Кошка

«Кошка» стоит некоторое время в нерешительности. Затем набирает нужный номер.

Марко тут же снимает трубку:

— Матильда, наконец-то! Где ты пропадала последние дни?

— Я объясню тебе все при встрече. Увидимся в 17 часов в «Граффе»...

Блайхер в это время вскрыл конверт Дювернуа и пробежал глазами записку. В ней было написано, что Дювернуа хотел бы встретиться с «Кошкой» в 17 часов в кафе «Пам-Пам» на Елисейских полях, чтобы передать ей важный материал. Поэтому, услышав, что «Кошка» договаривается с инженером о встрече в 17 часов, энергично покачал отрицательно головой и прошептал:

— В 17 часов не получится, назначь встречу в «Граффе» на 18 часов.

«Кошку» покидают последние силы, она больше не может играть комедию, но тем не менее говорит в аппарат:

— Алло, дядя Марко. В 17 часов я не смогу прийти, давай перенесем на 18 часов , пойдет?

— Не возражаю. Я приведу с собой и Рене. У него для тебя есть информация.

Вот и опять прозвучало новое имя — на этот раз Рене. У «Кошки» потемнело в глазах. В мозгу сверлит мысль: это же предательство! Под угрозу ареста попадают все новые товарищи. Поняв это, изо всех сил она кричит в трубку:

— Дядя Марко... Не приходи в «Графф»... Я арестована... В «Граффе» будут немцы... Предупреди Рене... Предупреди всех, кого сможешь...

Но Блайхер предусмотрел возможность подобной реакции «Кошки», поэтому наблюдал за ней внимательно, ни на секунду не спуская глаз с ее лица. Так что «дядя Марко» услышал лишь свое имя: контрразведчик нажал на рычаг телефона, и связь была прервана.

Только тогда «Кошка» поняла, что ее попытка предупредить товарищей оказалась безрезультатной и что она не в силах ничего сделать. Она плачет безудержно, чувствуя свою полную беспомощность. Блайхер обнимает ее и пытается утешить:

— Бедная зверюшка, я знаю, я знаю, что у тебя сейчас происходит на душе. Это омерзительно и для меня, поверь, и для меня тоже. Но тут ничего не поделаешь. Я должен думать и о своих товарищах.

«Кошка» положила свою голову ему на грудь, продолжая горько плакать. А он, немецкий унтер-офицер, чувствует в этот момент всю трагичность судьбы этой француженки. И нежно, с большой осторожностью гладит ее волосы, стараясь успокоить ставшую ему не совсем безразличной молодую женщину.

Когда Матильда вместе с Блайхером вернулась наверх, в зал, то видела и слыхала все происходившее там — снующие взад и вперед официанты, звуки граммофона, звяканье посуды, гул голосов посетителей, заполнивших помещение почти до отказа, — глухо, неотчетливо, словно сквозь пелену. Она даже не замечает, как к ней через весь зал идет молодой парень и, сияя от радости, приветствует ее. Это — поляк Левински.

Матильда принуждает себя улыбнуться и представляет Блайхера:

— Это месье... — она ищет более или менее подходящее имя и заканчивает свою фразу: — месье Жан...

Так Хуго Блайхер получил свое «боевое прозвище». Это имя впоследствии станет широко известно во всей Франции.

Матильда замечает недоверчивый взгляд, брошенный поляком на Блайхера, и быстро добавляет:

— Это наш хороший друг. Понимаешь?

— Нам нужно переговорить с вами по очень важному вопросу, — говорит Блайхер и, показывая на переполненный зал, добавляет: — Но здесь это практически невозможно. Предлагаю поехать ко мне на квартиру.

Поляку ничего не остается, как согласиться. Блайхер уже наполовину выполнил задуманное. Он не хочет арестовывать его здесь, в этом кафе, чтобы избежать ненужной огласки. Ведь среди посетителей, вероятно, находились другие члены «Интераллье», которые могли заметить что-то подозрительное и насторожиться, а вследствие этого прекратить использование своего «почтового ящика» в лице женщины, обслуживающей туалеты. А на него Блайхер возлагает большие надежды.

Втроем они покидают «Палетту» и идут по бульвару Монпарнас. Когда они проходят мимо черного лимузина, припаркованного у края дороги, Блайхер вдруг останавливается, чтобы высморкаться. Это сигнал.

Как из-под земли, появляются двое мужчин и пристраиваются слева и справа от Левинского. И прежде чем поляк успел опомниться, на запястьях его щелкнули наручники.

— Немецкая полиция, — произносит Блайхер. — Вы арестованы!

Через несколько секунд лимузин с арестованным мчит к штаб-квартире тайной полевой полиции в гостинице «Эдуард VII».

Подрыв поезда с немецкими отпускниками предотвращен. А после обеда и вечером были арестованы подпольщики Дювернуа, Рене Обертэн и инженер Мар-шалль.

Еще один успех унтер-офицера Блайхера.

Через несколько лет, после капитуляции Германии, «Кошка» была допрошена французским следователем М.Фожером о событиях того судьбоносного для нее дня. И вот что было занесено в протокол от 10 июля 1945 года:

«Дювернуа пришел точно в обусловленное время и направился прямо к нашему столу. Но поскольку я близорука, то заметила его появление слишком поздно и не смогла уже ничего предпринять и как-то предупредить его».

В другой раз при допросе находившейся под следствием Матильды Каррэ, называемой «Кошкой», в протокол было записано буквально следующее:

«После своего ареста я позвонила матери, но Блайхер прослушивал наш разговор, сняв параллельную трубку телефона. Мать очень обрадовалась, услышав мой голос, и между прочим сказала, что ей звонил «дядя Марко» (месье Маршалль), обеспокоенный тем, что я не пришла на обусловленную с ним встречу. Мать добавила, что мне необходимо сразу же позвонить ему. После окончания этого разговора Блайхер настоял, чтобы я позвонила месье Маршаллу и договорилась о встрече в 18 часов того же дня. Маршалль сказал, что с ним должен прийти Обер-тэн. В тот же вечер оба они были арестованы...»

На ужин Хуго ведет совсем обессилевшую «Кошку» опять в «Палетту». Они сели за столик в дальней от стойки части общего зала — в полукруглом отсеке, чтобы отдохнуть от волнений последних часов, оказавшихся для обоих нелегкими. Ведь Блайхер, будучи в общем-то сентиментальным человеком, переживал за «Кошку», поставленную им в поистине ужасное положение.

И вот они сидят, как «две полусонные мухи», едва притронувшись к еде. Вдруг в их сторону направляется какая-то девушка, высокая, стройная, с фигурой манекенщицы, привлекая к себе взгляды мужчин. В это время их как раз обслуживает официант. Девушка идет в сторону лестницы, что сзади и слева от них, которая ведет в подвал — к туалетам и телефонным будкам.

«Кошка» инстинктивно, как любая женщина, проследила за взглядом своего спутника и тоже заметила кокетливую «манекенщицу». С ужасом она видит, что та идет не звонить по телефону, а к «почтовому ящику», чтобы передать той женщине внизу письмо. Шеф этой девушки — владелец известного модного салона, член «Интераллье». Слушая внимательно разговоры и умело задавая вопросы своим посетителям и посетительницам, он собирает информацию, которая порой оказывается весьма ценной.

«Манекенщица», проходя мимо их стола, замечает «Кошку». Матильда пытается предупредить ее взглядом, чтобы она не подходила. Но та не обращает на это внимания и останавливается около столика, радостно приветствуя «Кошку», которую не видела уже долгое время.

— Алло, Матильда, мы с шефом уже думали, что боши схватили тебя, — произносит она беззаботно.

Блайхер вежливо встает из-за столика, представляется как «месье Жан» и предлагает ей присесть к их столику и вместе поужинать. Девушка сразу же соглашается: «Палетта» — отличное заведение, к тому же она сэкономит свои продовольственные талоны.

— Тогда я могу передать тебе письмо самой, Матильда, — произносит она. — Один из бошей заказал у нас платье для своей парижской приятельницы и купил костюм для своей коровы в Германии. Могу себе представить его супругу тевтонку: талия семьдесят два сантиметра и объем груди сто сорок. — Произнеся эти слова, «манекенщица» залилась смехом. — Но что самое главное, будучи у нас, он много болтал о том о сем.

«Кошка» с трудом проглатывает какой-то кусочек. Блайхер же не теряет аппетита, слушая антинемецкие разглагольствования девицы. Закончив с едой, он говорит:

— Давайте сюда ваше письмо, мадемуазель! Немецкая полиция! Вы арестованы!

Когда позже следователь спросил, не могла ли «Кошка» хоть как-то предупредить «манекенщицу», то Матильда заявила (ответ ее был занесен в протокол): девица, несмотря на сделанные ей знаки, не обратила на них внимания и подошла к столику.

Блайхер вывел «манекенщицу» из заведения на бульвар Монпарнас и посадил вместе с «Кошкой» в ожидавшую его там автомашину вермахта, приказав водителю стеречь обеих. Потом возвратился в кафе, спустился по лестнице к туалетам и спросил женщину в белом переднике и белом чепчике, не получала ли она в течение дня еще письма. Та ответила, что у нее есть два письма, которые, однако, не захотела ему отдавать. Тогда Блайхер заявил ей, что она арестована, и сам забрал эти письма, так как знал, где они лежат.

Осмотревшись в небольшом и узком помещении, он увидел: справа, прямо у входа на лестницу, стоят телефонные будки, а слева — встроенный во всю стену шкаф, едва заметный, ибо двери его были до самого потолка и не отличались от деревянного покрытия стен. Заглянув туда, Хуго обнаружил щетки, ведра, тряпки и прочий реквизит, предназначенный для уборки помещений кафе. Шкаф этот наводит Блайхера на некую идею.

Он забирает служительницу в штаб-квартиру тайной полевой полиции — гостиницу «Эдуард VII» и оставляет там на ночь. Предварительно растолковывает женщине, что она рискует головой, связавшись с подпольщиками.

На следующее утро в 10 часов Блайхер отпускает ее при условии, что она впредь будет передавать ему или его людям все поступающие к ней письма. Кроме того, двое полицейских спрячутся в стенном шкафу. Там они будут находиться главным образом в часы основного наплыва посетителей — в обед и вечером.

С женщиной достигнута также договоренность, что она будет отныне говорить всем посетителям, приветствуя их, только «Добрый день, месье» или «Добрый день, мадам», не называя их имен, если даже и будет знать. Если же у нее появится какой-нибудь представитель организации «Интераллье», то она добавит имя — а она знала их почти всех по именам, — и из шкафа выйдут полицейские и арестуют подпольщика.

В течение пятнадцати дней «почтовый ящик» в кафе «Палетта» находился под наблюдением. Успех был ошеломляющим. В ходе этой акции Блайхеру и его людям удалось арестовать девяносто четырех членов подпольной организации.

По окончании войны владелец кафе «Палетта» был обвинен в том. что он не только терпел подобную «мышеловку» в своем заведении, но и преподносил угощение тем двоим полицейским, которые скрывались в шкафу.

В связи с этим месье Пьер Белль, шестидесяти пяти лет от роду, проживавший на третьем этаже здания кафе по бульвару Монпарнас, 119, 14 сентября 1945 года дал следующее показание:

«В организации этой «мышеловки» я никакого участия не принимал. Немцам, несущим службу у туалетов, ничего горячего никогда не посылал. Подчеркиваю, что о присутствии немцев в кафе вообще не знал».

Мадам Жиральдо, урожденная Моле, Габриель, пятидесяти шести лет, проживающая в Париже по улице Жозефа Бара, дом номер 7, следившая в войну за порядком в туалетах кафе «Палетта», заявила нижеследующее:

«Высказывания господина Белля представляются мне сомнительными, поскольку «мышеловка» действовала не менее пятнадцати дней, и немцы в подвале появлялись регулярно по несколько человек и находились там продолжительное время. Правда, они были в штатском».

Когда ей было предложено рассказать, как ее арестовали, Габриель Жиральдо показала:

«Когда я находилась на своем рабочем месте, ко мне подошел какой-то незнакомец и спросил, не видела ли я Исидора и Мишеля. Я ответила отрицательно, что в общем-то соответствовало действительности. После этого незнакомец, оказавшийся немцем, доставил меня в гостиницу на авеню Оперы. В подвале же остались двое полицейских в штатском. На следующий день около десяти часов утра меня освободили и строго наказали никому не говорить о своем аресте. Мне разрешили вернуться на работу и приказали и дальше получать письма, передаваемые мне».

Вопрос судьи:

«Смогли ли вы кого-нибудь предупредить жестом или намеками, что в стенном шкафу находились немцы?»

Габриель Жиральдо:

«Сделать это было довольно трудно, так как немцы просверлили в двери дыры не только для того, чтобы в шкаф поступал воздух, но и для наблюдения за мной. И все же однажды, повернувшись спиной к шкафу, мне удалось пальцем показать в сторону шкафа какому-то парнишке лет семнадцати. Полагая, что мы с ним находимся там одни, он спросил меня, не сошла ли я с ума и что за странные знаки я делаю. В ответ я посмотрела на него угрожающе. Парнишка постучал себя пальцем по лбу, но все же ушел по лестнице наверх. На мое счастье, немцы не очень-то хорошо знали французский язык и из вопросов паренька не поняли, что я хотела его предупредить. В противном случае меня бы расстреляли.

Когда же я в 15 часов 30 минут отправилась обедать, на бульваре ко мне подошел этот парень и спросил, что со мной было. Не глядя на него и продолжая свой путь, я произнесла шепотом: «Исчезайте немедленно, за нами ведется наблюдение». Больше я его никогда не видела. Он оказался единственным, кого мне удалось спасти...»

На следующий вечер Матильда Каррэ и Хуго Блайхер сидели молча напротив друг друга в его холостяцкой квартире, предаваясь размышлениям.

«Кошка» не была бы женщиной, если бы не навела некоторый порядок в доме, несмотря на свое трудное положение. Она постелила белую скатерть на небольшой журнальный столик и поставила на него посуду из прекрасного сервиза, которая матово отблескивала в свете трех горящих свечей.

