ГЛАВА 1 РОКИРОВКА

...Мало-помалу возвращается способность мыслить. Прислушиваюсь к ощущениям. Ничего не болит. Открываю глаза. Темно. Лежу. На чём? Осторожно щупаю рукой. Что-то "безвкусное", похожее на пенопласт. Медленно сажусь. Прислушиваюсь. Абсолютная тишина. Вообще ни звука. Как в барокамере. Где я? В больнице? В морге? Перед моим взором возникает пурпурная точка. Растёт. Как бы накаляясь, превращается в красную. Затем в жёлтую. Затем в ослепительно белую. Медленно начинает закружиться вокруг меня. Быстрее. Ещё быстрее. Тупо провожаю её взглядом. До тех пор, пока успеваю. Вскоре она начинает вращаться настолько быстро, что превращается в яркое кольцо, которое начинает вращаться вокруг одной из своих осей - сначала медленно, затем всё с большим ускорением. В результате я оказываюсь замкнутым внутри нестерпимо сияющей сферы. И тут на меня нисходит - по-другому просто не сказать. Я вспоминаю всё. Буквально всё, абсолютно! Всё, что со мной когда-либо случалось в жизни. Всё, что видел, слышал, читал, ощущал. Могу дословно воспроизвести любой разговор с любым моим собеседником в любой из дней, часов, минут. Из буквы в букву процитировать любую книгу, даже мельком пролистанную.

Светящийся шар постепенно теряет яркость. Сквозь его стенки проявляется знакомый городской пейзаж. Панельная пятиэтажка, в которой я прожил последние семнадцать лет. Коряво обрезанные тополя. Вспученный асфальт ни разу не ремонтированной со времени прокладки дороги. Оттаявшие из-под снега зимний мусор и собачьи экскременты. Вот только люди все куда-то подевались. Исчезли с лавочки пенсионеры, только что горячо обсуждавшие глобальное происшествие дворового масштаба - выпадение пьяного Васильича с балкона второго этажа. Дворник дядя Саша, до того в задумчивости опиравшийся на широкую лопату и грустно взиравший на груды мокрого мусора, бесследно испарился. Хотя фанерный инструмент труженика коммунального хозяйства непонятным образом продолжает вертикально стоять на тёмном пятачке асфальта. При более детальном осмотре оказывается, что единственная фигура, нарушающая полное безлюдье - я сам. Причём наблюдаю себя со стороны, застывшего в самой непривлекательной позе: голова задрана вверх, глаза выпучены, рот раскрыт, так и не прикуренная сигарета, выпав, зависла в воздухе, ноги полусогнуты, руки растопырены в стороны. Асверху, всего в нескольких сантиметрах над головой, парит солидных размеров глыбища серого льда... Короче говоря, картинка маслом под названием "Ой, ё!.." Кадр за мгновение до... Отом, что произойдет через это мгновение, не хотелось даже думать. И лишь только теперь до меня дошло, что я просто-напросто умер. На память вдруг пришёл эпизод из голливудского фильма "Привидение", в котором душа трагически погибшего паренька в полнейшей панике орала и буйствовала по поводу кончины своего тела. Я же в качестве души (или астрального, или тонкого тела - называйте как угодно) оставался абсолютно спокойным. И даже почувствовал облегчение: будто с плеч свалился груз, давивший на них так давно, что к его весу уже привык и не замечал.

Я подошёл к своему изваянием застывшему телу. Осмотрел его, осмотрел себя. Сравнил. Ну, прямо-таки близнецы-братья! Даже одеты одинаково: кожаные куртки, джинсы. И даже на правой кроссовке шнурок по-одинаковому расшнуровался. Только вот себя в новой ипостаси я ощущал по-прежнему, а тот... Тот вообще не прощупывался. "Картинка" присутствовала, а вот ощутить, как ни старался, ничего не удавалось: рука проходила сквозь пустоту.

- Ну что, друже, налюбовался? - услышал я за собой голос и резко обернулся. Буквально только что здесь было абсолютно безлюдно, а сейчас на детской деревянной песочнице, покрытой облупленным слоем синей краски, сидел атлетического вида парнище, одетый так, словно попал сюда прямёхонько с венецианского карнавала: камзол попугаистой оранжево-голубой расцветки, расшитый где только можно золотым позументом, башмаки из светлой кожи, похожие на двух маленьких бегемотиков. Лихо заломленную шляпу немыслимого фасона, огромнейшие поля которой возлежали на его плечах, украшал аляповатый букет разноцветных перьев. Завершал картину неимоверно длинный меч (и как только он его обнажать умудряется? Тут длины рук не хватит, вдвоём надо...) в сверкающих ножнах на широком кожаном поясе. Лицо парня - надо заметить, очень красивое, с точёным профилем -очень портило выражение, какое я неоднократно наблюдал у многочисленных представителей низшего начальства: этакое самодовольно-глуповатое, с налетом чувства превосходства и лёгкого покровительства.

- Уразумел уже, что сей мир тебя не имет? - произнёс появившийся с менторской интонацией, как говорят с неразумным ребенком.

- Вообще-то воспитанные люди здороваются,- язвительно заметил я.

- Так то люди. Им, понятно дело, здравия хочется. А нам-то оно на что?

- "Вам" - это кому?

- "Вам" - это... ну, нам, конечно... Мне, тебе, другим, которые уже это...

- Что - "это"?

- Так... это самое... Ты уж вон,- он махнул рукой в сторону моего "фантома",- почти что умер. Я тоже... почти.

- И кто же ты кто такой? Как звать-величать? - спросил я.

