Красно Солнышко

Глава 5

Монастырь находился в большой ложбине, между невысоких плоских холмов, густо поросших ельником. Дружинники, оставив два десятка охраны лодий, вытащенных на берег, затаились, ожидая вестей от посланных к строениям капища распятого раба разведчиков. Те вернулись ещё затемно. В монастыре, судя по хлопотам, готовились к какому-то празднеству. Услышав об этом, друид долго морщил лоб, потом, пожав плечами, поведал, что вроде бы у проклятых ничего такого особого не должно быть. Может, прибыл какой-то важный гость? Братья-князья задумались над вестью – не хотелось бы ввязываться в тяжёлую сечу. Ромеи – умелые бойцы, известные по всей обитаемой земле. И случись с ними схлестнуться, потери среди воинов неизбежны. А у них каждый меч на счету. Впрочем, этот монастырь – единственное место, где могут знать о землях за Оловянными островами. Так что хочешь не хочешь, а штурмовать придётся. Хотя стены невысоки, да и само капище невелико. Монахов – человек пятьдесят самое большее. Ну а если кто приехал из-за Стены, то вряд ли с ним большая дружина. Да и на морской каторге хвалёных римских солдат побили на удивление быстро. Может, и слава знаменитых легионов дутая? Приказ прозвучал, и, крадучись, дружинники двинулись к сложенным из дикого камня стенам… Славянские воины сызмальства учились искусству скрадывания[9]. Русский воин умел проползти под носом у дикого зверя так, что тот и ухом не поводил. Могли почесать шею пьющего воду оленя, просочиться через густой кустарник, не шевельнув ветки с росой. Так что через некоторое время, когда в монастыре ударили в колокол, возвещая к утренней молитве, сто пятьдесят воинов дружины уже замерли под стеной, ожидая сигнала князей. Но Брячислав медлил, и вскоре стало ясно почему: под бормотание молитв монахи, облачённые в грубые грязные вонючие рубища, потянулись в самое высокое строение посередине монастыря, увенчанное крестом. Через короткое время почти все они, за исключением пары послушников, отличающихся от прочих одеждой, собрались там, и только тогда старший князь дал команду. В один миг взметнулись в воздух арканы, ухватив своими петлями зубцы стены, и дружинники, споро перебирая руками, в мгновение ока оказались во дворе. С силой пущенное копьё ударило не ко времени вышедшего служку в затылок, погрузив его навсегда в глубокий сон без сновидений. И, бесшумно приземлившись на полусогнутые ноги, воины быстро оцепили все строения, подперев ворота молельни кстати валяющимися кольями. Затем началась проверка всех помещений. Монахи по-прежнему заунывно тянули свои молебны, ещё не зная, что уже не они хозяева этого места. С найденными в монастыре очень немногими людьми покончили в мгновение ока. Да и что могли те против лучших из лучших? Ничего. Короткий взмах меча, а то и удар голой рукой – и вот уже бездыханное тело распластывается там, где его застигла смерть.

К ногам князей бросили перепуганного полуодетого мужчину средних лет, непрерывно бормочущего нечто вроде «Брендан, Брендан». Брячислав толкнул Путяту:

– Чего он?

Жрец прислушался, потом спросил мужичка на той самой квакающей молве, на которой общался со спасённым с каторги чужаком. Мужик ответил. Путята переспросил. И пленный повторил вновь то же самое. На лице жреца появилась улыбка.

– Повезло нам, княже, неслыханно…

– С чего бы это?

– Так вот он… – молодой мужчина указал на пленника, – и есть тот самый Брендан, который намедни вернулся из своего путешествия.

– Ха, мореплаватель, говоришь? И на чём он ходит? На своих кожаных корачах? Не смеши.

Но улыбка жреца стала ещё шире.

– Сей Брендан ходил семь лет по морям за Оловянными островами. И именно он открыл земли с кипящей водой и Зелёные острова, князь.

– Что?! – Глаза Брячислава расширились, и князь медленно произнёс: – Спроси его, может ли он показать дорогу туда?

Путята проквакал сказанное на латыни, и монах часто-часто закивал. Гостомысл взглянул на брата и, получив от того немое согласие, сказал:

– Скажи монаху, что мы сохраним ему жизнь, если он покажет нам путь в те места. Не обманет – будет жить. Если солгал – рыб в море кормить будет.