О возвращении в мрачную тюремную камеру речь уже не шла. Еще утром Блайхер позвонил тюремному начальству и сообщил, что арестованная Матильда Каррэ будет впредь находиться под его личным контролем. Там приняли это к сведению без возражений, так как знали о широких полномочиях, полученных унтер-офицером от шефа абвера.

«Кошка» разожгла огонь в камине, и его отблески осветили комнату, придавая ей домашний уют. Постепенно мысли ее стали упорядочиваться. Ей хотелось бы забыть то, что произошло сегодня: свое непреднамеренное предательство, жесткое поведение Блайхера — она никак не могла понять, действительно ли любовь — то, что возникло между нею и этим мужчиной, или же в конечном счете она оказалась лишь инструментом в руках расчетливого честолюбца, преследовавшего только свои цели. Но что ей было делать: в противном случае ее ожидали холодная грязная тюремная камера и угроза смерти.

Но свободна ли она сейчас? Может быть, смертный приговор только отложен и его исполнят в любую минуту?

В сидящем напротив ее рослом широкоплечем мужчине она видит свою единственную опору и защиту от всех угроз и опасностей. Какое-то подсознательное чутье говорит ей: он ведет честную игру. Все дело в дом, что он находится по другую сторону баррикады. Да, он ведет борьбу против ее страны, против ее товарищей, но эта борьба честная. Он не палач. Он не желает ни крови, ни смерти. Может быть, он пойдет на компромисс? И что получится из такого компромисса между одним из асов абвера и французской шпионкой? Что станет он делать? И как поступить ей?

«Кошка» вздыхает, гонит прочь все свои мысли, откидывается на спинку кресла, в котором сидит, и рассматривает вино в хрустальном бокале, похожее в свете горящих поленьев на рубин.

— Тишина и покой... — произносит «Кошка». — Как хорошо чувствовать себя спокойной, находящейся в безопасном месте и под покровительством...

Она бросает на Блайхера взгляд, в котором смешались боль, нерешительность и колебание.

— Ну как, довольна? — спрашивает Хуго.

Матильда отпивает глоток вина и качает головой.

— Довольна ли? Нет... Между нами еще много неясного. — И после небольшой паузы тихо, как бы для себя добавляет: — Тем не менее мне кажется, что я еще никогда не была столь счастлива и спокойна, как с тобой, мой дорогой... мой большой «месье Жан».

Блайхер улыбается, берет ее изящную белую ладонь в свою руку, подносит ко рту и запечатлевает наполовину нежный, наполовину галантный поцелуй. Затем озорно смотрит на нее сквозь очки и спрашивает:

— Это истинная правда?

— Да, правда... — шепчет она и прижимает его руку к своей щеке.

Блайхер чувствует, что эта женщина говорит правду.

И осознает даже раньше, чем она сама: женщина эта начинает его любить, всецело покоряясь своему чувству, как это характерно для француженок.

Сидя у камина, они перестают быть: «Кошка» — изощренной шпионкой, а Блайхер — холодным расчетливым контрразведчиком. Они просто два человека, которых свела вместе странная судьба В этот час забыты секретные агенты, тайные передатчики, «почтовые ящики», террор, диверсии, шпионаж и контршпионаж. Этот час во власти их сердец.

В душе Хуго Блайхера поднимается теплая волна. Но он пугается, что «Кошка» начинает воспринимать его, немецкого унтер-офицера, как свою самую большую любовь...

А как обстоит дело с ним? Может ли он ответить на ее чувство? Как он относится к этой молодой, цветущей женщине? Что тянет его к ней? Чувственное влечение или сердце?

Ему ясно одно: все его симпатии принадлежат этой миловидной женщине с прической пажа. Она — необычная личность. Она околдовала его. Он восхищается ее красотой. И он признается сам себе: на него воздействуют флюиды, исходящие от «Кошки», как ни от одной другой женщины.

А может быть, это происходит с ним из-за того, что он покинул Шербур и расстался с Сюзанной? Образ Сюзанны возникает в нем как призрак. Сюзанна, девушка, отдавшая ему все, оставившая дело, приносившее ей средства к существованию, поставившая на карту свое доброе имя, бывшая для него не только любовницей, но и другом, заботливым товарищем. Где она теперь?

Может быть, его чувство к «Кошке» не имеет ничего общего с любовью, а является лишь сочувствием к храброй, но поверженной противнице?

«Противница? Будь честен, Хуго, а не честолюбие ли толкает тебя к ней? — думает Блайхер и даже вздрагивает от такого признания. — Не началась ли вся эта история с того, что ты собирался использовать «Кошку» в своих целях? Мог ли ты представить, что из этого возникнет такая серьезная проблема? Что «Кошка» отдаст тебе свое сердце? Эта женщина нравится мне как никакая другая. А любовь? Нет, это не любовь... И никогда ею не будет».

Блайхер с ужасом осознает, что его собственное оружие начинает обращаться против него самого. Нет. такой способ ведения войны не по его вкусу. Он не может изображать большие чувства, если их нет. И взять на себя ответственность за то, что у этой женщины возникнут надежды, которые он никогда не выполнит...

— Мне это надоело, — произносит он вдруг громко и допивает вино в своем бокале. — Я уже по горло сыт таким способом ведения войны. Считаю недостойным и просто низким глумиться над людьми, используя их чувства.

«Кошка» смотрит на него удивленно. Она не догадывается, чем вызвана его внезапная вспышка ярости.

— Что с тобой, дорогой? — спрашивает она пораженно.

— Я просто зол, — сердится Блайхер. — Ты что же думаешь, все это проходит для меня бесследно — аресты, лицемерие, да и вся эта война в потемках, которую нам приходится вести? Меня тошнит от этого.

— Может быть, ты и прав, — задумчиво говорит «Кошка». Истинных причин, вызвавших гнев Блайхера она не знает. — Не кажется ли тебе, что в этой войне дело идет о большем, чем только твои или мои чувства? О долге и отчизне — твоей и о моей?

— Мне безразлично, за что мы ее ведем. Люди для меня важнее любого дела, какое бы красивое название оно ни носило. Конечно, там, на фронте, это выглядит несколько иначе...

Блайхер недоговаривает. К нему пришла спасительная мысль — фронт! Ему нужно на фронт. Ведь там идет настоящая война. Там нет никаких наслоений, нет любви, нежности, там нет борьбы за сердце женщины.

В этот момент Хуго Блайхер принимает решение подать рапорт по команде о добровольном уходе на фронт. Прочь из абвера, прочь из Парижа, прочь от «Кошки», пока еще не поздно для него и для нее...

— Точно, — громко произносит он вслух, — я попрошу направить меня в Россию, на фронт — завтра же.

«Кошка» встает, подходит к нему, садится на колени, тесно прижимается и кладет свой пальчик на его рот.

— Успокойся... — говорит она тихо и целует его в лоб. — Помолчи, глупенький, большой мальчик...

Он чувствует, как ее рука нежно гладит его затылок. И прежде чем ему удается что-то сказать, ее губы мягко и страстно прижимаются к его губам. И Хуго забывает о всех своих проблемах и о том, что творится в мире...

На одном из письменных столов в гостинице «Лютеция» — гора папок и документов. Это сообщения агентов, доверенных лиц, отделений абвера, рот радиоперехвата и радиопеленгаторных рот, ведущих контроль за тайными радиопередатчиками. За этим столом сидит полковник, один из трех шефов отдела абвера в Париже, прямой начальник унтер-офицера Блайхера, который сейчас стоит перед ним. И, конечно, не по стойке «смирно», что никак не отвечало бы характеру этого уверенного в себе человека. Но сразу же бросается в глаза, что у Хуго какой-то важный служебный вопрос.

— Не желаете ли присесть, мой дорогой? — спрашивает добродушно полковник. — А что нового о нашей «Кошке»?

Блайхер продолжает стоять, затем сугубо официальным тоном чеканит:

— Прошу направить меня на Восточный фронт, господин полковник!

Шеф поражен. Он достает из кармашка монокль и строго оглядывает Блайхера.

— Ну-ну, мой дорогой, вы, видимо, с ума сошли, не так ли? Что за блоха вас укусила?

Он встает из-за стола, обходит его, берет унтер-офицера под руку и подводит к креслу, стоявшему у круглого столика в углу комнаты. Сам плюхается в другое, достает серебряный портсигар и протягивает его Блайхеру.

— Так, сначала покурим, а потом вы расскажете мне, каким образом пришли к этой сумасбродной идее, — произносит он.

И Хуго Блайхер высказывает ему все, что у него накопилось. Описывает ситуацию, в которую попал совершенно неожиданно для себя, рассказывает, что «Кошка», Матильда Каррэ, по всей видимости, по уши влюбилась в него, что из игры получилось нечто серьезное. Стоящая перед ним дилемма пугает его: с одной стороны, он должен выполнять свой долг солдата, унтер-офицера абвера, а с другой — долг мужчины, кавалера, порядочного парня, каким он в сущности является. Он не в состоянии больше злоупотреблять чувствами этой женщины. Нет, так дальше не пойдет, он не желает продолжать эту коварную игру.

— Вот, собственно, та причина, по которой я прошу господина полковника о своем переводе в другое место, — закончил Блайхер скромно.

Полковник слушает его исповедь молча. Потом качает головой и откашливается. Он уважает этого унтер-офицера: толковый парень, побольше бы таких. Тогда... да, тогда работа немецкого абвера была бы намного успешней, исчезли бы коррупция, пьянство и бесполезное времяпрепровождение...

— Нет, мой дорогой, — произносит полковник громко, хлопает Блайхера по плечу, встает и начинает расхаживать взад и вперед. — Нет, дорогой, — повторяет он еще раз. — Об этом не может быть и речи. Ваша просьба об отправке на фронт делает вам честь. Но я отклоняю ее.

Полковник показывает на горы бумаг на своем письменном столе.

— Посмотрите на это! Взгляните на вещи моими глазами! Ведь я ежедневно получаю такую кучу сообщений от агентов, доверенных лиц и различных источников. И девяносто девять из ста не соответствуют действительности. Это либо слухи, либо попросту ложь.

Полковник делает небольшую паузу.

— И вот из сотни таких бумажонок мне попадается короткое донесение: «Вражеский агент X. арестован мною вчера. Подпись: Блайхер, унтер-офицер». Никаких слухов, никаких предположений, никакого вранья.

Полковник проницательно смотрит на Блайхера.

— Понимаете вы теперь, почему я не могу вас отпустить?!

Хуго Блайхер понимает все отлично. Ему ясно, в какие новые конфликтные ситуации придется попадать не только ему, но и «Кошке», к которой он испытывает горячую сердечную симпатию. Он собирает все свое мужество и делает полковнику предложение, которое звучит, пожалуй, дерзко.

«Кошка» — шпионка. Хорошо. По законам войны она должна быть расстреляна. Тоже хорошо. Но с ее помощью удалось обезвредить целый ряд чрезвычайно опасных подпольщиков и агентов. Надо, правда, признать, что ее помощь была не совсем добровольной. Но можно ли было ожидать чего-то другого от патриотически настроенной француженки? Нет. Следовательно, соотношение «за» и «против» нее уравнивается. Поэтому необходимо предоставить ей возможность более не вступать в новые конфликты с совестью и сердцем. Если уж нельзя отправить в Россию его, унтер-офицера Блайхера, то надо по крайней мере освободить «Кошку» и не мешать ей «улизнуть» в Испанию, неоккупированную часть Франции или в Англию.

Полковник внимательно и терпеливо выслушал аргументы Блайхера. Затем пошел к своему столу, уселся за него и официальным тоном произнес:

— Ваша просьба об отправлении на Восточный фронт, унтер-офицер Блайхер, отклонена. А сейчас отдаю вам приказ продолжить с помощью Матильды Каррэ разгром «Интераллье». Все понятно?

— Так точно, господин полковник! — Блайхер принимает положение «смирно», отдает честь и направляется к двери.

Когда он уже собрался открыть ее, послышался голос начальника, сказавшего тепло и по-человечески:

— Впрочем, Блайхер...

Унтер-офицер удивленно оборачивается.

— Пусть это останется между нами: когда история с «Интераллье» будет закончена, мы с вами вместе подумаем, каким путем можно будет предоставить «Кошке» полную свободу. Довольны?.. Ну что ж... Делайте свое дело хорошо, унтер-офицер!

Блайхер выходит, закрыв за собой дверь в кабинет.

В обед того же дня Бла йхер и «Кошка » стоят перед дверью дома номер 14 по авеню Гобелена, что в самом центре Парижа.

Здесь живут богатые люди — семьи патрициев. Фасады домов с высокохудожественной лепниной прямо-таки дышат сытым довольством крупной буржуазии. Сквозь голые ветви старых каштанов виден купол Пантеона, усыпальницы великих людей Франции.

«Кошка» звонит в дверь квартиры на третьем этаже. На полированной латунной табличке красуется выполненная многократно переплетенными и с витиеватыми завитушками буквами фамилия: «Беляр».

Молодая девушка в белом передничке и кружевном чепце открывает дверь, делает реверанс и певуче произносит: «Добрый день, мадам, добрый день, месье...» При этом она бросает на Блайхера наполовину любопытный, наполовину кокетливый взгляд и проводит их по коридору в гостиную.

Через минуту Хуго Блайхер стоит перед мадам Жанной Беляр, матери «Кошки»...

Несколькими годами позже, после капитуляции Германии, мадам Жанна Беляр, урожденная Гроз, на судебном процессе против ее дочери Матильды Каррэ 9 июля 1945 года показала:

«Моя дочь не звонила нам два или три дня, вопреки установившейся традиции. Потом (в конце ноября 1941 года) она пришла к нам в сопровождении какого-то мужчины, в котором я с первого же взгляда определила немца. Я тут же поняла, что дочь арестована. Я провела обоих в гостиную, где этот немец, о котором вы говорите, что это был известный в то время Блайхер, подтвердил мне, что моя дочь, действительно, арестована, но он не желает ей зла. Во время этого посещения он пытался убедить меня, что сотрудничество между его страной и Францией — доброе дело. Наша беседа продолжалась добрых два часа, из которой я уяснила, что с дочерью ничего плохого не случится и что она сможет посещать меня впредь. Однако мне было поставлено условие передавать ему фамилии тех членов подпольной организации, которые будут звонить сюда и интересоваться дочерью. Немец подчеркнул при этом, что такое условие покажется мне жестким, но заявил: его начальник в недавнем разговоре растолковал, сколь презрительна и недостойна эта война в потемках, не идущая ни в какое сравнение с боевыми действиями на фронте.

