Бенди и чернильная машина. Кошмары оживают

3

Я голоден. Или, может быть, голоден он.

Я не знаю. Я просто чувствую голод.

Но не в этом суть. Писать из-за происходящего становится сложнее – как и думать. Мне трудно оставаться в сознании. Не уверен, что в этом есть какой-то смысл. Честно говоря, та часть, где я рассказывал про маму и дедушку в моей комнате, кажется, происходила не со мной.

Неужели то была история обо мне?

Я помню: пять чувств. Запах квартиры, старой и заплесневелой, но с примесью аромата мяса, картофеля и голубцов. Над кроватью – потолок с пятнами от воды. Звуки с улицы: шум машин, крики людей. Даже в два часа ночи. Колючее одеяло. Я помню всё это.

Я встретил тебя на следующее утро, Дот.

Думаю, можно сказать: я был человеком, который привык иметь дело с людьми – особенно если учесть мою работу курьером. Новые люди меня не особо тревожили. Мне нравилось смотреть на них. Это звучит странно, но я всего лишь хотел сказать: когда ты знакомишься с человеком, то отмечаешь в нём некоторые детали. Например, вот этому парню только что начистили ботинки. А у этого расплылось пятно от пота вокруг воротничка. Бигуди этой дамы заляпаны чёрным, а у той помада выходит за контур губ. Каждый уникален.

На самом деле сначала я увидел Дот издалека. Тогда я не знал, кто она. Лишь понимал, что человек вдалеке представляет собой невысокую коренастую девушку с широкими плечами и целеустремлённой походкой. Она, вероятно, была моей сверстницей. Засаленные медовые волосы уже с самого утра отказывались держаться в локонах. Очки в оправе «кошачий глаз» казались великоваты для её лица.

Затем я понял, что она тоже собирается войти через главный вход в «Студию Джоуи Дрю». После этого я немного пробежался и нагнал незнакомку. Дот придержала для меня дверь. Она окинула меня быстрым взглядом от макушки до пят. Всё произошло быстро, но девушка успела к тому моменту уже сформировать обо мне мнение. Я знаю – мы позже об этом говорили.

– Я подумала, что ты высокий, – сказала она потом.

– Ну, я высокий, – ответил я.

– Ты был похож на жеребёнка: состоял будто бы из одних конечностей. Казалось, ты в любую секунду можешь потерять равновесие. Мне это понравилось.

Я всё ещё не понимаю, почему ей это нравилось. Но я знаю – Дот всегда с подозрением относилась к развязной походке: «Как можно сказать, что человек искренний или полон фальши, если он всегда ведёт себя самоуверенно?»

Дот окинула меня быстрым взглядом и зашагала дальше своим решительным шагом. Она резко кивнула женщине за столом, а затем исчезла за углом, свернув в коридор.

Я же, напротив, направился к женщине. Та окинула меня подозрительным взглядом. Или нет. Может быть, у неё просто было такое лицо. Я никогда её об этом не спрашивал, так что не знаю.

Я много чего не спрашивал у людей.

– Привет, я Дэниел Левек. Ээ… Бадди, – сказал я.

Женщина продолжала смотреть на меня.

– Я, эм, я новый помощник и стажёр в художественном отделе.

Она не отрывала взгляда.

Кто-то похлопал меня по руке. Я оглянулся и нос к носу столкнулся с женщиной. Предположительно ей было около пятидесяти. Угловатое лицо обрамляли мягкие каштановые волосы. Шевелюра заканчивалась пышным завитком чёлки. Меж бровей залегла глубокая морщина, из-за которой казалось, что женщина была постоянно чем-то обеспокоена. Но в скором времени я узнаю: она всегда так выглядела.

– Ты Дэниел? – спросила она.

– Да, это я.

Женщина вытерла руку о фартук, который прикрывал её спереди, и протянула ладонь для рукопожатия. Её рука оказалась покрыта пятнами чернил. Равно как и кончики моих пальцев.

– Меня зовут мисс Ламберт. Я глава художественного отдела. Пошли со мной.

