Ковен тысячи костей

II. Железная дева

Луизиана всегда была знойной и душной, с клочками тумана между деревьями и топкими болотами. В декабре она тоже встретила нас крайне приветливо, особенно после берлингтонской стужи: мягкая солнечная погода с двадцатью градусами по Цельсию. Руки больше не мерзли, а изо рта не валил пар. Меховая дубленка уступила место облезлому пальто Коула, которому уже давно было пора на помойку. Оно дарило мне чувство защищенности, словно это был бронежилет, а не обычная шерсть с катышками. Тюльпана, пользуясь шансом, уже нацепила солнечные очки, щеголяя в ажурном платье. Она совсем не стеснялась внимания прохожих, бросающих красноречивые взгляды на ее стройные ноги в рваных чулках.

Сколько бы раз я ни бывала в этом городе, здесь всегда играл джаз – и днем, и ночью он не смолкал, собирая горожан, путешественников и заядлых пьянчуг у салунов и кабаков. Все улицы мерцали, увешанные гирляндами, а у каждого молла росла наряженная ель: расставленные по всему городу, эти священные деревья с укором напоминали мне, что я снова покинула Шамплейн накануне важного праздника.

Но в этот раз отнюдь не вина точила меня изнутри, пока мы шли по закоулкам Бурбон-стрит. То был страх.

«Кости-кости. Леденцы!»

«Мы чуем тебя».

«Наконец-то ты слышишь!»

– Одри?

Голос Тюльпаны вернул меня в реальность. Я вдруг обнаружила, что остановилась прямо посреди оживленной улицы, сжимая зубы и кулаки. Пусть физически я и была в Новом Орлеане, но мысленно все еще не могла выбраться из тех жутких видений, что теперь преследовали меня.

– Одри, ты в порядке? – спросила Тюльпана в который раз.

– Паническая атака, – выдавила я хрипло, стараясь не замечать, с каким скептицизмом Тюльпана повела бровью. – Нечем дышать. Сейчас… Просто дай мне минутку. – Я оттянула пальцами ворот водолазки, будто это могло хоть как-то помочь, и забралась другой рукой в карман пальто. Горячие подушечки пальцев очертили холодный металл. Я вытащила бронзовое зеркальце Коула и принялась щелкать замочком, открывая и закрывая его, как он учил.

– У-у, – завыла Тюльпана устрашающе, глядя на меня сверху вниз: сапоги на шпильке делали ее ростом почти что с Коула. – А крыша-то все течет… Пойдем купим тебе во французском квартале ведро и молоток! Или бутылку водки.

Ей было смешно, а мне нет. Утро выдалось поистине ужасным, а вся прошлая ночь прошла кувырком. Я почти не помнила себя от истерики: Коулу пришлось несколько часов вытягивать из меня ответы и распутывать мой лихорадочный бред, чтобы понять, что к чему. Его объятия не ослабевали до самого утра. Продолжая укачивать меня на коленях, он делал все, чтобы вернуть мне чувство безопасности после увиденного. Но оно не возвращалось… Заснула я лишь с рассветом, а уже через час Коул скрепя сердце отправился на работу, надеясь выяснить что-то о новой жертве убийцы, чьи оторванные руки и белое лицо до сих пор не выходили у меня из головы.

Как только Коул шагнул за порог, Тюльпана, все это время подслушивающая за дверью, оживилась. У неё наготове уже стояли алтарные свечи и пакетик с костяной мукой, чтобы, начертив на полу пентаграмму, перенести нас туда, где все когда-то началось. Кажется, ее больше манила возможность наконец-то выбраться из Вермонта на экскурсию, нежели помочь нам с Коулом в расследовании. Телефон в плечевой сумке разрывался от его звонков: должно быть, он отпросился с работы пораньше, чтобы побыть со мной, и уже обнаружил в кровати вместо меня объяснительную записку. Может, это и было эгоистично, но если бы я прожила еще хоть день в неведении…

«… то сошла бы с ума».

Да, спасибо, неизвестный голос. Как всегда, в точку!

– Что это? – многозначительно нахмурилась Тюльпана, уставившись на зеркальце в моих руках. Сквозь затемненные стекла очков ее фиалковые глаза, доставшиеся по наследству от матери вместе с дурным нравом и темной магией, казались красными.

– Коул дал мне его перед работой, чтобы я… успокаивалась. Знаешь, в этом и впрямь что-то есть. Кажется, помогает.

– Может быть, но стопка водки все-таки помогла бы тебе лучше, – усмехнулась она.

Я отвернулась, снова цепляя ногтем крышку зеркальца. Щелк-щелк. Щелк-щелк. Принесенное в жертву ради метки атташе, но восстановленное моей магией, зеркальце стало памятной вещицей не только для Коула, но и для меня самой. Когда-то давно он не расставался с ним… А затем доверил мне вместе со своею жизнью и судьбой. Иногда я видела, что Коул крутит зеркальце в пальцах, но после, успокаиваясь, он всегда возвращал его на место: вкладывал в гримуар, к которому зеркальце приклеивалось заклинанием, чтобы не потеряться. Коул больше не нуждался в нем так, как раньше, но, похоже, он решил, что теперь в нем нуждаюсь я. И не ошибся.

– Телепортироваться Коул не умеет, а поездка в Новый Орлеан займет у него минимум сутки, так что времени у нас навалом. Но чем быстрее мы вернёмся домой, тем меньше нотаций он тебе прочтёт, – напомнила Тюльпана, и я поежилась, уже предвкушая грядущий скандал. – Если хочешь знать мое мнение, то ты правильно поступила, что пошла со мной, а не с ним. У Коула своих проблем по горло. А мы взрослые девочки, нам не впервой разбираться с наглыми колдунами, правда же?

Я кивнула, делая вид, что слушаю Тюльпану, но в ушах у меня гудело. Тогда я постаралась сфокусировать взгляд на узорах зеркальца – перламутровых, геометрических, с маленькой трещинкой на обратной стороне. Ее не удалось залатать даже магией, как невозможно залатать и ту трещину, что дал мой рассудок тогда в Башне.

И вот она стала глубже…

«Ты не могла помочь тому мальчику. Ты была лишь тенью, вставшей на грань, но не перешедшей ее. А мальчик умер ещё в тот миг, когда тварь захотела его себе».

Тюльпана отошла на несколько шагов, вертя в руках компас с тонкой золотой цепочкой и пытаясь разобраться, куда нам идти. Надо признать, выходило у нее это ловко: она ориентировалась в Новом Орлеане так, будто прожила здесь много лет, а я лишь брела следом за ней, не задавая вопросов. Маленькие разноцветные домики, построенные еще до Гражданской войны, толкались вдоль пешеходных аллей. Все здесь застилали магические шатры с подвесками из омелы, обещающие защитные талисманы и предсказания будущего. Некоторые места мне даже удалось узнать: вон у того моста мы парковались с Коулом, чтобы отыскать лавку Саламандры, ныне закрытую ставнями и пустующую, – мимо нее я проскочила сегодня с закрытыми глазами, чтобы лишний раз не травить душу; а вон за тем переходом должен был располагаться отель Cornstalk, в котором для ведьм действует скидка. Французский квартал во всем оставался прежним, кроме лиц, наполнявших его. Менялись лишь они и я – как внешне, так и внутренне.

Поправив распущенные волосы, отросшие почти до лопаток, а оттого жутко тяжелые и раздражающие, я ускорила шаг.

– Коул ошибался, – прошептала я задумчиво, считая взглядом туристов. Их поток уплотнился на выходе к Бурбон-стрит, забитой пабами, и зеркальце снова защелкало в моих руках. – То, что я увидела через ту записку… Оно не могло быть человеком, Тюльпана. Оно… голодное. Похоже на диббука, но хуже. Чтобы выстоять против него, точно нужна Зои. Только не понимаю… почему я смогла достучаться до нее лишь вчера?

– Ты вышла в астрал. Вероятно, Зои тоже была там. Без физической оболочки мы гораздо восприимчивее… Повезло, что она успела тебя поймать.

