Космическая тюрьма

Часть 3

Когда наступила весна, лидером, как того и желал Лэйк, стал Стив Шредер. В новых обстоятельствах обязанности и ответственность лидера уже были не те, что у его предшественников. Суровая борьба за выживание закончилась, по крайней мере на некоторое время. Колонисты адаптировались на Рагнароке, и число их постоянно увеличивалось; они входили в период Большого Лета и возрождения, которое продлится пятьдесят лет. В их распоряжении будет половина столетия, чтобы полностью использовать и совершенствовать окружающую их среду обитания. А затем придет Большая Осень, чтобы разрушить все, что они успели завершить, и придут Джерны, чтобы погубить их самих.

И работой Шредера было убедиться в том, что когда перед колонистами появятся эти два противника, они окажутся сильнее их обоих.

Как только позволила погода, он отправился на север, захватив с собой еще девятерых человек. Без компасов было трудно полностью повторить маршрут предыдущего лета, к тому же в бинокли все холмы выглядели одинаково. Лето уже было в разгаре, когда они, наконец, увидели холм с монументом. В нескольких милях южнее от него они обнаружили кости Лэйка, разбросанные грызунами вместе с костями его маленького пересмешника. Они зарыли их вместе, кости человека и пересмешника, и в молчании поднялись на холм.

Отряд захватил с собой небольшое ручное алмазное сверло, чтобы просверлить отверстия в твердом граните, а также черный порох для взрывных работ. Они разработали железорудную жилу, отделив руду от пустой породы и тщательно собрав даже мелкие кусочки руды. Жила была узкой на поверхности и еще более сужалась вглубь. На глубине шести футов она была уже не толще лезвия ножа; на глубине десяти футов от нее осталась лишь красноватая окраска на дне их небольшой шахты.

– Кажется, это все железо, что здесь имелось, – сказал своим спутникам Шредер. – На следующий год мы направим сюда людей, чтобы они дальше разработали эту шахту, но я пришел к мысли, что мы полностью выработали единственную железорудную жилу на Рагнароке. Но для наших целей этого хватит.

Они зашили куски руды в крепкие кожаные мешки и продолжали изыскательские работы, правда, безуспешно, пока последнее стадо единорогов не проследовало своей дорогой на юг. Они заманили в ловушки десять единорогов и стреножили их, затем привязали задние ноги каждого единорога веревкой к его рогу, чтобы он не мог мотать головой или даже высоко поднимать ее.

Колонисты ожидали того, что поимка и стреножение единорогов будет трудным и опасным делом, и так оно и случилось. Но когда вся эта операция была завершена, пойманные единороги оказались беспомощными. Они могли неуклюже передвигаться и щипать траву, но не могли атаковать. Они могли только стоять с опущенными головами и раздраженно урчать в бессильной злобе.

Затем одним морозным утром мешки с рудой были приторочены к бокам единорогов, а на их спины взобрались люди. Веревки, связывающие рог с задними ногами, были немного ослаблены, чтобы единороги могли довольно быстро передвигаться, а они стали неистово брыкаться и становиться на дыбы, визжа от ярости и пытаясь пронзить рогом своих наездников.

Уколы коротких копий, нанесенные в чувствительные места на шее единорогов, возвращали на место откинутые назад головы, и единороги, хотя и медленно, но были усмирены. Последний из них признал временное поражение, и начался долгий путь на юг. Единороги бежали трусцой, и такой темп они могли поддерживать в течение многих часов.

Каждый день путешественники гнали вперед единорогов до тех пор, пока у тех уже не оставалось сил, чтобы брыкаться по ночам. Каждое утро, отдохнув, единороги возобновляли борьбу. И для единорогов, и для людей, это уже стало как бы заведенным порядком.

Когда руда была доставлена к подножию холма у пещер, единороги были освобождены, и Шредер отправился к новому водяному колесу, где уже стоял на месте и новый генератор. Там Джордж Крэг сообщил ему о появившемся за это время неожиданном препятствии.

– Мы застряли, – сказал Джордж. – Алюминиевая руда оказалась не такой, какой мы думали. Ее недостаточно и процент содержания алюминия очень низкий. Кроме того, руда очень сложна по составу, и мы не можем превратить ее в окись алюминия, пользуясь только теми веществами, что мы имеем на Рагнароке.

– Удалось ли получить хоть сколько-нибудь окиси алюминия? – спросил Шредер.

– Очень немного. Через сотню лет у нас, возможно, будет достаточно алюминия для проводов, если мы приложим к его получению максимум усилий.

– А в чем еще ты нуждаешься? Было ли достаточно криолита? – спросил Шредер.

– Не слишком много, но вполне достаточно. Мы установили генератор, сделали плавильную камеру и изготовили угольные электроды. У нас есть все необходимое для выплавки алюминия из руды – кроме самой руды.

– Продолжай работать и закончи все мелочи, такие как углеродная облицовка, – посоветовал Джорджу Шредер. – Мы не для того проделали столько работы, чтобы остановиться сейчас.

Но изыскательские партии, полностью использовавшие все оставшееся до зимы время, возвратились поздней осенью и доложили, что не обнаружили никаких признаков необходимой им руды.

Наступила весна, и Шредер был полон решимости начать выплавку алюминия до конца лета, хотя он не имел представления, где они найдут руду. Им нужна была руда с достаточно высоким содержанием алюминия, чтобы можно было извлечь из нее чистую окись алюминия. Точнее, им нужна была не руда, а окись алюминия...

