Кой про что

ПРИМЕЧАНИЯ

Цикл "Кой про что", состоящий из пятнадцати рассказов, по важности проблематики и по художественным достоинствам является наиболее крупным и значительным собранием беллетристических произведений Успенского второй половины 80-х годов.

Полностью этот цикл сложился только в Сочинениях (издание второе, 1889). Впервые под заглавием "Кой про что. (Отрывки из памятной книжки)" в журнале "Северный вестник" за 1886–1887 гг. были напечатаны всего десять произведений в следующем порядке: "Последнее средство", "Развеселил господ", "Добрые люди", "Урожай", "Разговоры в дороге", "На бабьем положении", "Петькина карьера", "Два строя жизни. — Монолог Пигасова", "Не быль, да и не сказка", "Заметка".

В Сочинения из этих произведений не вошел очерк "Два строя жизни. — Монолог Пигасова", но Успенский пополнил состав цикла еще шестью рассказами: три из них появились в том же журнале в 1887 году — "Недосуг! (Рассказ деревенского обывателя)" и два рассказа под заглавием "Осенью. (Страницы из деревенского дневника)", которые в Сочинениях получили названия: "После урожая" и "Избушка на курьих ножках"; другие два рассказа — "Про счастливых людей. Святочный рассказ" и "Выпрямила. (Отрывок из записок Тяпушкина)" — были напечатаны впервые в 1885 году; рассказ "Взбрело в башку. (Из записок деревенского обывателя)" появился позже — в "Русской мысли" 1888 года.

Журнал "Северный вестник", где была напечатана большая часть рассказов цикла "Кой про что", был подцензурным изданием, поэтому произведения писателей демократического направления часто подвергались здесь исправлениям рукою цензора. Об этом с горечью рассказывает Успенский в письме от 15 марта 1888 г. к редактору журнала А. М. Евреиновой. Напоминая ей о загубленных цензурой в "Северном вестнике" циклах очерков "Хорошего понемножку" и "Мечтания о трудовой жизни", Успенский говорит: "Только тогда я, скрепя сердце, решился писать очерки под бессмысленным названием "Кой про что". Я всегда писал так, что, начиная первый очерк, знал, какой будет и десятый. Тут, в "Северном вестнике", я впервые перестал знать — что писать, стал постоянно ослаблять работу своей мысли, стал покоряться безобразиям цензуры и положительно махнул рукой, не протестовал ни словом, являясь перед моими читателями в самом изуродованном расплюевском виде. Есть корректуры, на которые страшно смотреть. Пять строк от конца одной главы, столько же от начала другой — соединялись метранпажем "ручным способом", и получалась глава", (т. XIV, стр. 107). [6]

При перепечатке рассказов "Кой про что" в Сочинениях в 1889 году Успенский подверг их правке, в основном стилистического характера. Имея основания опасаться за судьбу издания, писатель не восстановил все цензурные купюры, за исключением частичного восстановления текста в рассказах "Последнее средство" и "Петькина карьера" (см. ниже). Текст рассказов "Кой про что" был искажен также многочисленными мелкими ошибками, вкравшимися по вине наборщика и корректора журнала "Северный вестник", — это устанавливается по сохранившимся наборным рукописям отдельных рассказов. Часть этих ошибок была исправлена автором при подготовке текста своих Сочинений, большая часть их перешла в последующие издания, не замеченная автором.

Объединяя рассказы в цикл в Сочинениях, Успенский расположил их так, чтобы они были тематически больше связаны между собою; кроме того, он сделал ряд вставок в конце или в начале отдельных рассказов для перехода от одной темы к другой или связал их сюжетно общим именем какого-либо героя.

Все рассказы в целом дают выразительную картину разоренной деревни конца 80-х годов и тяжелого положения крестьян — печальный итог крестьянской "реформы" 1861 года в годовщину ее двадцатипятилетнего "юбилея"; Успенский здесь показывает также растерянное состояние и ренегатство части народнической интеллигенции в эпоху реакции 80-х годов после разгрома "Народной воли".

По своим высоким художественным достоинствам цикл "Кой про что" является одним из наиболее интересных произведений Успенского 80-х годов. Он разнообразен по жанру — Успенский здесь выступает как мастер рассказа на социальные темы и как искусный новеллист, как политически острый сказочник и как превосходный очеркист, как автор злободневной статьи и замечательного эстетического трактата. Успенский, пожалуй, как нигде, предлагает вниманию читателя щедрое изобилие ярких художественных образов, подчас глубоко психологически разработанных. Прекрасное знакомство Успенского с языком, бытом и мировоззрением народа и его уменье передать основную сущность его речи дали здесь поистине блестящие страницы диалогов и целых рассказов, переданных устами персонажей из народа.

Судя по письмам Успенского к А. М. Евреиновой, рассказ в корректурных гранках, вместе с двумя другими произведениями этого же числа ("Развеселил господ" и "Добрые люди"), подвергся большой авторской правке, причем в рассказе "Последнее средство", из боязни цензурных осложнений, Успенский изменил какие-то две сцены. Несмотря на эти поправки, цензор сделал в журнальном тексте существенные купюры, затуманившие смысл рассказа. За отсутствием наборной рукописи трудно установить все цензурные изъятия, очевидно, только часть из них, особенно искажающих содержание рассказа, Успенскому удалось восстановить в Сочинениях: например, слово "сицилист", которое везде было вычеркнуто цензурой и заменено многоточием; отдельные фразы и слова, намекающие на "земельные процессы", на крестьянские бунты против помещиков, на правительственные "усмирения" крестьян и т. п. Вероятно по требованию цензуры было изменено и первоначальное заглавие рассказа, который самим автором в контрактах его с Сибиряковым по изданию собрания сочинений назывался "Из-за земельки".

