

Кэмпион стоял, прислонившись к стене, в элегантном, уютном кабинете Ли Обри и наблюдал. В разгар кризиса порой бывают такие ясные, чуть ли не созерцательные моменты. На мгновение он увидел историю этого плана и его крах как спектакль и понял, что смотрит его последнее действие.

И верно, все вполне могло происходить на сцене. Замечательно освещенная комната, напряженная атмосфера, откровенный драматизм событий. В комнате было очень тихо. У двери неподвижно застыли два констебля. Избранное общество, в центре Оутс, еле живой и серый от слабости, а вокруг — тревога и подавленность. Сэр Генри Балл, только что прибывший из Лондона и окруженный Мастерами, просматривал документы. Руководили всем начальник Хатча — Главный Инспектор и офицер из военной разведки.

Секретер под высоким книжным шкафом был открыт, ящики выдвинуты. Отряд хорошо обученных полицейских в штатском методично упаковывал их содержимое, делая пометки на каждой извлеченной оттуда бумаге.

Сам Ли Обри стоял на ковре перед камином, а по обе стороны от него полицейские. Он казался удивленным и несколько раздосадованным, но на его широкоскулом лице не улавливалось никакого потрясения, и держался он менее неуклюже, чем обычно.

Для Кэмпиона эта сцена стала едва ли не самой важной благодаря значительности собравшихся. Тут звучали ноты семейной трагедии. Ситуация чем-то напоминала отречение от старшего сына, позорное изгнание из полка, исключение из школы.

Мастера Бридж были разгневаны и испуганы, но еще сильнее задеты и оскорблены. Даже полиция не чувствовала себя победительницей.

— Конечно, свидетельства против этого погибшего, Пайна, достаточно убедительны, — сказал Оутс сэру Генри. Он говорил мягко, спокойно, но все время приглядывался к худому, смущенному человеку, недавно приехавшему адвокату Обри.

Сэр Генри мрачно кивнул головой и ничего не ответил.

— Я полагаю, он был движущей силой во всем этом деле, — неуверенно начал адвокат, все-таки решивший рискнуть, но в разговор неожиданно вмешался Обри.

— Мой дорогой, не будьте таким ослом, — перебил он своего защитника, — я нанял Пайна не только потому, что он идеально подходил для этой работы, но прежде всего потому, что у него настоящий организационный талант. Он отлично со всем справлялся, пока его не остановили.

— Осторожнее, — Оутс резко повернулся к нему, его изможденное лицо сразу же помрачнело. Стоявший сзади сержант полиции записал что-то в своем блокноте.

Обри на шаг отступил в тень и неловко развел длинными руками.

— Милые мои, это чистый абсурд, — произнес он своим низким, приятным голосом, как всегда гибким и убеждающим, — я искренне желал бы не вступать с вами в бой, а вы меня к этому явно подстрекаете, но бессмысленно делать тайну из того, чего нет в природе. Совершенно ясно, чем я занимаюсь. Ради всего святого, посмотрите на этих ребят за моим столом, как они аккуратно обращаются с зелеными папками, ведь в них — жизненно важный план управления нашей благословенной страной на сегодняшний день. Я прибег к нетрадиционным методам, чтобы заставить правительство спасти всех нас. Я это допускаю, но теперь подобные методы необходимы.

— Боже мой, Обри, вы понимаете, что говорите, — лицо сэра Генри побелело под цвет его волос.

— Да, Балл, разумеется, понимаю, — в тоне главы Института Бридж ощущалось подчеркнуто вежливое превосходство. — Большая часть вины лежит именно на вас. Вы совершили опаснейшую ошибку в прошлом году, когда не поняли значение моего финансового плана. У всех этих деятелей из Социального Кредита, а также у Кейнса и прочих имелись кое-какие идеи, или, вернее, их проблески, но никто из них не смог решиться и заглянуть вперед. Моя программа должна была радикально переориентировать экономическую жизнь страны. Мне не удалось убедить правительство, и оно не увидело смысла в этом плане. Я понял, что должен поставить его в такое положение, когда ему придется меня выслушать, и они окажутся этому только рады. Мне нужно было разрушить все основы современной экономики, создать хаос, и тогда они волей-неволей обратятся к единственному человеку, способному их спасти. Это совершенно ясно. Понять это не составляет никакого труда.

