Красное и зеленое

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Второго мая 1945 года советские войска окружили Берлин, замкнули кольцо. Над дымящимся рейхстагом, над тусклым его куполом с выбитыми стеклами, над всем Берлином три солдата Советской Армии водрузили красное знамя.

Берлин был взят.

За два дня до окончания битвы, 30 апреля, кровавый маньяк Гитлер покончил с собой. Ближайшие сподвижники фюрера разбежались по стране в поисках спасения.

Последующая неделя была наполнена драматическими событиями.

Зажатые между быстро наступающими на запад советскими армиями и войсками союзников, которые приближались к Эльбе, деморализованные фашистские войска метались, как в ловушке. Выхода для них не было. Сдавались в плен целыми дивизиями и армиями. Пленных считали сотнями тысяч…

Наступательным броском танковые войска Советской Армии ворвались в Прагу, где еще сидели в обороне немцы, и смяли последний организованный пункт сопротивления. На Эльбу, на ее берега, вышли победители; нетерпеливые плыли через реку навстречу друг другу. Последние выстрелы великой битвы умолкали. Гремели залпы салютов.

9 мая 1945 года Советский Союз праздновал полную победу над гитлеровской Германией.

Империя Гитлера, просуществовав 13 страшных лет, исчезла. Территория Германии была оккупирована войсками союзников.

Но тишина не наступала. Спокойствия не было. Еще шла тайная, подпольная война.

Фашисты продолжали действовать, скрываясь в темных углах страны от гнева народов, они пытались, собрать силы, организоваться; кусали исподтишка, составляли союзы, выносили декларации, прятали награбленное, плели сложные интриги, стараясь столкнуть между собой победителей.

Когда и это не удалось, тайные силы фашизма перестроились. Теперь их задача состояла в том, чтобы исподволь работать для будущего. Разные союзы и фирмы, припрятавшие награбленные патенты и изобретения, искали окольные пути для открытой или нелегальной деятельности. Самые мощные из них готовились ковать новое оружие, восстанавливать арсеналы и силы, тайно строить базы и мастерские.

Эти были самые опасные.

Среди них конспиративно и умно действовала фирма «Эколо», в которой работали теперь профессор Вильгельм фон Ботцки и бывший майор Габеманн.

В одном из малоизвестных предместий Мюнхена в старой пивной по вечерам собирались за кружкой пива старые друзья. Эта пивная имела для собиравшихся особую притягательную силу. Именно здесь, в небольшом зальчике с серо-коричневыми стенками, на этих прочных, грубо сколоченных креслах, за тяжелыми дубовыми столами когда-то, в «добрые старые времена», сиживали мюнхенцы, которые потом, десятилетия спустя, взяли в свои преступные руки судьбу большой страны и почти всей Европы, а еще позже в национальном угаре бросились через границы на восток и залили кровью огромный материк. Все знают, чем это кончилось, хотя, впрочем, не очень многие из оставшихся в живых могут сказать, где дотлевают кости и где развеян пепел этих самых мюнхенцев, героев двадцать девятого — тридцать третьего годов. Но тень их витала над пивной и поныне, и оставшиеся в живых свидетели силы и бесславия предпочитали собираться именно здесь, где все так напоминало начало военного взлета и безграничной власти над умами местных обывателей.

Много хозяев сменилось в пивной за эти неспокойные и грозные годы. Часто дрожали узорные стекла в окнах от хриплого выкрика «хайль!» и громких строф из «Хорста Весселя», и от разрывов авиационных бомб на улицах города, и от вызывающего гомона чужеземных солдат, оккупировавших южную зону страны.

Но во все времена торговля шла, и пиво пенилось в больших фарфоровых кружках, и за столами по-прежнему звучала отрывистая речь разномастных посетителей.

Почетный профессор Вильгельм фон Ботцки всякий раз, когда ему приходилось бывать в Мюнхене, заходил в это заведение, зная, что наверняка встретит здесь кого-нибудь из своих старых приятелей. Сослуживцы фон Ботцки во время подготовки Нюрнбергского процесса старались не подавать признаков жизни по вполне понятным причинам: в памяти народов были слишком живы воспоминания об их делах. Но вскоре они осмелели. Снисходительность официальных лиц из нового правительства земли Бавария и оккупационных властей позволила им выползти на свет белый. И те же официальные лица закрывали глаза на организацию всевозможных союзов, партий и товариществ.

Фон Ботцки теперь жил в Мюнхене постоянно. Шеф фирмы пока еще не удостаивал профессора личным приемом. Но у Ботцки и без того было немало забот, и главной до сих пор оставался Ильин. Вильгельм фон Ботцки не знал, какие виды на русского ученого у шефа. Но по тому, как часто и подробно его расспрашивали обо всем, что касается зеленого препарата, фон Ботцки понимал, что фирма очень заинтересована работой Ильина.

В свободные часы Вильгельм фон Ботцки шел в знакомую пивную, чтобы там за кружкой пива и в разговорах с приятелями убить время и узнать новости, которыми буквально кишел воздух этого заведения.

Здесь, в этой пивной, он и услышал впервые об операции «Красные камни».

Говорили полушепотом, близко подвигаясь друг к другу, хотя знали один другого многие годы и не имели оснований не доверять своим товарищам.

— Где находится этот райский уголок? — спрашивали непосвященные, осторожно косясь на собеседника.

— Кажется, где-то в районе Мадагаскара, южнее или восточнее. А впрочем, черт его знает. Набирают добровольцев и везут. Связи с островом нет, письма не шлют. Платят хорошие деньги, но охотников мало. А кто обнаружил руду?

— Наши морские силы. Помните экспедиционное судно из Гамбурга? Кстати или некстати, но оно натолкнулось на этот забытый богом остров; команда высадилась на берег для разминки, устроила небольшую разведку в горах. Остров невелик, обследование провели быстро.

— Ну и что?

— Успех небывалый. Оказывается, там в горах огромные запасы радиоактивной руды. Уран или что-то в этом роде. Отто Кирхенблюм сказал, что это именно то, о чем он мог только мечтать. Первый же кусок руды, который ему доставили, он отправил в дело.

— Новость невелика. В Бельгийском Конго такой руды огромные запасы. Говорят, оттуда ее вывозят в железных бочках целыми транспортами.

— Но за океан, в другое полушарие, а не в Гамбург и не в Киль.

— Есть слухи, что и для нас скоро перепадет. Всему свое время.

— То-то и оно, перепадет. А если бы мы имели свои расщепляющиеся материалы, тогда по-другому заговорили бы.

— Во всяком случае, Кирхенблюм знает, что делает. А он ухватился за этот остров, как черт за душу Фауста.

— Но тогда в чем же дело? Организовать широкую добычу урана, и дело с концом. Разве у нас для этого не хватает сил? — Профессор фон Ботцки задал этот вопрос и показал себя явным новичком.

Его собеседник поморщился:

— Как вы отстали, Ботцки! Кто же разрешит побежденной стране заниматься добычей расщепляющихся материалов? Да еще сразу после окончания войны. Остров к тому же не наш, он принадлежит другой стране, хотя на нем никто и не живет. Суверенитет и прочие искусственные ограничения. Добычу руды приходится проводить в глубокой тайне, с огромными осторожностями. Малейшая ошибка может повлечь за собой провал всего предприятия, пойдут запросы, ноты протеста, шумиха в газетах и тому подобное. Вот почему надо быть исключительно осторожными.

Вильгельм фон Ботцки почувствовал, что он приятно взволнован. Не так уж плохи дела у его бедного отечества, если затеваются подобные мероприятия. Жизнь входит в свою колею.

В один из свободных вечеров фон Ботцки встретился в пивной со своим сослуживцем майором Габеманном.

Майор был одет в штатское и носил очки с затемненными стеклами. Ему надо было маскироваться. Ходили слухи, что польское правительство потребовало выдачи его как военного преступника. В Мюнхене сделали вид, что Габеманна не знают.

Высокий, худой, с длинным бледным лицом диккенсовского Урия Хипа, майор Габеманн и теперь оставался в одиночестве, на отшибе. У него никогда не было друзей, а в это неустойчивое время и подавно. Вот только разве фон Ботцки… Он был рад и этому. К тому же Габеманн имел поручение, касающееся профессора.

Профессор не знал, что его бывший подчиненный выполнял пикантные задания шефа, который считал не лишним проверить новых сотрудников, в том числе и фон Ботцки. Габеманн уже несколько раз встречался с Вильгельмом фон Ботцки, заводил разговор на разные темы и потом докладывал о своих наблюдениях шефу. Фирме нужны были люди абсолютно надежные. А поражение гитлеровского райха скверно повлияло на некоторые головы, куда более устойчивые, чем голова фон Ботцки. Неизвестно еще, о чем думает теперь этот бывший полковник. Но в общем профессором были довольны. Такому можно доверять.

— Что нового, Габеманн? — спросил профессор.

— Теперь только и говорят, что об острове. Новость номер один.

Фон Ботцки промолчал. Габеманну это понравилось. Он подвинулся к профессору:

— Как старому другу…

Они уселись в сторонке от всех, и Габеманн стал посвящать его в детали.

— …Открытое море, тяжелые подступы к берегам, а самое главное — почти невыносимые условия жизни: скудная растительность, жара, голые камни. Вот почему на острове никто и не живет. Понимаете? Кто же согласится в таких условиях работать? Да еще в шахте с радиоактивной рудой! Сначала удалось завербовать немного рабочих из «Союза фронтовиков». Вместе с ними привезли туда машинное оборудование, продовольствие, и все это ночью, скрытно, в глубокой тайне от всех. Лодки тотчас же ушли, а рабочие начали грызть и ковырять эту самую руду. И знаете, сколько они выдержали? Около двух месяцев. А потом устроили настоящий бунт, не согласившись ни на какие приманки и посулы, и фирме пришлось увозить их с острова.

— Куда?

— Домой. Ни деньги, ничто не могло удержать их. Мой друг, который побывал там, говорил, что это хуже Кайенны.

— А фирма не боится разоблачения?

— Этими людьми? О нет! Они и сейчас в надежных руках.

— Ну, а дальше?

— Вербуют еще одну партию. Кстати, здесь, в Мюнхене. Человек тридцать удалось собрать. Правда, не очень надежные, но что же поделать! Дней через двадцать их повезут в Гамбург. Там все готово к отплытию.

— И снова через месяц бунт? И снова возвращение? И снова опасность разоблачения? А что хоть сумели добыть на острове?

— Доставили первую партию руды. Отто Кирхенблюм потирает руки. Для его лаборатории необходимо расщепляющееся сырье, нужно организовать свое атомное производство, понимаете, свое! И как можно скорее. В этом деле заинтересованы большие люди, фон Ботцки. Наша фирма не так проста, как это кажется на первый взгляд. Одни связи чего стоят… — Он помолчал и вздохнул. Сказал горестно: — Мне поручили заняться набором людей.

— Я вам не завидую, Габеманн, — посочувствовал фон Ботцки. — Что вы будете делать? Неужели продолжите вербовку каторжников?

— Иного выхода нет. Люди всюду остаются людьми. Даже верные немцы не желают больше умирать за свой фатерланд. Им это надоело. Еще при Гитлере. — Он приложился к фарфоровой кружке с пивом, сделал глоток и добавил: — Кретинов, что ли, собрать по всей нашей милой стране? Слава богу, после войны их более чем достаточно.

Фон Ботцки забарабанил пальцами по столу. Значительно кашлянув, он проговорил:

— А почему бы не попробовать на этом деле русских?

— Из числа пленных?

— Да.

Габеманн засмеялся. Его длинное узкое лицо еще более вытянулось, тонкие губы раздвинулись и показали собеседнику крупные редкие зубы. Профессор недоуменно посмотрел на него поверх очков. Почему этот идиот смеется? Что тут смешного? Он лично не видит причины для смеха.

— Ну что вы! — сказал улыбающийся Габеманн. — Если немцы не хотят, то русские просто не станут и разговаривать. И потом, с точки зрения безопасности…

— Ну, если так… — Фон Ботцки замолчал.

Габеманн с интересом посмотрел на него:

— Вы чего-то не договариваете, герр профессор?

— Потом, потом, — ответил он.

Когда Габеманн ушел, Вильгельм фон Ботцки задумался. Этот разговор навел его на очень интересную мысль. Может быть, фирма как раз имеет в виду Ильина и его открытие? Следовало хорошенько все обдумать, прежде чем идти со своим предложением к шефу. Русские пленные…

Использование пленных на тяжелых работах не было новинкой в деятельности администрации всех трех зон Западной Германии, да и стран, оккупирующих эти зоны.

Но для такого серьезного дела, как у фирмы «Эколо», пленные не подходили. Кто знает, что у них на уме? Малейшая дерзновенная мысль могла вызвать возмущение, бунт и неминуемое разоблачение. Фирма «Эколо» не рискнет на такой шаг. Ей нужны безропотные, абсолютно надежные рабочие. А где их взять?

Может быть, действительно подумать в этой связи об открытии Ильина?

Фон Ботцки повеселел. Если он предложит своему шефу план, о котором только что размышлял, как повысятся его акции! Поистине, он умеет жить: он родился в сорочке — Вильгельм фон Ботцки.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Для того чтобы читатель уяснил себе, насколько нужен был Ильин ведомству Отто Кирхенблюма, придется заглянуть в другую часть нашей обширной планеты, в тот район мира, что расположен за экватором, в нескольких тысячах километров от Гамбурга, Мюнхена и лесов южной провинции Германии, — на остров в западной части Индийского океана.

Этот остров своим существованием обязан грозным вулканическим силам. Весь его облик свидетельствует о долгой и упорной борьбе двух титанических сил содрогающейся земли — огня и воды, в результате которой победил подземный огонь. Островок являлся его детищем, бородавкой на теле старого и грозного Плутона, скрытого под километровой толщей океанского дна.

Еще издали остров поражал человека высокими остроконечными горами, склоны которых местами падали в океан почти отвесной стеной из черных граней застывшей лавы. Океан свирепо бился денно и нощно о твердые скалы берега. Неумолкаемый гул грозного прибоя слышался далеко в открытом море. Белая пена с шумом налетала на камни, и трудно было различить — чайки бьются о берег или живые волны тщетно пытаются слизать хотя бы кусок неподатливого черного камня. Глубокие пещеры зияли в обрывах на уровне прибойной волны. Во время больших приливов океан с ревом вливался в таинственные ходы и затапливал их, глухим эхом отдаваясь в подземных залах.

Только в двух местах можно было подойти к острову.

Неглубокая долина с узеньким ручейком посредине спускалась к океану с юго-западной стороны. Дельта ручья образовала песчаный пляж крохотного размера. Океан был бессилен разрушить его: в километре от берега из морских глубин подымалось полукольцо коралловых барьеров. Естественный мол укрощал силу волн. Водная гладь между рифами и берегом почти всегда была спокойной и чистой.

По берегам ручья лежали красноватые, поросшие травой клочья почвы. Кое-где зелень пробивалась сквозь гранитные и скальные обломки и слегка украшала мрачный ландшафт долины. Редкая тропическая растительность раскинулась по склонам гор. Ее зеленые пятна были разбросаны среди красных камней. Почти на кромке воды, у самого берега, безжалостно раскачивались ветром два или три десятка самых неприхотливых в мире пальм цикад с красивыми крупными листьями. В тени этих пальм стояло несколько хижин, где по месяцу или два в году проживали темнокожие рыбаки, приплывающие с ближнего к острову архипелага ловить рыбу и крабов в спокойной лагуне.

Хижины были жалкие, полуразрушенные, с явной печатью запустения.

Океанский бриз свободно гулял в них, и солнце заглядывало внутрь сквозь редкие тростниковые стены.

Маленькие горные антилопы, кажется, единственные обитатели гор, спускались иногда в долину. Они не слышали никаких других звуков, кроме вечных ударов волны о берег да свиста унылого до боли ветра в горных ущельях.

Это безлюдное место не привлекало даже непритязательных туземцев из племени банту, расселившихся по мелким островам в пятидесяти — ста милях от острова Красных камней. Остров был необитаем.

Долина тянулась в глубь острова на два-три километра, все время подымаясь, и исчезала в морщинах гор, мрачно подступающих к ней со всех сторон. Выше были только голые горячие камни, слезившиеся по утрам капельками росы, из которых и брал свою воду тощий ручеек. Утренние слезы на красных камнях казались кровавыми.

Чуть дальше к западу, за пологим перевалом, лежала вторая, и последняя, долина острова. Она была еще меньше первой. Правда, и здесь струился ручеек с пресной водой, и здесь пять-шесть месяцев в году зеленели мхи, плауны, печеночники, а по склонам росли редкие кусты, но уже не было широколистых цикад, а скальные обломки валялись по берегам ручья до самого океана и украшали песчаный пляж живописными грудами выветрившихся останцев из лавы и кварца.

Здесь тоже далеко от берега океан был обуздан прибрежными рифами. В кольце их имелся проран, через который с шумом входила и уходила из лагуны вода. В этот проран когда-то и ухитрилось проскочить небольшое экспедиционное судно из Гамбурга.

Члены экипажа очень хорошо разбирались во всем, что касалось геологии. И, пока одни из них заправляли судно пресной водой, другие рассыпались по склонам гор и скоро обнаружили огромные запасы радиоактивных урановых руд.

После этого судно бросило второй якорь и осталось в бухте еще на несколько дней. А весь экипаж, исключая двух наблюдателей и хромого кока, двинулся по долинам и распадкам с инструментами, счетчиками Гейгера и всякой другой физической премудростью.

На острове осела небольшая колония. Новые островитяне решили не раздражать своим присутствием возможных посетителей острова. Они ушли в глубь долины, поставили палатку среди скал, очистили берег от всяких следов пребывания людей, помахали на прощание своему флагу, и судно ушло в океан. Остров остался таким же тихим и безлюдным, каким был до прибытия корабля.

Менее чем через месяц это судно снова появилось в виду острова. Ночью, словно призрак, проскользнуло оно через рифы и бросило якорь в тени высокой красной скалы.

С корабля поспешно сгрузили небольшой двигатель, передвижную электростанцию, перфораторы, компрессор, кучу разного инструмента, плотные брезентовые мешки и бочки. Вслед за этим на берег сошли те тридцать человек, которые были завербованы в Мюнхене. Ночью хозяйственные грузы перетащили в горы, а перед рассветом судно ушло. В долине колыхался мираж. Нещадно жгло солнце. Камни накалялись и лопались. Кроме бездонного неба с солнцем в зените, голубого безбрежного океана и молчаливого красного острова, никого не было вокруг на сотни километров.

А между тем на острове уже кипела жизнь.

Люди, которые остались здесь, не сидели сложа руки. В укромном ущелье они натянули новые палатки из рыжего брезента, поставили кухню, и уже к вечеру в пропасть полетели пустые жестянки из-под консервов и бутылки из-под вина. Лагерь начал жить. Застучал мотор, послышались тяжелые вздохи компрессора и треск отбойных молотков, нацеленных в грудь мрачной горы. Через день наметился штрек, а еще через два дня — горизонтальная шахта. В глубине ее сияли электрические лампочки. Изредка по ночам в спокойную лагуну стала приходить подводная лодка. С ее палубы перебрасывали сходни прямо на берег. Лодка покачивалась на волне, качался и трап, но это не мешало людям деловито сновать с берега на подводный корабль и обратно. С лодки сгружали горючее и продовольствие, а она поглощала брезентовые мешки с черной рудой.

Утром лагуна снова была девственно чиста, пустынна и молчалива.

Тайный промысел выдавал продукцию. Где-то в маленьком городке земли Бавария за лабораторным столом сидел старый человек с седой головой и выпуклыми глазами и довольно потирал руки. Физик Отто Кирхенблюм имел все основания радоваться. Его лаборатория и после окончания войны снова работала над созданием современного вооружения.

Все шло хорошо до тех пор, пока рабочие из первой партии на острове Красных камней не вспомнили, что они все-таки люди.

Началось, как часто начинается все непредвиденное, с обычной выпивки. Рабочие сидели в своих палатках, пили и скупо перебрасывались словами.

— Жарко, — сказал один.

— И скучно, — в тон ему ответил другой.

— Год покажется целой вечностью, — высказался самый многословный. — Когда-то нас сменят! Мы тут несколько недель, а уже все осточертело!

— Это бы ничего, да малярия…

Кто-то сказал:

— Какая там, к черту, малярия! Это, наверное, лучевая болезнь, ребята!

Все сразу смолкли. Страшный смысл сказанного поразил до глубины души.

— Так что ж, выходит, мы кандидаты на тот свет? Теперь понятно, почему нам дали так много денег!..

— Расценили жизнь по таксе. А мы продешевили.

— Стойте! Это надо точно выяснить. Может быть, в самом деле простая малярия, а лучевую болезнь мы выдумали.

— Давай врача!

Врач, прижатый к стенке, долго мямлил о том, что руда на острове не такая, как в других месторождениях, что она хотя и радиоактивна, но можно ведь найти средства защиты, и что он уже заказал для работы специальную одежду…

Кончилось тем, что врача избили и спустили под откос в долину, где он и провел ночь, жалуясь ночным совам на грубость своих соплеменников.

А у горняков отпала всякая охота лезть в пробитый штрек. Мешки с готовой рудой обходили стороной. Трое рабочих действительно лежали в бреду с высокой температурой. Хинин не помогал. Все с тоской и надеждой смотрели на голубой океан. Работы прекратились.

Ночью пришла подводная лодка. Рабочие столпились на берегу. Здоровые принесли больных. Движок в горах молчал.

Вместо, мешков по трапу пронесли больных. Остров мстил людям за нарушенный покой. Потом в лодку набились рабочие, и моряки удивленно уставились на их злые и решительные лица.

— В чем дело? — строго спросил капитан.

— Мы едем домой. Сидеть в этой красной печке нам не нравится. Мы хотим жить.

Представитель фирмы скандал подымать не стал. Решил «поговорить» с дезертирами на месте.

Остров Красных камней безмолвствовал больше месяца. Ветер трепал полы пустых палаток. Ржавчина покрывала дизель и компрессор. На берегу валялись отбойные молотки. Черепахи с опаской принюхивались к брошенным шахтерским каскам.

Фирма «Эколо» терпела крах. Лаборатория Кирхенблюма не работала. Виды на будущее стали мрачными. Где взять людей?

Профессор фон Ботцки посещал Марию Бегичеву по нескольку раз в день. Он часами просиживал вместе с ней в комнате. Врач по указаниям профессора делал бесконечные исследования крови больной, выслушивал и выстукивал ее, проверял работу сердца и легких. Сам же фон Ботцки больше интересовался психическим состоянием Бегичевой.

С удивлением отмечал он, что Бегичева забыла все, что с ней случилось месяц назад, год и десять лет назад, словно у нее вообще не было прожитых двадцати пяти лет.

Он спрашивал:

— Вы знаете меня?

— Да, знаю. Вас все знают.

— Как вы относитесь ко мне?

Она удивленно поднимала брови. Как можно относиться?

— Помните Ильина?

— Да, помню.

— А как его зовут?

— Аркаша. Аркадий Павлович. Как вы относитесь к нему? Хорошо.

— Вы любите его?

— Люблю. — Она говорила это таким тоном, каким говорят: «Хочу пить. Стою. Жду».

— Сожмите мне руку, — просил фон Ботцки.

Она сжимала, но смотрела в сторону.

— Мойте пол, — приказывал он, и Маша покорно сгибалась с тряпкой в руке, мыла пол, а окончив работу, скорее садилась у окна на солнце.

— Вы знаете, что война кончилась? — спрашивал Ботцки.

— Хорошо, что кончилась, — отвечала Маша безразличным тоном.

Ничто человеческое уже не волновало Бегичеву. Она жила в каком-то ином мире, бесстрастно и покорно перепоен все, что ей приказывали и заставляли делать другие люди. Глаза ее не загорались ни радостью, ни гневом. Окружающий мир не производил на девушку никакого впечатления, словно был отделен от нее прозрачной, но плотной стеной.

Фон Ботцки в общем остался доволен результатами наблюдений.

— Что ж, — сказал он врачу, — больная не лишилась способности к труду, а это особенно важно. Но рассуждать она — увы! — не может. Полная апатия. В качестве жены девушка не принесет супругу счастья, но прислуга из нее получится просто идеальная. Интересно, обратимое это явление или нет? Но что оно стойкое, за это можно ручаться. Не так ли, доктор?

— Вы правы. Мне кажется, психика у нее не нарушена. Скорее просто подавлена. На какой срок — вот вопрос.

После этого Вильгельм фон Ботцки решился наконец изложить свое мнение шефу фирмы. Он написал очень обстоятельную записку и с ней пошел на прием к герру Кирхенблюму.

Беседа их продолжалась больше часа.

Весь обратный путь до дома профессор фон Ботцки прошел пешком.

Он насвистывал, гладил свой круглый подбородок, потирал руки и вообще производил впечатление человека, который обогатил мир очень важным, просто выдающимся открытием.

А что? Разве не так? Ведь если ему поручат… Но тише, тише, Вилли, дело еще не сделано…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Вечером Ильина вызвали из камеры, усадили в автомобиль и умчали за город, на одинокую дачу, охраняемую огромными овчарками. Там ему предоставили комнату с ванной, где было все необходимое для того, чтобы человек мог привести себя в полный порядок. Через два часа Аркадий Павлович появился перед своими шефами в приличном виде, сдержанный и молчаливый.

На столе лежала знакомая папка — «Дело Ильина». Тут же стояли приборы и аппараты из лаборатории Фихтера. Глаза Ильина блеснули яростью. Вид лабораторного оборудования напомнил ему о Маше. Кто сделал ее зеленой, хотелось бы знать?..

Он осмотрелся. Знакомые лица, черт возьми. Габеманн, два химика, в свое время безуспешно следившие за Ильиным еще в лагерной лаборатории, почтенный господин, прельщавший его «выгодной сделкой». Компания, что и говорить.

— Ну вот, коллега, вы свободны от страха перед смертью, — вежливо сказал один из химиков, тоном своим давая понять, что он такой же ученый, как и биолог Ильин. — Теперь мы можем приступить к прерванным занятиям в новых условиях.