Потом мы вместе пообедали. За столом был и мой муж, на которого личность этого немца произвела большое впечатление. Видимо, это объясняется тем, что мой муж сам был участником первой мировой войны, побывав в окопах под Верденом, и поддержал мнение нашего гостя о нечестности ударов в спину фронтовикам со стороны подпольщиков и шпионов. К тому же он думал о наших сыновьях, бывших до недавнего времени офицерами французской действующей армии.

Перед уходом посетителя мы дали свое принципиальное согласие сообщать ему фамилии тех лиц, которые будут интересоваться нашей дочерью. Думаю, что для всех присутствующих в зале понятно, что нами руководила озабоченность судьбою дочери. Кроме того, это была плата за его обещание разрешить ей свободно передвигаться по городу и навещать нас без его присутствия.

После того как оба ушли, мы с мужем, терзаемые угрызениями совести, решили не передавать немцам не только тех французов, которые будут нам звонить, но и предупредить всех известных нам подпольщиков об опасности, в том числе и Рене Леграна».

Отвечая на поставленный вопрос,она заявила: «Если вы спрашиваете меня, как я оцениваю этого немца и его влияние на мою дочь, то могу лишь сказать следующее. Моя дочь, как известно, очень изящная женщина небольшого роста — всего 1 метр 58 сантиметров, и ей всегда импонировали рослые, широкоплечие и энергичные мужчины.

Этот же немец — как я здесь услышала, бывший самим Блайхером. прямо-таки излучал энергию. Полагаю, что это обстоятельство наверняка говорит в пользу моей дочери, ибо попасть под влияние такого мужчины — не столь уж большое преступление...»

Так расценила мать свою дочь, «Кошку», и ее любовь к Хуго Блайхеру. Ее мнение пришлось на то время, когда, казалось, весь мир встал на голову. Когда внезапно плохим стало то, что до недавнего времени считалось хорошим. Ибо судили-то теперь те, кто еще вчера сами были подсудимыми, а на скамье обвиняемых оказались бывшие судьи...

Как выглядит эта оценка матери сегодня, через четырнадцать лет после событий и через десять лет после того судебного процесса?

Хуго Блайхер пытается разобраться в своем прошлом и прошлом женщины, в судьбе которой он сыграл решающую роль. И вот теперь, летом 1955 года, он оказался вновь в Париже перед домом родителей «Кошки».

Блайхер идет по следам того времени через четырнадцать лет. По следам, занесенным ураганом величайшей из войн. Он ищет встречи со вчерашним в лицах людей сегодняшнего дня. в фасадах домов, в атмосфере самого города...

И вот перед его глазами встают картины, о которых, казалось, он совсем забыл. А дом номер 14 по авеню Гобелен он вроде бы видел в последний раз лишь вчера. Дом этот, свидетель прежних эпох, представляется ныне как бы утонувшим в истеричном шуме, в лихорадочной деятельности послевоенного мира.

Как и прежде, его приветствует мощный купол Пантеона, видный сквозь ветки старых каштанов; как и прежде, ощущает он запах мастики для пола в коридоре дома. Проходит не менее секунды, пока его рука нажимает на звонок в двери, где по-прежнему висит полированная латунная табличка с фамилией «Беляр».

И все же теперь не все так, как тогда. Рядом с ним нет невысокой изящной женщины с прической пажа, женщины, которую называли «Кошкой» и которая была его пленницей и любовницей одновременно.

Но вот они сидят напротив друг друга — мадам и месье Беляр и Хуго Блайхер. Сидят, как и осенью 1941 года.

Они не узнали его, бывшего унтер-офицера немецкого абвера. Слишком много событий прошло за это время перед их глазами. Да и на лице Блайхера годы оставили глубокие следы.

И на этот раз мы представились как немецкие журналисты, собирающие информацию о судьбе «Кошки». И вновь, как при встрече с мадам Блаветт. я стал свидетелем встречи, которая началась в равнодушно спокойной атмосфере, но затем последовал взрыв чувств и эмоций.

Мы сидим в небольшой комнате, заставленной мебелью конца прошлого века. То было время, когда семьи уважаемых буржуа, таких как Беляры, представляли собой становой хребет общества и государства. На фоне шкафов с художественно выточенными ножками, старинных столов и стульев маленькая фигура инженера и фабриканта на пенсии Арсена Беляра почти совсем теряется. Супруга на голову выше его. Сразу ясно, от кого унаследовала свой рост «Кошка»...

Разговор сначала не клеится, затем месье Беляр начинает рассказывать о дочери, о годах, проведенных ею в тюрьме, о процессе против нее и, наконец, о ее недавнем освобождении.

— А где она сейчас... ваша дочь? — Вопрос этот задает Хуго, хотя он и у меня вертелся, как говорится, на языке.

Нам было известно, что «Кошка» после долгих лет заключения в самом начале лета нынешнего года была выпущена на свободу.

Где она сейчас может быть? О Матильде Каррэ мы знали многое и в то же время почти совсем ничего. Откроется ли сейчас дверь, что за нашими спинами, и мы увидим ее саму и услышим то, о чем лишь предполагали и строили догадки? И как пройдет встреча между бывшим унтер-офицером и нынешним владельцем табачного магазинчика Хуго Блайхером и бывшей когда-то супершпионкой второй мировой войны, встреча двух людей, судьбы которых столь причудливо переплелись между собой?

Месье Беляр немного помолчал, задумчиво покачивая головой, затем сказал, видимо, придя к какому-то решению:

— Лучше не спрашивайте, месье... лучше не надо. Я не хотел бы давать ответ на этот вопрос...

Очевидно, родители старались защитить Матильду от любопытства и назойливости журналистов и дать ей время прийти в себя и отдохнуть от всего того, что ей пришлось вынести в последние, самые трудные годы ее жизни.

— Так что же, ее так и не выпустили или же она сейчас не в Париже? — вырвалось у меня.

И тут же я почувствовал, что поставил старика в трудное положение. В наступившем молчании время тянулось бесконечно долго.

— Да, она теперь не в Париже, а за сотни километров отсюда, и еще не свободна, — произносит он, наконец, с дрожью в голосе и какой-то печалью.

— Она — в заключении? — недоумеваем мы с Блайхером. — А мы думали, что ее выпустили.

— Выпустить-то выпустили из тюрьмы, но... — Арсен Беляр машет беспомощно рукой и после некоторой внутренней борьбы добавляет: — Свободна? Нет, она еще не свободна и, видимо, надолго...

Мадам Беляр приходит ему на помощь. Ее голос звучит твердо, когда она произносит:

— Мы вынуждены держать Матильду под домашним арестом, мы, то есть мой муж и я, в общем наша семья, решили, что так будет лучше для ее же пользы, исходя из целей безопасности. Думаю, вы понимаете?

Теперь мы поняли. Матильда Каррэ, знаменитая «Кошка», была отпущена на призрачную и лишь видимую свободу. Государство выпустило ее из тюрьмы. Это так. Но Франция ее не простила. Все еще всесильное движение Сопротивления предъявляет ей свой счет.

Люди не могли легко и быстро забыть, что она, француженка, представительница добропорядочной семьи, совершила предательство. Предательство по отношению к своему народу, к подпольной организации «Интераллье» и движению Сопротивления. В 1945 году ей было предъявлено обвинение в том, что она выдала унтер-офицеру абвера Хуго Блайхеру несколько десятков подпольщиков. Ее приговорили к смерти, затем в последнюю минуту этот приговор был заменен пожизненным заключением, а через десять лет ее оправдали. Но свобода эта оказалась сомнительной и даже опасной, так как ненависть к предательнице еще осталась в сердцах многих патриотически настроенных французов, участников Сопротивления, которые были недовольными тем, что смертный приговор не был приведен в исполнение. От этих людей можно было ожидать всего, в том числе и попытку устроить самосуд над ней, казнить ее по решению какого-нибудь тайного судилища.

Поэтому-то «Кошка» находилась, так сказать, под домашним арестом, поэтому родители держали ее где-то у родственников в сельской местности, урезав тем самым обретенную ею свободу. Судьба этих обоих пожилых людей носила трагический отпечаток, поскольку им приходилось разделять страдания своей единственной и любимой дочери Матильды.

В словах Арсена Беляра звучит страх. Он вспоминает о бессонных ночах 1949 года, когда начался французский суд над его дочерью. Она была вынуждена бороться за собственную жизнь. В те недели и месяцы, когда верховенствовали ненависть и мщение, супруги Беляр постарели и поседели. Топор палача был занесен над головою Матильды. Казалось, не было уже никакой надежды, все было потеряно...

— А ведь был человек, который мог бы нас всех избавить от этого ужаса, — говорит с горечью месье Беляр. — Человек, знавший, как все было на самом деле, который мог бы убедить судей, что вина в происшедшем лежит не только на нашей дочери, так как обстоятельства были тогда сильнее ее...

Хуго Блайхер беспокойно заерзал на стуле, снял очки и задумался, держа их в руках.

Что происходило в этот момент в его голове? Стала ли эта встреча неприятной для него, чувствовал ли он свою вину за трагическую судьбу этих стариков и их несчастной дочери, не давало ли ему покоя сознание этой вины и не возникало ли у него желание снять с себя упреки, которые ему часто предъявлялись, или же он оставался ко всему этому холодным и равнодушным?..

— Я его не понимаю, этого месье Блайхера, — включается в разговор мадам Беляр. — Я его, действительно, не понимаю. Он же был мужественным человеком, лично арестовавшим более трехсот подпольщиков и членов движения Сопротивления, но никогда не носившим оружия. Никто не выдвигал против него упреков даже на суде. Все называли его порядочным и корректным противником. — Мадам помолчала несколько секунд, и голос ее прозвучал разочарованно и с некоторой горечью, когда она продолжила: — Но у него не хватило мужества приехать в Париж, чтобы встать на сторону моей дочери в то тяжкое время, к сожалению, не хватило...

Лицо Блайхера при этих словах немного побледнело. Я вижу, как напряглись мускулы его лица, как он крепко сжал зубы. Почему он до сих пор молчит и не пытается даже оправдаться от предъявленных ему обвинений? Затем я вижу, как он достает из кармана бумажник и начинает что-то в нем искать.

— Вам нужно было бы видеть мою дочь, бедное дитя, — продолжил месье Беляр, — как она сидела на скамье обвиняемых в полном отчаянии и всеми покинутая, шепча про себя снова и снова одно только имя «Хуго» и давая на все упреки и обвинения один и тот же ответ: «Почему он не идет... Почему он оставил меня одну в беде?»

Тут Блайхер более не выдерживает. Взволнованно он вскакивает со своего стула, делает несколько шагов взад и вперед, останавливается внезапно перед старичком и протягивает тому затасканный конверт.

— Вот! — восклицает он хриплым от волнения голосом. — Вот, посмотрите сами, почему я не приехал, чтобы помочь Матильде! Я сделал бы это с удовольствием!

Супруги Беляр молча уставились на Блайхера. Тот немец, который подчинил себе их дочь, находится теперь, в 1955 году, в их квартире. Этого они никак не могут понять.

И вновь я ощущаю, как в комнате нарастает напряжение, подобное тому, как и при встрече с мадам Блаветт на улице Вилла Леандр. Снова я ожидаю, чем же окончится эта встреча, в какую сторону перетянет чаша весов — произойдет ли сейчас взрыв гнева и ненависти, и нам с негодованием будет указано на дверь, или же...

— Вы?! — удивленно смотрит месье Беляр на Блайхера и снова повторяет: — Это вы. Хуго Блайхер?

— Так точно, я — Хуго Блайхер. Вот мое приглашение на процесс против вашей дочери на 3 января 1949 года во Дворце юстиции.

Старичок внимательно рассматривает конверт, затем вопросительно смотрит на Блайхера и дрожащим от скрытого возмущения голосом спрашивает:

— Ну и почему же вы не приехали?

Блайхер показывает на дату поступления письма:

— Да просто потому, что я получил это приглашение только 21 января 1949 года, то есть через четырнадцать дней после того, как приговор о смертной казни вашей дочери был уже вынесен.

— Стало быть, вы тогда... приехали бы? — спрашивает Беляр.

— А вы что же, считаете меня за негодяя и подлеца, месье?

Старичок поднимается. Его небольшая тщедушная фигурка выпрямляется, и он превращается в старого французского офицера, ветерана Вердена, с гордостью носящего знак участника боевых действий на лацкане своего пиджака. Затем протягивает Блайхеру руку.

— Мы были несправедливы по отношению к вам, месье Блайхер, — произносит он. — Пожалуйста, извините меня и жену... — Посмотрев вопросительно на свою супругу, которая молча кивнула головой, продолжил, обращаясь к нам: — Могу я вас просить быть сегодня нашими гостями?..

Крепкое рукопожатие закрепляет мир между французским капитаном в отставке Арсеном Беляром и бывшим немецким унтер-офицером Хуго Блайхером из Теттнанга.

Поздняя осень 1941 года была счастливым временем для «Кошки», жившей вместе с Хуго Блайхером, человеком, лучше всех понимавшим, как привязать к себе эту своенравную молодую француженку.

Однако что в действительности происходило в сердце Блайхера, она не знала. Она жила сегодняшним днем. У нее, как у всякой любящей женщины, проявились такие свойства, которые от нее можно было бы ожидать с трудом, в частности, увлечение домашними делами, к которым она до сих пор относилась скептически.