Он прижался к камину и говорил так, словно читал лекцию. Он чувствовал, что подействовать на собравшихся может лишь его интеллект, с высоты которого он и вещал.

— Бедняга Кэмпион, очевидно, полагает, что исполнил свой долг, — продолжал он, — а на самом деле он своим вмешательством предал страну, а быть может, и цивилизацию. Я держал в руках весь план, все его хитроумные ходы. Ничто не выходило из-под контроля. Я был хорошо знаком с Файбергом. Мы впервые встретились во Франкфурте много лет назад. Он любопытно мыслил. И был поразительно точен в деталях. Когда он снова приехал сюда, я знал, что он нацистский агент и, скажу честно, это я надоумил его использовать кладовые Мастеров как отличное хранилище для фальшивых банкнот. Я также упомянул, что Мастерам было бы лучше получать свои доходы от рейнских виноградников не деньгами, а вином, и заметил, что такой груз даст ему прекрасную возможность без каких-либо осложнений ввезти в страну эти банкноты. Верно и то, что я свел его с Энскомбом. Я знал, что, если подойти к этому человеку должным образом, он сохранит благоразумие. Не стоит сейчас волноваться. Я допустил это, уверенный, что все пройдет спокойно. В прошлом августе я понял, что нам нечего бояться, и никакая иностранная сила не сможет завладеть нашим планом, если мы уже вступили в войну. Я знал, что война начнется, а Файберг — нет. Он не верил, что мы так скоро станем противниками. Я видел, что деньги к нам поступали, и, когда началась война, добился, чтобы Файберга интернировали. Оружие оставалось в моих руках, и я мог пустить его в ход, когда понадобится. Я не прибегал к нему, пока действительно не убедился, что иного пути у нас нет. Тогда я осознал — надо что-то делать и без промедления. Мой план был единственным спасением. Я нашел Пайна, а он подобрал себе помощников, и благодаря ему я разработал этот грандиознейший крах, чтобы после из обломков воссоздать наконец надлежащий порядок. Вы, конечно, следите за ходом моих рассуждений?

Они следили. Все в комнате, будто околдованные, замерли от его слов. Старый адвокат плакал. Он был порядочным человеком и пользовался широкой известностью. Он отодвинулся и пересел в угол, то и дело вытирая лицо платком.

— Боже, спаси мою душу, — монотонно приговаривал он сквозь слезы. — Боже, спаси мою душу. Боже мой, Боже, спаси мою душу.

Оутс, сидя в кресле, наклонился вперед. Вид у него был совсем больной, и он, несомненно, действовал вопреки советам врачей.

— Скажите, конверты в Институте надписывали добровольцы? — спросил он. — Эту огромную работу организовала какая-то женщина, не так ли?

— Вы имеете в виду мисс Эриксон? — В лице Обри проступило сожаление. — Да, она делала это для меня, и у нее все очень хорошо получалось. Она, конечно, не имела ни малейшего представления, зачем мне это понадобилось. Она из тех добросовестных людей которые благодарны, когда им просто дают работу. Насколько мне известно, она на редкость сдержанна молчание для нее что-то вроде религии. С другой стороны, Пайн и его ребята создали частный фонд чтобы прибрать к рукам денежки, пока весь рынок не полетит вверх тормашками. У них другой темперамент. Они думали, будто я не в курсе дела, и вообразили, что тем самым обманывают меня, а, значит, я верно угадал в них преступную жилку и сумел воспользоваться ей в собственных интересах. Вот это я и называю точным подбором людей для той или иной работы. Тут нужны талант и искусство. Иными словами, мой план управления страной основывался именно на подобном подходе.

Сэр Генри провел короткими пальцами по волосам. Губы у него были серыми. Он выглядел очень усталым.

— Вы не объяснили, какую роль собирались играть в этом вашем новом правительстве? — сказал он.

