Красная Борода

Как я купил голубую плоскодонку

Впервые с дедом Еси я повстречался в купальне. Дело было зимой, из купальни всё уже вывезли, оставался лишь навес из наполовину сгнив­шего камыша да одна довольно широкая скамья. Я глядел на море. Гвозди, которыми была прибита скамья, сильно расшатались, и на ней можно было сидеть, лишь крепко упершись ногами в землю. Наступило время отлива, и меле­ющее море постепенно обнажало свое неопрятное дно. Стало заметно, как вода из канала узкой мутно-серой струей вливалась в море. Внезапно скамья резко покачну­лась и угрожающе затрещала. Я инстинктивно изо всех сил уперся ногами в землю и оглянулся. Позади меня сидел неизвестно откуда появившийся старик. Не обращая на меня внимания, он достал из-за пазухи старомодный кисет. Я снова занял прежнюю позицию и стал глядеть на море.

— Много лет тому назад здесь собирались что-то строить! — закричал старик так громко, словно обращался к собеседнику, находившемуся от него в доброй сотне метров. — Собираться-то собирались...

Я промолчал, предполагая, что старик говорил со стояв­шим в отдалении собеседником, на которого я поначалу не обратил внимания. Но никто ему не ответил. Старик шумно продул трубочку, набил ее табаком и затянулся. Трубочка была сильно засорена никотином и при каждой затяжке издавала звук, напоминавший хрипение астматика.

— Давно это было. Еще до того, как О-Цую вышла замуж за торговца хлопком, — все так же громко продол­жал дед. Потом на минуту умолк, выбил трубочку, снова набил ее табаком и заорал: — Да так ничего и не построи­ли!..

Я продолжал молча глядеть на море.

В другой раз мы встретились на большом болоте, зарос­шем камышом. Была весна. С моря дул сильный ветер. Я шел по дороге вдоль протоки, направляясь к храму Бэнтэн. Безлюдный, полуразрушенный маленький храм, окружен­ный несколькими древними соснами, располагался в самом центре этого унылого, обширного болота. Говорят, что в прежние времена храм был чрезвычайно модным, и сюда на поклон богине Бэнтэн[74] стекались девицы из веселых квар­талов. Местные жители не ведали, каково чудотворное дей­ствие Бэнтэн, но даже детям было известно, что в свое время храм пользовался огромной популярностью, палом­ники тянулись к нему бесконечной чередой, а в храмовом дворе царило необыкновенное оживление.

Подгоняемый сильным, доносящим запахи моря бризом, я прошел уже полдороги до храма, когда неожиданно был остановлен громовым голосом. Я вздрогнул от неожиданно­сти, оглянулся и увидел шедшего за мной старика. На нем была выцветшая, латанная во многих местах широкая куртка и ватные штаны — обычная одежда местных рыба­ков; правда, для ватных штанов сезон еще не наступил. Щеки его закрывало намотанное на голову грязно-серое полотенце.

— Не купишь ли лодку?! — заорал дед, идя рядом со мной. — Ах, черт, опять курево забыл. У тебя не найдется ли?

Я передал ему папиросы и спички. Старик вытащил из пачки одну, зажал ее между зубами, чиркнул спичкой, умело закрываясь от ветра, и закурил. Остальные папиросы и коробок со спичками спрятал за пазуху.

— Хорошая есть лодка! — загремел дед, словно обра­щался не ко мне, а к соснам, видневшимся в паре сотен метров впереди. — Добрая лодка, и стоит дешево. Поку­пай — не прогадаешь!

Я ответил. Старик никак не прореагировал. Спокойно, словно иного ответа он и не ожидал, притушил папиросу о землю, заложил окурок за ухо и громко высморкался в кулак.

— Послушай, — заговорил он неожиданно обыкновен­ным голосом. — А по какой надобности ты приехал сюда, в Уракасу?

После некоторого раздумья я ответил.

— Угу, — старик покачал головой. — Что-то я не пойму, ремесло-то у тебя есть?

Я ответил. Старик минуту над чем-то раздумывал, потом заорал:

— Выходит, ты безработный!.. Может, жениться наду­мал — так у меня есть невеста на примете. Ух, и хороша девка!

Я промолчал. Когда мы прощались, дед вернул мне только спички и тут же прикинулся глухим. Я трижды про­сил его отдать папиросы, а он, приставив ладонь к уху, все переспрашивал, пока я не устыдился своего скупердяйства и не оставил его в покое.

В третий раз я столкнулся со стариком в небольшом ресторанчике «Нэтогава», где подавали европейские блю­да. Помимо общего зала в ресторане имелся отдельный кабинет. Вечерами там собирались любившие повеселиться матросы с рейсовых пароходов и рыбаки, чтобы отпраздно­вать хороший улов. Однажды около полудня, когда я, сидя в общем зале на угрожающе скрипевшем от каждого движе­ния стуле, ел рис со свиными котлетами и не спеша потяги­вал пиво, вошел старик и без спросу уселся за стол прямо напротив меня.

