Красный монарх: Сталин и война

Бомба

– Жаль, что не удалось взять его живым, – сказал Сталин Жукову. – Где труп Гитлера?

– По сообщению генерала Кребса, труп Гитлера сожжен на костре.

Сталин запретил вести переговоры о прекращении огня и перемирии. Речь могла идти только о полной и безоговорочной капитуляции.

– Если ничего не будет чрезвычайного, не звоните до утра, – попросил он. – Хочу немного отдохнуть. Сегодня у нас первомайский парад.

В 10.15 артиллерия маршала Жукова начала обстреливать центр Берлина. На рассвете 2 мая его войска захватили город. 4 мая полковник СМЕРШа нашел сморщенные обугленные останки Гитлера и Евы Браун. Чекисты увезли трупы, ничего не сказав командующему. Сталину впоследствии нравилось унижать маршала, спрашивая, не знает ли он, что случилось с трупом Гитлера.

После войны, во время позднего ужина на берегу Черного моря, Иосифа Виссарионовича спросили: кем был Гитлер – сумасшедшим или авантюристом?

– Я согласен с тем, что он был авантюристом, – ответил вождь, – но не могу согласиться, что он был сумасшедшим. Гитлер был одаренным человеком. Только одаренный человек мог объединить немецкий народ. Нравится нам это или нет, но Советская армия пробилась в Германию и захватила Берлин, не получив абсолютно никакой помощи от немецкого рабочего класса. Разве мог бы сумасшедший объединить свой народ?

9 мая 1945 года Москва праздновала День Победы. Сталин сильно устал и хотел, чтобы все побыстрее закончилось. Он пришел в ярость, когда простой американский генерал подписал акт о капитуляции немцев в Реймсе. Меряя шагами кабинет, Сталин приказал Георгию Жукову подписать соответствующий акт о капитуляции в Берлине. Он полагал, что капитуляция должна пройти там, «откуда Германия начала свою агрессию».

Славные дни генералов подошли к концу. В Берлин прилетел Андрей Януарьевич Вышинский. Конечно, в военные вопросы он не лез. Ему было поручено улаживать политические проблемы. Вышинский фактически руководил церемонией подписания акта безоговорочной капитуляции. Он сидел рядом с маршалом Жуковым и шепотом говорил ему, что делать.

Сталин пристально следил за выдающимся маршалом. Он уже давно подозревал, что Георгий Константинович Жуков одержим манией величия. Позже, в том же году, он вызвал Жукова в Кремль и предупредил, что Берия и Абакумов собирают на него компромат.

– Я не верю всей этой ерунде, но лучше какое-то время не приезжайте в Москву, – посоветовал он на прощание.

Сделать это было нетрудно, потому что Георгий Жуков управлял Берлином. Иосиф Виссарионович перекроил Европу по своему усмотрению и разослал наместников править континентом. Анастас Микоян вылетел кормить немцев. Маленков и Вознесенский отправились решать на месте, разрушить ли немецкую промышленность или не трогать, чтобы создать в Германии новое государство-сателлит Советского Союза. Андрей Жданов хозяйничал в Финляндии, Ворошилов – в Венгрии, Булганин – в Польше, Вышинский – в Румынии.

Когда позвонил Хрущев, чтобы поздравить вождя с великой победой, Сталин грубо оборвал его и велел не отнимать у него время.

24 мая, в 8 часов вечера, Сталин устроил в Георгиевском зале Кремля банкет для членов политбюро, маршалов, певцов, актеров и даже польских шахтеров. Около Боровицких ворот выстроилась длинная очередь из лимузинов. Гости торопливо рассаживались по местам и терпеливо ждали. Когда появился Сталин, своды дворца потрясли оглушительные овации и крики «Ура!».

Молотов произносил тосты за маршалов. Военные чокались с членами политбюро. Со временем дошла очередь и до адмирала Исакова. Он потерял ногу в 1942 году. Сталин, не утративший мастерства в обращении с людьми, встал и направился к стоящему в дальнем углу столу, чтобы чокнуться с доблестным моряком. Затем вождь похвалил великий русский народ и даже мимоходом упомянул о своих ошибках:

– Другой бы народ сказал своему правительству: вы не оправдали наших надежд. Уходите, мы выберем себе новое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам спокойную жизнь.

Позже Сталин спросил Жукова и других маршалов:

– Не следует ли нам в ознаменование победы над фашистской Германией провести в Москве парад Победы и пригласить наиболее отличившихся героев: солдат, сержантов, старшин, офицеров и генералов?

Иосиф Виссарионович решил, что принимать парад следует верхом. Он никогда не ездил на лошадях, но жажда славы горела в нем с неослабевающей силой. Сталин начал в большой тайне учиться ездить на белом арабском жеребце. Его для Верховного специально выбрал Семен Буденный. 15 июня, за неделю до парада, вождь надел брюки галифе и сел на коня. При этом событии, скорее всего, присутствовал его сын Василий. Когда Сталин вонзил жеребцу в бока шпоры, тот стал на дыбы. Наездник схватился за гриву и попытался удержаться в седле. Лошадь легко сбросила его с себя. Он упал на землю и сильно ушиб плечо. Поднявшись, Иосиф Виссарионович гневно воскликнул:

– Пусть Жуков принимает парад! Он кавалерист.

В Кунцеве он поинтересовался у Георгия Жукова, не разучился ли тот ездить верхом.

– Нет, не разучился, – ответил слегка удивленный маршал. – Я и сейчас иногда езжу верхом.

– Вот что, вам придется принимать парад Победы. Командовать парадом будет Рокоссовский.

– Спасибо за такую честь, но не лучше ли парад принимать вам? Вы Верховный главнокомандующий, по праву и обязанности следует вам принимать парад.

– Я уже стар принимать парады, – возразил Сталин. – Принимайте вы, вы помоложе.

Маршал Жуков должен был принимать парад на белом арабском жеребце, которого ему выберет Буденный. На следующий день Жуков уже проводил репетиции парада Победы на Центральном аэродроме. Неожиданно к нему подошел Василий Сталин.

– Я открою вам большую тайну, – тихо сказал он. – Отец сам собирался принимать парад, но три дня назад лошадь встала на дыбы и выбросила его из седла.

– А на какой лошади сидел ваш отец?

– На белом арабском жеребце. На том самом, на котором вы будете принимать парад, – объяснил Василий. – Но умоляю, никому об этом не говорите.

В 9.57 утра 24 июня маршал Жуков вскочил в седло у Спасских ворот. Шел дождь. Куранты пробили десять часов.

– Парад, равняйсь! Смирно!..

В это же самое время у Никольских ворот маршал Рокоссовский сидел на черном коне по кличке Полюс. Его тоже выбрал Буденный.

Сталин с бесстрастным лицом, в своей привычной шинели, неуклюже подошел к Мавзолею и с неожиданной легкостью взошел по ступенькам. За ним торопливо поднимались Берия и Маленков. Они тяжело дышали и старались не отстать. Толпа увидела Верховного. Красная площадь огласилась приветственными криками. Дождь струйками стекал по козырьку сталинской фуражки, но он ни разу не вытер лицо.

Когда крики и аплодисменты стихли, промокшие до нитки Жуков и Рокоссовский выехали каждый из своих ворот. Оркестр сыграл «Славься!» Глинки. По брусчатке Красной площади с грохотом проехали танки и «катюши». Затем над площадью воцарилась тишина.

«Неожиданно раздалась дробь сотен барабанщиков! – писал авиаконструктор Яковлев. – К Мавзолею железной поступью двинулись шеренги советских солдат». Каждый из двухсот ветеранов держал в руках фашистское знамя. Поравнявшись с Мавзолеем, они поворачивали направо и бросали украшенные черно-алыми свастиками знамена к ногам Сталина. Знамена немецких полков, дивизий и армий поливал дождь. Это был кульминационный момент жизни вождя.

Сразу после парада Сталин и главные руководители страны собрались в небольшой комнате за Мавзолеем. Там, как всегда, уже был накрыт небольшой стол. Во время этого импровизированного банкета кто-то из маршалов, скорее всего Иван Конев, предложил произвести Сталина в генералиссимусы. Сначала Иосиф Виссарионович отмахнулся от предложения, потом заявил, что ему шестьдесят семь лет и что он устал.

– Я проработаю еще два-три года и уйду на пенсию, – сказал он.

Члены политбюро и военачальники, словно по команде, вскрикнули, что он еще долго будет жить и править страной.

Потом начался веселый праздник. Сталин рассмеялся шутке Поскребышева. Секретарь вытащил кортик из ножен Вышинского, который стоял на Мавзолее в мундире дипломата, и заменил его… огурцом. Под улыбки членов политбюро и смех Сталина бывший Генеральный прокурор весь день проходил, не зная, что у него в ножнах не кортик, а огурец.

Вечером состоялся большой банкет. В Кремль были приглашены 2500 офицеров. Сталин, который уже окончательно решил взяться за укрепление дисциплины и объединение советских республик в более монолитное государство, произнес тост за русский народ. Он высоко оценил «винтики», то есть «простых людей, без которых все маршалы и командующие фронтами и армиями ничего бы не значили».

Все тосты Сталина были, как обычно, тщательно продуманы. Он как бы сообщал своим придворным о том, какую политику поведет после войны. Маршалы ничего не стоили по сравнению с великим русским народом. Представлять же его могла только партия, то есть Сталин. Его слова об уходе на пенсию вызвали всплеск борьбы за право стать наследником этого императора XX века. Соратники и не догадывались, что на самом деле у него и в мыслях не было уходить в отставку. Это была очередная проверка. Через пять лет три главных претендента на трон будут мертвы.

Предложение произвести Сталина в генералиссимусы, чтобы как-то выделить его из остальных маршалов, не было чем-то особенно новым. В русской истории генералиссимусом был Суворов. Сталин возражал против этой идеи. Он уже и так пользовался славой всемирного завоевателя. Однако соратники не собирались уступать. Они были полны решимости наградить его званием Героя Советского Союза, еще одним орденом Победы и присвоить звание генералиссимуса.

– Товарищ Сталин не нуждается в этом, – ответил Иосиф Виссарионович Коневу. – Товарищу Сталину хватает власти и без звания генералиссимуса. Ну и звание же вы придумали! Предлагаете мне оказаться в славной компании с генералиссимусами Чан Кайши и Франко!

Каганович гордился тем, что в свое время придумал термин «сталинизм». Сейчас он решил не останавливаться на идее Конева и предложил переименовать Москву в Сталинодар. Впрочем, здесь ему тоже не удалось стать первопроходцем. Мысль о переименовании столицы еще в 1938 году выдвинул Николай Ежов. Лаврентий Берия поддержал Железного Лазаря. Очередная бредовая идея вывела Сталина из себя.

– Для чего мне все это нужно? – рассердился он.

Хитрый и умный царедворец всегда почувствует, когда повелитель, пусть и в глубине сердца, хочет, чтобы ему не повиновались. Маленков и Берия заставили Калинина подписать указ. Через три дня после парада Победы «Правда» сообщила о новом звании Сталина и его наградах. Он пришел в ярость и вызвал Молотова, Берию, Жданова, Маленкова и Калинина, которого в то время уже терзал рак желудка.

– Я не вел полки в бой, – возмутился вождь. – Я отказываюсь от Звезды. Это незаслуженная награда.

Члены политбюро позволили себе не согласиться. Они утверждали, что он достоин наград и звания. Верховный не уступал.

– Говорите что хотите, но я не приму награды, – стоял он на своем.

Горячие споры и пререкания длились долго. От внимания руководителей, однако, не укрылось то, что против звания генералиссимуса вождь особенно не возражает.

Маршалы сейчас носили роскошные мундиры с золотым шитьем. Они были все увешаны медалями и орденами и здорово смахивали на новогодние елки. Ясно, что мундир генералиссимуса должен отличаться от маршальской формы, быть лучше и красивее. Эту ответственную задачу поручили портному Лернеру, обшивавшему советскую элиту. Лернер создал шедевр портновского искусства и отделал его позолотой. По великолепию наряд был похож на мундиры Геринга. Хрулев одел трех стройных офицеров в мундиры генералиссимуса. В этот момент в приемную вышел Сталин.

– Кто это? – набросился вождь на Александра Поскребышева. – Что здесь делает этот павлин?

– Это три образца формы генералиссимуса.

– Мне это не подходит! – отрезал Сталин. – Мне нужно что-нибудь более простое и скромное… Вы что, хотите сделать из меня швейцара?

В конце концов Иосиф Виссарионович согласился на белый китель с высоким воротником, отделанным золотым шитьем, и черные брюки с красными лампасами. В этом наряде он был сильно похож на капельмейстера. Примерив форму, вождь с сожалением покачал головой.

– И зачем я только согласился? – негромко сказал он Молотову.

Теперь Георгию Маленкову и Лаврентию Берии предстояло уговорить Сталина принять Звезду Героя. Вручение награды напоминало опереточный фарс. Придворные гонялись за сердитым генералиссимусом буквально по всей Москве, стараясь прицепить ему звезду на грудь. Сначала вызвался Вячеслав Молотов. Старая дружба не помогла. Сталин отказался даже разговаривать на эту тему. Следующим был Александр Поскребышев. Но и он был вынужден отступить после энергичных возражений вождя. Тогда Берия и Маленков уговорили попробовать генерала Власика, у того тоже ничего не получилось. Наконец, решили устроить засаду и напасть на Сталина в саду, когда он будет возиться с цветами. Вождь по-прежнему любил ухаживать за розами и лимонными деревьями. Во время садоводческих занятий у него обычно было хорошее настроение, рассчитывали этим воспользоваться. Попытку вручить Иосифу Виссарионовичу Звезду Героя Советского Союза должен был предпринять Орлов, комендант Кунцева. Когда Сталин попросил секатор, чтобы подстричь свои любимые розы, Орлов принес ему секатор и остановился поблизости, держа звезду в руке за спиной. Он не знал, что ему делать. У коменданта был такой растерянный вид, что его замешательство заметил Сталин.

– Что это вы там прячете за спиной? – спросил он. – Ну-ка покажите!

Орлов показал Звезду Героя.

– Верните ее тем, кто придумал этот вздор! – рассердился Сталин.

Вождь согласился принять награду только в 1950 году.

– Вы потакаете старику, – заявил он. – Вот если бы она улучшила мое здоровье!

Звезду Героя Иосиф Виссарионович принял, но никогда ее не носил.

На звание генералиссимуса Сталин согласился, потому что тут к тщеславию добавился и элемент политики. Звание генералиссимуса как бы понижало маршальское. Вождь видел, что полководцы начинали приобретать опасный авторитет. 9 июля 1945-го он предпринял еще одну атаку на своих военных. Сталин произвел в маршалы Лаврентия Павловича Берию, которого как огня боялись военачальники. Тем самым он уравнял чекиста с Жуковым или Василевским.

Победа, казалось, сделала Иосифа Сталина более добродушным, но в его голосе часто появлялись ледяные нотки. Чувство юмора у него осталось прежним, солдатским. Каждый раз, когда Сталин видел наркома судостроительной промышленности Носенко, он в свойственном себе стиле острил:

– Вас еще не арестовали?

При следующей встрече вождь рассмеялся и решил немного разнообразить остроту:

– Носенко, вас еще не расстреляли?

Нарком натянуто улыбался. Ясно, что ему было не до смеха. Наконец на праздничном заседании Совнаркома Сталин заявил:

– Мы верили в победу и никогда не теряли чувства юмора. Разве не так, товарищ Носенко?

Неделей позже Сталин, который, по словам Громыко, сейчас постоянно выглядел усталым, сел в бронированный поезд. Состав из одиннадцати вагонов отправился в Потсдам. Четыре зеленых вагона до революции входили в царский поезд. Их нашли в каком-то музее.

Вождю предстояло преодолеть 1923 километра. За безопасность отвечал Лаврентий Берия. Он предпринял, наверное, самые строгие меры безопасности, которые когда-либо организовывались для отправившегося в поездку правителя. «Для обеспечения требуемой степени безопасности вдоль железной дороги расставлены 1515 оперативных сотрудников НКВД/ГБ и 17 409 сотрудников НКВД в следующем порядке: на территории СССР по 6 человек на километр, на территории Польши – 10 человек на километр, на немецкой территории – 15 человек на километр. Помимо этого путь следования специального поезда будут патрулировать восемь бронированных поездов: 2 в СССР, 2 в Польше и 4 в Германии», – писал Берия Сталину 2 июля.

Кроме этого, безопасность руководителя советской делегации обеспечивали семь полков войск НКВД и 900 охранников. За Сталина также отвечали сотрудники 6-го отдела НКВД. 2041 чекист создали как бы три кольца безопасности вокруг Сталина. Только для охраны линий связи были выделены шестнадцать отрядов войск НКВД. Быструю связь с Москвой обеспечивали одиннадцать самолетов. На случай каких-либо экстренных обстоятельств наготове все время стояли три воздушных суда.

Надлежащий порядок и спокойствие на железнодорожных станциях и в аэропортах гарантировались при помощи арестов всех антисоветских элементов.

Ночью перед прибытием в Потсдам Сталин позвонил Георгию Жукову:

– Не вздумайте для встречи строить всякие там почетные караулы с оркестрами. Приезжайте на вокзал сами и захватите с собой тех, кого считаете нужным.

В 5.30 утра 16 июля, в день приезда Сталина в Потсдам, Соединенные Штаты провели испытание атомной бомбы в Нью-Мексико. Эти испытания окажутся ложкой дегтя в бочке меда. Они испортят Верховному главнокомандующему всю радость победы. Гарри Трумэн, сменивший Рузвельта на посту президента, узнал о них в Потсдаме. Телеграмма была шифрованной. Она гласила: «Роды прошли успешно!»

Сталин и Молотов в сопровождении Поскребышева, Власика и Валечки спустились на непривычно пустой перрон. Их встречали только маршал Жуков и Вышинский. Рядом на столе стояли три телефона для связи с Кремлем и армиями.

Сталин был в хорошем настроении. Он поздоровался со встречающими, дотронувшись до фуражки, и сел в ожидавший его бронированный ЗИС-101. Потом неожиданно открыл дверцу и пригласил Георгия Жукова проехать с ним в район Бабельсберга. В двухэтажном каменном особняке с 15 комнатами и открытой верандой раньше жил Людендорф. Лаврентий Берия сообщил вождю, что на вилле есть все, что необходимо: электричество, тепло и телефонные станции с ВЧ на сто номеров. Сталин не переносил излишеств в обстановке и экстравагантной мебели. Поэтому приказал большую часть ее убрать, как он когда-то сделал в своей кремлевской квартире.

Иосиф Виссарионович опоздал к открытию конференции, но это не имело значения. Почти все главные решения уже были приняты в Ялте. Лидеры Великобритании и Соединенных Штатов приехали накануне и успели осмотреть канцелярию Гитлера. Берия тоже прибыл в Берлин раньше Сталина, чтобы все приготовить. С собой он в очередной раз захватил сына Серго. Чекист очень хотел побывать на развалинах логова фюрера, но покорно ждал приезда шефа. Он желал спросить разрешения. Сталин от поездки в Рейхсканцелярию отказался. Лаврентий Павлович в рубашке без галстука с расстегнутой верхней пуговицей и мешковатом костюме отправился осматривать берлинские достопримечательности вместе с безукоризненно одетым Молотовым.

В полдень 17 июля Сталин в желтовато-коричневом роскошном мундире генералиссимуса приехал на первую встречу с новым американским президентом в «маленький Белый дом». Трумэн ни словом не обмолвился о главной теме Потсдамской конференции. Из воспоминаний Серго Берии известно, что советские разведчики держали его отца в курсе того, как развивается ядерная программа США. На той же неделе главный советский чекист доложил об успешном испытании атомной бомбы Сталину.

– Я об этом не знал, – отреагировал Верховный. – По крайней мере, американцы ничего не сказали.

