Красные рельсы

Глава третья

Первое, что Конкэннон услышал потом, был голос сержанта Марвина Боуна.

— Очнитесь, Конкэннон! У меня много дел, и мне некогда щекотать всяких там железнодорожников…

Конкэннон с чувством сильного отвращения вернулся в реальный мир. Голова его раскалывалась. Ему казалось, что у него сломаны все ребра. Он лежал на спине, окруженный любопытствующими зеваками, хотя на Банко-Эллей вид избитого человека давно перестал возбуждать интерес.

Он понял, что его вытащили из узкого прохода между лачугами на освещенное место напротив «Дней и ночей».

— Давно я здесь? Боун пожал плечами:

— Минуты две-три. Я услышал, как вы закопошились, и вытащил вас на свет. Кто это вас так?

— А зачем это вам? Хотите их поблагодарить? Полисмен усмехнулся. Прохожие поняли, что спектакль окончен, и стали нехотя расходиться.

— Вы можете идти? — спросил сержант. Конкэннон что-то проворчал с угрюмым видом: рано или поздно идти все равно придется. Боун помог ему встать сначала на колени, затем в полный рост, но увидев, что он пошатнулся, усадил его на ступени крыльца «Дней и ночей».

— Держите, — сказал Боун едким тоном, протягивая Конкэннону его револьвер. — Он скромненько лежал на той улочке, где я вас нашел. Интересно, зачем вы вообще его носите.

Конкэннон поднял голову. Он повел себя как нельзя глупее и прекрасно это понимал. Но он чувствовал себя слишком плохо, чтобы об этом размышлять.

Последние «зрители» уже разбрелись кто куда; Боун и Конкэннон на время остались одни.

— Сколько их было? — спросил Боун.

— Двое. И еще сутенер со Второй улицы. Он рассказал полисмену все, что помнил. Боун почесал подбородок.

— Вы считаете, что одним из ваших «приятных» собеседников был Эйб Миллер?

Конкэннон подумал.

— Нет. Не знаю почему…

— По-вашему, это те, кто грабил поезд? Этот вопрос Конкэннон уже успел обдумать:

— А зачем бандитам вертеться в такой близости от места преступления, если они могут преспокойно укрыться в надежном месте?

— Я надеялся, что это объясните мне вы.

Конкэннон слабо улыбнулся. Тут он заметил, что кровь течет из его носа на жилет.

— Боун, у меня был трудный вечер. Меня угощали отравленным виски в кафе «Париж». Я целый час трепался с покалеченной проституткой в лачуге на Второй улице, а напоследок получил по башке. Неужели обязательно задавать мне вопросы, на которые я могу ответить?

Полисмен по-волчьи оскалился:

— Ладно, поговорим завтра. Если вы доживете до завтра…

Боун стал удаляться в направлении Бэттл-Роуд. В этот момент по ступеням крыльца сбежала Лили Ольсен, державшая под мышкой Сатану. Она в ужасе посмотрела на Конкэннона:

— Что с тобой?

Конкэннон тяжело вздохнул.

— Это долгая история, Лили, и я пока не в силах ее повторять.

Лили посмотрела на него внимательнее.

— У тебя что, сломан нос?

— Не знаю. Можно у тебя почиститься? Хозяйка заведения без лишних слов подобрала кота и подала другую руку детективу. Посетители бара с деланным безразличием проследили, как он, хромая, бредет вдоль бара и поднимается на второй этаж.

— Садись, — сказала Лили, открывая дверь своей квартиры. — Выпить найдешь сам. Я скажу Бобу, чтоб нагрел воды.

Лили исчезла; Конкэннон потянулся за бутылкой, взглянул на зеркало в рамке, усыпанной алмазной пылью, и скорчил гримасу.

Виски согрело его, боль в груди уменьшилась. Но лицо и одежда были в плачевном состоянии. Он сел на кровать и снова приложился к бутылке.

