Красный блокнот, или Парижский квест «Cherchez la femme»

Antoine Laurain

La Femme au Carnet Rouge

© Editions Flammarion, Paris, 2014

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. Издательство «Синдбад», 2016.

Такси затормозило на углу. До дома ей оставалось пройти метров пятьдесят. На улице, окрашивая фасады в оранжевый цвет, горели фонари, но она, как всегда, когда возвращалась посреди ночи, почувствовала себя неуютно. Оглянулась назад – никого. На другой стороне улицы, прямо напротив, светились двери трехзвездочного отеля, выхватывая из темноты два стоящих по бокам зеленых растения в горшках. Она остановилась возле своего подъезда и расстегнула внутреннюю молнию сумки, где у нее лежали ключи от квартиры и брелок от входной двери. Дальнейшее произошло очень быстро. Невесть откуда взявшаяся рука – рука мужчины в кожаной куртке – ухватилась за ремень ее сумки. По жилам прокатился страх, в долю секунды достигнув сердца и рассыпавшись в нем ледяным дождем. Рефлекторно она прижала сумку к себе. Мужчина дернул сильнее – она не выпускала сумку. Тогда он толкнул ладонью ее лицо, впечатав затылок в металл двери. От удара она пошатнулась. Перед глазами вспыхнули разноцветные огни, похожие на стаю светлячков, плечи судорожно вздрогнули, а пальцы разжались. Мужчина ухмыльнулся. Ремень сумки описал в воздухе полукруг, и мужчина бросился бежать. Она стояла, прислонившись к двери, и смотрела, как тает в ночи его силуэт. В легкие через равные промежутки времени продолжал поступать воздух, но горло горело огнем, а во рту пересохло. Бутылка воды осталась в сумке. Она протянула палец к домофону, вручную набрала код, толкнула дверь и скользнула в подъезд.

За захлопнувшейся дверью из стекла и черного металла она почувствовала себя в безопасности. Присела на мраморные ступеньки и закрыла глаза. Надо подождать, пока мозг успокоится и вернется в рабочее состояние. Как в салоне самолета одна за другой загораются и гаснут световые надписи, сообщающие о правилах поведения, так в голове появлялись и исчезали вспышки коротких мыслей. «На меня напали. Я сейчас умру. У меня украли сумку. Я не ранена. Я жива». Она подняла глаза к почтовым ящикам. Прочитала на одном из них свои имя, фамилию и номер квартиры. 6-й этаж, левая дверь. Взламывать – ключей-то нет – дверь на шестом этаже в два часа ночи? Эта конкретная мысль оформилась в сознании в следующий вывод. «Я не могу попасть домой, и у меня украли сумку. Я потеряла ее навсегда». Лора только что лишилась части себя самой. Ее лишили. Самым грубым образом. Она озиралась по сторонам, словно надеясь, что сумка сейчас материализуется из воздуха, отменяя свершившийся факт. Но нет, сумки не было. Сумка сейчас где-то там, на улице, болтается на руке убегающего грабителя. Скоро он ее откроет, найдет ключи, документы и ее воспоминания. Всю ее жизнь. Глаза обожгло слезами. В душе бушевал страх, отчаяние, гнев. Она заметила, что руки дрожат, но унять дрожь не смогла. Затылок пронзила острая боль. Лора провела рукой по волосам. Кровь. Пачка носовых платков, разумеется, осталась в сумке.

Часы показывали без двух минут два. Звонить среди ночи к соседям? Немыслимо. Даже к тому симпатичному парню, фамилии которого она не помнила, – знала только, что он недавно переехал в квартиру на третьем этаже и работает в издательстве, выпускающем комиксы. Пожалуй, единственное, что остается, это пойти в отель. Лампочка в подъезде погасла, и она стала шарить в темноте по стенам в поисках выключателя. Когда свет загорелся снова, у нее слегка закружилась голова, так что пришлось прислониться к стене. Надо отдохнуть. Она попросится к ним на ночлег, объяснит, что живет напротив, и скажет, что заплатит за номер завтра. Только бы ночной портье оказался нормальным человеком. Потому что больше идти ей некуда. Она открыла тяжелую дверь подъезда и вздрогнула всем телом. Не от ночной прохлады, а от страха. Как будто фасады домов впитали в себя ужас недавнего нападения и в следующий миг прямо из стены снова появится тот же грабитель. Лора огляделась вокруг. На улице никого. Да нет, он сюда не вернется. Но не всегда легко обуздать свои страхи и отделить возможное от невероятного, особенно в два часа ночи. Она перешла через дорогу и направилась к отелю. Инстинктивным жестом попыталась прижать к себе сумку, но между локтем и бедром зияла пустота. Она шагнула под освещенный козырек, и дверь перед ней с тихим шорохом разъехалась. За стойкой сидел седой мужчина, поднявший на нее глаза.

Он согласился. Не слишком охотно, но, когда Лора потянулась к браслету золотых часиков, показывая, что готова оставить их в залог, он поднял руки: дескать, сдаюсь. Эта растерянная женщина наверняка говорила правду; она выглядела порядочной; девять из десяти, что она и в самом деле завтра вернется и оплатит номер за сутки. Она продиктовала ему свое имя, фамилию и адрес. Персоналу гостиницы время от времени приходилось сталкиваться с клиентами, сбежавшими, не заплатив, но в данном случае риск пустить на одну ночь женщину, уверяющую, что последние 15 лет живет в доме напротив, представлялся незначительным. Да, конечно, самым разумным было бы позвонить друзьям, у которых она допоздна засиделась в гостях, но их телефон остался в мобильнике. С тех пор как появились гаджеты, Лора помнила всего два своих номера – домашний и рабочий. Портье предложил ей вызвать слесаря, но эта идея тоже оказалась неосуществимой. У Лоры закончилась чековая книжка, а новую она заказать не успела; банк оформит ее не раньше начала следующей недели; кроме банковской карточки и сорока евро наличными, лежавших в кошельке, больше никаких денег у нее не было. Поразительно, но факт: в ситуациях подобного рода тысячи ничего не значащих деталей, еще час назад представлявшихся пустяками, внезапно объединяются против вас в какую-то враждебную лигу. Портье проводил ее к лифту, поднялся вместе с ней и открыл номер 52 с видом на улицу. Зажег свет, торопливо показал, где ванная комната, и вручил ей ключ. Она поблагодарила, снова пообещав вернуться завтра как можно раньше. Ночник на тумбочке доброжелательно мигнул, словно показывая, что ему немного надоело в пятый раз выслушивать ее уверения. «Я вас понял, мадемуазель. Спокойной ночи».

Лора подошла к окну и распахнула ставни. Окно располагалось на том же уровне, что ее квартира. Она оставила в гостиной включенный торшер и поставила стул перед приоткрытым окном, чтобы Бельфегор мог смотреть на улицу. Глядя отсюда на свой дом, Лора испытывала странное чувство – казалось, сейчас в глубине квартиры мелькнет ее силуэт. Она открыла окно. «Бельфегор, – тихонько позвала она. – Бельфегор!» И быстро зачмокала губами, как умеют делать все, у кого есть кошка. Не прошло и нескольких мгновений, как на стул метнулась черная тень и из окна на нее с изумлением уставились два желтых глаза. Это еще что за новости, говорил их взгляд, – почему хозяйка не дома, а в окне напротив? «Я тут, я тут!» – проговорила она, пожимая плечами. Помахала коту и решила ложиться спать. В ванной комнате нашлись бумажные полотенца, и она подумала, что надо бы промыть рану на голове. Но не успела наклониться над раковиной, как ее снова повело. Хорошо хоть рана больше не кровоточила. Лора взяла махровое полотенце, положила его на подушку и разделась. И как только легла, перед глазами ожила сцена недавнего нападения. Занявшее всего несколько секунд, оно проигрывалось сейчас заново, словно фильм в замедленном темпе. Каждый кадр длился дольше, чем в кино, и плавно перетекал в следующий. Что-то вроде документальной съемки краш-тестов на манекенах. Вам показывают, как выглядит изнутри салон автомобиля, как ливнем опадает от удара ветровое стекло, как кренятся вперед кукольные головы, как гигантским пузырем надуваются подушки безопасности и легко, будто сам собой, сплющивается кузов.

Стоя перед зеркалом ванной, Лоран оставил попытки побриться. Электробритва, с урчания которой для него начиналось каждое утро, издала, едва он включил ее в розетку, предсмертный стон и умолкла. Напрасно он раз за разом нажимал на кнопку «Вкл/Выкл», напрасно стучал по сетке, вставлял вилку в розетку и выдергивал обратно – «Браун 860» с тремя плавающими лезвиями отдал богу душу. Страшно раздосадованный, Лоран все же не решился выбросить бритву – во всяком случае сразу. Он аккуратно положил ее в большую ракушку, десять лет назад привезенную из Греции. В ящике под раковиной у него лежал станок Gillette, но воспользоваться им Лорану помешал второй за утро сюрприз: повернув кран над ванной, он услышал только глухое бурчание. Воду отключили. Объявление висело в подъезде уже неделю, но он про него забыл. Лоран посмотрелся в зеркало. Оттуда на него глядел небритый взлохмаченный мужчина, явно проспавший всю ночь, зарывшись головой в подушку. К счастью, на дне чайника хватило воды, чтобы сварить чашку кофе. Выходя из дому, он покосился на металлическую штору на окнах магазина. Скоро он откроет ее электронным ключом, поздоровается с соседом Жаном Мартелем («Ушедшее время. Антиквариат. Скупка старины»), как всегда, пьющим свой кофе с молоком на террасе кафе Жан-Барта. Потом помашет рукой жене владельца химчистки («Белый голубь. Безупречная чистота»), и она из-за стекла махнет ему в ответ. Потом, уже подняв штору, привычно оглядит собственную витрину: «Новинки», «Классика», «Лидеры продаж». Рядом – «Выбор читателей» и «Не пропустите!». К половине одиннадцатого придет Мариза, вслед за ней явится Дамьен. Команда будет в сборе – можно начинать работу. Открывать коробки новых поступлений, отвечать на вопросы покупателей. «Я ищу одну книгу… Автора не помню, названия тоже. Там действие происходит во время Второй мировой войны…» Давать советы: «Мадам Бертье, этот роман вам наверняка понравится. Вы хотели почитать что-нибудь легкое, для удовольствия. Гарантирую, что от этого автора вы будете в восторге». Делать заказы: «Добрый день! Это “Красный блокнот”. Мне нужно три экземпляра “Дон Жуана” Мольера в карманном издании “Школьной библиотеки”». Оформлять возвраты: «Добрый день! Говорит “Красный блокнот”. Я вынужден вернуть вам четыре экземпляра ”Летней грусти”. Она не идет, а я обновляю выкладку». Договариваться с издателями: «Добрый день! Это Лоран Летелье из “Красного блокнота”. Я хотел бы организовать автограф-сессию с вашим автором…»

Когда-то в его книжном располагалось хиревшее на глазах кафе «Кельт». Владевшая им пожилая супружеская чета, не чаявшая, как от него избавиться и вернуться в родную Овернь, встретила Лорана с распростертыми объятиями. У кафе имелось существенное преимущество – прямо над ним находилась жилая квартира. С одной стороны, большой плюс: не надо тратить время на дорогу на работу. Но с другой – минус: получается, что с работы вообще не уходишь. Лоран обогнул сквер, на который выходил «Красный блокнот», и пошел по улице Пантий. В руке он держал последний роман Фредерика Пишье «Небесная крона». На будущей неделе автор собирался прийти в магазин на встречу с читателями, и Лоран хотел просмотреть свои заметки, сделанные прямо на полях книги, за чашкой двойного эспрессо на террасе «Надежды» – кафе, куда он имел обыкновение заглядывать по утрам. В книге рассказывалось о судьбе крестьянской девушки в годы Первой мировой. Это был четвертый роман Пишье, которого прославили «Песчаные слезы» – повесть о солдате наполеоновской армии, влюбившемся в молодую египтянку. Автор обладал несомненным даром показывать страдания героев на фоне грандиозных исторических событий. Критики пока не пришли к единому мнению относительно того, к какому разряду его причислить: бойких беллетристов или настоящих писателей? Одни считали так, другие – эдак. Но как бы то ни было, его книги хорошо продавались, и автограф-сессия наверняка соберет много народу. Пискнул мобильник – Мариза прислала сообщение. Электричка, на которой она добиралась из пригорода, встала, поэтому Мариза скорее всего немного опоздает к открытию магазина. «Держите меня в курсе», – ответил он и свернул на улицу Виван-Денон. Проходя мимо дома номер шесть, он поднял глаза – проверить, открыто ли окно у его покупательницы мадам Мерлье. Читающая запоем старушка, удивительно похожая на покойную актрису Маргерит Морено, обычно поднималась ни свет ни заря. «Если окна у меня закрыты, месье Летелье, – как-то сказала она ему, – значит, я или умерла, или умираю». Они тогда договорились, что при виде ее запертых ставен он немедленно позвонит по номеру 18[1]. Но в доме шесть все оказалось в полном порядке – ставни были широко распахнуты. Кстати, чуть ли не единственные во всем доме: народ субботним утром отсыпался, и квартал выглядел безлюдным. Лоран вышел на улицу Пас-Мюзет. Кафе «Надежда» располагалось в самом ее конце, на углу бульвара, где по выходным устраивали рынок. Возле многих дверей стояли в ожидании уборщиков мусорные баки; кое-где рядом громоздились сломанные стулья и другие предметы вышедшей из употребления мебели. Лоран прошел мимо очередного мусорного бака и вдруг замедлил шаг (мозгу потребовалось несколько секунд, чтобы увиденное отпечаталось в сознании), после чего остановился и вернулся назад.