– Думаешь, все это время она искала меня? Ждала? – В груди у меня заныло. Как же Зои, должно быть, страдает! – Мы спасем ее, а потом займёмся этой тварью! Я не позволю кому-то безнаказанно вытворять такое на моей земле! И бояться себе тоже не позволю.

– Отрадно слышать, – сухо бросила Тюльпана, не оборачиваясь.

Дрожь начала стихать. Спрятав зеркальце обратно в карман, я быстро двинулась вверх по улице, чтобы нагнать Тюльпану, уже ушедшую на несколько метров вперед.

Притормозив у мостовой Миссисипи, откуда дул прохладный ветер, она что-то заворчала себе под нос, принявшись отбиваться от назойливого бездомного с пластиковым стаканчиком для мелочи. Пряча перемазанное лицо под капюшоном, он беспардонно тянулся к ней и стонал, выпрашивая деньги на еду. Тюльпана брезгливо поморщилась и топнула шпилькой. Ветер тут же закрутил бездомного волчком и быстро унес с глаз Тюльпаны, донеся до меня лишь кислый шлейф немытого тела и браги.

– Мерзость. – Тюльпана передернулась и, сняв солнечные очки, ткнула пальцем в замершую стрелку компаса, когда я подошла. – Это должно быть здесь.

– Да, так и есть. Мы пришли.

Я запрокинула голову и молча уставилась на деревянную вывеску. Золотыми буквами на ней было выковано: «Барон Суббота». В последний раз мне доводилось бывать здесь, когда мы с Коулом расследовали дело ритуального убийцы… Все такое же двухэтажное здание из красного кирпича, мраморные ступеньки и бордовая черепица. Однажды я сожгла это место дотла, а теперь не отказалась бы повторить. Достаточно было вспомнить ту ночь, когда Рафаэль заявился в Шамплейн и посмел применить против меня вуду, – искры тут же начинали колоть пальцы.

Я иду за тобой, Зои, где бы ты ни была. Только держись!

– Ненасытные Монтаги при тебе? – обронила Тюльпана на лестнице, и я бросила взгляд на золотой браслет. Он будто бы тоже потяжелел, как и тот демонический кот, что с неуемным ворчанием забирался в него, не желая покидать ради очередной «деловой поездки» леса Вермонта, полные аппетитной дичи.

– Да. Монтаг наготове. Он обещал, что теперь от него будет больше пользы. Вот и посмотрим!

Браслет на запястье возмущенно завибрировал. Надеясь не сжечь магазинчик раньше, чем Рафаэль ответит на все наши вопросы, я толкнула тяжелую дверь и прошла вперед Тюльпаны. Колокольчик монотонно поприветствовал новых посетителей.

– Добро пожаловать в «Барон Суббота»! Чем я могу вам помочь, милые дамы?

К моему разочарованию, за кассой нас встретил вовсе не Рафаэль. То была тучная дама в летах, одетая в этническое гаитянское платье и с сединой в волосах. Ее руки, такие тонкие и сухие, что взглядом можно было пересчитать каждый сустав, тряслись, пересчитывая купюры. Черепки мышек-полевок вместо колье мелодично позвякивали. Несомненно, перед нами стояла ведьма из ковена Вуду – в конце концов, никому другому Рафаэль бы свой магазин и не доверил. Вот только выглядела она такой старой, что невольно возникал страх довести ее до инфаркта – какие уж тут допросы?

Мы с Тюльпаной хмуро переглянулись, но, в отличие от меня, она ничуть не стушевалась, шагнув к старухе вплотную. Все, что разделяло их, – низкая дощечка с выставленными напоказ мешочками гри-гри, распускающими по магазинчику аромат свежих ведьмовских трав и лаванды.

Вывеска «Открыто» на двери, подхваченная ветром, перевернулась обратной стороной.

– Почем нынче петушиные головы? Вон те, чёрные.

– Это вы для папы Легбы или мамы Бриджит интересуетесь? – спросила старуха, оглядываясь на соседний прилавок, забитый выпотрошенными и высушенными тушками. – Бриджит больше любит белые… А так все по пятнадцать долларов!

– Хм, недёшево. А старушечьи зубы почем?

– А?

Тюльпана прыжком перемахнула через стойку. Старуха среагировала с небывалой прытью: вскинула трость и почти разбила Тюльпане нос. Но, не намеренная сдаваться, Тюльпана все равно запрыгнула на прилавок и сдернула с пожилой дамы обличье, словно простынь.

– Newid! – прошипела Тюльпана, схватив ее за шею, и я узнала валлийское заклятие-перевертыш, оборачивающее вспять любой метаморфоз.

Старуха неприлично выругалась на креольском, а затем ее кожа под ладонью Тюльпаны замерцала, меняясь. Темная кожа сделалась еще темнее, а нос увеличился, как и все тело. Вместо седых волос появился шитый цилиндр, увешанный зубами койотов. И больше не было никакого платья – только расстегнутая до живота рубаха, костяное ожерелье, аккуратная бородка и блестящие хитрые глаза. Рафаэль улыбался, опираясь на свою трость, вернувшую себе первозданный вид вместе со своим хозяином – теперь вместо набалдашника на ней красовался знакомый женский череп.

– Браво, – громко объявил он, пока Тюльпана, фыркая, слезала с прилавка, поправляя всклоченные волосы. – У тебя глаз-алмаз, девочка. Вылитая мать! Как она поживает, кстати?

– Рафаэль, – процедила я, пропустив его светскую болтовню мимо ушей. Глаза застелила красная пелена. – Я всегда знала, что ты трус, но прикидываться невинной старушкой – это слишком даже для тебя!

– Я просто не хотел, чтобы вы устроили драку и разгромили мой магазин, – вздохнул он, тоскливым взглядом окидывая гри-гри, сметенные с прилавка. – Так что не могу сказать, что рад видеть вас, но… Я удивлен: вы обе живы! Очевидно, слухи о Ферн правдивы, и она действительно канула в небытие. Позволь полюбопытствовать, раз представилась возможность: что именно вы с ней сделали?

– А ты разве не знаешь? – сощурилась Тюльпана, прогулочным шагом обходя магазинчик. Подобрав со стеллажа хрустальный шар, она задумчиво повертела его в руках: тот запотел не то от ее дыхания, не то от магии, сделавшись матовым. – Ты ведь был у нее вместо ручного чихуа-хуа. И вдобавок вы были связаны клятвами… Это же Ферн в обмен на верность научила тебя Sibstitisyon, чтобы ты стал сильнее и смог претендовать на Верховенство после Мари Лаво? Значит, ты должен был все почувствовать.

– Ах, так этого вы не знаете. – Рафаэль сложил руки на трости, обратив взор на меня, когда я демонстративно поставила локти на его прилавок. – Джулиан Дефо помог мне, Эмиральде и Хоакину освободиться от клятв, данных Ферн. Так что к тому моменту мы с Ферн уже давно перестали быть… партнерами.

– Освободиться от клятв? – переспросила я. – Но это невозможно… Разве что…

Джулиан всегда был умен. Хоть от любой мысли о нем меня по-прежнему выворачивало наизнанку, я не могла этого не признать. Вынужденный томиться в ожидании, когда истечет срок нашего договора, он методично перебирал варианты, лишь бы нарушить его условия, увидеть меня и остаться безнаказанным… Ради этого он даже отрезал себе руку. Неудивительно, что Джулиан изучил сущность клятвы на крови вдоль и поперек, а затем нашел еще одну лазейку. В конце концов, мой брат всегда славился своей способность ломать то, что ломать было неположено.

В ночь Самайна Ферн явилась в Шамплейн с опозданием. Джулиан обещал отомстить ей за то, что она сподвигла его уничтожить нашу семью, – и он отомстил, но не рассказал, как именно это сделал. Неужели…

– Sibstitisyon… Клятва на крови становится частью магии, – ахнула я. – А этот ритуал может забрать часть магии ведьмы. Ты, Хоакин и Эмиральда применили его против Ферн? Забрали у нее свои обещания назад, верно?