— Я готов, — ответил Ильин и сел в кресло. — Что же дальше?

В комнате воцарилось молчание. Ильин усмехнулся. Не найдут оратора?

Оратор нашелся. Габеманн одернул свой штатский пиджак и сказал отрывисто и сухо:

— С тюрьмой покончено. Однако вы не забывайте, что секретность наших работ требует изоляции лаборатории от мира. За вами будут постоянно и неусыпно следить, Ильин.

— Это ваша профессия. Габеманн не ответил на дерзость. Заговорил почтенный господин:

Присутствующие здесь биологи являются вашими правопреемниками, перед ними у вас не должно быть тайн. Заболеете вы, потеряете способность к исследованиям, покинете нас — мало ли что может произойти в нашей неустойчивой жизни! — мы должны уметь пользоваться препаратом и применять его всюду, где нам нужно. Согласны вы на эти условия?

— Согласен, — быстро ответил Ильин.

— Очень хорошо. Тогда пойдем дальше. Вы примете участие в одном небольшом предприятии, целью которого будет увеличение мощи нашего любимого и несчастного отечества. Я имею в виду, конечно, Германию. Если вы покажете себя человеком, преданным нашему делу, мы поручим вам более ответственное дело и снимем с вас все ограничения. Вы станете нашим постоянным сотрудником. Мы сделаем вашу жизнь богатой и сладостной. Вам, человеку, очень много пережившему, необходимо хорошо отдохнуть, чтобы можно было потом наслаждаться всеми прелестями жизни. Согласны вы с этим?

— Согласен, — так же быстро, не раздумывая, ответил он.

— Вот и прекрасно. Приятно иметь дело с умным человеком. Я бы хотел сказать в заключение еще об одном. Наш с вами разговор — это джентльменское соглашение, без бумаг и протоколов, но не менее важное, чем официальные документы. Не знаю, стоит ли вам напоминать об ответственности сторон… Пожалуй, лучше напомнить. Нарушение нашего соглашения означает для вас верную смерть. Вы должны постоянно помнить, что наше дело требует абсолютной тайны и если вы нарушите ее, ничто уже не спасет вас ни в фатерланде, ни в любой другой стране. Итак, если у вас нет вопросов, мы покончим с формальной стороной и будем считать вас, герр Ильин, своим сотрудником.

— У меня есть вопросы, — сказал Ильин. — Их несколько. Это не только вопросы, но и условия с моей стороны. Я прошу извинить меня, но раз джентльменское соглашение…

— Пожалуйста, говорите.

— Кто вы и что вы делаете? Уж если быть откровенными, давайте выскажемся до конца.

Габеманн быстро взглянул на почтенного господина. Тот слегка кивнул ему. Это означало, что он отлично знает, о чем можно сказать и о чем нельзя.

— Извольте, — натянуто произнес он. — Фирма «Эколо», которая заинтересовалась вашим открытием, — это частная фирма. Она имеет свои рудники, шахты, заводы и другие предприятия. Среди них есть и вредные для здоровья. Мы стремимся обеспечить их рабочей силой. Ваш препарат облегчит, так сказать… э… э… жизнь этим рабочим в тяжелых условиях.

— Точнее?

— Точнее вы узнаете потом. Не спешите.

— Слушайте, — резко сказал Ильин. — Я согласен работать у вас, но если мои руки или мой мозг будут использованы для преступных целей или в ущерб моей Родине, то…

— Довольно! — так же резко прервал его господин. — Здесь не заключают капитуляций с побежденными. Вы забываетесь, Ильин. Но мы вам можем кое-что обещать и пощадить ваши гуманистические догмы. Вы будете только делать препарат и испытывать его.

— Где я буду работать?

— Здесь, на этой вилле.

— Меня будут охранять?

— О да. До того времени, пока вы не зарекомендуете себя.

— А вы не боитесь огласки?

— Примем меры.

— Хорошо. Теперь еще одно условие… — Ильин поднялся. — У меня есть невеста, над которой проделали изуверский эксперимент. Я хочу, чтобы она была со мной. Как живое свидетельство результатов моего открытия.

Он скрипнул зубами. Знать бы, кто это сделал!.. Задушил бы своими руками.

— Может быть, ей лучше полечиться в клинике? — неуверенно спросил господин.

— Я собираюсь лечить ее сам, — твердо произнес Ильин.

— Если вы настаиваете… Ну что ж, пусть будет так.

— Еще одно. Где вы взяли препарат для опыта над Бегичевой?

Настало время вступить в разговор двум химикам.

— Препарат изготовлен нами, — сказал один из них.

— Лжете! — крикнул Ильин.

— Вы убедитесь в этом, — спокойно отпарировал химик.

— Тогда зачем вам я? Вы можете сами… Работайте!

— Вы все будете работать, — вмешался в разговор господин. — Каждый по своей методике и своими приемами. Не стоит спорить, господа. У вас нет больше вопросов, герр Ильин?

— Есть. Скажите, война кончилась?

Он ничего не знал. Ничего. Тюрьма скрыла от него и разгром фашизма и День Победы.

— Какое это имеет значение, Ильин? — небрежно ответил господин. — Войны больше нет, но государства остались. И ваше. И наше. Впрочем, оно теперь и ваше.

Так! Ясно. Война кончилась, а они все еще не сдались. Они его хотят удержать. Его и Машу. Валяйте, господа, держите. Теперь я знаю, что мне делать и как поступать. Война кончилась! А он и не знал. Когда? Как? Где наши? Кто ему ответит? Он-то еще воюет.

Ночью Ильин спал плохо. Он долго лежал в постели, потом встал, плотно закрыл шторы, погасил огонь и стал тихо ходить в темноте из угла в угол по толстому мягкому ковру.

Правильно ли он поступил, согласившись работать? Не лучше ли ему было остаться в тюрьме до того дня, когда победа распахнет ее железные двери? Но его убили бы раньше. И Машу. Это не выход.

Другого пути, чем этот, у Ильина не было.

Зеленый препарат попал в руки врагов. Аркадий Павлович сознавал, что рано или поздно химики фон Ботцки сумеют воссоздать технологию изготовления препарата по готовому образцу. Это неминуемо. Дело только во времени. А как помешать? Если кто и сумеет помешать раскрыть тайну «вещества Ариль», то это только он сам. Он должен направить химиков и биологов по ложному пути. Он может и должен водить их вокруг да около. Он должен и обязан всячески затруднить поиск истины. Эти люди говорят, что освоили производство препарата? Чушь! Они не знают тайны и только поэтому хотят использовать знания Ильина.

История с Машей Бегичевой толкнула Аркадия Павловича на рискованный, но необходимый путь соглашения с фирмой. Помимо всего прочего, ученый не мог допустить, чтобы его открытие, которое способно сделать людей более богатыми и счастливыми, оказалось повернутым в другую сторону, во вред людям. Ведь это преступление вдвойне. Его хотят теперь заставить служить на новую войну. Маша — первая жертва богу Марсу. Раз так случилось и бессовестные ученые использовали человека в качестве подопытного животного, не его ли задача найти возможно скорее обратный путь реакции, излечить Машу Бегичеву и выбить из рук врагов такое грозное оружие, каким может стать «вещество Ариль».

Когда Ильин находился в лагере, он отдавал себе отчет в том, какой огромный выигрыш получит страна, располагающая беспредельной возможностью получать средства питания за счет солнечной энергии. Зеленым животным не нужна органическая пища, они лишь пьют подсоленную воду и требуют солнечного освещения. Они в состоянии ассимилировать энергию солнца и превращать с ее помощью в клетках своей зеленой кожи углерод воздуха в углеводы, а потом в сложные белки, жиры и аминокислоты. Зеленым животным достаточно трех — пяти часов пребывания даже на рассеянном свете, чтобы поддерживать свою жизнеспособность на необходимом уровне. Ходячие лаборатории, имеющие вид высокоразвитых теплокровных животных.

В применении к части животным это открытие выглядит не только очень выгодным, но и гуманным. Человечество получит бесконечно большое количество буквально дарового мяса; много плодородной земли, занятой сейчас кормами для животных, освободится, и люди могут занять их садами, лугами, парками или хлебными культурами. Стада зеленых животных будут нагуливать тело в любом месте земного шара, где только светит солнце, будь то знойные пески Африки или вечные льды Гренландии и Сибири. Страна, обладающая тайной зеленых животных, навсегда освободится от последствий таких стихийных бедствий, как засуха, недороды и затопления. В этой стране будет много мяса и других продуктов животноводства. Выгода от существования зеленых животных очевидна. Она не поддается учету. Ильин понимал, что, открыв способ сближения хлорофилла растений и гемоглобина крови в одном организме, он совершает настоящий биологический переворот.

В то же время он хорошо сознавал, что это открытие имеет и много темных сторон.

Зеленое животное — обыкновенная трава в образе животного. Зеленый организм быстро становится примитивным, растительным организмом. Обладая нормальным телом и мускулатурой, зеленое животное теряет все, чем интересна жизнь особей с живой кровью. Происходят изменения, связанные и с нервной тканью, и с деятельностью и питанием мозга. Зеленое животное не страдает от боли, не гневается, не радуется.

Страшно было подумать, что это новейшее достижение биологии попадет в руки людей, способных повернуть его против людей. Поэтому он так хранил свою тайну. И вот тайна попала в руки фашистов. Они хотят использовать «вещество Ариль» совсем для иных целей — для создания тупых роботов, для увечья людских организмов. «Ну нет, господа, — думал Ильин, шагая в темноте. — События поставили меня в зависимое положение. Мне нужно время и средства, чтобы работать и найти обратный ход реакции. Я их теперь имею. А потом…»

Но что будет потом, Ильин не знал и сам.

Первой мыслью Аркадия Павловича было вернуть Машу в нормальное состояние. Увидев ее, он убедился, что зеленый человек теряет человеческое начало, превращается в некое полурастительное существо. Только связав себя с этой компанией, он может оказать Маше необходимую помощь. Иного пути нет.

Утром Ильин спросил:

— Бегичеву еще не доставили?

— Нет, герр Ильин.

— В таком случае нечего и думать о работе.

Ему никто не перечил.

После завтрака он пошел осматривать дом.

Несколько комнат предназначались под лабораторию. Оборудование лежало грудами, ничего еще не успели разобрать. Только те самые приборы, с которыми работал Ильин в заповеднике, стояли в полном порядке. Рядом находились пустые помещения для подопытных животных.

Ильин вышел во двор. Большой сад, искусственный пруд перед верандой. Молчаливые люди, охрана во Дворе, овчарки за проволочной сеткой вдоль внутренних стен. И, наконец, сами стены — высокие, каменные, с двойным проводом на изоляторах поверху. Очевидно, под напряжением. Железные тяжелые ворота.

Он пошел к воротам. Тотчас же перед ним появился охранник.

— Сюда нельзя, — сказал он.

— Почему?

— Нельзя.

Ильин направился в сад, приблизился к стене. За ним следили овчарки. Снова подошел человек.

— Потрудитесь пройти в дом, — вежливо попросил он.

Ильин повернул назад. Ничего не скажешь, та же тюрьма. Только комфортабельная.

Через три дня в загородный особняк прибыла Мария Бегичева.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Господин Мейер и господин Крафт, в обязанность которых входила неусыпная опека над Ильиным, оказались очень расторопными учеными с большими связями. Стоило только Ильину пожелать приобрести для лаборатории самый сложный прибор, как он тут же доставлялся. Их стараниями раньше чем через полмесяца после прибытия Ильина на дачу была создана первоклассная биохимическая лаборатория. Аркадий Павлович усмехался про себя: все напоминало ему концлагерь, фон Ботцки, Терещенко. Повторение пройденного. Только в новых условиях, без Вильгельма фон Ботцки. Профессор не появлялся в загородной даче. Ильин так ни разу и не видел его со дня побега из лагеря.

— Итак, с чего начнем? — спросил Ильин своих коллег.

Мейер замялся.

— Видите ли, коллега, наша фирма хочет иметь зеленый препарат, и больше пока ничего. Это вам известно. Давайте с него и начнем. Покажем шефу, что мы не зря проводим время.

— Не так это просто, как вы думаете, — ответил Ильин. — Раньше чем через месяц-два вы не сумеете освоить производство препарата. Мне самому хочется создать его возможно скорее, но я знаю, насколько сложен этот путь, и не строю иллюзий…

Ильин в данном случае говорил правду. Он действительно спешил. Зеленый препарат был нужен ему для того, чтобы иметь нескольких зеленых животных и начать с ними опыты по превращению животного хлорофилла в гемоглобин.

Маша Бегичева находилась рядом с ним, как напоминание о необходимости действовать.

Аркадий Павлович проводил с ней все свободные часы. С ласковой предупредительностью он исполнял редкие желания больной. Но он не в силах был изменить подавленного состояния несчастного зеленого существа. Маша оставалась равнодушной ко всему на свете. Она отвечала на вопросы нехотя, лениво и сразу же замолкала. Она что-то делала у себя в комнате — убирала, переставляла вещи, но только если ей говорили об этом. Если же Ильин забывал сказать, Маша не трогалась с места.

Что же делать? Как излечить ее? Эти вопросы не давали покоя Ильину.

Однажды Ильин попросил Крафта:

— Достаньте для меня несколько белых свинок, мышей и других животных.

— С удовольствием, герр Ильин.

Через день в клетках вивария уже бегали чистенькие белые животные, и среди них три розовых поросенка-отъемыша.

Не успели Крафт и Мейер развернуть свою деятельность в новой, лаборатории, как Ильин за четверо суток напряженной работы получил первую дозу своего препарата. Они не знали об этом.

С аккуратностью, присущей исследователям, Ильин разлил препарат по ампулам, еще раз проверил содержимое всех ампул, запаял их и положил коробочку в боковой карман пиджака.

— Итак? — спросил Мейер, встретив на другой день утром Ильина.

— Итак, начинаем! — ответил Ильин. — Вы желаете работать сами или предпочитаете находиться рядом со мной?

— Нас устраивает второе.

— Хорошо. Так мы и сделаем.

Аркадий Павлович задумал повести опыты в обратном порядке — от хлоропластов к гемоглобину. Изготовленные ампулы нужны были ему лишь как исходный материал. В лаборатории биохимики следили за каждым его движением. Поэтому он очень тщательно продумал план работы для обоих своих ассистентов и вручил им замысловатые схемы опытов, итоги которых отнюдь не отвечали на интересующий фирму вопрос. Они скорее являлись только кусками какого-то очень сложного процесса, сущность которого Ильин носил в голове и не собирался рассказывать. Крафт и Мейер пожали плечами, но принялись за работу. Сам Ильин погрузился в исследования и на время забыл о своих ассистентах.

Ночью, когда его сотрудники по лаборатории спали, Ильин прошел в помещение, где находились животные, заперся там и, провозившись час или полтора, сделал двум десяткам животных инъекцию препарата. Он был очень осторожен. Закончив работу, Аркадий Павлович пересчитал оставшиеся ампулы. Их было семнадцать. Поразмыслив, он сунул коробку с ампулами под одну из клеток. Кто догадается искать их здесь? Носить с собой гораздо опаснее.

Ильин не заметил ничего подозрительного. Вернувшись в свою комнату, он спокойно заснул.

А между тем за действиями ученого следили. Фон Ботцки наперед знал, чем займется Ильин, и отдал нужные распоряжения. Ильин потребовал животных? Так и должно быть. Значит, он хочет сделать их зелеными. Наблюдать!

В стене помещения, где находились животные, был проделан глазок, и ни один шаг Ильина не проходил незамеченным. Через несколько минут после его ухода коробочку с ампулами извлекли из тайника. Той же ночью она была доставлена фон Ботцки. Под утро посыльный привез на дачу коробочку с точно такими же ампулами.

Утром Аркадий Павлович в первую очередь пошел осмотреть животных. Изменений еще не было. Затворив за собой дверь, он сунул руку в тайничок, нащупал коробку. Здесь…

Уверенный, что все удалось прекрасно, Ильин пошел в лабораторию, где его с нетерпением ждали Крафт и Мейер. Началась напряженная работа. Ученые ставили бесконечные опыты. Пока Мейер и Крафт путались в различных вариантах химической задачи, которую им задал Ильин, сам Аркадий Павлович все дни посвящал изучению обратной реакции. Он еще и еще раз убеждался, что эта проблема много сложнее, чем первая. Животный организм гораздо быстрее воспринимал некоторые свойства зеленого растения, чем растение — специфику животного организма. Зеленые зерна хлорофилла прижились в клетках тканей животного организма. Один из экспериментов вдруг дал обнадеживающий результат. В клетках скорорастущего растения бегонии в результате длительных опытов со «штаммом 1662» появились и не погибали сгустки гемоглобина. Красный пигмент как бы приклеился к ядрышкам растительных клеток и не уступал своего места.

Взволнованный Ильин оторвал от микроскопа уставшие глаза, распрямил натруженные плечи. Начало цепи физиологических изменений есть!

Он хотел поделиться своей радостью с Машей.

Скользнув по лицу Ильина взглядом зеленых глаз, Маша подвинулась ближе к солнцу и в ту же секунду забыла о вошедшем. Аркадий Павлович положил руку на плечо девушки:

— Скоро ты поправишься, дорогая, — сказал он.

— Я не больна.

— Ты не знаешь…

Он посидел с ней рядом, помолчал и, вздохнув, вышел.

Нет, пока еще она очень далека от него.

Ильин прошелся по дорожкам сада, посмотрел на стены. Что там, по ту сторону стен? Как живет мир после войны, кто окружает эту виллу, что за люди ходят за стеной? Он вспомнил своего друга Франца Кобленца, доброго Фихтера, старую Лиззи. У него в Германии пе только враги. Скорее бы исполнилось заветное: препарат обратного действия. А уж потом…

Вдруг озорная мысль мелькнула в его голове. Почему бы не сделать так, чтобы о нем заговорили? Стены? Но за стенами есть же люди!

Он повернул к дому. В саду никого не было, только бодрствовали собаки за сеткой. Ильин вошел в лабораторию. Его коллеги прилежно сидели за приборами. Тогда он направился к подопытным животным. Выбрав смирного розового поросенка, он взял его на руки и направился в сад, не переставая улыбаться своим мыслям.

Медленным шагом отдыхающего человека Ильин пошел вдоль забора. Собаки по ту сторону проволочной сетки зорко следили за каждым шагом человека. Вид постороннего, да еще с поросенком, раздражал их, они хрипло лаяли, кидались на сетку и, перехватываясь передними лапами по ней, шли за Ильиным.

Так он прошел вдоль одной, потом второй стены. Охраны не видно. Он повернул назад и еще раз обошел все дорожки. Не следят ли за ним? Но в этот дневной час все было спокойно. Ильин уселся на скамейку и, поглаживая поросенка, стал внимательно смотреть по сторонам. Стена была рядом. Собаки успокоились. Тогда Ильин встал, подошел возможно ближе к стене и, размахнувшись что есть силы, бросил не успевшего даже взвизгнуть поросенка через стенку. Розовый комочек плюхнулся за стеной. Слышно было, как он пронзительно заверещал.

Аркадий Павлович как ни в чем не бывало пошел прочь. Интересно, что из этого получится?

У входа в дом охранник удивленно спросил у Ильина:

— А где поросенок?

Аркадий Павлович смущенно улыбнулся:

— Я его упустил.

— Где? — Охранник поднес к губам свисток.

— Поздно, уважаемый. Поросенок попал к вашим собакам. Разве вы не слышали визг? Они разорвали его за одну минуту. Очень жаль, конечно, глупо все вышло. Я сам виноват. Но у меня остались еще два.

Охранник подозрительно смотрел на него. Худощавое лицо Ильина выражало только искреннее смущение.

Вечером Ильину учинили целый допрос. Он рассмеялся.

— Стоит ли говорить о пустяках, господа! Подумаешь, утрата!

Мальчишеский трюк, который он выкинул, весь вечер веселил его. «Посмотрим, что из этого выйдет».

На другой день его ожидала неприятность покрупнее. К нему в комнату вошли Мейер и Крафт. По их лицам было видно, что они сконфужены и рассержены.

— Что случилось, коллеги?

Мейер выложил перед Ильиным светлый кристаллический порошок.

— Вот что мы получили в результате схемы, которую вы нам предложили. Обычная фруктоза. Что это? Насмешка?

Аркадий Павлович стал очень серьезным.

— Ваша обида мне непонятна. Да, фруктоза. Я имел в виду именно ее. Органический сахар при получении активно действующего препарата играет очень важную роль. Вы сделали первый шаг.

— Но фруктозу можно купить в любой аптеке. Хоть килограмм…

— Я не доверяю аптечным реактивам. Мы должны приготовить усвояемого сахара как можно больше и только по той схеме, которую я вам дал. У вас еще есть вопросы?

Мейер и Крафт ушли. Но они не были убеждены. Кажется, надо придумать для них что-то более туманное, нежели извлечение из растений инвертных сахаров.

Вскоре Ильин увидел в коридоре новую вывеску, которую хозяева дачи собирались прибить на воротах: «Лаборатория биологических препаратов».

«Недурно придумано, — подумал он. — Вот мы их и приготовим».

ГЛАВА ПЯТАЯ

Первая партия зеленого препарата не залежалась. Она пошла в дело.

Вскоре после этого шеф фирмы «Эколо» вызвал профессора фон Ботцки к себе.

— Поздравляю вас, — сказал Кирхенблюм. — Теперь я вижу, что Ильин начал работать всерьез. Курочка несет золотые яички.

Вильгельм фон Ботцки смущенно улыбнулся. Не без его усилий. Не без его!..

— Золотые яички, — повторил шеф. — Очень хорошо. Мы можем теперь использовать открытие Ильина для увеличения запасов продовольствия в нашей бедной стране. Уместное вмешательство, не правда ли? Густота населения у нас превзошла все ожидания. В трех западных зонах осели миллионы беженцев из восточных областей. Здесь живут также миллионы восточных рабов, которые ожидают репатриации. Стоят чужеземные войска. Все это создает большие трудности, подкрадывается голод:

— Мы можем в какой-то степени предотвратить его. Через год-два…

Кирхенблюм поморщился и остановил собеседника:

— Дорогой Ботцки, есть соображения иного порядка. Благотворительность никогда еще не способствовала укреплению порядка. Скорее наоборот. У нас есть более ограниченная, но целеустремленная задача.

— Я готов выполнить ее.

— Вам предстоит довольно длительная поездка, профессор. Я имею в виду остров Красных камней. Обстоятельно выясните способность зеленых людей к работе, можно ли широко использовать их…

Вильгельм фон Ботцки не выразил особого восторга. Он сказал:

— Мой возраст…

— Это очень короткое путешествие, Ботцки. Вы скоро вернетесь, доложите нам свои наблюдения, и, если наши предположения оправдаются, начнем дело с широким размахом.

— Когда ехать? — упавшим голосом спросил фон Ботцки.

— Я сообщу вам. Что касается рабочих, то они уже выехали.

Кирхенблюм имел на этот счет вполне точные сведения.

В лагерях, где еще не начались репатриации, фирма отобрала и почти насильно завербовала сроком на год тридцать молодых и сильных русских рабочих. Им заявили, что они будут работать на колониальных плантациях Испании и в Анголе, в Африке. Через несколько дней партию рабочих погрузили на корабль и в первые же часы плавания сделали прививку против… малярии.

Корабль привез на остров тридцать зеленых людей.

Выгрузка происходила в полной тишине. Звякало изредка железо, плескалась вода, в свете звезд поблескивали мокрые весла. Человеческих голосов не было слышно.

Утром солнце осветило пустую лагуну. Берег был чист и безмолвен. На голубом горизонте ни пятнышка. А в палатках на алюминиевых кроватях лежали тридцать вновь прибывших. Они отдыхали от долгой морской дороги. Люди смотрели на брезент над головой и молчали. Свет проникал в палатку сквозь дверную прорезь и освещал их зеленые лица и руки, зеленым изумрудом блестел в глазах, не похожих на человеческие глаза.

Это были странные люди.

Они вели себя удивительно тихо. В палатках не слышно было человеческих голосов. Люди ходили, сидели, лежали, смотрели друг на друга, и если разговаривали, то тихими ровными голосами, спали, пили много воды. Что-то гнетущее, тяжелое постоянно давило на них, и они мучительно и бесконечно думали и никак не могли освободиться от своих трудных дум.

По утрам, как только вставало солнце, рабочие расходились по укромным уголкам недалеко от жилья. Скинув рубашки, они ложились на солнце, закрывали глаза и замирали, ни звуком не выдавая своего присутствия. Так в песках пустыни выползают на солнце зеленые ящерицы и, закрыв шторочками свои блестящие глаза, часами лежат, распластавшись на горячем песке.

Через час возле палаток раздавался свисток. На площадку выходили три розовощеких человека. Они громко разговаривали, шутили, пели немецкие песни. Охрана шахты — полномочные представители фирмы «Эколо» могла позволять себе и петь и пить. — Эй, подымайтесь!

На площадку сходились разморенные на солнце люди. Кожа их тел напоминала кленовый лист, просвеченный солнцем. Под зеленой кожей проглядывались сосуды, в груди людей билось сердце, наливались силой мускулы. А в глазах зеленым огоньком светилась такая беспросветная тоска, такое отрешение от всего мирского, что даже охранникам, привыкшим ко всему, становилось подчас не по себе,

— Ну, чего вытаращился? — кричали они и отворачивались. — Давай за дело!..

Зеленые люди брали отбойные молотки, надевали шлемы и цепочкой уходили в штольню. Компрессор начинал подавать воздух, двигатель выбивал дробь, в горе вспыхивали лампочки.