- Не зови ушедшего,- сказал он, многозначительно покачав указательным пальцем и нахмурив брови, кои жесты, по его мнению, должны были придать ему многозначительный вид.- Япослан за тобой, а потому реки: "Посланник".

Короче говоря, ушёл он от ответа.

- И кем же ты послан?

- Тем. Або Другим. А то и Обоими - не мне ведать.

- А если поконкретнее? - настаивал я.

- По... чаво? - не понял он слова.

- Точнее сказать можешь: кто послал тебя? Куда идти? Для чего?

- Дык, совет старцев-веломудров меня за тобою послал. Твоё Предназначение, опять же... То ись, разговорщик-то я невеликий,- всё же смутился он.- Моё дело - тебя привести. Вот придём, там всё и узнаешь.

- А ты уверен, что я с тобой пойду?

Скривив рот, он пожал плечами, что можно было истолковать лишь однозначно: а куда ж ты денешься? И это меня взбесило.

- Ну-ну, жди! - сердито бросил я и, оставив нового знакомца сидеть на песочнице, отправился обследовать этот знакомый мир, вдруг ставший для меня новым и непривычным. Вголове крутились всяческие шаловливые мысли о том, каким весёлым и проказливым привидением я стану. Однако меня ждало разочарование. Лишь только я свернул за угол дома, передо мной разверзлась бездоннейшая чёрная пустота. Ито же самое - за всеми другими углами. Городской пейзаж смотрелся целостно лишь с того места, где меня настигла смерть. Стоило отойти на несколько шагов, как в "картинке" появлялись чёрные щели, уходящие бесконечно вверх и вниз. Расколотая земля и, того больше, расколотое небо оставляли неимоверно гнетущее впечатление.

Я стоял на краю трещины, невидяще глядя в тёмное ничто. И только теперь различные грустные мысли, соответствующие моменту, проникли в моё сознание: вот, не успел этого... не завершил того... а как же без меня там?..

- Слышь, приятель,- услышал я над ухом. Подошедший Посланник говорил уже заискивающе,- ты того... не это... Тебе ж на самом деле-то свезло, как не знамо кому! Вот так бы сейчас просто помер - и всё! А тама тебя тело ждет, в коем ты Предназначение свершить должон.

- Какое тело? Где - "тама"?

- Дык, это... моё, говорю, тело. Зазря я, что ль, согласился его уступить? Да и, опять же, сам посуди: деться-то тебе некуда! Выбор-то невелик: иль выполняй Предназначение, иль - Вечный Схлоп!

- Вечный Схлоп? Что это?

- У-у-у... Это такая... такое... ну, навсегда, наверное... и страшно-о-о...

- Ладно, красноречивый,- сказал я ему,- уговорил. Пошли к твоим старцам, Бог с тобой!

- Оба,- довольно ответил тот.- Иди за мной.

Вне пространства, вне времени

Мы завернули за угол, где в моём обычном мире пролегала улица Вижайская. Однако та странная улица, на которую мы вышли, ничего общего с Вижайской не имела. Начинаясь из ниоткуда, она уходила далеко, в бесконечность. По одной стороне её стояли недостроенные дома, напоминавшие дворцы, сошедшие с кульманов бездарных архитекторов. С другой стороны располагались причудливо-фантомные здания, в которых, вопреки всем законам физики, вместо многих этажей зияли пустоты.

А потом начались совсем уж странные вещи. Своего сопровождающего я неожиданно увидел далеко-далеко впереди. Он что-то кричал- с такого расстояния не разобрать, что - и очень оживлённо жестикулировал. Аменя начали со всех сторон обступать человекоподобные существа, среди которых Квазимодо смотрелся бы писаным красавцем. Все они были какие-то недоразвитые и абсолютно непропорциональные: у одних - маленькое тельце при огромных руках-ногах, у других - наоборот, огромное тело с маленькими конечностями и крошечной головкой, кто-то- с одной рукой, другие- одноногие. Какие-то шаржи на людей!

- Подай монетку! Подай монетку! Ты богатый, у тебя много монеток! Подай! - загундосили они.

- Какие монеты? - удивился я.- Откуда они у меня?

- А в кармане-то, в кармане! Ну, не скупись, не скупись!..- причитали они.

Я полез в карман и, к своему удивлению, обнаружил там довольно увесистый кожаный мешочек. Раскрыв его, я удивился ещё больше: он был полон золотых монет, блестевших так, словно на них падал яркий солнечный луч, несмотря на то, что нас окружал лишь рассеянный и тусклый, как при густой облачности, свет.

- Ну что ж, держите.

Я стал раздавать обступившим меня жёлтенькие кругляши. Наглыми они не были: каждый, получив монетку, отходил в сторонку и растворялся в окружающей фата-моргане. Одарив последнего из несчастных, я заглянул в кошель и увидел, что он пуст: каждому хватило ровно по одному золотому. И тут я почувствовал себя разбитым и опустошённым. Ноги не держали, и я сел (чуть было не сказал: "на землю") прямо там, где стоял. Ко мне подбежал Посланник.

- Ты это... Ты чего... Я же это... махал тебе, кричал,- он бестолково жестикулировал, не в силах выразить свою мысль.- Ты зачем раздал-то?

- Ты про деньги? - спросил я.- Да мне не жалко. И зачем они мне здесь, деньги?

- Ты тупой, что ли? Не соображаешь? Ну откуда у тебя здесь деньги? Кто тебе их дал? У тебя ничего нет, кроме тебя самого! Вот ты себя самого и раздал этим...

- Кто эти несчастные?

