Глава тридцать первая

Цербер-Гадес, Дельта Павлина, гелиопауза, год 2566-й

— Полагаю, тут без сигареты не разберешься, — сказала Вольева. Ей потребовалась чуть ли не минута, чтобы вспомнить, куда она засунула свою пачку. Когда она наконец отыскала курево в том кармане куртки, которым реже всего пользовалась, то не стала особо торопиться ни с открыванием пачки, ни с выуживанием из нее одной из мятых белых трубочек, что лежали внутри. Она медлила, и только когда слегка пришла в норму, сделала глубокую затяжку и дала нервишкам окончательно успокоиться, точно снежному вихрю, который взмыл вверх, а затем медленно опал на землю.

— Его убил корабль, — сказала она, пристально вглядываясь в останки Хегази, но стараясь не вдумываться в то, что лежало перед ней. — Только так и можно все это объяснить.

— Убил? — спросила Хоури, все еще нацеливая винтовку на те лохмотья Триумвира, которые покачивались на липкой густой слизи вблизи от ее ног, будто опасаясь, что эти полуразложившиеся куски плоти могут вдруг заняться самовосстановлением. — Ты хочешь сказать, что это не был несчастный случай?

— Нет это не несчастный случай. Я знаю, что он был в сговоре с Саджаки, а следовательно, и с Силвестом. И все же убил его Похититель Солнц. Стоит подумать, не так ли?

— Ага, полагаю, что так.

Может, Хоури и сама просчитала бы варианты, но Вольева на всякий случай решила разжевать ей все случившееся.

— Силвест ушел. Он уже на пути к Церберу, и так как мне не удалось уничтожить «Плацдарм», ничто уже не может остановить Силвеста при его попытке проникнуть внутрь планеты. Понимаешь? Это значит — победа в руках Похитителя Солнц. Ему больше нечего беспокоиться. Остальное — всего лишь вопрос времени и поддержания статус-кво. А этому, похоже, ничто не угрожает.

— Только мы угрожаем, — произнесла Хоури, запинаясь, подобно умному ученику, который хочет произвести приятное впечатление на учителя, но не желает вызвать зависть у своих одноклассников.

— Более чем. И не только я и ты, но даже и Паскаль. Хегази тоже, с точки зрения Похитителя Солнц, был потенциальной угрозой. И только по одной причине — он был человек, — разумеется, Вольева гадала на кофейной гуще, но ей все сказанное казалось разумным и логичным. — Для такого создания, как Похититель Солнц, человеческая лояльность… субстанция текучая и хаотичная, возможно, даже непознаваемая. Он вывернул Хегази наизнанку, а может, заодно и тех, по отношению к кому Хегази был лоялен. Но разве он мог постичь механизм лояльности и то, как им управлять? Сомневаюсь. Хегази был компонентом, который приносил определенную пользу, но который мог дать сбой в дальнейшем, — Вольева ощущала ледяное спокойствие, которое исходило из понимания ее собственной полной незащищенности, и знала, что еще никогда не приближалась к этому пониманию столь близко. — А поэтому он должен был умереть. Теперь, когда цель Похитителя Солнц почти достигнута, я думаю, он захочет поступить точно так же и с нами.

— Если он захочет погубить нас…

— А разве он уже сейчас не занят этим? Полагаю, несколько попыток уже сделано. Весь корабль уже вышел из-под нашего контроля, и временная безрезультатность этих попыток означает, что Похититель Солнц все же ограничен в своих действиях. Зато он овладел телом полупарализованного, полупрокаженного и полусъеденного Чумой Капитана.

— Как поэтично! Но что это дает нам?

Вольева закурила новую сигарету. Первая была докурена до мундштука.

— Это означает, что он попытается убить нас, но что выбор средств, которыми он воспользуется для этого, трудно предугадать. Он не может, например, выпустить в космос всю атмосферу корабля, поскольку каналов для передачи такой команды просто не существует. Даже я не смогла бы сделать это, если не прибегла бы к открытию всех шлюзов, но для этого пришлось бы обезвредить тысячи различных электромеханических предохранительных устройств. Вполне возможно, что затопить помещения площадью больше воздушного шлюза он тоже не сможет. Но что-нибудь он придумает, за это я ручаюсь.