Однако Лаврентий Берия впервые сообщил о Манхэттенском проекте еще в марте 1942 года.

– Нам нужно тоже начинать, – сказал тогда Сталин и поручил ядерную программу Вячеславу Молотову.

Под руководством Вячеслава Михайловича работа шла крайне медленно. Все кончилось тем, что в сентябре ведущий русский физик-ядерщик, профессор Игорь Курчатов, отправил Сталину письмо, в котором сообщал о медлительности Вячеслава Молотова и умолял поручить Берии руководство программой. В те годы Сталин еще не догадывался, насколько важно для судеб человечества расщепление ядер атомов и какие огромные ресурсы потребуются. Они с Берией по традиции не доверяли ни своим ученым, ни шпионам. Тем не менее они понимали необходимость производства урана.

Дважды во время Потсдамской конференции Сталин и Берия обсуждали, какой должна быть реакция Советского Союза на американские испытания атомной бомбы. Они договорились, что Сталин сделает вид, будто не понимает, о чем речь, когда Трумэн заговорит об атомной бомбе. Но американский президент не торопился выкладывать на стол свой главный козырь. Сначала речь на конференции шла о вступлении России в войну с Японией. Трумэн попросил Сталина остаться на обед, но получил отказ.

– Вы бы могли остаться, если бы захотели, – с легкой обидой заметил президент США.

Сталин передумал и остался. Галантерейщик из Миссури не произвел на него никакого впечатления. Он считал, что Трумэн и в подметки не годится Франклину Рузвельту. «Их нельзя сравнивать, – скажет он позже. – Трумэн необразован и вовсе не умен». Гарри Трумэну советский руководитель, напротив, понравился. Генералиссимус напомнил ему покровителя, Т. Дж. Пендергаста, политика из Канзас-Сити.

На первое заседание Иосиф Виссарионович приехал в белом роскошном мундире, обильно украшенном позолотой. Во дворец Целендорф, построенный в 1917 году для последнего немецкого кронпринца, он явился последним. При виде величественного кайзеровского дворца правитель Советского Союза пренебрежительно усмехнулся.

– Гм-м-м… Ничего особенного, – сказал он Громыко. – Скромненько. Русские цари строили для себя более крепкие дворцы.

На конференции Сталин сидел между Молотовым и переводчиком Павловым. По бокам от них расположились Вышинский и Громыко. Официанты принесли бокалы с шампанским. Был произнесен тост за успешную работу конференции.

Уинстон Черчилль, попыхивая сигарой, подошел к Сталину. Тот тоже курил подаренную британским премьером сигару. Если бы кто-то решил сфотографировать генералиссимуса с сигарой, пошутил Черчилль, то снимок произвел бы сенсацию.

– Все скажут, что Сталин под моим влиянием закурил сигары, – сказал он.

На самом деле влияние Великобритании в новом мире супердержав серьезно ослабло. Участники конференции смогли договориться о запрете нацизма в Германии, но вопрос о репарациях и Польше так и остался нерешенным. После смерти Гитлера различия между союзниками еще больше усилились.

После заседания Сталин решил прогуляться по саду. Один из британских делегатов, еще, похоже, не знакомый с советскими порядками, с изумлением смотрел, как перед дворцом выстроился отряд автоматчиков. Потом к ним присоединились охранники и чекисты. По ступенькам наконец спустился дядя Джо в окружении обычных телохранителей-головорезов. Эту удивительную процессию замыкал еще один отряд автоматчиков. Прогулка проходила, очевидно, под руководством толстого русского офицера, который всегда сидел за дядей Джо. Он выбежал к автоматчикам и приказал, чтобы они рассредоточились по всему саду и заняли все аллеи.

Пройдя несколько сотен метров, Сталин сел в машину и уехал.

В половине девятого вечера 18 июля Черчилль отужинал на вилле Людендорфа. Британец заметил, что Сталин неважно выглядит. Дымя сигарами, они беседовали о власти и смерти. Сталин соглашался, что Британскую империю скрепила монархия. Наверное, в это время он думал над тем, как сплотить свою империю.

Сталин предсказал Черчиллю победу на предстоящих выборах. Потом он заметил: народы на Западе, наверное, интересует, что будет с Советским Союзом, если Сталин умрет.

– Все будет в порядке, – сказал генсек и заверил собеседника, что его место займут хорошие люди, которых он сам выдвинет.

24 июля два важных события лишний раз подтвердили неминуемый конец Большой тройки. Сначала Черчилль осыпал Сталина упреками за то, что русские закрыли Восточную Европу. В качестве доказательства он привел проблемы, с которыми по вине советских военных приходится сталкиваться сотрудникам британского посольства в Бухаресте.

– Вокруг них возведен железный занавес, – возмущенно сказал британский премьер. Так он впервые использовал словосочетание, которому вскоре суждено стать крылатым.

– Сказки! – резко ответил Сталин.

Заседание закончилось в 7.30 вечера. Сталин направился к выходу. Гарри Трумэн быстро пошел за ним. Создавалось впечатление, что он хочет его догнать. За спиной у Сталина, как по мановению волшебной палочки, тут же возник переводчик Павлов. Уинстон Черчилль, с которым американский президент советовался накануне, изумленно наблюдал за тем, как Трумэн как бы случайно подошел к нему и сказал:

– Соединенные Штаты испытали новую бомбу необычайно большой силы.

Павлов пристально наблюдал за Сталиным. На лице вождя не дрогнул ни один мускул. Он пожал плечами и ответил, что рад это слышать.

– Новая бомба! Необычайно большой силы! Наверняка она даст вам решающий перевес над японцами! Вам очень повезло! – Сталин явно следовал плану, который они разработали с Берией.

Главным было не дать американцам порадоваться победе. К тому же Сталин все еще думал, что союзники из-за океана продолжают водить его за нос. Увидев на лице Черчилля улыбку, генсек догадался, что британский премьер знает, о чем они сейчас говорят.

Вернувшись на виллу Людендорфа в сопровождении Жукова и Громыко, Сталин немедленно рассказал Молотову о беседе с Трумэном. Он понимал, что пока у американцев наверняка не больше одной-двух бомб. Время догнать их еще есть.

– Цену себе набивают, – заметил Вячеслав Молотов, отвечавший за ядерную программу Советского Союза.

– Пусть набивают. – Сталин рассмеялся. – Надо будет переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы.

Профессор Курчатов объяснил вождю, что ему не хватает электрической энергии и тракторов. Узнав об этом, Сталин немедленно приказал отключить электричество в нескольких районах и передать Курчатову две танковые дивизии. Танки вполне могли заменить тракторы. Всю важность атомной бомбы Иосиф Виссарионович понял лишь после того, как американцы сбросили ее на Хиросиму. Сейчас до Сталина начало доходить, сколько потребуется средств и ресурсов для создания советской бомбы.

Затем вождь вызвал Молотова и Громыко и объявил им:

– Союзники сказали нам, что США обладают новым оружием. Сразу после встречи с Трумэном я переговорил с нашим физиком Курчатовым. Суть вопроса заключается в том, будут ли страны, обладающие атомной бомбой, соревноваться друг с другом или они попытаются найти решение, которое запретит ее изготовление и применение?

Сталин понимал, что Америка и Великобритания надеются: СССР не скоро сумеет создать свою бомбу – и хотят шантажировать Москву.

– Этому не бывать! – пообещал Иосиф Виссарионович и обругал союзников, используя непечатные выражения.

На следующее утро Уинстон Черчилль и лидер лейбористов Клемент Этли вылетели обратно в Лондон. Там они узнали сенсационную новость. Руководитель Великобритании потерпел сокрушительное поражение на всеобщих выборах. Поражение Черчилля довершило разрушение тегеранского и ялтинского триумвирата. Сталин предпочитал Рузвельта, но Черчилль вызывал у него искреннее восхищение. «Сильный и умный политик, – говорил он о британце в 1950 году. – В военные годы он вел себя как настоящий джентльмен и многого достиг. Это самая сильная личность в капиталистическом мире».

В Потсдаме Иосиф Виссарионович нашел время встретиться с сыном Василием. Сталин-младший сейчас служил в Германии. Василий сказал отцу, что советские самолеты по-прежнему уступают американским и что они опасны в управлении.

25 июля вождь встретился за обедом с правнуком королевы Виктории и кузеном Николая II лордом Луи Маунтбеттеном. Маунтбеттен был главнокомандующим силами союзников в Юго-Восточной Азии. Энергичный адмирал заявил, что проделал далекий путь из Индии в Великобританию, чтобы специально встретиться с генералиссимусом. Он сказал, что «давно является поклонником достижений господина Сталина не только на войне, но и в мирных делах».

Сталин скромно ответил, что «старается».

– Не все сделано мной хорошо. – Он вздохнул. – Это русский народ достиг больших побед, а не я.

Маунтбеттен льстил русскому правителю не только из вежливости. У него было тайное желание – побывать в России, где, как надеялся адмирал, будут должным образом оценены его близкие связи с Романовыми. Он объяснил своему собеседнику, что часто встречался с русским царем, когда был ребенком, и гостил у него по три-четыре недели кряду.

Иосиф Виссарионович покровительственно улыбнулся и сухо заметил, что сейчас положение сильно изменилось. Лорд вновь попросил разрешения приехать в Советский Союз и сослался на родственные связи с Николаем. Он рассчитывал произвести на Сталина впечатление. «Все получилось с точностью наоборот, – заметил Ланги, переводчик Маунтбеттена. – Беседа проходила в неловкой обстановке, потому что на Сталина родство с царем не произвело никакого впечатления. Он так и не пригласил Маунтбеттена в Россию. Адмирал ушел, поджав хвост».

Внешне Потсдам закончился во вполне дружеской атмосфере, но реальных результатов конференция не принесла. У Сталина сейчас была Восточная Европа, у Трумэна – атомная бомба. Перед отъездом в Москву, 2 августа, вождь снял с ядерной программы Молотова и поручил ее Берии.

Серго Берия обратил внимание на то, что отец делает какие-то пометки на листе бумаги. Он уже составлял список будущей Комиссии по ядерной программе. В него попали Георгий Маленков и другие аппаратчики.

– Зачем ты включил этих людей? – удивился Серго.

– Пусть лучше входят в комиссию, – объяснил Лаврентий Павлович. – Если их не включить, они будут только мешать.

Это был кульминационный момент в карьере Берии.

Берия. Вождь, муж, отец, любовник, убийца, насильник

6 августа американский бомбардировщик сбросил на Хиросиму первую атомную бомбу. Сталин не хотел лишиться плодов победы над дальневосточным союзником Германии. Поэтому он послал армию против Японии. Но разрушение Хиросимы имело куда более грозное последствие, чем предупреждение Гарри Трумэна в Потсдаме.

В тот день в Кунцево приехала Светлана. «Все были очень заняты, – ворчала она. – Никто не обращал на меня внимания».

– Война – варварская штука, – размышлял Сталин, – но использование атомной бомбы – это сверхварварство! К тому же в этом не было необходимости. Япония и так уже обречена. – Генсек не сомневался, что Хиросима – это очередное предупреждение ему, а не японцам. – Американцы сделали шантаж атомной бомбой своей политикой, – считал он.

На следующий день он провел в Кунцеве несколько совещаний с Лаврентием Берией и учеными.

– Хиросима потрясла весь мир, – сказал им вождь. – Баланс сил теперь нарушен. Это недопустимо.

Сейчас Сталин понимал, что работа по созданию советской атомной бомбы должна занимать приоритетное место. Неудивительно, что программа получила название «Задача номер 1». Руководить созданием атомной бомбы должен был Особый комитет Берии, своего рода атомное политбюро. Сталин велел применить к физикам политику кнута и пряника. Следовало задабривать ученых и одновременно угрожать им.

Сталину ядерная физика, как и остальные точные науки, казалась скучной, но с Курчатовым он старался быть вежливым и внимательным.

– Если ребенок не плачет, мать не знает, чего он хочет, – говорил он ему. – Просите чего хотите. Вы ни в чем не должны отказывать себе.

Лаврентий Павлович взялся за «Задачу номер 1» с таким энтузиазмом и энергией, словно от ее успешного выполнения зависела собственная жизнь Берии. Ядерная программа осуществлялась с поистине советским размахом. В распоряжении наркома было около 330–460 тысяч рабочих и 10 тысяч технического персонала. Берия олицетворял террор и репрессии.

– Вы хороший работник, – сказал он однажды одному из своих помощников, – но если бы вы отсидели шесть лет в лагерях, то работали бы еще лучше.

Для ученых и техников были созданы специальные тюрьмы, так называемые шарашки. Александр Солженицын ярко описал их в романе «В круге первом». Когда один из ученых сказал, что продуктивнее работал бы на свободе, Лаврентий Павлович только усмехнулся.

– Конечно, – согласился он. – Но это было бы слишком рискованно. На улицах безумное движение, и вы могли бы попасть под машину.

Берия чередовал угрозы с ласковым обращением.

– Вы ничего не хотите у меня попросить? – поинтересовался он у физика Андрея Сахарова.

Пожатие его руки, «полной, влажной и смертельно холодной», напоминало Сахарову о смерти.

«Задача номер 1», как и все другие поручения Берии, выполнялась без сбоев, надежно, как швейцарские часы. Курчатов считал, что Берия так и брызжет энергией. Лаврентий иногда завоевывал уважение ученых, защищая их. Он обращался к Сталину, и тот соглашался: «Оставьте их в покое. Мы сможем расстрелять их позже в любой момент».

Берия и его главный помощник Борис Ванников, бывший руководитель наркомата вооружений, «тонули в научных терминах и проблемах». «Они говорят, а я только сижу и моргаю, – признавался Ванников. – Все слова звучат по-русски, но я слышу их в первый раз». Что касается Берии, то решение большинства проблем он искал в высокомерии и угрозах: «Если вы ошибаетесь, я посажу вас в тюрьму».

В ноябре 1945 года Петр Капица, один из самых выдающихся советских ученых, пожаловался Сталину, что Берия ведет себя слишком заносчиво. Капица написал, что как-то поспорил с Лаврентием Павловичем. «Я прямо ему сказал: „Вы не разбираетесь в физике“, – сообщал Капица он. – Берия мне ответил, что я не разбираюсь в людях». Поскольку Лаврентий Берия ничего не понимал в физике, Капица предложил ему заняться изучением предмета. «Хотелось бы, чтобы товарищ Берия прочитал это письмо. Это не обвинение и не донос, а полезная критика. Конечно, я мог бы все это рассказать ему лично, но попасть к нему на прием крайне сложно», – закончил Петр Капица.

Сталин сказал Лаврентию Павловичу, что он должен научиться ладить с учеными. Берия вызвал Капицу, но тот поразил его, отказавшись прийти. «Если хотите со мной поговорить, – ответил физик, – приезжайте в институт».

Берия проглотил пилюлю.

Лаврентий Берия был теперь главным помощником вождя. Но это не мешало ему помнить о собственных увлечениях и личной жизни. Семьи Сталиных и Берии едва не слились в династическом союзе, которые так распространены в Грузии. Светлана никак не могла забыть Каплера и свою первую настоящую любовь. Она проводила много времени в доме Берии с его женой Ниной, красивой блондинкой, и видным ученым. Нина происходила из грузинской аристократической семьи, но, несмотря на это, была хорошей домохозяйкой. Сталин продолжал по-отечески опекать ее, хотя его отношение к Лаврентию Павловичу все больше менялось.

Лаврентий Берия всегда был без ума от атлетически сложенных женщин. Неудивительно, что его часто можно было встретить в раздевалках советских пловчих и баскетболисток. Нина и сама увлекалась спортом. Она регулярно делала зарядку, играла в теннис с охранниками, каталась на велосипеде. Берия, как и большинство бабников, очень ревновал супругу. Охранники были единственными мужчинами, которым он разрешал приближаться к ней.

Лаврентий Павлович вел роскошную жизнь. Свой величественный особняк он разделил на две части: деловую и жилую. Кабинеты и офисы располагались в одном крыле здания, комнаты жены и сына – в другом. Нина и Серго большую часть времени проводили на огромной белой даче в Сосновке, рядом с Барвихой. Она была построена в новом немецком стиле из стекла и камня. Просторный дом окружала терраса. Многочисленная охрана размещалась в домиках неподалеку. На даче Берии имелся маленький зверинец с ручными медвежатами и лисами.

Во время отпусков на юге Берия, в молодости учившийся на архитектора, сам сделал проект черноморской дачи, которую построили рядом со сталинской в Гаграх. Вождь приглашал в гости Лаврентия с Ниной и сыном, Серго.

К концу войны лысеющий широколицый Берия с пухлыми влажными губами и постоянно затуманенными карими глазами сильно располнел. У него был нездоровый вид. Кожа приобрела серовато-желтый цвет. Конечно, образ жизни соратников Сталина нельзя назвать здоровым. Берия отличился и здесь. Никто не работал больше этого нечеловечески энергичного и сильного человека. Он каждые выходные играл в волейбол с Ниной и охранниками. Чекист находился в ужасной спортивной форме, но двигался с поразительной быстротой. С другими хищниками в человечьем облике его роднило вегетарианство. Берия ел зелень и национальные грузинские блюда. Мясо стояло у него на столе очень редко. В выходные Лаврентий Павлович приезжал домой отдохнуть, стрелял из пистолета в саду, смотрел кино в личном кинотеатре и возвращался в город.

Одевался нарком внутренних дел небрежно. Он был похож не на видного государственного деятеля, а на винодела с юга. Берия терпеть не мог военной формы. Только в 1945 году он начал надевать маршальский мундир, да и то изредка. Обычно ходил в свитере с отложным воротником, мешковатых брюках и мятой широкополой шляпе.

Берия был умнее, нахальнее и честолюбивее остальных советских руководителей. Часто не мог побороть соблазн, чтобы не показать свое превосходство. Лаврентий Павлович смеялся над внешностью и донжуанством Никиты Хрущева.

– Вы только взгляните на Никиту, – шутил он. – И посмотреть, казалось бы, не на что. Тем не менее он у нас разрушитель женских сердец!

Берия издевался над слабым здоровьем Андреева, тупостью Ворошилова, полнотой Маленкова. Кобулову он говорил, что тот одевается, как Геринг. Шутки Берии были такими язвительными и злыми, что их объекты запоминали на всю жизнь. Нина умоляла мужа быть более вежливым и осторожным. Ей очень не нравилось, что он обижает окружающих, как писал их сын.

Конечно, у Берии, как у настоящего вождя, имелся свой двор. Его придворные не чаяли в нем души. Берия встречался со своими людьми в специальной ложе на стадионе «Динамо». Крупные советские организации в те времена имели свои футбольные команды. У бериевского МВД была, к примеру, «Динамо», у профсоюзов – «Спартак». В 1942 году эти команды вели такую яростную борьбу на зеленом поле, что нарком арестовал Николая Старостина, удачливого тренера соперников, и отправил его в ссылку. Приглашение посмотреть игру из ложи наркома означало для молодого чекиста вхождение в круг бериевских друзей.

Опись содержимого стола Лаврентия Павловича, сделанная после его ареста, открывает интересы Берии. Его влекли власть и секс. В своем кабинете Берия держал дубинки для пыток заключенных и гору женского нижнего белья, секс-игрушки, порнографию. У него нашли одиннадцать пар шелковых чулок, одиннадцать игрушечных медведей, семь шелковых ночных рубашек, женскую спортивную форму, блузки, шелковые шарфы, бесконечное число неприличных любовных писем и огромное количество предметов мужского разврата.

Несмотря на фантастический объем работы, Берия находил время и для активной сексуальной жизни. В ней все было в равной мере: и любовь, и изнасилования, и извращения. Война предоставила Берии возможность значительно превзойти своих предшественников по части сексуальных подвигов. Шефы тайной полиции всегда обладали негласной лицензией на сексуальную вседозволенность. Лаврентий Павлович имел право следить за всеми. За ним мог наблюдать только СМЕРШ. Получалось, что Берия имел право делать буквально все, что хотел.