- Несчастные?- усмехнулся он.- Какие ж это несчастные! Это балбесы, у которых за душой ничего нет! Пустоцветы. Не нажили ничего при жизни, а теперь им дальше идти не с чем, вот и клянчат. Да только попусту: чужое - не своё, в счёт не идёт. Им подавать всё равно, что пьяницам: и себе в убыток, и им не впрок. Ачто мне теперь прикажешь делать? Опять неудача!

- "Опять"? - переспросил я.- Так я не первый? Видно, тебе всё равно, кого с собою тащить? Может, ты и смерть мою подстроил?

- Никак, с ума сошёл?! - заполошно замахал руками тот.- Была бы нужда свою душу губить! Тем паче, что здесь, в безвременье, к смерти любого человека завсегда успеешь. И совсем не всё равно, кого с собой брать. Мне на то приметы верные дадены, под кои ты и подходишь.

- Какие приметы?

- Про то сказывать не велено. Однако ж первый, кого я по ним нашёл, мимо Камня пройти не смог...-тут, внезапно спохватившись, он прихлопнул себе рот ладонью.

- Это мимо какого камня? - тут же насторожился я.

- И про то знать до срока не положено. Ну, какого рожна расселся? Пойдём-пойдём! Хотя ужо и сомнительно: дойдёшь ли?

- Почему это я не дойду? - мне стало даже обидно.

- Так ить ты, подобно тому дурню: ему через пустыню идти, а он всю воду раздал!

- Ничего, дойду! - сказал я упрямо. И мы пошли.

Идти мне, действительно, было очень тяжело, словно брёл по грудь в воде навстречу потоку. В голове гулко шумело. А тут ещё шедший рядом Посланник без умолку болтал, нёс какую-то околесицу. Воспринимать его словесные извержения я был не в силах, поэтому повернулся к нему только тогда, когда он тронул меня за руку.

- Я говорю, отлучиться мне надобно... по делам кой-каким,- повторил он, почему-то пряча глаза.- Ты иди покедова вперёд, я опосля догоню.

И он куда-то исчез. Я же продолжал продвигаться вперёд, пока не наткнулся на что-то, что при ближнем рассмотрении совершенно ни на что не походило. Лишь только отойдя на несколько шагов, я смог определить, что это такое. Обнаруженное оказалось огромным пальцем гигантской ноги. Великан был такого роста, что, задрав голову вверх, я увидел только колени: всё остальное терялось в сером мареве.

- Коли далее шествовать желаешь, должон ты златою казною откупиться! - прогремел надо мною зычный голос.

"Вот влип! - вяло подумал я.- Ведь ни одной монетки не осталось!"

- Как ни одной? - удивился великан и, стремительно уменьшившись, стал сопоставимого со мной размера. Я смог увидеть его лицо: обрамлённое густой кучерявой бородою, оно напоминало мне то ли Илью Муромца с известной картины Васнецова, то ли молодого Карла Маркса. облачён он был в какую-то то ли тогу, то ли хламиду - я в этом слабо разбираюсь.

- Ни одной,- подтвердил я вслух, почему-то даже не удивившись тому, что встреченный прочёл мои мысли.

- А куда ж дел?

- Отдал.

- Кому?

- Да там,- я слабо мотнул головой назад.- Попросили...

- Жалеешь? - сочувственно прищурился мой собеседник.

- Не в моём обычае,- покачал головой я.- Что сделано, то сделано, назад не воротишь.

- Предъяви-ка мошну!- приказал он.

Я достал пустой мешочек, растянул его края, демонстрируя пустоту внутри, и втот же момент почувствовал, как руки наливаются тяжестью: кошелёк превратился в большой серебряный кубок с двумя ручками по бокам, за которые я теперь и держался. А мой визави выудил откуда-то из складок своего просторного одеяния крохотную бутылочку диковинной формы и наполнил из неё огромный кубок до краёв.

- Испей! - приказал он.

Я выпил всё. Никакого вкуса у напитка не было, но ощущения, вызванные им, были непередаваемыми. Сравнить это не с чем, но для себя я определил так: словно бы огромный ковш расплавленного металла в болото вылили. Причём болотом на тот момент был я. Необычайный прилив бодрости, энергии, желания действовать!

- Кто от Души даёт, тому сторицей возвращается,- изрёк мой собеседник.

- Спасибо,- поблагодарил я.

- Уже,- ответил он.- Пусть и тебя спасёт.

- Кто ты? Как тебя зовут? - спросил я.

- Не зови ушедшего, ибо путь его долог, но твой не короче,- ответил он и исчез, словно не было. Лишь кошелёк с монетами, истинную цену которых я узнал лишь только сейчас, весомо оттягивал мне руки.

- Вот это-то и был он, Камень,- раздался рядом знакомый голос: я и не заметил, как вернулся Посланник.- Не всех он пропускает. Кого и заворачивает. Но теперь-то я наверняка знаю, что ты и есть он, Предназначенный. Так что вперёд, к твоему Предназначению!


Необычная улица закончилась. Далее мы шли по гладкой узкой дорожке, стеклянным мостом пронизывающей серую мглу. Никакого тоннеля, о котором повествуют люди, пережившие клиническую смерть, не было. Мы двигались внутри светящегося кокона, который передвигался вместе с нами, отчего казалось, что мы остаёмся на месте, беспомощно перебирая ногами по бесконечной ленте гигантского бегового тренажёра. Посланника вновь разобрал словесный понос, он что-то болтал как разбитной ди-джей, но я его не слушал: думал о своём. Машинально шагая рядом с ним, я развлекался, предаваясь интереснейшему занятию, которое стало для меня доступным благодаря вновь открывшимся способностям: анализировал свою прошедшую жизнь и логически выстраивал её вероятностные изменения при условии, что в какой-то конкретный момент поступил бы по-другому. Вспоминая малейшие нюансы поведения окружавших меня и сопоставляя факты, упущенные в тот момент из вида, я очень ясно видел свои просчёты и ошибки.