В рассказе "Последнее средство" Успенский исторически правдиво показывает тяжелое положение русской деревни середины 80-х годов, создавшееся как следствие "половинчатости" пресловутой реформы 1861 года. Недостаточность земельных наделов, отсутствие сенокоса, леса, пастбищ заставляли крестьян обращаться за арендой на кабальных условиях к помещикам и кулакам типа Ивана Мироныча. Правительство Александра III в земельном вопросе стремилось поддержать дворянско-помещичье землевладение. Основание в 1882 году Крестьянского банка должно было рассеять надежды крестьян на новый передел земли. Крестьянский банк не облегчил положения среднего и беднейшего крестьянства, так как для получения ссуды требовалось известное имущественное обеспечение. Кроме того, цена земли, покупаемой через Крестьянский банк, была дороже рыночной, что опять-таки было выгодно помещикам. Часто крестьяне не имели возможности выплатить во-время банковые взносы и совсем теряли свою землю. "Нехватка" земли вызвала в конце 70-х и в 80-е годы многочисленные стихийные и неорганизованные крестьянские волнения, выражавшиеся, в основном, в захватах помещичьих земель, бунтах при отрезке крестьянских земель и при взыскании недоимок; эти бунты усмирялись правительством очень жестоко. Успенский всем ходом изложения событий в рассказе оправдывает все "последние средствия" крестьян, доведенных царским правительством до ужаса голодной смерти.

По своей тематике этот рассказ продолжает серию произведений Успенского, посвященных силе и значению "власти земли" для крестьянина, даже оторвавшегося от земли и получившего уже новую профессию в городе.

В рассказе показываются и типы рядовой народнической интеллигенции (земец и хроникер), пережившей развитие и крах революционного народничества и находящейся в середине 80-х годов в состоянии общественной депрессии. Успенский иронически рисует и характерный для тех лет тип молодого человека, который в поисках пути служения обществу растрачивает свои силы на увлечения различными теориями "малых дел".

Стр. 20 …тащит к Палкину… — ресторан Палкина на Невском проспекте.

Любовно изображая "одинокие фигурки" добрых людей, Успенский здесь же утверждает, что они "не имели никакого общественного значения" в деревне, потому что терялись среди деревенских хищников и живорезов, олицетворявших, по мнению писателя, "известный порядок вещей", который довел крестьян до каторжного труда, нищеты и разорения.

Прототипом Ивана Николаевича послужил плотник, крестьянин Вологодской губернии, приезжавший ежегодно на заработки в деревню Сябринцы и бывавший в доме писателя. В архиве Успенского сохранились его письма и "сочинения" из жизни крестьян, содержанием которых Успенский воспользовался в качестве материала для рассказа "После урожая".

Рассказ интересен характеристикой деревенского быта, нравов и обычаев крестьян, особого положения и значения женщины в крестьянском труде.

Стр. 50. Причт — все духовенство, служители этой церкви.

В рассказе затрагиваются важные вопросы социального положения и экономического состояния крестьянства того времени. Несмотря на заглавие рассказа, об урожае, как "редком" стихийном явлении, Успенский говорит лишь в начале и в конце повествования, причем писатель показывает, как это временное материальное благополучие раскрывает в измученных и озлобленных людях прекрасные душевные качества русского народа. Однако основная и наиболее сильная по материалу и художественной выразительности часть рассказа посвящена изображению разорения русской деревни, как последствия крестьянской реформы 1861 года. Успенский показывает различного рода "нехватки" в жизни крестьян, и прежде всего "нехватку" земли, вследствие чего начинается бегство крестьян из деревни в город, возникает стихийное переселенческое движение, разрушение крестьянского хозяйства, распад крестьянской семьи. В отличие от многих народников 80-х годов Успенский уловил характерные изменения и в психологии и в мировоззрении крестьян-рабочих, появившиеся в результате их многострадальных странствований за куском хлеба, расширение их кругозора и озлобление против правительственной администрации.

Материалом для начала и конца рассказа послужил действительно имевший место в 1886 году большой урожай в деревнях Новгородской губернии. Содержание второй, третьей и четвертой глав рассказа было подсказано Успенскому воспоминаниями о поездке его на юг в мае — июле 1886 года. В третьей главе рассказывается о бунте на пароходе странствующих "деревенских рабочих", очевидцем которого был сам автор (см. его письма от 7 июля 1886 года к жене и к В. М. Соболевскому).

Стр. 57 …опись "с сопротивлением"… — насильственная опись имущества крестьян за недоимки, вызывавшая сопротивление или бунт крестьян, которые обычно жестоко усмирялись правительственными войсками.

Стр. 58. "На свете счастья нет…" — из стихотворения Пушкина "Пора, мой друг, пора!", которое как раз в 1886 году было напечатано в "Русском архиве" (кн. 3, вып. 9). В последней строке у Пушкина: "чистых нег".