На крышке бака лежала дамская сумочка. Кожаная, лилового цвета, в прекрасном состоянии. Со множеством кармашков, застежек-молний, двумя широкими ручками, длинным ремнем и фурнитурой под золото. Лоран инстинктивно оглянулся, что было глупо: не думал же он, что из воздуха материализуется женщина и заявит: «Это мое». Судя по тому, что сумка лежала на крышке бака, она была не пустая. Пустую и порванную хозяйка выбросила бы в бак. Хотя, если задуматься… Разве женщины выбрасывают сумки? Лоран вспомнил женщину, что делила с ним жизнь на протяжении двенадцати лет. Нет, Клер не выбросила ни одной своей сумки. У нее их было несколько, на каждый сезон. Она и обувь не выбрасывала. Если у нее на босоножках рвался ремешок, она несла их в починку. Но даже если спасти босоножки было уже нельзя, Лоран не помнил, чтобы хоть раз видел их в мусорном ведре, среди картофельных очисток. Они куда-то исчезали таинственным образом. Но, вопреки этим рассуждениям, вернувшим его к давним воспоминаниям, оставалась вероятность, что владелица сумки избавилась от нее добровольно. С другой стороны, тот факт, что такая хорошая сумка лежит на крышке мусорного бака, свидетельствовал в пользу более неприятной гипотезы. Например, что сумку украли. Лоран взял ее в руки. Открыл молнию. И обнаружил, что внутри имеется довольно много того, что на канцелярите именуется «личными вещами». Он склонился над содержимым сумки, но в этот миг из двери черного хода вышла девушка, тянувшая за собой чемодан на колесиках. Пройдя мимо Лорана, она обернулась, встретилась с ним взглядом, ускорила шаг и в следующий миг скрылась за углом. Только сейчас до него дошло, до чего подозрительно он выглядит: небритый лохматый мужчина стоит над мусорным баком и роется в дамской сумке… Он быстро закрыл молнию. Теперь перед ним со всей неотвратимостью встал вопрос морально-этического свойства: забрать сумку с собой или пройти мимо. Ведь где-то в городе горюет женщина, лишившаяся своего имущества и уверенная, что оно никогда больше к ней не вернется. «Только мне одному известно, где ее сумка, – сказал себе Лоран, – и, если я ее здесь оставлю, ее увезут мусорщики или украдет кто-нибудь еще». Он принял решение. Взял сумку и пошел. Комиссариат полиции располагался минутах в десяти ходьбы. Он сдаст им сумку, заполнит два-три бланка, а потом отправится в кафе.

Странное это было ощущение. Как будто ему доверили чужую собаку и она идет за ним, но с оглядкой. Лоран и в самом деле держал ремешок сумки, как собачий поводок, накрутив на руку, чтобы меньше бросался прохожим в глаза. Он нес предмет, явно ему не принадлежащий и абсолютно неуместный в мужских руках. Еще одна женщина наткнулась взглядом на его сумку и тут же посмотрела на Лорана. Чем дальше он брел по бульвару, тем неуютнее себя чувствовал. Казалось, все до единого встречные косятся на него с недоумением: действительно, мужик с дамской сумочкой! Да еще лиловой! Он и вообразить себе не мог, что десятиминутная прогулка обернется такой неловкостью. Кстати, Клер, он хорошо это помнил, несколько раз просила подержать ее сумку – когда, например, у дверей подъезда вспоминала, что забыла дома сигареты, или когда ей надо было зайти в туалет в ближайшем кафе. И Лоран стоял посреди улицы с дамской сумкой в руках. Он и тогда – сущая правда – испытывал неловкость, но совсем недолго, потому что Клер вскоре возвращалась и забирала свое имущество. В те редкие минуты Лорану случалось ловить на себе взгляды женщин, понимающих, что он держит вещь, принадлежащую одной из их сестер, но в этих взглядах не было презрения – разве что легкая ирония. Стоит себе человек на улице и ждет жену. Это было так же очевидно, как если бы он, на манер человека-бутерброда, нацепил на себя плакат с надписью «Моя жена сейчас вернется». Ему навстречу попалась стайка старшеклассниц в джинсах и конверсах. Они расступились, пропуская его, и его ушей коснулось фырканье, сменившееся дружным смехом. Над чем они смеялись? Может, над ним? Он бы предпочел этого не знать. Какие чувства он вызывает у прохожих? Насмешку? Или подозрения? Он перешел на другую сторону улицы и нырнул в переулок. До комиссариата можно добраться и в обход.

Свет в приемную – комнату с серовато-бежевыми стенами – проникал сквозь окно без ручки с матовым стеклом. Пластиковые стулья, стол из ДСП. Двери двух кабинетов распахнуты настежь. Отдел, принимающий заявления о кражах, больше всего напоминал чистилище для женщин, лишившихся своих сумочек. Их здесь было пятеро, молодых и не очень, молчаливо ожидавших своей очереди. В одном из кабинетов пожилая дама с палочкой, утирая слезы, рассказывала свою историю; ее лоб закрывала толстая марлевая повязка. Пришедший вместе с ней седой мужчина явно чувствовал себя не в своей тарелке и не знал, куда девать глаза. Лоран находился в одном из тех ужасных мест, куда лучше не попадать, – вроде отделений неотложной помощи, служебных кабинетов таможенников в аэропорту, исправительных заведений и т. п. Проходя мимо одного из таких учреждений, мы тихо радуемся, что сейчас не там, а здесь, на улице, даже если с неба льет как из ведра. «Да что толку-то? – вслух произнесла невысокая брюнетка, читавшая “Вог”. – Все равно никто нам наших сумок уже не вернет». Мимо них прошествовал молодой офицер с толстой пачкой отксерокопированных документов.

– Извините, – обратился к нему Лоран. – Я тут нашел сумку…

Все пять сидевших в очереди женщин немедленно обратили на него взоры.

– Это не ко мне, – тотчас ответил Лорану офицер. – Вам надо вон в тот кабинет.

Из кабинета как раз выходил крупный мужчина с бритым черепом и маленькими глубоко посаженными глазками. Он провожал очередную посетительницу. В дверях он остановился и посмотрел на Лорана и его лиловую сумку.

– Я сумку принес… – повторил Лоран. – Нашел на улице.

– Прекрасный гражданский поступок! – отозвался бритоголовый. Он говорил густым сочным басом. – Амели! – позвал он, и на его призыв из того же кабинета показалась белокурая пухленькая женщина. – Я говорю месье, что он совершил прекрасный гражданский поступок. – Ему самому явно нравилась отточенность собственных формулировок. – Он принес нам найденную сумку!

– Как замечательно! – подхватила Амели.

Лоран слышал в ее голосе искреннее уважение к мужчине, не пожалевшему времени для спасения дамской сумочки.

– Сами видите, – продолжил бритоголовый, правда, теперь его бас звучал чуть устало, – у нас тут очередь… Я смогу вас принять… скажем… – Он бросил взгляд на часы. – Скажем, через час.

– Не раньше, чем через час, – мягко поправила его Амели, и он согласно кивнул головой.

– Может, я завтра утром зайду? – предложил Лоран.

– Как вам будет удобно, – ответил полицейский. – Мы работаем с девяти тридцати до часу и с двух до семи.

– Вы можете отнести сумку в бюро находок, месье, – добавила его коллега. – Улица Морийон, дом тридцать шесть. Это в Пятнадцатом округе.

Когда он выходил из комиссариата, пришла еще одна эсэмска. Электричка наконец тронулась, но к открытию магазина Мариза все равно не успевает. Лоран прошел мимо кафе «Надежда», даже не замедлив шага, – ничего, прочтет заметки о романе Пишье на работе. Перед жилым домом стоял зеленый грузовичок, и два молодых парня с наушниками на головах с грохотом опрокидывали в нутро машины мусорные баки. Опоздай он на несколько минут, и сумка точно сменила бы владельца, а то и вовсе отправилась на городскую свалку, где ее красотой наслаждались бы одни только чайки. Временный хранитель чужого имущества, Лоран поднялся в квартиру, положил сумку на диван и отправился открывать магазин. Можно было начинать день.

В половине первого оба дневных портье, прочитавшие странноватую записку своего ночного коллеги, забеспокоились. Женщина давным-давно должна была освободить номер, во всяком случае – до двенадцати часов точно. Один из них решил пойти проверить, в чем дело. Прихватив с собой мастер-ключ, он поднялся к номеру 52 и приложил к двери ухо: не шумит ли вода в душе. Не очень-то приятно войти в номер и обнаружить перед собой выходящую из ванной комнаты голую женщину; один раз с ним такое случилось, и он не имел ни малейшего желания повторять этот опыт. За дверью номера 52 царила тишина. Он несколько раз постучал в дверь, не дождался ответа и открыл дверь мастер-ключом.

– Мадам, это портье, – сказал он, протягивая руку к выключателю. – Вы не освободили номер, поэтому я позволил себе…

Он не договорил. Лора лежала в постели, полуприкрытая одеялом. Она не открыла глаз на его голос. Спит? Он подошел поближе. Голова ее покоилась на подушке.

– Мадемуазель! – позвал он, сделал еще шаг вперед и повторил, уже громче: – Мадемуазель! – Чувство, что что-то не так, крепло в нем с каждой секундой. – Что за хрень, – пробормотал он себе под нос и снова громко произнес: – Мадемуазель! – уже уверенный, что не получит ответа. Он приблизился к самой постели. Женщина лежала неподвижно, ее лицо с правильными чертами казалось спокойным, но его тревога усилилась. «Хорошенькая…» – мелькнула не прошеная мысль, но он отогнал ее и заставил себя прислушаться: она вообще дышит? Вроде дышит… Он протянул руку и коснулся ее плеча. Никакой реакции. Он легонько потряс ее: – Мадемуазель!

Она не открыла глаз и не пошевелилась. Портье уставился на ее обнаженную грудь: поднимается или нет? Точно, дышит! На балкон, шумно хлопая крыльями, уселся голубь, и от неожиданности портье вздрогнул. Подошел к окну и решительным движением распахнул ставни, впустив в комнату солнечный свет. Голубь тут же улетел. В окне дома напротив он заметил черного кота – тот сидел на стуле и смотрел своими прозрачными глазами прямо на него. Портье снял с телефона трубку и набрал «девятку», номер регистрационной стойки.

– Жюльен, – сказал он. – У нас проблема с постоялицей из пятьдесят второго…

Пока он говорил, его взгляд упал на подушку. Под головой Лоры лежало махровое полотенце, и на нем, склеив волосы, запеклось обширное кровавое пятно.

– Серьезная проблема, – уточнил он. – Срочно звони в неотложку.

Получасом позже Лора ехала по тротуару на складной каталке. Метрах в тридцати от отеля ее поджидал красный реанимобиль. Звучали слова: «гематома», «черепно-мозговая травма» и «кома».

Он стоял под горячим душем и, зажмурившись, смывал с лица шампунь. Сегодня Лоран продал 28 романов, девять подарочных изданий, семь детских книг, пять комиксов, четыре сборника эссе, три путеводителя по Парижу и Франции, заполнил четыре карточки постоянных покупателей и сделал 14 заказов. Рабочий день закончился. Он закрыл магазин и поднялся в квартиру, чтобы с удовлетворением убедиться: воду дали. Весь день ему пришлось расточать смущенные улыбки, извиняясь за свой непрезентабельный вид. Один из клиентов нашел, что он косит под Шатобриана, другой заметил, что он похож на Рембо с полотна Фантен-Латура «Угол стола», правда, исключительно прической. Лоран вытерся полотенцем и достал из ящика бритвенный станок и старый флакон пены для бритья – молодец, что не выбросил. Он побрился, надел чистые джинсы и белую сорочку, обулся в мокасины и зачесал назад волосы. Теперь он был готов открыть сумку – так мужчина прихорашивается, собираясь повести даму в ресторан.

Ящик электронной почты был забит разнообразным спамом. Большинство корреспондентов, обращаясь к нему по имени, горячо рекомендовали приобрести новую страховку или элитный тур, причем за половину цены. «Не тяните, поезжайте!» – призывал один. «Лоран, тебе пора в отпуск!» – с чисто сетевой фамильярностью убеждал второй. Попадались здесь и всякие диковины, какими богат интернет, вроде зонтиков для собак. Автор спама на полном серьезе предлагал Лорану срочно купить этот необходимый в каждом доме предмет, настаивая на том, что «ваш любимец скажет вам спасибо». Ни одного личного письма в сегодняшней информационной помойке не обнаружилось. Странно, он ведь договаривался с дочкой, что они пойдут ужинать. Наверное, скоро пришлет эсэмэску. Хлоя никогда не забывала о назначенной встрече с отцом. Он достал из холодильника остатки картофельной запеканки с мясом и открыл бутылку фиксена – один из благодарных клиентов преподнес ему целый ящик этого вина. Лоран поднес к губам бокал – бургундское оказалось выше всяких похвал. Не выпуская из рук бокала, он прошел в гостиную.

Сумка так и лежала на диване. Он потянулся к ней, но тут пискнул мобильник – эсэмэска. Писала Доминика. «Может сегодня но попозже жуткий день полно работы, все потом объясню. Биржу трясет, если слушал новости поймешь чем я занята. Целую». Лоран сделал еще глоток и отправил скупой ответ: «Целую. Потом все расскажешь». Затем уселся по-турецки на полу перед диваном и осторожно взял в руки сумку. Красивая. Лиловая кожа двух оттенков, золотистые нашлепки, на боку – кармашки разного размера. У мужчин таких не бывает. С чем они ходят? С портфелем, в крайнем случае – с атташе-кейсом стандартной формы и размера, созданным с единственной целью – служить вместилищем для бумаг. Лоран снова глотнул вина. Его не покидало ощущение, что он совершает что-то нехорошее. Нарушает какие-то незыблемые правила. Мужчина не должен рыться в дамской сумке. Это неписаный закон, который соблюдается повсеместно, даже в самых отсталых обществах. И всегда соблюдался. Вряд ли мужья в набедренных повязках осмеливались искать отравленную стрелу или сладкий корешок в принадлежащем супруге кожаном мешке. Лоран еще ни разу в жизни не открывал дамскую сумку. Ни сумку Клер, ни – в детстве – сумку матери. Иногда ему говорили: «Возьми ключи, они у меня в сумке» или «Достань мне из сумки носовые платки». Он выполнял просьбу – вернее, не просьбу, а приказ, – но, запуская руку в дамскую сумку, понимал, что делает это на законных основаниях, пользуясь разрешением с ограниченным сроком действия. В самом деле, если по истечении десяти секунд ключи или носовые платки не находились и он пытался углубить поиски, владелица немедленно отбирала свое имущество, сопровождая жест кратким комментарием, неизменно формулируемым в повелительном наклонении: «А ну дай сюда!» – после чего из сумки мгновенно извлекались ключи и платки.

Он бережно потянул за ушко застежки-молнии и открыл сумку. На него пахнуло теплой кожей и женскими духами.

Вообще-то говоря, мне нужна подруга, которая была бы моей точной копией. Уверена, я стала бы себе идеальной подругой.

Сегодня приснилось. Бельфегор превратился в мужчину. Я очень удивилась, но в то же время восприняла это как должное. Я точно знала, что это он, и как мужчина он мне понравился. Мы были в каком-то дворце, выпили по бокалу в баре и пошли в спальню. Легли в постель, а потом занимались любовью на террасе (было очень хорошо). Когда я проснулась, он лежал, уткнувшись своим носом в мой (наяву, а не во сне). НЕ ЗАБЫТЬ КУПИТЬ УТИНЫЕ КРОКЕТЫ.

