Красненькая, с Лениным

8

Осенью его родители продали дачу и купили домик в другом месте, на окраине настоящей деревни, которая быстро превращалась в район современных построек, которые творили горожане, выхолащивая из сельской местности самобытность — огораживаясь высоченными заборами, проводя туда воду и электричество.

После того вечера он понял, что детство прошло — быстро и невозвратно. Так же, как удалилась от него гитара: разбитая, обиженно уплыла и где-то, никем невидимая, невозвратно сгинула в старой и равнодушной реке, ярчайшем символе Времени. Прошло то время, когда он был глупым, непрактичным, не гордым. Наутро он встал умным, прагматичным и самолюбивым.

И уехал, не попрощавшись ни с кем из своего дачного отрочества, никого не прощая, но и ни о чем не жалея. Внушив себе, что недавнее — просто неминуемая детская хворь, которой нужно было переболеть, чтобы стать взрослым.

«Любовь — рыбалка; не клюет — сматывай удочки!» «Не жалей старое — купи новое!» Впервые он рассмотрел непреходящую мудрость в некоторых пошлых, а то и циничных шутках дяди Аполлона…

Через полтора десятка лет он решил проведать те места.

Как только начались узкие улочки, они с сыном оставили автомобиль и пошли пешком.

Мало что изменилось. Он быстро нашел нужную улицу, которая, оставаясь на прежнем месте, естественно, сильно сузилась. Кое-где ему приходилось невольно поворачиваться боком, настолько разрослись, разбухли сады, вываливаясь тяжелыми кронами фруктовых дерев за свои пределы, обозначенными старыми, скосившимися в сторону дороги штакетниковыми оградами.

На знакомой скамейке сидела…

На скамейке сидела Любка, такая же молодая, красивая и — он подошел ближе, совсем близко, поклонился, надолго задержав реверанс, вдыхая аромат, — и по-прежнему пахнущая медом и… Нет, йод он примыслил для пущей сладости.

— Здравствуйте, девушка! Вы, конечно же, сестра Любы?

— Да, — светло улыбнулась девушка, — вы нас знаете?

— Да! Знал… А вы — копия сестры, честное слово!

Уже кружится голова… Вспомнить — и умереть…

«Семейка, прости меня господи!» А девчонка… «Яблоко от яблони!..»

Яблоко от яблони!.. Она — Любкина кровь, такая же святая, как и Любка. Такой же нимб над светло-русой головой (солнце палит непокорные венчики), так же вьются пчелы вокруг сладкого и под ногами проторили дорожку муравьи — и мед, и йод воспоминаний!..

Конечно, и она вспомнила его — не по лицу, а по рассказам. Но все равно это здорово, весело, в конце концов!..

Как летит время. Улицы те же, а река подмыла тот берег и слегка изменила русло, а дикие пчелы уже здесь не живут, зато кругом пасеки…

А что и где вы сейчас, вы, а Люба?.. Что вы говорите!.. Простите… Не знал… И давно?.. Получается, в том же году… Как?.. В этой реке?.. Не может быть… Простите… Мы ведь сразу после того лета… Как же так? Она ведь с самого детства… Да, я помню, она рассказывала про первый раз, за мизинец…

А ваша мама, а тот кудрявый дяденька, который с вами?..

Кудрявый?.. Ах, да… Все хорошо… Спасибо. В том же году — в Испанию, к жене… Как же так?..

Хороший у вас мальчик, очень на вас похож…

Да, конечно, родная кровь, яблоко от яблоньки… Дай тете ручку, сын, познакомься…

Ну, какая же я тетя… для такого-то жениха, правда, малыш?

— Правда, — смело выпалил сын, городское воспитание, совсем не робкий. В глазах восторг и незнакомый папе блеск.

Вспомнить и умереть…

— А я вас, наконец-то, точно вспомнила! — говорит девушка, улыбаясь, шлепая по красивой ноге, убивая муравья или отгоняя пчелу. — Вы на гитаре играли! А Люба приходила домой и напевала…

Что напевала твоя сестра, святая девчонка? Святая, как всякое детство, непорочная, как всякая грешная юность.

Есть такая старая песня, называется — «Горечь»: «Я от горечи целую…» Может, ее?.. Хотя вряд ли, он в то время пел более легковесные песни… Впрочем, не менее грустные и значимые для того времени… Да, для каждого времени свои песни…

Он стал говорить банальности. Стареет?.. Пора…

Приезжайте…

Как-нибудь…