— Переселенческое движение... — Переселение крестьян, стихийно возникшее в результате безземелья, нищеты и голода после реформы 1861 года, особенно развилось в 80-е годы. Крестьяне средних губерний устремлялись на юг России, в Сибирь и на Восток. Правительственная организация переселенческого движения была очень плоха, в ней царили неразбериха, бесправие и злоупотребления, всей тяжестью ложившиеся на плечи крестьян, которые зачастую, потеряв все на родине и не получив ничего на чужбине, возвращались на свои прежние места окончательно разоренными. Успенский много писал о переселенческом движении (см. его "Письма с дороги", "Поездки к переселенцам" и др.).

Стр. 59 и 66. Некоторые из сведений, напр. о 23 000 рабочих и о кровавой драке в Бердянске, взяты Успенским из "Севастопольского листка", 1866, No№ 62 и 80.

Стр. 71. Ашинов Н. И. — авантюрист из пензенских мещан. В 1S83 н 1886 гг. совершил нашумевшие в России путешествия в Абиссинию, вступил в сношения с негусом Иоанном, а в 1889 году с отрядом "вольных казаков" в 150 человек, при поддержке Победоносцева и Каткова, отправился добывать колонии для России, занял крепость Сагалло (Восточная Африка), принадлежавшую Франции, был оттуда выбит, разоружен и отправлен обратно в Россию. Боясь международного скандала, русское правительство отреклось от Ашинова и распорядилось выслать его в Якутскую область. Успенский неоднократно упоминает о нем в своих очерках конца 80-х гг.

В первой рукописной редакции конца рассказа кратко говорится о дальнейшем движении Петьки по пути превращения крестьянина в городского "машинного человека", о его страданиях в смрадных подвалах Петербурга и неизбежной скорой гибели. Заканчивается рассказ воплем матери по поводу смерти Петьки: "И зачем я тебя, горемычного, родила?" и вопросом автора: "А как же без спичек-то?", то есть как же без технического прогресса, без фабрики, без капитализма?

Вторая рукописная редакция конца рассказа значительно полнее. Текст расширен введением новых мотивов: неравного "соревнования" Петек со спичечным фабрикантом; возрастающего значения Петьки в его семье; антагонистичности материальных интересов рабочего и фабричной администрации. Описание тяжелой жизни Петек в подвалах петербургских трущоб и их катастрофического вымирания дано более образно и подробнее. В концовке рассказа круг вопросов расширяется, и тема благодаря этому углубляется. К причитаниям матери над мертвым Петькой прибавляются ее недоуменные и горестные восклицания — из-за чего же мучился Петька на фабрике и как теперь без него она сможет жить. Вопросов автора тоже стало больше — он спрашивает не только о том, как же быть "без спичек-то", но и почему же все-таки должен погибать человек из-за спичек и как же теперь сможет жить мать без помощи и поддержки сына. Рассказ завершается предложением автора не трогать этих вопросов, а просто поблагодарить Петьку.

В журнальный текст не вошел весь конец рассказа, начиная с описания страданий Петек в городе. Этот конец был отброшен, очевидно, не по воле автора, потому что в Сочинениях он его восстановил, но, вероятно также по цензурным соображениям, сократил описания невыносимо тяжелых условий быта Петек в городе и их борьбы с различного рода городскими "администрациями". В концовке рассказа Успенский откинул все вопросы в причитаниях матери и авторские вопросы по поводу того, что же важнее — развитие капитализма или человеческая личность. В Сочинениях остается только благодарность писателя Петьке с пояснением, что в лице Петьки он благодарит рабочего человека за его тяжелый и безрадостный труд "на пользу общества".

В рассказе "Петькина карьера" Успенский, в противоположность народникам, дал выразительную картину нищей семьи безземельного крестьянина, разрушения натурального хозяйства деревни перед развивающейся силой "власти денег" и бегства крестьян из деревни в город за заработком.

По свидетельству сына писателя, Б. Г. Успенского, в основу сюжета рассказа положена подлинная история мальчика из деревни Сябринцы, Чудовского уезда, Новгородской губернии. "Около станции Чудово, — пишет Б. Г. Успенский, — в 80-х годах купец И. И. Лапшин построил спичечную фабрику, которую назвал в честь своей дочери "Ираида". Все дети из бедных крестьянских семей Чудовской округи, начиная с семи-восьми лет, работали на этой фабрике. Приказчики фабрики развозили по деревням лучинки и этикетки спичечных коробок и раздавали их для клейки по крестьянским семьям. Чтобы выработать десять — двенадцать копеек в день, дети до света садились за клейку коробок и кончали работу уже при керосиновом освещении. Коробки сушились в сетках, развешанных тут же, под потолком избы. Воздух в избах был промозглый, кислый от картофельного клея, сырой и тяжелый от обилия влаги. Промысел этот чрезвычайно вредно отражался на здоровье всей семьи, жившей в избе, а в особенности, конечно, на здоровье детей" (Глеб Успенский, Избранные произведения. Изд. "Московский рабочий", 1949, стр. 594–595).

Стр. 87. Преображенка — Преображенское кладбище в Петербурге.