Обри повернулся к нему. Сейчас он казался выше и тоньше, чем обычно, в его светлых глазах горел огонь.

— Я, конечно, мог бы иметь такую же власть в стране, как и в Институте Бридж, — ответил он. — Это очевидно. Если пришла пора действовать быстро и безжалостно, кому-то необходимо взять на себя всю ответственность.

Когда он кончил говорить, в комнате воцарилось полнейшее, почти наэлектризованное молчание, и отголоски его последних слов как будто повисли в воздухе. Для Кэмпиона эти минуты стали самыми страшными. Ли Обри был блестящим, одаренным человеком и в своей узкопрофессиональной сфере, бесспорно, чрезвычайно полезным, но теперь, когда он стоял здесь и чуть заметно усмехался, все поняли, что вера в собственное превосходство настолько оторвала его от действительности, словно он жил в цветной стеклянной колбе.

Он совершенно не сознавал масштабов своего преступления. В душе он продолжал верить, что только он один способен управлять империей и был готов разрушить ее экономику, чтобы затем встать во главе страны.

Люди, доверявшие ему и преклонявшиеся перед ним, по-прежнему, не отрываясь, смотрели на него, и в выражении их глаз улавливалась одна и та же мысль: «Это не просто материал, из которого формируются диктаторы. Подобное безумие до поры до времени нелегко обнаружить».

Кэмпион отодвинулся от стены и зашагал к выходу. Он не мог больше выносить давящее напряжение, нервы у него были уже на пределе, а последний эпизод стал каплей, переполнившей чашу. Он чувствовал себя больным и опустошенным. В доме хозяйничала полиция. В гостиной, рядом с холлом, плакала женщина, ее всхлипывания перекрывал спокойно рокочущий голос допрашивающего офицера. Кэмпион догадался, что это миссис Эриксон.

Он миновал одетых в штатское полицейских, влиятельных знакомых, служащих военной разведки, экспертов из Министерства внутренних дел и открыл парадную дверь. И эта ночь выдалась такой же ясной и светлой — все виднелось почти как днем. Дежуривший у двери констебль с уважением отсалютовал ему, и до Кэмпиона дошло, что он уже успел стать сенсацией в полиции и западных графств. Он шагнул на траву, глубоко вдыхая чистый ночной воздух и наслаждаясь овевающим его влажным ветерком.

Тут к нему присоединилась Аманда. Она возникла у него на пути, когда он проходил в тени дома. Какое-то время они шли, не говоря ни слова. Кэмпион постоянно думал о ней эти последние часы. С тех пор как он четко ответил про себя на немой вопрос Хатча в кладовых Мастеров, его мучило ее отношение ко всему происшедшему. Сложившееся положение казалось ему непоправимым и столь жалко-нелепым, что, не будь это Аманда, он бежал бы отсюда куда глаза глядят, погрузился в неотложные дела, сосредоточился на чем-нибудь ином и закрыл бы глаза, уши и сердце. С любой другой обычной женщиной после любовного разрыва он поступил бы так, но не с Амандой. С ней это было невозможно. Судя по всему, ей не хотелось говорить, и это ее не беспокоило. Аманда держалась свободно и непринужденно. По обыкновению, она взяла его под руку, довольная, что они идут рядом и думают о своем.

Так продолжалось несколько минут, и он внутренне собрался, подумал, что скажет, и знал, что в его словах не будет ничего личного.

— Мне сейчас пришло в голову, — начал он, — признайся, ты бы все равно никогда не вышла за него замуж, даже если бы не выяснилось, что он так ненормален.

— Нет, — откровенно ответила она, — этого бы не случилось.

Он посмотрел на нее сверху вниз и заметил, что она улыбнулась. Это было совершенно неожиданно, и он решил, что на нее просто упала тень.

— Ты смеешься? — спросил он.

— Только над собой, — сказала Аманда с присущей ей обескураживающей прямотой. — Продолжай.