Раньше считалось, что масштабы сексуальной жизни Лаврентия Павловича преувеличены. Однако раскрытие хранящихся в архивах протоколов его допросов, а также показания свидетелей и изнасилованных потерпевших говорят об обратном. В этих документах предстает сексуальный хищник, который пользовался властью для исполнения извращенных желаний. Нередко потерпевших очень трудно разделить на две категории: тех, кого он соблазнил и изнасиловал, когда они пришли просить сохранить жизни любимых людей, и тех, кого он похитил и изнасиловал. Были, конечно, и такие матери, и немало, которые занимались сводничеством. Они отдавали дочерей сексуальному маньяку в обмен на машины и привилегии.

Лаврентий Берия, когда хотел, вполне мог создать видимость джентльмена. С некоторыми своими любовницами он обращался так нежно и ласково, что они никогда его не критиковали. Эти женщины молчали даже тогда, когда из Берии сделали главную Синюю Бороду Советского Союза.

Москвичи привыкли видеть бронированный «паккард», который медленно катит по улицам столицы. «Берия опять вышел на охоту», – шептались они. Нарком регулярно приказывал телохранителям-кавказцам, полковникам Саркисову и Надарайе, сажать в машину понравившихся ему женщин. Полковники выполняли задания с большой неохотой, но предпочитали помалкивать. Саркисов записывал все извращения шефа, чтобы настучать на него Сталину.

Женщин и девушек обычно привозили в городской особняк Берии, где, словно пародия на кавказское рыцарство и гостеприимство, их ждали богатый грузинский стол с вином. На обратном пути один из полковников всегда дарил жертве наркома букет цветов. Если похищенные сопротивлялись, их часто просто арестовывали и бросали в тюрьму. Актрису Зою Федорову полковники-чекисты схватили, когда она еще кормила грудью маленького ребенка. Ее привезли на большую вечеринку. В комнате стоял накрытый стол, но никаких гостей не было. Затем к гостье вышел Лаврентий Павлович. Федорова умоляла отпустить ее, потому что у актрисы после кормления болели груди. Берия пришел в ярость. Позже она была арестована.

Киноактрису Татьяну Окуневскую Берия пригласил в конце войны выступить перед членами политбюро, но вместо Кремля отвез к себе на дачу. Он усиленно поил гостью вином, часто заливая ей колени. После ужина он разделся. Складки жира и выпученные глаза делали его похожим на отвратительную жабу.

– Можете кричать, но это не имеет значения, – предупредил он. – Лучше подумайте и ведите себя как нужно.

Потом нарком изнасиловал актрису. Вскоре после этой встречи Окуневскую тоже арестовали. Ее посадили в одиночную камеру, потом отправили в Сибирь. Она валила лес в тайге и, если бы не доброта простых людей, никогда бы не выжила в лагере.

Насилие над женщинами было лишь верхушкой айсберга морального разложения наркома внутренних дел. Приапическая энергия Берии так же била через край, как и активность чиновника. «Во время войны, в 1943 году, думаю, я заразился сифилисом, – позже признавался он. – Пришлось лечиться».

После войны Власик и Поскребышев, который не забыл о Бронке, рассказали Сталину о сифилисе Берии. Сексуальный маньяк Берия аккуратно записывал свои победы на любовном фронте. Счет вели и его полковники. Одни говорят, что в списках было тридцать девять имен, другие утверждают – семьдесят девять. «Большинство этих женщин были моими любовницами», – признался Лаврентий Павлович.

Берия приказал Саркисову уничтожить списки, что тот и сделал. Но, будучи истинным чекистом, сохранил одну копию и позже использовал ее против своего хозяина.

Кое-кто из бериевских любовниц, к примеру Софья и Майя, студентки Института международных отношений, очень некстати забеременели. И снова нашлась работа для полковников Саркисова и Надарайи. Они устроили им аборт в медсанчасти МВД. Если же у Берии все-таки рождались дети, то полковники сдавали их в детский дом.

Сталин терпел выходки своих придворных, пока они сохраняли ему политическую верность. Во время войны Лаврентий Берия тянул на себе половину экономики СССР. Когда вождю докладывали об его сексуальных подвигах, генсек со снисходительной улыбкой отвечал: «Товарищ Берия перетрудился и устал». Но чем меньше он доверял Берии, тем менее терпимым становился к распущенности и вседозволенности. Узнав однажды, что Светлана находится дома у Берии, Иосиф Виссарионович неожиданно запаниковал. Он тут же позвонил ей и велел немедленно уезжать. «Я не верю Берии», – объяснил он.

Когда Берия заметил, что дочь Поскребышева такая же красивая, как ее мать, шеф сталинского кабинета сказал девочке:

– Никогда не садись в машину к Берии, если он предложит тебя подвезти.

Жены вождей Лаврентия Павловича Берию ненавидели. Ашхен Микоян отказывалась идти на банкет или какое-нибудь торжественное мероприятие, если на них мог оказаться и нарком внутренних дел.

– Скажи, что у меня разболелась голова, – говорила она мужу и оставалась дома.

Жена Берии Нина признавалась Светлане и другим близким подругам, что очень несчастна. «Лаврентия постоянно нет дома, – жаловалась она. – Я все время одна». Но ее невестка утверждает, что Нина Берия, несмотря ни на что, все равно любила супруга. Она, конечно, знала, что у него есть другие женщины, но решила относиться к этому с присущей грузинкам терпимостью. Перед приездом мужа домой на выходные она часами делала маникюр и макияж. Нина жила внизу, в своей комнате. Когда же приезжал Лаврентий, она перебиралась на второй этаж, чтобы разделить с ним супружеское ложе. Они уютно сидели у зажженного камина и смотрели западные фильмы, чаще всего вестерны про ковбоев и мексиканских бандитов. Любимой картиной Лаврентия Павловича был вестерн «Вива Виллья!» о мексиканском национальном герое. Супруги ласково разговаривали на мингрельском наречии.

Нина отказывалась верить во все те ужасы, которые приписывала Берии народная молва. По крайней мере, не верила во все его преступления. «Не понимаю, когда только Лаврентий находит время, чтобы соблазнить эти орды женщин? – недоверчиво спрашивала она. – Ведь он дни и ночи проводит на работе». Поэтому делала вывод, что все женщины, о которых говорят, являются просто секретными агентами Берии.

Сына Лаврентий и Нина назвали Серго в честь Орджоникидзе. Серго был уже двадцать один год. Он учился в школе 175 вместе со Светланой Сталиной, Марфой Пешковой и детьми большинства представителей советской элиты. Лаврентию Берии заниматься воспитанием сына не позволяла работа, но он очень им гордился. Их отношения были типичными для отца-большевика и сына.

Так же как Маленков и большинство других руководителей, Лаврентий Павлович очень не хотел, чтобы его сын шел в политику. Члены политбюро уговаривали своих детей стать учеными. Не был исключением и Берия. Его сын – полковник Берия – достиг больших успехов в новых военных технологиях. Он возглавлял крупное конструкторское бюро № 1 по разработке ракет.

Серго рос на глазах Сталина. Поэтому Лаврентий Павлович не мог помешать шефу брать Серго с собой на конференции с союзниками.

Серго Берия был умен и вежлив. По словам Марфы Пешковой, лучшей подруги Светланы Сталиной, он был так «невероятно красив, что казался принцем… в него были влюблены все девушки». В 1944 году Светлана тоже влюбилась в Берию-младшего. Об этом она, правда, не писала в своих воспоминаниях и не говорила в многочисленных интервью. Когда Серго опубликовал собственные мемуары, в которых написал об ее влюбленности, ему мало кто поверил. И все же Светлана хотела выйти за него замуж. От этой мысли она не отказывалась даже тогда, когда он женился на другой. Во время войны Серго жил в Свердловске. Поэтому Светлана уговорила брата отвезти ее туда. После ареста Каплера она влюбилась в Серго. Это сильно встревожило Лаврентия Павловича и Нину.

– Неужели ты не понимаешь, что делаешь? – заламывая руки, спрашивала ее Нина Берия. – Если твой отец узнает о твоей любви, он сдерет с Серго кожу живьем.

Иосиф Виссарионович хотел выдать дочь за сына кого-нибудь из соратников. Он говорил Светлане, что она должна стать женой или Юрия Жданова, или Серго Берии, или Степана Микояна. Но мысль о родстве с вождем приводила Лаврентия Берию в ужас.

И хотя Сталин как будто не возражал против того, чтобы Светлана вышла за Серго, Берия знал, что вождь отнесется к такому браку как «к попытке проникнуть в его семью». Так Лаврентий Павлович и объяснял сыну. Светлана очень хотела выйти замуж за Серго, но его родители решительно возражали. В конце концов ей пришлось смириться.

– В молодости я хотела выйти замуж за одного человека, но его родители воспротивились браку, потому что я была дочь Сталина, – рассказывала она. – Это был очень болезненный удар для меня.

Сначала Светлане Сталиной пришлось отказаться от любимого парня, потом ее ждало еще более сильное потрясение. Ее подруга Марфа Пешкова, «хорошенькая и пухленькая, как перепелка», нравилась всем. Гуля Джугашвили вспоминала, что по этой причине с ней было нелегко дружить. У Марфы был парень, Рэм Меркулов, сын начальника НКГБ. Она росла в обществе Ягоды и, возможно, поэтому была неравнодушна к сыновьям чекистов. Потом Марфа рассталась с Меркуловым-младшим и тоже влюбилась в Серго Берия. Чувство оказалось взаимным. Вскоре они стали мужем и женой. Берия не стали играть пышную свадьбу, потому что, как говорит Марфа, это было не в духе времени. Лаврентий Павлович предупредил сына, что Сталин будет недоволен, что тот связался с семьей Горьких. Он оказался прав. Узнав о свадьбе Серго и Марфы, Иосиф Виссарионович пригласил сына Берии в Кунцево.

– Сам по себе Горький был неплохим человеком, но вокруг него вилось очень много антисоветчиков… Самое главное – не попадай под влияние жены, – строго предупредил Сталин, который всегда подозревал жен во всех грехах.

– Но она совсем аполитична, – возразил Серго.

– Знаю. Тем не менее я считаю эту женитьбу нелояльным поступком с твоей стороны. Не ко мне, а к Советскому государству. Тебя заставил жениться твой отец? – неожиданно осведомился он.

Вождь обвинил Лаврентия Павловича в том, что он налаживает связи с оппозиционной интеллигенцией. Серго защитил отца. Он рассказал, что с Марфой его познакомила Светлана.

– Ты никогда не говорил об этом со Светланой, – заметил Сталин. – Она сказала мне сама. – Он улыбнулся и добавил: – Не обращай на меня внимания, старики всегда ворчат. Что же касается Марфочки, то она выросла у меня на глазах.

Марфа перебралась на дачу Берии. Там она хорошо узнала и полюбила свекра, пользовавшегося самой дурной славой. Берия относился к невестке с необыкновенной добротой. «Я его очень любила, – рассказывала Марфа. – Он был очень веселый и остроумный человек, всегда пел мексиканскую песню „Голубка“ и рассказывал смешные истории из своей жизни». Лаврентий Павлович любил, к примеру, травить байки о том, как лишился невинности в Румынии. Он запутался в огромных женских панталонах. Его нашли в саду, как маленького Геркулеса, который борется со змеей.

По воскресеньям, в свой единственный выходной, Берия спал допоздна в обнимку с Ниной. Потом они играли с Серго и Марфой в волейбол. Каждой паре помогали охранники.

Когда Марфа родила первую внучку, Лаврентий Берия, как самый нежный и любящий дед, часами сидел у кроватки и молча смотрел на нее. По утрам он просил приносить малышку в их с Ниной комнату. Берия сажал ее между собой и женой и с улыбкой любовался. Он баловал внучку и разрешал делать все что угодно. Не ругал ее даже тогда, когда внучка залезла обеими ручками в торт в день его рождения.

Если от свекра Марфа была без ума, то свекровь любила не так сильно. Нина оказалась таким же деспотом дома, каким был Берия за его пределами. Нина Берия маялась от одиночества и безделья. Вскоре Марфа с удивлением обнаружила, что гораздо больше времени проводит со свекровью, чем с мужем. Она хотела жить в своем доме, но Нина сказала:

– Если ты хотя бы еще раз заговоришь об этом, можешь распрощаться со своими детьми.

Марфа Пешкова считала Берию самым умным человеком из окружения Сталина. Она даже в некотором роде сочувствовала ему. Ей казалось, что судьба сыграла с ним злую шутку и поместила не в ту эпоху. Живи Лаврентий Павлович в другом веке, он был бы совсем иным человеком. А если бы он родился, скажем, в Америке, то имел бы все шансы стать председателем правления какой-нибудь крупной корпорации, той же, скажем, «Дженерал моторс». Марфа была уверена, что Берия никогда не являлся настоящим коммунистом. Однажды Берия поразил невестку. Играя с внучкой, он сказал:

– Эту девочку будут сначала учить дома, потом она поедет учиться в Оксфордский университет!

Никто из членов политбюро не мог пожелать подобной судьбы своим детям или внукам.

Светлана Сталина попыталась залечить рану, нанесенную Серго, при помощи совсем неподходящего брака. На квартире Василия в Доме на набережной она познакомилась с Гришей Морозовым. Во время войны он служил в дорожной охране. «Завязалась дружба, – вспоминала Светлана, – но я не любила его». Однако он был от нее без ума.

Иосиф Виссарионович отнесся к Морозову подозрительно. «Еще один еврей», – невесело заметил он. После Каплера ему казалось, что евреи так и норовят пробраться в его семью. Светлану же тянуло к их теплоте и культуре.

– Это весна во всем виновата… – заявил он дочери. – Хочешь выйти замуж? Ну и выходи, черт с тобой! Поступай как знаешь!

«Я просто хотела пережить отказ любимого человека, – объясняла Светлана через много лет, – поэтому мы и поженились. Но при других обстоятельствах я бы не вышла за него. Мой первый муж был очень хорошим человеком и всегда меня любил».

Никакой свадьбы не было. Они просто пошли в ЗАГС и стали супругами. Сотрудница ЗАГСа посмотрела в паспорт невесты и спросила:

– А ваш папа знает об этом?

Войдя в семью Сталина, Морозов сразу стал, по словам Леонида Реденса, заносчивым и высокомерным. У них вскоре родился сын. Малыша, конечно, назвали Иосифом. Не менее быстро Светлана поняла, что не готова к семейной жизни. «Я родила сына в девятнадцать лет, – вспоминала она. – Мой молодой муж тоже был студентом. За нашим ребенком присматривали чужие люди. У меня было три аборта, потом очень тяжелый выкидыш».

Сталин был обижен на дочь и отказывался встречаться с Морозовым. Светлана же продолжала любить Серго Берия. «Она так и не простила меня за то, что я вышла за него замуж», – рассказывала Марфа Пешкова.

Светлана напоминала Серго, что Сталин был в ярости, когда он женился на Марфе. Светлана продолжала ездить к Нине, заменившей ей мать, и придумывала невероятные планы. Однажды, например, предложила… заменить Марфу. Та уедет, забрав с собой старшую дочь, а она станет жить с Серго и растить младшую. «Она такая же, как ее отец, – считал Микоян. – Всегда берет то, что хочет!»

Однако Светлана Сталина могла быть и очень доброй. Когда информация о героическом поведении Якова в немецком плену получила подтверждение, его вдову Юлию отпустили на свободу. Она с ужасом обнаружила, что дочь Гуля, которой тогда было уже семь лет, почти не помнит ее. За Гулей присматривала Светлана. Ей приходилось с большой деликатностью и тактом день за днем возить девочку к Юлии. Каждый раз продолжительность встречи немного увеличивалась. Наконец Гуля привыкла к матери, и они стали жить вместе.

Эти свидания происходили в тайне. Пока Гулю воспитывали няньки, ее мать оставалась как бы вне семьи. Наконец она не выдержала и написала Сталину: «Иосиф Виссарионович, очень вас прошу не отказывать мне в просьбе, потому что очень трудно смотреть на Гулю. Мы живем в надежде увидеть вас и поговорить о вещах, о которых не напишешь в письме. Мы бы хотели, чтобы вы увидели Гулю…»

Позже, благодаря Светлане, Сталин встретился со своей первой внучкой.

Шанс Молотова. «Чего только не сделаешь, когда пьян!»

«Война сломала меня», – как-то признался Сталин. В октябре 1945 года он снова заболел.

– Пусть сейчас работает Вячеслав, – неожиданно сказал вождь за ужином. – Он моложе меня.

Лазарь Каганович разрыдался. Он попросил Сталина не уходить в отставку. Молотов понимал, что нет менее завидной участи, чем быть назначенным наследником кровожадного тирана. Но сейчас Молотов, несомненно, стоял на первом месте в сталинском списке потенциальных наследников. Таким образом он получил возможность действовать как заместитель правителя огромной империи.

9 октября Сталин, Молотов и Маленков проголосовали за то, чтобы «выделить товарищу Сталину полуторамесячный отпуск». Генералиссимус отправился на специальном поезде сначала в Сочи, а затем – в Гагры. В период между 9 и 15 октября у него случился серьезный сердечный приступ. На фотографии, хранящейся в семейном альбоме Власика, мы видим, вне всяких сомнений, больного вождя. За его спиной стоит очень встревоженный Николай Власик. Снимок, очевидно, был сделан по приезде в Сочи во дворе дачи. Сейчас это был просторный двухэтажный особняк, выкрашенный в зеленый цвет.

Из Сочи Сталин переехал в Гагры, на дачу на Холодной речке. Этот неприступный дом был высечен в скалах высоко над морем. Мержанов перестроил его и выкрасил в зеленый цвет. Сейчас здание было очень похоже на дачу в Кунцеве. Дача на Холодной речке стала главным местом отдыха вождя на юге до последних дней его жизни. Чтобы добраться до ее толстых деревянных ворот, нужно было подняться по петляющему узкому серпантину. По периметру дом окружала типичная грузинская веранда. За исключением раздвижной крыши, это был типичный грузинский дом. Недалеко от главного дома на склоне приютился покосившийся летний деревянный домик.

В этом райском месте, отгородившись от внешнего мира, Сталин восстанавливал растраченные за годы войны силы. Спал он до обеда, завтракал на террасе после прогулки, много читал и работал. С вождем все время были две папки. В одной лежали доклады и рапорты НКВД, в другой – переводы статей из зарубежной прессы. Трудно сказать, чем объясняется его высокое доверие к иностранной прессе. Возможно, тем, что вождь не доверял советским журналистам.

Во время его отсутствия правительством руководил Молотов вместе с Берией, Микояном и Маленковым. Сейчас действующее политбюро сократилось до четырех человек. Однако молотовский звездный миг продлился недолго. Совсем скоро политический небосвод затянули свинцовые тучи.

Роковую роль в падении Вячеслава Михайловича сыграли слухи о скорой смерти вождя. Поговаривали даже, что он якобы уже умер. 10 октября ТАСС сообщил, что товарищ Сталин отправился на отдых. Это известие разбудило любопытство общественности и заставило Иосифа Виссарионовича повысить бдительность. «Чикаго трибьюн» открыто написала, что Иосиф Сталин недееспособен. Его наследниками, рассуждали американские журналисты, наверняка должны стать Вячеслав Молотов и маршал Георгий Жуков. Эту статью отправили на юг в папке, озаглавленной: «Слухи в зарубежной прессе о состоянии здоровья товарища Сталина». Подозрения вождя усилились, когда он прочитал интервью Жукова. В нем маршал неосмотрительно заявил, что победу в войне добыли полководцы. Только в самом конце он соизволил похвалить мудрое руководство товарища Сталина. Иосиф Виссарионович решил разобраться, откуда взялись слухи о его недееспособности. Кто распространял их? И почему Советский Союз, в лице генсека конечно, был опозорен и обесчещен?