В стройной и искусной композиции рассказа переплетаются две темы, характерные для всего цикла. Одна из них, на которой основана вся трагическая история маляра Егора, — бедность, "нехватка" во всем и одиночество, "сиротство и беззащитность" крестьянина в условиях полного разложения общины в деревне, когда всем "недосуг" думать о делах и жизни ближнего. Вторая тема, обрамляющая историю Егора, — тема общественного индифферентизма современной интеллигенции 80-х годов, в "недосуге" личных бытовых мелочей не замечающей тяжелого положения крестьянства.

Стр. 89. Тифин — Тихвин.

В рассказе Успенский показывает две крестьянские семьи, образовавшиеся в процессе расслоения деревни под влиянием развивающегося капитализма: жизнь семьи бедняка, наполненную "недостачами" и "тяжким неусыпным трудом", и семью с "прочным складным крестьянским хозяйством", богатство которой было достигнуто уже не крестьянским трудом, а заработками на стороне. Рассказ интересен и замечательными образами крестьянок: Анны — бедной, но независимой, умной труженицы, и невесты Марфы, которая чертами своего характера — мягкостью, весельем, ловкостью и любовью к труду — может создать в деревенской трудовой семье "тепло" и возбудить в муже "силу на крестьянство".

Отрывок из этого рассказа появился в издании для народа под заглавием "Как обманывают темных людей" (изд. В. И<кскуль>, "Правда", 1891) и пользовался в 90-900 годы большим успехом на чтениях в деревне, поражая слушателей-крестьян своей жизненной правдой и верностью действительности.

Стр. 102. …даст ему Рубинштейна… — имеется в виду опера А. Г. Рубинштейна "Демон" (1875).

— Фельдман О. И. — врач, дававший публичные сеансы гипноза.

Стр. 104. Патти Аделина (1843–1919) — знаменитая итальянская певица, приезжавшая на гастроли в Россию.

Рассказ (ср. "Развеселил господ") построен на противопоставлении идеализированного представления о крестьянской жизни в труде для себя (хотя и с оговоркой: "если только благополучно утвердиться") — тяжелой жизни оторвавшегося от земли крестьянина, скитающегося на заработках по городам и селениям. Но жизнь Михайлы с женой, осевших опять на землю, и в крестьянстве показана писателем-реалистом без народнической идеализации — в тяжком труде и во всевозможных "недостачах", в "большом горе людей, живущих в маленькой избушке".

Основная тема рассказа посвящена семье, взаимоотношениям между мужем и женой, положению, правам и обязанностям женщины. Эта тема очень занимала в те годы Успенского — в настоящем томе см. рассказ "Не быль, да и не сказка" и "Заметка" из цикла "Кой про что", а также рассказ "Ноль — целых!" из цикла "Живые цифры".

В первой главе писатель рассказывает об оживлении за последние годы народной мысли и о повсеместных шумных и содержательных "разговорах в дороге" среди народа, в "третьем классе". Успенский противопоставляет им молчаливость "первого и второго классов", русской интеллигенции, ее общественный индифферентизм под угнетающим воздействием правительственной реакции середины 80-х годов и обусловленную этим эволюцию народнической интеллигенции в сторону либерализма; Успенский вспоминает при этом живые и полные глубокого общественного значения "разговоры в дороге" в шестидесятые годы. На эту тему Успенский пишет также не раз в своих очерках и рассказах 1884–1887 годов — в настоящем томе см., например, начало очерка "Пока что".

Рассказ основан на воспоминаниях о путевых впечатлениях, полученных Успенским во время его поездки на юг в мае — июле 1886 года (см. первые четыре главы цикла "Письма с дороги" в настоящем томе).

Рассказ, в котором в не свойственной Успенскому аллегорической форме передавались сложные морально-общественные вопросы, с трудом давался писателю — об этом свидетельствуют сохранившиеся в его архиве четыре наброска начала рассказа. Сперва Успенский думал написать "сказку": первый набросок назывался "Цветок. Сказка", второй — "Зерно и земля. Сказка"; оба наброска вошли потом в переработанном виде в рассказ цветочной былинки. В третьем и четвертом набросках, уже с окончательным заглавием, сказочность сюжета исчезает, повествование принимает форму путевых заметок, а воображаемый разговор автора с цветком объясняется усталым состоянием путешественника. В наборной рукописи и в гранках были строки, исключенные уже из журнального текста, в которых яснее была выражена основная мысль произведения — сравнение семьи буржуазного, "культурного" общества, в которой жизнь мужа и жены идет "врозь", с семьей в "народном строе" с его "однородностью труда" мужчины и женщины; при этом буржуазная семья олицетворялась образом цветка, в котором стебель с цветком (жена) тянется вверх, а корень (муж) глубоко уходит в землю, а крестьянская семья олицетворялась овощами, у которых и корень и плод (муж и жена) "всё увместях".

В журнальной редакции цикла рассказ "Не быль, да и не сказка" следовал за очерком "Два строя жизни. — Монолог Пигасова" (в Сочинения не вошел), где Успенский устами Пигасова доказывал преимущества семейной жизни в народной среде по сравнению с буржуазной семьей; в последней Успенский подчеркивал нетрудовую, хищническую основу, отсутствие между мужем и женой общности духовных интересов, базирующихся на равном участии в общественной жизни, ненормальное, нетрудовое воспитание детей. См. на эту же тему рассказ "Ноль — целых!" в цикле "Живые цифры".

Стр. 186. "Джон Ячменное Зерно" — баллада народного поэта Шотландии Роберта Бернса (1759–1796).