– Как жаль! – весело отозвался Рафаэль. – Глупенькой ты была куда прелестнее.

Я поморщилась, но воспринимать слова Рафаэля всерьез было чревато новыми комплексами.

– Предлагаю перейти к делу, – заявила я вместо этого. – Раз ты такая деловая колбаса, то наверняка знаешь, зачем мы здесь. Где Зои Саламандра?

– С чего ты взяла, что я знаю, где Зои? – спросил Рафаэль резонно, а я так же резонно ответила:

– Потому что в последний раз, когда мы виделись, она отправлялась в ковен Вуду.

– И?

– И, как ты сказал, я уже не такая глупенькая, чтобы поверить в твою непричастность. Damwain!

Мое терпение взорвалось – точно так же взорвалась и магия, обрушив на голову Рафаэля шкафы и полки. Следом затрещали стены, раскалываясь, как ореховая скорлупа. Сказать, что Рафаэль ждал от нашей встречи чего-то другого, было бы зверским лицемерием, поэтому все, что он сделал в ответ, – это улыбнулся.

Пожалуй, нападение на Верховного колдуна на его территории можно было назвать весьма опрометчивым поступком, но разве самого Рафаэля это когда-нибудь останавливало? От мысли, что он мог сотворить с Зои, терзая и мучая ее все те месяцы, что я прохлаждалась в Вермонте, к лицу приливала кровь. Не намеренная останавливаться на одном лишь магазине, я выбросила вперед руку, представляя, как сжимаю внутренности Рафаэля в кулаке.

– Поймал лисицу. Поймал воробья. Поймал сердце, что стучит все быстрее, к смерти спеша…

Вены больше не жгло, и руки не чернели. Шепот заставил Рафаэля захаркать кровью, опираясь на отполированную черепушку трости, и лишь тогда он вскинул одну руку вверх. Уже в следующий миг я почувствовала, как мои челюсти тянут в противоположные стороны, будто кто-то пытается выдрать зубы щипцами. Виной всему была маленькая соломенная куколка со спицей в голове, которую Рафаэль сжимал в пальцах. Вместо ниток в косичку куклы вплетались мои волосы – темно-русый локон, срезанный ножницами Гидеона в одну из тех роковых ночей, которые не выжечь из памяти даже кислотой.

– Думаешь, можешь вот так просто заявляться ко мне домой и что-то требовать?! – прорычал Рафаэль сквозь удушливый приступ смеха, и его ногти вжались в куклу на уровне солнечного сплетения. Точно там же я почувствовала нестерпимую боль вместе с рвотным позывом, будто чья-то рука забралась мне в пищевод, царапая его изнутри. – Достаточно одного волоска, чтобы кукла вуду работала. А Гидеон срезал так много, что мне без проблем удалось сшить еще одну… Или хочешь снова обернуться норкой? Дважды один и тот же трюк не сработает! Попробуй же, ну, твоя выдранная серая шерстка у меня теперь тоже имеется в наличии. Лучший урок, что мне преподала Мари Лаво, – так это тот, что непослушных детей нужно воспитывать с детства!

Его белоснежные, почти фарфоровые зубы покраснели от крови, что текла изо рта и затапливала вырез черной рубашки, но останавливаться он и не думал. Как, впрочем, и я.

– Что ты сделал с ней?! – Крик вышел громким. Я кричала сквозь тошноту и жжение, медленно расползающееся от корня языка вниз, до самого желудка. Заклятие Шепота все еще текло от меня к Рафаэлю, обволакивая нас обоих, а кукла из соломы хрустела в его руке, как и мои ребра. Пат. – Куда ты спрятал Зои?!

– Одри! Хватит!

Одно короткое слово на древнем валлийском – и моя магия схлопнулась, будто нить перерезали ножницами. Рафаэль медленно выпрямился и вытерся носовым платком. Кукла вуду, привязанная к шнурку, болталась на его пальце, готовая вновь обернуться против меня, но боль прекратилась. Разъяренная, я уставилась на Тюльпану, не понимая, почему она вмешалась, а не выступила на моей стороне. Но та явно не собиралась объясняться. Все как всегда.

– Вот об этом я и говорил, – пытаясь отдышаться, прохрипел Рафаэль, приваливаясь спиной к разбитому шкафу. Стекло хрустело под подошвой его острых лаковых ботинок, стеллажи лежали друг на друге, а люстра из ротанга раскачивалась на единственном уцелевшем креплении. – Разгромили мой магазин! Ты хоть знаешь, как дорого мне обошелся прошлый ремонт из-за твоего пожара?! Я его только окупил!

– То ли еще будет, – прошипела я, поднимая руку, но Тюльпана возникла между нами, как довод рассудка, окончательно покинувшего меня.

– Рафаэль, – позвала его Тюльпана, растягивая гласные. Она сладко мурчала, и голос ее сочился медом. До этого мгновения я даже не подозревала, что она умеет разговаривать так… вежливо. – Ты ведь бизнесмен, верно? А приличный бизнесмен никогда не упустит выгоду. Зачем драться, когда можно договориться?

– Какая же мне выгода сотрудничать с вами? – фыркнул Рафаэль, одергивая лацканы своего пиджака. – Я сотрудничаю только с леди и джентльменами, а сейчас передо мной лишь две бешеные зверюги. Медведица да норка! Хороша пара.

Я состроила гримасу, лелея воспоминание о том, как, обернувшись норкой, сумела избежать колдовства Вуду и заодно прогрызть в пиджаке Рафаэля несколько дыр (вместе с кожей).

– Нам нужны ответы, Рафаэль, и только, – сказала Тюльпана, деловито сложив руки на груди. – Наши друзья пропали. Не только Зои, но и Сэм. Возможно, ты видел его… Рыжий, неотесанный, пахнет чизбургерами и перегаром. О, а еще он напарник Коула, к слову. Встречал такого?

– Возможно, – туманно ответил Рафаэль, отбрасывая в сторону носовой платок, перепачканный в крови. – Сюда много кто забредает. Одни ищут мести, другие – богатства, а кто-то – потерянную любовь…

– Значит, ты точно знаком с Сэмом, – ухмыльнулась Тюльпана. – Где же он? Помоги нам, а мы поможем тебе. Только скажи, чего ты хочешь.

В этот раз Рафаэль отнекиваться не стал. Все мы здесь знали правду: больше, чем самодовольства, в Рафаэле было разве что меркантильности. Он знал все и обо всем, что происходило в Луизиане, и был готов торговаться за каждое слово. Скорее не бизнесмен, а игрок. Терпеливо ждет, когда закрутится барабан револьвера у виска. С пулей или без?

– Зои хотела отобрать мое Верховенство, – наконец-то заговорил он, и ноги у меня едва не подкосились от радости, что мы сдвинулись с мертвой точки.

– Не отобрать, – возразила я непроизвольно. – Лишь вернуть. Верховенство ее по праву. Мари Лаво – истинная Королева Вуду.

Рафаэль сузил глаза, глядя на меня в упор, и под его свинцовым взглядом сделалось неуютно. Он улыбался, даже когда дрался со мной, но теперь же на его лице не осталось ни намека на веселье. Пригладив пальцами бородку, густую и противную, он осторожно уточнил:

– Мари Лаво?..

– Да. Зои ведь и есть Мари, разве не так?

Тюльпана метнула на меня полный изумления взгляд.

«Ты моя сестра, – сказала Зои на прощание. – Стала ею в тот самый момент, как я принесла тебе клятву, и будешь ею до конца. Я не брошу тебя в беде». В день прощания Барон Суббота назвал ее мамбо – Верховная Жрица, а затем она откликнулась на имя, которое принадлежало ее матери. В тот день все в моей голове смешалось, и я решила не ворошить то, к чему была морально не готова. Кем бы ни являлась Зои, мне было все равно. Разве утаенное прошлое стоит того, чтобы отворачиваться от настоящих друзей?