Зеленые люди пришлись к месту. Организм их оставался таким же крепким и жизнеспособным, как и у обычных людей. Но психика была подавлена. Они постепенно забывали прошлое, их не тревожили судьбы товарищей и даже на смерть они взирали с таким стоическим спокойствием, которому могли позавидовать самые закоренелые приверженцы буддизма. Зеленые люди не выказывали ни гнева, ни радости. Лишь что-то похожее на удовлетворение мелькало в их глазах в те минуты, когда они, отработав час или два в полутемной штольне, выходили на несколько минут на солнце. Они быстро срывали с себя одежду, выбирали хорошо освещенное место и ложились под солнцем, закрыв глаза и время от времени поворачиваясь с боку на бок. Но, когда снова раздавался свисток, оповещающий шахтеров о конце отдыха, зеленые люди подымались и беспрекословно шли в шахту. Это были самые послушные, абсолютно бессловесные рабы. Они работали, руда шла, и большая подводная лодка не уходила с острова пустой. Все было именно так, как намечалось руководителями фирмы.

Удачнее зеленых людей фирма «Эколо» не могла ничего придумать. Но зеленых людей было мало. Как мы знаем, в первой партии, привезенной на остров, было тридцать человек. Через месяц их осталось двадцать шесть. Непривычный тропический климат и повышенная радиация в шахте делали свое дело.

Лаборатория физика Отто Кирхенблюма торопила и подстегивала производство. Для широких опытов требовалось все больше и больше руды. Фирма «Эколо» через своих людей выразила недовольство работой служащих на острове. Те реагировали на подхлестывание по-своему: увеличили рабочий день зеленых рабов, уменьшили часы отдыха.

А организм зеленых людей требовал для нормального функционирования определенной дозы солнечного света. Солнечный свет, подсоленная вода и углерод воздуха были для них источниками жизни. Солнечные облучения давали все, что нужно для работы хлорофиллоносных клеток; в них происходила ассимиляция углекислоты, создавались углеводы, которые превращались далее в сложные белки и жиры. Организм получал пищу из зеленых клеток, кровь разносила ее по телу и восстанавливала утраченные силы. Когда охрана решила сократить часы отдыха и увеличить время работы, началось истощение. Организм зеленых людей слабел, изнашивался, шахтеры один за другим выходили из строя, и очень скоро выработка руды снизилась.

Круг замыкался. Выход был только один: нужно создавать новую партию зеленых рабов, чтобы расширить добычу руды.

Вильгельм фон Ботцки должен был изучить положение на месте. Его по праву считали отцом новой разновидности людей. Именно по его проекту, благосклонно принятому фирмой, были использованы первые семнадцать ампул зеленого препарата. Теперь профессору отступать было некуда. Он и сам это прекрасно понимал.

Вильгельм фон Ботцки сошел на берег острова темной ночью. Ему хотелось бы вступить в свои новые владения с торжественностью, присущей такому случаю. Ведь он, по существу, являлся теперь временным губернатором острова Красных камней. Но условия не позволили выполнить задуманное. В темноте и спешке с лодки сгрузили кучу инструмента, ящики и тюки, затем начали таскать по узкому трапу тяжелые мешки с рудой. Работа шла в полной тишине. Экипаж лодки не обращал никакого внимания на тучного человека в пенсне, который расхаживал по берегу. Через шесть часов лодка ушла в открытое море, оставив фон Ботцки в полном одиночестве.

Остаток ночи он провел на тюках с одеждой. При первом проблеске света пошел в горы.

Лагерь еще спал. Фон Ботцки нашел охранников, представился и остался недоволен их нерасторопностью.

Сказал ворчливо:

— Организуйте переноску грузов с берега. Где ваши рабочие? Покажите мне их.

Его повели в палатки.

Здесь профессор снова, впервые после Маши Бегичевой, увидел зеленых людей. Он содрогнулся, но виду не подал. С трудом заставил себя смотреть в их ничего не выражающие глаза.

Зеленые люди послушно встали, вытянулись цепочкой и пошли к бухте. Неторопливо, без всякого энтузиазма, как замученные рабочие лошади, начали они ходить с грузом и обратно.

— Ну и плохи же они у вас, — вырвалось у фон Ботцки. — Как в лагерях во время войны.

— Много работать приходится, — услышал он в ответ.

— Сколько осталось?

— Двадцать три. Мрут, понимаете ли… Все умрем, — мрачно изрек фон Ботцки и добавил: — Но нельзя торопить. Они должны работать еще долго.

— Пополнение требуется.

— Будет пополнение, — ответил он уверенно.

Уверенность Вильгельма фон Ботцки строилась на предположении, что его людям удастся еще не раз обокрасть Ильина.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Соседи говорили про Карла Биглера, что он счастливчик. Ему всегда везет, этому толстяку, неповоротливому крестьянину. Посудите сами. Его домик каким-то чудом уцелел во время войны. Войска и сражения обошли поля Карла стороной и не вытоптали топинамбура и свеклы, не сожгли садов и цветников, даже не повыдергивали из ограды жердей для того, чтобы подложить их под колеса буксующих машин. И потом — ну разве это не доказательство особой благосклонности судьбы! — его жена дарит ему уже третьего сына. Биглеру незачем искать себе батраков, тратиться на них и наживать всякие неприятности, неизбежные в таком деле, как наем рабочей силы. Сыновья, такие же толстые и неуклюжие, но пронырливые, как и их отец, быстро росли и уже к семи годам могли присматривать за коровами, возить корма и переставлять проволоку на пастбище, где ходят свиньи. Да, этому Биглеру несомненно везет!

На этот раз благосклонность судьбы приняла необычайные формы. Маленький Курт трижды пересчитал всех поросят, которые паслись вместе со свиноматками в загоне около зарослей барбариса, и тяжело вздохнул. Видно, он все же не в ладах с арифметикой, на что совсем недавно намекал господин учитель. Но арифметика арифметикой, а один поросенок все-таки лишний. Мальчик протер глаза и снова, в четвертый раз, принялся считать:

— Eein, zwei, drei…

И опять сорок три. А было сорок два.

Бросив поросят, Курт побежал домой и скоро вернулся в сопровождении самого Биглера. Тот уселся на камень и приказал сыну прогнать возле него четырех маток с приплодом. У третьей матки, важно шествующей со своим семейством, Биглер прямо из-под ног выхватил розового поросенка, который тут же поднял неистовый визг. Это был чужой, приблудившийся.

— Вот видишь, Курт. Он без матки. Это не наш. Откуда он мог взяться? Ну бог с ним, пусть ходит. Если соседи спросят, тогда отдашь. Впрочем, наши соседи занимаются как будто другими делами… — Он мельком бросил взгляд на высокую каменную ограду за кустарником и, очень довольный случившимся, ушел по своим делам.

Найденыш прижился. Никто его, разумеется, не искал. И через три дня удачливый Биглер мог вполне считать поросенка своим. Маленький Курт по этому поводу получил в воскресенье лишнюю ложку варенья.

Как-то в полдень Биглер застал своего сына Курта за странным делом. Он стоял в луже, придерживая за спину Найденыша, и что есть силы тер ему мочалкой бока.

— Испачкался? — спросил отец, удивленный внезапно пробудившейся чистоплотностью сына, который не любил проделывать подобный туалет даже над собой.

— Он никак не отмывается. Я его второй раз мою, а он все зеленый. Где только мог выкраситься?

— Плохо мыл, — сказал отец и нагнулся к Найденышу, который с довольным видом стоял в воде и только похрюкивал.

Подняв мордочку, поросенок снизу вверх посмотрел на хозяина. Биглер удивленно вытаращил глаза. Трубка чуть не выпала изо рта фермера. Он увидел совсем не поросячьи, изумрудно-зеленые глаза…

Биглер, честно говоря, испугался. Какая-то чертовщина! Будь то ночью или даже в сумерки, набожный фермер, пожалуй, просто смотал бы удочки от греха подальше. Но тут светило солнце… Курт, разинув рот, стоял рядом, и чертовщина не казалась такой уж страшной. Собрав все мужество и пробормотав на всякий случай «mein Gott», Биглер еще раз осмотрел странного поросенка с головы до ног. Чистая кожа животного светилась бледной зеленью, как у молодой травы. Биглер поплевал на редкую щетину, потер пальцем. Нет, зелень не смывается. Вот уж дела так дела!

— Он всегда был такой?

— Нет, папа, сперва он был как все, а потом стал таким.

— Гм… Вот это чудо… Ну, ты смотри за ним.

В воскресенье к Биглеру пришли гости. Он рассказал им о зеленом поросенке. Всей гурьбой гости пошли смотреть чудо. Найденыш лежал на солнце, зажмурив от удовольствия свои зеленые глаза.

— Как он себя чувствует, Курт?

Мальчик огорченно вздохнул:

— Он ничего не ест, папа. Я два дня смотрю за ним, так он только и делает, что пьет. Даже свеклу не берет.

— А не видно, чтобы болел! Толстый, плотный… Вот, друзья, какое чудо природы досталось мне! Биглер гордо выпятил грудь и весь засиял.

— Об этом интересно рассказать в газете, — предложил кто-то.

— О да, я это сделаю, — важно ответил хозяин Найденыша.

Биглер сдержал свое слово. Заметку о странном поросенке без всякого промедления поместила крупная газета «Зюддейче цейтунг», падкая на сенсации. Двести тысяч экземпляров этой газеты разнесли весть о странном Найденыше не только по южной провинции, но и по другим землям Западной Германии. И опять Биглеру повезло. Он получил хороший гонорар, стал известным человеком и с достоинством принимал теперь корреспондентов и любопытствующих. Портреты удачливого Биглера поместили в ряде газет, а цветные фото разнесли симпатичную зеленую мордочку Найденыша по всей стране.

Удивительные открытия в связи с Найденышем последовали одно за другим. Изумленные читатели вдруг узнали из новой заметки о том, что зеленый поросенок прибавляет в весе до 900 граммов в сутки. Привес небывалый. Вслед за этим появилась очередная ошеломляющая новость. Чтобы не впасть в ошибку, мы приведем весь диалог, напечатанный на страницах крупной западной газеты.

«Репортер. Скажите, герр Биглер, ваш Найденыш имел зеленый цвет кожи от рождения?

Биглер. Нет, он позеленел примерно на третьем месяце жизни. Первым это заметил мой сын, восьмилетний Курт.

Курт (вмешиваясь в разговор). Я думал, что он измазан краской, а он вовсе не отмывается…

Репортер. Найденыш питается вместе с остальными поросятами фермы или вы предлагаете ему особый рацион?

Биглер (в замешательстве). Видите ли, он почему-то очень плохо ест. Во всяком случае, хуже, чем другие поросята.

Курт (перебивая отца). Папа, да он совсем ничего не ест! Он даже от вареной картошки отказался, только воду пьет, и все…

Биглер. Ну, сын мой, конечно, преувеличивает, господин репортер. Животное без еды жить не может, но, право же, Найденыш очень экономно ест. Это заметил и я сам.

Курт. Да не ест он вовсе. Вот честное слово!..

Биглер. Иди, иди, сынок. Не вмешивайся в разговор взрослых, не мешай нам…

Репортер. Позвольте мне, герр Биглер, побывать у вас день-другой и вместе с вами понаблюдать за вашим странным созданием.

Биглер. Весьма охотно».

После такой корреспонденции, напечатанной на первой странице солидной газеты и тут же перепечатанной (с указанием источника) в десятке других газет и журналов, ферма Биглера стала местом паломничества физиологов, химиков и биологов из всех городов трех зон разделенной Германии.

Герр Биглер растерялся.

В шуме событий никто не заметил, как на воротах соседней таинственной виллы внезапно исчезла вывеска, уведомляющая о том, что здесь находится «Лаборатория биологических препаратов».

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Лаборатория биологических препаратов продолжала работать даже в тот трудный для фирмы день, когда газеты подняли шум по поводу зеленого поросенка. Добросовестные, исполнительные химики Мейер и Крафт засиживались в своих кабинетах допоздна. Опыт следовал за опытом. Ильин заходил к ним по два раза в день и неизменно с серьезным видом спрашивал:

— Ну как? Вытяжку еще не делали?

— Нет, герр Ильин, — отвечали они и сконфуженно пожимали плечами.

Ничего у них не выходило. Химики пунктуально следовали схемам Ильина, но в какой-то самый последний момент, когда препарат должен был появиться, дело неизменно срывалось. Ильин сердился, хмурился и приказывал начинать все сначала. Только очень наблюдательный человек мог бы увидеть в этот момент в уголках рта Аркадия Павловича легкую усмешку.

Сам он работал не меньше своих подчиненных. Он спешил. Он хотел скорее закончить серию опытов по превращению хлорофилла в сложные белки, из которых состоит кровь животных. Упитанные морские свинки, зеленые, как лягушки из болота, то и дело получали уколы, но упорно не хотели расставаться с полюбившимся им зеленым цветом. Аркадий Павлович использовал все ампулы. Препарат почему-то не подействовал. Тогда он приготовил еще два десятка ампул с «веществом Ариль», употребил часть из них, остальные запрятал в кармане пиджака до того времени, пока не получит новых подопытных животных.

Но события развернулись так, что ему не удалось применить эти ампулы, как хотелось.

Первые вести с острова Красных камней от Вильгельма фон Ботцки были неутешительными. Зеленых рабов становилось все меньше. Нужны были новые рабы, а для этого требовался препарат. К сожалению, Мейер и Крафт еще не переняли от Ильина секрет производства, а сам он делал препарат в мизерных дозах.

Как-то на дачу явился Габеманн. Он был зол и угрюм. Дни шли, химики работали, а толку от их работы не было. У фирмы возникли подозрения. В самом деле, кажется, Ильин опять водит их за нос, как некогда делал с фон Ботцки. В конце концов давно пора передать секрет производства фирме.

На виллу, где проводились опыты, зачастили и другие высокие гости.

Они беседовали по вечерам с Ильиным, Мейером и Крафтом, даже заходили к Маше Бегичевой, вели разговор на отвлеченные темы, но всем участникам этой игры было ясно, что надвигается гроза. Аркадий Павлович решил сам разрядить атмосферу, не дожидаясь, когда грянет гром.

— Вам нужен препарат? — в лоб спросил он Габеманна.

— А как вы думаете? — вопросом на вопрос ответил тот.

— Думаю, что да. И много?

— Нет, пока в ограниченном количестве. Нам надо начать разведение зеленых коров на экспериментальной ферме.

Ильин пристально посмотрел на Габеманна:

— Где эта ферма?

— Около Гамбурга. Мы решили разводить животных с зеленой кожей. Коровы, свиньи…

Аркадий Павлович промолчал. Так ли это? Первая ампула, насколько ему известно, пошла на другое дело. Об украденном препарате Ильин ничего не знал.

— Я думаю, как только Крафт и Мейер поймут мой замысел…

Габеманн недобро засмеялся.

— Упрямый вы человек, Ильин. И довольно странный. Мы вас спасли от смерти, вы согласились работать, стали нашим служащим и в то же время продолжаете нас обманывать. До сих пор вы не передали свой опыт Крафту и Мейеру. Что это значит? Или вы думаете, что мы не найдем способа выбить из вас нужные сведения? Берегитесь, Ильин, вы играете с огнем!

— Спросите Мейера и Крафта, почему у них не получается. Схему и технологию они получили. Конечно, у меня есть перед ними преимущество — определенный навык. Но это — дело времени.

— Боюсь, что ваши доводы не подействуют на фирму. Даю вам последний срок — неделю.

Ильин насмешливо поклонился.

Габеманн уехал. Но не успел он войти в свой дом, как раздался звонок и в трубке забубнил старческий голос самого Кирхенблюма:

— Есть сообщение от фон Ботцки. Дело на Красных камнях может совсем остановиться. Приезжайте сейчас же ко мне.

Чертыхнувшись в душе, Габеманн сломя голову кинулся к шефу. Старик принял его в присутствии двух своих коллег.

— Из письма фон Ботцки видно, что шахтеры один за другим умирают. Осталось двадцать три. Работа идет медленно. Нужно собирать еще одну партию. Сколько у вас завербовано людей? Сорок…

— А сколько сделано препарата?

Габеманн сконфуженно пожал плечами:

— Препарата еще нет.

— Почему? — Глаза физика сузились.

Ильин утверждает, что его изготовление требует времени.

— Я не узнаю вас, майор! Такой деятельный и способный, вы просто пасуете перед этим человеком. Или боитесь его?

— Что вы!..

— Но вы сами-то бываете на даче?

— Я только что оттуда.

— Ну так в чем же дело? Готовьте партию рабочих. Везите их в Гамбург, устраивайте. И в день отъезда сделайте инъекцию. Препарат должен быть у вас любой ценой.

— Я постараюсь, герр профессор…

Военные так не отвечают:

— Есть! — откозырял Габеманн и, круто повернувшись, вышел.

Он ехал от Кирхенблюма с таким чувством, будто ему только что объявили приговор и он должен готовиться к наказанию. Тон Кирхенблюма не понравился Габеманну. Он понял, что им недовольны. Как заставить Ильина?..

С этим мучительным вопросом он улегся в постель.

Сквозь сон он услышал громкие звонки телефона. С трудом открыл глаза. В окнах брезжил рассвет. Телефон за стеной в кабинете заливался. Шлепая тапочками, Габеманн подошел к столу и, прокашлявшись, поднес трубку к уху.

Трубка захлебывалась, неистовствовала, из черной раковины вылетали дикие ругательства вперемежку с его именем. Габеманн остолбенел. Сон слетел в одну секунду: он разобрал голос шефа.

— Дураки! Идиоты! — неслось из трубки. — Что вы делаете? Весь мир теперь будет гоняться за этим русским ученым. Уже в самом городе бегают зеленые поросята. Чему вас учили, безмозглые твари! Весь город на ногах! Бегите, поезжайте туда немедленно, вывозите всех и все, чтобы и следа не было. Ничего не оставлять, биолога беречь как свой глаз. Доложите мне лично. Да отвечайте же! Или вы оглохли, черт вас побери!..

Кирхенблюм рвал и метал. Но Габеманн уже не слушал. В пижаме и тапочках выскочил он из дому и, надев очки, с надеждой стал высматривать в сумеречной утренней мгле первых газетчиков. Ему повезло.

По улице ехал велосипедист и орал во все горло:

— Чудо на ферме Биглера! Зеленый поросенок! Двадцать пфеннигов за чудо!..

Габеманн вырвал у него газету.

Через десять минут он мчался в сторону лаборатории биологических препаратов.

Габеманн выскочил из машины, едва она затормозила, и бросился к воротам виллы. Тут уже стояли три крытых грузовика. Мимо них шли группы возбужденных людей. Они направлялись на ферму Биглера. В разговорах то и дело упоминались слова «Найденыш» и «зеленый». Габеманн лихорадочно соображал. Ну конечно, эта история — очередная проделка Ильина. Но как мог он подсунуть на ферму какого-то Биглера зеленое существо? Или он кому-нибудь передал препарат? Значит, он снова есть у Ильина?

Бросив на ходу распоряжение открыть ворота и завезти грузовики во внутренний двор, Габеманн быстро, боясь утратить запас кипевшей в нем злости, прошел в лабораторию.

Ильин сидел за столом и сосредоточенно следил, как капля за каплей титруется какой-то раствор. Он даже не обратил внимания на шум в дверях.

В этот день Ильину, что называется, повезло. Стал явственно обозначаться будущий новый препарат, который способен растворить зеленые зерна хлорофилла в клетках кожи животного. Состав не вызывал никаких сомнений. Он испытал его уже на десятке животных. Однако и здесь была своя «ложка дегтя». Свинки теряли свойства зеленого существа, но их поражал шок. Только отдельные экземпляры сумели пережить трудную ломку организма.

Перед ученым возникла другая проблема: чем «исправить» недостаток нового препарата, как подстегнуть живой организм, чтобы он сам перешел на обычный способ питания органической пищей?

Ильин испытывал чуть ли не сотый катализатор. Что-то туманно вырисовывалось. Он напряженно следил за результатами.

Побелевший от ненависти Габеманн подскочил к нему и грубо оттолкнул от прибора.

— Что вам надо? — закричал Ильин.

— Я сейчас рассчитаюсь с вами, — прошипел Габеманн и длинной костлявой рукой потянулся к горлу Ильина. Лицо его было искажено гневом.

Аркадий Павлович с силой ударил его по руке.

— Вы с ума сошли! Марш отсюда, или я вас убью! — Ильин, не владея собой, бросился на Габеманна и в одну секунду вытолкнул его за дверь. — Негодяй! — выругался Ильин и снова сел за прибор. — Еще минута и весь труд был бы потерян…

Между тем Габеманн уже вел допрос. Как оказался за стеной зеленый поросенок? Мейер и Крафт уверяли, что ни они, ни тем более Ильин все эти дни не покидали да и не могли покинуть территорию дачи. Охрана подтверждала их слова.

— Больше того, — сказал Крафт, — у нас на даче нет ни грамма препарата. Все ампулы израсходованы.

— А что, собственно, случилось? — спросил Мейер.

Вместо ответа Габеманн сунул ему газету. Все с интересом прочитали сенсационные сообщения. И тогда охранник вспомнил историю с пропавшим поросенком. Значит, он не попал в пасть к овчаркам?

— Разрешите сказать, шеф, — вставил он слово. — Я знаю, в чем дело. Этот поросенок просто сбежал от нас. Ильин его упустил. Мы думали, что его разорвали собаки. А он сумел разыскать лазейку и удрал. Ильин тут ни при чем.

Габеманн остыл. Какая глупая история! И вот результат.

Он не захотел встречаться с Ильиным.

— Передайте ему, что мы выезжаем, — сказал он Крафту. — Пусть собирается. На сборы три часа. История с зеленым поросенком может наделать нам много неприятностей. Сворачивайте лабораторию, господа, грузите на машины. Чтобы сегодня же до темноты все было закончено!

Из комнаты вышел Ильин:

— Успокоились, Габеманн? Будьте любезны разъяснить мне, обдуманные это действия или истерический припадок, болезнь, приобретенная вами на фронте?

Габеманн только скрипнул зубами. Жаль, что этот наглец нужен фирме, он бы показал ему, как надо разговаривать… Но положение обязывало.

Как только мог спокойно, он ответил:

— Некоторые обстоятельства принудили меня к этой вспышке. Все выяснено, обвинение снимается. Мы выезжаем на новое место.

— Зачем? Куда?

— Потрудитесь прочитать.

— Габеманн передал Ильину газету.

Пробежав глазами по столбцам, Ильин рассмеялся:

— Все ясно! Маленький паршивец убежал от нас в сад, и я думал, что он угодил к овчаркам. Поросенок, как видно, оказался храбрее, чем мы о нем думали. Ну, и что из этого?

— Вокруг нашей дачи большое волнение. На ферме Биглера — толпы людей. Мы вынуждены выехать в другое место.

— Я не смогу тогда выполнить условия нашего договора, Габеманн. Свернуть лабораторию это значит начать все сначала.

Он действительно боялся за свою работу, за судьбу «штамма 1662», который уже дает такие обнадеживающие результаты. Еще бы несколько дней…

— Куда вы отправляете нас? — спросил он.

— Туда… — Габеманн неопределенно махнул рукой на север.

— Повторяю, это осложнит работу лаборатории.

— Приказ шефа.

Взгляды, которыми они обменялись, были не из тех, что называются дружескими. «Есть ли у него еще ампулы?» — мучился Габеманн.

«Ты затеял что-то недоброе», — в свою очередь, думал Ильин. Он повернулся и пошел в свою комнату.

Габеманн посмотрел ему вслед: «Надо быть начеку», л решил он.

Длинные железные полуприцепы с маленькими зарешеченными окнами и плотными дверями видом своим напоминали душегубки военных лет. По коричневому фону шла надпись: «Хлеб». Теперь в них грузили ящики с приборами. Весь большой груз в металлических коробках грузился на автомобили с поспешностью, какую можно наблюдать только во время пожара или наводнения.

За стенами виллы до самой ночи вспыхивали лампы фотографов, слышался смутный гул человеческой толпы, шум то и дело проносившихся машин. А вилла стояла без огней, тихая и затаившаяся, словно и не было там двух десятков очень деятельных людей, с молниеносной быстротой опустошающих комнаты.

Ильин задержался у себя в комнате. Он нервничал. Куда его повезут? За свою жизнь он не боялся. До тех пор, пока в нем нуждаются, пока он не открыл тайну препарата другим, его не уничтожат. Стоит ему доверчиво передать схему получения «вещества Ариль» тому же Мейеру или Крафту, как на другой день его вычеркнут из списка живых. А жить надо! Еще не до конца выяснена важнейшая проблема обратного хода реакции.

Он нащупал в кармане коробку с ампулами. Куда их деть? Может быть, лучше разбить? Он вынул ампулки, но тут же снова спрятал в карман и пошел в комнату к Маше.

— Мы сейчас уезжаем, Маша, — сказал он.

— Зачем?

— Так приказано. Я помогу тебе собраться.

Она стояла, опустив руки. Ильин начал складывать вещи.

— Надень это. — Он подал девушке костюм.

Маша послушно переоделась. Тогда Ильин вынул коробочку, выложил половину ампул в свой карман, а коробочку с оставшимися ампулами спрятал в карман Машиного костюма.

— Коробочку видишь? Я кладу ее вот сюда, в этот карманчик, — сказал он ей. — Береги.

Аркадий Павлович считал, что так будет надежнее.

Маша равнодушно откликнулась:

— Клади. Буду беречь.

Ильин не успел выйти из комнаты, как открылась дверь и вошел Габеманн.

— Вы здесь? — удивился он.

Его глаза быстро пробежали по лицу Ильина, скользнули по девушке. «Интересно», — подумал он и произнес:

— Прошу вас побыстрее уложить приборы. Вас там ждут помощники.

Ильин не ответил ему. Он был слишком озабочен. В этой спешке, в этом бегстве разве долго забыть что-нибудь очень важное. Надо действительно самому заняться лабораторией. Поросенок… Выходит, что его поступок обернулся против него самого. Это хорошо, что поднялся шум. Но переезд… Вот об этом он тогда не подумал.

В темноте ранней ночи бесшумно открылись ворота виллы, из них выехали грузовики и, не включая фар, помчались, все ускоряя ход, по шоссе дальше от города, огни которого образовали огромное зарево на южной стороне горизонта.

Эвакуация «Лаборатории биологических препаратов» закончилась в срок, назначенный Кирхенблюмом.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Статьи в газетах о загадочном Найденыше следовали одна за другой. Общественное мнение требовало новых и новых данных.