Конкэннон слишком устал, чтобы размышлять о своем последнем приключении. Голова его была пуста, и он большими глотками пил фирменный напиток Лили. Он давно уже здесь не был, но ничего не изменилось, если не считать новых предметов роскоши. Стены были обиты коричневым и красным бархатом; огромное зеркало в золоченой раме было точь в точь как в денверском отеле «Виндзор». Большая лампа, стоявшая на краю туалетного столика, излучала мягкий свет сквозь абажур в виде букета роз.

В целом комната в точности отражала вкус преуспевающей сводницы с Банко-Эллей и нравилась Конкэннону.

Когда Лили вернулась с большой миской горячей воды, Конкэннон уничтожил больше половины бутылки. Лили разложила перед собой необходимые вещи и с профессиональной сноровкой принялась за работу: забрала из рук Конкэннона бутылку, расстегнула жилет и в одно мгновение раздела до пояса.

Затем намылила мочалку сиреневым мылом и стала приводить в порядок своего гостя.

— День или два поболит, конечно, но я думаю, что ребра целы. Хочешь, я пошлю за врачом?

— Нет. Мне нужно просто поспать, а потом как следует поразмыслить.

Лили осторожно смыла кровь и грязь с его лица, смазала царапины и синяки.

— Тебе никогда не хотелось сменить работу? — спросила она, дотрагиваясь до старых шрамов на его плечах и груди.

Конкэннон издал ничего не означающий звук и растянулся на кровати.

— Мы могли бы пожениться и управлять заведением вместе, — продолжала Лили равнодушным тоном. — Согласись, это все же лучше, чем получать по морде в темных переулках.

Она говорила об этом уже не впервые. Но Конкэннон не мог понять, насколько искренне это предложение. Он стал задумчиво смотреть, как Лили готовит ему бинты. Она была как бы похожа на комнату, в которой жила; Конкэннону было хорошо в ее обществе, но он сомневался, что сможет испытывать к ней нечто большее.

— Ну-ка, сядь, — сказала она.

Конкэннон выпрямился, скрипнув зубами от боли, и замер, как статуя; Лили растерла ему бока какой-то мазью и обмотала полосками из простыней. Завершив операцию, она отошла на шаг и задумчиво посмотрела на свою работу.

— Это поддержит твои ребра какое-то время. Но лучше бы тебе показаться врачу.

— Ты мой лучший врач, Лили.

В конце концов, ее предложение могло оказаться вполне разумным. Женившись на хозяйке притона в Банко-Эллей, он сразу избавился бы от многих забот. Сейчас, сидя рядом с Лили под розовой лампой, он находил ее идею довольно удачной… Она протянула ему бутылку; он выпил еще.

— Ложись, — сказала она вполголоса. Конкэннон повиновался. Она сняла с него туфли, расстегнула и стащила брюки. Он остался лежать в одних кальсонах, обессиленный и полупьяный. Потом по привычке потянулся к ней. Лили мягко оттолкнула его.

— Это мы успеем. Сначала ты должен поправиться. Спи.

— Лили…

— Что?

— Я не собирался попадать в такую историю в первый же день. Но все равно — у тебя мне хорошо.

Она улыбнулась.

— Спи, Конкэннон.

Потом прикрутила фитиль и задула лампу.

Конкэннон уснул не сразу. Он казался себе столетним стариком; в памяти его возникали по очереди все тяжелые и неудачные дни его жизни, изнурительные поездки, бессонные ночи. В то мгновение, когда он уже погружался в сон, ему вдруг привиделось лицо Атены Аллард, и он почувствовал себя совершенно старым и бессильным.

Издали доносился слабый шум ночного города. Кто-то проигрывал в «Фаро» последний доллар; кто-то, хлебнув лишнего, из последних сил тащился домой; полисмен в последний раз совершал обход Банко-Эллей…

В заведении Лили стояла полная тишина.

Проснувшись, Конкэннон ощутил на лице косой солнечный луч.

— Пей, — сказала Лили, аккуратно наливая в чашку из двух фарфоровых посудин кофе и горячее молоко.

Конкэннон сел и взял в руки чашку. Лицо его распухло, голова болела, но он чувствовал себя гораздо лучше, чем накануне.

— К тебе пришли, — объявила Лили. — Внизу ждет Марвин Боун. Он предлагает тебе роль понятого в похоронном бюро.

— А кто умер?