"Вот если бы я в пятого августа девяностого года согласился с Михаилом, а Егора послал бы куда подальше... Если бы я седьмого апреля двухтысячного настоял на встрече с Новиковым... Если бы я..."

Пронзительный визг и хлопанье крыльев прервали мои размышлизмы. Несколько неимоверно страшных летучих существ, внезапно ринувшиеся из окружающего тумана, с яростью атаковали меня, норовя вцепиться в лицо. Перед глазами замелькали их ощеренные пасти, длинные кривые когти, шершавые перепонки кожаных крыльев, маленькие тельца, похожие на набитые дождевыми червями полиэтиленовые пакеты. Я заорал и, размахивая руками как мельничный ветряк, стал отбиваться, то и дело попадая кулаками по чему-то осклизлому. Впрочем, продолжалось это недолго. Вскоре нескольких гадин мне удалось отшвырнуть обратно в серую мглу, откуда они более не вернулись. Ещё одна, шипя и повизгивая, дёргалась у меня под ногами.

Всё это время Посланник стоял рядом, скрестив на груди руки, и с интересом наблюдал, как я расправлялся с этими тварями.

- Хоть бы помог! - попенял ему я.- Чуть ведь не убили! Стоишь тут... Ещё меч нацепил...

- Тебя убить - что рыбу утопить,- ответил он.- Ты ж уже не живой. И пока не живой. А что касаемо помощи, так с химерами справится тот лишь может, кто ими разродился.

- Ты что, хочешь сказать, что это я их сотворил?

- А то! Шёл, поди и думал: "Если бы этак сделал, то так бы было"? Так-то они, химеры, и рождаются! - наставительно произнёс Посланник.- Надо же, сколько ты их насотворял!

Я с омерзением посмотрел на продолжавшую шипеть тварь, наставил на неё пистолетом указательный палец и, имитируя выстрел, произнёс: "Ба-бах!" Ослепительно вспыхнуло, и чудовище бесследно исчезло...


Не могу сказать, как долго продолжалось наше движение: иногда казалось, что прошло всего несколько часов, иногда - бесконечно долгие недели. Кто его разберёт, этот мир-немир без времени и пространства! Но однажды впереди забрезжил неяркий свет, и вскоре мы вышли на большую ночную поляну. Находилась она в ущелье: с двух сторон метров на пятьдесят вверх возвышались отвесные скалы. Вход в ущелье преграждала высокая стена с массивными деревянными воротами, сложенная из больших кусков необработанного камня. С противоположной стороны темнели густые заросли леса.

- Урочище Девяти Рогов! - торжественно прокомментировал мой спутник.

Действительно, посреди поляны возвышались девять одинаковых и, похоже, рукотворных монолитов высотою метров шесть. Расположенные по кругу диаметром около двадцати метров, они и в самом деле имели форму изогнутых рогов, направленных своими вершинами в одну точку над центром поляны. Уоснования каждого располагался небольшой светильник из кованого металла, однако язычки пламени в них казались какими-то ненастоящими, неподвижными. Света они не давали. Мягкое, не дающее теней свечение голубоватого цвета исходило из туманного сфероидного образования в том месте, куда нацеливались все каменные рога. Прямо под этим необычным светочем - вросшая в землю невысокая, не более метра, каменная платформа, своею формой отдалённо напоминающая христианский крест. Сходство с распятием усугублялось ещё и тем, что на камне, раскинув руки, лежало обнажённое человеческое тело.

Лежавший представлял собой душераздирающее зрелище: низкорослый, неестественно худой, с рахитичным животом и непропорционально большой дынеобразной головой. Редкие волосы едва покрывали темя, на лице же растительность и вовсе отсутствовала напрочь - ни бровей, ни ресниц. При всем при этом он имел неправдоподобно огромные ступни и широчайшие ладони-лопаты. Единственно, чем он мог похвастать при жизни - также неправдоподобно большой детородный орган.

- Это что, труп? - спросил я Посланника.

- Ну, почти...- замялся тот.

- А что он здесь делает?

- Дык... это... тебя дожидается...

- Не понял,- совершенно искренне сказал я.

- Дык... чего уж тут и не понимать-то... Я это... был...

- Чев-во?! Ты что, хочешь сказать, что вот это прекрасное, полное жизненных сил и энергии тело предназначено для того, чтобы я с его помощью свершал судьбоносные дела?! А ну-ка, быстренько признавайся, что это прикол!

- Какой такой прикол?

- Ну, розыгрыш, шутка. Пошутил, да?

- Не шутковал я. Это я и есть... был, то бишь.

- Постой-постой! Что-то не стыкуется. Я вот сейчас внешне точно такой же, как и в момент смерти. Значит, и ты...

- Ништо не значит! - нервно перебил он.- Ты ведь нежданно помер. А я долгонько готовился: всё представлял, каким я опосля смертушки стану молодцем-раскрасавцем. Вот оно по-моему и вышло. Да и то сказать: будь я таким при жизни- согласился б тебе тело-то уступить? Так что принимай наследство какое уж есть.

- Не-е, мужик! Так дело не пойдет! Не согласен я таким уродом жить!