Авторами статей являлись уже не только досужие репортеры, но и маститые ученые с именем. Версия о живом существе, способном к прямому синтезу солнечной энергии, нашла несколько приверженцев и в то же время, как и подобает любой гипотезе, приобрела столько же, если не больше, противников.

Со страниц газет известие о зеленом существе перешло на страницы научных журналов. Там сразу же начался спор. Он вовлек в свою орбиту ученых из других стран и сделался на какое-то время буквально всеобщим, затмив сообщения о катастрофе на угольных шахтах Бельгии, и очередное дело об атомном шпионаже, и сенсационное открытие, связанное с находкой в водах Индийского океана кистеперой рыбы, жившей на Земле триста миллионов лет назад.

Все зеленые по цвету представители мира насекомых и пресмыкающихся подверглись массовому анализу и строгому исследованию на столах физиологических лабораторий. С особой страстью споры возобновились вокруг вопроса, является ли зеленый пигмент у гусениц, некоторых земноводных и гадов близким к хлорофиллу. Ученые доказывали каждый свою точку зрения со страстностью, часто переходящей в форму язвительную и оскорбительную для противника.

Научная перепалка продолжалась довольно долго. Она велась в форме отвлеченных, абстрактных суждений. Удивительно, как большие ученые, натренировавшиеся в спорах и логических рассуждениях, не додумались до простой вещи: исследовать не лягушек, не гусениц и не земноводных, а самого виновника кутерьмы — поросенка Найденыша, который ничего не знал о шуме, бушевавшем на обоих полушариях планеты, жил себе по-прежнему покойно и привольно, принимал солнечные ванны и рос да рос.

Наконец кому-то пришла в голову эта простая мысль. Но было уже поздно.

История с Найденышем закончилась весьма прозаически.

Часов в одиннадцать вечера к ферме Биглера подъехал «мерседес-бенц» — сверкающая лаком и хромированной сталью дорогая машина. Из нее не торопясь вышел высокий худой господин в дымчатых очках и шляпе, с несколько излишне загнутыми на лоб полями, отчего лицо его оставалось в тени.

— Чем могу служить? — вежливо спросил фермер, уже привыкший за эти шумные дни к приему всяких ученых персон.

— Я хочу купить вашего зеленого поросенка, — просто ответил приезжий. — Он мне нужен для экспериментальной работы. Сколько вы за него хотите?

Биглер пожал плечами. Хитрый крестьянин тут же сообразил, что из этого предложения можно сделать бизнес. Боясь прогадать, фермер не спешил с ответом.

— Прошу вас в дом, господин, как вас, простите?..

Но приезжий не счел нужным называть свою фамилию.

— Не тяните, Биглер. У меня мало времени. Сколько?

Герр Биглер понял, что имеет дело с человеком деловым и решительным. Почти зажмурившисьот страха за свою смелость, он выпалил:

— Двадцать пять тысяч марок.

Приезжий только хмыкнул в ответ.

Биглер пролепетал, оправдываясь:

— Мне уже давали пятнадцать тысяч.

— Дурачье! За паршивого поросенка, в котором только и радости, что какой-то там цвет… Ну вот что, получайте шестьсот марок и давайте своего гибрида.

Фермер выпрямился, на лице его появилась наглая решимость.

— Двадцать пять тысяч, уважаемый, и только двадцать пять.

Господин в шляпе обернулся назад. Тотчас же из машины вышли еще двое. И не успел Биглер моргнуть, как получил от одного из них такой удар в подбородок, что тут же сел на ступеньки крыльца и забыл на какое-то время о нашем дивном мире. Очнулся он с тряпкой во рту и связанными руками и ногами. Около него стоял приезжий господин и выразительно играл пистолетом, подбрасывая его на ладони.

Биглер тоскливо вздохнул и опять зажмурился. Приоткрыв глаз, фермер заметил, как мимо него прошли два человека. Один из них нес мешок с Найденышем.

Господин сказал:

— Минуты через три можете помычать, герр Биглер. Вас услышат в доме и развяжут. Но не раньше. Я бью из пистолета без промаха на семьдесят метров, пять лет практиковался в этом спорте на войне. И, пожалуйста, забудьте о нас. Желаю здоровья!

«Мерседес-бенц» заворчал, рванулся и скрылся. Герр Биглер полежал еще немного и начал языком выталкивать изо рта тряпку и мычать. И тут же из дома выскочил проворный Курт, испуганно вскрикнул и бросился обратно.

Когда хозяина развязали, ввели в дом и влили ему в рот полстакана мятной настойки, Биглер засопел и вдруг захныкал как маленький:

— Старый я дурак! Надо было брать шестьсот марок. А теперь ни денег, ни Найденыша…

Соседи были крайне удивлены, узнав о случившемся. Это был, пожалуй, единственный случай, когда толстому, неуклюжему фермеру не повезло.

Зеленый поросенок исчез. Шум, поднятый в печати из-за этого чуда с изумрудно-зелеными глазами, стал понемногу утихать, а через несколько дней если кто и вспоминал о зеленом животном, то не иначе, как с юмористическим оттенком, как об анекдоте, раздутом бессовестными журналистами.

Новый, неимоверный по силе взрыв сенсации последовал однажды после шести часов вечера, когда в Мюнхене вышла все та же газета «Зюддейче цейтунг». Говорят, что тираж ее разошелся самое большее за три часа. Типография срочно начала печатать вторые двести тысяч. Виной тому была статья доктора Фихтера, директора заповедника где-то в верховьях Дуная.

Чтобы не допустить ни малейшей неточности, нам придется воспроизвести здесь целиком этот небольшой документ, который потряс людей во всех странах мира.

В статье говорилось следующее:

Буря удивления, негодования, возмущения и любопытства бушевала в этот вечер на улицах городов и сел южной провинции Германии. Толпы народа осаждали официальные учреждения, помещения газет и радио, требуя разъяснений и новых сведений об Ильине и его открытии.

К восьми часам вечера «Зюддейче цейтунг» конфисковали под предлогом «возбуждения народа в пределах, вызывающих общественный непорядок». Патрули полиции и оккупационных войск разъезжали но улицам городов. Во всех собраниях, в театрах, в пивных, клубах только и говорили о статье доктора Фихтера.

Вполне естественно, что первыми откликнулись на призыв доктора Фихтера репортеры. Они снова нагрянули на ферму к Биглеру. Если у него появился продукт творения Ильина, значит, и сам Ильин обитает где-то недалеко.

И тут Биглеру не повезло второй раз в жизни.

Вслед за газетчиками ферму наводнили разные люди. Огромная толпа любопытных, потрясенных открытием людей — ученых, дилетантов и, конечно, полицейских, — заполнила все десять гектаров земли около фермы и через день превратила вспаханные участки в хорошо утрамбованные площадки. Ни уговоры, ни угрозы не помогли. Люди хотели услышать новости из первых уст. То, что пощадили в свое время война и бомбы — огороды, поля, посевы, — в течение дня было вытоптано, вырвано, изъезжено колесами автомобилей. Каждый поросенок, принадлежавший несчастному фермеру, прошел через сто рук. Визжавших животных ощупывали, осматривали, пребольно щипали только потому, что они когда-то имели честь пастись рядом с Найденышем. Толпа, осаждавшая дом Биглера, шумела.

— Где Ильин, который принесет людям сытую жизнь?

— В петлю мерзавцев, укравших ученого!

— Искать Ильина!!!

В отдельной комнате трепещущего, напуганного до смерти фермера допрашивали опытные детективы. Кое-как им удалось понять, что Найденыш пришел в стадо со стороны особняка, окруженного стеной. Как только слух об этом донесся до толпы, на штурм стены полезли сотни добровольцев. Вилла была исследована метр за метром. Увы, она была пуста!

Возбуждение в районе заповедника было еще большим. Полиция оцепила поселок и с трудом сдерживала толпу. К зеленым косулям. Джу и Рому допускали только ученых. Фихтер давал объяснения. Лиззи держалась с достоинством. Она восседала в плотном кольце репортеров и отводила душу, рассказывая все, что касалось Ильина и Бегичевой, а заодно и все, что в. свое время позволяла высказывать только про себя.

Ученые осматривали зеленых животных, с чувством жали Фихтеру руку и требовали разъяснений, бесконечных разъяснений.

И вдруг однажды утром Фихтера нашли в постели мертвым.

Еще одна трагедия. Месть за разоблачение тайны открытия. Газетам было запрещено печатать сообщения о смерти. Служанку Лиззи куда-то увезли. Эксперты молчали. Они-то знали: в стакане с остатком минеральной воды, которую доктор пил на ночь, и в бутылке с этой водой найдены следы синильной кислоты. Пробка была аккуратно проколота шприцем…

Несчастный ученый пал жертвой своей смелой статьи.

Со смертью Фихтера всякая возможность установить место нахождения Ильина или близких ему людей совершенно исчезла.

Еще не успел затихнуть шум, вызванный статьей Фихтера, а затем его смертью, как новые сведения об Ильине взбудоражили общественное мнение Западной Германии. На этот раз под статьей стояла подпись Франца Кобленца.

Он писал:

Вмешательство советских военных властей и общественное мнение заставили на этот раз официальных лиц из местного правительства потрудиться над «делом Ильина». Специальная комиссия напала, наконец, на путь следования сбежавшей «Лаборатории биологических препаратов», в которой, по всей вероятности, и работал Ильин. Выяснилось, что эта «лаборатория» не принадлежала ни к одному из ведомств, а была в некотором роде ничейной, частной. След лаборатории вскоре нашелся в Гамбурге, но снова потерялся в порту, откуда в широкий мир ежедневно уходили десятки кораблей разных стран.

Собственно, члены комиссии узнали некоторые подробности о фирме «Эколо» и ее руководителе, старом Кирхенблюме, а узнавши, до смерти испугались последствий. Им довольно прозрачно намекнули, что будет полезнее для их собственного спокойствия и благополучия не замечать кое-каких вещей. В результате комиссия ограничилась составлением очень куцего документа, который подтверждал важность биологического открытия, сделанного человеком, «имя которого и сам факт его существования вызывают большое сомнение».

Постепенно о Фихтере, об Ильине, о зеленом Найденыше и о странных существах Джу и Роме стали забывать…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Фургоны неслись по бетонным автострадам с огромной скоростью. Но от Мюнхена, южного города Германии, до ее северных границ — немалое расстояние. Машины нуждались в заправке, люди еще больше, чем машины, нуждались в отдыхе. Поэтому, как ни поспешно было бегство, на ночь фургоны останавливались, хотя распорядителям этого блиц-путешествия такие остановки были явно не по душе.

Если бы можно было одним взглядом окинуть дороги страны на протяжении, скажем, пятисот километров, то наблюдатель сразу заметил бы в потоке самых разнообразных автомобилей эту колонну, которая неслась со скоростью, превышающей всякие нормы движения. Колонна шла точно на север.

Она состояла из трех огромных фургонов коричневого цвета и одной блестящей «мерседес-бенц», за рулем которой сидел хорошо одетый мужчина в дымчатых очках и шляпе, надвинутой на лоб, отчего лицо его находилось в тени. Эта быстроходная машина нагнала фургоны уже довольно далеко от виллы и теперь шла впереди, указывая путь. Только один раз все четыре машины остановились в густом лесу, вдали от жилья, да и то на четверть часа, не больше.

Из легковой машины вышли трое. Двое из них с лопатой и мешком ушли в лес. Третий, как нетрудно догадаться, был Габеманн.

Он подошел к одному из фургонов и открыл запертую дверь.

— Разомнитесь. Остановка, — сказал он.

Из фургона вышел Ильин, сел на обочине дороги и безучастно стал смотреть на темнеющее небо и высокие дубы, склонившиеся возле дороги. Маша села недалеко от Ильина.

К Аркадию Павловичу подошел рослый, флегматичный на вид дог. Эта собака принадлежала Габеманну. Он всегда возил ее с собой. Дог имел свою биографию. Старый злой пес был натренирован на заключенных в лагерях военнопленных. Уставившись на Ильина глазами безработного палача, дог завилял хвостом. Аркадий Павлович подозвал его, погладил. Оглядевшись, он осторожно вынул из кармана какой-то предмет и ласково обхватил собаку. Дог легонько взвизгнул, отскочил от Ильина и уселся в стороне, обиженно поглядывая на человека. Ильин, довольный сделанным, бросил пустую ампулу.

Через несколько минут из лесу вернулись двое. Мешка у них не было. Найденыш покоился в земле.

— Поехали, — сказал Габеманн и запер за пассажирами дверь фургона.

Машины понеслись дальше.

Возле какого-то городка они свернули с автострады, проехали несколько минут по узкому проселку и требовательно загудели у закрытых ворот, за которыми виднелось низкое здание, окруженное тенистыми вязами. Ворота открылись, автомобили въехали во двор.

Когда путники вышли из фургона, то увидели сцену, довольно удачно воскресившую дни военного угара гитлеровской Германии. На крыльце дома стоял хилый старик в бархатной пижаме и домашних туфлях. В одной руке он держал палку, несомненно очень нужную в его теперешнем состоянии. Он был настолько стар и разбит, что тело его тряслось и дергалось. Но другую руку старик воинственно вскинул над головой, и изо рта его хрипло вырвался звук «хайль!» Перед трясущимся манекеном стоял Габеманн в дымчатых очках по стойке «смирно», с вытянутыми вперед руками. Вокруг участников странной сцены заливались шпицы и таксы, явно не сознававшие торжественности момента.

— Кто это? — спросил Ильин у одного из надзирателей.

— Командир дивизии, генерал СС в отставке. Его недавно выпустили из тюрьмы в Люнебурге, сейчас живет в своем поместье. Старый знакомый Габеманна, его начальник во время войны.

Когда церемония встречи окончилась, все пошли в дом. Трясущийся хозяин подозрительно осмотрел Ильина, но тут же забыл о гостях, занявшись своими собаками,

Аркадий Павлович после ужина изъявил желание немного погулять по усадьбе его превосходительства. Ему разрешили. Следом за Ильиным ходили двое, но они были настолько деликатны, что не мешали ученому сидеть в маленьком парке, баловаться с собаками хозяина и даже заходить любопытства ради на скотный двор и в свинарник,

Уже в комнате Аркадий Павлович обшарил карманы. Осталось только две ампулы. Свою дозу получили в знак признательности за гостеприимство этого военного преступника три его любимых собачки, две породистые свиньи и две крупные коровы. «Он непременно покажет живность ветеринарам, как только заметит, что животные позеленели…»

Перед сном Аркадий Павлович навестил Машу,

— Я возьму у тебя коробку, — сказал он.

— Возьми…

Он сунул руку в карманчик ее костюма. Коробки не было.

Ильин взволнованно спросил Машу:

— Где коробка?

Она смотрела на него бессмысленно-зелеными глазами.

— Не знаю…

В соседней комнате на тахте лежал Габеманн и любовно перебирал в руке стеклянные ампулы. Их было тринадцать. Габеманн был доволен собой. Теперь есть с чем прибыть в Гамбург на встречу с рабочими, едущими в далекое плавание.

Утром машины понеслись дальше.

В тот же день колонна подошла к городу. Машины остановились в заранее подготовленном месте — во дворе большого дома, окруженного каменной стеной.

С какой-то веселой злостью Ильин разбазаривал оставшийся препарат. В доме новых хозяев, кроме старушек, отставных, но довольно бравых военных, портретов генералов, в фуражках с высокой тульей, и зачехленной мебели, на которой стояли еще номера известных европейских музеев, кроме всего этого, были кошки. Старые, тощие, толстые, пышные, нежно изгибающиеся и деликатно мурлыкающие, они в этот день стали жертвами хитрости ученого, которому не терпелось оставить на своем пути побольше приметных знаков. Ильин вполне справедливо надеялся, что если из-за поросенка поднят такой шум, то новые зеленые животные еще больше возбудят общественное мнение и хозяевам все труднее и труднее будет скрывать его, Ильина.

Аркадий Павлович не знал и не мог знать, что они уедут очень далеко.

Фирма Кирхенблюма, завладев ученым, не желала выпускать его из своих рук. Но в то же время шеф понимал, что держать Ильина в Германии после случая на ферме Биглера, статей Фихтера и Кобленца стало очень опасно. Советские офицеры уже искали его и могли обнаружить каждую минуту. Тогда было принято решение отправить Ильина вместе с лабораторией на остров Красных камней. Там он сделает все, что надо. «Подопытных» у него будет более чем достаточно, тайна работы надежно обеспечена, а когда придет время, этого опасного человека можно будет без всяких хлопот убрать.

Когда старый Кирхенблюм прочитал в газете статью Франца Кобленца, он задумался. Отложив газету, Кирхенблюм сказал самому себе: «Командировка профессора фон Ботцки, вероятно, затянется. И надолго. В Германию ему хода нет. Бедный Вильгельм!..»

На этой последней остановке близ Гамбурга Ильин спросил Габеманна:

— Долго нам еще придется ехать?

— Теперь уже близко.

— Мы на севере?

— Да, возле моря.

— Куда же мы едем?

— Маленькое путешествие по морю, герр Ильин…

Габеманн улыбнулся. Улыбка его не понравилась Ильину. Куда его хотят спрятать? Об острове Красных камней Ильин не знал. Если бы не Маша, он мог попытаться бежать. После событий с поросенком его приняли бы в каждом доме. Но Маша!..

Через полчаса «мерседес-бенц» перевез Ильина, Машу и Габеманна с догом на условное место за городом.

Ильин вышел из машины. Перед ним лежало Северное море, тяжелое, мрачное, отливающее свинцом. Низкие облака висели над водой. Чайки молча летали над морем. Вид сурового моря вызывал тоску. Подошла шлюпка. Аркадий Ильин и Мария Бегичева сели в качающуюся лодку. Габеманн помахал им рукой.

— Привет моему другу фон Ботцки! — крикнул он.

Шлюпка исчезла за волной. Габеманн довольно потянулся и сказал своему догу:

— Ну, вот и все. Покойник поехал на кладбище сам. Задание выполнено. Мы теперь свободны с тобой от всяких забот, дружище.

Он еще не знал, какую штуку выкинет его дог.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Огромная палатка-лаборатория стояла в небольшом распадке, метров на двести в сторону от основного лагеря, где жили рабочие урановой шахты.

Место для Ильина и его лаборатории выбирал сам фон Ботцки. Он хотел всегда иметь Ильина перед глазами и в то же время дать ему и его коллегам относительную свободу, необходимую для их труда.

С двух сторон над палаткой подымались крутые откосы из красных камней. Правая сторона возносилась далеко вверх; левая подымалась всего метров на двадцать и потом почти отвесной стеной падала к океану. Сзади палатки распадок быстро сужался и исчезал. Там среди камней торчало несколько жалких кустиков, и после редких в этом месте дождей струился день-другой робкий ручеек. Потом он высыхал, и каменное ложе его покрывалось радужной пленкой пустынного загара. С трудом, цепляясь руками и ногами, можно было вылезти по следу ручья на высокое плато, откуда просматривался весь остров. Каменная площадка над ущельем обрывалась к морю. Таким образом, был только один вход в укромное место, где поставили лабораторную палатку. Вход находился под наблюдением людей, живущих в другой палатке. Стоит ли говорить о том, что в этой палатке жил Вильгельм фон Ботцки и надзиратели. Сюда теперь прибыли еще двое охранников, которые сопровождали в дороге Ильина и Бегичеву.

Всякий, кто входил в распадок снизу, из долины, или шел сверху, от шахты, неминуемо попадал под контроль сторожей.

Расторопные Мейер и Крафт, немного смущенные непривычной обстановкой, в которой создавалась островная лаборатория, тем не менее довольно быстро установили оборудование и проявили такое рвение, что Ильину оставалось только изумляться их работоспособности.

Они предвкушали скорую победу над своим «русским коллегой», которого явно недолюбливали. Здесь, на одиноком острове, Ильин был полностью в их руках. Как ни крутись, а придется ему расстаться со своей тайной. После Ильина они — Крафт и Мейер окажутся теми влиятельными особами, которые начнут новую эру в биологии и химии. Рано или поздно они должны взять реванш за постыдное унижение на даче.

Аркадий Павлович Ильин в первые дни своей жизни на острове, казалось, не замечал ровным счетом ничего. Он был слишком измучен дорогой и, конечно, подавлен тревожными мыслями о будущем. Высадившись на пустынном острове, он понял: это конец.

Маша ничего не понимала. Она по-прежнему оставалась безучастной ко всему на свете.

Вильгельм фон Ботцки при встрече с Ильиным выразил нечто вроде радости:

— Не ожидал вас увидеть здесь, Ильин, — сказал он и протянул ему руку, как старому знакомому.

Ильин побледнел от удивления и возмущения. Он здесь? Этот палач и истязатель разыгрывает перед ним друга!

— Очень жаль, профессор, что вы еще ходите по земле, — едва сдерживая бешенство, сквозь зубы сказал Ильин. — Я считал, что с вами будет покончено сразу же после войны. Не угадал. Но можете не сомневаться, вас разыщут даже здесь. Петля по вас плачет…

— Вы все такой же жестокий, Ильин, — с отеческим сожалением проговорил фон Ботцки. — А время-то другое. Была война, мы были врагами. Тогда ваше ожесточение находило еще какое-то оправдание. Ну, а теперь? К чему подобная непримиримость? Мы с вами коллеги, служим одной фирме, делаем общее дело. Не пора ли забыть прошлое?

— Мы и сейчас враги, фон Ботцки. И везде будем ими, запомните это!

Ильин отвернулся. Мерзавец! Он хочет мира? Евангельское всепрощение? Ну, нет! Он понял, что фон Ботцки здесь неспроста.

Все объяснилось через несколько часов. В лабораторную палатку явился фон Ботцки; на этот раз он облачился в свой полковничий мундир. Рядом с ним стояли два охранника.

— Пойдемте, Ильин, — тоном приказа произнес он.

— Никуда я не пойду, — бросил Ильин.

Фон Ботцки кивнул своим спутникам. Они бесцеремонно взяли Ильина под руки.

— Марш! — скомандовал один из них.

Ильин отбросил руки охранников и молча вышел из палатки. Ну да, по-прежнему тюрьма. Они направились к шахте.

Из шахты один за другим выходили рабочие.

— Что это? — Ильин споткнулся и остановился, словно его оглушили.

Не моргая, он смотрел, как проходили мимо зеленые люди. Зеленые люди? Откуда? Почему зеленые? Он заставил себя подойти ближе к ним, взял кого-то за плечи, всмотрелся в бессмысленные глаза.

— Ваша работа, Ильин, — раздался сзади голос фон Ботцки. — Любуйтесь.

Как только Аркадий Павлович очутился рядом с зелеными людьми, в его глазах появился ужас. Он оглядывал этих несчастных с таким выражением, словно они были выходцами с того света. Его окружали, на него со всех сторон смотрели зеленые равнодушные глаза совершенно бессмысленных существ, а он, схватив себя за волосы, вдруг сел прямо на землю среди этой толпы и застонал, раскачиваясь из стороны в сторону.

Наконец он поднялся, раздвинул руками толпу и пошел. Его спутники последовали за ним.

— Кто эти несчастные? — спросил он, не оборачиваясь.

— Ваши соотечественники, русские пленные, — ответил фон Ботцки.

Ильин живо обернулся и очутился лицом к лицу с полковником. Охранники встали по сторонам.

— Кто их сделал зелеными?

— Вы, Ильин.

— Неправда! Откуда препарат?

— Вы его сделали, Ильин.

— Я не делал! — окрикнул Ильин.

— Увы, делали. И поделились с фирмой. Тогда он вспомнил об украденных ампулах.

— Давно они здесь? — спросил он о людях.

— Давно.

Значит, это было еще на даче. Он вытер вспотевший лоб. А, вот оно что: некачественные ампулы, которые он хоронил под клетками животных… Их просто подменили.

Аркадий Павлович не мог больше говорить. Совершенно убитый и удрученный, он направился к своей палатке. Фон Ботцки, Крафт и Мейер переглянулись и пошли за ним.

После этой встречи Ильин стал мрачен и задумчив. На обоих помощников он смотрел с холодной враждебностью.

«Ну что же, — думали они, — как вам угодно, Ильин. Мы свое дело сделаем».

Перед отъездом из Европы Мейер и Крафт пережили много неприятных минут. Их вызвал руководитель фирмы и, даже не предложив сесть, набросился с руганью.: «Жить и работать почти два месяца бок о бок с Ильиным и не найти подхода к его тайне — это ли не доказательство вашей тупости, господа! Он водит вас вокруг пальца, а вы только хлопаете глазами! Или вы неспособны? Если так, мы вас заменим». Но они не хотели, чтобы их заменяли. Неужели они, опытные специалисты, действительно оказались не способными попять Ильина? Самолюбие их страдало, они возненавидели Ильина.

Аркадий Ильин обходил их уловки, как опытный лис обходит раскрытый капкан. Естественно, Мейер и Крафт были оскорблены и взбешены. С каждым днем они проявляли все большую настойчивость в работе, все заметнее наглели в разговоре с Ильиным и все более тщательнее и скрупулезно копались над сложными опытами, которые поручал им Аркадий Павлович. Он, в свою очередь, видел их состояние и беспокоился не меньше, чем они. Ясно, что долго хранить тайну не удастся. Хотя и очень медленно, химики вплотную подходили к методике изготовления «вещества Ариль». Они уже знали много звеньев в цепи опытов. Еще на даче ими был изготовлен препарат точно так же, как это делал сам Ильин. Но, когда его испробовали на свинках, они не захотели зеленеть. В препарат не добавили катализатор. Он был сделан Ильиным, отдельные маленькие ампулы лежали в кармане его брюк. Без этих ампул препарат не действовал.

— Вы смеетесь над нами, Ильин, — раздраженно заговорил Мейер и словно для драки подошел вплотную к Аркадию Павловичу. В глазах химика светилась откровенная ненависть. — Почему вы продолжаете скрывать от нас тайну? Разве вы не подписали обязательство передать технологию изготовления препарата мне и Крафту? Или вы полагаете, что здесь, на острове, вы останетесь безнаказанным, как там, на материке?