Блайхер уехал из своей романтической холостяцкой квартиры на вилле кинозвезды Гарри Бера. Теперь он вместе с «Кошкой» поселился в фешенебельном квартале в районе Булонского леса по улице Фезандери в доме номер 26, в богато обставленной квартире, владельцы которой перед началом немецкой оккупации сбежали в свободную часть Франции. Странное совпадение заключалось в том, что член этой семьи Пьер де Вомекур, особоуполномоченный британской секретной службы, парашютист, ставший несколько позже руководителем французского движения Сопротивления, круто изменил жизнь «Кошки».

А пока Матильда полностью подпала под влияние немца Хуго Блайхера. Она старалась уловить любое желание в его взгляде и делала все, чтобы крепче привязать его к себе. «Кошка» не признавала никаких компромиссов не только в ненависти, но и в любви. Она не относилась к людям, которые могли удовольствоваться полумерами. Она хотела владеть своим гунном только одна и ни с кем не делиться.

«Кошка» заботится о белье Хуго, чистит его костюмы. Она готовит как хорошая и добропорядочная хозяйка. И нужно сказать, что парижанки неплохо разбираются в кухонных делах. Окруженный постоянной заботой и вниманием, Блайхер порою совсем забывает, что любит эту женщину не совсем так, как она этого хотела бы. Да, он испытывает к ней сердечную симпатию и расположение, но о «самой большой любви» в своей жизни не может быть и речи.

Оба жили как муж и жена в прекрасной квартире Вомекуров. «Кошка» получала от Хуго деньги на хозяйственные расходы и начала исподволь, очень тактично превращать немецкого унтер-офицера в своего «Жана» — в мужчину, который соответствовал бы ее идеалу.

Конечно, превратить этого широкоплечего гунна в истинного француза было практически невозможно хотя бы из-за его фигуры. Его французский стал безошибочным, но иностранный акцент все же слышался. На счастье, он не воспринимался как немецкий, который мог бы выдать его тут же. Ибо, несмотря на всю свою любовь к Хуго Блайхеру, «Кошка», не потерявшая чувства патриотизма, не могла открыто появляться на людях вместе с немцем.

Поэтому она старалась привнести в его речь бельгийский акцент, обучая его бельгийскому алфавиту и определенным выражениям. Он тогда сможет сойти за бельгийца, как говорится, запросто.

И хотя его акцент и фигура выдавали в нем не истинного парижанина, одежда его все же должна была соответствовать стилю этого города. Вот и потащила «Кошка» вяло сопротивлявшегося Блайхера к первоклассному портному на Королевской улице и в ателье по пошиву модных рубашек, купила пользовавшиеся в Париже повышенным спросом галстуки, заставила приобрести элегантную обувь. Все это по спекулятивным ценам черного рынка. И она радовалась как ребенок, когда ее немецкий друг приобрел истинно парижский облик.

Не забыла «Кошка» и себя. А почему бы и нет? Ведь она молода, красива, любит жизнь, влюблена в Хуго, которому, естественно, хочет нравиться. К тому же в ее распоряжении достаточно денег. Это были средства секретной кассы «Интераллье», которую она передала Блайхеру: миллионы французских франков, тысячи швейцарских франков и английских фунтов.

Немцы забрали все эти деньги себе, так почему бы — так рассуждала она с чисто женской логикой — ей не забрать у них для своих нужд часть этих денег, покупая, так сказать, на средства абвера прекрасные платья и все необходимое⁰

Несколько лет спустя на вопрос следователя о финансовой стороне ее жизни с Блайхером «Кошка» дала 12 июля 1945 года следующее показание:

«В день ареста у меня при себе было 7000 франков, которые были отобраны в тюрьме «Сайте». Блайхер мне их потом вернул. В другой раз он дал мне 10 000 франков. Так что за свою деятельность я от Блайхера ничего не получала».

На вопрос, сделала ли она после ареста какие-либо приобретения, «Кошка» ответила:

«Нет, я продолжала носить те вещи, которые были у меня на квартире по улице Корто. Правда, я купила себе меховое манто за 18 000 франков, а в феврале заказала у своей портнихи мадам Элен Сальмон и портного на улице Аргуа костюм, платье и пальто.

Но эти вещи я так и не получила...»

В те дни Блайхер с раннего утра до поздней ночи был занят ликвидацией «Интераллье». Ему приходилось производить новые и новые аресты.

Хуго Блайхер обладал способностью заставлять говорить арестованных, но не путем угроз и пыток, а за счет трезвой логики, глубокого понимания душевного состояния людей и силы убеждения.

Его излюбленным мотивом было обещание и твердая гарантия, что все они попадут в лагеря для военнопленных, где с их голов не упадет ни один волос, вместо того чтобы быть расстрелянными по законам военного времени в случае упорного запирательства.

В результате каждый арестованный называл имена двух-трех своих сообщников, и цепь арестов не прерывалась. Вскоре почти все оставшиеся на свободе члены подпольной организации оказались за решеткой.

При проведении этих операций в руки Блайхера попадали крупные денежные средства, которые предназначались для финансирования работы «Интераллье». Эти деньги избавили бы унтер-офицера Хуго Блайхера от финансовых забот до конца его жизни, если бы он не был столь корректен и честен. В один прекрасный день он затолкал все хрустящие новенькие доллары, фунты, франки в большой портфель, направился в гостиницу «Лютеция», вошел в кабинет начальника финансовой части абвера и вывалил ему все на стол.

— Что это значит?.. — ошеломленно спросил тот. — Кто вы, собственно, такой... и откуда у вас эти деньги?

Блайхер вежливо поклонился.

— Я — унтер-офицер Хуго Блайхер. а деньги изъяты у вражеских агентов.

Тучноватый чиновник не мог некоторое время прийти в себя от удивления, увидев самый настоящий золотой дождь, пролившийся в его кассу. Он был настолько растерян, что не обратил должного внимания на не совсем военную выправку стоявшего перед ним унтер-офицера в элегантном костюме от лучшего портного.

Казначей несколько раз пересчитал деньги и выписал квитанции в их получении. Затем, не говоря ни слова, пожал руку Блайхера и собрался уже уложить пачки банкнот в сейф, но Блайхер не уходил. Благодарности за свой честный поступок он и не ожидал услышать от этого чиновника. Но ему надо было урегулировать одну мелочь...

— Мне удалось перевербовать многих арестованных подпольщиков и агентов, после чего они были выпущены на свободу, — заявил он. — Это означает, что они работают теперь на нас и должны отныне получать за это денежное вознаграждение и возмещение оперативных расходов. За прошлый месяц я по собственной инициативе удержал отсюда требуемые суммы и выплатил их. Но в будущем вам необходимо к первому числу каждого месяца готовить соответствующие ассигнования...

— Что такое... Что такое... — У чиновника округляются глаза, и он от негодования чуть ли не кричит: — Правильно ли я расслышал? Вы удержали деньги и выплатили их? Да как вы осмелились на такое самоуправство? И где у вас от них расписки?

Блайхер, улыбаясь, пожимает плечами.

— Вы вряд ли можете ожидать, чтобы я получил от французских агентов какие-то расписки или квитанции. Ни один из них не настолько легкомыслен, чтобы пойти на плаху из-за своей подписи. А вообще-то в абвере это никогда и не требовалось...

Вена на лбу чиновника набухла от гнева и приобрела синюшный цвет.

— Вы что, собираетесь меня поучать, что в абвере принято, а что нет?! — злобно хрипит он. — Только офицеры имеют право выплачивать деньги без расписки. Где мы оказались бы, если бы каждый унтер-офицер...

Глаза чинуши яростно сверкают. Он хватает ртом воздух и вытирает со лба крупные капли пота. Затем вдруг орет на Блайхера:

— И вообще, встаньте как положено, когда я с вами говорю! Я доложу о вас по команде! Кто докажет мне, что вы, действительно, израсходовали деньги на ваших агентов, а не прокутили их?!

Блайхер недослушивает его до конца. Он резко поворачивается на каблуках, выходит из комнаты и хлопает за собой дверь так, что со стен посыпалась штукатурка. Казначей продолжает орать ему вслед. Через полминуты Блайхер без всякого доклада стоит уже перед своим полковником и дрожащим от возмущения голосом докладывает ему о происшедшем.

Лицо полковника багровеет от гнева. Не говоря ни слова. он вскакивает со стула, делает знак рукой Блайхеру следовать за ним. пулей вылетает из своего кабинета и направляется к начальнику финансовой службы. Блайхер остается у писарей в приемной комнате.

— «Старик» не в настроении, видимо? — злорадно ухмыляется один из ефрейторов. — Было бы здорово, если бы он как следует вложил нашему толстозадому! А то в последнее время от него прямо житья не стало с его постоянными поучениями!

Сквозь закрытую дверь слышны громкие голоса. Полковник не выбирает выражений:

— Имейте в виду, вы в сто раз быстрее окажетесь на Восточном фронте, нежели мой унтер-офицер Блайхер... Вас-то здесь легко заменить, но не его... Вы поняли?!

Понемногу за дверью становится тише. Потом полковник возвращается.

— Черт бы побрал это свинство! — рычит он от ярости, когда оба оказываются у него в кабинете. Достав сигарету, он протягивает серебряный портсигар Блайхеру. — К сожалению, все не так просто, как я сначала думал. Поступило какое-то новое указание сверху, о котором я еще не знал. — Он в ярости бросает только что зажженную сигарету на пол и раздавливает ее каблуком. — Что за черт! Сплошные бюрократические препоны! Вот и попробуй делать хорошо свое дело!

Полковник в замешательстве молча уставился в окно. А Блайхер стал лихорадочно искать выход из положения. Ведь если он теперь не будет платить своим агентам, то все его старания пойдут насмарку и важнейшие источники информации непременно иссякнут. Но тут у него появляется спасительная мысль, хотя и выглядит она фантастической.

— У меня есть предложение, господин полковник.

— Ну и какое?

— Если Берлин не желает платить, пусть тогда платит Лондон, — улыбнулся Блайхер. — Мы просто затребуем в комнате 55-а британского военного министерства новых денег, использовав для этого радиопередатчик, захваченный на улице Вилла Леандр.

— Что за вздор, Блайхер? — спросил недоверчиво полковник. — Как же вы себе это представляете?

— Да все очень просто, — спокойно говорит унтер-офицер — «Кошка» передаст в Лондон, что она была вынуждена молчать столь долго из-за того, что немцам удалось напасть на след «Интераллье», и большинство членов организации арестовано. Только она и еще несколько подпольщиков уцелели. Касса же их пуста, так как деньги попали в руки немцев. Им срочно нужны средства для возобновления работы. Англичане должны послать парашютиста с деньгами, место его выброски будет указано... Мы захватим его. Что же касается денег, то они как бы упадут с неба звездным дождем...

— ...небо же не потребует никакой квитанции, не так ли? — Полковник хитро прищуривает глаза. Эта авантюрная идея захватывает его.

В тот же день Блайхер начинает заниматься реализацией своего дерзкого плана.

Но этот план наталкивается на препятствие, которое не учли ни Блайхер, ни полковник. В последний момент их огорошивает капитан Фрайер, начальник парижского отделения радиоперехвата:

— Радисты в Лондоне за целый год уже привыкли к «почерку» французских коллег из Парижа. Все особенности работы на ключе радистов «Интераллье» англичанам знакомы: я имею в виду продолжительность пауз между буквами, словами и предложениями, скорость подачи сигналов и некоторые другие. Так что там сразу же узнают, кто сидит за передатчиком. И если после подозрительно долгого перерыва в работе вдруг появится еще и другой радист, это может вызвать в Лондоне подозрение.

Следовательно, нельзя использовать радиста-немца и нужно разыскать подпольщика, который обслуживал передатчик на улице Виллы Леандр. Было известно, что он скрывался где-то в Париже.

Вот на него-то Блайхер и полковник стали возлагать все свои надежды. «Кошка» рассказала, что этот парень, некто Табет, незадолго до ареста Чернявски крепко с ним повздорил. В ответ шеф «Интераллье» приговорил Табета к смертной казни (в шпионской организации существовали свои неписаные законы, нарушать которые никто не имел права). И его при ближайшей же оказии должны были ликвидировать.

Табет узнал об этом и скрылся, прервав связь с подпольем.

Вот и попробуй отыскать его среди миллионов жителей в этом море домов. Задача казалась невыполнимой.

Но выход из положения нашла «Кошка». Это было как раз по ее вкусу, ибо ей представилась возможность проявить свои комбинационные способности, интеллект и интуицию. К тому же ей хотелось просто из чувства тщеславия показать этому Хуго Блайхеру, на что она способна.

Матильда посвятила целый день «охоте» за этим Тибетом. Она ходила и ездила по Парижу, вела телефонные разговоры, спрашивала друзей и знакомых, сужая кольцо вокруг ничего не подозревавшего Анри Тибета.

— Он обнаружен!.. — вечером с триумфом сказала она Хуго Блайхеру, сверкая зелеными глазами.

— Не шути! — изумился тот и подумал: <-Что за чертовка эта маленькая изящная француженка!»

— Сейчас не время для шуток, — ответила «Кошка» нетерпеливо и достала план города. Показав точку на бульваре Монпарнас, она продолжала: — Вот здесь, в этом доме, он и скрывается. Прямо в помещении ателье. Совсем недалеко от «Палетты». Он отваживается выходить на улицу подышать воздухом только поздно вечером.

Не теряя времени, Блайхер и «Кошка» выехали в тот район. Идя под руку, они бродили по широкому бульвару среди гуляющей публики. Видя рослого мужчину с темными роговыми очками и в черном берете, идущего рядом с изящной маленькой женщиной, никому не пришло бы в голову, что под видом безобидной влюбленной парочки скрываются немецкий контрразведчик и французская шпионка, ведущие охоту за человеком, который пробирается вдоль стен домов и готов в любую минуту броситься бежать от своих предполагаемых убийц.

А вот и он. «Кошка» сразу же узнала Анри Табета. Блайхер чувствует, как она сжала его руку, и следит за ее взглядом.

— Ага... вон... он, — слышит ее шепот.

Но и Табет увидел «Кошку», женщину, которая была близким доверенным лицом его смертельного врага. На секунду он застыл от неожиданности. Его глаза расширяются от страха, когда он видит, что незнакомый ему мужчина, только что шедший рядом с этой женщиной, направляется прямо к нему. Однако тут же берет себя в руки и поворачивается, чтобы раствориться в потоке прохожих.