Жрец вновь перевёл славянские слова, и Брендан снова закивал, заколотил себя в грудь, забормотал. Брячислав махнул рукой:

– Уведите его, и стеречь как зеницу ока.

Двое дружинников вывели пленного через уже давно распахнутые настежь ворота.

– А с прочими что делать, княже?

Старший воин показал на церковь, из которой по-прежнему доносилось заунывное пение, и Гостомысл зловеще усмехнулся:

– Друиды поведали мне, что сии служители обожают жечь тех, кто не верует в их Бога, живьём на кострах. Так поджарьте их тоже.

Без лишних слов воины принялись за дело: они снесли к стенам строения дрова из больших поленниц, вытащили из келий мебель, подтянули деревянные телеги, в обилии стоящие под навесами. Между тем монахи внутри спохватились – молитва давно закончилась, но попытка выйти из церкви не удалась. Поднявшись же на звонницу, они в ужасе обнаружили, что двор полон суетящимися воинами в неведомом им вооружении и одеждах, надеясь, что это просто грабители и, сохранив жизнь обитателям монастыря, скоро уйдут. А славяне, уже подкатив пару бочек с маслом, найденным в поварне, ловко вышибли их днища и вёдрами обильно полили дерево, покрывающее церковь до середины стен. Путята высек огонь, запалив факел, и медленно произнёс нараспев:

– Истинным богам приносим в жертву нечестивцев, поклоняющихся проклятому истинными богами.

Широко размахнулся, и, прочертив короткую дымную дугу, факел упал на груду дров. Миг – и первый, ещё робкий огонёк пробежал по расколотому вдоль бревну. Другой жадно, с рёвом набросился на обильную пищу, вкусно приправленную маслом. Высокое пламя с гулом взметнулось ввысь с такой жадностью, что затрещали волосы от жара у тех, кто стоял ближе всех. Вопль ужаса донёсся изнутри церкви, но голос огня был громче. Спустя некоторое время строение превратилось в вулкан, извергающий из себя обломки камня, лопающегося от неимоверного жара. А крики сгорающих заживо монахов стихли почти мгновенно.

Друид с сердитым видом подошёл к князю и плюнул ему под ноги:

– Легко ты отпустил их, князь!

Брячислав, при этом действии чужака схватившись за меч, с усилием разжал пальцы, сузив глаза, и медленно процедил:

– Ты, жрец, оказывается, и на нашем языке говорить умеешь?.. И это, по-твоему, легко?

Тот упрямо повторил:

– Легко. Видел бы ты, что они творили здесь по округе… – Отвернулся и услышал голос князя:

– Росичи наслаждения в чужих муках не ищут и не видят. Запомни это, друид, и передай своим. – Спустя мгновение послышалась команда: – Возвращаемся!

Плотный строй дружинников покинул чадящие, жутко воняющие горелым мясом развалины церкви и вышел за ворота бывшего монастыря. В середине вели пленного монаха, накинув ему верёвку на шею и скрутив руки за спиной. Князь знаком поманил к себе Храбра и Слава и, вручив им конец пут, сурово бросил:

– Головой отвечаете.

Оба отрока вытянулись, ударили себя кулаками в грудь, кивнули.

Первые вёрсты пути прошли спокойно. Пыльная дорога, белая трава по её краям. Кто-то из воинов нагнулся, на ходу сорвал пучок, понюхал, скривился, выбросил, пояснив товарищам:

– Вроде с виду сочная, а горечью отдаёт. На такой хороший скот не вырастишь.

Монах торопливо перебирал босыми ногами, стараясь не отставать от идущих ровным воинским шагом воинов, не переставая что-то шептать себе под нос. Прислушавшись, Храбр уловил: «Домине, Амен, Езус Крайст» и другую тарабарщину. Махнул рукой другу:

– Похоже, проклятому молится.

Тот сурово взглянул на съёжившегося от такого взгляда пленника, бросил:

– Он ему теперь не поможет.

Дружинники перевалили холм и вдруг встали как вкопанные – в низине так же замер воинский строй.

– Ромеи!