Люблю гулять вдоль берега моря, когда на пляже почти не остается народу.

Мне ужасно нравится название коктейля «американо», хотя я предпочитаю мохито.

Люблю запах мяты и базилика.

Люблю спать в поезде.

Люблю картины с пейзажами без людей.

Люблю, как в церкви пахнет ладаном.

Люблю бархат и панбархат.

Люблю рисовать в парке.

Люблю Эрика Сати. НЕ ЗАБЫТЬ КУПИТЬ ПОЛНЫЙ АЛЬБОМ САТИ.

Боюсь птиц (особенно голубей).

Надо вспомнить, чего еще я боюсь.

Когда я захожу в вагон метро, сразу отмечаю, кто из мужчин входит в категорию «может быть». (Ни разу не знакомилась с мужчинами в метро.)

Пора порвать с Эрве. Эрве – зануда. Иметь дело с занудой – это тихий ужас.

Люблю огонь в камине. Люблю запах горящих дров. И запах костра.

Порвала с Эрве. Не люблю ни с кем порывать. Надо вспомнить, чего еще я не люблю.

Было почти одиннадцать вечера. Он по-прежнему сидел на полу в окружении разнообразных предметов и читал принадлежащую незнакомке толстую общую тетрадь в красной коленкоровой обложке, содержавшую ее мысли, изложенные на десятках страниц. Некоторые фразы были зачеркнуты, другие обведены, третьи – выписаны заглавными буквами. У нее был красивый мягкий почерк. Записи в дневнике она явно делала от случая к случаю, повинуясь мимолетному желанию, возможно, сидя на террасе кафе или в вагоне метро. Лоран как зачарованный читал ее заметки – неожиданные, трогательные, смешные, откровенные. Он открыл дверь, ведущую в душу женщины с лиловой сумкой и, хотя у него давно затекли ноги, не мог оторваться от красной тетради. Ему вспомнились слова Саши Гитри: «Смотреть на спящего человека – все равно что читать чужое письмо». Бутылка вина наполовину опустела, а картофельная запеканка так и стояла забытая на кухонном столе.

Первым он выудил из сумки черный стеклянный флакон. Духи «Хабанита» от «Молинара». Он пшикнул в воздух, и вокруг разлился аромат иланг-иланга и жасмина. Затем настал черед связки ключей с брелоком – золоченой пластинкой с выгравированными на ней иероглифами. За ключами последовала небольшая записная книжка-ежедневник. Напротив некоторых дней стояли отметки о встречах с указанием времени и имени, иногда фамилии. Ни адресов, ни номеров телефона. Сейчас, в середине января, в ежедневнике были заполнены только первые 15 страниц. Лорану эта книжечка была хорошо знакома – он продавал такие у себя в «Красном блокноте», в отделе канцтоваров. Владелица ежедневника не потрудилась указать свои координаты на первой чистой странице, как раз для этого и предназначенной. Последняя встреча, если верить записи, имела место вчера: «20.00, ужин у Жака и Софи + Виржини». И опять – ни адреса, ни телефона. На следующей неделе был отмечен всего один день – четверг, напротив которого стояла пометка: «18.00, химчистка (платье на бретельках)». Затем он вытащил кожаную косметичку фиалково-оранжевого цвета, содержащую всякие тюбики и коробочки, а также кое-какие «инструменты», в том числе толстую кисточку, которой он, не удержавшись, провел себе по щеке. За косметичкой последовали: позолоченная зажигалка, шариковая ручка «Монблан» (возможно, та самая, которой делались записи в дневнике), пакетик лакричных леденцов (он сунул в рот одну конфетку, почувствовав, как к букету фиксена добавилась приятная древесная нота), маленькая бутылка минеральной воды «Эвиан», заколка с голубым матерчатым цветком и пара игральных костей из красного пластика. Лоран зажал кости в ладони и уронил на пол. Выпало 5 и 6. Неплохо. Так, что там еще? Рецепт приготовления сладкого мяса, вырванный из женского журнала, похоже, из «Эль». Пачка носовых платков. Зарядник, но, разумеется, никакого мобильника. Как и кошелька. И документов.

В сложенном пополам конверте обнаружились три цветные фотографии. Седовласый мужчина лет шестидесяти в красной рубашке-поло и бежевых брюках стоял, улыбаясь, в сосновой роще. С ним рядом – женщина примерно тех же лет, в сиреневом платье и солнечных очках, протягивала руку навстречу фотографу. Снимок был явно старый, сделанный лет двадцать, если не тридцать, назад. На следующем – еще один мужчина, гораздо моложе, с коротко стриженными каштановыми волосами. Он, скрестив руки, стоял рядом с яблоней. На третьем Лоран увидел дом с садиком – посреди садика росло высокое дерево. Определить, где находится дом, не представлялось никакой возможности. Ни одна из фотографий не была подписана. Очевидно, это были снимки родственников или близких людей, но сказать, кто они такие, могла только владелица сумки.

Сумка казалась бездонной. Лоран решил, что хватит доставать из нее предметы по одному, и, сунув руку в левый боковой карман, вытащил сразу журнал «Парископ», гигиеническую помаду, пакетик эффералгана, шпильку и книгу. «Ночное происшествие» Патрика Модиано. Лоран замер. Значит, незнакомка читает Модиано! На миг ему показалось, что склонный к мистике писатель, озабоченный проблемами памяти и поиска идентичности, ему подмигнул. Когда же вышла эта книга? Вроде бы в начале 2000-х… Лоран открыл томик на титульной странице и посмотрел, что написано внизу. «Галлимар», 2003. Но сквозь эту страницу просвечивала следующая, и на ней была какая-то надпись. Он перевернул страницу. Прямо под названием ручкой были выведены две строчки: «Лоре, в память о нашей встрече под дождем. Патрик Модиано». Буквы заплясали у Лорана под глазами. Модиано, самый таинственный из французских писателей! Он не участвовал в автограф-сессиях и почти не давал интервью. Его манера говорить – неуверенная, словно речь пересыпана вопросительными знаками, – давно вошла в легенду. Да он и сам был живой легендой. Человек-загадка. И читатели вот уже почти сорок лет пытались ее разгадать, ища подсказки в каждом очередном романе. Чтобы Модиано подписал книгу – это было что-то из области фантастики. Но вот они, выведенные пером строчки…

Автор «Улицы неосвещенных лавок» только что сообщил ему имя владелицы сумки.

Боюсь красных муравьев. Боюсь проверять свой банковский счет. Когда кликаю на «Текущий баланс», у меня рука дрожит.

Боюсь, когда в квартире рано утром звонит телефон.

Боюсь ездить в метро в час пик.

Боюсь того, что время проходит.

Боюсь вентиляторов – сама не знаю почему.

Лоран с трудом оторвался от чтения красной тетради. Надо проверить, что еще лежит в сумке, – может, найдется хоть какой-то намек на имя или адрес. Карманов у сумки оказалось несколько, некоторые на молнии, другие нет. Лоран и не подозревал, что дамская сумка таит в себе такое множество всяких укромных местечек, и исследовать каждое – задача, достойная детектива. Он вроде бы осмотрел их все, но снова и снова натыкаясь на очередную выпуклость, извлек таким образом камешки – очевидно, подобранные где-то на память. В разных углах сумки их обнаружилось три штуки, разной формы и размера. Еще нашелся каштан – наверное, из какого-то парка.

Он прервался, подошел к окну и распахнул его, впустив в комнату ночной холод. В сквере не было ни души. У Лорана немного кружилась голова – то ли действовало выпитое на пустой желудок вино, то ли все еще пестревшая в глазах коллекция разнородных предметов. Он сам не понимал, что с ним. И уже собирался вернуться к изучению содержимого сумки, когда звякнула эсэмэска. Он совсем забыл про Доминику! «Буду у тебя через 15 мин, надеюсь еще не спишь». Так и не довершив начатое, он быстро собрал в сумку разложенные на полу вещи, мимоходом почувствовав легкое раздражение: ну вот, из-за Доминики не удастся довести расследование до конца, – и убрал сумку на полку стенного шкафа. Причесываясь перед зеркалом, он подумал, что мог бы оставить все как есть и объяснить Доминике, что произошло. Но почему-то подобная перспектива его не привлекала. И дело было не только в свойственной Доминике ревнивой подозрительности. Лорану просто не хотелось ни с кем делиться своей находкой. Загадка Лоры, поклонницы Модиано, никого не касалась. Никого, кроме него.

– Здесь была женщина.

– Что-что? – не понял Лоран.

Доминика пристально смотрела на него своими черными глазами. Короткая стрижка подчеркивала тонкие черты ее лица, отчего она вдруг напомнила ему хищную птицу.

– Никаких женщин здесь не было, – ответил Лоран настолько уверенно, насколько был способен в этот поздний час.

Каким, спрашивается, образом она догадалась, что двадцать минут назад в комнате лежали женские вещи? Говорят, женщины наделены шестым чувством. Но то, что происходило в данную минуту, больше походило на колдовство. Доминика наклонила бокал с вином и стряхнула в хрустальную пепельницу пепел с сигареты.

– Духами пахнет, – с заговорщическим видом произнесла она.

Черный флакон из сумки! Дернул же его черт пшикнуть из него духами! Значит, в квартире до сих пор веяло ароматом «Хабаниты». А ведь он нажал на распылитель всего один раз, и с того момента прошло не меньше двух часов. Но Доминика, словно охотничий пес, учуяла присутствие в атмосфере флюидов, которые ни один мужской нос – в этом Лоран не сомневался – не уловил бы ни за что и никогда.

– Да не было здесь женщин! Клянусь тебе… здоровьем дочери! Клянусь своим книжным! Чтоб мне разориться, если здесь побывала женщина! – Лоран говорил, взвешивая каждую фразу. На самом деле клясться он мог чем угодно, он ведь не врал. Женщина не заходила в его квартиру. Сюда «зашла» только ее сумка.

Доминику его объяснение вроде бы удовлетворило.

– Я тебе верю, – сказала она. – Ты суеверный, ты не стал бы бросаться такими словами.

Затем она рассказала, что весь вечер следила за тем, как лихорадило биржу и на экранах отображались – с учетом разницы во времени – миллиардные цифры сделок со всего мира; информация нужна была ей для колонки в крупной ежедневной газете, где она вела экономический раздел. Еще у Доминики была своя передача на радио, а иногда ее показывали по информационному каналу на телевидении. Он всегда испытывал странное чувство, глядя, как женщина, с которой он делит ночи, спорит на экране с другими журналистами, а порой и с крупными шишками. Собственно говоря, они и познакомились на телевидении. Лорана пригласили принять участие в передаче, посвященной одной из книжных новинок, а Доминика ждала очереди для съемок передачи по экономике. Книгу, о которой шла речь, она уже успела прочитать; та ей понравилась, о чем она и сообщила Лорану. На следующей неделе в «Красном блокноте» устраивали автограф-сессию с автором, и Лоран сказал, что будет рад ее видеть. Он собирался закрывать магазин, когда обнаружил, что она все еще здесь. На краткий миг их взгляды встретились – это был тот самый миг, в который толком не знакомые мужчина и женщина без слов дают понять друг другу, что эта встреча – не последняя.

– Поздно уже, – сказала Доминика, направляясь в спальню.

Лежа в постели и обнимая ее, Лоран нет-нет да и поворачивал голову в сторону шкафа, где хранилась спрятанная сумка. Доминика приникла к нему с поцелуем, а у него в мозгу неотступно крутилась фраза: «Боюсь красных муравьев».

Лоран повернулся на другой бок и обнаружил, что в постели он один. Бросил взгляд на будильник: шесть утра. Доминика просыпалась рано, но никогда не уходила раньше семи и обязательно заглядывала к нему попрощаться. Лоран встал. Она, полностью одетая, стояла возле входной двери.

– Уже уходишь?

– Ухожу.

– Почему ты на меня так смотришь? – удивился Лоран.

– Я оставила тебе записку. На журнальном столике, – холодно ответила Доминика, потуже затягивая пояс пальто.

Лоран!

Раз уж ты так любишь клясться, тебе следует озаботиться здоровьем дочери и финансовым положением твоего магазина. Я сегодня рано поднялась и на минутку прилегла на диван. Вот что я нашла у тебя на ковре. Возможно, нам надо это обсудить. Или не надо. Думай сам. Я не собираюсь делать первый шаг – и в этом тебе клянусь.

Доминика

Внизу записки, на самом виду, лежала шпилька. Собирая вещи в сумку, Лоран оставил ее на ковре.

– Ты, конечно, скажешь, что это шпилька твоей дочери.

– Нет, это не ее шпилька. Подожди, я сейчас все тебе объясню…

Лоран достал из шкафа сумку и положил ее на журнальный столик.

– Час от часу не легче, – пробормотала Доминика, не ожидавшая от Лорана такой прыти. – Она у тебя уже и сумку оставляет! Ну, я слушаю. Даже интересно, чем ты меня повеселишь.

– Я нашел ее на улице.

– Ты что, издеваешься?

Лицо Доминики внезапно утратило всякое выражение. Лорана охватило отвратительное чувство ни в чем не повинного, но подозреваемого в самых страшных преступлениях человека, которому не верит никто, даже собственный адвокат.

– Нет, – пролепетал он, – я не издеваюсь. Вчера утром я нашел ее на улице. На улице Пас-Мюзет, если быть точным.

Доминика медленно покачала головой. Ее взгляд из холодного сделался ледяным.

– На улице? Сумку? И не пустую?

– Ну да! Ее украли. Украли, понимаешь?

– А что, позволь спросить, эта украденная сумка делает у тебя в шкафу?

Лоран открыл было рот, чтобы ответить, но Доминика не дала ему такой возможности.

– И почему ты не поведал мне эту экзотическую историю вчера вечером?

– Ну, потому что…

– Потому что ты не думал, что я найду на ковре ее шпильку! – Она повысила голос.

Лоран растерянно молчал.

– Я еще вчера заметила, что здесь пахнет ее духами, – продолжала Доминика, обводя глазами комнату. – Я сразу догадалась, в чем дело. И ты был вчера сам на себя не похож.

– Да нет же, нет, то есть да, это ее духи, но… Это я и ми пшикнул, – заговорил он, роясь в сумке. – Где же этот флакон? Я сейчас тебе покажу, он где-то здесь… В ваших сумках сам черт ногу сломит, – пробурчал он и тут же громко воскликнул: – Вот он! – и с видом триумфатора нажал на распылитель.