Он оглянулся назад на огромные силуэты деревьев, черно-серебряные в лунном свете. В сознании у него мелькнула мысль, и ему сразу захотелось поделиться ею с Амандой, не для того, чтобы утешить, — любая женщина на ее месте, наверное, рассвирепела бы от ярости, но Аманда, в отличие от многих, хорошо воспитана. Она должна понять, и когда-нибудь это сможет ей помочь.

— Несмотря на весь свой блеск и тщеславие, из-за которого у него сместилось видение мира, Обри, конечно, явление. Ты когда-нибудь обращала внимание на эту женщину, миссис Эриксон?

Ему показалось, что Аманда перевела дух. Затем она негромко хихикнула — нельзя было подобрать другого слова для звука, в котором слились насмешка и облегчение.

— Разумеется, я ее знала, — проговорила она, — у меня гора с плеч свалилась, когда ты сам увидел. Я имею в виду, если ты хочешь мне объяснить, что у Ли есть привычка своеобразно обращаться с людьми, — сначала он убеждает, что безнадежно влюблен в них, и они на это откликаются, а потом он мягко проводит лестный для себя опыт и незаметно отклоняет их нежные чувства, то мне это известно. Вряд ли он делает это сознательно, но так получается, и какая-то часть его души довольна, словно он вдруг получил подарок, а другая в это время ищет повода, как бы от него отказаться. Я была такой простофилей. Меня это поразило до глубины души.

Как похоже на нее. Не «я была кровно оскорблена», не «я была разъярена», не «меня это страшно унизило». А всего-навсего «меня это поразило до глубины души».

— Когда это все произошло? — поинтересовался он.

— Прямо перед тем, как я привела к тебе старую мисс Энскомб в эту харчевню. Я собиралась сказать тебе, потому что на меня это ужасно подействовало, ты же сам знаешь, как случается, когда человек расстроен и выбит из колеи. Но время для личных признаний тогда было неподходящее. Если помнишь, ты и сам вел себя как-то странно.

Как-то странно! Он это помнил. Он помнил ее обиженное и удивленное лицо, когда он не смог продолжить вслед за ней эти дурацкие стишки. Сейчас он подумал о другом и в оцепенении повернулся к ней.

— Ты должна была вернуться туда. Я же тебя послал.

— Да, я знаю, — откликнулась она, — но это надо было сделать. К тому же я хотела сама убедиться и разобраться что к чему. Ему это так нравилось. Мне нужно было все уяснить, и я была там, когда они позвонили из полицейского участка в Коачингфорде. Значит, игра стоила свеч.

Кэмпион обнял ее за плечи, нащупав маленькие, крепкие ключицы. Впервые в жизни он чувствовал себя совершенно зрелым. Былые колебания, нерешительность, интеллектуальные сомнения показались ему теперь откровенным ребячеством.

— Давай поженимся завтра утром, — предложил он. — Я получил отпуск только на тридцать шесть часов. Сегодня вечером мне доставили извещение. На меня свалилось еще одно дело. А нам пришло время пожениться.

— Да, — подтвердила Аманда, привыкшая обходиться без иллюзии, — нам пришло время пожениться.

Они повернули к дому, вспомнив про Оутса, который скорее всего мог бы им помочь. У двери Аманда обратилась к Кэмпиону.

— Прости, что я дала тебе по уху, — сказала она, — но ты меня очень больно обидел. Знаешь, ты тогда был сам не свой.

— Дорогая моя девочка, я был просто ненормален, — начал он и заколебался. Говорить об этом явно не стоило, добра от его слов не прибавится. Ему не хотелось рассказывать всю правду о своем недавнем бессилии. Воспоминания о собственной беспомощности и потребности в ее поддержке до сих пор доставляли ему жгучую боль.

Аманда подождала минуту и вдруг рассмеялась.

— Ну, а теперь скажи как надо, — скомандовала она. — «Прочь, — вскрикнула она. — Плыви по бурным волнам».

Кэмпион усмехнулся, в его памяти ожили обаятельные немудреные рифмы. Он крепко обнял Аманду.

— О, Иов, дорогой. Куда же мне идти? — точно процитировал он, поцеловал ее и с радостным ликованием закончил экстатический викторианский стих, такой подходящий и такой нелепый.

— Я должен победить.