Внезапно, почти не думая, она схватила свой автомат и направила его ствол в темноту длинного затопленного коридора, ведущего к шлюзам.

— В чем дело?

— Ни в чем, — ответила Вольева. — Просто я боюсь. Смертельно боюсь. Думаю, у тебя нет никаких соображений на этот счет, Хоури?

У той они, однако, оказались.

— Нам надо отыскать Паскаль. Она гораздо хуже нас ориентируется на корабле. И если начнется заваруха…

Вольева раздавила недокуреную сигарету о ствол своего автомата.

— Ты права. Нам не следует разделяться. И мы не будем этого делать. Как только…

Что-то с шумом возникло из темноты и остановилось метрах в десяти от них.

Вольева тут же взяла фигуру на прицел, но стрелять не стала. Какой-то инстинкт сказал ей, что эта штуковина явилась сюда не для того, чтобы убивать их. Во всяком случае, не сейчас. Это был один из гусеничных роботов, которых, как она помнила, Силвест использовал в неудачной операции над Капитаном. Машина не имела какой-нибудь тонкой специализации. Короче, одна из тех, что управлялись кораблем, а не собственным мозгом.

Его фасеточные глаза, укрепленные на невысоких члениках, уставились на них.

— Он не вооружен, — выдохнула Вольева и тут же поняла что шепот тут ни к чему. — Думаю, он послан выследить нас. Мы в одном из тех отсеков, куда не достигает зрение корабля. Слепой отсек.

Сенсоры робота делали легкие движения взад и вперед, как будто он пытался точно определить расположение женщин. Затем стал отступать во тьму.

Хоури застрелила его.

— Зачем ты это сделала? — спросила Вольева, когда эхо взрыва умерло вдали, и ее глаза перестали жмуриться от яркой вспышки, сопровождавшей взрыв. — Все, что он видел, уже передано кораблю. Стрельба бессмысленна.

— Мне не понравилось, как он на меня таращил глаза, — ответила Хоури. — И вообще… одной заботой меньше.

— Понятно, — сказала Вольева. — А зная скорость, с которой корабль производит вот таких, можно считать, что через двадцать секунд его заменит новый.

Хоури поглядела на нее так, будто Вольева выдала шутку, смысл которой не поддается расшифровке. Однако та говорила совершенно серьезно. То, что она заметила только что, вызвало у нее дрожь, куда более сильную, чем от появления робота. В конце концов предположить, что корабль рано или поздно возьмется за роботов ради получения информации, было совершенно естественно. Логично предположить, что он будет искать возможности подготовить такие машины и для убийства оставшихся членов экипажа и пассажиров. Все это она могла предсказать и сама — рано или поздно. А вот это — нет! Никак не то, что сейчас приподнялось над пеной корабельной слизи. На какое-то мгновение оно остановило свои черные крысиные глазки-бусинки на Вольевой, а затем взмахнуло голым хвостом и исчезло в темноте.

Вольева вспомнила, что сторожевые крысы тоже подчиняются кораблю.


Когда сознание вернулось — а Силвест не сразу смог вспомнить, когда оно его оставило, — его окружала большая компания как бы размазанных звезд. Они совершали что-то вроде замысловатого танца, и если он еще до сих пор не ощущал тошноты, то тут решил, что пляшущих звезд вполне хватит, чтобы вызвать сильнейший приступ рвоты, почему он так плохо чувствует себя — будто в каждую клеточку тела засунули ватный тампон? А потому, что он в скафандре, вот почему! В одном из тех специальных скафандров, которыми располагает команда корабля! Такой же как тот, который доставил их с Паскаль с поверхности Ресургема на корабль. Этот скафандр заставил его наполнить легкие какой-то мерзкой жидкостью вместо воздуха!

— Что случилось? — произнес он про себя так, чтобы дать возможность скафандру, который, как он помнил, обладает простейшим встроенным приборчиком для чтения мыслей, уловить этот вопрос.

— Я разворачиваюсь, — проговорил его скафандр. — Инверсия с использованием ракетного двигателя.

— А какого дьявола мы тут делаем? — разбираться в своих воспоминаниях было отвратительно. Все равно что искать конец в мотке запутанной веревки. Он никак не мог понять — откуда положено начинать.

— Мы находимся примерно в миллионе километров от корабля, а это чуть меньше, чем расстояние до Цербера.