В утреннем воздухе разлился нежный аромат.

– Потрясающая демонстрация, – бесцветным голосом произнесла Доминика. – Передай ей, что мне ее духи не понравились.

Лоран услышал, как хлопнула входная дверь. Он так и стоял посреди гостиной, держа в руке черный флакон «Хабаниты».

Потом, опомнившись, кое-как натянул джинсы и майку, сунул ноги в мокасины и бросился догонять Доминику. Он успел увидеть, как за угол сквера поворачивает такси. Он набрал ее номер, но попал на автоответчик. Лоран не стал оставлять сообщения. Зайдя в бар Жан-Барта, он увидел Жана Мартеля, только что вернувшегося с барахолки. Антиквар расставил на стойке бара несколько табакерок и внимательно изучал их с помощью карманной лупы.

– Это как в детективе, – сказал он. – Находишь улику и тянешь за ниточку…

– И что же тут за улика? – устало спросил Лоран.

– Вот на этой есть полустертый герб, по-моему, графский. Если удастся его опознать, не исключено, что нас ждет сюрприз…

Лоран молча кивнул старику-антиквару, заплатил за кофе и вернулся домой. Сумка стояла на столе. Рядом с ней лежала записка. «Возможно, нам надо это обсудить. Или не надо. Думай сам». Ладно, он позвонит ей днем, попозже. Но какая несправедливость! Ну хорошо, обстоятельства действительно свидетельствовали против него, но почему его лишают права на самозащиту? Впрочем, он ведь попытался оправдаться. Только Доминика ему не поверила.

Он выпил кофе и сел за компьютер. Открыл почту. Опять куча спама. И в первом эшелоне – настойчивое предложение приобрести зонтик для собаки. Вот привязались.

От кого: kloestar@gmail.com

Кому: laurent_letellier@hotmail.com

Тема: встреча со Мной

Привет, мудрый книжник!

Не передумал насчет четверга? Жди меня в кафе «У Франсуа» в 18.00. Кафе с террасой рядом с лицеем, слева, там еще рядом большое дерево и памятник, мы там с тобой обедали месяц назад. Садись за столик на террасе, лицом к улице. Надень черную куртку и белую рубашку. И джинсы темно-синие, которые мы тебе купили в ту субботу. Потом пойдем ужинать. Что ты мне приготовишь? Я бы поела мясного супа. Чмоки.

Х.

Лоран улыбнулся. Можно подумать, ему пишет требовательная любовница. На самом деле письмо было от его пятнадцатилетней дочери. Хлоя – хорошенькая, но с характером, а по мнению матери, «та еще штучка», – на развод родителей реагировала по-своему. «Мне кажется, это разумный шаг, – с высоты своих двенадцати лет объявила она отцу. – Но я не хочу быть в проигрыше». – «В каком смысле? – не понял Лоран. – Что ты имеешь в виду?» – «Я имею в виду, что вы должны давать мне в два раза больше карманных денег». – «Что-что?» – изумился Лоран. «И еще. Раз я буду жить с мамой, то мне нужен кот». На сей раз Лоран не стал переспрашивать. Он просто опустился в велюровое кресло и некоторое время молча рассматривал пигалицу, которая, если верить ученым, появилась на свет в результате соединения его собственных генов с генами Клер. Что-то сместилось в этом мире, подумал он. Попробовал бы он в детстве выступить с такой же нахальной претензией. Или, скажем, его супруга. Подобное и вообразить было нельзя. «В соседнем доме отдают котенка, девочку, беленькую», – пару недель спустя сообщила Хлое мать. «Нет, девочка мне не нужна. Мне нужен кот. Крупный. Породы мейнкун». Клер передала это требование Лорану. Каждую фразу своей речи она начинала со слов: «Твоя дочь…» Теперь Хлоя жила с матерью и мейнкуном – здоровенным котищей, по сравнению с которым все остальные кошки выглядели недомерками. «И как же ты, лапочка, хочешь его назвать?» – спросили Хлою родители. «Путин», – медленно произнесла Хлоя и для усиления произведенного эффекта улыбнулась. «О нет! – воскликнула Клер. – Нельзя называть кота таким именем!» Но ее возражения не были приняты во внимание. Теперь Путин целыми днями сидел в комнате Хлои, выбираясь только к миске с едой или к лотку с наполнителем. Гладить себя он не позволял никому, кроме хозяйки; с высокомерным видом шествуя через гостиную, на глазах несчастной Клер останавливался поточить когти о диванную обивку и исчезал в своих владениях.

«Конечно, моя хорошая, – настукал Лоран. – Буду на месте. Супом обеспечу. И, очень тебя прошу, не называй отца “мудрым книжником”. Целую».

И задумался: а случалось ли ему хоть раз ответить дочери «нет»? Он вытащил из-за книжного шкафа складной карточный столик и расставил его возле окна, чтобы довершить начатое вчера вечером. Поместив на зеленый фетр сумку, он поочередно извлек на свет все, что в ней находилось, и разложил перед собой в произвольном порядке. Затем сунул палец в крошечный кармашек без молнии на подкладке и достал два неиспользованных билета на метро и квитанцию химчистки. На квитанции напротив даты четверга стояла галочка; слово «платье» было обведено кружком. Лоран сверился с ежедневником. По всей видимости, это была квитанция на то самое «платье на бретельках», но ни названия химчистки, ни адреса на ней не значилось.

Интересно, какая она, эта Лора, которая любит обедать в саду, боится красных муравьев, во сне занимается любовью со своим котом, превратившимся в мужчину, пользуется кораллового цвета губной помадой и носит с собой книгу с автографом Патрика Модиано. Женщина-загадка. Смутный силуэт, на который смотришь словно сквозь запотевшее стекло. Женщина, которая является тебе в сновидениях, но стоит проснуться – и ты понимаешь, что не в силах вспомнить ее лица.

– Нет никакой гарантии, что она не уродина.

Эти слова плюхнулись в тишину, как муха в молоко, и Лоран закатил глаза. Он обедал в кафе Жан-Барта со своим другом Паскалем Маслу. Со своим «лучшим другом», удостоенным этого почетного звания на заре совместной туманной юности. С тех пор прошло немало лет. Сохранил ли Паскаль право носить прежний высокий титул? Ну, конкурентов у него, во всяком случае, не появилось. Если честно, между ними не осталось ничего общего. Разве что семейное положение: оба были в разводе. Но то, что когда-то скрепляло их дружбу, жизнь успела вынести за скобки. Они сидели в школе за одной партой, вместе мечтали о недоступных – как тогда казалось – девчонках, вместе хохотали до упаду над всякими глупостями, делились сокровенными тайнами, пили пиво в бистро, защищали диплом в университете… Но все это кануло в прошлое, отдалилось на расстояние во много-много световых лет. Они повзрослели. И, продолжая встречаться, сами себе напоминали игроков в покер, засидевшихся со стаканом виски за карточным столом до поздней ночи, хотя их партнеры давным-давно разошлись спать. Лоран рассказал Паскалю историю с сумкой, надеясь вызвать у него тот же интерес, что не давал покоя и ему.

– При чем здесь это?

– При том, что ты понятия не имеешь, кто эта женщина. И никогда этого не узнаешь, – изрек Паскаль, жуя антрекот. – Что у тебя есть? Сумка и имя. Ни адреса, ни, главное, фотографии. Если я иду на свидание с женщиной, я знаю про нее все: как она выглядит, сколько ей лет, кем работает, какого цвета у нее глаза и волосы, высокая она или маленькая, сколько весит, какие у нас общие интересы…

После развода Паскаль регулярно посещал в интернете сайты знакомств и на большинстве из них был зарегистрирован под разными псевдонимами. Без устали исследуя виртуальные джунгли, он много раз уговаривал Лорана составить ему компанию. На сайтах «для холостяков с повышенными требованиями» наподобие Meetic и Attractive World он выступал под ником Большая Шишка; на площадках, располагающих к большей фривольности – всяких там Adultere.com, Infideles.fr или Ashleymadison.com, – предпочитал зваться Джимми, Магнумом, Фебом, а то и вовсе Вгоняю-в-дрожь. Больше всего его интересовали предложения о встрече вечером после работы или в выходной, хотя для очистки совести он регулярно размещал объявления под рубрикой «Серьезные намерения».

– Я просто пользуюсь ситуацией, – обычно говорил он, подтверждая свои слова самодовольной улыбкой.

По мнению Лорана, Паскаль просто позволил худшему из проявлений западного мира затянуть себя с головой, превратив свою личную, чтобы не сказать половую, жизнь в какой-то менеджмент среднего звена. Когда они вместе обедали в прошлый раз, Паскаль показал ему на своем ноутбуке три папки, озаглавленные: «Архив» (файлы с данными женщин, с которыми он переспал), «Текущие» (файлы с данными его нынешних любовниц) и «Цели и задачи» (файлы с данными любовниц потенциальных). В каждом файле имелась фотография.

– Это что, шутка? – не понял Лоран. – Прямо-таки личные дела из отдела кадров…

– Никаких шуток, – обиделся Паскаль. – Безупречная организация – залог успеха. У меня они все разделены на категории. Нимфоманки, скромницы, зануды, фригидные… Хочешь посмотреть?

– Боже упаси! – замахал руками Лоран.

Паскаль пожал плечами и захлопнул ноутбук. Он искренне считал, что Лоран застрял в «прошлом веке», когда в ходу были случайные знакомства, обмен улыбками на террасе кафе или разговоры о прочитанных книгах. В свою очередь Лорану все чаще казалось, что Паскаль незаметно превратился в «сам себе сутенера»: постил на разных сайтах свои фотки, достойные каталога мужской одежды, – в профиль и анфас, с улыбкой в пол-лица, в расстегнутой на груди рубашке, с небрежно закинутым за плечо пиджаком, а то и вовсе в плавках и с голым торсом – снимала его жена, когда пять лет назад они проводили отпуск на Корсике. Надо полагать, он заполнял на всех этих сайтах анкеты с вопросами типа: «Назовите три главные черты вашего характера» или «Какой тип отношений вас интересует: а) серьезный; б) дружеский; в) свободный». Сейчас Паскаль в который раз жаловался Лорану на последние неприятности. Сын попал на скутере в аварию; дочь перестала с ним разговаривать (это случилось после того, как старшая сестра ее подружки показала ей фотографию мужика, с которым флиртовала в Сети, и девочка узнала в нем папу). В конце концов Лоран решил, что не станет звать Паскаля к себе и показывать ему сумку. Пока они обедали, он понял, что делать этого ни в коем случае не следует. Он не желал, чтобы Паскаль разглядывал принадлежащие незнакомке вещи, тем более – отпускал дурацкие комментарии: «И зачем бабам столько барахла?», «Охота тебе время терять», «Выбросил бы эту фигню на помойку». «На новенькое потянуло? Создай себе профиль на сайте».

– Кстати, как поживает Доминика?

– Спасибо, хорошо, – лаконично ответил Лоран.

– Слышал ее сегодня утром по радио. Дельные вещи говорила. Да, повезло тебе – и красавица, и умница. Вы с ней просто созданы друг для друга, – заключил Паскаль, опрокидывая на тарелку соусник с беарнезом.

Лоран не стал спорить. В чем он не мог отказать Паскалю, так это в том, что по существу приятель был прав. Без фамилии и адреса женщине с красной тетрадью суждено остаться тайной за семью печатями. А сумку придется отнести в бюро находок.

Сад. Похож на сад у дома, в котором прошло ее детство. Но только похож. В этом, в самой глубине, возле невысокой кирпичной ограды, виднелось что-то вроде каменной горки. Напрягая слух, она могла даже различить, как журчит, сбегая по камешкам, вода. Ей казалось, что к ее босым ногам прижимается, греясь на солнышке, большой сиамский кот. Странное ощущение. В то же время она ни секунды не сомневалась, что сидит в саду. Травинки щекотали ей кожу. Кота она не видела, но знала, что это Сарбакан, кто же еще?

Родители тоже были здесь. Под большим деревом, куда летом обычно выносили обеденный стол. Отец ходил на местный рынок и покупал устриц и морских пауков. Устрицы он открывал сам, пока мама варила с лавровым листом морских пауков. В кипятке у них краснели панцири. А если капнуть на устрицу лимонным соком, она съежится. Значит, свежая, объяснял отец. Приближалось время обеда, но стрелки часов замерли где-то в начале 1980-х и не желали двигаться с места. А ведь с тех пор прошло уже тридцать лет. Лоре приснилось, что она окончила школу, стала взрослой, пошла работать и переехала в собственную квартиру, за которую платила сама. Вот чепуха, как может ребенок платить за квартиру? В этом возрасте совсем другие проблемы, связанные исключительно с трудной задачкой по математике и ошибками в последнем изложении. Если простые предложения в составе сложносочиненного имеют общий второстепенный член, то запятая между ними не ставится. Почему? Потому. Лора, хватит задавать дурацкие вопросы. Потому что правило такое, вот почему. Твое дело – выучить правило, а не приставать к старшим со всякими глупостями. Ей снились разные люди. Снились кривые тропки, по которым жизнь привела ее в мастерские Гардье, где всегда царила тишина. Потом приснилось, что она познакомилась с Ксавье Валадье. Я военный репортер, снимаю события в горячих точках. Но ведь это очень опасно? Не без того, улыбнулся он. Эта улыбка, нежная и печальная одновременно, от которой на щеках обозначились ямочки, перевернула ей душу. Как и его глаза, наверняка видевшие слишком много смертей. Ей снился альбом с фотографиями изнасилованных афганских женщин, чеченских детей на фоне развалин, ливанских солдат Хезболлы. На одной фотографии Ксавье позировал рядом с Ахмад-шахом Масудом. Снилось имя – Ахмад-шах Масуд, – произнесенное на арабском, когда язык ввинчивается в резцы. Но все это был только сон. Как и случившееся пять лет спустя. Рано утром, в двадцать минут восьмого, в квартире раздался телефонный звонок. Звонила женщина из Министерства иностранных дел. Она говорила запинаясь, подыскивая слова, и в ее голосе звучал страх. Едва услышав его интонации, Лора поняла: в следующую секунду ей сообщат, что ее жизнь летит под откос. Как многотонная ледяная шапка, с первым теплом сползающая с вершины айсберга, чтобы беззвучно ухнуть в промозглые глубины Антарктики. «С вашим мужем в Ираке случилось несчастье, – сказал голос. – Очень большое несчастье…» Женщина замолчала и молчала очень долго. «Он умер? – спросила Лора. – Вы это хотите сказать?» Женщина помолчала еще немного, а потом произнесла: «Да, мадам».