– Надо же… ты знаешь, – хмыкнул Рафаэль без особого энтузиазма, так, будто новость о том, что Зои никогда не была просто Зои, давно стояла у него на повестке дня. – Она сама рассказала тебе об этом?

– И да и нет, – ответила я в манере Рафаэля, на что он фыркнул. – Зои не говорила прямо, но догадаться труда не составило.

– Похвально. Я сам понял это только после того, как забрал череп Мари Лаво назад, а тот оказался… пустым. Ведь, оказывается, лишь владелец силы способен забрать ее обратно. – Рафаэль разочарованно поджал губы, выводя большим пальцем круги на темечке черепа. – Но вряд ли твои предположения так же ужасны, как истина. Человеку, незнакомому с нашими традициями, не понять, что есть Зои на самом деле. В вашей магии такой практики даже не существует. Возможно, когда-нибудь Зои сама объяснит тебе, кем она стала в ту ночь, когда наша матушка почила. Если, конечно, вам удастся отыскать ее… А зависит это лишь от одного – решишься ли ты, голубка, заключить со мной еще одну сделку.

Сделка. Ну конечно. Это слово стало мне уже родным!

– Чего ты хочешь? – сощурилась я. – Чтобы Шамплейн признал твое право на Верховенство? Хорошо, я признаю…

– Нет-нет, как-то мелковато. Я хочу нечто более… существенное. Что насчет твоего шеду? Да, хочу шеду! Отдай мне его, и я расскажу, где искать ваших потеряшек.

– Что?

Браслет на моей руке звякнул. Дремлющий в нем, но уже не запечатанный Монтаг явно оживился от услышанного. Подобное предложение интриговало, но было немыслимо: нагло, беспринципно и вдобавок…

– На кой черт тебе сдался самый худший защитник в мире? – в лоб спросила я и хлопнула себя по руке: браслет ужалил ее, раскалившись добела. – Его ведь недаром прозвали Принцем Дураков. Откуда ты вообще о нем знаешь?

– От Ферн, конечно. Однажды твой шеду отравил ее… И мне пришлось вытягивать из нее яд. Одна его капля способна сильно подпортить жизнь… И сожрать изнутри печень. – Рафаэль подмигнул мне, явно веселясь от того, что может диктовать нам условия. Челюсть у меня ныла, настолько сильно я сжимала ее, до сих пор не понимая, почему терплю все это. Неужто только из-за свирепых и умоляющих взглядов Тюльпаны, которыми она сверлила меня, подобрав с опрокинутого шкафа колоду Ленорман и задумчиво ее перебирая? – Видишь ли, шеду очень многолики… Это ангелы. Это демоны. Это божества. Каждый из них уникален и выбирает себе хозяина, когда тот еще на горшок ходить не умеет. Пускай Принц Дураков – прославленный кутила и оболтус, но в стране слепых и одноглазый король. Ты даже не представляешь, как крупно тебе повезло!

– Что именно ты собираешься делать с ним? – сощурилась я недоверчиво.

– Не твоего ума дело, дорогая. Может быть, я просто давно мечтаю о преданном демоническом друге? – Рафаэль даже не скрывал того, как подтрунивает надо мной, но когда он принялся крутить на пальцах массивные перстни и кусать губы, мне сделалось вконец не по себе.

«Уже не хочешь расставаться с нами, Верховная? Ха! А когда-то называла дармоедами».

Я узнала этот голос – на этот раз он принадлежал уже не моему безумию. Каждое слово отдавалось знакомой вибрацией на запястье. Хм, это что-то новенькое… Даже общаясь со мной телепатически, Монтаг мурлыкал и проглатывал согласные, никудышно подражая человеческой речи.

– То, что ты меня иногда бесишь и жрешь за троих, не значит, что я готова отдать тебя первому встречному. А вдруг Рафаэль удумал жертвоприношение? – прошептала я себе под нос, повернувшись к Рафаэлю спиной, будто прогуливалась меж стеллажами и раздумывала над его предложением. – Да и разве я могу тобой распоряжаться? Ты помощник, а не вещь.

«Но он-то об этом не знает! Грязный колдун считает нас безобидными кисками… Но мы – хищники! И благодаря тебе мы на пике своей силы. Отдай ему нас! Не бойся. Всегда хотелось узнать, какова на вкус магия Вуду. Слышал, похоже на пирог из чечевицы».

Я недоверчиво покосилась на Рафаэля, храня царственное молчание, от которого Тюльпана нетерпеливо притоптывала каблуком, шумно вздыхая. Я разрывалась меж двух огней – гордостью Верховной и возможностью пойти по легкому пути, заключив очередную сделку. Но разве они когда-либо приводили к чему-то хорошему?.. Я давно выучила на собственном опыте, что верить колдунам себе дороже. Зато можно верить своему шеду… Можно же, правда?

– Хорошо, – сказала я, отстегивая браслет от своего запястья. – Согласна.

Рафаэль затрепетал от услышанного. Тут же заметался по лавке, что-то судорожно ища в залежах разбитого хлама, а уже спустя минуту выудил на свет допотопный зачарованный механизм, выглядящий как деревянная шкатулка для украшений. Покрытый кованым железом и обитый внутри черным бархатом, ларец был не чем иным, как тюрьмой: я поняла это по рунам Кеназ и Иса, выгравированным на его дне – «замок» и «лед». Туда, прямо поверх них, я и поместила дорогой сердцу браслет.

«Еще свидимся, Верховная».

Стоило пальцам разжаться, выпуская подарок Коула и пристанище шеду в шкатулку, как голос Монтага исчез из моей головы. Я почувствовала себя одинокой и вдруг поняла, что все эти месяцы мне было так спокойно вовсе не потому, что я обрела долгожданное могущество. Мне было спокойно, потому что рядом всегда находился преданный друг, пускай и безответственный… А еще прожорливый. Но все-таки друг. Их у меня и так осталось мало: что ни день, то потеря.

– Вот и договорились, – осклабился Рафаэль, захлопнув шкатулку так резко, что чуть не прищемил мне пальцы. Что-то внутри ларца заскрежетало, заелозило, будто бы Монтаг сгребся изнутри, но затем все стихло: ларец запечатался. – Я о них позабочусь, не беспокойся.

Однако излишне вежливый и жеманный тон Рафаэля никогда не предвещал ничего хорошего. Я попятилась и закрыла глаза, не в силах смотреть на то, как он по-хозяйски прячет шкатулку под кассу.

– И? – цокнула языком Тюльпана, вальяжно облокотившись о косой прилавок. – Где нам искать наших друзей?

– О, рыжего болвана вы найдете быстро… Достаточно разуть глаза и научиться замечать тех, кто просит всего о минуте вашего внимания, – загадочно ответил Рафаэль. – А ее он всегда держит поближе к сердцу. Правда, там вас ждут мечи, которые разговорят даже мертвых. Бездомный пес и пойманная ящерка. Они оба на своих местах.

Рафаэль резко замолчал. Я сделала широкий жест рукой, чтобы он продолжал, но молчание то было окончательным – это все, что он хотел нам сказать.

– Для тебя это что, игра какая-то?! – взревела я, и магия затрещала в воздухе, выходя из-под контроля вместе с моими эмоциями. – Ничего лучше детских загадок придумать не смог? Мы заключили сделку! Говори прямо, Рафаэль! Где Сэм и Зои?!

– Бездомный пес… – эхом повторила за ним Тюльпана, и ее черные ноготки вцепились мне в локоть так сильно, что я зашипела от боли. – О нет… Твою мать! Ну ты и козел, Рафаэль!

Она вылетела из магазинчика пулей, потащив меня за собой волоком – я даже не успела всыпать Рафаэлю пару проклятий напоследок! Красная дверь закрылась за нашими спинами, и я обхватила себя руками, пряча лицо от ветра в воротник пальто. Мы пробыли в «Бароне» от силы двадцать минут, но за это время на улице успело порядком похолодать, будто кто-то привез с собой погоду из Вермонта в чемодане. Должно быть, виновата была Тюльпана, мечущаяся по улице со взмыленным видом.