— Он не сказал.

Конкэннон поставил босые ноги на пол. Лили принесла его костюм. После того, как по нему прошлись щеткой, он имел вполне презентабельный вид. Конкэннон оделся.

Боун сидел за столом для «семерки» и выглядел еще более раздраженным, чем обычно.

— Что там насчет похоронного бюро? — спросил детектив.

— Новый метод: когда кого-то отправляют на тот свет, проводится предварительное расследование. Это помогает нам убить время, вместо того чтобы валяться в постели, как некоторые.

— А разве здесь найдется труп, который я мог бы опознать?

— Это выяснится после того, как вы на него посмотрите.

Они пошли в направлении Бродвея; через несколько минут Конкэннон совершенно выдохся. Бандаж Лили удерживал его ребра в неподвижном положении, но мешал нормально дышать.

— А где этот самый труп?

— На Харви-стрит.

— Как же мы будем туда добираться?

— Пешком, разумеется. Думаете, муниципалитет сразу предоставит нам парадный экипаж и шестерку лошадей?

Конкэннон остановился и махнул проезжавшему фиакру.

— С вашего позволения, мы лучше поедем.

Было начало осени, и в воздухе стоял запах пыли и железа. Они ехали молча. «Кольт» в заднем кармане брюк заставлял Боуна то и дело ерзать на сиденье.

— Остановите-ка здесь, — сказал он, лишь только кучер повернул на Харви-стрит.

Похоронное бюро — небольшая деревянная постройка — находилось чуть поодаль, позади травяной лужайки. Свежевыкрашенная табличка гласила: «Организация похорон. Изготовление надгробных плит по заказу». Они прошли по узкой тропинке к крыльцу, где их ждал врач.

— Доктор Мэхью, — сухо сказал Боун, и на этом церемония знакомства завершилась. — Клиент готов, док?

Седеющий врач с усталым лицом поприветствовал Конкэннона кивком головы.

— Готов к вечному сну.

Они вошли в дом и вскоре оказались в комнате, где лежал покойный. Хозяин бюро Лоусон, закончив все подобающие манипуляции, смотрел на «подопечного», грустно качая головой.

— Ни денег, ни семьи… Ничего. Муниципалитету следовало бы знать, что приличные похороны обходятся недешево. Но эти советники не обращают внимания на такие «мелочи»…

Боун посмотрел на Конкэннона.

— Ну, что скажете? Узнаете его?

При жизни покойный, видимо, был бледным и хилым. Мертвое лицо сохранило напряженное, обеспокоенное выражение. Выцветшие голубые глаза задумчиво смотрели вдаль.

— Это вчерашний сутенер со Второй улицы, — сказал Конкэннон. — Потом он оказался у «Дней и ночей» с теми двумя, которые лупили меня ногами.

Врач что-то записал в блокнот; хозяин бюро продолжал молча покачивать головой.

— Вам известна его фамилия? — спросил доктор Мэхью.

— Нет. Но его наверняка знают все проститутки со Второй улицы. Это он отвел меня к Мэгги Слаттер.

Врач захлопал глазами: это ему ни о чем не говорило. Но допытываться он не стал.

— По закону вам следовало бы принять присягу, прежде чем давать показания. Но это, на мой взгляд, вряд ли что-нибудь изменит. — Медик вопросительно посмотрел на Боуна, тот пожал плечами. — Это все, что вы о нем знаете?

— Да. Я видел его всего два раза. Больше не знаю ничего.

Врач накрыл труп простыней. Конкэннон и Боун вышли на веранду.

— Отчего он умер? — спросил Конкэннон.

— От удара ножом в спину. Действовали не слишком аккуратно, зато наверняка.

Они побрели по тропинке.

— А где это случилось?

— В переулке, недалеко от того места, где я вас нашел. Те двое, скорее всего, решили избавиться от свидетеля. Так что ему не повезло.

Дойдя до тротуара, они остановились и оглядели улицу.

— Есть какие-нибудь догадки? — сухо спросил Боун.