- А вот это уж твоё дело! Не хочешь - не надо! Видишь, вон тама, в темноте, тени маячат? Местные пустоцветы. Они и о таком вместилище не первую вечность мечтают. Только скажи громко: "Отрекаюсь от тела!" - увидишь, какой тарарам здесь начнется. Так что, хочешь- выполняй Предназначение, а не хочешь - зарабатывай Вечный Схлоп. Аясвоё Предназначение выполнил, посему свободен. Токмо напоследок должон ещё объяснить тебе, как в мир выйти. Это просто: ляжешь вовнутрь тела, мысли свои словно в кулак сожмёшь и скажешь: "Яздесь!" Ну, вот и всё. Прощевай! - с этими словами Посланник развернулся и, бодро и весело шагая, исчез в темноте за границей освещённого пространства, оставив меня один на один с этим полутрупом. Я лишь успел заметить, как многочисленные тени, прячущиеся во тьме, шарахнулись от него в стороны, как бабки-приживалки от царя-батюшки.

Оттягивая неизбежное (да и куда торопиться при наличии отсутствия времени?.. или всё же "при отсутствии наличия"?), я походил вокруг, знакомясь с обстановкой. Урочище обступали высокие утёсы, густо усеянные отверстиями пещер, к каждой из которых вели грубо высеченные в камне ступени. В некоторых из них я побывал и пришёл к выводу, что нахожусь на территории какого-то монастыря. Гроты пещер, поделенные грубо сложенными каменными стенками на маленькие комнаты, служили, видимо, кельями: обстановка каждой состояла лишь из вороха сена и большого камня-алтаря, на котором возлежали предметы культа - по два отшлифованных каменных полушария с высеченными на срезе диагональными крестами: на одном - выступом, на втором - пазом.

Всё вокруг на ощупь - во всяком случае, пока - ощущалось точно таким же ненастоящим, "пенопластовым", как и в моём дворе после того, как на меня рухнула льдина. Даже ручей под горой. Даже огонь в светильнике. И только тело уродца не ощущалось вовсе: рука проходила сквозь него.

Я присел подле "распятия" и задумался. Пролистав свою прошлую жизнь - благо, с моими новыми способностями это было несложно - я пришел к выводу, что мне всё-таки необычайно везло: как будто кто-то отводил от меня неприятности и горе. Едва возникнув, они как бы рассасывались сами собой. Но в природе всё уравновешено, и не дано ли мне моё новое состояние в противовес прежнему?

Свою "реинкарнацию" я оттягивал, сколько мог: уж очень дикой казалась мне мысль о том, что придётся жить в виде такой вот образины. Однако наступил момент, когда мне показалось, что светоч начал меркнуть, а окружающая темнота с ещё сильнее завертевшейся в ней пляской теней подступила пугающе близко. Тогда, внутренне содрогаясь, я лёг на камень, раскинув руки, совместился с уродливым тельцем и произнес обречённо: "Я здесь!"

Урочище Девятирога,

сатината 8855 года

"Милости от Обоих! Скоро ли закончатся мои мучения, скоро ль приберёт Один Из Вас мою душу?! О, как не хочется вновь просыпаться, вновь из прекрасного мира снов вступать в этот, страшный и жестокий! Что ж так болит голова? Отчего глаза не раскрыть? Неужто опять перебрал вчера в обжорке "У толстой Дью"? Опять, поди, всё до последнего шестака спустил. А штаны-то?.. О, тарк побери! Иштанов нет, опять заложил... и рубаху тоже... Опять где-то голым валяюсь! Глаза бы разлепить, посмотреть: где я? Но нет... нет... нет... Нету моченьки, нет... Посплю ещё чуток... Апотом - сигаретку... Втумбочке под телефоном должна лежать заначка - полпачки "Честерфилд". Что за бредятина? Что такое "телефон"? Что такое "Честерфилд"? "Курить" - это что, бортничать, пчёл выкуривать? А что такое "обжорка"? Икто такая толстая Дью?"

О, Боже ж ты мой! Я всё вспомнил! Уж лучше бы я проснулся с самого-пресамого наистрашнейшего похмелья! На меня с двух сторон разом навалились "память духа" и "память тела". И надо сказать, последняя преподнесла мне столько сюрпризов, что все предыдущие страдания показались детскими игрушками. Каким же ничтожеством был при жизни этот Посланник! Да любой бомж с городской свалки перед ним - принц Уэльский. Умно он сделал, что своё имя не назвал, иначе бы ему сейчас там, где он есть, крутилось и вертелось бы, как хорошему вентилятору!

Я сел на холодном камне, открыл глаза и огляделся. Вокруг меня, образовав круг, стояли девять старцев - видимо, те самые веломудры, о которых говорил Посланник. Каждый из них, воздев руки, держался за длинный резной посох соседа, отчего вся картина напоминала детский танец "Каравай" на стадии "вот такой вышины". Все они походили друг на друга... не сказал бы "как близнецы", но очень и очень. Прежде всего, своей "половинчатостью". Увидевший такого в правый профиль, ни за что бы не узнал его слева. Своей правой стороной каждый напоминал мне волхва, каким я его увидел в красиво иллюстрированной книжке Пушкина "Сказ о Вещем Олеге": длинная грива седых волос, такие же усы и борода, густая нависшая бровь, тяжёлая на вид синяя хламида, опоясанная чёрным поясом с шитыми серебром рунами. Слева же старцы больше напоминали буддийских монахов: гладко выбритое полуголовие, красное одеяние, белый пояс с золотыми рунами. Человек казался слепленным из двух половинок, каждая из которых по отдельности смотрелась внушительно. Но соединённые вместе... Это зрелище вызывало какую-то оторопь.

- Свершилось! - произнёс один из старцев, увидев, что я пришёл в себя. Они разомкнули руки, опустили посохи, разошлись и расселись по одному возле каждого рога. Я слез с этого то ли алтаря, то ли жертвенника и огляделся. Вид урочища изменился. Исчез светоч в центре поляны, но темноту рассеивал лунный свет настолько яркий, что делал почти невидимыми мерцающие огоньки девяти светильников. Капище кольцом окружала плотная молчаливая толпа людей, облачённых в такие же, как и у старцев, хламиды, но одноцветные: те, что стояли справа от меня,- в синих, а те, что слева - в красных.