Если я обедал вне дома, я всегда за едой что-нибудь читал. Эта привычка сохранилась у меня по сей день. В тот раз я тоже читал какую-то книжонку и, когда старик уселся за мой столик, еще упорней уставился в книгу, продолжая жевать и запивать еду пивом.

— Что будете есть, дедушка Ёси? — спросила появив­шаяся со стороны кабинета официантка.

— Мм, — промычал дед. — Старухи сегодня нет дома, вот я и зашел сюда перекусить, но никак не придумаю, что бы такое заказать.

— Ничего особенного у нас нет, так что и раздумывать нечего, — сказала девушка.

Тогда старик, глядя на меня— а он не отрывал от меня взгляда с той самой минуты, как уселся напротив, — заорал:

— Подай стакан пива!

— Стакан пива? — удивленно переспросила официант­ка. — Таких заказов мне в жизни не приходилось прини­мать. Вы не спутали с водкой, дедушка?

— Съезди в Токио — убедишься, там пиво стаканами продают.

— Так то в пивных барах.

— Твоя забегаловка тоже на европейский лад устроена, раз здесь свиные котлеты да рис с карри[75] подают.

— Дедушка, в розлив идет только бочковое пиво, а здесь бутылочное. Я тебе из бутылки стакан налью, а остальное выдохнется. Его же никто потом пить не ста­нет.

— А черт с ним! — заорал старик. — Ничего-то ты в коммерции не смыслишь. Бывает, потеряешь на грош — выгадаешь на тыщу.

Я смекнул, что оказался в ловушке и выпутаться из нее можно только одним путем. Я пододвинул к старику недопи­тую на треть бутылку.

Не успел я и рта раскрыть, как старик завопил:

— Стакан!

Потом, глядя на меня, спросил:

— Табачку не найдется? Я ответил.

— Ничего, обойдусь. Не так уж и хочется, — сказал ста­рик.

Кое-какие подробности об этом занятном старике я узнал от Те, сына хозяина лодочной станции «Сэмбон». Те, так же как и дочь корзинщицы О-Тама, снабжал меня исчерпывающей информацией о различных происшествиях в Уракасу. Оба они учились в третьем классе местной начальной школы. Я узнал, что старика зовут Ёси, что работает он сторожем на складах «Дайте» и живет вдвоем со старухой позади Трех сосен. Фирма «Дайте» владела самой крупной в здешнем городке устричной консервной фабрикой, а также судном «Дайтё-мару», на котором скупа­лись устрицы у рыбаков прямо в море.

— Старик любит прикидываться глухим, — сообщил мне Те. В этом я уже имел возможность убедиться и сам.

Когда мы с дедом Ёси встречались на улице, тот не здо­ровался, не отвечал на приветствие и глядел на меня так, словно я был неодушевленным предметом — булыжником на дороге или колом в заборе.

Повязанное полотенцем лицо старика было худым и маленьким, коричневый, выдубленный солнцем и ветром череп лыс — лишь кое-где на затылке торчало несколько пучков пепельных волос. На щеках и подбородке, словно из старой щетки, торчали отдельные серебряные волоски. Глаза сверкали холодно и пронзительно, на тонких, как ниточка, почти невидимых губах застыла презрительно-хитроватая усмешка.

Такое выражение лица было свойственно не только деду Ёси, но и некоторым другим местным жителям, которые любили поживиться за счет экскурсантов и туристов, приез­жавших сюда ловить рыбу, собирать раковины во время отлива и просто купаться. Они всегда были готовы прики­нуться этакими простаками, в любую минуту сменить холодный, пронзительный взгляд и лукавую ухмылку на приветливую, дружелюбную улыбку.

Не то в конце апреля, не то в начале мая во время про­гулки близ Трех сосен я все же попался в лапы к деду Ёси.

Хотя это место и называлось Три сосны, там росла всего одна древняя сосна. Местные жители говорили, что в дав­ние времена их было три, но, насколько мне известно, никто из них своими глазами трех сосен там не видел. Около одинокой сосны, простершей свои корявые ветки над каналом, лежала перевернутая плоскодонка. По-видимому, ее уже давно не спускали на воду. Проходя мимо, я всегда видел ее в одном и том же положении. Плоскодонки такого типа рассчитаны на одного человека, ими пользуются для добывания устриц и нори. Это маленькое, легкое суденыш­ко, напоминающее по форме узкий лист бамбука, имеет в центре мачту, на которую ставят небольшой треугольный парус. Но та плоскодонка, что лежала на берегу у сосны, была широка и неуклюжа, да еще окрашена снаружи в грязно-голубой цвет.