Ксавье тоже был в саду, она слышала его приглушенный расстоянием голос. Он стоял под деревом и о чем-то разговаривал с ее отцом. Мама хлопотала на кухне. Сарбакан, наверное, крутился возле нее, выпрашивая кусочек рыбки. Весь этот летний день представлялся ей абсолютно реальным, хотя она точно знала, что дом давно продан, а все близкие умерли. Кота Сарбакана похоронили в глубине сада, под кирпичной оградой, там, где журчал никогда не существовавший водопадик. Родители Лоры покоились на кладбище Монпарнаса, а прах Ксавье был одним ранним утром рассеян над Северным морем близ мыса Гаага. Значит, доносившиеся до нее голоса не имели никакого отношения к сцене в саду. Две женщины обсуждали американский сериал. Обе соглашались, что исполнитель главной роли – просто лапочка. Какая благородная седина, восхищалась одна, а какой голос! Вот настоящий мужчина! Выходит дело, сейчас не начало восьмидесятых? Голоса зазвучали ближе. Больё говорит, на четвертые сутки, самое позднее, она должна прийти в себя. А родственников нашли? Вчера был один, тощий такой, блондин, похоже, крашеный, еще стрижка короткая, отозвалась вторая. На гея похож, да гей и есть, или я ничего не понимаю в людях. Ох и перепугался он. Сидел у нее, пока часы посещений не кончились. Сказал, он ее брат. А фамилии-то разные! «Это же Уильям, – хотела объяснить Лора. – Это Уильям!» Но у нее изо рта не вырвалось ни звука. Сама того не желая, она вернулась в сад. Морские пауки были готовы, и мать крикнула ей, чтобы она принесла белого вина. Она поднялась с лужайки и пошла на кухню. Плитки пола приятно освежали босые ноги. Она открыла дверцу холодильника и увидела две бутылки пуйи-фюиссе, которые туда заранее поставил отец.

На террасе кафе, как всегда в это время года, народу было немного, и Лоран выбрал столик на «первой линии», прямо у тротуара, и сел поближе к обогревателю. Черная куртка, белая сорочка, джинсы «Ливайс» и синий шарф, подаренный Клер лет десять тому назад. Он выполнил все пожелания дочки. Стрелки часов приближались к шести. Лоран заказал чашку кофе и принялся разглядывать посетителей. Небольшая компания мужчин, пораньше ушедших с работы, пила пиво. На их лицах читалась усталость, но они натужно смеялись и дружно перемывали кости коллегам. Через пару столиков сидела женщина, погруженная в чтение электронной книжки. Лоран незаметно качнулся на стуле и покосился в сторону читающей женщины. В такой гаджет можно закачать целую библиотеку и носить ее с собой в сумке. Устоит ли бумажная книга перед этим чудом технологий? Хотя дела в «Красном блокноте» шли неплохо, Лорана все чаще одолевали сомнения.

Черный рюкзак на плече, линялые джинсы, ремень с заклепками, короткие сапожки из светлой замши на каблуке – причина очередной ссоры с матерью, – любимая голубая куртка и черная водолазка… Неизменный «джентльменский набор» – правда, если верить Клер, дочь каждое утро тратила на его составление не меньше получаса. Она оторвалась от группки одноклассников, остановившихся на улице, напротив входа в лицей; кое-кто задымил сигаретой. Приблизившись к столику, за которым сидел Лоран, она опустила на пол тяжелый рюкзак и сказала:

– Ну как, книгопродавец, много напродавал?

– А поцеловать меня ты не хочешь?

– Поцелую, только потом. – Она повернулась лицом к улице. – Устала, ужас. Семь уроков сегодня было, прикинь. Тебе не понять.

– Где уж мне, – согласился Лоран.

– Пить хочу, умираю. Реально, у меня обезвоживание. Закажи мне пиво с лимонадом.

– Ни за что. Спиртное? Ребенку? У всех на глазах? Исключено. Лимонад будешь?

– Ну, давай лимонад.

К ним подошел официант.

– Мадемуазель что-нибудь желает?

– Лимонад, пожалуйста. С двумя кубиками льда и одним ломтиком лимона. И соломинку.

– Никаких проблем, мадемуазель, – проговорил официант, окидывая Лорана ироническим взглядом.

Хлоя еще раз покосилась на улицу и снова повернулась к отцу.

– Ты что, кого-то ждешь?

– Никого. С чего ты взял? – воинственно вскинулась она.

– Да ни с чего. Я суп сварил.

– Ты гений! Лучше тебя никто мясной суп не варит. Бертран всю зиму пытается, но у него ничего не получается. Козлина!

– Не ругайся, пожалуйста.

Хлоя ничего не ответила и опять повернулась в сторону лицея. Бертраном звали нового сожителя Клер. Он работал фотографом и специализировался на кулинарной съемке. В клиентах у него числились и лучшие парижские рестораторы, и производители быстрозамороженных полуфабрикатов. Наверное, Бертран мечтал стать новым Ричардом Аведоном или Ги Бурденом и снимать знаменитостей и манекенщиц, но пока ему приходилось довольствоваться ростбифами с гарниром из лисичек, а то и треской под белым соусом. Тем не менее у него была своя компания, в которой работало шесть сотрудников, и, успешно подмяв под себя весь фоторынок высокой кухни, деньгу он греб лопатой. Он ничего не читал: ни художественной литературы, ни документальной – ничего. Только журналы по кулинарии и фотоискусству.

Лоран посмотрел на дочь. Безупречный профиль, минимум косметики. Прямой нос, выдающий решительность характера без грубости. Миндалевидные глаза, узенькие брови, красиво очерченные губы. Какая она стала хорошенькая! От матери ей достались изящные руки с такими тонкими запястьями, что в часовом ремешке приходилось пробивать две дополнительные дырки.

– У тебя новые браслеты? – заметил Лоран.

– Ага. Посмотри! Прелесть, правда? Дико модные сейчас. Я от них тащусь.

От школы в сторону кафе двигались две девочки с длинными светлыми волосами, обе в мини-юбках и конверсах, с рюкзаками на плечах. Официант торжественно поставил перед Хлоей бокал лимонада с двумя кубиками льда. На стенке бокала красовался ломтик лимона. Из бокала торчала розовая соломинка.

– Супер! – прокомментировала Хлоя и вместе со стулом придвинулась к отцу. – К лево, что мы встретились! – Она обняла его.

– Я сам рад. И я тобой горжусь, – сказал Лоран и улыбнулся.

Девочки остановились прямо напротив их столика. Хлоя подняла на них глаза. Девочки молча переглянулись и уставились на Лорана.

– Вы отец Хлои? – с вызовом спросила та, у которой волосы были немного короче, чем у подруги.

В тот же миг под столом в его правую ногу вдавился каблук замшевого сапога. От пронзившей его острой боли Лоран замер с открытым ртом и медленно повернул голову к дочери. Он знал ее слишком хорошо, чтобы ошибиться в интерпретации пристального взгляда, каким она на него смотрела. Взгляд выражал смятение и мольбу. Он собирался сказать: «Добрый вечер, девочки. Да, я ее отец. А вы, очевидно, одноклассницы Хлои?» – но теперь понял, что этот ответ дочь не устроит. За оставшуюся долю секунды (каблук продолжал давить на ногу) Лоран успел изумиться: нет, не может быть! Но внутренний голос с ним не согласился: еще как может. Все-таки он действительно хорошо знал родную дочь.

Он медленно повернулся к девочкам.

– Почему вы об этом спрашиваете, юные дамы? – с ледяной улыбкой спросил он.

– Потому что она… – промямлила подруга с более длинными волосами.

– Никакой он мне не отец! Это мой парень! – победно провозгласила Хлоя. – И вообще, может, оставите нас в покое? – с притворным недовольством добавила она, наконец снимая каблук с отцовской ноги.

Девочки, продолжая есть Лорана взглядами, отступили на шаг.

– Извините, – пробормотала длинноволосая.

– Точно, извиняемся, – подхватила вторая и кивнула подруге: – Пошли!

Они развернулись и быстрым шагом двинулись прочь. Лоран смотрел на их удаляющиеся фигуры. Девочки на ходу яростно спорили между собой, размахивая руками. «Все из-за тебя! Надо же было так опозориться!» – донесся до него негодующий голос.

– Пусть убьются об стену, – торжествующе заключила Хлоя. – Овцы несчастные.

Выдать собственного отца за бойфренда! Дожили. Пока они ехали в машине, Хлоя один за другим в пух и прах разнесла все аргументы негодующего Лорана. Он просто не понимает, что в его время все было по-другому. Это подразумевало, что Лоран жил в доисторическую эпоху, в дотехнологическую эру, когда люди перезванивались по домашнему телефону и разговаривали в присутствии родителей, когда, увидев красивую девушку, парни хватались за сердце и замирали разинув рот, а пределом падения в моральную бездну считалось чтение журналов «Люи» или «Плейбой» и разглядывание разворотов с изображением застывших в соблазнительных позах обнаженных красоток в подвязках. В современной жизни, по словам Хлои, все кардинальным образом изменилось. Кроме ее ближайшей подруги Шарлен, школьная публика состояла сплошь из пафосных идиоток, озабоченных исключительно выбором лучшего лака для ногтей, и недоразвитых психопатов, которым мозгов хватает только на то, чтобы, насмотревшись в Сети жесткого порно, предлагать ей вместе с ними повторить увиденное. Зато теперь, после эпизода в кафе, все от нее отвяжутся и она обретет наконец долгожданный покой. Новость о том, что у нее завелся взрослый любовник – кстати, красивый мужик, – мгновенно облетит школу; да наверняка благодаря «Фейсбуку» уже облетела.

Ну да, у нее уже спрашивали, кто он такой, когда он пару раз заезжал за ней в школу. И да, она всем сказала, что это вовсе не ее отец. Конечно, она специально попросила его сесть на террасе кафе прямо напротив школы, чтобы эти овцы сумели хорошенько его разглядеть. Нет, она не думала, что им хватит наглости лезть к нему с вопросами. Спасибо, что подыграл. «Ты крутой чувак», – похвалила его Хлоя. «Крутой чувак?!» – возмутился Лоран. И услышал в ответ: «По-моему, ты должен радоваться, что тебя видели с такой девушкой, как я». Ему захотелось ее отшлепать, но, поразмыслив, он решил, что не стоит портить себе удовольствие от предстоящего вечера, и пропустил слова дочери мимо ушей.

– Ой, а это что такое?

Пока Лоран разогревал на кухне бульон, Хлоя разглядывала разложенные на журнальном столике предметы.

– Это содержимое дамской сумки, – крикнул ей из кухни Лоран. – Я ее на улице нашел, – объяснил он, вернувшись в гостиную.

– Классная помада. Мечта моей жизни, – поделилась Хлоя. – Только мама не разрешает. А зеркальце какое!

– Эту сумку украли. Документов в ней не оказалось. Только эти вещи…

Хлоя по очереди перебирала ключи, игральные кости, «Парископ», камешки. Потом наугад раскрыла красную тетрадь.

Люблю, что летом поздно темнеет.

Люблю плавать под водой с открытыми глазами.

Люблю названия поездов: Транссибирский экспресс, Трансвосточный экспресс (вряд ли я на них когда-нибудь поеду).

Люблю чай Лапсанг Сушонг.

Люблю клубничный мармелад.

Люблю смотреть на спящего мужчину.

Люблю лондонское метро и объявление: «Mind the gap»[2].

– Мне хотелось бы вернуть сумку владелице, – прервал ее чтение Лоран. – Но у меня всего одна зацепка. – Он показал ей квитанцию из химчистки. – Вот, число соответствует дате в записной книжке. Похоже, она в этот день собиралась забрать платье на бретельках. Но названия химчистки нет.

Лоран долго размышлял над историей с платьем. В конце концов он пришел к выводу, что следует ограничиться посещением химчисток, расположенных в радиусе примерно одного километра от того места, где он нашел сумку. Рассуждал он следующим образом: человек, укравший у Лоры сумку, вырвал ее и убежал; отдалившись на некоторое расстояние, он сумку обыскал, забрал деньги, банковскую карточку и документы, которые можно продать, мобильный телефон и, возможно, еще два-три предмета, показавшихся ему ценными, после чего бросил сумку на крышку мусорного бака и был таков. Лоран нашел сумку утром. Кража, следовательно, произошла либо непосредственно перед его появлением, либо минувшей ночью. Отсюда вытекает две гипотезы. Первая: Лора живет где-то в этом районе. Вторая: она оказалась здесь случайно. Если справедлива первая, она должна была воспользоваться услугами химчистки, расположенной неподалеку. Не исключено, что в этой химчистке даже знают ее фамилию.

– Хлоя! Посмотри на эти предметы. Так сказать, женским взглядом. Постарайся увидеть то, что ускользнуло от меня. Может быть, обнаружишь еще какую-нибудь зацепку. Что, ничего не видишь? Я знаю, как ее зовут. Лора.

На кухне засвистела скороварка.

– Я сейчас, – сказал Лоран, оставляя Хлою перед игральным столиком.

Бульон закипел. Теперь надо опустить в него овощи, накануне отваренные до полуготовности: морковку, картошку, лук-порей, репу и сельдерей. Плюс две мозговые косточки.

– Дарственная надпись! – закричала Хлоя.

Доставая из холодильника тарелку с овощами, Лоран улыбнулся. Он с раннего детства приохотил Хлою к книгам. От «Сказок кота Мурлыки» Марселя Эме она перешла к «Гарри Поттеру», потом читала рассказы Эдгара По… Позже настала очередь поэзии: Бодлер, Рембо, Превер, Элюар… Наконец добралась до толстых романов: Пруст, Стендаль, Камю, Селин… Затем – современные авторы… Если он и добился каких-то успехов в воспитании дочери, то именно в этой сфере. Сейчас настала пора, когда Хлоя, не нуждаясь больше в его руководстве, совершала собственные литературные открытия. В последнее время она, по ее выражению, «ловила кайф от Малларме», туманные стихи которого «вставляли» ее сильнее, чем музыка Алена Башунга. Лоран попробовал бульон, добавил щепотку соли и опустил в кастрюлю овощи. Двадцать минут на медленном огне – и будет готово. Он открыл бутылку фиксена и налил себе бокал. В кармане звякнул мобильник. Эсэмэска от Доминики. Он отправлял ей сообщения вчера и позавчера, но не дождался ответа. «Как насчет сегодняшнего вечера?» – прочитал Лоран и отхлебнул вина. «Ужинаю с дочкой», – написал он и отправил эсэмэску. Ответа на нее не последовало.