Я принял её ладонь. Мы пожали друг другу руки. Затем я последовал за мисс Ламберт по коридору, который вчера был тёмным и жутким. Сегодня же его ярко освещали гудящие лампы. Женщина отодвинула решётку лифта. Мы зашли внутрь. Закрыв за нами решётку, мисс Ламберт нажала на кнопку. Нас дёрнуло вверх. За всё время никто не проронил ни слова. Я этому совсем не противился. Меня нельзя назвать болтуном. Никогда таким не был. И никогда им не стану.

Определённо никогда не стану.

И это немного забавно.

«Юмор висельника» – именно так называет это явление Дот.

Так вот.

Меня также очень заинтересовал один момент: художественным отделом руководила женщина. Я немного размышлял над этим. Не думаю, что раньше удавалось видеть женщину, которая хоть чем-то руководила. За последние пару лет количество работающих женщин увеличилось. Я знал об этом – ведь мужчин не хватало из-за войны и всякое такое. Но чтобы женщина была начальником? Нет, такого я не встречал.

Я не понимал причины.

Лифт дёрнулся и замер. Мои зубы клацнули от неожиданной остановки.

Мисс Ламберт заметила и рассмеялась.

– Да, с ним такое бывает.

Она отодвинула решётку с лязгающим звуком. Мы вышли на этаже художественного отдела. Повсюду сидели художники. Каждый из них в своём уголке или закоулке склонился над столом и усердно трудился. Рабочее пространство было украшено рисунками и фотографиями. Вокруг царил организованный хаос. Мне это нравилось.

И ещё стояла полная тишина.

Я достаточно побывал в офисах в качестве курьера, чтобы знать о существующем там гуле разговоров и клацанье печатных машинок. Гул офиса напоминал шум города. Он был фоновым, почти успокаивающим звуком.

Но здесь единственным звуком, на котором получилось сосредоточиться, оказался шорох ручки по бумаге. Из-за этого я чувствовал себя так, словно любой звук с моей стороны станет помехой. Словно даже само дыхание звучало слишком громко. Может быть, мне не стоило дышать.

Мисс Ламбер не разделяла моих чувств.

– Эй, мне нужно всеобщее внимание! – громко заявила она.

Художники вскинули головы и направили взгляды в нашу сторону. Один мужчина у окна снял очки, протёр их и снова надел.

– Это Дэниел Левек, – произнесла она.

– Бадди, – поправил я мисс Ламберт. Она взглянула на меня. – Люди зовут меня Бадди.

– Ясно. Это Бадди. Он наш новый помощник.

– А разве Джоуи не приостановил набор новых сотрудников? – спросил человек у окна.

Мисс Ламберт пожала плечами:

– Он сам и нанял Бадди.

Мужчина пожал плечами и повернулся обратно к своему столу.

– Полагаю, ты можешь занять стол в конце комнаты. Извини, там темновато, но… Но у нас только он свободен, – сказала мисс Ламберт. Она указала в тёмный угол, который находился дальше всего от естественного освещения.

– А что мне делать? – поинтересовался я.

Женщина вновь пожала плечами.

– Думаю, просто ждать, пока кому-нибудь не потребуется что-то отнести или принести. – Женщина встретилась со мной взглядом. Выражение её лица несколько смягчилось. Не настолько, чтобы стереть морщинку меж её бровей – но всё же. – Всё будет хорошо, Бадди, мы с тобой всё продумаем. Но сейчас мне нужно вернуться к работе.

После этих слов я направился к своему столу, попутно осматриваясь. Помещение уже не казалось таким уж большим. Теперь я присмотрелся и понял: помимо меня здесь находились всего четыре человека. Стены представляли собой неокрашенные деревянные панели. Однако они практически полностью были завешаны картинками и фотографиями людей, животных, пейзажей. Я предположил, что эти изображения использовались в качестве образцов для рисования поз и предметов в процессе производства мультфильмов.

Я сел за свой письменный стол. Да, в моём углу было темно, но не уныло. Даже почти возникло ощущение уюта. Над столом висели пожелтевшие рисунки Бенди и других персонажей. Среди них была девочка в коротком чёрном платье без бретелек и с нимбом над головой. И ещё кто-то, похожий на высокого волка с торчащими вверх ушами. Персонаж был одет в комбинезон.