Внезапно он увидел решение этой проблемы, такое очевидное, что никто его и не заметил. В тот день он как раз проходил мимо четверых ребятишек, игравших на площадке перед пещерами. Игра напоминала шашки, и в ней каждый ребенок пользовался камешками различной окраски. Один мальчик играл камешками красного цвета – это были рубины, принесенные в качестве забавных редкостей из Провала. Рубины не представляли никакой пользы или ценности на Рагнароке. Это были просто красивые камешки для игры детям...

Просто красивые камешки? Нет. Рубины и сапфиры состояли из корунда, чистой окиси алюминия!

Шредер тотчас же отправился сообщить об этом Джорджу и организовать отряд для отправки в Провал, чтобы собрать там все рубины и сапфиры, которые они смогут найти. Последнее препятствие было преодолено.

В тот день, когда, загудев, заработал генератор, светило жаркое летнее солнце. Плавильная камера с углеродной облицовкой была готова и между тяжелыми углеродными стержнями, погруженными в криолит, и облицовкой пошел электрический ток, преобразуя криолит в жидкость. В камеру стали подавать измельченные рубины и сапфиры, сияющие и сверкающие кроваво-красными и небесно-голубыми вспышками света, чтобы электрический ток отобрал у них жизнь и внутренний огонь и превратил их в нечто совершенно иное.

Когда пришло время извлечь металл, было открыто отверстие в нижнем углу плавильной камеры. Тонкая струйка расплавленного алюминия потекла в изложницу; для колонистов она была прекраснее любых драгоценных камней, яркая и сверкающая в своем обещании, что период более чем шести поколений тюремного заключения скоро закончится.

Выплавка алюминия продолжалась до тех пор, пока не истощился запас рубинов и сапфиров в Провале – остались только случайно попадающиеся их мелкие осколки. Но полученного алюминия оказалось даже несколько больше чем достаточно для изготовления необходимых проводов.

Когда колонисты выплавили алюминий, шел сто пятьдесят второй год их пребывания на Рагнароке.

Через восемь лет наступит середина Большого Лета; оба солнца начнут свое долгое путешествие в южную часть небосклона, чтобы вернуться только через сто пятьдесят лет. Время летело быстро, и его уже почти не оставалось...

К этому времени производство керамики поднялось у колонистов до уровня искусства, так же как и изготовление различных видов стекла. Были изготовлены ткацкие станки для сучения ниток и прядения материи из шерсти лесных коз, а также были открыты различные растительные красители. Исследовательские отряды пересекли континент и дошли до восточного и западного морей: соленых и безжизненных, окаймленных бескрайними пустынями. На берегах морей совершенно не росли деревья, и нельзя было построить корабли, чтобы их пересечь.

Продолжали предприниматься попытки по развитию неорганической химии, но результаты не были обнадеживающими. В сто пятьдесят девятом году оранжевая кукуруза наконец успешно адаптировалась к высоте и климату пещер. В тот год было получено достаточно зерна, чтобы кормить всю зиму пересмешников, обеспечить семенной фонд на следующий год и оставить достаточный запас для помола и выпечки хлеба, которого хватило бы попробовать всем колонистам.

Хлеб оказался странным на вкус, но вполне съедобным. По мнению Шредера, он явился символом их большого шага вперед. Впервые за несколько поколений у колонистов появилась другая пища, кроме мяса. Хлеб сделает их менее зависимыми от охоты, и, что было наиболее важным, это был тот вид пиши, к которому им предстояло привыкнуть в будущем – ведь они не смогут захватить с собой на боевые крейсера Джернов стада лесных коз и единорогов.

Отсутствие металлов препятствовало всем их попыткам создать хотя бы простейшие механизмы или оружие. Несмотря на сомнительные перспективы, им удалась, однако, изготовить напоминающее винтовку ружье.

У него был толстый ствол, изготовленный из прочнейшей и самой твердой керамики, которую они смогли получить. Это было тяжелое, громоздкое ружье, с кремневым замком, и его нельзя было заряжать большим количеством пороха, чтобы заряд не разорвал дуло.

Кремневый запал срабатывал не мгновенно, легкая фарфоровая пуля обладала гораздо меньшей проникающей силой, чем стрела, и само ружье громко бахало и извергало облако дыма, что указало бы Джернам точное место, где находился стрелок.

Ружье было интересной, занимательной вещицей, и стрельба из него была эффектным зрелищем, но такое оружие могло оказаться гораздо более опасным для человека, стреляющего из него, чем для Джерна, на которого оно было нацелено. Автоматические арбалеты были гораздо лучше.

Колонисты постоянно отлавливали лесных коз и содержали их летом в укрытиях, где распыляемые водяные брызги поддерживали достаточно прохладную для их выживания температуру. Когда наступала осень, сохраняли только молодняк, и его держали зимой в одной из пещер. Каждое новое поколение лесных коз подвергалось большей жаре летом и большему холоду зимой, чем предыдущее, и к сто шестидесятому году пребывания землян на Рагнароке лесные козы значительно продвинулись по пути адаптации к новым для них условиям.

На следующий год колонисты поймали двух единорогов, чтобы начать работу по адаптации и приручению их будущих поколений. Если бы они добились успеха в этом деле, то могли бы сказать, что использовали ресурсы Рагнарока до предела – кроме, пожалуй, тех, кто мог бы стать их самым ценным союзником в борьбе с Джернами – хищников.