— Да, пожалуй. Этот тип, скорее всего, слышал, как я говорил с Мэгги насчет Эйба Миллера. Потом разболтал это людям, которых это могло заинтересовать. Они подстерегли меня у входа в «Дни и ночи». Дальше вы все сами знаете…

Боун скривил рот в знак того, что объяснение его не удовлетворило.

— Почему же они не убили вас, а ограничились побоями?

— Резонный вопрос. Ответа, к сожалению, я не вижу сам.

— Странно, что они не довели дело до конца, — озадаченно сказал Боун. — Наверное, сочли вас мертвым. Но когда они поймут свою ошибку, то наверняка захотят ее исправить. Вы об этом думали?

— Эта мысль приходила мне в голову. Однако, если я вам больше не нужен, то я, пожалуй, вернусь в отель.

В «Вояджер-отеле» Конкэннону вручили послание.

«Мистер Конкэннон, мы должны встретиться. Вечером, после ужина. Я буду ждать вас в кафе. Атена Аллард».

— Кто это принес? — спросил Конкэннон у портье.

— Какой-то мужчина, примерно вашего возраста. Здоровый, лысоватый.

«Повар „Файн и Денди“», — догадался детектив.

— Что он говорил?

— Попросил передать вам эту записку. Больше ничего.

Конкэннон прошел в свой номер. Атена Аллард не выходила у него из головы. Он прекрасно понимал, что в ее приглашении не было ни малейших личных мотивов, и все же испытывал глуповатое счастье. Он побрился, переоделся, спустился в салун и посвятил добрую половину дня составлению писем, в которых просил знакомых полицейских дать ему сведения о Эйбе Миллере. Джону Эверсу он написал краткий отчет о своих злоключениях, избегая излишних подробностей. Перечитав его, Конкэннон остался недоволен. Эверс наверняка назвал бы его «поверхностным и бессвязным». Детектив вздохнул, сунул послание в конверт и заклеил его.

Когда он выходил из салуна, какой-то полисмен в форме объявил, что Маркуса Конкэннона просят подойти к столу дежурного администратора. Конкэннон обреченно побрел туда.

— Я от сержанта Боуна, — сказал полицейский. — Он хочет вас видеть.

— Зачем? Он сказал, по какому поводу?

— Нет… Он сейчас на Второй Западной улице, в одном из… торговых заведений. Он сказал, что вы должны знать, где это.

Конкэннон ощутил пустоту в желудке.

— Понятно. Вы тоже туда?

— Да. Сержант Боун поручил мне проводить вас.

— Не прислал ли он экипаж?

Это предположение, по-видимому, потрясло блюстителя закона.

— Нет…

Они вышли на улицу, и Конкэннон остановил фиакр.

Боун ждал их около дома Мэгги Слаттер. Доктор Мэхью и второй полицейский как раз вынесли из хижины накрытый простыней труп и укладывали его в черный катафалк.

— С тех пор, как вы приехали в Оклахома-Сити, похоронное бюро без работы не сидит, — язвительно сказал Боун. — Стоит вам с кем-нибудь поговорить — и он сразу покойник! По сравнению с вами эпидемия чумы — пустяк…

Конкэннон покосился на труп.

— Согласно свидетельству о браке, которое мы здесь нашли, ее зовут Мэгги Элизабет Слаттер. Вы знали, что она была замужем?

— Нет.

— Я тоже не знал, пока не поговорил с ее подружками. Генри Слаттер пил всякую дрянь и избивал жену. Три года назад он напился так, что попал под повозку и погиб. После этого Мэгги и стала жить здесь.

Это была печальная история, но бывали и похуже.

— Отчего она умерла?

— Ей всадили в спину нож с широким лезвием. Это вам ничего не напоминает?

— Сутенера.

Сержант улыбнулся.

— Когда одна из соседок нашла ее и сообщила нам, труп уже окоченел. Врач говорит, что смерть наступила вчера вечером. Примерно в то самое время, когда на вас напали у «Дней и ночей».

— Может, это дело рук сутенера?

— «Девочки» так не считают. И я им верю.

— Тогда моих друзей из переулка?

— Либо здесь замешан кто-то, с кем мы еще не встречались.

— Вы собираетесь задержать тех двоих?

Боун зло улыбнулся.