Это ему удается не сразу, а незнакомец уже наступает ему, как говорится, на пятки. Каждую секунду Табету кажется, что он слышит выстрел пистолета, а стилет входит ему между ребер. Он пытается проскользнуть в нишу, открывшуюся в ближайшей стене.

Рослый незнакомец оказывается рядом с Табетом в тот же момент. Бедняга хочет открыть рот, чтобы позвать на помощь. Но поздно. Железная рука зажимает ему рот, и он слышит, как предполагаемый убийца тихо говорит:

— Немецкая полиция. Ведите себя спокойно и следуйте за мной.

— Немецкая полиция? — заикается опешивший Табет, когда рука перестает зажимать ему рот. — Немецкая полиция, — повторяет он машинально. Черты его лица смягчаются в благодарность за подаренную ему жизнь, он готов чуть ли не броситься этому незнакомцу на шею. — Слава Богу! Слава Богу! — бормочет он с облегчением. — Я... я думал, что вы собираетесь... меня прикончить.

Когда несчастный вскоре оказывается в гостинице «Эдуард VII», штаб-квартире тайной полевой полиции, и сидит напротив Блайхера, от которого слышит, что его смертельный враг Чернявски и большинство его подручных арестованы, и получает предложение продолжить свою деятельность в качестве радиста «Интераллье», естественно, в интересах немцев — за хорошую плату и немедленное освобождение, Анри Табетт соглашается. Ибо жизнь его теперь спасена, а совесть совершенно спокойна. Коль скоро «Интераллье» ликвидирована, то ни о каком предательстве уже не может быть и речи.

Так смотрел на эти вещи Анри Табет. Однако французский суд, перед которым он оказался через несколько лет после капитуляции Германии, посмотрел на это иначе. Ему было предъявлено обвинение, что без его участия радиоигра между Парижем и Лондоном, когда англичан водили за нос, была бы просто невозможна. За измену родине и сотрудничество с оккупантами Анри Табета приговорили к смерти.

На окраине идиллического предместья Парижа Сен-Жермен в заброшенном парке находилась скрытая заросшими деревьями вилла, в которой когда-то жил настоятель католического монастыря. Она была конфискована немцами и поступила в распоряжение абвера. Теперь она получила название «Кошачий мостик».

На вилле был расположен подпольный радиопередатчик, захваченный на улице Вилла Леандр. Отсюда и должна была начаться радиоигра с Лондоном. Уже на следующий день после задержания Табета здесь собралась небольшая группа людей, нетерпеливо ожидавшая, удастся ли трюк с Лондоном.

Перед передатчиком сидит Анри Табет, а рядом с ним немецкий радист, в задачу которого входило наблюдение за французом и который должен был немедленно прекратить передачу, если бы тот попытался отклониться от подготовленного текста или вставить в него скрытное предупреждение англичанам.

В комнате находятся капитан абвера доктор Кайзер, до войны адвокат в Маннгейме, Блайхер и «Кошка», посоветовавшая, как составить первое радиосообщение. Его содержание было таковым:

«Кошка» сообщает... точка... Арман и Орсиваль арестованы в доме по улице Вилла Леандр... точка... Передатчик уцелел... точка... Возобновляю радиосвязь... точка... Ожидаю указаний...»

В небольшом помещении есть еще одна женщина. Когда «Кошка» приходит туда с Блайхером. она не верит своим глазам: эта особа не кто иная, как ее ненавистная соперница, роскошная блондинка Рене Борни, предавшая Матильду немцам.

Конечно, к этому времени «Кошка» знала от Блайхера, что и Рене не слишком долго находилась за решетками «Сайте». Уже через двадцать четыре часа она была выпущена оттуда, дав согласие сотрудничать с немцами. А сейчас ее поселили на этой вилле под наблюдением немецкого унтер-офицера.

И хотя «Кошка» знала обо всем этом, при виде Рене гнев, удерживаемый с большим трудом, вырвался у нее наружу. Она напрочь забыла предупреждения Блайхера вести себя спокойно и вежливо.

— Салют! — злобно прошипела Матильда. — Так это ты, подлая тварь?! И ты осмелилась снова попасться мне на глаза!

Она хотела было, кипя от ярости, накинуться на Рене. Но Блайхер схватил «Кошку» за руку и сердито крикнул:

— Черт бы вас побрал! Немедленно успокойтесь! Если не будете вести себя прилично, вновь окажетесь в кутузке и довольно быстро, даже раньше, чем вы думаете! Понятно?!

«Кошка» бросает на Блайхера яростный взгляд, в котором смешались уязвленное самолюбие и оскорбленная гордость. Она не привыкла к подобному обращению со стороны Блайхера и не желает слышать такой тон. Да и он замечает, что, как говорится, перегнул палку и что взвинченные нервы сыграли ему плохую службу. Хуго осторожно оттесняет ее в угол комнаты, где никто их не слышит.

— Будь благоразумна, малышка, — нежно шепчет он, обняв ее за плечи. — Ты же должна понять, что дело здесь идет о гораздо более важном, нежели ваши расхождения во мнениях. И ты знаешь, что без Рене нам не обойтись. «Кошка» пытается сопротивляться, но он привлекает ее к себе, целует за ушком. — Итак, настраивайся на мирный лад, хорошо?

Хуго улыбается ей. С глубоким вздохом «Кошка» смиряется. Она благодарна ему за каждое проявление нежности с его стороны и соглашается на время подавить свою ненависть к Рене. С этого момента она не удостаивает соперницу ни единым словом, ни единым взглядом, далеко обходя вокруг...

Блайхер ожидал нечто подобное, но их встречи избежать было нельзя. Рене представляла собой один из важных, если не решающих факторов в его плане, так как только она одна знала код, согласованный с Лондоном.

В этот секрет Чернявски не посвятил никого, даже «Кошку». Вероятно, польский генштабист опасался, что честолюбивая Матильда сможет тогда самостоятельно связаться с Лондоном, ослабить его и без того .шаткое положение и взять на себя полностью командование в «Интераллье».

Так что шифровала только Рене, невысокая блондинка, женщина из провинции, которая была безоговорочно предана поляку и которой ему нечего было опасаться.

Решающую роль при этом играл польско-французский словарь. Экземпляр того же издания имелся и в комнате 55-а британского военного министерства.

Неожиданно для всех Рене буквально за несколько минут зашифровала текст, подготовленный Блайхером, и положила его на стол радиста. Игра в эфире началась.

В маленькой комнате наступила тишина. Четырех мужчин и двух женщин в этот момент занимал один и тот же вопрос: пойдет ли Лондон на эту игру, ответит, или же по ту сторону Ла-Манша возникнет подозрение и там будут молчать?

Напряжение растет. Глаза всех присутствующих устремлены на стенные электрические часы, стрелки которых неуклонно движутся вперед. Всеобщая нервозность не захватывает, кажется, лишь «Кошку». Совершенно спокойная она сидит за столиком в глубине комнаты и набрасывает сообщения, которые могут быть переданы в Лондон.

Табет молча делает упражнения для пальцев и кистей рук. Затем смотрит на часы: остается еще десять секунд... пять... три... две... одна...

В 21 час с точностью до секунды он начинает работать на ключе с какой-то элегантной легкостью. В лихорадочном стаккато звучат: точка... тире... точка... точка... тире... точка...

— ЛХУ вызывает КБЦ... ЛХУ вызывает КБЦ... отвечайте... отвечайте...

В течение пяти минут Табет беспрерывно посылает в эфир свои сигналы. Это — позывные «Интераллье» и комнаты 55-а в британском военном министерстве. Затем переходит на прием. Напряженно слушает, слегка вращает ручку настройки, еще раз проверяет частоту. Снова слушает. Никакого ответа. Лишь писки и хрипы атмосферных помех.

Лондон не отвечает.

У Блайхера на лбу выступили мелкие капли пота. Он не отрывает взгляда от небольшого аппарата на столе, этого невзрачного серого ящика. Будто бы этот аппарат может решить все — успех или провал его усилий в последние недели.

Табет снова переключает свой передатчик. Снова ключ начинает бешено танцевать, снова комната наполняется резкими звуками азбуки Морзе:

— ЛХУ вызывает КБЦ... отвечайте... отвечайте...

Все настойчивее звучит это «отвечайте!» — непрерывно, в монотонном ритме.

Обречен ли этот дерзкий план на неудачу? Может быть, в Лондоне уже стало известно, какую роль сейчас в действительности играет «Кошка»? В ближайшие минуты все должно решиться...

Уже 21 час 15 минут, но Лондон все еще молчит. Как привязанный сидит Табет за аппаратом. Снова переходит на прием, снова прислушивается... Капитан Кайзер ходит беспокойно взад и вперед по комнате, Блайхер нервно крутит в руках карандаш. Рене стоит за спиной радиста и как загипнотизированная смотрит на небольшой серый ящик на столе. Она даже не замечает, что «Кошка» тоже прекратила свою писанину и подошла к ней почти вплотную. Матильду Каррэ тоже охватило волнение.

Но вдруг радист оживился. Он хватается за карандаш, который начинает торопливо порхать по листу бумаги, записывая буквы, складывающиеся в слова и предложения. Затем вырывает листок из блокнота и передает Рене для расшифровки. На его лице появилась широкая, во весь рот улыбка: Лондон все-таки ответил!

Буквы прыгают перед глазами Блайхера, когда он громко зачитывает переданный ему Рене расшифрованный текст:

«Для вас есть сообщение... точка... Оставайтесь на приеме... точка... Выйдем на связь через полчаса... точка... Конец».

Напряжение, тяжким свинцовым грузом навалившееся на находившихся в комнате, проходит.

— Они заглотили наживку и попали на крючок! — радостно восклицает Кайзер, забыв про свое офицерское достоинство и кружа вокруг себя Рене. «Кошка» воспользовалась моментом, кинулась Хуго Блайхеру на шею и поцеловала его.

Анри Табет хлопает себя, смеясь, по ляжкам и прикуривает сигарету от зажигалки, поднесенной ему немецким коллегой-радистом.

Точно через полчаса Лондон снова выходит на связь. Табет принимает короткую фразу:

«Выясните местонахождение Армана».

Табет подтверждает прием радиограммы. Первый тайм игры между немецким абвером и шпионским Центром британского военного министерства закончен.

А уже следующим вечером точно в 21 час в Лондон ушла радиограмма, подготовленная Блайхером:

«Кошка сообщает... точка... Арман в парижской тюрьме Фресне... точка... Связь с ним установить не удалось... Остались без денежных средств... точка... Просим выслать срочно французские и швейцарские франки американские доллары и фунты стерлингов».

И снова Лондон заставляет ожидать его решения не менее получаса. И снова гнетущее напряжение в комнате на вилле «Кошачий мостик» нарастает: Блайхер и его сотрудники пребывают между сомнением и надеждой. Но вот Лондон выходит на связь:

«Вас поняли... точка... Высылаем деньги с парашютистом... который возглавит руководство всех групп сопротивления страны».

Далее следовали тщательно зашифрованные подробности о месте, где должен приземлиться парашютист в первую же лунную ночь. Названное место находилось всего в пятидесяти километрах от Парижа — в центре района, контролируемого партизанами. Точная дата будет сообщена «обычным путем». Что означало — в передачах радиостанции Би-би-си, которая в установленное время прерывала свою трансляцию для сообщений, не имевших на первый взгляд никакого смысла. Однако на самом деле они содержали в себе информацию и задания для агентов, шпионов, групп Сопротивления и подпольных организаций.

Радиоигра между Парижем и Лондоном продолжалась более трех месяцев, в течение которых англичане даже не догадывались, что за словами «Кошка сообщает...» скрывался немецкий абвер.

В протоколе от 13 июля 1945 года французский следователь М.Фожер записал, что все это время немецкие контрразведчики водили за нос хваленую британскую секретную службу.

В следующие дни радио на новой квартире Блайхера на улице Фезандери почти не выключалось. С утра и до поздней ночи звучит развлекательная программа «Для дома, для семьи» лондонского радио. «Кошка» ни на минуту не отходит от приемника, ожидая обусловленную фразу.

Каждый раз, когда во время небольшой программной паузы произносятся таинственные слова и фразы, она вздрагивает. Это — сообщения, понятные лишь узкому кругу посвященных:

«Тетя Мария идет сегодня с дядей Отто в кино... Я повторяю: ...тетя Мария идет сегодня с дядей Отто в кино...»

Даже «Кошка» не знает, что означают в действительности эти нелепые слова. Она ожидает сообщение, которое касается только ее и организации «Интераллье»,а не одной из многочисленных и разрозненных организаций и групп Сопротивления в оккупированных немцами районах Франции.

«Кошка» теперь полностью подключилась к игре немецкого абвера. Ей доставляет удовольствие участие в этой авантюре, щекочущей нервы.

Конечно, и работа в «Интераллье» имела свою привлекательность. Но тогда она являлась преследуемой дичью, ее постоянно травили, ей приходилось скрываться. В то время ее судьба, да и жизнь висели на волоске, и у нее не было подчас никакой возможности хотя бы немного улучшить свое существование. Правда, были деньги, но она не могла позволить себе их тратить, чтобы не вызвать подозрения. Образ ее жизни должен был быть таким же, как и у миллионов других французов.

Теперь же все было совершенно иначе. Теперь роли поменялись — и она оказалась в числе тех, кто охотился за другими, находясь в стане сильнейших. Она могла тратить сколько угодно и иметь все, о чем только мечтает женщина во времена жалких пайков и карточной системы. Теперь у нее были шикарные платья, прекрасная квартира и вкусная еда. Теперь у нее была даже небольшая спортивная автомашина, которую ей подарил Блайхер и на которой она с гордостью разъезжала по Парижу.

Такая жизнь была ей по вкусу. Полная приключений, неожиданных поворотов, привлекательная и не связанная с лишениями.