– Он был здесь! – выпалила она, вертя головой. – Ведь Рафаэль слишком высокомерен, чтобы отправить его прочь. Тогда бы он потерял место в первых рядах. Нет-нет… Рафаэль хотел смотреть… Смотреть и глумиться. Как я сразу его не узнала! Сэм не мог далеко уйти.

– Сэм? Ты видела Сэма?!

– Да, видела, и я высокомерная дура!

– Самокритично, – хмыкнула я, но Тюльпана уже помчалась к набережной, цокая по тротуару металлическими шпильками. – Можешь не говорить, куда ты так несешься, но… хотя бы успокой меня. Скажи, что я не зря отдала гримов этому вуду-хлыщу!

– Ты не пожалеешь, – ответила Тюльпана, задержавшись у фонарного столба и оглянувшись на меня, едва поспевающую за ней. Фиалковые глаза сияли, будто вобрали в себя спрятавшееся за облаками солнце, и взгляд Тюльпаны смягчился вместе с улегшимся ветром. – Пока я с тобой, никто не посмеет поиметь Шамплейн и его Верховную! Тем более какой-то вудуист. Ты ведь знаешь, что давно бы сдулась без меня, да? Плясала бы у Ферн на леске в смешной шапочке с бубенчиками, как у цирковых обезьянок. Тебе очень повезло, что ты мне нравишься и мы находимся по одну сторону баррикад.

– Как интересно ты описала слово «друзья», – поддразнила Тюльпану я, на что она скривилась, будто это слово было ниже ее достоинства.

Вглядываясь вдаль, она снова сорвалась на бег и проскочила под мостом, где, прячась в тени, гоготало несколько подростков, покуривая травку. На каблуках Тюльпана передвигалась даже быстрее, чем я в спортивных кроссовках. Мне удалось догнать ее лишь у захудалой закусочной, откуда, как и из всех прочих, струилась мелодия Луи Армстронга. Судя по обилию мусора в ближайшей урне, это было одно из самых злачных мест города. Ковер из окурков, бумажные ланч-боксы, пустые пластиковые стаканчики и стеклянные бутылки… Во всем этом безобразии голыми руками рылся мужчина, ища съестное и морща нос, когда ему попадались лишь обертки.

– Ты, должно быть, шутишь… – вырвалось у меня, когда, шагнув ближе, я разглядела под рваным капюшоном засаленные рыжие волосы.

Те были такими грязными, что почти сливались с болотно-серой тканью заношенной одежды в пятнах грязи и пота. Его было не узнать: осунувшийся, с дикими и тусклыми глазами, утратившими все краски жизни. Стоптанные ботинки с расклеившейся подошвой и вовсе пробивали на слезы. Без вести пропавший, Сэм все это время не был в беде – он просто был никем. Забытый, брошенный… И даже не помнящий себя самого.

– Твою мать, – выдохнула я то же самое, что и Тюльпана в магазинчике, как никогда солидарная с ней. – Рафаэль действительно козел!

– Я его даже не признала сначала, – виновато прошептала она, подкрадываясь к Сэму со спины; шаг за шагом, как к лесному зверю, который в любой момент мог броситься наутек. – На нем какие-то чары… Чувствуешь?

Я и впрямь чувствовала что-то вязкое и тугое вокруг головы, почти осязаемое. Что-то облепляло разум Сэма, перекраивая его в угоду Верховному колдуну Вуду. Это нечто не позволяло просачиваться наружу подлинному Сэму – ни его мыслям, ни воспоминаниям. Мощное колдовство, из-за которого он не мог вернуться домой, а еще был невидим для заклятий поиска. Тюльпана демонстративно постучала пальцем по своему компасу, подтверждая это: она думала о Сэме, но стрелка глупо крутилась по кругу.

– Фу, он сейчас это съест! – скривилась я, заметив, как Сэм, взбодрившись при виде недоеденного гамбургера, торчащего из горстки отходов, вдруг потянулся к нему немытыми руками. – Эй!

Тюльпана шикнула на меня, но было поздно: Сэм уже заметил нас и повернулся. Я смогла лучше разглядеть его лицо: чумазое, потрепанное бессонными ночами в канализационных люках в попытках согреться… А еще ужасно напуганное. Я была готова ко всему, кроме этого.

Сэм в ужасе разинул рот, глядя мне прямо в глаза. Тюльпана будто не существовала для него: он видел лишь меня одну и… неистово боялся. Попятившись, Сэм повалил урну, споткнулся об нее и покатился по земле вместе с мусором.

– Сэм, успокойся! – мягко, но требовательно велела Тюльпана, обходя его с другой стороны. – Это мы. Помнишь нас?

– Ее помню, – выдавил он, побелев, как простынь, и отполз еще дальше, когда мы приблизились. Его палец с почерневшим ногтем указывал на меня. – Ведьма, что изувечила маленького Сэма! Ведьма, ведьма!

Прохожие начали оборачиваться, и я стыдливо втянула голову в плечи. Не дожидаясь, пока мы с Тюльпаной сообразим, что делать дальше, он вскочил на ноги и помчался прочь, будто улепетывал от самого Дьявола. Вероятно, так он и думал: Рафаэль наложил на него отнюдь не простые чары забвения…

– Этот гаденыш подменил его воспоминания обо мне! – рыкнула я, но Тюльпана уже бросилась вдогонку за Сэмом. Мне не оставалось ничего, кроме как тоже побежать.

Вывески в Новом Орлеане горели неоном даже при дневном свете. Вскоре все перед глазами зарябило от бега, а узкие улочки смешались в однообразную кашу: я совсем перестала понимать, где мы находимся. Бурбон-стрит определенно кончилась: я вскоре узнала Эспланаде-авеню и навскидку прикинула, что мы пробежали почти целый квартал по набережной Миссисипи в сторону Борегард-Серкл. Эта улица не зря прославилась как «улица богатеев», будучи самой роскошной из креольских частей города: на мое раскрасневшееся лицо смотрели пустые окна отреставрированных особняков и даже резиденция Дюфура-Болдуина с белоснежными капителями на колоннах. От туристов с фотоаппаратами и актеров в медной краске, изображающих безжизненные статуи, здесь некуда было деться. Я протолкнулась через толпу таких, почти теряя копну грязно-морковных волос из виду, и привстала на носочки, пытаясь не потерять хотя бы копну платиновых.

– Да стой же ты! Сэм!

Дыхание сбилось уже на второй минуте погони, и в груди нестерпимо пекло. Зато у Тюльпаны не было никаких проблем с выносливостью, как и у Сэма: оба резво мчались через весь Новый Орлеан. Им обоим было самое место в полиции, а еще лучше – в олимпийской сборной! Несмотря на месяцы бездомной жизни и голодания, Сэм ничуть не растерял формы и вскоре оторвался от нас обеих, свернув за музеем культуры Бэкстрита.

– In captionem! – шепнула я, нырнув в безлюдную подворотню следом, и размытая фигура впереди остолбенела перед кирпичной стеной, возникшей из ниоткуда.

Перейдя на шаг и держась за колющий бок, я медленно дошла до Сэма и Тюльпаны. Последняя была уже наготове, держа руки вытянутыми и медленно наступая. Колготки окончательно разошлись у нее на коленях, а один каблук надломился, заставляя ее неуклюже прихрамывать. И все-таки Тюльпана не ныла и не собиралась сдаваться. Собранная, она будто стала выглядеть старше своих лет – на тот реальный ведьмовской возраст, который еще с юности замедляла молодильными яблоками и кровавыми жертвоприношениями Авроры. Ведь теперь оставалось только одно – вернуть Сэму отнятое, то есть самого себя.

– Не подходите! – вскрикнул Сэм, и взгляд его, подернутый пеленой забвения, лихорадочно метался между нами. По истертым рукавам плаща пустилась в пляс струйка крови: он крепко сжал в пальцах осколок битого стекла, подобранный с земли, что источала запах мочи и помоев. – Ведьмы! Я знаю, что вы делаете с мужчинами! Я не добыча! Я не дамся вам живым!