— И мы прошли этот путь… — он замолчал. — Нет, постой, я не имею представления о том, как долго мы летим.

— Мы вылетели семьдесят четыре минуты назад, — чуть больше часа, подумал Силвест. Но если бы скафандр сказал, что прошли целые сутки, Силвест поверил бы ему безусловно. — Наше среднее ускорение — десять g. Мне было приказано спешить за Триумвиром Саджаки.

Вот теперь он вспомнил. Появление Саджаки чуть ли не в полночь. Пробежка к хранилищу скафандров. Потом всплыло, хотя и не во всех деталях, прощальное письмо, которое он оставил Паскаль. Это была уступка с его стороны, единственная роскошь, которую он себе позволил. Все равно если бы в его распоряжении были даже целые дни для подготовки бегства, то это вряд ли что-нибудь изменило по существу. Наверняка он не взял бы с собой ни средств для записи своих впечатлений, ни аппарата для фиксации подземных видов. Ведь у него есть доступ к библиотеке скафандра и к его богатой сенсорике. Скафандры были, как хорошо знал Силвест, вооружены, они могли защищать себя от всех тех видов атакующего оружия, с которыми сейчас столкнулся «Плацдарм» Вольевой. Скафандры умели «выдавливать» из себя инструментарий для различных анализов, могли создавать в себе пустоты для хранения в них образцов и результатов их тестирования. Кроме того, подобно космическому кораблю, скафандр мог действовать автономно. Внезапно он понял, что ошибается: скафандр на самом деле и был космическим кораблем. Это сложный, необычайно гибкий аппарат для космических полетов, в котором было место лишь для одного пассажира. Это космический аппарат, который может действовать и в качестве шаттла, и — если необходимо — может быть превращен в средство передвижения по поверхности планеты. Если уж по правде, то, только имея скафандр, он мог надеяться осуществить путешествие в глубины Цербера.

— Я рад, что, пока ты набирал скорость, я спокойно дрыхнул, — сказал Силвест.

— А у тебя не было другого выбора, — ответил скафандр, демонстрируя полное отсутствие интереса. — Пришлось подавить твое сознание. А теперь, будь добр, готовься к снижению скорости. Когда ты снова очнешься, мы уже будем близки к цели нашего путешествия.

Силвест начал уже было подбирать формулировку для следующего вопроса — он намеревался узнать, почему Саджаки не объявился до сих пор, невзирая на обещание сопутствовать Силвесту, но прежде чем ему удалось конкретизировать свои мысли, скафандр снова погрузил его в сон, столь же лишенный сновидений, как и предыдущий.


Пока Хоури будет разыскивать Паскаль, Вольева решила побыть в рубке. Теперь она уже не рисковала прибегать к помощи лифтов, но, к счастью, ей предстояло подняться всего лишь на двадцать уровней. Утомительно, но переносимо. Кроме того, подобное путешествие практически безопасно. В лестничные шахты корабль роботов посылать не может, это ей известно. Даже машины на воздушных подушках, даже те, что плавают в атмосфере обычных коридоров, пользуясь магнитными полями или сверхпроводимостью. И все же она держала свой автомат наготове, пока кружила по бесконечным лестничным спиралям, останавливаясь лишь перевести дыхание да вслушаться, не слышно ли шелеста существ, крадущихся за ней или поджидающих ее впереди.

Поднимаясь наверх, она развлекалась, обдумывая способы, которыми корабль может убить ее. Это была весьма интересная интеллектуальная задача, которая требовала проверки глубины ее знания корабля, причем в аспекте, о котором ей раньше думать не приходилось. Теперь нужно было смотреть на те же вещи с совершенно иных позиций. Однажды — и не так уж давно — она сама была в ситуации, аналогичной той, в которой сейчас находился корабль. Она хотела убить Нагорного ускорением или хотя бы не дать ему превратиться в угрозу для нее, что практически было одно и то же. В конце концов она убила Нагорного, так как он первым попробовал уничтожить ее физически. Теперь способ, которым она добилась своего, занимал ее мысли. Она убила Нагорного, ускоряя и замедляя скорость движения корабля, изменяя режимы движения с такой быстротой, что тот заживо превратился в пульпу. Рано или поздно — и она не видела никаких препятствий, которые могли бы этому помешать, — корабль сам по себе обратится к той же идее. И когда это произойдет, ей лучше бы находиться где-нибудь подальше от этой жестяной коробки.