Плотные ряды продолговатых прямоугольных щитов, уже виденные славянами ранее, на плавучей каторге, ощетинились рядами копий. Надо отдать должное выучке противника – они сбили коробку буквально за мгновения. Непривычного вида шлемы с гребнями, с ремнями, доспехи и голые ноги. Но в этот раз им противостояли не полуголые пикты, а настоящие воины, с ног до головы закованные в сталь и железо. Раз – и самые сильные и опытные продвигаются в передние шеренги. Два – монаха и отроков задвигают в глубину строя. Три – ряды дружинников перестраиваются в клин. Так же, как и у римлян, сталкиваются с треском ростовые щиты и выстраивают стену, зло ощетинившуюся копьями. Но есть и различие – щиты славян прикрывают воинов почти с ног до головы, а копья держат товарищи щитоносцев, готовые орудовать ими обеими руками. Да и оружие у них длиннее римского. Но и это не всё – в отличие от римского неполного легиона из шести манипул славяне бьются тройками – копьеносец, щитоноша и секиробоец – боец, вооружённый двуручной широколезвийной секирой на длинной, окованной металлом рукояти. И всё это одновременно со всеми. Каждая тройка – звено одной стены – дружины.

Свистнула свирель в руках Путяты-жреца, и по её звуку все одновременно сделали первый шаг. Брячислав вскинул руку, и из-за стены щитов ударил стальной дождь. Лучшие из лучших принялись за работу. Тяжёлую, страдную воинскую работу. Пять смертей в воздухе. Шестая – на тетиве. Попасть в глаз оленю с трёхсот шагов – для них детская забава.

– Барра! – разнёсся уже знакомый славянам крик снизу, от ромейского строя.

Голоногие переходят на быстрый шаг. У них бьёт барабан. Хрипло вскрикивает невиданная доселе труба, опоясывающая трубача, и затихает, издав непонятный звук, – меткая стрела жалит музыканта в шею, пробивает её, заставив несчастного захлебнуться своей кровью и выплеснуть её окровавленными губами в буксин. Спустя мгновение падает барабанщик – стрелки славян бьют метко и зло. Щиты моментально обрастают жуткой щетиной, мешая воинам. Но через мгновение славянские стрелки меняют прицел, и на этот раз противнику приходится гораздо хуже – стальные острия находят щели в сплошной стене, прошивают поножи, валя солдат на землю, проскакивают в узкую полоску между шлемом и краем щита. Легион тем не менее атакует, теряя одного за другим своих солдат. Строй взбирается на холм по узкой дороге, оставляя за собой холмики тел и уменьшаясь на глазах. Монах замер, скрестив связанные руки на груди, а Храбр толкнул Слава:

– Выдержат?!

Выдержали. Добрались до выстроившейся стенки боевых троек, благо столкнулись нос к носу – разделяло римлян и дружину меньше сотни саженей. Так что лучники били по сути в упор. С грохотом и треском сошлись щиты, послышались злые короткие выкрики римских командиров, и… лопнул один вражеский щит, другой… Узкое четырёхгранное лезвие пробивает вязкий дуб, обтянутый толстой кожей. Секиробойцы, пользуясь своим ростом, благо все ромеи ниже славян на голову, а то и больше, с оттяжкой, на выдохе обрушивают на солдат своё жуткое оружие, разваливая тела на части. Не помогают и доспехи. Щитоносцы утыкают низ своих больших миндалевидных щитов в землю, упираются в него ступнёй – всё, они – скала, которую не сдвинуть никому. И сказывается длина славянских копий, отбрасывающих врага, не дающая сойтись вплотную.

Исступлённые крики обозлённых римлян, команды их командиров. Все силы брошены на то, чтобы проломить эту неуязвимую стену из высоченных щитов алого цвета, чтобы дотянуться до врага, поразить его мечом, на худой конец вцепиться зубами в горло. Тщетно. Эти неведомые гиганты стоят нерушимо. Кажется, они не люди, а могучие титаны из древних легенд, восставшие против богов. Удар огромного топора, который не в силах удержать обычный человек, разбивает щит вдребезги, отсекает не только руку, держащую щит, но и разваливает самого воина надвое, до самой земли. А товарищ гиганта страхует – защищает от других врагов, щитоносец ловко орудует неподъёмным для ромея щитом, и в сердце солдата невольно закрадывается страх. И пропадает неведомо куда боевой пыл, становится тяжелее орудовать коротким солдатским мечом, выпадает из руки сарисса…