Вот уже двадцать лет хищники соблюдали негласное перемирие, в соответствии с которым они не нападали на людей, если люди держались в стороне от их обычных маршрутов. Но это было только перемирие, и не было никаких признаков, что оно когда-либо перерастет в дружбу.

Трижды в прошлом колонисты ловили и сажали в клетки молодых хищников в надежде приручить их. И каждый раз хищники без устали ходили по своим клеткам, глядя тоскующе вдаль, ведя себя вызывающе и отказываясь от пищи, пока не погибали...

Для хищников, так же как и для некоторых людей, свобода была более ценной, чем жизнь. И каждый раз, когда какой-нибудь хищник был пойман, оставшиеся на свободе отвечали возобновлением жестоких нападений на колонистов.

Казалось, не существовало возможностей для того, чтобы люди и хищники нашли общие точки соприкосновения. Они были слишком чужды друг другу, будучи рождены на мирах, разделенных расстоянием в двести пятьдесят световых лет. Их единственной общей наследственной чертой было желание и воля сражаться.

Но однажды весенним днем сто шестьдесят первого года через эту пропасть был на некоторое время перекинут мост.

Шредер возвращался из одиночного путешествия на восток, спускаясь по длинному каньону, ведущему с возвышенной части плато к пещерам. Он торопился, оглядываясь на черные тучи, собравшиеся у горной вершины, оставшейся позади него. С той стороны почти непрерывно грохотал гром и из туч изливались вниз потоки дождя.

Ливень настигал Шредера, и каньон с отвесными стенами, по которому он торопливо спускался, внезапно превратился в смертельную ловушку, его солнечное спокойствие вскоре должно было превратиться в ревущий, несущий разрушение, поток. На всей его девятимильной протяженности было только одно место, где он мог взобраться наверх, а времени, чтобы достичь его, уже почти не оставалось.

Шредер перешел на бег и вскоре приблизился к этому месту – скалистому откосу, круто поднимающемуся вверх на тридцать футов и образующему выступ. Над выступом на высоте одиннадцати футов виднелся каменный уступ, и от него поднимались другие уступы, наподобие ведущих вверх каменных ступеней.

У подножия откоса Шредер остановился и прислушался, стараясь представить, насколько близко могла подойти вода. Он услышал приближение потока, звук, напоминающий рев ураганного ветра в каньоне, и взобрался по откосу из осыпающихся камней на выступ. Выступ недостаточно высоко поднимался над дном каньона – на нем он наверняка погибнет – и он прошел по нему пятьдесят футов до поворота. За поворотом выступ резко сужался, упираясь в крутую стену каньона. Здесь его ждал тупик...

Он бегом вернулся к той части откоса, где край уступа с острыми выступающими камнями был недосягаемо высок для него. В то же мгновение гул воды превратился в грохочущий все сокрушающий гром, и он увидел несущийся поток.

Поток воды вынесся из-за поворота со скоростью около сотни миль в час, заполняя весь каньон от одной стены до другой, с кипящими гребнями на быстро несущихся волнах, вздымающихся вертикально на сорок футов от дна каньона.

Впереди потока несся хищник, борясь за свою жизнь и проигрывая в этой схватке. У Шредера не было времени наблюдать за происходящим. Держа арбалет в вытянутой руке, он подпрыгнул вверх насколько мог. Зацепившись концом арбалета за один из выступающих камней на краю уступа, он начал подтягиваться вверх, стараясь в то же время не спешить, чтобы острые края камня не перерезали тетиву и он не свалился обратно вниз.

Тетива выдержала, и вскоре он стоял в безопасности на уступе, в то время как хищник молнией взлетел на откос. Он пронесся по выступу, ведущему в тупик, и через мгновение вернулся обратно. Хищник увидел, что его единственным шансом будет запрыгнуть на уступ, на котором стоял Шредер, и он попытался это сделать, хотя ему и мешал крутой, осыпающийся склон, с которого приходилось прыгать.

Он не допрыгнул и упал вниз. Затем он сделал вторую попытку, взметнувшись вверх изо всех своих сил, и его когти зацепились за камень, находящийся футом ниже края уступа. Он начал соскальзывать назад, а для третьей попытки времени уже не оставалось.

Хищник взглянул вверх на уступ безопасности, до которого он едва не допрыгнул, а затем перевел взгляд своих холодных ясных глаз на Шредера. В них отражалось понимание того, что ему предстоит умереть, и его враг будет наблюдать за этим.

Шредер упал на живот и протянул руку вниз, за массивную черную голову, чтобы схватить хищника за загривок. Он изо всех сил потянул вверх, и когти хищника заскребли по скале, когда он пополз на уступ.

Увидев, что хищник оказался в безопасности на уступе, Шредер откатился от него и одним быстрым движением вскочил на ноги, настороженно наблюдая за ним и держа нож в руке. В этот момент внизу под ними, оглушительно грохоча, пронесся поток. Мимо стремительно пронеслись стволы деревьев, разбивающиеся друг о друга валуны, а в глубине мутных вод видны были какие-то бесформенные тела. Эти бесформенные тела были когда-то лесными козами и серой тушей единорога. Все это Шредер заметил боковым зрением, поскольку его внимание было сосредоточено на хищнике.

Тот отошел от края уступа и взглянул на Шредера так же настороженно, как и Шредер смотрел на него. В этой настороженности угадывался вопрос и какое-то неверие в происшедшее.