Стр. 190...пишут в газетах… — Успенский использует здесь статью Н. С. "Гарантии мира. (Военные аэростаты и взрывчатые вещества)", напечатанную в "Русских ведомостях", 1887, № 34, 4 февраля. Автор статьи рассказывает о новых изобретениях и усовершенствованиях в военных аэростатах и взрывчатых веществах, которые, по мнению его, сыграют решающую роль в будущих войнах Западной Европы.

— Пар муа (франц.) — ежемесячно.

Стр. 190. Лежион д'онер (франц.) — Почетный легион; имеется в виду орден Почетного легиона.

Стр. 191. Люксембург — Люксембургский сад, разбитый в XVII в. при Люксембургском дворце в Париже, — любимое место для прогулок парижан.

Стр. 193. Расхищение башкирских земель — правительственные переделы (в 1832 и в 1869 гг.) земель, принадлежавших башкирам в Уфимской и Оренбургской губерниях, — предмет сильнейшей спекуляции со стороны правительства и частных лиц. См. об этом у Ленина (Сочинения, т. 3, стр. 218, примеч.) Успенский не раз с возмущением писал об этом — см. его циклы очерков: "Бог грехам терпит", "Письма с дороги", "От Оренбурга до Уфы" и др.

"Заметка" и в рукописных и в печатных текстах шла дополнением к рассказу "Не быль, да и не сказка". В наборной рукописи она называлась "Заметка "кстати". Очевидно, цензура не допустила к печати в журнальном тексте слова, имеющиеся в рукописи, о том, что досуг обеспеченных людей Персии был куплен "чужими трудами, чужим потом и кровью"; строки о том, что существующие отношения между мужчиной и женщиной в буржуазном обществе, "неизбежные при известном строе жизни", могут стать иными только при его "коренном изменении"; выброшен конец заметки, в котором говорилось, что капиталистический строй должен быть заменен "народным строем" (в Сочинениях вместо этих строк появилась более осторожная концовка: "Мы не беремся…" — см. стр. 202 настоящего издания).

Так же, как и в рассказе "Не быль, да и не сказка", морально и социально разложившейся семье буржуазного общества Успенский противопоставляет трудовую семью "в среднем и особенно низших классах".

Заметка Успенского основана на материале, который он почерпнул из статей: Д. К. "Персидский эндерун. Письма из Тегерана" и П. Д. Боборыкин "Дюма-сын в новом освещении". Обе статьи были напечатаны в "Вестнике Европы", 1886, октябрь.

Стр. 198. Хуссейн (VII в.) — сын калифа Али, которого персияне считали единственным законным наследником Мухаммеда. Представление "тазие" заключалось в торжественном оплакивании судьбы Хуссейна и его потомков, погибших в битве, из-за чего персияне навсегда утратили главенство в мусульманстве.

Стр. 198. Дюма-сын Александр (1824–1895) — известный французский драматург и романист, который в своих художественных произведениях и брошюрах ("Мужчина и женщина", "Убей ее!" — "Tue-la!" и др.) развивал тему о положении женщины в семье и обществе.

— Де Рион — герой пьесы Дюма "Друг женщин" (1864).

Стр. 199. Бурже Поль (1852–1935) — французский поэт, романист и критик-импрессионист. Статья П. Д. Боборыкина, которую цитирует Успенский, является изложением критического этюда (essai) Бурже "Александр Дюма-сын", напечатанного в одном из его сборников (в русском переводе в двух томах: "Очерки современной психологии". Пер. Э. Ватсона, СПБ., 1888).

Стр. 200. Шопенгауэр Артур (1788–1860) — немецкий философ-идеалист. Слова Успенского: "нечто страшное-престрашное" относятся к фразе Шопенгауэра, цитируемой в статье Боборыкина: "Мужчины побуждаются, когда они любят, не безнравственной похотью, не божественным обаянием. Они работают для гения рода; не зная того, они в одно и то же время — его орудия, его маклера и жертвы его обмана" ("Вестник Европы", 1886, X, стр. 484).

Стр. 202...во втором томе этого издания… — Успенский имеет в виду второй том второго издания своих Сочинений, где он поместил цикл очерков "Письма с дороги", в котором и пишет о "мечтаниях и мечтателях", — см. настоящий том, стр. 360–366.

Первая редакция рассказа — простое бесстрастное изложение одного из деревенских происшествий; в окончательной редакции Успенский показывает нам сложную психологическую драму, вызванную определенными социальными условиями и истолкованную писателем при помощи его теории "власти земли". Соответственно этому коренном переработке подвергся образ Ивана Алифанова — вместо рядового крестьянина первой редакция; выбитого из привычной колеи волей "слепого случая", во второй редакции мы встречаемся с умным, независимым, волевым человеком, благородным и совестливым. Сложнее даны и его переживания, связанные с воспоминаниями о его первой любви, освобожденные во второй редакции от всех элементов плотского, чувственного; многообразнее показаны и его взаимоотношения с женой. Муки, страдания и падение Ивана Алифанова во второй редакции объясняются отходом его от "трудовой тяготы" крестьянской жизни, появлением в деревне "не-деревенских" неожиданностей, "не-деревенских" переживаний, городских "сентиментальностей". В первой редакции рассказа Ивана Алифанова бог покарал за грешные мысли и поступки в отношении к Аннушке, во второй редакции грех стал гораздо более серьезным — грех по отношению к "земле-матушке". Мечтания Алифанова "о счастии труда в поле, в лесу, в доме" возбудили в нем жажду жизни и способствовали полному его духовному возрождению как крестьянина.