– Забираю свои слова про твою крышу обратно, – прошипела Тюльпана, когда Сэм повел рукой, приближая осколок к собственному горлу. – Молоток и ведро нужны ему, а не тебе.

Я сглотнула и отодвинула ее рукой, выходя вперед.

– Гвендолин Дрейк. Ты помнишь ее, не так ли?

Сэму будто дали оплеуху. К его щекам прилила кровь, а туман в глазах начал рассеиваться. Он заморгал, сосредотачивая взгляд на мне, – на настоящей мне, той, что стояла перед ним безоружная, а не на том чудовище, каким внушил ему видеть меня Рафаэль.

Я сделала еще один маленький шажок вперед, но остановилась, заметив, что Сэм все еще слишком напуган. Он убрал осколок от горла, но по-прежнему вжимался спиной в иллюзорную стену.

– Гвендолин… – повторил Сэм шепотом, уставившись на стекло в своих руках, будто только сейчас увидел кровь, что текла из рассеченных пальцев и пачкала дырявые рукава.

– Так звали твою маму. Бирюзовая ленточка с запахом шафрановых духов, которой она подвязывала волосы… Ты до сих пор хранишь ее на рабочем столе в полицейском участке.

Затаив дыхание, я сделала еще шаг. Фрагменты прошлого взрывались у Сэма в голове ослепительным фейерверком, завораживая и парализуя. Он тонул в том, чего не мог понять, и полотно чар, облепивших его, трещало. Пользуясь моментом, я подступала все ближе и ближе, не позволяя Сэму всплыть на поверхность и заметить, что между нами осталось меньше метра.

– Ты помнишь, что случилось, когда тебе было одиннадцать лет? Что мама сделала с собой?

Лицо Сэма не дрогнуло, но дрогнули зыбкие чары, не выдерживая. Следя глазами за кровью, капающей вдоль трещин асфальта, он медленно поднял другую руку и приставил два пальца к своему виску, изображая пистолет.

– Бам, – шепнул Сэм, и голова его мотнулась в сторону, как от настоящего выстрела. В этот момент я оказалась к нему вплотную.

Прежде чем он успел оттолкнуть меня, я обхватила ладонями его лицо и крепко сжала. Сэм испуганно охнул, выдернутый из пелены грез, и забрыкался, вскидывая осколок. Тот целился мне прямо в лицо, готовый пронзить насквозь.

– Excitare memoria et esse te!

Осколок звякнул об асфальт, выпав из разжавшихся пальцев. Глаза Сэма закатились, и грузное текло обмякло в моих руках. Я не смогла бы удержать его, даже если бы очень старалась: он весил как десять Штруделей, плотный и бугристый из-за мышц. Сэм просто вбил бы меня в землю, как гвоздь. Поэтому, отскочив в сторону, я позволила ему накрениться и рухнуть там же, где он стоял, минуту назад погруженный в транс, а теперь – в целительный сон.

– Не смотри так! – принялась защищаться я, поймав на себе укоризненный взгляд Тюльпаны, когда что-то неожиданно хрустнуло: кажется, Сэм приземлился на нос. – Это единственный способ ему помочь, который я знаю. Когда очнется, должен быть уже в себе. А у нас пока есть время подумать, что делать дальше.

Я наклонилась и осторожно перевернула его на спину, чтобы он не захлебнулся в луже, а затем брезгливо обтерла руки о штаны.

– Ага, и как теперь волочь такую тушу? За веревку, как санки? – буркнула Тюльпана, затравленно оглядывая переулок, где, к нашему счастью, было так грязно и мерзко, что сюда никто не спешил соваться. – Еще не дай бог подумают, что мы убили бомжа и несем его, чтобы сдать на органы. Придется украсть машину… Снова. Какой цвет предпочитаешь? Красный? Видела тут на парковке «Шевроле», пока мы бежали…

Я присела на корточки возле Сэма и потерла давящие виски. Амнезия в мои планы не входила, но это многое объясняло. Например, его «Форд», брошенный вместе со всеми документами и вещами на обочине Эббивилля. Наверняка Рафаэль поручил отогнать туда авто одному из своих колдунов, чтобы отвести подозрения от Нового Орлеана. Ведь когда Сэм явился в город за Зои, Рафаэлю не оставалось ничего, кроме как устранить и его тоже, чтобы тот не доложил обо всем в Шамплейн. До чего же его, наверное, забавляло это зрелище – снующий перед магазинчиком бездомный, просящий милостыню, который еще недавно угрожал тебе расправой и «Глоком»! От мысли, что кто-то так обошелся с одним из моих друзей, у меня чесались кулаки и горели вены.

– Эй, Одри, ты меня слушаешь? Я говорила…

«А ее он всегда держит поближе к сердцу…»

Не обращая внимание на Тюльпану, я придвинулась к Сэму и забралась пальцами ему под куртку. Прожженная сигаретами, она была буквально пропитана запахом тех невзгод, что ему довелось пережить. Судя по зеленым и коричневым пятнам, иногда спать Сэму приходилось прямо на сырой земле. Я сочувственно поморщилась, обыскивая его внутренние карманы. Пусто, пусто, пусто…

А это что?

Я вытащила на свет визитку из мелованной бумаги, белую, безупречную и ничуть не помятую. Сложно было поверить, что ее подложили Сэму не специально. Причем совсем недавно. Я изучила пальцами рельефный конгрев и мысленно отметила, что до Ибирвилл-стрит, указанной на обратной стороне, всего пятнадцать минут ходьбы.

– «Железная дева», – прочитала Тюльпана, бесцеремонно выдернув визитку у меня из рук. Наклонив ее так, чтобы свет заиграл на бумаге, она внимательно всмотрелась в голографическое изображение львиной пасти, которое показывалось лишь под определенным углом. – Что это? Бар?

– Похоже на то. Проверим? Только сначала надо спрятать Сэма…

– Да ладно, пусть валяется, – отмахнулась Тюльпана, вкладывая визитку под крышку компаса, чтобы тот указал нам кратчайший путь. – Кому он нужен? На обратном пути подберем.

– У тебя совсем сердца нет.

– Спасибо.

Даже не рассматривая такой вариант, я молча обошла Сэма и взяла его под мышки, с кряхтением таща по асфальту до ближайшего угла, куда можно было подогнать машину. Этим Тюльпана и занялась, чтобы не помогать мне: уже через несколько минут благодаря ее мороку и ловкости рук, укравших ключи с брелоком-сердечком, мы затолкали Сэма на заднее сиденье красного «Шевроле».

– Как закончим, вернем машину владелице, – пообещала Тюльпана в ответ на мои вопли о том, что теперь Коул точно посадит меня за решетку. – Если будет не лень, конечно.

Убедившись, что Сэм дышит, мы надежно заперли автомобиль и двинулись на зов компаса. Впрочем, мы могли бы справиться и без него: бар действительно оказался в пешей доступности. Пятнадцать минут пешком вдоль автострады, окруженной уютными кафе и фонтанчиками с милующимися влюбленными парочками, – и вот перед нами такой же захудалый переулок, в каком Сэм едва не вспорол себе горло. Там, абсолютно неприметное, стояло здание в несколько этажей. На первом, с широкими окнами до потолка, располагался тот самый бар – над дверью мигала нелепая вывеска в форме красногубой блондинки, одетой в рыцарскую кольчугу. Вот она, значит, какая – «Железная дева».

Сметя нас с Тюльпаной с прохода между домами, внутрь бара ввалилась компания байкеров. Они громко ругались между собой на испанском, и благодаря мимолетным урокам Диего я смогла разобрать «лучший бренди в городе» и «горячие цыпочки». Словом, это место ничем не отличалось от прочих: как и везде в Новом Орлеане, здесь за небольшую плату тебя были готовы напоить до отвала и накормить сытным гумбо. Лишь вместо джаза играло задорное кантри – и это место тут же стало нравиться мне чуточку больше.

– Выглядит… интересно. И пахнет крылышками барбекю, чувствуешь? Ох, как давно мы не ели! – воодушевилась я, ткнув Тюльпану под ребра, но едва моя нога ступила на лестницу, как она вдруг схватила меня за шкирку и оттащила назад.