Стихают команды командиров, легионеры дерутся уже не столько для того, чтобы уничтожить неизвестных варваров, сколько чтобы сохранить свою жизнь. В запале схватки они не замечают, что их противник уже перестраивается. Края алой стены дружины выплёскивают два языка, охватывающие быстро редеющую манипулу, которую неумолимо перемалывают секироносцы и лучники. Громкий, нечеловеческий рык из глубины славянского строя, и… Удар щитом, не таким массивным, как у тех, кто прикрывает своих товарищей, но при славянской силушке и его достаточно. Легионер катится по земле, а длинный прямой клинок рассекает его тело, словно и нет кожаных, густо проклёпанных медью доспехов. Булат против кожи. Сталь против меди. Сила против слабости…

Снова рык, и остатки манипулы почти мгновенно растворяются среди тусклых, крашенных в коричневый и чёрный цвет доспехов. Славяне не любят блестящее, сияющее золотом и серебром оружие. Случайный солнечный зайчик может выдать воинов врагу задолго до того, как человеческий глаз различит противников. Лишь лезвия мечей сияют чистотой и невиданным прежде рисунком булатной стали. И крошит славянское оружие солдат распятого, проклятого истинными богами.

Короткий хриплый вскрик. Ещё один… Воин выпрямился над телом, махнул рукой:

– Княже, мы закончили!

– Идём дальше.

Снова выстраивается коробка строя. Дружина двигается дальше, оставив за собой горы трупов. Раненых римлян добили. Ни к чему раньше времени поклоняющимся распятому знать о том, что славянские воины появились на Оловянных островах. Храбр потянул верёвку, привязанную к шее пленника:

– Эй, поднимайся. Пошли!

Тот, видимо, понял по смыслу, что делать. Поднялся с колен, как его поставили в самом начале сечи, прикрыв своими щитами, отроки. Как-никак – ответственность за жизнь сего чужака на них. Сам князь доверил! И оправдать это доверие нужно даже ценой собственной жизни. Только старшие отроков в бой не пустили. Раньше – да. Так то и не противники были дружинникам. А в этот раз всё серьёзно. Настоящая битва. Да и врагов больше, чем славян. Хорошо, что лучников у ромеев не было. Ну и… мелковаты они против наших-то… То ли недокормлены сызмальства, то ли народ такой низкорослый испокон веков. Сами отроки повыше иных солдат были. Впрочем, недолго им уже в отроках ходить. Ещё две весны – и станут взрослыми…

Вот и бухта, в которой ждут лодьи. И вдруг вновь останавливается дружина. Князья проталкиваются вперёд – перед небольшим строем воинов, оставшихся сторожить насады, собралась огромная толпа полуголых низкорослых людей, одетых в шкуры, а то и вообще без них, в одних набедренных кожаных фартуках. У всех раскрашены разными знаками лица. В руках – луки, дубины, копья. Оружие, впрочем, худое. Наконечники у кого каменные, у кого вообще костяные. Редко у кого медные или бронзовые. Железных так и вовсе, почитай, нет. Что-то орут, то ли оскорбляют, то ли просят – их речь неведома. Перед толпой – одетые в свои белые одежды друиды. Слав тридцать душ насчитал. С посохами ветвистыми, с серпами на поясах. Увидели выходящую на берег остальную дружину славянскую – притихли. Но как различили монаха на вервии, словно взорвались. Заорали бешено, затрясли своим жалким оружием, а друиды вперёд подались. Правда, старший из них обернулся, знак какой-то сделал, и весь ор словно обрезало. Тишина угрюмая воцарилась на берегу. Подошли ближе к славянам, остановились перед князьями:

– Отдайте нам монаха!

Гостомысл вперёд шагнул:

– Нет.

Старший из друидов с нажимом повторил:

– Отдайте! Вы обещали! Ни один из служителей проклятого живым не уйдёт!

Брячислав отодвинул брата:

– Обещали. И слово своё сдержали. В отличие от вас. Все поклоняющиеся распятому мертвы.

Друид посох вскинул, указал на сжавшегося Брендана, отроки шагнули вперёд, вскинули щиты, прикрывая пленника.

– Этот жив!

– Мы обещали ему жизнь, если сей служитель проведёт нас на Зелёную землю. Слово сказано.