Уступ, на котором они стояли, был узким, но у него был выход из каньона на равнину. Шредер махнул рукой хищнику, чтобы тот шел впереди и, поколебавшись немного, хищник двинулся к выходу из каньона.

Вскоре они выбрались из каньона и оказались на поросшем травой горном склоне. Здесь рев воды доносился до них лишь как глухое рокотанье, и Шредер остановился передохнуть. Хищник сделал то же самое, и они вновь посмотрели друг на друга, каждый из них пытаясь попять, о чем думает другой. Это было нечто, о чем они не могли знать – они были слишком чуждыми друг другу и так долго враждовали.

Затем на них налетел порыв ветра, сгибая и колыша высокую траву, и хищник побежал вслед за ветром, оставив Шредера одного.

Маршрут Шредера был таким, что он постепенно отклонялся от направления, выбранного хищником. Шредер пересек рощу деревьев и вышел из нее на открытую поляну на другой стороне. Справа на гребне холма он увидел на мгновение, как мелькнуло что-то черное и скрылось вдали.

Шредер находился на расстоянии тридцати футов от следующей рощи деревьев, когда заметил серую тень, молчаливо ждущую, чтобы он: вошел в лес.

Единорог!

Шредер с треском оттянул назад рукоятку арбалета. Единорог бросился в атаку, с хрустом прорываясь через молодую кустарниковую поросль, с его наклоненного рога свисала, как веревка, лиана.

Первая выпущенная Шредером стрела попала единорогу в грудь. Он пошатнулся, смертельно раненный, но не остановленный, и Шредер вновь оттянул рукоятку для быстрого выстрела, который бы остановил единорога навсегда.

Перетертая камнями тетива звонко лопнула, и концы арбалета разогнулись, не причинив никакого вреда единорогу. Шредер понадеялся на арбалет, и его отказ случился секундой позже того, чтобы успеть увернуться от нападающего единорога. Прыжок в сторону получился у Шредера слишком коротким, и рог поймал его в воздухе, задев грудную клетку и поломав несколько ребер, раздробив кость левой руки и располосовав его плоть. Шредера отбросило на пятнадцать футов и он ударился о землю оглушенный, и боль окатила его ослепляющей волной.

Как сквозь туман, он увидел падающего единорога и услышал его предсмертный трубный клич, призывающий на помощь своего собрата. Он услышал доносящийся издалека ответный зов, а затем приближающийся топот копыт.

Шредер попытался стряхнуть с себя ослепляющий туман и приподнялся на здоровой руке. Арбалет его стал бесполезным, копье лежало сломанным под единорогом, ножа за поясом тоже не было. Левая его рука безжизненно повисла, и он не мог взобраться по гладкому стволу копьевидного дерева, пользуясь только одной рукой. Прихрамывая, Шредер пошел вперед, пытаясь как можно скорее разыскать в траве свой нож, пока топот копыт стремительно приближался к нему. Вооруженный только коротким ножом, он проиграет этот бой еще до его начала, но, по крайней мере, не сдастся без борьбы...

Высокая и густая грава скрывала упавший нож, и вот уже можно было слышать шум продирающегося сквозь деревья единорога. Когда, наконец, Шредер увидел нож, лежавший в десяти футах от него, единорог выскочил из-за деревьев и оказался всего в тридцати футах от Шредера.

Единорог издал полный триумфа вопль, и его рог взметнулся, чтобы пронзить колониста. Чтобы дотянуться до ножа, уже не оставалось времени, времени не оставалось ни для чего, кроме последнего взгляда на солнце, поляну и голубой небосвод...

Что-то сзади стремительно пронеслось мимо Шредера и вцепилось в горло единорогу, нечто черное, дико рычащее, с горящими желтыми глазами и рвущими плоть белыми клыками – хищник.

Он стал разрывать горло единорогу, сбивая его в сторону, и единорог промчался мимо Шредера. Затем единорог повернулся назад, в его визге уже не слышалось триумфа. Хищник вновь набросился на него. Их тела превратились в кружащийся водоворот, единорог, размахивая своим рогом, стремился нанести колющие удары, а атаки хищника напоминали быстрые, безжалостные выпады шпат.

Шредер отошел подобрать нож, а когда вернулся к месту схватки, держа его а руке, битва уже закончилась.

Единорог упал на землю, и хищник ушел от него. Передняя лапа хищника была окровавлена, а грудь его так быстро и часто вздымалась, что это явно не было вызвано схваткой с единорогом.

«Должно быть, он наблюдал за мной» – подумал Шредер со странным чувством удивления. – «Он наблюдал за мной с вершины холма, а затем быстро, как только мог, примчался на помощь».

Взгляд желтых глаз хищника скользнул по ножу в руке Шредера. Он бросил нож в траву и безоружный шагнул вперед, желая, чтобы хищник знал, что он понял его мысли; что в тот момент разделявшая их пропасть в двести пятьдесят световых лет перестала существовать.

Шредер остановился возле хищника и, присев на корточки, начал перевязывать свою сломанную руку, чтобы кости не терлись друг о друга. Хищник вначале наблюдал за ним, а затем начал облизывать свое окровавленное плечо, стоя так близко от Шредера, что тот мог протянуть руку и дотянуться до него.

И снова Шредера охватило чувство удивления. Они были одни на этой поляне, он и хищник, и каждый из них залечивал свои раны. Между ними возникла связь, сделавшая их, пусть и на небольшой период времени, братьями. На этот небольшой период времени через пропасть был переброшен мост, что никогда не случалось ранее...