В дверном проеме появилась Хлоя и встала, опершись о косяк.

– Попробуй! – Он протянул ей бокал. – Бургундское, фиксен, из запасов монсеньора Александра, урожай две тысячи девятого года.

Хлоя поболтала вино в бокале, как он ее учил, поднесла к носу, сделала глоток и чуть заметно кивнула – в точности, как ее отец всегда делал в ресторане.

– Судя по косметике, ей около сорока, – заговорила она. – Кроме того, сама сумка. Модель и цвет. Тридцатилетней телке и в голову не придет покупать сумку такого цвета. Тем более – пятидесятилетней и старше.

– Слушай, ты же не в школе. Брось этих своих «телок». Говори по-человечески, – попросил Лоран и глотнул вина. – Ладно, что еще?

Хлоя вздохнула, но продолжила:

– Она очень дорожит своим прошлым. Зеркало-то старинное. Типа семейная реликвия. Может, от бабушки досталось? И еще духи. «Хабанита». Они давным-давно вышли из моды. В дневнике она пишет странные вещи. И книжка с автографом писателя – да не какого-нибудь, а которого ты сам обожаешь. В общем, – Хлоя иронически улыбнулась, – эта женщина создана для тебя.

– Я надеялся услышать что-нибудь более содержательное, – довольно холодно парировал Лоран.

– Да ладно тебе, – отмахнулась она. – Короче. С химчисткой ты хорошо придумал. Но я придумала кое-что получше.

– Да ну? И что же? – спросил Лоран, поворачиваясь к плите.

– Тебе надо увидеться с Модиано.

Лоран пожал плечами.

– Я серьезно. Спроси у него. Он же ее видел, когда подписывал книжку. Может, он ее вспомнит?

– Я не знаком с Модиано, Хлоя, – ответил Лоран, убавляя под кастрюлей огонь.

– Слушай, ты знаком с кучей писателей. А он точно живет в Париже. Неужели так трудно его разыскать?

– По-моему, он живет где-то в районе Люксембургского сада, но точно я не знаю. Адреса у меня нет.

– Так спроси в издательстве, которое его печатает.

– Ну что ты, это невозможно. Они никому не дают ни адресов, ни телефонов.

– Ну, не знаю! Придумай что-нибудь! – Хлоя взяла со стола бокал и глотнула вина. – Ты влюбился? – после короткой паузы спросила она.

– В кого влюбился? – переспросил Лоран, открывая крышку скороварки.

– В женщину с красным блокнотом.

– Да нет, конечно. Я просто хочу вернуть ей сумку. Достань тарелки, пожалуйста.

Хлоя поставила бокал на стол и достала из шкафчика тарелки.

– Как поживает Доминика? – тихо спросила она.

– Мы с ней немного поцапались, – коротко ответил Лоран.

– Она что, увидела сумку?

– Почему ты так решила?

– Потому что, если она видела сумку, наверняка разозлилась.

Лоран замер с половником в руке.

– Она испугалась, что ты захочешь познакомиться с этой женщиной, – четко выговаривая каждый слог, произнесла Хлоя.

Лоран разлил суп по тарелкам.

– Давай поговорим о чем-нибудь другом.

Два часа пролетели незаметно. Суп был удостоен звания «лучшего в мире». Ответной эсэмэски от Доминики так и не пришло. Хлоя валялась на диване в одной майке и смотрела реалити-шоу. Горожанки знакомились с фермерами с целью (довольно-таки сомнительной) их обворожить ввиду возможной совместной жизни. Совершив романтическую прогулку по лесу и полюбовавшись на коровье вымя, парочки вставали перед камерой и подробно рассказывали о своих чувствах. Для Лорана всегда оставалось загадкой, как люди, живущие в крошечных деревушках, где нельзя проехать под чужими окнами на мопеде, чтобы об этом мгновенно не узнала вся округа, с бесстыдной откровенностью изливают душу перед миллионами телезрителей, не боясь выглядеть нелепо. «Я что хочу сказать… Ты мне правда очень нравишься», – робко лепетал взлохмаченный здоровяк. «Ой, – восклицала горожанка. – Я так тронута, Жан-Клод, так тронута… Но… Понимаешь, мне кажется, лучше, если мы будем просто дружить… Давай переписываться, а?» – с деланым воодушевлением предложила она. Земледелец молча проглотил горькую пилюлю. Он стоял, глядя на очертившие горизонт овернские холмы, явно не торопясь хвататься за перо. «Ты на меня не сердишься?» – просюсюкала она голосом мамаши, запрещающей малышу брать с тарелки второе пирожное. «Да нет, чего там», – буркнул Жан-Клод.

– Не надоело тебе эту муру смотреть? – не выдержал Лоран.

– Да ты что, я тащусь! – ответила Хлоя.

У нее зазвонил мобильник. По всей видимости, ее подружка Шарлен смотрела ту же передачу.

– Точно! Похож как две капли воды, как ты и говорила! – восторженно произнесла Хлоя и закатилась в припадочном смехе.

Лорану вспомнилось, как они с Паскалем школьниками вот так же перезванивались, только по домашнему телефону. И так же ржали. Вот оно, свойство юности, – способность смеяться до упаду. Повзрослев, теряешь ее. Внезапное сознание того, что окружающий мир и сама жизнь абсурдны донельзя, в юности заставляет хохотать до колик в животе. Двадцать лет спустя та же мысль вызывает только горестный вздох.

От кого: Lecahierouge@gmail.com

Кому: librairie_Pageapage@wanadoo.fr

Тема: Вопрос

Жан, привет!

У меня к тебе вопрос. Это ты мне говорил, что по утрам часто видишь Модиано в Люксембургском саду?

Лоран

От кого: librairie_Pageapage@wanadoo.fr

Кому: Lecahierouge@gmail.com

Тема: Вопрос

Привет, Лоран!

Точно, я это говорил. Кстати, в прошлый понедельник опять его там видел. А я сам собирался тебе написать. Видел тут на «Электре», что у тебя есть экземпляр «Оды красоте» Поля Кавански. У меня один клиент ее ищет. Отложи для меня, ладно?

От кого: Lecahierouge@gmail.com

Кому: librairie_Pageapage@wanadoo.fr

Тема: Вопрос

Кавански тебе оставлю. А в котором часу ты видел Модиано? И в каком месте парка?

От кого: librairie_Pageapage@wanadoo.fr

Кому: Lecahierouge@gmail.com

Тема: Вопрос

Тогда я скажу клиенту, чтобы к тебе зашел. Его зовут Марк Деграншан. Спасибо! Насчет Модиано – я его часто вижу около девяти утра напротив оранжереи. Что ты задумал?

– Это довольно сложно… Я не очень хорошо помню… Хотя… Да, припоминаю. Да, кажется, это было недели две назад… Или чуть больше… Возле «Одеона»… Шел дождь. Она меня остановила на улице и попросила… Попросила подписать книгу. Вытащила ее из сумки. Выглядела немножко робко… вернее, не робко, а скорее смущенно… вернее… Как бы вам объяснить? Было видно, что она не каждый день это делает… Как, впрочем, и я… То есть мы оба были немного смущены, что ли… Не знали, что сказать… Вечер был красивый, все в таком желтом свете, из-за грозы, вероятно… На вид ей лет сорок. На ней был черный плащ… Шатенка, волосы до плеч… Глаза очень светлые, возможно, серые… Лицо бледное… Красивая женщина… Шел дождь, лицо у нее было мокрое… Улыбка очень хорошая. Она невысокого роста, справа над верхней губой – родинка… Помада красная… ну да, разумеется, красная, но скорее кораллового оттенка… Босоножки на высоком каблуке… На босу ногу. Если я правильно запомнил…

Он замолчал. Лоран не отрываясь смотрел на него. Наверное, на всем белом свете не найдется второго такого человека, как Патрик Модиано: признаётся, что плохо запомнил повстречавшуюся на улице женщину, а в следующую минуту дает описание, которому позавидует самый опытный сыщик.

– Спасибо, – тихо сказал Лоран.

Модиано смотрел на него с выражением глухой тревоги, никогда не покидавшим его лица.

– Простите, но… Ваш вопрос… Вы что же, специально ждали меня в Люксембургском саду? С этой женщиной что-то случилось?

Лорану меньше всего хотелось пускаться в объяснения. Для храбрости он проглотил три чашки кофе и стакан горячего вина в кафе «Ростан». Слежку в Люксембургском саду он вел уже второй день, сам себе напоминая орнитолога, помешанного на том, что известно как birdwatching – это когда ты с биноклем в руках сидишь в кустах, карауля редкую птицу, которую даже не собираешься фотографировать; само ее появление служит тебе наградой за долгие дни, а то и недели ожидания. «Редкой птицей» Лорана был лауреат Гонкуровской премии 1978 года[3]. Накануне никакого Модиано в саду замечено не было, и около половины десятого Лоран вернулся в родной квартал. Сегодня он поднялся на заре и начиная с семи утра слонялся возле оранжереи. И вот в конце аллеи нарисовался высокий силуэт. Лоран вскочил со скамейки, испытав прилив восторга – на соседнюю ветку села-таки большеклювая камышовка. На самом деле его энтузиазм зашкаливал до такой степени, словно он увидел птицу дронт, исчезнувшую как вид еще в конце XVIII века.

Автор «Печальной виллы» шагал, сунув руки в карманы плаща, сосредоточенно глядя в какую-то удаленную точку на горизонте. Подул ветерок, взлохматив его седую голову. Лоран крепче сжал экземпляр «Ночного происшествия» и двинулся навстречу писателю. Он лихорадочно соображал, что бы такое умное сказать, чтобы Модиано остановил свой размеренный ход, но в голову ничего не шло. Хоть бы посмотрел на меня, мелькнуло у Лорана, и в этот миг он встретился глазами с писателем. Лоран изобразил на лице улыбку – и ответная улыбка слегка тронула губы Модиано. Нужные слова явились сами собой.

– Доброе утро! Извините меня, пожалуйста, – заговорил Лоран.

Модиано инстинктивно отступил на шаг, как иногда делает собака, к которой, чтобы погладить, протягивает руку незнакомый человек. Лоран выставил вперед, словно полицейское удостоверение, «Ночное происшествие».

– Не бойтесь, – продолжил он, – я просто хочу задать вам один вопрос. Меня зовут Лоран Летелье, у меня книжный магазин, хотя к моему вопросу это не имеет никакого отношения. Дело в том, что я разыскиваю одного человека.

Патрик Модиано тронул пальцами воротник своего плаща. В его взгляде читалась растерянность.

– Ну хорошо… – сказал он. – Задавайте свой вопрос. Я вас слушаю.

Лоран (сердце у него билось как сумасшедшее) рассказал про найденную сумку.

– Ах вот как… Дамская сумка… Брошенная на улице…

Черты писателя исказила тревога. Казалось, история сумки до того его расстроила, что в ближайшие дни не даст спокойно уснуть. Своим любительским расследованием Лоран внес сумятицу в распорядок дня величайшего из писателей современности. Он несколько раз повторил, что приносит глубочайшие извинения. С каждой секундой нелепость предпринятой попытки делалась ему все очевиднее. Когда он понял, что ему хочется одного – провалиться сквозь землю, Модиано сказал:

– Это довольно сложно… Я не очень хорошо помню… Хотя… Да, припоминаю.

Теперь они шли рядом.

– Понимаю… Вы хотите ее найти… Вернуть ей сумку… Замкнуть круг… – вслух размышлял Модиано.

Они обменялись несколькими банальностями о погоде и уходе за садом в зимнее время года.

– Я почти ничем вам не помог…

– О нет, вы очень мне помогли! – не согласился Лоран. – Спасибо вам. И спасибо за ваши книги.

– Спасибо, – тихо ответил Модиано. – Успеха вам в ваших поисках.

Они пожали друг другу руки. Модиано, вероятно из вежливости, добавил, что зайдет как-нибудь к Лорану в книжный – если будет проходить мимо. Лоран смотрел, как литератор удаляется по аллее. Снова подул ветер, картинно приподняв полы его плаща. Вскоре писатель исчез за поворотом, словно растворившись за садовой решеткой.

Он сделал это. Он принял вызов, брошенный дочерью. Во власти воодушевления Лоран решил немедленно обойти химчистки. Как раз наступил четверг, значит, платье на бретельках готово. Вернувшись в «Красный блокнот», он сообщил Маризе и Дамьену, что отлучится на пару часов. В радиусе километра находилось девять химчисток. Лоран скачал с гугл-карт и распечатал карту района, на которой местонахождение каждого заведения было отмечено крестиком, и отправился на охоту. Одна-две остановки на метро, дальше пешком, – он не сомневался, что завершит дело еще до полудня.

Он опередил график. Ровно в одиннадцать он шел по улице, держа в вытянутых руках упакованное в прозрачный пластиковый пакет висящее на плечиках белое платье. На пакете красовалась надпись: «Химчистка “Афродита”. Ваши заботы – наши заботы». Он обошел шесть химчисток. В четырех первых ему сказали, что не выдавали подобной квитанции. В пятой принесли семь вычищенных галстуков от «Эрме». По неизвестной причине знаменитая фирма, выпускающая, бесспорно, шедевры кожаных изделий, одновременно производила самые безобразные, по мнению Лорана, в мире галстуки; вот и сейчас перед его глазами замелькали какие-то лисы, улитки, лошади и собаки на горчично-желтом и синем шелке. Как бы там ни было, номер квитанции – 0765 – соответствовал набору галстуков. Возникло легкое замешательство, разрешившееся с помощью владельца заведения, определившего, что квитанция выдана не ими. В шестой химчистке приемщица молча взяла бумажку, так же молча принесла платье на бретельках и открыла рот только для того, чтобы потребовать с Лорана двенадцать евро. Не в силах сдержаться, он позволил вопросу сорваться со своих горячих губ и получил короткий неудовлетворительный ответ: нет, она не помнит, кто сдавал платье. Извините.