Вольева достигла рубки без помех, хотя не пропустила ни одной тени, без того, чтобы проверить, что это такое — прячущаяся машина или еще хуже — крыса. Она не знала, на что способны крысы, но узнавать это ей вовсе не хотелось.

Рубка была пуста. Она осталась такой же, какой была, когда Вольева покинула ее совсем недавно. Весь разгром, устроенный Хоури, остался не ликвидированным. Даже пятна крови Саджаки на полу этого гигантского полусферического помещения были на месте. Голографический дисплей все еще светился, забрасывая Вольеву массой все время обновляемых данных, касающихся вращения Цербера, «Плацдарма» и так далее. На мгновение к ней вернулся материнский интерес к собственному созданию, которое так стойко держалось против антибиотических сил, обрушенных на него планетой. И хотя она испытывала законное чувство гордости, ей все равно хотелось, чтобы «Плацдарм» проиграл и чтобы Силвесту не удалось проникнуть в недра Цербера. Разумеется, если ему все же удалось добраться живым до планеты.

— Зачем ты пришла сюда? — спросил чей-то голос.

Она повернулась, будто получив обжигающий удар хлыстом. Там стояла фигура, глядевшая на нее сверху вниз с одного из высоких ярусов рубки. Фигура была незнакомая — просто закутанный в темный плащ мужчина со скрещенными на груди руками и оскалом черепа вместо лица. Вольева выстрелила, но фигура не дрогнула, даже когда пуля пронзила ее, а ионный след в воздухе затрепетал точно стяг.

Рядом с первой появилась вторая фигура, одетая несколько иначе.

— Срок твоей аренды истек, — сказала она на самом древнем варианте языка Норт. Этот вариант Вольева знала плохо так что с большим трудом поняла значение слов.

— Чего ты хочешь добиться? — спросил первый мужчина, но тут рядом с ним появился еще один, а затем еще и еще. Тени далекого прошлого теснили Вольеву со всех сторон. — Эта наглость… — но голос утонул в голосах других призраков, стоявших справа от нее.

…у тебя нет таких прав, Триумвир. Я обязан предупредить тебя…

…ты серьезно злоупотребляешь властью и должна передать ее…

…горько разочаровались, Илиа, и обязаны, со всей деликатностью, потребовать, чтобы ты…

…сняла с себя привилегии…

…полностью неприемлемо…

Когда хор голосов превратился в непрерывный бессловесный рев, а конгрегация мертвецов заполонила весь зал, Вольева закричала. Куда бы она ни обращала взор, всюду ее окружала масса древних лиц, шевелящих широко разинутыми ртами, будто каждый из призраков был тут единственным оратором. И будто каждый воображал, что всеобщее внимание обращено именно на него. Казалось, они молятся ей. Молятся, ибо она всемогуща. Молятся и одновременно жалуются. Сначала со злобой, будто она их чем-то разочаровала, потом с ненавистью и презрением, как будто она не только обманула их, но обманула постыдно и при этом еще совершила неслыханный грех, такой мерзкий, что о нем даже сказать нельзя, а можно лишь кривить губы и сверкать глазами, в которых полыхает стыд за нее. Вольева подняла автомат. Соблазн выпустить в этих придурков всю обойму был нестерпим. Убить их, конечно, нельзя, зато можно повредить систему их запуска. Но боеприпасы надо беречь. Арсенал теперь недоступен.

— Убирайтесь! — завопила она. — Убирайтесь от меня куда подальше!

Один за другим мертвецы смолкали и исчезали. А перед тем как исчезнуть, каждый обескураженно качал головой, будто ему в такую минуту стыдно находиться рядом с ней. Наконец-то Вольева почувствовала себя свободной, теперь она дышала короткими вздохами, ей надо было хоть немного успокоиться. Она зажгла сигарету, она курила ее медленно, стараясь дать отдых мозгам. Пальцы руки поглаживали автомат. Вольева радовалась, что истратила на мертвецов лишь один патрон, хотя полное разрушение рубки доставило бы ей чувство острого наслаждения. Прикосновение к оружию было необычайно приятно. Хоури сделала великолепный выбор. На ложе автомата золотом и серебром горели китайские драконы.