Рассказ "Взбрело в башку" не раз печатался в "изданиях для народа". Еще при жизни писателя, в 1890 году, в изд. "Пчелка-Правда" В. И. Икскуль этот раесказ, совместно с рассказами "Четверть" лошади" и "Квитанция", вызвал отрицательный отзыв цензора С. И. Коссовича, который обращал внимание цензурного комитета на то, что все три рассказа "написаны на одну и ту же тему о безвыходном положении бедного класса". "В рассказе "Взбрело в башку", — писал цензор, — описываются похождения крестьянина Ивана Алифанова. Долго жил этот крестьянин обстоятельно, некогда было ему думать про "свою жизнь", за постоянною и усиленною работою. На его несчастье наступил урожайный год. Алифанову открылась возможность отдохнуть. Явился досуг, а за ним и думы. Припомнились мужику обиды, перенесенные им безвинно в течение долгой его жизни. Закручинился Алифанов, запил. Пил он без просыпу и чуть не замерз пьяный на улице. В больнице он опомнился и увидел ясно, что от всех бед одно только ему развлечение на земле — каторжный труд". Рассказы были допущены к печати только "в виде исключения для баронессы Икскуль".

В издании для народного чтения рассказ читался в среде фабрично-заводских рабочих, и, судя по отзывам рабочих, это произведение было правильно понято ими: "Один рабочий понял было, что автор хочет сказать, что "все произошло из-за свободного времени". Другие слушатели ему возразили: "Не из-за свободного времени, а потому, что обстановка тяжела вообще, виною всего — "тягость положения", только по этой причине свободное время отзывается так тяжело".

Сюжет рассказа основан на подлинном происшествии в деревне Сябрннцы. В. Г. Короленко в своих воспоминаниях "О Глебе Ивановиче Успенском" рассказывает о прототипе Ивана Алифанова: "Сюжет рассказа разыгрывался у него <Успенского> на глазах в Чудове, и на некоторое время всех нас, своих друзей, он втянул в эту печальную историю, все фазы которой он переживал, как мы переживаем разве опасную болезнь самых близких людей. В этот раз он уговорил меня ехать с ним в Чудово, желая показать этого человека:

— Может, вы ему что-нибудь скажете… Вы не можете себе представить, что это за человек!.. Какая душа! Просто замечательная! И как его всего перевернуло… Вот вы увидите сами… вот увидите!

Человек этот был местный крестьянин, занимавшийся извозом, и, приехав в Чудово, Глеб Иванович тотчас же кинулся к перилам деревянного вокзального перрона, выглядывая своего Герасима (имя я, впрочем, забыл) среди ожидавших на площади извозчиков…

Герасима не оказалось, и вместо него нас повез другой извозчик, мужичонко неприятного вида, болтливый, с фальшивыми нотами в голосе. Глеб Иванович спросил у него о Герасиме, и затем, при разглагольствованиях нашего возницы, какие-то тени внутренней боли проходили по его лицу.

— Вот… вот видите… — сказал он мне при какой-то особенно резнувшей ухо фразе извозчика… — Никогда Герасим не скажет такого. Ник-когда! Просто удивительно деликатный человек…" (В. Г. Короленко. Собр. соч., т. 8, Гослитиздат, М., 1955, стр. 41).

О прототипе Олимпиады Петровны Успенский пишет в своих письмах к жене и к Гольцеву от 8.VI.1888 г.

Замысел очерка возник в 1884 году. В письме к M. M. Стасюлевичу от 22 декабря 1884 года Успенский обещает ему написать работу "в совершенно новом роде, без всякого народничества". "Я начал для "Вестника Европы" небольшой очерк "Венера Милосская", — пишет Успенский, — работа совершенно новая и, я уверен, для многих из моих читателей совершенно неожиданная по теме, хотя ни по содержанию, ни по форме не имеющая ни малейших претензий явиться в чужой шкуре или представиться знатоком художественных произведений. Нет, это просто рассказ, так сказать, о личном знакомстве человека улицы с такими неожиданными для него впечатлениями, которых он долго даже понять не может, но от которых и отделаться также не может, критикуя ими ту же самую уличную, низменную действительность, к которой он сам принадлежит. Этот рассказ мне хвалили почтенные люди, — но я решительно не могу взяться за него теперь, я просто утомлен".

Замысел не получил в 1884 году полного осуществления, но в архиве Успенского сохранился черновой набросок первоначального конспекта этого очерка под заглавием "Венера Милосская (Очерк)" и с зачеркнутыми подзаголовками: сначала — "Из деревенского дневника", потом — "Воспоминания несчастливого человека". Конспект очерка остался незаконченным, но в нем уже были намечены все основные темы будущего очерка "Выпрямила".