- Я хочу помыться,- сказал я громко. Этого мне сейчас хотелось больше всего на свете: казалось, ещё немного, и меня стошнит от вони, исходящей от доставшегося мне тельца. В ответ никто не произнёс ни звука. Да ну и пусть. Не хотят разговаривать - не надо, а помыться я всё равно должен обязательно.

Я подошёл к куче дурно пахнущего тряпья, в котором признал свое рубище. Брезгливо порывшись в нём, нашёл то, что искал: кривой нож с костяной рукояткой.

Невдалеке под горой, как я помнил, был ручей. К нему-то я и направился. Найдя в его неглубоком русле небольшой омуток, я, ухнув, плюхнулся в него. Горная вода обожгла холодом: как будто врезался телом в паутину из тонкой стальной проволоки. И это принесло необычайное облегчение. Сорвав пучок какой-то травы, я стал ожесточенно, до боли, тереться им как мочалкой: казалось, что вместе с грязью я стираю сукровичные корки чужих грехов.

В ночной тишине послышались шаги. На тропинке появился старик, похожий на сидящих на поляне, но без шокировавшей меня "половинчатости". Этот полностью напоминал волхва: и балахон был одноцветный, коричневый, и полуобритости не присутствовало. Вместо пояса с рунами имела место обычная витая верёвочка. Он оглядел меня сочувственно-понимающим взглядом и протянул пузатую бутыль.

- Пениво,- ответил он на мой вопросительный взгляд, после чего добавил.- Мое имя Асий.

"Мыло!- догадался я и не преминул про себя же ехидно добавить.- Шампунь "Ваш энд гоу" - "Иди умойся"! Идеальное средство от перхоти!"

Впрочем, от перхоти я знал средство и получше. Взятым с собой ножом (чрезвычайно, кстати, острым- хоть за этим чертов Посланник следил!) я сбрил противный пух с головы, срезал страшные загибающиеся ногти. Хорошо, что ночь была теплая. За несколько минут в холодном ручье я продрог до самых костей (а до них при этом телосложении-теловычитании совсем близко). Пениво оказалось замечательным средством, и вскоре я хрустел, как малосольный огурчик. Возвращаясь обратно, я чувствовал себя уже довольно сносно, если не считать озноба после купания и того, что до колотья в боку запыхался на совсем небольшом подъеме.

Я стоял в центре рядом с алтарём, преодолевая укоренившуюся привычку тела сутулиться. Ноги почему-то всё время хотели находиться в полусогнутом состоянии. Чертовски стыдно находиться голым среди стольких одетых людей, среди которых присутствовало и немало женщин!

- Мне нужна одежда,- сказал я.

Никто не промолвил ни слова, но из толпы вышел всё тот же Асий. Он протянул мне свёрток, в котором оказалась одежда из мягкой ткани, похожая на монашескую рясу с капюшоном. К ней прилагались кожаные сандалии и ремешок с подвесной сумкой. Облачившись в этот наряд, я почувствовал себя более сносно.

Всё это время старцы сидели пред рогами абсолютно неподвижно, скрестив ноги и держась руками за воткнутые в землю посохи. Я решил не торопить события, и тоже замер без движения, хотя моему новому телу это давалось с превеликим трудом: постоянно ощущались позывы к каким-то подёргиваниям, навязчивым жестам. Ждать пришлось недолго. Всего лишь несколько минут прошло в тишине, нарушаемой только потрескиванием светильников да криками ночных птиц. А потом урочище прошил певучий звук, похожий на заключительный аккорд, взятый скрипачом-виртуозом. Разом ярко вспыхнули сине-зеленоватым пламенем все светильники, выпустив к ночному небу высокие столбы искр. В кругу волхвов прошло лёгкое движение. Один из них поднялся, подошёл и стал напротив меня.

- Мое имя Илен - Уста Стихии Огня,- сказал он.

Я решил, что пора представиться мне:

- Меня зовут...

Однако Илен сделал резкий жест, заставляющий меня молчать.

- Кем ты был, того уж нет. Ныне родился новый человек, и новое имя он обретёт.

Он торжественно стукнул посохом оземь, и тотчас все остальные веломудры поднялись. Старец положил свою сухую узловатую ладонь на моё плечо и подвёл к первому из них. Тот бросил в светильник какой-то порошок, очень медленно (я даже побоялся, что он сейчас обожжётся) провёл ладонью над пламенем и тонким ломким голосом произнес быстрым речитативом:

- Обращаюсь к Тебе, Суть Родящей Земли, что достойно представлена на Великом Совете Девятирога! Окажешь ли ты покровительство ныне прибывшему Предназначенному, дашь ли имя Рога своего, наконечника и средоточия силы твоей?

После этих слов пламя замигало, уменьшилось так, что, казалось, вот-вот погаснет, после чего разгорелось до прежнего состояния.

- Рог Земли не дает тебе имени и покровительства. Ищи свою судьбу у другого Рога.

"И здесь поповские штучки,- пронеслась в голове саркастическая мысль.- Главное дело тут, думается,- состав порошочка. На положительный-то ответ, поди, селитра припасена!"

Точно такие же, почти из слова в слово, ответы дали жрецы Рога Воздуха и Рога Света. Четвёртый старец, к которому мы подошли, служил Рогу Воды.