— Посмотрим. Зайдите, я вам кое-что покажу.

Они втиснулись в крохотную лачугу. Там лежал открытый чемодан, в котором кто-то как следует порылся; на кровати валялся небольшой фотоальбом в плюшевой обложке. Боун подобрал его и показал Конкэннону портрет размером с почтовую марку. Там был запечатлен мужчина лет тридцати, могучего телосложения, с грубыми чертами лица.

— Эйб Миллер, — удовлетворенно сказал полицейский. — Узнаете?

— Нет.

— Дружок Рэя Алларда. Это он взорвал сейф в поезде. Вы, кстати, тоже были дружком Алларда…

— Это ставит меня вне закона?

Боун пожал плечами:

— Не обязательно. Однако почему бы не предположить, что вы знакомы с друзьями Алларда?

— Еще никто не доказал, что Рэй и Миллер были знакомы.

Сержант ухмыльнулся:

— Очень удобно, когда нет никаких доказательств!

С трудом сохраняя спокойствие, Конкэннон спросил:

— Можно мне взять эту фотографию на несколько часов? Я дам расписку.

Боун недовольно посмотрел на него.

— Зачем?

— Не знаю… Но едва я начал задавать вопросы о Миллере, как погибло два человека, а я получил хорошую трепку. Так что я хочу с ним познакомиться поближе.

Вопреки всем ожиданиям, полисмен отклеил портрет и протянул Конкэннону.

— Кстати, — сказал он, невинно глядя в потолок, — мы нашли кое-что еще. Возможно, убийца искал именно это. Но Мэгги запрятала это под полом…

И он вытащил из кармана пачку совершенно новых банкнот.

Конкэннон взял и быстро пересчитал деньги. Там было двадцать пять бумажек по двадцать долларов каждая.

— Пятьсот долларов, — сказал, присвистнув, Конкэннон.

— Совсем новые, — сказал Боун с довольным видом. — Что вы об этом думаете?

— Конечно же, — вздохнул Конкэннон, — вы считаете, что эти деньги — с того поезда. Но вы можете это доказать?

— Нет. И все же это хороший повод для размышлений. Эйб Миллер знал, что Мэгги известно о том ограблении. Он подкупил ее, дав ей пятьсот долларов. Но потом прошел слух, что она говорила с железнодорожным детективом. Тогда, чтобы не рисковать, они решили заставить ее замолчать.

— Простите, что напоминаю, но все это — только предположения. У вас нет ни одного доказательства.

Боун скривился в неприятной улыбке:

— Этот ряд преступлений, которые начались после вашего приезда в Оклахома-Сити, ставит меня в щекотливое положение. Не нравится мне все это…

Конкэннон почувствовал, что на плечи ему будто ложится тяжелый груз. Он не сомневался, что Боун сейчас свалит на него часть своей работы.

— Есть один человек в Дип-Форк, — сказал сержант небрежным тоном. — Знаете, где это?

— Нет.

— На территории криков, там, где разветвляется Канадская река. Один день пути верхом. Есть там некий Отто Майер, нефтяной разведчик. Два месяца назад Эйб Миллер работал с ним на земле чероки.

Конкэннон задумался. Полтора месяца назад, когда ограбили поезд, Миллер отклонил предложение Сэма Спира. Возможно, этот Отто Майер был последним, кто нанимал Миллера до преступления…

— А кто вас навел на этого Майера?

Боун пожал плечами.

— Оклахома-Сити — столица геологов… В полиции ходят всякие разговоры…

— Почему бы вам самому не съездить в Дип-Форк, если это так просто?

Вопрос прозвучал глуповато. Боун улыбнулся.

— Сами знаете, что такое муниципальная полиция. Дип-Форк — не моя территория. Но вы — железнодорожный детектив. Это другое дело: вам ничто не мешает туда отправиться.

Конкэннон понял, что речь идет не о пустячном предложении, а о приказе. Боун был простым сержантом муниципальной полиции, но при желании мог сильнее испортить ему жизнь.

— Завтра выехать не слишком поздно? — сухо спросил Конкэннон.

— Нет, в самый раз.

И лицо сержанта просияло от удовольствия.