В "Русской мысли", в цикле "Через пень-колоду", очерк "Выпрямила" был напечатан между двумя очерками того же цикла — "IV. Недописанная глава" и "VI. Окончание недописанной главы". В этих очерках были поставлены те же вопросы, что и в очерке "Выпрямила", но политически более остро и резко. В картинах из деревенской жизни Успенский показывает тех же "скомканных в перчатку" условиями российской действительности бесправных крестьян, несправедливо и оскорбительно для человеческого достоинства подвергающихся различным наказаниям, а также и людей, защищающих законные интересы крестьян и за это преследуемых властями. Успенский в этих очерках декларирует и основные принципы передовой литературы. Выступая против эстетов и любителей "чистого искусства", Успенский характеризует лучшую русскую литературу, начиная с Пушкина, как литературу, выражающую интересы народа, вдохновляемую идеей "выпрямления человеческой души", то есть освобождения крестьян от рабства, и освобождения справедливого, с землей; он отстаивает право и необходимость современного ему демократического писателя "писать вообще о мужике", о его нуждах и добиваться улучшения его жизни. В окружении этих очерков произведение "Выпрямила" ближе связывалось с крестьянской тематикой и, с другой стороны, приобретало большее злободневно-политическое значение. В Сочинения очерки "Неоконченная глава" и "Окончание неоконченной главы" Успенский не включил.

В очерке "Выпрямила" писатель показывает людей, "скомканных" как русской действительностью (крестьяне-новобранцы, народник Тяпушкин), так и западноевропейским капиталистическим строем, где царствует мнимая "правда", где "всё одно унижение, всё попрание в человеке человека". Но пафос "Выпрямила" — в мечте о лучшем будущем русского народа, о "выпрямленном" человеке, свободно трудящемся на своей земле, освобожденном от несправедливостей правительственных властей и "жестокостей" капитализма. В связи с этим Успенский рисует образы людей "выпрямленных", гармоничных. Писатель находит три таких гармонии: красоту труда в образе крестьянки, живущей полной трудовой жизнью; красоту революционного подвига в образе революционерки, самоотверженно борющейся за права народа; красоту искусства, — того искусства, которое тесно связано с жизнью, имеет непреходящее эстетическое и вместе с тем общественно-воспитательное значение.

Таким образом, очерк "Выпрямила" является и замечательным трактатом демократической материалистической эстетики, и ярким политическим выступлением против представителей "чистого искусства", поднявших свой голос к середине 80-х годов. Сущность образа статуи Венеры Милосской, воспетой эстетами за красоту линий "божественного тела", была заново открыта русскому обществу 80-х годов с точки зрения писателя-демократа. Развивая в своем очерке основы материалистического учения Чернышевского о "прекрасном", Успенский понимает "прекрасное" в искусстве не только как начало высокоидейное, народное, тесно связанное с жизнью и общественно ценное, но утверждает и действенное начало искусства, которое, по его мнению, не только воспроизводит действительность в ее существенных чертах, но и помогает изменению жизни, вдохновляет на преобразование ее.

В основу очерка "Выпрямила" легли воспоминания Успенского о поездке его за границу в 1872 году. В письме к жене из Парижа от 10 мая 1872 года он с восторгом пишет о Лувре, называя его "великим целителем", и далее: "Тут больше всего и святей всего Венера Милосская… с лицом, полным ума глубокого, скромная, мужественная, мать, словом, идеал женщины, который должен быть в жизни — вот бы защитникам женского вопроса смотреть на нее… это действительно такое лекарство, особенно лицо, от всего гадкого, что есть на душе…" А. И. Иванчин-Писарев рассказывает, с каким трепетным волнением Успенский показывал ему Венеру Мнлосскую во время своего второго пребывания в Париже в 1875 году. Он сообщает и слова писателя: "Очевидно художник хотел показать не прелести Венерки, а красоту человеческой души, способной проникнуться великим, слиться с ним. С такой душой в гармонии и внешность, выражение всей фигуры". И далее: "В ней, в этом существе, — только одно человеческое в высшем значении этого слова!"

("Заветы", 1914, № 5).

С. М. Киров, прочитав этот очерк в тюрьме в 1912 году, писал оттуда М. Л. Маркус "о неотразимом впечатлении", которое произвел на него этот очерк ("Литературная газета", 1939, 1 декабря).

Стр. 232. Тяпушкин — герой цикла очерков "Волей-неволей" (1884).

— …Кажется, в "Дыме" устами Потугина И. С. Тургенев сказал… — Имеются в виду слова из рассказа И. С. Тургенева "Довольно. (Записки умершего художника)": "Венера Милосская, пожалуй, несомненнее римского права или принципов 89 года".

— Венера Милосская — древнегреческая статуя богини любви, найденная в 1820 году на острове Милосе.

— "…принципов восемьдесят девятого года", — Имеется в виду "Декларация прав человека и гражданина", политический манифест французской буржуазной революции, выработанный Национальным собранием 4-27 августа 1789 года.

Стр. 236….фигура девушки строгого, почти монашеского типа — собирательный оораз революционерки. Создавая этот образ, Успенский имел в виду, в основном, В. Н. Фигнер, приговоренную в 1884 году к смертной казни, которая была заменена двадцатилетним заключением. Это подтверждается упоминанием имени Фигнер в конспекте очерка "Венера Милосская", указанием на это А. И. Иванчина-Писарева в его воспоминаниях об Успенском ("Заветы", 1914, № 5) и словами самой Фигнер в письме ее к А. В. Успенской от 25 ноября 1904 года, уже после смерти писателя: "…в 1884 г., во время суда, Глеб Иванович просил мою сестру передать мне, что он мне завидует… Глеб Иванович видел во мне — в эти минуты — цельного, нераздвоенного человека, шедшего определенной дорогой, без колебаний, без оглядки… видел личность, у которой есть что-то заветное, ради чего отдает всё. Именно этой цельности, я думаю, он и завидовал" (В. Н. Фигнер, Собр. соч., т. VI, Письма, изд. политкаторжан, М., 1929).

