Кошмарный случай

Джерома вызвали в кабинет директора школы на перемене между вторым и третьим уроками в четверг утром. Мальчик шел без всякого страха, поскольку был смотрителем: владелец и директор очень дорогой приготовительной школы[1] присваивали это звание наиболее дисциплинированным и особо усердным ученикам младших классов (потом смотритель мог стать стражем и, перед окончанием школы, готовясь поступить в Мальборо[2] или, скажем, в Рэгби[3], — крестоносцем). На лице сидевшего за столом директора, мистера Уордсуорта отражались замешательство и предчувствие дурного. У Джерома, едва он переступил порог, создалось ощущение, что директор чем-то напуган.

— Присядь, Джером, — начал мистер Уордсуорт. — С тригонометрией у тебя все в порядке?

— Да, сэр.

— Мне только что позвонили, Джером. Твоя тетя. Боюсь, у меня плохие новости.

— Да, сэр?

— С твоим отцом случилось несчастье.

— Ой.

Мистера Уордсуорта несколько удивила такая реакция.

— Трагический несчастный случай.

— Да, сэр.

Джером отца боготворил, в полном смысле этого слова. Как человек творит себе Бога, так и Джером сотворил отца: из не знающего покоя, не сидящего на одном месте овдовевшего писателя превратил его в таинственного авантюриста, вдруг объявляющегося в далеких краях: в Ницце, в Бейруте, на Майорке, даже на Канарах. К своему восьмому дню рождения Джером не сомневался, что отец или занимается незаконной торговлей оружием, или является агентом британской разведки. И он уже решил, что тот тяжело ранен автоматной очередью.

Мистер Уордсуорт вертел в руках указку. Похоже, не знал, как продолжить.

— Ты знаешь, что твой отец поехал в Неаполь?

— Да, сэр.

— Сегодня твоей тете позвонили из больницы.

— И что?

Мистер Уордсуорт отчаянно выдохнул:

— На улице с ним случилось несчастье.

— Да, сэр? — Джерому представлялось логичным, что происшедшее назвали несчастным случаем. Полиция, разумеется, первой открыла огонь. Его отец мог бы убить человека только при одном условии: если б ему не оставили другого выхода.

— Боюсь, твой отец получил очень серьезные травмы.

— Понятно.

— Точнее, Джером, он умер вчера. Не приходя в сознание, не почувствовав боли.

— Их пули попали в сердце?

— Не понял... Что ты сказал, Джером?

— Их пули попали в сердце?

— Никто не стрелял в твоего отца, Джером. На него упала свинья. — Неожиданно лицо мистера Уордсуорта нервно дернулось. На мгновение показалось, что он хочет рассмеяться. Но директор закрыл глаза, плотно сжал губы, а потом быстро продолжил, чтобы отмести все вопросы: — Твой отец шел по улице Неаполя, когда на него упала свинья. Кошмарный случай. Похоже, в бедных кварталах Неаполя свиней держат на балконах. Эта находилась на пятом этаже. Ее слишком раскормили. Балкон не выдержал. Свинья упала на твоего отца.

Мистер Уордсуорт резко поднялся из-за стола, отошел к окну, встал спиной к Джерому. Его плечи сотрясались от нахлынувших чувств.

— Что случилось со свиньей? — спросил Джером.

Вопрос этот не свидетельствовал о черствости Джерома, хотя именно так истолковал его мистер Уордсуорт, рассказывая коллегам о разговоре с мальчиком (он даже высказал предположение, что Джерома следует лишить звания смотрителя). Просто Джером пытался представить себе эту неординарную ситуацию во всех подробностях. Джером не относился к плаксам, слезам предпочитал размышления, и во время учебы в приготовительной школе ему не приходила в голову мысль о том, что обстоятельства смерти его отца комичны: они оставались частью таинства жизни. Лишь позднее, в первом классе частной средней школы, рассказав о смерти отца своему лучшему другу, он начал осознавать, какое воздействие оказывает эта история на других. Естественно, после того как в школе стало известно, что послужило причиной смерти отца Джерома, его, вопреки логике, отныне звали не иначе как Свинья.