Вячеслав Михайлович Молотов находился в зените славы международного деятеля. Он только что вернулся из-за границы, где провел серию встреч. Между Сталиным и министром иностранных дел СССР возникло напряжение. Вождь потребовал от своего министра надавить на Турцию. Он хотел, чтобы турки уступили кое-какие территории. Молотов возражал против такого шага. Сталин настаивал. Как и предсказывал министр, советские требования были отклонены. В апреле Молотов побывал в Нью-Йорке, Вашингтоне и Сан-Франциско. Он встретился с президентом Трумэном и присутствовал на открытии ООН. В ходе неприятного разговора Гарри Трумэн обвинил Советский Союз в вероломстве по отношению к Польше. «Мы живем в постоянном напряжении и ничего не упускаем из виду, – писал Молотов своей любимой Полинке. – Здесь, среди буржуазной публики, я нахожусь в самом центре. На остальных министров почти не обращают внимания!»

В сентябре Молотов летал в Лондон на встречу министров иностранных дел. Там он попытался получить опеку над Итальянской Ливией. Он сухо пошутил о таланте Москвы умело управлять колониальными странами. В отличие от Сталина, который, как обычно, выступал за решительные действия, Вячеслав Михайлович был реалистом. Он стоял за неторопливость и постепенность во внешней политике. Молотов понимал, что Запад никогда не согласится на Советскую Ливию.

В Лондоне министр иностранных дел СССР допустил несколько промахов, но вождь простил его за провал конференции.

Молотов снова пожаловался Полине на «напряжение, которому нет конца». В британской столице он редко покидал посольство. Большую часть времени смотрел художественные фильмы, такие как «Идеальный муж» по Уайлду. Если не считать заседаний конференции, то Молотов лишь однажды выезжал в город – посетил могилу Карла Маркса на Хайгейтском кладбище.

Сейчас, когда Сталин восстанавливал силы на юге, Вячеслав Молотов получил некоторую свободу. Он решил, что пора действовать. По его мнению, созрело время для заключения сделки с Западом. Сталин отверг это предложение. Он считал, что пора «сорвать вуаль дружелюбия» с Запада, а не заключать с ним сделки. Когда министр, словно не обращая внимания на указания вождя, продолжил вести себя слишком мягко по отношению к союзникам, Сталин обрушил на него поток критики. «Манера Молотова отделять себя от правительства, чтобы показать себя более либеральным, ни к чему хорошему не приведет», – написал генсек. Молотову не оставалось ничего иного, как покаяться в грехах. «Я допускаю, что совершил серьезный просчет», – признал он. Остальные руководители понимали, что в отношениях между Молотовым и Сталиным наступил важный момент. Сейчас даже они перестали обращаться друг к другу как друзья. Молотов больше не говорил «Коба», только – «товарищ Сталин».

9 ноября Молотов приказал напечатать в «Правде» речь Уинстона Черчилля, в которой он называл Сталина «истинно великим человеком, отцом своего народа». Вячеслав Михайлович не понял, что взгляды Сталина на Запад изменились. После статьи в «Правде» он получил гневную телеграмму от Сталина: «Я рассматриваю публикацию речи Черчилля с его похвалой в адрес России и Сталина как ошибку». Вождь яростно критиковал «детские восторги, которые порождают раболепство перед зарубежными государственными деятелями. Мы должны сражаться изо всех сил против этого рабского подобострастия. Нет нужды говорить, что советские руководители не нуждаются в похвалах от зарубежных лидеров. Что же касается меня лично, то эта похвала только покоробила и оскорбила меня. Сталин».

В то самое время, когда зарубежная пресса взахлеб писала о серьезной болезни Сталина и о том, что к власти в Советском Союзе скоро придет Молотов, Вячеслав Михайлович допустил очередную ошибку. 7 ноября на банкете в честь годовщины Октябрьской революции он выпил лишнего и предложил облегчить цензуру для зарубежной печати в СССР. Сталин позвонил Молотову и потребовал объяснений. Министр предложил изменить отношение к иностранным журналистам и относиться к ним более либерально. Ипохондрик Сталин пришел в ярость.

– Ты несешь что попало, когда напьешься! – крикнул он.

Следующие три дня своего отпуска Иосиф Виссарионович посвятил развенчанию славы Молотова и его разгрому. «Нью-Йорк таймс» написала о болезни Сталина еще более грубо. Он считал виноватым Молотова и поэтому решил преподать урок. Четверка получила приказ расследовать, виноват ли в появлении злобных статей в западной прессе товарищ Молотов. Маленков, Берия и Микоян попытались защитить коллегу. Они переложили вину на какого-то дипломата, занимающего незначительный пост в Министерстве иностранных дел. Однако соглашались, что тот выполнял указания министра.

6 декабря Сталин проигнорировал Молотова и отправил телеграмму Маленкову, Берии и Микояну. В ней генсек ругал их за наивность и желание выгородить коллегу. Вождь негодовал. Он считал, что статьи в западной прессе оскорбляют советское правительство. «Вы, вероятно, попытались замять это дело, отшлепали козла отпущения по морде и на этом остановились, но вы допустили ошибку. Никто из нас не имеет права действовать самолично. Молотов же узурпировал это право. Почему?.. Уж не потому ли, что эта клевета является частью его плана? Молотова сейчас больше беспокоит, как завоевать популярность среди определенных кругов на Западе. Я не могу считать такого товарища своим первым заместителем». В конце этой обличительной телеграммы Сталин написал, что не послал ее Молотову, потому что не доверяет некоторым людям в его окружении. Это был один из первых камней в огород Полины Молотовой.

Берия, Маленков и Микоян, несомненно, симпатизировали бедняге Молотову. Они вызвали его, прочитали телеграмму Сталина и принялись критиковать за грубые ошибки. Вячеслав Михайлович признал промахи, но заявил, что не доверять ему несправедливо. Троица отправила в Гагры телеграмму. В ней сообщалось, что Молотов полностью раскаялся и даже расплакался. Но это не удовлетворило генералиссимуса. Тогда Вячеслав Молотов сам извинился перед вождем. Как напишет позже один историк, это извинение было, «возможно, самым эмоциональным документом в его политической карьере».

«Ваша телеграмма проникнута глубоким недоверием ко мне как к большевику и человеку, – жалобно писал Молотов. – Я принимаю это как самое серьезное предупреждение от партии для моей последующей работы, какой бы она ни была. Я попытаюсь делать ее на совесть, чтобы вернуть ваше доверие. Каждый честный большевик видит в нем не просто ваше личное доверие, но доверие партии. Его же я ценю дороже жизни».

Сталин заставил Молотова помучиться в состоянии неизвестности два дня. 9 декабря, в 1.15 ночи, он отправил в Москву телеграмму, опять четверке. В ней вождь писал, что решил вернуть наделавшего ошибок заместителя на прежнее место первого заместителя премьера. Но Сталин никогда больше не говорил о Молотове как о своем преемнике и наследнике. Он запомнил ошибки Молотова, чтобы впоследствии использовать их против него.

Разгром Молотова был только началом всплеска активности Сталина. Сейчас он чувствовал себя лучше. Ему не давали покоя враждебные действия недавних союзников, слабая дисциплина дома, неверность в собственном окружении и дерзость маршалов. Тишина и уединение дачи на Холодной речке вызывали у вождя скуку и депрессии. Его энергию и страсть к жизни подпитывала борьба с врагами. Сталину очень нравилось управлять помощниками, дергая их за веревочки, как в кукольном театре, и заниматься идеологическим конфликтом. В декабре Иосиф Виссарионович вернулся в Москву отдохнувший, с энергичным блеском в желтоватых глазах, шел пружинистой походкой. Засучив рукава, он возобновил модернизацию большевизма и ослабление своих чересчур сильных бояр. Для этого понадобились новая волна арестов и расстрелов.

Теперь Иосиф Виссарионович решил взяться за Берию и Маленкова. Ему не нужно было выдумывать предлог для новых репрессий. Во время встречи в Потсдаме Василий Сталин рассказал отцу о чрезвычайно низкой безопасности советских самолетов. Всего в годы войны СССР потерял 80 300 самолетов. 47 процентов потерь случились по вине аварий, а не вражеского огня или ошибок летчиков. Сталин размышлял над вопросом безопасности самолетов во время отпуска. Он даже пригласил в Сочи министра авиационной промышленности Шахурина. После разговора Сталин приказал расследовать «дело авиаторов». Его главными виновниками он решил сделать Шахурина и маршала авиации Новикова, одного из героев войны, которому шутливо угрожал на банкете в честь де Голля.

2 марта 1946 года Василий Сталин был произведен в генерал-майоры. 18 марта Берия и Маленков, два всесильных руководителя военных лет, вошли в политбюро и стали его полными членами. Расследование «дела авиаторов» двигалось полным ходом. Шахурин и маршал Новиков были арестованы. Их подвергли пыткам.

Сталин хотел убить одним камнем сразу двух зайцев. Дело в том, что за производство самолетов, а значит, и их безопасность во время войны отвечал Георгий Максимилианович Маленков. «Дело авиаторов» было поручено Абакумову, начальнику СМЕРШа. Второй птицей, которую надеялся убить вождь, был Берия. Прежняя слабость Иосифа Виссарионовича к мингрелу давно переросла в ненависть и отвращение. Организационные таланты Лаврентия Павловича по-прежнему производили на Сталина большое впечатление, но театральное подхалимство и убийственная фантазия не вызывали ничего, кроме отрицательных эмоций. Вождь больше не доверял «змеиным глазам». Он уже давно вывел для себя правило – сохранять личный контроль над тайной полицией.

– Берия слишком много знает, – сказал Сталин Микояну.

В вожде медленно закипала ненависть. Во время прогулки с Кавтарадзе в саду в Кунцеве Сталин неожиданно проговорил со злобой на мингрельском диалекте, который не понимал никто, кроме грузин:

– Вы предатель, Лаврентий Берия! – Потом добавил с ироничной улыбкой: – Да, предатель!

Во время обедов в доме Берии генсек всегда был подчеркнуто вежлив с Ниной и грубо третировал Лаврентия Павловича. Произнося тосты, он критиковал своего главного чекиста, хотя внешне это выглядело как похвала.

Попытки Лаврентия Павловича говорить с вождем на совещаниях на грузинском языке, как бы желая подчеркнуть особые отношения, сейчас только раздражали Сталина.

– У меня нет секретов от товарищей, – обрывал он Берия. – К чему эта провокация? Говорите на языке, который понимают все!

Иосиф Виссарионович, как всегда, прозорливо видел, что Берия, ставший во время войны большим промышленником, а сейчас еще и главным «ядерщиком» страны, хочет быть и государственным деятелем.

– Он амбициозен в планетарном масштабе, – сказал Сталин своему грузинскому фавориту Кавтарадзе, – но его оружие не стоит и копейки!

Постепенно вождь пришел к выводу, что в органах завелась гниль. Ее во что бы то ни стало необходимо вывести. Во время отпуска Сталин расспрашивал Николая Власика о поведении Берии. Генерал обрадовался, что может способствовать падению всесильного чекиста. Он обвинил Лаврентия во взяточничестве, некомпетентности и указал, что, возможно, у Берии венерические заболевания.

Как-то за ужином на юге Иосиф Виссарионович рассказал анекдот о Берии:

– Сталин потерял любимую трубку. Через несколько дней Берия звонит Сталину и спрашивает: «Вы не нашли свою трубку?» «Нашел, – отвечает Сталин. – Она лежала под кроватью». «Но это невозможно! – восклицает Берия. – Три человека уже сознались в этом преступлении!» – Сталину очень нравились истории о всесильности ЧК, которая могла заставить признаться в чем угодно невинных людей. Но в этот раз он был на удивление серьезен. – Все смеются над этой историей, но она вовсе не смешна. Тех, кто нарушает законы, необходимо без пощады вымести из МВД!

Вождь не стал откладывать дело в долгий ящик. Как всегда, он действовал быстро. В декабре 1945-го Берия был снят с поста министра МВД, но остался куратором органов. Меркулов тоже недолго возглавлял МГБ. Его обвинила секретарша. Лаврентий Павлович не стал спасать своего протеже. 4 мая 1946-го Сталин при поддержке Жданова назначил министром государственной безопасности Абакумова. Главными достоинствами нового министра были его слепая преданность вождю и независимость от Берии. Когда Абакумов скромно отказался от предложения возглавить МГБ, Сталин шутливо поинтересовался: может, он предпочитает руководить чайной промышленностью?

Виктор Абакумов и сейчас остается самым загадочным из сталинских начальников тайной полиции. Репрессиями, которые скоро захлестнут страну, руководил Абакумов, а не Берия. Лаврентий Павлович теперь стал заместителем премьера и отвечал за создание атомной бомбы, а также за ракетную промышленность. Он перебрался с Лубянки в Кремль. Увольнение из органов очень задело его за живое.

«Берия до смерти боялся Абакумова и пытался любыми путями наладить с ним хорошие отношения, – вспоминал Меркулов. – Но в Абакумове Берия встретил достойного противника».

Словно крыса, бегущая с тонущего корабля, полковник Саркисов, сводник Берии, обвинил своего бывшего шефа в моральном разложении. Абакумов тут же отправился с этой информацией к Сталину.

– Несите мне все, что напишет эта задница! – потребовал вождь.

Наследник Жданов и кровавый ковер Абакумова

Виктор Абакумов был высоким мужчиной с широким мясистым лицом. У него были бесцветные глаза, густые брови и пухлые губы. Всклокоченные черные волосы отливали синевой. Это еще один очень яркий, вальяжный полицейский, большой мастер физического воздействия, аморальный кондотьер и карьерист. Он обладал садизмом Берии, но в отношении ума не шел с ним ни в какое сравнение. Перед тем как приступать к пыткам жертв у себя в кабинете, Абакумов, чтобы не запачкать дорогой персидский ковер, расстилал поверх него дешевый старый, который весь заляпан пятнами крови.

– Видите ли, существуют только два способа отблагодарить агента: навешать ему на грудь медалей или отрубить голову, – говорил Абакумов разведчику Леопольду Трепперу.

Пока Сталин не сделал его своим личным чекистом, Виктор Абакумов был типичным человеком из органов. Он обратил на себя внимание начальства в 1938 году, когда очистил Ростов от враждебных элементов.

Родился Абакумов в 1908 году в Москве в семье рабочего. Он был прожигателем жизни и так же, как его предшественники, большим бабником. Во время войны он размещал своих любовниц в гостинице «Москва». Награбленные ценности из Берлина Абакумов вывозил целыми железнодорожными составами.

Его роскошная квартира раньше принадлежала одной певице. Чтобы завладеть понравившейся квартирой, он арестовал несчастную женщину.

Для свиданий с любовницами Виктор Абакумов регулярно пользовался квартирами-явками МГБ. Еще одним его увлечением был джаз. Руководитель московского джаз-банда Эдди Рознер играл на вечеринках Абакумова до тех пор, пока джаз не был запрещен.

Сейчас Виктор Абакумов общался со Сталиным напрямую. Он видел вождя каждую неделю, но ни разу не присутствовал на ужинах в Кунцеве. «Я ничего не делал по собственной инициативе, – скажет Абакумов после смерти вождя. – Сталин отдавал приказы, я их выполнял». Причин подозревать его во лжи нет. Он пытался найти подход к Иосифу Виссарионовичу через его детей. На одном из кремлевских банкетов министр внезапно вскочил на ноги и почтительно склонил голову перед низенькой девушкой с рыжеватыми волосами. Это была Светлана Сталина. Не забывал Абакумов и кронпринца Василия. Они вместе пили и вместе начинали «дело авиаторов». Пока чекисты пытали маршала Новикова, Василий перебрался на его дачу.

Сталин поинтересовался у Абакумова, что он предлагает сделать с арестованными.

– Они должны быть расстреляны! – не раздумывая, ответил министр.

– Расстреливать людей легко. – Вождь усмехнулся. – Куда труднее заставить их работать. Заставьте их трудиться на благо страны.

Шахурин получил семь лет лагерей. Новикова, очевидно, сочли более виноватым. Ему дали десять лет. Министр и маршал были мелкой рыбешкой в сетях Сталина. Их арестовывали и пытали лишь для того, чтобы получить показания на более крупную рыбу.

4 мая 1946 года Георгия Маленкова внезапно вывели из состава секретариата ЦК КПСС. Его родные помнят, что от них тут же потребовали освободить дачу. Мать надолго увезла детей на Балтийское море. Маленков получил приказ отправиться на несколько месяцев в Среднюю Азию. Он должен был собрать там хороший урожай. Георгий Максимилианович считал, что ему сильно повезло. В конце концов, его так и не арестовали. Лаврентий Берия пытался уговорить Сталина отозвать Маланю обратно, но эти беседы только забавляли вождя.

– Почему ты так стараешься ради этого недоумка? – искренне удивлялся он. – Тебя он предаст первым.

Лаврентий Павлович лишился своего главного союзника. Поэтому успешное осуществление ядерной программы означало для него очень многое. Берия уехал в Ногинск, что под Москвой. Там располагался экспериментальный ядерный реактор профессора Курчатова. Берия должен был стать свидетелем первой самостоятельной ядерной реакции в Советском Союзе. Лаврентий Павлович внимательно наблюдал за тем, как Курчатов поднял контрольную рукоятку на панели управления, и прислушивался к щелканью, которое производили нейтроны. Вскоре оно переросло в вой.

– Свершилось! – радостно заговорили вокруг ученые.

– Это все? – резко спросил Лаврентий Берия, который боялся, что эти яйцеголовые ученые водят его за нос. – И больше ничего? Можно подойти к реактору?

В следующее мгновение могло бы произойти событие, которое вызвало бы восторг у миллионов бериевских жертв. Увы, ученые удержали опального Берию от опрометчивого шага и тем самым спасли ему жизнь.

Однако удача отвернулась от Берии и Маленкова. Поворот фортуны на 180 градусов был на руку их врагу, Андрею Жданову, близкому другу Сталина. Он тоже попал в опалу, но сейчас воскрес из пепла, как сказочная птица Феникс. Этот добродушный человек мнил себя большим интеллектуалом. Напряжение блокады не прошло для него бесследно. Он запил и сейчас превратился в толстого алкоголика с водянистыми глазами и болезненно бледным цветом лица.

После падения Молотова Сталин начал открыто говорить о Жданове как о своем преемнике. Лаврентий Берия почти не скрывал ненависть к претенциозному Жданову.

– Он с трудом играет на пианино двумя пальцами и едва способен отличить на картинах человека от быка, – насмехался он. – Но это не мешает ему считать себя знатоком абстрактной живописи!

В 1945 году Сталин сделал Жданова своим проконсулом в Финляндии. Верный себе Жданов, прежде чем взяться за новое дело, изучил финскую историю. Он блеснул энциклопедическими познаниями о финнах и жизни в этой северной стране и даже сумел очаровать британского представителя в Финляндии. Андрей Александрович настаивал на аннексии Финляндии, которая была русским Великим княжеством до 1917 года. Однако Вячеслав Молотов упрекал его: «Вы заходите слишком далеко. Вы чересчур эмоциональны!»

Вождь отозвал своего любимца из Ленинграда и назначил вторым человеком в партии. Генсек поручил Жданову агитпроп и отношения с зарубежными коммунистическими партиями. Новое назначение сделало Андрея Жданова еще сильнее, чем перед войной. Его семья, особенно сын Юрий, вновь стали очень близки к Сталину. Они писали генсеку поздравительные открытки: «Дорогой Иосиф Виссарионович, сердечно поздравляем вас с победой большевизма и просим принять самые теплые и искренние поздравления. Зинаида, Андрей, Анна и Юрий Ждановы».