Ильин зло рассмеялся прямо в лицо Мейеру:

— Я не виноват, что ко мне прикрепили таких неспособных помощников, как вы, Мейер. Не сваливайте вины с больной головы на здоровую. Учитесь, коллега, и еще раз учитесь.

— Хорошо, — сказал сквозь зубы Мейер. — Будем учиться. Но перед отъездом мы заручились согласием фирмы на последнее испытание. И не хотим больше, чтоб нас дурачили. Завтра в присутствии фон Ботцки и охраны вы на глазах у всех проведете опыт получения «вещества Ариль» от начала до конца. И, если он не удастся, вас пристрелят, как собаку.

В тот же вечер они встретились с фон Ботцки и детально обсудили с ним свой план. Профессор одобрил его. Действительно, сколько же можно! Ильин порядком надоел ему еще в Германии. Теперь он с радостью готов был отделаться от него. Черт с ним, с препаратом! Надо уезжать отсюда скорей, из этой дыры. А пока Ильин здесь, вряд ли ему разрешат уехать.

В конце концов он свое сделал. Зеленые люди есть, они работают, дают руду, и не его вина, если они потихоньку умирают. Если Мейер и Крафт докажут виновность Ильина, охрана прикончит его. Он тут ни при чем. Смерть Ильина не падет на его голову. Великолепно!

Настал день опыта.

Большой лабораторный стол выдвинули на середину палатки. Ильин неторопливо начал работать. Он был совершенно спокоен. По обе стороны ученого сидели Мейер и Крафт и пунктуально повторяли все операции, которые делал Ильин. Казалось, что это не живые люди, а два зеркальных отражения ученого манипулируют с химической посудой, титруют и гальванизируют жидкости, смешивают составы.

В стороне сидел Вильгельм фон Ботцки и пристально изучал лицо Ильина. В глазах профессора застыло любопытство. С нетерпением ждал он окончания опыта. Неужели и на этот раз Ильин вывернется? Вряд ли. Ведь если он сейчас создаст препарат, Крафт и Мейер, точно копирующие его, тоже создадут препарат. Тогда Ильину конец. А если у них двоих не получится, Ильину все равно конец. В обоих случаях выигрывает он, фон Ботцки,

Из угла палатки на профессора смотрели другие глаза. Маша Бегичева спокойно смотрела на человека, который когда-то приказал сделать ее зеленой. Она не знала этого, не помнила фон Ботцки, забыла о мести, как забыла любовь к другу.

Перед химиками посреди стола был установлен штатив с пустыми пробирками. Когда Мейер хотел зачем-то передвинуть его, Ильин вскинул глаза и резко бросил:

— Оставьте здесь…

Мейер пожал плечами. Какая дерзость! Но штатива не тронул.

Позвякивала тонкая химическая посуда, гудел ток в трансформаторе, слышался плеск тяжелых капель в ретортах. Прошел час, другой. Лоб Мейера заблестел от пота. Крафт шумно вздыхал. Ильин сидел неподвижно с обострившимся лицом, весь ушедший в дело. Он словно не замечал окружающих и проводил реакцию за реакцией. Крафт и Мейер умело и привычно повторяли каждое его движение. Все шло, как в хорошей академической лаборатории, где профессор и ассистенты проводят многократно изученный опыт и тут же дублируют его в двух вариантах.

Наконец Ильин откинулся назад и вздохнул:

— Теперь можно подождать. Реакция идет медленно.

Он хотел встать.

— Сидите! — прикрикнул охранник. Он подошел сзади к Ильину. — Сидите.

— Хорошо, посидим, — спокойно ответил он и устроился поудобнее.

Прозрачные капельки еле заметно плыли по стеклянным трубкам, освещенным светом кварцевых ламп, и медленно стекали в пробирки. Все трое брали пробирки из одного штатива, того самого, который так неосмотрительно хотел отодвинуть Мейер. Ильин первым взял из середины штатива сразу две пробирки и подставил под зажимы. Мейер и Крафт тоже взяли по две пробирки. Аркадий Павлович чему-то улыбнулся.

— Ну, вот вам и препарат, господин полковник. Опыт закончился, — сказал Ильин. — Сразу шесть полных доз. Устраивает это вас?

Фон Ботцки внимательно проследил весь процесс опыта. Придраться не к чему. Довольно несложно. Он вопросительно глянул на Мейера и Крафта. Мейер тяжело задышал, выпятил губы и бросил на Ильина подозрительный взгляд:

— Клянусь своей матерью, это не то!

— Что — не то? — спросил Ильин.

— Препарат недейственный. Мы точно таким же методом работаем уже больше месяца, а потом выливаем содержимое в помойку. Вы снова обманываете нас, Ильин. Это не «вещество Ариль».

— Вы уверены в этом, Мейер?

— Совершенно уверен! — выкрикнул химик.

— А вы, Крафт?

— Абсолютно! Это недейственный препарат — и тот, что у меня, и тот, что у вас.

— Как вы докажете свое утверждение, коллега?

— Докажу! — Крафт вдруг швырнул свои две пробирки в сторону, препарат брызнул на пол. — К сожалению, подопытные животные еще не поступили, испытать не на чем. Но можете хоть сейчас влить эту бурду в мое тело, и Крафт останется таким же краснощеким, каким вы его видите перед собой. Вот, пожалуйста…

Возбужденный Крафт протянул оголенную руку. Ильин взял его руку повыше кисти, с видом знатока осмотрел вену и покорным тоном сказал:

— Ну что же, попробуем. У вас хорошие вены, Крафт. Мейер, будьте любезны, шприц…

Крафт покраснел. Глаза его забегали и с мольбой остановились на товарище. Но Мейер тоже преисполнился уверенностью:

— Правильно, Крафт. Мы не будем ждать, пока привезут животных. Мы сейчас докажем Ильину, что он лжец, и раскроем перед фирмой обман. Вы не надуете нас, Ильин. Вот вам моя рука, можете колоть. Эта безобидная водичка не приведет нас в трепет, не думайте!

— Будьте добры, Крафт, теперь вы подержите шприц. Благодарю вас…

Ильин изо всех сил старался сохранить серьезность. Он хмурился, покашливал, но глаза его выдавали бешеную радость, которая так и распирала его. Какой неожиданный финал спектакля!

Мейер и Крафт деловито потирали ваткой укол. Фон Ботцки сидел, как истукан.

— Не пожелаете ли и вы, полковник? любезно обратился к нему Ильин. Он подчеркнуто величал фон Ботцки «полковником».

— К черту! — вскочил тот. — Мои друзья сделали правильно, что дали уколоть себя. Вы будете уличены! Мы подождем двое-трое суток. И тогда, Ильин, вы подыметесь вон на ту скалу и вам придется распрощаться с прекрасным миром. И вашей даме тоже… Вы пожалеете наконец, что не захотели честно работать с нами. Но будет поздно. Умрете, превратитесь в ничто, а мы останемся. Мы будем жить, Ильин, жить!

Аркадий Павлович даже не повернул головы в его сторону.

— Через три дня вы будете такими же зелеными, как болотные лягушки, господа Мейер и Крафт, — спокойно отчеканил он. — Можете поверить мне…

Теперь, когда возбуждение прошло, краснощекий Крафт вдруг побледнел и испуганно вытаращил глаза. Его товарищ смущенно отвернулся. Слова Ильина показались им слишком уж весомыми. Но было поздно.

На другой день за лабораторным столом Аркадий Павлович работал один. Мейер и Крафт отсиживались в палатке Вильгельма фон Ботцки. Страшная тревога за свою судьбу и неведомая тоска душили их, оба химика проклинали ту минуту, когда согласились сделать себе укол.

Ильин снова обошел своего противника. Никто теперь не мешал ему работать. Он оставался хозяином положения. Только бы скорее проверить новый штамм! Когда же привезут животных?.. Они так нужны ему сейчас!

Прошло два дня. Никто не приходил в палатку Ильина, и он ничего не знал. Аркадий Павлович подумал и под вечер сам пошел к своим коллегам.

У входа в палатку его встретил охранник.

— Нельзя. — Он заслонил собой дверь.

Ильин спокойно отстранил его.

Вильгельм фон Ботцки спал, отвернувшись к стене. Его толстый зад угрожающе нависал над узкой раскладной кроватью. Полковничий мундир висел над головой. Возле узких окон сидели молчаливые Мейер и Крафт. Они не оглянулись на вошедшего Ильина, не перевели взора от маленьких окошек, за которыми догорала вечерняя заря.

Ильин подошел к Мейеру и, взяв его за подбородок, повернул лицом к себе. На него глянули бессмысленные зеленые глаза. Аркадий Павлович мельком посмотрел на Крафта и тихо, так и не разбудив фон Ботцки, вышел. Охранник боязливо посторонился, пропустив его.

Каждому — свое. И не по его вине началась эта страшная борьба.

А ведь все решилось за каких-то две минуты. Утром перед началом опыта Ильин достал одну ампулу с катализатором и вылил содержимое сперва в одну пробирку, затем в другую. Только сполоснул их и тут же выплеснул лишнее на землю. Пробирки поставил на место в штатив. Единственно, чего он опасался, — это перепутать их. Вот почему он так вздрогнул, когда Мейер хотел отодвинуть от него штатив с пробирками. Как мы знаем, все обошлось благополучно. И, если бы не безрассудное предложение Крафта, он испытал бы несколько новый полученный препарат на свинках, лишний раз убедив фон Ботцки в своей «непогрешимости», и мог бы, наконец, надеяться на избавление от назойливых помощников. Их просто убрали бы от него. Но случай решил иначе.

А пока он оставался единственным хранителем своей тайны и никому не собирался ее передавать.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Ночью пришла подводная лодка. В полной тишине с нее выгрузили новое оборудование, продукты для охраны, какие-то ящики. По сходням сошла цепочка людей. Утром корабля в бухте уже не было.

Когда рассвело, цепочка людей потянулась по долине в горы.

Аркадий Павлович перед рассветом вышел из палатки, взобрался на высокую площадку скалы и стал смотреть, как из синей воды выкатывается сверкающее солнце. Горизонт уже горел оранжевым светом, на глади океана стелилась длинная дорожка света. Ильин любил эти ранние утренние часы. Вид пробуждающейся природы, беспредельный океан и раскаленное солнце, выходящее из него, — все это навевало неясную грусть. Океан напоминал Ильину русскую бескрайнюю степь.

Взошло солнце, вода и горы на острове; осветились, заиграли его отражениями, красноватые утренние лучи в одну минуту согнали ночной сумрак с горных перевалов; ночная тень переселилась в глубокие распадки и засела там, не желая расставаться с прохладным уютом ущелий.

Ильин посмотрел в сторону шахты. Из своих палаток выходили зеленые люди. Они медленно брели в укромные уголки и ложились на солнце. Даже отсюда были заметны зеленые пятна их тел. Ильин вздохнул. Неужели ему не удастся «излечить» и освободить своих соотечественников?

Он отвернулся и стал смотреть в долину. Там что-то двигалось. В синеватой ночной тени, которая все еще заполняла долину, шла цепочка людей. Кто? Откуда?

Подошла Маша. Она села рядом и закрыла глаза.

— Посмотри. Ты видишь что-нибудь?

— Вижу. Там идут люди.

Ильин быстро пошел вниз. Маша осталась на скале. Он встретил прибывших в полукилометре от палатки. Два десятка зеленых людей медленно, гуськом шли друг за другом. Все они несли груз.

— Снова зеленые люди! — в ужасе прошептал Ильин и беспомощно обернулся.

Фигура Маши Бегичевой вырисовывалась на скале.

«Ампулы из твоей коробки, Маша», — подумал про себя Ильин.

Вместе с этой партией рабочих совершенно неожиданно даже для него самого на остров явился Габеманн. Он понуро вышагивал позади зеленых людей, смотрел под ноги и не заметил Ильина, который стоял возле скалы в тридцати метрах от него. Габеманн пошел прямо к фон Ботцки. Его любимого дога с ним не было.

— Где этот проклятый Ильин? — спросил он у фон Ботцки после приветствия.

— Здесь. Работает над своим дьявольским препаратом. Вы, кажется, сердитесь на него?

— Я? Сержусь? Я его растерзаю, мерзавца! Заживо зарою в этих камнях! Если бы не предписание шефа, вы через час уже видели бы его физиономию с вывалившимся языком!

Фон Ботцки был рад товарищу. Он улыбался, видя его бессильную ярость. Бессильную, потому что в кармане полковника лежало предписание «беречь и охранять Ильина, нужного для больших дел впереди».

— Что случилось, Габеманн?

— Читайте. — Он сунул в руки фон Ботцки несколько газет.

— Давненько не видел отечественной прессы, — заметил полковник, раскрывая первую газету. — Э, да тут что-то опять об Ильине. — И он углубился в чтение, забыв про своего разгневанного товарища.

Нам тоже придется несколько отвлечься от повествования, чтобы рассказать читателю о событиях, предшествовавших приезду Габеманна на остров Красных камней.

Первым «зеленым чудовищем», попавшим на глаза газетчикам и фотокорреспондентам, был престарелый дог Габеманна. Вскоре после отъезда Ильина дог позеленел и, естественно, привлек внимание людей. «Снова Ильин», «Следы исчезнувшего ученого найдены», «Ильин действует» — такие заголовки запестрели в газетах. Несчастный дог, усталый, измученный, с отвисшей челюстью, жалобно смотрел зелеными глазами на толпу людей, жаждущих увидеть новое «чудо XX века».

Вполне понятно, что интерес к позеленевшей собаке немедленно вызвал интерес и к ее хозяину. Габеманна осадила толпа. Он как мог изворачивался и увиливал от вопроса: «Где Ильин?» Ажиотаж вокруг Аркадия Ильина снова достиг апогея. Все понимали, что хозяин дога должен знать, кто сделал операцию собаке. Габеманн оказался в центре внимания. Его особой заинтересовались. Вскрылись неприятные подробности из того отрезка его жизни, который был связан с лагерями смерти. Нашлись живые свидетели, вспомнившие о доге-убийце. Собаку удалось спасти от разъяренной толпы и увезти в научно-исследовательское учреждение. Габеманну грозило худшее: или надо говорить, где Аркадий Ильин, или ему предстояла расправа на месте. Таинственная третья сила сумела вовремя вмешаться в конфликт. Полицейский автомобиль увез насмерть перепуганного гестаповца.

Полиция объявила, что Габеманн арестован, что ведется следствие и в свое время пресса и публика будут оповещены о дальнейших событиях, связанных с ним.

Фирма «Эколо» встревожилась. Габеманна посетил представитель шефа и по его поручению передал слова шефа о том, что если он за сутки не исчезнет с территории Германии, то… Что означало это «то», Габеманн прекрасно знал. Расспрашивать он не стал, а воспользовался предоставленной ему возможностью и бежал из полицейского участка в Гамбург, где дождался транспорта и через несколько дней вынырнул на острове Красных камней — на единственно безопасном для него куске суши.

Но шум, поднятый зеленым догом, с исчезновением Габеманна не затих. Напротив, он вдруг усилился до невероятного предела. Газеты запестрели новыми аршинными заголовками:

Толпы людей бросились на север. Ферму, где когда-то переночевал со своими провожатыми Ильип, оцепили полицейские. Трясущийся генерал ходил по двору с палкой в руке и беспричинно хихикал. За ним брели унылые зеленоглазые болонки. Хозяин дома, увидев вокруг себя столько странных зеленых тварей, сошел с ума. Толпа буйствовала. Крики: «Где Ильин?», «Дайте ученого!» — днем и ночью слышались в наэлектризованной атмосфере городов и сел во всех трех зонах Западной Германии.

В местном правительстве запрос следовал за запросом. Никто и ничего толком не знал… но факты говорили сами за себя. Зеленые животные существовали. Ильин где-то работал.

Официальных лиц из правительства земель посетил сотрудник советского Контрольного аппарата и выразил желание ознакомиться с делом русского подданного Аркадия Павловича Ильина.

Газеты издевались над органами внутренних дел и над полицией, которые замяли в свое время убийство доктора Фихтера и не могли найти даже следов русского ученого, таинственная работа которого вела прямехонько на север, к большому порту Гамбург.

Вскоре взметнулась третья волна новостей — свежие данные об Ильине. «Свора зеленых кошек», «Куда увозят ученого?», «К ответу людей, заточивших Ильина!» Теперь всем стало ясно, что Ильина украли, везут куда-то и он, словно мальчик из известной сказки Перро, бросает по дороге камешки, метит животных, чтобы дать знать о себе. Но след Ильина исчез. «Был ли Ильин?» — глубокомысленно спрашивала одна газета. Эта мысль на все лады ревностно развивалась на страницах газеты еще дней десять. Неизвестные благотворители за каждый день выпуска газет с подобными статьями переводили на счет редактора и издателя по две тысячи марок…

Все это Вильгельм фон Ботцки узнал из газет, которые привез Габеманн.

Разумеется, неприятные новости. Но самое ужасное для себя фон Ботцки вычитал в статье за подписью Франца Кобленца.

Профессор почувствовал слабость в ногах и сел, уронив газету на колени. Его фамилия… Его работа в секретной лаборатории… Все, что фон Ботцки так старательно скрывал и уже надеялся, что скрыл, стало достоянием паршивых газеток! Как теперь он вернется в Германию? И зачем вернется? Чтобы сесть в тюрьму?

Только вчера он отправил с обратным рейсом корабля Мейера и Крафта и даже позавидовал им в душе: все-таки на родину… Он передал капитану конфиденциальное письмо со своими наблюдениями. В этом же письме он просил разрешения покинуть остров со следующим кораблем… Все лопнуло!

Остров Красных камней — его единственное убежище. Рядом с зелеными людьми. Рядом с Ильиным. Больше на земле ему нет места.

Он отложил газеты и задумался. Вот тебе и Ильин! Популярность его растет. Удастся ли и дальше скрывать его?

— Да, — нерадостно усмехнулся профессор. — Наделал нам хлопот Ильин… Но когда он успел так близко познакомиться с вашим догом?

— Не представляю себе. Дог все время был со мной. И тем не менее… Может быть, кроме Ильина, есть еще кто-нибудь с этим проклятым препаратом? Я уже сам посматриваю на себя в зеркало с опаской. Вдруг в один прекрасный день позеленею, как кленовый лист. От проклятого русского всего можно ожидать. Ну, идемте к нему!

— О событиях на родине — ни слова, — предупредил фон Ботцки.

Ильин работал. Опыт следовал за опытом. Он искал новый препарат — обратный процесс превращения зеленых людей. Свинки наконец прибыли. Они сразу же получили по дозе зеленого препарата. Через три — пять дней Ильин сможет начать исследование своего «штамма 1662», который уже давал обнадеживающие результаты. Успеет ли он до того, как с ним расправятся по приказу фирмы? Надо успеть!

Фон Ботцки вошел и сказал официально:

— Фирма требует доставить в ближайшие две недели не менее трехсот ампул «вещества Ариль». Что вы на это скажете, Ильин?

— Фирма разными жульническими способами уже взяла у меня свыше тридцати ампул и применила их чудовищно. В свое время я оговорил себе право работать над препаратом, но только не для преступных замыслов. Гарантирует ли фирма, что эти триста ампул она использует для целей, совместимых с человеческой гуманностью?

Вильгельм фон Ботцки усмехнулся:

— Вы такой же служащий фирмы, Ильин, как и я. Но я не рассуждаю. Я выполняю приказ. Извольте выполнять приказ и вы.

— В таком случае, я отказываюсь.

— Что ж, я сообщу ваше решение шефу. Боюсь, Ильин, что это последние ваши дни. Память о себе вы оставите хорошую…

Он кивнул в сторону шахты.

Габеманн остался на острове в качестве помощника фон Ботцки. Профессор был доволен. Урановая руда без перебоев шла в бухту. Ночные гости увозили мешки в Европу.

Пришел день, когда фирма откликнулась на сообщение с острова. Фон Ботцки прочитал бумагу и радостным голосом сказал Габеманну:

— Можете придумывать способ ликвидации Ильина. Вот разрешение. Видно, Кирхенблюму надоело иметь такое беспокойное сокровище, каким является Ильин.

— Покажите это предписание Ильину. Уверяю вас, психологический эффект получится неплохой.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Но психологического эффекта не получилось. Зато произошло нечто другое.

Аркадий Павлович взял из рук фон Ботцки бумагу и медленно — слово за словом — прочитал текст. Человек, не рискнувший подписать свою фамилию под смертным приговором Ильину, лаконично сообщал фон Ботцки:

«Предложите биологу Ильину в ближайшие две недели изготовить триста ампул зеленого препарата. В случае отказа поступите с ним в полном соответствии с соглашением».

Ильин в упор посмотрел на фон Ботцки. Профессор стоял перед ним, облаченный в мундир полковника разбитой армии. За стеклами пенсне поблескивали острые глаза. В них Ильин увидел плохо скрытое торжество.

— А вам этот мундир очень к лицу, — сказал Ильин и протянул бумагу.

Фон Ботцки не знал, что ответить. Его выручил Габеманн. Он спросил Ильина:

— Вы будете делать препарат?

— Нет, не буду.

— Мы выполним распоряжение фирмы немедленно.

— Попробуйте, Габеманн. Я не овца, которой просто перерезать горло…

— Сутки на размышление…

Ильин отвернулся.

Всю ночь он не спал. Что ему делать? Они, конечно, убьют его. Ему нечем защищаться. Их шестеро, и с оружием. Он один, с голыми руками. Убежать с острова невозможно. II неоконченная работа… Сколько ему надо времени? Две-три недели. Их надо выиграть, эти недели, для того, чтобы вернуть тридцать жизней, излечить тридцать зеленых людей, создать новый препарат и выбить таким образом из рук врагов всякую возможность уродовать людей в будущем, даже если они овладеют секретом зеленого препарата. Хорошо, он снова обманет их, выиграет три недели. А дальше? Дальше жизнь и надежды на успешное окончание начатых опытов, освобождение зеленых людей и…

Ильин зажег все лампы, бросился к своему столу и лихорадочно начал включать приборы. Все силы — на работу!

Свет в лаборатории горел всю ночь. Габеманн два раза, крадучись, заглядывал в дверь лаборатории. Ильин работал.

Вернувшись к себе, Габеманн сказал задумавшемуся, мрачному профессору:

— Этот Ильин, видно, решил все-таки сделать нам триста ампул. Ваша твердость подействовала, фон Ботцки. Да перестаньте вы терзать себя! Вернетесь на родину, никто вас пальцем не тронет. Подумаешь, какие-то статьи!

Под утро Аркадий Павлович встал из-за стола. Он даст им ампулы. Даст! Лицо его было уставшим, под глазами легли густые тени. Он вышел из палатки и побрел вниз. Маша Бегичева шла за ним. В предрассветной мгле они прошли в долину. Ильин искупался в бухте. Маша сидела на берегу. Она не сказала ему ни слова.

Взошло солнце. Наверху раздались свистки — зеленые люди вышли на солнце. Яркие лучи осветили вершины гор, обшарили их склоны и вырвали из тьмы долину, красный берег и двух человек, которые все еще сидели около моря.

Ильин работал весь день, потом всю ночь. Никогда еще его организм не испытывал подобной нагрузки. Он до предела истощал свой мозг, надеясь обогнать время. Отдыхал два-три часа, засыпал на берегу моря после купания и снова шел к себе. Маша ходила за ним тенью. Они оба молчали.

— Есть готовые ампулы? — деловым тоном спросил фон Ботцки на третий день после их разговора.

— Да, есть.

Профессор сделал удивленное лицо:

— Сколько?

— Штук десять-пятнадцать.

— Когда будут готовы все триста?

— Через месяц. Может быть, несколько раньше. Это меняло дело. Посоветовавшись с Габеманном, фон

Ботцки решил:

— Черт с ним, пусть делает. Отправим эту партию, и тогда вы разделаетесь с ним. Скажем, что покончил с собой. Кто будет проверять?

Больше они не беспокоили Ильина. Ежедневно в лабораторию приходил кто-нибудь из них, молча забирал готовый препарат и уходил, бросив на Ильина равнодушный взгляд. Для них он был уже мертвец.

Аркадий Павлович не отходил от приборов. Тридцать-сорок минут в день он тратил на то, чтобы заполнить пробирки простой зеленоватой водой и запаять их. Остальное время он проводил за изготовлением и испытанием «штамма 1682».

Улучшение этого препарата требовало много труда. Тогда, на даче, он использовал для приготовления нового препарата совершенно иные составы. Зеленые животные не перенесли инъекции чужого деятельного белка. Сейчас ученый значительно упростил состав препарата. Будет ли он действенным? Может быть, инъекцию подкрепить еще одним ускорителем? А чем? Разве кровью?..

Он сделал свежий препарат. Нужна кровь. Где ее взять? Как трудно самому себе вскрывать вену! Стиснув зубы, он проделал эту операцию. Наскоро забинтовав пораненную руку, Аркадий Павлович снова засел за приборы. «Штамм 1662»… Только бы удалось! Уже на рассвете Ильин вооружился иглой и шприцем и стал вливать препарат подопытным зеленым морским свинкам.

Весь день он спал. Сил больше не было. Пришел Габеманн. Маша поднялась ему навстречу и молча ждала, что будет делать гость. Габеманн взял приготовленные ампулы и, с любопытством осмотрев зеленую женщину, ушел.

К исходу второго дня биолог с сильно бьющимся от волнения сердцем начал осмотр животных. Какова же была его радость, когда две зеленые свинки, еще не потерявшие зеленой окраски кожи, вдруг начали есть! Есть!.. Это была почти победа! У них порозовели ободки глаз. Они возрождались!

Но Ильин не спешил с выводами. Он был осмотрителен. Он уже знал, что обратная реакция совершается куда труднее. Это было совершенно новое явление в эволюции живых организмов — очень резкий переход от низшего качества к высшему. Каким бы совершенным ни был препарат, который вызывает столь большие превращения, организм не может обойтись при этом без потрясения. Требуется время и особые качества изменившихся органов, чтобы появились красные кровяные тельца и началось постепенное рассасывание хлорофилла. Ученый ждал реакции с большим волнением.