– Это Ангел Алиса, а это Волк Борис и, ясное дело, Бенди, – раздался позади тёплый голос. Я обернулся и увидел одного из художников. Тот разглядывал меня сверху. – А я Джейкоб. Приятно познакомиться с тобой, малец.

Я пожал ему руку. Он был одет в модный серый костюм с бордовым галстуком. Атрибут образа сочетался с носовым платком, торчащим из нагрудного кармана. Стильно, однако.

– Спасибо. Наверное, мне стоит выучить это всё, – сказал я.

Джейкоб рассмеялся.

– Ага. Но никого не спрашивай. Особенно мистера Дрю. Если у тебя есть вопросы, адресуй их художественному отделу. Некоторые старожилы слишком уж чувствительны. У них просто в голове не укладывается, что кто-то может не знать этих персонажей.

– Понятно, – ответил я.

– Слава мимолётна, – сказал Джейкоб, немного сдвинув свою шляпу назад. Он улыбнулся мне и продолжил: – Можешь отнести эту папку сценаристам? Требуется их одобрение рисовки до того, как я продолжу.

– О, конечно, – отозвался я.

Я взял у него папку. Мужчина вернулся за свой стол. Я повернулся и упёрся взглядом в собственный стол, задумавшись над словами Джейкоба. Деревянная столешница была затёрта в процессе многолетнего использования. В некоторых местах виднелись тёмные пятна от пролитых чернил. Ещё я заметил, что кто-то рисовал непосредственно на мягкой древесине, продавив в ней пару забавных глаз и нимб Алисы. А на самом краю столешницы было выцарапано имя. Оно не походило на другие вырезанные на столе штуки. Имя выглядело так, будто буквы основательно процарапывали раз за разом – чтобы надпись получилась более глубокой. Очевидно, это имя бывшего владельца данного стола.

– Я тебя не подведу, Генри, – промолвил я столу.

Затем я осмотрелся кругом и убедился, что меня никто не слышал.

Я встал и направился к мисс Ламберт. У неё не было секретаря. Я не знал, к кому ещё мне можно обратиться. Женщина подняла на меня взгляд, в котором читалось явное подозрение.

– Ээ, мне нужно отнести это сценаристам, – сказал я.

Мисс Ламберт пристально посмотрела на меня. От этого сложилось впечатление, что она не понимает причины моих слов.

– Ээ… это где? – спросил я.

– А, – поняла она. – Этажом ниже.

Потом мисс Ламберт вернулась к своей раскадровке. Я снова почувствовал себя почти невидимкой.

Так, просто бери и делай, сказал я себе. Просто произведи на народ приятное впечатление. Со временем тебе разрешат рисовать. По крайней мере, ты сейчас не на улице в такую жару.

Хотя, по правде говоря, внутри было не то чтобы намного прохладнее. Вентиляторы под потолком будто бы просто гоняли туда-сюда горячий воздух.

Я спустился на этаж ниже и оказался в другой комнате. Помещение было практически таким же, как и художественный отдел. Только вот над столами склонилось больше голов. Возле входа же сидела молоденькая симпатичная секретарша. Она выжидающе уставилась на меня.

– Привет, я Бадди. Я тут новенький. Мне сказали принести сюда эту папку?

Почему-то я произнёс это с вопросительной интонацией, хотя знал ход необходимых действий. Я почувствовал себя идиотом.

– Отнеси её Дот, – сказала секретарша.

Я окинул взглядом комнату.

– А кто такая Дот? – поинтересовался я.

Теперь женщина смотрела на меня, как на идиота.

– Единственный сценарист женского пола? – тоже с вопросительной интонацией ответила она – хотя это определённо был не вопрос. И от этого я почувствовал себя ещё более глупо.

Я коротко кивнул и оглянулся в поиске особы женского пола. Наконец взгляд наткнулся на неё. Девушка сидела немного в стороне от остальной команды – рядом с окном, под которым располагалась невысокая книжная полка. Голова Дот была очень низко склонена над бумагой. Воображение нарисовало забавную картину: как она пишет собственным носом.

– Извините, – сказал я.

Дот посмотрела на меня строго, но без всякого удивления. Она не выглядела напуганной. Просто… напряжённой.

Ну конечно. Теперь я вспомнил. Это была та самая девушка, которую я встретил внизу. Она придержала для меня дверь. Мне кажется, Дот тоже меня узнала.