Стр. 237. Лувр — музей в Париже.

Стр. 239. Только что кончились война и коммуна, и еще действовали… версальские суды… — Речь идет о франко-прусской войне 1870–1871 годов и о Парижской Коммуне, образовавшейся 18 марта 1871 года. Контрреволюционное правительство Тьера обосновалось в Версале (город в 17 км от Парижа), отсюда и название — версальские суды, совершавшие в течение нескольких лет кровавую расправу над коммунарами после разгрома Парижской Коммуны в мае 1871 года.

Стр. 239. Вандомская колонна — была воздвигнута в честь побед Наполеона при Вандоме в 1805 году. Парижская Коммуна постановила снести колонну, как "символ грубой силы и ложной славы…"

— Тюильри — дворец в Париже; до 1871 года был резиденцией французских лмператоров; в 1871 году, во время Коммуны, пожар уничтожил центральную часть дворца.

— Саторийский лагерь — военный лагерь в местечке Сатори, в трех километрах от Версаля, где происходили расстрелы коммунаров.

Стр. 241. "au nom du peuple franГais" — "во имя французского народа".

— …упекали его в Кайену, Нумею… — места ссылки и каторги. Кайена — город французской Гвианы; Нумея — столица Новой Каледонии, колонии Франции на Тихом океане.

— Гамбетта Леон (1838–1882) — французский политический деятель, буржуазный республиканец; после падения Парижской Коммуны ознаменовал свою парламентскую деятельность рядом компромиссов с капиталистами и монархистами.

Стр. 242. Ордевр (франц.) — закуска.

— Бедекер — путеводители по всем странам и городам Европы, выпускавшиеся фирмой Карла Бедекера в Лейпциге на разных языках для туристов всех наций.

Стр. 249. "Венера Милосская" — стихотворение А. А. Фета; под первоначальным заглавием "Милосская Киприда" было напечатано в "Современнике" в 1857 году.

По свидетельству самого Успенского в его письме к В. М. Соболевскому от 3 января 1885 года, материалом для рассказа послужили "аварские сказки". Интерес к ним появился у Успенского, вероятно, во время его путешествия по Кавказу в феврале — марте 1883 года, а источником послужили записи сказок, напечатанные в "Сборнике сведений о кавказских горцах", вып. II, Тифлис, 1869. В этом собрании, записанном и переведенном на русский язык аварцем Айдемиром Чиркеевским, имеются все три сказки, вошедшие в рассказ Успенского в вольном пересказе. Обрамлением этих сказок служит разговор на злободневно-современные темы трех дорожных спутников — солдата, приказчика и лакея, акцентирующий в сказках те мотивы, которые необходимы писателю для освещения основной темы рассказа.

Наиболее существенная разница между первой аварской сказкой — "Богатырь Назнай" — и рассказом Успенского заключается в концовке. Сказка кончается счастливым избранием на трон труса Назная. В рассказе Успенского Ахметку никто не выбирал, он сам "влез" на престол, как наследник умершего царя, и правил царством "без ума", делая всё "наоборот": достойных людей "перерубил", а негодяев и дураков "всячески изукрасил"; в результате народ снял Ахметку с престола и выгнал из царства. Счастье, основанное на удаче, оказалось непрочным. В этом рассказе современники могли прочесть политические намеки на Александра III, чего, видимо, боялся и Гайдебуров, редактор "Недели", говоря в письме к Успенскому о том, что рассказ пройдет хорошо, "если цензура не откопает в нем каких-нибудь недозволительных намеков" (Сб. "Глеб Успенский. Материалы и исследования", изд. АН СССР, 1938, стр. 261).

Вторая сказка — "Букучихан" — также отличается от рассказа Успенского концовкой. В аварской сказке лисица, вняв мольбам Абдулки (в сказке — Букуча), прощает его и не выдает тайны; в рассказе лиса его разоблачает, и Абдулка прогоняется народом. Счастье, полученное чужим умом, — тоже не настоящее счастье.

Основное расхождение рассказа Успенского с третьей аварской сказкой — "Охай" — наблюдается в том, что в сказке пастух хочет жениться на дочери хана потому, что ему "надоела бедность"; в рассказе Успенского герой его возмущается социальной несправедливостью в распределении благ земных между богатыми и бедными и отказывается служить богачам.

Рассказ Успенского кончается апофеозом умному, смекалистому крестьянскому сыну, который, разрывая сословные преграды, путем науки и благодаря своей решительности, твердой воле и уму самостоятельно достигает счастия, богатства и власти. Эта концовка является заключением и всего цикла "Кой про что".

Рассказ "Про счастливых людей" переиздавался неоднократно, начиная с 90-х годов, в серии книжек для народа. В 1891 году этот рассказ вышел в издании "Правды", не раз с большим успехом читался среди малограмотных и был правильно воспринят слушателями. Отзывы об этом имеются в книге "Что читать народу" (т. II и т. III, 1906), а также в статье Е. Волковой ("Образование", 1897, № 4).