После возвращения в январе 1945-го в Москву Жданов разыгрывал свою партию очень тонко и умело. Он закрепил победу над Маленковым и Берией, уговорив Сталина назначить на высокие посты своих людей из Ленинграда. Длиннолицый и худощавый Алексей Кузнецов, доблестный герой ленинградской осады, славился еще и тем, что никогда не ругался. Он возглавил секретариат ЦК, которым совсем недавно руководил Маленков. Андрей Александрович понимал, что Сталин не хочет, чтобы Берия контролировал МГБ. Поэтому предложил заменить Берию Кузнецовым. Тот допустил ошибку, доверчиво приняв эту чашу с ядом. Но Кузнецов не разбирался в тонкостях придворной политики. Новые назначения сделали его врагом двух самых мстительных хищников в сталинских джунглях: Лаврентия Берии и Георгия Маленкова.

В феврале 1946 года Сталин нейтрализовал органы и военных и передал Жданову контроль над партией, культурой и внешней политикой. Андрея Жданова считали вторым человеком в партии. Помощники шепотом называли его «наследным принцем». Иосиф Виссарионович даже подумывал о том, чтобы назначить его Генеральным секретарем ЦК. Весь 1946 год Жданов подписывал правительственные указы и постановления как «секретарь ЦК» вместе со Сталиным, который был премьером. Пианист сосредоточил в своих руках огромную власть. Посол Югославии однажды видел, как в кабинет Жданова вошел какой-то чиновник. Он сделал несколько шагов вперед и поклонился Жданову, потом попятился назад и в таком положении вернулся к двери. Чиновник не сразу нащупал на двери ручку. Не поворачиваясь к Жданову спиной, он вышел из комнаты.

7 ноября в отсутствие Сталина Андрей Жданов принимал парад. Его ленинградская камарилья заполнила почти весь Мавзолей.

Единственным уязвимым местом Андрея Александровича Жданова было плохое здоровье. Возможно, поэтому он никогда и не хотел быть преемником. Во время серьезной болезни Сталина он страшился этой перспективы и говорил сыну: «Господи, не дай мне пережить Сталина!»

Сталин и Жданов обсуждали, как соединить русский военный патриотизм с революционным большевизмом, уничтожить влияние Запада и вернуть на былую высоту мораль, гордость и дисциплину советского народа. Сталин был неудавшимся в юности семинаристом, а Жданов – отпрыском провинциальной интеллигенции. Они были похожи на двух недовольных профессоров, помешанных на величии культуры девятнадцатого века. Сейчас они копались в прошлом и готовились к яростной атаке на модернизм (формализм) и зарубежное влияние на русскую культуру (космополитизм).

Эти два интеллектуала разделяли большевистскую страсть к самообразованию. Они допоздна просиживали над современными стихами и литературными журналами и подготавливали идеологическую почву для разгрома свобод военного времени, позволивших советской культуре ненадолго вздохнуть всей грудью.

Андрей Жданов являлся большим поклонником классики. Новомодное искусство он презирал. Жданов перенял отношение к искусству у царей, Александра I и Николая I. Победа в войне благословила брак между русским национализмом и большевизмом. Сталин видел в русских связующий элемент Советского Союза. Он считал русский народ старшим братом остальных советских племен. Новая разновидность русского национализма сильно отличалась от своего предшественника, национализма века девятнадцатого. Сталин со Ждановым решили, что теперь не будет никаких новых свобод, никакого влияния Запада – их подавят с помощью всемерного прославления великой миссии русского народа.

Для испытания новой идеологической доктрины были выбраны ленинградские журналы, печатавшие произведения сатирика Михаила Зощенко, которого Сталин когда-то читал детям, и поэтессы Анны Ахматовой, чьи страстные стихи прославляли вечное достоинство и чувства людей в годы войны и репрессий.

Андрей Александрович раскрывал своими словами идеи и указания Сталина. «Прошу вас просмотреть это, – попросил Жданов Хозяина. – Годится ли для печати или что-то нужно доработать?» «Прочитал ваш доклад, – ответил Сталин красным карандашом. – На мой взгляд, он безупречен. Вы должны побыстрее его опубликовать, а потом издать отдельной книгой. Примите мои поздравления!» Правда, Сталин предложил внести мелкие изменения, отражавшие его сокровенные мысли. «Как бы закончилась Великая Отечественная война, если бы наша молодежь читала Ахматову и получала соответствующее образование? – риторически спрашивал он. – К счастью, советские молодые люди получали образование в более веселом духе и смогли победить Германию и Японию. Этот журнал помогает нашим врагам уничтожать советскую молодежь».

18 апреля 1946 года Жданов начал террор в области культуры, получивший название «ждановщина», с атаки на ленинградские литературные журналы. В августе этот литературный инквизитор отправился в Ленинград и обрушился на толстые журналы: «Бдительность ленинградцев, руководящих журналом „Звезда“, находится на очень низком уровне. На страницах этого журнала регулярно появляются произведения, отравленные злобой зоологической враждебности к советскому руководству». Он сурово осуждал Ахматову: «Не то монахиня, не то блудница, а вернее, блудница и монахиня, у которой блуд смешан с молитвой…» Затем раскритиковал ленинградских режиссеров и музыкантов. На печально известной встрече с Шостаковичем и другими известными музыкантами Жданов сел за фортепьяно, чтобы показать, какая музыка пользуется популярностью в народе. Упреки Андрея Жданова были такими же абсурдными, как обвинения австрийского императора Иосифа II, упрекавшего Моцарта за то, что тот писал в своих партитурах слишком много нот и тем самым усложнял музыку.

Юрий Жданов как-то отправился в театр вместе с отцом и Сталиным. Когда они разговаривали с актерами после спектакля, кто-то из членов труппы с гордостью сказал, что их спектакль пользовался большим успехом в Париже.

– Эти французы не стоят и подошв от ваших башмаков, – заявил Сталин. – Нет ничего более важного, чем русский театр.

Сталин и Жданов решили показать режиссерам и писателям, по какой дороге им идти дальше. Ночью 14 мая 1947 года в Кремль приехали двое любимых сталинских литературных чиновников: поэт Константин Симонов и романист Александр Фадеев, возглавлявший Союз писателей СССР.

Первым делом вождь поднял вопрос о писательских гонорарах.

– Есть такие писатели, которые напишут одну хорошую книгу, построят дачу и прекращают работать. – Сталин рассмеялся. – Но это недопустимо.

Поэтому он предложил учредить комиссию.

– Я войду в ее состав! – заявил Жданов.

– Очень скромно! – Вождь улыбнулся.

Во время обсуждения задач и принципов деятельности комиссии Жданов трижды возражал Сталину, но каждый раз после непродолжительного спора соглашался. Этот ночной разговор является еще одним примером того, что в первые послевоенные годы фаворит вождя еще осмеливался спорить с учителем.

– Над какими темами работают сейчас наши писатели? – спросил Сталин. Он начал читать лекцию о советском патриотизме: – Народ гордится своей родиной, но наша интеллигенция средней руки, доктора и профессора, не воспитывались в духе патриотизма и совершенно необоснованно восхищаются зарубежной культурой. Традиция восхищения всем западным родилась еще при Петре. Он восхищался немцами, французами и прочими задницами из-за границы. Дух самоуничижения необходимо уничтожить. Вы должны написать роман на эту тему.

Читая эту лекцию, Иосиф Виссарионович, несомненно, помнил о недавнем скандале с двумя профессорами-медиками. Эти специалисты по лечению рака опубликовали работу в американском научном журнале. Сталин и Жданов были очень недовольны их поведением. Для расправы над смутьянами они создали суды чести, очередное заимствование у царских офицеров. Суд над профессорами возглавлял сам Жданов.

Сталин попросил Симонова написать пьесу об этом деле. Андрей Жданов целый час критиковал пьесу Симонова, пока Сталин не переписал ее концовку.

Иван Большаков, глава советского кинематографа, показал вождю новую картину, вторую часть фильма Эйзенштейна, «Иван Грозный». Зная из рапортов сотрудников МГБ, что режиссер сравнивал Ивана Грозного с Ежовым, Сталин категорически отверг этот «кошмар». Ему очень не понравилось то, что в фильме мало «русской гордости».

Сергей Эйзенштейн попросил принять его. 25 февраля 1947 года, в 11 часов вечера, режиссер приехал в Кремль вместе со своим сценаристом. В Маленьком уголке их ждали Сталин и Жданов. Вожди провели мастер-класс по национал-большевизму, террору и даже сексу. Сталин критиковал фильм за то, что в нем царское МГБ, опричнина, было похоже на американский Ку-клукс-клан. Что же касается личности Ивана Грозного, то Иосиф Виссарионович недовольно заявил:

– Ваш царь нерешителен и похож на Гамлета. Царь Иван был великим и мудрым правителем. Его мудрость заключалась в том, что он не впускал в страну иностранцев. Петр Великий тоже был великим царем, но обращался с иностранцами слишком либерально. Екатерина была с ними еще либеральнее. Можно ли считать двор Александра I русским? Нет, он был немецким.

Затем своими взглядами на картину поделился Андрей Жданов. Он, сам, наверное, не понимая, непроизвольно показал свое видение характера Сталина:

– В версии Эйзенштейна Иван Грозный выглядит истериком.

– Исторические личности следует изображать правильно и точно, – добавил Сталин. – У вас же Иван Грозный слишком долго целует свою жену. В те времена таких поцелуев не было… Иван Грозный был очень жесток. Вы сумели показать, что он был жестоким, но вы должны показать и причину, которая заставляла его быть таким жестоким.

Очень «важный» вопрос длины бороды царя Ивана поднял Андрей Жданов. Эйзенштейн пообещал ее укоротить, потом попросил разрешения закурить.

– Кажется, запрета на курение нет. Может, стоит проголосовать по этому вопросу, – с улыбкой ответил Сталин Эйзенштейну. – Я вам не указываю, что делать. Я рассуждаю с точки зрения простого зрителя.

Ждановская кампания по усилению русского патриотизма вскоре приняла такие абсурдные формы, что Андрей Сахаров запомнил ходивший в те годы по стране анекдот о «России, родине слонов».

Закат Жукова и грабители Европы. Элита империи

В начале войны Сталин понял полезность советского еврейства. При помощи евреев было легче договориться с американцами об оказании помощи. Вождь приказал Берии создать Еврейский антифашистский комитет (ЕАФК). Контролировать его должен был, конечно, НКВД. Однако официально руководство осуществлялось знаменитым еврейским актером Соломоном Михоэлсом, низеньким интеллектуалом со смешливым лицом, большим лбом и оттопыренной нижней губой. В свое время по заданию Лазаря Кагановича он играл «Короля Лира» для Сталина.

В апреле 1943 года Михоэлс отправился в Америку за помощью для Советского Союза. Перед поездкой, естественно, состоялся подробный инструктаж у Вячеслава Молотова. Даже Иосиф Виссарионович вышел из своего кабинета, чтобы попрощаться с актером. Куратором ЕАФК от народного комиссариата иностранных дел был назначен еще один Соломон – Лозовский, старый большевик с библейской бородой, который был единственным евреем в высших эшелонах молотовского ведомства.

Страшные откровения о нацистском холокосте, поездка Михоэлса в Америку и привлекательность сионизма, который обещал еврейскому народу родину и спокойное убежище, казалось, смягчили суровый и жесткий интернационализм даже самых высокопоставленных большевиков. Сталин тоже терпел сионизм, но одновременно поощрял и традиционный для России антисемитизм. Во время съемок второй части «Ивана Грозного» Большаков запретил снимать Фаину Раневскую. Он откровенно говорил, что ее семитские черты лица явно бросаются в глаза. Всех, кто был похож на евреев, на всякий случай быстро уволили.

Наступающая советская армия открывала множество свидетельств беспрецедентного геноцида гитлеровцев против евреев. Тем не менее украинский лидер Хрущев возражал, чтобы к евреям, возвращавшимся домой из лагерей смерти, относились по-особому. Он даже отказывался отдавать им дома, которые к тому времени заняли украинцы. Этот закоренелый антисемит ворчал, что «абрамовичи» грабят его Украину, как стая воронов.

Вызывающее поведение Никиты Хрущева вызвало горячие споры в окружении Сталина. Михоэлс пришел на прием к Молотову. После того, что произошло с евреями, жаловался он, власти на местах не обращают на них внимания и отказываются помогать. Молотов переправил Берии жалобу. Лаврентий Павлович, надо отдать ему должное, отнесся к ней с пониманием и сочувствием. Он потребовал, чтобы Хрущев помогал евреям, потому что немцы относились к ним гораздо хуже, чем к другим народам. Чекист сильно рисковал, поддерживая Михоэлса.

Вождь постановил, что все советские граждане в равной мере страдали в результате оккупации и что никого нельзя выделять. Возможно, иное отношение Берии дало Сталину основания позже подозревать, что он слишком близок к евреям. Вероятно, сам Иосиф Виссарионович запустил сплетню, что Лаврентий Берия был евреем, просто скрывал свою истинную национальность.

Молотов отправил приказ Берии по инстанции. Хрущеву пришлось смириться и согласиться помогать «абрамовичам».

Соломон Михоэлс был очень доволен. Он считал, что отношение к евреям в Советском Союзе начало меняться в лучшую сторону. Поэтому актер вместе со своим коллегой по ЕАФК, поэтом Фефером, секретным сотрудником МГБ, предложил создать Еврейскую республику в Крыму или Саратове, где сейчас не было татар и волжских немцев соответственно. Предложение было отправлено Вячеславу Молотову и его заместителю, Лозовскому. Молотов высмеял идею с Волжской Еврейской республикой, потому что не мог представить «еврея на тракторе». А вот идея с Крымом показалась ему вполне реальной и осуществимой.

– Напишите докладную записку на имя товарища Сталина, – сказал он. – Мы примем решение.

«Все были уверены, что скоро будет создан еврейский Крым», – вспоминал Владимир Реденс. Вячеслав Молотов проявлял в то время больше независимости, чем раньше. Не исключено, что он даже обсудил этот вопрос с Берией. Однако поддержка проекта Еврейской республики едва не стоила ему жизни. Через пять лет большинства авторов этой затеи уже не было в живых.

2 февраля 1944 года Соломон Михоэлс отправил подробную записку с предложением создать в Крыму Еврейскую республику Молотову и Сталину. Вождя идея не вдохновила. Он решил, что актер перешел от советской пропаганды к еврейской. Сталин решил поручить Кагановичу разгромить идею создания «еврейской Калифорнии»: «Только поэты и актеры могут выдвинуть такое бредовое предложение, которое не имеет никакой практической ценности».

Андрей Жданов занялся составлением списков евреев в разных наркоматах. Он порекомендовал закрыть ЕАФК. Так же как Молотов в 1939 году, Жданов сейчас спустил своих борзых на евреев в аппарате ЦК. По его словам, евреи превратили ЦК большевистской партии в синагогу.

Об отношении Сталина к евреям говорят хотя бы слова, сказанные им в Ялте президенту Рузвельту. Иосиф Виссарионович, нисколько не смущаясь, назвал всех евреев «посредниками, спекулянтами и паразитами». После 1945 года он окончательно превратился в злобного и оголтелого антисемита.

Иосиф Сталин в первую очередь всегда был политиком. Не стоит удивляться, что и это изменение во взглядах носило в большей мере прагматичный, нежели личный характер. Антисемитизм идеально подходил к новому русскому национализму, который Сталин начал насаживать после войны в Советском Союзе. То обстоятельство, что в Америке евреи были влиятельной силой, заставляло генсека подозревать советских семитов. Масла в огонь подливало и то, что местные евреи во время войны активно восстанавливали связи с американскими соплеменниками. Вождь считал советских семитов «пятой колонной». Он был уверен, что в любую минуту они могут перейти на сторону врага.

От вождя, конечно, не укрылось, что холокост разбудил самосознание не только среди простых советских евреев, но и среди семитов в окружении генсека. Антисемитизм Сталина подпитывался его паранойей, которая усилилась, когда волей судьбы евреи проникли даже в его семью.

Внешне вождь продолжал играть прежнюю роль интернационалиста. Он часто осуждал проявления антисемитизма и вручил немало наград евреям, начиная от Мехлиса и кончая писателем Эренбургом. Но антисемитский круговорот постепенно набирал обороты.

– Как только заканчиваются боевые действия, – сказал в Ялте Сталин, – о солдатах забывают. Они уходят в забвение.

Он искренне хотел, чтобы это было на самом деле так. Тем не менее престиж маршала Жукова сразу после окончания войны был высок, как никогда. Западная пресса даже называла его преемником Сталина. Жуков нравился Сталину, но вождь не признавал никаких личных чувств в политике. Он решил проверить, как отнесутся другие к идее, что его заменит Жуков.

– Я старею, – как-то ненароком сказал Иосиф Виссарионович Буденному, своему старинному другу и хорошему приятелю Жукова. – Как по-твоему, Жуков сможет меня заменить?

– Я – за Жукова, – ответил кавалерист, – но у него сложный характер.

– Нам с тобой все же удавалось управлять им. – Сталин пожал плечами.

Генсек «управлял» Георгием Жуковым при помощи «дела авиаторов». Маршал Новиков под пытками дал обвинительные показания против Жукова. «Сломленный морально и доведенный до отчаяния бессонными ночами, я подписал признание», – признавался Новиков.

Виктор Абакумов жестоко пытал семьдесят других генералов, чтобы получить необходимые доказательства против популярного в армии и народе героя войны. Георгий Жуков был отозван в Москву. Плохим признаком было уже то, что к генералиссимусу его не пригласили. Жукову пришлось докладывать Николаю Булганину, министру обороны. Сантехник, как называл Булганина Лаврентий Берия, получил после войны большую власть. Георгий Жуков обиделся. Ему показалось, что Булганин разговаривает с ним высокомерно. Министр тоже был недоволен своим подчиненным. Маршал Жуков, считал он, не выполняет приказы партии. Сталин приказал Сантехнику подготовить суд над Жуковым. Абакумов произвел в жилищах Георгия Жукова обыск и доложил Сталину, что они похожи на пещеры Аладдина, наполненные сокровищами.

«Можно смело говорить, что дача маршала Жукова является музеем», – с удовольствием докладывал министр МГБ Сталину. Чекисты нашли горы золота, 323 шубы и меховых изделия, 400 метров бархатных и шелковых тканей. Картин было так много, что часть пришлось повесить даже в столовой и на кухне. «Жуков зашел настолько далеко, что осмелился повесить у себя над кроватью огромное полотно с двумя обнаженными женщинами, – возмущался Виктор Абакумов. – Мы не нашли во всем доме ни одной советской книги». Арсенал маршала состоял из двадцати уникальных ружей «Холланд энд Холланд».

Чекисты пока не стали трогать все эти трофеи. Сейчас они только удивили домочадцев, конфисковав куклу одной из дочерей маршала и его мемуары.

– Оставьте историю историкам, – угрожающе предупредил Жукова Сталин.

Затем Георгия Жукова вызвали на заседание Высшего Военного совета. Сталин ходил по комнате, мрачный, как свинцовая туча. Не сказав ни слова, он бросил Штеменко лист бумаги и резко сказал:

– Прочитайте вслух!

Штеменко зачитал показания маршала Новикова. Из них следовало, что Георгий Жуков присваивал себе все заслуги в победе Советского Союза в войне, критиковал Сталина и сколачивал собственную группу. Он даже наградил медалью известную певицу Лидию Русланову, с которой у него, возможно, был роман.

Такое положение недопустимо, заявил Иосиф Виссарионович, повернувшись к военачальникам. Семен Буденный, которого подготовил к этому заседанию Булганин, покритиковал своего старого друга, но не очень остро. Соперник Жукова, маршал Конев, назвал его «трудным», но честным человеком. И только Голиков, которого Жуков в 1943 году убрал с Воронежского фронта, обвинял его по-настоящему сурово. Молотов, Берия и Булганин ругали маршала за бонапартизм. Они потребовали, чтобы его поставили на место. Жуков защищался, как мог, но был вынужден признать, что преувеличивал свои заслуги.

– Что мы будем делать с Жуковым? – спросил Сталин.