– Слишком качественная визитка для такого захолустья, – поделилась Тюльпана своими детективными наблюдениями, вынув карточку из-под крышки компаса. – Ты хоть знаешь, как дорого стоит серебряный конгрев? А это название… «Железная дева»…

– Ты накручиваешь, – закатила глаза я, борясь не только с чувством голода, но и с усталостью. Стоило мне подумать, что я привыкла к насыщенным уик-эндам Верховной ведьмы, как жизнь снова находила способ взболтать меня, словно тесто в миксере. – Это обычный бар, Тюльпана, где Сэм наверняка опохмелялся на те деньги, что выпрашивал у горожан…

– «Железная дева», – будто не слыша меня, повторила она. – Ты знаешь, что это такое? Это второе название «Нюрнбергской девы» – средневекового орудия пыток. Тебя правда ничего не настораживает? Разуй глаза и посмотри на визитку, Одри!

Я заторможенно взяла ее из побелевших рук Тюльпаны и наклонила перед лицом. Голография замерцала, и львиная пасть разинулась, проглатывая тисненое название. Снова взглянув на бар, я сощурилась, выискивая на нем хотя бы маленькое изображение льва, но рисунок на визитке действительно казался лишним и не имел никакого отношения к месту.

– Скажи, Коул когда-нибудь рассказывал тебе о своей семье? – спросила Тюльпана внезапно, понизив голос. – Об охотниках на ведьм. Ты никогда не замечала, что у дверей христианских церквей часто строят статуи львов? Они олицетворяют величие Христа, «царя Иудейского», заступника веры и вразумляющего тех, кто отвернулся от нее.

– Орден? – догадалась я, и от одного лишь этого слова во рту у меня пересохло. – Коул говорил, от него почти ничего не осталось…

– От Шамплейн когда-то тоже почти ничего не осталось, однако же ты здесь.

Такой аргумент звучал убедительно. Кусая внутреннюю сторону щеки, я переступила с ноги на ногу и снова покрутила в руках визитку.

– Думаешь, такими визитками помечают места сборищ охотников? – решила уточнить я, и блестящий лев снова приковал к себе мой взгляд. – Эти голограммы – путеводитель для избранных?

– Без понятия, Одри. Я знаю лишь одно: стоит нам туда войти – и если это действительно одно из пристанищ Ордена, мы оттуда уже не выйдем. Ведьм, переживших встречу с охотниками, можно пересчитать по пальцам одной руки. И твой Коул не в счет, – сурово отрезала Тюльпана, разбивая в прах все мои надежды. – Ни он, ни Гидеон и рядом не стояли с теми, кто посвятил геноциду нашего рода всю свою жизнь.

– Ты права, – признала я, пряча визитку в карман пальто. Запах одеколона и чабреца, сохранившийся на ткани, придавал уверенности, крупицы которой мне пришлось собрать в кулак, чтобы сказать: – Вдвоем идти слишком рискованно. Будь здесь и, если что пойдет не так, позвони Коулу и сообщи, где мы.

Тюльпана взметнула одну бровь вверх, но не проронила ни слова. Феноменально: Тюльпане, и нечего сказать, ха! Но она не была Коулом, который давал клятву следовать за мной даже в кромешный мрак и ложился на амбразуру, лишь бы не позволить мне совершить глупость. Тюльпана являлась ведьмой ковена Шамплейн и подчинялась его Верховной, как подчинилась бы ей я, поменяйся мы местами. Так было заведено, и незачем менять заведенный уклад. Она прекрасно знала это.

– Коул тебя убьет, – сказала Тюльпана равнодушно и окинула бар осторожным взглядом. – Иди и помни, что охотники пускай и не восприимчивы к магии, но они все еще смертные. Они не знают, кто ты такая, поэтому у тебя есть преимущество.

Я кивнула:

– Хорошо. У тебя есть салфетка?

Тюльпана непонимающе нахмурилась, но послушно протянула мне ее, испачканную пятнами сладкой горчицы, хот-доги с которой мы съели, посетив по пути к Рафаэлю привокзальную закусочную. Я взяла салфетку в руки и, стараясь не измазаться, разгладила ее пальцами, мысленно визуализируя образ, не дающий мне покоя.

«Мадам Саламандра. Но вообще меня зовут Зои».

Я помнила нашу первую встречу так же отчетливо, как и тот миг, когда возродила свой ковен, услышав долгожданную клятву по дороге в Берлингтон. Гадальная лавка Зои была средоточием всех традиций и культур: восточные орнаменты, греческие плеяды на стенах, благовония из мирры и ладана, элегантный сюртук из шалона на ассистенте. Я представила, будто снова нахожусь там – в маленькой комнатке, где, устроившись на пуфе в позе лотоса, Зои мирно попивает свой молочный улун. Цветастые юбки из флиса, пунцовая повязка, браслеты на запястьях и щиколотках. Оливковая кожа, желтые глаза с малахитовыми прожилками и зрачками несколько у́же, чем принято у людей. Я представила, как Зои улыбается мне, как здоровается, точно впервые, и смеется, собирая вещи. Я вообразила, будто она здесь, прямо передо мной, и я могу спасти ее, не теряя.

Закрыв глаза, я выдохнула свое воспоминание на салфетку. Оно проступило на ней чернильным рисунком, превратив ветхую бумагу в цветную фотографию из плотного картона, на которой была изображена Зои. Она щурила глаза, смешно приоткрыв рот, точно сфотографировали ее во время бурного монолога.

– Зачем тебе это? – спросила Тюльпана, когда я спрятала мое первое воспоминание о Зои в карман к мелованной визитке. – Что ты задумала?

– Если Рафаэль отдал Зои охотникам, – сказала я, на самом деле ничуть в этом не сомневаясь, – то кто-то в баре должен знать, куда ее увезли. Ты сказала, мое преимущество в том, что они не знают, кто я такая… Но что, если оно в другом? В том, что они, наоборот, будут знать правду обо мне?

Лицо Тюльпаны вытянулось, но возразить она не успела – я уже проскочила под руками гогочущих мужчин, хлынувших шумной гурьбой на улицу, и оказалась внутри «Железной девы». Дверь захлопнулась, и я почувствовала себя так, будто действительно залезла в живое орудие пыток – вокруг стальные шипы без просветов. Одно неосторожное движение – и они раскроят тело в бесформенное месиво.

Этими шипами были пьяные мужчины и женщины, каждый из которых мог оказаться убийцей, выращенным с единственной целью – уничтожать подобных мне. Но для туристки, которая якобы заглянула в этот бар по чистой случайности, они выглядели весьма безобидно: смеющиеся, опрокидывающие стопку за стопкой, в черных кожанках, как у Диего, и многие с таким же пирсингом на лице. Розовый неон заливал все вокруг, а музыкальный автомат в углу пел, не переставая: кантри сменил хард-рок, и несколько байкеров оживились, потянувшись друг за дружкой к бильярдному столу.

«Да вы издеваетесь», – подумала я. Наверняка эта песня была любимой у местных завсегдатаев: кто-то кинул в музыкальный автомат монетку, ставя ее на повтор, и даже бармен начал пританцовывать.

В воздухе повис тяжелый смог от сигарет и запах абсента. Ненавязчиво осмотревшись, я прошла уверенной походкой до барной стойки, натянув на лицо то самое выражение, с которым мне приходилось жить много лет до встречи с Коулом, – обаяние, безразличие и немного придури.

– Одну «Текилу Санрайз», пожалуйста.

Бармен смерил меня оценивающим взглядом, и, смирившись с тем, что никогда не смогу купить себе без паспорта ничего крепче пива, я показала свое удостоверение. Точнее, просто раскрытую ладонь, вглядевшись в которую бармен, зачарованный, принялся послушно открывать бутылку.