Точнее говоря, это была бы жизнь по ее вкусу, если бы в ее сердце не кровоточила рана. Дело в том, что «Кошка» полюбила, как никогда до этого в своей жизни. И полюбила она Хуго Блайхера, немца, который сумел покорить ее, смог привнести в их отношения нежность, понимание и ясность, к которым она всегда стремилась. Мужчину, который воспринимал ее такой, какой она была, который умел не только доводить ее до экстаза, но и дарить душевное равновесие и радость.

И все же «Кошка» не совсем счастлива, так как чувствовала, что он оставался ей чужим. Более того, она понимала: он может отойти от нее, а ее любовь и страсть не вызывают у него отклика, которого бы ей так хотелось.

В последние дни она много плакала. Она даже сказала Хуго прямо в лицо, сколь мало он ее любит, в надежде по его реакции определить, что у него на самом деле было на сердце. И с болью заметила, что его протест прозвучал неубедительно.

Правда, она поддается самообману на какие-то часы, дни и ночи, но тем ужаснее ее возвращение к действительности.

Но «Кошка» не отказывается от борьбы за этого мужчину, применяя не только свои женские чары. Она старается привязать к себе Хуго Блайхера всеми средствами, в том числе и своим участием в операциях абвера. Отбросив последние угрызения совести, она сообщает ему адреса подпольщиков, делает предложения и разрабатывает планы, дерзкие и безрассудно отважные, не страшась последствий. И все это только для того, чтобы понравиться мужчине, которого она любит, чтобы заслужить его благодарность и прочнее привязать к себе. От хладнокровно рассудочной супершпионки и патриотки Матильды Каррэ в это время осталась лишь отчаявшаяся и безумно влюбленная женщина.

Но Хуго Блайхер смотрит в этот момент дальше, чем могла предположить «Кошка». Он видит опасность, заключавшуюся в том, что любовь этой женщины может однажды превратиться в ненависть, если она почувствует, что он отвечает на ее любовь недостаточно горячо. Ненависть, которая станет столь же безграничной, как ее нынешняя любовь Ему приходится опасаться, что она может из чувства мести в один совсем не прекрасный день поставить его под пулю или нож участникам движения Сопротивления. Так же, как она теперь выдает абверу агентов «Интераллье»...

И вот как-то в обеденное время после передачи метеосводки радио Би-би-си сообщило:

«Кошка будет завтра ловить куропаток с квашеной капустой... Я повторяю... Кошка будет завтра ловить...»

«Кошка» не стала даже дослушивать это сообщение до конца. Она бросает рукоделие в угол и бежит в соседнюю комнату, где Блайхер сидит над письмом своим родителям в Теттнанг.

— Жан! — кричит она взволнованно. — Ты слышал? Время пришло — он прилетает! Нам надо завтра же ехать в Шартре!

— Кто прилетает?.. И почему в Шартре? — погруженный в свои мысли, Блайхер не сразу соображает, о чем идет речь. Да и сообщения этого он не слышал. К тому же он не знает кодовых слов «Интераллье».

«Кошка» быстро растолковывает ему, что «куропатки» означают «Шартре», а «квашеная капуста» — «деньги». Говоря другими словами, столь долго ожидаемый парашютист завтра вечером должен приземлиться в обусловленном месте в окрестностях Шартре. Он же доставит и затребованные деньги.

— Я уже все хорошо продумала, — выпаливает «Кошка ». Ее охватила лихорадка нового приключения. — Мы поедем на твоей автомашине и возьмем с собой Роже. Только он знает точное место, где может приземлиться парашютист в районе Шартре, да и порядок сигнализации.

Роже — один из тех агентов «Интераллье», который еще не попал в сети абвера. «Кошка» точно знает, что этот подпольщик не имеет ни малейшего представления, что немцы накрыли их штаб-квартиру на улице Виллы Леандр.

Но Блайхер не в восторге от этого плана.

— Ты сошла с ума! — трясет он головой. — Ты же сама ежедневно мне твердишь, что я веду себя не как истинный француз и что иностранец виден во мне, как говорится, за три километра, а теперь я должен ехать в Шартре — в самый центр партизанскою района? Это же чистое самоубийство!

В его голосе звучит некоторое недоверие. Может ли он все еще полностью полагаться на «Кошку»? Или же ее любовь успела уже испариться, и ее предложение ехать в партизанский район является частью дьявольского плана уничтожить его — плана мести «Кошки»?

Но Матильда и не думает что-либо менять.

— Я все хорошо продумала, — горячится она. — Я представлю тебя как бельгийца, одного из руководителей движения Сопротивления из Брюсселя. Тебе нужно быть только повнимательнее и не забывать говорить с бельгийским акцентом, которому я тебя учила. Вот и все!

— Щекотливое дело... — произносит Блайхер. — Я совершенно один — среди партизан? Пойдет ли все как надо...

Но Хуго Блайхер не трус. И потом, если это даже ловушка, в которую его хочет завлечь «Кошка», — ну и что из того? Значит, таково решение Господне. Не пытался ли он сам найти выход из создавшегося положения, обратившись к начальству с просьбой отправить его на Восточный фронт? Что намеревался он найти в «штрафном батальоне»? Это ли не попытка передать решение всех трудных проблем в руки судьбы?

— Согласен, — говорит он, приняв неожиданное решение. и смотрит в глаза «Кошки», как бы пытаясь разгадать тайную мысль в ее голове, что должна решить его судьбу.

— Решено: завтра мы едем в Шартре...

— В Шартре? — удивленно спрашивает полковник, когда Блайхер через полчаса докладывает ему план оперативных мероприятий. — Шартре — это просто великолепно! — восклицает он затем и вставляет монокль в свой глаз. — Там ведь можно угоститься знаменитыми паштетами из куропаток!

Полковник хлопает Блайхера благосклонно по плечу.

— Я и сам, пожалуй, поеду с вами, мой дорогой! И не только из-за куропаток. Хотел давно уже посмотреть, какие там дела...

Следующим вечером двое «бельгийцев» — Хуго Блайхер и полковник — выезжают вместе с «Кошкой» и подпольщиком Роже в направлении Шартре на черном «ситроене» — в центр партизанского района юго-западнее Парижа.

Хуго Блайхер не очень-то рад тому, что их сопровождает сам полковник. Он опасается, что в старом рубаке даже в штатском легко узнать прусского офицера. Риск довольно велик. Достаточно неправильного слова и неверного движения, и они все пропали. Но полковник настоял на том, что он примет участие в этой операции.

Четвертый пассажир — подпольщик Роже сидит в машине молча. Он — единственный, кто не знает, что за игра тут в действительности ведется.

Блайхер отчетливо понимает, что дело в этой операции идет о жизни и смерти. Ведь он и полковник находятся в руках «Кошки», в руках женщины, бывшей еще несколько недель назад одной из самых опасных шпионок.

Если бы начальник парижского абвера и Хуго Блайхер попали в руки участников движения Сопротивления, это был бы тяжелейший удар по немецкой контрразведке. Это была бы акция, с помощью которой «Кошка» смогла бы полностью реабилитировать себя за весь тот ущерб, который она нанесла движению Сопротивления за последние недели.

Не спланировала ли «Кошка» втайне этот удар? Блайхер знает, что играет ва-банк, решившись ехать с «Кошкой» в Шартре. Более того, он сознательно вручает себя судьбе в надежде, что решать придется не ему. А решение было не из простых: между угрызениями совести в нем шла внутренняя борьба по поводу «Кошки» и солдатским долгом.

Но теперь, когда он сидит за рулем автомашины, у него уже нет времени предаваться размышлениям. Езда занимает все его внимание. Напряженно всматривается он в темноту, следя за неясной серой полосой дороги. Узкие щели затемнения на фарах отбрасывают рассеянный свет, теряющийся уже в нескольких метрах.

Роже сидит рядом с Блайхером, показывая время от времени, в каком направлении им надо держать путь, особенно на поворотах и перекрестках. Они едут через спящие деревни и безлюдные поля, медленно продвигаясь вперед в кромешной темноте. От холода не спасают даже пальто, шали и пледы.

Наконец почти через три часа они у цели.

— Сюда, — говорит Роже, показывая на одинокое строение, внезапно появившееся из темноты. Оно стоит несколько в стороне от дороги на краю большой поляны.

Они сворачивают на довольно широкую гравийную дорожку, ведущую к дому, в окнах которого не видно света. Блайхер тормозит и выключает двигатель. В бледном свете восходящего месяца он замечает выцветшую от времени надпись над входом: «Золотая капля».

Ресторан «Золотая капля» был в довоенное время знаменит своим фирменным блюдом — паштетом из куропаток и привлекал гурманов. Во время войны здесь стало совсем тихо: посетителей было мало. К тому же они появлялись здесь вовсе не из-за изысканных блюд, а совсем по другим причинам, о которых спрашивать было не принято. Задавший подобный вопрос вызывал подозрение, что могло стоить ему жизни...

Дело в том, что ресторан превратился в место, где происходили тайные встречи борцов Сопротивления района Шартре. Но самое главное — неподалеку отсюда находилась одна из площадок, куда по воздуху для нужд движения доставлялись оружие, боеприпасы, деньги, а иногда и люди...

Месье Доливе, хозяин ресторана, встретил поздних гостей весьма радушно. Роже, по всей видимости, был ему хорошо знаком. В уютном зале для посетителей они были одни. Мебель здесь стояла старинная, а большая кафельная печь излучала приятное тепло.

— Все уже подготовлено, господа, — заверяет их Доливе. — Как только я вчера услышал по радио Лондона кодовое сбобщение, то тут же принял необходимые меры. Люди уже находятся на своих местах. Но пройдет, видимо, еще какое-то время, прежде чем появится самолет. Думаю, что не раньше часа ночи, когда луна поднимется повыше. Так что вам придется подождать. Располагайтесь поудобнее.

Блайхер бросает взгляд на часы. Ровно половина одиннадцатого. Он подавляет зевок: чувствовалась усталость от езды. Роже вышел на улицу для установления контакта с охраной — полудюжиной бойцов Сопротивления, прибывших сюда из окрестностей по кодовому сигналу.

Полковник с удовольствием склонился над вкусно пахнувшим паштетом из куропаток. «Кошка» нервно курит одну сигарету за другой, глядя молча на голубые кольца дыма. Месье Доливе подсаживается к ним.

— Знаете ли вы в Бельгии о новых указаниях Лондона? — спрашивает он с важным видом.

— Ни малейшего представления, — бурчит полковник с набитым ртом. — А что там опять нового?

«Кошка» и Блайхер прислушались. Новые указания из Лондона? Что это должно было означать? Что-то еще им неизвестное или же вопрос хозяина являлся проверочным: можно ли доверять этим людям?

— Новое предписание гласит: «Восемьдесят к сорока!» — Хозяин делает при этом жест рукой, словно перерезает горло.

— Не понимаю, — пробормотал полковник, продолжая заниматься паштетом.

Хозяин искренне удивляется.

— Странно, что вы в Бельгии еще ничего об этом не слышали. А дело-то вот в чем. Сейчас насчитывается восемьдесят миллионов немцев и сорок миллионов французов. Если каждый из нас убьет хотя бы двоих бошей, то с этими гуннами будет покончено раз и навсегда.

Кусок попал полковнику, видимо, не в то горло, и он закашлялся. Лицо его стало пунцово-красным.

— Ясное дело, — улыбнулся Блайхер. — Если бы все было так просто.

При этом он бросил боковой взгляд на «Кошку», которая сидела неподвижно, уставившись на бокал красного вина в своей руке.

«Как воспринимает она, отрицающая любое насилие, тем более убийства, такие лозунги своих бывших друзей?» — подумалось ему.

Но вот и полночь позади. Луна стоит высоко над вершинами деревьев, освещая округу молочным светом. Над лугом тянется полоса тумана. В тени дома притаились семеро: Роже и шестеро отважных бойцов местной группы Сопротивления. Молча прислушиваются они, не слышен ли звук мотора.

Но все тихо.

Может быть, придется ждать еще несколько часов, а может, самолет и вовсе не прилетит. Не исключена и какая-нибудь неожиданность, к тому же самолет немцы могут сбить или же вынудят повернуть обратно.

В жарко натопленной комнате хозяина заведения тоже тихо. Полковник задремал около печки. Крепкое «Бургундское», плотная пища и долгая поездка сделали свое дело. К тому же сказался и возраст. Подбородок его опустился на грудь. Он мирно похрапывает.

Хозяин ушел по своим делам. Блайхер и «Кошка» остались одни. Они раскладывают пасьянс. Нервы их настолько напряжены, что им не до сна.

— Черт побери! — «Кошка» сердится. В третий раз она раскладывает карты и получает все тот же ответ: «Очень скоро несчастье в любви и большие перемены...»

Хуго заглядывает в ее карты, зная, что она придает им большое значение, и нежно кладет свою руку ей на плечи.

— Не придавай этому большое значение, это же карты... — Но и сам чувствует, что его слова звучат малоубедительно. Тогда, чтобы подбодрить ее, он говорит: — Дай-ка я попробую.

Молча передает Матильда ему карты. Он тасует их и раскладывает.

— Посмотри, — говорит «Кошка», —тебе выпало счастье в любви и тоже большие перемены.

— А, все это ерунда! — Блайхер бросает карты на стол.

Затем смотрит на часы, наверное, в сотый раз за эту ночь. Без нескольких минут час. «Пожалуй, уже время...» — хотел он было сказать, но не успел.

Дверь внезапно открывается и в комнату вбегают сразу три или даже четыре человека.

— Они летят! Всем приготовиться! — кричат взволнованно в один голос.

Полковник у печи, вздрогнув, просыпается.

— Что случилось? — спрашивает он, еще не совсем придя в себя.

Эти слова прозвучали как магическое заклинание, услышав которое французы сразу окаменели. Слова-то были произнесены полковником по-немецки громкой отчетливо.

Широко открытыми глазами уставились французы на мнимого «бельгийца», который вдруг заговорил по-немецки. Блайхера бросило в жар: казалось, что все потеряно. Через несколько секунд в полутемной комнате может вспыхнуть схватка не на жизнь, а на смерть — схватка, в которой восемь французов будут противостоять двум немцам.