К сожалению, у его тети чувство юмора отсутствовало напрочь. На пианино стояла увеличенная фотография отца Джерома: крупного мужчины с грустным лицом, в неуместном на Капри темном костюме, с зонтиком (чтобы не получить солнечный удар), на фоне скал Фаральоне. К шестнадцати годам Джером уже хорошо понимал, что на фотографии запечатлен скорее автор книг «Солнечный свет и тень» и «Прогулки по Балеарским островам», нежели агент британской разведки. При этом он бережно хранил в память об отце альбом с почтовыми открытками (марки он давно отклеил для другой своей коллекции), и ему очень не нравилось, когда тетя делилась с незнакомыми людьми подробностями смерти отца.

— Кошмарный случай, — начинала она, и незнакомец или незнакомка пытались выразить подобающие случаю интерес и сочувствие. Слушатели, само собой разумеется, были неискренни, но у Джерома щемило сердце, когда он видел, как внезапно, по ходу сбивчивого тетушкиного рассказа, их интерес становился подлинным. — Я представить себе не могу, что такое разрешено в цивилизованной стране, — говорила тетя. — Полагаю, следует относить Италию к странам цивилизованным. Конечно, за границей нужно быть готовым к любым неожиданностям, но мой брат был опытным путешественником. Всегда брал с собой фильтр для воды. Это дешевле, знаете ли, чем покупать бутылки минеральной воды. Мой брат говорил, что благодаря фильтру вино к обеду обходится ему бесплатно. Сами видите, как серьезно он подходил к подготовке своих поездок, но кто мог предположить, что свинья свалится ему на голову, когда он пойдет по улице доктора Мануэло Пануччи, направляясь в Гидрографический музей? — И тут интерес слушателей становился неподдельным.

Отец Джерома не был знаменитостью, но почти всегда наступает момент — обычно после смерти писателя, — когда кто-то приходит к выводу, что имеет смысл увековечить его имя в истории, и направляет письмо в «Таймс литерари сапплемент»[4], объявляя, что работает над биографией покойного и просит родственников и друзей разрешить ознакомиться с письмами и документами покойного и рассказать истории из его жизни. Большинство из заявленных биографий, понятное дело, так и не появляются на книжном прилавке. И поневоле возникает вопрос: уж не является ли подобная затея скрытой формой шантажа и надежным способом для потенциального автора биографии получить необходимые средства для завершения образования в Канзасе или Ноттингеме? Джером, однако, став дипломированным бухгалтером, жил вдали от литературного мира. Он понимал, что ему почти ничто не угрожает, а кроме того, после смерти отца прошло уже слишком много времени, едва ли бы кто-то надумал заняться его жизнеописанием. Хоть и нечасто, но он время от времени возвращался к обстоятельствам смерти отца, пытаясь свести к минимуму комизм происшествия. Отказывать биографу в подробностях было бессмысленно, ибо в этом случае, несомненно, тот направился бы к тетушке, а она, несмотря на преклонный возраст, сохраняла ясный ум и отменную память.

Из всех возможных вариантов Джером остановился на двух. Первый состоял в том, чтобы медленно, с многочисленными подробностями, подвести слушателя к печальному происшествию. Таким образом, смерть отца становилась самой неинтересной частью повествования, его антикульминацией. Неожиданный поворот — вот что главным образом вызывает смех, когда рассказывают подобные истории. Когда Джером репетировал этот вариант, ему самому становилось скучно.

«Вы знаете, в Неаполе высокие многоквартирные дома. Кто-то говорил мне, что в Нью-Йорке неаполитанцы всегда чувствуют себя как дома, точно так же, как уроженцы Турина — в Лондоне, потому что в обоих городах имеются почти одинаковые реки. Так о чем это я? Ах да, о Неаполе. Вы бы удивились, узнав, что держат у себя на балконах люди, живущие в бедных кварталах. Даже не старый хлам, не подушки с одеялами, а всякую живность: кур, коз, даже свиней. Разумеется, свинья, у которой нет возможности бегать, даже ходить, быстрее набирает вес. — Тут Джером представлял себе мутные от тоски глаза слушателя. — Не знаю, как вы, а я вот понятия не имею, сколько может весить свинья, но эти старые здания давно требуют ремонта. Балкон на пятом этаже обвалился под весом одной из таких вот свиней. Задел о балкон третьего этажа и изменил траекторию. Мой отец направлялся в Гидрографический музей, когда свинья рухнула на него. Падая с большой высоты, она набрала приличную скорость и сломала ему шею». Это была действительно мастерская попытка превратить забавное происшествие в нудное повествование.