– Да? – спросила девушка.

– Я должен доставить это вам. – Я протянул ей папку. Дот тут же взяла посылку одним коротким привычным движением.

Девушка снова на меня посмотрела.

– Я новенький, – решил пояснить я. – Мистер Дрю нанял меня вчера. Я из художественного отдела.

Почему слова продолжали литься? Обычно я не болтал так много. Так зачем же сейчас распинаться?

– Понятно, – бросила она и затем вернулась к своей писательской деятельности. Мне не оставалось ничего другого, кроме как уйти.

Так странно сейчас осознавать: те две мимолётные встречи помогли тебе составить обо мне хорошее мнение. Помогли тебе понравиться. Я никогда не пойму причин – но всегда буду благодарен тебе за это решение.

Мне повезло, что я тебя встретил.

Оставшаяся часть утра оказалась в основном связана с сочетанием слишком долгого сидения за столом и беготнёй по разным поручениям. Никто пока особо не ведал о моём существовании. Мисс Ламберт заверила: когда вся студия пронюхает о появлении нового помощника, я буду пользоваться большим спросом.

– Наслаждайся тишиной и спокойствием, пока можешь, – усмехнулась она. – И отнеси это в музыкальный отдел.

Я так и сделал. Спустился вниз на несколько этажей, пока не оказался на уровне музыкального отдела. Тогда в первый раз я по-настоящему осознал, что за сложный лабиринт представляет из себя здание студии. Мой отдел представлял собой одну большую комнату на этаже. Но теперь лифт открылся в узком коридоре. Он тянулся в обоих направлениях. Не наблюдалось никаких знаков, которые могли бы мне помочь выбрать путь. Коридоры оказались пустыми: нигде не было людей. И это неприятно удивило – поскольку прочие зоны студии были довольно шумными. В душе зародилось жуткое ощущение. Моё воображение почти тут же начало строить предположения о случившемся со всеми сотрудниками. Я представил огромную руку, которая появилась из пола и сгребла весь народ в охапку. Это было забавно, но мне всё равно стало не по себе.

Я оставил подобные мысли – ведь это звучало глупо. Передо мной расстилался всего лишь пустой коридор.

Я решил пойти направо. Я брёл, слушая шум собственных шагов, пока не вышел в небольшую комнатку с четырьмя дверьми. Три двери оказались заперты, а четвёртая вела в старый туалет. Им давно не пользовались. Я закрыл дверь. Мне всё ещё было не по себе. Запертые двери означали, что кто-то не хотел, чтобы туда заходили. Но туалетом никто не пользовался. Значит, сюда вообще никто не заглядывал. Так в чём дело-то?

От основного коридора отходил ещё один – маленький и тёмный. Однако я чувствовал, что выбрал неправильный путь, который ведёт лишь в глубь лабиринта. Поэтому я развернулся и пошёл обратно. В конце концов, у меня оставалось только два варианта. Я вернулся к лифту и в этот раз пошёл налево. Чувство уверенности в себе постепенно окрепло. В этой части коридора на стенах висели плакаты. Я шёл дальше. На стенах стали появляться листы с нотами, закреплённые в рамках. Даже промелькнуло несколько виниловых пластинок, тоже в рамках.

И затем внезапно я вновь оказался в обычном коридоре. Я резко развернулся на пятках, не понимая, как здесь оказался. Скорее всего, я где-то пропустил поворот. Начала подступать паника.

Всё это глупо. Коридоры не могли тянуться вечно. Здание студии было зажато между двумя другими зданиями. Это же Нью-Йорк – город на острове, который постоянно ползёт вверх. Ведь в бок двигаться некуда.

Просто иди обратно, и ты всё поймёшь. В итоге.

Но.

Я не смог вернуться назад. Также у меня не получилось найти обратную дорогу к лифту. Постепенно возникло довольно знакомое чувство. Оно появлялось у меня во время работы курьером на мистера Шварца. Я не хотел обзавестись репутацией парня, который опаздывает и на которого нельзя положиться. Не здесь, не в студии. И точно уж не в первый рабочий день.