Он, как всегда, не торопился высказать свое мнение. Гражданские члены совета требовали репрессировать Георгия Жукова. Военные возражали. Вождь понимал, что сейчас не 1937 год, поэтому предложил перевести маршала Жукова в Одесский военный округ. Конечно же, это было серьезным понижением.

Репрессии против тех, кто добывал победу на поле боя, не были сиюминутным капризом. Это была обдуманная и целенаправленная политика. В числе прочих военачальников был арестован и адмирал Кузнецов. Правда, его тоже только понизили в должности. Бывший маршал Кулик, которого, как и всех остальных, прослушивали чекисты, как-то пожаловался в телефонном разговоре, что политики отбирают славу у военных. Такую страшную ересь ему не простили. В 1950 году его тихо расстреляли.

Георгия Константиновича Жукова исключили из ЦК. У него конфисковали большую часть трофеев. Его друзей хватали и пытали, требуя дать против него показания. После Одессы опального маршала сослали еще дальше, на Урал. В результате всех неприятностей и волнений у него был сердечный приступ. Абакумов просил разрешить арестовать Жукова за организацию бонапартистского переворота, но Сталин велел оставить его в покое.

– Я не верю тем, кто говорит, что Жуков мог организовывать переворот. – Вождь покачал головой. – Я знаю его очень хорошо. Он прямой человек. Жуков резок и может откровенно говорить с кем угодно, но он никогда не пойдет против ЦК.

Расправа закончилась очередным унижением полководцев. Желая еще раз указать военным на их место, вождь написал записку для членов политбюро: «Я предлагаю произвести товарища Булганина в маршалы за его заслуги в ходе Великой Отечественной войны». В том случае, если кому-то захотелось бы поинтересоваться, что это за заслуги, Иосиф Виссарионович написал в самом углу: «Думаю, мое решение не подлежит обсуждению. Оно абсолютно ясно и понятно».

Георгий Жуков был далеко не единственным, чье жилище напоминало наполненный золотом, ценными вещами и картинами музей. Коррупция – это малоизвестная страница послевоенного террора Сталина. Соратники вождя и маршалы грабили захваченную Европу с алчностью Геринга. Правда, они имели для этого больше оснований, если принять во внимание, что немцы сделали с Россией. Сейчас имперская элита напрочь забыла о большевистской скромности. Тем не менее гостям из-за границы по-прежнему говорили: «Товарищ Сталин не выносит аморальных поступков».

Иосиф Виссарионович всегда считал, что завоеватели имеют право немного пограбить захваченные территории и поразвлечься с женским населением. Он со смехом слушал рассказы о том, какой роскошью окружают генералы своих куртизанок и друзей. К нему приходили десятки и сотни доносов, в которых военачальники обвинялись в воровстве и коррупции. Обычно Сталин складывал их в отдельную папку для последующего использования.

Маршалы не возражали и против бесчинств подчиненных. В армии существовала феодальная система. Офицеры грабили сами и делились определенной долей со своими начальниками. Впрочем, далеко не все довольствовались такими подачками. Один из сталинских фаворитов, маршал авиации Голованов, разобрал загородную виллу Геббельса и перевез ее по воздуху в Москву. Этот подвиг, правда, стоил ему карьеры.

Первыми до сокровищ добирались солдаты, но самые лакомые кусочки, как всегда, доставались чекистам. Лаврентий Берия старался вскружить головы красивым спортсменкам в Гаграх при помощи флотилии быстроходных катеров, привезенных из Германии. Виктор Абакумов разъезжал по Москве на итальянских спортивных машинах. Министр посылал в Берлин самолеты за невероятным количеством нижнего женского белья. Его квартира напоминала универмаг. Он даже вывез из Берлина на самолете немецкую кинозвезду, пользующуюся всемирной известностью таинственную Ольгу Чехову. С ней у него был, говорят, роман.

Сталинское окружение погрязло в воровстве. Визирь Власик, правитель империи деликатесов, напитков и особняков, развлекал своих любовниц в государственных домах отдыха вместе с щеголеватыми художниками, головорезами-чекистами и сибаритствующими чиновниками. Его женщины ездили на роскошных лимузинах, получали в подарок квартиры, икру, билеты на парад на Красной площади и футбольные матчи. Николай Власик приворовывал даже у Хозяина, на сталинской вилле в Потсдаме. Его добыча состояла из множества фарфоровых сервизов, пианино, часов, машин и даже трех быков и двух лошадей. Все это он перевез домой на поездах МГБ и самолетах. Большую часть Потсдамской конференции главный охранник вождя пьянствовал, развратничал и воровал.

На дачах Сталина всегда пропадало много еды. Вскоре Власика обвинили в воровстве икры. Очевидно, доносчиком был Лаврентий Берия. Генерал отплатил ему той же монетой. В 1947 году Власика собирались арестовать, но Сталин в последнюю минуту разрешил ему объяснить свои грехи. «Товарищ Сталин постоянно менял время еды, поэтому часть блюд портилась и пропадала, – оправдывался он. – Их приходилось раздавать обслуживающему персоналу». Вождь простил своего телохранителя, но приказал отныне готовить меньше еды. Николай Власик сохранил свое место.

Любовницы Власика, так же как сводники Берии, доносили Виктору Абакумову. На Абакумова, в свою очередь, стучал его соперник по МГБ, генерал Серов, который доносил Сталину о моральном разложении и продажности министра. Сталин не выбрасывал ни одной кляузы. Все доносы лежали и ждали своего часа. Генерал Серов, конечно, и сам далеко не был чист. Говорят, он даже украл корону короля Бельгии.

Куртизанки, прокуроры и генералы МГБ беспрерывно стучали друг на друга. Так же как в конце тридцатых, в стране пышным цветом расцвело доносительство.

Соратники вождя не оставались в стороне от этого праздника. Они тоже наслаждались многочисленными привилегиями и роскошью. Полы их кабинетов устилали дорогие персидские ковры, на стенах висели огромные картины, написанные масляными красками. Их дома напоминали дворцы. Руководитель Москвы жил один во дворце великого князя Сергея Александровича.

Сталин сам открыл эту новую имперскую эру. Во время Ялтинской конференции ему понравились дворцы: Ливадийский Николая II и Воронцовский в Алупке. «Приведите эти дворцы в порядок, – написал он Берии 27 февраля 1945 года. – Приготовьте для ремонта проверенных рабочих». Генсеку так понравился крымский дворец Александра III в Сосновке, что он распорядился построить там дачу. В ней он побывал лишь один раз. Сам Сталин отдыхал в Ливадии.

Партийные руководители, их жены и дети тоже отдыхали в этих дворцах. Они заказывали отпуск через 9-й отдел МГБ. Степан Микоян провел медовый месяц в Воронцовском дворце.

Семьи вождей летали на юг в специальных салонах самолетов государственной авиакомпании. Серго Микоян помнит, как он таким образом летел домой с Александром Поскребышевым.

Дети руководителей тоже имели много привилегий, но должны были соблюдать правила игры, устанавливаемые партией. Когда Андрей Жданов назвал джаз музыкой, чуждой советским людям, Никита Хрущев в приступе гнева разбил любимые джазовые пластинки своего сына.

Светлана Сталина видела, что дачи Микоянов, Молотовых и Ворошиловых ломятся от подарков рабочих, ковров, отделанного золотом и драгоценными камнями кавказского оружия, фарфора. Все это им присылали и привозили, как в Средние века, когда вассалы платили дань сюзеренам. Вожди ездили на бронированных ЗИСах. Их по приказу Сталина делали на основе американских «паккардов». За ними с включенной сиреной ехала машина с чекистами. Москвичи называли такие кортежи «собачьей свадьбой».

К каждому руководителю было прикомандировано подразделение чекистов под командой полковника или генерала. Они жили на дачах опекаемых и нередко становились даже членами семьи. Это, конечно, не мешало им следить за хозяином. Охранников было так много, что каждый член политбюро мог создать из них собственную волейбольную команду. Охранники Берии сражались с охранниками Кагановича. Однако если Лаврентий Павлович играл за свою команду, то Железный Лазарь отказывался. «Берия всегда выигрывает, а я хочу и сам быть победителем», – объяснил он.

В МГБ руководителей называли «объектами», дома – «предметами», а охрану – «прикрепленными к объекту». Дети часто смеялись, когда слышали, как чекисты говорили: «Объект на пути к предмету».

Георгий Маленков часто ходил пешком в Кремль из Грановского переулка. Его окружал прикрепленный отряд.

Жены членов политбюро имели собственных модельеров. Все десять главных семей Советского Союза обшивались в ателье на Кутузовском проспекте. Оно входило в МГБ. Абрам Лернер (Доньят Игнатович, если верить Нине Хрущевой) и Нина Аджубей шили костюмы для мужчин и платья для женщин. Лернер, типичный портной-еврей, для политбюро Диором, Аджубей, низенького роста крепкая курносая женщина, которая росла в монастыре, – Шанель. Все ателье было завалено горами журналов «Вог» и «Харперс базар». Нина не только копировала фасоны от Диора, но и придумывала свои собственные.

«Клиенты платили только в тех случаях, когда хотели этого, и сами спрашивали цену, – объяснял Серго Микоян. – Моя мать всегда платила, а Полина Молотова – нет». О том, что жены членов политбюро пользуются услугами портных бесплатно, в конце концов, как и обо всем остальном, доложили Сталину. Он отругал своих соратников, а те, придя домой, устроили скандалы своим благоверным. Обиженная Ашхен Микоян доказала, что всегда платила. Она бросила в лицо мужу квитанции.

Несмотря на то что замечательную портниху Аджубей открыла Нина Берия, ее главной клиенткой была Полина Молотова, первая гранд-дама Советского Союза. Когда-то аристократы со всей Европы съезжались в богемский городок Карлсбад на воды. Сейчас в Карлсбаде правили бал Нина Берия и Зинаида Жданова. Сюда же прилетала на специальном самолете со свитой в пятьдесят человек одетая в роскошные наряды и дорогие меха Полина Молотова. Ее часто сопровождала дочь Светлана. Принцесса красовалась в норковом палантине. Она училась в престижном МГИМО, где занималось большинство детей советской элиты. На учебу ее каждый день возил шофер. О появлении Светланы Молотовой свидетельствовало ароматное облако французских духов «Шанель № 5». Эта большевистская принцесса считала своим долгом каждый день приходить в новом наряде.

Сталин сохранял контроль над распределением привилегий и благ для соратников. Как и до войны, он продолжал выбирать для них машины. Так, Андрей Жданов получил бронированный «паккард», обычный «паккард» и ЗИС-110. Лаврентий Берия ездил на бронированном «паккарде», ЗИСе и «мерседесе». Александр Поскребышев – на «кадиллаке» и «бьюике».

Иосиф Виссарионович подарил семье Щербакова, руководителя Москвы, который скончался от алкоголизма, большие суммы. «Оставьте им квартиру и дачу, право пользоваться кремлевской больницей, лимузин, прислугу из сотрудников НКВД, учителей для детей…» – распорядился вождь. Он назначил вдове Щербакова ежемесячную пенсию в 2 тысячи рублей, сыновьям – 1 тысячу до конца школы, матери – 700 рублей, а сестре – 300. Помимо ежемесячной пенсии Щербакова получила единовременное пособие в размере 200 тысяч рублей, а мать – 50 тысяч. О подобных деньгах простые советские рабочие не могли даже мечтать.

Таков был новый имперский порядок Сталина.

Законодателем мод в распущенности, коррупции и капризах был и советский кронпринц. Даже жалуясь на Василия Сталина, офицеры неизменно подчеркивали то обстоятельство, что Василий занимает священное место. «Он близок к советскому народу, потому что он ваш сын», – почтительно говорили они.

Василий вел себя очень высокомерно, но под этой маской прятался сильный страх. Он боялся сильнее всех остальных царедворцев. Когда-то Сталин сказал, что Василий пройдет через огонь, если отец ему прикажет.

Особенно страшился Василий Сталин будущего.

– У меня есть только два выхода, – говорил он Артему Сергееву. – Пистолет или водка! Если я возьму пистолет, то причиню отцу много неприятностей. Но когда он умрет, Хрущев, Берия и Булганин разорвут меня на куски. Ты понимаешь, как тяжело жить, когда над тобой навис дамоклов меч?

Василий бросил жену Галину, невзирая на ее мольбы, забрал сына Сашу и сейчас жил в Доме на набережной. Галина очень тосковала по сыну. Нянька тайно встречалась с ней, чтобы она могла поиграть с мальчиком. Галина Сталина была слишком напугана, чтобы потребовать от бывшего мужа квартиру или деньги.

Василий женился на хорошенькой украинке Екатерине Тимошенко, дочери маршала Тимошенко. Он считал, что квартира в Доме на набережной недостойна сына генералиссимуса и дочери маршала, поэтому потребовал элегантный особняк генерала Власика на Гоголевском бульваре.

Из Германии Сталин-младший вернулся на самолете, набитом добычей. Чего там только не было: золотые украшения, алмазы, десятки ковров, горы женской одежды и белья, огромное количество мужских костюмов, пальто, шуб, каракулевых накидок. Дом ломился от немецких ковров и хрусталя. Вещей было так много, что жена Василия постепенно распродавала их.

Брак с Екатериной Тимошенко продлился тоже недолго. После развода Василий женился на известной пловчихе Капитолине Васильевой. С этой стройной девушкой он обрел, кажется, настоящее счастье. Светлана считала, что он ищет в своих женах мать. Он даже называл Капитолину «мамой» и просил собирать волосы в пучок, как это делала Надежда Аллилуева.

Сейчас Василий Сталин командовал авиацией Московского военного округа. Вскоре выяснилось, что он с работой не справляется. Василий требовал, чтобы свита называла его Хозяином, как отца. «Василий почти каждый день много пил, – подтверждал позже его адъютант. – Он неделями не показывался на работе и постоянно волочился за женщинами».

Однажды кронпринц устроил смотр своим войскам. Словно сын какого-нибудь западного миллионера, Василий решил создать собственную футбольную команду. Он хотел, чтобы она стала лучшей в стране. Этот меценат немедленно уволил тренера и решил спасти Старостина. Берия отправил главного футбольного тренера России в лагеря, обвинив в заговоре с целью убийства Сталина. Василий вытащил его из ГУЛАГа. Старостина неожиданно вызвали в кабинет начальника лагеря. Ему протянули трубку вертушки.

– Здравствуй, Николай, это Василий Сталин, – поздоровался Сталин-младший и велел собираться в дорогу.

В Москву Старостин вернулся на личном самолете генерала Сталина. Василий прятал его, пока хлопотал об отмене приговора.

Виктор Абакумов, став министром МГБ, сменил на посту руководителя «Динамо» Лаврентия Берию. Узнав о побеге Старостина, он пришел в ярость. МГБ похитил футболиста! Василий послал офицеров разведки ВВС отбить Старостина обратно, однако Абакумов похитил его вновь. Сын генералиссимуса позвонил министру, но тот все отрицал. Он заявил, что ничего не знает о беглеце. Старостину удалось переправить записку Василию. Кронпринц послал за ним начальника службы безопасности ВВС. В тот же день Василий Сталин пришел на стадион и наблюдал за игрой «Динамо» из правительственной ложи. Рядом с ним сидел Старостин.

МГБ пришлось смириться с поражением. Отпрыск вождя позвонил заместителю Абакумова.

– Два часа назад мне сказали, что вы не знаете, где Старостин! – начал кричать он. – Сейчас он сидит рядом со мной. Ваши люди похитили его. Запомните, в нашей семье никогда не прощают оскорблений. Это вам говорит генерал Сталин!

В Тифлисе Василий напился и принялся летать на истребителе над городом. Его полеты вызвали на улицах панику. Если ему кто-то перечил, он доносил на офицеров Абакумову или Булганину. Его самого можно было обуздать единственным способом – пожаловаться Сталину.

«Дорогой Иосиф Виссарионович, – писал вождю летчик Н. Сбытов, тот самый, кто первым заметил приближающиеся к Москве немецкие танки. – Прошу вас приказать Василию Иосифовичу не трогать меня». Сбытов сообщил, что Василий постоянно прикрывается именем отца. «Когда мой отец назначал меня на это место, он хотел, чтобы я командовал самостоятельно», – заметил Сбытов.

Василий Сталин вел себя как мальчик, воспитанный чекистами. Когда в его штабе нашли каких-то «врагов», он приказал устроить камеру для пыток в собственной квартире. Он начал бить «врага» тонкой палкой по пяткам, но, к счастью для последнего, был пьян и скоро прекратил экзекуцию.

Вскоре после ссылки Георгия Жукова резко ухудшилось здоровье Калинина. Доктора обнаружили у него рак желудка. Сталин любил «папу» Калинина и лично договорился, чтобы его отправили лечиться в Абхазию. Он позвонил в Сухуми местному руководителю и попросил обеспечить президенту максимум заботы и ухода. Впрочем, любовь не мешала Иосифу Виссарионовичу терзать полуслепого Калинина. Он напоминал об их разногласиях в двадцатые годы, из-за которых Калинин два десятилетия пребывал не у дел. Маршал Тито как-то на банкете предложил Калинину сигареты.

– Не бери эти западные сигареты! – шутливо сказал Сталин.

У Михаила Ивановича от испуга задрожали руки, и он в замешательстве уронил сигареты на пол.

Последние годы семидесятиоднолетний Калинин жил с экономкой и двумя приемными детьми. Его любимая жена в это время гнила в лагерях. Михаил Иванович знал о неминуемой смерти. Осмелев, он обратился к Сталину с просьбой. «Я спокойно смотрю на будущее нашей страны и желаю только одного, чтобы вы как можно дольше сохраняли свои силы и здоровье, которые являются лучшей гарантией успехов Советского государства, – начал он свое письмо. – Я обращаюсь к вам с двумя личными просьбами. Освободите, пожалуйста, Екатерину Ивановну Калинину и разрешите моей сестре воспитать двух сирот, которые живут со мной. От всей души, последнее до свидания. М. Калинин». Сталин, Маленков и Жданов проголосовали за то, чтобы освободить жену Калинина, если она признает свою вину.

«Я совершала плохие поступки и была за них сурово наказана, – написала Екатерина Калинина, – но я никогда не была врагом Коммунистической партии! Простите меня». «Необходимо простить. Немедленно освободите и привезите в Москву. И. Сталин».

Перед своей смертью Михаил Калинин написал Сталину необычно трогательное письмо. На этот странный поступок его толкнула жажда большевистского искупления грехов.

Я доживаю последние дни. Должен сказать, что за все время существования оппозиции никто из оппозиционеров не относился враждебно к линии партии. Возможно, эти слова вас удивят, потому что я состоял в дружеских отношениях с некоторыми из них… Меня критиковал и дискредитировал Ягода. Он приложил много усилий, чтобы доказать мою близость к оппозиции. На следующий год после смерти Ленина, уже после ссоры с Троцким, Бухарин пригласил меня к себе домой, чтобы показать свои охотничьи трофеи. Он поинтересовался, не думал ли я о «правлении без Сталина». Я ответил, что мне даже в голову не могла прийти такая мысль. Любая комбинация без Сталина была невозможна… После смерти Ленина я искренне и твердо верил в сталинскую политику… Самым опасным я считал Зиновьева.

В конце Михаил Калинин еще раз попросил, чтобы Сталин позаботился о его сестре и сиротах и передал это письмо в архив.

На похоронах Калинина фотографы попросили вождя сделать снимок. Иосиф Виссарионович показал на гроб и проворчал:

– Сфотографируйте лучше Калинина!

8 сентября 1946 года Сталин отправился в очередной отпуск. Вячеслав Молотов в это время колесил по свету и договаривался с союзниками о перекройке карты Европы. В Париже он защищал интересы Советского Союза в Германии и одновременно пытался добиться советского протектората над Ливией. Позиция Запада все больше ужесточалась. В то время Сталин, похоже, еще не отказался от мысли укрепить свое положение при помощи переговоров с бывшими союзниками.