И тут с дисплея раздался новый голос.

Вольева подняла глаза и увидела лицо Похитителя Солнц.

Именно таким он и должен быть, решила она еще тогда, когда Паскаль открыла ей значение его имени. Он был такой, каким она его себе представляла, только много хуже. Потому что она не просто видела, как выглядит этот инопланетянин. Она видела его таким, каким он видел себя сам, а, по-видимому, с мозгами у Похитителя Солнц дело обстояло не слишком благополучно. Она вспомнила Нагорного и только теперь поняла, почему тот сошел с ума. Она не винила его, поскольку он жил с этим страшилищем, угнездившимся в его голове, и не имел понятия о том, откуда оно там взялось и чего от него хочет. Нет! Теперь она только жалела погибшего артиллериста, этого несчастного беднягу! А может, и она уже погрузилась в психопатию, встретившись с этим фантастическим придурком, оживающим в каждом сне и в каждой мысли, рождающейся поутру.

Когда-то Похититель Солнц был, вероятно, амарантянином. Затем он изменился, возможно, по собственной воле — благодаря генной инженерии, вылепив из себя и своих Отверженных совершенно новый биологический вид. Они переделали свое анатомическое строение для полетов в условиях нулевой гравитации. Вырастили огромные крылья. Теперь она видела их — они возвышались над круглой лысой головой, которая, казалось, была выдвинута в сторону Вольевой.

Это был, скорее, череп. Правда, глазницы были не совсем пусты. Не пустота заполняла их до краев, а черная абсолютная глубина, такая же черная и бездонная, какой Вольева представляла Завесу Странников. Кости Похитителя Солнц светились безжизненным светом.

— Несмотря на то, что я говорила раньше, — сказала Вольева, когда первый шок от того, что она видела, прошел, или вернее, понизился до отметки, на которой она могла его переносить, — я думаю, что ты уже нашел способ убить меня. Если, конечно, твоя цель заключалась в этом.

— Ты не можешь знать, чего я хочу.

Когда он говорил, то слов слышно не было. Было безмолвное отсутствие, которое непонятным способом передавало смысл, как бы вырезая его из молчания. Сложные челюсти этого создания вообще не двигались. Разговор, как она вспомнила, вообще никогда не был у амарантян средством общения. Их общество развивалось, так сказать, на основе визуальных связей. Надо думать, нечто столь важное сохранилось и после того, как Похититель Солнц покинул Ресургем и стал трансформировать свой народ. Трансформация была столь радикальна, что когда они позже вернулись на свою старую планету, их приняли как крылатых богов.

— Зато я знаю, чего ты не хочешь, — сказала Вольева. — Ты не хочешь ничего, что способно помешать Силвесту достигнуть Цербера. Вот почему ты обрек нас на смерть. Чтобы мы не нашли способа помешать ему.

— Его миссия имеет для меня колоссальное значение, — ответил Похититель Солнц, но тут же поправился. — Для нас. Для тех, кто выжил.

— Выжил после чего? — может, это будет ее последний шанс достигнуть с ним согласия. — Нет, подожди! Что еще вы могли пережить, кроме гибели амарантян? Или это действительно так? Неужели ты нашел способ не умирать?

— Ты теперь знаешь, где я вошел в Силвеста, — это не был вопрос. Утверждение. Вольева подумала о том, многие ли из их рассуждений стали известны Похитителю Солнц.

— Это должна быть Завеса Ласкаля, — сказала она. — Только в этом и есть хоть какой-то смысл, хотя и не слишком большой, должна признаться.

— Это было там, где мы обрели Убежище. Девятьсот девяносто тысяч лет назад.

Совпадение было слишком знаменательное, чтобы ничего не значить.

— То есть с того времени, как жизнь на Ресургеме погибла?

— Да, — это слово сопровождалось звуком, похожим на шипение. — Завесы придуманы нами. Это была последняя отчаянная попытка нашей Стаи, предпринятая уже после того, как оставшиеся на поверхности планеты амарантяне были испепелены.

— Не понимаю… Ласкаль рассказывал, да и сам Силвест обнаружил…

— От них скрыли истину. Ласкаль видел нечто вроде фантастического романа, где наша сущность была подменена изображением представителей куда более древней культуры, совсем непохожими на нас. Истинная цель Завес осталась для него скрытой. Ему показали ложь, которая могла пробудить интерес у других, и повести их вдаль.