Когда Шредер закончил перевязывать свою руку, а у хищника почти перестала идти кровь из разорванного плеча, хищник поднялся и сделал шаг в сторону горного хребта, Шредер тоже поднялся, зная, что хищник собирается уходить.

– Я думаю, мы в расчете, – сказал Шредер хищнику, – и мы никогда не увидим друг друга вновь. Поэтому счастливой, охоты – и спасибо.

Хищник издал глухой звук; странный звук, не похожий ни на рявканье, ни на рычание, и у Шредера возникло ощущение, что хищник пытался что-то ему сказать.

Затем хищник повернулся и исчез, мелькнув черной тенью в траве, и Шредер снова остался один. Он подобрал нож и лук и начал долгий, мучительный путь назад к пещерам, оглядываясь снова и снова на цепь холмов, оставшуюся позади, и думая: «У них есть кодекс чести. Они борются за свое выживание – но они и платят долги».

Рагнарок был достаточно велик и для людей, и для хищников. Они могли бы жить вместе в дружбе, как жили на Земле люди и собаки. Чтобы завоевать доверие хищников, возможно, понадобится длительное время, но это наверняка может быть сделано.

Шредер вышел на тропинку в скалах, ведущую к пещерам, и здесь он в последний раз оглянулся на оставшийся позади него горный хребет. Он испытывал острое чувство утраты и думал о том, увидит ли он когда-нибудь снова этого хищника и испытает ли он вновь то странное, необузданное чувство товарищества, которое он познал в тот день.

Возможно с ним этого уже никогда не произойдет..., но наступит время на Рагнароке, когда дети будут играть в траве с детенышами хищников и придет время, когда люди и хищники, бок о бок, будут сражаться с Джернами.

В следующем году произошло два случая, когда у хищника была возможность убить охотника, зашедшего на его территорию, и он не сделал этого. Нельзя было сказать, был ли хищник, действовавший в этих случаях, тем же самым, которого Шредер спас от ливневого потока, или все племя хищников с уважением отнеслось к поступку, совершенному человеком ради одного из них.

Шредер думал о том, чтобы вновь попытаться поймать детенышей хищников – очень маленьких – и решил, что такой план был бы глупым. Подобный поступок разрушит все, что было сделано для завоевания доверия хищников. Лучше было выждать, хотя время уже истекало, и найти какой-нибудь другой выход.

Наступила осень сто шестьдесят третьего года, и оба солнца заметно сдвинулись в южную часть небосвода. В эту осень у Шредера родился третий ребенок, девочка. Ее назвали Джулией, в память о Джулии из тех давних времен, и она была представительницей последнего поколения колонистов, которое родится в пещерах.

Начал осуществляться план постройки городка в долине, находящейся в миле от пещер. Вокруг предполагаемого городка начала строиться, защищающая его от единорогов, стена из каменных блоков. Дома должны были быть толстостенными, сооруженными из распиленного алмазными фрезами камня, с заполненным воздухом пространством между двойными стенами, в качестве изоляции от жары и холода. Чтобы дать колонистам дополнительную тенистую прохладу, над всеми домами предполагалось соорудить высокие и широкие навесы из стволов копьевидного дерева и, похожих на пальмовые, листьев медузообразного кустарника.

К этому году лесные козы уже полностью адаптировались и настолько одомашнились, что у них уже не было желания мигрировать с дикими козами. У колонистов было уже небольшое стадо прирученных коз, достаточное для того, чтобы снабжать их ограниченным количеством молока, сыра и шерсти.

С годами продвигалась вперед и адаптация единорогов, но приручить их никак не удавалось. По своей натуре они были раздражительными и вероломными, и только угроза копий в руках их седоков заставляла их работать. Свою работу они могли бы выполнять довольно легко, если бы не тратили каждый день столько усилий в попытках наброситься на своих хозяев и убить их. На каждую ночь их помещали в окруженный массивными стенами загон, поскольку они были почти так же опасны, как и дикие единороги.

Продолжалась медленная, кропотливая работа по изготовлению передатчика, а тем временем оба солнца перемещались по небосклону все дальше на юг. Переселение из пещер в новый городок произошло в сто семьдесят девятом году, в году, когда умерла жена Шредера.

Оба его сына были к тому времени взрослыми и женатыми, а Джулия, которой исполнилось шестнадцать лет, по рагнарокскому стандарту была уже женщиной. Она была голубоглазой и темноволосой, как и ее мать, ведущая свое происхождение из рода Крэгов, и поразительно прелестной в своем буйном и необузданном великолепии. Весной этого года она вышла замуж за Уилла Гумбольта, оставив отца одного в новом доме нового города.

Через четыре месяца она пришла к нему, чтобы гордо и возбужденно заявить:

– Всего через шесть месяцев у меня будет ребенок! Если родится мальчик, он как раз достигает нужного возраста, чтобы стать лидером, когда прилетят Джерны, и мы собираемся назвать его Джоном, в честь того Джона, который был нашим самым первым лидером на Рагнароке.

Ее слова вызвали у Шредера мысленный вопрос, и он подумал о том, что написал Дэйл Крэг, лидер, предшествовавший Лэйку:

– Мы выжили, и на свет появились поколения, которые, как думали Джерны, никогда не должны были родиться. Но мы никогда не должны забывать те качества, которые обеспечили нам выживание: непоколебимая верность и преданность каждого индивидуума всем остальным членам общества и мужество сражаться и, если необходимо, умереть.