Сталин переписывался с Молотовым при помощи шифра. «Дружков» – так он называл себя в телеграммах – хвалил Молотова за непоколебимую твердость. Вячеслав Михайлович тоже был очень доволен собой. Когда он узнал, что ему отвели на параде во Франции место во втором ряду, то возмутился таким неуважением и в знак протеста покинул трибуну. Волнуясь, не допустил ли он ошибку, Молотов вечером написал Сталину: «Я не уверен, что поступил правильно». «Ты вел себя абсолютно правильно, – ответил вождь. – Достоинство Советского Союза необходимо защищать не только в больших делах, но и в мелочах».

«Дорогая Полинка, посылаю тебе мои приветы и газетные фотографии, на которых я ухожу с воскресного парада, – в восторге писал воспрявший духом Молотов. – „Пари-Миди“ дал аж три снимка. На первом я еще стою на трибуне, на втором начинаю уходить, а на третьем уже сажусь в машину. Целую и крепко тебя обнимаю! Поцелуй за меня Светлану!»

Из Парижа Вячеслав Молотов вылетел в Нью-Йорк на новые переговоры. Сталин следил за ними из Гагр, с дачи на Холодной речке. Вождя не столько волновал вопрос об итальянских репарациях, сколько статус Советского Союза как великой державы. Сейчас Молотов опять был в фаворе. 28 ноября Сталин ласково написал: «Насколько я понимаю, ты нервничаешь и расстраиваешься из-за судьбы нашего предложения. Успокойся, все в порядке!»

Затишье продлится недолго. Столкнувшись с голодом на Украине и жестким соперничеством со стороны американцев, сварливый вождь вновь почувствовал вокруг себя опасную слабость, испорченность и неверность.

В то время как Вячеслав Михайлович Молотов с триумфом подписывал мирные договоры с побежденными государствами, Сталину пришлось пережить еще одно унижение. Вождь был членом Академии наук. Сейчас такой же чести удостоился и Молотов.

Как положено в таких случаях, Молотов послал в академию благодарственную телеграмму. Эта телеграмма неожиданно вызвала у вождя вспышку гнева.

«Меня поразила твоя телеграмма! – возмущенно написал он. – Неужели ты действительно в таком восторге, что тебя избрали почетным академиком? Что означает твоя подпись: „Истинно ваш, Молотов“? Никогда не думал, что ты можешь быть таким эмоциональным, когда речь идет о подобных мелочах! Мне кажется, что ты – государственный деятель самого высшего уровня и поэтому должен больше заботиться о своем достоинстве».

Острое недовольство Иосифа Виссарионовича вызвало на самом деле то обстоятельство, что народ голодает. Все шло к повторению тридцать третьего года. Сначала вождь пытался в свойственной ему манере шутить и как-то назвал одного чиновника «братцем-дистрофиком». Потом, когда положение стало очень серьезным и даже Андрей Жданов доложил ему о голоде, Сталин сердито написал своему вице-королю на Украине, Хрущеву: «Они обманывают тебя…» В 1946 году от голодной смерти умерли 282 тысяч человек, в 1947-м – еще 520 тысяч. В конце концов генсек обвинил в просчетах главу Министерства снабжения Микояна и приказал Мехлису, который вновь был на коне, только теперь в роли министра государственного контроля, провести расследование.

«Не доверяйте ни в чем Микояну, – предупреждал вождь. – Из-за недостатка честности у него наркомат снабжения превратился в пристанище воров».

У Анастаса Микояна хватило ума извиниться. «Я и сам сейчас вижу, как много в моей работе ошибок и промахов, – не без иронии написал он Сталину. – Конечно, вы тоже их увидели. Никто не может поставить вопрос так четко, как вы. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы полученный урок пошел мне на пользу. Постараюсь использовать ваши указания в своей последующей работе под вашим отеческим руководством».

Старинная дружба Микояна и Сталина подошла к концу. Хрущев так же впал в немилость – из-за своего отношения к голоду. «Размазня!» – ругал его Сталин. Оргвыводы последовали незамедлительно. В феврале 1947 года вождь снял Хрущева с поста первого секретаря компартии Украины, хотя и оставил там премьером. Его заменил Каганович. Железный Лазарь сейчас сильно растолстел и был похож на толстого помещика. Он отправился в Киев наводить порядок.

Недовольство Сталина всегда удручало его соратников и вызывало депрессии и болезни. Никита Хрущев после снятия слег с пневмонией. Его фамилия исчезла с первых страниц украинских газет, а авторитет в республике значительно поубавился. Каганович приказал врачам лечить его новым западным лекарством пенициллином, хотя Сталин его и не одобрял. Многие тогда думали, что даже если этот ручной зверек Сталина вылечится, то судьба его уже решена.

«Сионисты околдовали тебя!»

В 1947 году американский госсекретарь Джордж Маршалл обнародовал обширную программу экономической помощи Европе. Сначала руководству разрушенной советской империи она показалась привлекательной. Вячеслав Молотов немедленно вылетел в Париж, чтобы узнать подробности плана Маршалла. Лидеры Советского Союза думали, что новая американская программа будет похожа на ленд-лиз, который позволял получать американскую помощь без всяких обязательств. Однако Сталин вскоре понял, что она направлена на восстановление Германии и подрыв советской гегемонии в Восточной Европе. Молотову план Маршалла нравился. Он выступал за переговоры, но вождь решил, что это противоречит интересам СССР.

В преддверии экономического наступления американцев Сталин и Жданов решили укрепить советское господство в Восточной Европе. Одновременно советский вождь поддержал создание независимого еврейского государства. Он надеялся, что оно станет его сателлитом на Ближнем Востоке. 29 ноября 1947 года Иосиф Виссарионович велел своему представителю в ООН проголосовать за создание Израиля. Советский Союз первым признал еврейское государство. Сталин продолжал заигрывать с евреями и внутри СССР. Он вручил Соломону Михоэлсу Сталинскую премию. Но вскоре стало ясно, что Израиль станет союзником не Советского Союза, а Америки.

В котле сталинских нерациональных предрассудков, острых как бритва политических инстинктов и агрессивной обидчивости русских мечта Михоэлса о создании в Крыму Еврейской республики стала казаться вождю зловещим израильско-американским троянским конем, этаким иудейским планом Маршалла. Сионизм, иудаизм и Америка все больше переплетались в голове Сталина в одно целое. В антисемитских настроениях его, несомненно, поддерживали соратники.

Даже после смерти Сталина Никита Хрущев сочувственно объяснял польским коммунистам: «Мы хорошо знаем евреев. Все они связаны с капиталистическим миром, потому что за границей у них живут родственники. У этого, например, бабушка… Начинается холодная война. Империалисты разрабатывают планы нападения на СССР. Евреи хотят обосноваться в Крыму… Вот Крым и Баку… При помощи своих связей евреи создали разветвленную сеть для проведения в жизнь планов американцев. Поэтому он всех их и раздавил».

Таких взглядов придерживались не только в ближайшем окружении вождя. Племянник Сталина, Владимир Реденс, полностью согласен с утверждениями, что ЕАФК все больше занимался опасной сионистской пропагандой.

Почувствовав опасность, Сталин приказал Абакумову собрать доказательства того, что Михоэлс и ЕАФК – активные националисты, действуют по указке американцев и занимаются антисоветской пропагандой. Особенно чекистов сейчас интересовала поездка Соломона Михоэлса по Америке в годы войны, в ходе которой он установил контакты с известными еврейскими деятелями, связанными с секретными службами Соединенных Штатов.

Михоэлс не понимал, что над его головой сгущаются тучи. Он по-прежнему помогал Сталину. Этот еврейский актер попал в незнакомую обстановку и не мог, конечно, бороться со сталинским големом. Он считал, что обстановка благоприятствует возрождению еврейства, и хотел обратиться за помощью к самому Сталину. Михоэлс позвонил Полине Молотовой (второй по значимости для евреев фигуре в Советском Союзе после Кагановича) и спросил, стоит ли обращаться к Маленкову или к Жданову.

– Жданов и Маленков вам не помогут, – ответила Полина. – Вся власть в стране находится в руках Сталина, и никто не может на него влиять. Я вам не советую писать Сталину. Он стал отрицательно относиться к евреям, он нам не поможет.

Этот эпизод показывает, насколько изменилась обстановка в СССР. Полине Молотовой и в голову не могло бы прийти говорить такие слова перед войной.

Соломон Михоэлс не послушал совета. Он воспользовался соблазном и решил попытаться выйти на вождя через его дочь. Вдобавок ко всему Михоэлс выбрал для этого крайне неудачное время. Сталин как раз с большим гневом размышлял о странной любви Светланы к евреям. Сначала был Каплер, затем она вышла замуж за Морозова. Иосиф Виссарионович не имел ничего личного против Морозова и даже порой называл его «хорошим парнем», но тот был евреем. «Сионисты околдовали тебя», – заявил как-то Сталин Светлане.

Воля, дочь Георгия Маленкова, только что вышла замуж за внука еврея Лозовского, того самого, который курировал ЕАФК Михоэлса. Молотов поддерживал план Михоэлса по созданию в Крыму Еврейской республики. Брат его жены Полины был не только евреем, но и состоятельным американским бизнесменом. Куда бы Сталин ни обращал свой взор, всюду он видел агентов сионистов.

Соломон Михоэлс не сдавался. Он был полон решимости защищать интересы соотечественников. Среди друзей Жени Аллилуевой было много интеллигентов-евреев. Михоэлс попросил устроить ему встречу со Светланой Сталиной. Сделать это оказалось нелегко. Детей советской элиты постоянно осаждали самые разные просители, поэтому они держались настороженно.

Аллилуевы предупредили Женю, чтобы она не вмешивалась в опасные еврейские дела. «В этом котле было столько всего намешано, – говорил Владимир Реденс. – Мы знали, что ничем хорошим это не кончится». Но, похоже, Женя не вняла предостережениям родственников и познакомила Михоэлса со Светланой и Морозовым.

Сталину немедленно донесли об этом. Он пришел в бешенство. Его охватил испуг. Масла в огонь добавила и Анна Реденс, которая постоянно воспитывала Василия. Тот пожаловался отцу. Получилось, что Соломон Михоэлс, сам того не зная, разворошил осиное гнездо.

Сталин приказал Абакумову выявить связи Жени Аллилуевой с американо-сионистскими шпионами. Светлане он сказал, что Женя в 1938 году отравила мужа, Павла. Умные люди почувствовали, что надвигается буря. Они начали срочно разводиться с евреями или еврейками.

Светлана Сталина рассталась с Морозовым. Во всех исторических исследованиях написано, что она бросила мужа по приказу отца. Это же говорил и ее двоюродный брат, Леонид Реденс. Но сама она утверждала обратное: «Мой отец никогда не просил меня развестись с ним». Причиной развода было отсутствие любви. «Мы развелись, потому что я его не любила», – говорила она.

Леонид Реденс добавляет, что в жизни Светланы было много мужчин и Морозов ей просто надоел. Как бы то ни было, Сталин поручил уладить это щекотливое дело сыну. «Василий взял паспорт Морозова и скоро принес ему новый, – вспоминал Реденс. – В нем штампа о браке уже не было».

Абакумов начал хватать евреев, поддерживавших отношения с Аллилуевыми. 10 декабря он арестовал и саму Женю. Ее обвинили в том, что она распускает грязные и ложные слухи о главе советского правительства. Муж Жени, ее жизнерадостная дочь Кира, актриса, и Анна Реденс вскоре тоже очутились за решеткой. Чекисты задерживали известных евреев по всей стране.

Инстанция – это страшное обозначение царя, сидевшего в Кремле, – считала, что аллилуевско-еврейская банда «проявляла интерес к личной жизни главы советского правительства по заданию иностранной разведки». Чтобы собрать компромат на Михоэлса, Сталин разрешил применить к арестованным «методы убеждения». «Французской борьбой», как называли эти методы следователи-дознаватели, руководил злобный психопат-антисемит Комаров. «Ваша судьба в моих руках, – злорадно говорил он своим жертвам. – Я не человек, я зверь!» Свои тирады он неизменно заканчивал фразой: «Все евреи – грязные ублюдки!» Виктор Абакумов лично приказал ему нещадно избивать заключенных.

С Аллилуевыми Соломона Михоэлса познакомил Гольдштейн. Позже он рассказал, что его лупили резиновыми дубинками по ягодицам и голым пяткам до тех пор, пока он не мог ни сидеть, ни стоять. Его так сильно били по голове, что у него ужасно распухло лицо и он стал плохо слышать. Измученный непрерывными допросами, которые не прекращались ни днем ни ночью, запуганный побоями, ругательствами и угрозами, Гольдштейн впал в глубочайшую депрессию и начал оговаривать себя и остальных.

– Значит, ты говоришь, что Михоэлс свинья? – кричал Абакумов.

– Да, свинья, – соглашался сломленный Гольдштейн.

Он рассказал, что актер просил запоминать мельчайшие подробности отношений между Светланой и Григорием, а потом якобы сообщал их своим американским друзьям.

Когда Сталину положили протоколы допросов на стол, он понял, что его худшие опасения относительно Михоэлса подтвердились.

Владимиру Реденсу тогда было двенадцать лет. Он потерял мать и отца. Его маленькие двоюродные братья, сыновья Жени, лишились родителей и старшей сестры. Владимир срочно поехал в Кремль, где после смерти Сергея Аллилуева в 1946 году продолжала жить его бабушка Ольга. Там он узнал, что Ольга Аллилуева до сих пор не простила Женю за то, что она так быстро вышла замуж после смерти Павла.

– Слава богу! – обрадовалась она, услышав об аресте невестки, и перекрестилась.

Однако, узнав об аресте дочери, Анны, Ольга тут же позвонила Сталину.

– Их использовали враги, – терпеливо объяснил Иосиф Виссарионович.

Светлана попыталась вступиться за теток, но отец заявил, что у них слишком длинные языки и сама она тоже нередко говорит антисоветские вещи.

Киру Аллилуеву, двоюродную сестру Светланы, так же арестовали. Она утверждала, что Сталин угрожающе предупредил дочь: «Если будешь их защищать, мы и тебя посадим в тюрьму». Светлана и Василий порвали с детьми Аллилуевых все связи.

Светлана вновь осталась одна. Сталин начал поговаривать о ее следующем муже.

– Она сказала, что выйдет замуж или за Степана Микояна, или за Серго Берию, – говорил он соратникам и друзьям.

И Берия, и Микоян встревожились. Царевне было наплевать, что оба жениха были уже женаты и к тому же любили своих супруг. Сталин успокоил испуганных соратников:

– Я ей ответил, что она не выйдет замуж ни за того ни за другого. Ее мужем будет Юрий Жданов.

Вождь тут же велел Юрию жениться на Светлане.

16 июля Иосиф Виссарионович решил встретиться с простым народом и впервые с 1933 года отправился в поездку по стране. Этот ностальгический трехмесячный отпуск был полон размышлений. Он стал очередным признаком переутомления вождя и серьезных изменений в стиле руководства страной. Сталин оставался верховным руководителем, но все больше отдалялся от обычных смертных. На хозяйстве он оставил робкого и нерешительного Булганина.

Пока Виктор Абакумов пытал евреев, собирая материалы нового «американского заговора» и уничтожения Михоэлса, длинная колонна бронированных ЗИСов-110 со Сталиным и Валечкой направилась на юг к Харькову.

В Москву отдохнувший Хозяин вернулся 21 ноября 1947 года. Сразу по возвращении он приказал Абакумову убить еврейского актера Михоэлса.

Через неделю вождь поддержал постановление ООН о создании государства Израиль.

Две странные смерти. Еврейский актер и главный наследник

Комитет по присуждению Сталинских премий послал Соломона Михоэлса в Минск. Он должен был отобрать лучшие спектакли в белорусских театрах. Сталину доложили о командировке актера. Он вызвал Виктора Абакумова и устно приказал ему убить Михоэлса в столице Белоруссии. При разговоре присутствовал Георгий Маленков.

Министр поручил выполнение ответственного задания своему заместителю, начальнику Белорусского МГБ. Абакумов разработал план убийства. Актера собирались пригласить вечером в гости к друзьям. Чекисты должны были отвезти его на машине в окрестности дачи руководителя МГБ Белоруссии Цанавы и там убить. Затем подручные Абакумова хотели привезти труп в город и бросить на пустынной улице, ведущей к гостинице. Убийство напоминало бы несчастный случай – как будто Михоэлс попал под грузовик.

План был сложный и походил на гангстерские убийства. Сталин и Берия разрабатывали такие для физического устранения неугодных лиц, которые были слишком известны, чтобы расправляться с ними обычным способом – при помощи ареста и расстрела.

Цанава передал приказ Абакумова своим подчиненным, подчеркнув, что устранение Соломона Михоэлса санкционировали на самом верху.

12 января 1948 года Михоэлс со своим другом Владимиром Голубовым-Потаповым, театральным критиком и по совместительству секретным сотрудником МГБ, весь день просидел в театре и встречался с актерами. После ужина, в восемь часов вечера, они вышли из гостиницы. Михоэлс и Голубов-Потапов должны были встретиться с другом последнего. Скорее всего, машина минского МГБ отвезла их на дачу Цанавы. Там Михоэлсу, вероятно, сделали укол какого-то лекарства, после которого он потерял сознание. Без докторов из МГБ, как видим, не обошлось и это убийство.

Возможно, Соломон Михоэлс сопротивлялся. Сейчас это уже не установить. Он слишком любил жизнь и должен был за нее бороться. Чекисты ударили его по виску каким-то тупым предметом и на всякий случай застрелили. Голубов-Потапов, заманивший Михоэлса в ловушку, тоже был убит. Трупы привезли в город и бросили под грузовик.

Сталину сообщили об убийствах в Минске, вероятно, еще до того, как трупы оставили на улице. Очевидно, именно в тот самый миг, когда он разговаривал об этом по телефону с Цанавой, в Кунцево приехала Светлана. «Я видела, что кто-то ему что-то докладывает, – вспоминала она. – Он внимательно слушал. Потом, как бы подводя итог, сказал: «Значит, автомобильная катастрофа». Я очень хорошо помню, как он произнес эти слова. Это был не вопрос, а подтверждение… Он не спрашивал о причине, а говорил, что это должна быть автоавария»». Положив трубку, Иосиф Виссарионович поцеловал дочь и сказал:

– Михоэлс только что погиб в дорожной аварии.

В семь часов утра на следующий день прохожие нашли в снегу два трупа. Тело Соломона Михоэлса привезли в Москву и доставили в лабораторию профессора Бориса Збарского. Этот биохимик-еврей отвечал за сохранность мумии Ленина. Он, конечно, не мог не заметить рану на виске от удара тупым предметом и пулевое отверстие. Збарскому приказали подготовить тело жертвы «аварии» к пышным государственным похоронам. Прощание должно было состояться в Еврейском театре. Несмотря на все старания профессора, никого не одурачили раны и разбитое лицо, покрытое толстым слоем грима.

Соломона Михоэлса уважали и любили не только советские театралы, но и некоторые сталинские придворные. В годы войны Полина Молотова вновь открыла свои еврейские корни. В ночь с 15 на 16 декабря она тихо подошла к гробу и прошептала:

– Его убили.

После похорон Юлия Каганович, племянница Лазаря и дочь Михаила, приехала к Михоэлсам. Она отвела дочь актера в ванную комнату, открыла краны с водой на полную мощность и тихо сказала:

– Дядя просил передать вам свои соболезнования.

Встревоженный Каганович велел передать, чтобы родственники Михоэлса не задавали никаких вопросов.

Еврейский театр переименовали в театр Михоэлса. Милиция начала расследование. ЕАФК продолжал работать. Советский Союз признал Израиль.

Убийца Соломона Михоэлса Цанава получил орден Ленина за «образцовое выполнение особого задания правительства».