— Знаю, о какой лодке вы говорите, — ответил одна­жды на мой вопрос Те, и на лице у него обозначились пре­зрительные морщинки. — Это та самая пузатая голубая плоскодонка. Глаза бы мои на нее не глядели.

Лодка действительно казалась страшно неуклюжей, доски на днище у нее рассохлись, и в одном месте из щели торчали пучки пожелтевшей прошлогодней травы. Трудно представить себе более жалкое, грустное зрелище, чем вытащенная на берег старая лодка. Она напоминает дрях­лую, никому уже не нужную, забытую хозяином лошадь, стоящую, понурив голову, позади конюшни.

В тот день я остановился у старой сосны, курил и, глядя на плоскодонку, думал о том, что людей тоже подстерегает такая же участь.

Внезапно ко мне подошел старик Еси. По-видимому, он уже давно был здесь и внимательно наблюдал за мной. Решив, что я просто без ума от его плоскодонки, он изобра­зил на лице приятную улыбку и радостно заорал:

— Купите эту лодку!

Не получив ответа, он стал меня убеждать:

— Сэнсэй изучает здешние места и уже немало побро­дил по суше. Не пора ли по реке Нэтогава поплавать, про­токи на болоте поглядеть, в море выйти? Тут без плоско­донки не обойтись. Поглядите на нее! — вскричал дед, быстрым движением перевернув лодку. — Она, конечно, не новая, ее построили семь лет тому назад, но, если за ней как следует ухаживать, она лет пятнадцать, а то и двадцать еще послужит.

Я попытался ему возразить, но старик не дал мне произ­нести ни слова.

— Задешево продам! — гремел дед Еси. — Уж очень вы человек хороший! Так и быть — за пятерку! Я ответил.

— А как насчет курева? — старик протянул руку. Я передал ему папиросы и спички.

Дед Еси взял одну папиросу, закурил, сунул остальные за пазуху, а мне возвратил только спички.

— Ну ладно! — завопил он. — Вам, так и быть, продам за четыре. Всего за четыре!

Я ответил.

Старик притушил папиросу о землю и сунул окурок за ухо. Я вспомнил презрительную гримасу на лице Те, когда он говорил о голубой плоскодонке, но в то же время почув­ствовал, что неумолимо иду в расставленную стариком ловушку, из которой мне уже не выбраться.

— Вы только поглядите! — орал тем временем ста­рик. — Лодку вытащили на берег, вот она и рассохлась немного! А в остальном — вполне прочная!

Он бережно гладил борта плоскодонки, слегка постуки­вая по ее носу.

Слушая старика, я думал: что побудило его перевернуть лодку столь быстрым движением? Он, должно быть, хотел продемонстрировать легкость плоскодонки, но в то же время отвлечь мое внимание от дыры в днище, из которой торчали пучки прошлогодней травы. И в этот момент слу­чилось такое, о чем я решил было даже не писать — опасал­ся, что читатель поднимет меня на смех.

Когда дед Еси ухватился за нос плоскодонки и покачнул ее, кончик носа отломился и остался у него в руке. Дед поспешно поплевал на надлом, быстро приставил к нему отломившийся конец и, прижимая его рукой, завопил еще громче. Ей-богу, все это я видел своими глазами, но когда изложил на бумаге, то подумал: скажут, писатель чересчур увлекся и решил посмеяться над доверчивым читателем. Это маленькое событие лишний раз доказывает, сколь трудно бывает нашему брату «писать правду».

— Ладно, давай три с полтиной. Больше ни гроша не уступлю. Три с полтиной — последняя цена. Ну, по рукам, что ли?

Я задал ему еще один вопрос.

— О такой мелочи не стоит и беспокоиться, — ответил старик. — Корабельный плотник из Икадзути в момент отремонтирует! Хочешь, я сам его попрошу? — Потом поспешно добавил: — Обычай есть: при такой купле-про­даже покупатель должен что-нибудь дать в придачу — ну, сто моммэ[76] свинины, или, если сделка заключена летом, два-три арбуза, или табачок. Вы, кажется, заморские папи­росы курите?

Я сказал, что принесу свинину.

Так я стал обладателем голубой плоскодонки, полно­правным владельцем лодки — пусть маленькой, пузатой и неказистой на вид. Однако я не ощутил ни радости, ни гор­дости. Стоило мне представить презрительные взгляды и едкие насмешки Те и других ребятишек, как меня охваты­вал стыд и я впадал в уныние.

— Черт с ней, с этой плоскодонкой, — уговаривал я себя на обратном пути. — Вполне приличная лодка, если на ней не плавать.

На следующий день я отнес деду Ёси деньги за лодку и сто моммэ свинины и еще раз попросил его помочь с ремон­том. Дед с готовностью пообещал, что все будет исполнено в лучшем виде.