Итак, теперь к имени прибавилось описание. Шатенка с волосами до плеч, с бледной кожей, очень светлыми, возможно серыми, глазами и хорошей улыбкой, невысокого роста, справа над верхней губой – родинка. Но фамилия по-прежнему оставалась загадкой. Как ни воодушевила Лорана встреча с Модиано и как ни гордился он тем, что вычислил химчистку, но приходилось признать: других козырей у него в колоде не осталось. Вернувшись домой, он повесил платье на дверцу книжного шкафа, отступил на пару шагов и снова взял его в руки. Прикинув, какого приблизительно роста может быть Лора, он опустил платье чуть пониже. В стеклянной дверце шкафа возникло отражение, похожее на древний дагерротип: лицо и руки женщины стерлись с течением лет, и сохранилось только изображение платья. Реальный мужчина рядом с женщиной-призраком. За стеклом виднелись корешки книг, которые Лоран собирал годами: старинные тома в тканевых переплетах, первоиздания, серия «Плеяды», романы с автографами писателей, побывавших в «Красном блокноте». В квартире было полно других книг, но здесь он держал только самые любимые, расставляя их таким образом, чтобы не «ссорить» авторов. Так, ему бы и в голову не пришло поместить Селина рядом с Сартром, а Уэльбека по соседству с Роб-Грийе. Глядя на себя, замершего с белым платьем в руках, он подумал о «Воображаемой подружке» Джона Ирвинга, хотя в книге ни слова не говорилось о владельце книжного магазина, нашедшем сумку незнакомки. Ее автор вспоминал студенческие времена, первые лекции по литературе и свое приобщение к греко-римской борьбе. Лоран повесил платье и вернулся к игральному столику. Камешки, зеркало, косметичка, ключи с брелоком, на котором выбиты какие-то иероглифы, «Парископ», тетрадь-дневник, карманного формата роман Модиано, ручка «Монблан», заколка с голубым цветком, рецепт сладкого мяса, пакетик лакричных леденцов. Он положил один в рот. Нет, ничего не получится. Расследование зашло в тупик. Наверное, надо сложить все вещи назад в сумку и отнести ее на улицу Морийон. Не успел он так подумать, как ему стало тошно, словно он собрался отвезти в приют собаку – под тем предлогом, что больше не может ее держать. Внезапно накатилась усталость. А может, просто оставить эти предметы лежать там, где они лежат? Храним же мы дома всякие безделушки, ненужные подарки от родственников и сувениры из других стран? Они пылятся у нас на полках, постепенно становясь органичной частью интерьера… Он выключил свет и пошел в «Красный блокнот». Белое платье светилось в темноте фосфоресцирующим пятном.

Это была глупая затея. Вполне в духе Доминики: встретиться не наедине, а в компании. Вместо того чтобы пойти куда-нибудь поужинать вдвоем и спокойно обсудить историю с сумкой и шпилькой, она предложила устроить свидание на нейтральной территории и в нейтральной обстановке. В новом баре «Поющая муза», недавно открытом семейной парой художников-графиков, переквалифицировавшихся в рестораторы. Ожидалось семь человек: чета журналистов, женатых вторым браком и празднующих деревянную свадьбу (пять лет совместной жизни), архитектор, министр, пиарщица и они сами. Когда он пришел, остальные уже сидели за столиком в глубине зала, попивая коктейли с зеленым шампанским (как выяснилось, состоявшие из шампанского с сиропом базилика). Лоран поцеловал Доминику, слегка прикоснувшись губами к ее губам, поздоровался с присутствующими и занял место напротив Доминики. Судя по всему, она обрадовалась его приходу.

– Ждем Пьера, но он куда-то пропал. Мобильный не отвечает, – сообщил министр с недовольным видом большого начальника, который руководит множеством проектов и терпеть не может сбоев в работе.

Доминика предположила, что отменили рейс (Пьер летел из Мадрида); «деревянная новобрачная» вслух выразила надежду, что с Пьером не случилось ничего неприятного; пиарщица высказалась в том духе, что Пьер перепутал час или дату встречи. Затем все выпили за деревянную свадьбу журналистской четы, и Лоран присоединился к общим поздравлениям, хотя видел этих людей впервые в жизни. Архитектор (тот самый Пьер) так и не появился, и его стул пустовал на протяжении всего ужина. Лоран решил про себя, что Пьер предпочел остаться в Мадриде, чтобы лакомиться тапас в обществе танцовщицы фламенко, но не стал делиться с окружающими своими соображениями. Разговор за столом перекинулся на последние художественные выставки и политику. Время от времени Лоран встречался взглядом с Доминикой. Когда это случалось, оба на мгновение замирали, после чего, ни слова не говоря, дружно поворачивали головы в другую сторону. В этих мимолетных переглядках было больше игры, чем реального взаимопонимания, – ничего общего с тем неожиданно вспыхнувшим ощущением сообщничества, которое они испытали в памятный вечер в «Красном блокноте». Тогда между ними установилась связь сродни телепатической, обоим дававшая понять: на свете нет ничего, что помешало бы им провести ближайшую ночь вместе. Это было чуть больше года назад.

– Первая годовщина, – уточнил кто-то из «деревянных», – это ситцевая свадьба.

Будем ли мы, подумал Лоран, отмечать следующую? Чем дольше они сидели за столом, тем больше он в этом сомневался. Бывает и такая, эфемерная любовь, с самого начала обреченная на скорое угасание. Проблема в том, что ты отдаешь себе в этом отчет лишь тогда, когда она иссякает.

После закуски – тартара из экологически чистого лосося со свежими лесными ягодами – подали паровое куриное филе с овощами (разумеется, экологически чистыми) под пряным соусом, приготовленным по старинному перуанскому рецепту, который привез из поездки в эту страну один из бывших художников, ныне рестораторов. Все было очень в духе времени, так сказать, в тренде – модненько, но без перебора. Доминика заговорила о своем новом проекте – большой статье о кризисе, которую она собиралась предложить экономическому приложению «Монда». Лоран поймал себя на том, что мечтает об ужине в провинциальной гостинице сети «Реле-э-Шато»: ты сидишь в столовом зале старинного замка, потрескивает камин, а официант, принося очередное блюдо, желает тебе «приятного продолжения».

– А что там с твоей прелестной сумкой?

Реплика Доминики прозвучала в тот момент, когда общий разговор за столом неожиданно затих, так что Лорану пришлось рассказывать остальным всю историю.

– О, вот бы меня кто-нибудь так разыскивал! – воскликнула пиарщица, допивая третий бокал вина. – Глядишь, познакомилась бы с хорошим человеком! Вы не представляете, до чего мне надоели Марк и дети.

За столом повисло холодное молчание.

– Да бросьте! – не сдавалась пиарщица. – Вы не хуже меня знаете, что после двадцати двух лет брака любого от семейной жизни мутит. Как ни печально, но это правда.

Доминика попросила соседа, министра, налить ей еще вина. Лоран протянул руку к бутылке, но чиновник оказался шустрее.

– Я слышала, вам удалось залучить к себе на автограф-сессию Жана Эшноза? – вдруг поинтересовалась «деревянная новобрачная».

– Да, он подписывал у нас «Равеля».

– А за какой роман он получил Гонкура?

– За «Я ухожу», – ответил Лоран.

– Доминика говорила, вы и с Амели Нотомб знакомы?

– Да, я знаю Амели.

Пиарщица полюбопытствовала, правда ли, что Амели Нотомб ест, как не раз сообщала в своих интервью, гнилые фрукты.

Лоран не знал, что ей ответить, – он никогда не обсуждал с писательницей пищевую тему.

На этом от него отстали, и беседа потекла по новому руслу, касаясь проблем семейной жизни и воспитания детей. Все теперь говорили практически одновременно; голоса сливались в неясный гул, к которому Лоран перестал прислушиваться. Его взгляд упал на оставшийся незанятым стул архитектора. Не отрывая от него глаз, он плеснул в бокал вина и тихонько сам себе улыбнулся. Ему подумалось, что если как следует сосредоточиться, то можно увидеть призрачную фигуру отсутствующего гостя. По мере того как пустел его бокал, эта идея нравилась ему все больше. Усилие мысли – и за столом появился еще один сотрапезник. Вернее, сотрапезница. Никто, кроме него, ее не видел. Шатенка с волосами до плеч, с бледной кожей и очень светлыми глазами, с родинкой над правым уголком верхней губы, с губами в красной помаде – разумеется, красной, но скорее кораллового оттенка. Она тоже, как и он, скучала за этим ужином. Но вот она улыбнулась – улыбнулась ему одному, в этом не было никакого сомнения. Никто ничего не заметил, а они прекрасно поняли друг друга. Надо еще немного сконцентрироваться, и тогда она встанет, подойдет к нему и тихо, на ухо, скажет: «Лоран, пойдем отсюда».

– Ты идешь?

Лоран повернулся на голос Доминики.

– Я иду покурить. Пойдешь со мной?

На улице было холодно. Доминика прикурила сигарету, ладонью прикрывая огонек зажигалки от ветра. Затянулась и выпустила струйку дыма.

– По-моему, между нами что-то разладилось, – немного помолчав, сказала она.

– По-моему, тоже, – ответил он.

– Мне кажется, у тебя кто-то есть…

Лоран молчал.

– Ты думал о ней весь вечер. Это бросалось в глаза. Мне кажется, наши дороги расходятся…

«Можно написать целый список на тему “Мне кажется”», – подумал Лоран.

Доминика придвинулась к нему и с печальной улыбкой погладила его по голове.

– Новых приключений, Лоран. Не звони мне больше, – холодно произнесла она, бросила едва начатую сигарету и вернулась в ресторан.

Вот и все. До чего легко один человек исчезает из жизни другого! Может быть, так же легко, как в нее входил? Случайная встреча, сказанные друг другу слова, и вот между двумя людьми уже завязался роман. Потом другая случайная встреча, другие слова, и роману настает конец.

Спустя пару минут он тоже вернулся к своему месту за столом. Больше всего ему хотелось оплатить свою часть счета и потихоньку испариться. Сколько на свете вещей, которые мы делаем повинуясь не нами установленным правилам, условностям, простой вежливости? Мы тяготимся ими и понимаем, что все это ни к чему. Доминика на него больше не смотрела. Она вела оживленный разговор с министром, который расточал ей улыбки. Нашла ему замену? Лоран выждал с четверть часа, в течение которых никто ни разу к нему не обратился. Министр явно делал успехи; Доминика обворожительно улыбалась, откровенно принимая его авансы. В мозгу Лорана снова всплыло название романа Жана Эшноза, и он понял, что больше не в силах противиться искушению.

– Я ухожу, – объявил он и поднялся из-за стола.

Подходя к кассе, он услышал голос Доминики: «Не обращайте внимания».

Тоже неплохое название для романа.

Фредерик Пишье явился в книжный ровно в семь вечера. Читатели его уже ждали. Он размотал шарф на шее, снял пуховик, пожал руки всем сотрудникам магазина, сообщил, что «страшно тронут» комплиментами Лорана по поводу своей последней книги, и позволил проводить себя к специально для него поставленному столу. На столе высились стопки «Небесных балок» и нескольких предыдущих его романов. Мариза принесла стаканчик глинтвейна и блюдо с пирожными. В зале уже собралось человек сорок, и двери без конца открывались, впуская все новых посетителей. Лоран сел рядом с Пишье, улыбнулся аудитории – негромкий гул голосов сразу умолк, – поблагодарил писателя за любезное согласие принять приглашение «Красного блокнота», а отважных читателей – за то, что выбрались из дома в такой холод, и наконец представил собравшимся Фредерика Пишье, коротко рассказав о его жизни и творчестве. Потом писатель ответил на вопросы владельца магазина, не просто прочитавшего, но и внимательно изучившего его книгу. Встреча закончилась дружными аплодисментами зрителей. Лоран встал, оставив писателя общаться с публикой. Дамьен разливал глинтвейн в пластиковые стаканчики; читатели выстроились в очередь к столу, за которым сидел Пишье. Лоран взял себе один стаканчик и подошел к Маризе.

– Народу много, это хорошо, – тихонько сказал он.

– Некоторые еще подходят, – ответила она, косясь на входную дверь. – А что-то Доминики нет. Не смогла прийти?

– Доминика больше не придет, – сказал Лоран, разглядывая плавающий в стакане кусочек корицы.

– Извините, Лоран. Похоже, я лезу не в свое дело…

– Ничего страшного, Мариза. – Он взял ее за руку. – У меня теперь другая… – Только произнеся эти слова, он вдруг сообразил, что сам не понимает, зачем их сказал.

Пишье с улыбкой выслушивал комплименты своей почитательницы Франсуазы и отвечал на привычные вопросы. Как у вас родился замысел книги? Как долго вы над ней работали? Наверное, вы изучили гору документов? Он уже заканчивал выводить: «Моей читательнице Франсуазе…» – когда она задала следующий неизбежный вопрос. «Вы сейчас работаете над новым романом?» – «Да, работаю», – лаконично ответил Пишье.