Джерны могут появиться в любой последующий год. И не будет никого, кто бы нам помог. Те, кто оказались на Афине, стали рабами и, вполне вероятно, что к настоящему моменту порабощена и сама Земля. Мы выстоим или погибнем в одиночестве. Но если бы мы сегодня могли знать, что у тех, кто встретит Джернов, все еще будет мужество и преданность, сделавшие возможным наше выживание, то мы бы знали, что Джерны уже потерпели поражение...

На некоторое время эра опасностей и насилия осталась позади. Молодое поколение выросло в период мирного преобразования окружающей их среды. Появление Джернов разрушит наступивший мир – но не размягчит ли этот мирный период мужество и преданность молодого поколения?

Неделей позже Шредер получил ответ на этот вопрос. В то утро он взбирался по склону холма, возвышавшегося над расположенным внизу городком, когда заметил голубеющую вдали шерстяную блузку Джулии. Она сидела на склоне холма, держа на коленях раскрытую книгу. Рядом с ней лежало короткое копье.

При виде этой картины Шредер нахмурился. Основной период миграции единорогов на юг уже закончился, но часто попадались отдельные отставшие животные, которые могли появиться в любое время. Он предупреждал Джулию, что когда-нибудь единорог убьет ее, но она по своей натуре была отчаянной и беспечной девушкой и ее часто охватывало беспокойное настроение, когда она не могла выносить заточения в городских стенах.

Наблюдая за Джулией, Шредер увидел, как она резко вскинула голову, словно прислушиваясь к какому-то слабому звуку, и заметил какое-то движение среди деревьев позади нее – это был единорог.

Поняв, что его услышали, единорог отбросил попытки передвигаться тайком и ринулся вперед. Джулия быстрым, легким движением вскочила на ноги, держа в руке копье и отбросив книгу в сторону.

Единорог издал свой пронзительный визг, и Джулия повернулась к нему лицом – жить ей оставалось всего две секунды. Шредер потянулся за луком, зная, что его помощь придет слишком поздно.

Она сделала единственно возможное, что могло помочь ей уцелеть: она сдвинулась с места, воспользовавшись тем преимуществом, что человек мог отпрыгнуть в сторону несколько быстрее, чем несущийся вперед четвероногий зверь. Во время прыжка она уже приготовила копье, чтобы вонзить его в уязвимое место на шее единорога.

Казалось, что острый конец черного рога был не более чем на расстоянии вытянутой руки от ее живота, когда она отпрыгнула в сторону с быстротой и гибкостью хищника, повернувшись в воздухе и изо всех сил вонзив копье в шею единорога.

Удар пришелся в цель, и копье вонзилось глубоко. Джулия выпустила копье из рук и отпрыгнула назад, чтобы избежать удара копытом. Скорость атаки единорога пронесла его мимо Джулии, его ноги подломились и он ударился о землю, проехав по ней некоторое время, прежде чем остановиться. Ноги его дернулись еще раз и затем он затих.

Джулия подошла к единорогу, вытащила копье, и даже на расстоянии было заметно, с каким гордым видом она прошла мимо грузной туши своей жертвы.

Затем она увидела книгу, отброшенную в сторону ударом копыт единорога. Ветер шевелил клочья разорванных страниц, и Джулия замерла, лицо ее покрылось бледностью. Забыв о единороге, она подбежала к книге, чтобы поднять ее.

Когда Шредер подошел к Джулии, она пыталась разгладить порванные страницы. Это был один из старых учебников, отпечатанный на настоящей бумаге, и страницы его были хрупкими и ломкими от старости. Библиотекарь взяла с нее обещание обращаться с книгой очень бережно. И вот сейчас многие из страниц оказались порванными и непригодными для чтения...

Джулия подняла глаза на Шредера, и на ее лице отразились стыд и страдание.

– Отец, – произнесла она. – Книга... я...

Шредер перевел взгляд на единорога и отметил, что это был самец, значительно крупнее средних размеров. Мужчины и раньше убивали единорогов копьями, но никогда до этого подобное не совершала шестнадцатилетняя девушка...

Он снова взглянул на дочь, стараясь сохранять бесстрастное выражение лица, и строго спросил:

– Что ты хотела сказать?

– Я думаю – я полагаю, что не имела права выносить книгу из городка. Я страшно сожалею, что сделала это...

– Ты пообещала бережно к ней относиться, – ответил он ей холодно. – Твоему обещанию поверили и тебе доверили эту книгу.

– Но... но я не собиралась испортить ее – я не собиралась! – Джулия едва не расплакалась. – Я ведь не... не Беммон!

– Возвращайся в городок, – приказал ей Шредер. – Сегодня вечером принесешь книгу в городскую ратушу и расскажешь совету, что с ней случилось.

Джулия проглотила слезы и ответила слабым голосом:

– Хорошо, отец.

Она повернулась и, опустив от стыда голову стала медленно спускаться с холма, не замечая лежащего единорога, и с несчастным видом волоча за собой окровавленное копье.

Шредер проводил ее взглядом и наконец позволил себе улыбнуться. Когда наступит ночь и она предстанет перед советом, не смея от стыда поднять на них взгляд, ему придется быть неумолимым и суровым, говоря Джулии о том, как ей доверяли, и как она предала это доверие. Но сейчас, наблюдая, как она спускалась с холма, он мог позволить себе улыбаться от гордости за нее. Он знал, что получил ответ на свой вопрос; что молодое поколение не утратило ни мужества, ни преданности.