Второй вариант, который также репетировал Джером, отличался краткостью.

— Моего отца убила свинья.

— Неужели? В Индии?

— Нет, в Италии.

— Как интересно! Я и представить себе не мог, что в Италии охотятся на кабанов с копьем. Ваш отец увлекался поло?

В достойном возрасте, не слишком рано и не слишком поздно (будучи дипломированным бухгалтером, Джером изучал статистику, отдавал предпочтение среднему арифметическому и старался воздерживаться от крайностей), он собрался жениться на милой двадцатипятилетней девушке, отец которой был доктором в Пиннере. Звали ее Салли, из всех писателей она отдавала явное предпочтение Хью Уолполу и обожала детей с тех пор, как в пять лет получила в подарок куклу, которая вращала глазками и писала. В их отношениях не было страстной влюбленности, скорее они просто устраивали друг друга. Оно и понятно: бухгалтер никогда не решился бы на бурный роман, ведь он мог отразиться на его общении с числами.

Одно, впрочем, беспокоило Джерома. Теперь, когда в течение ближайшего года он сам мог стать отцом, его любовь к покойному родителю только возросла; он понял, как много значат для него те старые почтовые открытки. Он так хотел сберечь память об отце, но у него не было уверенности, что его спокойная любовь не обратится в прах, если Салли окажется столь бесчувственной и рассмеется, услышав трагическую семейную историю. Несколько раз он порывался все ей рассказать, тем более что Салли, по понятным причинам, настойчиво его расспрашивала.

— Ты был совсем маленьким, когда умер твой отец?

— Мне было девять.

— Бедняжка!

— Я учился в школе. Мне сообщил об этом директор.

— Ты очень горевал?

— Не могу вспомнить.

— Ты никогда не рассказывал мне, как это произошло.

— Внезапно. Несчастный случай на улице.

— Ты никогда не будешь превышать скорость, не так ли, Джемми (она уже начала звать его Джемми)?

Теперь он не мог воспользоваться вторым вариантом, который называл «охотой на кабанов».

Они решили пожениться скромно, оформив свои отношения в отделе регистрации, и на медовый месяц поехать в Торки[5]. Джером никак не мог собраться с духом и решился познакомить свою невесту с тетей лишь за неделю до свадьбы. Когда этот день пришел, он уже перестал понимать, чего ему хочется больше: сохранить уважение к памяти отца или безопасности будущей семейной жизни.

Момент истины наступил очень быстро.

— Это отец Джемми? — спросила Салли, взяв с пианино фотографию мужчины с зонтиком.

— Да, дорогая. Как ты догадалась?

— У него глаза и брови Джемми, не так ли?

— Джером показывал тебе его книги?

— Нет.

— Я подарю тебе их на свадьбу. Он так интересно описывал свои путешествия. Моя любимая — «Бухточки и укромные уголки». Его ждало великое будущее. Если бы его жизнь не оборвал этот кошмарный случай.

— Правда?

Джерому захотелось немедленно выйти из комнаты, чтобы не видеть, как исказится милое личико Салли, когда она будет безуспешно пытаться сдержать смех.

— После того как на него упала свинья, я получила множество писем от его читателей. — На этом тетушка никогда не останавливалась.

И тут произошло чудо. Салли не рассмеялась. Пока тетушка говорила, Салли сидела с округлившимися от ужаса глазами, а в конце воскликнула:

— Какой кошмар! Это заставляет задуматься о вечном, ведь правда? Чтобы такое могло случиться! Спокойно идешь по улице — и на тебе!

Сердце Джерома пело от счастья. Страхи, мучившие его, рассеялись как дым. В такси он поцеловал Салли с куда большей страстью, чем прежде, и она ответила на его поцелуй. В ее синих глазах замелькали младенцы, которые закатывали глаза и делали пи-пи.

— Осталась одна неделя, — выдохнул Джером, и она сжала его руку. — О чем задумалась, дорогая?

— Слушай, а что сталось с бедной свиньей?

— Ее наверняка съели на обед, — радостно ответил Джером и вновь потянулся к губам невесты.