Через день свинки опять вдруг перестали есть и очень ослабли. Ломка организма проходила не до конца. Требовалось какое-то дополнительное воздействие на животных, с помощью которого можно было бы безболезненно закрепить новое качество.

Ильин до помрачения ломал голову над новой проблемой.

И вот, когда уже, казалось, не было выхода из тупика, он вспомнил о Ламарке, о Дарвине. Нужен толчок, сильное воздействие!.. Ведь чаще всего новое качество в организмах появляется именно в результате толчка извне. Что же в данном случае может послужить детонатором для начала бурного кроветворного процесса? Ну конечно, не что другое, как сама кровь! Ильин даже вздрогнул от сознания, что искомое решение оказалось не так уж сложным.

Тут же, не откладывая дела в долгий ящик, Аркадий Павлович сделал инъекцию еще двум свинкам и одновременно перелил им небольшую дозу крови от здоровых свинок. Последовала бурная реакция, лихорадочное состояние, затем постепенное выздоровление, и — о радость! — свинки быстро освободились от зелени в коже, зрачок потерял изумрудный цвет.

После стольких трудов и испытаний ученый был на пути к еще одной победе! Ильин большими шагами заходил по палатке. Жизнь казалась теперь такой заманчивой. Борьба и лишения не напрасны. И жертвы тоже.

В тот же день поздно вечером Ильин решил сделать инъекцию Маше.

Он определил у себя группу крови. Она была сходна с той, что текла в ее жилах. Аркадий Павлович взял у себя немного крови, приготовил нужный препарат.

Маша равнодушными глазами следила за ним. Ильин волновался, щеки его пылали от возбуждения.

— Ты что хочешь делать? — спросила Маша.

— Ничего особенного, не бойся. Дай мне руку. Вот так. Теперь ложись и лежи спокойно.

— Ты будешь колоть меня?

— Да, Маша.

— Это больно?

— Немного больно. Пожалуйста, не вырывай руку. Маша легла на постель и слабо улыбнулась. Аркадий

Павлович, прикусив от волнения губы, сделал ей вливание препарата «1662». Чтобы успокоиться, он вышел ночью на скалу и долго сидел, овеваемый теплым ветром океана. Если бы все прошло удачно! Тогда…

Он вернулся в палатку немного отдохнувший, готовый к новой операции.

Аркадий Павлович присел рядом с Машей и долго смотрел ей в лицо. Она лежала спокойно. Тогда он наполнил шприц своей кровью и сделал второе вливание.

Маша еще некоторое время лежала с открытыми глазами, потом уснула. Ильин остался возле нее.

Остаток ночи прошел спокойно. А утром Маша металась в бреду и все пила и пила воду.

Потом кризис миновал, Маша снова уснула.

Выздоровление шло быстро. Больная перенесла неизбежную в этом сложном процессе лихорадку, сутки находилась в состоянии какой-то прострации, а когда очнулась, то вдруг потянулась с таким нескрываемым удовольствием, что всякие сомнения в ее выздоровлении сразу отпали.

Вставать Аркадий Павлович ей не разрешил. К вечеру третьего дня она попросила:

— Я хочу есть, Аркадий

Он заторопился, радостный, суетливый. Бросился что-то стряпать, испачкался, обжегся, перевернул все вверх дном. Скоро перед Машей стоял бульон. Она съела несколько ложек и сказала:

— Сюда бы еще перцу. Отменный бульон!.. Аркадий, — заговорила она немного погодя, — почему ты такой запущенный, небритый? И пуговицы нет на пиджаке. Ай-я-яй, как же мы с тобой оплошали!..

Жизнь для нее начиналась вновь, ее интересовали все мелочи, все детали быта. В тот же день Маша уже что-то шила и напевала веселую песенку. Но вдруг она оборвала песню и спросила:

— Где мы находимся?

— Очень далеко. На острове.

— На каком острове?

Она нахмурила брови, припоминая события последних дней, но так ничего и не вспомнила.

— А почему мы здесь? Что случилось, говори?

— Не спеши, Маша, я все расскажу тебе. Мы еще в неволе. Остров — та же тюрьма. Рядом с нами охрана, те же мерзавцы — Габеманн и фон Ботцки.

— Вот как! Значит, война еще идет?

Аркадий Павлович слушал голос Маши, смотрел на нее и думал о своей странной судьбе. Что будет дальше? Сумеет ли он выполнить план, который наметил? Но, когда Маша подошла к нему и неожиданно поцеловала его, со смехом повиснув у него на шее, он отбросил все мрачные мысли и сам засмеялся счастливым смехом.

Они уселись в уголке, и Аркадий Павлович обстоятельно стал рассказывать ей обо всем, что случилось с ними после Шварцвальда и как они очутились здесь. А потом посвятил ее в детали своего плана.

Теперь их было двое. Они были во много раз сильнее.

Упорство и гений Ильина принесли первые плоды — Маша вновь обрела образ человека; путь обратной реакции стал известным. На своем маленьком совете Аркадий и Маша решили сделать так: Маша не будет показываться фон Ботцки и Габеманну на глаза. Они ничего не должны знать. На всякий случай, если фон Ботцки явится сюда и избежать встречи будет невозможно, приготовили раствор зелени. Маша попробовала накрасить себе щеки. Зеленый цвет был ярким, свежим, но плохо смывался. Маша шутила. Она еще не вполне ясно представляла себе их положение. И, только когда вспоминала слова Аркадия, тяжелые опасения заставляли ее становиться серьезней.

Неожиданно зашел фон Ботцки. С ним явились еще трое. Они стали у дверей, не решаясь войти в помещение. Из угла на полковника смотрели голубые, полные ненависти глаза Маши. Лицо ее светилось яркой зеленью. Ильин не обратил внимания на вошедших, продолжая работать за столом.

— Слушайте, Ильин, — начал фон Ботцки, — мне надо знать, как движутся ваши дела? Сколько препарата у вас есть?

— К сроку будут сделаны все триста ампул.

— Прекрасно…

К уху полковника наклонился его спутник:

— Такая красотка здесь. И вы ничего не говорили нам. Непростительная оплошность, герр полковник.

Фон Ботцки промолчал. Потом сказал:

— Фрау Мария, вы можете посетить нас в нашем уединении. Здесь ребята веселые. И, уж конечно, не зеленые. В противном случае я не ручаюсь, что они не захотят прийти сюда сами.

Маша отвернулась. Ей стало страшно.

Теперь, ложась спать, она клала около себя хирургический нож — единственную свою защиту от врага. Приглашение полковника заставило их обоих быть настороже. Эти мерзавцы ни перед чем не остановятся.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Ильин и Бегичева решили любой ценой вырвать из зеленого плена оставшихся в живых двадцать девять человек. Вдвоем они были слишком слабы, чтобы рискнуть на открытую борьбу с вооруженными людьми, которые набили себе руку на истреблении пленных в лагерях. Нужна была более серьезная сила для борьбы с ними. Этой силой могли стать только шахтеры. Ильин надеялся на них.

Теперь, когда препарат был создан и успешно испытан, нужно было незаметно от охраны сделать операцию всем или хотя бы части зеленых рабов, вернуть им образ и мысли нормальных людей, рассказать обо всем, что было с ними, и, договорившись о едином действии, уничтожить или обезвредить кучку подлецов, которые руководили этим кошмарным производством. После того что сделали фон Ботики и Габеманн с людьми, они поставили себя вне закона. Это были настоящие преступники, действующие без всякой маскировки.

Правда, план был продуман не до конца. Ну, а что же дальше? Если даже удастся обезвредить представителей фирмы «Эколо», то как выбраться с острова? Надеясь больше на случай, чем на организованную помощь извне, Ильин все же считал, что важнее всего сейчас иметь дельных и сильных помощников и ликвидировать преступников. Такие помощники имелись в лице зеленых людей, пока что без мыслей, без чувств, без надежд и страстей.

Ильин и Маша каждый вечер разговаривали на эту тему, обсуждая один вариант за другим.

— Лучшего мы ничего не придумаем, Маша. Препарата у нас изготовлено достаточно. А вот переливание крови будет сложнее. Вначале придется определить у всех группу крови. Но как это сделать? Сколько риска!

— Зачем? У меня всегда была первая группа, она подходит всем. Отберем сначала пять-шесть человек. С них и начнем. А когда эти пятеро станут нормальными людьми, договоримся, чтобы они молчали, и с их помощью излечим остальных. Целые ночи в нашем распоряжении, Аркадий. Охрана настолько уверена в беспомощности людей, что не заходит в их палатки.

В одну из ночей Ильин и Маша осторожно вышли из лаборатории и направились к палаткам рабочих.

На пути стояла палатка фон Ботцки. Они остановились около нее и прислушались. В палатке спали. Не один раз Ильин и Маша Бегичева поблагодарили природу тропиков за совершенно черные ночи. Крупные звезды мигали в черном небе, влажный ветер чуть шуршал в камнях, снизу доносился приглушенный расстоянием гул прибоя, за два метра ничего нельзя было увидеть. Тишина и темнота.

Отведя в сторону полу палатки, Ильин вошел в нее первым. Как встретят их зеленые люди? Не подымут ли они шум? Узкий лучик фонаря осветил ряды раскладных кроватей, раскинувшихся на них сонных людей.

Они прошли в дальний конец палатки. Никто не пошевелился.

— Начнем с этого, — сказал Ильин и осторожно дотронулся до руки спящего человека.

Тот сразу открыл глаза и сощурился на свет.

— Не бойтесь! И молчите, — прошептал Ильин.

Человек ничего не ответил. Он не обнаружил страха, лежал и молчал, ожидая, что будет дальше. Маша быстро сжала ему локоть, Аркадий Павлович одним движением сделал укол. Человек тихо вскрикнул и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Они меня укололи…

— Молчите. Мы больше вас не тронем.

Никто не откликнулся и не помешал им. Свет фонарика выхватил из темноты только кусок кровати и быстрые руки ученого.

— Следующий…

Операция повторилась пять раз. Зеленые люди переносили укол равнодушно. Они тихо произносили в полусне одно-два слова и тут же замолкали, снова погружаясь в сон.

— Мы их перепутаем, — испуганно прошептала Маша. — Я сделаю пометки, так вернее.

Она достала зеленку и на руках всех оперируемых поставила метки.

Так же бесшумно они покинули палатку, прошли мимо сторожевого поста и в совершенном изнеможении от физической усталости и нервного напряжения вернулись к себе. Ильин начал готовить новую партию препарата. Потом свет в лаборатории погас, и все утихло до утра.

На вторую ночь предстояло более серьезное дело. Нужно было перелить кровь. Вечером Маша и Ильин собрали около полулитра своей крови и легли отдыхать. А после часу ночи она и Аркадий Павлович снова пошли к рабочим. Ильин вооружился большим шприцем. По своим меткам они быстро нашли пятерых рабочих, влили каждому небольшую дозу крови.

— Зачем вы мне делаете больно? — громко сказал один из них и хотел встать.

— Лежите и молчите, — успокоил его Ильин. — Так надо…

Человек послушно лег. Когда луч фонарика скользнул по соседней койке, Маша увидела, что на нее смотрит еще пара широко открытых глаз. Она посветила вправо, потом влево. Отовсюду на них смотрели глаза, лишенные человеческого смысла. Никто не спал. Ей стало страшно.

Она схватила за руку Ильина:

— Как они смотрят! И ничего не понимают… Это ужасно, Аркадий!

— Лишь бы молчали. Давай следующего…

Вторая ночь тоже прошла без осложнений.

Утром надзиратель с удивлением заметил, что пять человек не встают со своих коек. Он подошел к ним, размахивая хлыстом. На щеках больных пылали красные пятна. Они были в лихорадке.

— Скажите пожалуйста, вы еще болеть вздумали, зеленые лягушки! А ну, вставайте!..

Но больные встать не могли. Фон Ботцки забеспокоился:

— Неужели новая вспышка лучевой болезни? Уж очень быстро она их косит.

И опять ночью в рабочую палатку пришли двое. Но на этот раз их встретили иначе. Ильин и Маша еще не успели подойти к кровати первого больного, как раздался тревожный возглас:

— Кто здесь?

— Тише, — прошептала Маша. — Друзья.

Человек поднялся, всматриваясь в темноту:

— Я ничего не вижу. Вы кто?

— Не говорите так громко, — ответил Ильин. — Сейчас вы все узнаете.

— Почему вы говорите по-русски? Вы русский?

— Да, русский.

— Как вы сюда попали? И что с нами делаете? Мои товарищи такие странные…

— Слушайте, друзья… Когда вас завербовали, вы не знали, куда едете. Вспомните, не так ли?

— Я ничего не помню. Подождите… Нет, припоминаю. Нам сказали, в Испанское Марокко.

— А привезли на этот остров. Здесь вы добываете урановую руду. Руководят производством фашисты. Все делается тайно. Никто в мире не знает об этом промысле. А чтобы вы не вздумали протестовать или размышлять, вам сделали особую прививку.

— Последнее, что я еще помню. Это было на корабле.

— Вот-вот. Прививка сделала вас зелеными. Вы потеряли способность размышлять, думать, гневаться, потеряли память и стали просто, зелеными рабами. Теперь мне удалось вернуть вам человеческий облик.

— Но вы-то сами?..

— Я создал этот препарат. Меня так же, как и вас, обманули и привезли сюда.

— Зеленый препарат? Так вы Ильин!

— Да, я — Ильин.

— Мы знаем вас. Все газеты писали о вашем открытии.

— Это было два месяца назад. С того дня произошло много новых и тревожных событий. Слушайте…

Ильин, волнуясь и запинаясь, все так же шепотом коротко рассказал о событиях последних недель.

— Вы первые, кого нам удалось спасти. Теперь дело за остальными. С вашей помощью мы должны спасти их. Но, если охрана узнает об этом, мы все погибли.

— Что же нам делать?

— Не подавайте вида, что вы стали нормальными людьми. Вот краска. Позелените себе лицо и руки. Избегайте смотреть в глаза надзирателям, особенно будьте осторожны с человеком в полковничьем мундире. Скрывайте чувства, будьте покорны, как ваши несчастные товарищи. Ешьте только ночью. Старайтесь ничем не выделяться. Еще четыре-пять дней, и вы все будете совершенно здоровы. Тогда мы посчитаемся с полковником и его компанией. Завтра нам будет нужна ваша кровь.

— Хорошо. Мы сделаем так, как вы сказали, товарищ Ильин.

Утром надзирателя ждал еще один сюрприз: заболели десять новых, а вчерашние пять больных встали и, не говоря ни слова, ушли в шахту.

— Что за черт! — воскликнул фон Ботцки. — Это не лучевая болезнь. От нее, насколько мне известно, не подымаются. Может быть, новая форма малярии? Идемте посмотрим на больных.

Он по очереди подымал с койки больных, пристально смотрел на них. Больные тяжело дышали, от них несло жаром. Нет, это не симуляция.

— Еще подцепишь какую-нибудь тропическую заразу, — сказал фон Ботцки, вытирая руки спиртом, — смотрите, у них какие-то пятна на руках. Уж не проказа ли? В этом проклятом месте всякой гадости много.

Испугавшись своего собственного диагноза, полковник быстро покинул палатку, тщательно вымыл спиртом руки и уже больше не пожелал возиться с больными. Этого еще не хватало! Утром выяснилось, что заболели последние четырнадцать, а вчерашние больные встали и пошли на работу.

«Какой-то шальной грипп», — решил фон Ботцки.

Фон Ботцки был недалек от истины. Дело, задуманное Ильиным, завершилось. Все рабочие получили препарат «1662» и порцию живительной крови. Люди снова стали людьми. Только теперь, когда рабочие обрели способность мыслить и разбираться в событиях, для них стало понятно, какое преступление совершила группа фон Ботцки перед человечеством, решившись использовать величайшее открытие нашего века для целей, совершенно не совместимых ни с моралью общества, ни с понятиями о чести, ни с христианской религией, приверженцами которой считали себя Вильгельм фон Ботцки и его соотечественники. Шахтеры готовы были немедленно растерзать преступников.

— Спокойно, товарищи, — уговаривал их Ильин. Ночью он опять пришел в палатку вместе с Машей, чтобы сделать переливание крови оставшимся больным. — Дайте встать и оправиться последним двум. Молодчики не уйдут от нас. Еще день-два, и мы станем единственными хозяевами этого страшного острова. А дальше… Мы придумаем, что делать. Всем нам предстоит дальний путь. Будьте готовы к действиям. Они начнутся скоро.

Но действия начались значительно скорее, чем этого хотелось Ильину.

Один из охранников все время помнил о том, что в каких-нибудь двухстах метрах от него живет привлекательная и, что самое главное, почти беззащитная женщина. Ильин в счет не шел. Ведь у него не было никакого оружия. Ночью, когда Аркадий Павлович с Машей ушли в палатку рабочих, этому человеку удалось склонить фон Ботцки на одно, как он выразился, пикантное дело.

— Мы притащим ее к себе на вечеринку, полковник. Конечно, без Ильина.

— Но она же зеленая!

— Э, при чем тут цвет!

Фон Ботцки махнул рукой. В конце концов не все ли ему равно!

Трое мужчин, осмотрев на всякий случай пистолеты, тут же отправились в лабораторию. Они подошли к палатке и прислушались. Каково же было их удивление, когда они увидели, что палатка пуста! Непрошеные гости перерыли все уголки, заглянули под кровати, обшарили камни вокруг палатки — Ильина и Маши не было. Взбешенные, они кинулись назад. И тут, в десяти шагах от своей палатки, они наткнулись на возвращавшихся Бегичеву и Аркадия Павловича.

— А, вот вы где! Мы за вами, фрау Мария! — проговорил рослый охранник.

— Что вам нужно? — спросил Ильин.

Вместо ответа двое других взяли его за руки. Он вырвался. Тогда его ударили и свалили.

— Спасите! — Пронзительный крик Маши спугнул ночную тишину.

И в ту же минуту послышался топот многих ног. Габеманн выскочил из своей палатки, осветил дорогу фонарем. По ней молча бежали шахтеры. В руках у них поблескивали кирки и ломы.

— Эй, вы! Что надо? — крикнул он. — Остановитесь, черт вас возьми, стрелять буду!..

Но толпа быстро приближалась. Сама смерть не была страшнее, чем эти люди. Габеманн, не целясь, выстрелил два раза подряд. Высокий белокурый парень, прижав руку к груди, упал лицом вперед. Другой, рядом с ним, схватился за живот. Бросив Машу, надзиратели юркнули в палатку. Фон Ботцки и Габеманн быстро сообразили, что их ожидает в палатке. Полковник спрыгнул в неглубокий распадок и скрылся в темноте. Габеманн последовал за ним. Они бежали сломя голову, спотыкаясь о камни, вниз, к океану, спасая свою жизнь.

А в палатке завершалась первая часть драмы. Надзиратели схватились за плетки. Они полагали, что для расправы с зелеными людьми хватит этого. Но перед ними встали обыкновенные люди с горящими ненавистью глазами. Через пять минут искалеченные трупы подлецов были сброшены вниз, в ущелье.

Ильин пришел в себя, поднялся, плохо соображая, что случилось. Шахтеры уже искали полковника и его подручного.

— Фон Ботцки и Габеманн сбежали, Аркадий Павлович, — доложил Ильину один из рабочих. — У нас убито четверо. Как видите, пришлось поспешить…

— Вовремя… Но этих двух надо найти. Обыщите весь остров и найдите! Они нужны нам, ребята, найдите их во что бы то ни стало! Остров невелик, далеко не уйдут.

Начался ранний рассвет.

Пошатываясь, Ильин направился к палатке. Маша попыталась уложить его в кровать. Но он не мог лежать.

— Маша, — попросил Ильин, — будь добра, подготовь аппаратуру для изготовления препарата.

— Какого?

— Зеленого.

— Зачем он тебе?

— Не пугайся. Теперь все в наших руках. Мне надо только две ампулы. Всего только две, не больше.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Два человека, непрестанно ругаясь и проклиная весь белый свет, поспешно шагали в предутренней темноте куда-то вниз и вниз, не имея ни малейшего представления о дороге и конечной своей цели. Фон Ботцки до сих пор не мог понять, как все это получилось, почему вдруг покорные зеленые люди словно взбесились. В течение всего времени, пока они жили на острове, надзиратели не имели ни малейшего повода для недовольства. Шахтеры походили скорей на теней, чем на людей. У них, конечно, была физическая сила и сноровка, нужные для того, чтобы руда из шахты шла непрерывным потоком. Но они были безропотны. Казалось, все налажено, все идет нормально. И вдруг такой неожиданный поворот. Может быть, кончилось действие «вещества Ариль»? Вот история! Фон Ботцки до сих пор отчетливо видел перед собой искаженные гневом лица, сильные руки, сжимающие ломы и кирки. И если бы не их проворство… Да, положение… А что впереди?

Куда идти? Фон Ботцки и Габеманн были полуодеты. На профессоре остались сапоги, брюки с подтяжками, ночная рубашка и пенсне. Габеманн выглядел еще импозантнее. Перед самым началом драмы он снял сапоги и всунул ноги в мягкие ночные туфли. Он, разумеется, потерял их где-то там, в начале пути, и остался в пижамной куртке, галифе и носках. Зато у каждого был пистолет с почти полной обоймой.

— Тише, Габеманн, — прошипел фон Ботцки, услышав громкие проклятия своего спутника.

— Какого черта тише! — огрызнулся тот. — Ногу сбил в кровь…

Они добрались до обрыва и присели на камни. Дальше хода не было. Что, если шахтеры вздумают идти по тому же ущелью! Фон Ботцки боязливо оглянулся. По спине пробежал холодок. Только теперь он заметил, что мундира на нем нет. Рубашка предательски белела. Он поспешно снял ее, вывалял в красной пыли и снова надел.

Габеманн усмехнулся:

— Маскируетесь, герр профессор?

Фон Ботцки угрюмо посмотрел на него и ничего не ответил. Не до шуток. Габеманн разглядывал свои избитые в кровь ноги.

— Дожили… — бросил он в пространство.

— Надо продержаться до прихода подводной лодки, — сказал фон Ботцки и облизал губы: страшно хотелось пить. Соленые брызги океана пощипывали лицо. — Да, продержаться. Поэтому нам не следует удаляться от моря. Нужно первыми увидеть корабль и дать знать о происшедшем.

— Когда он придет?

— Завтра или даже сегодня. Во всяком случае, не позже, чем завтра. Это единственная наша надежда.

— Уже день. Нас далеко видно. Придется куда-то залезать.

Они обшарили весь берег и наконец нашли убежище. Это было великолепное убежище. Вниз, к воде, круто спускалась косая терраска. По ней удалось пройти боком, преодолевая головокружение. Внизу, в семи-восьми метрах, билось море. Терраска кончалась небольшой площадкой. В скале над площадкой зияла глубокая пещера. Они вошли в нее. Тошнотворный запах тления ударил в нос. Что-то темное и пушистое пролетело рядом с головой фон Ботцки, обдав его вонью. Раздался противный писк. Целая стая нетопырей, разинув зубастые красные рты, пронеслась мимо них и бестолково закружилась над морем.

— Какая гадость! — воскликнул фон Ботцки и попятился назад. — Но иного выхода у нас нет. Останемся с ними. — И он сел на камни у входа.

Здесь было вполне безопасно. Пещера глядела черным оком в океан. Они первые обнаружат лодку. Их же с берега не мог увидеть никто. А если люди вздумают сунуться в пещеру, тропинка столь узка, что пройти по ней невозможно. Двое выстоят здесь против сотни.

Нетопыри все летали, мышиный писк наполнял воздух. Но беглецы уже не слышали и не видели их: они спали, сломленные усталостью.

Поиск бежавших преступников возобновился с первыми лучами солнца. Рабочие разделились на пять групп и разошлись по всему острову. Теперь они действовали гораздо осторожнее, но решительнее. Три парабеллума и охотничье ружье профессора пополнили их вооружение.

Розыски продолжались безрезультатно почти до самого вечера. Одна из групп пришла к берегу над пещерой. Люди обшарили каждый камень, залезали на скалы и спускались в низины. Беглецы исчезли.

Пока шли поиски бежавших, Аркадий Павлович с Машей сидели в лаборатории. Ильин брился перед зеркалом. Он уже оправился после удара.

— Знаешь, Маша, я слышу запах наших степей…

— А я вижу город, наш институт. Только бы скорей все кончилось!

Шахтеры возвратились в лагерь. Они не нашли беглецов. Задержалась лишь та группа, что дежурила у моря. Их внимание привлекла стая летучих мышей, стремительно носившихся над водой.

— Кто-то встревожил летучих мышей… — сказал один из шахтеров.

— Видно, внизу пещера.

Люди подошли к самому обрыву. На песке между камнями они увидели свежие следы человеческих ног, которые вели вниз, под обрыв. Пройти туда было невозможно. Тогда решили ждать. Пять человек легли за камнями в засаду. Преступников нужно было взять живыми. Так приказал Ильин.

Проснувшись, беглецы почувствовали себя довольно бодро. Только страшно хотелось пить.

— Я пойду за водой, — не выдержал наконец Габеманн.

— Подождите хотя бы до темноты. Ночью сходим вместе. Здесь в долине есть ручей, и вряд ли эти русские рискнут прийти туда в темноте.

Когда стемнело, Габеманн осторожно вышел на площадку. Океан внизу гудел успокоительно и ровно. Худой и подвижный гестаповец проскользнул на тропу и через минуту уже стоял на скале.

— Как дела? — услышал он снизу.

Ответить он не успел. Кто-то бросился ему в ноги. Он упал, даже не успев вскрикнуть. Сильные руки зажали рот, вырвали пистолет. Черная тень возле него приказала шепотом:

— Зовите полковника сюда. Ну!.. — И острие ножа коснулось горла перепуганного Габеманна.

— Вы где, Габеманн? — звал его встревоженный голос фон Ботцки.

— Здесь. Можете идти, — хрипло ответил он.

Крупная голова фон Ботцки показалась над обрывом. Профессор уцепился обеими руками за выступ. В тот же миг тонкая веревка бесшумно легла ему на шею и затянулась. Сознание помутилось, он чуть не свалился в бездну. Но его ослабевшее тело услужливо подхватили, и через секунду полузадушенный Ботцки очутился рядом со связанным Габеманном.