Той весной Джулия спасла жизнь маленькому ребенку, но едва не потеряла свою собственную. Ребенок играл под недостроенным навесом, когда внезапно налетел сильный порыв ветра и превратил навес в смертельную ловушку из ломающихся, падающих стволов и веток. Джулия вовремя успела к ребенку, чтобы отбросить его в безопасное место, но обрушившаяся крыша свалилась на нее, прежде чем ей самой удалось спастись.

Ее грудь и горло были пробиты расщепленными концами поломанных стволов, и в течение суток жизнь в ней мерцала слабой искоркой. На вторую ночь она стала приходить в себя, а на третье утро впервые смогла заговорить, измученно глядя потемневшими от страха глазами:

– Мой ребенок – как это отразится на нем?

Она выздоравливала медленно, преследуемая мрачными предчувствиями. Но пятью неделями позже она родила сына, и ее страхи оказались беспочвенными. Он оказался совершенно нормальным и здоровым ребенком.

И голодным – ее медленно заживающие груди еще несколько недель не могли давать молока.

По совпадению, которое никогда не случалось раньше и, возможно, никогда не случится вновь, для младенца нельзя было найти ни одной приемной кормящей матери. В городке было много беременных женщин, но только трое имели грудных детей – и у каждой из трех были близнецы, которых нужно было кормить.

Но в импровизированном леднике у колонистов хранился небольшой запас замороженного козьего молока, достаточного для питания маленького Джонни, пока козье стадо вновь не начнет давать молоко. До того времени ему придется находиться на нормированном питании, но с этим ничего нельзя было поделать.

Джонни исполнился месяц, когда у колонистов Рагнарока появилась возможность заполучить себе желанного союзника.

Последние оставшиеся единороги уходили на север, а хищники уже давно закончили свою миграцию. Голубая звезда освещала ночную тьму подобно маленькому солнцу, когда подувший сквозь окно в комнате Шредера ветерок принес с собой отдаленный визг единорогов.

Он в недоумении прислушался. Эти звуки показались ему почему то неуместными. Все колонисты находились в безопасности внутри городка, большинство из них уже спали, и единорогам за городской стеной как-будто бы не на кого было нападать.

Шредер вооружился копьем и арбалетом и вышел наружу. Он прошел через восточные ворота и направился на звуки схватки. По мере того, как он приближался, звуки становились громче и яростнее, как будто битва достигала своего апогея.

Шредер пересек ручей и прошел сквозь деревья, растущие на его берегу. Там, на небольшой поляне, не более чем в полумиле от городка, он увидел следующую сцену.

Одинокий хищник сражался с двумя единорогами. Два других единорога лежали мертвые на земле, а позади хищника темной безжизненной массой лежал его мертвый собрат.

Хищник был весь в крови, казавшейся пурпурной в голубом звездном света, и в воплях атакующих единорогов звучало злорадство. Прыжки сражающегося хищника становились все слабее – последний отчаянный вызов уже умирающего зверя.

Шредер поднял арбалет и выпустил в единорогов град стрел. Их злорадные вопли затихли и они упали на землю. Хищник зашатался и упал рядом с ними.

Когда Шредер подошел к хищнику, тот едва дышал, но по тому, как он посмотрел на человека, Шредер почувствовал, что он хотел ему что-то сказать, что он изо всех сил старался не умереть, пока не сделает этого. Он умер со странной мольбой во взгляде, и только тогда Шредер заметил шрам на плече хищника; шрам, который мог быть сделан много лет назад ударом рога единорога.

Это был хищник, с которым Шредер повстречался девятнадцать лет назад.

Вся земля вокруг была истоптана единорогами, что показывало, что хищники целый день провели в осаде. Шредер подошел ко второму хищнику и увидел, что это была самка. Вид ее грудей говорил о том, что у нее недавно были детеныши, но она была мертва, по крайней мере уже два дня. Ее задние ноги были сломаны видимо прошедшей весной, и они так и не срослись до конца и были практически бесполезны.

Так вот почему эти два хищника так отстали от своих собратьев! Хищники, так же как волки, койоты и лисы на Земле соединялись парами на всю жизнь и самец помогал заботиться о детенышах. Самка хищника была ранена где-то на юге, возможно в схватке с единорогами, а ее супруг оставался с ней, пока она медленно ковыляла на север, и убивал для нее дичь. Затем родились детеныши и им пришлось остановиться. Потом их обнаружили единороги, а самка была слишком покалечена, чтобы сражаться с ними...

Шредер поискал взглядом детенышей, ожидая найти их мертвыми и растоптанными. Но они были живы, спрятавшись под корнями небольшого дерева возле их матери.

Детеныши хищников – и живые!

Они были новорожденные, маленькие, слепые и беспомощные.

Шредер подобрал их и его приподнятое настроение улетучилось, когда он посмотрел на них. Они почти неслышно попискивали от голода и слабо шевелились, пытаясь найти грудь своей матери и уже ослабев настолько, что даже не могли поднять своих головок.

Возле детенышей лежали небольшие кусочки свежего мяса, и Шредер подумал о том, какие должно быть чувства испытывал хищник, видя свою подругу, лежащую мертвой на земле и принося мясо своим детенышам, зная, что они были слишком маленькие, чтобы съесть его, но будучи не в состоянии сделать для них что-нибудь помимо этого.