Но Блайхеру в этот опасный момент удается найти выход из сложившейся ситуации. Он громко смеется, восхищенно бьет себя по ляжке, наступив незаметно полковнику под столом на ногу, и восклицает, конечно же, по-французски:

— Браво, мой дорогой! Это у тебя получилось здорово, просто блестяще!

Обратившись к опешившим французам, поясняет:

— Сколько же нам потребовалось усилий в Брюсселе, чтобы приучить старину в любой ситуации, даже когда его разбудят среди ночи, реагировать по-немецки. Дело в том, что мы собираемся заслать его в Германию на подпольную работу. А если вдруг он попадет в лапы к немцам, то гестапо, насколько нам известно, очень часто практикует неожиданный подъем арестованных ночью. И многие из них невольно выдают себя...

Блайхер не оставляет французам времени, чтобы осмыслить его объяснение, тем более что через открытую дверь доносится шум мотора. Он вскакивает и идет наружу.

— Пошевеливайтесь! Нужно показать пилоту, где он должен десантировать нашего человека!

Блайхер выбегает первым, опережая французов. За ним, будто ничего не произошло, последовал полковник. Все мускулы Блайхера напряжены, он готов в случае чего отразить любое нападение.

Однако ничего не происходит. Правда, французы переглянулись несколько озадаченно, но затем спокойно последовали за «бельгийцем». И тут все их внимание сосредоточивается на приеме парашютиста. Опасность устранена по крайней мере на время...

Шум самолета слышен уже над их головами. Роже дает указания: три человека выстраивают на поляне большой треугольник, держа в руках потайные фонари. Это условный сигнал летчику.

Самолет темным пятном выделяется на звездном небе. Вот на его борту мелькает световой сигнал — один, два, три раза... Пилот дает знать, что понял. Машина делает еще один круг — и вдруг от нее отделяется тень, которая с большой скоростью несется к земле...

— Боже... — вырывается у «Кошки», которая боязливо прижимается к Блайхеру и неотрывно смотрит вверх. Ведь это человек, только что покинувший борт самолета. Раскроется ли парашют? Проходят томительные секунды. Но вот от падающей фигуры отделяется белая полоска, которая сразу же превращается в огромный гриб. «Кошка» вздыхает с облегчением: парашют раскрылся.

Человек, раскачиваясь, медленно приближается к земле и садится почти точно в середине обозначенного фонарями треугольника. Со всех сторон к нему бегут люди. Но в данную минуту их интересует не столько сам прибывший, сколько парашют. В свете луны блеснули ножи, и шуршащий шелк был тут же разрезан на большие куски.

— Не забудьте и меня! — кричит им «Кошка» в веселом порыве. — Мне нужна новая блузка!

— А может быть, шикарные трусики? — кричит кто-то из мужчин. — В них она будет выглядеть весьма элегантно. наша маленькая «Кошка».

Матильда пропускает сальные шуточки мимо своих ушей и подходит вместе с Блайхером к парашютисту, освободившемуся от лямок и ремней.

— Меня зовут Пьер Вомекур, — представляется небесный гость с вежливым поклоном. — А вы, мадам, и есть, по-видимому, знаменитая «Кошка». — Замешкавшись на мгновение, он внезапно притягивает к себе Матильду и целует ее в обе щеки по французскому обычаю. Затем говорит: — Вы даже не представляете, как я рад, нет, как я горд лично познакомиться с вами, мадам Каррэ...

«Кошка» смущена. Она чувствует, что ее щеки покраснели, а в глазах зарябило. Еще три-четыре недели тому назад эти слова польстили бы ее самолюбию, теперь же они подобны ударам кнута. Она торопливо показывает на Блайхера, стоявшего рядом с ней:

— Это месье Жан... Один из наших бельгийских друзей.

Полковника она тоже представляет как некоего «месье Люсьена».

— Мы заказали ужин по случаю нашей встречи, месье Вомекур, — произносит Блайхер, чтобы помочь «Кошке» оправиться со своим смущением. — Фирменное блюдо заведения — паштет из куропаток. Поездка в Париж займет несколько часов, а после полета не мешает заполнить желудок чем-нибудь горячим.

Француз благодарит и просит «Кошку» вновь расставить людей для подачи летчику сигналов:

— Самолет сделает еще один круг и сбросит несколько тюков с грузом: английские сигареты, шоколад, фальшивые продовольственные карточки и оружие!

Матильда отдает распоряжения, но Блайхер уже тянет ее за рукав, так как Вомекур с полковником уходят вперед:

— Нам надо срочно догнать тех двоих, иначе полковник опять что-нибудь сморозит...

Наконец они сидят за столом в хорошо натопленном зале ресторана — «Кошка», Хуго Блайхер, полковник и Пьер Вомекур. У Роже с его людьми еще много дел: надо собрать весь груз, сброшенный на парашютах, затем рассортировать его и спрятать в укромных местах. Хозяин принес из подвала бутылку выдержанного бургундского и разлил вино по бокалам.

— Разрешите мне, господа, поднять тост за здоровье мадам Каррэ, имя которой у нас, в Лондоне, хорошо известно, — произносит Вомекур. Его голос звучит торжественно, когда он продолжает: — Имею честь передать вам. мадам, личный привет и благодарность генерала де Голля! — Он чокается с «Кошкой».

Бокал в руке Матильды дрожит. Лицо ее стало белым как мел. Это была вторая пощечина, полученная ею за несколько минут...

Блайхер ни на минуту не выпускает «Кошку» из глаз. Он понимает, что у нее сейчас творится в душе.

Она все еще медлит поднести бокал к губам. Пьер де Вомекур приписывает это ее радости за услышанное высокое признание. Во всяком случае, пока. Но и он может каждую минуту трезво взглянуть на происходящее, почувствовать тревогу и разгадать игру, затеянную абвером.

Еще раз стоит Матильда перед выбором между своей Отчизной и мужчиной, которого она любит.

Блайхер чувствует это. Недолго раздумывая, он нежно пожимает ее левую руку, опущенную на колени, и бросает ей теплый подбадривающий взгляд. И как по мановению волшебной палочки, оцепенение исчезает с ее лица, на ее губах появляется легкая улыбка, и она произносит еле слышно, опустив глаза:

— Спасибо, месье...

И более ничего. Для Блайхера остается непонятным, относится ли это к словам признательности, сказанным Вомекуром, или же к пожатию ее руки.

— Вы наверняка привезли с собой новые задания из Лондона, — говорит Блайхер. чтобы вернуть разговор в деловое русло.

— Точно, — отвечает француз. — Как вам уже известно, я должен соединить разрозненные организации и группы движения Сопротивления и возглавить руководство ими. К ним будут присоединены и остатки «Интераллье»... Вомекур, недоговорив, с интересом обращается к «Кошке»:

— Скажите, мадам, как могло случиться, что именно вас не арестовал тот немец, которого зовут Блайхер?

Хуго Блайхер — весь внимание. Впервые произнесено его имя.

Стало быть, его знают уже и в Лондоне.

«Кошка» заметно вздрогнула, когда была произнесена фамилия ее возлюбленного.

— Дело в том, что я в последнее время не жила по улице Вилла Леандр, — ответила она коротко. Глаза ее сузились, когда она задала свой вопрос: — А откуда вам известно это имя?

— О, мы хорошо информированы в Лондоне, даже очень хорошо, — заявляет Вомекур самоуверенно. — Слухов и разговоров много, но не всему можно верить. Так, например, нам пытались втолковать, что этот Блайхер в действительности всего-навсего унтер-офицер. Конечно же, это явная чушь, — добавляет он со смехом, — такого не может быть...

Блайхер даже не старается скрыть довольную усмешку. В этот момент в зал входит хозяин, держа на подносе источающий удивительно аппетитный запах паштет из куропаток. Вомекур поднимается.

— Простите, я покину вас на минуточку — хотел бы помыть руки перед едой...

Вместе с хозяином они покидают зал. Блайхер с сомнением смотрит им вслед. Не предлог ли это?

— Унтер-офицер Блайхер!

Блайхер вздрагивает от неожиданности.

— Встаньте, унтер-офицер! — говорит тихо, но в приказном тоне сидящий рядом с ним полковник.

Блайхер поднимается. Он озадачен: что будет на сей раз? Но у него не остается времени на размышления, так как теперь разыгрывается сцена, которую Блайхер не забудет всю свою жизнь.

Полковник откашливается.

— Для солдата нет лучшего признания, чем высокая оценка противника, — произносит он тихо и торопливо. — Унтер-офицер Блайхер, присваиваю вам звание фельдфебеля!

На этом представление окончилось. Когда Блайхер приходит в себя, Вомекур уже сидит опять за столом. В зале появляется Роже со своими людьми, чтобы погреться.

Блайхер украдкой смотрит на «Кошку». Что она думает об этой выходке полковника? Ее лицо застыло как маска Но это не вводит Хуго в заблуждение. Он знает Матильду настолько хорошо, что видит возникшую у нее симпатию к этому отважному патриоту Пьеру де Вомекуру, кавалеру старой школы, представителю одной из лучших семей Франции. Какой невероятный случай: ведь это в его доме расположились «Кошка» с Хуго Блайхером...

От зоркого взгляда Блайхера не ускользнуло и то, что этот французский парашютист не только просто симпатичный мужчина, но и обладает красивой внешностью.

К счастью, Пьер де Вомекур даже не догадывается, какие мысли обуревают людей, с которыми он отмечает вместе свое благополучное приземление. Он много пьет, а в заключение вытаскивает из многих карманов своего летного комбинезона пачки новеньких банкнот — французские и швейцарские франки, английские фунты и американские доллары общей стоимостью на глазок не менее ста тысяч рейхсмарок.

— Слава Богу, — произносит Блайхер. — В знак благодарности я устрою вам бюро, о котором вы могли только мечтать. На Елисейских полях, в здании варьете «Лидо». Мы замаскируем его под экспортно-импортную фирму. А если для ваших людей потребуются паспорта, то только скажите мне. Все будет сделано немедленно!

Француз просто окрылен. Вновь и вновь чокается он с «месье Жаном» и «месье Люсьеном» из Брюсселя. То было странное праздничное застолье, состоявшееся в одном из главных районов движения Сопротивления, когда за одним столом чуть ли не в объятиях друг друга находились свежеиспеченный немецкий фельдфебель, французская шпионка, шеф парижского отдела абвера и будущий руководитель организаций и групп Сопротивления во Франции.

Когда настроение за столом достигло апогея, Блайхер обратился к Вомекуру:

— Между прочим, об этом Блайхере, которого вы упомянули... наверно, вы получили насчет него какие-то указания?

Француз сразу же становится серьезным и делает неопределенный жест рукой.

— Я получил задание ликвидировать его... Вы понимаете?.. Война есть война.

— Тогда — ваше здоровье, — брякает полковник и опрокидывает в рот остатки вина из своего бокала. — В столь теплой компании мы вряд ли соберемся вновь...

Блайхер поднимается и трет рукою глаза.

— Уже поздно, — бормочет он. — Пора ехать...

И выходит на улицу подготовить автомашину. «Кошка» смотрит вслед ему широко раскрытыми глазами, в которых отражается ужас. Затем переносит взгляд на француза, хочет что-то сказать, но не произносит ни слова.

На следующий день в обеденное время теплое, еще осеннее солнце ярко освещает бульвар Распай. Перед гостиницей «Лютеция», штаб-квартирой парижского отдела абвера, припаркованы машины вермахта. Водители, немецкие солдаты в форме, стоят кучкой на тротуаре и болтают между собой. Этот участок огражден для прохожих деревянными барьерами, окрашенными в белый цвет. Часовой перед входом в гостиницу строго следит за тем, чтобы пешеходы использовали только другую сторону улицы, особенно с тех пор, как был раскрыт план французских патриотов бросить прямо с улицы бомбу в офицерскую столовую, расположенную на первом этаже.

Водители в основном уже пожилые люди, по-видимому, принимавшие участие еще в первой мировой войне, греются на солнышке и курят трубки.

По срединной полосе широкого бульвара взад и вперед ходит молодая женщина лет двадцати пяти. Размахивая руками, она пытается привлечь к себе внимание водителей.

Часовой у входа кричит ей, чтобы она проходила дальше. Только теперь водители обратили на нее внимание. Один из них, уже немолодой и с бородой, узнает женщину и восклицает удивленно:

— Так это же Сюзанна Лоран из Шербура!

Подойдя к ней, он дружески приветствует ее:

— Что ты делаешь здесь, в Париже? Рад тебя видеть! Видит Бог, я не ожидал, что когда-нибудь тебя увижу снова.

— Карл, я больше не выдержала, — ответила Сюзанна, борясь со слезами. — Вот и поехала вслед за вами. Скажи, пожалуйста, где сейчас Хуго?

— Блайхер? Где он сейчас живет, этого я тебе сказать не могу, это государственная тайна. Ты слишком многого требуешь от меня, Сюзанна,

Бородач с сожалением смотрит на женщину: как ему хотелось бы ей помочь.

Но Сюзанна не отступает Она умоляюще говорит:

— Карл, вспомни о нашем прекрасном времени в Кане. Разве я плохо за вами ухаживала? Штопала вам носки, гладила рубашки и подавала на стол еду. То же самое и в Шербуре. Разве вы когда-либо чувствовали между нами разницу, что вы немцы, а я француженка? Разве вы не чувствовали себя как дома? И вот теперь я приехала в Париж и прошу тебя о небольшом одолжении...

Тут она расплакалась, и слезы потекли по ее щекам. Водитель боязливо оглядывается. Он не может стоять и разговаривать здесь с француженкой, тем более плачущей. Каждую минуту из гостиницы может выйти его шеф и приказать подавать ему машину. Сочувственно он произносит:

— Сюзанна, что нельзя — то нельзя. Ты же ведь не хочешь, чтобы я предстал перед военно-полевым судом.

Но молодая красивая француженка продолжает плакать, не говоря ни слова.

— Ну хорошо, Сюзанна, но не выдавай меня ради Бога. Не говори никому, что узнала от меня адрес Хуго. В противном случае со мной будет покончено.

Еще раз водитель оглядывается боязливо вокруг, затем произносит шепотом:

— Он живет на улице Фесандерье дом номер 26...