Теперь Вольева поняла, как сработали эту ложь. Ласкалю сказали, что Завесы представляют склады опасных технологий — вещей, к которым Человечество втайне стремилось, — двигателей, позволяющих развивать скорость больше скорости света, и так далее. Когда Ласкаль поведал это Силвесту, стремление последнего проникнуть за Завесу, разумеется, еще больше разгорелось. Ему удалось получить поддержку всей демархистской общины Йеллоустона и с ее помощью осуществить свою цель, так как выгоды подобного предприятия для группы, которой удалось бы прикоснуться к этим тайнам, трудно себе вообразить.

— Но если это ложь, — спросила Вольева, — то какова же истинная функция Завес?

— Мы создали их, чтобы спрятаться за ними, Триумвир Вольева, — казалось, Похититель Солнц наслаждается игрой с ней, как наслаждается и ее непониманием. — Это Убежища. Области реконструированного пространства-времени, где мы можем жить в безопасности.

— В безопасности от кого?

— От тех, кто пережил Войну Утренних Зорь. От тех, кто получил прозвище Подавляющих.

Она кивнула. Многого она еще не понимала, но одна вещь для нее была вполне ясна. То, что рассказала ей Хоури — фрагменты того странного сна, который она увидела в Оружейной, — очень походило на правду. Хоури запомнила далеко не все, многое она передавала Вольевой не в правильной последовательности, но теперь стало очевидным, что все это происходило потому, что от Хоури ожидали понимания чего-то слишком огромного, слишком чуждого, слишком апокалиптического, чего ее разум просто не умел понять и сохранить. Она честно старалась, но одного старания тут мало. Теперь же Вольевой предлагали самой сложить куски этой картины, хотя и с совсем-совсем другой точки зрения.

О Войне Утренних Зорь Хоури рассказала Мадемуазель, которая не хотела, чтобы Силвест добился успеха. А Похититель Солнц, напротив, больше всего на свете желал удачи предприятию Силвеста.

— Так что же происходит? — спросила Вольева. — Я догадываюсь, чем ты тут занят. Ты задерживаешь меня. Ты заставляешь меня терять время, ибо знаешь, что я готова на все, лишь бы получить ответы, которыми обладаешь ты. И отчасти ты прав. Я хочу знать. Я хочу знать все.

Похититель Солнц молча ожидал возможности ответить на кучу вопросов, которые она тут же начала ставить перед ним. Задав их и получив ответы, Вольева решила, что может использовать один из патронов своей обоймы. Она выстрелила в дисплей, и огромный стеклянный шар разлетелся на миллиард осколков. В том же взрыве исчезло и лицо Похитителя Солнц.


Хоури и Паскаль шли кружным путем к медицинскому отсеку, избегая лифтов и свежеотремонтированных коридоров, по которым легко могли передвигаться роботы. Обе все время держали на взводе свои пистолеты и предпочитали уничтожать все, что казалось им хоть немного подозрительным, даже если это подозрительное оказывалось всего лишь сгустком теней или страшным пятном на стене.

— А он тебя не предупредил, что хочет отправиться так скоро? — спросила Хоури.

— Нет. Он не собирался уходить немедленно. Вернее, вчера мне что-то померещилось, но я постаралась его отговорить.

— А что ты теперь о нем думаешь?

— А чего ты от меня ждешь? Он мой муж. И мы любим друг друга, — сказав это, Паскаль чуть не упала, а Хоури протянула руки, чтобы поддержать ее. Паскаль терла глаза до тех пор, пока они совсем не покраснели. — Я ненавижу его за то, что он сделал. И ты бы чувствовала то же самое. И я не понимаю его. Но я все равно люблю. Я все думаю… а может, он уже умер? Это ведь возможно, да? А если и нет, то где гарантия, что я его увижу?

— Там, куда он отправился, не слишком безопасно, — сказала Хоури и тут же подумала: а опаснее ли там сейчас, чем у нас на корабле?

— Да, я знаю. Я думаю, он даже не подозревает, какой опасности подвергает он себя… или всех нас.