И он понял, почему в глазах умирающего хищника было выражение мольбы, и что он пытался сказать ему: «Спаси их... так же, как когда-то ты спас меня».

Проходя с детенышами мимо лежащего на земле хищника, Шредер посмотрел на него и произнес:

– Я сделаю все, что в моих силах.

Придя домой, он положил детенышей на кровать и разжег огонь. Он не мог дать им молока – козы произведут на свет потомство только, по меньшей мере, недели через две – но, возможно, они смогут есть какой-нибудь суп. Шредер поставил на огонь воду кипятиться и начал мелко нарезать мясо, чтобы приготовить им наваристый бульон.

Один из детенышей был самцом, другой – самкой, и если ему удастся спасти их, они будут сражаться рядом с людьми Рагнарока, когда прилетят Джерны. Приготавливая пищу, он раздумывал о том, как их ему назвать. Он назовет самку Сайджин, по имени верной жены Локи, которая отправилась вместе с ним, когда бога приговорили его к изгнанию в Ад, тевтонский подземный мир. А самца он назовет Фенрир, по имени чудовищного волка, который будет сражаться рядом с Локи, когда Локи поведет силы Ада в последнюю битву в День Рагнарока.

Но когда бульон был готов и достаточно остыл, детеныши не стали его есть. Он развел его пожиже, попытался смешать его с отварам из кукурузы и настоем трав, затем попытался дать им один растительный отвар. Они не могли есть ничего, из того, что он приготовил для них.

Когда серый утренний свет проник в комнату, Шредер уже испробовал все возможное и потерпел неудачу. Он устало сидел на стуле и наблюдал за детенышами, признав свое поражение. Они уже не скулили от голода, и когда он потрогал их, они не зашевелились, как это было раньше.

Они умрут еще до конца этого дня, и единственный шанс, который когда-либо был у людей, чтобы заполучить хищников в качестве друзей и союзников, исчезнет.

В комнату уже пробивались первые лучи солнца, освещая хрупкую худобу детенышей, когда снаружи послышались шаги, и голос Джулии произнес:

– Отец?

– Входи, Джулия, – ответил Шредер, не двигаясь с места.

Она вошла, все еще похожая на бледную тень той отчаянной девушки, что сражалась с единорогами, хотя она и восстанавливала постепенно свое прежнее здоровье. Одной рукой она держала крохотного Джонни, в другой руке была маленькая бутылочка молока. Джонни был голоден – ему всегда не хватало молока – но он не плакал. Дети Рагнарока не плакали...

Джулия увидела детенышей и широко раскрыла глаза.

– Хищники! Маленькие хищники! Где ты их взял?

Шредер рассказал ей о случившемся, и Джулия подошла к ним, посмотрела на них и сказала:

– Если бы ты и их отец не помогли друг другу в тот день, не было бы ни их, ни тебя, ни меня, ни Джонни – никого из нас не было бы в этой комнате.

– Они не доживут до конца дня, – ответил ей Шредер. – Им нужно молоко, а у нас его нет.

Джулия наклонилась, чтобы потрогать их, и они, казалось, почувствовали, что она отличается чем-то от остальных людей. Они зашевелились, издавая тонкие, жалобные звуки, пытаясь поднять свои головки и тыкаясь носами в ее пальцы. Сострадание, подобно мягкому свету, озарило лицо Джулии.

– Они такие маленькие, – сказала она. – Такие ужасно маленькие, чтобы умирать...

Она взглянула на Джонни и на маленькую бутылочку, содержащую его мизерный утренний рацион молока.

– Джонни... Джонни... – Она говорила почти шепотом. – Ты голоден, но мы не можем позволить им умереть. И когда-нибудь, в благодарность за это, они будут сражаться за твою жизнь.

Джулия присела на кровать и положила детенышей к себе на колени рядом с Джонни. Ласковыми пальцами она приподняла маленькую черную головку и маленький розовый рот перестал скулить, найдя сосок бутылочки Джонни.

Серые глаза Джонни потемнели, и он был готов разразиться бурей протеста. Затем второй детеныш ткнулся ему в руку, скуля от голода, и крики протеста замерли у него на губах, по мере того, как в его взгляде появилось удивление и что-то похожее на внезапное понимание.

Джулия отняла бутылочку у первого детеныша и передала ее второму. Он перестал скулить, и Джонни наклонился вперед, чтобы снова потрогать его и того, который был рядом с ним.

Он принял решение, издав одобряющий звук, и, прижавшись к плечу матери, терпеливо ожидал своей очереди, признав присутствие детенышей, как если бы они были его родными братьями.

Золотистый свет нового дня падал на них, на его дочь, внука и детенышей хищников, и в этом сиянии Шредер видел яркое предзнаменование их будущего. Его собственная роль подходила к концу, но он был свидетелем того, как народ Рагнарока покорял окружающую среду, насколько могла позволить покорить ее Большая Зима. Родилось последнее поколение, поколение, которое встретит Джернов, и сейчас у них появился долгожданный союзник.

Возможно именно Джонни поведет за собой колонистов в тот день, как, казалось, предсказывает знамение.

Джонни был наследником целой династии лидеров, его родила мать, которая сражалась с единорогом и убила его. Он остался голодным, чтобы разделить то немногое, что у него было, с детенышами самой гордой и свирепой породы животных Рагнарока, и Фенрир и Сайджин будут сражаться рядом с ним в тот день, когда он поведет силы адского мира на битву с Джернами, считавшими себя богами. Разве Джерны могут надеяться иметь такого вождя?