Я оказался в другом коридоре. Этот выглядел темнее предыдущих. Теперь я по-настоящему испугался. Я заблудился в лабиринте. К тому моменту воображение начало брать надо мной верх. Каждый раз, когда я сворачивал за угол, живот слегка сводило от мысли о том, что можно там обнаружить.

Или кого.

Я в очередной раз повернул за угол, наконец что-то услышал. Я внимательнее прислушался.

Музыка.

По коридору плыла музыка. Она была едва различимой и тонкой. Как медленный и высокий крик. Мелодия становилась громче, а затем затихала. И снова громче. И потом тише. Я последовал на звук и свернул за угол. Лампы здесь светили ярче. Я наткнулся на огромный пустой письменный стол рядом с дверью. Над столом располагалась табличка с надписью: «Музыкальный отдел». Музыка слышалась из-за двери. Кто-то её исполнял. И этот кто-то мог мне помочь выбраться из этого лабиринта.

Я осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. За ней оказался огромный зал с потолком высотой в два этажа и сценой. На задней стене мерцал квадрат яркого белого света – словно в бобине только что закончилась плёнка. Я повернулся посмотреть на противоположную стену. Сверху располагалась будка киномеханика. Однако свет бил настолько ярко, что я не видел: тот ли там парень Норман, которого я встретил вчера, или же кто-нибудь другой. Так что я развернулся и прошёл дальше по залу. Сцена была заполнена стульями и пюпитрами. Музыкальные инструменты стояли на сиденьях. Рядом на полу лежали чехлы от них. Мне показалось, будто бы все ушли на обеденный перерыв – кроме одной дамы. Она играла на скрипке.

Женщина сидела посреди сцены, окружённая лесом из пюпитров. Её волосы были прямыми и длинными, без всякой укладки. Листы с нотами скрывали от меня лицо женщины и большую часть инструмента. Я мог видеть лишь её руку и пальцы. Те, словно когти, зажимали струны на грифе скрипки.

Мелодия, которую исполняла женщина, звучала медленно и напряжённо. Вообще, её с натяжкой можно было назвать мелодией. Эти звуки пронзили мне голову и заставили почувствовать лёгкое головокружение.

– Извините? – тихо произнёс я, не желая вмешиваться. Но в то же время не зная, что делать.

Женщина вскинула голову. Музыка тут же остановилась. Она уставилась на меня тяжёлым взглядом, направленным из-под полуприкрытых глаз.

– Привет, извините за беспокойство, но я заблудился…

За пределами зала раздался громкий треск. Затем донёсся мучительный крик. Женщина встала и уставилась на дверь. Я обернулся. Сердце бешено забилось.

– Что это?

Женщина лишь смотрела, застыв в абсолютно неподвижной позе. Затем прошептала:

– Он идёт.

Я повернулся к ней.

– Кто?

Внезапно в зале потемнело. Я резко обернулся и увидел: проектор погас. Теперь помещение освещала единственная лампочка в углу. Грудь сковал страх. Но ведь изменилось только освещение. Вот и всё. Больше ничего.

Бум.

Я медленно повернулся к двери. И тут же вспомнил о своём кошмарном сне. Вокруг темнота. Рука тянется через дверь. Я покосился на скрипачку. Она стояла абсолютно неподвижно в своём длинном чёрном платье. Волосы женщины слились с нарядом и делали её похожей на длинную тень. Незнакомка не развернулась. Не бросилась бежать. Она просто смотрела на дверь.

Бум. Бум.

Казалось, будто кто-то хромает, тяжело припадая на одну ногу. Где-то снаружи. Но приближается.

Нет. Я не собирался позволять своему мозгу меня пугать.

Бум. Бум.

Это уже не кошмарный сон.

Я медленно подошёл к двери, глубоко вдохнул и резким рывком открыл её.

За дверью никого не было.

– Он идёт.

Я посмотрел на скрипачку. Та указала смычком на дверь.

– Кто? – опять поинтересовался я.

Женщина ничего не ответила – просто смотрела на меня. Я начинал чувствовать себя больше раздражённым, нежели испуганным. Со вздохом снова повернулся к двери лишь затем, чтобы столкнуться нос к носу с существом, чьё лицо было покрыто чёрной капающей жижей.