Возле них стояли пять человек.

— Доигрались, фон Ботцки? — спросил один. — Идемте, поговорим по душам.

Импровизированный суд состоялся через час на площадке возле входа в шахту. Дымные факелы освещали красные камни, плачущие по ночам слезами росы. Сзади виднелся черный зев проклятой урановой дыры. Строгие лица людей замкнули круг возле растерянных преступников. За столиком сидел секретарь. Перед ним лежала бумага.

Допрос вел Ильин.

— Полковник фон Ботцки, отвечайте на вопросы. Кто глава вашей фирмы и чем она занимается?

— Вы же знаете, Ильин, зачем спрашивать? Вы работали у нас… — Полковник пытался держаться твердо, но губы его дрожали.

— Да, я знаю, но хочу услышать это от вас.

— Извольте, Кирхенблюм, физик. Опыты по производству атомного оружия.

— Адрес фирмы? — Этого Ильин не знал.

— Местечко Лауферштадт, поместье графа Весселя.

— Кто вам дал приказ превратить людей в зеленых рабов?

Фон Ботцки молчал. Что он может сказать? Ильин повторил вопрос.

— Помощник Кирхенблюма, Кайзер. — О своей роли фон Ботцки решил умолчать.

— Вы знали, что ваша работа у Кирхенблюма является преступлением перед человечеством, что это работа на войну?

— Ну, это смотря с каких позиций разбирать. Я все делал для своей бедной родины. И не раскаиваюсь в этом.

— А вы, Габеманн?

— Полковник сказал и за меня. — Бывший заплечных дел мастер — гестаповец, гордый своим ответом, поднял голову.

— Зачем фирме мое открытие?

— Не ваше дело

— Спрашиваю еще раз. Ну?

К фон Ботцки подошли трое.

— Только без насилия! — вскрикнул перетрусивший полковник. — Я отвечу. Для многого, герр Ильин. Вы сами еще не знаете, как грандиозно ваше открытие. Хотя, впрочем, уже могли убедиться. Зеленые люди бессловесны и послушны. Они не могут рассуждать. Не способны на протест. Эта мысль возникла при наблюдении за Бегичевой. Великая армия из зеленых роботов с атомным оружием — это сила в наше неустойчивое время… Кое-кто скажет вам спасибо, Ильин. Только очень наивные головы могут поверить в гуманные цели вашего открытия.

Вильгельм фон Ботцки говорил вполне чистосердечно. Чего скрывать? Он понимал, что жить ему осталось считанные часы. Единственно, чего хотел еще фон Ботцки, «и это любым способом затянуть время. Ильин не разрешит убить его, пока не вытянет из них обоих возможно больше сведений о таинственной работе «Эколо». Надо использовать эту возможность. Вильгельм фон Ботцки будет говорить и говорить, выдавая отдельные подробности их тайной деятельности. А время будет идти. Неужели корабль опоздает? Ведь лодка должна прибыть с часу на час. Единственная надежда на спасение.

— Кто вел наблюдения за Бегичевой? — спросил Ильин.

— Их проводил я.

— А кто сделал ее зеленой?

Молчание. Фон Ботцки искоса посмотрел на Габеманна. Тот стоял отвернувшись.

— Вы молчите? Где ампулы, которые вы украли у меня при аресте?

— Я ставил опыты на мышах и на свинках. Хотел убедиться…

— И на Бегичевой? Отвечайте, Ботцки!

— Ее мы не трогали.

— Кому вы передали препарат?

Опять молчание.

— Зачем вы приходили ко мне в больницу? — спросила Маша, обращаясь к Габеманну,

— Вы путаете…

— Нет, я помню. Даже укол помню. Это вы, Габеманн!

— Я только передал…

— Ясно, — сказал Ильин. — Кто выкрал ампулы на даче? Кто сделал всех этих людей зелеными? Отвечайте, Ботцки!

Он молчал. Что ответить?

Ильин допрашивал:

— Кто убил Фихтера? Я прочитал в газете…

— Не знаю. Вероятно, люди Кирхенблюма.

— Где ученые из вашей лаборатории?

— Часть работает в нашей фирме.

— А остальные?

— Не знаю.

— Зачем фирме триста ампул, требуемые от меня?

— Надо расширить производство.

— Здесь, на острове?

— Да.

— Где Крафт и Мейер?

— Убиты.

— За что?

Фон Ботцки неопределенно пожал плечами:

— Нельзя же их оставить в живых!

Рабочие молча слушали допрос. Их лица не предвещали добра.

— Профессор фон Ботцки, вы — нацист?

— Да, я член партии национал-социалистов.

— А вы, Габеманн?

— Я тоже.

— Ну что этот гестаповец член фашистской партии, понятно. А вы-то, Ботцки, ученый, профессор. Как вы стали фашистом?

Ботцки снова промолчал.

— Сколько погибло здесь русских? — продолжал спрашивать Ильин.

— Не так уж много. Кажется, десять… Вы не помните, Габеманн?

— Не знаю. Я привык считать их сотнями, — презрительно кинул тот.

Вильгельм фон Ботцки посмотрел в сторону бухты. Где же долгожданные огоньки?

Внезапно он заговорил:

— Вот что, Ильин. Вы тут за главного. Мы предлагаем вам честную сделку. Слушайте меня. Мы кое-что натворили лишнего. Но вы тоже не без греха. На вашей совести эти зеленые люди. Препарат-то ваш. Стоит вам появиться в Европе, вас сразу же повесят. А эта братия, — он сделал широкий жест рукой, — они все вне закона. На родину им вернуться нельзя, поздно. В нашей стране они погибнут, фирма их уничтожит. Положение у нас с вами более или менее одинаковое. Давайте по-джентльменски: вы оставите нас с Габеманном в покое, мы обеспечим отправку вас в Южную Африку. Здесь недалеко. И, если вы сумеете держать язык за зубами, будете спокойно и долго жить. Даже получите приличное вознаграждение. Но, если вы убьете нас, вам отсюда не выбраться.

— Я не стану отвечать вам, Ботцки. Пусть ответят они…

— Смерть! Смерть фашистам! Веревку мерзавцам! Они заслужили ее…

Круг угрожающе сдвинулся.

— Вот вам ответ. И не смотрите, фон Ботцки, на бухту. Даже если лодка придет сейчас, сию же минуту, она вас уже не спасет.

Преступников увели в шахту. После недолгого совещания фон Ботцки и Габеманна снова вывели на площадку, и круг людей вокруг них замкнулся.

В руках Ильина полковник увидел шприц. Маша подала ему ампулы.

Фон Ботцки задрожал:

— Только не это! Только не это! Лучше смерть!..

Никто ему не ответил. Вильгельм фон Ботцки почувствовал легкий укол в сгибе руки и потерял сознание. Откуда-то издалека услышал, как Ильин сказал:

— Вы этого вполне заслужили, подлецы…

Фон Ботцки очнулся в шахте. Рядом ворочался Габеманн. Горело электричество. Снаружи стучал двигатель. Стены шахты мрачно сияли агатовым блеском. Словно в аду… Фон Ботцки догадался, что пришла подводная лодка. Предусмотрительный Ильин и его товарища включили двигатель, чтобы не вызвать подозрений у прибывших на остров.

— Ну, Габеманн, это конец… Надо было застрелиться!

Гестаповец злобно засмеялся:

— Бросьте, полковник, распускать нюни. Знали, на что шли…

Больше они не говорили. «Вещество Ариль» начало действовать быстро.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Главную роль должен был сыграть рабочий Иванченко. Выкрашенный слабым раствором зелени он шаркающей походкой больного первым ступил на сходни и вошел на корабль. Корпус подводной лодки еще вздрагивал. Моторы работали. Капитан корабля был очень осторожным человеком. За это, собственно, его и ценила фирма «Эколо», доверяя такие ответственные рейсы.

Десять зеленых рабочих остались на берегу. Они сидели возле мешков с рудой, готовые по команде начать грузить и разгружать прибывший корабль.

— Что скажешь? — Капитан корабля, худощавый, длиннорукий человек, встретивший посыльного на мостике, подозрительно уставился на Иванченко.

— Письмо от герра полковника… равнодушно проговорил посыльный и протянул конверт. Он даже не посмотрел на капитана, а уткнулся взглядом куда-то в железный пол мостика.

Капитан поднял брови. Это новость. Обычно фон Ботцки приветствовал его на борту лично. Поспешно вынув листок из конверта, он прочитал:

Капитан хмыкнул, пожевал губами, поглядел на Иванченко и крикнул в люк:

— Эй, кто там есть? Вы, Ганс? А ну-ка тащите сюда пять бутылок коньяку и коробку с хиной. Да, кстати, зовите моего помощника и герра Кригера. Мы пойдем к полковнику. Он валяется в постели и нуждается в помощи. Пусть захватят пистолеты. Все же мы в колонии.

Трое офицеров быстро сбежали по сходням и, даже не поглядев на понуро сидевших рабочих, стали подыматься в гору.

Иванченко подал знак. Рабочие поднялись.

Из люка показалась голова матроса в шерстяном колпаке.

— А ну пошли! Снимайте груз, ребята!

Рабочие цепочкой поднялись на сходни. Загремело железо. Мотор затих. Разгрузка началась.

Иванченко приходилось бывать на подводных лодках. В прошлом он был моряк. Он учел, что лодка внутри разделена на изолированные друг от друга отсеки. В разных местах лодки отдыхали или работали матросы. Объединиться они не могли. Это было на руку шахтерам.

Первым, еще на мостике, связали и отнесли на берег того матроса, что приказал начать разгрузку. Очнулся удивленный матрос от толчка. На него свалили еще двух связанных моряков.

— Не орите, — сказал зеленолицый здоровенный парень и выразительно помахал пистолетом, — Здесь голосить не полагается, это не портовый кабачок. Лежите и помалкивайте. Сейчас сюда перетащут всю команду, тогда и поговорим, как мужчины с мужчинами. Не жарко вам, морячки?

Из чрева люка по одному выносили крепко связанных матросов и клали рядом, под большой скалой.

— Тяжелые, черти. Сколько их осталось? — крикнули с берега.

— Еще трое. Они сами пойдут, понимают, что сопротивляться ни к чему.

Из люка вышли моряки со связанными руками.

— Теперь все. Чисто.

Иванченко спросил по-немецки:

— Что надо делать в вашей лодке, чтобы она не утонула и не ушла?

Матросы угрюмо молчали.

— Да вы не больно серчайте на нас, братцы. Мы вам худо не сделаем. А что зеленые, так это маскировка. Нам надо убираться отсюда как можно скорей. Вот и пришлось вас немного потревожить. Ваши офицеры арестованы там, наверху. Так что? Пусть посудина болтается без людей?

— Мне надо быть на посту, — сказал один. — Надзор за аккумуляторами.

— Иди, раз надо. Развяжите его. С тобой пойдут двое наших. Не бойся их. Они только смотреть за тобой будут, и все. И не вздумай шутить. Иначе вы отсюда не уйдете.

Так довольно миролюбиво закончилась борьба за корабль. Подводная лодка принадлежала теперь шахтерам. Они разгрузили корабль, потом принялись за мешки с рудой. Бухта поглощала их с жадным удовольствием. В лодку внесли только один мешок.

Тем временем наверху, возле шахты, события разворачивались несколько другим путем.

Капитан корабля, насвистывая, шел сзади. Чуть впереди шли два его помощника. Возле палаток было пусто и тихо. Ни души.

— Где вы, полковник?

— Сюда, сюда, друзья! — ответил из палатки слабый голос.

Помощники капитана первыми вошли в палатку. Капитан, не успев войти, услышал глум борьбы, падение тела, тяжелое кряхтенье борющихся. Заподозрив неладное, он выхватил пистолет. В одно мгновение площадка ожила. Отовсюду на него бросились люди. Капитан выстрелил несколько раз подряд. Прозвучал ответный выстрел. Горячая пчелка тут же ужалила его в грудь. Он упал, даже не услышав выстрела, который сразил его.

— У фирмы «Эколо» на одного человека стало меньше, — сказал Ильин, нагнувшись над телом капитана.

— Сам виноват, зачем стрелял? У нас никто не пострадал? Хорошо. А ну-ка, посмотрим на тех двоих. Выведите их.

Офицеры имели очень потрепанный вид. Старший из них, прикрывая синяк на глазу, заявил Ильину:1

— Это бандитизм. Вы ответите по закону. Что вы хотите от нас?

— Остыньте, герр старший помощник. Насколько мне известно, закон распространяется только на граждан, которые сами не стоят вне закона. А вы — пираты, вы вне закона. Лучше поговорим о деле. Отвечайте, к какому порту приписан ваш корабль?

— К порту Гамбург.

— Германия не имеет флота. Кому принадлежит подводная лодка? Откуда она?

— Это спортивный корабль.

— Вот как! Спортивный корабль! В открытом океане вы занимаетесь перевозкой урановой руды. Интересный вид спорта! Кто вам платит?

— Не ваше дело!

— Отвечайте! — прикрикнул Ильин. — Иначе мы вас будем судить на месте и повесим, как пиратов.

Тон Ильина и угрожающие лица шахтеров сразу сбили спесь с офицера. Он ответил:

— Фирма «Эколо»…

— Вы являетесь участниками преступной шайки, которая ведет контрабандную разработку радиоактивной руды. Вы достойны смерти. Но мы вас не повесим. Вы нужны нам. Вы поведете лодку к берегам Германии, а там увидим…

Пришел посыльный из бухты:

— Лодка в наших руках, Аркадий Павлович. Жертв нет. Какие будут распоряжения?

— Утром мы покинем остров. Вы слышите, господа офицеры? Пусть ребята готовятся. Иванченко, возьмите этих двух и не спускайте с них глаз. Они поведут лодку, куда мы им прикажем.

— На корабле много денег. Что с ними делать?

— Чьи это деньги, господин старший помощник?

— Фон Ботцки, Габеманна и охраны острова. Жалованье за последние месяцы.

— Ну, полковник и Габеманн больше в деньгах не нуждаются. Они на полном обеспечении природы. Разделите, Иванченко, на всех. Пусть это будет вашим жалованьем от фирмы, обещанным по договору.

На этот раз подводная лодка не повезла руду. Она принимала совершенно иной груз. Шахтеры, оживленно переговариваясь, в последний раз прошли к бухте со своим немудреным скарбом. Маша и Аркадий Павлович вместе со всеми вступили на палубу.

Двое из отъезжающих задержались на берегу. Они вывели из шахты фон Ботцки и Габеманна, придирчиво осмотрели их.

— Кажется, порядок, а? — спросил один шахтер другого, вглядываясь в позеленевшие глаза обросшего Вильгельма фон Ботцки. — Ему влили порядочную дозу…

Фон Ботцки и Габеманн смотрели по сторонам бессмысленными глазами зеленых людей. Изумрудные огоньки поблескивали в их зрачках, отражая солнце.

— Вам тут просторно будет, господа хорошие, — весело сказал шахтер. — Солнца много, да и тепло круглый год. Одежонку мы вам оставляем, палаточки есть, кое-какой запас вы тут найдете. Валяйте, живите себе на правах Робинзонов. Мир ничего не потеряет от того, что вы уединитесь здесь… Вот ваш мундирчик, герр полковник… И шахтеры направились к сходням на корабль. Зеленые люди машинально потянулись за ними. Они молча дошли до бухты и, повинуясь приказу, остановились,

Машины уже работали. Корпус лодки вздрагивал, вода около бортов рябила. С мостика на двух зеленоглазых людей смотрели отъезжающие.

Проскользнув в проход между рифами, корабль закачался на океанской волне и взял курс на север. На этот раз подводная лодка не скрывалась воровато под водой. Она смело шла по океану. Она несла миру ошеломляющие новости.

Чем дальше уходила лодка в море, тем сильнее затягивался голубой дымкой остров Красных камней и вскоре совсем исчез из поля зрения, как исчезает страшный ночной кошмар.

Лодку вели попеременно или старший помощник, или второй офицер, герр Кригер. Возле них бессменно сидел либо Иванченко, либо еще один вооруженный рабочий. Офицеры теперь уже не опасались за свою жизнь. Другая опасность, не менее серьезная, все рельефнее виделась им по мере того, как подводная лодка приближалась к родным берегам: они боялись мести хозяев. Им не простят.

— Куда прикажете вести корабль? — спросил старший помощник, когда лодка прошла сороковые широты.

— На свою базу, — ответил Ильин, — это где-то возле Гамбурга? Я не ошибаюсь?

— Да, это так. — Старший помощник помолчал, потом спросил, затаив испуг: — Могу ли я узнать, какова будет наша судьба и судьба команды?

— Вы подпишете бумагу, в которой будет рассказано, чем вы занимались последние несколько месяцев. После этого можете отправляться куда угодно.

— А если я не подпишу ваше сочинение?

— Ну, тогда придется еще некоторое время посидеть в этой посудине в виду берегов отчизны. Кстати, вам особенно волноваться не стоит. Матросы уже подписали такую бумагу. Потрудитесь взглянуть…

Помощник не ответил.

Чем меньше времени и километров оставалось до конца путешествия, тем больше волновались Ильин и Маша. Как им поступить дальше? Аркадий Павлович совещался с рабочими. Они в один голос потребовали разоблачения перед всем миром фирмы «Эколо». Удастся ли это сделать? Ильина утешало и радовало уже сделанное: последствия использования зеленого препарата на людях устранены. Нет больше в мире зеленых людей. Крафт и Мейер погибли. А тех двоих, что остались на острове Красных камней изолированными от мира, можно ли считать за людей? Ильин знал, что преступление больше никогда не повторится.

— Что ты придумал, Аркадий? — спросила его Маша.

— Фирма «Эколо» поплатится за все, что она натворила. Мир узнает о них. Уж я постараюсь, каких бы трудов мне это ни стоило…

— Давай сразу же вызовем советских представителей и попросим взять нас под свою защиту. А потом…

— С этого я и думаю начать. Мы устроим всех своих ребят. Они особенно нуждаются в защите. Ведь их могут, помимо желания, переправить в другие страны. А они хотят ехать на родину. А когда мы встретим советских офицеров, никакой Кирхенблюм не будет страшен.

В каюту зашел Иванченко. Энергичный, предприимчивый человек, он по праву стал командиром бывших шахтеров. Шахтеры доверяли ему.

— Аркадий Павлович, — сказал он, — скоро Германия. Опять чужая страна. А мы хотим домой. Может, транзитом в Балтику?

— Но это будет похоже на бегство. А мы должны бороться и победить. Мы ведь еще воюем, Иванченко.

— На нашу помощь вы можете рассчитывать.

— Спасибо. Она будет нужна.

Глубокой ночью подводная лодка вошла в Северное море и, не зажигая огней, направилась полным ходом на юго-восток, к своей базе. Не доходя полутора десятка километров до Гамбурга, корабль повернул вправо, тихо вошел в уединенную бухточку, где болталось с десяток парусных яхт и рыбацких баркасов, и осторожно приткнулся к каменному молу. Подводная лодка лежала на воде, молчаливая, словно туша убитого кита.

Путешествие, длившееся две недели, закончилось.

Уже под утро люк открылся, три человека вышли на мостик, спрыгнули на мол и исчезли в темноте, направляясь в город. Люк корабля тут же закрылся, и уже до самого утра ничто больше не нарушало тишины уединенной бухты.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Издатель ежедневной газеты «Гамбургер анцайгер» господин Штофф был разбужен телефонным звонком. Штофф тут же глянул на часы: шесть утра.

— Ну, это уж слишком! — недовольно пробурчал он и снял трубку.

По мере того как он слушал взволнованный голос с другого конца провода, его лицо удивительно быстро менялось. Ярко выраженное недовольство сменилось изумлением, изумление — возбуждением и нервным тиком, но и это вскоре исчезло, и Штофф развил вдруг такую поспешную деятельность, какую совершенно нельзя было ожидать от располневшего и уравновешенного шестидесятилетнего господина. Не выпуская из рук трубки, он начал заикаясь что-то говорить своему телефонному собеседнику, пытаясь в то же время другой рукой надеть брюки прямо на пижаму. Одновременно он беспомощно оглядывался по сторонам и близоруко щурился, отыскивая исчезнувшие очки, словно они могли помочь увидеть того, чей голос все еще звучал в трубке. Когда попытка надеть таким путем брюки Штоффу не удалась, он в сердцах бросил их и стал приплясывать от нетерпения возле телефона, продолжая разговор. Звонка под рукой не оказалось. Тогда герр издатель швырнул в дверь стакан. На звон разбитого стекла в дверь тотчас же просунулась женская голова в папильотках.

— Боже мой, Франц, что с тобой?

— Машину! — прохрипел Штофф.

Голова скрылась.

Штофф продолжал говорить:

— Не отпускайте их от себя, Макс. В крайнем случае, заприте дверь и скажите, что потеряли ключ! Господи!.. Ну где же носки? Да это я не вам, Макс! Что? Они не хотят ждать? Скажите им, что наша газета даст сегодня раньше полудня экстренный выпуск. Два тиража! Я сейчас выезжаю. О! Это же просто несносно — забирать на ночь сорочку. Эй, кто там? Нет-нет, я не вам, Макс… Сейчас же звоните на радио, в телецентр… Да-да, это я вам, Макс… На какое время они хотят? На восемь утра? Скажите, что будут, будут все, кому надо и кому не надо… Ну вот, теперь порвались резинки! Что за напасть! Бетти, Бетти, куда ты пропала, иди же сюда! Господи, какая у меня нерасторопная жена!.. Да, да, да! Давайте его сюда, Макс… Здравствуйте, герр Ильин! Очень, очень рад… Я много наслышан о вас. Как ваше драгоценное здоровье? Ах, вы торопитесь? Самое большее десять минут, герр профессор… Да, да, сейчас я приеду, и мы все устроим, как вы желаете. Эй, где там машина?

Утренний туалет герр Штофф заканчивал уже в автомобиле. Он кое-как приладил галстук, зашнуровал туфли и только тут с неудовольствием увидел в зеркальце свою небритую физиономию. Черт с ней, с физиономией! Такая сенсация приходит раз в жизни.

Машина неслась по пустым улицам города с предельной скоростью, но пассажиру казалось, что они стоят на месте.

Он выходил из себя. В промежутках между понуканиями и ругательствами в голове предприимчивого издателя мелькали цифры. «Два, три тиража… Пока другие газеты пронюхают, мы уже дадим экстренный выпуск. Двести, нет, триста тысяч! Можно и полмиллиона, без сомнения, все разойдется… Нужно только выжать из посетителей побольше фактов. И его газета станет самой ходовой и популярной в их большом городе и за его пределами. Вот вам и Ильин! Выплыл-таки из небытия! А думали, что он не существует, что это миф… Неужели он в самом деле создал такое удивительное средство?»

Машина с ходу качнулась на тормозах и застыла у подъезда редакции.

Издатель выскочил из машины и трусцой бросился в дом, отдуваясь и вытирая вспотевший от волнения лоб.

В холле был только один Макс, дежурный швейцар. У Штоффа похолодело сердце.

— Упустил?

— Нет, герр Штофф. Они сидят в вашем кабинете.

— О!.. — И Штофф кинулся в кабинет.

Навстречу ему поднялись трое. В высоком худощавом блондине с упрямым подбородком издатель узнал Ильина. Три месяца назад, во время «зеленого бума», мюнхенские газеты печатали его портрет, выкопанный из архивов гестапо.

— Я очень рад… — начал Штофф, приятно улыбаясь и растягивая свои небритые щеки.

Но Ильин предостерегающе поднял руку. На чистом немецком языке он сказал:

— Мы спешим, герр издатель. Давайте ближе к делу. Вашу газету мы выбрали потому, что она хоть и робко, но выступает против атомной войны…

— Очень признателен вам… — не удержался Штофф.

Но Ильин, казалось, не обратил никакого внимания на его любезную реплику и спокойно закончил мысль:

— …то есть помогает делу мира. Я понимаю, что мы для вас находка. Пусть будет так. Деловая сторона нашей с вами встречи на этом и основывается. Вы сейчас же оповещаете все газеты, радио и телевидение о пресс-конференции в восемь утра. Сейчас шесть тридцать. Полутора часов достаточно. За это я лично вам или по вашему выбору любому из сотрудников сообщу некоторые подробности, касающиеся моего открытия. Итак?..

— Согласен. Я уже начал работать. — И Штофф положил руку на телефонный аппарат. — Где вы желаете провести пресс-конференцию?

— У вас. Здесь.

— Прекрасно. Итак, я начал…

— Один вопрос, герр издатель.

— К вашим услугам…

— Номер телефона советских представителей.

— Извольте…

В последующие двадцать минут Штофф и его верный Макс без передышки вызывали номер за номером, орали в микрофон так, что черная пластмасса становилась чуть ли не мягкой на ощупь, в озлоблении били трубками по аппаратам и снова кричали до хрипоты. Уже на пятой минуте такого усердия хлопнула входная дверь и какая-то личность без галстука влетела в кабинет, на ходу открывая авторучку.

С ним в отдельной комнате тут же заперся Ильин, чтобы дать первое интервью первому счастливцу для гамбургской газеты. Сотрудник оказался «на высоте». Листки с драгоценными записями через полчаса запорхали на пути в типографию. Еще через двадцать минут застучали линотипы, и буквы стали строиться в авторитетные печатные строчки газетного столбца.

Тем временем на улице против издательства вкось и вкривь стали автомобили. Неслись куда-то, словно ошалелые, люди. Сквозь толпу протискивались операторы, журналисты шумели, никто толком не знал, в чем дело. Фотокорреспонденты заранее облюбовывали себе места в помещении редакции — кто на столе, кто в углу, кто на книжном шкафу. Штофф преобразился. Полный загадочности, он теперь уже не суетился, не бегал, а со знанием дела рассаживал корреспондентов, успокаивал особо нетерпеливых и приятно улыбался, хотя всем хотелось сейчас вместо его улыбки услышать несколько весомых слов. Именно здесь, в этот суетливый час, опровергалась старая, как мир, поговорка о том, что слово — серебро, а молчание — золото…

Но вот все смолкли. Штофф на цыпочках прошел в соседнюю комнату и вернулся, пропустив вперед Ильина.