- Обращаюсь к Тебе, Суть Жизнь Несущей Воды, что достойно представлена на Великом Совете Девятирога! Окажешь ли ты покровительство ныне прибывшему Предназначенному, дашь ли имя Рога своего, наконечника и средоточия силы твоей?

Пламя вновь замигало и стало уменьшаться.

"Ну вот, опять..." - едва успел подумать я, как вдруг пламя в светильнике вспыхнуло, из него вырвался огромный сноп ярко-фиолетовых искр, взвился вверх толстой спиралью, замершей большой новогодней гирляндой. Тихо завибрировал воздух. И вновь звук, похожий на скрипичный аккорд, зазвенел, заметался, отражаясь от скал. Рог Воды озарился мириадами жёлтых искорок, число которых всё росло и росло, пока вся поверхность камня не засветилась как кусок раскаленного металла. Через некоторое время часть искр начала тускнеть, и тёмные пятна сложились в короткую надпись из рун. А спустя ещё мгновение всё закончилось.

- Рог Воды даёт тебе своё имя и покровительство,- торжественно провозгласил веломудр Илен.- Отныне имя тебе - Водорог. Это - посвящённое имя, не открывай его другим без вящей надобности. Имя же мирское избери себе сам. И да будет к тебе Один справедлив, если Другой благосклонен, на твоём пути к свершению Предназначения!

Сказав это, он, более не глядя на меня, покинул Круг Девятирога и присоединился к другим веломудрам, которые уже брели вереницей к одной из каменных лестниц. Да и все остальные, потеряв ко мне всякий интерес, молча стали расходиться по кельям. Люди в красном и люди в синем в молчании проходили мимо меня как мимо пустого места. Никто не обращал на меня и малейшего внимания.

- Послушайте, уважаемые! - громко сказал я.- Может, всё-таки кто-нибудь из вас подскажет, что мне дальше-то делать?

В ответ - ни звука, как будто я никого и не спрашивал, как будто меня здесь и нет совсем. Ябросился за веломудрами. Хотя слово "бросился" тут вряд ли подходит: заковылял чуть побыстрее, нежели обычно передвигается это тело. И, хотя старцы шествовали чинно и неспешно, я очень запыхался, пока их нагнал.

- Илен... Илен, что мне... дальше-то... Дальше-то что мне делать?

Реакция старцев - полнейший ноль. Словно я бесплотное, невидимое ими приведение. Я даже сомневаться стал в реальности своего существования, а потому дёрнул Илена за рукав и заступил ему дорогу.

- Илен, я вопрос задал...

Старец спокойно провёл ладонью по своему плечу, поправляя одеяние, обошёл меня и двинулся дальше. Стало ясно, что от веломудров я ничего не добьюсь: моё присутствие отныне полностью ими игнорировалось. Я чуть не взвыл от досады. Вот ведь ситуёвина! Какие-то хоттабычи вызвали меня, как спириты дух Александра Великого, а после бросили, как та кошка тех котят: барахтайся! Раз уж заикнулись о каком-то Предназначении, то хотя бы пояснили, в чём оно состоит! Хотя бы намекнули!

В полнейшей растерянности я вернулся на поляну и присел на алтарь. Урочище уже обезлюдело. Светильники сами собой погасли, и округу освещала только полная луна. Я взглянул на неё: нет, не наша, не земная. Уэтой и размер побольше, и рисунок кратеров совсем другой, и цвет какой-то более зеленоватый. Ктому же, у неё присутствует ещё и собственный спутник, небольшой, но достаточно крупный, чтобы увидеть его невооружённым глазом. Другая, чужая планета!

Неожиданно я обнаружил, что не один на поляне. Около одного из Рогов виднелся тёмный силуэт: кто-то стоял и явно ждал меня. Я подошёл ближе: это был Асий.

- Священнослужители связаны обетом мирского молчания, говорить они могут только лишь во время служения Обоим. Следуй за мной,- сказал он, и, повернувшись, направился к стене, возле которой я увидел небольшое строение - хижина без окон, сложенная из толстых брёвен. Внутри пахло смолой, травами и дымом: в очаге посередине хижины догорали угли. Дым от костра поднимался вверх и уходил в несколько специально для этого оставленных щелей. Старик подкинул дров, и огонь ярко вспыхнул. По стенам заметались тени. Я смог осмотреть нехитрую обстановку: нары, служившие одновременно скамьёй, да стол из толстых досок. Подле очага, чтобы не остыл, стоял котелок, распространяющий аппетитный аромат, от которого мой желудок мгновенно заурчал мини-трактором. Старец не стал испытывать моё терпение, поставил котелок на стол, достал пару ложек и лепёшки. На похлёбку я накинулся аки лев рыкающий. Когда это тельце питалось в последний раз? А чтоб я знал!

- Моё имя ты знаешь,- сказал старик.- А как мне обращаться к тебе? Ты уже выбрал себе новое имя?

- Вольф,- брякнул я пришедший на память свой компьютерный "ник", и тут же чуть не расхохотался над поразительным несоответствием своей внешности и нового имени: "вольф" по-немецки - волк. Да ну и чёрт с ним! Вряд ли здесь кто-нибудь знает немецкий язык!

- Ты здефь шифёшь? - спросил я сквозь набитый рот.

- Нет. Это пристанище для ищущих Мудрости Девятирога.

- А пофему ты не уфёл фместе со фсеми?

- Поручено мне советом старцев-веломудров,- Асий говорил в перерывах между приёмом пищи, настолько степенным, что я устыдился и существенно сбавил темп поглощения похлёбки,- сопутствовать тебе повсюду и всемерно ограждать от тех несчастий, в которые ты можешь попасть по незнанию своему и неопытности: ты ведь человек на Земле новый.