Я попятился. Папка выпала из рук и шлёпнулась на пол. Монстр ворвался в комнату, схватившись за дверную раму – чтобы протолкнуть себя в моём направлении. Всё его тело было покрыто тёмной сочащейся жидкостью. Существо схватилось за своё лицо со стоном, полным невыносимой муки. И упало на меня. Я не смог отскочить, запутавшись в собственных ногах. Монстр навалился на меня, испачкав моё тело липкой мокрой субстанцией. Я изо всех сил оттолкнул его, пока тот царапал своё лицо. Незнакомец не переставал издавать ужасающий гортанный вой. Каждый раз, когда монстр открывал рот, в него начинала затекать чёрная жижа. Она заставляла существо булькать и плеваться.

Наконец монстр слез с меня и попытался встать. Я оглядел себя.

Ладони, брюки, рубашка – всё было чем-то заляпано. Я внимательно осмотрел руки, растирая между пальцами чёрную жижу.

– Чернила? – задыхаясь, сказал я.

Я повернулся к лежащему на полу существу и понял: передо мной был не монстр. Это мужчина. Покрытый чернилами. Мужчина, покрытый чернилами и катающийся по полу в агонии и ярости.

Я тут же подскочил к нему.

– Сэр, сэр, вы меня слышите?

Мужчина внезапно схватил меня за воротник рубашки и подтянул к себе.

– Мои глаза!

Я кивнул и встал, параллельно отцепив его руку от себя. Затем лихорадочно оглядел комнату и заметил кусок ткани. Он торчал из открытого футляра для виолончели. Позади футляра в заднем ряду стоял наполовину налитый стакан воды. Я пронёсся мимо скрипачки. Та лишь продолжала стоять, как статуя. Схватив кусок ткани и стакан, я в панике вернулся к мужчине.

– Вот вода и тряпка, – пояснил я и протянул их.

Мужчина вслепую замахал руками. Я взял его за руку и обвил его пальцы вокруг стакана. То же самое пришлось проделать с другой рукой, в которую вложил тряпку.

Я смотрел, как незнакомец яростно трёт глаза. Мне показалась, что так он себе делает только хуже. В то же время я не собирался указывать мужчине, что делать. Он выглядел несколько… поехавшим.

Чернила могут свести тебя с ума.

В конце концов, у мужчины получилось более-менее вытереть лицо. Он успокоился, опустил руки по бокам и лёг, уставившись в потолок.

– Вы в порядке, сэр? – поинтересовался я.

Мужчина ещё мгновение просто смотрел в потолок. Затем повернул голову, чтобы взглянуть на меня. Его лицо было испачкано. Белки глаз перестали быть белыми. Вместо этого они приобрёли бледно-розовый оттенок. Всё в незнакомце казалось острым: его нос, подбородок, даже форма бровей. И только сейчас я заметил струйку крови. Та медленно текла вниз по его лбу.

– В порядке ли я? – спросил мужчина со смешком, повторяя мой вопрос.

Он покачал головой. Потом с усилием моргнул, не отрывая от меня взгляда.

– У вас кровь идёт, – сказал я и указал на струйку крови. Незнакомец дотронулся до лба. Потом провёл пальцами по всей голове. Он дёрнулся, а затем потянул за что-то. Мужчина посмотрел на свои пальцы: в них оказался зажат кусок стекла. Незнакомец снова устремил взгляд на меня.

– Ты кто такой, чёрт побери?

– О, эээ, я Бадди. Я новый помощник из художественного отдела.

На этот раз мужчина разглядывал меня ещё дольше. И тут вдруг начал смеяться особым смехом. В нём нет голоса – лишь дыхание. Словно незнакомец задыхался.

– Из художественного отдела. Ясно. Ну так, помощник художественного отдела, скажи мне: почему это вы храните чернила в моём чулане для нот? И почему Джоуи проложил через него трубопровод, по которому, судя по всему, текут чернила?

Трубопровод? С чернилами? Это явно было чем-то из ряда вон выходящим. Но с другой стороны – я ведь понятия не имел, что для анимационной студии считалось нормальным, а что – нет.

– Я не знаю.

– Ты не знаешь. Ты не знаешь. – Мужчина ещё сильнее залился своим беззвучным смехом. Только теперь к нему примешался щёлкающий звук из горла. Незнакомец приподнялся и упёрся на локти, неумолкаемо смеясь.