— И все же твой муж — не обсевок в поле. Мы же говорим не о ком-нибудь, а о самом Силвесте! — Хоури напомнила Паскаль, что до сих пор жизнь Силвеста текла полосами невообразимых удач, и было бы странно, если бы фортуна покинула его в тот час, когда то, к чему он стремился всю свою жизнь, оказалось от него на расстоянии протянутой руки. — Он, конечно, скользкий прохвост, а потому шанс, что он и отсюда выберется, достаточно высок.

Этот панегирик хоть и немного, но все же успокоил Паскаль.

Только после этого Хоури рассказала ей о гибели Хегази и о том, что корабль, по всей вероятности, вознамерился уничтожить всех, кто еще остался на борту.


— Саджаки здесь не должно быть, — сказала Паскаль. — Я хочу сказать, что ему тут делать просто нечего. Ведь Дэн не знает, как добраться до Цербера. Поэтому он нуждается в помощи кого-то из вас.

— Вот и Вольева так думает.

— Тогда зачем мы сюда пришли?

— Полагаю, Илиа ждет подтверждения своих предположений.

Хоури сильным толчком отворила дверь, ведущую в медицинский отсек из частично затопленного короткого коридора. Одновременно она успела отвесить ловкий пинок сторожевой крысе, мешавшей ей войти в дверь. В клинике воняло. И воняло исключительно противно. Она тут же узнала этот запах.

— Паскаль, мне тут очень не нравится.

— Я… А что полагается говорить в подобных случаях? «Иди, я прикрою»? — Паскаль держала свой низкоэнергетический пистолет в руке, причем выглядела так, будто была не слишком уверена в своем умении с ним обращаться.

— Да, — отозвалась Хоури. — Прикрой меня. Совсем неплохая мысль.

Она прошла в клинику, выставив вперед ствол винтовки.

Когда Хоури вошла в комнату, та отреагировала на ее присутствие, тут же задействовав освещение. Хоури в свое время, после ранения Триумвира, навещала здесь Вольеву и считала, что достаточно хорошо разбирается в местной географии.

Прежде всего она взглянула на кровать, где должен был лежать Саджаки. Над кроватью висел тщательно отобранный набор шарнирных и откидных сервомеханических медицинских инструментов, расходящихся от одной точки, будто то была стальная рука мутанта с неожиданно многочисленными пальцами, каждый из которых заканчивался острым когтем. И все они были густо измазаны кровью. Она уже успела загустеть и походила на потеки красного стеарина.

— Паскаль, не надо сюда…

Но та уже успела увидеть то, что лежало на кровати под инструментами. Похоже, этот предмет был когда-то человеком по имени Саджаки. Кровать тоже залита красным. Разглядеть, где кончался Саджаки, а где начинались его выпотрошенные внутренности, представлялось почти невозможным. Он чем-то напоминал Хоури Капитана, но вместо серебристой окраски здесь была кроваво-красная. Как будто художник нарисовал на одну и ту же тему две картины, одна из которых была исполнена в более плотских и ярких тонах. Две половины одного страшного диптиха.

Грудь трупа вздулась и высоко поднялась над постелью, будто струи гальванизирующих токов все еще текли сквозь тело Саджаки. Но сама грудная клетка была разодрана. На дне расселины, тянувшейся от грудины до лобка, лужей стояла запекшаяся кровь, как будто чья-то стальная ручища разорвала Саджаки почти пополам и вырвала из живота все внутренности. Скорее всего так все оно и было. Возможно, это произошло, когда Саджаки заснул. Пытаясь удостовериться в этом, Хоури вгляделась в его лицо. Впрочем, выражения лица не различить — его скрывал слишком густой слой крови.

Нет, Триумвир Саджаки почти наверняка не спал.

Хоури спиной ощутила присутствие Паскаль.

— Не забывай, что я уже видела смерть, — сказала та. — Я ведь видела, как убивали моего отца.

— Но такого тебе видеть не приходилось.

— Да, — ответила Паскаль, — ты права. Ничего подобного я еще не видала.