Женю Аллилуеву приговорили к десяти годам тюрьмы, ее дочь Киру – к пяти. Они были признаны виновными в том, что передавали в американское посольство секретную информацию о личной жизни Сталина и его семьи. Анна Реденс также получила пять лет. Они отбывали свои сроки в одиночных камерах.

Расправившись с Михоэлсом, МГБ начало собирать компромат на Соломона Лозовского, заместителя министра иностранных дел, и других известных евреев. Полину Молотову тихо уволили с работы. Сталин сейчас открыто шутил о своем антисемитизме.

В следующие несколько месяцев Сталину пришлось столкнуться с первой по-настоящему реальной оппозицией своей безраздельной власти за без малого двадцать последних лет. Маршал Иосип Броз Тито не хотел быть вассалом Советского Союза. Его партизаны мужественно сражались с немцами и не полагались на то, что их освободит Красная армия. Сейчас югославы отчаянно сопротивлялись диктаторскому нажиму Жданова на конференции Коминтерна. Когда Сталин прочитал доклад Пианиста, он не мог поверить такой неслыханной наглости. «Очень сомнительная информация!» – написал вождь коричневым карандашом.

Иосиф Виссарионович согласился оставить Грецию Западу. Он сохранил за собой право выбирать, когда и где вступить в открытую конфронтацию с Соединенными Штатами. Тито отказался подчиняться окрикам из Москвы. Не слушая запретов Сталина, он начал снабжать греческих коммунистов оружием. Сталин в это время уже решил проверить, насколько серьезно настроены Штаты, в Берлине, а не в какой-то захудалой балканской стране. Так что скандал на Балканах ему сейчас был не нужен. Последней каплей, переполнившей чашу его терпения с югославскими товарищами, стал проект по созданию Балканской федерации. О ней без сталинского разрешения договорились Тито и руководитель Болгарии Димитров.

Ссора между Москвой и Белградом с каждым днем становилась все сильнее. Не желая окончательного разрыва, Тито отправил на переговоры к Сталину своих товарищей: Милована Джиласа и Эдварда Карделя. Сталин, Жданов и Берия пытались запугать югославов превосходством Советского Союза на жутких ужинах в Кунцеве. Джилас спокойно слушал угрозы, но не сдавался.

28 января 1948 года «Правда» осудила план Димитрова и положила начало открытой войне. 10 февраля Сталин вызвал югославов и болгар в Маленький уголок. Он хотел унизить их, как часто поступал с членами собственного ручного политбюро. Советский руководитель не стал обсуждать болгарско-югославский план. Он предложил создать ряд маленьких федераций. Суть его предложения сводилась к тому, что в эти союзы должны входить страны, между которыми существовали очень серьезные противоречия. Следовательно, они едва ли могли быть прочными образованиями. Сталин был мрачнее тучи и все время что-то рисовал в блокноте.

– Если я говорю «нет», это значит «нет»! – решительно заявил Иосиф Виссарионович, когда югославы и болгары не согласились с его предложением и вернулись к своему плану.

Потом генералиссимус предложил Югославии захватить Албанию. При этом вождь прищелкнул пальцами и громко почмокал.

Поведение Сталина, Жданова и Молотова не только не напугало Иосипа Тито, но еще больше укрепило в решимости не подчиняться диктату Москвы. Сталин и Молотов написали в Белград длинное письмо. На восьми страницах они обвиняли югославского руководителя в самом страшном в их понимании грехе – троцкизме. «Мы полагаем, что политическая карьера Троцкого достаточно убедительно показывает, что может произойти с троцкистами», – угрожающе писали они.

Но югославы не обратили внимания на угрозы. 12 апреля из Белграда пришла телеграмма, в которой все обвинения отвергались. Тогда Сталин решил расправиться с непокорным маршалом.

– Стоит мне пошевелить мизинцем, и от этого Тито не останется и мокрого места! – кричал он Хрущеву.

Однако Иосип Броз Тито оказался более крепким орешком, чем Троцкий и Бухарин.

Сталин назначил двадцативосьмилетнего Юрия Жданова начальником комитета по науке при ЦК. Жданов-младший постепенно сближался со Светланой. Он стал теперь очень большим человеком. К своей науке относился с такой же серьезностью, как отец – к культуре. Его раздражало, что господствующее положение захватил Трофим Лысенко, мракобес с абсурдными теориями в генетике. Этот шарлатан пользовался в годы репрессий поддержкой Сталина и очистил научный мир от настоящих ученых.

– Юрий, не связывайся с Лысенко, а то он скрестит тебя с огурцом, – шутливо предупреждал Жданов-старший сына.

Но Андрей Жданов был тогда слишком серьезно болен и не смог остановить сына.

10 апреля 1948 года Юрий Жданов выступил в Московском политехническом институте с большой речью, в которой раскритиковал так называемый созидательный дарвинизм Лысенко и высказался крайне отрицательно о притеснениях ученых и их теорий. Сам Лысенко слушал эту лекцию по микрофону в соседней комнате. Опытный интриган обратился за помощью к Сталину. Он обвинил Юрия в наглости, заявив, что тот не имеет права высказывать свое мнение, прикрываясь именем партии. Копию письма Трофим Лысенко послал Маленкову. Георгий Максимилианович, естественно, поддержал его. Колеса завертелись. Георгий Маленков показал текст лекции Жданова вождю, который, конечно же, считал себя корифеем в науке.

Сталин читал выступление Юрия и все больше хмурился. «Ха, ха, ха! – сердито написал он. – Вздор! Убрать!»

Этот наглый щенок выступил против взглядов самого Сталина на наследственность и эволюцию и при этом воспользовался его же авторитетом. Юрий попробовал защищаться. Когда он сказал, что выразил собственные взгляды на науку, Сталин воскликнул: «Ага!» – и отправил текст выступления со своими комментариями торжествующему Маленкову.

Международные дела тем временем складывались не самым лучшим образом. Иосифа Виссарионовича выводили из себя бунт югославов, напряженная обстановка в Берлине и интриги сионистов. Он решил, что сейчас самый подходящий момент бросить в Европе вызов Америке.

Вождь потребовал от Юрия Жданова подчиниться партийной дисциплине, но тот пропустил его слова мимо ушей. Тогда громовержец понял, что ему необходимо преподать урок молокососу. Он лично вмешался в спор ученых и надолго изменил положение дел в советской науке. 10 июня Сталин провел в Маленьком уголке один из показательно унизительных разносов. Андрей Жданов сидел впереди и все аккуратно записывал. Юрий пристроился за спиной у отца.

Попыхивая трубкой, вождь сердито ходил по кабинету.

– Как можно так оскорбить товарища Лысенко? – недоумевал он. Андрей Жданов с несчастным видом записывал слова вождя в школьную тетрадь. – Доклад ошибочен. ЖДАНОВ ОШИБСЯ. – Затем Сталин остановился и спросил: – Кто дал на это добро?

От его ледяного взгляда температура в комнате опустилась на несколько градусов. «В кабинете наступила гробовая тишина», – вспоминал Шепилов, протеже Жданова. Все смотрели на пол, стараясь не встречаться со Сталиным взглядом.

Наконец Шепилов встал и признался:

– Это мое решение, товарищ Сталин.

Иосиф Виссарионович подошел к нему и пристально посмотрел в глаза. «Честно скажу, никогда мне еще не доводилось видеть такого грозного взгляда, – писал позже Шепилов. – Его глаза, казалось, обладали какой-то невероятной силой. Желтые зрачки приковали меня к месту, как… кобра, которая приготовилась к атаке».

Сталин смотрел на него, не мигая, как показалось Шепилову, целую вечность. Потом сердито поинтересовался:

– Почему вы это сделали? – Шепилов попытался объяснить, но был грубо прерван: – Организуйте комиссию и во всем разберитесь. Виновные должны быть наказаны. Я говорю не о Юрии Жданове, он еще молод. – С этими словами вождь показал трубкой на Пианиста и пояснил: – Необходимо наказывать отцов.

Затем, медленно ходя по комнате в тяжелой тишине, вождь начал перечислять фамилии членов комиссии. Он назвал Маленкова и других, но не упомянул фамилии Ждановых. Сталин замолчал и надолго задумался. Многие в этот момент наверняка спрашивали себя: означает ли все это, что «ждановщине» пришел конец? После продолжительной паузы вождь наконец произнес:

– И Жданов… – потом опять замолчал на несколько минут и добавил: – Старший.

Юрий письменно извинился перед Сталиным. Он сослался на недостаток опыта. «Конечно же, я совершил целую серию серьезных ошибок…» Извинение Юрия Жданова опубликовала «Правда». Георгий Маленков мастерски воспользовался нечаянной дерзостью Жданова-младшего и вернулся на самый верх.

Иосиф Виссарионович сам организовал закат Жданова-старшего. Унижение не могло не сказаться на здоровье Андрея Александровича. Наверное, сейчас он жалел, что не пошел по стопам Берии и Маленкова, которые не подпускали своих детей к политике.

19 июня Жданов вместе со своим соперником Маленковым прилетел в Бухарест на вторую конференцию Коминтерна. На ней Сталин собирался исключить Югославию из организации братских коммунистических партий. «Мы обладаем информацией, что Тито является шпионом империалистов», – заявил вождь. Югославы были изгнаны из Коминтерна.

24 июня Сталин бросил вызов Соединенным Штатам и начал блокаду Берлина. Он надеялся вытеснить американцев из немецкой столицы, которая находилась в советской Восточной Германии, перекрыв подвоз припасов и продовольствия по суше.

Оба эти события не могли не усилить злобную кампанию против евреев в Москве. Обострилась и яростная борьба за наследство. Большинство историков утверждают, что Жданов поддерживал югославов. Андрей Жданов и Николай Вознесенский действительно хорошо знали югославов с 1945 года, но они не только поддержали позицию Сталина, но и еще больше разожгли его ненависть, донося о действиях и высказываниях Иосипа Тито.

Разрыва с югославами можно было избежать. Он был прямым следствием упрямства Сталина. Огромная страна считала вождя живым богом. Это поклонение рождало в нем презрение к другим. Джилас в 1948 году считал, что у Сталина появились признаки старческого маразма. «Он старел и начинал путаться, – писал Хрущев. – Постепенно мы стали терять к нему уважение». Наиболее ярко, пожалуй, подобная эволюция в отношении к Сталину просматривается на примере Лаврентия Берии. Он прошел все этапы «большого пути» – начал от слепого преклонения и закончил глубоким разочарованием. Впрочем, критическое отношение к Сталину не мешало большинству советских руководителей, особенно Вячеславу Молотову, Анастасу Микояну, Лазарю Кагановичу и Никите Хрущеву, оставаться фанатичными приверженцами марксизма-ленинизма. Все они считали, что Сталин, несмотря на все его ошибки и промахи, по-прежнему является великой исторической личностью.

В июне у вернувшегося из Бухареста Жданова случился еще один сердечный приступ и инсульт. В результате у него возникли трудности с дыханием и была парализована правая сторона тела. 1 июля Сталин заменил Андрея Жданова на посту второго секретаря ЦК его Немезидой, Георгием Маленковым. На Жданова всегда можно было свалить многие ошибки. Поэтому Сталину не было необходимости полностью уничтожать своего недавнего любимца, чтобы возвысить Маленкова. К тому же вождю казалось, что будет лучше, если они будут продолжать борьбу между собой.

По дороге из Кунцева Пианист потерял сознание. Он был настолько болен, что не мог исполнять свои прямые обязанности. Врачи подтвердили диагноз. «Товарищ Жданов нуждается в двухмесячном отдыхе», – написал в сверхсекретном докладе профессор Егоров, на котором Сталин нацарапал: «Где отпуск? Где лечение? Он должен месяц соблюдать постельный режим».

Только тут, вспоминает Юрий, Сталин забеспокоился. Болезнь отца изменила баланс сил в верхушке. Микоян подтверждает эту точку зрения. Иосиф Виссарионович, возможно, решил, что перегнул палку. Союзники Жданова, Вознесенский и Кузнецов, по-прежнему занимали очень высокие посты. Сохранил свое место начальника отдела ЦК и Юрий Жданов.

Иосиф Виссарионович прислал Андрею Жданову своих докторов. Пианист лечился в санатории на Валдае, около Новгорода. Он чувствовал, что власть быстро утекает сквозь его склеротические пальцы. 23 июля позвонил Шепилов и сообщил о возвращении Маленкова. Андрей Жданов расплакался в трубку. Той же ночью у него случился новый сердечный приступ. Сталин отправил на Валдай своего заместителя, Вознесенского, и личного врача Виноградова.

У Жданова налицо были все симптомы атеросклероза и сердечной недостаточности. Однако врачи поставили неправильный диагноз. Вместо ежедневных кардиограмм и полного покоя ему прописали физические упражнения и массажи.

29 августа у Жданова случился еще один сильный сердечный приступ. Сталин приказал Вознесенскому с Кузнецовым разобраться, правильно ли врачи лечат больного. Еще до приезда высоких руководителей в санатории произошел крупный скандал из-за Жданова. Доктор Лидия Тимашук, кардиограф, поставила больному диагноз «инфаркт миокарда». Она наверняка была права. Однако известные профессора и академики заставили ее переписать заключение. В исправленном варианте в графе «причина болезни» значилась неопределенная «дисфункция по причине атеросклероза и гипертонии». Конечно, это была типичная борьба бюрократов в медицине. Известные и опытные медики решили скрыть тревожный диагноз. Они зачем-то прописали Жданову прогулки в парке. Во время одной из таких прогулок у больного произошел очередной приступ.

Тимашук обвинила своих руководителей во вредительстве. Она уговорила охранника Жданова отвезти письмо генералу Власику, чтобы тот лично передал его Сталину. Не дождавшись результата, врач-кардиограф, которая являлась еще и секретным сотрудником МГБ, написала Виктору Абакумову. Шеф МГБ в тот же день переправил письмо Сталину. Иосиф Виссарионович прочитал его и написал: «В архив». Однако ничего не предпринял. Он только в очередной раз отправил Вознесенского на Валдай проверить, как у Жданова дела.

31 августа попавший в опалу фаворит Сталина встал с постели, чтобы пойти в туалет, и… скончался от тяжелого сердечного приступа. По приказу Александра Поскребышева вскрытие провели в плохо освещенной грязной ванной комнате в присутствии Кузнецова. Медицинские светила были в панике. Они понимали, что их ошибочный диагноз и сокрытие диагноза Тимашук выплывет на поверхность. Было ясно, что одним увольнением дело, скорее всего, не ограничится. Недолго думая они решили обвинить во всем Лидию Тимашук. Но, как вскоре выяснилось, не на ту напали. Доктор Тимашук отправила Сталину, Кузнецову, своему куратору из МГБ, новые письма, в которых опять обвиняла профессоров и академиков во вредительстве. На этот раз письмо дошло до Власика, но генерал почему-то не стал передавать его Хозяину.

Лидия Тимашук стала главным действующим лицом «дела врачей». Позже, когда пришло время, ее письма использовал Сталин. Историки обвиняют Тимашук в доносительстве и чуть ли не в развязывании новой волны террора в стране, но с медицинской точки зрения она была абсолютно права. Андрея Жданова действительно лечили неправильно.

Кремлевка в то время была лучшей больницей в Советском Союзе. В ней, несомненно, работали лучшие советские врачи, но они, к сожалению, с таким остервенением боролись друг с другом, так боялись ошибиться, что нередко ставили неправильные диагнозы. Количество знаменитых пациентов, начиная от Мехлиса и кончая Коневым, которым прописывали не то лечение, превышает количество таких же больных в любой сельской больнице.

Однако неизбежно возникает вопрос: почему маниакально подозрительный Сталин проигнорировал обвинения Тимашук? Болезнь Жданова, вне всяких сомнений, была очень серьезной. Неудивительно, что Иосиф Виссарионович подключил к делу светил советской медицины из кремлевской больницы. Однако он сердился на Пианиста. Скорее всего, ошибки медиков оказались для генсека прекрасным шансом, которым он не преминул воспользоваться. Вождь и сам в тридцатые годы нередко пользовался услугами врачей, когда хотел от кого-то избавиться. Потом их же обвинял в убийстве. Самые яркие примеры – смерти Куйбышева и Горького.

Сталин никогда не упускал никаких мелких деталей. Он всегда плел интриги очень терпеливо. Конечно, вождь постарел и сдал, но тем не менее оставался гением по созданию сложных заговоров. Смерть Жданова оказалась кстати так же, как полтора десятилетия назад убийство Кирова.

Иосиф Виссарионович собирался начинать новые репрессии, в необходимости которых он был искренне убежден. Через год после Жданова умер его старый товарищ Георгий Димитров, вождь болгарских коммунистов. Димитрова лечил тот же доктор, что и Андрея Жданова.

Прогуливаясь по саду сочинской дачи с министром здравоохранения, вождь неожиданно перестал любоваться розами и задумчиво произнес:

– Разве это не странно? Один доктор лечил их обоих, и оба умерли.

В эту минуту он уже наверняка задумывал «дело врачей». Но ему понадобятся целых три года, чтобы решить, что время пришло и пора вытаскивать из архива письма Лидии Тимашук.

Сталин помогал нести открытый гроб с телом Жданова. К семье бывшего фаворита он отнесся с большой добротой и сочувствием. На поминальном обеде после похорон вождь напился.

В очередной отпуск Сталин отправился только 8 сентября 1948 года. Его задержали в Москве Берлинский кризис и похороны. На этот раз вождь отдыхал три месяца. Он не знал покоя и переезжал из Сухуми в Ливадию, где развлекал чешского президента Готвальда, и обратно. На старой даче в Мусери его навестили Молотов и Микоян. За ужином Поскребышев встал и неожиданно заявил:

– Товарищ Сталин, пока вы отдыхаете на юге, Молотов и Микоян готовят против вас заговор в Москве.

Анастас Микоян вскочил. Его черные глаза метали молнии.

– Негодяй! – вскрикнул он и занес кулак, чтобы ударить Поскребышева. Сталин поймал его за руку.

– Почему ты так кричишь? – сказал он старому соратнику и другу. – Ты мой гость, успокойся.

Лицо Вячеслава Молотова побелело как снег. Микоян начал горячо доказывать свою невиновность.

– Если ты не виноват, не обращай на него внимания, – заметил Иосиф Виссарионович.

Конечно же, Поскребышев ни при чем. Сталин сам велел секретарю обвинить гостей в заговоре.

Вождь говорил, что его соратники слишком стары, чтобы быть наследниками. Микояну тогда было всего пятьдесят два года. Он был значительно моложе Сталина и считал его слова о своей старости вздором, но спорить не стал. Наследник, продолжал вождь, должен быть русским, а не кавказцем. Очевидным кандидатом на роль преемника, конечно, был Вячеслав Молотов, но Сталин в нем разочаровался. Сейчас он не доверял Молотову.

Неожиданно Иосиф Виссарионович показал на добродушного Кузнецова, протеже Андрея Жданова из Ленинграда. Этот человек, сказал он, станет после меня генеральным секретарем ЦК. Трудно сказать, знал ли Сталин тогда, что произносит смертный приговор невинному человеку. Анастас Микоян сразу подумал, что дела Кузнецова плохи. Для того чтобы сделать такой вывод, не нужно было быть семи пядей во лбу. Достаточно было просто вспомнить судьбу его предшественников, мечтавших стать наследниками вождя.

Другому ленинградцу, Вознесенскому, должен был, по замыслу Сталина, достаться пост премьера.

Сталин в последнее время очень подозрительно относился к помазанным им же самим преемникам. Его подозрительность возросла после закончившейся неудачей блокады Берлина. В конце концов пришлось ее отменить. Запад нашел выход из сложного положения. Снабжение блокадного города было организовано по воздуху.

Это поражение стало катализатором для никогда не гаснущей паранойи вождя. Другими катализаторами надвигающегося террора были его собственная болезнь, которая, несомненно, прогрессировала, бунт маршала Тито и сионистские происки среди советских евреев.

Берия и Маленков начали точить ножи.