Аркадий Павлович встал у стола. Пять рук услужливо подвинули к нему пять микрофонов. Отовсюду нацелились аппараты. Ильин с интересом разглядывал зал. Потом начал:

— Моя фамилия Ильин, господа. Я являюсь автором зеленого препарата.

Дальше ему говорить не удалось, пока не стихли крики и вспышки импульсных ламп. Все подались вперед, всем хотелось быть ближе к этому удивительному человеку. В этот момент один из присутствующих начал быстро пробираться к дверям. Выбежав из здания, он бросился к первому же автомату, набрал номер.

— Появился Ильин. Он находится в редакции «Гамбургер анцайгер». Проводит пресс-конференцию. Передайте шефу, чтобы принял меры.

И снова устремился в зал.

Ильин говорил среди мертвой тишины. Он ничего не скрывал. Фамилии Фихтера, Кирхенблюма, Лиззи, фон Ботцки, Габеманна и других сделали его сообщение строго достоверным. Он рассказал о себе, об острове, о секретной лаборатории и призвал немедленно заняться темными делами атомщиков и фашистов из фирмы «Эколо».

Теперь Штоффа трясло как в лихорадке. Ему принесли гранки экстренного выпуска. Он подписал их не глядя. Глазами, полными ужаса, смотрел он в рот Ильину. Уже не деньги, не меркантильные мысли мелькали у него в голове. Штофф понял, какой просчет совершил. Он задумался о своей судьбе. Вот заварил кашу!.. Но отступать было поздно.

Когда Ильин кончил, перья записывающих его речь все еще скрипели, катушки магнитофонов вращались, микрофоны передали слова на пленку.

— Доказательства! — выкрикнул кто-то.

Ильин поднял руку:

— После того как я отвечу на ваши вопросы, мы все вместе поедем в пригород Гамбурга. В двадцати минутах езды отсюда вы найдете эти доказательства. Но нам необходимо присутствие советских представителей и местной полиции. Сообщников фирмы «Эколо» надо арестовать немедленно.

— Адрес лаборатории Кирхенблюма?

— Координаты острова?

— Вы коммунист или нет?

— Покажите свой препарат, Ильин!

— Где фон Ботцки и Габеманн?

— Знает ли о фирме «Эколо» местное правительство?

— Как вы сделали зеленым поросенка у фермера и кошек у генерала?

— Где подводная лодка, на которой вы бежали с острова?

Потом все бросились к своим машинам. На улице раздались полицейские свистки, звуки сирен. Гул огромной толпы приближался со всех сторон. Радио уже разнесло весть о возвращении Ильина. Возбуждение нарастало.

Машина Штоффа медленно шла по тоннелю из людских фигур. Рядом с шофером в напряженной позе сидел Иванченко. Сзади — Ильин, Штофф и второй спутник Ильина. За этой машиной тянулся кортеж других, битком набитых сгорающими от любопытства и нетерпения газетчиками, фотографами и любителями сенсаций. Словно хвост огромной змеи, выползали за город сотни автомобилей. На автостраде машины ускорили ход. Пять грузовиков с полицией обогнали кортеж и пристроились впереди. Рядом с машиной Штоффа ехала машина, в которой сидели советские офицеры. Через несколько минут пустынное место возле бухточки стало неузнаваемым. Огромное скопище машин полукольцом окружило бухту и отделило от моря толпу. Тысячи людей прибоем бушевали по ту сторону кольца.

Иванченко открыл дверцу и первым вышел из машины. Когда из второй дверцы вышел Ильин, одна из машин, стоявших сбоку, на полном ходу рванулась вперед. Два выстрела, приглушенные шумом мотора, прозвучали почти одновременно. Машина со стреляющими рванулась в толпу, пробилась через коридор шарахающихся в стороны людей и умчалась прочь. Это была первая отчаянная попытка закрыть рот Ильину. Она не удалась.

Подводная лодка покачивалась на воде. Ильин прыгнул на мостик, постучал в люк. Его тотчас же открыли. Гомон толпы, как по команде, стих, цепь полиции подалась вперед. Толпа напирала.

Первыми вывели командиров экипажа. Они угрюмо смотрели по сторонам. К ним подошли полицейские. Офицеров посадили в полицейский грузовик. За ними потянулась цепочка матросов. Снова поднялся невообразимый шум. Толпа волновалась, выкрикивала угрозы. Из люка показались шахтеры. Они улыбались и радовались свету. Их встречали свои, советские офицеры.

— Сюда, — сказал полицейский комиссар и жестом указал на другой крытый грузовик.

— Зачем? — удивленно спросил Ильин. — Это пострадавшие.

— Неважно. Карантин, — ответил немногословный комиссар.

За шахтерами в грузовик забрались офицеры по репатриации. Теперь рабочие были вне опасности.

Когда из лодки вышла Маша, толпа прорвала цепь. Всем хотелось увидеть ее. С большим трудом удалось оттеснить толпу от смущенной женщины. Ильин спустился в лодку, вернулся с брезентовым мешком, бросил его на камни мола.

— Это урановая руда, сырье для Кирхенблюма.

Люди невольно отхлынули назад. С именем Кирхенблюма уже связывали саму смерть.

В это время из толпы вышел человек.

— Куда? — грубо спросил его полицейский.

— К Ильину.

— Назад!

Но человек уже махал рукой.

Ильин увидел его и бросился навстречу:

— Франц Кобленц! Вы ли это, мой друг?

— Вот и встретились! Если бы вы знали, как я мчался сюда! Меня чуть не задавили…

— Едемте со мной.

— С удовольствием. Так много надо сказать вам…

Не выпуская руки друга, Аркадий Павлович и Маша прошли к машинам и собрались уже сесть в советский автомобиль, но их остановили.

— Пожалуйста, сюда… — вежливо попросил комиссар полиции.

— Они поедут с нами, — сказал русский капитан.

— Нет, — столь же решительно ответил комиссар и подал знак своим подчиненным.

Их окружили.

— Я протестую! — громко произнес капитан.

— Ваше право. Но здесь распоряжаюсь я. Приезжие должны пройти карантин. Прошу!

Ильина, Машу и Франца Кобленца, который не захотел покидать друга, почти втолкнули в машину. И она тут же помчалась в город, сопровождаемая мотоциклистами.

Подводную лодку конфисковали на месте представители оккупационных властей. Корреспонденты умчались в город, на ходу сочиняя статьи с самыми броскими заголовками, хотя, кажется, не осталось ничего, что могло бы удивить людей.

В атмосфере общей сумятицы все вечерние газеты, помимо больших сообщений о пресс-конференции и о покушении на Ильина возле бухты, дали набранное петитом извещение о том, что:

Наиболее ретивые деятели пера, прискакавшие в имение графа Весселя, подучили любезное разрешение осмотреть помещения. Никаких следов лаборатории они там не нашли.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

На этот раз историю с похищением Ильина и с деятельностью фирмы «Эколо» замять не удалось. Газеты разных направлений и партий подняли шумную кампанию. Активность фашиствующих атомщиков беспокоила всех. Официальные лица оказались вынужденными начать расследование. Стоило только коснуться истории с обвинением Ильина в убийстве гестаповца, как подоплека этого дела стала ясной. Смерть Фихтера показала, что фирма для достижения своих целей не останавливалась и перед убийством. Несколько человек из доверенных лиц фирмы оказались за решеткой.

Аркадий Павлович Ильин вместе с Машей неожиданно для всех тоже оказался под охраной. Официально он не находился под арестом. Но и не был свободен.

Ему предоставили «на время карантина» небольшой домик, в дверях которого бессменно сидели два полицейских. В окна с витиеватыми узорчатыми рамами были вставлены толстые решетки.

Встретившись после долгой разлуки, Ильин и Кобленц рассказали друг другу все, что они пережили. Когда Аркадий Павлович поделился со своим другом опасениями относительно дела Райнкопфа и гестаповских провокаций с фотографиями, Кобленц с возмущением сказал:

— Они и сейчас попытаются оклеветать вас. Я немедленно еду к адвокату и дам свои показания!

Он ушел, а через два часа посыльный принес Ильину несколько заверенных листов свидетельских показаний.

— А сам Кобленц? — спросил Ильин.

— Он, к сожалению, приехать не может.

— Почему?

— Его арестовали…

Да, Кобленца арестовали, предъявив обвинение в оскорблении полиции. Три недели тюрьмы — таково было немедленное решение судьи…

События наводили на размышления. Разве Ильин не все сделал для разоблачения преступников? Не пора ли прервать этот глупый карантин и разрешить ему с Машей выехать на Родину? Или затевается какая-то новая история?

В часы довольно грустных раздумий к Ильину неожиданно явился человек, который сразу рассеял все неприятности и разгладил морщины на лице Ильина и Маши.

— Привет, друзья! — сказал он и схватил Ильина в объятия. — Теперь-то я уже не оставлю вас одних. Все утрясется, уляжется. Считайте, что вы в Москве. Да, простите, пожалуйста, я и не представился вам. Вот рассеянность! Лейтенант Пирогов Василий Власович, представитель ставки в Берлине. Прикомандирован специально к вам. Не скучаете?

Аркадий Павлович и Маша переглянулись.

— Не скучаем, — ответила Маша, — но все же страшно.

— Считайте, что это все в прошлом. Советские представители извещены о ваших делах. Я буду все время рядом с вами. Утрясется, уляжется. А там скоро и возвращение.

— О нас кто-нибудь знает на Родине? — Ильин с напряженным вниманием впился в лицо Пирогова.

— Конечно, знают, — ответил он. — Еще с того времени, как вы очутились на этой проклятой даче. Не могли к вам пробиться. Другая зона. А тут вдруг ваше исчезновение…

— Откуда же вы узнали обо мне?

— Командование получило письмо одного товарища. Немецкого коммуниста. Он сидел вместе с вами в лагере. Вот фамилию только не помню.

— Франц Кобленц?

— Да, да… В письме он писал о вас, о вашей работе и просил помочь.

— А где сейчас ребята, что приехали со мной? Они тоже, как мы, сидят в карантине?

— Сидят. Закон чужой страны оказался кому-то на руку. Но через неделю они поедут домой. С ними наши представители. О них можно не беспокоиться. Да и вам нечего больше грустить, товарищи. Утрясется, уляжется.

Пока шли необходимые для отъезда в Советский Союз переговоры, интересные события произошли вокруг самого острова Красных камней.

Крупнейшие газеты великой капиталистической страны неожиданно выступили с очень резкими нападками на «побежденную страну, граждане которой, видимо, с молчаливого согласия официальных лиц позволили себе нагло хозяйничать на земле, принадлежащей другому суверенному государству. Вопиющее безобразие, примера которого еще не знает история международных отношений, выразилось в том, что эти граждане организовали без ведома истинных владельцев острова контрабандную добычу и вывоз ценных ископаемых, нужду в которых, несомненно, испытывает и это суверенное государство».

Вслед за статьями, написанными в тоне высокого гражданского возмущения, последовало категорическое требование «передать остров Красных камней под опеку той державы, которая будет способна осуществить защиту территориальной целостности этой части суверенного государства».

А потом читатели были извещены, что правительство страны, которой принадлежит остров, уже подписало с представителем этой великой державы соответствующий договор об опеке и на остров прибыли первые чиновники опекающей стороны.

Чиновники, по-видимому, знали толк в геологии и физических науках, ибо дальнейшие сведения об острове пестрили такими терминами, которые известны только в определенных кругах физиков.

Одна из осведомленных газет описывала, со слов специального корреспондента, первое посещение острова Красных камней представителями своей страны.

«Мы высадились в уютной бухте, защищенной рифами, и по сходням перешли на берег. Нас встретила мертвая тишина. Остров казался необитаемым. Горы хранили молчание… Это был дикий, неисследованный уголок планеты.

На перевале, отделяющем одну долину от другой, мы увидели два существа, которые, несомненно, нагнали бы на нас страху, если бы мы не были заранее осведомлены о тех событиях, что развернулись на острове совсем недавно. Существа стояли на камнях перевала и тупо смотрели на нас абсолютно зелеными глазами. Тела этих жалких людей искрились яркой зеленью, очень напоминающей окраску гусениц. Они встретили нас совершенно спокойно.

— Вильгельм фон Ботцки? — спросил кто-то.

— Да, это я, — ответил толстый обрюзгший дикарь. — А вот майор Габеманн, показал он на своего друга, длинного и тонконогого, с вытянутой физиономией».

Специальный корреспондент оказался на редкость скромным человеком. Он только вскользь упомянул о том, что на острове осталась группа геодезистов, которые должны были сделать детальную съемку местности, но ничего, разумеется, не сказал о других происшествиях на острове.

Уже совсем из иных источников стало известно, что работа на острове развернулась в таких масштабах, которые фирме «Эколо» и не снились. Не подводные лодки, а целые транспорты руды потекли в страну, которая со страниц своих газет бичевала «гнусную деятельность фирмы «Эколо» и клялась в верности принципам миролюбия и гуманизма.

Тем временем в Западной Европе сперва в отдельных газетных статьях, а потом и во всех газетах вдруг зазвучали новые, очень странные нотки. Большая клерикальная газета писала:

Клерикальной газете вторила другая крупная газета, которая в самых слезливых тонах описывала состояние «двух бедных людей, ставших жертвами бессердечного опыта автора изобретения — русского ученого Ильина». Ботцки и Габеманн появились на фотографиях. В продажу поступили красочные открытки, с которых на зрителя смотрели кроткие изумрудные глаза бывших гестаповцев.

Лавина статей, очерков и даже стихов в защиту цивилизации обрушилась на граждан Западной Германии. В кампанию включились родственники зеленых людей, возбудившие судебное дело против Ильина, «бесчеловечный поступок которого лишил нас дорогих родственников и прекрасных граждан нашего любимого отечества», — возмущались тетки Габеманна и братья фон Ботцки.

В дом Ильина явились какие-то люди с непроницаемыми лицами. Лейтенант Пирогов встретил их. Но посетители предъявили ордер на обыск, а Пирогова тут же потребовали к бургомистру для объяснения. Он уехал.

Начался обыск.

Домик был, что называется, перевернут вверх дном. Агенты рылись в вещах, выстукивали стены. Особенно их интересовали бумаги, в которых находили записи Ильина. Но это были явно не те бумаги, которые им хотелось найти. Аркадий Павлович только усмехался. Задолго до этого посещения он передал советским офицерам все свои записи.

Пирогов вернулся возмущенный и злой. Через час его вызвали опять. Он стал отлучаться все чаще и чаще, ему просто не хватало времени, чтобы отбиваться от юридических наскоков властей.

Еще через день в их домике раздался телефонный звонок, и мужской голос на немецком языке попросил разрешения посетить «мистера Ильина в его домашней обстановке».

— Кто это говорит? — спросил Ильин.

Профессор Сигэл. По поручению своего университета.

— У вас ко мне дело?

— О да! Речь будет идти о вашем замечательном открытии. Университет, который я представляю, хотел бы знать ваше мнение о путях развития биологической науки.

Ильин подумал и сказал:

— Хорошо. Я вас жду.

Он довесил трубку и повернулся к Маше:

— Кажется, снова есть охотники завладеть нашим препаратом. Теперь уже иным путем.

Профессор Сигэл выглядел вполне корректным, благовоспитанным человеком. Может быть, он и в самом деле был таким. Во всяком случае, Сигэл не стал ни юлить, ни изворачиваться, а повел разговор напрямик, облекая его, конечно, в форму вполне джентльменскую.

— Мое предложение, коллега, сводится к следующему. Наш университет давно и довольно плодотворно работает над биологическими темами, весьма близкими к вашему открытию. Нас очень заинтересовали ваши деятельные шаги в этой области. Признаюсь, что вы обогнали нас. Мы преклоняемся перед вами. Как бы вы посмотрели на предложение переехать к нам на постоянную работу?

— К вам, на постоянную работу?!

— Ну да. Рассматривайте мое предложение как официальное. Я располагаю сведениями о том. что наше правительство без всяких проволочек оформит для вас и ваших близких гражданство. Никаких юридических и политических препятствий для работы у нас не останется.

— Вы забываете о препятствиях моральных…

— Согласитесь, коллега, что в настоящее время вы пока человек, как бы это сказать, без гражданства… В вашем положении говорить о каких-то моральных сторонах дела нет, мне кажется, необходимости.

— Вот как! Но ведь я — советский человек, вы это прекрасно знаете!

— Конечно. Однако у вас до сих пор нет советского паспорта. Как примут вас Советы, вы не подумали?

Ильин закусил губу:

— Ваше предложение, господин Сигэл, мне не подходит. Я уеду только к себе на Родину. И мое открытие не продается. Оно принадлежит моему народу. Не знаю, поймете ли вы…

Посетитель недоумевал. Он поднял брови, постучал по столу пальцами, сказал:

— Оклад — три тысячи долларов в месяц, коллега. Целое состояние. Устраивает вас?

Деньги никогда не прельщали меня, профессор. Если бы я был корыстен, я уже был бы миллионером.

— Ну, а если я захочу купить у вас рецепт зеленого препарата? Без всяких лишних разговоров. Миллион. В любой валюте. И немедленно. Всю жизнь вы будете обеспеченным человеком, мистер Ильин. Спокойная и роскошная жизнь, когда есть деньги!

Это было слишком. Аркадий Павлович встал. Сигэл понял, что миссия провалилась и его выпроваживают.

Не желая признать свое поражение, Сигэл сделал над собой усилие и с улыбкой проговорил:

— Я вижу, Ильин, что вас трудно уговорить. Ну что же, тем хуже для вас. Забудем об этом неприятном разговоре. На прощание мне хотелось бы предостеречь вас…

— Предостеречь? От чего же?

— Мы располагаем некоторыми сведениями о фирме «Эколо». Ее сотрудники скрылись, но они не кончили борьбы. И они не простят вам, Ильин. Опасность вас ждет за каждым углом. — Он многозначительно посмотрел на Ильина и Бегичеву. — У нас вы и ваша очаровательная подруга были бы в полной безопасности.

Ответа не последовало.

Сигэл ушел.

На следующий день Ильина вызвали в суд. Он отправился туда с Машей. В домик они уже не вернулись. До суда Ильин и Маша были определены в помещение предварительного заключения. Обвинение гласило: «Увечье двух граждан страны, попытка их физического уничтожения».

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ,

Франц Кобленц отсидел свои три недели в тюрьме.

— Ты коммунист? — спросил чиновник, брезгливо отставив нижнюю губу.

— Коммунист.

— Можешь идти. Да не торопись. Скоро опять будешь здесь. Примем как старого знакомого.

Франц Кобленц ушел. Он сразу же бросился искать Ильина. Но ученого в том доме не было.

— Под арестом ваш Ильин. Его судить будут… — сказал ему привратник.

Тогда Кобленц уехал за Рейн, в то самое местечко, где во время войны находились лаборатория и лагерь для особо режимных заключенных. Он нашел кое-кого из бывших заключенных. Он сумел объединить их. В одном из городов Восточной зоны Германии группа уцелевших узников фашизма обратились в суд. И суд заочно осудил полковника гитлеровской армии профессора Вильгельма фон Ботцки за истязание людей и бесчеловечные опыты над заключенными. Приговор был суровый и справедливый: смертная казнь.

Этот приговор Кобленц привез в Гамбург.

Почти одновременно в Польше народный трибунал судил группу фашистских преступников, которые орудовали на территории Польши во время войны и уничтожили десятки тысяч людей. В числе приговоренных к смерти был отъявленный мерзавец Габеманн.

И этот приговор оказался в Гамбурге.

Великолепные документы для характеристики «прекрасных граждан отечества» — фон Ботцки и его достойного друга!

Советское командование приняло меры, и гамбургская инсценировка оказалась под ударом. Но католическая печать, выставляя перед собой, как щит, идеи гуманизма, морали и веры, продолжала травлю русского ученого. Его обвинили в жестокости, варварстве, личной мести, в использовании открытия для насаждения вандализма и дикости, для уничтожения религии и всего человечества.

В качестве основного обвинения против Ильина были выставлены зеленые люди — Габеманн и Ботцки, которые находились до сих пор в одном из биологических институтов за океаном. Лаборатория этого института тщетно стремилась разгадать тайну зеленого препарата.

За несколько дней до суда в Гамбурге Ильина и Машу Бегичеву посетила делегация. Здесь были представители церкви, науки, родственники Габеманна и Ботцки и член городского управления. Делегаты чинно уселись перед удивленным ученым.

После минуты молчания очень важный мужчина встал и сказал:

— Ради спасения цивилизации и устоев человеческого общества вы, герр Ильин, должны чистосердечно раскаяться в своих гнусных делах. Мы добьемся немедленного прекращения дела и вашего освобождения в тот же день, как только два несчастных существа приобретут с вашей помощью нормальный вид, а вы сами дадите слово, что свое открытие будете использовать впредь только в гуманных целях.

Ильин откровенно рассмеялся.

Маша, едва сдерживая себя, ответила за Ильина:

— А кто же первый применил зеленый препарат на людях, как не один из этих «несчастных существ»? Его жертвой оказалась я. Вы глубоко ошибаетесь в оценке событий, господа. Все произошло по известной поговорке: «Как аукнется, так и откликнется…»

Делегаты были шокированы. Эта женщина… Но они промолчали, так как прекрасно знали всю историю с зелеными людьми.

Тогда Ильин сказал:

— Мое открытие с самого начала было задумано и осуществлено для того, чтобы быстро увеличить на нашей земле количество продуктов питания для человека. Мы в своей стране строим коммунизм. Вам это хорошо известно, господа. Когда я работал над созданием аппарата, я думал только об этом. Открытие позволяет без особых затрат, без кормов выращивать миллионные стада полезных животных, путем использования лучистой энергии солнца. Это бесконечно огромное количество дарового мяса и молока, изобилие продуктов! Я работал над препаратом, а уже видел, как на зажженных степях Калмыкии, в Кара-Кумах и Монголии бродят тысячные стада зеленых овец и коз. Я видел луга, которые оставили только для того, чтобы радовать глаз человека! Сколько свободной земли можно было бы использовать под сады и хлеб! Вот чего я хотел достигнуть своими работами. Понятно ли вам это?.. Но мне помешали. Ко мне явились злые люди. В их голове зрела иная мысль. Они хотели использовать мое открытие в преступных целях. Они начали с превращения нормальных людей в зеленых, а кончили тем, что стали зелеными сами. Теперь вы требуете, чтобы я даровал жизнь двум убийцам. А вы уверены, что они не начнут осуществлять свой замысел опять? Я все сказал. Спокойной ночи!

— До встречи в зале суда! — ответил ему кто-то…

Но суд не состоялся.

На улицах и площадях города начались митинги. Простые люди с возмущением узнали, что Аркадия Ильина привлекают к суду. Кто-то размножил приговоры судов по делу Ботцки и Габеманна. Копии этих приговоров появились на стенах домов, в магазинах, в общественных зданиях. В судебные учреждения посыпались сотни протестов против бесчинства над советским ученым.

Через дипломатические каналы советские органы по репатриации пленных и узников фашизма категорически потребовали освобождения Аркадия Ильина и Марии Бегичевой.

Председатель суда, которому было поручено вести «дело Ильина», в десятый раз с раздражением перелистывал бумаги в толстой папке. Он решительно не мог принять этого дела. Даже при самом поверхностном знакомстве с ним бросалась в глаза подтасовка фактов. Как судить человека, наказавшего преступников, уже осужденных к смерти? И что за преступление совершил этот Ильин? Нет, при всем желании, никакой суд не может его наказать. А тут еще бесконечные резолюции митингов и собраний, волна общественного негодования. В послевоенной Германии с этим нельзя не считаться. Право же, родственники бывших нацистов пересолили, затеяв немыслимый процесс. К тому же Ильин — русский подданный. Держава-победительница….

И председатель с глубоким вздохом сожаления вынужден был отказаться вести судебный процесс.

Через день Ильин и Бегичева оказались на свободе.

— Хватит испытывать судьбу, — сказал им Пирогов, встретивший их у дверей временной тюрьмы, — здесь слишком много господ, которым не терпится свести с вами счеты. Поехали домой, друзья.

Аркадий и Маша переглянулись. Неужели это конец испытаниям и их ждет родной дом, теплые руки друзей?! Маша прислонилась к плечу Аркадия Павловича и заплакала.

Битва за открытие, которая продолжалась более трех лет, была выиграна.

Машина шла на аэродром.

На бетонной дорожке летного поля стоял большой белый самолет с красными звездами на крыльях.

— Наш? — спросил Аркадий Павлович.

— Так точно, — ответил Пирогов. — Академия наук СССР заказала эту машину для специального рейса. Садитесь, друзья.

Был вечер. Последний вечер на чужой земле, среди чужих людей. Ильин подумал о них. Нет, не все они чужие. Где-то здесь, в большом городе, остается Франц Кобленц. В лесах Шварцвальда приютился поселок заповедника. Там, недалеко от крайнего домика, зеленеет могила с каменным, надгробием. Это Ганс Фихтер. Где-то добрая старая Лиззи. Все эти люди по-разному смотрели на жизнь, но все они понимали друг друга: у них были честные, любящие сердца. И они не чужие ему. Без них он был бы смят и уничтожен, его открытие так и умерло бы, не принеся пользы человечеству.

Над аэродромом раскинулось чистое голубое небо, подсвеченное из-за горизонта лучами заходящего солнца.

Самолет задрожал, осторожно вырулил на взлетную дорожку и, рванувшись вперед, понесся по бетону. Еще толчок, еще мгновение — и он, оторвавшись от земли, начал набирать высоту.

В окна самолета брызнули солнечные лучи. Самолет догнал на высоте уходящий день. В кабине на несколько минут стало по-праздничному светло. Маша и Аркадий прижались к окну. Над ними сияло солнце, а внизу была ночь. Западная Германия окуталась тьмой и затаилась под ними. Но и там, во тьме, кое-где мелькали и светились огни.

Ровно гудели моторы, самолет шел на восток. Небо над самолетом погасло. Появились первые звезды.

Они летели домой.

Домой!