От сердца у меня отлегло: раз иллюзия действует, значит, передо мной не охотник. Неужели Тюльпана поспешила с выводами?.. Дожидаясь порцию текилы, я еще раз осмотрела бар. Несколько парочек переместились поближе к окну: то едва пропускало свет, заставленное декоративными бочками и панно. Так и не заметив ничего интересного, я обхватила губами трубочку поставленного бокала и решила действовать напрямик.

Если не могу найти сама, то пусть найдут меня.

– Я тут потеряла кое-кого… – начала я, когда мне удалось привлечь внимание бармена десятью долларами на чай. – Подруга не отвечает на звонки. Она живет тут неподалеку, вдруг к вам заглядывала?

Я говорила нарочито громко, перекрикивая музыку из проигрывателя и не стесняясь тех недовольных взглядов, которые бросали на меня соседние столики. Улыбаясь во весь рот, будто совсем не понимая, где нахожусь, я продолжила:

– Она моя ровесница, только чуть повыше, – и отмерила рукой примерное расстояние над полом. – Темная кожа, как у вас, черные вьющиеся волосы и очень необычные глаза. Словом, красотка! Ее зовут Зои, но иногда она любит говорить, будто ее зовут Мари. Обожает всякие вуду-штуки и колдовство! Ой, то есть эзотерику… Вот, взгляните.

Лишь закончив говорить, я протянула бармену салфетку-фотографию и принялась внимательно вглядываться в его лицо, чтобы не упустить ни одну перемену в нем. Но бармен совсем не удивился и ничем себя не выдал: лишь уголок его губ дернулся в похотливой ухмылке, а татуированные руки стали протирать стакан так усердно, что тот заскрипел, моля о пощаде.

– Не-а, никогда ее не видел. Действительно красивая. Я бы такую не пропустил!

Разочарованно спрятав фотографию, я откинулась на спинку стула и задумчиво помешала коктейль, якобы не замечая шевеление в углу бара. Тяжелая поступь почти заглушила музыку. Возможно, так казалось только мне, обратившейся в слух и затаившей дыхание в ожидании. Незнакомец вразвалку прошелся до барной стойки и остановился совсем рядом, задев меня локтем.

– Все в порядке, Микай? – спросил он голосом, хриплым от сигарет «Данхилл», пачка которых торчала из переднего кармана его куртки. Я вдохнула запах кукурузного виски, но не повернулась, до последнего изображая безучастность. – Помощь с баром не нужна?

Черноглазый юноша с короткими смоляными волосами привалился к стойке боком и подался ко мне. Я медленно проскользила взглядом от перстня с черным опалом на его руке до ветви оливкового дерева, вытатуированной на шее. Мускулистый и светлокожий, с греческим профилем, юноша явно был не старше меня. Однако, несмотря на возраст, руки у него были как у закаленного бойца: мозолистые, сухие, со вздувшимися венами и разбитыми костяшками. Так же выглядели руки Сэма – вечного любителя драк и проблем на свою задницу. Он научил меня, что от людей с такими руками никогда не стоит ждать добра.

– Девочка свою подругу разыскивает, – объяснил бармен. – Взгляни на фото, Дарий, может, видел ее? Ты порой здесь чаще меня ошиваешься, да и каждую девчонку знаешь. Только по тому, что под юбкой, правда…

Так называемый Дарий пропустил остроту мимо ушей, сосредоточенный на мне. Глядя ему в глаза так же бесстрашно, как я уже не раз смотрела в глаза смерти, я молча протянула Дарию фотографию.

– Как, говоришь, ее зовут? – спросил он, нахмурив брови.

– Зои.

Дарий всмотрелся в фото. Глянцевое лицо Зои на снимке отразилось в черных зрачках, но не встретило ответной реакции… Потому что для охотников то была не фотография, а обычная бумажная салфетка. Коул бы на месте Дария растерялся и тактично намекнул мне, что я сошла с ума, но этот притворялся мастерски. А я была абсолютно уверена, что это притворство: на миг рот его скривился, взгляд забегал, ища, за что же зацепиться. Под гнетом железного самоконтроля, который таким, как он, прививали с детства, он все-таки совладал с собой и уставился на пятно от горчицы. Изобразив глубоко задумчивое выражение, Дарий пожал плечами.

– У нее такие красивые… глаза. Желтые, как янтарь, правда? – произнес он и покосился на меня: угадал ли? Я улыбнулась, заставляя его испустить вздох облегчения, ведь он действительно угадал. Ему не нужен был никакой снимок, чтобы сложить два и два: понять, кого я ищу, и догадаться, что этого самого человека он пытал накануне. – Хм, Зои, говоришь… Увы, никогда ее не видел.

«Ты чувствуешь этот смрад? Кислый, как уксус. Так пахнет ложь».

– Жаль, – вздохнула я, забирая фотографию назад.

Соседний стул отодвинулся и скрипнул под весом Дария. Он уселся рядом и улыбнулся во весь рот. Надо признать, улыбка у него была обворожительная. Даже небольшие сколы на передних клыках придавали шарма. Почему-то мне подумалось, что это не единственная отметина на его теле, оставленная наследственным промыслом.

– Хочешь выпить? – предложил вдруг он, маскируя свой охотничий интерес ко мне под романтический. – Если ты не местная, то просто обязана попробовать «Сазерак»! Пила его когда-нибудь?

– Хм, кажется, нет.

– Это фирменный новоорлеанский коктейль. Бурбон, коньяк, абсент, биттер пишо – что может быть лучше? Заодно расскажешь, что стряслось с твоей подругой… Как тебя там зовут?

– Дарси, – представилась я, устроившись на стуле поудобнее и тем самым приняв щедрое приглашение. – Я из Балтимора. Пару месяцев назад подруга отправилась в Новый Орлеан по учебе, а потом перестала выходить на связь. Я забеспокоилась… ну и приехала разузнать все сама. Даже не знаю теперь, где мне ее искать. Вся семья всполошилась!

– Значит, вы родственницы? – с любопытством поинтересовался Дарий.

– Не совсем… Сестры по духу, я бы сказала. У нас большое… сообщество. Женское, – протянула я, делая вид, что подбираю слова с осторожностью, стараясь не проболтаться.

Дарий клюнул легко. Если обычным мужчинам, чтобы одурачить их, нужно было показать декольте, то таким, как он, нужно было намекнуть на свою принадлежность к ковену. Так просто, что даже скучно.

Щелкнув пальцами, чтобы привлечь внимание бармена, Дарий крикнул ему на другой конец стойки:

– Эй, Микай, налей мне как обычно. А девушке сделай «Сазерак» по нашему фирменному рецепту. И биттер пишо не жалей! Вкус похож на лакрицу. Тебе точно понравится.

– Не сомневаюсь.

Я послушно дождалась, когда бармен смешает с несколькими кубиками льда лошадиное количество алкоголя и украсит все это долькой апельсина. Готовая жидкость в граненом бокале оказалась оранжево-золотой и действительно пахла лакрицей с нотками цитруса. Я повела над бокалом носом и, пока Дарий тянулся за бурбоном, наклонила его, лизнув бортик.

«Это не «Сазерак».

Всего в одной капле коктейля я узнала своего брата. Он был во всем: в медово-горчичном вкусе, оседающим на языке; в сладком травяном аромате, внушающем доверие, но отравляющем; в солнечном цвете напитка, навевающем воспоминания о бархатных цветочных лепестках. Если правильно растолочь их и выпить даже полстакана, сон пленит мгновенно. В первый раз, когда меня обманом заставили сделать это, умерла вся моя семья. Во второй раз могла умереть уже я.

«Не лакрица… а маттиола».

И никакой биттер пишо не смог бы ее замаскировать. Абсент притуплял вкус, сбивал с толку и путал, но недостаточно. В коктейле определенно была маттиола – любимая сонная трава Джулиана.

– За знакомство? – улыбнулся Дарий, поднимая свой стакан с бурбоном.

Секунда колебаний, которую он не заметил. Мимолетный взгляд на окно, за которым осталась вся моя надежда. Глубокий вздох перед тем, как впасть в отчаяние.

– За знакомство, – сказала я, осушая коктейль до последней капли.