- На Земле? - я чуть не поперхнулся.- Но это ведь не Земля! Я же вижу, я знаю!

Асий подумал немного, пошевеливая густыми бровями, после чего сказал:

- Я так разумею: любой люд, уведав, что живет отнюдь не на плоском блюде, название почвы под ногами переносит на планету.

- Скорее всего, ты прав,- согласился я, припомнив примеры из языков родной планеты.- Ну что ж, Земля так Земля. Тогда, может быть, расскажешь о ней поподробнее? Азаодно и о той миссии, ради которой меня сюда мобилизовали?

- О мире нашем поведаю с охотою, а уж о Предназначении твоем... Не обессудь, но сие мне неведомо.

- Как так? А кто ж тогда знает?

- Один Из Них.

- Из веломудров?

- Нет. Из Тех, Кто над всеми.

- То есть, Бог знает...

- Истинно.

- Мн-да, перспективка... "Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что!" Какие хотя бы они вообще бывают, Предназначения? Хотя бы приблизительно знать, что делать...

- Предназначения неведомы вплоть до свершения оных, а то и неведомы вовсе. Кто-то его свершает, сам того не заметив. Кто-то ощущает свою предназначенность. Но уж коль тебя совет старцев-веломудров призвал, то, несомненно, твое Предназначение судьбоносно.

- Тоже мне, прогрессора нашли,- угрюмо проворчал я,- дона Румату Асторского... Так за тем мощь всей человеческой Федерации стояла, а у меня кроме этих мощей, которые кое-кто, ныне благополучно "сделавший ноги", посмел обозвать телом, ничего и нет! Что же ты мне, сказочному богатырю, предлагаешь делать?

- Странствовать. Как говорится, горы мудры вечностью, реки - движением. Предназначение скорей найдёт тебя в дороге. А в сей час, думаю, стоит тебе отпочивать: время позднее.

Признаюсь честно, спартанский образ жизни мне никогда не импонировал. Есть грех, обожаю комфорт и уют, а потому сразу же заснуть на жёстких нарах мне не удалось. Прибавить к этому ещё и возбуждение от всех тех невероятных событий, которые мне пришлось пережить за последние часы! Асий же вообще не ложился, сидел возле очага, думал о чём-то своём, изредка подкидывая сучья в огонь.

- Скажи, отец, знал ли ты этого Посланника при его жизни? - спросил я. Хотелось знать о бывшем обладателе тела побольше: что-то мне шептало, что "наследство" может преподнести сюрпризы.

- Не довелось,- покачал головой старик.

- А что это за Вечный Схлоп, которым он меня запугивал?

- Вечный Схлоп есть одно из состояний сущности человека после смерти. В Вечном Схлопе пребывают те, кого не приемлют во Внешнем Мире.

- Ад, что ли?

- Что есть ад?

- На моей планете так называют место, где нечистая сила мучает души грешников. В котлах со смолой кипятят, на сковородках жарят...

- Без тела нет страданий телесных. Ежели чья сущность недостойна Внешнего Мира, её убирают с пути идущих туда: она уменьшается в размерах, стремительно и бесконечно. И так же бесконечно растягивается для неё время. Нет страшнее наказания, нежели нескончаемое одиночество...

- Ты говоришь: "Внешний Мир"... Следовательно, есть и Внутренний?

- И не един.

- А сколько их? Как располагаются? Где граничат?

Старик немного помолчал, а потом ответил:

- Ты тоже имеешь свой Внутренний Мир. Можешь ответить, как далеко он простирается? Где граничит, скажем, с моим?

- Подожди, подожди... Что-то я не совсем понимаю. Вот, к примеру, тот мир, в котором мы с тобой живём...

- Это внутренний Мир нашего Бога, сотворенный Им, дабы искупить свои прегрешения.

- Но ты, помнится, говорил об Обоих. То есть, их двое?

- Бог един, но имет Две Сущности, ибо для любого деяния необходим супротивник, силою равный.

- Ага, "эф" и "минус эф" равны по модулю. Третий закон Ньютона, проходили. Но что же тогда получается? Из твоих слов выходит, что Бог - это один из тех, кого не принял Внешний Мир? То есть, грешник?

- Внешний Мир приемлет всех. Однако же у одних путь прям и светел, у других - тёмен и бесконечно долог. Нет греха непростительного, но прощение даруется через нескончаемую чреду страдательных воплощений.

- Трудно быть Богом? - не к месту сострил я.

- Трудно не стать Богом...- произнёс Асий и, в недвижимости глядя на огонь, ушёл в свои мысли. А мне вдруг очень захотелось покурить.

- У тебя случайно табачка не найдётся? - спросил я.

- Найдётся. И то, правда, случайно.

Я мысленно потёр руки в предвкушении.

- Сегодня утром в рощице нашёл,- продолжал Асий.- На опушке рос. Сорвал несколько листочков: тугие, сочные. Пригодятся, думаю. А что у тебя за надобность? Нешто поранился?

- Так он у тебя что, зелёный? - разочарованно протянул я.

- Да. И очень свежий.

Пришлось объяснять, какой табак мне нужен, и что я с ним собирался сделать. Старик посмотрел на меня пристально, затем возложил ладонь на мою голову и сосредоточился.

- Телу твоему нет надобности в отраве,- произнёс он немного погодя.- Жаждет её лишь ум твой. Отныне и навсегда лишаю тебя этой жажды.

С этими словами он легко провёл кончиками пальцев по моему лицу, а потом тихонько толкнул в лоб. Я вновь упал на нары и мгновенно уснул: ни произошедшие со мной невероятные события, ни никотиновый голод меня больше не волновали.

Загрузка...