И тут грудь Саджаки вроде как взорвалась. Что-то вылетело из нее, что-то такое, что было надежно закамуфлировано фонтаном крови, который оно само вызвало к жизни, так что было совершенно невозможно различить, что же это такое, пока оно не плюхнулось на покрытой кровью пол и не помчалось прочь, волоча за собой похожий на голого червя хвост. И тут же еще три крысы высунули из груди Саджаки свои острые морды, нюхая воздух и злобно тараща на Хоури и Паскаль одинаковые черные бусины глаз. Эти зверьки тоже перескочили через края «кратера», образованного ребрами Саджаки, шлепнулись на пол и последовали за той крысой, которая уже успела убежать. Все они моментально скрылись в каком-то укромном темном углу комнаты.

— Давай-ка смоемся отсюда, — сказала Хоури. Не успела она еще договорить, как что-то сдвинулось. Кисть стальных пальцев, двигаясь со слепящей быстротой, схватила ее парой своих когтистых, ромбических клешней, да так ловко, что она успела лишь пронзительно взвизгнуть. Клешня вцепилась в куртку и принялась терзать ее, в то время как Хоури, напрягая все силы, пыталась вырваться из стального капкана.

Она все же вырвалась, но машина уже успела вцепиться в ее винтовку и мощным рывком заставила женщину разжать пальцы. Хоури рухнула в жидкую грязь на полу. Обнаружив, что ее куртка измазана в крови Саджаки, она тут же заметила несколько ярких кровавых потеков на ложе винтовки, которые, должно быть, принадлежали уже ей самой.

Хирургическая машина подняла винтовку и подержала ее на виду, как бы хвалясь захваченным охотничьим трофеем. Парочка наиболее ловких манипуляторов попала куда надо и начала ощупывать клавиши управления и поглаживать кожу приклада, явно испытывая при этом извращенное наслаждение. Медленно, медленно манипуляторы наводили ствол на Хоури.

Паскаль подняла свой лучевой пистолет и разнесла всю установку. Измазанные засохшей кровью металлические обломки рассыпались по останкам Саджаки. Плазменная винтовка Хоури упала на пол обугленной, от нее шел вонючий дым. Из затвора и ствола летели голубые искры. Хоури поднялась с пола, всем телом ощущая кровавую грязь, измазавшую ее с ног до головы.

Безнадежно испорченная плазменная винтовка злобно жужжала, фонтаны искр сыпались все обильнее.

— Сейчас взорвется! — крикнула Хоури. — Скорее бежим отсюда!

Они повернули к двери и только спустя секунду сообразили, что выход уже блокирован. Их были тысячи. Они шли в три слоя, утопая в скользкой жиже, причем каждой отдельной крысе было плевать на собственную жизнь, они перли безумной массой в предчувствии близкой победы. А сзади нажимали новые крысы, — сотни, тысячи новых крыс, они лезли друг на друга, они покрывали весь пол коридора в пределах видимости. Могучий прилив грызунов, готовящийся ворваться внутрь отсека — цунами жадного крысиного аппетита.

Хоури выхватила единственное оставшееся у нее оружие — маленький, не слишком эффективный игольный пистолет, который она таскала с собой только ради точности его боя. Она повела стволом вдоль фронта наступающей волны крыс, тогда как Паскаль глушила их своим лучевым оружием, — тоже не сказать, чтобы хорошо приспособленным к этой задаче. Крысы взрывались и горели там, куда женщины направляли свое оружие, но тут же на их месте возникали десятки новых. Крупный отряд крыс уже просачивался в медицинский отсек.

Внезапно коридор вдали осветился ослепительной вспышкой, за которой последовала серия взрывов, таких частых, что они сливались в сплошной рев. Гром взрывов и вспышки света приближались. Теперь крысы взлетали на воздух, подброшенные ударными волнами взрывов. Вонь от горящих грызунов казалась непереносимой. Здесь воняло даже хуже, чем в клинике. Постепенно крысиная волна стала спадать, а затем и вовсе пропала. В дверях возникла Вольева. Из ее автомата, точно икота, вылетали клочки дыма, дуло светилось раскаленной лавой. Молчание испорченной винтовки Хоури вдруг стало зловещим.

— Самое время уходить, — выдохнула Вольева.

Обе женщины бросились к ней, давя уже дохлых крыс и крыс, ищущих убежища. Внезапно Хоури ощутила мощный удар в спину. Это был удар ветра, воздушной волны, пышущей таким жаром, которого она еще никогда не ощущала. Она почувствовала, что теряет контакт с полом, что поднимается в воздух и летит.

Загрузка...