Некоторые из редких прохожих смотрят с ненавистью на то, как молодая француженка при всем народе целует бородатого немецкого солдата.

После этого водитель возвращается к своим товарищам, а молодая француженка торопливо уходит. Радость написана на ее лице, легкая нежная улыбка играет на ее губах.

Улыбка эта постепенно тухнет, и шаги ее становятся медленнее, когда она идет по элегантной улице Фесандерье, приближаясь к дому номер 26. Прошли долгие недели с тех пор, как Сюзанна простилась со своим Хуго на затемненном вокзале Шербура, а за это время многое могло измениться. .

Конечно, Хуго ей писал и заверял, что любит свою Сюзанну и скучает по ней. Но с некоторых пор его письма перестали приходить. И этого молчания Сюзанна вынести уже не смогла. Не долго думая, она поехала в Париж, чтобы услышать от него самого, что между ними все осталось по-прежнему и нет никаких оснований для малейших сомнений в этом...

Дом номер 26 выглядит весьма солидно и даже богато, и Сюзанна удивляется, как это в нем может жить унтер-офицер. Она же не знала, что из маленького, не имевшего никакого значения унтер-офицера тайной полевой полиции он стал асом немецкого абвера во Франции.

Сюзанне удается проскользнуть мимо консьержки, которая, как и во всех лучших домах Парижа, следит за тем, чтобы посторонние не нарушали покой жильцов.

Медленно поднимается Сюзанна по лестнице с бешено стучащим сердцем. Еще несколько секунд, и она увидит его и бросится ему на шею...

Она сама не могла понять, от радости или же от страха дрожала ее рука, когда она нажала на кнопку звонка у двери квартиры на пятом этаже.

Блайхер даже не догадывается, кто позвонил в дверь. Он не догадывается, что там стоит его судьба в образе красивой женщины с большими темными глазами и зовущим ртом.

Хуго Блайхер ни о чем не догадывается, тем более что очень занят составлением доклада.

«Кошка» в этот день часто мешала ему работать. Она непрерывно напевает песенку, которую в 1941 году пела вся Франция, наподобие того, как в Германии в это же время пели шлягер «Лили Марлен».

Из родного уголка моей земли

Мне улыбается девушка...

«Кошка» почти без остановки меланхолично повторяет эти слова, действуя на нервы Хуго. Он уже с большим трудом переносит эту песенку. Нервирует его и то, что «Кошка» по непонятным причинам уже в третий раз за какой-то час переставляет цветы на его письменном столе и, подходя сзади, обнимает его за шею, теребит рукой его волосы и шепчет нежно ему в ухо сумасбродные слова.

Все это нервирует его, потому что мешает работать. Вместе с тем ему надоело играть роль влюбленного, ибо на самом деле он совсем не влюблен, и он уже не может, да и не хочет изображать чувства, которых у него нет.

С другой же стороны, ему не хочется обидеть «Кошку» по двум причинам. Во-первых, он высоко ценит ее как человека, а во-вторых, ему нужна ее помощь: без «Кошки» поставленных перед ним задач ему не выполнить.

Снова раздается звонок у входной двери. «Кошка» вздыхает и отходит от Блайхера.

— Наверное, это посыльный из цветочного магазина, — говорит она и идет к двери, не снимая фартучка.

После заявления Пьера де Вомекура о решении ликвидировать Блайхера силами и средствами Сопротивления «Кошка» стала вдвойне осторожной и лишь немного приоткрывает дверь.

На лестничной площадке стоит молодая, очень красивая женщина.

— Что вам угодно? — Матильда недоверчиво смотрит на незнакомку.

— Меня зовут Сюзанна Лоран, — говорит та и после небольшой паузы добавляет: — Я... я хотела бы поговорить с месье Блайхером...

— Здесь месье Блайхер не проживает, — решительно отрезает «Кошка».

Она сама не знает, почему говорит с посетительницей столь недружелюбно. Какое-то внутреннее чувство настраивает ее против этой чужой женщины с темными глазами, смотрящими на нее, «Кошку», удивленно и несколько недоверчиво.

— Но мне сказали, что он живет именно здесь, — настаивает Сюзанна.

Ей стало внезапно жарко, когда она вместо Хуго увидела здесь какую-то женщину. Фартучек на ней говорил о том, что она в этой квартире находится не случайно.

— Откуда это вам стало известно? — резко спрашивает «Кошка». — Уж не от консьержки ли?

В тот же момент она сердито кусает себя за губу: проговорилась!

— Так, стало быть, он все же живет здесь. Вы это только что сами подтвердили, — переходит в наступление Сюзанна. — Пожалуйста, пропустите меня к нему, мне нужно с ним срочно поговорить по личному вопросу... — Голос ее звучит умоляюще.

— По личному вопросу? — брови Матильды недоверчиво поднимаются вверх. — Вы что же, знаете месье Блайхера?

— Конечно, еще по Кану и Шербуру...

— Ах вот как... Стало быть, вы знаетесь еще с тех времен? Интересно! — «Кошка» сильно прищуривает глаза и требовательно спрашивает: — Что было общего у вас, у француженки, с немецким солдатом!

Сюзанна краснеет до корней волос. Ее глаза гневно сверкают.

— Ведь вы тоже француженка, не так ли? — быстро парирует она.

— Какая наглость! — восклицает Матильда в ярости. Она чувствует, что ее раскусили. — Месье Блайхер никого не принимает, а уж вас-то тем более. Прощайте, мадам! — и захлопывает дверь прямо перед носом Сюзанны.

Едва «Кошка» вернулась на кухню, как вновь раздался звонок, на этот раз продолжительно. Матильда твердо решила не открывать. Она звякает кастрюлями и тарелками, напевая с подчеркнутым равнодушием свою песенку: ...мне улыбается девушка.

Вдруг перед нею появляется Блайхер.

— Кто это звонил? — интересуется он.

— Ах... какая-то личность, желает знать, кто здесь живет. — «Кошка » ведет себя непринужденно. — Но она вела себя слишком нахально...

— Она? Это означает: женщина?

— Да, если тебя это так интересует: женщина! — Матильда готова была взвыть от ярости. Она снова проговорилась. Сегодня у нее все, как говорится, из рук валится...

Звонок раздался еще раз. Еще продолжительнее, еще настойчивее Блайхер набирает воздух и хочет идти к двери. Но «Кошка» цепляется за него.

— Жан, пожалуйста, не ходи, я тебя умоляю... Может быть, она хочет что-то с тобой сделать... Не ходи... Не открывай дверь... Прошу тебя!

Но Блайхер ее не слушает. Он сыт по горло этим пением и звяканьем кастрюлями, к которым теперь добавился еще и непрерывный трезвон.

— Черт побери! — выходит он из себя и рывком открывает дверь. Бранные слова замирают на его губах. Он пристально смотрит на женщину, робко стоящую перед ним и немного испуганную собственной храбростью.

— Сюзанна! Малышка! Это ты? Боже мой, так неожиданно...

Он не знает, что делать, он, который молниеносно разбирался в сложнейших ситуациях и реагировал быстрее других. Но теперь...

Ему хочется броситься к Сюзанне, обнять ее. Но тут же он понимает щекотливость положения, в которое попал. Он и две женщины — Сюзанна и Матильда. Появление Сюзанны всколыхнуло старую привязанность и симпатию. Ведь она подарила ему столько радостей и душевного покоя в той прежней жизни. Матильда же нужна ему для выполнения его солдатского долга.

Хуго испытывает состояние душевного разлада.

— Заходи, моя малышка, заходи, — приглашает он Сюзанну. которая стоит еще нерешительно у двери.

— Я только что запретила этой даме входить в нашу квартиру,— прозвучал резкий голос «Кошки» за его спиной. — И пока я хозяйка в доме, так оно и будет. — Она снимает фартучек и бросает его в угол. Глаза ее наполняются неудержимым гневом...

Блайхер в отчаянии ищет какие-то слова объяснения. Он не хочет обидеть ни одну из женщин и тем более потерять хоть одну из них — боевую подругу Матильду Каррэ и любимую им Сюзанну Лоран.

Хуго делает успокаивающее движение рукой.

— Послушай, Матильда, — пытается он дать какое-то объяснение, — ты должна понять, что я не могу так вот просто выставить за дверь старую, дорогую мне подругу... Ведь после долгой разлуки у нас есть что сказать друг другу и кое-что объяснить... Разве ты этого не понимаешь?

Но «Кошка» не отвечает. Она не спускает глаз с Сюзанны, которая все еще стоит у порога и молча смотрит на нее. Блайхер какое-то время переводит беспомощно свой взгляд с одной на другую. Затем пожимает плечами.

— Ладно — может быть, нам с Сюзанной, действительно, лучше поговорить где-нибудь в другом месте!

Взяв берет, он небрежно набрасывает на плечи дождевик.

— Идем, — говорит он затем Сюзанне, — посидим часок в кафе неподалеку отсюда. Там я тебе все объясню...

— Хорошо, Жан, тогда иди и объясни своей «дорогой старой подруге» изменившуюся ситуацию, — холодно произносит «Кошка», по-видимому, взявшая себя в руки. Только по блеску в ее глазах Хуго понимает, какая буря бушует сейчас в сердце этой женщины. — Ноя жду тебя не позже как через час к обеду!

Заказав по чашечке кофе, они сидят напротив друг друга — Сюзанна и Хуго. Живо всплывают у них воспоминания о незабываемых часах, проведенных когда-то вместе. Но проходят бесконечные минуты, прежде чем они находят первые слова.

— Извини, пожалуйста, за столь неприветливый прием, — произносит, наконец, он смущенно. — Мне очень жаль...

— Да нет. Хуго вероятно, это даже к лучшему. По крайней мере, я знаю, где мое место. — Голос Сюзанны звучит сдавленно. Она судорожно пытается улыбнуться. — Быстро, хотя и не безболезненно.

— Чепуха! — Хуго вертит в руках пачку сигарет. — Ты совсем ничего не знаешь. Попытаюсь, однако, все тебе объяснить.

— Пожалуйста, не старайся, не надо. — Сюзанна решительно качает головой. — Ты ведь не обязан. Да мы и не женаты. — Она снова храбро пытается улыбнуться. — К тому же ты не рассчитывал увидеть меня снова, а тут еще Париж с его соблазнами. Ну, как это обычно бывает.

Напрасно борется Сюзанна со слезами, которые начинают потихоньку ползти по ее щекам.

— Я понимаю все это хорошо, — произносит она. — Не понимаю лишь одного: почему ты мне не написал сразу правду? Тем самым ты избавил бы меня от этой поездки в Париж и своего унижения. Но ты в своих письмах уверял меня, что продолжаешь любить и думаешь обо мне днем и ночью.

Хуго осторожно и нежно берет ее руку в свою.

— Успокойся, малышка, и поверь, что я писал тебе правду. Теперь, когда я тебя снова увидел, то понял, как ты мне нужна.

Сюзанна вытирает платочком слезы.

— Не надо меня утешать, Хуго. Правду я сегодня увидела сама. Так что эта беседа уже ни к чему.

— Выслушай же меня, — настойчиво произнес он. — Хотя и непросто объяснить тебе все, как есть, но я все же попытаюсь. Так вот. я сейчас нахожусь на службе, о которой говорить тебе не имею права. И о задачах, которые я выполняю, тоже распространяться не буду. Женщина, которую ты только что видела у меня на квартире, имеет к этим задачам самое непосредственное отношение.

Сюзанна выдергивает у него свою руку.

— Не скажешь ли ты еще, что в твою задачу входит... Ну скажем, иметь с нею определенные отношения. Или ты будешь отрицать, что у тебя с нею что-то есть?

— Я это и не отрицаю, малышка, — Блайхер пытается как-то извернуться. — Однако...

— Мне-то ты пишешь, что любишь, — с горечью говорит Сюзанна и уже со злостью добавляет: — Хочу сказать тебе вот что: тысячи мужчин побывали в твоем положении, будучи уличенными в связи с другими женщинами. Но ни один еще не заявлял в свое оправдание, что это имеет отношение к его «секретному заданию». А ты ведешь себя так, будто твой начальник приказал тебе совратить эту женщину, и ты, бедняжка, вынужден поступать так, скрежеща зубами.

— Хотя это и звучит малоубедительно, но в действительности близко от истины, — возражает Блайхер, мысленно посылая ко всем чертям и «Кошку» и полковника, да и весь абвер, поставивших его в такое неловкое положение.

«Если бы я мог сказать ей всю правду, — думает он, — Сюзанна поняла бы».

— Может быть, ты хоть что-то поймешь, — продолжает он после непродолжительного молчания, — если я скажу тебе, что недавно просился отправить меня на Восточный фронт, так как ситуация с Матильдой стала для меня просто невыносимой. Но мой рапорт отклонили, потому что замены мне здесь нет.

— Как это так нет замены? — произносит Сюзанна с горькой иронией. — Я не хочу быть злословной, но твоя приятельница не производит впечатления девушки, познавшей первый поцелуй. Наоборот, она, видимо, кое-что повидала на своем веку, в сорок-то лет...

— В тридцать два, к твоему сведению.

— Да хоть и в тридцать два. Что же, во всем вермахте не найдется рослый и крепкий мужчина, который мог бы тебя заменить с ней?

И тут она опять начинает плакать.

— Впрочем, это. действительно, так. — всхлипывая, говорит она. — Знаю по собственному опыту. Ведь я пыталась забыть тебя еще в Кане, затем в Шербуре, а теперь вот приехала к тебе в Париж...

— Дорогая малышка... — Блайхер пытается успокоить ее, гладит ей руку, затем целует.

Слова Сюзанны очень взволновали его. Он понял, что и он нуждается в ней, в этой женщине, совершенно иной, нежели «Кошка». Ведь Матильда — это стремление к приключениям, к игре с огнем, не только изнуряющей, но и опасной. Сюзанна же, напротив, — только любящая женщина, от которой исходит материнское тепло, в котором нуждается любой мужчина, в том числе и Хуго Блайхер. У Сюзанны он находит понимание и поддержку, так необходимые ему.