– Ты тоже обещал нам его жизнь!

Брячислав насупился, взглянул сурово из-под густых бровей, повторил:

– Слово, данное обманщику, силы не имеет.

– Что?!

Друид даже отшатнулся, сделал движение, словно хотел обернуться, да не успел – князь продолжил речь:

– Тогда скажи, зачем натравил на нас ромейских солдат?

И… осёкся друид. Молвил потрясённо:

– Откуда ты знаешь?!

Скривились губы Гостомысла в недоброй ухмылке.

– Ромеи лежат в пяти верстах отсюда. Ворон кормят. Мы же не потеряли ни одного воина. Так что не рассчитали вы нашей силы. А вздумаете этих дикарей натравить… – Снова ухмыльнулся, слегка вытянул меч из ножен, пустил зайчика в глаза друиду. Тот отшатнулся от неожиданности, а князь добавил: – Как думаешь, друид, сколько твоих пиктов уцелеет, если схлестнёмся? Лучше разойдёмся по-хорошему. Мы уйдём. Монах с нами уйдёт. Здесь не останется. Так что, получается, мы слово своё сдержим, в отличие от вас, служителей проклятого истинными на вашей земле не останется. Договорились?

Скривился друид, будто полыни наелся, да деваться некуда – сам себя и сдал со всеми потрохами. Молвил, будто выплюнул:

– Пусть так и будет. Но отныне мы враги.

Брячислав спокойно, даже лениво припечатал:

– Пусть так и будет. Враги. Но пока от берега не отчалим – друзья.

Как же не хотелось друиду эти слова говорить, да деваться некуда:

– Друзья… – Глянул на солнышко красное, опять выплюнул слова из губ своих: – Времени у вас – пока солнце вершины большого дуба не коснётся. – Показал рукой какого.

Князья глянули, кивнули… Монаха сразу вниз, под палубу запихнули. И отроков с ним до кучи. Через борта деревянные только крики послышались:

– И – раз! И – раз!

Колыхнулась лодья, затем ещё раз. Потом, чувствуется, заскользила по водам морским. Замерла на месте. Заскрипели доски палубы. Затопали ноги воинов. Храбр со Славом оба словно струна на гуслях – а ну как послышится звон металла, крики нападающих? Но пока тишина. Пискнули уключины, замолкли. Лишь по первому гребку они звуки издают, а потом тихо работают. Качнулась вновь лодья. Двинулась, видимо. Тут Слав Храбра в бок толкнул:

– Глянь!

Друг посмотрел и рот открыл от изумления – монах пленный руками связанными доски у лодьи гладит, швы щупает, и лицо у пленника такое изумлённое. Потом даже зависть проявилась. Вздохнул Брендан, потом что-то грустно произнёс, ни к кому не обращаясь, и сел прямо на киль, проходящий понизу, обхватил ладонями спутанными нечёсаную голову с выбритой макушкой и опять про себя забормотал непонятно что…

Долго ли, коротко ли, крышка люка откинулась, Путята вниз заглянул, весело произнёс:

– Всё, вылезайте. И этого с собой тащите. Можете с него путы снять.

Слав кивнул, нож вытащил из ножен, к монаху подошёл. А тот тоскливо на отрока глянул и подбородок задрал, мол, режь ему горло. Удивился славянин такому, даже жалко мужчину стало, но виду не подал. Разрезал верёвки, запястья пленника стягивающие. Благо не своя, из дому. В том монастыре и нашли. Славянскую-то распутал бы бережно, вновь в мешок уложил – пригодится. А эта – неровная, суковатая, как говорится. Только на выброс… Монах удивился, что-то спросил, но парнишка отрицательно покачал головой: мол, извини, не понимаю… Вымахнул наружу, спустил вниз руку – цепляйся. Брендан сообразил. Ухватился, да Храбр снизу подсадил. Вытащили общими усилиями. А Слав удивился – ладонь у этого служки твёрдая, в мозолях. Как у воина… Или гребца…

Друг тоже наружу выбрался. Люк плотно на место вставили, а Путята смотрит на монаха, улыбается:

– Так, орлы, быстренько водички взяли, вымыли его. А то попахивает. – Покрутил носом, шагнул назад, добавил: – И побыстрее. Братья с сим служкой потолковать хотят…