– Я… не знаю, – отозвался я. Будто бы повтор ответа сделает его менее забавным. – Я… даже не знаю, где находится чулан с нотами.

Тогда я понятия не имел, где находилось большинство вещей. И даже сейчас, в эту самую секунду, я не всегда мог вспомнить, где что располагается.

Но я помню, как мужчина встал, схватив меня за локоть. В памяти застыла картина: он оглядывался на скрипачку, которая так и продолжала молчаливо стоять и смотреть, пока меня тащат прочь из зала. Я помню, как переставлял ноги в абсолютном непонимании происходящего. В воспоминаниях осталась его крепкая хватка. Пальцы, которые были такими же острыми, как и всё остальное.

Я помню.

Я помню, как шагал в обратном направлении по чернильным следам на полу.

И я помню тот чулан.

Дверь чулана была распахнута. Пол вокруг стал чёрным, как смоль. С верхних полок вниз по утёсам из белой бумаги стекали чернила – словно водопад, который только что отключили. Повсюду валялись осколки битого стекла.

– Вот чулан для нот, – сказал мужчина, отпустив мою руку. Но не просто отпустив, а ещё и подтолкнув меня вперёд. Спотыкаясь, я полетел в чулан. Носок ботинка задел осколок. Тот со звоном отлетел в тёмный угол.

– А это – чернила, которых здесь быть не должно. – Он указал на несколько рядов с уцелевшими бутылочками чернил. – А вот здесь труба, по которой необъяснимым образом текут чернила и которую прорвало, отчего оказалось испорчено несчётное количество моих нотных тетрадей!

– Ясно, – произнёс я и посмотрел на него. Мужчина взглянул на меня в ответ.

– Ясно? – возмутился он. Мне больше нечего было ответить ему. Лишь хотелось вернуться к лифту и своей работе.

Когда я ничего больше не сказал, незнакомец покачал головой, не отрывая от меня взгляда. Затем он наклонился так близко, что стали заметны чернила, которые проникли в каждую его пору. Мужчина начал говорить. В этот момент я мог видеть лишь его окрашенные чернилами дёсны и язык.

– Убери. Этот. Бардак.

После этого незнакомец гневно удалился. Я остался в одиночестве. Снова.

Я уставился на содержимое чулана.

Чувство растерянности никак не покидало моё тело. Казалось, я всё время был не прав. Неприятное ощущение. И теперь, глядя на беспорядок, я оказался абсолютно сбит с толку. Разве у них нет людей, которые должны здесь убирать? Уборка входила, что ли, в мои обязанности?

И даже если так – как предлагаете мне наводить порядок?

Как вообще можно отмыть пролитые чернила?

Вопрос с подвохом.

Потому что ответ на него: никак.

Позволь, я расскажу тебе кое-что о чернилах. Они не исчезают. Я вот о чём: ты, конечно, можешь вымыть руки и смыть чернила. Тебе даже покажется, будто всё оттёрлось. Но затем ты всё равно обнаружишь маленькое пятнышко. Думаешь, его просто не заметили? Возможно. Но на самом деле это не так. Потом ты ждёшь, когда слои кожи обновятся, а испачканная чёрными пятнами кожа отшелушится и упадёт на пол. Чернила исчезли. Или же нет? Тебе кажется, что да – однако позже ты находишь новые пятна. Где-нибудь ещё. И их становится больше.

И ещё больше.

Чернила никогда не исчезают.

Они всегда поблизости – словно прячутся и ждут, когда смогут показать себя. Чернила всегда рядом, чтобы напомнить: им никогда не исчезнуть.

Поначалу это не так плохо. Ты привыкаешь видеть их с внутренней стороны указательного пальца. Может быть, они даже кажутся тебе другом. Или отметкой, которой нужно гордиться. Именно так чернила заманивают тебя.

Но потом они начинают распускаться и проникать глубже. Чернила просачиваются и тонут. Они заливают и поглощают.

Они живые.

Они повсюду.

Они внутри меня. Эти пятна дышат за меня. Я чувствую, как они хлюпают в лёгких.

Я чувствую их у себя в голове.

Я и есть чернила.