Два с половиной месяца назад он действительно начал разрабатывать сюжет, который в кругу близких именовал «дерьмовым» и о котором поостерегся говорить своему издателю. Он сочинял историю молоденькой служанки, жившей в начале 1900-х. Роман задумывался как обширная панорама, показывающая одновременно мир сельской Франции и высших кругов парижской буржуазии. Чистота чувств против развращенности нравов. Но он застрял на сороковой странице. Мари – та самая молоденькая служанка – вступает в связь с подручным мясника, парнем грубоватым, но романтичным; в нее влюбляется сын хозяев, робкий эстет, коллекционирующий жесткокрылых насекомых. Иногда на Пишье накатывало нечто вроде наваждения, и он говорил себе, что произведет на свет монстра, став первым, кому удастся вывести гибрид Гюисманса и Марка Леви. Порой его одолевало горячее желание отдать свою героиню в лапы живодера с Центрального рынка. Что касается юного идеалиста из хорошей семьи, то ему самое место было среди траппистов[4]. Все чаще случалось, что, выдавив из себя три строчки, он на целый день зависал в Сети, по большей части изучая сайт eBay в поисках вещей, которые никто почему-то не спешил продавать. Тогда он (по обыкновению своих собратьев по перу) вбивал в строку поиска свои имя, фамилию и название одного из романов и изучал отзывы блогеров и посетителей литературных сайтов, радуясь положительным и негодуя против нейтральных, оканчивающихся оскорбительным выводом: «Проходной роман, можно читать, а можно и нет». Иногда, воспользовавшись псевдонимом, он сам сочинял на Amazon.com и Fnac.com хвалебные рецензии, превознося невероятный талант Фредерика Пишье. Так, недавно он под ником Mitsi разместил на ресурсе Babelio.com статейку под названием «Следующий Гонкур – Фредерику Пишье?». Как у большинства писателей, у Пишье была и другая профессия. Он преподавал французский язык старшеклассникам – в пригородном лицее имени Пабло Неруды, расположенном по соседству с детским садом имени Робеспьера. После двадцати одного года учительства он начал чувствовать усталость. Нервное истощение, что вы хотите. Посоветовавшись с издателем и родными, Пишье взял годовой отпуск, чтобы целиком посвятить себя литературному труду. Теперь, когда он дни напролет сидел дома, пытаясь работать над текстом, он уже жалел о принятом решении, лишившем его общества учеников. Непоседливые, хитрые, изворотливые, порой до умопомрачения темные в смысле культуры, они, как он понял только сейчас, сидя перед монитором, наполняли его дни жизнью. Их представления о литературе зачастую лишали его дара речи. Маркиза де Мертей была, по их мнению, «щучкой», а Вальмон – «крутым чуваком». В тот месяц, когда они проходили роман, он разделил его на части – на манер телесериала – и задавал на дом прочитать «первый сезон», «второй сезон» и так далее. Название «Опасные связи» понравилось им сразу. Оно звучало современно, с сексуальным подтекстом, и вызывало любопытство. Как ни странно, но мысль автора XVIII века они поняли в целом правильно, хоть и по-своему. Что касается «Мадам Бовари», то большинство мальчиков считали героиню романа «занудой», склонной «заморачиваться из-за всякой фигни». Девочки понимали переживания Эммы гораздо лучше. Зато трудные шахтерские будни персонажей «Жерминаля» все без исключения воспринимали как чистой воды фантастику. Последние строки «Любви Свана»: «Подумать только: я попусту расточил лучшие годы моей жизни, желал даже смерти, сходил с ума от любви к женщине, которая мне не нравилась, которая была не в моем вкусе!»[5] – вызывали больше интереса. Кое-кто из мальчиков даже находил сетованиям Пруста подтверждение, почерпнутое из личного опыта любовной драмы. «Герой конкретно запал на телку, которая ему не подходила. Под конец до него доперло, и он начал размышлять о себе и о жизни ваще», – написал в сочинении почти отличник Хуго (четырнадцать баллов из двадцати возможных). «Хорошее знание текста, – отметил учитель, – но глубина анализа недостаточна. Хуго, обратите внимание на правописание!» Несколько учеников, в основном девочек, прочитали «Небесную балку», а тихоня Джамиля даже попросила у него автограф. Ее вопросы о том, как пишутся книги, показались ему трогательными и вселили чувство оптимизма.

Автор ласково улыбался читателям и подписывал книгу за книгой, попутно один за другим опустошая стаканчики глинтвейна.

– Все нормально? – спросил Лоран, подходя к столу.

– Все отлично, – ответил Пишье.

– Уже тридцать экземпляров продали, – шепнул ему на ухо Лоран.

Пишье одобрительно кивнул и поздоровался с очередной читательницей:

– Добрый вечер… Натали!

Его губы тронула заговорщическая улыбка, а глаза уперлись в вырез ее платья.

– Откуда вы знаете, как меня зовут? – изумилась читательница.

– На вас написано, – прищурив глаза, ответил он.

Женщина машинально поднесла руку к горлу – на шее у нее висела на цепочке позолоченная пластинка.

– Вы понимаете иероглифическое письмо? – с восхищением ахнула она.

– Я ведь написал «Песчаные слезы», – сказал Пишье, кладя руку на стопку книг. – Роман, в котором действие происходит в Египте. Пока собирал материал, выучил.

– Я сейчас, – неожиданно бросил Лоран и, расталкивая локтями толпу читателей, побежал к дальней двери магазина, выходившей в подъезд жилой части дома. Он взлетел по ступенькам, открыл квартиру, включил свет, подошел к игральному столику, схватил брелок с ключами и уставился на пластинку, покрытую иероглифами. Только сейчас до него дошло: никакой это не брелок. Это кулон – наподобие того, что носила читательница по имени Натали. Его просто прикрепили к кольцу для ключей. Он выскочил на площадку, хлопнув дверью, и помчался вниз.

Читательница попросила подписать две книги: «Песчаные слезы» для мужа и новую для нее. Пишье старательно выводил автограф, когда к нему подлетел Лоран. Тут вышла заминка. Читательница завела рассказ о старинном семейном анекдоте, случившемся с ее прабабушкой в 1914 году, – история поразительным образом напоминала описанный в романе эпизод. Наконец она умолкла и распрощалась. Лоран слегка отпихнул двух других читателей, дожидавшихся своей очереди.

– Можно вас на минутку? – спросил он Пишье. – Что тут написано?

И он положил на обложку одной из книг связку ключей. Пишье взял ее в руки и погрузился в изучение иероглифов.

– Да… – пробормотал он. – Да… Лора… – Он повернул табличку другой стороной. – Ва… Ва… Валадье.

Лора Валадье.

Молчание – золото. Табличка с этими словами, собственноручно прибитая над входом в мастерские Альфредом Гардье (1878–1949), отныне наполнилась для Уильяма особым смыслом. Вот уже четвертые сутки Лора не приходила в сознание. Напрасно профессор Больё его успокаивал, объясняя, что проведенное накануне сканирование мозга не выявило патологии, – столь долгая кома не сулила ничего хорошего. Он приподнял кончиком ножа листок, перенес его на подушечку телячьей кожи и легонько подул. Листок лег ровным прямоугольником. Он разрезал его на две части, провел по щеке собольей кисточкой и ловким жестом подхватил половинку листка – под действием статического электричества тот скользнул на влажный слой болюсной грунтовки, наложенной на деревянную поверхность. Уильям придавил листок запястьем. Листок сусального золота в одно мгновение облепил все выпуклости и заполнил все трещинки грунтовки, присоединившись к другим семидесяти пяти листкам, уже наложенным за утро. Еще два таких же, и работа по реставрации трюмо с гербом графа Ривая будет почти закончена. Останется отполировать поверхность агатом, чтобы золото чуть потускнело и приобрело старинный вид.

Вот уже четыре дня место Лоры в мастерской пустовало. В четверг утром, когда она не пришла на работу, он сразу понял: что-то случилось. В одиннадцать утра он отправил ей эсэмэску. В полдень – еще одну. В час дня он позвонил ей на домашний телефон. Вернувшись с обеда, за которым он и остальные сотрудники мастерской – Агата, Пьер, Франсуа, Жанна и Амандина – ломали голову, куда могла подеваться Лора, Уильям договорился с Себастьеном Гардье (четвертое поколение владельцев мастерской), что съездит к ней домой. «Это Уильям. Я ушел с работы пораньше. Сейчас заеду к себе, возьму Бельфегоровы ключи и приеду к тебе», – такое сообщение он отправил ей на мобильный. Бельфегоровыми они называли второй комплект ключей от ее квартиры – Уильям пользовался ими, чтобы покормить кота в те редкие дни, когда Лора куда-нибудь уезжала.

Дважды надавив на кнопку звонка и не дождавшись ответа, он решился. Чуть приоткрыл дверь, и в образовавшуюся щель на лестничную площадку проскользнул, как обычно, кот. Посмотрев на Уильяма, кот выгнул спину, прижал уши и боком двинулся вокруг него. «Он всегда так делает, когда чего-то боится. Это поза агрессии». Уильяму вспомнились эти слова Лоры. Но если кот испуган, значит, что-то произошло. «Лора! – крикнул Уильям. – Ты здесь?» Не успел он сделать и шагу, как его охватило отчетливое ощущение дежавю. Перед глазами встала другая сцена. Ему вспомнился тот день, когда он вот так же, воспользовавшись дубликатом ключей, вошел к своей бабушке, не открывшей дверь на его звонок. В тот день десятилетней давности он так же окликнул ее, спеша убедиться, что она дома, и так же не дождался ответа. Он открывал дверь за дверью – везде было пусто, – пока не добрался до кухни. Там он ее и нашел. Она лежала на полу, головой на плиточном полу. Без признаков жизни.

– Лора! – крикнул Уильям, распахивая дверь спальни. Он проверил кабинет, ванную комнату и туалет. Оставалась только кухонная дверь в конце коридора. Но на этот раз в квартире и правда не было ни души. Он сел в гостиной на диван. Приступ астмы накатил в одну секунду. Дыхание с хрипом вырывалось из бронхов, по спине пробежала знакомая волна зуда. Он достал из кармана ингалятор и впрыснул себе сразу две дозы. Вокруг его ног вертелся Бельфегор.

– Где Лора, а? – спросил он кота. – Ты не знаешь?

Но кот хранил молчание.

Уильям погладил кота, еще раз оглядел квартиру, убедившись, что никаких следов беспорядка не наблюдается, снова набрал номер мобильного Лоры и опять попал на автоответчик. Отправил ей короткое сообщение, вышел, запер за собой дверь и спустился по лестнице. Все выглядело абсолютно нормальным, но ведь что-то все-таки произошло! Что-то настолько серьезное, что она перестала ходить на работу и не отвечает на звонки. «Если до вечера ничего не выяснится, – решил он, – обращусь в полицию». Под дверью подъезда белел конверт. Уильям мог поклясться, что, когда он входил, конверта здесь не было. Он наклонился и прочитал адрес: «Лоре Валадье или ее близким».

Отель «Пари-Бельвю»

Мадам, месье!

Сообщаем, что готовы предоставить вам информацию, касающуюся нашей гостьи Лоры Валадье, которая провела в отеле ночь на 16 января и была в тяжелом состоянии отправлена в больницу. За подробными сведениями обращайтесь, пожалуйста, к портье.

Благодарим за сотрудничество.

С наилучшими пожеланиями,

Администрация

В этот вечер ему позволили посмотреть на нее через стеклянную дверь. Ее поместили в палату с другими пациентами. Сосед был подключен к аппарату искусственного дыхания. Лора казалась спящей; из руки торчала игла капельницы. На следующий день он пришел снова, и его пустили к ней. Она лежала с закрытыми глазами, лицо умиротворенное. Через равные промежутки времени ее грудь едва заметно поднималась, показывая, что она дышит. В палате, освещенной слабенькой электрической лампочкой, царила тишина. Здесь стояло шесть коек, занятых мужчинами и женщинами, погруженными в глубокий сон – тот сон, что может длиться дни, месяцы или годы и так и не привести к пробуждению, заставив близких мучиться загадкой: он понимает, что умирает, или ушел от нас уже давно? Тишину нарушал только негромкий ритмичный звук аппарата искусственного дыхания, неустанно накачивавший воздух в легкие пациента с соседней койки; казалось, что этот прибор – единственное в палате живое существо. Исчезнет род человеческий, в прах обратятся тела, а он все так же будет пыхтеть, надуваясь и опадая, словно ненавязчивый символ вечности.

– Это Уильям, – чуть слышно сказал он. – Я здесь. Говорят, что люди в коме понимают, когда к ним обращаются, хотя я не уверен, что это правда. За Бельфегора не волнуйся, я его кормлю. Утиными крокетами. Амандина с Пьером сегодня взяли твой заказ, так что Богородицу они доделают. – Он накрыл ее руку своей. Она не отреагировала. – В конце недели мне надо на три дня уехать в Берлин, насчет реставрации потолков. Помнишь, был такой немец, не то Шмидт, не то Шмирт, хотел, чтобы ему лепнину золотом покрыли?

Боюсь грозы.

– С котом я что-нибудь придумаю. Обязательно придумаю, ты не беспокойся.

Боюсь зоопарков.

Потому что звери сидят в клетках.

– Слушай, ты должна проснуться. Лора, возвращайся, а?

Боюсь плавать на корабле.

– И все из-за какой-то сумки! Говорил я тебе, не покупай ты ее. Слишком уж она красивая.

Боюсь, когда чего-то не понимаю. Не понимаю, зачем я здесь.

Боюсь, когда не понимаю, где я. А я не знаю, где я. И «когда» я.

Очень страшно, что Уильям со мной разговаривает, а я не могу ему ответить.

Прошло несколько дней. Утром он навещал Лору в больнице, вечером ездил покормить Бельфегора. Его согласился принять профессор Больё. «Ваша сестра… Она ведь вам сестра?» У врача были седые волосы, которые он зачесывал назад, и круглое лицо. Взгляд – добрый и одновременно насмешливый. Еще бы, думал Уильям, попробуй поработать в таком отделении – без чувства юмора сам спятишь.

– А вы как думаете? – грустно улыбнувшись, вопросом на вопрос ответил он.

– Как я думаю? Нет, никакой вы ей не брат, – сказал доктор и заговорщически улыбнулся Уильяму. – Но это не имеет никакого значения. Главное, что вы пришли. Хоть что-то мне о ней расскажете.

Уильям поделился с врачом всем, что сам знал о Лоре. Да, она одинока. Муж умер. Родители умерли. Детей нет. Есть сестра, но она далеко, живет в Москве, они редко видятся – раз в год по обещанию.

– Нет, друзья-то у нее, конечно, есть, – поспешил добавить Уильям.

– Включая вас, – перебил его доктор. – Ее лучшего друга. Во всяком случае, вы единственный, кто ее навещает. Обязательно разговаривайте с ней. Они ведь все слышат.

– Я разговариваю.

– Вот и хорошо, – одобрил доктор. – А теперь главное. Что мы имеем? Мы имеем кому в легкой стадии, вызванную ударом по черепной коробке и последовавшей церебральной гематомой. Такое часто наблюдается у пострадавших в автомобильной аварии: человек возвращается домой, а час спустя теряет сознание. Пока все идет неплохо. Тревожных симптомов я не наблюдаю. Полагаю, она скоро придет в себя – дня через два, максимум четыре. – Он бросил взгляд на лежащие перед ним на столе записи. – На нее напали.

– У нее вырвали сумку, – добавил Уильям. – Наверное, она пыталась защититься…

– Ради нескольких евро… – вздохнул врач. – Что поделаешь, я всякого навидался.

Затем Уильям ответил на целый ряд конкретных вопросов, касающихся Лоры. Переносила ли она хирургические операции? Принимала какие-нибудь лекарства? Страдала от алкогольной или наркотической зависимости? Кроме того, его попросили узнать и сообщить в больницу номер ее карточки социального страхования и некоторые другие сведения официального характера. Уильям подтвердил, что с этим проблем не возникнет – все нужные документы ему дадут в мастерской.

– А кем она работает? – спросил врач.

– Золотильщицей, – ответил Уильям.

Больё поднял на него удивленные глаза.

– Сусальное золото, – пояснил Уильям. – Им золотят поверхности – деревянные, металлические, гипсовые. Старинные рамы, например. Видели купол собора Инвалидов?

– Так вы вместе работаете? – догадался врач.

– Совершенно верно, – согласился Уильям.

– Красивая у вас работа. А сколько листов сусального золота пошло на купол собора Инвалидов? – не переставая строчить в медицинской карте, спросил Больё.

– Пятьсот пятьдесят пять тысяч.